Паслёновый сидел тихо, как на грядке, будто бы в ожидании очередного окучивания. Начало производственного совещания обещало умыть персонал если уж не кровью, так слезами грешников, в которых привык замачивать розги наш шеф - Волосатов Артём Григорьевич. Двойное раскатистое "р" в имени и отчестве ничего хорошего нам не предвещало - ни по жизни, ни конкретно сию секунду.
Рома Паслёновый - так зовут моего закадычного приятеля. С ним мы когда-то давно в детсадовской песочнице столько богатств закопали - ни одному нефтеносному шейху не снилось - в детстве совсем иная система ценностей.
- Опять вы, Роман Петрович, стопроцентное дело по настройке промышленного образца изделия завалили! И как только ухитрились, ведь всё уже на мази было?.. - начал шеф.
- Неправда, я вовсе ни при чём, Артём Григорьевич. Вы и сами прекрасно знаете: поставщики подвели. Нам на сутки в тестовом режиме запускаться, а они радиаторов не привезли. А там теплоотдача - будь здоров! Термический режим - хоть бифштексы готовь, Вы ведь в курсе...
- Довольно! Устал я слушать отговорки! Кто отдал распоряжение начинать тестирование без радиаторов?
- Так Вы же и отдали. - Ромка даже покраснел от распиравших его чувств.
- Я-я-я?.. - протянул невозмутимый Волосатов. - Не припомню. Выдумки. Где оно - распоряжение с моей визой?
- Вы сами по телефону велели. Обещали с работы выгнать, если немедленно не начнём. Я-то по инструкции хотел - отложить до выяснения сроков поставки...
- Знаете - уже слишком! Переходит все границы. Вам этак любой встречный-поперечный позвонит...
- Что Вы такое говорите, Артём Григорьевич! Вот у меня и время зафиксировано, и Ваш телефон.
- Я и говорю, вам любой встречный-поперечный позвонит с моего номера, а вы и рады башку себе разбить! - шеф чеканил слова, пытаясь продемонстрировать, будто гневается, но получалось плохо, и по всему выходило, Ромка кругом прав. Присутствующим на совещании было совершенно очевидно - Волосатов сам позвонил и распорядился. А теперь вот изображает праведника, "стрелочником" решив моего друга назначить.
Возражать начальству? Ни боже мой! Начнёшь выступать - только хуже получится. Того же Ромку выбросят на улицу в разгар надвигающегося мирового финансового кризиса. Выбросят и не посмотрят, что спецов по наладке - теперь уже и по восстановлению - изделия Х, кроме Паслёнового, не найти. Волосатову-то плевать-растереть, у него тесть в Счётной Палате подвизается, а супруга - та бензоколонки почти по всей области держит. Воспарит, аки Феникс, если и позорно уволят с проекта. А кое-кому в правительстве даже удобнее станет: тему закроют, а выделенные деньги на нужды беднейших олигархов перенаправят.
Впрочем, Волосатов - не самый плохой вариант начальника. Он в науке давно, кое-что петрит в исследованиях, да и совесть в нём пока не совсем зажирела на жёнушкиных харчах. Не даст он теме загнуться. Примерно накажет Ромку, но не до смерти через увольнение. Премии лишит и выговором приласкает. Не страшно. Премий мы года три не видели, а от выговоров только шкура грубеет, а ещё иммунитет крепчает не по дням.
Наверное, не один я так думал, потому сидел коллектив лаборатории смирно: гневом начальство беспринципное не клеймил, тельняшки на себе не рвал, слюной засохшие ещё в прошлом аграрном сезоне кактусы не орошал. И сам Ромка нарываться не стал - знаем, мол, эти неподготовленные атаки хорошо простреливаемых высоток - и присмирел в позе не до конца раскаявшегося блудного сына с картины великого голландца. И правильно.
Артём же наш свет Григорьевич горло прочистил петушиным клёкотом, потом на тенор перешёл и назначил Паслёновому тысячу второе китайское предупреждение... условно. С отбыванием по месту службы. Даже выговор объявлять не стал, ставить на вид или там премией угрожающе бряцать. А уж об отстранении от эксперимента речи и вовсе не шло. Тут, сами понимаете, кто, если не Ромка, сумеет за сутки-другие изделие восстановить, слегка с прототипом сверившись, а потом протестировать в самых жёстких условиях. До конца квартала кое-как вписывались. Обошлось.
