Диана Н : другие произведения.

Мой Тадзио

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    По датам дневника заметно, что рассказ написан некоторое время назад.. С тех пор многое изменилось: в частности, я перестала смотреть на жизнь со звериной серьезностью, перестала мучительно рефлексировать и заболела постмодерном... Но, тем не менее, я обожаю свои переживания того времени. Они пахнут лилиями. Претенциозно, но элегантно..

Мой Тадзио.

   Нет отношений страннее и щекотливее, чем отношения людей, знающих друг друга только зрительно, - они встречаются ежедневно и ежечасно, друг за другом наблюдают, вынужденные, в силу общепринятых правил или собственного каприза, сохранять внешнее безразличие - ни поклона, ни слова. Беспокойство, чрезмерное любопытство витают между ними, истерия неудовлетворенной, противоестественно подавленной потребности в общении, во взаимопонимании, но прежде всего нечто вроде взволнованного уважения. Ибо человек любит и уважает другого, покуда не может судить о нем, и любовная тоска - следствие недостаточного знания.
  
   Томас Манн, "Смерть в Венеции"
   23 августа, пятница
  
   Сегодня ничего не случилось. Надо самой в это поверить, иначе невозможно будет убедить в этом и остальных. Актер должен непременно вжиться в образ, думать и чувствовать как его герой. А я, начиная с этого момента, актриса. И я разыграю мою любимую пьесу, мою лучшую роль перед вами.
   Утром под самым мостом всплыл утопленник. Мы с папой как раз совершали небольшую прогулку перед тем, как отправиться на пляж. Я шла по парапету набережной и думала о том моменте, когда в первый раз приду на занятия в университет, куда я поступила тем же летом.
   Я его сразу узнала. Это он вчера угостил меня коктейлем и пригласил прокатиться. Ужас! Неужели это действительно он? В моей голове в тот момент, когда я увидела его мертвым, зародилось такое гаденькое, но приятное чувство: а вдруг он это из-за меня? Но потом разум все же взял верх над тщеславием, если можно так выразиться, и я нехотя признала, что в тот вечер я была одной из многих, к кому этот юноша подходил.
   Выглядит он ужасно. Он посинел, его тело раздуло. Я узнала его только по белой рубашке с голубой полосой, в которой он был на джазе накануне вечером, да по татуировке на ноге - кельтскому узору (когда-то я и сама хотела такой же), который, собственно и послужил причиной того, что я запомнила его обладателя. Страшно. Особенно в таком тихом месте, как это. Наверное, местные жители еще год будут обсуждать это событие.
   На этом богом забытом курорте я престаю чувствовать себя особенной: я, как и все, ношу джинсы и простой свитер. Я отказалась от модной красной кепки со значками, от шелкового кимоно, от норковой накидки и красивых платьев по вечерам. Единственное, в чем я не могу себе отказать - высокие каблуки. Возможно, я выгляжу странно. Но разве не этого я добиваюсь?
   Так вот, вчера я сидела в пиццерии, где готовят идеальную итальянскую пиццу (кстати, один из двух очень приятных сюрпризов, ожидавших меня здесь: лучшая пицца и лучший джаз).
   Свою порцию я давно уже съела; в стаканчике шкворчали несколько последних глотков колы, я ждала кофе. Настоящий кофе варят, никогда не доводя до кипения; иначе эфирные масла оттуда перейдут в жидкость, и кофе начинает горчить. Перегонка водяного пара через кофейную смесь позволяет получить почти идеальный напиток. Подавать его надо в чашках с толстыми стенками; это позволяет дольше сохранять его горячим. В местной пиццерии кофе как раз правильный.
   Тогда-то ко мне и подошел. Принес кир и нагло подсел за столик. Я его выгнала: он был мне интересен, но он был пьян, и я опасалась, что в эту же пиццерию заглянут родители.
  
   24 августа, суббота
  
   Чувствую безвыходность своего положения. В совершеннейшем восторге от одного местного мальчика. Уезжаем мы 28-го рано утром. У меня три дня, если не считать сегодняшнего вечера, чтобы хотя бы услышать его голос. Он всегда приходит с другом. Они ничего друг другу не говорят. Во всяком случае, я ни разу не слышала. Они тоже любят джаз.
   Мальчик этот, кажется, младше меня на год или на два. У него красивое бронзовое тело и растрепанные светлые волосы. Он очень изящный, и двигается как самая настоящая пантера. Я хочу каждую его частичку, но он, похоже, относится ко мне равнодушно. Иногда, правда, посмотрит, но тут же его взгляд медленно скользит дальше, и он начинает насвистывать себе под нос какую-нибудь мелодию.
  
