Аннотация: Даже если ты одет в китайский спортивный костюм и на тебе "паленые" кроссовки... Это еще не значит, что ты - китаец и уж тем более Брюс Ли.
День пятый
Даже если ты одет в китайский спортивный костюм и на тебе "паленые" кроссовки... Это еще не значит, что ты - китаец и уж тем более Брюс Ли.
Иваниха летала вокруг него, сидя на метле, а сам Евгений сидел в каком-то ослепительно белом кабинете, прибинтованный к стоматологическому креслу, и не мог пошевелиться. Петр с Алехиным прикатили откуда-то гинекологическое кресло и сказали, что "бедолага - жертва эксперимента и его будут пытать до тех пор, пока не сознается в убийстве". В окна летели камни и слышались людские крики - "Гатчинский... Гатчинский!". Затем Южанина вышвырнули в окно, в толпу, а упал он в реку, в которой тонула какая-то девушка. Когда из последних сил Евгений кинулся ее спасать, девушка вдруг обернулась рысью-мутантом, хлопнула по воде большим сомовьим хвостом и ушла на глубину. Южанин ухватился за какую-то деревяшку и почему-то она, как торпеда, вытащила его на берег. Выдернул ее из-под себя, и увидел, что это маленькая икона. Закрыв глаза, уткнулся лицом в прибрежный песок. Потом его кто-то окликнул. Открыв глаза, увидел, как склоняется над ним Иваниха с "каким-то-скопом", короче с предметом, которым врачи слушают сердце и легкие, и, который, обычно болтается у них на шее. Но тут фонендоскоп оказался уже не в сухонькой бабушкиной ручке, а в мохнатой коричневой лапе с очень знакомыми когтями ужасной длины. Подняв глаза на Иваниху, обомлел, - на него смотрел медведь, который ощерил клыки и сказал, выдыхая перегаром - "Превед, кросавчег".
Закричал и проснулся. Да... Дурной сон, дай Бог, чтоб не в руку.
Уже давно рассвело.
Завел двигатель, поехал вперед. Подъезжая к терему, вдруг вспомнил: - Дерево! Перед машиной вчера падало дерево!
Но ведь проснувшись, просто повернул ключ, просто отжал газ и просто приехал. И не было никакого дерева. Не было! По крайней мере - с утра. Мистика? Или приснилось ему все? С какого момента тогда приснилось? Руки, ноги затекли от долгого сидения, значит, и впрямь заснул там, в лесу, на дороге.
Чертовщина какая-то...
Остановился у гаража. Уже почти вышел - дверь открыл, ногу спустил... и, вдруг, вспомнил!.. Бутылек! Должен быть бутылек. Пошарил рукой под креслом... Не было там ничего.
Не может быть... Не может быть...
Еще немного и начнется психоз...
Издалека раздался гул. УАЗик не выехал - вылетел из леса. Подъехал вплотную к "Мицу".
Не глуша мотор, Петр выпрыгнул из машины подошел к поднимающемуся с колен, протянул здоровую руку для приветствия.
- Рад видеть тебя во здравии, - мгновенно сориентировался, подал другую руку, ответив на крепкое рукопожатие.
Приехавший не был хмур, но некая задумчивая мина накрепко держалась у него на лице.
- Привет, - ответил он.
- Смотрю ты молодцом и бодрецом, - хотел, было, похлопать главу по плечу, но тот отстранился.
- Слышь, Жень... Вы вчера от Иванихи нормально уехали? - в голосе Белашова звучали нотки официоза, как-будто и не было вчера рыбалки и шашлыков.
- Нормально, - пожал плечами, но насторожился. - Она нам еще ручкой вот так сделала, - помахал ладонью.
- Слышь, Жень... - Петр глядел прямо в глаза, пытаясь разглядеть даже не правду, а истину. - Иванихе после вашего отъезда плохо стало... Ее на рассвете моя нашла в бессознательном. В сознание привели. Поначалу бредила, теперь ничего, даже улыбаться пытается.
- Что с ней? Как она? - улыбаться и радоваться больше не хотелось.
- Да фиг их знает лекарей этих. С сердцем что-то. Бабульке-то уже под сто... Девяносто семь лет бабульке. Понимаешь, Жень, ты последний, кто в ее доме был. Вы с Алехиным, последние, кто ее в здравии видел.
Присвистнул: - Я не знаю. Вчера она нормальная была, проводила вот... Бутылек на прощанье дала...
- Какой бутылек? - Белашов произнес вопрос с такой нетерпимой яростью, что на миг показалось: будь они где-нибудь в помещении - были бы пытки бессонницей, иголками под ногтями и лампой яркого света в лицо.
