Аннотация: Полчища нечести осаждают границы молодой рабоче-крестьянской республики, прячется по тёмным углам недобитая контра. С кем столкнётся оперативник пятого отдела Саморуков, расследуя очередное запутанное дело?
Кабинет директора был огромен и почти пуст. Т-образный стол на десять посадочных мест терялся в дальнем его углу. Полный лысеющий мужчина лет пятидесяти встретил Саморукова у самых дверей.
- Здравствуйте, товарищ следователь. Хорошо, что вы прибыли так быстро. Я - директор комбината, Вениамин Петрович Лученков, а это - наш главный инженер Степан Матвеевич Кубытко.
- Оперуполномоченный пятого отдела Саморуков Пётр Семёнович, - представился Саморуков, отвечая на рукопожатие, и бросил взгляд на сидящего за столом пожилого мужчину в костюме-тройке и пенсне.
Инженер был сух и высок. Он сидел в кресле ровно и прямо, будто аршин проглотил. От него так и веяло чем-то затхлым и старорежимным.
- Так что у вас случилось, товарищ директор? - спросил Саморуков, усаживаясь напротив инженера.
- Я в докладной всё описал подробнейшим образом. Вы же из-за неё сюда прибыли?
- Бумага плохой рассказчик. К тому же, ей и вопросов не задашь. Давайте уж с самого начала, в двух словах.
Директор забегал глазами и запыхтел, будто старшеклассник, решивший впервые признаться в любви.
- Как бы выразиться, у нас брак сверхнормативный идёт. Много брака. И практически весь - по стратегическому сырью.
Саморуков кивнул, именно из-за последнего его и послали в такую глушь, а не спустили дело на местный уровень.
- Ты понимаешь, чем это чревато? - орал шеф, меряя комнату шагами. - В час, когда наша молодая республика задыхается в кольце вурдолацких полчищ, боеприпасы к коломёту пачками бракуются. Этот комбинат для нас сейчас важнее, чем монетный двор.
Саморуков пытался проникнуться важностью задания, но после накрытия банды оборотней, грабившей продуктовые склады и оставлявшей за собой разорванные в клочья трупы, выглядело оно несерьёзно. Прогулка в парк, а не расследование.
- Так закупите новое оборудование или рабочих на обучение отправьте.
- Протестую, - подал голос главный инженер. Его лицо исказила кривая недовольная улыбка. - Оборудование в распилочном у нас самое современное, все мастера стажировались в Кижи. Технологии обработки неукоснительно соблюдаются.
- Тогда, может, саботаж? - с нажимом спросил Саморуков, уставясь ему в переносицу.
Инженер сморщился, будто хлебнул уксуса и отвернулся. Он всей позой показывал, что в подобном тоне разговаривать не намерен.
- Что вы, что вы, с осиной у нас работают самые проверенные товарищи, большинство - партийцы, - пришёл на помощь подчинённому Лученков и, понизив голос, продолжил: - Говорят, тут лагерь был для пособников и сочувствующих, а времена сами знаете какие тогда... не всех колом успокоили... вот и бродят недобитки вокруг своих могил...
- Нет уж, - веско прервал его Саморуков. - Я с момента создания в органах и ни разу не видел, чтобы отщепенцу и ренегату осины пожалели. Скорее, саботаж. Или диверсия. Что у вас с охраной?
Инженер крякнул и победно посмотрел на директора.
- На воротах у нас ветеран войны, член партии с пятнадцатого года. А въедливый! Мышь мимо не проскочит. Забор под напряжением. Давайте пройдёмся, вы сами всё увидите, - предложил директор вставая.
- Обязательно пройдёмся, но сначала нужно в распилочный цех зайти. И попросите принести молока и блюдце.
Директор понимающе кивнул и отдал распоряжение суровой и дородной секретарше.
В цеху Саморуков, попросив за ним не ходить, поставил блюдце с молоком у вентиляционного окошка, а сам уселся на табурет неподалёку.
Ждать пришлось недолго. Уже через пять минут решётка откинулась, и на свет электрических ламп вылез растрёпанный домовой. Он подслеповато щурился, поводя носом из стороны в сторону.
- Здорово хозяин, - приветствовал его Саморуков. - Как служба?
- Что-то я тебя тут не помню, - проворчал домовой. - Молоко опять пониженной жирности? И где вы его только берёте?
- Не знаю. Не моё, здесь дали. Но если поможешь, чистых сливок из Москвы привезу. Слово чекиста.