   24 августа, ночь - 25 августа
  
   Снова на ум приходят те же слова - "безвыходность", "безысходность". Ничего не меняется. Моя жизнь напоминает фильм "День сурка", когда для главного героя никак не наступало ЗАВТРА, а было одно лишь неизменное СЕГОДНЯ. Одни и те же действия в течение дня, одни и те же разговоры. Даже мысли мои идут по кругу: очередная поездка в Италию, университет, безысходность, утопленник, мальчик, какие-то старые отношения, сожаления, безысходность, снова поездка в Италию, университет...
   Часто стала ловить себя на мысли, что хочу все вокруг взорвать. Я не просто считаю, что я лучше всех. Я готова, кажется, убить всякого, кто это не признает. Мне нельзя мешать спать. Какие-то уроды на свою беду слушают музыку прямо под окном моей комнаты. Хочу их расстрелять. Нечем. Звоню охране. Через пять минут мерзавцев пинками выпроваживают с территории отеля. Ура!
   Пару раз меня в сердцах называли сучкой. Грубо, но однажды я задумалась: а может так оно и есть? Естественно, что я себе кажусь справедливой. И, в отличие от многих других девушек, я не считаю слово "сучка", примененное к моей особе, невольным комплиментом. Так вот, я начала задумываться: а не поэтому ли мне так плохо живется?
   Как будто кто-то наложил на меня венец безбрачия. Если, конечно, он вообще существует, этот венец... у меня была куча возможностей престать быть одной, но что-то во мне изменилось. Теперь мне нужно что-то действительно особенное. С растрепанным мальчиком ничего не получается. Остается, как Ашенбаху, умереть в кресле. Кстати, я еще не писала о том, что в этом месте почти столетие назад, в маленьком домике жил Томас Манн? Это тоже было приятным сюрпризом.
  
   Уже 27 августа...
  
   Краем глаза видела Тадзио. Он был в белых шортах и оранжевой клетчатой рубашке. Он меня, к сожалению, вообще не заметил.
   Завтра (то есть через два дня) мы уже будем в Калининграде. Даже не знаю: стоит ли мне оставить все как есть, уехать немножко заинтригованной и вскоре все забыть, или проявить немножко себя прежней, разочароваться и испортить этим всю sel?
   Конечно, я надеялась, что сработают мои последние приемы: смесь поддельного невнимания и редкого по своей выразительности языка глаз: "Это тебе одному! Я на тебя смотрю! Неужели не видишь, что интересен мне?". Оно не сработало. Точнее, почти не сработало. Мальчик стал задерживать на мне свой сонный взгляд.
   Какой же он красивый! Интересно, как его зовут? вот было бы забавно, если бы оказалось, что его и вправду зовут Тадзио!
  
   27 августа, позже...
  
