Посвящаю М.И.Ласаковой,

моей коллеге и наставнице.

И Р И Н А.

Электричка все-таки опоздала, прибыла в Ленинград на полчаса позже, и Ирина едва успела на свой поезд. Чемодан был тяжелый, день - жаркий, и вся праздничность, приподнятость отъезда в отпуск исчезла, растворилась в этом длинном дне, толчее и сутолоке Московского вокзала. Вагон поезда, который должен был отвезти Ирину на юг, был всего-навсего плацкартным, место - верхним, и сейчас, заталкивая чемодан куда-то в "поднебесье", Ирина с раздражением подумала, что напрасно она все это затеяла, и не надо было ей вообще никуда ехать.

Соседями ее оказались старушка с внуками - мальчиком лет шести и девочкой лет тринадцати. У противоположного окна сидела совсем юная пара. "Свадебное путешествие, наверное"- подумала Ирина. На вид - так совсем еще дети, но юноша так трогательно заботился о своей юной подружке. Что даже усталая проводница по-доброму улыбалась, глядя на них.

Поезд уже давно шел, покачивались на столе бутылки с лимонадом , предусмотрительно захваченные запасливой старушкой. Пассажиры давно сменили платья и костюмы на халаты, сарафаны, спортивные костюмы или шорты, а Ирина все сидела, не двигаясь и потихонечку приходя в себя. Надо было, конечно, переодеться, потому что белые брюки от костюма, который так удачно и недорого приобрела она перед этой поездкой, вмиг станут серыми. Но...надо было снова снимать чемодан. А Ирина все сидела и сидела, оттягивая эту минуту. Наконец, она заметила, что старушка смотрит на нее недовольно, будто хочет сказать : "ишь, сидит, а мне стелить пора. Не видит, что-ли, что парень умаялся в дороге. Да и я бы легла. Не девочка, чай..."

Внучка сходила за бельем, и бабушка начала стелить, не обращая на соседку внимания. Ирина поднялась, встала на цыпочки, пытаясь дотянуться до чемодана, оглянулась растерянно и встретилась взглядом с девушкой. Парень смотрел в окно. Та, будто поняла ее немую просьбу, что-то шепнула спутнику, и он вскочил с такой радостной готовностью, что Ирина даже засмеялась. Вот она, молодость, любовь...Любое желание любимой исполнить - радость. Даже чемоданы поднимать.

Ирина прошла в конец вагона и удивилась : даже очереди в туалет не было. Оказывается, все уже переоделись и и умылись, пока она отходила от этой скачки : бегом на автобус, бегом на электричку, еще и на поезд чуть не опоздала.

А что бы выехать на пару часов раньше ? Нет, то одно, то другое. Ох, недаром ворчит нас нее баба Дуня : "Безрукая ты кака-то, чего не затеешь, ничего до конца не доведешь, спишь на ходу..."

Это, конечно, было неправдой, потому что собраться вовремя Ирина не могла из-за огорода. День на работе, а вечером - полоть картошку, чоб бабке никакой работы не осталось. Зато и стирку, и шитье оставила на самые последние дни. А ворчала бабка так, скорее, по привычке, а может, и правда, сердилась. Ведь не дочка ей Ирина, а невестка, и, хоть сгинул после отсидки в местах отдаленных благоверный, все равно - непорядок невестке по "югам" ездить, деньги тратить, баловство все это и добром не кончится...

Сама баба Дуня первый и последний раз была в Леинграде, на базаре лет тридцать тому назад. Но советы отъезжающим давать любила. И Ирине, когда она училась заочно в институте, когда мальчишки были еще маленькими. И потом, когда уже выросли ее "мужички" и регулярно катались в город, особенно младший, Митя. Он учился в математическом интернате при университете с девятого класса, и в конце почти каждой недели приезжал домой. А теперь вот уже четвертый год в университете учится. И старшему, Сергею, и младшему баба Дуня наказы давала : "Деньги убирайте подальше : подальше положишь, поближе возьмешь. С незнакомыми не разговаривайте. Никуды, кто позовет, не ходите...". Парни смеялись, а бабка обижалась не на шутку. Город представлялся ей чудовищем, которое хочет и может обидеть ее "жаланных" Сергуньку с Митяшей.

Ирина переоделась, умылась, причесалась, немножко постояла в тамбуре на сквознячке. После духоты уличной, вокзальной и вагонной так приятно было подставить лицо ветру. И страшновато - не дай Бог, заболеешь... столько лет мечтала об этой поездке. Всю жизнь. И вдруг- приедешь к морю, и начнешь чихать, и носом "хлюпать". В вагоне царила почти домашняя обстановка : малыш спал, а бабшка с внучкой чаевничали, разложив на полотенце свои припасы : помидоры, огурцы, яблоки, пироги домашние. И еще очень вкусно запахло мясом и чесноком...Молодые тоже пили чай, но их стол был значительно беднее - сахар в пакетиках, да две пачки вафель.

Ирина тоже захотела есть, но ей неудобно было беспокоить попутчиков. "Ладно, перебьюсь до вечера ,"-решила она. Но старуха сменила гнев на милость. Видно, отдохнула малость, да чайком душу согрела.

- Давайте с нами чай пить,мы и на Вас взяли,- пригласила она.

Девочка встала, а Ирина, сняв с крючка сумку, села на ее место, предсталяя уже, с каким удовольствие она сейчас примется за своего, сваренного в дорогу цыпленка. Но...цыпленка в сумке не было. И рина, опаздывая. Забыла достать его из холодильника.

- Россомаха!-выругала она себя, досадуя, но тут же улыбнулась, представляя, как выругалась бы сейчас ее приятельница и коллега, Рита Алексеева.

- О, господи!- сказала бы она,- ну сколько раз можно говорить тебе, что рассеянного, несобранного человека нельзя назвать россомахой. Это - растяпа, растрепа, кулема, наконец... Но россомаха - это быстрый, ловкий зверек. Это прямопротивоположные понятия... Я понимаю, что так говорят старухи необразованные, но ты...

Но Ирина к "россомахе" привыкла давно. Так говорят не только старухи, так говорят все в их селе, а ведь Ирина прожила здесь без малого тридцать лет, а точнее, двадцать шесть с половиной. Никто не обращал на нее внимания. Бабушка клевала носом, молодые были заняты друг другом, а девочка воспитанно смотрела в окно, не показывая вида, что ждет, когда же эта странная тетя, наконец, поест и будет отдыхать. "Странная" тетя достала из сумки бутерброды с сыром, печенье, выпила чай, и пошла мыть стаканы.

Когда она вернулась, все уже улеглись.Бабушка - внизу, мальчик уже давно спал на нижней полке, девочка - наверху, напротив Ирины. "Молодые" расположились так: девушка внизу, а парень на верхней полке. Но даже так они не в силах были расстаться: она протянула ему руку, и теперь он держал ее руку в своей и что-то тихо говорил ей. Ирина вернулась, и они замолчали, потом девушка сказала: "Знаете, мы можем предложить Вам мое место, оно нижнее. Но согласитесь ли Вы, ведь оно-боковое, здесь постоянно ходят, мешают...". Ирина поблагодарила, а девушка продолжала : "Да нет, неудобно, все-таки, Вы - пожилой человек...".

"Тьфу, все испортила!-рассердилась Ирина, и, не отвечая,быстро забралась на свою полку, будто демонстрируя, что вовсе она не пожилая. "И чего злюсь, сорок пять уже, а ей- восемнадцать, в лучшем случае, да я ей долгожительницей кажусь..."

Вагон покачивало, Ирина повозилась немного, устраиваясь, и затихла, надеясь уснуть и радуясь тому, что отдыхают уставшие руки и ноги. Но уснуть не удавалось. Было еще не поздно, мимо ходили люди. Громко разговаривали, смеялись, хлопали двери... "А я-то думала, что высплюсь в дороге, я ведь вечно не высыпаюсь, пожалуй, это моя единственная болезнь - хроническое недосыпание..."

Снова заворковали молодые... "Пожилая... Надо же...-снова подумала Ирина,- а подружки,провожая меня, причитали:

- поезжай, поезжай, что это ты на себя рукой махнула? То дети были маленькие, да муж, с которым горе мыкала, теперь-то дети выросли, мужа нет. А ты ведь у нас еще хоть куда. Давай,давай...и без мужа не возвращайся! "Можно подумать, что на этом сказочном юге мужья, как бананы, гроздьями висят на деревьях. Подходи - и срывай...Глупые...Но ведь как-то уговорили все-таки. Целый год уговаривали. Мальчишек подключили. Сергей сказал : "Как хочешь, конечно, это твое дело", а вот Митька загорелся сразу : "Конечно, поезжай, мама, "не сумлевайся", а если деньги нужны-займи. Я летом в экспедицию поеду - "агромадные" деньги заработаю и отдам".

Это тоже было приятно. Но денег занимать она не стала. Митька, кстати, на свои еще не заработанные "агромадные" давно хотел новый магнитофон купить, и она подрабатывала весь год, как могла-оформляла стенды, плакаты в учреждения, даже за уборщицу поработала, пока та была в отпуске. И - наскребла себе на поездку.

За всю жизнь она тоже нигде далеко не бывала. В Ленинграде, пока училась, или по работе вызывали на семинары, и один раз на Украине. Тогда она ездила с мальчишками к мужу - он учился на шестимесячных курсах экскаваторщиков. Но это было так давно... Тогда он позаботился хотя бы о квартире, а сейчас ей предстоит все делать самой. Как-то страшновато и непривычно. Сначала с ней хотела ехать Татьяна - их третья подружка, совсем молодая девица, но "семи пядей во лбу" и практичная во всех житейских вопросах, а потом ей вдруг пообещали путевку в пансионат на август, и пришлось ехать одной.

- Главное, не трусь,-наставляла она Ирину.-если далеко от моря будешь жить, то и поторгуйся. Татьяна работала экономистом, несмотря на молодость, была отличной хозяйкой и высчитала до рубля- сколько Ирине нужно будет денег для питания, платы за квартиру, на развлечения, на разные мелочи.

Собирали Ирину всем миром. Рита сшила ей халат ситцевый и костюмчик из блестящей ткани. Ткань была куплена или подарена давным-давно, но все как-то было не до этого. Костюмчик сидел на Ирине, как влитой, и вся она, худенькая, невысокая, напоминала девочку. Ей вообще никто не давал ее лет, и сколько было курьезов, когда за ней начинали ухаживать мальчишки чуть ли не вдвое моложе нее. Татьяна отдала ей свои босоножки : "Воображай на здоровье!" Стрижка, сделанная по последней моде, еще больше молодила ее, и даже Сергей, скупой на похвалы и прооявление чувств, сказал : "Слушай, мать, если ты так будешь молодеть, то что делать нам?"

- Радоваться!-безаппеляционно заявила Рита, присутствующая при разговоре.

- Погодите,-говорили они с Татьяной,-мы вашу мать еще замуж выдадим... Парни относились к этому, как к шутке,весело и радостно ржали, и только бабка сердито хлопала дверью, и на кухне раздавалось: "Замуж-то не напасть, кабы замужем не пропасть... Невеста без места..." и так далее.

- Да не злите вы ее, вступалась Ирина. За двадцать шесть лет жизни с бабой Дуней она сроднилась с ней так крепко, что не мыслила себя без нее, без этой воркотни, без поучений - знала, что бабкина доброта безгранична. У Ирины, не знавшей, не помнившей ни матери, ни отца, вывезенной из блокадного Ленинграда зимой сорок второго по ледовой дороге, образ близкого человека был абстрактным. Она помнила толстую добрую тетеньку в детском доме в Горьковской области, которая качала ее на руках, плакала и причитала: "Ох, какя же ты худенькая, какая легонькая, худышка ты моя, чистое перышко..."-и совала что-нибудь съедобное. Видимо, это было не раз, потому что Ирина запомнила это. А многое другое память, ослабленная дистрофией, не сохранила.

А в девятнадцать лет Ирина, как в омут с головой, выскочила замуж. Ничего не оставило ей замужество, кроме горечи, да двух ее мальчишек дорогих. А было бы еще хуже, было бы куда страшнее, если бы не баба Дуня.

Она грудью вставала на защиту Ирины и мальчишек, помогала ей, чем могла. Да разве смогла бы Ирина институт окончить, если бы не бабушка! Бросала двух крох на нее и уезжала. Знала, что на него надежды нет, надо самой добиваться всего - так и шли они в одной упряжке всю жизнь, чтобы парней на ноги поставить.

А когда посадили Николая за драку и пропал он где-то, не вернулся, баба Дуня вдруг, выбрав время, когда ребят не было дома, начала разговор : "Робяты теперь выращены, ты еще молодая, может, замуж пойдешь...Я мешаю тебе если, скажи, я к Василию уеду".Ирина обомлела, услышав бабкин монолог. Всю жизнь бабка всех учила, на всех ворчала, хозяйкой себя безраздельной полагая, и вдруг...

- Да как ты сказать-то могла такое?-Ирина бросилась к ней, обняла, и что-то между ними прошелестело, будто птица волшебная крылом взмахнула. Вот с той поры и считает Ирина бабу Дуню матерью, хоть на другой день Авдотья Петровна хуже прежнего разорялась на кухне, ворчала и командовала. И, подавая Ирине перчатки, которые та не смогла найти, отчитывала ее на чем свет стоит : "Что бы делали без бабки-то? Никогда ничего на место не кладете, ничему места не знаете, надоели вы мне хуже горькой редьки, уеду, пропадете без меня, грязью зарастете дремучей, поползут у вас ужи и ежи..." Но это Ирина слышала уже много раз. За долгую совместную жизнь она научилась слушать бабу Дуню, как радио. Нужное говорят - слушаю, а футбол или хоккей передают - можно и отключиться, пусть поговорит, никому вреда нет.

