Тут стоит сказать о друге детства Сигни. Торджер стал могучим и отважным воином.
Он был хорош собою, и даже очень: высок, широкоплеч и узкобедр. Светлые кудри свои он заплетал в три косы, толщиной не уступавшие женским и достигавшие середины спины; более короткие на висках и надо лбом завитки красиво обрамляли правильный овал лица, который немного портил - не в глазах Сигни, конечно, - только чересчур мощный выдвинутый вперед подбородок.
Глаза у Торджера были янтарно-карие, с золотистыми искорками. Девушки на него не то что заглядывались - вешались; да и молодые замужние женщины и вдовушки были не прочь уединиться с ним где-нибудь в укромном уголке.
Торджер не был вовсе равнодушен к такому вниманию к себе; но дальше кратковременных встреч дело не шло, а, стоило его избраннице намекнуть на то, что пора бы начать готовиться к свадебным торжествам, как молодой воин тут же рвал с ней отношения.
Это происходило не потому, что он был легкомыслен и не хотел расставаться с холостяцкой беззаботной жизнью; а потому, что он был влюблен в Сигни, и надеялся завоевать её сердце. Однажды он даже сделал ей предложение. Он сказал Сигни, что готов рискнуть своей честью и поучаствовать в любом испытании, которое она ему предложит.
И вот что на это услышал: "Ты знаешь, как я люблю тебя, Торджер, и как дорожу дружбой с тобой. Но ты знаешь также почти все мои сильные и слабые стороны и, если на то будет воля богов, сможешь и выстрелить метче меня из лука, и победить в конном состязании, потому что моя Белогрива и твой Бешеный равны по силам. Медведя ты тоже, помнится, уже одолевал один на один, только с ножом. Так что ни одно из тех заданий, которые я давала предыдущим своим женихам, для тебя не подходит..."
"Придумай мне самое опасное, самое трудное задание, Сигни! Я выполню любое, сражусь за тебя хоть с драконом!"
"Я подумаю", - ответила девушка.
Конечно, со стороны друга детства было дерзостью мечтать о руке мейконунга; род молодого воина был не стар и не богат. Отец Торджера за свои заслуги перед Эриксоном Рыжебородым получил довольно большой надел земли рядом с усадьбой конунга, и на этом участке выстроил для своей семьи добротный дом. Было у Торджера и десятка три траллсов.
Но по сравнению с тем, чем владела Сигни, всё это не стоило внимания, и любого другого, не равного ей по богатству и положению, дочь Эриксона высмеяла бы в лицо и прогнала прочь, а, может, приказала бы и хорошенько наказать наглеца.
Но с Торджером она так поступить не могла. Он был её другом, её правой рукой, верным, преданным, готовым выполнить любой её приказ. К тому же, как иногда признавалась сама себе Сигни, из всех знакомых мужчин Торджер нравился ей наиболее; и, говорила она иногда, смеясь, своим служанкам, если б она и пошла замуж, то только за него одного.
Но всерьез принять предложение друга детских забав и игр было невозможно для мейконунга Флайнгунда, и она это прекрасно понимала. Она отказывала куда более знатным и богатым претендентам, родовитым, имеющим владения, не уступающие по обширности ее землям; согласиться на брак с безродным воином, пусть мужественным, отважным и красивым, значило уронить свою честь, запятнать память своих предков, а этого допустить Сигни не могла.
Она думала над испытанием для Торджера целый день после разговора с молодым воином; и, когда в голову ей пришла великолепная мысль, даже вскрикнула от радости.
Она позвала друга и сказала ему так: "Не буду я, Торджер, испытывать ни твою храбрость, ни силу, ни меткость, ни стойкость. Я знаю, что во всем этом ты превосходишь любого мужа. Но я считаю, что супруг должен быть не только моим защитником, не только моим соратником, но быть и тем, с кем мне приятно будет провести досуг, с кем беседа доставит удовольствие, кто много знает".
И она протянула Торджеру книгу на латыни, которую когда-то выучила почти наизусть благодаря Гальдорфинн.
"Научись латинскому языку, Торджер, чтобы я могла беседовать с тобой на нем. Тогда я, возможно, отдам тебе свою руку".
Торджер с радостью схватил толстый потрепанный том. Не много же просит от него Сигни! Он ожидал чего-то гораздо более трудного.
"Тебя, как и меня, будет учит Гальдорфинн. Правда, она плохо видит, но как-нибудь справится. Когда ты сможешь выполнить мое задание?"