*
Хотя назавтра был объявлен аврал по восстановлению сгоревшего промышленного образца, идти домой не хотелось. Мы с Ромой согрели кофе, капнули в него по "сизим грамм" контрафактной армянской алка'ги и предались блаженству. Да-да, тому самому, когда все домашние дела и заботы уходят на второй план, а работа уже не висит непотребным серпом над колхозными яйцами, созданными свободным трудом отечественного производителя.
Именно тогда Ромка мне и рассказал эту историю о жизни в кредит.
- Вот ты, Саня, никогда не задумывался над таким обстоятельством, что пока молод и хочешь свернуть горы, имеешь неисчислимое количество желаний, тебе не удаётся их осуществить по одной банальной причине...
- Нет денег...
- Верно, но ответ твой не полный. Позволь, уточню: желания осуществлять некогда, поскольку необходимо зарабатывать на существование. И горы ворочать - тоже не получается, поскольку на глобальных проектах обычно нищенская зарплата.
- Постой-постой, здесь так. А за границей, там...
- Но живём-то мы у нас, не правда ли? И кроме того, что нам та заграница - панацея? По большому счёту и за бугром сначала нужно крепко и долго пахать, прежде чем станешь делать, что душе угодно. А потом и возраст не тот, и желания пропадают. Вот и плодятся скучные олигархи, которым только бы делать новые деньги, словно старых мало.
- Ага, Рома, попался. Олигархи, говоришь... Хорошо, а дети этих олигархов? У них-то как раз есть все возможности исполнить любые мечты.
- Ничуть не бывало, Саня! Не попался. Дети олигархов уже рождаются с нарушенным иммунитетом. Не могут они бороться и героические деяния в жизнь внедрять. Просто потребляют и не больше! Какой интерес в таком растительном существовании? Вот надо бы, чтоб сразу у тебя было всё, но потом за это всё предстоит расплачиваться...
- Рома, постой, получается, будто в Швеции: живёшь всю жизнь в кредит.
- Ты не понял, Санёк, в Швеции за кредиты нужно платить регулярно до самой пенсии. Я о другом толкую. Скажем, тебе двадцать лет, а у тебя всё есть: и деньги, и желания, и энтузиазм. При этом - никаких пожизненных кредиторов. И тут начинаешь осуществлять задуманное, воплощать мечты. Но обязательно эффективно, поскольку потом тебя ждёт расплата. Одноразовая, но страшная. Правда, уже за кадром: после жизни. И знание данного факта подстёгивает почище любого надсмотрщика.
- Эге, да ты о загробной жизни речь ведёшь? Модная темка. Фауст, Мефистофель и всё такое. А если ты не согласен на расплату?
- Выбор есть в самом начале пути. Словно у сказочного рыцаря перед каменным указателем.
- Фантазёр ты, Рома!
- Не фантазёр вовсе. И не моя это идея, общечеловеческая. А хочешь, познакомлю с человеком, всю жизнь бившимся над обозначенной проблемой и, похоже, её решившим?
- Как это?.. Ты о чём?.. О ком говоришь-то? - Мне стало не до смеха. Лёгкость настроения немедленно улетучилась.
- Ты его знаешь. Он раньше в нашем институте трудился. Астений Тунцов.
- Рыба?! - не сдержал я своих эмоций, назвав бывшего заведующего кафедрой психофизиологических особенностей интеллектуальных флуктуаций мозга прозвищем, под которым его знали в кругах лаборантов, аспирантов, ассистентов и "мэнээсов". - Так его же попёрли, когда у профессора "крышу" напрочь снесло после автомобильной аварии! Ты что - с ним общаешься?!
- Мало ли... попёрли. Человек и дома не сидит без дела. Ну, хочешь, познакомлю? Пойдёшь со мной?
