Что будет потом? Потом будет много- много счастья. Впереди дорога, только рельсы, которые сверкают под светом фонарей и уходят туда, в темноту, пропадают в этом черном мраке. Видно лишь как две полоски меркнут, становясь все более тусклыми. И, кажется, нет конца этой пропадающей полоске. Только зависшие над головой яркие звезды, и рельсы. Эта дорога в бесконечность.
Это гнусное время года, так ждать осень, с такой тоской, надеждой верить... И тем более, тем страшнее оказывается реальность.
Фотографии умирают, после того, как исчезнут последние воспоминания, исчезнут те чувства, те переживания, весь тот громадный мир, запечатленный объективом фотоаппарата. Они умирают, после того, как исчезнут последние надежды на их воскрешение. И если надежда умирает вместе с человеком, то и те чувства, запечатленные в этом кадре, умрут с ним. И этот лист, ничего уже не значащий лист, должен уйти вместе с ним. Он принадлежит ему, и только ему.
Да, это ужасно грустно. Страх, страх потерять это. Страх потерять тот огромный мир, те чувства. Когда уже нет надежды. Есть только то, чему веришь, ради чего сделал бы все. Но нет, этот мир ускользает. Он исчезнет, как песок, просочившись сквозь пальцы, как вздох, тот воздух, который был частью тебя, еще секунду назад был твоей плотью, растворяется в этом огромном океане. Что толку если, кто ни будь, получит частичку этого вздоха. Он растворился, этот воздух принадлежит всем, и так же для всех ничего не значащей.
Страх жить выпивать чай, после ужина. И завтра снова идти на работу. Делать множество ненужных вещей, говоря при этом множество ненужных слов, неуместных в этом безумном мире. Страх жить, когда где то в сердце, в мозгу существует что-то большее. Если только это не мираж.
Все можно подвергнуть сомнению. Нет в этом мире абсолютных истин. И то, что для одного смысл, у другого вызывает лишь улыбку, а у третьего смех. Кроме всего прочего это еще и очень смешной мир. И неужели звезды так прекрасны, что стоит смотреть на них? Неужели в этом что ни будь есть, кроме белых точек на черном небе. Есть ли в нем что-то большее, более яркое? То, что падает вместе с пожелтевшими листьями. То, что можно увидеть на закате, когда ночь еще не вошла в сваи права. Когда на тлеющем небе, окрашенном лучами зашедшего солнца, мгновение назад еще светившего, и вот уже провалившегося, куда-то далеко, словно его и не было никогда.
Есть только полная луна, висящая в нежных красках заката. Только луна, и первые звезды над притихшей землей. Когда так ярко чувствуешь каждый ветерок, каждый шорох опавшего листа. В это время чувствуешь, как где то внутри нарастает и подкатывает к горлу. И в то же время, что-то отступает, куда-то уходит, делается незначительным, то, что еще недавно заботило. Вот уже знаешь все. Словно нашло прозрение. Этот воцарившийся мир делает ясным все чувства, открывает правду, истину, в которой невозможно сомневаться. Невозможно даже допустить саму мысль о сомнении. Да она просто не может возникнуть! Это же так просто! Это так ясно! От этого хочется плакать, становится нестерпимо грустно.
Но в следующее мгновение все опять превращается в хаос. И уже невозможно, лишь только смутное воспоминание о звездах. И две уходящие вдаль полоски терялись, где то там. И уже невозможно, что-то понять, что-то удержать. Кругом опять возникали люди, которые куда-то идут, громыхают поезда, спешат машины. Все оживает, все притупляется. Уже не вернуть, не понять происшедшего. И ни что не поможет возвратить это.