"Через две луны", - самонадеянно заявил разгоряченный близостью - и ее, и своей победы, - Торджер.
"Что ж, я буду ждать. Но помни одно: OMNIUM QUIDEM RERUM PRIMORDIA SUNT DURA".
"Что это ты сказала?"
"Что начинать что-то всегда трудно. Но я уверена: ты справишься, друг мой!" - ласково улыбнулась ему девушка.
...Но очень скоро Торджер понял, что его горячность сыграла с ним злую шутку. Как ни билась с ним Гальдорфинн, как ни старалась втиснуть латынь в его голову - всё было напрасно. Видно, так уготовили ему боги - не познать странный чужой язык.
Через два месяца он вернул книгу Сигни, мрачный и разочарованный.
"Выполнил ли ты мое задание?"
"Нет".
"Неужели оно оказалось такое сложное?" - искренне удивилась она.
"Легче мне достать для тебя радугу с неба, чем выучить этот непонятный язык", - вздохнул он.
"Мне очень жаль, Торджер, - сказала она, - но, поскольку ты не выполнил задание, о браке между нами не может быть больше речи".
Он смирился с этим, - но Сигни знала, что смирился он больше потому, что видел: она никому не отдает предпочтения, ни один мужчина не мил ей. Она чувствовала, что, если все же захочет отдать кому-то руку, - то, как из проснувшегося вулкана, выплеснутся из глубин души Торджера ярость и ревность.
Однако, это не страшило Сигни. Да и к чему задумываться над тем, что будет, когда она выберет себе мужа, если этого не будет никогда?..
... - Что там, во дворе, за шум, Марит? - спросила Сигни.
- Девушки мечтают о празднике. Меньше одной луны осталось до Йонсваки*, самой короткой ночи, вот им и невтерпёж через костры поскакать и венки поплести, - отозвалась Марит, тоже прислушиваясь к веселым выкрикам и смеху. - Да и парням тоже хочется веселья. Ну, и любви тоже, какая только в этот праздник бывает - без удержу, с кем захочется.
- Да, веселый праздник, - согласилась, чуть нахмурившись, Сигни. Она вспомнила, что, когда она была маленькая, тоже прыгала через костер об руку с Торджером. Он после этого сказал ей, что отныне они жених и невеста, и до сих пор она помнит, как серьезно он это произнес, какой надеждой светились его карие глаза...
Но Сигни давно не принимает участие в забавах этой ночи, ночи разгула и вседозволенности. Она - хозяйка, правительница, и ей не к лицу со всеми пить медовуху и хмельное пиво и плясать у костров; тем более - прыгать через них, задрав до самых бедер юбку, чтобы, не дай боги, не подпалить ее.
Неожиданно Сигни поняла, что ей очень хотелось бы поучаствовать в празднике. Слыша возбужденные голоса за окном, поддразнивания парней, колкие ответы девушек, сопровождающиеся звонким смехом, она ощутила то, что редко чувствовала - острое одиночество. Она не может повеселиться со всеми, не уронив чести семьи. Она откроет праздник самоличным зажжением первого костра - а дальше удалится в свои покои. Хотя покойно в них ей не будет - вопли и хохот будут мешать ей спать всю ночь...
- Заканчивай, Марит. - Она, недовольная собой за постыдные для мейконунга мысли, за слабость, которой на мгновение поддалась, сказала это резко, почти грубо. - Заплети мне косы, и побыстрее.
- Сейчас, сейчас, светлая госпожа... - Проворные руки служанки быстро задвигались за спиной Сигни.
"Не буду больше думать о празднике! Чего не хватало - взять и раскиснуть от смешков каких-то пустых юнцов, отлынивающих от работы! - думала девушка. - А все почему? Потому, что дел в это время года у меня немного. До урожая далеко. Зверь ещё не нагулял мяса, и шкура у него плохая, поэтому охотиться тоже рано. Надо чем-то заняться. Но чем?.. А почему бы мне не собрать воинов - и не двинуться на Рисмюнде? - Глаза у нее загорелись в предвкушении сражения, ноздри затрепетали, как у лисицы, почуявшей запах зайчатины. - Да! На Рисмюнде! Мне давно пора было сделать это! Отец, ты будешь отомщен!"
*Йонсвака - Jonsvaka - (Иванов День) - 23 июня. Главный праздник, дошедший до нас из далеких языческих времен, который до сих пор празднуют народы Европы.