Весна в этом году захватила холмы вокруг Стрепта молниеносно. Только вчера унылые бурые склоны покрывали лишаи грязного снега, а голые деревья на фоне тяжелых облаков смотрелись неприкаянно. И вдруг все взорвалось красками. Небо прояснилось, наполнилось птичьими голосами. Расцвели в ложбинках крохотные, бесстрашные крокусы. В воздухе повис пряный аромат весны - влажной земли, клейких листочков и пшеничных булочек-птичек. Пришло весеннее Равноденствие. В замок съехались гости: попробовать праздничную выпечку, крашеные охрой яйца, крепко выпить, потанцевать и попрыгать через костры.
По трапезной, привлекая всеобщее внимание, порхала хозяйка Тинде, похожая в лазурном платье на сказочную птицу. Тинде любила праздники, роскошные наряды и драгоценности. И чем больше она это любила, тем страшнее становились долги ее мужа, Ронаса Стрепта. Но когда Тинде глядела Ронасу в глаза, тот забывал обо всем - о неурожае, о недоимках, о детях. Возможно, даже собственное имя.
Арсенал взглядов Тинде поражал разнообразием: томные, обволакивающие, которыми она награждала мужчин при первой встрече; быстрые и острые, поверх веера, что бросала позже, мгновенно оценивая стоимость одежды и драгоценностей; ехидные и завистливые, спрятанные под ресницами, замаскированные звуками сочных поцелуев за ушками подруг. Были и такие, которые могли остановить на скаку рыцарского коня - если, конечно, в седле имелся мужчина. Изредка Тинде глядела с умилением на дочек-двойняшек, прикидывая в уме варианты удачного замужества. Только на падчерицу Айфе смотрела так, что девушке становилось тесно в просторном отцовском замке.
Глядя на дивный наряд мачехи, Айфе отряхнула платье, одернула рукава. Как ни старалась кормилица Дия, как ни подбирала ткань в тон, даже в неверном свете факелов заметно, что подол и рукава уже дважды надшивали. Айфе тяжело вздохнула. В трапезную идти не хотелось. Но мачеха приказала развлечь гостей игрой на лютне. Ее дочки, к огромному огорчению, к музыкальному искусству склонности не имели. Что с лихвой компенсировалось кукольной красотой и глуповатой хитростью.
Мачехи Айфе ослушаться не посмела. От волнения хромала больше обычного и прижимала к себе лютню, как утопающий цепляется за тонкую ветку. Равнодушные взгляды гостей скользнули по ней и больше не возвращались, пока Айфе не начала играть и петь - балладу о любви рыцаря Бьерна и девы Исгерд. Шум за столом стих. Айфе почувствовала сначала удивленные, а потом и ощупывающие взгляды мужчин. Ей стало неуютно в глухом платье с высоким воротом. Рядом с мачехой зашмыгали сводные сестрички, томно завздыхали присутствующие дамы. Вытерла сентиментальную слезинку баронесса Тюрдис, шестикратная вдова. Только мачеха улыбалась ласково - но из-под полуопущенных ресниц веяло такой ледяной злостью, что Айфе с трудом закончила. Гости просили еще. Но петь о любви она больше не решилась. Исполнила "Битву под Элаверном" - с тяжелым, неуклюжим слогом, насквозь пропитанную патриотизмом. Мужчины ударились в обсуждение, рисуя тактическую карту прямо на столе, обмакивая пальцы в соус, используя для обозначения кавалерии и пехоты кости, рыбные головы, тарелки. Каждый видел ситуацию по-своему и, безусловно, доведись ему с высоты командного холма указывать могучим перстом направление основного удара, выиграл бы битву. В подтверждение грохали кулаком или кубком по импровизированной карте, отчего брызги и кости летели в разные стороны, а воображаемые вражеские войска бежали сломя голову. Только барон Эстварх в этом не участвовал.
- Да битвы-то никакой не было, - глядя в стол, буркнул огромный, поросший курчавой рыжей шерстью барон. Упрямо мотнул головой, став точь-в-точь похожим на красного медведя, изображенного на гербе рода Эствархов. Его так называли и за глаза, и в глаза - Медведь. Так же устрашающе могуч и кряжист, но добродушен. И слишком громок. Но не сейчас. Не поднимая головы, говорил так тихо, что слова его слышали только Ронас Стрепт, Айфин отец, да еще она сама, сидящая на скамеечке за их спинами в обнимку с лютней. - Дед рассказывал, собрал тогдашний король с Гверлы по нитке - гвардию, баронские дружины, ополчение. Немалое войско вывел навстречу к Элаверну... Эх, обуть твою вражью бабушку! - рявкнул барон. Отец же цыкнул, не соглашаясь. Но барон возразить не дал:
- А я говорю, с таким войском могли кому угодно навешать, еж косматый, ежели б не струсили! Поначалу-то король слова правильные кричал: "Ни пяди не уступим Фейру!" Пока не узнал, кто ведет войско.