А вот этого я постараюсь не заметить. Очень постараюсь во всяком случае, вида нервозности не подам. И вообще, нервничать не стану.
- "Успокой" на нем было написано. Найти не могу. Потерял где-то... Вот ищу.
- Слышь, Жень, а ты где был все это время? Машина горячая...
- Я не понял... - вот тут нахмурился (это что допрос с пристрастием?) - Ты чего, Петь? Ты что? Думаешь, это я?
- Вот такой бутылек? - Петр по всем законам сыщицкого жанра не отвечал, всем своим видом показывая - "вопросы тут задаю я". Зато достал из кармана "полароидную" фотографию, протянул навстречу. Взял снимок в руки, посмотрел... Нахмурился еще больше... Возвращая, кивнул головой: - Похож...
Белашов замялся...
- Ты это... Жень, ехал бы отсюда, - показалось, что смущенно добавил. - Спор это так, ерунда...
- Ты к чему это, Петр? Стращать меня приехал? - вся эта "пестня" начинала раздражать.
- Какой стращать? - теперь глава хотел похлопать по плечу, но уже я отстранился, закурил. - Если б стращать... Тут и без меня страшно. Место тут проклятое, Жень... Жили себе тихо. Но вот дядька твой появился, теперь - ты. Ехал бы ты...
- Ты, Петь, давай начистоту. Не люблю я все эти игры в прятки! - а вообще-то хотелось, очень хотелось въехать по этой сумнящейся роже, даже, несмотря на то, что она - больная.
Петр вздохнул, присел на ступеньку крыльца, тоже закурил. Выдыхая дым и, разглядывая, как уносит вдаль голубоватую ядовитую дымку, ответил: - Нет никаких пряток. Дело по смерти твоего родственника закрыли, признав несчастным случаем. Дело закрыли, но слухи-то, что это убийство - остались. Иваниха не раз сама так говорила. А теперь, после твоего приезда и с ней - несчастный случай.
И что я? Бесстрастно смотрел на реку. К чему все это? Зачем все это? Искренне ли все это? Вслух же сумел из себя немного выдавить: - Петр, но ведь я к ней случайно попал. Я ж тебя с лодки не скидывал.
Глава грустно покачал головой: - Вот и я говорю, народ наш хоть и сто лет живет с лампочкой Ильича, а все так же темным и остался. За Иваниху порвут, Жень, даже разбираться не станут. Уезжать тебе надо.
Разозлился, было, открыл рот, чтоб возразить, но Петр жестом остановил, продолжил монолог: - А за лодку... Я - твой должник. Если б не ты, утянул бы меня тот сомяра.
Отмахнулся: - Нормально все. Ты бы меня тоже спас.
- Вот хочу спасти сейчас.
- Не тот случай...
- Как знаешь... Но сочтемся.
Пожал плечами.
Белашов встал: - Ты мне не сказал про машину. Где был-то?
- Только приехал. В лесу был. Ночевал в лесу, - встретив недоуменный взгляд, пояснил: - Дерево вчера перед машиной упало. Выпил из бабкиного бутылька и вырубился.
Петр выкинул окурок. Сплюнул, зачем-то поковырял носком сандалия бетон. Со стороны могло показаться, что Джеймс Белуши, разыгрывает комедию. И было бы смешно, если бы не было так грустно.
- Нет там никакого поваленного дерева, Жень.
Отмахнулся: - Я и сам знаю, что нет. Знаю, понимаешь? Но вчера оно было...
- Уезжай отсюда, Жень, мой тебе совет, - Петр вернулся к своему УАЗику. - Проклятое это место.
И укатил, оставив после себя только пыльный след и гулкое лесное эхо.
- Тьфу, - в сердцах смачно сплюнул.
Перевернул весь "Миц", даже в багажник заглянул - не нашлось пузыречка.
- Чертовщина какая-то, - достал из бардачка связку ключей, пошел в дом. Вытащил из пакета хлеб (вот ведь второй день - а совсем как свежий и пахнет все так же соблазнительно). Масло потаяло. Расположился в кресле. Продукты свалил на журнальный столик. Аккуратно размотав жирную фольгу, размазал масло по куску хлеба. Сыр уже тоже потек... Ну и ладно. Очистил от защитной пленки, отрезал, как можно тоньше, посомневался - срезать или нет подсохшую темно желтую корочку. Не стал. Пусть будет. Это ж не восковая корка. Это ж просто обветренная.
Облизал пальцы (а кто видит?), однако салфетку достал. Вытер жирные пятна. Вспомнилось, как в школе обожал есть мамины завтраки. Бутерброд с сыром ко второму уроку насквозь пропитывался маслом, сыр расплющивался, сильно желтел. Корочка хлеба подсыхала у самого края, но это не портило общего впечатления...