- Пошли, даже интересно, - я ответил, ни минуты не сомневаясь, поскольку знал, в отсутствие супруги, уехавшей в отпуск к маме, заняться дома было совершенно нечем.
*
По мере того, как мы приближались к цели - жил Астений на окраине города в каменном отдельно стоящем доме с мансардой, - мне становилось всё более не по себе. Слухи о Рыбе, ходившие по институту, настораживали. Говорили, что ещё до аварии Тунцов отличался странностями и своенравным характером. Из профессуры с ним практически никто не ладил. Терпели. А как не терпеть, если к нему в кабинет на день - через день люди в дорогущих штучных костюмах из новозеландского твида и с военной выправкой заходили, подолгу беседовали без свидетелей за закрытыми дверями.
Чем занимался профессор и парочка его молчаливых ассистентов, руководство института не знало - так "было нужно для державы и гаранта конституционных прав". А лет пять назад Рыба угодил в аварию и провалялся три месяца в клиническом военном госпитале. Тогда мы с Ромкой уже работали в НИИ, только-только закончив аспирантуру. В отдельной палате Астения охраняли сотрудники с театрально-партикулярными лицами. И всё происходящее напоминало детективный спектакль из жизни секретных физиков.
Выписавшийся из клиники профессор начал заговариваться и перестал адекватно воспринимать окружающую действительность. Его быстренько спровадили на пенсию, с недельку помучив на полиграфе, допытываясь, не унёс ли с собой Тунцов важных секретов в своё безмятежное будущее на не сильно наваристом государевом обеспечении. Уж ему-то могли и покруче пенсию подогнать, но наш кадровик что-то неточно оформил, и Астений получил половину от заслуженного. Однако Рыба спорить не стал и тут же сгинул в круговороте либерального омута, называемого демократическим обществом.
Выходит - не сгинул.
*
Дом, похоже, был дореволюционной постройки и достался Рыбе ещё в эпоху исторического материализма по какому-нибудь специальному секретному ордеру совета народных депутатов. Секретный профессор - вот и ордер секретный. Ну не по наследству же получил пятикомнатные хоромы с канализацией, водопроводом и газовым котлом (это в советское-то время!) Астений Тунцов.
Собака во дворе, как часто бывает, присутствовала лишь в виде письменного уведомления о её, собаки, непомерной злости. Будки во дворе не просматривалось.
Астений встречать гостей не вышел - спросил через домофон, вмурованный в чугунную арматуру калитки, кто пришёл, и предложил пройти в дом. Ромка, судя по всему, бывал здесь не единожды, поскольку в потёмках очень ловко протащил меня в большую комнату, которую - видимо, со слов Рыбы - называл лабораторией.
Творческая мастерская учёного представляла собой обычное помещение, пропитанное густым амбре из смеси запахов: изысканный душок пикантного сыра (или давно не стиранных носков?) легко сочетался с ароматом свежей алюминиевой стружки и расплавленной канифоли. Ещё к этому букету примешивались флюиды ядрёного мужского одеколона и сбежавшего от нерадивой хозяйки молока.
Один из углов комнаты был отделен от остального пространства непрозрачной перегородкой-гармошкой в династической стилистике древнего Китая; за ней что-то пыхтело, пыжилось и жило своей невидимой, но крайне интересной жизнью. А в другом углу находилось нечто вроде "шведской стенки". "Эге, старик-то ничего - гимнастикой балуется, здоровье бережёт", - подумал я.
Профессор внимательно изучал некий документ - обычный лист с пожелтевшими краями, не обращая на нас особого внимания: неконкретным жестом в пространство обозначил место, где стоял небольшой диванчик - дескать, "садитесь", - а сам даже головы не повернул.
Своим видом Тунцов напоминал именинный торт, но без свечей. Расшитая не по марокканским канонам золотым люрексом феска, покоящаяся на лысом черепе Астения, изображала кремовый холм поверх мясистого бисквита желтовато-бесформенного лица. Съеденные за долгую жизнь губы плохо гармонировали с роскошными брылами, создавая иллюзию нарочитой искусственности. Будто над образом Астения Петровича хорошенько потрудился театральный гримёр.