- Не он один, услышав имя Непрощенного, испугался. Разве не бароны орали королю, что с этим демоном воевать не станут, - вздохнул отец.
- Не все, - отрубил Эстварх. - Дед говорил, что худший враг - собственный страх. А если его пересилить, можно победить любого. Даже этого упыря! Но его не послушали, трусы драные! Униженно кланяясь, приняли фейрских послов и согласились на все требования. Границу подправить - пожалуйста! Право беспошлинной торговли, право склада, право пользоваться северными портами! Только права первой ночи с нашими королевами не потребовали!
- Может, это и к лучшему, Киан? А если бы Непрощенный сделал с нами тоже, что с Алистой? Если б не бедность и бесполезность Гверлы, Фейр подмял бы ее под себя, как продажную девку.
- А разве не так?! Как потаскуху! Гверла не сопротивлялась. Даже не попробовала. Лежала, широко раздвинув ноги, и даже повизгивала от удовольствия. Как же - остались "независимыми"! - Эстварх сжал кулаки.
- Непрощенный - страшный человек. Да и человек ли?
- Исчадье Бездны - вот кто он. Сын Асвалааховой матери!
- Или, скорее, как в той сказке, - отец криво усмехнулся, - делгон-дух, заточенный колдуном в бутылку. Стоит только сказать волшебное слово...
- Это выдумка, Ронас! А в жизни непобедимых не бывает. Бороться надо до конца!
- А мне все равно кажется - лучше хоть такая свобода, чем если сюда, как в Алисту, придет Непрощенный и начнет нас "усмирять". Меня, бывалого воина, с души воротит вспоминать, как он справился с Алистанским восстанием. Кем это надо быть, а, Киан? Ни чужих, ни своих не пожалел.
- Может, ты и прав, Ронас. Не хотелось бы, чтобы мои дети увидели Непрощенного, ведущего войско на Гверлу, - медвежьи плечи поникли.
Айфе уловила нотку страха в голосе Эстварха. И от этого стало по-настоящему жутко. Кем же надо быть, чтобы тебя так боялись и ненавидели? Она силилась представить существо по имени Непрощенный. Но даже чешуйчатый, мерзкий Асвалаах на фреске в храме на эту роль подходил плохо.
Хотелось сбежать, а главное - больше не играть: в последнее время Айфе редко брала в руки лютню. Боялась. Когда-то лютня была единственным утешением, любимой подружкой. Айфе обладала исключительной памятью - стоило раз услышать балладу или песню, и она могла повторить ее безошибочно. Но потом в голову стали приходить собственные стихи. Они легко ложились на струны. Но когда она пела, происходили странные вещи. Откуда-то приходили тени и танцевали вокруг. Она начинала видеть наяву картинки, происходившие неизвестно где, с кем и когда. И пожаловаться некому - только кормилице Дие. А та шепотом, оглядываясь по сторонам, рассказала Айфе о матери. Но это не помогло, лишь сделало Айфе более осторожной и нелюдимой.
Айфе проскользнула в открытую галерею и неожиданно в темноте наткнулась на что-то большое, безвольно повисшее на перилах.
- Ой!
- Здравствуй, Айфе, - по голосу она узнала Тьера Эстварха. Сына красного Медведя. Похожего на своего отца, как отражение в зеркале. Только молодое, веселое, бесшабашное отражение. Медведь и Медвежонок. Айфе сначала даже обрадовалась. Тьер никогда не смотрел, как остальные - сквозь нее. С ним она чувствовала себя человеком, а не предметом меблировки. Если во всей Гверле и нашелся бы человек, которого Айфе могла назвать другом, то это был Тьер Эстварх. Над его безобидными шуточками легко смеяться. Разговаривать с ним можно обо всем и без опаски. Да и слушать его тоже приятно, даже когда он, светясь от счастья, как летнее рыжее солнышко, рассказывал о своей ненаглядной Кимидей. Не заразиться его счастьем, его жизнерадостностью было невозможно. Айфе даже завидовала немного соседской смуглянке Ким. До этого момента. Тьер повернул к ней лицо - пустое, бесцветное. И мертвым голосом сказал:
- Я посватался к Кимидей, - прошелестел Тьер, Айфе похолодела от недоброго предчувствия. - И мне отказали. Очень вежливо. Сказали, что Ким уже просватана за Форка. Свадьба через две декады.
Айфе неуверенно протянула руку, и Тьер сжал ее порывисто, до хруста. Ей было больно, но руку она не забрала.
- Но я-то знаю, причину отказа! Все, потому что я байстрюк! Ублюдок!
- Какой же ты байстрюк? Только слепой может это утверждать. Ты с бароном Эствархом похож, как две капли воды!