Откинулся на спинку кресла. Что-то звякнуло о пол и со стеклянным дребезжанием закатилось под стол.
Положил надкусанный бутерброд, достал возмутителя спокойствия. Да - бутылечек, вчерашний, с бумажкой и надписью. Откуда он здесь?.. Возможно, был в кармане брюк. Не сам же в доме оказался!
Потянулся за завтраком. Взгляд невольно упал на кроссворд неразгаданный вчера. И хоть мама еще с того самого школьного детства строго настрого запрещала читать во время еды - привычка осталась. Взял в руки ручку. Просмотрел неразгаданное, решил, что оставит на потом, перевернул страницу. Кое-какие буквы были уже расставлены. Другой пастой. Не его почерком. Буквы подходили к словам.
Этот кроссворд разгадал легко. Перевернул страницу. Там тоже уже стояли буквы. Тем же почерком и не его пастой.
Вот он задаст продавщице, когда снова попадет в Дальнее... Полистал весь журнальчик. Во всех кроссвордах были проставлены некоторые буквы. Швырнул в сердцах сборник на стол. Издали глянул и обомлел, - те самые - не его и другой пастой буквы складывались в слова.
Все. Бутербродов больше не хотелось.
Перелистал от и до... Везде, во всех кроссвордах угадывалась одна фраза - "Пошел вон".
- Ну, знаете ли...
Скомкал журнал, швырнул в камин, туда же кинул масляную салфетку. Поднялся, чтобы поджечь. Чиркая спичкой, оперся на каминную стенку. И тут же отшатнулся - она была горячей!
Нет, пепла не было, и хворост приготовленный валялся все так же в поленнице. Точно так же, как сам туда его закинул. Однако камин топили. Точно топили...
Всё! Это было последней каплей...
Достав журнал обратно, разгладил страницы, насколько смог. Прихватив его под мышку, вернулся к столу забрать злосчастный пузыречек. Ради интереса, полистал остальные газетки в пачке. Не сказать, чтоб увиденное его удивило, скорее - ожидалось. Да, верно - "Пошел вон".
Запихнув остатки недоеденного бутерброда в рот (голод не тетка), подобрав бутылку минералки, вышел из дому, запер его с нарочитой тщательностью. Сел и поехал в Дальнее, по пути гадая - догонит или нет этого "клоуна" Петра.
Злился... Очень. Когда и как они сумели?: Ну, допустим с кроссвордами - пока эти двое развлекались на рыбалке, Севастьяныч мог... А вот с деревом... Тут да - мистика... Конечно, много нестыковочек - зачем нужно взрослым и неглупым мужикам заниматься таким ребячеством?..
Проезжая лес, пристально всматривался в отпечатки на дороге и в придорожной траве. Нет, не следопыт... Хотя огромное дерево, или его остатки не заметить не мог даже простой человек, не прошедший скаутскую школу... Конечно, во времена пионерского детства никаких скаутов не было, а была обыкновенная игра "Зарница", больше похожая на смесь турслета и игры в войнушку, но все же... все же...
Выехал из леса сердитым. Не может такого быть, просто потому что не может. Покрутил в руках бутылек. А может, он его выпил, а потом увидел дерево? Может это галлюциноген какой?
Стоп. Неведомому врагу только и надо - запутать и испугать. И план хорош... Заставить усомниться в своей рассудительности.
Петра не нагнал. На дверях администрации висел большой амбарный замок. Ехать искать по дворам не хотелось - кто их знает - этих людей, - может, и впрямь, прибьют не разбираясь.
Недолго думая, направился в единственное место, где ему могли сейчас помочь. К единственному человеку, который знал, казалось, все ответы на вопросы.
Дорогу помнил. Почти. Вернее он ее знал до самого Распутья. Въехав в село, немного смутился, но всего лишь на миг. Какими поворотами ехать тут? Память оказалась избирательна. Он не смог бы показать на карте, но визуально... Вел машину туда, куда подсказывало ему сердце...
Подъехал аккуратно и тихо. Вроде бы этот дом... Вышел из машины, прихватив журнал и пузырек, поставил "Миц" на сигнализацию (мало ли!). Насколько помнил - собаки во дворе не было. Толкнул приоткрытую дверь в сени. В лицо ударил уже знакомый запах трав. Значит, попал туда, куда хотел.
Вошел в дом. Злоба улетучилась.
- Баб Лен? - осекся, исправился: - Елена Ивановна?
Отодвинув занавеску, шагнул в низкий проем. К аромату трав добавился новый запах - сердечных капель, может валерьянки, может корвалола.
Из соседней комнатенки тихо позвали.
Бабушка лежала одна. Под капельницей.
