Казалось бы, почему не быть довольным этой жизнью? Если подумать, то всё, вроде бы, нормально. Как у всех. А если прочувствовать, то получается, что хуже просто быть не может. От тоски по лучшему или чему то другому хочется выть, а душа, от того что ей чертовски фигово, почему-то покрывается зелёной плесенью, ноет и ноет исходя кислыми слезами и вот-вот, или усохнет насмерть или лопнет под действием процесса гнилостного брожения. Ну не находит она спокойствия и удовлетворения ни в чём. Нудная работа -- это явно не для меня, тесная жизнь в убогой квартирке, временное пристанище, скудное на событие и блеклое существование -- тихий привал перед победоносным сражением, а всё остальное... Всё остальное, чёртова засасывающая рутина, от которой отпинываешься, брыкаешься, а она рушится и рушится, стены осыпаются под загребанием рук и ног, и котлован становится всё больше и шире. Но пока ещё виден край, и я непременно за него зацеплюсь и выберусь. Выберусь, выберусь. Ну, а пока почему мне не быть просто удовлетворённым вполне удобными и благоприятными условиями своей жизни? Я не плохо устроился и если бы, не...
Я прихожу на работу, делаю обход, запираюсь у себя в каморке и могу спать, могу пойти к КИПовцам, потрепаться и поиграть в нарды, а могу заняться тем для чего избрал меня бог. Или чёрт? Не знаю.
Не важно и не принципиально то, кто ведёт меня по пути моего предназначения к выполнению миссии моей жизни. Он зудит -- пиши, пиши, пиши! Но что, чёрт побери, писать? Я пробую и выкидываю, пробую и выкидываю. Сижу в этой темнице с зарешеченным окном, в окружение штабелей с манометрами и думаю -- ЧТО, ПИСАТЬ? И ГДЕ ЭТА МУЗА, БЕЗ КОТОРОЙ ЕСЛИ ДАЖЕ ОЧЕНЬ ХОЧЕШЬ -- ВСЁ РАВНО НИ ЧЕГО НЕ МОЖЕШЬ?
Это глупо. Почему они там дали мне желание, но не договорились о трудолюбие и вдохновении? Работать, ну просто не возможно, лень, не где. И творчество не идёт без рьяного поводыря, вдохновения. А вдохновение -- это что? Небольшая бандероль с небес? Или меня должна воодушевлять моя Ленка? Бред. Ленка, это Ленка. Я бы сказал, на что она может вдохновить, да не уместно, здесь. Скорее всего, я сам, что-то делаю не так? Не внятно, не достойно, глупо...
От горестных дум меня оторвал стук в дверь. Я быстро спрятал тетрадь, передвинул разобранный прибор с края стола на середину и пошёл открывать.
-- Паша, пузырёк есть?
-- Последний, -- ответил я. -- Гони валюту, -- взял десять рублей и выдал бутылку водки "Пшеничная".
Да, я ещё и барышничал, между делом. Гнал дома самогонку и ту, что не выпивал с приятелями сам, таскал через проходную на комбинат и продавал там, а если не гнал, то шёл с Ленкой в ЗАГС, подавал заявление о бракосочетание с ней, получал два приглашения в магазин в виде открыток и шёл с ними выкупать четыре ящика водки.
И тоже самое, что и с самогонкой.
Я тратил время и силы на то, на сё. На еду и жизнь, и Ленку. А главное делал урывками, прячась между штабелей с манометрами, точно зная, что другого времени я на это не выделю. А голос звал -- пиши, пиши -- и иногда хотелось послать его к чёрту, но было жаль. А вдруг? А вдруг? О-о, это несомненно.
Ясно как день. Иначе, быть не может.
И голос гнул меня в бараний рог, играя на амбициях и я переводил бумагу, не понимая -- да где же, то, великое?
Рабочий день закончился. Я быстро переоделся, засунул палку полукопчёного сыра за пояс, шматок расплющенного сливочного масла положил на дно сумки и пошёл через проходную. Изображая полное спокойствие, я в общем потоке прошмыгнул её и в том же потоке поплыл на остановку. Но где-то в глубине моих мозгов какой-то черничек не давал мне покоя. Что-то меня тревожило, но что? Сыр я уже переложил в сумку, масло, не смотря на жару, не должно растаять до дома, тетрадь я спрятал, каморку закрыл. Так, что ещё?
