Танечка.

Наконец - то! Наконец - то! Сердце Танечки не то, чтобы пело. Оно могло только злиться, завидовать, мстить и изыскивать способы использовать близких и даже просто знакомых в корыстных целях.

Но сейчас оно, то бишь сердце, удовлетворенно стучало: "Наконец - то!".

Ни мама, ни папа, ни бабушка, которые просто молились на единственную долгожданную (мама родила ее в тридцать шесть лет) дочку и внучку и как - то не заметили, что за смазливым кукольным личиком, обрамленным легкомысленными кудряшками, прячется чудовище. Как - то незаметно она превратилась в домашнего тирана. Ничего не отдавая взамен, да никто и не ждал, только требовала с самого детства. Самые лучшие игрушки, иначе - истерики, слезы, обиды. В школе - лучшие платья, костюмы, иначе она заявляла маме: "А зачем ты меня родила, чтобы я была жалким посмешищем?". Папа долгое время был в неведение. Мама с бабушкой долго скрывали от него печальную истину: в кого превратился их милый "ангелочек". А Танечка только снисходительно улыбалась, когда папа дарил ей на шестнадцатилетие дешевые часики, а на восемнадцатилетие - дешевое колечко. Знал бы он, как мама бегала по своим подругам, знакомым и соседям, как унижалась, лепеча, что - то о неслыханно дорогих лекарствах для бабушки. На эти деньги покупались дорогие импортные шмотки, обувь, фирменные сумки и дорогая косметика. Как потом мама мучительно экономила, чтобы отдать долги и, чтобы папа не заметил нищеты царившей в доме. Бабушка отдавала в дом всю пенсию до копейки. Но ни зарплаты папы - скромного инженера в НИИ, ни заработков мамы - учительницы музыки, ни бабушкиной пенсии, вдовы военнослужащего - не хватало, так как аппетиты Танечки росли не по дням, а по часам.

Надо отдать должное, учился "ангелочек" достаточно хорошо, не напрягаясь, к тому же, кукольная мордашка не оставляла равнодушными одноклассников "сильного" пола. Поэтому всегда можно было сказать: "Слушай, Славик, реши мне задачи по физике, мне Стефа индивидуально задала". При этом она так томно закатывала глаза, так картинно заламывала руки, что все Славики, Витьки и Сашки за счастье считали решать за нее задачи, делать задания по химии, или, рискуя получить двойку - дать списать контрольную по математике.

Преподавательница физики Виктория Стефановна, а в обиходе просто "Стефа" Танечку не жаловала и в аттестате влепила ей тройку. Но Танечка не переживала. Она довольно легко поступила в гуманитарный ВУЗ.

Славик Соболев, преданно и нежно любивший ее еще в школе, в институт не поступил, не добрал балла, где - то поработал немного и ушел выполнять свой долг перед Отечеством.

Каждую неделю приходило Минкиным письмо с солдатским треугольником. Славик писал ей, как любит ее, какая она хорошая, дивная, неповторимая.... Как он скучает, как мечтает о ней, как помогают ему мысли о ней в нелегкой службе.

Танечка за два года нацарапала ему одну новогоднюю открытку, где в конце написала: "Не обижайся, что я не пишу, ведь ты же знаешь - я учусь, очень устаю, очень занята, но я помню о тебе всегда". Славик был счастлив. Эта открытка грела ему душу целых два года. Давала право надеяться.

А Танечка пустилась "во все тяжкие". Мужчины менялись в ее жизни, конечно же, неизмеримо чаще, чем она меняла перчатки. Когда первый раз она пришла ночевать и появилась дома только через сутки, то на упрек бледной, не сомкнувшей глаз матери, бросила: "Я ночевала у подруги, и давай договоримся на будущее: я уже взрослая и не обязана отчитываться перед вами".

А на робкое возражение Иды Давыдовны: "Ты бы хоть позвонила, ведь я все больницы, все морги обзвонила", Танечка взвизгнула с привычными интонациями "ангелочка", требующего новую куклу: "Как же вы меня достали!", но иногда все - таки позванивала. Не из жалости, нет. Просто боялась, что эта ненормальная "маман" всю милицию на ноги поставит.

Славик отслужил и вернулся на свою прежнюю "должность" - пажа, при "ее величестве". По совместительству он еще устроился водителем на городской автобус. Платили там неплохо, если считать, что остальным в те годы не платили совсем. Папин НИИ прикрыли, и он пошел на пенсию, "маман" тоже пошла на пенсию, но набрала учеников, с которыми занималась дома, планируя, правда, занятия так, чтобы в это время Танечки не было дома. Если же она все - таки появлялась, то хлопала дверьми и, не стесняясь, шипела достаточно громко: "Господи! Достали меня ваши недоумки!". "Маман" смущалась и выпроваживала деток домой.

Жили бедно и скудно. Пенсию тоже задерживали, но Танечке было все равно. Она, их единственная радость, имела право иметь все самое лучшее. Она, красавица, умница, студентка.... Вон, вчера Верка Могильницкая пришла в институт в таком прикиде! Все эти дуры столпились вокруг нее как мухи на обгрызенной конфете.... А парфюм!

Танечка не могла мириться с нищетой. Правда, был еще Славик... Папа у него умер, мама, пока Славик был в армии, предприняла уже несколько попыток устроить свою судьбу. И из каждого такого ...... возвращалась с большими потерями моральными и материальными. Славику тоже было не просто. Матушка не работала, жили они в крохотной двухкомнатной квартирке. А он мечтал жениться на своей принцессе. Но куда он ее приведет? Когда матушка как - будто задержалась в своем последнем..., у Славика появилась надежда, что они с Танечкой смогут, наконец, быть вместе, но она вернулась домой зализывать раны.

Как - то Славик предложил Танечке "руку и сердце", сказав: "Детка, а жилье можно снимать, многие так делают", на что "Ее величество" ответило, что еще не время, она учится, а чтобы показать ему, как она его "любит", наскоро отдалась ему на даче у подруги, куда их пригласили на очередную тусовку. Славик, который боготворил свою девочку, считал ее, чуть ли не святой, был несколько обескуражен отсутствием признаков "святости" и присутствием определенных навыков и опыта. Танечка теперь уже не стеснялась и перечисляла Славику, чтобы она хотела иметь со следующей его зарплаты. Запросы "любимой" росли, матушка не работала, втягиваясь в очередной роман, и Славик устроился еще охранником в ночной клуб. Видеться они стали реже, что, кажется, совсем не огорчало Танечку. Но зато, встречаясь, он мог повести ее в приличный ресторан, купить ей кое - что из ее бесконечных списков.

Танечка почти совсем забросила учебу, кое - как на, тройки, сдавала сессии. А все больше времени отдавала различным ЧП (чудесам и приключениям), как она это называла. Иногда она попадала в весьма пикантные ситуации. Однажды, на очередной тусовке, совершенно пьяную Танечку, какой - то тип пригласил к себе домой, утверждая, что не женат, однако, где - то часа в три- четыре ночи, когда Танечка самозабвенно отдавалась "типу", имени его она не знала, в квартиру ворвалась фурия, назвавшаяся его женой. Она выставила голую Танечку на лестничную площадку, и только через десять минут ей выбросили одежду. Сумку с кошельком почему - то выбросить забыли. Она не стала звонить в квартиру, опасаясь скандала и, грустная, ехала "зайцем" на первом трамвае, страдая не от унижения, а оттого, что жалко было сумки и денег. В другой раз она шла с компанией, они кричали, ругались, приставая к прохожим, и их забрали в милицию. Танечка была изрядно пьяна, но старший лейтенант, которому она отчаянно строила глазки, пожалел ее и не стал сообщать в институт.

Славик, конечно ничего этого не знал. Он зарабатывал деньги, чтобы обеспечить своих женщин и мечтал о счастье, которое его ждет.

Танечка заканчивала институт. Заканчивала тяжело и мучительно, по несколько раз ходила передавать хвосты.

Однажды пришла телеграмма из Рязанской области, где в маленьком городке Касимове умерла единственная младшая бабушкина сестра Серафима. Она жила хорошо имела большой дом с садом, хозяйство, и, главное, не имела наследников. И вся семья Минкиных, подзаняв денег, отправилась провожать в последний путь родственницу и, заодно, решить все вопросы с наследством.

Танечка, разумеется, осталась дома. Во - первых, она терпеть не могла подобных мероприятий, во - вторых, на нее неумолимо "надвигалась" защита диплома, а в - третьих, ей хотелось остаться одной, полновластной хозяйкой трехкомнатной квартиры, без мелочной опеки матери, без воркотни бабушки, без бестолковой толкотни отца, который, оставшись без работы, не знал, куда себя деть. Он то пытался отремонтировать табуретку на кухне, то полку в ванной.

Первое, что она сделала - это позвонила Славику. Трубку взяла матушка: "Танечка, детка, а Славика нет, он уехал в Финляндию, да, предложили подзаработать, обещали хорошо заплатить...".

Танечку Славина матушка, как он ее называл, раздражала своей неприспособленностью, излишней говорливостью. Она ее чуть ли не соперницей считала. Ведь она претендовала на часть доходов Славика. "Здоровая как лошадь, молодая еще, могла бы работать, а не сидеть у Славика на шее". На шее у Славика Танечке с матушкой было тесно. "Боливару не снести двоих",- думала она. Поэтому, услышав тоненький, чуть жеманный голосок Соболевой, Танечка почти грубо сказала:

- Я тороплюсь, передайте Славе, что я уезжаю в Рязанскую область, у нас родственница умерла.

- Надолго? - мурлыкала матушка.

- Недели на две, возможно, чуть больше.

Второе, что сделала Танечка - позвонила Игорю. Игорек был заметной фигурой в той студенческой компании, в которой и она тусовалась, пока не опустилась до случайных связей и сомнительных компаний. Красив, умен, он умел много пить, не пьянея, слыл острословом, неплохо играл на гитаре. Танечка сделала, как говориться "стойку" на Игорька", когда они собрались встретить Новый год на даче у Лариски Самсоновой. Она строила ему глазки, нежно прижималась в танце, потом притворилась, что ей стало плохо. На рассвете, наплясавшись, напившись и наевшись всласть, усталая публика разбрелась по комнатам, благо в двухэтажной дачке Ларискиных предков комнат было предостаточно, а Игоря оставили присматривать за "больной". Как только все угомонились, Танечка обвила шею сонного Игорька своими нежными ручками и увлекла его на ложе. Игорь, как истинный джентльмен, отказываться, коль дама сама предложила, не стал, но потом быстро ушел, а по утру был трезв, хмур, на шутки и подкалывания не отвечал, а через пару часов и вообще ушел на электричку. С тех пор они виделись только издали. Игорь окончил институт, учился в аспирантуре. При редких встречах вежливо кивал. И все. Но телефончик его у Танечки имелся. Позвонила раз, два... На третий раз трубку подняли, и молодой женский голос произнес:

- Алло!

Танечка напряглась:

- Простите, а Колю можно?

- Колю?

- Ой, а куда я попала? А вы кто?

- Квартира Архиповых. Я жена Игоря - Лиза.

- Простите, я ошиблась.

"Все ясно, еще тогда девицы сплетничали, что Игорек влюблен и, возможно, даже будет окольцован", - Танечка перелистывала записную книжку, - "Так Виталик Ремизов". На звонки телефон долго не отвечал, потом злой старушечий голос спросил:

- Чего надо?

Танечка ангельским голосом попросила позвать Виталика. В ответ бабка разразилась гневной тирадой:

- Опять? Опять хулиганничаешь? Сколько раз повторять, нету тут такого и никогда не было!

Опять облом. Да, пожалуй, выбирать было не из чего. "Ага, Дима, просто Дима без фамилии. Он, помнится, утверждал, что он бизнесмен, а потом кто - то из девок сказал, что он дистрибьютор, бегает по разным офисам, косметику бабам втюхивает. Хотя... Косметика это тоже не плохо",- Дима ответил сразу.

- Кто? Таня? Какая Таня? О, извини, не сразу узнал. Благодарю за приглашение, но сегодня не смогу.

В это время из трубки донесся визгливый женский голос: "Скажи своей мочалке, что и завтра и послезавтра не сможешь". И короткие гудки.

