В те давние времена расцвета социализма, о которых пойдёт речь, Печорский мясокомбинат имел несколько заготовительных пунктов за пределами не только города, но и района. Здесь производился забой оленей из колхозных стад. Происходил он, как правило, в январе - феврале. Почему не сразу после сытного нагула веса на летне-осенних пастбищах Большеземельской тундры? Всё просто. Во-первых, в зимнее время года нет нужды заботиться о сохранности большого количества диетического оленьего мяса - полутуши складируются непосредственно на снегу штабелями. Во-вторых, в морозную погоду куда как легче организовать вывоз готовой продукции самолётами АН-2 - с импровизированных площадок, и автомашинами - по прочно "вставшему" зимнику. В условиях северного бездорожья крайне важное обстоятельство.
Рассуждая здраво - если забойный участок действует зимой, в другое время года, вроде бы, нет смысла держать там работников. Но с другой стороны, подумайте сами, если полгода никто на сюда не наведывается, то - в каком состоянии склады для хранения шкур, весовая и прочие сооружения окажутся к началу сезона, без хозяйского-то присмотра? Погодные катаклизмы и дикие животные быстро "наведут здесь свой порядок". С целью избежать подобных явлений на участках по забою скота (в частности - северных оленей) круглогодично оставалось несколько человек, поддерживающих инфраструктуру в работоспособном состоянии.
На одном из таких заготовительных пунктов с названием Колваты вместе с людьми постоянно трудилась кобыла каурой масти. Для чего тягловая сила нужна на забойном пункте? Да мало ли для каких целей! Например, подвезти-отвезти груз, снабдить участок водой из бочки (водопровода-то в лесотундре нет), доставить больного в ближайшую больницу... Трудилась лошадушка справно, от работы не отлынивала. Попросту говоря, помогала создавать материальные блага озабоченным тяжёлым физическим трудом заготовителям оленьего мяса. Много лет трудилась бессменно северная сивка-бурка. Но однажды весной у приписанной к заготконторе лошади (назовём её Кауркой) начали выпадать зубы. Один за другим. И ближе к зиме ни одного не осталось. А вроде же, не старая ещё.
Что случилось с кобылой, местный ветеринар объяснить не смог - лишь при очередной дегустации спирта с директором заготконторы скупо обмолвился, дескать, - "авитаминоз животную подкосил"... Забой практически на носу, а лошадь на глазах чахнет. Обнажёнными дёснами много ли сена нажуёшь? А на одном овсяном отваре, скупо заправленном восстановленным порошковым молоком, долго не протянешь. Того и гляди - скоро преставится скотинка безответная.
Ветеринар выхода не находил, только констатировал с печалью - не известно в медицинской практике задокументированного случая, чтоб домашнее животное, потерявшее все свои зубы, выжило и вновь приносило пользу. Начальник заготконторы пытался было возразить, да образовательный уровень не позволял шибко-то упорствовать. Ветеринар, хоть и сильно пьющий, но диплом свой не зря получил. Как говорится, руки помнят, а голова совсем даже не репа, а кладезь полезной зоотехнической информации.
Так за печальными разговорами о судьбе беззубой кобылы коротали вечера начальник заготконторы со звериным эскулапом. Вы спросите, мол, что - у них других тем не было? Я отвечу: "А попробуйте найти тему на пустынной зимовке в отсутствии не только телевидения, но и радио".
Однажды вышеозначенную спитую парочку разбавил своим присутствием врач из села Ижма. Он заехал справиться о здоровье зимовщиков. Подобное медицинское любопытство предписывала ему врачебная этика и график профилактических осмотров вверенного района, размером превосходящего какое-нибудь немалое европейское герцогство.
Вечеряли со спиртом. После второй разговор непроизвольно коснулся несчастной лошади, угасающей на глазах. Услышав её печальную историю, врач удивился чудесам природы, лишившей животное самого необходимого.
Когда наливали по третьей, заезжий врач неожиданно оживился и начал приговаривать нечто невразумительное, посверкивая дьявольскими огоньками своих чуть раскосых от долгой жизни в природно-климатической зоне, с составным названием "лесотундра", глаз:
- Так-так-так, самое главное тут материал подобрать...