Старший сын бабы Дуни, Василий, жил далеко, на Каспии, звал к себе, но она и помышляла об отъезде, и только иногда, особенно осерчав, ворчала : "Уиду, уиду к Василию, пропадете, поплачете без бабки-то, не раз вспомните бабку, худую-то..." А когда соседки говорили:

- Что это ты, Петровна, с чужой живешь,не сладко, чай, ехала бы к сыну, своя ведь кровь...- бабка, сердито поджимая губы, отвечала :

- Ишшо чего, поеду, семь верст киселя хлебать, там и вода, говорят, привозная, не досыта, а у меня и тут все родные, чужих нет.

"Может, и зря поехала,-опять подумала Ирина,-и баба Дуня обиделась вроде, и на огороде дел всяких...Правда, Сережка обещал приезжать каждую субботу помогать бабушке. И как там Митя в своей экспедиции?

Думая привычно о мальчишках. Она как-то вдруг заволновалась снова. "Ну, куда меня понесло, Сережке двадцать пять скоро, не сегодня-завтра женится, деньги так нужны будут, а я на юга...Ну, ладно, первый и последний раз. Хоть одним глазком взглянуть на это чудо".

Ирина уснула, наконец, снилось ей, что она приехала на юг, выглядит он, как на цветной фотографии : пальмы, кипарисы, круглая яркая луна и черное звездное небо, а перед ней много дверей, она во все стучит, но ей никто не открывает.

Новый день не принес ничего нового. Правда, все перезнакомились. Старуха рассказала, что гостила у сына и невестки вЛенинграде,а теперь вот везет внуков погостить и подкормить.

- Да хиба ж в вашем Ленинграде е таки огирки, як у нас? Чи таки помидоры, та яблоки?-и сама себе отвечала: -Нема у них там ничого.

Молодые все так же ворковали, а Ирине уже надоела дорога,и она думала : "Скорее бы уж приехать". Попутчица с внуками выходила раньше всех. Ирина помогла ей вынести сумки, сетки, пакеты. Огромный чемодан вынес парень. Нужно было собираться и ей, скоро поезд привезет ее в сказочную волшебную страну. Времени еще было достаточно, но она переоделась, чтобы потом не нервничать, не спешить, достала зеркальце и косметичку(подарок Мити) и начала "наводить красоту", чтобы не ударить в грязь лицом, чтобы показать, что и она готовилась к этой встрече.

Девушка искоса, как птица, быстро взглянула на нее и что-то шепнула своему жениху, или мужу... Так Ирина не разгадала, а спросить постеснялась. "Осуждает, наверное, думает : старуха, а туда же - красится- беззлобно подумала Ирина и стала смотреть в окно. Все было здесь не таким, как у нее на родине. Зелень ярче, пышнее, небо- голубее... Все было как-будто не настоящим, а немножко ярче, красивее настоящего, как на картинке.

Поезд замедлял, замедлял ход,а потом дернулся и затих. Молодые поднялись и, пожелав ей хорошо отдохнуть, ушли, а Ирину оглушила вокзальная суета. На нее налетели несколько женщин разного возраста и затараторили, застрекотали все сразу. Сорочье, да и только!

- Пидемо до нас!

- До нас, дамочка, недорого!

- От нас - море - три шага!

Усатый грузин подмигнул ей, и она испугалась. Что же делать? Идти с этими незнакомыми женщинами? Или остаться здесь и ждать до утра? Ночь опустилась на городок как-то сразу, как это бывает в южных городах. "Будто свет выключили"-подумала Ирина. Народу становилось все меньше,женщины, видя ее нерешительность, оставили ее в покое. Усатый сатир снова прошел мимо и снова подмигнул ей. Ей стало страшно и жалко себя, хотелось плакать, но никто больше не обращал на нее внимания. Ирина решила оставить чемодан в камере хранения и попытать счастья найти место в комнате отдыха на вокзале, если таковая здесь имеется. Приняв решение, она как-будто приободрилась немного и только подняла чемодан, как чуть ли не лицом к лицу столкнулась с круглолицей женщиной лет пятидесяти пяти, в цветастом платке.

- А ты чего стоишь здесь, не встретили, что ли?-участливо спросила она.

- Да нет,-обрадованная, что она еще кому-то интересна, ответила Ирина.

- Просто мне идти некуда. Уже темно, а я города не знаю...

Женщина помолчала с минуту, а потом решительно взялась за Иринин чемодан:

- Ладно, пидемо до нас. Переночуешь, а там побачим.-сказала, как о деле решенном - не спрашивая, а утверждая, и Ирина с радостью подчинилась.

Слава Богу, что все так славно разрешилось. Они пошли к выходу, и им встретился давешний подмигивающий мужчина. И снова подмигнул, но только, как показалось Ирине, уже не ей, а ее новой знакомой. "Бабник!"-с отвращением подумала Ирина, но к своему немалому удивлению, увидела, что женщина приветливо кивнула ему.

- Кто это? -спросила Ирина - и что это он всем подмигивает?

- Да это Гия, рабочий здесь, на вокзале, а подмигивает после того, как на мотоцикле разбился, от нервов это у него, а парень-то - золотой,- словохотливо пояснила спутница. Идти было недалеко, но и за то немногое время женщина успела рассказать Ирине, что зовут ее Полина Ивановна "и ты Ивановна, вот и тезки...", что живет она здесь давно, лет тридцать пять, "мабуть, як привез меня покойный Василь с Полтавщины",что лет ей пятьдесят шесть, "год, як на пенсии", хотела поработать еще, начальник звал, да стало прихватывать сердце, да и как ему, сердцу, не прихватывать, коли и дом, и хозяйство, и сад, а она все одна - ни сил, ни рук не хватает. А сын, что живект с нею, оболтус оболтусом. Женился, дитя нажил, развелся и теперь вот живет с ней. Тридцать пятый год дураку. А "вин тилько пьет да гуляет", а она переживает и плачет...

Она, кажется, и правда, всплакнула, а потом начала расспрашивать Ирину, откуда она родом, да кто такая, да есть ли муж и дети... Услышав, что дети взрослые, удивилась :

- А я думала, ты - дивчина! Гляжу, стоит, як вербинка, тонюсенька, та малюсенька, дай, думаю, позову до себе...

Домик был небольшой, в две комнатки. В одной раздавался могучий храп "оболтуса", в другой была только одна кровать - хозяйкина, и она предложила Ирине расположиться в летней "хатке", отвела в низенькое, но чистенькое сооружение в глубине двора. Там было все необходимое: кровать, два стула, столик с зеркалом. Веселенькаясамодельная дорожка на полу. Дверь закрывалась на крючок. На маленьком окне буйно цвела герань и висели чистенькие вышитые занавески. Ирине все так погнравилось, она решила, что ей несказанно повезло и только боялась спросить - сколько же надо будет платить за комнату. Теперь самое большое желание было- лечь, уснуть, предварительно смыв дорожную грязь. Хозяйка показала ей умывальник во дворе, принесла чистое белье и, пожелав спокойной ночи, ушла,а Ирина нырнула под одеяло, потянула носом, впитывая в себя какие-то незнакомые запахи, и засмеялась счастливо.

Нет, она не ошиблась, она действительно попала в сказку, как Алиса в Страну чудес. Ну разве это не чудо, что к ней подошла эта милая женщина, именно в ту минуту, когда она уже готова была отчаяться? И сатир оказался не сатиром, а просто "золотым" парнем...А завтра она увидит море...

Наверное, никогда в жизни не спала она так сладко. Проснулась рано, но с ощущением какой-то удивительной легкости, веря в то, что она попала на праздник, и праздник этот закончится не скоро. Она жаждала еще и еще чудес.

Вышла во двор, умылась. Солнце, небо, зелень,обилие цветов внутри дворика - все было праздником. Полина Ивановна выглянула из двери, крикнула: "Аринка, снидать пора!" Ирина торопливо вытряхнула из сумки несколько пачек вафель, купленных в вагоне-ресторане. И остатки ленинградских конфет и побежала в дом. Там уже пахло яичницей, зеленью, чаем, заваренным круто... "Как хорошо!- подумала Ирина, уплетая яичницу,- вот только когда же я поговорю с ней о деньгах..." Полина Ивановна о деньгах не заговаривала, все подливала и подливала Ирине чаю в чашку с маками и все говорила, говорила. Что "в столовых готовят плохо", а "Аришке",такой худющей, надо бы поправиться...

А потом Ирина пошла на море. Оно было совсем недалеко, чуть больше автобусной остановки, и она пошла пешком, ей надо было подготовиться к встрече с главным чудом.Это и правда было чудо! Когда она заходила в теплое, ласковое его нутро,у нее самой внутри будто что-то оборвалось. Так сладко замерло и подпрыгнуло что-то в груди. Она уже ни о чем не жалела, ни о том, что потратила деньги, скопленные за целый год (шубу можно было купить!) Ах, зачем ей шуба, когда есть море! Она поплавала, позагорала, снова поплавала, захотела есть, и пошла искать какую-нибудь столовую. Нашла быстро, и даже очередь, вопреки ожиданиям, была небольшой.

После обеда она снова была на море, окунулась, полежала еще немного и оделась, чувствуя, как начинает пощипывать кожу. Домой пришла только к вечеру, нагрузившись снедью, зная, что Полина Ивановна снова пригласит к столу. "Заодно поговорим об оплате"-решила Ирина.

У калитки она почти столкнулась с парнем, одетым в джинсы и футболку с изображением модного ансамбля. Правда, приглядевшись, поняла, что парнем он казался только из-за одежды.а лицо его было бледным,будто больным и усталым, под глазами набухли мешки. На вид ему можно было дать лет тридцать шесть, а то и больше. Ирина нерешительно остановилась у калитки. Руки у нее были заняты пакетами. Он смотрел на нее в упор, снисходительно улыбаясь. Затем протянул :

- Что скажешь, крошка?

- Простите, если Вам не не трудно, откройте мне, пожалуйста, калитку...

- О, да ты та самая птаха, которую мать привела ночью и так и не представила мне!-и, встав в позу, поклонился шутовски:- Руслан,но,увы, без Людмилы...А тебя, случайно, не Людмилой зовут?

Она все еще стояла перед ним со свертками и, злясь на него и на себя за нерешительность, не находила слов, чтобы ответить ему. О,как здорово это получалось у Ритки! Та бы сейчас вздернула брови и сказала ледяным тоном : "Во-первых, не тебя, а вас. Во-вторых, должна Вас разочаровать - зовут меня Маргарита Анатольевна, а в етьих, в моих глазах Вы совершенно обесценены как мужчина. Где Ваша галантность? Дама уже десять минут стоит перед Вами, а Вы не только не освободили ее от пакетов, но даже не потрудились калитку открыть". Обычно на мужиков, даже самых отъявленных хамов, это действовало безотказно.

Но Ирина так не умела разговаривать, поэтому она толкнула калитку ногой и прошла во дворик. Он показался ей меньше и хуже, чем был утром.

Снова пили чай с Полиной Ивановной.

- Да кака я Ивановна, зови меня Поля, чи, тетя Поля, меня все тут так зовут.

Про Руслана не вспоминали, хотя хозяйка несколько раз тревожно поглядывала на окна. Ирина отправилась спать удовлетворенная. Улучив минутку, она все-таки спросила, сколько будет стоить квартира, и хозяйка ей ответила : "Так як уси, так и я, лишнего не возьму,я тебя даже и кормить бы согласилась, если бы не оболтус мой".

Ирина открыла дверь своей "хатки". И вдруг сильные руки обхватили ее всю, не давая дышать, у лица запахло табаком и перегаром. Хриплый голос сказал 6 "Людмилочка!" Ирине было даже не страшно, а так противно, что она задохнулась от приступа тошноты и тоже хрипловато сказала : "Пустите, мне больно!" Руки ослабли, и тогда, высвободив свои, ирина с наслаждением вонзила ногти в обрюзгшее лицо и резко дернула. Он охнул и отпустил ее. Она выскочила во двор, но дальше не знала, что делать : идти жаловаться к Полине Ивановне? Бесполезно. Что она сделает ему, да и смешно-она-то, Ирина, тоже не девочка, испугалась...Она сидела на каких-то козлах, плакала и повторяла : "Негодяй, негодяй!" Он вышел из ее "хатки", увидел ее плачущей и застыл, ошеломленный. С минуту постоял рядом, потом тихо спросил: "Ты чего, я думал, за милицией побежала..." Она молчала, ладонями вытирая лицо. Он сел рядом, она отвернулась и заплакала еще горше, ей было жалко, что в ее сказку забрался злодей. "Злодей" сидел тихо, молчал, сопел. Потом зашевелился, доставая сигареты. Чиркнул спичкой.

- Ты это, прости, я ведь так, не хотел...

Она уже не плакала, а только всхлипывала тихонько. Он снова чиркнул спичкой, она взглянула на него и ахнула : от самых глаз до подбородка с двух сторон у него были кровавые вспухшие полосы, следы ее ногтей. Она быстро повернулась к нему :

- Ой. Как же ты завтра на работу пойдешь? Знаешь, как я тебя разукрасила?

Он хмыкнул.

- Больно?-спросила Ирина.

- Саднит немного.

- Давай. Я тебе компресс сделаю,-она сбегала к себе, принесла полотенце, намочила его и стала осторожно прикладывать к его лицу. Он ойкнул раз, а потом сидел тихо, как-будто боясь, что она перестанет и уйдет. Чтобы было удобнее, Ирине приходилось придерживать его голову второй рукой. Волосы у него были жесткие и вились. "Как у Сережки моего"-подумала она.Ей хотелось взять его за эти вихры и оттрепать, как нашкодившего мальчишку. Он сидел тихо, только начинал сопеть, если было больно.