Я шёл, не озадачиваясь особо этим, довольный собой и гордый. Неописуемо красивый и молодой -- продал несколько пузырей, спёр сыр с маслом -- предприимчивый и умный, да к тому же, будущий писатель. Так стоит ли утруждаться мелочами?
Жизнь прекрасна, хоть пока и не достойна меня. Пережду её такую, пропархаю по ней как стрекоза, не утруждаясь, не напрягаясь, не вникая -- до лучших времён.
Причина моего беспокойства выяснилась перед дверью в мою квартиру. Её не чем было открыть.
Вот, незадача. Масло таит, в животе тянет, а ключи остались в рабочем халате. Ну ладно, что же, не впервой ломать свою дверь, но надо же, как на зло, после последнего взлома я её так хорошо, на совесть отремонтировал, что теперь её придётся или разнести в щепки соседским топором или вынести вместе с косяком.
Ой, ну за что мне всё это? Сегодня пятница, на комбинат, теперь не попадешь до понедельника, да замки ещё я врезал такие, что и с нутрии, и с наружи они открываются только ключами, а по сему, где я войду, там буду и выходить до этого самого понедельника.
Слава богу, второй этаж, и, слава богу, тот путь по дереву и в форточку уже тоже опробован. А дерево, вообще как родное. Столько раз приходилось снимать с него глупую соседскую кошку, что я залез бы на самую его макушку с завязанными глазами.
Я закинул сумку на плечо и на раз, два, три, забрался на подоконник. Соседи у подъезда, без удивления проводили меня насмешливыми взглядами -- типа, чаще ходит через окно, чем в дверь -- и продолжили свой бесконечный консилиум о жизни и быте. А я спокойно вошёл в открытое окно... Я слез с подоконника, поправил шторы, повернулся и обомлел. В моём кресле, лицом к телевизору, а спиной ко мне сидел человек.
-- Эй, ты что здесь делаешь?
-- Сижу дома и телевизор смотрю.
-- Он выключен! -- неожиданно даже для самого себя, заорал я -- Как ты сюда попал?
-- По нормальному, через дверь. А вот ты лазишь в окно.
Я ощутил дикий ужас и ни как не мог понять -- от чего? Что-то снова было не так, и опять я не мог понять, что именно?
-- Кто ты такой?
-- А ты, не узнаёшь?Я, это ты. Великолепная твоя половина.
Панический страх парализовал меня до того, что я едва нашёл в себе силы обойти кресло вокруг и обойдя, рехнулся окончательно.
В моём кресле сидел, собственной персоной, мой труп. Совершенно очевидно, что это был мёртвый я. Но этого не может быть! Я метнулся в ванную к зеркалу и, увидев там своё живое отражение, полил из душа холодной водой себе на голову. Всё чувствую, всё вижу. Трезвый. Но, вернувшись в комнату, застал всё туже картину. Пейзаж не изменился. Я стоял, а мой труп сидел. Определённо от такой картины у кого угодно ум за разум зайдёт. Но я, будучи человеком, с богатым воображением, уже принял это за факт и, перестав удивляться, приступил к действиям. Я потолкал его, потрогал, пощупал пульс, понюхал и убедился окончательно, что это, точно труп. Притом труп с душком. И не удивительно. Ещё сутки в такой духоте и он начнёт вонять так, что все соседи сбегут из квартир, а мухи со всей округи, наоборот, слетятся сюда на пир. А по тому надо срочно избавляться от тела. Но как? Если это умер я, то куда деваться мне живому?
Я обшарил его карманы и ничего в них не нашёл. Абсолютно ничего и ни каких документов, в частности. Это ж надо, какая фигня.
Если вызвать милицию, то чёрт его знает, что они решат. Посадят или упекут в дурдом меня живого. Приятели тоже вряд ли, поймут. Сплетен и насмешек, потом не оберёшься.
-- Похорони меня, и не мучайся. На высоком холме, с почестями, а на могиле поставь высокий дубовый крест.
-- Что? Кто это говорит? -- я быстро огляделся, залез под диван и шкафы, но никого больше не нашёл. -- Это ты что ли, говоришь? -- Я внимательно присмотрелся к его посиневшему лицу. Мой шрам над бровью, кривые зубы. Определённо это моя морда. Очень похожа.
-- На мне есть примета, -- сказал я, -- которую, трудно подделать.