Вся такая сухонькая, тоненькая, белые волосы без платка разметались по подушке. И впрямь - одуванчик.
- Ты, что ж, баб Лен, на ноги ставишь, а сама слегла?
Бабуленька посмотрела на него, казалось, с облегчением. Растерялся, присел на краешек кровати, взял ее свободную от капельницы руку в свои ладони.
И вдруг она расплакалась... Слезы катились из ее глаз, стекая по вискам в волосы.
Ох, вот только не это... Платочек бы... А вот, есть...
Стал ухаживать за болезной, как ухаживают за детьми. Хотя даже припомнить не мог, чтоб вытирал Витьке или Светлане слезы.
- Ну-ну. Тебе нельзя... Слышишь? Ты еще меня должна пережить...
Бабушка нахмурилась. Едва слышно прошептала, шмыгая носом: - Типун тебе на язык, бестолочь, - в ее голосе было столько... негодования и ласки, что растерялся еще больше.
Нет... Надо воды... Графин-то как далеко стоит...
Поднялся налить.
Пока наливал, оглядел комнатку. Убранство не ахти какое, годов тридцатых прошлого века. Такое ощущение, что время тут остановилось. И если бы не современный телевизор, то...
Ход мыслей сбили два портрета на стене. На одном из них сидели голова к голове красивый молодой человек и, просто необычайно красивая девушка. Судя по давности фото, эта самая девушка сейчас лежала вон в той кровати. Чуть ниже висела еще одна фотография. На ней уже сильно повзрослевшую девушку, тётеньку даже, обнимал за плечи... Евгений, еще совсем молодым безусым пареньком.
Стакан в руке предательски задрожал. Такого быть не могло, просто не могло... С немым вопросом вернулся к кровати. Аккуратно помог бабуленьке привстать, напоил водой. Сел тихо.
- Ты на него очень похож... - только и сказала баба Лена. И расплакалась навзрыд.
- Ну-ну, - попытался приободрить, хотел спросить кто это, и что с ним связано, но почувствовал, как у самого комок подкатывается к горлу.
Старушка жестом попросила еще воды. Подал.
Немного успокоившись, смешно, как маленькая девочка, хлюпая носом, Елена Ивановна укоризненно покачала головой: - Говорила же, не надо было тебе на ночь глядя ехать.
- Баб Лен... Елена Ивановна... Баб Лен... - мысли путались, слова тоже... - Ты бы мне рассказала бы, а?
Она отрицательно покачала головой. Это как это "нет"?.. Это почему это "нет"?!.
- То есть, ты знаешь, кто это делает, и не хочешь мне сказать?
- Не могу, Жень, не могу...
- Это почему так?
- Потому что дорога жизни озвучена быть не может. Если кто и узнает свою участь - сильно рискует, - ее могут изменить. Одному Богу ведомо, что и как.
- Ой, баб Лен, а давай без Бога...
Бабушка сверкнула на него глазами так, что прикусил язык до солоноватого привкуса крови.
- Без Бога никак нельзя... В самый решающий момент только Он тебе поможет.
Отмахнулся. Развернул журнал: - Баб Лен, кто вот это написал? И дерево... Оно ведь мне не примерещилось. Его ведь опрокинули, и куда оно делось?
Бабушка нахмурилась: - Столько вопросов... Ответы сами тебя найдут. Всему свое время...
- Баб Лен! - уж нет, уж раз приехал, то не уеду без правды: - Какое время?! Я сюда приехал ни сном, ни духом, а тут меня убить хотят... Помоги мне их поймать. Ты же знаешь кто это! - кричу? осекся, тихо добавил: - Меня убить пытаются...
Старушка в ответ покачала головой: - Женя, Женя... Все, кто мог бы тебя убить - мертвы давно. Мертвые сраму не имут и отвечать захотят навряд ли. Тебе помогут, если поможешь ты...
- А именно?
Бабушка обессилено упала на подушку.
- Жень, устала я...
- Баб Лен, так нельзя. Скажи мне - кто это?
- Узнаешь сам. Главное - не бояться.
Угу... И чего сижу, разглядывая половицы...
- Чего надо-то от меня? Чтоб я терем бросил и свалил на фиг? Чтоб я вслед за дядькой коньки откинул? Просто прикалываются?
- Езжай в Раменье, Жень. И ничего не бойся. От тебя твое будущее зависит. И не только твое. Иди, Бог с тобой, - баба Лена слабо махнула рукой.
- А ты? Ты?
- Что я? Что мне старой сделается? Умру я, что ж, значит - пора. Не умру, что ж, значит поживу еще.
- Ко мне Петр приезжал...