Такое невезение могло расстроить кого угодно, только не Танечку. Она не могла позволить простаивать квартире и ..., нанеся на лицо полную боевую раскраску, Танечка отправилась на дискотеку. С первой же минуты она почувствовала себя довольно неуютно. Вокруг прыгали, веселились, визжали, смеялись, ругались матом 14 - 16 летние девчонки. И мальчишки, естественно. Дам, подобных ей, просто не было, а вот мужчин подходящего возраста было немного, из них половина - лица "кавказской национальности". "Лицо" пригласило ее танцевать. После второго танца стало прижимать ее к себе потными руками, но Танечка терпела, не стоять же столбом.

После шестого танца лицо начало шумно дышать и шептать в ухо: "Поедем дорогая, машина возьмем, вина, фрукты, все, что пожелаешь. Никогда не видел такой красавицы". Последняя фраза была услышана, и Танечка согласилась.

Взяли "тачку", вина, ветчины, бананов, сигарет, и вот уже Танечка открывает дверь своей квартиры. Где - то на минуту шевельнулась мыслишка: " С ума сошла, а если он вор, бандит или маньяк - извращенец?". Но шевельнулась слабо, как бы показывая, что вообще не имеет права на существование.

Выпили, потоптались, включив магнитофон, изображая танец, после чего, гость, с истинно южным темпераментом, опрокинул Танечку на постельку.

Эрземан или Эрик, так звали нового знакомого, приходил уже девять дней. Приносил всякие вкусности, вино, сигареты. Танечку это устраивало, родители, уезжая, оставили ей очень скромную сумму и просили быть экономной. "Маман" звонила уже два раза, давая практические советы, как варить геркулесовую кашу и, умоляя "учиться, учиться и учиться", как завещал развенчанный вождь. Зная, что Славик в Финляндии, Танечка не боялась его встретить, хотя зря по улицам не болталась. Утром она долго спала, потом звонила однокурсницам, узнать как там дела в "Alma mater". Один раз, правда, была на консультации.

Эрземан ее забавлял, смешил своим акцентом, ревностью: " Если узнаю, что кто - то есть у тебя - зарэжу!", баловал ее как маленькую шоколадками.

Это была десятая ночь без родителей. После пылких объятий, где - то в двенадцатом часу, утомленные любовники захотели есть и пить. Танечка включила свет и решила приготовить что - нибудь на скорую руку из продуктов, принесенных Эрземаном. Она так и дефилировала, в чем мама родила из кухни в гостиную, где Эрик, в костюме Адама развалился на диване и включил телевизор.

В это время раздался звонок в дверь.

- Кто это? Твой любовник? - Эрземан вскочил, пытаясь пойти открыть дверь.

- Ш-ш-ш, - Танечка натянула коротенький халатик и тихо подошла к двери.

- Открывай! - кричал Эрземан.

- Замолчи, - зло прошипела она. - Кто там?

Ей не сразу ответили, потом тихо и хрипло:

- Соседи. У вас есть что-нибудь от сердца?

- Валидол.

- Давайте!

Танечка быстро побежала в ванную, достала из аптечки валидол и открыла дверь. На пороге стоял Славик. Он был бледен. Танечка так растерялась, что протянула ему валидол. Он не взял, молча стоял и смотрел на нее.

- Ты что? Ты уже приехал? А я вернулась раньше. Ты иди, иди, я завтра позвоню тебе, а то у меня девчонки, - лепетала она, надеясь, что эта "обезьяна" не вылезет из гостиной.

Но недаром говорят, что негативные мысли рождают негативные ситуации.

- Кого там черт принес? - раздалось из гостиной. - Гони всех, я есть хочу, - и в дверном поеме появился абсолютно голый, чудовищно волосатый любовник.

Славик только коротко взглянул на него, он смотрел только на нее. Внешне он казался почти спокойным.

- Слава, я тебе все объясню...

Замок щелкнул так громко, что она вздрогнула. Ушел.

Танечка медленно опустилась на стул в прихожей. Эрик все еще стоял в дверях гостиной.

- Это кто? Зачем так сидишь? Это любовник твой? Спишь с ним, да? Скажи, да?

- Пошел вон! Слышишь! Пошел вон, свинья!

Сказала и испугалась. Думала, что он ударит ее. Но странно он быстро собрался и ушел, процедив в дверях:

- Шлюха!

Два часа металась Танечка по квартире, дважды пыталась позвонить, но телефон в квартире Соболевых не отвечал. Под утро она, наконец, уснула. Уже засыпая, подумала: "Куда он денется, тютя несчастная, а я, как Скарлет, что-нибудь придумаю завтра".

"Завтра" принесло одни неприятности: позвонили из деканата и объяснили популярно, что если она Татьяна Андреевна Минкина, в течение трех дней не сдаст хвосты, то приказ об отчислении не заставит себя ждать.

Танечка заметалась, она бегала по институту и отлавливала нужных преподавателей. Одному, размазывая по лицу тушь, рассказывала какое у них горе в семье, другому, надрывно кашляя, изображала собственное нездоровье. За зачет "одной корове" отнесла жутко дорогую туалетную воду, которую подарил ей Славик. Туалетной воды было жалко, но нужно было решить все с задолженностями. "А вода... Что ж, Славик подарит другую", - она все - таки надеялась, что он вернется.

Но прошла неделя, прошла вторая. Славик не звонил и не приходил. Она сама позвонила ему, но никто не брал трубку. Танечка не выдержала и поехала к нему домой. Ей никто не открыл. Все это ей очень не нравилось. Деньги, оставленные матерью, давно кончились, и Танечка уже несколько дней занимала по 30 - 50 рублей у девчонок в группе.

И тогда она решилась...

У бабушки в шкафу была спрятана старинная резная шкатулка. Когда - то давно, когда Танечка была маленькая, бабушка показывала ей свои сокровища, даже давала потрогать. Танечка нанизывала золотые колечки на свои тоненькие детские пальчики, они были ей велики и звенели как колокольчики, там была брошь с бриллиантами, которая напоминала ей люстру в театре, запонки изумительной красоты с сапфирами. И бабушка говорила, поглаживая Танечку по головке:

- Это все тебе, все твое будет.

Когда Танечка выросла и превратилась в то, чем она стала, в очередной период безденежья, когда она безумно хотела дубленку, а денег не было, Танечка вспомнила о драгоценностях. И не просто вспомнила, а предложила:

- Слушай, ба, нужно продать твои цацки, вот и будут деньги.

Бабушка отчаянно замахала руками, начала что - то говорить о своих предках, о прадеде, который был предводителем дворянства в Калуге, о прабабке, которая была такой красавицей, что из - за нее стрелялись молодые офицеры, что это память...

Таня ее почти не слушала. Больше всего ее удивила "маман", которая слова "против" Танечке не смела сказать. Какая - то незнакомая твердость появилась в ней, когда она сказала, как отрезала:

- Нет, никогда! И вообще забудь о них!

Но Танечка не забыла, более того, она посчитала, что положение у нее отчаянное, она "на мели", драгоценности, бабка говорила, все равно будут ее, так что если произвести там небольшую ревизию - все будет просто отлично. Сказано - сделано. На следующий день Танечка сдала в скупку брошь и получила за нее достаточно большие деньги - тринадцать тысяч. Она, конечно, понимала, что ее надули, но... Во - первых, срочно нужна была "капуста", а во - вторых, утешала мысль, что там, у бабки в шкатулке, осталось кое - что еще.

Позвонила "маман", сообщив, что они с бабушкой вынуждены остаться до сорока дней, так как какие - то дальние родственники давно почившего Павла Александровича, мужа покойной бабы Серафимы "косятся". Еще скажут, что наследнички явились, а "сороковины" по - человечески отвести не хотят. Вот все сделаем, как надо, и приедем. А папа останется на полгода, пока уже в наследование не вступят, так как все разграбят, растащат, а то еще и сожгут - ты уж потерпи, доченька, торопилась "маман", разрываясь от двойственности желаний: с одной стороны - рассказать как можно больше, с другой - привычка экономить во всем, заставляла "маман" вдруг неожиданно обрывать одну фразу и, не закончив, начинать говорить о другом. Танечка только слушала, изредка вставляя:

- Да, хорошо, - или, - все поняла, да, учусь. Да, всем привет, - едва сдерживаясь, чтобы не бросить трубку.

Деньги разошлись неожиданно быстро. Три тысячи отдала за диплом, за шесть купила себе в бутике потрясающий костюмчик, полторы тысячи туфли, а остальное... Так, косметика, мелочи разные. Да ведь и есть - пить надо. И хотя Танечка понимала, что этот месяц пронесется быстро, все - таки звонок "маман" грянул, как гром среди ясного неба.

- Танечка, мы двадцать первого приезжаем! Слышишь, двадцать первого, во вторник!

Не то, чтобы чувство вины, а так, легкая тревога, холодком шевельнулась где - то внутри.

- Что ты кричишь? Я не глухая! Во вторник, так во вторник. К сожалению, я буду в институте, и встретить вас не смогу.

Делать в институте было нечего, но Танечка не особенно радовалась приезду "маман" и, особенно, бабушки и не торопилась встретиться с ними. Целый день проболталась по магазинам, побродила по улице, где жил Славик, но, увы. Нужно было возвращаться домой.

Танечке не повезло. То ли "маман" не достала билетов на более ранний поезд, то ли что - то задержало их в пути, но в квартиру они вошли почти вместе. Танечка холодно поздоровалась, не вытерпев бурных проявлений чувств "маман", отстранилась, бабушке только кивнула и ушла в свою комнату.

Пока мылись с дороги, ужинали (она есть отказалась) прошло больше часа. Почти успокоившись: "Неужели пронесло!", Танечка вздрогнула от криков, хлопанья дверьми и беготни.

- Таня! Таня! Иди сюда! - кричала Ида Давыдовна.

Запахло корвалолом, из бабушкиной комнаты слышались вскрики и громкий плач. Танечка вошла. Бабушка держала в руках открытую шкатулку и хрипло вскрикивала.

- Украли! Украли! Господи! Кто же это? Кто? Кто?

И "маман" вторила ей.

- Какое несчастье! Мама успокойся! Выпей лекарство. Таня, что же ты молчишь? Нас ограбили! Унесли что - нибудь еще?

Танечка молчала. Она подняла глаза и увидела, что бабушка смотрит на нее в упор, не отрываясь, потом, отведя руку Иды Давыдовны с корвалолом, тихим хриплым шепотом произнесла:

- Это ты... Я так и знала... Господи... так хотела сохранить... Мама моя просила... В войну не все на хлеб променяли, что - то осталось... Хотела внученьке..., - и вдруг закричала. - Ведь это ты, ты... Украла! Ты... Бесстыжая! Ничего святого у тебя нет! Ты... ты...

- Заткнись! - Танечка решила, что лучший вид обороны - нападение. - Разоралась! Подумаешь! Святое! Побрякушки сраные! Ты забыла, что все это мне обещала? Да, взяла! Тебе все равно сдыхать пора, а ты...

Бабушка вдруг побелела и начала заваливаться на бок. Глаза у нее потускнели, рот открылся, оттуда тонкой нитью потекла слюна. "Маман" бросилась поднимать бабушку.

- Мама! Мамочка! А ты, ты вон отсюда! Негодяйка, дрянь!

Пока она звонила в "скорую", Танечка быстро "слилась" из дома. Пойти было некуда. Часа два послонялась около подъезда, но быстро стемнело, черные арки дворов навевали жуткие потусторонние мысли, да и на улице исчезли прохожие, а откуда - то стали выползать сомнительные личности, похожие на вурдалаков. Танечка поднялась на последний этаж, села на ступеньку и, молясь про себя, что бы вдруг не вышли из какой - нибудь квартиры поздние гости или кто - нибудь не пошел выгуливать собаку, притаилась там до рассвета. Утром, не заходя домой, отправилась в институт. Неумытая, не накрашенная, взъерошенная. На вопросы однокурсников отвечала, что у них заболела бабушка, очень тяжелая, при смерти, что она не сомкнула глаз.

Все, конечно, сочувствовали. Алка Журавченко спросила:

- У тебя может денег нет? Возьми хоть сотню. Больше нет.