-- Ой, брось. Нашёл тоже достопримечательность. Хотя, что скромничать? Он очень даже хорош. Очень, очень классный. Один, на сотни.
-- Ну, а всё же.
-- Кривой член и четыре кубика вазелина в нём.
-- Ой, молодец. Всё знаешь, -- ну разговаривает труп каким-то образом, значит разговаривает. Подумал я. Что ж, теперь.-- А если я позову, например, соседей, ты скажешь им, что я тебя не убивал?
-- Ты, знаешь, Паша, сказать то, я скажу, но сомневаюсь что они поверят МНЕ. И тогда во век тебе покоя не найти, потому что миссия твоя останется не выполненной. Я сгнию в твоей квартире, ты не напишешь своего романа и умрёшь как жил, дураком, дебилом, непрошибаемым остолопом, так и не поняв по настоящему не чего в жизни, да ещё в тюрьме или дурдоме. А разве этого мы достойны?
-- Но ты, кусок тухлятины, повежливее.
-- Не напрашивайся.
-- Я не пойму, если ты, это я, то я что, должен похоронить самого себя?
-- Я! -- вдруг гневно заорал он. -- Доблестный граф Аустерлиц! Я участник победоносных сражений, я пил, ел и воевал плечом к плечу с людьми, о которых сложены легенды, я видел и делал такое, что тебе и в страшном сне не приснится! Мне сам чёрт не брат, а боги восхищаются мною и покровительствуют мне! Меня осыпали золотом короли и президенты, гордые красавицы сходили по мне с ума! Я имел, в этом мире, всё что хотел! А ты кто такой? Ты, пыль придорожная, называешь себя мною? Ты, жалкий человеческий зародыш, ворующий маргарин с комбината называешь себя мною?!
-- Я не ворую маргарин.
-- Тебе, безликому засранцу, выпала великая честь. Тебе выпала возможность упокоить тело и душу великого Аустерлица. Зиг!
-- Хайль! -- рявкнул я.
-- Так выполни эту миссию, с честью. Ты уже отмечен тем, что выбран для этого дела. Так не осрамись, и увидишь, за благое дело, будешь вознаграждён небесами...
В моей голове, ролики за шарики зашли. Мгновение назад, передо мной был гневный Аустерлиц с моим лицом, а сейчас сидел посиневший труп с той же самой физиономией, и я не знал, происходило это в моём воспалённом воображении или наяву. Поскольку, наяву такого быть просто не может но я всё это наблюдаю, вижу, осязаю, и щупаю, то значит я сам нахожусь там, где такое возможно. В дверь позвонили, я спрыгнул со стола и в паники заметался.
-- Паша, -- закричала Ленка из-за двери, -- это я. Открой!
-- А-а, это ты Лена. У меня ключей нет, я сейчас вылезу в окно. Иди, подожди в низу, -- и я спустился по родному дереву, на улицу.
Я схватил, Ленку под руку и повёл её подальше от соседей и подъезда.
-- Ты должна мне помочь, -- зашипел я на неё, -- мне очень нужна чья-нибудь помощь. Только не надо меня ни о чём сейчас расспрашивать. Ты сделай как истинный друг и влюблённая девушка. Помоги, не задавая вопросов и если даже станет страшно и не понятно -- не отступай до конца.
-- Ты меня пугаешь. Что случилось?
-- Дело в том, что я и сам, не знаю. Но надо провести одну не очень приятную и хлопотную операцию, а одному мне это сделать тяжело. Поэтому, я и прошу тебя. Ты, готова помочь мне?
-- Это опасно?
-- Не знаю.
-- Нас не посадят в тюрьму?
-- Не знаю. Но послушай, -- возмутился я, -- ты любишь меня или нет?
-- Может и люблю, но не знаю, до такой ли степени...
Я, глубоко поражённый её ответом, громко выругался, но с выбранного пути не свернул.
-- Поехали, -- сказал, я и потащил её к дороге -- в ритуал.
-- В "РИТУАЛ"!? Зачем?
-- Гроб для меня покупать.
В похоронном бюро выяснилось, что для того, что бы купить гроб надо иметь свидетельство о смерти.
-- Мне для себя -- сказал я и пожалел. В глазах тётки, которой я это сказал, засветился не добрый огонёк, а пальцы её руки зловеще заплясали по столу. Мне привиделись здоровенные санитары и мерзкий, тщедушный доктор в очках, ехидно спрашивающий, -- Так, вы что, батенька, умерли?