- Ах, Петя, Петя, молодой, горячий... - бабушка покачала головой. - Никак не поймет, что душа может хоть все время быть молода, а тело... Оно свое берет. Изнашивается, - снова махнула рукой: - Ты иди, иди, Женечка, тебе домой надо засветло поспеть. Я уже слаба так далеко защищать.
Встал... пошел было к выходу, резко развернулся. Вернулся к этому светлому одуванчику с синими бездонными глазами. Аккуратно, чтоб случайно не повредить капельницу, наклонился, чмокнул в старческую щеку, вытер слезы у нее на щеках, шепнул: - Выздоравливай.
- Конечно, - отозвалась старушка. - Я хочу еще внуков твоих понянчить.
Засмеялся... Укоризненно покачал головой. Передразнил давешнее: - Раз смеешься - значит совсем здорова.
- Иди-иди Жень, - но, когда был на пороге, сказала вслед: - Сын, это мой Жень, Александром звали. Похож ты на него очень.
- Где? - не понял вдруг.
- Там на снимке, на втором. А на первом я с мужем...
- Да, - кивнул ей. - Очень похож. Не боись, баб Лен, мы еще повоюем.
- Вот только не воюй! Переговорами и уговорами. Только не воюй, - баба Лена, казалось, снова собралась плакать, помахивая свободной рукой, чтоб он шел.
А вот выйти не успел. Во входную дверь не вошла, - влетела, ворвалась - женщина. Зло сверкнула очами, аж пробрало. Дыхание тяжелое. Светло-русые волосы выбились из прически.
- Баб Лен! - крикнула она.
- Ну, что ты Аленка... Все в порядке, - отозвалась Иваниха. - Познакомься, Жень. Это Алена. Жена нашего Петра.
- Весьма приятно.
Алена нахмурилась... Пройдя мимо, прошептала сквозь зубы: - Еще раз Петра на рыбалку потянете - вам не поздоровится.
- Ален... Ален... - укоризненно заговорила с ней баба Лена.
Ну, нравоучения женские и без меня сказаны могут быть. И потому - из хаты - вон и - в обратный путь.
В Дальнем у администрации притормозил, благо у крыльца присутствовал УАЗик, а на двери отсутствовал замок. Зашел внутрь.
В кабинете сидела вся честнАя компания.
- ЗдорОво, пацаны! - поздоровался не церемонясь, перешагивая через порог.
- Чего? - у Севастьяныча аж челюсть отвисла.
- Ответ не верный. Надо отвечать "ЗдорОвенько!" - сидят тут, понимаешь... дело мне шьют. - Музыку надо чаще слушать. Радио включать.
Чего рты разинули... А Остапа, как говорится, понесло...
- "Восьмерка" работает? - сел, к себе поближе подтянул телефон. Набрал нужный номер. - Алле? Алле?! Это прачечная? Мишань... Это я... Как где? Что? Какое РаменьЕ? РАменье, Мишаня, РАменье. Нет, все в порядке. Нет, ничего не случилось. Правда, я тебе говорю. Я тут задержусь на две недели. Да дела кое-какие есть. Мишань, правда, все в порядке. К черту Людку... Мишань привет семье. Удачи.
Вынул сотенную, положил между корпусом и трубкой. Поставил телефон на место.
- Что это было? - обалдевше спросил Петр.
- Ничего. Позвонил домой, - пожал плечами. - Кто-нибудь что-нибудь хочет мне сказать? Пожелания, предложения, замечания?
- Ты чего? Белены объелся? - Алехин посуровел, ладонь сжалась в кулак.
- Да, кстати, - а вот не замечу я твоего вопроса, Алехин, - Пинкертоны... Мой бутылек вот он... - достал пропажу, показал, но не отдал, положил обратно в карман. - А тот можете выкинуть...
- Уже выкинули. Баба Лена сказала, что ты ни при чем...
- Ты часом не пьян, Южанин? - отозвался Севастьяныч.
- Нет, не пьян, - что, смутились смутьяны? Оглядел всех вместе и каждого. - Все? Есть еще вопросы? Ну, тогда я пошел. Осталось десять дней.
- Точно! - Севастьяныч обратился к приятелям, о чем-то своем, как-будто Евгения и не было тут. - Похож. Похож.
- Я что-ли похож? - остановился в дверях.
Петр и компания переглянулись... - У Иванихи сын был. Так вы с ним - одно лицо.
- И что с ним? С сыном? - сделал вид, что о сыне первый раз слышит.
- Погиб он в твоем лесу. Медведь задрал. - Петр наклонился так близко, насколько смог и говорил так тихо, как будто у стен были уши, и глава очень боялся, что они услышат.
- Медведь говоришь? - ну-ну, оперся о косяк.
- Медведь, - кивнул Алехин. - Проклятое место твоя Гать.