- Как ты на работу завтра явишься такой?-снова спросила она.

- А я не пойду, у меня отгул есть,-ответил он ей откуда-то из-под полотенца.

- Что ты там бормочешь, я ничего не понимаю,-сказала Ирина и засмеялась. Он отвел ее руку с полотенцем:

- Ты больше не сердишься?-он потянул ее за руку к себе. Она быстро отдернула руку :

- Ну, это еще что? Ты что, ненормальный, на совершенно незнакомых женщин бросаешься? Кто тебе дал право так думать обо мне, что я с первым встречным?..

Он помолчал, а потом сказал тихо :

- Ты прости меня, я выпивши был, а я, как выпью, правда,как дурак становлюсь. А потом...-он остановился, будто раздумывая, говорить или нет,-Жили у нас тут такие...Сами на шею бросались. Так и говорили : "Как же, на юг приехали и без приключений..."...

- Ах, вот оно что!- Ирина даже задохнулась от негодования,- а ты, значит, был объектом для приключений? Веселенькое занятие! Тебе самому-то не противно было, что с тобой, как с вещью...Так, без чувства, ради прихоти и каприза...-она почему-то разозлилась.-Да только ты не думай, не все такие, как эти твои...Не все за приключениями сюда приезжают.

- А ты зачем приехала?-неожиданно спросил он. Она растерялась от его вопроса, вспомнила все наказы и намеки, которые делали ей подруги и покраснела. Благо темно было и не видно.

- Я...отдыхать...Я моря никогда не видела, и, наверное, не увижу больше. Вот, один раз в жизни решила...

- Ну, и как тебе наше море?- что-то вроде гордости прозвучало в его вопросе.

- Знаешь, это чудо! Это даже объяснить невозможно. Тебе, наверное, трудно меня понять,потому что для тебя это привычно, а для меня...-

она не нашла слова и замолчала. Так, молча, посидели еще.

- Слушай, -сказала Ирина,-я сейчас крем тональный принесу, "Балет" называется, царапины замажу, и их будет почти не видно, а утром сам намажешь,- она резко встала, и доска, на которой они сидели, поднялась. Руслан упал, смешно взмахнув руками. Они расхохотались, и в доме зажегся свет, сдвинулась занавеска.

- Ой, Полина Ивановна!- испуганно ойкнула Ирина, и они присели за куст вместе, взявшись за руки, как заговорщики. "Господи,-подумала она,-что я делаю? Вместо того, чтобы отчитать его и выгнать "с треском",я сижу, прячусь с ним в кустах, как дурочка. Что он обо мне подумает? Хуже тех искательниц приключений. Те хоть не скрывали своих намерений..."

Она резко встала и, стараясь говорить Риткиным голосом, с ее интонациями, не сказала, а продекламировала :

- Ну, все, хватит. Надоел мне этот более, чем странный разговор. Вас же я хочу предупредить, любезнейший, что, если Вы еще осмелитесь сунуться, то я Вас еще не так разукрашу, Вас родная мама не узнает. Надеюсь, я популярно объяснила, с учетом Вашего небольшого ума?- и быстро ушла, резко хлопнув дверью.

Он еще посидел, явно ошарашенный такой переменой, этим тоном. Потом встал, походил вокруг "хатки". Она, стоя у двери, слышала, как скрипит гравий. Затем сел неподалеку и долго курил, о чем-то сосредоточенно думая. Ирина тоже не ложилась, она даже не раздевалась, а сидела на краешке кровати, готовая бежать, бороться, сражаться, если он вздумает вернуться...Но он не делал никаких попыток, хотя и не уходил. И ей было, пожалуй, даже приятно, что он не ушел сразу.

Уснула она, когда уже начинало светать, проснулась поздно, а потом еще сидела в своей "хатке", боясь выйти: что скажет и как поведет себя Полина Ивановна?

- А, за доброту мою ты здесь шашни разводишь, -скажет она,- сыну моему физиономию располосовала!

Но выходить все равно надо было. Ирина приоткрыла дверь, высунула нос. Никого поблизости не было. Она быстро умылась, юркнула к себе и, даже не переодеваясь, сунула купальник в сумку. Но, не успела она отойти от калитки, как навстречу ей попалась Полина Ивановна.

- Долго спишь, красавица.-заметила она, быстрым взглядом окинув Ирину. Та замерла, но Полина Ивановна ничего больше не сказала, переложила сумку из руки в руку.-С базара иду,-добавила она.

- Давайте, я Вам помогу,- предложила Ирина.

- Да нет, иди, куда собралась. Я больше шла, а тут три шага, и дома,-она ушла, а Ирина отправилась дальше, и у нее было нехорошо на душе. Она не чувствовала за собой вины,и все же как-то неловко было перед хозяйкой.

Настроение было не то,чтобы очень плохим, но, как говаривала Рита, "без подъема". Ирина что-то вздыхала, сомневаясь в том, надо ли было ехать сюда, жалела себя и винила в том, в чем не была виновата.

Море понемногу успокоило ее. Она снова барахталась в теплой, ласковой воде, почти с умилением поглядывая на звонкоголосых ребятишек, на загорелые парочки. Где-то совсем рядом пела популярная певица. Ирина приоткрыла глаза : девчонки и мальчишки отплясывали вокруг магнитофона."Счастливые!"-мелькнула мысль. Захотелось быть тоже молодой и беззаботной. А на ее молодость, в основном, и пришлись все заботы.

Страшное свое голодное детство она старалась не вспоминать. Многое и не помнилось, а что помнилось - так это постоянный, непрекращающийся голод. Она хотела есть даже во сне. И сны ей снились одни и те же : какая-о тетенька, толстая и добрая, протягивает ей большой ломоть хлеба с маслом и два куска сахара. Что-то там в снах менялось, и тетеньку заменяла большая девочка, даже дед с бородой. Такого деда она и видела только один-единственный раз. Когда везли ее, полуживую, на Большую землю по Дороге жизни.Они, пройдя свой страшный путь по озеру, ночевали в одной избе. И был там такой дед, седой, как лунь. Деда она запомнила, потому что боялась его. А еще запомнила, что кормили их в этой избе пшенным супом со шкварками. Это было потрясающе вкусно, но ей дали совсем мало. А потом она от тепла и еды то ли уснула, то ли потеряла сознание...

Так вот, в снах ее дающие менялись, а само угощение оставалось неизменным : огромный, золотистый ломоть хлеба с прижаренной корочкой, намазанный янтарным маслом.

Училась она хорошо, так как до школы умела читать. Когда-то, в той, другой жизни, которой она почти не помнила, а если даже и вспоминала что-то, то думала - это сон, с ней много занимались родители. Ей покупали красивые книжки с картинками, читали ей их, учили с ней стихи, в пять лет она научилась читать сама. Мама пела и играла на фортепиано...

В детском доме обратили внимание на девочку, которая часто подходила к старенькому, расстроенному пианино и подолгу просто смотрела на него, боясь прикоснуться из боязни, что "заругают".

Ругали за все : за оторванную пуговицу, за промоченные ноги, за то, что не спишь, когда все спят и долго просыпаешься, когда надо вставать. Ругали за порванный нечаянно чулок или локоть. А не порвать их было невозможно, таким невыносимо древним было все, что им выдавали. И не промочить ноги тоже было нельзя. Потому что мальчишечьи ботинки были худыми, галош не было, а прямо у спального корпуса начиналась такая лужа, которую ни обойти, ни объехать не было никакой возможности.

Взрослые ходили в сапогах или ботах; часто, жалея, они переносили малышей. Ее никто никогда не переносил. Не жалел. Не любил. После той большой, толстой, доброй тетеньки, которая, кажется, работала на кухне и качала ее на своих коленях, ее больше никто никогда не ласкал. Воспитательницы ее не любили, называли "гадким утенком". Когда выдавали одежду, ей всегда доставалось, что похуже, не по росту. Никто на нее ничего не "подгонял", и она так и ходила, как чучело, наголо стриженная, в каком-то свекольного цвета платье, в черных больших ботинках.

Однажды ночью, когда она долго не могла уснуть от холода и крутилась под холодным колючим одеялом, пытаясь согреться. Над ней вдруг раздался резкий и раздраженный голос :

- Ты чем это занимаешься, дрянь? Я давно за тобой наблюдаю... Ах ты, извращенка, дрянь!-и потом громко - Дети! Вот эта,-она даже не назвала Ирину по имени,- занимается гадостями. Не играйте с ней, пока она не исправится.

Ирина тогда ничего не поняла, в чем она провинилась... Долгое время с ужасом вспоминая эту минуту, этот позор, когда дети, спросонок поднимали свои стриженные головенки и смотрели на нее с любопытством и страхом. Она думала, что ее обвинили в том, что она не спала так долго. И только потом, став взрослой, поняла, в чем несправедливо обвинила ее "Кобра", как звали дети между собой воспитательницу.

В школе ей нравилось больше. Там ее хвалили за хорошие оценки, за сообразительность. Особенно хвалил математик :

- Молодец, девочка,-говорил он,- из тебя выйдет толк.

После такой похвалы Ирина старалась еще больше. Учительница пения - седая, со следами былой красоты на старом уже лице, с кружевным воротником на аккуратно заштопанном во многих местах платье, углядела в ней талант. Оказывается, у Ирины был голос. Она стала петь в художественной самодеятельности. Лариса Павловна, так звали учительницу, говорила, с грустью глядя на Ирину :

- Учить тебя надо, учить серьезно. У тебя же явные способности...

Она смотрела на ее стриженную голову, лиловое линялое платье, мальчишечьи ботинки, судорожно вздыхала и говорила :

- Ну давай, я с тобой позанимаюсь немного, но что я могу?

Когда Ирина окончила семь классов, школьные учителя настаивали, чтобы она продолжала учение, но в детском доме решили иначе.

- С какой стати? - сказала та самая Кобра,-до пенсии. Что ли, будем их здесь держать? Пусть отправляется в ремесленное и работать...

Ирина плакала по ночам в подушку, так ей хотелось остаться в школе, учиться у доброго математика, потерявшего руку на фронте. Пустой рукав гимнастерки он заправлял под ремень, а другой рукой так твердо и резко писал на доске примеры, что мел крошился в мелкую пыль. Жаль было расставаться с такой милой, интеллигентной Ларисой Павловной. Она подарила Ирине на память ноты с партией Полины из "Пиковой дамы", сказав: "Я верю, что ты когда-нибудь это споешь", и газовый шарфик.

Но - плачь, или не плачь, а дирекция детского дома, выдав Ирине все, что полагалось, то бишь сто пятьдесят рублей денег, утепленное пальто из серого шинельного сукна на ватине, новые ботинки - такие же, в каких проходила она многие годы, выдав ей свидетельство об окончании семи классов почти с одними пятерками, и сказав короткое напутственное слово, выпроводила в далекие края.

Ирина ехала в Ленинград. Многие ее отговаривали. Но она так решила.

- Я там родилась, я должна, я просто обязана туда поехать. - думала она. Страха она не ведала.-Авось, не пропаду в родном городе,-наивно размышляла она. Да и не одна она ехала. Перед самым отъездом вызвалась с ней поехать Люська - не то, чтобы подружка близкая, таковых у нее не имелось, но, в общем-то, товарищ довольно симпатичный, веселый и курносый. Девчонка она была отчаянная и энергичная. И Ирина еще раз с облегчением подумала : "Не пропадем..."

Поступать решили в техникум связи. Документы уже сдали, а только потом выяснилось, что общежитием не обеспечивают. И тогда спешно стали искать "что-нибудь с общагой". Этим чем-нибудь оказалась культпросветшкола. Ирина, как "поющая", подалась на хоровое-дирижерское, Люська - на театральное. Но жили они в одной комнате, делились последним куском хлеба. Платье или туфли покупали вскладчину на двоих...

Вспоминать об этом времени она не любила, потому что это была не жизнь, а борьба за существование. Подрабатывали, где могли - она разносила телеграммы, грузила посылки на вокзале, мыла полы в какой-то конторе, но болье всего запомнилось, как работала "пылесосчицей" в публичной библиотеке. Раньше без трепета она в этот "храм" не входила. А здесь оставалась хозяйкой в царстве книг. И, хотя не смела ничего потрогать, посмотреть, полистать, по старой привычке боясь, что "заругают"; сам факт, что она здесь "своя", делал ее счастливой.

Училась она и в культпросветшколе хорошо. Очень жалела только, что не играет, хотя кое-что научилась подбирать на баяне. Чтобы овладеть инструментом. нужно было время, а она каждый вечер бежала на работу.

Ей было уже семнадцать. Девчонки из их группы пудрили носы и красили губы, парни писали им записочки. Они парами ходили в кино и на танцы. У Люськи вдруг возник головокружительный роман с каким-то летчиком, а она... Она была еще совсем ребенком - голенастым, нескладным, худышкой, недоростком.

А учеба подходила к концу, скоро их должны были распределить на работу. Люська перед самым распределением выскочила замуж за своего летчика, досрочно сдала экзамены и кмчалась за ним куда-то на Север. А Ирину распределили в область, в сельский дом культуры.

Молодежь уже разошлась так, что песок летел в лицо, пятки танцующих грозились наступить на ее свернутое платье. Она поднялась, оделась и медленно побрела по улице. Домой идти не хотелось, в столовую тоже. Ирина походила по магазинам, купила парочку дешевых сувениров - надо ведь было что-то привезти подружкам.Полюбовалась на босоножки, купила груш с лотка и, тихо-тихо, стараясь отодвинуть неприятное мгновение, пошла домой.