На выходе меня перехватил шустрый мужичок в синем халате.
-- У меня есть то что тебе надо, -- тихо сказал он и взмахом руки позвал за собой. Мы с Леной оказались в столярной мастерской, за магазином ритуал.
-- Вон, как раз под твой рост, -- сказал мужичек, и показал на обтянутый красной материей ящик. -- Подходит?
-- Надо бы по солидней, лакированный, с ручками...
-- Ну, знаешь ли, такие нарасхват. Не успеваем, снабжать население, так сказать. Этот то вот, чисто случайно здесь задержался и мастера, как на зло, с утра больные. И вот, чисто в виду этого совпадения можем выручить тебя за то, что ты выручишь нас. И денег возьмём не много, на лекарство. И тебе сэкономленные деньги помогут с горем справиться. Ну что скажешь?
-- Беру.
-- Подгоняй машину.
Да, машину.
Я вышел обратно на улицу и увидев припаркованный у магазина уазик, решительно направился к нему. Дверь оказалась открыта, но ключей в замке не было. Не раздумывая, я вырвал провода, уселся за руль и легко завёл машину.
-- Откуда? -- зашипела Лена.
-- Молчи, молчи. Садись в кабину. Мужики, грузите по быстрому.
Через мгновение, гроб оказался в чреве уазика, а я впрыгнув в машину дал по газам.
-- Мужики! -- крикнул я, не много отъехав. -- Буду жив, привезу вам ящик пива. Спасибо, что выручили.
-- Я это сделал исключительно под давлением обстоятельств. Ты не представляешь, как, они на меня давят. Дышать не могу.
-- Не ожидала от тебя такого. Ты оказывается герой. Я восхищена.
-- Н-да, -- смутился я -- когда-нибудь я стырю для тебя букет цветов.
-- Спасибо. Я таю. Мне так приятно. А куда мы, кстати, едим? К тебе домой?
-- Ко мне мы поедим попозже.
-- А жаль. Я бы хотела к тебе сейчас.
-- Видишь ли, Лена, у меня дома находится господин Аустерлиц. В любом случае, он помешал бы осуществить нам то, о чём ты подумала.
-- Так мы едим в другое место?
-- Да, мы едим в другое место.
-- Как романтично. Ты заинтриговал меня. А куда, это будет сюрприз?
-- Пожалуй, что да. Сначала мы заедем ко мне в сарай, за инструментом, а потом -- на кладбище.
-- Фии. А почему, туда?
-- Дело в том, что мы ещё не всё, что нам надо, добыли. Надо ещё спереть дубовый крест.
От того, что мне предстояло сейчас сделать, у меня волосы на голове дыбом вставали. Но в определённый момент, ещё там, дома, стало наплевать на всё. Как будто жить осталось, один день.
Я на уазике въехал на территорию кладбища, не останавливаясь. С кем-то я был здесь, и по тому помнил, что не далеко от той могилы, возвышался деревянный крест. А вот и он.
Я развернул машину, взял в кузове пилу с топором и за пол минуты, свалил крест.
Несколько человек молча прошли мимо меня. Пожилая женщина в недоумении остановилась не далеко от меня.
-- А что это вы делаете? -- спросила она.
-- Ломаю крест, -- ответил я. -- Лена, помоги скорее. Он очень тяжёлый.
Лена, вся красная от стыда и возмущения подошла ко мне, но промолчала.
-- Извините, -- не унималась женщина, -- а за чем вы его ломаете?
-- Сюда сейчас привезут огромный мраморный бюст.
-- А-а...
-- Вы не поможете?-- попросил я.
-- Ну конечно. А вон мужчины идут. Молодые люди, помогите, пожалуйста! -- позвала их она. -- Что же это вас одного отправили грузить такую махину?
-- Знали, сволочи, что добрые люди помогут.
Молодые люди оказались охранниками, но женщина быстро всё им объяснила и мы сообща засунули крест в уазик, после чего я подвёз джентльменов до кафе.
Лена, с трудом дождавшись пока они выйдут, набросилась на меня.
-- Я не могу поверить, что ты решился на такую мерзость! Это была чья-то могила, а ты хладнокровно ограбил её! Ты подлец и вандал! И вообще, я просто не узнаю тебя. У меня в голове не укладывается, что ты можешь всё вот это вытворять! Тебя словно подменили. Если бы я не видела своими глазами, то ни за что бы не поверила, что ты способен вот на такие выходки. Что с тобой случилось, и для чего всё это? Кого ты собрался хоронить?
