Аннотация: Немного о монастырской жизни. Отдельное спасибо тем, кто познакомил меня с католическими святцами)
Глава 5. О мирском и духовном
Как уже успел заметить наш внимательный читатель, каждая глава предваряет повествование небольшим философствованием - дабы обозначить предмет описания и предложить пищу для размышлений. Но коль скоро рассказ приводит нас всё ближе к обители размышлений и философствования, мы взяли на себя смелость отказаться от привычного уже предисловия. Увы, постоянство - не наш удел.
Итак, наш злосчастный знакомец Эрве пришёл в себя. Скорее неожиданно для того, кто явился его спасением, чем ожидаемо. Андре, в котором вы, несомненно, узнали случайного путника, что подобрал убитого ударом по затылку Эрве, потратил двое с половиной суток, чтобы вернуть того к жизни. Нет, шевалье дю Буанор не славился познаниями в медицине, да и врач покойнику не помощник. Он обратился к опыту народному, точнее бы даже сказать - дикарскому... Как объяснить его суть просвещённому человеку? Скажем так: произошло чудо. Это, пожалуй, единственно допустимое объяснение подобных действий в наш рациональный век.
Именно травы и некоторые другие необходимые для колдовства предметы Андре накрыл камзолом пострадавшего, чтоб спрятать от любопытных глаз. А воду и бинты приготовил для вида - но не успел изобразить, что занят ими, ведь Анна-Лотта застала его врасплох.
Да и знакомство с предметом собственного милосердия оказалось не столь церемонным, сколь заслуживали двое порядочных шевалье. Порядочных? Ну... пожалуй. Эрве совершал проступки без всякого умысла, но по отсутствию мыслей; Андре же в проступках замечен не был, а потому закроем глаза на грешную человеческую натуру, ведь и сами мы пока не безупречны.
Младший из шевалье преисполнился благодарности к другому, но совершенно не интересовался, что же с ним произошло. По-видимому, Эрве решил предать забвению печальные страницы своей жизни и начать новую тетрадь с оды дружбе. Андре усмехался ребячьей привязчивости, но не смеялся над нею и, передав Эрве с рук на руки брату-привратнику, не спешил вычеркнуть это знакомство из памяти. В конце концов, квартировал он здесь же, среди множества мирян на службе духовенства, и мог часто видеться с послушником Гервасием, как условились называть новичка до пострига. Вся противоречивость положения Андре, мирянина среди монахов, дворянина среди первого и третьего сословий, колдуна и травника среди праведных христиан, не превратила его в мизантропа - напротив, он был общителен и старался поддерживать связи полезные - и бесполезные, если они становились приятны.
Монашеская братия качала головой. Хотя с неожиданной лёгкостью принял послушник смирение плоти и мог с весёлым сердцем блюсти самый строгий пост, а хлеб и чечевичную похлёбку и подавно принимал как манну небесную, его признали недостаточно крепким для монастырской жизни.
Нет, его не смущал непосильный труд - ни послушники, ни монахи Толая давно уже не брали в руки ни мотыгу, ни молот, ни лошадиный скребок. Всё это делали наёмные работники - уже давно, ведь неприлично сословию духовному погружаться в мирские заботы и отвлекаться от высших материй.
Нет, он не избегал сбора пожертвований и не стыдился милостыни - ведь монастырь давно в ней не нуждался.
Нет, не слабел он от ночных бдений - ведь от этого правила братия отступала частенько.
Но показал он недостаточно усердия в винопитии и веселье, в чём упражнялись все монахи каждый день, борясь с грехом уныния и праздности. Послушника отправили на исповедь, но брат Антоний пожимал плечами, разводил руками и прочими знаками сообщал о тщетности предприятия. А он-то знал подход к молодым людям столь пламенной натуры - как знал подход исповедник Амвросий к юным паломницам, обременённым соблазнами красоты и кокетства.
- Пропащий человек этот Гервасий - сплошные посты на уме, - махнул рукой казначей монастырской крипты брат Квадрат.
- Посты?! - Андре в отчаянии заломил поля шляпы. - Тогда все мои старания пойдут прахом!
- Ну нельзя же потчевать его насильно, - резонно возразил монах и отсчитал несколько монет. - Вот, держи.