   Да! Он меня заметил. Конечно, его зовут не Тадзио. Мою пантеру зовут Андрас. Глупое имя. Но я все равно буду называть его Тадзио (это от польского Тадеуш - имени мальчика, красота которого приковала к себе внимание Ашенбаха и в результате лишила его жизни).
   Я только сказала ему свое имя. Больше ни о чем мы поговорить не смогли, так как не понимали друг друга. Позвали его толстого друга (на его фоне Тадзио был особенно красив - как жемчужина внутри моллюска), который перевел нам несколько фраз. Из ответов да и вообще из вида моей кошки я поняла, что он глуп. Зато очень романтичен, а главное - красив. Это же курорт... Мне же ничего другого не надо...
   Мы познакомились точно так же, как и с утопленником: я сидела за столиком и слушала джаз, а он подошел и подал мне бокал шампанского. Он очень-очень красивый! Из него бы вышел отличный жиголо (правда, я еще не так стара для жиголо... ну, по крайней мере, мне так кажется...).
   Если бы это не была Нида! Вот бред: бокал шампанского. Даже звучит как-то по-набоковски пошло. Но, с другой стороны, это не звучало пошло, потому что это вообще не звучало. Он только пытался завести какую-то приветственную речь на своем тарабарском языке. Литовский какой-то глотательный и шипящий. Это немного испортило Тадзио. Потом он попытался заговорить со мной по-французски. Я смогла различить три-четыре знакомых слова. Вообще же мне было совершенно неважно, что он говорит. Главное - мы познакомились.
   Когда произошел разговор с его другом-моллюском, я поняла, куда нужно идти дальше. Тадзио знал, что утром мне надо уезжать, и тоже знал, куда идти.
   Я прокралась в свою комнату, схватила мамину теплую накидку из голубой норки и пачку "Вога" и побежала обратно вниз. Родители уже собрали вещи и легли спать.
   Укутавшись в накидку, я распихала все, что принесла с собой, по карманам белоснежных брюк Тадзио (они были такие белые-белые... Да и сам он был какой-то ненастоящий), взяла его под руку и мы пошли к морю, на ночной пляж...
   У Тадзио в руках был свернутый шерстяной плед, перетянутый изящным кожаным ремешком (я разглядела надпись - "Hermes". Это странно для такого места, как Нида), и бутылка шаманского с торчащей из нее соломинкой (соломинка где-то по дороге вывалилась).
   Мы шли в полной темноте по дорожке, ведущей от отеля к дюнам, а там и к морю. Не горел ни один фонарь. Было почти страшно...
   Только по вечерам я могла позволить себе одевать свои зря привезенные элегантные наряды. Публика в отеле была в шоке, когда я спускалась к ужину то в блестящем платье, то в трогательном, почти школьном костюмчике, то в летящей полупрозрачной тунике. В этот памятный вечер я была одета, в общем-то, скромно: на мне была черная юбка с кружевами длиной чуть ниже колена, полупрозрачная плиссированная бежевая кофточка, колье из искусственного жемчуга, немного мерцающие чулки и босоножки на высоком каблуке.
   На пляже мне, естественно, стало неудобно идти: ноги постепенно увязали в песке. Тогда Тадзио наклонился куда-то в темноту, и я почувствовала, что он снимает босоножку с моей ноги - сначала одну, а потом и вторую. Потом он садится предо мной на колени, и кладет руки на мои ноги - сзади, за коленкой, немножко повыше. Медленно он ведет двумя руками по ноге вверх - нащупывает резинку чулка (откуда он знал, что на мне чулки?). Стягивает его. Плотом другой. Встает, и как ни в чем ни бывало, подает мне руку и мы идем дальше.
   Ушли уже куда-то очень далеко. За дюнами давно не видно нашего отеля. Теперь-то мы точно одни.
   В небе застыла маленькая, желтая - как сливочное масло, - луна. Облаков нет. На пляже холодно, пустынно. Нет никакого мусора, аккуратными рядами стоят белые широкие шезлонги. Слышно, как ветер гуляет в дюнах, нависающих над пляжем и освещенных мутноватым светом ...
   Тадзио застелил один из шезлонгов пледом и плед этот, показавшийся мне сначала очень маленьким, в развернутом виде оказался неожиданно огромным. Он посадил меня на него, укутал мне ноги. Потом протянул тяжеленную зеленую бутылку с шампанским. После того, как я сделала несколько глотков, он вдруг неожиданно выхватил у меня ее.
   До сих пор не понимаю зачем, но он зашвырнул ее куда-то в песок, и я увидела как лужица шампанского разливается возле моих босоножек.
   Тадзио вдруг повернул ко мне голову, и сказал что-то. Я не успела ответить: он уже целовал меня в шею. У него были нежные, мягкие и горячие губы. От шеи он продвигался все выше и выше, и в результате поцеловал меня в губы. Мне стало жарко. Давно меня так не целовали!
   Я ответила на его поцелуй, чувствуя, как его руки скользят под моей одеждой. Очень ловко он расстегнул мою блузку, а ведь крючки, на которые она застегивалась, приводили меня в совершенно злобное состояние тогда, когда нужно было куда-нибудь спешить. Белье, кружевное, шелковистое, обычно сливается по цвету с моей кожей, в этот раз я загорела, поэтому Тадзио недолго возился с застежкой.
   Наш с Тадзио загар был совсем разный: я - немного золотистая, сияющая, он - бронзовый, абсолютно без пятен и полосок белой кожи.
   Я попыталась стянуть с него ажурный белый свитер, но он не дал мне. Не знаю, почему я не сопротивлялась: ненавижу, когда кто-то пытается заставить меня подчиняться. То есть, не все так просто, и иногда подчиняться очень даже хочется. Подчиняться кому попало - вот что плохо.