- Только из-за медведя? - ну-ну, усмехнулся.
- Может и не только. Да вот ТОЛЬКО у нас тут медведей отродясь не было, и взяться им тут неоткуда.
- Страсти-то какие... - стараясь говорить нарочито равнодушно, развернулся и шагнул вон.
Сегодня ночью что-то будет. Точно что-то будет... Витает в воздухе... И очень не терпелось узнать - что.
- Слышишь? - не унимался Алехин.
- Что еще?! - раздраженно обернулся уже за порогом.
- Был тут у нас еще один случай. С медведем...
От, достача...
Петр, увидев интерес к этой теме, рассказывать не спешил... Налил себе и друзьям водки, жестом пригласил приехавшего присоединиться. Нет уж...
- Как хочешь... Так вот... Давно это было... Я только сюда приехал... А Ерофеич наш еще был молод, ну, относительно молод. Знатным охотником был Ерофеич... И вот услышал я, что в соседнем районе медведь-шатун объявился. И хорошенькая сумма была назначена за его поимку... Заметьте, не за убийство, а за поимку... Ну вот... - Петр обстучал стаканом собутыльников, залпом выпил все его содержимое, крякнул и вгрызся в бутерброд. - Ну, вот... - заговорил он с набитым ртом, как будто боясь, что Евгений не дождется и уйдет, не дослушав.
- Ну, вот... - повторил он, проглотив явно большой кусок, запил минералкой. - А ведь всем известно, что Ерофеич однажды медведя рогатиной одной взял. Пошел я к Ерофеичу и спрашать начал. Ерофеич и говорит мне, сопляку: - Идешь значит в лес с топором... Главное - не бояться. Там выбираешь палку поувесистей, так чтоб вилкой была. Главное - не бояться. Обстругиваешь ее, как надо... Делать все надо было, и главное - не бояться. Потом прячешь топор, чтоб дровосеки или такие же, придурки, как ты, не сперли. Спрятать надо хорошенько и не бояться. Ну а потом, весело с шумом шагать в лес, и, главное - не бояться. - Ну, а дальше-то, что? - спросил я его. - Ну, а дальше, находишь берлогу. Орешь перед ней, камни туда кидаешь. Главное, - не бояться.
- Угу, - перебил: - Оттуда вылезет медведь. И тут, главное - не бояться... Берешь дерьмо и в глаза ему, в глаза... - А дерьмо-то откуда - наверняка, спросил ты Ерофеича. - Не волнуйся, дерьма будет много, тут главное, не бояться... Так?
- Ну, так... - разочарованно пробубнил Петр. - Взял и такую историю испортил...
- Да знаю я этот анекдот. Он стар, как этот мир, - развернулся и пошел прочь.
- Жень, Жень! И все же - главное - не бояться, - мужики пьяно засмеялись.
- Идите вы... - пробурчал, не оборачиваясь.
Выйдя на улицу, завернул за угол. Пошел по магазинам. В продуктовом купил еще минералки и хлеба. В хозяйственном - лопату. Топор? Нет, с топором он обращаться толком не умеет, а вот с лопатой - да... И пусть занятия по айкидо и филиппинской борьбе были чисто любительскими, поверхностными и сто лет назад, кое-что все-таки запомнилось. Лопата, конечно, не боевой шест дзё, но все-таки...
- Жень, зачем же ты так буквально все воспринял? Лопата для могилы себе или медведю? Сказано же было - рогатину надо, рогатину! - орали мужики в открытую форточку.
"Очень хочется глянуть на чью голову я ее сегодня опущу". Хмуро запихнул пакеты на, а лопату под сиденья.
В этот раз мимо фермы не проехал. Остановился. Вышел. Выбрал из связки подходящий ключ. Открыл ворота. Ох, нифигасе... Странно, что до сих пор никто это не упёр и даже не попытался разобрать на запчасти. Комбайн, тракторы МТЗ, ДТ-75, и даже свой грейдер. После грейдера "петушок" уже не удивил.
Дядя, по-видимому, тут большое дело хотел затеять. Или нет? Или все так только кажется? И где документы на технику? Или еще что-нибудь пропустил?
Опять вопросы... Ладно... Завтра... Завтра... Не сегодня.
День стремится к завершению... Вот так... Ничего не сделал, только прокатался. Тут только туда-сюда полбака ушло... Хорошо хоть запас есть... Бензин, правда, паршивый... Бедный "Миц"...
Опять этот лес... Опять эти кусты... Ну откуда они берутся?!
Быстро отсюда. Ноги, Миц, делаем ноги... Или что там у тебя... Шины, Миц, береги шины...
Клиренс высокий, обзор отличный. Сердцем понимаю - того дерева мы с тобой уже не увидим, однако, все равно - пристальнее взгляды в заросли...