Хозяев дома не было. На двери висел замок, вдетый в петли без ключа и обозначавший, что Полина Ивановна побежала "до сусидки". Ирина спряталась в своей "хатке", не выходила, не подавала признаков своего присутствия. Пока было светло, почитала привезенные с собой журналы, а как стемнело, легла. Долго прислушивалась, но никто ее не потревожил. Она не слышала, как пришли Полина Ивановна и Руслан.

Утром встала пораньше, уходя, заметила, что дверь на замке - уже по-настоящему. Наверное, Полина Ивановна ушла на базар. День был выходной, народу на пляже - вдвое больше, чем обычно, то есть прямо по пословице - "яблоку негде упасть". Какое там яблоко! Тут и грецкому ореху не поместиться. Люди лежали плотно, один к одному, как бы признавая истину : в тесноте, да не в обиде. Солнце одно, пляж невелик, а загорать всем надо. Потом малость порассосалось. Кто купаться ушел, а кто и вообще покинул пляж.

И вдруг рядом с Ириной оказался дядька в ядовито-зеленых плавках. Был он до неприличия толст, живот складками наплывал на плавки, складки жирной шеи переходили в рыхлые плечи, цвет лица выдавал чревоугодника и выпивоху. Его заплывшие жиром глазки вожделенно поглядывали на Ирину. Он подкатился к ней почти вплотную, хотя необходимости в том не было. Она подняла голову, с любопытством поглядела на него.

- Добрый день!-начал дядька, забыв, наверное,что лежит в голом виде, даже шаркнул пяткой по песку.-Вы, как я полагаю, новенькая. Что-то я Вас раньше здесь не видел.

Ирина молчала, не зная, как себя повести. Потом молча пожала плечами и отвернулась. Но "кавалера" это, как видно, не обескуражило. Он пересел так, чтобы ему было видно ее лицо и продолжал :

- Если бы Вы знали, как хочется встретить человека, который понял бы тебя и оценил...Вот Вы, я так думаю, интеллигентный человек, учительница, наверное, или- инженерша,- он так и сказал : "инженерша". Ирина фыркнула, а он, поощренный ее смехом, осмелел и взял ее за руку,- Поверьте, так хочется, чтобы тебя кто-то понимал. Вот я, например, большим начальником работаю...

Ирина сбросила его руку, но он продолжал :

- Конечно, не каждый может в плавках определить - начальник ты, или нет. Но я так полагаю - начальника, его во всем видишь- хоть в плавках, хоть без них, хоть в ватнике, хоть в пинжаке с галстуком...

Ирина всегда была хохотушкой. После такого монолога она не выдержала и засмеялась. Толстяк снова протянул к ней свои толстые короткопалые руки. Погладил по плечу, шепнул :

- Мне нравится, как ты смеешься. Пойдем, у меня и квартира есть, и выпить что, найдется...-вторую руку он положил ей ниже талии.

Ирина резко встала, накинула платье, оглянулась. Вокруг все были заняты собой. Никто не обращал на них внимания. Толстяк встал тоже :

- Ну, что это мы губки надули? Обиделись на что? Пойдем, развеемся, потанцуем...

- Господи, да отстаньте Вы от меня!-взмолилась Ирина. Она намеревалась побыть здесь еще с час, но, взяв сумку и босоножки, двинулась между загорающими к выходу.

Она не оглядывалась, но чувствовала, что он смотрит ей вслед. Выйдя на тихую тенистую улицу, она облегченно вздохнула, но прошла всего несколько шагов. Как услышала за собой шумное сопение. "кавалер" догонял ее. Трудно было определить, сколько ему лет. Может быть, пятьдесят,а может, около шестидесяти, но он старался идти, как говорится, "в ногу". Безобразный живот был заботливо упрятан в импортную рубаху на кнопочках, но и в ней все равно нависал над импортными джинсами в заклепках и молниях. Редкие волосы прилипли к кирпично-красному лбу, водянистые глаза скользили по ней с откровенной похотью.

- Куда это мы так торопимся, куколка?- опять завел он, догнав ее и стараясь идти с ней в ногу.

Она прибавила шагу. Ирина не знала, как ей поступить. Улица была малолюдной, мужик выглядел не гопником каким-нибудь, а совсем наоборот.

- Не торопись, крошка, здесь всего две минуты ходьбы,- говорил он, задыхаясь и хватая ее за руку.

- Отстаньте от меня,-закричала Ирина,-что Вам от меня надо?

- Что надо?-он осклабился,- а ты не знаешь? Не прикидывайся, цаца. Ведь не бесплатно же...

Она дрожала от негодования. Быстро развернувшись, она пошла в обратную сторону, но он обогнал ее и встал на дороге, растопырив руки. На улице не было ни души, и только вдалеке, из-за угла, будто выглянул кто-то несколько раз.

- Ну что, попалась птичка в сети?-кривлялся мужик, держа ее одной рукой за руку, а другой поглаживая по груди.

- Ах, ты гад!-Ирина сумкой, в которой лежали очки, кошелек и журнал "Нева", хлестнула его по лицу, он взвыл и завернул ей руку за спину. Она поникла от боли и бессилия, понимая, что ей не сладить с этим бугаем. Две горячие слезинки выкатились из глаз и укатились куда-то за уши. Вдруг она услышала топот, хриплое чье-то дыхание. Его рука ослабла, потом отпустила ее совсем. Разогнувшись, она увидела, что это Руслан, сын хозяйки, мутузит толстяка, что есть мочи, а тот только закрывает лицо и мычит. Наконец, он вырвался и побежал, громко топая. Бабий зад его, украшенный яркими наклейками чужестранных портков, тяжело переваливался. Руслан зло засмеялся, плюнул в сторону позорно бежавшего с поля боя, повернулся к ней.

- Ну, что - доигралась, допрыгалась, достроила глазки?

Ирина так была рада своему спасению, что даже не знала, что ей делать : плакать или смеяться. Может, поцеловать его в лоб, как это делали дамы в XYIII-XIX веках, благодаря своих спасителей? Эх, Ритку бы сюда! Она бы знала, как поступить. Ирина даже не понимала, что он, как-будто, ругает ее, что он недоволен. За что ее ругать, ведь она ни в чем не виновата. Он поднял ее сумку со сломанными очками. Как лихо она врезала этому типу по физиономии, даже очки сломались!

Руслан взял ее за руку, как маленькую, и строго произнес : "Домой!". Ей надо было еще в магазин, но она не посмела ослушаться. Всю дорогу до дома он молчал, только несколько раз закуривал новую сигарету, быстро и жадно делал несколько затяжек и потом сердито затаптывал ногой, а через минуту повторялось все снова. Она не понимала, почему он такой взъерошенный, и взвинченность его приписывала неостывшему еще состоянию после драки. Сама же она чувствовала себя почти счастливой. "Господи, да как же это! Как случилось, что он оказался здесь, так далеко от дома. Нет, это судьба",-так думала она, а вслух спросила :

- Послушай, а как ты очутился здесь?

- Случайно,- буркнул он в ответ и снова замолчал, теперь уже до самого дома.

Полина Ивановна была дома, собирала помидоры. Она подняла голову, увидела их вместе, но никак не выразила своего отношения к этому.

А Ирина вдруг вспыхнула, зарделась, как девочка. Пойманная на чем-то недозволенном. Полоски от ее ногтей еще розовели на его щеках, неумело замаскированные ее же тональным кремом, который она, на следующее утро после происшествия, оставила возле умывальника. Полина Ивановна пошла навстречу, неся помидоры в переднике :

- Угощайтесь, ось яки помидорищи нынче,-Ирина робко протянула руку и взяла самый маленький помидор, но и он был с добрый кулак. Руслан тоже взял себе помидорину, а Полина Ивановна обошла их и направилась к дому. А они так и остались стоять друг против друга, ели помидоры, красный томатный сок испачкал их губы, щеки...Она смотрела на него с улыбкой, не понимая его суровости, а он смотрел строго. Доев, вытер лицо платком и сказал ей, хмурясь :

- Ну, так вот - мне за тобой смотреть некогда и нет охоты, а ты, если будешь егозить, еще не так нарвешься. Поняла?

Она хотела что-то возразить, но он не стал ее слушать и ушел в дом, а она пошла к себе, закрылась и только тогда наревелась всласть. Вспомнила жирный кирпичный загривок недавнего "кавалера". Его живот, руки, и снова затрясло от отвращения.

- Ну почему, почему я такая невезучая? Тысячи, сотни тысяч женщин ездят отдыхать, и ничего с ними не случается...Только со мной вечно какие-нибудь истории, - думала она, - а если бы не Руслан, что было бы со мной? - где-то под сердцем даже похолодело, а потом горячей волной снова поднялась благодарность к этому смешному какому-то, и кажется, несчастному, сыну хозяйки.

- Как он мутузил толстяка,-сквозь слезы улыбнулась она, и вдруг - даже села на кровати.- Батюшки!Да ведь вовсе не случайно он проходил там, что ему там делать? Он следил за мной...Ну, конечно, это он мелькал там, в глубине улицы, за домом, боясь обнаружить себя. И только, когда увидел,что она в отчаянном положении, поспешил на помощь. А если следил, значит...Нет-нет, ничего это не значит. Просто она их квартирантка, и любой...Нет, не любой...Так что же, значит, он...Нет,нет,что это она выдумывает!

Ирина долго не могла заснуть. Круглая желтая луна заглядывала в окошко, будто звала выйти погулять, но Ирина отмахнулась от нее : "Не до тебя!"-и незаметно уснула.

Проснулась - солнце уже высоко, хозяйка ведрами гремит, поливает, наверное. Ирина вышла и зажмурилась. Утро было сказочное, небо голубое-голубое, солнце щедрым летним жаром обливало и землю, и дом, и грядки, и кусты, и деревья, и подушки с перинами, которые выложила посушить Полина Ивановна. Только не она, а сын хозяйки поливал огород. Был он без рубашки, в стареньких заплатанных брюках, крутые плечи его были почти шоколадными от загара, под кожей перекатывалась сила. "Дурная сила", как пожаловалась в первый вечер знакомства Полина Ивановна. А Ирина сейчас стояла и любовалась этой силой, пока он не оглянулся и не увидел ее.

- Доброе утро!-сказала она, улыбаясь,- может, помочь?

- Доброе,- будто нехотя ответил он,- справлюсь сам, и так мать ругается, говорит, все забросил...

Пока Ирина умывалась, он только поглядывал на нее искоса, а когда направилась к своей "хатке", сказал невнятно:

- На пляж если пойдешь, скажи - провожу...

Ирина услышала только "провожу". Об остальном догадалась, кивнула и исчезла. А в "хатке" бросилась к зеркалу, достала крем, стала накладывать его, разглаживая морщинки, будто можно было, по желанию уничтожить их за один раз. Никогда так придирчиво не рассматривала она себя.

- Брови ничего, и губы, а вот здесь, под глазами, морщинки мелкие, и у губ - скорбные складочки... Да что же это я, дура, делаю, ведь мне сорок пять уже, -но, думая так, она все равно что-то подводила у глаз, что-то подправила у губ, взбила небрежно волосы. - Дура я, дура настоящая, что же это со мной?

Сердце билось горячо и часто, руки сами по себе выбрали их нехитрого ее гардероба самый яркий, самый модный сарафан; ноги сунула в босоножки, в последний раз провела щеткой по волосам, повесила сумку через плечо и появилась в дверном проеме. Он стоял совсем близко, тоже уже готовый, и смотрел на нее во все глаза. Смотрел так, как смотрят на чудо; будто вовсе не она вышла из летней "хатки", а инопланетянин вдруг спустился на летающей тарелке прямо в огород к Полине Ивановне. Ирина шагнула к нему :

- Ну что, идем?

- Идем,- чуть осевшим голосом ответил Руслан, и они, на расстоянии, будто боясь прикоснуться друг к другу, пошли по тропинке к калитке. Ирина оглянулась на окно, но занавеска не шелохнулась.

- Нет ее,- сказал Руслан,- звонить ушла на междугороднюю. Тетка вызвала.

Медленно шли они по улице, скованные своим незнанием друг друга, но сжигаемые желанием узнать скорее и больше о другом. Ирина поняла, что ей надо заговорить первой и поддерживать разговор, потому что этот "дундук" вряд ли разговорится. Начала с самых простых вопросов :

- Где работаешь? Нравится ли работа?- он отвечал ей. Хоть и немногословно, но охотно, и было видно, что он рад завязавшемуся разговору. Потом она рассказывала про Ленинград, рассказывала вдохновенно; свой город она любила и с восторгом рассказывала про памятные места, про белые ночи, про разведенные мосты... О себе она старалась не говорить. Ирина понимала, что он, как все, кто знакомился с нею, думает, что она значительно моложе. И если в рассказе необходимо было, в связи с чем-то, вспомнить себя, ее рассказ становился вялым, лицо - напряженным, и она, оборвав эпизод, начинала рассказывать о чем-нибудь другом. Но Руслан, конечно, ничего этого не замечал. Ему было просто хорошо, и он и не думал скрывать этого. Так, разговаривая, и понемногу привыкая друг к другу, они дошли до пляжа. Но здесь возникло новое препятствие : Ирина вдруг застеснялась раздеваться, забормотала что-то о том, что ее знобит, и она сегодня не будет ни купаться, ни загорать. Тщетно проуговаривав ее несколько минут, он разделся и побежал к морю. Она осталась сидеть, прикрыв лицо широкими полями своей панамы. Он вернулся неожиданно быстро, упал рядом, обдав ее брызгами, снова начал уговаривать искупаться, но Ирина так испуганно отшатнулась, что даже самой ей показалось это смешным :

- Нет, я,кажется, действительно перегрелась на солнце. "Идиотизм какой-то начинается... Ехала, чтобызагореть, поплавать в море, а теперь сижу, кривляюсь, как кисейная барышня...".

