Аннотация: Рассказ напечатан в 84-м номере журнала "Эдита" (4-ый выпуск за 2020 год)
Кошачья болезнь
Иван поперхнулся маслиной, угодившей не в то горло, и просительно подставил мне спину. Я понял всё правильно и принялся ладонью выбивать пыль из командировочного джемпера. Через минуту всё было кончено - мой коллега расслаблено развалился в стареньком кресле нашего скромного "полулюкса" и дожёвывал бутерброд с бужениной.
Последний завтрак в скромной провинциальной гостинице, куда нас занесло волею руководства и в полном соответствии с должностными инструкциями, подходил к концу. Через час выдвигаемся в сторону вокзала, а дальше - дорога домой.
Иван сделал большой глоток томатного сока прямо из тетра-пакета и сказал:
- Ни хрена себе маслинка! Ты не представляешь, как испугался, когда задыхаться начал. Теперь я его хорошо понимаю.
- Кого?
- Это целая история. Тут нужно подробно, чтобы все движущие мотивы обозначить.
- Ну...
- Что - ну?
- Рассказывай, раз начал, всё равно до такси времени много.
- Хорошо. А ты ручку, зачем взял? Записывать будешь? Хорошо-хорошо, имя только потом изменишь. Да никого я не боюсь, просто неудобно как-то.
В общем, так: ниже описываемое событие имело место быть в унылой скуке российской провинции, деревенского уклада жизни, глубокой, осмелюсь заметить, даже глубочайшей, осенью. Жил я тогда один в доме у тётки. Она уехала на курорт, а меня попросила посторожить частное жилище, которое представляло собой изрядной красоты пятистенок на окраине районного центра.
Обычно-то она, моя тётя, отлучаясь на длительное время, отдавала любимого кота Конфуция, лоснящегося ухоженной шерстью и жирными боками, яркого представителя сибирской масти, соседям. Затем запирала "хату" на видавший виды ржавый замок с секретом и растворялась в мареве сиреневого тумана; о нём ещё в недавнем прошлом частенько голосил популярный исполнитель задушевных песен.
В этот раз моя родственница сочла нужным отказаться от собой же установленного правила и вызвонила непутёвого племянника, жившего неподалёку - в райцентре. Вот так... кажется, я о себе заговорил в третьем лице... Странно, раньше подобного за собой не замечал.
Продолжу, однако.
Отступила тётушка от своей привычки из-за того, что в округе объявились какие-то дерзкие "шпанисты". Вот-вот, я тоже долго был не в состоянии расшифровать данный загадочный термин, пока тётя не рассказала мне о деяниях упомянутых выше пришлых людей.
Они любили закатываться в оставленные на время хозяевами частные дома и устраивать там оргии с богохульными выкриками, жжением дёгтя, рисованием на стенах мужских достоинств в боевой готовности, принесением в жертву "шпане рогатому" бройлерного цыплёнка с соседской птицефабрики "Стопами Буша" методом удушения пернатого рояльной струной. Потом из этого куриного сына озорные затейники выпускали кровь в тазик и разрисовывали стены и окна с помощью полученного импровизированного красителя каббалистическими заклинаниями в виде комбинации из трёх основных кириллических символов, но не "мир" и не "ухо".
Сатанисты, стало быть, тревожили патриархальность маленького городка. В подобной ситуации оставлять дом без присмотра не годится. Вот так я и оказался на хозяйстве. В то время мне не требовалось ни появляться, ни отмечаться на службе по причине отсутствия таковой - без работы сидел, потому принял тёткино предложение, практически не задумываясь. Прожить три недели на окраине города, где воздух свеж, и "роща серебрится" от утренней дымки - это, знаешь ли, дорогого стоит. Поначалу я радовался внезапно обретённому равновесию души, наслаждался перечитыванием книг, памятных со времён отрочества, подолгу спал, помногу гулял. Одним словом, получал удовольствие, которого обычно лишены жители промышленных центров и беспутных столиц.