   А в тот момент... Было у меня такое, знаете, странное чувство: мне казалось, что я в гостях, а гостю хоть и нужно уступать и всячески угождать, но также необходимо и показать, где уборная (я намеренно использую вульгаризм, ибо считаю, что слово "сортир" тональности рассказа не соответствует. Моя откровенность, надеюсь, не напомнит читателям откровенность Коллинза), и объяснить, что старинные вазочки бить не стоит. То есть, Тадзио выступал на этом пляже в роли хозяина, а я, вроде, в роли гостьи.
   Он целовал меня в шею, схватив за волосы и, запрокинув мне голову, сжимал руками мои плечи, и от этого на моей коже оставались красные вмятинки - следы от его ногтей. Он проделывал это со мной, то замедляя, то ускоряя темп, причем каждый раз, ровно за секунду до перемены мне хотелось кричать от радости, от удовольствия. Стоило все эти дни страдать от скуки в этом старческом гадюшнике, чтобы в последние часы пережить такое...
   Когда я в очередной раз почувствовала что-то такое особенное, Тадзио своей гладкой коричневой рукой зажал мне рот. Я не думала кричать: со мной никогда такого не происходило. К тому же было в этом его жесте что-то такое самодовольное - будто бы он заранее знал, что мне так хорошо, что я должна закричать, и даже знал когда именно. Подобные мысли успели мелькнуть в моей голове, а потом все вдруг словно утонуло. Исчезли звуки волн, накатывающих на берег, исчез холод, пропало время, - да все. Не во мне, но я сама как будто взорвалась, словно салют, подобный тому, что я в одиночестве наблюдала с газона у своего дома 9 мая, опираясь на шелковый зонт-трость, шпилька которого буравила мягкую землю, и без того взрытую сотнями и тысячами ног. В этот день люди словно с цепи срываются: ни в один другой день года никто не ходит по этому праздничному газону. А еще 9 числа перед Триумфальной аркой стоят машины, и люди выходят из них, смотрят салют и поздравляют друг друга.
   Мыслями я совсем унеслась от Тадзио - я вспоминала все самое приятное, что со мной когда-либо происходило. Успела подумать, что мое состояние - как бы это сказать, квинтэссенция радости, и в тот же момент вскрикнула. Тадзио довольно улыбнулся и плотнее закутал меня в плед.
   Я провела рукой по его лицу. Я хотела бы сохранить этот профиль в своей памяти навсегда, потому что ничего более совершенного я в своей жизни не видела. Тадзио повернулся и еще раз поцеловал меня. Потом мы долго лежали и слушали прибой.
   Не меньше часа прошло, а он все продолжал молча смотреть на море. Море в Ниде чистое, очень красивое, но и очень холодное. Как-то раз я попробовала войти в воду, но она была просто обжигающе холодной, и я еще долго после этого не могла согреться.
   Тадзио вдруг сказал что-то. Не знаю, как я поняла это - ведь мы с ним говорили на разных языках - но он сказал, что любит меня. Я промолчала. Вообще-то я совсем не люблю таких вот разговоров, особенно в самом начале знакомства. Я знаю, со всеми случается, даже, знаю, случается в неподходящие моменты и с неподходящими людьми, но абсолютно уверена, что человек, признающийся тебе в каких-то там чувствах в вашу первую ночь, и, не проведя с тобой в разговоре и пяти минут, скорее всего, просто врет, и, как ему (или ей), вероятно, кажется, врет красиво.. А я этого не люблю. Мне кажется, что меня не уважают... Странно, да? Я считаю, что вечер испорчен, если мне говорят такое.
   Был, я вспомнила, один случай, когда я от этого пострадала так, что мне больно до сих пор, даже при одном воспоминании об этом. Один юноша ходил за мной и каждый день по несколько раз повторял, что меня любит, а я смеялась над ним, и говорила, что ему это только кажется. Я не хотела даже в тот момент, чтобы он меня разубеждал, чтобы доказывал мне, что он действительно по-настоящему любит, а просто хотела, чтобы он увидел, так сказать, "правду". Конечно, он был моим, но я испытывала к нему совсем другие чувства. Со временем я привыкла к нему. Тогда-то он и сказал: "Да, ты была права, мне действительно казалось". Это, и еще много чего сказал.
   Я всегда радуюсь, когда выясняется, что я права. В тот раз я радости не ощутила. Я удивилась. Я привыкла к нему, а он ушел. А за минуту до этого разговора он принадлежал мне, был таким родным! Я поняла, что многого о нем не знала, и мне мучительно захотелось узнать то, что оставалось незамеченным столь долго. А я уже не могла! Тогда я поняла, что люблю его. Оказывается, полюбить можно, когда потеряешь. Может быть даже только когда потеряешь... Хотя остается еще азартная любовь, которая проявляется до обладания, и маниакальная - от его невозможности. Интересно, есть ли счастливцы, которые любят уже в момент обладания?
   Впоследствии, а я не собираюсь предавать все позорные для меня подробности этой печальной истории, я готова была полжизни отдать за то, чтобы услышать его слова снова, да что там слова! - Хотя бы его красивый голос. Я сидела под его дверью и плакала, не решаясь позвать его, я мерзла в его дворе, в надежде хоть издали увидеть его силуэт. Это меня обожгло, но закалило...