Деньги Танечка взяла. Поела. Кое - как привела себя в порядок в институтском туалете. Потом опять долго болталась по городу. Но перспектива провести еще одну ночь на лестнице вызывала отвращение. Танечка любила комфорт: теплую ванну с экстрактами трав, свою постельку и домашний ужин, заботливо приготовленный умелыми ручками "маман". Где - то в десятом часу вечера Танечка вошла в квартиру и поморщилась: "Боже мой! Сутки пролетели всего, как бабушку шандарахнуло, а запах, этот отвратительный больничный запах, как будто здесь годами лежали тяжелобольные".

Ида Давыдовна, серая, с черными кругами под глазами, вышла ей на встречу.

- Где ты была? Господи! У тебя сердце есть? Я всю ночь глаз не сомкнула. Дважды "скорую" вызывала. У бабушки инсульт. Правая сторона парализована. Врачи сказали, что надежды нет.

Увидев, даже скорее поняв, что Танечка ее не слушает, Ида Давыдовна тихо заплакала, размазывая ладонью слезы по лицу.

- Как же ты могла? Зачем ты взяла? Ты что, позвонить не могла, у меня ведь было немножко, я бы прислала... или у Славика заняла ...

Напоминание о Славике вывело Танечку из себя.

- Ты что хочешь, чтобы я ушла и вообще не приходила? Мне что, вещи собрать?

"Маман" вздрогнула, замолчала, посмотрела на Танечку так, будто впервые видела ее и, как - то по - старчески, шмыгая тапками, ушла в бабушкину комнату, где она поставила себе раскладушку.

Танечка поужинала, приняла ванну и подумала о том, что сложившаяся ситуация ей пошла даже на пользу: ведь теперь две комнаты вы полном ее распоряжении.

Через неделю она защитила диплом, который ей написали за три тысячи, благополучно сдала ГОСы. После вручения все решили отправиться в кафе. Денег у Танечки не было ни копейки. И хотя, если честно признаться, никого она из однокурсников не любила, ни с кем не дружила и даже презирала их слегка за их старание, за пятерки, за какие - то глупые стремления и мечты, но в кафе пойти хотелось. Хотя бы по тому, что зеленый костюмчик купленный в бутике был еще не "обкатан". И вот, в минуту, когда Танечка разрабатывала стратегический план, где найти деньги, в комнату тихо постучалась "маман".

- А ты что, не идешь на выпускной?

- Нет, не иду.

- Почему?

- Ну что тебе надо? Оставь меня. Я не иду, потому, что нет денег.

- Вот, возьми.

И "маман" вытащив руку из кармана передника, протянула ей пятьсот рублей.

Танечка сто раз проклинала себя за то, что пошла на этот дурацкий вечер. Единственное, что утешало, это то, что она, конечно, была эффектнее всех. Как - то получилось, что вся группа была вместе, а она сама по себе. Ее и так не слишком любили за высокомерие, за лень, в последний год она вообще редко появлялась на лекциях и о ней просто забыли. Все веселились, вспоминали что - то смешное, хохотали до упаду, обнимались, фотографировались, а она ..., она просто напилась как свинья. Ее посадили в такси и Лолка Аскенадзе, самая добрая в группе, вызвалась отвезти ее домой.

И все.

Месяц она посидела дома, предаваясь оправданной лени. "А что? Она пять лет трудилась. Теперь имеет право отдохнуть".

"Маман" самоотверженно ухаживала за бабушкой. Та, почти не ела, не говорила, только мычала и могла сделать движение головой. Когда Танечка однажды вошла в комнату, бабушка сделала невероятное усилие и отвернулась к стене. В комнате пахло лекарствами, мочой. Больше Танечка не заходила. Через месяц - через родителей мальчика, который когда - то приходил заниматься к "маман", Танечка устроилась на работу и начала подумывать если не о спутнике жизни, то, по крайней мере, постоянном партнере, желательно спонсоре. Но абсолютно никаких вариантов не было. На работе одни бабы - вечные разговоры про памперсы, детское питание, про ветрянку: "Тфу! Мерзость!". Молодых людей, и, даже не очень, днем с огнем было не сыскать. Подруг у Танечки не имелось. На работе она с мукой отсиживала положенные часы. Домой, в эту богадельню, идти не спешила.

Снова начала душить злоба. Откуда - то просачивались слухи: " Ленка Магельницкая вышла замуж за моряка дальнего плавания. Видела ее один раз. Слегка беременная, но одета...!" - Танечка едва не заболела по настоящему. - "Алка Журавченко, которая умело, как капитан судно среди рифов, вела к браку своего Боречку Бэнса, благополучно завершила задуманное, и теперь она Алла Сергеевна Бэнс. Господи! Лариска Самсонова - красавица и королева, которая каталась на горных лыжах, прыгала с парашютом, каждое лето ездила с экспедицией на Саяны и, казалось бы, совсем не помышляла о браке, вдруг влюбилась и вышла замуж. Элка так та хоть была замужем, Ирка, с ее то подбородком, успела выйти замуж, родить девочку и развестись, а она... Куда только эти мужики смотрят?!". Танечка все чаще застывала у зеркала: "Неужели три года пролетело с того выпускного?".

Опять и опять звонила Славику - никто не отвечал. Потом все - таки решилась - поехала. Ей открыла тетка, толстая и добродушная.

- Да ты что, девушка, мы тут уж, почитай три года живем. Бывшие хозяева? Нет, не скажу. Она вроде замуж вышла за военного и уехала куда - то, то ли на Урал, то ли в Сибирь, а сын... Нет, не знаю, врать не буду.

Еще пролетел год и, однажды, около "Детского мира" Танечка буквально наткнулась на Славика. Он вез близнецов в двухместной коляске. Им было уже около года, они сидели в одинаковых шапочках и пальтишках такие хорошенькие, такие одинаковые и такие забавные этой своей одинаковостью. Славик увидел ее и кивнул ей приветливо. Кивнул и прошел мимо. Она села в скверике на скамейку и закурила. Сердце тукало со страшной силой. Славик... , единственный в мире человек, которого она ... нет, не любила, ей это вообще не дано, но ей рядом с ним было уютно, комфортно, надежно. Ведь он то любил ее, а ушел, не оглянувшись. И было бы не так обидно, если бы сейчас он смутился, вздрогнул, побледнел. Ничего подобного. Спокоен и счастлив. Кто - то из одноклассников говорил, что его жена архитектурный окончила, и он, там же, на заочном учится.

Еще прошел год..., и еще...

Танечка начала нервничать. После того, как она случайно на пляже, у Петропавловки, познакомилась с двумя мужиками, и они пригласили ее за город, на пикник, где она, по обыкновению, напилась и переспала, кажется, с обоими, а потом долго лечилась у венеролога, Танечка случайных связей избегала, а не случайных никто не предлагал.

Она стала покупать газеты с рубрикой "Знакомства". Как - то решилась позвонить по одному телефону. Ей развязно ответили:

- Опоздала, кисуля. Оставь телефончик. Эта телка мне надоест, я тебя найду.

По второму телефону мужик ответил, что женат, ищет партнершу для интимных связей на ее жилплощади.

Танечка утешалась, только если выпивала бутылку вина. Сначала изредка и дома, потом дома каждый день, а через год она приносила вино в сумочке на работу. Прятала бутылку в столе и, поскольку у нее был собственный "закуток", то и отхлебывала по глоточку в течение дня.

Самое интересное, что бабушка, которой врачи обещали полгода жизни, жила уже вот шесть лет. Она так высохла, что Танечке, когда она иногда проходила мимо бабушкиной комнаты, казалось, что бабушкина кровать пуста. И только тяжелый удушливый запах подтверждал, что она еще там, что она жива. "Маман" превратилась в старуху, она перестала следить за собой, седые, давно не стриженые волосы, заправляла под косынку, ходила в каком - то неряшливом халате, выходила только в магазин или в аптеку. Отец, на удивление всем, превратился в "косимовского помещика". Документы на наследство оформили, теперь дом с садом принадлежал Минкиным, но Андрей Ефимович домой вернуться не захотел. Больная парализованная теща, замотанная, съежившая жена, вечно раздраженная дочь. А он там поздоровел, помолодел даже. И Иды Давыдовна как - то грустно сказала, что у него там, наверное, есть женщина. Однажды "маман" решила съездить к нему на недельку, попросила Танечку поухаживать за бабушкой. Танечка наотрез отказалась и Ида Давыдовна продолжала шмыгать тапками по квартире, раздражая Танечку своей бестолковостью и суетой.

Отец наезжал два раза в год, летом привозил яблоки, сливу вишню, помидоры, а зимой варенье, "зимние" салаты и маринованные грибы. Все это было практически не нужно, есть все это было некому. Бабушка съедала в день чайную ложку бульона и пол яйца. "Маман"... Танечка затруднялась сказать - ела ли "маман" вообще, а сама Танечка предпочитала зайти в "Макдональдс" и съесть гамбургер или чисбургер, ну уж, в крайнем случае, шаверму на улице.

Как - то встретила Юльку Филипповскую. Юлька, серая мышка из какой - то неблагополучной, вроде бы пьющей семьи, которая все пять лет отходила в обносках из гуманитарки, оказывается жила в гражданском браке с парнем. Но самое главное, что Юлька поведала о том, что Ленка Магельницкая бросила своего бравого моряка и вышла замуж за американца. Живет теперь в Калифорнии, муж, как будто, миллионер, а в Ленке и в ее трехлетнем сынишке от первого брака, души не чает.

В этот день Танечка напилась вдребезги. Она орала на "маман", что бы они вместе с бабкой убирались в Косимов, что они калечат ей жизнь, что она никого не может привести в этот "хоспис". Прооралась и, почти успокоившись, услышала, как Ида Давыдовна на кухне, захлебываясь от слез, бормочет:

- Чудовище, чудовище, всех погубила, бабушку убила, нас с отцом разлучила, сто же ей еще надо?! Я и умереть не могу, пока мама жива.

Танечка хотела продолжить скандал, но неожиданно упала на диван и заплакала злыми слезами.

На следующий день Танечка решила начать новую жизнь. Она позвонила с работы в Международное брачное агентство. Ей объяснили, что нужно перевести 400 рублей на счет агентства. Номер счета был любезно продиктован, следовало придти, заполнить анкету и принести фотографию. С этого дня жизнь Танечки действительно изменилась. У нее появилась цель. Танечка решила, во что бы то ни стало выйти замуж за иностранца. Она даже пить меньше стала, тщательно следила за кожей, и даже сотрудницы, постоянно раздражавшие ее рассказами о сопливых отпрысках или рецептами печеночных тортов и рыбного заливного, заметили, что она похорошела.

"Конечно, Америка - это был бы идеальный вариант. Уехать за океан, забыть весь этот кошмар: бабушку с застывшим взглядом и слюнявым ртом, "маман", шмыгающую стоптанными тапками, отца, который нашел способ самоустраниться, а главное все это стадо овец и баранов: Алку, Эльку, Юльку, Ларку, Игоря и, конечно, Славика. Ха - ха! Как они будут ей завидовать, как будут пресмыкаться, напоминая, что они знакомы! Это сейчас она никому не нужна!".

Но... американских вариантов не было. Было несколько европейских. Чаще всего себя предлагали женихи из Германии. Танечка учила в школе и в институте английский. Не то, чтобы она его хорошо знала, но со словарем что - нибудь бы сочинила. А немецкий... Вот уж поистине... Nicht ferstain ...

Опять выручили давние знакомые "маман". Бабушка одного из давних учеников Иды Давыдовны была преподавателем немецкого языка и даже сейчас, несмотря на преклонный возраст, занималась с двоечниками, делала контрольные заочникам, переводила сопроводительные документы полуграмотным "новым русским". Она согласилась научить Танечку азам, т.е. чуть - чуть овладеть разговорным языком. Но Танечке следовало научиться еще и правописанию. Иначе, как же она напишет нежное послание своему "пылкому Верберу".

Итак, владелец магазина из небольшого немецкого городка сообщал, что ищет себе жену, обладающую достоинствами, которыми, несомненно, была наделена Танечка. И в маленький немецкий городок полетело письмо с предложением дружбы от скромной, интеллигентной, образованной русской девушки.

Танечка теперь почти не пила, изредка пиво, ходила, высоко подняв голову, и с нетерпением поглядывая на окружающих: "Мыши, что они понимают, пусть роются в дерьме. Танечку ждет иная жизнь!".