- Как не помочь хорошему и щедрому человеку. Что нужно? - в голосе домового послышался неподдельный интерес.
- Чужие здесь часто бывают?
- Ты - первый, почитай, за год.
- А местные как, контрой не пахнут?
Домовые хоть и нечисть, но своя, рабоче-крестьянская. Они так же как и люди ненавидели вурдалаков с оборотнями, охотно шли на контакт и сотрудничали с органами. В том, что почти вся Россия объединилась под властью нерушимого блока рабочих и крестьян есть и их заслуга.
- Нет, свои в доску. Иногда слишком проспиртованы, но это не преступление.
- Даже главный инженер?
- Это который?
- Тощий старик в костюме.
- Даже он, - домовой задумался. - Я поначалу его тоже подозревал, но он истинно наш оказался. Хлебушек иногда приносит, печенье.
Саморуков хмыкнул. Домовые особым умом не отличались, подкупить их было несложно.
- А призраки, заблудшие души тут бродят?
- Чур меня, чур. Не к ночи будут помянуты. Ни одного не видел.
- Так что, нет их тут?
- Люди всякое говорят. Мол лагерь тут был, народа много погибло почём зря. Даже сталкивался лицом к лицу, вроде, кто-то, но сюда ни один не заходил.
- Ладно, продолжай наблюдение. Если увидишь что подозрительное - сразу ко мне.
- А сливки?
- Будут тебе сливки. Целую бутылку пришлю, как до Москвы доберусь.
- Смотри, ты обещал, - подытожил домовой, вылизывая блюдце. - Понадоблюсь - стучи в рельс.
И он проворно исчез в окошке вентиляции, не забыв задвинуть за собой решётку.
Саморуков немного постоял, обдумывая полученную информацию. Пока выходило, что духи отпадали и кроме своих устроить диверсию некому. Если этого чревоугодника не прикормили, конечно.
- Что вы там про въедливую охрану говорили? - спросил он директора, вернувшись к нему.
- Очень ответственный товарищ, - обрадовался Лученков. - Он в конвойных войсках после гражданской служил, а когда на пенсию выгнали, к нам прибился. А нам что? Главное, чтобы порядок был.
Из будки у ворот им навстречу вышел сутулый широкоплечий старик. Седые волосы лохматились над его непокрытой головой, густые брови нависали над глубоко посаженными глазами, плохо выбритую левую щёку перечёркивал глубокий уродливый шрам.
- Граница на замке, - доложил он, приложив ладонь к виску. - Все как один. До последней капли крови.
- Вольно, - скомандовал Лученков. - Тут товарищ из самой Москвы хочет тебе вопрос задать. Расскажи что знаешь, будь добр.
- Есть ответить на вопросы, - попытался щёлкнуть каблуками сторож и повернулся к Саморукову.
- Как звать?
- Михалыч я.
- Не видел, Михалыч, на территории ничего подозрительного?
- Никак нет. Ворота на замке, я на страже. А вот за забором - ходят.
- Кто? - насторожился Саморуков.
- Разные. Контра недобитая. Много. Боятся пока. Чую, скоро на штурм пойдут. Но наш бронепоезд стоит, как всегда.
Голос сторожа окреп. Глаза сверкали. Гримаса ненависти исказила лицо. Саморуков с вопросом посмотрел на Лученкова. Комбинат потому и был расположен среди лесов, чтобы никто вокруг не ходил. Волки, лешие и непролазная чаща защищали его куда надёжнее полка внутренних войск.
- У Михалыча иногда воображение разыгрывается, и его заносит, - признал очевидное директор, - но работать это не мешает. Наоборот, он только бдительнее становится.
Саморуков пожал плечами и попросил показать остальную территорию.
Кроме трёх цехов они обошли огромный склад готовой продукции, несколько навесов с брёвнами и ангар с полуфабрикатами. Всё это великолепие было обнесено высоким забором из колючей проволоки. За забором с трёх сторон высился многовековой лес. С четвёртой, там, где находились ворота с бравым охранником, в территорию комбината упиралась широкая просека. Прямо за воротами, стояли несколько бараков. В них жили вахтовые рабочие. Для постоянных сотрудников рядом с ними были построены несколько невысоких домишек, к которым жались небольшой магазинчик и почтовое отделение. Вдоль просеки шеренгой убегали вдаль просмоленные столбы, держа на руках-изоляторах два толстых и один тонкий провод.
Погода стояла самая что ни на есть летняя, до вечера оставалось ещё порядочно времени, но нигде не было видно ни души. Все или работали, или сидели по домам.