Выбрит Тунцов был идеально - даже отсвечивал седоватой синевой, словно начищенное серебряное блюдо. Богатый шлафрок, расшитый золотыми львами, подчёркивал нарочито барское в фигуре профессора, как и пижамные штаны, из которых кокетливо выглядывали жёлтые босые ноги.
Складывалось впечатление - Тунцов не совсем нормален: его экстравагантность выглядела вызывающе картинно и никак меня не убеждала в дееспособности учёного, принудительно отправленного на пенсию. Уж не поспешил ли Рома, поверив словам Рыбы, его рассуждениям о близком научном открытии? И к тому же я прекрасно помнил избитую истину о том, что времена одиночек давно канули в Лету.
Наконец, Астений переключил своё внимание на гостей и сразу заговорил на интересующую нас тему, без предварительных ласк, как заметил бы Ромка, если б мы с ним не оказались в столь серьёзной обстановке. Откуда только Тунцов догадался о цели нашего визита?..
*
- Современное общество повёрнуто на понятиях "популярности" и "успешности". А это же по большому счёту дьявольские штучки, не находите? Человеку нужно совсем другое: тепло, уют, хороший друг, любящая семья, гармония с самим собой. А разве может идти речь о гармонии, когда стремишься стать богатым и знаменитым? Тут психоз заработать - пара пустяков. И особенно плохо, когда преждевременный успех и популярность приходят к молодым и ранимым. Психика не выдерживает. Происходит разрыв эмоционально-физиологического фона и в результате - сумасшествие, суицид... Примеров предостаточно, озвучивать не стоит, верно?
- Астений Петрович, вы нам пытаетесь внушить, что тема, над которой вы работаете, не имеет перспективы по морально-этическим и психоэмоциональным соображениям? - съязвил я, не удержался.
- Нет, что вы, молодые люди. Отнюдь! Просто предупреждаю, не всякому индивиду будет доступно моё открытие. - Астений будто и не заметил сарказма.
- То есть, не всякий пролетарий дорос до марксизма? - пошутил Рома, пытаясь разрядить обстановку.
Мне уже становилось жаль, что согласился на авантюру Паслёнового. А как же не авантюру, когда он затащил меня в гости к ряженому клоуну, наверняка психически не совсем здоровому?
- Si modo vera fatemur*, время - чертовски вредный старик, похожий на меня. Во-первых, его не проведёшь! Во-вторых, когда он нужен, никогда не найти. В-третьих, его врачебные способности не всегда адекватны заболеванию. В-четвёртых, со временем происходит не просто переоценка ценностей, но и оценка их с самых разных позиций. - Тунцов, распаляясь, принялся быстро ходить из угла в угол. Потом внезапно остановился, словно бес, наткнувшийся на магический круг, окроплённый святой водой.
- Стоп, господа! Зачем же нам тратить драгоценные минуты на бессмысленные разговоры. Пройдите сюда и ознакомьтесь с практическими результатами исследований.
Астений Петрович торжественно отодвинул ширму. За ней оказался фрагмент обычного забора, его ещё называют штакетником. Тунцов подошёл к нему и мелом написал: "Deus", после чего сам скрылся за деревянным щитом из сколоченных досок.
Сперва ничего не происходило. А потом начались чудеса. Послышалось куриное кудахтанье, и прямо из досок изгороди появилась пёстрая несушка, которая тут же разродилась яйцом и побежала в угол помещения, где скромно уселась на насест, а не на гимнастическое приспособление, как мне представлялось немногим ранее. Следом за "первой ласточкой" появилась вторая, и действие повторилось вплоть до деталей.
Мы с Ромкой стояли, разинув рты, похожие на детей, впервые попавших в кукольный театр. Но там-то действие происходит над ширмой, а здесь пернатые несушки появляются непосредственно из забора. А вернее сказать, из надписи на нём. Напоминало происходящее фокус иллюзиониста, но никак не научный эксперимент.
Куры лезли из надписи на штакетнике, исполняя задорный танец в духе армейского ансамбля песни и пляски имени ядерного паритета. При этом пернатые не забывали нестись, и свежие яйца скатывались по специальным пологим желобкам из пластика в две специально приготовленные корзины: видать, профессор хорошо помнил уроки дефолта.