-- Сейчас увидишь.
Я поставил машину в кустах за домом, и мы с Леной пошли к подъезду.
-- Я ключи забыл на работе, так что придётся лезть в окно.
-- Ну, залезь и открой дверь изнутри.
-- Не могу. Изнутри тоже нужны ключи. Я вставил самые дешёвые замки.
-- Ты с ума сошёл! Я не полезу по дереву!
Я задумался.
-- Жаль, могла бы познакомится с герром Аустерлицем. Тогда, может, подождёшь в низу, пока стемнеет?
-- Я вообще, уйду!
-- Ты обещала быть со мною до конца. Я поверил тебе. А кроме тебя я в этом деле не могу больше ни кому доверять. Так значит, ты бросишь меня сейчас?
-- Мерзавец, ты играешь на моей порядочности. Я по ряду причин должна бы сейчас уйти, но не уйду. Вот так. Но как я полезу по этому дереву!? Я вся исцарапаюсь, порву колготки и юбку?
-- Я куплю тебе другие. Да и дерево это я уже своей задницей отполировал. Тебе не попадётся не один сучек, -- я протянул ей руку. -- Ну что, пойдём?
-- Я боюсь, вдруг, упаду. А если дверь -- с отчаянной надеждой в голосе, произнесла она -- сломать?
"Идиот, пожалей девушку, не втягивай постороннего человека в свои личные дела. Пусть идёт домой".
-- Но мне нужна помощь! -- заорал я, задрав голову к верху. "Ты далеко не рыцарь, друг мой".
-- Что ты сказал? -- спросила Лена.
-- Я сказал, иди домой. Не стоит тебе не куда лезть и вообще, я сожалею, что с самого начала втянул тебя в это. Это была ошибка, так что дуй домой, а я справлюсь без тебя.
"Очень тактично. Ты бы ей ещё в морду дал".
Через минуту я впрыгнул к себе домой.
-- Вот ты скажи, -- начал я, -- чего ты, понукаешь, потыкаешь? Ты решил, что я совсем ничего не соображаю? Как, по твоему, я один вытащу тебя из квартиры? Или ты сам пойдёшь?
В ответ я не услышал ничего. Постояв не много в удивлении, я усмехнулся -- ну правильно, он же труп, почему он должен говорить? И взяв в ванной топор, стал вырубать замок в двери. Изуродовав окончательно и бесповоротно дверь, но всё же открыв, я натянул на голову Аустерлица кепку до самых ушей, подхватил его за талию, закинул руку себе на шею и повёл на улицу.
-- Ну и тяжёлый же ты.
Двое соседей на площадке с любопытством смотрели на нас.
-- Перебрал, сволочь, -- сказал я. -- Вообще не дышит. Может, поможете? А то уроню, не дай бог. Шею сломает...
-- Чего, запах от вас какой-то... Обделался, что ли?
-- Сам ты обделался.
-- Ты уж сам как-нибудь, не торопись, осторожно...
-- Спасибо за совет, соратники. Помощь так сказать не делом, а словом. Дверь захлопните и квартиру посторожите, пока я вернусь. Ограбят ещё.
-- Ой, ой, ой. Унитаз что ли снимут?
Спустившись на улицу, я перестал церемониться с достопочтенным герром и на пределе сил, бегом поволок его к машине и усадил, наконец, у колеса.
-- Да сколько ж ты весишь?
"Мертвецов тянет к земле, дружище".
-- Опять заговорил, -- пробормотал я. -- Лучше б, помог. Я вообще думаю, что ты ходить можешь. Ко мне домой, ты же пришёл?
"Ты насмотрелся ужасов по ящику".
-- Ну-ну. Поднимай задницу.
Отдышавшись, я открыл заднюю дверцу уазика, затащил тело внутрь, уложил его в гроб и бегом вернулся домой. Там я взял подушку, простынь, все свои скудные сбережения, отложенные на закупку водки и сахара, с сожалением взглянул на распахнутую дверь, махнул рукой и ушёл.
Вернувшись к машине, я застал около неё ненаглядную Ленку.
-- Я поеду с тобой, -- прошептала она с широко распахнутыми глазами. -- Я буду помогать тебе во всём. Это секретная миссия.
