Я испугался, что ты уже согнал всех, достойных внимания, в Южно-Уральский Лагерь Мира и Социализма - Мать его Бубновая. Никак нельзя ничего по-русски сказать вполне понятно, не прибегая к эвфаллическому наклонению русского языка, которое тебе так неугодно. Что до Плуцека, то его почтил своим переводческим вниманием даже сам Бродский - вот я и осмелился его упомянуть. Но если тебе это неугодно, то можешь без меня заглянуть в интернет для справок об этом оригинале.
Насчет того, что вода камень точит, то дерзну тебе, сдававшему когда-то матанализ и потому помнящего выражение вида: dx : dt, что какой-нибудь Шекспир первые сто лет своей жизни числился человеком очень мало известным и вошел в моду только после второй великобританской революции, так называемой Славной Революции. А так кривая его биографии была совершенно гладкой функцией - без разрывов и склеиваний. Если я диктую плоховато, то берусь поговорить в следующий раз о подобных функциях, так сказать темпоральных функциях, в контексте европейского романа начала ХХ века, то есть вокруг "Поисков утраченного времени", "Шума времени" Мандельштама и "Трех цветов времени" Виноградова, что ли, Анатолия, которого теперь уже никто не вспоминает, как Пруст стыдился вспоминать Стендаля.
А ниже, Лев, несколько отрывков, приготовленных для тебя из раздела "Пушкин" :
***
Стоило Пушкину умереть (от скуки, пожалуй: в доме бывшей Гончаровой не с кем было разговаривать, хоть садись и только в шахматы играй), детям (старшим) снились кошмары: "Вдруг из маменькиной спальни выбегает умывальник и мотает головой..." Это был кавалергард Дантес, но дети его громоздкости не понимали, он весь был в жестяных доспехах, в металлических чоботах и предвосхищал джаз - жутко, хоть из дома не выходи! Бывшая Гончарова не знала, что делать. А правительство сослало Лермонтова на Кавказ, и он сам увидел, как от нас слиняли кто куда: один Печорин - в Персию, другой Печорин в Европу, а Достоевского прямо высекли и - в Сибирь. Срам этой порки останется за Россией еще на тысячу лет, потому что слава его будет расти и слава экзекуции, взаимной у россиян, и слава европейского чтения романов Достоевского.
***
Взять параллелью к первой строфе "Евгения Онегина" цитату из
Мойчи Ямагучи, "Импрессионизм как господствующее направление литературы":
Во время одной междоусобной войны, происходившей между юным племянником и престарелым его дядей из-за престолонаследия, последний в отчаянии и горе восклицает:
Тори курэба
Фуканэдо хана ва
Чиру моно во
Кокоро мидзики
Яма но хару-кадзэ
Ведь настанет пора, разлетятся и без ветра цветы!.. Зачем же ты так нетерпелив, горный весенний ветерок?" с. 50
***
17-09-08 г.:
Весьма единодушно и очень близко к содержанию пушкинских текстов и прочих документов все авторитетные советские ученые отмечают, что ровно за 100 лет до великой Октябрьской революции, Пушкин окончил свое образование в лицее и задумался, что делать дальше. И какой-то друг Онегин самым недвусмысленным образом указал на лучшие занятия - обольщения и умыкания виртуальных невест, о сложностях этого искусства Пушкин тот час же начал писать свой первый теоретический труд - поэму "Руслан и Людмила". Здесь уже похитительство было представлено триадой ярких примеров в схеме Черномор-Фарлаф-Руслан, крадущих друг у друга бесчувственную пока Людмилу. Потом последовала тоже тройственная, триадическая фабула вчувствования каких-то еврейских девушек под именами Евы и Марии и еще той красавицы, которой посвящен весь текст, раз Оленина не идет за него. Но возникает постоянная забота о денежном обеспечении, которое могло бы привести к счастливому браку. Если так сложно приватизировать девушку, то легко ли присвоить хотя бы часть государственного богатства?