- Что-то сломалось, ёксель! - произнёс Ромка. Могло показаться, будто яйценоскость надписи сделалась для него привычно естественной, и он совершенно перестал принимать мир, в котором отсутствовало судьбоносное действо.
Мы заглянули за забор. Тунцова там не было.
Итак, профессор исчез...
...но прежде, чем исчезнуть, на обороте слова "Deus" - с другой стороны штакетника - Тунцов приписал на латыни: "Vale et me ama (Будь здоров и люби меня)!" Как говорится в старинной тюркской пословице, сказка - ложь, да в ней намёк: добрым молодцам - урюк! Вот тебе и здрасьте!
Ошарашенные, мы с Ромкой, не сговариваясь, двинулись в основную часть лаборатории, где дружественно квохтали куры, материализованные из досок ограды. И тут меня что-то заставило вернуться и взять в руку мел. Я немного подумал и продублировал строчку из "научного завещания" Астения, добавив имя друга.
"Vale et me ama, Roma!"
И тут настенные часы принялись отбивать девять вечера.
*
Очнулся я в тесном мрачном помещении, куда проникало жалкое подобие света через маленькое отверстие в потолке. В потолке? Ага, если я лежу на спине, получается именно так. Закрываю глаза, но вновь с ужасом распахиваю веки. Невероятно, но полной темноты нет - откуда-то изнутри моего сознания сияет обжигающим лучом транспарант "расплатациклпервый".
Отчего я не помню его раньше, этого нестерпимо яркого света? Я спал? Если да, то, как сумел закрыть глаза - там же слепит изнутри?
И плакат! Чёрт возьми, откуда такой нелепый текст?!
РАБАМ НЕ МЕСТО В ОБЩЕСТВЕ РАБОВ!
Жуткая несообразность. Хотя, если подумать, духовный раб ощущает себя подобием мыслящего субъекта лишь в обществе себе подобных. Коллективный инстинкт, который можно принять за разум. И тогда... и тогда...
Рядом со мной поднимались на ноги люди разного возраста и, по всей видимости, из разных социальных групп - одежда точно указывала на данное обстоятельство. Что-то назревало.
Внезапно яркий скальпель разозлившихся на Столетова фотонов рванул пыльные столбы, вздымавшиеся у ног построившихся, и в барак (судя по конструкции, находился я именно в постройке барачного типа) вошёл коренастый крепыш в форме японской армии времён сёгуна Минамото Ёсицунэ. Да, именно в ней. Мои студенческие годы прошли под знаком увлечения истории феодальной Японии, поэтому ошибка была исключена.
Рядом с "самураем" крутилась чудная парочка - совершенно невообразимые верзилы, закованные в блестящие латы цвета вытеребленного на закате льна.
Коротышка сделал еле заметный жест рукой, напоминающей обрубок кукурузного початка. Разразилась гнетущая тишина, и в ней, через несколько тактов сердечного ритма, голос крепыша "самурая" зазвучал особенно зловеще.
- Господа, вы находитесь в долговом посмертном лагере Kampfpanzer Schildkröte, - начал он. Я напряг извилины, оживляя весьма скромные познания в немецком языке, и понял - глухо, как в танке.
А господин в форме самурая продолжал:
- Долговой лагерь - вовсе не шуточки. Будете отрабатывать всё, что вам досталось при жизни, когда вы заключили договор "All inclusive" на предъявителя с корпорацией "Всё сразу". Меня зовут Капо Карло, а эти милые люди: Д.У. Ремарк и месье Чу Нано б'Айс Рыжая Беда. Вы имеете право работать без выходных и на одно увольнение в сто двадцать пять альдебаранских лет для осуществления гигиенических процедур...
- Стойте, стойте! - заорал я. - Не заключал я никакого договора! Немедленно прекратите!
- Это кто? - "самурай" изобразил на лице гримасу жуткого удивления, будто перед ним оказалось существо, которое он совершенно не ожидал здесь увидеть.