Жилище со мной делил, как я уже упоминал выше, огромный кот по прозвищу Конфуций. Он оправдывал своё имя на все сто. Изредка требовательно мявкал, когда хотел есть или пить, а в остальное время оставался самым тишайшим и самым незаметным сожителем из числа тех, с кем мне когда-либо приходилось сталкиваться. Минула неделя. Я чувствовал себя превосходно. Но к девятому дню заскучал, закуксился. Тоскливому состоянию души способствовала несносная осенняя погода. Конец ноября, за окном дождь со снегом. Мрачная темень, фонарей на улицах нет.
Я начал считать часы и минуты до приезда тётушки. Целый день валялся на гостевом продавленном диване, со злорадным наслаждением ощущая, как притаившаяся в его глубинах пружина атакует мой намятый бок. Сил и желания изменить позу не было. Только изредка поднимался - приготовить пищу. И не сколько себе, сколько помрачневшему Конфуцию. Сам я и перетерпел бы иногда голодные муки, но животному разве объяснишь, что у его куратора образовался эмоциональный кризис, вызванный однообразием, завыванием ветра за окном и неяркими пастельными мазками, которыми вряд ли захочет гордиться природа, из скудного набора красок поздней осени.
То ли мой сожитель оказался чувствителен к осеннему сплину по причине тонкой душевной организации, то ли, уподобившись своему временному хозяину. В общем, в нашем доме начали происходить значительные изменения. Толстый увалень кот как-то разом перестал развлекать себя вылизыванием и без того чистых лапок. С самого раннего утра, едва продрав задумчивые жёлтые зенки, садился Конфуций на старинный сундук в коридоре и принимался глядеть немигающим взором фарфорового китайского болванчика в немытое с момента отъезда хозяйки стекло. А за ним ничего не видать - темно на дворе. Между тем, кот туполобо таращился в одну точку, не подавая признаков жизни.
Ни единый волосок на его ухоженной шкуре не шевелился, ни один мускул не вибрировал. Взгляд был пуст и рассеян. Мне даже казалось, будто бы Конфуций не понимал, что с ним происходит, где он находится. Так котяра мог сидеть по многу часов. Вероятно, мысли Конфуция витали тогда далеко от раритетного "бабушкиного сундука" с коваными углами, от унылого племянника хозяйки, от мирской суеты, наконец. Он лениво переваривал невкусную серую мысль: "Жизнь течёт, мяу-ррр, течёт вода с небау-мыяуу, тошномур-мур-мурзость и мур-зябко..."
Изредка я всё же поворачивался на своём неуютном лежбище и тогда замечал - мой мохнатый сосед превращается из вальяжного кота в предмет деревенской утвари. То есть стоит колом посреди сундука и даже не думает совершить что-то полезное. Для дома, для семьи, чтоб ему... Мурло кошачье. Хоть б голос подал для приличия. Под вечер, который, как общеизвестно, опускается в это время года несусветно рано, мне надоело наблюдать за абрисом пешей статуи Конфуция о четырёх лапах на фоне оконной рамы с квартетом "чёрных прямоугольников" имени Малевича на холоде стекла. Я поднялся с дивана, мысленно понукая и взбадривая себя, затем зажёг электричество. Вроде Прометей деревенский в рыжеватом облаке пронёсся над домом, оглашая мои временные домовладения чуть слышным шелестом счетов к оплате: "РАО, РАО, РАО... ЕСсссс..."
Кот не шелохнулся. Я подошёл к нему поближе и заглянул в прищур жёлтых глаз. Конфуций смотрел внутрь себя. Он меня не видел. Ему было, наверное, хорошо в даоистской отстранённости доморощенного философа, коего приютила кошачья шкура богатой выделки. Я поводил ладонью перед носом кота. Ничего не изменилось. Походил перед ним взад-вперёд. Никаких эмоций. Представляешь картину: окно, в полуметре от него стоит старинный сундук, скорее всего, ещё времён Елизаветы Петровны, а на нём сидит в позе копилки огромный котяра, которому всё мирское чуждо. Мне стало невыразимо грустно и обидно. Я вот здесь помираю со скуки, а этот представитель семейства млекопитающих самоустранился и в ус не дует.