То и дело, сплёвывая мошкару и регулярно размазывая её по лицу, Саморуков окончил осмотр и согласился вернуться в административный корпус. Он ни на йоту не приблизился к разгадке. Трава у забора не хранила никаких следов. Мало того, судя по ржавчине на проволоке, её давно никто не касался.
- А куда бракованные заготовки деваете? - спросил Саморуков, обращаясь к шагающему рядом директору.
- Выбрасываем на свалку, - простодушно ответил Лученков. - А народ разбирает. Кто на растопку, кто по хозяйству для чего.
- Осину - на растопку? - остановился на полном ходу Саморуков. Глаза так и буравили директора, ноздри хищно раздулись.
- А куда ж её девать? Не кондиция, - развёл руками директор.
- И где у вас свалка производственных отходов? Где этот предвестник победы коммунизма?
- Там, неподалёку от входа, - смущённо показал рукой Лученков, - чтобы, значит, людям недалеко ходить было.
- Золотой вы человек, Вениамин Петрович, - с сарказмом протянул следователь, - только о людях и печётесь. Проводите уж, похвастайтесь.
Они вернулись к воротам и, прихватив с собой охранника, прошли к свалке.
Саморуков осмотрел основательно вытоптанную, усыпанную щепой и опилками площадку.
- Надо думать, их не только на дрова разбирают, - отметил он.
- Так в хозяйстве хорошая древесина мало ли на что может пригодиться, - Лученков не находил места своим рукам, он то складывал их перед собой, то прятал за спину. - Подпорку там вытесать, колышек, или растяжку в сапоги сделать.
- Колышек, - задумчиво протянул Саморуков и уже у сторожа спросил: - А кто чаще всего на свалку наведывается?
- Так это... все, - протянул после недолгого раздумья Михалыч. - Контра днём по лесам прячется, не страшно. Так все и того... Ложки режут, подошвы к ботинкам. Куда у нас без дерева?
- Вы у нас заночуете или в район поедете? - перевёл разговор на другую тему Лученков. - Если хотите, можете у меня остановиться. У меня дом большой, директорский, и гостевая комната сейчас как раз свободна.
- Я если, не возражаете, на комбинате заночую, - Саморуков приблизился к директору и тихо, но веско произнёс. - Сдаётся мне, Вениамин Петрович, мы имеем дело с саботажем или вредительством. Я их за версту чую. Для пущей уверенности не хватает самой малости. Какой-то детали, на которую я пока не обратил внимания.
- Как скажете, - пожал плечами Лученков. - Не буду препятствовать следствию, так сказать. У меня в приёмной диван есть...
- Нет, я хотел бы в цеху, у станков. Чувствую, там ответы на все вопросы.
- Хорошо, - безропотно согласился директор. - Михалыч, у тебя есть запасной матрас?
- А то как же, - с готовностью подтвердил сторож.- Только на прошлой неделе свежим сеном набил.
Расположившись у пилорамы, Саморуков вышел на территорию и до заката наблюдал за бараками и свалкой.
Жизнь в поселении едва теплилась. Редкие прохожие двигались медленно и безразлично. К свалке за весь вечер выбрался лишь один незнакомый следователю старик, он минут десять поковырялся в обрезках, но так и не найдя ничего подходящего, отправился обратно с пустыми руками.
Постепенно начали расходиться работники. Важно пронесла выдающийся бюст секретарша директора, величаво проплыл мимо, смерив следователя презрительным взглядом, главный инженер, остановился перед уходом поболтать с гостем директор.
В сумерках мошкара словно обезумела. Она залепляла глаза, лезла в нос, не давала рта открыть. Измученный борьбой с насекомыми, Саморуков спрятался в цеху. Туда гнус тоже просачивался, но в гораздо меньших количествах.
Шаги гулко разносились по огромному помещению. Тускло горели дежурные лампочки.
Налив кружку молока, оставленного строгой, но сердобольной секретаршей директора, следователь плеснул немного и домовому. Тот, однако, не вышел. Видно, мышевать подался. На одном обезжиренном молоке долго не протянешь.
Саморуков снял сапоги, гимнастёрку и собрался уже было опуститься на матрас, как услышал слабый, едва уловимый шорох. Он отражался от стен и шёл, казалось, со всех сторон разом. Саморуков замер там, где стоял. Глаза шарили по полу, а руки вокруг в поисках чего-нибудь тяжёлого.