- Искандер Кольцо, - пояснил Д.У. Ремарк, заглядывая в светящиеся голографические святцы, возникшие перед его близоруким взглядом весьма начитанного надзирателя. - Заключил контракт в созвездии Дева в присутствии трёх свидетелей.
- И чего тогда орём?! - возмутился Капо. - У нас этот номер не пройдёт. Всяких встречали, все уловки ваши выучили назубок. Посему - извольте заткнуться и выполнять распоряжения старших по отбыванию. При хорошем варианте через сорок девять циклов безупречной работы можно получить повышение и встать в один ряд с этими господами (кивок в сторону двух верзил). Вам что-то не нравится?
Металлическая окалина послевкусия от слов Капо сковывала мою волю, парализуя сознание, но я пересилил себя и отчеканил:
- Мне не по душе следующее: в ваши данные закралась ошибка! Я не Искандер Кольцо, моё имя - Александр Кольцов!
- Проверь! - обратился самурай к господину б'Айсу, поморщившись. Старшему явно не нравилось, что в его стройные планы проникла какая-то червоточинка.
Рыжий вертухай подошёл ко мне, вытащил из-под нагрудника пачку бумажных листов, отдалённо напоминающих раритетные ваучеры, с такими же подозрительными водяными знаками в виде известной наборной комбинации из трёх пальцев. Потом принялся шептать скороговорку заклинания, шурша страницами:
- Это от трастпрома, это в бога душу... мониторинговую систему Млечного Пути, здесь что-то по Саяно-Шуш... это... это... Погодите! Кто рылся в моих документах? И профессионально рылся - почти не наследил!
- Вот наказание Андромеды! Говорили мне, что рано ещё тебя в надзиратели производить, чучело рыжее. Никакого с тебя навару, даже в мелкоскопической области, не поминая уже духовную. Так ведь и слушать не хотели. Клялись и божились, мол, опытный индивид - толк в населении галактическом знает, в Бильдербергский клуб Большой Туманности вхож.
Капо Карло был невероятно раздражён, что ему навязали настолько бестолкового напарника. Чу Нано б'Айс, между тем, продолжал рыться в бумагах, нимало не смущаясь. В глазах его мутновато-жёлтым хрусталём светилась божья роса.
Наконец-то месье б'Айс обрадовано сказал:
- Вот же оно! Гражданин Искандер Властелин Кольцо заключил договор... ну-у-у, дальше седьмая вода с нано-киселём... Ага, нашёл... Обязуюсь... посмертно служить корпорации "Всё сразу" за предоставленные льготы и преимущества... далее обычные канцелярские штампы. А тут ещё и подпись. Видите? Настоящая подпись - красной несмываемой тушью по несгораемой табличке из реголита. Не какая-нибудь голографическая электронщина. Ошибка исключена!
- Это твоя подпись? - выхватил Капо документ из рук Чу Нано б'Айса, показывая его мне.
- Нет... Не моя! Здесь и закорючки с вензелями, у меня сроду ничего подобного не получалось.
- Все так говорят. Эй, Д.У. Ремарк, тащи сюда детектор LG! Сейчас мы этого кренделя размагнитим, если соврал.
Ремарк вытащил откуда-то из сундука, стоящего в дальнем углу барака, пыльную трёхлитровую банку, в коих обычно маринуют огурцы или томаты. Внутри стеклотары сидел небольшой человек, по повадкам - гном со стажем. Он постоянно делал характерные движения руками, как будто бы в них была БСЛ (большая сапёрная лопата). Привык закапывать.
- Сэр Липтон, вы готовы осуществить сеанс идентификации? - обратился к лилипуту коротышка Капо. Тот ответил замысловато с примесью пока ещё не запущенного распада личности:
- Ясный месяц - худой ятаган... возможно, конец... простите, эндшпиль!
- Ты там случаем белены не объелся, любезный? Ведёшь себя, словно звезда с фанатами. Изъясняешься непонятно, да к тому же и надменно...
- Звёзды в сущности хороши, но пусть они не мнят себя фонарями тёмной ночью! - ответил Липтон, изображая ножкой полное почтение. - Кого идентифицировать надобно, ваше коллайдерство мю-зантропное?