А вот и терем. Солнце касается макушек деревьев. Скоро совсем стемнеет.
Покупки - на крыльцо, машину - в гараж. И на замок.
Пакеты и лопату в охапку и в дом. И тоже - на замок.
Внутри уже вовсю царит сумрак.
Голод не тетка... Мятый журнал - в камин, сложив горкой давешне собранный хворост, приноровил каминные приспособления для чайника. Вот елки, - нормальной питьевой воды, не минеральной, не газированной, у него нет. Ну, что ж... У него многое тут в первый раз. Надежды мало, что будет употребимо, но...
Половину пластиковой бутыли минералки - в чайник. Ай... Была - не была... И опустошил в него всю бутыль. Хворост прогорает быстро... Горит быстро, дымит много...
К тому времени, когда вода в чайнике весело забулькала, уже был не рад, что захотелось кофе. Прокоптился сам, прокоптил всю комнату. Надышался угаром. И в довершение - кофе на горячей минералке оказался такой гадостью! Сделав один глоток, он уже не смог сделать второй...
Фррррр... Брызги полетели прямо в камин... Шшшшшшш... Огонь выдал еще одну, но уже посмертную, порцию дыма и... воцарилась темнота.
Где эта чертова свечка? Ай-яй, зажигалка полоснула огнем по пальцам. Ай-яй, стеарин прямо на руку... Ладно, завтра уберу. Засовы на окне за-крыты. Дверь? Долбанный заяц опять под ногами... Стопить его в камине? Дверь заперта. Лопату под мышку и наверх. Куда? В прежнюю комнату или в новую? В прежней лампы уже отлетали, а в новой? Да и пыль в прежней уже частично собой протер. И вообще комнаты в решающий момент менять, все равно, что коней на переправе. Эк завернул, аж самому не смешно. Лопата, зараза. Куда ее? В углу поставить? А дотягиваться как - ведь не Бабл Гам. Под кровать? А по башке получить, пока из-под кровати вытаскивать буду? Ай, ладно... Не буду же спать. Вот так наизготовку, поперек, на ноги.
Стемнело быстро. Дом с наступлением темноты по-прежнему зажил своей жизнью. Шорохи, скрипы, какие-то странные звуки.
Кажется, внизу кто-то ходит... Нет, точно - ходит.
Тихонько встал. Подошел к двери, держа лопату наперевес. Шур-шур... Щас я этой крысе-слонопотаму!..
Вышел аккуратно к лестнице. Затаил дыхание, вглядываясь вниз в темноту. Под ногой предательски скрипнула половица. Шум стих.
Ну, если выдал себя, то и скрываться нечего: - Эй?
Спиной касаясь стены, озираясь, как герой 007 (Та - ри - та - да), вниз по лестнице... Лопата в руках так, - чтоб сразу и наотмашь... Ну, чем не Джеки Чен... Нет, этот старый пердун и в подметки ему сейчас не годился. Горец. Точно Горец. Ну и что, что с лопатой. Ну, ладно, согласен на Последнего Самурая.
На межэтажной площадке не выдержали нервы. Сердце заколошматилось, ноги одеревенели. Решив не терять образ, с самурайским криком устрашения (отчего-то больше похожим на вопль прищемленного кота), прыгнул вниз.
Увы. Самопровозглашенный самурай забыл, что лет ему не двадцать, и что килограммов в нем гораздо больше, чем проворства. Приземление произошло раньше, чем закончилась лестница. Споткнувшись о нижнюю ступеньку, все, что успел сделать перед падением, так это перехватить черенок повыше. Дзынц... Лопата острием вонзилось в паркет. Ох... Чтобы окончательно не упасть и не опозориться в глазах предполагаемого противника, всей массой повис на своем лопатном дзё. О нет!.. Черенок попал аккурат между ног, в самое сокровенное... Героически - не закричал. Просто набрал полную грудь воздуха, пытаясь восстановить дыхание. Да... Бесславный конец Джеймса Бонда... Хотя нет. У Бонда судя по фильмам с концом-то как раз все в порядке.
- Выходи! - захотелось крикнуть в темноту (а что еще делать?). Но ее не было. На улице с безоблачного неба полным прожектором сияла луна, и сквозь единственное не закрытое ставнями окно проникало столько света, что в комнате не было места даже полумраку. В нем царил сумрак.
Вспомнился нашумевший фильм, может тоже крикнуть крылатую теперь фразу: - Всем выйти из сумрака!
Ахха... Полнолуние. А вдруг и впрямь выйдут. Да и наигрался уже в киногероев.
Однако стоять вот так с черенком лопаты между ног еще больше смешно... И тогда крикнул, шепотом: - Выходи!