Руслан еще раз окунулся и предложил ей пойти покататься на карусели. Предложение хоть и удивило ее, но она согласилась. Ей хотелось снова испытать ощущение праздника, как в первый день. Пробираясь между отдыхающими, она заметила вчерашнего своего обидчика. Только плавки на нем были красные. Он вдохновенно и энергично "клеил" перигидрольную блондинку с ямочками на щеках. На этот раз ему, кажется, повезло : блондинка смеялась на весь пляж, закатывая от удовольствия глаз, и дело явно шло на лад. Когда он поднял голову и встретился с Ириной взглядом, то недовольно поморщился, а заметив ее спутника, быстро надел темные очки. "Струсил, подлец"-с удовлетворением подумала она и взяла Руслана под руку.

Они покатались на карусели, поели мороженого прямо на улице, под полосатым зонтиком. Руслан предложил зайти в кафе, но она отказалась, а потом просто бродили по городу. И он показывал ей школу, в которой учился, рассказывал о заводе, где работал, а она ему о книгах, прочитанных недавно, о Ритке и Татьяне, которых ей здесь так не хватало, и немножко о себе. Стемнело, когда они, наконец, добрались до дома. Уже подходя к знакомой улице, Ирина незаметно убрала руку с его руки, как бы поправляя волосы. Она мучительно стеснялась Полины Ивановны и не знала, как поведет себя ее знакомый дальше. А что, если он захочет навестить квартирантку в ее "хатке"? Нет, это было недопустимо, и испортило бы такой хороший день. Ирина напряглась вся, когда они зашли во дворик, готовясь к отпору, но Руслан, закрыв калитку на задвижку, догнал ее на тропинке и взял за руку. Ее ладошка утонула в его огромной лапе. Он молчал, смущенно глядя на нее, потом тихо спросил:

- А завтра у тебя найдется время для меня?

- Ну, конечно, ты так говоришь, как будто я, Бог весть, чем занята. Я ведь свободна, я в отпуске,- заговорила она быстро, хотя поняла, что он совсем не то хотел спросить; но на тот, другой вопрос она еще ничего не могла ответить ему, и поэтому снова заторопилась, -конечно, я тебя подожду и пойдем куда-нибудь побродим, правда?

Говоря все это, она почти умоляюще заглядывала ему в глаза - только бы ничего не сказал, не сделал лишнего, только бы ничего не испортил. Понял ли он ее взгляд или еще хорошо помнил первый, преподанный ему урок, но он отпустил ее руку. Пожелал ей спокойной ночи и ушел в дом, где голубовато мерцали окна -Полина Ивановна, наверное, смотрела телевизор. А Ирина пошла к себе, удовлетворенная и разочарованная одновременно. "Даже не поцеловал на прощание". Нет, поцеловать себя, она, пожалуй, не позволила бы. Ну, хотя бы попытался, а она уклонилась и подала бы ему руку для поцелуя. Нет, это все Риткино воспитание, ей-то это зачем, тем более, что и не умеет она всего этого. Засыпая, она приказала себе проснуться рано и посмотреть, как он уходит на работу.

Услышав, как стукнула дверь, как зазвенел умывальник, она встала, оделась и, подождав немного, вышла с полотенцем во двор. Руслан шел по тропинке к калитке. Словно почувствовав ее взгляд, он остановился, оглянулся, улыбнулся ей радостно и доверчиво, как улыбаются дети, помахал рукой и исчез за калиткой.

И началась для Ирины какая-то совершенно непонятная жизнь. Разумеется, она себе все представляла иначе. Что будет море, море, море,и - маленькие развлечения в виде кино или какой-нибудь залетной эстрады, и будет какая-нибудь новая знакомая, например, соседка по квартире, с которой можно было бы ходить на пляж, в столовую, в кино...И, может быть, легкий флирт с каким-нибудь солидным и совершенно положительным мужчиной, чтобы было, что рассказать своим. Флирт, разумеется, совершенно безобидный, завершившийся ужином в ресторане и только.

Но все, с самого начала было не так. Во-первых, у нее не было никакой приятельницы, с которой можно было походить по магазинам, посекретничать, посмеяться, делясь своими наблюдениями за отдыхающими на пляже. Она была одна, сама по себе,и, самое странное, что это не тяготило ее. И была Полина Ивановна, милая симпатичная хозяйка, и был Руслан. С которым ей было интересно и приятно. Просыпаясь, она уже не спешила на пляж, чтобы загореть во что бы то ни стало, а потом демонстрировать шоколадный загар подругам. Нет, она просыпалась и начинала заниматься делами, как дома. Если Полина Ивановна поливал, она присоединялась к ней, не спрашивая разрешения; если полола, Ирина помогала ей, потом бежала в магазин или на базар по ее поручению. Вместе они готовили какой-нибудь простой обед, обедали вместе, ведя бесконечные разговоры о всяких житейских делах. Полина Ивановна вспоминала, каким Руслан был болезненным и хиленьким в детстве:

- Думала, не выживе, який був дохленький, а бачь-який бугай вырос,- грубовато говорила она, но в голосе ее сквозила бесконечная любовь к сыну. Как-то в минуту откровенности, поведала она Ирине, что женился он на единственной дочке милицейского майора, "воны тут у нас, как он на пенсию вышел, хату купили; шо Тамарка была на лицо красива. Та на работу ленива. Мальчику, Васильку, "в честь батьки назвали",двенадцать лет уже, и что она, Полина Ивановна, так тоскует о внуке, что и сил нет. Пробовали их помирить, но Руслан выпивать начал, а она ни в какую : "С пьяницей жить не желаю!" Выскочила замуж за одного отдыхающего, да и улетела с ним куда-то на Дальний Восток; а Руслан тогда пил страшно, а потом одумался вроде, за работу взялся...

- На работу-то он - зверь, весь в меня,- засмеялась она.-Только к женщинам с тех пор относится без уважения. Все они, говорит, одним миром мазаны.

Ирина слушала, не перебивая, впитывая в себя все эти сведения. Ей было все интересно. Она смеялась, рассматривая его на фотографии - кудрявенького, большеглазого, на деревянной лошади верхом, с саблей игрушечной. Потом юношей. С застенчивым, напряженным взглядом, потом - армейские карточки с бравым ефрейтором...И ей уже казалось, что она знает его давным-давно, и его, и Полину Ивановну,что они - очень близкие ей люди. Иногда эта близость пугала ее, тревожила холодком под сердцем, но сердечность Полины Ивановны растапливала без труда этот холодок, превращала его в ничто, а вечерние прогулки с Русланом заставляли вообще забыть обо всем. Ей было просто и хорошо с ним. И еще лучше было от того, что она видела, чувствовала, знала, что ему так же хорошо с ней, что он оттаивает, как ему нравится смотреть на нее и слушать ее - больше ведь ничего не было.

Полина Ивановна снова бегала на междугороднюю звонить. Вернулась не то, чтобы расстроенная, но какая-то озабоченная. Уходила однажды куда-то, но не в магазин и не на базар - без сумки и корзинки. Отсутствовала второй раз долго, а вернувшись, позвала Ирину на поздний уже обед и за столом сказала :

- Не знаю, как и сказать тебе, девка, и не обидеть. Оляна звонила, золовка, Василя покойного сестра. Вона каждый год к нам приезжает с внуком. Бедняжка! Ножки у него больные. Надо к морю, на песочек. А в этом году не собирались вроде, а потом-раз!- и собрались. Они всегда в той хатке живут. В хате-то у нас, сама видишь, нема места лишнего. И отказать я не можу. Сестра моего Василя, неужто к чужим людям посылать? Уж ты не сердись, серденько мое, я ж тэбе не на улицу гоню, квартиру присмотрела славную и рядом совсем, будешь до мэне гостевать приходить. Та не хмурь ты брови, квартира хорошая, бабка одна живет, а домина - два моих будет. Комната у тэбе будет отдельная, а бабка тихая, смирная... Говорят, что попивает тайком. Так ведь люди еще и не то придумают. Живет здесь давно. А к ленинградским свой интерес имеет - ежели кто поблизости останавливается из ленинградских, обязательно придет, спросит - как там, мол, мой Ленинград? Говорят, в блокаду там жила.чи шо...

выпалив все это единым духом, Полина Ивановна еще долго сокрушалась, что скажет ей Руслан.

- Он ведь, бес, никак влюбился в тебя, Аришка. Да не красней ты, не красней, я ничого не кажу, ваше то дило...

Вечером пришел Руслан. Разговор с матерью у них был короткий. В открытое окно доносились до Ирины только обрывки фраз. Его сердитое : "..а ты подумала, где она..." и звонкое Полины Ивановны :

- Та неужто родню свою, сестру батькину, до людей...

Вскоре все затихло. Ирина собрала свое имущество, чай пить на призыв Полины Ивановны отказалась, сказав, что хотела бы перебраться сегодня же. Руслан отнес ее сумку и чемодан. От платы Полина Ивановна отказалась наотрез :

- Каки-таки гроши, та я б тэбе не отпустила, век живи. Так видишь, як усе сложилось...Ты приходь к нам, приходь...

Хозяйка новой квартиры, невысокая, костлявая старуха, встретила ее приветливо:

- Располагайтесь. Готовить можете, утюг, если надо, постирать - все, что надо, только скажите. Зовут меня Ольга Яковлевна.

Ирина чувствовала себя неловко, поблагодарила Руслана кивком, забралась в свою комнату и затихла там. Настроение было - хуже некуда. Ночью плохо спала. Вновь и вновь грызла мысль :

- Ну, что тебе надо было на этом юге? Такие деньги...И как там мои мальчишки? Баба Дуня?

Под утро забылась коротким сном и, проспав недолго, встала, не зная, чем себя занять. Постирала немного, сходила в магазинчик неподалеку. На море идти не хотелось, ветер подул очень сильный почитала...Нет, не идет чтение на ум. Отправилась на почту, и заказала разговор с Сережкой. Ей стало легче от того, что послезавтра она услышит его родной басок, и печаль куда-то отодвинулась. Она начала думать о доме, о том,что надо сделать в первую очередь, когда приедет.

- Быстро же ты наотдыхалась,-подумала она с иронией,-курортница!

Сзади ее кто-то нагонял. Она еще не видела - кто,но почему-то угадала, что это Он. Сердце замерло на миг и вдруг забилось, застучало сильнее и веселее : "Он...он!" Это был действительно Он :

- А я зашел, бабка Леля сказала, что ты на почту пошла. Ты что, письмо отправляла или телеграмму?-он испытующе, даже ревниво заглянул ей в лицо. Она отвернулась. Ну, не объяснять же ему, что разговор с Сережкой заказала. А кто такой Сережка? Сынок? Сынок-двадцать шестой годок...

- Пойдем к нам, чай пить,- позвал он.

- Нет, Руслан, мне что-то не по себе...

Он испугался:

- Заболела?

- Да нет, просто... Пойдем. Посидим куда-нибудь?

- В ресторан?

- Нет, что ты, в парке где-нибудь, на скамеечке...

- Слушай, Ир,а может, на танцы махнем?

- Да ты что, там, наверное, молодежь одна...

- Нет, у нас все отдыхающие ходят. Пойдем, ну что ты, в самом деле, в старухи записалась? А, Ириша?

- Подожди. Я только переоденусь.

Они зашли к ней, хозяйка выглянула из кухни :

- А, сосед, проходи.

Пока Ирина раздумывала, что бы ей надеть.остановясь, наконец, на блестящем костюмчике, Руслан олковал с бабкой о ценах на базаре, о погоде, о том, чем лечить суставы. Ирина выпорхнула из комнаты :

- Я готова.

- Счастливо вам,-бабка закивала головой, сморщилась в улыбку. И вдруг стала удивительно похожа на кого-то, хорошо знакомого.

На танцплощадке действительно было много молодежи, но было несколько пар и постарше, и таких, как Ирина с Русланом. Ночь упала на городок, как всегда, внезапно, рассыпала звезды над парком. А на крошечном освещенном пятачке прыгали и веселились люди. Попрыгали два танца и они.

- Нет, не могу больше, устала. Танцуем только танго.

Танцевать Ирина любила, но много ли ей приходилось танцевать? Руслан вел ее легко и бережно. Ей нравилось с ним танцевать. Тягучая плавная мелодия неслась в ночь. Где-то рядом промелькнуло одутловатое лицо ее "пляжного кавалера". Ого! И он танцует! Вспомнив о недавнем происшествии, Ирина снова стихла. Настроение, поднявшееся было от приятной музыки, танцев, вновь стало стремительно исчезать.

- Пойдем отсюда,-она жалобно заглянула Руслану в глаза,- я устала.

Он согласился сразу. Они еще побродили по ночным улицам, и Ирина засобиралась домой. У калитки он задержал ее руку в своей:

- Ириш, ты чего, обиделась?

Она промолчала.

- На мать обиделась? Да я ей говорил...,ее разве переспоришь? Да ведь и правда, тетка родная и мальчишка хроменький, семь лет ему. Ириш, ну что ты молчишь?

У него был такой несчастный вид, что она, слабо улыбнувшись, взяла его руку и ладонью провела по своей щеке. Он вздрогнул, как-то неуклюже, по-медвежьи, шагнул к ней, но она выскользнула из-под его локтя и исчезла в калитке.

Хозяйка чаевничала у телевизора :

- Присаживайтесь, фильм отменный, детектив. Правда, уже больше половины прошло, но я Вам расскажу начало. Ирина поблагодарила и ушла в свою комнату. Не включая света, не раздеваясь. Присела на краешек кровати и задумалась.

Руслан...Какой он смешной и милый. Все хорошо, но что-то мешало ей быть счастливой. Какая-то тревога и тоска теснила грудь, мешала просто радоваться отдыху, морю, солнцу, этому славному человеку, который вел себя, как укрощенный джинн.

