|
|
||
сегодня утром все не так стихает шум
светлеет снег еще не скрыл следы веселья
фольгу обрывки серпантина и стекло
а в кухне у родителей дымится кофе
и город клонится ко сну на целый день
который тянется как в школе третья четверть
год начинается второго января
когда все взрослые выходят на работу
валяться до обеда а остаток дня
листать "500 greatest albums of all time"
то по порядку то все больше наугад
подарок брата на последний день рожденья
игрушки старые игрушки крокодил
с протертой мордой я не знаю что что с ним делать
загромождает комнату такой большой
(пока никто не видит полежи в кровати)
как хорошо что можно не спешить и ждать
блуждают руки в космосе под одеялом
мне исполняется пятнадцать в феврале
взросление как много тайн смешных и стыдных
еще один короткий сон зовут к столу
на ужин надо дозвониться до Сережи
и пары одноклассников одеться потеплей
и выбраться на новогоднюю прогулку
01.01.04 Берлин
Утро
Так отстраненно на плече застыла
рука, как будто нет ни плеч, ни рук.
Еще нельзя пошевелиться или
произнести полслова, кратный звук
Скорее слишком рано, а не поздно,
Нет городов, дорог, домов и стен...
Творение еще в начале, создан
лишь поворот лица (а полутень
как будто не завершена, уходит
куда-то вглубь - и ты ли это сам?)
нет ни лица, ни черт; на подбородке
ни волоска - таким и был Адам;
не собрались на помощь птичьи стаи
и не развеяли ночных химер...
Пусть где-то просыпаются трамваи
и трутся шестерни небесных сфер.
И колокольчики, пока не трубы,
звучат откуда-то... За темнотой
крадется свет, и приоткрыты губы
чтоб прошептать: "Побудь еще со мной".
Без названия
Легче всего потерять то, что становится смыслом;
что наполняет полую форму песком, голосами, шумом.
Мы только куклы в игрушечной комнате детства,
мы не становимся старше, лишь равнодушней.
Вера личинки - отбросить высохшие покровы,
освободить от слизи и ветоши новый панцирь.
Прах станет духом, когда расправится новая кожа...
Всем бы воздать по вере, но трещина в старой чаше.
Трещины в штукатурке, серый налет на сером.
Пыль торжествует над книгами: старые переплеты,
в них пустота, ни единой буквы, молчание, полночь.
В вечности нет ни латыни, ни кириллических знаков.
Свет появляется в точке - но исчезает, не длится -
видимость перехода за грань, на другую клетку.
Все начинается снова, поиски счастья и моря,
если на картах указаны контуры водоемов.
Дай мне холодную руку, пока незнакомый встречный.
Если увидимся где-то в онлайне, отправь мне ссылку -
ты, несомненно, писал или пишешь тексты.
И все равно, ты со мной или нет, я тебе верю.
Сердце
Бахыту Кенжееву
Чем-то должно быть наполнено сердце, хоть ватой.
Лишь пустовать ему гибельно, гнать вхолостую
пресную воду. Ни радости нет, ни утраты...
Речь неподдельную где отыскать мне, живую?
Снова на рыночной площади те же актёры
тешат толпу. Гомонят на дощатом помосте.
Толку ли петь посреди громогласного хора,
толку ли бражничать, если не собраны гости?
Где-то на озере братья раскинули сети.
Кто же твой ближний, Иаков, и всякий ли близкий?
нынче в сети с малых лет маловерные дети
заняты чем-то, знакомятся по переписке.
Чем-то должно быть наполнено сердце, хоть словом -
остовом слова, строкой в эмигрантском транслите.
ты, чужеземец, поймешь меня лучше другого;
сидя в сafй, сопоставишь случайные нити.
Просто одних уже нет, а другие далече...
Как мне хорошие люди сказали намедни,
много чужого в моем языке, в моей речи.
сможешь ли ты подтвердить, дорогой собеседник?
К делу пока не приступишь, лишь сказывать скоро...
Всеми осмеянный, как неразумный калека,
в полдень крадусь с фонарем через вымерший город
с новой надеждой найти, наконец, человека.
Стихи на бланке прописки
Ewiger Schlaf oder was Is doch lanweilig Nee Wieso nich endlich Ruhe Willste doch immer Schon Aber Doch nich dauernd Doch nicht fur ewig Kann man sich eh nich ausdenken Spring // Dea Loher
Вечер. Юрген спешит покинуть свое бюро
и выезжает из порта через Сан-Паули в сторону дома,
как он привык каждый день. На работе лежат счета;
в эти минуты на мониторе гаснет screensaver...
Юрген тратит почти полчаса на поиск парковки
и оставляет машину на улице полевых родников.
Сразу проходит на кухню забросить в духовку пиццу
(и добавляет, подумав, пару пластиков сыра.)
Юрген снимает рубашку, садится с ногами в кресло,
щелкает пультом и попадает на новости спорта,
переключает на "Симпсонов", снова идет на кухню.
К ужину можно позволить глоток сухого вина.
Юрген садится за клавиши, пробует вспомнить рондо...
думает о родителях и набирает номер.
"Мама, как там у вас на Эльбе, не затопило,
правда ли, в Ведель можно добраться только на лодке?
Да, я скучаю по вам..." И мама вздыхает в трубку.
Юрген уносит посуду и принимает душ.
Быстро темнеет. Юрген на старом велосипеде
едет по парку, берегом отводного канала,
через восточный квартал и красные фонари;
ставит велосипед у дорожного знака, идет пешком,
входит по ржавой железной лестнице в маленький клуб,
платит за вход и напиток, сдает свой плащ в гардероб.