-- Под пытками не выдам тебя.
-- Надо будет рыть могилу. Лопатой. Видела когда-нибудь лопату?
-- Буду рыть лопатой, ногтями и зубами.
-- С чего это такая жертвенность? Курнула, ты, что ли?
-- Не капли в рот, не... К сожалению.
-- Искренне сочувствую. Может, примешь для храбрости горячительного? Я прихватил.
-- А давай выпьем в месте? Помянем и может быть тебе полегче станет.
-- Я за рулём. Гаишники если остановят, права отберут. Хоть у меня их и нет, но всё равно жалко будет. Так что пока воздержусь. Да и легче мне не станет. А ты выпей для решительности, не стесняйся. Прямо скажу --проводы в последний путь этого герра, занятие не для слабонервных.
-- Я, как и ты, тоже пока не буду.
-- Тогда пойдём, поможешь уложить его на его последнее ложе, и поедем к месту его последнего причала.
-- Пойдём, поедем, поплывём. А скажи, это ты убил его?
-- Дура, он сам умер.
-- Вы так похожи. А кто он? Твой брат?
-- Моя тень. Поехали, напарник. И имей в виду, если что, пойдём по одной статье, но в разные районы крайнего севера. Так что, близость чувств и тел, в освещении пламени любви нам с тобой, не светит. И по тому вознаградить тебя за преданность, я не смогу. Подумай об этом, пока не поздно спрыгнуть с подножки.
-- Жми на газ, Паша,-- насмешливо ответила Лена -- и думай о хорошем. Расчёт я с тебя получу уже сегодня.
Это всё не правда. Не может быть, что бы вся такая положительная и старательно воспитанная Ленка, вот так безрассудно, словно подвыпившая беспризорница, вела себя. Да и я потерял и страх, и совесть, и что то ещё, тупо мешающие жить.
Я сейчас гнал на трясущемся уазике по городу, без прав и документов на него, голодный и не мытый, но как ни когда сосредоточенный на стоящей передо мною целью. И точно знающий, что другого способа сделать то, что я делаю, просто не существует. А, Аустерлиц должен быть похоронен мною и потому, не смотря ни на что надо действовать так, и будь что будет. Я как будто повзрослел сразу на целую жизнь. Разве мог я, всего день назад, безропотно брать ответственность на себя за что-то, полагаясь при этом только на себя, не жалея себя, и не думая о себе любимом? Разве мог я, вырвавшись из зависимости от мнения ВСЕХ, посторонних вести себя, вот так как сегодня? Не гордясь собой и не восхищаясь и рискуя свободой?
По странным, одному мне, в кавычках, понятным причинам с сомнительным призом в конце.
Нет, не мог. Я бы, всего этого не сделал. И потому, всё это не правда или я, это не я...
Но уазик, прыгал на выбоинах и трамвайных рельсах, в гробу подпрыгивал герр, гремела обшивка, Ленка, сжав зубы, вцепилась во что могла и молчала, а уазик ехал, держа курс за город. На посту ГАИ мне махнули полосатой палкой. Я остановился, и, решив действовать в этот раз нахрапом, вышел, громко хлопнув дверью, а гаишник, снова замахав жезлом в сторону моего уазика, закричал:
-- Двери сзади закрой! Гроб потеряешь!
Двери действительно были открыты. Наверное, открылись на ходу.
-- Придурок, -- уже не услышал, а повернувшись к нему, угадал по губам гаишника его последнюю фразу, я. -- Езжай, -- и он забыл обо мне.
"Сволочь, подонок!" -- вдруг завопил Герр Аустерлиц -- "Ты что, кирпичи везёшь? Как ты смеешь так грубо обращаться с моим драгоценным телом!? Скотина! Поезжай медленно!!! А то будет тебе анафема! Медленно! Понял?! Подлец!"
-- Да понял я, понял. Извини.
Когда, какое-то время везёт в делах зависящих только от удачи, начинает казаться, что сам бог распростёр над тобой свою участливую длань. И если так, то значит, ты чем-то это заслужил, может быть ты с самого рождения отмечен им, а может, ты заслужил его покровительство своими делами и мыслями, и тем что ты такой классный. Так или иначе, но когда фортуна поворачивается к тебе в чём-то, и потом не покидает во второй раз и в третий, и в пятый, начинает съезжать крыша от того, что иного объяснения кроме того, что ты избранник -- нету. Волей не волей начинаешь верить в высшие силы и думать о том, что "некто", оберегает тебя от неприятностей и непоправимых ошибок, за тем только, что ты ему нужен. А раз так, то значит, ты не уязвим.