- Не спите? - дверь слегка приоткрылась, и в освещенном квадрате появился силуэт старухи. Ирина вздрогнула, сердце забилось часто, как от испуга. Странно, но этот профиль, на фоне света. Снова напомнил ей кого-то очень-очень знакомого.

- Помыться не желаете?

- Нет-нет, спасибо. Я ложусь.- Ирина сбросила босоножку и легла одетая поверх одеяла. Сердце еще стучало неровно. 2Господи, она на ведьму похожа, как подкралась. Я даже не слышала".

Рассвет приволок с собой тучи. Утро было пасмурное. Ирина встала, нехотя оделась. Выходить из дома не хотелось. Вчерашняя тревога и страх не то, чтобы пропали, а просто затаились до поры-до времени. Она погладила белье, выпила чашку чая с хозяйкой и отправилась к Полине Ивановне в гости. Знакомо скрипнула калитка. И Ирина чуть не столкнулась на тропинке с хозяйкой. Рядом с ней стояла худенькая женщина с моложавым лицом и совершенно седыми волосами. Глаза ее смотрели то ли строго, то ли с затаенной грустью.

- Аришка! - обрадовалась Полина Ивановна.-Як же славно, что ты зашла. А мы с Оляной на базар собрались. Пидемо с нами!

- Да нет,-Ирина смутилась,- я по пути просто зашла.

- Ариш,-Полина Ивановна вдруг словно вспомнила что-то важное.- А ты никуда не торопишься?

- Нет,- Ирина растерянно посмотрела на нее.

- Ариша, доча, посиди с Васильком. Мы ще хотели по магазинам походить, а куда за собой детину тащить, та ще нездорового... Василек, посидишь с тетею?- она посмотрела куда-то за плечо золовки, и Ирина увидела тоненького беленького мальчика с огромными синими глазами. Глаза смотрели строго и испытующе, словно спрашивали - а ну, расскажи, что ты за человек?

- Тетя Ира хорошая, она тебя не обидит,- тараторила Полина Ивановна, - остаешься, чи ни?

Мальчик сдержанно кивнул и, молча повернувшись, заковылял к дому. Только сейчас Ирина увидела, что тоненькие незагорелые ножки его с синими жилочками упрятаны в страшные уродливые ботинки. Жгучая волна жалости мгновенно затопила ее сердце, да так, что защипало в глазах, в горле, зажгло в груди. Она уже не смотрела на Полину Ивановну, открывающую калитку, на бабушку Василька, с привычным уже состраданием провожающую внука взглядом. Догнав мальчика, она взяла его маленькую ладонь и сказала :

- Знакомиться не будем. Я ведь наю, что ты -Василек. А меня уже Полина Ивановна назвала. Я-тетя Ира.

Они дошли до дома, но в дом заходить не стали, присели на скамеечку, помолчали...Мальчик все так же серьезно и испыиующе смотрел на нее. Ирина не знала, как начать разговор. Человеком она была общительным, по роду своей работы постоянно общалась с детьми и легко находила с ними общий язык. Но то были здоровые дети...

А эта кроха, Руслан рассказывал, в свои семь лет перенесла уже три сложнейших операции. Он уже познал страдания физические и муки душевные. Ведь он был лишен всего: радости общения со сверстниками; он не мог прыгать, бегать, плавать, гонять на велосипеде и еще...Жалость. Она обволакивала его со всех сторон, безжалостно оглядывалась глазами малышей :

- Мама, посмотри, какие у мальчика ножки!

- Тс-с-с, тихо, не кричи так, не будешь слушаться, и у тебя такие будут...

Жалость таращилась бестактно глазами сердобольных теток, которые, не стесняясь его, приставали к бабушке, выясняя, отчего это, почему? И есть ли надежда? Громко ахали и жалобно причитали...Как он ненавидел этих теток! Как хотел стать таким, как все! Как мечтал он хоть раз, один-единственный раз, прокатиться на велосипеде!

- Что будем делать!- весело спросила Ирина и...осеклась. Она сама почувствовала, что вопрос прозвучал нарочито бодро, и что мальчик почувствовал, ощутил фальшивые ноты.

- Не знаю. Давайте просто посидим и подождем бабушку и тетю Полю.

- Хочешь, я тебе почитаю? У тебя книжки есть?

- Только я сам умею читать. И эти книжки я уже все прочитал. Лучше расскажите что-нибудь.

Рассказать? Ну что можно рассказать этому человечку, который за семь лет своей жизни испытал столько боли? Истории из своего детства? Но ее детство тоже было безотрадным. Ирина стала лихорадочно вспоминать какую-нибудь историю, которая произошла с ее мальчишками; книги, которые она им когда-то читала. Читать детям на ночь было у них семейной традицией. Они были уже здоровыми парнями, им было лет по тринадцать-пятнадцать, когда они просили ломающимся баском : "Мам, почитай!" Бабка Дуня тут же бросалась в атаку :

- Женихи! Девки сегодня уже два раза спрашивали. А мама им почитай...Али она не устала, али ей больше делать нечего? Сами читайте. И чему вас только в школе учат?

Но ирина, не обращая внимания на бабкину воркотню, откладывала дела и садилась читать. Это был и короткий отдых, и...радость. Да еще какая! Вот у нее, бездомной и безродной, своя семья. Свои, родные до жгучей боли, любимые мальчишки. Торчат над подушками такие похожие и такие разные головушки : белокурая, буйнокудрявая Сережкина и темноволосая, тщательно причесанная, Митина...

- Мам, читай дальше,мам, ну еще капельку! - но она выключала свет и выходила. И еще долго слышно было :

- А он как его - бамс! А этот-то, этот-то,- и такой раздавался заливистый хохот, что она вместо того, чтобы строго сказать "Спать!", приоткрывала к ним дверь и смеялась вместе с ними. А потом наступала тишина. Бабушка, намаявшись за день, тоже укладывалась на покой, а Ирина стирала, штопала, вязала, жертвуя сном, даже успевала почитать прежде, чем провалиться в свой недолгий, но благодатный сон без сновидений.

...Что же ему рассказать? Ирина испытывала странное чувство. Ей почему-то очень хотелось понравиться этому мальчику, хотелось с ним поладить, доставить ему хотя бы маленькую радость. Рассказать, как в первом и во втором классе Митя увлекался коллекционированием насекомых. Он бегал с сачком, ползал на коленях, добывая все новые и новые экземпляры. Дома повсюду были разложены листы из альбомов с наколотыми бабочками, в банках и спичечных коробках ползали, шуршали и трепыхались мухи, жуки и кузнечики...

- "Паганель",-подтрунивал Сережка. Тогда она только что прочитала им "Дети капитана Гранта".

И вот однажды Митя с гордым видом принес очередную коробочку. На лице у него было написано бесконечное счастье, как будто он нашел редкий экземпляр. Ирина была на работе, Сережка - в музыкальной школе. Митя остановился перед бабой Дуней и гордо произнес :

- Вот!

- Что это у тебя там? - бабушка хоть и ворчала, и сердилась на беспорядки, но банки и коробочки, от которых житья никакого не стало, но внуков любила без памяти, и с доброй улыбкой наклонилась над Митей.

- Жук. У меня такого еще не было,- он медленно приоткрыл коробочку. Из нее торопливо стал выбираться огромный черный...таракан...

- Закрой! В печку его, в печку давай!-заголосила бабка, стараясь вырвать коробочку из рук потрясенного Мити.

- Не отдам!- благим матом заревел он.- Мой жук, мой!-он извивался в бабкиных руках, даже изловчился укусить ее за руку. И неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы не вошла Ирина. С трудом поняв, в чем дело, из криков разъяренной бабки и воплей несчастного Митьки, без лишних слов бросила коробочку в огонь...

- А ты жуков любишь?-она хотела спросить "ловить", но осеклась.-Любишь бабочек всяких, стрекоз?

Его печальные глаза чуть оживились...

- А знаешь ли ты, какие чудесные приключения произошли с двумя моими приятелями, Кариком и Валей?- и она с жаром начала рассказывать про необыкновенные приключения Карика и Вали. Многое она уже забыла, кое-что безбожно переврала, но рассказывала с таким азартом, что бледненькое личико ее слушателя слегка порозовело, глазенки заблестели...Она и не заметила, как он придвинулся к ней вплотную, как она обняла его за худенькие плечики, и так они сидели, забыв все на свете, и не слышали, как заскрипела калитка...И только, почувствовав чей-то взгляд, Ирина резко вздернула голову. На дорожке стоял Руслан и во все глаза глядел на нее, да так глядел, будто насквозь прожигал своим взглядом. Ирина вспыхнула вся, и он, видя ее смущение и, давая ей время оправиться от него, заспешил, засыпал словами:

- Ну, ну, сидите,значит, байки травите...Нет, чтобы обед варить, дядьку с работы встречать, а они...Ну-ну, байки тоже дело не последнее. Мы на перекурах тоже, бывает, байки травим. Это что же тебе такое тетя Ира рассказывала? Мне-то расскажете, или это секрет?-он подхватил племянника на руки и понес к рукомойнику.- Ну-ка, полей дядьке на спину, - мальчик маленьким ведерком зачерпывал из бачка воду и лил на Руслана, повизгивая, поеживаясь и хохоча, когда тот, делая вид, что нечаянно, посылал в его сторону целый сноп ярких, переливающихся брызг.

- Дядя Руслан, мы про Карика и Валю рассказывали, как они стали маленькими, ну прямо, меньше жуков и бабочек, представляешь?

- Представляю. Вот бы мне сделаться таким паучком.

- Ой, а что бы ты делал?

- А ничего, забрался бы в карман к тете Ире, и сидел бы там тихонечко...

- А вдруг бы тетя Ира стала бы платок носовой доставать и выбросила бы тебя нечаянно? А на тебя кто-нибудь бы наступил?- от такой грустной перспективы синие глаза Василька округлились, чуть ли не готовые заплакать.

- Ну, я думаю, что тетя Ира не допустила бы такой трагедии, пожалела бы бедного паучка - он повернулся и снова посмотрел на нее так нежно и так требовательно, будто ждал незамедлительного ответа. А она смотрела на них, и ей вдруг показалось, что это ее муж и сын; что она молодая, и такая волна счастья обуяла ее, что она зажмурилась крепко-крепко. А когда открыла глаза,то увидела, что в приоткрытую калитку, как-то боком, влезает обвешанная сумками и пакетами Полина Ивановна, а за ней и бабушка Василька.

- Бабушка! Бабушка пришла! Ура! - закричал Василек,и Ирина почувствовала что-то вроде ревности.

- Ну, я пойду,-она взяла со скамейки свою пляжную сумку.

- Ни-ни, обидать с нами будешь,- крикнула, уже скрываясь в дверях, Полина Ивановна.

- Оставайся, тетя Ирочка,- Василек сполз с рук Руслана и, взяв в одну руку ручищу дяди, а в другую ее руку, потащил их к дому. В это время выскочила зачем-то на грядку Полина Ивановна, и по тому, как быстро обменялась она усмешливым взглядом с золовкой, Ирина поняла, что у них уже состоялся разговор о ней и о Руслане.

- Останься, пожалуйста,- Руслан отобрал у нее сумку и повесил на дерево, на самую высокую ветку. Она слабо улыбнулась.

- Остается, ура!- закричал Василек, засмеялся и захлопал в ладоши. Обед прошел весело, потом играли в карты, Василек всех веселил, поочередно подглядывая всем в карты и, чтобы выразить свою симпатию, шептал на ухо, какие карты у соседа. Но никто на него не сердился, все радовались, видя, как расшалился малыш, как разрумянились его щеки,заблестели глаза...Нечасто выпадали на его долю радостные дни. Видя, что играть все равно не придется, Руслан перемешал карты и подкинул племянника кверху. Тот зажмурился, завизжал, а потом обнял Руслана за шею, и вдруг, ни с того, ни с сего, спросил громким свистящим шепотом:

- Дядя Руслан, а ты на тете Ире поженишься?- Ирина дернулась и покраснела пунцово. Полина Ивановна, будто не слыша, дипломатично загремела посудой. Ульяна Андреевна, бабушка Василька, прибавила погромче радио и, как ни в чем не бывало. Заговорила о другом. А потом вышла и повела Василька мыться. Ирина сидела, опустив голову. У нее не было сил сделать вид, что ничего не произошло. А Руслан стоял у окна и строго, в упор смотрел на нее. Молчание затянулось, Ирине оно казалось уже бесконечным, когда он, наконец,сказал :

- Пойдем, погуляем.

Она даже не обрадовалась. С одной стороны, это был выход. Как-то надо было закончить этот неловкий эпизод; с другой стороны, она понимала, что ее ждет разговор, к которому она не готова, и что продолжение его может вызвать еще большую неловкость. Ведь тогда придется сказать ему, что она - старая тетка, что у нее взрослые дети и просить у него прощения за то, что она позволяла ему ухаживать за ней и надеяться. Ушли "по-английски",не прощаясь. Бабушка мыла Василька в душевой кабинке, а Полины Ивановны и вовсе не было видно.

Шли рядом, молчали. Он даже под руку Ирину не брал. Хотя они давно преодолели этот барьер. Опускался вечер,и Ирина, зная, как здесь наступает темнота, со страхом ждала этого момента. И он настал. Они шли по берегу моря, но не там, где он был пологим, где были пляжи, золотой песочек и веселые шляпки пляжных зонтиков. Нет, здесь берег был крутой, море было где-то там, внизу, оно переливалось под звездами мрачными, темно-фиолетовыми переливами и шумело - если не грозно, то достаточно сердито. Ирина поежилась.