Наконец, уши справились с многоликим эхом. Источник звуков оказался у самых ног. Матрас, заботливо укрытый застиранной простыней, слегка шевелился при каждом шорохе.
В несколько шагов Саморуков оказался у стены и схватил внушительный обрезок доски. С ним в руках он уверенно подскочил к своей постели и пнул её. Матрас подпрыгнул, чуть было не перевернувшись, простынь слетела на пол, обнажив ранее не замеченную дыру. Из матраса на пол вывалился клубок змей. Он зашипел и распался на вёрткие и юркие обрывки.
Саморуков отскочил в угол и заколотил доской по рельсу.
- Тут я, чего трезвонить-то так? - раздался недовольный голос домового, и решётка откинулась.
- Ужин проспишь, лежебока, - мрачно сказал Саморуков, следя за тем, чтобы к его босым ногам не подползла ни одна из снующих по помещению змей.
- Опять разбавленное молоко?
Из люка показалось чумазое лицо, осмотрелось и расплылось в благостной улыбке.
- Это ты для меня принёс?
- Весь вечер собирал, - следователь и не пытался скрыть сарказм, он прекрасно знал, что в подобных тонкостях рабоче-крестьянская нечисть не разбирается. Наивнее домовых были только лешие. - Лови быстрее, пока не расползлись.
- Ага, я мигом, - Домовой уже спрыгнул на пол и мчался за одной из чёрных струящихся лент. - Премного благодарен, к нам на территорию такие жирные не часто заползают.
Спрашивать его, не знает ли он, чей это подарок, было бессмысленно. Его искренняя радость говорила о том, что он видит этих змей в первый раз.
Саморуков обулся и выглянул наружу. За стенами цеха стояла тишина, изредка нарушаемая стонами и скрипами близкого леса. В домишках рабочих ещё горели окна. Холодный лунный свет испещрил резкими тенями территорию комбината. Каждая кочка казалась огромным камнем, каждая ямка - глубоким провалом в земле.
Осторожно ступая, Саморуков прошёл к административному корпусу и проник внутрь. В отличии от цехов, здание изобиловало окнами, и подсвечивать себе не пришлось. Лунного освещения хватило на то, чтобы найти телефон и снять трубку. Гудка в линии не было.
Саботаж и диверсия стали главной и единственной версией. Отсутствие связи отметало всякую возможность случайного попадания клубка змей в матрас. Таких совпадений не бывает. На комбинате затаился опытный и хитрый вредитель. И он уже нанёс один удар. Возможно, ещё до утра он повторит нападение. Вот тебе и лёгкая прогулка.
Саморуков вернулся в цех. Домовой уже управился со змеями и уполз в свою нору. О его славной охоте напоминали лишь клок сена, выпавший из перевёрнутого матраса, и разбросанные кое-где опилки.
Следователь перевернул матрас дыркой вниз и погасил лампочку. Проникающий сквозь небольшие окошки, расположенные у самой крыши, свет пятнами лежал на полу. В одном из таких пятен колыхалась прозрачная мужская фигура.
Привидение имело аккуратную бородку клинышком и было одето в костюм. Оно чем-то неуловимо напоминало местного главного инженера. Не лицом, а осанкой, манерой двигаться.
Саморуков потянулся за пистолетом, но, спохватившись, вытащил из внутреннего кармана склянку со святой водой. Увидев её, призрак отпрянул, но не исчез. Он струился и переливался, взмахивая руками так, будто звал за собой наружу.
Готовый к любому развитию событий, Саморуков осторожно пошёл за привидением. Информация лишней не бывает, а призрак явно хотел что-то показать. Он вылетел из цеха и двинулся к сторожке. Приблизившись к забору у её глухой стены, призрак остановился и заколыхался в воздухе.
- Что тут? Твоя могила? Ты был заключенным в лагере? - спросил Саморуков, медленно приближаясь. Ему доводилось разговаривать с привидениями. Если они были готовы к диалогу, то могли поведать много интересного. Иногда, одна беседа с ними раскрывала серию убийств. Беда в том, что призраки редко хотели общаться. Их мало волновал материальный мир.
- А чего это тут? Вот я сейчас! - раздалось за спиной у следователя. Тот резко обернулся.
В трёх шагах от него стоял сторож. Он держал в руках лопату, и имел весьма грозный вид.
- Спокойно, Михалыч. Приведение хочет что-то рассказать, - остановил его Саморуков, но было поздно. Призрак растаял в воздухе, будто его и не было.
- И часто они тут бродят? - поинтересовался он у сторожа, недовольно крякнув.