"Чем государство богатеет и как живет?" и как найти себе наследство в тех родных, которые сами все проживают, что попадется им под руки. В Онегине много лет идет свободный поиск, пишется целая энциклопедия, но ответ, то есть финал, так и не составляется, поэма выглядит трагично. Еще много лет делаются новые поиски и наконец становится ясно, что легкое решение загадки таится где-то в математике, а точнее, в комбинаторике употребления карт и карточек. И напрасно Белинский проигнорирует это сочинение как тривиальный анекдот ("Пиковую даму" я имею в виду). У каждой карты своя природа, только намеком представленная в фигурах и числах мастей, только символично! И это пролог к глубокой философии Тютчева, то есть к домыслам Шеллинга и всяких других немцев, среди которых Тютчев долго обретался. "Не то, что мните вы, природа, Не... бездушный лик. В ней есть душа, в ней есть свобода...В ней есть язык". Особенно очевидно, что душа, свобода и язык присущи картам и старым графиням, поговори только с ними, попробуй, если в тебе самом есть душа и язык, клянусь моим котом Румкой-Буремглоем. Бездушных мест в природе нет, вот в чем секрет психофизического дуализма мировой философии. Вместо бездушных вещей или тел есть только мертвые души и мертвые тела, изготовленные в России. Но это уже уводит нас к другому наследнику Пушкина, к Николаю Васильичу, а сам Пушкин так и не нашел себе богатых родных, если не считать Шекспира и Гете.
Всю жизнь мы наблюдаем вокруг себя мертвые вещи с мертвыми душами, изготовленными артефактно, и голоса, кричащие по этому поводу: "Вещь-вещь, где твоя мать?" Это бедный Герман старается припомнить заветную тайну старой графини. "Откройте мне тайну , зачем вам она?.. Если когда бы знали вы..." "Старая ведьма, я заставлю тебя говорить..." Дело дошло уже до Достоевского, он понял намек Пушкина и пишет развитие темы - "Преступление и наказание". Нет преступлений, а есть нарушения законных процедур или уклонения от них, как ошибка или наказание. Полдороги к 17-ому году пройдено, полдороги от 1817-го, и осталось только раскрывать фатальные процедуры деприватизации. "Кем государство богатеет и как живет" и почему трудиться незачем ему, когда врагов лихих имеет. Шантаж понадобился ему. Догадка Пушкина: за всеми бегала она как тень иль верная жена, как говорится.
Дальше больше, нужен идиот из-за границы и весь народ в едином духе и дух, живущий роевой жизнью, как и в позднейших романах Станислава Лема и братьев Стругацких, образующий некую Форс Мажор на далеких мирах и в самосознании Николая Козырева. А все позволяет советским ученым повторять, что во всем сам Пушкин виноват, и, значит, правда: Пушкин - наше все. Но надо добавить одну хотя бы оговорку, что у Пушкина любое убийство и ограбление, хотя бы начиная с "Братьев разбойников", выглядит очень эстетично по процедурам, сложившимся недаром еще в эпоху романтизма. Антиэстетизм, извращение Достоевским пушкинских сюжетов, уже предвещает народнические фокусы черного передела и Народной воли. А у Пушкина руки все еще в пенных манжетах и руки чисты, как и у Лермонтова, даже в "Маскараде" пропушкинском, если не в "Песне о царе Иване Васильиче...", тоже пропушкинской или в "Бородине", "Где застучали барабаны, там отступили басурманы..." Если что пошло и не по этой колее, так только рытье котлована и канальств у Андрея Платонова. Но там, действительно, было углубление в народные недра, как в поисках Ювенильного моря и сибирской нефти, задолго до ученых геологов. Так что даже исторические и космические Форс Мажор приумолкли было, засмотревшись в эти тексты.
Но не будем так укорачивать и укрощать занимательность нашего дела, чтобы прыгать от Пушкина сразу к нашим ближайшим предкам. Вернемся к баранам, да к их барабанам...
(Дальше должно быть о Лермонтове и Гоголе и о 40-х годах)
Но Пушкину, кажется, не диктовала никакая Форс Мажор, и он писал иногда то да се, вне намеченной ей сюжетной схемы, под конец даже об общей для всех мужчин охоте к перемене мест, о тяге к комфорту и уединению и о видениях Пресвятой Богоматери, которую попытается присвоить даже Блок вслед за В.Соловьевым, и даже о сибаритстве со стервой-женой, которую позднее стало просто неприлично упоминать ни Лермонтову, ни Достоевскому даже.
Примечания: Тогда под сению кулис Младые дни его неслись как фигуры балетного дивертисмента или как фигуры огня в камине, допустим, в фильме по лермонтовскому "Маскараду", который я смотрел примерно в 43 году, где, впрочем, весь маскарад с Мордвиновым в роли Арбенина проносился в петербургских жилищах, как пляски огней в каминах или пляски бальных красавиц и карточных фигур за игрой, не то что хождение и снование отупелых читателей, почитателей своих всяческих тусовок позднего российского быта.
Сейчас в тусовочном быту трудно даже представить себе мотивировку, кинематику и динамику времен, отплясавших 200 лет тому назад.