Как объяснить то загадочное везение, посетившее Колваты, а вместе с заготконторой и Каурку в лице этого не совсем трезво мыслящего врача? Может, столь замысловатым образом проявилась воля Божья, а может - "рука Москвы"? Скорей всего, второе, поскольку приехавший для профосмотра врач закончил Московский мединститут по специальности "стоматолог-протезист", потом года три работал на подхвате у одного хитрого дантиста-еврея. Кругооборот золота в клинике у разворотистого стоматолога, разумеется, был. Зубному врачу без такого атрибута протезного гешефта невозможно обойтись. А советская власть делиться своим золотым запасом вовсе не желала. Общественное столкнулось с частнособственническим и не оставило последнему никаких шансов, да ещё и Фемиду подключило слегонца.
Когда наставник сумел вовремя отбыть в страну обетованную, козлом отпущения сделали его молодого коллегу. По делу о хищении драгоценных металлов состоялся образцово-показательный суд с прочувствованным обвинительным спичем прокурора и отрепетированными речами свидетелей злоупотреблений в ротовой полости. Врача определили в Коми край - отогревать зону строгого режима теплом собственного тела за экономические преступления с коронками пациентов.
После двух лет отсидки врачу смягчили меру пресечения, и он отправился на "химические" вольные хлеба. Только работать теперь ему приходилось не дантистом, а и терапевтом, и хирургом, и педиатром, и даже акушером-гинекологом. В общем - единственным дипломированным доктором в Приполярном "медвежьем углу".
Итак, перед начальником заготконторы сидел самый, что ни на есть, зубной протезист, разве же не удача?! Трое единомышленников - а теперь это были не просто собутыльники! - стали решать, какой использовать материал для протезов. Остановились на рандоли. Сплав меди и бериллия внешне схож с золотом, пластичен, прочен, не подвержен намагничиванию. В самый раз для коронок.
Да к тому же - дантист, знакомый с уголовным миром совсем не понаслышке, самолично устанавливал рандолевые коронки поверх почерневших от чефира зубов не одному "честному вору", откинувшемуся с "крытки" на "вольное поселение". Решение тройка заговорщиков закрепила "откубриванием" и дегустацией содержимого очередной спиртовой ёмкости, после чего улеглась спать возле уютно потрескивающей поленьями русской печки.
Наутро вдохновлённый вчерашней идеей врач съездил в посёлок за материалом для предстоящей операции протезирования, начальник заготконторы договорился с кузнецом, и к вечеру пациентка уже могла самостоятельно жевать сено блестящими челюстями из жёлтого рандоля. Каурка привыкала не слишком долго. Через неделю она и вовсе не ощущала ни малейших неудобств в пользовании новым рукотворным инструментом, умело засунутым в лошадиную пасть приезжим дантистом и вечно нетрезвым, но душевным ветеринаром.
Каурка ожила, стала быстро набирать вес. Поначалу народ в заготконторе шарахался от её "золотой улыбки", когда та упоительно ржала, явно с кокетливой целью ознакомить всех присутствующих с содержимым своего роскошного рта. К концу забоя все работники пункта привыкли к её лучезарной улыбке и перестали обращать внимание на необычную лошадь. Подобное невнимание к собственной персоне сильно обидело Каурку. Она сделалась капризной, вздорной и норовистой. То и дело стремилась ухватить возницу своими новыми блестящими зубами, отказывалась ехать в нужном направлении. Коротко говоря, почувствовала себя ни много ни мало - аргамаком благородных кровей.
Покуда шёл забой, на лошадь с аристократическими капризами некогда было обращать внимания. Но лишь только работы закончились, начальник заготконторы осознал - с такой несговорчивой кобылкой ему дальше не по пути.
Срочно собрали заседание в составе всё той же троицы, которая и спасла Каурку от голодной смерти. Теперь вопрос стоял более прозаически: "Зачем в конторе норовистое ленивое животное, возомнившее себя "принцессой крови", и как с ним поступить?" Бросить жёсткое "на колбасу" никто из троицы не решался - это всё равно, что собственноручно задушить спасённого тобой младенца...
Когда звёзды на морозном небе стали меркнуть, пока совсем не растворились в лучах бледно-розового светила, когда мутные взгляды с трудом отталкивали тяжёлые головы от стола с нехитрой закуской из омулёвой икры с мочёной морошкой, пришло решение. Зазнавшуюся кобылу передали в одно из учреждений системы исполнения наказаний, в просторечье - на зону, в качестве дара от администрации заготконторы.
Зеки встретили феерическое появление животного с сияющей на солнце улыбкой восторженным гиканьем. Каурка сразу стала всеобщей любимицей - здесь "святая" троица не ошиблась. И ещё не один год в той колонии в ответ на сиятельное ржание лошади паханы и воры "в законе" обнажали свои коронки того же замечательного металла.