Обида осела на дно желудка, а сам я отправился в ненаучную экскурсию по дому. Нет, никакой цели я не преследовал. Любопытство? Боже, избавь... Ничего конкретного, просто скука. А так - хоть займу себя чем-то. И вот в процессе своей экспедиции заглянул я в старинный комод с облезшим лаком на фигурной инкрустации. Его по непонятной причине выставили в кладовую, куда из сеней только попасть и можно. Заглянул, значит, в верхний ящик комода. Батюшки мои, а там противогаз лежит с надписью: "ОСОАВИАХИМ" на коробке. Раритетный экземпляр. Попробовал натянуть на лицо. Ничего себе - рабочий! И дышится легко, и слышится... Видится, правда, не совсем, чтобы очень, поскольку стёкла у противогаза сильно потемнели от времени. Сел я в кладовке на старый табурет, противогаз снял. Задумался.
И тут мне одна затея в голову втемяшилась, как из ружья. Вроде, если не осуществлю я её, непременно быть беде. Хорошо, приступаю к исполнению своего странного и, наверное, даже идиотского плана. Но согласись, по-идиотски все мои давешние действия лишь сейчас выглядят, а тогда, в патриархальной заброшенной глуши... Впрочем, оставлю тебе право судить меня по всей строгости науки и социально-анималистических явлений, а сам лучше дальше расскажу.
Зашёл я в дом, тихонько противогаз на себя натянул и стал осуществлять задуманное. Сначала прилёг на пол и тихонечко заполз за сундук, где Конфуций медитировал. Оказался я между окном и сундуком, но на полу, а стало быть, кот, который прямо перед собой взгляд застекленил, меня видеть не должен. Вот и пришла пора действовать. Поднял я тихонько голову в противогазе прямо напротив того места, где мой сожитель битый час заседать изволил в позе сфинкса. Смотрю в замутневшие стёкла. Видно плохо, но, кажется, кот начал пятиться. Пятился, пятился, пока не исчез из поля зрения. При этом ни единого звука котяра не издал. Всё молчком. Хоть бы мяукнул, скотина, для соблюдения пристойности: вижу, мол, твою жуткую рожу и удивляюсь на хозяйский рассудок - дескать, не больше он мышиного.
Поднялся я с колен, резину с себя стянул и огляделся. Вместо Конфуция на сундуке вопиющим образом распространяла характерный кошачий запах с аммиачным послевкусием весьма немалая лужа. Мокрые следы, аналогичного химического состава, что и обнаруженный мной водоём, вели прямо под диван. Я наклонился. Из низкой глубины поддиванного пространства на меня смотрели два сверкающих жёлтых блюдца без признаков разумного кошачьего интеллекта. Остекленевший ужас, и больше ничего.
В тот день Конфуций на свет божий так и не вылез. Не вылез и назавтра. А показался лишь в момент приезда хозяйки. Да, и то шарахнулся от меня, словно монах-бенедиктинец от прокажённого еретика. Представляешь себе, трое суток ничего не ел не в меру впечатлившийся кот. Его миска стояла нетронутой всё это время, напрасно я на улицу выходил надолго, напрасно на печку спать залезал, чтобы Конфуций не ждал с моей стороны подвоха и не таился в тёмном углу.
Тётя потом рассказывала, и после моего отъезда чудеса не кончились. Когда я уже покинул её скромную обитель, Конфуций перестал гулять с соседскими кошками. И даже в марте. А чаще всего забирался хозяйке на колени и сидел там, пока его не прогоняли. Мог целый день не шелохнуться. Вот таким образом я установил, обоссаться со страху может не только человек. Хорошо, про "медвежью болезнь" не стану тебе ничего рассказывать...
А вот ещё послушай. Ты же планируешь написать миниатюру, кажется? Тогда я, пожалуй, слово "обоссаться" заменю на слово "обмочиться", а то перед потомками жутко неудобно становится. Да и общество защиты животных меня не простит.