Она перестала орать на "маман", изредка выносила мусор, а однажды, получив зарплату, купила упаковку памперсов для взрослых - бабушке.

- Попробуй, говорят это удобно!

В другой раз она купила краску для волос. И на удивление, ловко и аккуратно подстригла и покрасила Иду Давыдовну. Маман почти со страхом смотрела на Танечку, не зная, что и думать.

А через неделю Танечка предложила:

- Попробуй переговорить с Анной Васильевной из восемнадцатой. Она могла бы поухаживать за бабушкой, а ты съезди к отцу на неделю.

Анна Васильевна, у которой была маленькая пенсия, согласилась, на удивление, легко и, получив от Иды Давыдовны инструкции, осталась на хозяйстве, а маман, с новой прической, и в Танечкиной модной блузке, которая той стала мала, упорхнула в Косимов.

Анна Васильевна выполняла свои обязанности идеально. Она приходила к восьми, когда Танечка уходила на работу и уходила домой только на ночь, где - то после девяти. Она даже ввела некоторые новшества. Например, закутав потеплей бабушку, открывала форточку надолго, и Танечке казалось, что в квартире уже не так чувствуется запах тлена.

Накануне приезда маман, из Германии пришло письмо. Дрожащими пальцами Танечка надорвала конверт: оттуда выпало уведомление. Даже мизерных Танечкиных знаний оказалось достаточно, чтобы понять, о чем идет речь. Фройляйн Минкину Татьяну уведомляли, что в городке, куда она отправила свое письмо, указанная улица не существует вообще.

Танечка вспыхнула от обиды и унижения: "Ага, значит фрицы тоже любят прикалываться". Она готова была заплакать, но не заплакала. Бутылка вина, за которой она сбегала в магазин, прибавила ей оптимизма. "Еще не вечер, - твердила она, - это только начало, я все равно добьюсь своего".

А за испорченное настроение с лихвой отыгралась на маман, когда та, на следующий день, веселая, счастливая, помолодевшая на 10 лет, явилась домой и, одарив Анну Васильевну деньгами и гостинцами, начала рассказывать, как отец был рад ее приезду, как был заботлив и внимателен, как просил ее переехать к нему насовсем, определив бабушку в инвалидный дом, где ее можно будет навещать.

- Но я, - щебетала Ида Давыдовна, - конечно, отказалась, убедила его, что маме недолго осталось, пусть она последние дни побудет среди близких.

Танечку просто разрывало изнутри от сознания, что кто - то хоть немножко счастлив, когда ей плохо.

- Ха! Наивность, граничащая с глупостью! Папочка ей обрадовался! Как бы не так! Небось, дрожал, как осиновый листок, что ты где - нибудь бюстгальтер обнаружишь, или вообще его пассия явиться.

Маман будто налетев на препятствие, споткнулась на каком - то слове, замолчала и, скорбно поджав губы, отправилась в бабушкину комнату, на удивление, не шмыгая тапками, а ступая легко, как много лет назад.

Танечка больше не трогала "маман", снисходительно прислушиваясь к участившимся телефонным разговорам. Обычно, экономная до патологии, Ида Давыдовна стала звонить в Косимов два раза в неделю.

- Да, хорошо, конечно, помню (смех).

- Да, я тоже скучаю, Андрюшенька!

Танечка болезненно морщилась. "Кажется, родители впадают в маразм... Андрюшенька!". Но у нее были свои дела. Как назло ничего стоящего не было. Был претендент из Африки, но, посмотрев на фотографию, Танечка отвергла его сразу. Был болгарин из сельской местности. "Еще не хватало, заставит перцы выращивать".

И вдруг... Похоже, что это было что - то стоящее. Бизнесмен из Германии. Опять Германия, но на этот раз все проверили через компьютер. Фридрих Морун. "Какая странная не немецкая фамилия. Да какая разница!",- Танечка села сочинять по-немецки письмо.

"Уважаемый господин Морун! Прошу простить меня за ошибки. Я еще очень плохо пишу и говорю по-немецки. Моя прабабушка была немка. И поэтому в нашей семье до сих пор сохраняют интерес к культуре и обычаям вашего народа. Я буду вам чрезвычайно признательна, если вы расскажете мне о городе, в котором живете, его истории, памятниках... Я буду с нетерпением ждать вашего письма и с удовольствием отвечу на все ваши вопросы".

Ответ, на удивление, пришел быстро. На компьютере по-немецки было напечатано: "Фр. Татьяна! Срочно вышлите вашу фотографию. Надеюсь продолжить наше знакомство. Ф.М.".

А внизу безобразным подчерком было подписано по-русски: "Ни мучийся, можиш писать парусски".

Танечка была слегка озадачена. Конечно, если верить замечательному русскому классику, что "краткость - сестра таланта", то лаконизм считался всегда общепризнанным достоинством, но это было уж сверх всякой меры. И эта приписка... Она была не похожа на то, как говорят и пишут иностранцы, а походила, скорее всего, на "шедевр" классического русского двоечника.

Танечка отправила фотографию и несколько любезных сопроводительных фраз. Нельзя же было просто послать фото. Это как - то очень напоминало рынок. Фотография... еще ценник подклеить... Еще быстрее пришло письмо, в котором на глянцевой бумаге было напечатано: "Фр. Татьяна, сообщаю вам мой домашний телефон". А внизу опять приписка: "Писать ненавижу, сабщи свой телефон, лутьше мабильный".

Танечке не с кем было поделиться своими сомнениями. Подруг она и раньше не имела, а советоваться с маман: "Не хватало еще, и так, зла не хватает, наблюдать за этим "сексом по телефону": Андрюша, ты как спал? Андрюша, ты больше не потеешь? Не забывай привязывать лопух к колену! Тьфу!".

Танечка получила еще пару писем. В одном вместо письма был вложен путеводитель по городку, с перечислением всех достопримечательностей, затем последовало несколько звонков. К ее великому изумлению Фридрих совершенно чисто говорил по-русски, с легким "хохлацким" акцентом, а потом Танечка получила ценное письмо с официальным приглашением госпожи Татьяны Минкиной к ее жениху Фридриху Морун, и были вложены билеты для поездки в Германию и приписка: "Белеты туда и абратно".

Наконец - то! Наконец _ то! Удовлетворенно выстукивали молоточки. Естественно пришлось посвятить маман. Та засуетилась.

- Таня! Тебе же приданое надо! Ну не приданое, но все равно - красивые вещи, белье, да, наверное, нужно сделать дорогой подарок Фридриху. В Европе так принято.

Как уж удалось маман вытащить шкатулку из - под бабушкиной подушки, но она это сделала. Продала колечко, а дивные запонки положила в красивую коробочку, чтобы подарить будущему зятю. Танечка показала вызов и билеты своей заведующей и тут же получила отпуск, отпускные и целый ворох пожеланий и наставлений.

Вещи были собраны, такси заказано, Танечка бестолково толкалась по гостиной, не зная, то ли броситься маман на шею и зарыдать, то ли, наоборот, своей холодностью остановить потоки слез, готовые вылиться из глаз Иды Давыдовны.

Из бабушкиной спальни донесся стон. Это теперь стало такой редкостью. Бабушка была совсем плоха, почти ничего не ела, не пила, даже обычная чашка бульона разливалась по сорочке и наволочке.

Маман вдруг крепко взяла Танечку за руку своей худенькой ручонкой.

- Пойдем к ней. Это она тебя зовет. Она ведь только не говорит, а все слышит. Она ведь понимает, что ты уезжаешь, проститься хочет. Иди, иди, попроси у нее прощения.

Танечка попробовала вырвать руку, но маман держала крепко. Так вместе они вошли в бабушкину комнату. Танечке показалось, что и запах там не такой удушливый. Чуть - чуть лекарствами пахнет, травами и все. Ида Давыдовна подвела дочь к кровати и дернула Танечку вниз так сильно, что она едва не упала.

- Ты что?

- На колени, на колени встань, прощения проси.

- Танечке как - то странно было обращаться к тому, чего не было. Бабушки не было давно, а то, что лежало в кровати, было чем - то бесплотным, нереальным. Но она все - таки проговорила тихо:

- Прости, бабушка.

Тихий вздох раздался ей в ответ, а может ей показалось, послышалось....

- Простила, простила, значит, все будет хорошо. Ну, иди, с Богом, я буду молиться за тебя.

Дверь захлопнулась. Ида Давыдовна, с мокрым от слез лицом, осталась дома, а Танечка в лифте стала спускаться навстречу своему счастью.

Все формальности закончились быстро, и вот уже поезд торопливо отсчитывает километры. Танечкиной попутчицей оказалась молодая женщина, может быть такая же, как она, может быть чуть моложе. Высокая, крепко сбитая, ярко накрашенная, она показалась грубой и вульгарной и у Танечки мелькнула мысль: "Вот, Бог, послал попутчицу, типичная "челночница". Ну, что же делать, потерплю. Не портить же себе настроение из - за такой ерунды. Один день как - нибудь переживу". Она сидела неприступная, холодная, небрежно листая журнал.

Но попутчицу Танечкина холодность не испугала. Она, видимо, всего повидала в своей беспокойной жизни.

- Привет, давай знакомиться. Я Люда...

Танечка была вынуждена назвать свое имя и снова закрылась журналом.

- Да брось ты журналишко свой, в метро не начиталась? Давай-ка, поедим и шнапсу по чуть - чуть.

Танечка поморщилась.

- Я не пью.

- Так и я не пью. А это так, за знакомство и за удачу, которая нас ждет в Великой Германии.

На столике появился привычный набор русского пассажира: кура отварная, колбаса твердого копчения, вафли, яблоки и крошечная бутылочка коньяка.

- Ты то куда едешь? В гости или туристка?

Танечке не хотелось делиться своей радостью, с какой - то чужой грубой бабой, и она ответила:

- В гости.

Люда не стала расспрашивать о подробностях, но в разговоре выяснилось, что едут они почти в одно и то же место. От городка, куда ехала Танечка, до того же маленького городка, где живет Люда, два часа езды на автомобиле.

- У меня тачка старенькая, правда, но все равно - четыре колеса, не две ноги. Так я как - то там была в этом твоем Биттерфельде.

Люда была разговорчива, и хотя Танечка убеждала себя, что ей это знакомство, и эта болтовня ни к чему, но все равно невольно, с интересом прислушивалась к тому, что та говорит. Ведь Людмила уже семь лет жила в Германии.

- Видишь, я с парнем жила с одним, он немец, но наш, русский, а потом, когда его предки и все их сородичи повалили в ......, то и он тоже поехал. Ну, и понятно, я с ним. Брак зарегистрировали, я Никиту родила, четыре года ему.

Попутчица прервалась, полезла куда - то в глубины одной из своих необъятных сумок и достала фотографию миленького светловолосого малыша с плюшевым слоном.

Танечка вежливо улыбнулась, посмотрев фото, но это, оказывается, был не конец рассказа.

- А потом Рудика моего с наркотиками поймали. Здесь законы строгие. Никакие деньги не помогли. Сидит теперь, желанный. Паразит несчастный! А я что? Никитку кормить надо, вот и мотаюсь со шмотками в Россию - матушку! Недаром нас челночниками зовут. Туда - сюда, туда - сюда.

Принесли чай с лимоном. В поезде было чисто, пахло свежестью. Люда убрала со стола, легла и уснула сразу, как - то смешно посвистывая носом. А Танечка почти не спала, она все представляла свою встречу с Фридрихом. Встала, стараясь не шуметь, достала сумку с косметикой, наложила на лицо какой - то чудодейственный ночной крем.

Утро было хмурым, и это действовало на настроение. Люда уже не была такой разговорчивой, а стала задумчивой и озабоченной и только уже перед расставанием сказала:

- Давай-ка, я тебе свой телефон дам, вдруг пригодиться.

И написала ей, взяв со стола салфетку, номер своего телефона. Танечка понимала, что должна была в ответ дать свой, но она подумала, что совсем не обязана давать его кому попало. Взяв салфетку с телефоном, небрежно сунула ее в задний карман джинсов.