- Пойдем отсюда, а то мне страшно,- он обнял ее за плечи ласково и так, как будто делал это много раз.-Ну чего ты боишься, глупенькая? Что я тебя, как Стенька Разин, "в набежавшую волну"?-она невольно прижалась к нему, и так, тесно прижавшись друг к другу, они пошли в обратную сторону и минут через пятнадцать оказались у ирининого дома.

Свет горел только в одном окне, и видно было,как хозяйка истово крестится, потом пропадает ненадолго... "Бьет поклоны"-подумала Ирина. И снова появляется, и еще раз осеняет себя крестным знамением. Ирине почкму-то стало страшно: "Пусть ляжет, тогда я и войду",-подумала она,а Руслану сказала :

- Давай еще погуляем или посидим здесь, на скамеечке,-сказала,и тут же пожалела об этом, потому что он, усаживая ее поудобнее, ответил :

- Заодно и поговорим. Ты же понимаешь,Ириш, что поговорить надо.я вс знаю, что ты скажешь - что рано еще, вторая неделя только идет...но ты знаешь, бывает так, что люди годами знакомы, а потом выясняется, что они не знали друг о друге ничего,и - расстаются. А вот у меня друг был в армии. Ехал в поезде в командировку, и что-то надо было ему купить. Выскочил, а поезд всего десять минут стоит, он опоздать боится, видит, дивчина с велосипедом. Он подошел : девушка, вот так и так, выручи. Дал деньги, она и сгоняла, все ему привезла.А он шутя-то и говорит :

- Ну, жди, красавица, отслужу - сватать приеду. Пойдешь за меня?

Она только засмеялась. А он отслужил,ему и оставалось-то всего-ничего, и туда. Даже не знал, как зовут, да станция небольшая-нашел. Вскорости женился, живут душа в душу. Две девочки- близняшки...

- Зачем ты мне все это рассказываешь? - не спросила, а прошептала Ирина пересохшими губами.

- А затем...-Руслан схватил ее в охапку, посадил к себе на колени и как-то неловко прижался ртом к ее губам. Ирина шевельнула плечами, стараясь высвободиться. Но шевельнула слабо, как бы смирившись с мыслью, что этого не избежать.

- Ириш, ты не думай, я дурак был, понимаешь? Ты не такая, ты другая, ты особенная...-шептал он ей в ухос придыханием. И уже не как робкий школьник, а как опытный и страстный мужчина. Стал целовать ее губы, глаза, волосы, шею...У Ирины закружилась голова. Сердце застучало, забилось сильными толчками. Он все сильнее обнимал ее, и она все крепче прижималась к нему, желая только одного - чтобы это никогда не кончалось. Ее руки взлетели вверх, она обняла его за шею, пальцами впилась в жесткие завитки волос на затылке, и уже сама, не стыдясь и не соображая, что делает, стала целовать его.

- Ириша, милая, давай распишемся. Хочешь, прямо завтра, у матери знакомая в ЗАГСе есть. Ты не думай, что я совсем оболтус. Я тебя любить и беречь буду. Хочешь, здесь останемся, а хочешь- к тебе. А не хочешь - куда угодно, страна большая. У меня ведь и права есть...

Все это он успел проговорить ей в перерывах между поцелуями. Ее губы и все лицо горело от его поцелуев, руки его вели себя настойчивее и вольнее. Бретельки ее сарафана давно свалились, грудь была почти обнажена.Его большая ладонь нежно прикоснулась к груди...

- Ириш, я не уйду сегодня, не могу без тебя, ты понимаешь, я люблю тебя,девочка моя...

Она давно уже ничего не слышала. Не понимала. Ее сотрясала дрожь желания...Никогда, никогда раньше не испытывала она ничего подобного.

За свое недолгое замужество она успела возненавидеть интимную сторону семейной жизни. Николай приходил пьяный, срывал с нее сорочку, хватал за волосы и наваливался тяжелым потным телом. Любовь?..Утром она замазывала синяки, поохивая и кряхтя, как старуха. Тихонько одевалась, проснется, и все начнется сначала. Сколько раз он не давал ей за ночь уснуть ни минуты. Однажды она вскрикнула от боли, и в спальню вошла баба Дуня :

- Ты что же это, пес эдакий,творишь, что ж ты над бабой измываешься?

- Моя баба, что хочу, то и делаю. А ты пошла вон, старая!

Ни поцелуев, ни объятий, ни нежности. Ирина на секунду очнулась, услышав последние слова Руслана - "девочка моя". И вдруг ее словно током ударило. Боже мой! Что она делает! Мерзавка! Идиотка! Что же это она себе позволяет! Да,ей хорошо с ним, но она же ничего не может дать ему, не может позволить ему надеяться. А он и так изломан весь, он поверил ей, полюбил, а она...Гадина! Авантюристка проклятая! Ирина спрыгнула с его колен, закрыла пылающее лицо руками...

- Прости меня, прости, мне надо идти...

- Ириша, милая, что с тобой? Я обидел тебя?

- Нет-нет, Русланчик, прости, я должна тебе многое объяснить, только не сейчас, не сегодня...

- Почему? Что случилось, почему ты вдруг...Ведь только что ты...Ну, я понял, что тебе тоже хорошо было...

- Нет-нет, я не могу, не имею права...

- Почему? У тебя есть кто-то?Мать говорила, что ты незамужем, а мальчишки...Да ты не бойся, я их любить буду...Уроки с ними учить...

Ирина уже плакала и смеялась. Она понимала, что обижает его, но была близка к истерике :

- Уроки...уроки...- повторяла она, представляя себе двадцатишестилетнего Сережку и двадцатитрехлетнего Митьку за букварем, и снова плакала и смеялась.

- Прости, я что-нибудь сказал не так, сделал не так...Может быть, ты думаешь...Тыведь образованная, а я простой парень...

Ирина чувствовала, что без потерь уже не выйти из этого диалога, и поэтому она поступила так, как поступали в таких случаях женщинывсех национальностей и вероисповеданий во все века и времена. Она крепоко обняла Руслана, поцеловала его сказала :

- Нет, тыне простой, ты самый замечательный парень из всех, кого я встречала в жизни. И если бы я была моложе, красивее, я бы за счастье считала принять твою любовь и твое предложение. Давай сейчас я пойду домой и подумаю над тем, что ты мне сказал, и тыеще подумай очень хорошо, а завтра поговорим.

Он, удивленный ее истерикой, как будто успокоился, снова нежно привлек ее к себе, прошептал на ухо :

- Мне не надо думать,я,Иринка, все понял еще в ту ночь, когда ты меня,-он взял ее ладошку и провел по своей щеке,-когда ты меня разукрасила. Вот тогда и понял. Все. Это-моя. Та, которую всю жизнь дожидался. А ты, конечно, подумай.-и тут же без перехода спросил:

-А разговор с кем заказывала?

- С сыном.

- С сыном? А он что, большой у тебя?

- Большой.

- Соскучился, наверное, по мамке-то. Не в лагере?

- Нет.- Ирина снова замкнулась в себе. Руслан, словно почувствовав ее отчужденность, снова взял ее на руки, начал качать как ребенка. Она принужденно смеялась, но ей было плохо. Он был ей дорог, ей хотелось остаться с ним навсегда, но она больше не могла лгать, а правда оттолкнет его. Ирина выскользнула из его рук, быстро и крепко поцеловала и скрылась за калиткой.

- До завтра,- прошептала она.

- До завтра,-донеслось до нее, уже у двери.

Время было уже очень позднее, но старуха-хозяйка не спала. Как только Ирина вошла в дом, она появилась в дверях своей комнаты. Седые волосы всклокочены, лицо красное, запах спиртного...

- Гуляли?

- Да.

- Ну что ж, дело молодое. И я в свое время погуливала...-старуха покачнулась и схватила Ирину за руку.-Не хотите ли со мной посидеть, а то я все одна и одна...Может, выпьете со мной?

- Нет-нет, я не пью...

- Чуть-чуть, для компании,- она сжала руку Ирины своей костлявой рукой, повернулась, и снова, в профиль, напомнила Ирине кого-то очень близкого, но кого?

- Может быть, чаю...

- Нет-нет, я бы хотела лечь.

- Ну, нет, уж больше гуляли, а со старухой полчаса посидеть брезгуете. Вы, Полина говорила, ленинградка?

- Да, но вообще-то,я в области живу,-Ирина коротко охарактеризовала свой поселок, рассказала о старинных храмах.

- И я ленинградка. В блокаду там жила молодой девушкой, всего хлебнула, потом, уже в конце,эвакуировалась. А вы тоже одинокая?

- Нет, у меня семья. Два сына.

- Счастливая. А у меня - никого. Сразу, как эвакуировалась, жила с одним начпродом, в два раза старше меня был : мне двадцать один, а ему - сорок два. Жениться обещал, продуктами обеспечивал, тряпками дорогими, ела, что хотела...А тут -раз! И жена явилась, а говорил, что холостой...Потом еще одного нашла. А он вдовец. У него в детском доме дочки отыскались. А я ему сразу и сказала : мне твои довески ни к чему. Потом еще пожарник был у меня, это уже после войны. Тоже, вроде жениться хотел, а я забеременела и тайком аборт сделала. Думала, ни к чему мне эти пеленочные заботы. А он узнал, да и бросил меня. Вот они какие, мужики...А потом у меня еще был...

Тут Ирина снова сделала попытку встать и уйти. Ее раздражали бабкины откровения. И вовсе она не похожа на бедную одинокую старушку. Совсем наоборот.

- Вы ведь еще молоденькая. Родителей имеете?

- Нет, у меня все погибли во время блокады.

- Бедная!-старуха попыталась сделать скорбное лицо.

- И у меня...и я...Тоже всех потеряла в блокаду. Я сама-то не ленинградка была. Мать с отцом с ярославщины. А брат старший,Иван,уехал в Ленинград. Выучился, стал мастером на Кировском заводе работать, женился, квартиру получил. Дочка у них родилась... А я что? Семилетку закончила кое-как и в колхозе за "палочки" работала. Вот он мне и написал : "Приезжай к нам, квартира большая, места хватит. Первый год поможешь жене с дочкой понянчиться, а потом я тебя на завод ученицей устрою, будешь хорошие деньги зарабатывать, оденешься, да и замуж здесь выйдешь. А то в деревне и парней не осталось". Я и поехала. Невестка хорошая была, красивая, и все пела. Одели меня, обули. А я с племянницей погуляю,да кое-когда посуду или пол помою. А на следующий год брат, как и обещал, меня на завод устроил. Я, как работать пошла, волю почувствовала, гулять с парнями стала по-плохому. А брат строгий был, да и невестка все чирикала : "В доме ребенок, ох,ах!" Ну, я на них наплевала и ушла в общежитие. Уж там-то меня никто не контролировал, гуляла напропалую. Ну, так-то, навещала их, конечно - когда деньги кончатся, или поносить чего у нее выпрошу, да с девчонкой поиграю.

Ирина слушала, и почти не слышала, желая только одного- уйти и лечь спать. На будильнике стрелки показывали половину третьего ночи. Что-то в бабкином рассказе тревожило, будто какие-то воспоминания, как давно прочитанная книга или полузабытый фильм. Ирина дернула руку, но хозяйка схватила ее руку уже своими двумя 6

- не хотите ли альбомчик посмотреть, карточки старые? Сделайте одолжение старому, одинокому человеку.

Не вставая и не отпуская ирининой руки, сноровисто достала она откуда-то из ящика комода альбом. Карточки рассыпались по полу. Она сгребла их в одну кучу и стала перекладывать по одной, приговаривая :

- Это-маманя, это мы так родителей звали, а это-папаня. А это - я школу закончила...

Ирина дернулась : на фотокарточке нескладной девчонки снова было удивительно знакомое лицо.

- А это - брат мой, Иван Яковлевич. Вот он, соколик мой ясный,-хозяйка вдруг принялась плакать и креститься :

- Прости меня, Ваня, ты мне -добро, а я тебе...Прости, молодая была, глупая, думала - счастье ухвачу, а на деле... - крестилась, плакала, но и фотографии перекладывать не переставала. Их осталось немного, и Ирина вздохнула с облегчением - кажется, все. Сейчас она пойдет спать, а завтра...завтра бабка проспится,и, возможно, даже извинится за свою назойливость. Или придется искать новую квартиру.

-А это невестушка моя, Наталья Николаевна. Как жену Пушкина звали,- продемонстрировала свою эрудицию Ольга Яковлевна. Ирина взглянула на фотографию, и...

Это уже потом, в больнице, в Ленинграде, вспомнила она. Как вскочила, как закричала страшно, затопала ногами, рассыпав по полу фотографии, и - потеряла сознание. Очнулась от того, что бабка лила ей воду в лицо из графина, и шептала : "Как-мама? Почему-мама? Почему ты кричала - "мама"? Не может быть! Неужто Господь услышал меня, неужто спас тебя. И довелось мне встретиться с тобой, чтобы на коленях вымолить прощение?" И снова - страшным шепотом:

- Неужто ты - Ирина?

Ирина лежала белая, без кровинки в лице, холодная и мокрая,потому что обезумевшая хозяйка все лила и лила на нее воду из огромного графина.

Ирина не помнила, что именно она кричала, но сейчас она с какой-то необыкновенной отчетливостью видела комнату с высоким потолком, высокого мужчину, который приходил редко (на заводе было казарменное положение). Она забыла его и боялась, а он протягивал ей руки и звал : "Доченька, Иришенька, на, поешь сухарик. И ты, Наташа, поешь". Наташа - это мама. Совсем еще недавно красивая, с высокой прической, в синем шелковом платье, на играла на пианино и пела, когда приходили гости. Ходила гулять с мужем и дочкой, одевая ее в красивые платья и вплетая в тонкие косички яркие ленты.