   Хмелек из моей головы дано унес холодный ветер, разгуливавший по пляжу. Меня рассердили его слова, и я стала молча нащупывать свою одежду. Тадзио взял мои руки, порывисто прижал их к шезлонгу, схватил мои вещи и стал проворно натягивать их на меня одну за другой: белье, юбку, кофточку, даже чулки. Мы побрели с ним по пляжу, через сосновый лес в сторону набережной залива.
   Так я осталась с Тадзио. Я могу писать об этом бесконечно, хотя понимаю, что неинтересно читать о стольких совсем незначительных подробностях, но таковы все влюбленные женщины! Они растягивают и переживают в памяти счастливые моменты прошлого, переигрывая их в зависимости от настроения, заставляя события развиваться то так, то этак. Я тогда тоже была такая. Я так подробно описывала, например, плед, в который мы завернулись, испытывая те чувства, которые должно быть, испытывает попавший на необитаемый остров - у него нет ничего, кроме нескольких предметов (которые он вдруг начинает очень ценить) - так и я чувствовала себя на пляже в ту ночь. Начиналась новая жизнь, а у меня была только пачка сигарет и легкая одежда. Ни денег, ни документов, ни даже зубной щетки...
   Не знаю, что было утром в отеле. Зная моего отца, можно было предположить, что меня уже ищут. Мы с Тадзио спрятались от пронизывающего ветра и утреннего холода в кафе на набережной. Тадзио завтракал с аппетитом, а я возила гренкой по тарелке, размазывая, кажется, джем, курила, и пыталась представить, что же будет дальше. А дальше нам принесли "правильный" кофе, и молодой человек за стойкой, приславший мне как-то вишневый пунш с красной ягодой, плававшей в розовых недрах бокала, недовольно, укоризненно мне улыбнулся. Ну, вы понимаете. Это была такая улыбка словно он, одновременно веселится, рад за нас, но мы его разочаровали. Мы - это я - хорошая девочка, которая до сего момента ходила везде только с родителями, и Тадзио - мальчик-жиголо из отеля. Бармен продолжал смотреть на нас. Возможно, в тот момент, он думал чем-то совсем другом, но я, так как была вся растворена в моем Тадзио и находилась в некотором романтическом шоке, истолковала эту его улыбку именно так. Мне казалось, что она "посвящена" нам - времени, которое Тадзио подарил мне, не прося ничего, и моему побегу. После той ночи я стала воспринимать себя и Тадзио как НАС. Я поняла это, когда мысленно повторила фразу об улыбке. Тогда я действительно испугалась.
   Наверное, это просто мой слабый характер: мне никак не удается совершить по-настоящему безрассудный поступок, даже, наверное, такой безрассудный, что прекрасный. Все время мой внутренний голос останавливает меня, стоит хотя бы подумать о чем-либо подобном. Возможно, поэтому моя жизнь бедна событиями. Как и жизнь многих из нас. Приключения спонтанны, они, как мне кажется, часто являются следствием наших странных поступков. Ждать их от жизни, как можно ждать бесплатной зубной щетки в хорошем отеле, нельзя. Они не включены в стандартный набор пользователя жизнью. Потому мы и творим свою жизнь сами: одно решение, пусть даже самое незначительное, приведет к цепи случайностей, совпадений, в результате чего, вы, скажем, получите, одно из самых острых ощущений в своей жизни.
   Хотите уйти от рутины, обыденности, обступивших вас со всех сторон - тогда измените привычный ход событий, разорвите хоть одну из нитей, связывающую вас с прошлым.
   Тадзио не был для меня мелочью... и родители тоже... Я оказалась пред выбором: совершить Поступок или уехать восвояси ни с чем.
   Пока я размышляла, Тадзио молча смотрел на меня. Потом пришел его друг - принес ему свитер, поскольку свой Тадзио еще на пляже отдал мне, а сам сидел в легкой шелковой рубашке (и это тоже меня купило!), несмотря на то, что в его руках по-прежнему был теплый плед.
   Потом моллюск заговорил. Я сначала даже не поняла, что он обращается ко мне: так в моей голове гудело - от тревоги, от шампанского. Оказалось, Тадзио просил меня остаться. "Do you want to stay with him"?
   Как я этого хотела! В тот момент, пока я не успела им наиграться, он казался мне самым интересным, что только может быть на свете. Потом моллюск ушел, а Тадзио долго целовал мою руку. Потом мы бродили по городу.
   Его дом. Бедный, но очень красивый. Похоже на него самого. Все деревянное, мебель покрашена белой краской. Клетчатые шторы и скатерть на столе. Глиняная посуда. Родителей нет - оба уже ушли в отель. Они все там работают. Мы сели пить чай.
   В Ниде очень странный чай. Ни в одном заведении мне не принесли обычного зеленого чая, как я просила. В весь свой зеленый чай они почему-то добавляют персик. Такой чай мы и пили.
   Он был нежный и почти трогательный. Он смотрел на меня, и, кажется, вот-вот был готов заплакать. Я, где-то в глубине души, посмеивалась над той серьезностью, с которой он неожиданно отнесся ко всему, что произошло с нами. Я убедила себя, что от Тадзио мне нужно не больше, чем ему от меня, а то и того меньше. Я снова и снова повторяла себе, что хотела только этой ночи, как вдруг случайно увидела свое отражение в зеркале, которое висело прямо напротив меня.
   Нет, я не плакала. У меня было какое-то злое, сонное и беспомощное лицо. Какое-то, что ли, потерянное.
   Тогда-то, как мен показалось, я, впервые в своей жизни, отважилась на Поступок. Долго думала, что потеряю, и что приобрету. Потом бросила это и снова утонула в объятиях Тадзио.
  