Андре брезгливо принял кошелёк:
- Что это? Ты, дядюшка, издеваешься?
- Я тебе не дядюшка, а святой отец. Или брат, - облокотился брат Квадрат на стол, за которым обыкновенно вёл расчёты. Две жиденькие свечки скорее создавали препятствие, чем помогали разглядеть гонца в полуподвале крипты.
- Ты мне - жмот и зануда. Дядюшка, - нависла над ним грозная фигура шевалье. - Где мои дорожные? Где деньги на фураж? Да мы с Красоткой ноги протянем, не доехав по назначению!
- А тебе только ноги с кем протянуть, - пропыхтел низкорослый и краснолицый Квадрат. - Больше, чем велено, дать не могу.
- А на границе чем платить прикажешь? Векселя выписывать? - злоба Андре грозила превратить почти новую шляпу в бесформенный ком с пером. - И седло нужно новое...
- Ну это не ко мне, - вышел из-за стола дядюшка и примирительно распахнул объятья. - Ну ты же без пошлин можешь проскользнуть - как ты умеешь...
- То есть меня вы взяли только за уменье оборачиваться? Хорошо. Сейчас же передушу всех кур. Заодно будет чем подкрепиться.
- Господи... это твоя благодарность за то, что тебя пристроили?.. Ну возьми с собой этого - Гервасия. Духовенство у нас - беспошлинно, а ты вроде как при нём. Сопровождаешь. А за такого блаженного вам ещё милостыни накидают - готовь кружку.
Андре задумался на мгновенье:
- А что, дядюшка, это мысль. Заодно послежу за ним, чтобы не голодал. Я же три дня возвращал его к жизни, обидно будет.
- Да. Голова твоя занята не тем... Да, возьми ещё письмо от настоятеля. Передашь его брату.
- Снова?
- Ну ты же знаешь. Ты же всё знаешь... - брат Квадрат приобнял шевалье и проводил вверх по лестнице. В глаза ударил ясный майский день - с кудахтаньем, гоготанием, блеяньем, хрюканьем, ржанием, людским говором и смешками и прочими назойливыми звуками обширного толайского хозяйства.
Вожделенно оскалившись на подопечных гусопаса, Андре дю Буанор проследовал под дядюшкиным конвоем через двор. Брат Квадрат вперевалочку шествовал сквозь мирскую суету, позвякивая ключами от сокровищницы и вызывая всеобщее уважение своим величавым обликом, как бы дававшим понять, что все эти ничтожные, в сущности, блага - от потолочных балок до соломы под ногами - в его власти, ведь это он отворяет к ним путь - той самой связкой ключей, чей звон доблестней лязга самых что ни на есть королевских доспехов.
Маленький властелин монастырского благополучия распорядился, чтобы позвали Гервасия, и изложил ему суть вопроса, не дав племяннику вставить ни звука. Послушник заикнулся было о благословении аббата, но брат Квадрат пресёк сомнения, заявив, что в два счёта получит это благословение для Гервасия, лишь бы оба катились уже отсюда ко всем чертям, прости Господи, грешный язык и нечистые помыслы.
- И тебе не хворать, дядюшка, - отозвался Андре и повёл спутника в конюшню.
- Почему ты зовёшь его дядюшкой? - спросил послушник, попытавшись приласкать Жоди. Конь взволнованно фыркнул.
- Он и есть мой дядя. Он меня и воспитал. Воспитывал, пока некие доброжелатели не подслушали, как мы играем в осаду Парижа, и не всполошились, как бы чего не вышло. От обвинения в измене он спасся в монастыре. А потом забрал и меня.
- Парижа? Так ты французский подданный?
- Франконец.
- А я лотарингец.
- Да знаю. Читал я твою дарственную. Если бы не она, разбежались бы тебя здесь принимать.
- Ты желчен не в меру, Андре. Посмотри, какое чудесное утро. Правда, Жоди? А куда мы, кстати, направляемся?
- Сперва - в Саарбрюккен.
Весеннее солнышко пригревало, от монастырских полей поднимался пар. Двоим путешественникам предстояло покинуть сей тучный надел ради будущих приключений.
Последуем тайком за ними - коль скоро любопытство нас подстёгивает.