Постоял. Послушал. Тишина. Притихло все. Шорохи, шумы, скрипы. Все! Выдрал лопату из пола, ругнул себя, свою съезжающую крышу, поднялся наверх.
И началось все сначала. Первой вернулась неуверенность в своем одиночестве. Вторым - мучение с лопатой: сначала попробовал запихнуть под кровать, потом поставить у изголовья, и, наконец, положил ее под матрац. Сверху лег сам. Очень неудобно, очень. Но зато спокойно, что он не получит своей лопатой по своей же голове. Третьими возобновились шорохи, скрипы и стуки.
- Да идите вы все знаете куда?! - лег, прислушиваясь. Все вполне объяснимо. Ветер, мыши, древесина... Почти задремал. Или даже задремал. И вдруг - снизу отчетливо - потрескивание горящих дров. Вскочил молниеносно, с лопатой наперевес сбежал вниз. Тишина и сумрак.
Короче, у него бред. Точно - бред.
Зажег свечу, поставил ее в самодельный канделябр.
Нехорошее чувство придавило сердце. Вдруг стало очень трудно дышать. Жадно хватая ртом воздух добрался до кресла. Опустив лопату на пол, оперся локтями на колени, растер ладонями виски и лицо. Руки замерли полуприкрыв рот.
В тусклом свете свечи не сразу заметил перемены - пачка офисной бумаги, которую он из пакета не доставал, лежала початой на столике. Один лист - отдельно и намеренно с краю.
Стараясь дышать ровно и спокойно, подозревая, что враг где-то рядом и на него смотрит, пододвинул лист к себе.
"Простите меня, но вы боитесь".
Этот характерный завиток в заглавной букве "П" он уже сегодня видел.
- Выходи! - сказал вслух. - Выходи и поговорим. Нормально поговорим.
А мысли самые противоречивые, от нездоровых до трезво-логичных мешали разумно мыслить, толкались, не давая сосредоточится и прийти к одному надежному мнению.
Вдруг, показалось, что кто-то огромный с улицы задышал в каминную трубу, потому как оттуда повеяло теплом.
-Спецэффекты начались... - встал, подошел к камину, опираясь на лопату, присел на корточки. Не было огня, не было ничего, что могло гореть, и даже тлеть. Топка кроме пепла от сгоревшего хвороста, не убранного с вечера, ничего не хранила. Но камин был горяч, настолько, что руку трудно было поднести.
Обернувшись, увидел, что под уже существовавшей строчкой появилась другая.
Бред. Бред. Бред. Если это розыгрыш, то очень хитрый.
Вернулся, сел в кресло. Будь, что будет. В конце концов - главное - не бояться.
"Вы пришли с угрозой, с расправой, мстить". Прочитал. Скомкал лист, отправил в камин трехочковым броском.
- Что за бред? - воскликнул в сердцах. - Ну, что за бред! Я просто хочу понять и разобраться! Я просто хочу знать, кто ты и чего тебе от меня надо! Выходи и поговорим.
Такого он от себя сам не ожидал.
А на столе творились чудеса - на новом, абсолютно белом листе прописная строка проявлялась сама собой.
- И чего я трезв? - сказал сам себе. Волосам от всего этого кошмарного фокуса впору было не просто шевелится, а бежать, бежать с такой крезанутой башки.
"Пеняй на себя", - предупредили его.
Потух свет. То есть погасла свеча. Сначала он не увидел ничего. Потом глаза привыкли к темноте. Вжиматься в кресло было некуда. Он уже забыл о том, что ему - сорок семь, и что солидно, а что нет. Хотелось простого: либо, открыв глаза, - проснуться, либо растечься лужицей и ни о чем не думать вовсе, потому что прямо перед ним, по тут сторону журнального столика, как будто кто-то закурил огромную сигару. Дым от нее собирался в какой-то размытый силуэт и становился с каждой секундой все четче и четче. Еще мгновение, и он поплыл в сторону светлого квадрата окна. Вступив в освященные лунным светом пределы, вся эта клубящаяся масса приобрела совершенно четкие линии.
На него смотрела девушка. Определенно - девушка. В длинной юбке, с распущенными, кажется, темными волосами.
Испугался ли?
Обалдел. Сидел и смотрел на это чудо. Он онемел. Он...
- Ты кто? - только и сумел промямлить.
Она красиво повела плечом, откинув прядь волос за спину. Мраморным блеском заиграли ее очертания.
Нет, так просто я не сдамся... Опираясь на лопату как на посох, все-таки встал, сумел сделать пару шагов, стараясь изо всех сил не выдавать слабость в ногах. Протянул руку, чтобы прикоснуться... И упал без чувств...