  
   28 августа 2002 года
  
   Через час я уже была в отеле. Сказала родителям, что рано встала, и решила в последний раз прогуляться по берегу. Папа ворчал. Все торопились - проспали.
   Спустилась к портье, чтобы отдать свитер Тадзио. Портье, девушка, была его сестрой. Она молча взяла свитер, посмотрела на меня то ли с жалостью, то ли удивляясь...
   Потом за нами приехал русскоговорящий водитель. Когда я садилась в машину, о пряжку моей босоножки что-то звякнуло. Я посмотрела, и увидела, что на щиколотке моей правой ноги, прямо поверх чулка, залитого шампанским, висит тоненький серебряный браслетик с изящной жемчужной застежкой. Пока я дремала в постели Тадзио, он, вероятно, и надел его на меня.
   Когда мы выезжали из парка, примыкающего к отелю, водитель притормозил и что-то проворчал про наркоманов, пьяниц и беспризорников. Папа покачал головой. У них завязался какой-то разговор.
   Я посмотрела в окно. На краю тротуара, у самых ворот был мой Тадзио. Видимо, он пришел проводить меня. Он, кажется, не видел машины и сидел, опустив голову, закрыв лицо руками. Мы проехали мимо, а он так и не поднял головы. Я так и не смогла в последний раз увидеть его глаза.
   На границе пришлось простоять дольше, чем мы планировали, поэтому мы едва успевали на московский поезд. Когда я поднималась в вагон, браслетик на моей ноге вдруг натянулся - видимо, зацепился за что-то. Я наклонилась, чтобы отцепить его, но тут кто-то подтолкнул меня сзади. Наверное, не выдержала цепочка. Браслетик разорвался и ускользнул куда-то в сетку ступеней и под поезд - на рельсы. Папа затащил последний чемодан в вагон. Я открыла рот, чтобы сказать ему...но промолчала. Поезд тронулся.
   Когда я приехала в Москву, я, первым делом, дописала в дневник события последней ночи в Ниде. Потом принялась обдумывать. По-своему, но я повторила путь старого Ашенбаха: тот тоже расстался со своим Тадзио, но по причине собственной смерти. Я же рассталась с моим Тадзио по причине смерти авантюристки внутри меня. Я так и не совершила того, о чем мечтала. Единственное, что я могла сделать в память о нем - рассказать нашу историю вам....
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"