Окрылённому удачей и безнаказанностью, тебе уже кажется, что ни что тебе, баловню фортуны, в этой жизни не угрожает, но есть законы, которые незримо присутствуют и правят в человеческом обществе тысячи лет и они гласят, за всё рано или поздно, так или иначе придётся расплачиваться или получать плату. За упорный труд и доброту воздается, а если дано авансом, то спросится. Если ты будешь только брать и брать, и не пойдёшь по тому единственному пути, который указан тебе и который тебя манит с детства, то когда-то проиграешь в карты ВСЁ, споткнешься на ровном месте, выбьешь себе глаз, получишь множественный перелом ноги и пока будешь лежать в больнице, лишишься друзей и любимых, потеряешь волю к жизни и само желание жить.
И став, ни для чего и ни кому не нужным, умрёшь...
Солнце уже упало на линию горизонта когда я нашёл, наконец, подходящий холм на окраине одной из близь лежащих деревень. С одной стороны, виднелся висящий над городом смог, с другой, в извилинах дорог, пряталась деревня, прямо под нами, в низу, простиралась гладь водохранилища.
"Красота" -- удовлетворённо подумал я.
Я бы сам не отказался быть похороненным здесь. На покрытом зелёной травой, холме, под высоченным, почерневшим от времени и ветров, дубовым крестом. И пусть на него садятся вороны и обозревают необъятные просторы этих земель, а снизу, с дорог и озёр, люди, увидев крест, гадают, что это там, кто-то похоронен, а кто?
Да так, себе, не кто...
Мы с большим трудом спустили гроб на землю и подтащили его к краю могилы.
"Что ты вытворяешь, изувер? Ты собирается спихнуть меня в эту яму и забросать как собаку землёй?! Это, по-твоему то, что я заслужил?Я,благородный граф, бившийся плечом к плечу с Бонапартом при Ватерлоо, буду зарыт как сдохшая лошадь? Да как ты посмел даже подумать о таком, жалкий понос?! И неужели ты подумал, что тебе это удастся?!"
-- Конечно, удастся, -- я просунул стропы под днищем гроба и подал концы Лене. -- Начинаем, -- сказал я. -- Изо всех сил старайся не уронить. Вперёд.
"Нет! Я сказал!"
Крышка гроба отлетела и герр Аустерлиц, как чёрт из табакерки, принял сидячие положение в гробу.
Лена с диким воплем отскочила и, округлив глаза до размера куриных, остолбенела в стороне. Я, бросив верёвку, тоже отшатнулся, но быстро взял себя в руки.
-- Ты что творишь? -- заорал я.
"Здесь должен быть оркестр и толпа из моих друзей, любовниц и единомышленников. Пушки на конных лафетах и четверо негров с белыми верёвками у гроба в место вас!"
-- Так где же все они?!
"А я, откуда знаю?! Это всё твоя забота!"
-- С кем ты разговариваешь? -- спросила, дрожащим голосом, Лена.
-- С ним! -- рявкнул я и показал на него пальцем.-- Ему нужен оркестр и пушечная канонада!
"Да!" -- подтвердил герр.
Лена, сделала несколько медленных шагов и, осев на землю рядом с нашим импровизированным столом, взялась за початую бутылку с водкой.
-- Ты, сволочь! Я головой рисковал, я потратил последний деньги на венки и всякую прочую ерунду! Я сделал для тебя всё, что в моих силах и ты ещё не доволен?! Почему вообще, хороню тебя я, а не твои друзья и поклонницы? Где хотя бы их деньги на похороны, да и твои тоже? Где, хотя бы один человек, который помог бы мне, из твоих? Ни кого нету и в помине рядом, а мою девушку за то, что она возится с тобой, подонком, и рискует в месте со мной ты решил сделать дурой! Да? Из-за того, что нет пушек и негров! Ты, потусторонняя сволочь, просто изгаляешься над нами! Но на меня где сядешь там и слезешь. Я тебя сейчас такого, в яму спихну и с верху гробом пришлёпну.
"Я не могу! Не могу! Не могу быть похороненным так!"
