Аннотация: Если бы существовали шинигами, они бы были таковыми.
Музыка - Агата Кристи "Серое небо".
Soul.
Иногда, прежде чем человек умирает, шинигами исполняет его просьбу за день до смерти. Одну-единственную. Какой бы она не была, эта просьба будет исполнена.
Page one. Осенние блики.
Лучи были грязными и тусклыми - солнце, осеннее солнце, оно, казалось, умирает вместе со всей природой. Комками застывшая грязь на дороге, жухлая листва под ногами.
Я присел на корточки, отпуская руку Его, чтобы взять один такой листок клена. Маленький, узорный, вырезанный ножом по краешку оранжевого тела. Возможно, ему было больно, когда он был жив и питался соками дерева, теперь же старые шрамы не имели никакого смысла - листок был мертв, и я, сжав его в руках, получил кусочки осенней шелухи, уносимой ветром. Не было ни запаха, ни приятного тепла.
Эта осень была холодной, не смотря на то, что со мной был Он.
Закутаться бы сильнее в его руки, шарф бы затянуть потуже на шее, ладони бы греть у него в карманах всю жизнь. Убрать листочек с светлых волос Его, в ответ получить реакцию в виде улыбки и прикрытых серых глаз.
Никак я не могу понять, почему этот человек со мной?
Я никак не могу понять.
Page two. Детские вещи.
Да, Он показывает мне на красивые игрушки и смеется беззвучно. Он похож на что-то неземное, на фею, на почти-призрачного-волшебника. Медленные и плавные движения, теплый шарф на шее. Когда он идет, подбородок в этой мягкой шерстяной ткани бежевого цвета. Поднимает голову на мой долгий взгляд, улыбается, и мне приходится откашляться и на что-нибудь растерянно показывать.
Мы познакомились, когда были еще совсем маленькие, в детском саду мы познакомились. Играли вместе в машинки, вместе плакали и смотрели завороженно на след самолета в голубом небе.
Два малыша с открытыми ртами смешно.
Page four. Желтое море.
Он выходит из желтого моря с мокрыми волосами, с мокрыми руками и ногами. Он весь в соленой воде, и я смеюсь из-за этого - я очень счастлив сейчас. И Он тоже улыбается, Он тоже смеется - но у Него нет голоса. Он немой. Не говорит, только ложится ко мне на колени, чтобы я проводил по его волосам порою, окунаясь в смеси чувств. Когда мы гуляем, его волосы пахнут травами. Сейчас - морем. Под черным бархотистым небом. Море очень желтое.
Пена омывает кончики пальцев на ногах, мне щекотно становится, но белоснежное, клубящееся, все ласкает руками, целует - бессвязно и очень нежно - почти такие же, как это желтое, желтое море... Он.
Page three. Холод из окна.
"Он снова сегодня приходил. Мой. Он приходил. Мы гуляли по осеннему парку, и в конце я коснулся его губ. Сожалею, он тут же растаял, и мой будильник был таким громким. Он - мой Сон. Мой божественный, чудесный сон... Только сон. Шторы качаются от ветра, и мне холодно".
Page seven. Рисовать.
Я рисовал Тебя под голубым небом. Сидящим на крыше, я рисовал Тебя под голубым небом, где либо Ты раскидывал руки навстречу ветру, и мои глаза испуганно раширялись... Либо сидел спокойно, и я порой смотрел на Тебя достаточно долго, достаточно долго, чтобы забыть о почти пустом холсте. Странно, Джул, странно, Ты поворачивался медленно и плавно, поднимался, подходил, брал мое лицо в Свои руки, целовал в лоб. И я обнимал Тебя, почти засыпая от тишины, гармонии.
Твоего спокойствия.
Я был Художником.
В цвете!
Page eleven. Растворение.
"Джул, Джул, где ты?!
Никак я не могу понять, почему этот человек, почему этот человек, почему этот человек был со мной?
Я никак, никак, никак не могу понять.
Куда ты исчез? Почему ты не снишься мне сегодня?!
Джул, Джул, Джул!
Ты ведь жив, правда?..
Джул.
Джу. Л.
Ты растворился?..
Исчез?
Джу... Л..."
Page six. Ощущение кожи.
Однажды мне было грустно, и Ты пришел, чтобы меня подбодрить. Ты положил голову мне на колени, а я катал в руках измятый листок цветка. Зеленый листок, полный жизни. Серые глаза Твои смотрели за каждым моим движением, серые глаза Твои...
Когда я спросил, какой Тебе больше нравится цвет - красный или зеленый, Ты странно покачал головой и улыбнулся.
И я решил нарисовать тебя под голубым небом.
Page five. Вороны.
"Мои цветы ярко-красные. Кажется, мне всегда кажется, что он очень эти цветы любил. Я несу их к Нему на могилу, туда, где его тело, а душа - она уже наверняка на небесах. Он был светлым и очень чистым Человеком, он был таким искренним и смеялся так заразительно. Беззвучно. Но улыбка...
Никак я не могу понять, почему этот человек, почему этот человек был со мной?
Я никак, никак не могу понять.
Мое шерстяное черное пальто под серым небом, вокруг - снег, валуны белого, цветы - как капли крови, пусть и умер ты от болезни, а не от ножа, занесенного над Твоей грудью... Твоя фотография. Дома она стоит в черной рамке с черной лентой.
Как вороны, улетевшие с ветки дерева".
Page one. One. Бессилие.
Никогда у Художника не было Джула.
Шинигами стоял в темной куртке безмолвно у могилы Художника, который рисовал всегда портреты прохожих и ужасных натурщиков...
Он был светлым и очень чистым Человеком, он был таким искренним и смеялся так заразительно.
Никогда Шинигами не видел цветов. Выбор ограничивался темным и светлым, тогда как желтое море пьянило Художника, и зеленые листья превращались в сухие жухлые охры.
На могиле были темно-желтые цветы.
Оттенок был похож на ярко-красный в монохромном.
Шинигами повернулся и пошел прочь, когда с веток улетели вороны.
Черные.