Теплая водка с каким-то соком, после второй
можно пойти на танцпол, но там еще как-то пусто.
Лучше small tаlk о публике и чаевых с барменом.
Да, все начнется по-настоящему после часа.
Рядом садятся двое и начинают флирт.
Юрген танцует где-то до трех и уходит. Ночь.
В воздухе вкус металла, влага близкого моря.
Шпили церквей тают вверху в непрозрачной дымке.
Юрген вдруг понимает, что все стало тихо.
Ветер доносит запах солода из пивоварен в Хольстене;
запахи порта, кофе и пряностей, мокрого дерева,
сколько их можно теперь почувствовать и узнать...
Юрген берет свой велосипед и едет к заливу,
десять минут стоит у воды, включает мобильный
и отправляет короткую новость другу в Берлин.
Едет обратно в город. Сворачивает в Сан-Паули,
снова идет пешком. Социальный район, пять утра.
Юрген выходит на крышу дома самоубийц.
"Мне уже двадцать девять, было вполне достаточно";
делает шаг - и земля приближается... но лишь секунду -
и начинает медленно удаляться... Становится меньше.
Юрген.... Юрген уже с трудом различает внизу
порт с кораблями, город, улицу полевых родников,
кошку в окне соседа, парковку, почту и магазин.
25.06.04
На пунктуацию
просто потому, что скучаю
по тебе что бы ни пробовал делать
как дотянуться с этого края
мира до твоего желанного тела
как мне услышать любимый голос
не через шум проводов а просто
здесь начинается осень голо
столько неразрешимых вопросов
*** (несложное)
Мы так всего боимся,
в самом деле,
не только ходим, -
говорим в обход,
когда загадываешь
на неделю,
а не на месяц
или год вперёд.
И если не раздастся
голос свыше
("Любите, остальное суета!..")
мы не поселимся
под общей крышей,
не заведем
собаку и кота.
Подогнаны друг к другу,
как две ложки,
а до сих пор
ютимся вразнобой...
(Остатки нежности
смахнув, как крошки,
остатки лета
разделить с тобой.)
Но в чём-то, как и все
первопроходцы,
мы будущее
выбирать вольны,
когда от поцелуя остаётся
вкус кофе, ниточка
слюны.
Август, суббота
Окончен день - не схлынула жара,
лишь налетели осы.
Не удержать в такие вечера
ни коготок, ни посох.
Неважно, изнутри или извне,
оно повсюду, пекло.
Читаешь книгу, сидя на окне,
рассеянно и бегло.
Наутро собираешься чуть свет
к реке, как прежде в школу.
(Пусть не узнает твой велосипед
восьмерок и проколов!)
На Главном люд струится с поездов,
порожний и с поклажей;
проезжий и прохожий - был таков,
и не припомнишь даже.
С недавних пор у нас везде Тибет,
был дол, а стали горы.
Пусть будет снисходителен к тебе
бог красных светофоров...
Мама
Город в предзимьи еще не покрыт амальгамой,
сыры все полости, донья его и пустоты.
Дети разъехались. Как там сейчас моя мама,
реже читает в метро по пути на работу?
(Помню открытие станции, флер долгостроя,
сто пересадок, потрепанный желтый "Икарус"...)
Дома за шторой, должно быть, всё то же алоэ -
вот чем лечить все болезни, но только не старость.
Жить далеко от родителей - блажь или благо,
меньше себе беспокоятся: нет с него проку,
сын не находит себя, переводит бумагу,
вечно одни гонорары, полставки, уроки;
вечно в разъездах, меняет свои институты,
косит от армии. Время найти своё место,
думать о будущем доме, стремиться к уюту...
Сделал ребенка - и бросил в день свадьбы невесту.
Снова звонил, битый час ни о чём говорили.
Мама на кухне ("Ты плачешь?"-"Нет, это от лука.")
Не отпускает какой-то поток или сила,
я всё болтаюсь... А маме не терпится внуков.
Колыбельная (для Андрея)
Гость нежданный (точка, прочерк)
прижимайся, полуночник,
Крепче в темноте ко мне...
И не страшно, в самом деле,
засыпать в чужой постели
и в совсем чужой стране.
(Я поправлю одеяло.)
Спи же, мой небритый малый,
спи, татарин, лисий сын.
Сны смежают людям веки,
спят леса, моря и реки,
спят и Гамбург, и Берлин.
Знаю, есть лишь этот вечер,
шея, руки, губы, плечи.
За окном кромешный мрак.
Тени падают на стены...
Я найду тебе замену.
(Секс от скуки, просто так.)
На материк
Я пишу тебе с острова в Северном море. Во время отлива,
и к тому же в канун Рождества, жизнь особенно нетороплива.
Берег пуст, как и улицы (их здесь четыре.) Все жители, верно,
нянчат дома детей или пьянствуют в маленькой местной таверне.
Через плавни и глинистый ил, наступая на тонкие льдинки,
пробираюсь на мыс к маяку по едва различимой тропинке.
Мелководье окрест. Здесь земля и была, и останется плоской,
от эпохи великих открытий ни записей, ни отголосков.
В доме пастора пахнет корицей... И целыми днями так славно
перелистывать библию старого шрифта и думать о главном,
потому что спешить остается лишь вечером в среду к парому.
Материк - это Дания. Да, королевство. Скучаю по дому,
забывая и путая, где он. А воздух Европы разрежен,
город в Азии у полноводной реки и далек, и заснежен...
Если я проживу много лет, то вернусь. И залечивать раны
будет легче на маленьком выступе суши, краю океана.
_______________
Гамбург, Берлин, Сильт, 2004