Сейчас она лежала серая, худая, страшная, и шептала :

- Ваня, Ванечка, все сухарики ей, Иришке. Мне все равно не встать, не выжить. Спаси ее, Ваня, спаси!

Отцу надо было бежать, его время кончалось. Он крепко прижал к себе Иринку, поцеловал жену и ушел. Ушел, чтобы не вернуться никогда. Он погиб на территории завода во время бомбежки, спустя два дня. Единственное, что он успел - это внести их в списки на срочную эвакуацию. В списке были жена, дочь и сестра Ольга, потому что он понимал, что жена может умереть в дороге. Все документы были у Ольги, или как называла ее Иришка - тети Лели...Она пришла только на третий день. Иринка, полуживая, сидела у остывшей давно печурки. Ни говорить, ни плакать она не могла, потому что потеряла голос от крика, плача и голода. Трое суток она кричала и звала маму. Но мама не отзывалась. Наталья Николаевна умерла через час после ухода мужа.

Тетя Леля вошла в квартиру. Она тоже была худая и бледная, но у них на заводе был рабочий паек. На ней был добротный полушубок, теплая шапка, валенки. Она увидела и мертвую невестку, и полуживую племянницу, и сказала вполголоса :

- Ну что ж, прости меня, Ваня, царствие тебе небесное. Одна преставилась, а эта помрет в дороге. Обуза только, хлопот не оберешься. А так я и карточки на троих отоварю, уеду по этим документам, а про них скажу, что они раньше уехали.

Тетя Леля, не обращая на Иринку внимания, сняла со стола красивую шелковую скатерть с кистями, открыла шкаф, и стала доставать оттуда самые ценные вещи : мамину беличью шубку, габардиновое пальто, папин бостоновый костюм, золотые часики, еще что-то...Получился большой узел. Потом она порылась в документах, а перед уходом открыла бархатный семейный альбом Исаевых. Несколько фотографий сунула за пазуху. Одна из них упала и отлетела к печурке. Где сидела Иринка. Хлопнула дверь, щелкнул замок.

Иринка тихонечко протянула руку, достала фотографию. Это была мама, Наталья Николаевна, с высокой прической, в красивом платье. Иринка сжала ее в ладошке, закрыла глаза и приготовилась умирать.

- Почему? Почему?-допытывалась она потом у врача. Почему она не могла вспомнить многого из того, что вдруг со страшной силой так ярко ожило в ней в ту ночь. Врач пожимал плечами:

- Стресс...Удар по психике...

Удар...Ее несколько раз похлопали по щекам, выводя из небытия. Две девушки, сандружинницы, такие же серые, на опухших ногах, по заданию штаба обходили квартиры, в которых никто не живет. Проверяли - нет ли умерших, закрыты ли двери, чтобы не разграбили. Бывало и такое.

- Исаевы... "Эвакуированы"...Послушай. У меня от голода уже галлюцинации. Как будто стонет кто-то или пищит.

- Не выдумывай. Пойдем, еще семь квартир...

- Нет, пищит. Может, котенок...

- Какой котенок, опомнись, откуда ему там взяться? У нас все равно нет ключей, надо идти вниз...

- Надо, значит, пойду.

Когда ее нашли, она почти уже не дышала. Девушка Надя, она потом приходила проведать "найденыша", как она назвала Ирину. Дышала ей в рот, растирала руки.Вдвоем, на одеяле, они волоком дотащили ребенка до штаба, оттуда - в детприемник, где за дело взялись врачи. Конечно, не санаторий, но десять дней ее выхаживали, а потом Надя пришла ее провожать. Закутала в какие-то платки, прижала к своему худенькому телу невесомое иринкино, поцеловала крепко и сказала :

- Ну что ж, живи, найденыш, а вот - твое приданое...-и достала из кармана фотографию красивой женщины с высокой прической. Иринка равнодушно скользнула по ней взглядом. Она почти ничего не помнила, что было сней раньше. Она все время была в каком-то оцепенении - пока ехали по озеру, да и после, когда посадили в поезд. В поездах было холодно, детей не раздевали. Сопровождающая проверяла карманы, у нее нашла фотографию :

- Кто это у тебя?

Иринка молчала, тупо глядя на женщину.

- Мама?

- Мама,-повторила неуверенно.

А в детском доме дети за хлеб выменивали свои сокровища : биту или цветной карандаш, или цветные стеклышки...У кого не было ценностей, тот отнимал еду у слабых. Она была слабее всех, и у нее не было ничего, чтобы обменять на еду. Но иногда она забивалась в угол и доставала фотографию. Та потускнела, уголки помялись, а один оторвался совсем. К ней подходили девочки, спрашивали:

-Что это у тебя?

- Мама,- шептала она бескровными губами. За фотографию ей предлагали два, а то и три куска хлеба, тарелку супа,а однажды - даже два компота. Особенно усердствовала одна девочка -всокая, она била маленьких. Отнимала у них еду. Иринку она не трогала, а только время от времени говорила :

- Продай "маму"!- и предлагала три больших куска сахару. Иришка только качала головой и прятала фотографию каждый раз в новое место : под матрац, в наволочку, в одежду, даже за обои.

Но однажды она заболела. Жар терзал ее маленькое хрупкое тельце, она хрипела и задыхалась. Только под утро ее, чуть живую, унесли в лазарет. Все были уверены, что она умрет, а она - выжила. Но, когда вернулась в свою спальню, фотографии под матрацем не было. А длинная девочка ехидно смотрела на нее, и дпаже стала поколачивать иногда. Наверное, понимала, что Иринка лишилась своего ангела-хранителя...

Иринке было четыре года, когда она почти неделю пролежала полумертвая около окоченевшего материнского тела. Все это время она была без сознания, у нее была самая страшная степень дистрофии, и она тогда не почувствовала утрату, просто она ничего не могла чувствовать. Только холод, холод, страх, а потом - небытие...

А вот теперь, когда ей было семь, и она потеряла мамину фотографию, горе ее было так велико, как будто она только что похоронила самого родного человека. Она плакала тихонько по ночам, рискуя навлечь на себя гнев Кобры и все мечтала восстановить, нарисовать маму по памяти.

Учительница подарила ей карандаш и тетрадку, и уже очень скоро заметила, что девочка неплохо рисует. Она рисовала цветы, сказачные сюжеты, но чаще всего на страницах тетради появлялся плортрет молодой женщины с высокой прической. Все портреты были совершенно разные, ни разу не было двух одинаковых, но что-то все-таки объединяло их.

Но и эту тетрадку, увидев, как Ирина рисует, отняла и разорвала длинная девочка :

- Эй ты, дохлая, не смей рисовать мою маму!

И сейчас, лежа на полу, в чужом доме, на мокрой подушке, в мокром платье, очнувшаяся ненадолго Ирина снова почувствовала ту боль утраты, ту страшную обиду, бессилие и невозможность что-либо изменить.

Она заплакала, заметалась, шепча : "За что? За что?.." Хозяйка наклонилась над ней :

- Что ты, что ты? Ты не помирай здесь, не помирай у меня...".Ирина сквозь ресницы взглянула на ее лицо и, наконец, поняла, кого она ей напомнила - ее саму, только в старости. А если надеть седой парик, то уже и сейчас видно это поразительное сходство. Тетка склонилась совсем низко, пытаясь уловить иринино дыхание. От запаха перегара, от отвращения, от пережитого когда-то давно и сегодня ужаса у нее закружилась голова, и она снова впала в беспамятство.

В пять часов утра Ольга Яковлевна постучалась в дверь к Семивеличко Полине Ивановне, и, когда ей открыли, закричала, заплакала. Запричитала :

- Что же это вы мне больную подсунули, бесноватую какую-то? Шлялась, шлялась, пришла под утро, а потом - раз, упала, затряслась вся. Я уж и водой ее поливала святой,а она лежит, как мертвая, ни кровиночки...

Все проснулись, выскочили, даже Василек испуганно смотрел на чужую бабку. Пока Полина Ивановна накидывала платье, Руслан, голый по пояс, мчался к дому Ольги Яковлевны. Дверь была не заперта. Ирину он увидел сразу. Она лежала без сознания, бледная, постаревшая,вся в воде, по столу рассыпаны фотографии, а одна зажата у нее в руке. Он попытался разжать руку, но тщетно: судорога свела окостеневшие пальцы. Не раздумывая, он схватил с дивана покрывало, завернул в него Ирину и быстро понес к своему дому. Подоспевшая Полина Ивановна схватила сумку и чемодан Ирины. В дверях столкнулась с хозяйкой:

- Слышала, что ты ведьма, не зря тебя весь город не любит, да не верила,а теперь вижу - правда...Погоди, мы еще разберемся, что ты с девкой сделала,- побежала вслед за Русланом . Вызвали "скорую". Фельдшер, немолодая уже женщина, сказала :

- На эпилепсию непохоже. Скорее, нервное потрясение,- сделала успокоительный укол и посоветовала утром вызвать врача.

В домике потеснились. Руслан уступил свою кровать Ирине, а сам спал на топчане в сенях, только она этого оценить не могла, потому что ничего этого не знала. Она была, словно в забытьи. Иногда открывала глаза, сквозь туман видела, как хлопочет около нее Полина Ивановна. Чувствовала ее добрые ловкие руки, когда она перестилала ей постель, кормила ее с ложечки бульоном, и снова проваливалась в сон.

- Что же это, так она и будет?-требовательно спрашивал Руслан врача, провожая его до калитки.

- Защитная реакция. Вот ей успокоительное, пусть спит побольше.

- Да она и так, как спящая красавица. Даже страшно. Лежит, как мертвая.

- Ничего, должна отойти.

Через три дня она пришла в себя и попросила дать телеграмму, что простудилась и задерживается с выездом. А еще через пять дней вся семья Полины Ивановны провожала ее на поезд. Руслан отпросился на заводе и хотел ехать с ней, но Ирина шепотом (она потеряла голос в ту ночь) попросила его этого не делать. Сергею дали телеграмму, чтобы встретил. Скрывать, что у нее взрослые дети, уже не было смысла.

Ирина стояла у окна, бледная, с запавшими глазами, глядя, как уплывает платформа, как отчаянно машет ей рукой и что-то кричит Руслан; как посылает воздушный поцелуй Василек, как утирает глаза концом платка Полина Ивановна.

Она не знала, что, пока она лежала в их доме, то приходя в себя, то снова проваливаясь в беспамятство, приходила бабка Леля, Ольга Яковлевна, ее родная тетка. Как валялась в ногах, как каялась и плакала, говоря, что непрерывными молитвами вымолила эту встречу, как кричала :

- Не гоните меня, я и так наказана!

На это Полина Ивановна ей ответила :

- Ступай, Бог тебе судья. Но только, если что случится с девкой. Я тебя своими руками удавлю.

А в Ленинграде Ирину встретил Сергей. Увидев мать, ужаснулся :

- Вот так отдохнула!

И - завертелось, закрутилось...Один врач, второй, третий... Ее положили в областную больницу. Еще было лето. Не южное, конечно - лубочное, яркое, а северное, скупое на солнечные дни. Но все равно, за окном была зелень, на рассвете пели птицы.

Митя приехал из экспедиции, и мальчишки приходили навещать ее каждый день. Врач, симпатичный, пожилой, говорил ей:

- Вы - счастливая мать, у вас такие замечательные сыновья.

Парни ни о чем ее не расспрашивали, старались развеселить. И она постепенно оттаивала, возвращалась в ту привычную жизнь, которой жила до поездки на море. Однажды она достала из тумбочки маленькую фотографию.

- Это ваша бабушка, моя мама,-и замолчала.

Митя хотел что-то спросить, но Сережка "нечаянно" наступил ему на ногу. Утром десятого августа доктор объявил, что она здорова. Он обнял ее за плечи и сказал :

- Не раскисайте. Все у вас будет хорошо. Все плохое позади, а впереди у вас еще столько счастья и радости.

Собрав свои вещи в полиэтиленовый пакет, Ирина тепло распрощалась с обитательницами палаты. С которыми успела подружиться, и вышла в парк. Со скамейки, навстречу ей, поднялись трое мужчин. Белокурый Сережка со своей улыбкой "до ушей", Митя...Боже мой, большущий какой и худющий...А это...Руслан...

- Нет-нет!-крикнула она, или это ей только показалось, что крикнула, а на самом деле едва шевельнулись губы.

- Иринка, милая...-и вот она в кольце его рук, а парни хохочут и тоже обнимают ее с двух сторон :

- Ну что, маменька, папенька приехал. Передаем тебя из рук в руки, как величайшую ценность.

Все. Как-то бестолково толкаясь, сели в такси и поехали на Московский вокзал.

- Любовь да совет! - прокричал вслед уходящей электричке Сережка, Митя помахал рукой.

В полупустом вагоне электрички Руслан сел рядом, взял руки Ирины в свои :

- что бы ты сейчас ни сказала, это ничего не изменит. Я люблю тебя, и я приехал навсегда.

- А как же мальчишки?- то ли сказала, то ли подумала она.

- А парни твои - вот такие мужики. Все будет хорошо, Иришка.

- А бабушка Дуня?

- А бабушка Дуня уже во мне души не чает. Я и забор на огороде починил, и теплицу переделал. Уже и на работу устроился. Я ведь следом за тобой выехал. Сергею позвонил, ребята меня встретили, и я им все объяснил. Ну, они мне и посоветовали - не травмировать тебя, а ехать обольщать бабу Дуню. Будем считать, что обольщение состоялось. Ну что ты молчишь, Ириша?

Она встала, пересела к нему, и, положив голову ему на плечо, закрыла глаза. "А может быть, доктор был не так уж неправ, и впереди у нее действительно - радость и счастье?"...

Л.Денисова

Старая Ладога, 1985-2004.