- Да всегда. Я же и говорю, леса густые, есть где спрятаться. Но я на посту. Мышь не проскочит.
Михалыч угрожающе взмахнул лопатой.
Задав ещё пару вопросов и выслушав очередные угрозы в адрес недобитой контры, Саморуков вздохнул и отправился спать. Призрак явно потерял к нему интерес, а сторож ничего нового сказать не мог.
- Эй, хозяин, - застучал рукояткой револьвера по рельсу Саморуков, вернувшись в цех. - Опять, скажешь, ничего не видел?
- Где? - спросил заспанный домовой.
- На бороде. Да что ты вообще знаешь?
- Не надо на меня наговаривать, я за всем слежу, всё контролирую. У столяра Ерофеева жена с дочкой в Кижах остались, он им регулярно деньги шлёт. Козловский никому не шлёт, копит, а потом в городе проматывает. А Залеский тут пьёт. Иногда по нескольку дней в цеху не появляется.
- Иди спать, старая сплетница. Эти истории мне пока не интересны.
Ворча под нос, домовой уполз по вентиляции. Вскоре он затих, и цех опять погрузился в тишину.
Уже лёжа на душистом матрасе, следователь перебрал в уме события дня. Кто-то на комбинате явно ведёт двойную игру. Пока, самым подходящим кандидатом во враги народа был директор. Уж больно волновался при беседе, говорил так, будто оправдывался. А чтобы не нагрянули с внеочередной проверкой, сам инициировал следствие и попытался всё свалить на призраков. Привидения здесь явно не при чём. Иначе не пошли бы на контакт, не попытались бы что-то рассказать. Интересно, директор один всё проворачивает или с подельником? Главный инженер на роль подручного вполне подходит. Если накрыть целую шайку, можно сразу дырочки в петлицах сверлить. Шеф даже путёвку на море от щедрот может выписать.
Однако прямых улик против директора нет. А сам он, хоть и стелется травой, вряд ли легко расколется. Насмотрелся Саморуков на таких, когда нэпмановские малины громили. Любезные, как швейцар в дорогом отеле, а у самих фига в кармане и наган за пазухой. Надо беседу с ним грамотно построить, чтобы уже имеющиеся карты разыграть умно и выжать из них всё возможное.
Наутро он пришёл в приёмную директора первым. Потом появилась секретарша и сразу же поставила чайник на плитку. Только следом за ней, с небольшим опозданием, держа в руках затёртый коричневый портфель из коровьей кожи, в помещение вошёл Лученков.
- О, вы уже здесь? - будто бы даже обрадовался он, - Галечка, сделай нам чайку.
Просьба была излишней. Знающая привычки руководства секретарша уже возилась с заварочным чайником.
- Ну, чем порадуете, товарищ следователь, - спросил директор, когда они с Саморуковым уселись за стол.
- Увы, радовать нечем, - пристально глядя собеседнику в лицо, произнёс следователь. - Теперь я точно уверен, у вас на комбинате орудует если не диверсант, то матёрый вредитель.
- Вы отыскали ту самую маленькую, незаметную деталь? И что это было, любопытно узнать? - поднял брови Лученков, размешивая сахар.
- Клубок змей. Ночью на меня совершили покушение. А чтобы я или вы не вызвали подмогу, перерезали телефонную связь. Как вы думаете, кто бы это мог быть?
Директор отхлебнул из чашки и замер. Его лицо покраснело, глаза полезли на лоб. Чашка выпала из рук. Капли чая брызнули во все стороны.
Саморуков вскочил и бросился к нему. Пока он обегал стол, директор, схватившись руками за горло, ткнулся лбом в лужицу на столе. На его губах появились хлопья пены.
Пульс не прощупывался. Дыхания не было. Окинув взглядом кабинет, Саморуков ринулся в приёмную.
- Кто трогал чайник? - коршуном набросился он на секретаршу.
- Какой чайник? - непонимающе уставилась на него та.
- Заходил сюда кто-нибудь сейчас?
- Нет.
- Точно?
- Да, точно. Только Михалыч дрова для печурки принёс и всё.
Не знаешь мотивов - ищи, кто имел возможность. Сторож мог и змей подбросить, и чай отравить. Может, и приведение не случайно к его будочке подходило? Что на самом деле оно хотело показать?
Саморуков, стараясь не сорваться на бег, зашагал к сторожке. За спиной уже вовсю голосила секретарша. Ещё немного и о смерти директора будет знать весь комбинат.