Фридрих встречал Танечку с огромным букетом. Выглядел он так, как обычно выглядят русские "бычары". Очень невысокий, Танечка на шпильках была значительно выше, коротко стриженный, с узким лбом и выдающейся челюстью, он, конечно, был далеко не красавец. Ну, да ладно, не это главное. Пока ехали (машина у жениха была тоже не ахти, какое - то подбитое, поцарапанное чудище) Танечка пыталась выяснить какой же бизнес у претендента на руку и сердце. Он ответил, что у него маленькая фабрика галантерейных изделий. Дает она скромный, но стабильный доход. Он дергался, нервно похохатывал, дважды проводил по ее щеке робкой ладонью.

Все это Танечку смущало и даже раздражало. Когда он остановил машину у какого - то магазинчика и вышел купить "чего - нибудь пожрать", Танечка брезгливо вытерла лицо платком.

- Где ты научился, так хорошо говорить по-русски? - спросила она, когда он вернулся.

- Так я из Барановичей, а это у нас бизнес с "ганцами" общий, так я уже давно здесь осел.

- А почему Фридрих?

- Так у меня дед был коммунист долбанный, он меня в честь Фридриха Энгельса назвал.

Проехали несколько красивых, нарядных улиц, стали попадаться серые стандартные коробки. "Прямо как у нас", - подумала Танечка. Машина остановилась у подъезда.

- Прошу, пани, - Фридрих открыл дверцу с ее стороны.

Танечка с цветами, а ее спутник с сумкой, стали подниматься по лестнице.

Квартира казалась абсолютно нежилой. Почти пустая кухня: стол, два стула, газовая плита, минимум посуды на подоконнике. И такая же полупустая комната: железная кровать (где - то Танечка видела такую в детстве, на даче, у хозяйки была такая же), стол, два стула.

Фридрих выложил на стол в кухне яйца, кусок сыра, несколько бутылок вина.

- Эй, - крикнул он Танечке, - давай-ка, ставь воду, свари яйца.

Танечка недовольно поморщилась, она ждала, конечно, не такого приема, к тому же, была уверена, что бизнесмен должен иметь экономку, домоправительницу или, хотя бы, приходящую прислугу.

Общими усилиями они приготовили ужин. Фридрих пил много, ел неопрятно, вытирая рот ладонью. Танечка так нервничала, что тоже изрядно выпила

Фридрих опять стал нервно и глуповато хихикать. Она предложила убрать со стола.

- Подождет. Завтра уберешь. У нас с тобой еще уйма времени, - он стал щипать ее за грудь, за ягодицы, щипать так больно, что она даже вскрикнула несколько раз.

- Кричи, кричи, я это как раз люблю, - бормотал он и стал теснить ее к кровати.

- Боже мой, подожди, мы даже не поговорили, как следует.

- Еще поговорим... Потом...

Он стал срывать с нее одежду. Сломал молнию на джинсах, с блузки сыпались оторванные пуговки. А белье? Видела бы бедная маман, что он сделал с дорогим красивым бельем, купленным по ее настоянию. В мгновение ока вся эта красота из нежных кружев превратилась в жалкие обрывки.

Да, Танечка не была девственницей, да, у нее была немало связей, но то, что проделывал с ней этот маньяк, а иначе его не назовешь, было просто ужасно. Он рычал, кусал ее до крови, выкручивал ей руки, когда она заплакала, несколько раз наотмашь ударил по лицу. Она прикусила язык, и рот наполнился кровью, Танечка выплюнула ее на пол, он же, увидев ее окровавленный рот, впился в него губами, зубами.

Это совсем не напоминало поцелуй. Озверевшее животное, почуяв вкус и запах крови, терзало свою жертву. Пытки продолжались всю ночь, он ни на минуту не оставлял ее, и только под утро, столкнул с кровати на пол.

- Иди, помойся и сиди тихо, мне надо поспать хотя бы два часа.

Пока она была в ванной, смывая с себя кровь, пот, сперму, осматривая в маленькое тусклое зеркало свои ссадины, укусы, синяки, ей было слышно, как он повозился слегка, и стало тихо. Она тянула время, боялись выйти, но все равно выходить надо было. А выйдя, закусила опухшую губу, чтобы не вскрикнуть. Ее дорожная сумка с вещами и маленькая сумочка с деньгами и документами исчезли. Стараясь ступать как можно тише, Танечка обошла всю квартиру. Какое - то странное запустение царило в ней. Ржавые подтеки на раковине, тусклые, похоже, никогда не мытые, окна, стершаяся краска на полу, паутина по углам. "Бомжатник какой - то", подумала Танечка. А в ванной... Ни губок, ни мочалок, ни гелей или шампуней. Кусок мыла, только что распечатанный, даже без мыльницы, на краю раковины, дешевая паста и одна зубная щетка. Но Танечку все это мало интересовало. Она искала свои вещи, но их не было. "Странно, ведь он никуда не уходил". Танечка подергала дверь, та была закрыта, ключа, разумеется, не было. Она захотела посмотреть в карманах его брюк, но только притронулась к ним, как ее мучитель завозился, закашлял, и она отпрянула в ужасе, боясь даже подумать, что было бы, если бы он проснулся и застал ее, обшаривающей его карманы. Танечка замерзла, но никакой одежды, кроме той, что он снял, и того, что висело на плечиках, не было, и она скорчилась на стуле, одновременно боясь и желая его пробуждения, надеясь, что утром что - то проясниться.

Но ничего не произошло. Он встал около одиннадцати, вялый, опухший, кое - как помылся, приготовил себе растворимый кофе, ей бросил:

- Жрать хочешь - чайник горячий, в банке кофе, сахар в коробке, есть вчерашние яйца и колбаса, - и с мерзкой улыбкой добавил: - Поешь, поешь, ты мне живая нужна, - и тут же без улыбки, оскалив сои желтоватые зубы, процедил: - Не вздумай орать, стучать, звать на помощь. Здесь тебе никто не поможет, а мне передадут, и я тебя убью. Поняла? Ла-поч-ка.

Он двумя пальцами так сжал ей нос, что от боли у нее слезы потекли градом.

- Ладно, дядя шутит, но если вякнешь, убью.

- Мне холодно так, - пролепетала она, пытаясь остановить слезы, - мне бы что-нибудь одеть.

Он подошел к встроенному шкафу, закрытому на замок, открыл его, достал откуда - то снизу, похоже, из грязного белья, рубашку с длинными рукавами и бросил ей в лицо. От рубашки пахло потом, грязью, и она не стала ее одевать.

- Брезгуешь, ха-ха, ну ладно, мы это учтем. Ну, что, может привязать тебя к кровати или будешь паинькой?

- Нет, нет, не надо привязывать, а то, как же я в туалет?

Он немного подумал, наморщив свой и без того узкий лоб. Затем схватил ее за руку и втолкнул ее в ванную, следом бросил грязную рубашку, на пол у двери поставил остывший кофе, два яйца и два куска булки. И закрыл дверь на защелку. Затем хлопнула входная дверь. "Ладно, еще хоть свет оставил".

Есть Танечка не могла. Она ничего не могла: ни плакать, не могла что-нибудь придумать. Какая - то отупевшая, потерявшая всякое представление о реальности, она сидела на краю ванны. Очень скоро ей стало холодно, и она, брезгливо поморщившись, все - таки надела рубашку, под себя постелила свернутое полотенце, под ноги подвинула обрывок то ли коврика, то ли байкового одеяльца. Стало немножко теплее. Она чуть - чуть согрелась, и начали появляться какие - то мысли: "Господи, это, наверно, сон, сейчас я проснусь, и ничего этого не будет... Господи, почему это случилось именно со мной? Почему я сижу, ведь надо что - то делать, как - то бороться, стучать, кричать, звать на помощь".

Сколько прошло времени, Танечка не знала. У нее начался приступ, напоминающий клаустрофобию, и она стала стучать босой ногой в дверь, трясти ее руками, кричать, но все было тщетно. Потом она впала в забытье, а когда очнулась, вдруг почувствовала страшный голод и съела и яйца, и булку, выпила холодный кофе.

Ей казалось, что прошла целая жизнь, нет, две, три жизни, когда она услышала звук открываемой двери. Сердце рухнуло куда - то вниз со страшной силой. Танечка не могла сказать, что ужаснее: то, что было с ней здесь, взаперти, или то, что будет ночью.

Фридрих не сразу открыл ее. Ходил по квартире, чем - то звякал на кухне, потом она услышала скрип отодвигаемой защелки.

- Жива? Вот, видишь, и рубаха пригодилась. Выходи. Есть хочешь? - он гадко захихикал, - или сначала... и он показал непристойный жест.

- Покурить дай, - хрипло произнесла Танечка, ей показалось, что за эти сутки она разучилась говорить.

Он сунул ей в рот дешевую сигарету, поднес зажигалку, опалив волосы.

- На, закури, но, вообще - то с этим надо завязывать, а то ты мне дорого обойдешься.

Танечка курила крошечными затяжками, чтобы продлить время, но сигаретка была маленькая.

- Есть хочу, - сказала она, в надежде еще на несколько минут отодвинуть пытки.

Он налил ей полстакана вина, подвинул бутерброд с подсохшим сыром. Хлеб тоже был черствым, но она ела, старательно пережевывая, когда решила все это запить, он выбил стакан из ее рук. Она оказалась вся залита липким сладким вином.

Фридрих схватил ее и, буквально вытряхнув из рубашки, повалил на пол. Он тыкал пальцами ей в глаза, уши, разрывал рот. И опять щипал, кусал, царапал, со страшной силой дергал за волосы и насиловал, насиловал.

Часов в квартире не было, но слабенький рассвет за окном приближал конец ее мучений.

Все повторилось с точностью до мелочей. Он вышвырнул ее из кровати, сказав:

- Иди, помойся, свинья. И не вздумай мне мешать.

Танечка скрылась в ванной и занялась обследованием своих старых и новых увечий. Но ванная за минувший день так надоела, что Танечка не стала там задерживаться. Ее очень интересовал шкафчик в коридоре, который был покрашен под цвет стен, и она его вчера не заметила. Замок там был основательный, ключа в двери опять не было, да если бы даже и был - куда бы она пошла без одежды и денег? Танечка свернулась калачиком на полу, радуясь наступившему покою.

Около одиннадцати он встал, Танечка решила приготовить ему завтрак, в надежде, что он будет более снисходителен, и не будет запирать ее в ванной. Он принял ее услуги, как должное, а, уходя, снова втолкнул ее в ванную и вслед ей бросил гору грязного белья.

- Постираешь, чтобы не скучать.

На пол, на картонной тарелке положил два окаменевших куска хлеба с засохшим сыром.

- А попить? - спросила Танечка.

Он засмеялся:

- Ну, ты даешь, здесь воды до фига.

Хлопнула дверь. Танечка без сил опустилась на край ванны. Двое суток, всего двое суток прошло, а ей кажется, что сто лет.

"Как же быть, что делать? Ведь, наверное, маман беспокоиться начнет, если Танечка не позвонит, та начнет ее искать. А как она будет искать? Телефона она не знает, но в ящике письменного стола лежит письмо с его адресом. Ну и что? Маман напишет письмо, он его получит и не ответит, а скорее даже ответит, что все в порядке. Та, на время, успокоиться, и возобновит поиск только тогда, когда у меня закончится отпуск. Мне станут звонить с работы, и тогда маман забеспокоится всерьез. Но будет уже поздно. Я уже умру, а он скажет, что я уехала", - Танечка заплакала. Ей было так жаль себя. Она опять замерзла и решила постирать. Вода была чуть теплой. Стирального порошка не было. Пришлось стирать все тем же кусочком мыла, который, похоже, был у Фридриха универсальным на все случаи жизни. Выстирав и прополоскав белье, Танечка поела, запив водой из-под крана и, устроившись, по - вчерашнему, приготовилась ждать. Ждать чего? Новых пыток? Сегодня она задумала поговорить с ним, может быть, он скажет, зачем она была ему нужна. Для секса? Но ведь он мог пригласить любую дешевую проститутку, чем выписывать ее из России, что, в общем - то, было и недешево.

Дверь хлопнула, сегодня он открыл ее сразу, увидев развешенное белье, удовлетворенно хмыкнул.

- Как хорошо быть женатым. Ха-ха!

И стал доставать из пакетов продукты: спагетти, соусы в различных бутылочках, свежий сыр.

- Приготовь-ка ужин, а я приму ванну.