- А вот этого - дерзкого. Говорит, что зовут его Алекс Казаков. А по нашим сведениям - это ни кто иной, как Искандер Властелин Кольцо.
- Александр Кольцов я!
- Не кричи, помню. Проверял просто твою память. А на свою не жалуюсь.
- Неплохо у меня с памятью... Эге, да тут в кармане даже читательский билет из архива технического имеется. Видите, здесь моё имя.
- Давай-ка быстро сюда! - Капо Карло в одну секунду выхватил кусочек ламинированного картона и метнул его в банку к сэру Липтону.
Малыш попробовал билет на зуб, понюхал, произнеся что-то вроде "крысами пахнет, зараза... не люблю крыс...", потом засунул его в рот, раскрывшийся, как у погибающего от голода удава, и проглотил, произведя на свет звук лопающегося велосипедного колеса.
- Верните! Это мой документ! - вскричал я.
- А вот хрен тебе, а не гусли! - сэр Липтон говорил без особого злорадства или каких-то иных эмоций: просто объяснял косвенным манером, мол, ничего хорошего меня не ожидает, поскольку за утерю читательского билета в архив нашего НИИ полагался денежный начёт в размере половины оклада.
Карлик в банке прожевал и продолжил:
- Произошло недоразумение. Тестовая посылка из спиралевидной туманности Замлечного Пути. Там сейчас опробуют методику межгалактической корпорации "Всё сразу" по тарифу "Исполнение Ж.". И до них докатилась волна прогресса...
За Искандера Властелин Кольцо внесён залог в межгалактической валюте. Приходится констатировать: ничто так не подкупает, как своевременно данная взятка...
...щелчок...
*
Вы знаете, как выглядит место склейки на киноплёнке: мизансцены меняются без переходов? Секунду назад перед глазами был барак с его странными обитателями, а в следующий миг - лаборатория в доме профессора Тунцова. На недавно пережитое красноречиво указывало нервное дрожание поджилок.
- Что это вы здесь во весь опор безобразите? - прозвучал голос Тунцова со стороны переехавшей к окну и вновь раздвинутой ширмы. И когда только она переместилась - часы-то продолжали отбивать девять со второго удара, на котором я выпал из пространства?
Рыба появился из-за старинного китайского орнамента с Моолунг-драконами, нанесённого на тонкий шёлк колонковыми кисточками; в белом халате, словно у врача, появился. Голову Тунцова украшал белый же колпак, на ногах - даже не шлёпанцы, а узорчатые туфли с загнутыми носами с въевшейся пылью веков.
- Ну, что скажете? Как вам мои изыскания, впечатлило? А ещё говорят, будто время гигантов научной мысли, не обременённых работой в коллективе, давно кануло в Лету, хех...
- Просто грандиозно! - ответил Паслёновый, похоже, он даже не заметил моего исчезновения с последующей "реинкарнацией". - ваше... э-э-... открытие. Правда, не совсем ясно...
- Сначала было слово, - не дал договорить ему Тунцов. - И слово это "Бог"... А потом уже появилось яйцо с курицей и извечной проблемой первородности. "Всё сразу!" сперва казалось лишь лозунгом, а его реализация начиналась ограниченным шоу двух философских компонентов: курицы и яйца. Понять то, что фраза о первом слове, слове "Бог", судьбоносна, оказалось несложно.
Реализовать переход к овеществлению философской субстанции теософского абсолюта в виде пресловутых материальных продуктов познания основополагающего софизма "что было раньше, курица или яйцо?" оказалось неизмеримо сложнее. Как говорится, ab ovo usque ad mala**.
Долго я пытался понять, что за фраза будет являться ключом...
- Будь здоров и люби меня?! - Я замер, уподобившись примерному ученику, ожидающему похвалу учителя.
- Верно. Не стану рассказывать, как вышел на конечный результат. Это займёт много времени и вряд ли покажется интересным. Просто замечу - кроме сакрального, метафизического понимания, что же было В НАЧАЛЕ ВСЕГО, имеется глубоко философский и материалистический смысл. В чём, я полагаю, вы уже сумели убедиться.