-- Как, так? И почему? Чем тебе не нравится место? Можно мечтать о таком месте, да и вообще, какая разница тебе, где будут лежать твои кости? Не жить же тебе в могиле, а если и так, представь, как ты будешь сидеть на этом холме, созерцать мир и сливаться с ним. Место -- лучше не найти!
"Я не хочу быть погребённым бесславно".
-- Ты не хочешь, а я что должен делать в связи с этим? Что!?
"Я хочу оркестр и пушечную канонаду".
-- Вот сволочь неуёмная.
Я быстро подошёл к нему и нажал на голову, намереваясь выпрямить тело, но голова вдруг соскользнула с его шеи, стукнулась о край гроба и покатилась по земле.
"Оркестр и пушечную канонаду!"-- злобно повторил герр.
-- Ах так, ну ладно будет тебе канонада.
Я подхватил Лену и, оттащив её подальше, вернулся к уазику. Топором я пробил бензобак на нём, отбежал в сторону и бросил спичку. Полыхнуло пламя, грохнул взрыв, потом второй и в клубах дыма, мы с Леной вдруг увидели разряженных лошадей, волочащих пушечные лафеты и красивых пушкарей за ними. Аустерлиц сложился в гроб и четверо здоровенных негров в набедренных повязках поддели под гроб белые канаты и под бодрый марш военного оркестра стали спускать его в низ. Оркестр сверкал начищенными трубами и блестящими галунами, лошади перебирали копытами, пушки стреляли раз за разом, а негры, в клубах дыма, уже закапывали моими лопатами могилу. А вот, друзей и поклонниц, не было.
-- А где же...? -- хотел язвительно спросить я герра, но Лена, перебила меня.
-- Как красиво, -- восхищённо сказала она. -- Как в историческом кино.
-- Да красиво,-- согласился я и вдруг почувствовал облегчение подобное тому, словно я сбросил гору с плеч.
Я постоял с минуту, наблюдая за этой бесовской картиной, вздохнул и повернулся к девушке.
-- Но дело сделано и нам пора идти назад, -- я обнял Лену, за плечи и медленно повёл в сторону от вершины холма. -- Сейчас это всё закончится, а нам надо уходить отсюда. -- Пойдём Лена, ты сегодня натерпелась со мной ужасов. Надо отдохнуть от этого всего и тебе и мне. Пойдём, сладенькая, пойдём девочка моя отважная и безрассудная, пойдём к дороги, а там на попутку и домой, в квартиру с разломанной дверью, в кровать с тобой любимой? с радостью и облегчением в душе...
Отдалившись шагов на двести, мы услышали деревянный скрежет сзади и одновременно оглянулись. На фоне звёздного неба, высился крест.
-- Какой он огромный, -- сказала Лена.
-- Да, -- согласился я, -- мы привезли намного меньше.
И вдруг, он полыхнул, огромным, осветившим весь мир, красным пламенем.
* * *
Я очнулся от ослепительной вспышки и даже когда открыл глаза то, какое то время не видел ничего кроме ослепляющей красноты, потом до меня донёсся настырный стук в дверь. Я, наконец, увидел, что нахожусь в своей коморки, на комбинате.
-- Сейчас! -- крикнул я каким-то осипшим голосом и попытался встать, но ноги подо мною подкосились, а через мгновение их стало колоть и ломить. Я их отсидел и теперь не мог дойти до двери, они болели, оживая и абсолютно не слушались. Не удержавшись за стену, я соскользнул на пол и поволок себя на корточках. "Матерь божья! Да что же это, чёрт побери!"
-- Просыпайся, Паша! -- крикнул знакомый голос из-за двери -- И пойдём домой. Собирайся, пошустрее.
-- Ладно, -- прохрипел я и ошалелыми глазами уставился перед собой. Боль отступила и передо мною быстро промелькнуло всё то, что я увидел только что, во сне и теперь я озадаченно, не в силах вообще хоть что-то подумать, пытался переварить увиденное. Более чем в озадаченном состоянии, я достал из кармана ключи от квартиры и посмотрел на них. В столе должны были лежать палка копчёного сыра и шматок сливочного масла. Они были на месте.
Ну, правильно. Куда же, они могли деться? Я прошёлся туда-сюда по тесной комнатушке и, вернувшись за стол, достал свою тетрадь, раскрыл её и с авторучкой в руке перед чистым листом, озадаченно задумался. По всему выходило, что я поставил на себе огромный крест.