Начало было обещающим, Танечка засуетилась на кухне, стараясь из скудного, в общем - то, набора, приготовить что-нибудь повкуснее. Он вышел из ванной, "благоухающий" все тем же противным мылом, не стесняясь совей наготы, сел за стол, начал есть.

- Тебе что, приглашение надо?

Танечка пристроилась за столом. Грязную рубашку она постирала, другой у нее не было, и она набросила на плечи полотенце. Едва прикоснувшись к еде, Танечка вскочила, побежала к плите, чтобы положить ему добавки, потом, чтобы налить кофе. Ей показалось, что наступил момент, когда уже можно приступить к расспросам.

- Фреди, - робко спросила она, - а ты зачем меня пригласил, если не собирался жениться?

Фридрих громко отрыгнул.

- Как зачем? Ты еще не поняла? Ну, так сегодня я тебе покажу класс.

- Да, нет, это - то я поняла, но зачем так далеко, из России, что у вас здесь своих женщин нет, ну проституток, например.

- Ну, ты и дура. Да здесь каждая баба на учете. Попробуй-ка, приведи ее сюда побаловаться. Тут же родные, сват, брат будут искать свою фройляйн или фрау. Каждая проститутка, если вовремя не появиться на своем месте, ее тут же будут искать, в полицию сообщат, а мне с полицией дела иметь не хочется, я тут и так полулегально.

- А я?

- А ты, милочка, из России, там таких дур - пруд пруди. И никто тебя искать не будет, кому ты нужна?

- А мама?

- Мама...

Он встал, достал из джинсов телефон, набрал номер.

- Фрау Ида! Фридрих Моран. Таня просил передать, что очень любит Вас, скучает...

Танечка попыталась вскочить со стула, он резко ладонью ударил ее по темени, у нее потемнело в глазах.

- Да нет, она в ванной. А мы поехать на неделя в Баден - Баден. Таня так хотеть. До свидания, спасибо.

- Ну вот, а ты боялась...

Фридрих взял в руки все ее волосы и так, за волосы, стал поднимать со стула и, когда ее лицо поравнялась с его, он впился ей в губы своими желтыми зубами, потом неожиданно дал ей подножку и Танечка, не ожидавшая этого, рухнула на пол. Дальше все шло как обычно.

Утром Танечка обнаружила у себя на голове огромную шишку, по щеке, наискось, шла кровавая полоса. Она даже не помнила, откуда она взялась.

Через неделю Танечка начала всерьез подумывать о самоубийстве.

"Я была такой дрянью, - думала она, - что обо мне даже плакать будет некому. Я виновата в бабушкиной болезни, я измучила мать, я изменяла Славику, вот за это Бог так наказал меня".

Она решила из белья сделать веревку и повеситься в ванной, но Фридрих и чистое и грязное белье убирал стенной шкаф и запирал на замок. Танечка похудела, глаза у нее провалились, волосы немного отрасли, но у нее не было даже расчески, и они клочками торчали в разные стороны. Она искала в ванне что-нибудь вроде лезвия, но было ясно, что у него, у Фридриха, где - то есть другое нормальное жилье, а это он снял так, специально, чтобы здесь мучить ее. Несколько раз он покупал вино, по несколько бутылок сразу. Много пил сам, заставлял пить ее. Если отказывалась - бил. Тогда она стала делать вид, что пьет, а потом выливала в раковину.

К концу третьей недели он был особенно жестоким, он так терзал ее, что она даже встать могла с трудом, а когда она заплакала и закричала:

- Убей, убей меня, изверг!

Сказал:

- Ладно, заныла, на-ка, выпей, и все пройдет.

И достал из шкафа вино. Пока доставал, она успела увидеть свою сумку с вещами и пакет, куда кое-как были засунуты вещи, в которых она приехала.

Маленькой сумки она не увидела, но это ничего не значило. За такое короткое время, пока он выставлял бутылки, все увидеть было невозможно.

То ли Фреди выпил больше обычного, то ли сказались бессонные ночи, но он больше не трогал ее и уснул как убитый. Танечка быстро встала под душ, кое-как вытерлась влажным полотенцем и, неслышно ступая, подошла к его брюкам. Она даже почти не боялась: хуже, чем было - уже не будет. Рука скользнула в карман, нащупала связку ключей, потянула тихонько, стараясь сделать это бесшумно. Выпала какая - то бумажка, Танечка быстро наклонилась, подняла ее и сунула обратно, успев прочесть: "Ганс Мейер и Фридрих Морун - вывоз и утилизация мусора". "Галантерейная фабрика - три ха-ха!", - мелькнула и исчезла короткая мысль. Раздумывать было некогда. Танечка вышла в коридор, свет включила только на кухне и попыталась определить какой ключ - откуда: "Так, вот этот от машины, эти два - неизвестно. Вот этот, похоже, от висячего замка на кладовке, а этот, скорее всего, от квартиры". Танечка вставила ключ в замок, заранее замирая от ожидания металлического скрежета, громкого щелчка, но замок открылся, на удивление, легко и тихо. Джинсы, кофточка, все в безобразном мятом виде. Белья не было вообще. Танечка быстро натянула джинсы, надела кроссовки. Змейка была сломана, можно было надеть блузку навыпуск, но там не хватало трех пуговиц. Танечка бросила блузку и, вытащив из кучи чистого, но не глаженого белья, его футболку, натянула ее на себя. Видок, конечно, был еще тот. Легко отыскалась и маленькая сумка. Танечка приоткрыла ее, сразу поняла, что денег и телефона нет, а билеты и документы так и лежали в кармашке, куда она их положила. Потом она попыталась вытащить большую сумку, но она за что-то зацепилась, и Танечка попробовала дернуть посильнее. В замке звякнули ключи. Фридрих тихо застонал, почмокал губами и перевернулся на другой бок. Танечка, похолодев, замерла. "Бог с ней, с сумкой, главное, самой живой отсюда бы выбраться", - подумала она. Мелькнула еще мысль, что неплохо бы заглянуть в его бумажник и экспроприировать хотя бы чуть - чуть денег, но это уже был неоправданный риск.

Легкой тенью скользнула Танечка на лестницу, хотела закрыть дверь на ключ снаружи и унести его с собой, что затруднило бы ему поиски, а ей дало бы возможность какое - то время не опасаться погони, но она боялась, что дверь хлопнет и он проснется. Поэтому, она просто тихо прикрыла ее за собой. Спустилась вниз по лестнице, перед тем как выйти на улицу, пригладила руками волосы и, судорожно вздохнув, вышла из подъезда. Свежий воздух, которого она была лишена три недели, слегка опьянил ее. Ночь закончилась, наступал серенький, какой - то размытый рассвет.

Улица была пуста, а Танечка не знала - куда ей идти. Вдруг она увидела поливочную машину, выскочила на мостовую, махнула рукой, водитель приостановился, выглянул из кабины. Танечка, приложив руки с сумочкой к груди, повторяла только одно слово:

- Вокзал, вокзал.

Водитель злобно захлопнул дверку:

- Пьяная свинья!

Этого переводить было не надо, Танечка и так все поняла. Стало еще светлее, но по-прежнему улица было пуста, хотя где-то за домами, было слышно, как шуршат колеса машин. Навстречу Танечке шла женщина, наверняка, представительница древнейшей профессии. Она бросилась той наперерез.

- Вокзал, вокзал, быстрее, пожалуйста, - бормотала Танечка, умоляюще глядя на местную геберу.

Вид у дамы был довольно усталый, краска кое-где смазалась, но она казалась красавицей рядом с Танечкой. Она снисходительно глянула на нее и скороговоркой ответила, что - то вроде: "Прямо, прямо и направо". Это единственное, что поняла Танечка. Еще она сказала: "Автобус". То ли это она объяснила, как дойти до остановки, то ли до вокзала. Увидев ее растерянные глаза, ночная бабочка спросила:

- Поняла?

Танечка кивнула, хотя ничего не поняла и, побежала прямо. Она не шла, а именно бежала, задыхаясь, покрываясь липким потом от слабости и страха. Ей все казалось, что Фридрих гонится за ней. Буквально через два квартала она вышла на широкую улицу, на которой было много машин и достаточно много прохожих для такого раннего утра. Она остановила какого - то старичка.

- Вокзал, вокзал! Пожалуйста, прошу вас!

Он остановился и начал долго и пространно объяснять. Танечка смотрела на него. В ее глазах плескалось отчаяние - она ничего не поняла. Он внимательно посмотрел на нее и показал рукой прямо и направо.

Беглянка еще дважды останавливала прохожих, которых становилось все больше. Здесь, в толпе, уже никто не удивлялся ее помятому виду, и все указывали ей направление. Похоже, она была на верном пути. Танечка завернула за угол и оказалась на знакомой площади, где ее встречал Фридрих, у самого вокзала. Затравленно озираясь, она вошла в здание. Понимая, что Фридрих будет искать ее именно там, сразу не пошла к кассам, а пошла к туалету. Он оказался платным. От отчаяния слезы навернулись на глаза. Она попыталась объяснить служащей, что у нее украли деньги, та с сомнением оглядела Танечкин наряд. Тогда Танечка достала из сумочки паспорт. Женщина обратила внимание, что сумочка дорогая, заглянула в паспорт и сжалилась - пустила ее. Танечка умылась, причесалась, даже чуть подкрасилась и попыталась расспросить служащую, где кассы на Польшу, чтобы не тратить время на поиски. Женщина поняла, вышла с Танечкой в вестибюль и показала, куда надо идти. Танечке было страшно, она все еще боялась своего звероподобного мучителя, но в то же время старалась успокоить себя: "Ведь здесь везде люди, полицейские, не будет же он при всех набрасываться на меня".

Когда она проходила мимо полицейского, он внимательным взглядом окинул ее жалкий мятый наряд, остановил взгляд на дорогой сумочке, которую она прижимала к груди.

"Наверное, подумал, что я воровка, что я украла сумочку", - грустно подумала Танечка.

В кассе она подала свой паспорт и билеты и, изо всех сил стараясь вспомнить уроки своей престарелой учительницы, объяснила, что у нее есть обратный билет в Санкт - Петербург, и она хотела бы уехать ближайшим поездом.

- Сейчас, сегодня... - повторяла она.

Строгая кассирша, сверкнув очками, вернула ей все бумаги и ответила, что у нее билет только в один конец, сюда, обратного билета нет, но на поезд есть свободные места и, если фройляйн желает ехать, ей следует заплатить в кассу 248 евро. Танечка в ужасе отшатнулась.

- Как в один конец? А как же теперь быть, что делать? Но меня уверили, что билет туда и обратно.

Но кассир уже потеряла к Танечке всякий интерес и заговорила с седым высоким немцем. Танечка отошла от кассы и в отчаяние прислонилась к стене. У нее кружилась голова от голода, может быть оттого, что этот изверг постоянно бил ее по голове. Слезы текли по щекам, а мимо шли люди, много людей, но никто не подошел к ней, не спросил ее, что с ней случилось, только маленький мальчик лет шести, который шел с пожилой фрау, скорее всего с бабушкой или няней, подбежал к ней и спросил:

- Фройляйн, вам плохо?

Она кивнула головой, и слезы просто градом хлынули из глаз. Ну тут же последовал суровый окрик:

- Курт, вернись немедленно!

Танечка начала рыться в сумочке в поисках платка. Платка не было, она полезла в задний карман джинсов, надеясь, что он там, но там лежала только бумажная салфетка. Танечка вытащила ее и развернула, чтобы вытереть лицо. Телефон! Боже мой, там был телефон Люды, челночницы, нежелательной попутчицы, которая здесь, в этом чужом, равнодушном мире, была единственным знакомым человеком.

Полицейский, который давно наблюдал за Танечкой подошел и попросил показать документы. Танечка предъявила ему паспорт, старый, ненужный уже билет и, путая немецкие, русские и даже английские слова, волнуясь и заикаясь, попыталась объяснить ему, что с ней случилось несчастье, ее обокрали, а ей нужно срочно позвонить. Самое удивительное, что он ее понял и ответил, что надо пройти в полицию, там фройляйн должна дать показания, к кому она приехала сюда, при каких обстоятельствах ее обокрали, и тогда, может быть, ей помогут. Танечка обомлела. Если она назовет имя Фридриха Моруна, то ей вообще не жить, он найдет ее и в России. Танечка, как бы соглашаясь, кивнула головой и сказала:

- Мне надо позвонить знакомым, пожалуйста, позвольте мне позвонить.