Подойдя к месту, где ночью струился призрак, Саморуков уставился на землю, ища хоть что-нибудь примечательное. Почти сразу он обнаружил едва заметную щель в траве. Неподалеку от его ног она делала крутой поворот под прямым углом. Следователь наклонился к тому месту, где по всем признакам должна была быть ручка потайного люка.
- Это, что ты здесь, того? - Михалыч стоял у угла сторожки, держа лопату наперевес.
Не спуская глаз со сторожа, Саморуков опустил руку и рванул на себя припорошённое землёй кольцо. Крышка схрона сдвинулась. Пахнуло сыростью и мокрым деревом.
Следователь скосил глаза вниз. Глубокая яма была до половины наполнена кольями разного размера и формы. Часть из них почернело от времени, часть сверкала свежей древесиной.
- Твоё? - спросил он.
- Это для контры. Она опять голову подняла. Ходит, планы вынашивает. Но у меня не забалуешься. Всем осины достанется,- пояснил сторож, неотрывно глядя на Саморукова.
- Древесину где брал?
- На свалке. Никому не нужна, а мне нужна. Оттуда можно. Директор разрешил.
- И чтобы побольше брака было, ты заготовки исподтишка портил?
- Контра голову подняла, надо больше кольев. Никто не понимает. Я один тут на страже.
- Сам ты контра, - в сердцах сказал Саморуков. - вредитель и диверсант. Бросай лопату, руки за голову.
Будто не слыша его, Михалыч шагнул вперёд поднимая лопату над головой.
Револьвер отрывисто рявкнул. Через секунду сторож уже валялся на земле, баюкая простреленную ногу.
Саморуков сплюнул под ноги. За психа к новому званию не представят. Его вообще предпочтут побыстрее забыть, сделав вид, что никакого расследования не было.
- А призрак ночной что, старый знакомый твой?
Вместо ответа раздались проклятия пополам с жалобами. По версии сторожа выходило, что следователь из Москвы вместе с директором продались вурдалацкому отребью и должны быть казнены в первую очередь. А кто помешает ему в этом, сам прихвостень и с ним будет разговор короткий.
Ветеран конвойных войск, подумал Саморуков. Сколько таких призраков как вчерашний за ним по земле ходит? Не один десяток, наверное. Не зря же он с катушек слетел.
Схватив сторожа за шиворот, Саморуков оттащил его в приёмную. Там надел на него наручники и бросил у стола секретарши.
- Перевяжите, - сказал он, - а то кровью истечёт чего доброго. Он нам живой нужен, судить будем показательно. Это он вашего директора отравил.
Немного понаблюдав за оказанием первой помощи, Саморуков спросил:
- А Кубытко где можно найти?
Проследив направление по взмаху руки, Саморуков вышел из приёмной. Кабинет главного инженера оказался в самом конце коридора, в небольшом тупичке.
Кубытко сидел в кресле, с головой уйдя в груду бумаг на столе.
- Принимайте комбинат, Степан Матвеевич, - сказал Саморуков, подождав, пока на него обратят внимание. - Лученков мёртв. Замену ещё когда пришлют, а осина Родине нужна уже сейчас. Вредителя я вам обезвредил.
- Надо же, - проскрипел главный инженер, - вы запомнили мои имя и отчество. Не ожидал.
Это профессиональное. И не забудьте батюшку позвать. Пусть отпоёт невинно убиенных как положено.
- Вы уже и о людях думать начали. - В его голосе звучала нескрываемая горечь.
- Мы о них всегда думали. Иначе, зачем это всё? Да, бывают перегибы и злоупотребления, но мы их сами, своими же руками, рано или поздно...
Кубытко не ответил, глядя перед собой.
- Скажите спасибо, что с вами как с человеком разговаривают. Были бы по ту сторону границы, вам бы клыки в шею, и марш в строй без лишних разговоров.
- Спасибо, - тихо прошептал главный инженер.
Саморуков предпочел не заметить сарказма, сочащегося из его реплики. Он постоял немного молча, развернулся и направился к выходу.
- Да, и пошлите от моего имени бутылку самых жирных сливок домовому распилочного цеха, бросил он через плечо. - Он заслужил.
Не дожидаясь ответа, следователь пошёл обратно к кабинету директора. Эхо его шагов гулко отражалось от голых стен коридора. Скулил на полу приёмной бывший сторож. Лежал на своём столе лицом в лужице остывшего чая труп директора комбината. А в цехах заводили свою утреннюю песню пилы и станки, пиля, стругая и вытачивая оружие грядущих побед.