Долгие годы... и проект "Всё сразу" практически завершён. Пришлось перевернуть массу самых разных сопредельных областей науки, начиная от физики твёрдого тела, заканчивая теософией. Я сумел связать в одну цепочку совершенно немыслимые вещи. И теперь с высоты полученного опыта понимаю - не всякий индивид достоин на всё сразу по факту своего рождения. И не всякий достойный заслуживает расплаты... Вы, молодой человек, видели, ЧТО ТАМ происходит, верно?
Я кивнул.
- Это ли не разновидность представления человечества об адских муках? Как считаете, коллега?
Я снова кивнул.
- Так вот - теперь мною окончательно решено свернуть изыскания в известном вам направлении безразмерных овеществлений запросов. Не хочу, чтобы моё имя ассоциировали с современным Данте. И не в виртуально-художественном, а вполне себе материалистическом смысле. Фенита ля, как говорят наши друзья с Аппенин, я умываю руки. Только ещё одно дело осталось...
Теперь Астений Петрович уже не казался мне выжившим из ума гением, хотя и напевал отчаянно легкомысленную полинезийскую песенку на страшно знакомый мотив. "Среди лагуны ровныя на глади синих вод цветёт-растёт себе атолл, коралловый растёт".
В конце-то концов, каждый талантливый человек имеет право на невинные причуды.
- Профессор, у меня вопрос, - обратился я к Тунцову.
- Да-да, слушаю Вас внимательно.
- Скажите, это Вы внесли за меня залог... ну, там... в том месте?.. Тогда меня по ошибке посчитали... в общем, Вы знаете, наверное?
Астений Петрович ничего не сказал, ушёл за ширму и вернулся оттуда с моим читательским билетом в левой руке. В другой профессор держал пыльную трёхлитровую банку, где узнаваемо щерился сэр Липтон, разглядывая в монокль происходящее снаружи его неуютного жилища.
Рома в разговор не вмешивался, подспудно понимая - между мной и Тунцовым происходит нечто, понятное лишь нам двоим. Появление банки с Липтоном и вовсе добило моего друга. Он отвесил челюсть и, потеряв дар речи, опустился на стул.
- Значит, всё-таки Вы... - расстроился я. - А сумма выкупа в межгалактической валюте? Наверное, мне теперь никогда не рассчитаться, профессор.
- Полноте, Александр, всё обстоит не настолько плохо, как есть на самом деле, хе-хе. - Интонация Астения Тунцова показалась мне издевательски-зловещей.
Я вздрогнул, вспоминая барак из Долгового лагеря корпорации "Всё сразу", рабскую бригаду Капо Карло; и оставшееся за кадром, внезапно так меня напугало, оттиснувшись в памяти отрывочными сведениями из истории древнего мира, что захотелось выть, кричать или просто потерять разум - лишь бы не помнить о сроке в сто двадцать пять альдебаранских лет и тем, что за ним последует.
- Да не переживайте, дорогой мой! - сказал профессор. - Шучу я. На самом деле Вы давно за всё заплатили сами. Сполна.
- Каким образом?! Мне даже достойный кредит в банке не дают. Чем я мог рассчитаться... за чью-то ошибку?
- Ошибку? А такую ли ошибку, мой милый? Никакой ошибки нет. А чем рассчитались? Хм... всё очень просто. Покажите ему, мессир, артефакты межгалактического значения.
Сэр Липтон раскрыл ладонь. Боже, это же цветные стёклышки из песочницы нашего с Ромкой детства!
- Здесь хватит, чтобы корпорация "Всё сразу" не вмешивалась в дела нашей с вами цивилизации ещё три миллиона альдебаранских лет. Удачное мне удалось сделать вложение, как считаете? - Впервые я видел Астения Петровича Тунцова улыбающимся.
Подумать только, шейхи отдыхают!
* Si modo vera fatemur (лат.) - Правду сказать...
** Ab ovo usque ad mala (лат.) - 'От яиц до яблок', т. е. от начала и до конца; обед у древних римлян обычно начинался с яйца и заканчивался фруктами.