Она забыла на секунду как выглядит, забыла про безобразно мятую одежду, про прореху на джинсах, небрежно заколотую булавкой (ладно еще булавка оказалась в сумке), про вылинявшую мужскую футболку, которая была ей велика не меньше, чем на четыре размера, забыла про волосы, которые от постоянного мытья дешевым мылом потускнели и висели жалкими прядями вдоль ее изможденного лица, забыла про губы, искусанные до крови, руки в синяках и ссадинах, даже на шее проклятый извращенец оставил свой автограф - лиловые пятна. Танечка захлопала ресницами, кокетливого взглянула на молодого полицейского, но он только брезгливо поморщился:

- Звоните, - и подал ей телефон.

Танечка торопливо набрала номер Людмилы.

- Алло!

- Люда! Это я, Татьяна, ну помнишь, вместе ехали в поезде. Люда, ты меня узнала?

- Да, да, конечно. Что-нибудь случилось?

- Да, случилось... Я сейчас не могу говорить, - горло сдавило тугим комком, не в силах больше терпеть Танечка заплакала в голос. - Люда, люда, спаси меня, - конец фразы потонул в рыданиях.

- Ты где?

- Я на вокзале, у меня нет ни билетов, ни денег.

- Жди меня там, через полтора часа я буду у тебя.

- Нет, нет, я боюсь здесь оставаться, он меня здесь найдет.

- Слушай, там есть какой-то сквер, напротив. Сядь там, на скамейку и жди меня.

- А если он появится?

- Спрячешься в кустах. Все, я выезжаю.

Ровно через полтора часа к скверу, где укрывалась Танечка, подъехала колымага, странно, что она не развалилась по дороге. Похоже, что люда выжала из своей "старушки" все возможное. Ровно час Танечка рыдала на груди у "челночницы", которая раньше казалась ей вульгарной и грубой, а теперь была самой родной и единственной на свете. Следующий поезд уходил только рано утром. Люда смоталась в кассы, купила ей билет, потом, оставив ее в машине, и, приказав не высовываться, сбегала в ближайший магазин за бельем и едой. Танечка как мышь сидела в машине. Дважды ей показалось, что около вокзала ходит мужик, похожий на Фридриха. Она села на пол и так сидела, пока не пришла Людмила. Та заставила ее раздеться, достала из пакета дешевые трусики, футболочку с Микки - Маусом и светлые шорты.

- Ты с ума сошла, такие деньги потратила.

- Молчи подруга, никто не знает, как и где мы встретимся в следующий раз, может, и ты мне поможешь. Пойдем в кафешку, поедим, ты прямо как из Бухенвальда.

Но Танечка решила не рисковать. Поели в машине, запивая копченые сосиски: Танечка пивом.

- Это тебе для снятия стресса, - а сама Людмила запивала минералкой. - Здесь в Германии с дорожной полицией шутки плохи.

Отъехали подальше от вокзала, люда припарковалась на какой - то тихой улице. Еще поговорили, Танечка все порывалась выразить свою благодарность.

- Ты меня спасла, понимаешь, я тебе теперь до самой смерти обязана. Я тебе все верну, ты не думай, люда.

Та только снисходительно улыбалась.

- Да ладно тебе, я ведь понимаю, каково это, когда тебе хреново, и никого рядом. От меня и его предки отвернулись - как будто это я его научила, и мои написали - живи, как знаешь, мы тебя предупреждали. Если бы не добрые люди - пропала бы я совсем. Так что лучше поспи.

Самое интересное, что Танечка сразу уснула и спала сладко и безмятежно часа четыре. То ли пиво повлияло, то ли вкусная, сытная еда, то ли сознание, что все страшное позади.

Рано утром, расцеловавшись с Людой и намочив ее на прощание благодарными слезами, Танечка покинула страну, оказавшуюся такой не гостеприимной.

После недолгого облегчения опять нахлынула тяжесть воспоминаний. Она то тихонько плакала, то судорожно вздыхала, то с ужасом представляла, как ее расспрашивают маман, коллеги по работе. Что им сказать? Она почти с отвращением смотрела в зеркало на свое постаревшее изможденное лицо. Люда дала ей немножко денег на дорогу, и она очень скоро истратила их все, потому, что ее постоянно мучил голод, и она все время что - то жевала. Санкт - Петербург встретил сою "блудную дочь" дождем, а у Танечки не было ни плаща, ни зонта. Но странно, ее это даже не огорчила. Похоже, она вообще не замечала, что идет дождь. Большую часть дороги домой она прошла пешком и только немножко проехала на трамвае "зайцем".

Когда подошла к двери своей квартиры, гулко забилось сердце, даже дышать стало трудно: "Вот оно, оказывается как. Когда постранствуешь, воротишься домой, и дым Отечества нам сладок и приятен".

В ответ на звонок раздались легкие, быстрые шаги.

- Танечка! Девочка моя!

- Мама! Мамочка! Мамочка милая!

Танечка почти кричала, она упала перед матерью на колени, плакала, целовала ей руки.

- Танечка!

Ида Давыдовна подняла дочь, увидела ее лицо со слегка замаскированными синяками и ссадинами, лиловый кровоподтек на шее, спутанные, мокрые волосы, чужую одежду.

- Девочка моя, что случилось?

Но Танечка еще не могла говорить. Она, пошатываясь, побрела в бабушкину комнату. И не узнала ее... Отремонтированная комната сверкала новыми обоями, вымытыми до блеска окнами с новыми портьерами. Кровати в комнате не было совсем. Стояло старенькое раскладное кресло, в котором Танечка спала, когда была маленькая и книжная секция от стенки, коврик, пара стульев. Из бабушкиных вещей только изящный столик -0 бюро на гнутых ножках. Танечка медленно повернула голову к матери.

- Бабушка умерла на третий день, после того, как ты уехала. Я ведь говорила Фридриху, разве он тебе не передал? Он ведь звонил три или четыре раза, а ты не одного - почему?

Танечка почувствовала, как ее бьет озноб, но ничего не могла с собой поделать.

- Мама, я хочу лечь, если можно, а ты, пожалуйста, никому не говори, что я приехала и отключи телефон. Папе позвони от соседей, что у нас неисправен.

- А где твой мобильный?

- Там, - Танечка неопределенно махнула рукой.

До выхода на работу оставалась неделя. Танечка лежала в постели, как тяжело больная, она с трудом вставала только в ванную и в туалет. Ида Давыдовна приносила ей поесть в постель, уговаривала, как маленькую: "Ну, еще ложечку". Потом рассказывала новости.

- Бабушка умерла тихо, во сне, как свечечка погасла. Похоронили ее на Северном кладбище, папа приезжал, но ведь там тоже все не бросишь, позавчера уехал. Я тоже должна была ехать с ним, но вот, не поверишь, так на сердце не спокойно было. Думаю - останусь еще, хоть на день - два. Вдруг ты позвонишь. Обманула его, сказала, что позвонили из Вневедомственной охраны (они должны были поставить квартиру на охрану), что не могут в этот день, а на самом деле это я им позвонила и сказала, что еще не уезжаю, - она тихо засмеялась. - Вот, значит, я все правильно сделала. А Новиковых из двадцать первой обокрали, все, говорят, вынесли. А Боречку, внука Анны Васильевны в армию взяли и сразу в Чечню, плачет, бедная.

Танечка засыпала под эти разговоры, спала - час, иногда два, и мама снова приносила ей поесть и спрашивала как в детстве, когда Танечка боялась темноты:

- Хочешь, я лягу с тобой?

Танечка отрицательно качала головой. Но однажды, под утро, Танечке приснилось, что дверь тихонько отворилась, и не пороге появился голый Фридрих. Руки у него были в крови. Танечка страшно закричала. Ида Давыдовна прибежала, легла с ней, прижала к себе.

- Девочка моя, я здесь, с тобой.

Неделя пролетела, но Танечка еще не пришла в себя, и попросила мать позвонить на работу, сообщить, что она приехала, но не совсем здорова, продуло в дороге, и просит еще неделю за свой счет. Ее заведующая, изнемогая от любопытства, соглашалась на все.

Танечка ужу потихоньку бродила по квартире, листала журналы. Отец вызвал мать на переговоры.

- Ида, ну что случилось? Я тебя жду, ты не едешь, да еще с телефоном у тебя что - то.

- Андрюша, Танечка приехала. Я просто решила побыть с ней.

- Ага, явилась невеста. Ну, что, надумала замуж выходить?

- Нет, Андрюша, похоже, что нет.

- Ну, и молодец. На кой нам эти импортные женихи, что у нас своих, доморощенных не хватает? Пусть приезжает ко мне, я ей здесь такого рязанского Евпатия Коловрата подыщу. Идочка, шутки шутками, но я тебя так жду. Приезжай скорее, пусть она одна поживет, может, если мы не будем мешать, она скорее жизнь устроит.

Ида Давыдовна передала разговор дочери.

- Ты как, Танечка, тебе получше? Если ты на работу пойдешь, что же я здесь сидеть буду? Я тогда к папе поеду.

- Конечно, поезжай, я уже в порядке.

Сказала, а саму как кипятком ошпарило. Как же она одна? Страх... жуткий... невероятный... почти животный страх терзал ее. Она вздрагивала от каждого стука, даже шороха.

Прошла еще неделя. В понедельник мать не пустила на работу.

- Понедельник - день тяжелый. Завтра пойдешь.

Но Танечка и вторник не любила. Во вторник ушел на всегда Славик, во вторник парализовало бабушку. Но на работу нужно было выходить. И нужно было как - то жить. Похоже было, что ей надо будет учиться жить заново.

На работе все обошлось. Все эти тетки, которые раздражали ее своей обыденностью, очень быстро поняли, что она хочет, чтобы ее оставили в покое, и они так и сделали. Никто не лез с дурацкими вопросами. И за это спасибо.

Ида Давыдовна уехала к мужу. Она прятала виноватые глаза.

- Может быть мне остаться, ты скажи, я еще побуду с тобой.

- Нет, мама, поезжай, я, может быть, на ноябрьские праздники сама к вам приеду.

И та уехала. Вот тут все началось с новой силой. Все, что было, как старый фильм прокручивалось перед глазами. Дошло до того, что она ночью встать в туалет не решалась. Заказала железную дверь с двумя сложными замками. Ночью оглушала себя двумя таблетками снотворного, но все равно спала урывками. Купила себе мобильный телефон, домашний отключила, хотя исправно вносила плату. Танечка никуда не ходила, никому не звонила. От Лолки Аскенадзе пришло письмо. Она все-таки вышла замуж за парня, которого давно любила. Она - христианка, он - мусульманин. Вся семья отвернулась от нее. Она не ждала от Танечки ни совета, ни поддержки, только добрых слов. Но Танечка ей не ответила. Случайно встретила Алку, она теперь преподавала в техникуме.

- Танька! Ты здесь? А кто - то из наших сказал, что ты замуж вышла, то ли в Италию, то ли в Испанию. Вот идиоты. Ты знаешь, мы ведь решили всем курсом собраться. Слушай, я ведь тебе как - то звонила, у тебя телефон не работает. Дай-ка свой мобильный.

Дала, хотя и не хотела. "Зачем? Можно подумать, что она пойдет на вечер встречи. Кто ее там ждет? Кому она нужна?".

Стало появляться желание выпить. Она сопротивлялась, как могла. Купила тренажер, потом набор кассет Илоны Давыдовой, для изучения английского языка, но через три недели после отъезда матери, на столе, вместо магнитофона, стояла бутылка вина. Понимала, что может спиться. "Говорят, что женский алкоголизм не лечиться. Так это у других не лечиться, у этих опустившихся баб, а я, я могу себя контролировать. Вот сегодня последний раз", - думала Танечка. Но таких "последних" было много.

Мать звонила часто, в ее голосе звучала тревога, но Танечка отделывалась дежурными фразами, а чаще просто притворялась и кричала:

- Алле! Алле! Мама! Я тебя не слышу! Черт бы побрал эту связь! Я тебе потом позвоню!

И не звонила.

Перед Новым годом позвонила Алка:

- Слушай, я быстро, чтобы деньги твои не тратить. Собираемся 28 декабря в кафе "Сольвейг". Поняла? Заодно и твой тридцатник отметим. Ведь тебе как - то в этих числах. Да?

- Да, тридцатник.

Танечку даже передернуло: "Мама родная, когда же все это пролетело и, главное, куда?".

Очередная бутылка вина все расставила по своим местам и ответила на все вопросы.

"Не пойду, - решила Танечка, - не пойду, ни за что". Но 28 числа девчонки позвонили ей, и она имела неосторожность ответить.

- Мы сейчас заедем за тобой, через 20 минут будь готова.

Как пришла с работы, в темном строгом костюме, в белой блузке, так и дождалась их, и поехала в кафе, настойчиво задавая себе один и тот же вопрос: "Зачем она это делает?".

Собрались, конечно, не все. Не было всеми любимой и такой несчастной Лолки Аскенадзе, не приехала из - под Вологды Любка Никифорова, из Новгорода Инка Одинцова, из Старого Оскола - Ритка Балясникова. Питерские были все, Элка приехала из своей древней провинции, появился Мираб, их грузинский князь, как его любя звали все. И уже под занавес, вдруг появилась необыкновенная, блистательная, сногсшибательная Ленка Могильницкая, или как ее там теперь... С ней был такой скромненький, блекленький, серенький мужичонка. Ленка бросилась всех целовать, обнимать. Она визжала от какого - то просто щенячьего восторга и, похоже, было, что действительно рада всех видеть.

- Девки, если бы вы знали, как я скучаю! Знаете, все там хорошо, но вот, не поверите, как мне России не хватает. Это я не для красного словца, просто..., - и она заплакала.

Все бросились ее утешать, и Танечка подошла. Потом все куда - то делись, и Танечка, чтобы не молчать, спросила ее:

- Это твой муж?

Мужичонку в это время Мираб с Владиком накачивали вином.

- Ну, что ты, мой Майкл огромный, вот, посмотри фотографии, а это его двоюродный брат Стив.

Пока Танечка рассматривала фотографии (на фоне огромного дома загорелая Ленка с ракеткой, уже совсем большой мальчик и высокий смеющийся, довольно приятный мужик), Стив, устав от грузинского гостеприимства Мираба и еврейской предупредительности Владика, подошел к Ленке.

- Лена, ты не обидишься, если я тебя оставлю. Меня ждут друзья. Только возьми такси.

- Стив, познакомься, это моя подруга Татьяна.

Он повернулся к ней, внимательно взглянул и накрыл ее ладонь своей большой и теплой рукой.

- Вы еще долго хотеть веселиться? - спросил он.

- Нет, я как раз, собиралась домой.

В это время на Ленку вихрем налетели Юлька с Алкой.

-Ленка, Ольга пришла, представляешь!

Ольга, их сокурсница, полгода назад овдовела. Страшная болезнь - рак крови - унесла ее мужа Диму, молодого ученого, все девчонки знали и уважали его. Остались мальчишки 5 и 7 лет. Никто не надеялся, что она приедет, но она приехала, и все ринулись к ней.

Танечка со Стивом покинули кафе. Рядом на площадке было несколько свободных такси. Стив довольно прилично говорил по - русски. Довез ее до дома, спросил:

- Почему вы такая грустная?

- Вам показалось.

- Я психолог. У вас глаза плачут, даже когда вы улыбаетесь, Таня. Будете в Калифорния - я вас приглашать в гости.

Танечка горько рассмеялась. Калифорния... Увы, это доступно не всем.

Уже прощаясь, он попросил телефон:

- Я боюсь быть, как это, привязанным, нет навязанным...

Танечка засмеялась:

- Навязчивым.

- О ес, ес, навязчивым. Я не хотеть обидеть вас.

Танечка телефон дала просто из вежливости, но спустя два дня он позвонил.

- Танья?

- Да, это я.

- Это Стив.

- Я вас узнала.

- Я хотеть пригласить вас, Таня, в ресторан.

- Спасибо, Стив, но я занята.

- О, простите, пожалуйста.

Еще спустя два дня он позвонил снова.

- Танья? Здравствуйте. Это я опять, навязанный Стив. Вы обижаться?

- Нет, нет, что вы. Как вы поживаете?

- Я поживать очень плохо, потому что, Танья не хотеть быть со мной знакомой. Я купить билеты на балет "Дон Кихот". Я вас пригласить.

Танечка молчала. Стив ухаживал по классическим правилам. Он не давал ни малейшего повода думать о нем плохо. Он то да, он то, может быть, замечательный человек, но она... Танечка едва не застонала.

- Алло! Вы меня слышать?

- Простите, Стив, мне не хочется вас огорчать, но я не могу.

На следующий день телефон зазвонил со всей своей страшной полифонической силой.

- Танька, это я, Магельницкая. Ты что, обалдела? Ты что хоть мне родственника с ума сводишь? Тебя же никто не заставляет спать с ним или замуж выходить, если ты этого не хочешь. Но в театр или ресторан сходить могла бы. У тебя что, есть кто-то?

- Никого у меня нет, Ленка, но я не могу, понимаешь, не могу.

- Пошла ты, знаешь куда! Думаешь, мне девки не рассказали, что с тобой что-то случилось, живешь отшельницей. Развлечься - то немножко могла бы, и ему приятно. Он, похоже, запал на тебя. Только о тебе и говорит. Ты не смотри, что он такой невзрачненький, он знаешь, какой умный. В колледже преподает. Ну, чего ты, в самом деле?

Танечка молчала. Ленка чертыхнулась и отключилась. Танечка задумалась: "Нет, когда она его рассмотрела, он не показался ей невзрачным. Не Шварцнегер, конечно, но мужик, как мужик. Скромный, воспитанный, обеспеченный, если верить Ленке. Но она, она не могла пережить еще одного разочарования". И Танечка решила держать сторону. Позвонила на работу, отпросилась на два дня, отключила мобильник, закрылась на все замки.

Звонок в дверь перепутал все ее планы, она набирала воду в ванну и выглядела весьма не презентабельно в стареньком ситцевом халате, одетом на голое тело.

- Кто там?

- Это я, Стив. Откройте, Танья. Я вам только сказать один - два слов и уходить.

Танечка с ужасом оглядела себя: "И, слава Богу, и замечательно!".

Открыла дверь и не увидела Стива, а только розы, много, много роз, и только потом его улыбающееся лицо.

- Танья, Таньечка!

Розы падали вокруг них на пол в прихожей, лепестки отрывались, и весь пол был усыпан цветами и лепестками, когда он поднял ее на руки и понес в комнату. Там поставил на пол и в растерянности уставился на нее, как бы не понимая, что же дальше делать, но уже через секунду они целовались как безумные, что не заметили, как в полуоткрытую дверь заглянула Анна Васильевна.

- Таня, что это у тебя дверь... Ой, извините!

Стив оторвался от Танечки и со счастливой улыбкой, делавшей его необыкновенно привлекательным, сказал:

- Ничего, это вам не страшно, я просить быть свидетельница, как я просить руки и сердца.

Анна Васильевна довольно засмеялась:

- На свадьбу позвать не забудьте, - и ушла, захлопнув за собой дверь.

Танечка вскрикнула и бросилась в ванную, вода в ней бурлила, грозя перелиться через край. Танечка закрыла кран и так и осталась стоять в ванной, прижимая влажные ладони к пылающему лицу.

- Танья...

- Что?

- Ты поедешь со мной в Америка?

- Я не знаю.

- Ты кого-то любить?

- Нет.

- Значит, ты будешь любить меня.

- Стив, вы меня совсем не знаете...

Он закрыл ее рот поцелуем.

- У нас еще будет, - он что-то посчитал в уме, - шестьдесят один год, чтобы узнать друг друга...

- Почему шестьдесят один?

- Потому, что мне тридцать девять лет, а я хотеть жить до ста, вот и получается шестьдесят один. Будем жить вместе, и узнавать друг друга, ведь ты тоже меня не знать.

- Стив, я плохая, гадкая...

- Моя мама говорить, что я тоже отвратительный и все делать наоборот.

Он обнял ее, изо всех сил прижал к себе, и тут она с ужасом поняла, что ее, так называемый халатик, застегнут только на одну пуговку на талии, а все остальное, Боже милостивый, открыто на всеобщее обозрение. Танечка вспыхнула, попыталась вырваться из его рук и одной рукой прикрыть полы халата. Но он посмотрел ей в глаза и медленно отвел ее руку, потом поцеловал и расстегнул эту последнюю пуговицу. Танечка закрыла глаза... Это, наверное, было безумно смешно, что она прошедшая, как говорила про кого-то соседка Анна Васильевна, "огни, и воды, и медные трубы, и волчьи зубы"... Она, Танечка, застеснялась своей наготы.

- Танья... Я любить тебя...Скажи - да.

Танечка только судорожно всхлипнула в ответ, и Стив, подхватив ее на руки, отнес в спальню и бережно положил на покрывало...

Свадьбу играли через месяц. Танечка, собственно, и не хотела ничего, но Ленка Магельницкая - Харт развила такую бурную деятельность, что в день регистрации, в квартиру Минкиных, набилось народу столько, яблоку негде было упасть.

- Надо было кафе снять, - ворчала мама.

- Да ладно, в тесноте, да не в обиде, - добродушно отвечал отец, казавшийся просто великаном рядом с худенькой Идой Давыдовной.

Свадьба, не свадьба, но стол накрыли; девчонки помогли маме с салатами, Танечка в белом платье и в фате: хотела взять на прокат, но жених возражал, и поэтому они все купила в салоне для новобрачных: и платье, и фату, и туфли, и кольца. Щелкали фотоаппараты, стрекотали видеокамеры. Свадьба, как свадьба: шутки, смех, все кричали: "Горько!". Отец обнимал новобрачного:

- Стив, береги нашу девочку.

Анна Васильевна, в старомодном кримпленовом платье, целовала Стива в обе щеки и шутливо грозила пальчиком:

- Я то, сразу поняла, в чем дело. Раз дверь открыта - значит - любовь.

Жених слегка смущался, он не привык к такому проявлению чувств, но держался молодцем. На рукопожатия отвечал рукопожатием, на поцелуи - поцелуями. Встала Люда, которую Танечка вызвала телеграммой. Та прилетела как сумасшедшая, думала - опять что - то случилось, а попала на свадьбу.

- Я поднимаю этот бокал с вином за ваше счастье, ребята. Пусть вам будет хорошо вместе, пусть вас любят ваши дети и уважают друзья.

Ей зааплодировали, кто-то крикнул:

- Ура! Горько!

Алка клюнула Танечку в щеку:

- Слушай, ты где стрижку делала? Потрясно!

Все знали, что в ее устах это была похвала - суперкласс! Все уже устали, кое-кто в прихожей уже отыскивал свои шубы, куртки и пальто, когда мама вошла в гостиную и направилась к Стиву.

- У нас с папой была только одна дочка, а теперь появился еще и сын. Это такое счастье. Чтобы ты, Стив, считал себя полноценным членом нашей семьи, я дарю тебе нашу семейную реликвию - запонки моего прадеда, - и достала ту самую красивую коробочку.

Стив поцеловал руку Иде Давыдовне. Все ахали, охали, рассматривая раритет. Танечка обомлела. Да ведь она сама положила коробочку на дно дорожной сумки, когда уезжала в Германию. Ида Давыдовна собрала грязные тарелки и пошла на кухню, Танечка бросилась за ней.

- Мама, я ничего не понимаю, откуда? Ведь все мои вещи остались там.

- Доченька, я решила посмотреть, не забыла ли ты чего... Ведь ты была такая рассеянная... Ну, и наткнулась на коробочку. И я почему - то подумала, что будет лучше, если я сама вручу зятю подарок. Я и вытащила.

Танечка счастливо засмеялась. Мама обняла ее.

- Видишь, как все хорошо и правильно получилось. Он у тебя такой славный.

- Танья, Таньечка! Я иду искать, - улыбающаяся физиономия жениха появилась в дверном проеме. - Танья, гости уходят, надо провожаться.

Танечка медленно отколола фату и сняла ее. Все, она уже не невеста, а жена. Утром, мистер и миссис Энсон улетают в Америку. Начнется новая страница в ее жизни, может быть, самая главная.