- Ты разве не знаешь, кто была моя мать?! А я - ведьмовское отродье. Мне этого никогда в лицо не скажут. Но я чувствую эти слова спиной. За меня Ким никогда не отдадут. Лучше ей стать женой старого мерина Форка. Четырех жен уже пережил! И мою Ким... - пальцы Айфе хрустнули сильней, Тьер разжал руку и глухо сказал:
- Извини.
- Ничего.
- Пойдем, - решительно предложил Тьер, - к столу. Я буду твоим кавалером сегодня. Прыгнем ночью через костер. Сожжем печали в праздничном огне.
- Спасибо, Тьер, - грустно усмехнулась Айфе, - ты забыл, я прыгнуть не смогу. Даже за руку с тобой. Я хромая. Гляди, кто-то еще приехал в замок. Посмотрим?
И действительно к первой звезде в замок прибыл гость. Королевский глашатай с приглашением на турнир Торда. По традиции турнир проходил на Белтайн високосного года, король собирал в столицу всех своих вассалов с семьями. Особенно настойчиво тех, у кого дочки на выданье и сыновья неженатые. Древняя традиция, самое яркое событие королевства, отказы не принимались. Дурная примета и явное неуважение не явиться на турнир Торда. Гонец хорошо поставленным голосом объявил королевскую волю, вручил приглашения и отцу, и соседям, радуясь, что застал почти всех стрептских дворян в одном месте. Поди не велико удовольствие мотаться по раскисшим весенним дорогам. Стал прощаться:
- Мне еще два приглашения надо доставить.
- Нет-нет, - щебетала Тинде, - я не отпущу вас так. Разве можно встречать праздник в дороге. Плохая примета - отпустить гостя в такую ночь. Садитесь, отведайте, что боги послали. - Гонец обвел глазами стол, окинул взглядом хозяйку, махнул рукой и сел:
- Успею, - сказал он, поднимая расторопно наполненный хозяйкой кубок, - пью за то, чтобы хозяйские дочери блистали на Белтайн в столице, нашли себе хороших мужей. Да и как таким красоткам не найти? Многие молодые буйные головы будут туманиться при взгляде на этакую красоту, - гонец гулко и жадно пил из кубка, Тиндины двойняшки хихикали, стыдливо прикрываясь веерами, мужчины с удовольствием поддержали гонца. Допив вино, глашатай вернул кубок хозяйке, все еще стоящей рядом:
- Впрочем, есть в кого! От твоей красоты, добрая хозяйка, туманятся и умудренные опытом головы, - подкрутил седой ус гонец. Тинде подлила вина и из-под полуопущенных ресниц бросила один своих самых ласковых, сокрушительных взглядов.
Им с Тьером с высоты лестницы слышно было не очень хорошо. Но и так понятно, о чем речь. Айфе внезапно сказала:
- Тьер! Турнир Торда! Тот, кто его выиграет, может просить любую награду. Даже девушку, просватанную за другого. Ему никто не откажет. Воля богов.
Тьер медленно повернул голову и внимательно посмотрел на Айфе. В глазах у него снова появилась жизнь.
- Пойдем вниз, Айфе! - предложил Тьер, но она отрицательно покачала головой:
- Я буду молить всех богов Астры, чтобы ты победил на этом турнире.
Прохладные губы коснулись ее пальцев. Он снова сжал ее руку, но легко, осторожно:
- А я буду молиться, чтобы нашелся тот, кто разглядит твою красоту и доброту. Тот, в чьей руке ты будешь уверенна настолько, что, не раздумывая, прыгнешь с ним через костер.
Айфе смотрела, как он спускается по лестнице, и что-то липкое и холодное заползло внезапно ей в душу, заставило поежиться. Сначала думала укрыться от дурного предчувствия в замковой часовне, но среди безликих, полустертых фресок спасения от нарастающего страха не нашлось. Она рывком поднялась с колен и побежала, прихрамывая, к единственному теплому, надежному существу. Если сидеть тихо, обнимая Диину широкую спину, можно надеяться, что лихо походит-походит, поводит жадным носом, посопит хищно и уйдет. Но не добежала - столкнулась с бедой в темном коридоре, споткнулась о разговор:
- Тинде, денег нет. И больше никто не одолжит, - усталый голос отца вяло сопротивлялся. Айфе остановилась под приоткрытой дверью.
- Нельзя отказываться от приглашения. Представь, как ехидно будут шушукаться соседи, когда узнают, что мы не едем, - вкрадчивые слова Тинде напоминали шуршание змеи, ползущей по сухой листве, и Айфе испуганно отпрянула к стене. - Послушай, ты ведь уже не надеешься выдать Айфе замуж?
Отец что-то неразборчиво пробормотал.
- Да полно, Ронас, кто хромую бледную немочь возьмет замуж в двадцать с лишним? Даже если станешь предлагать в приданое трижды перезаложенные Козьи Выпасы. Такой одна дорога - в храм Угайне!
- Прекрати! - взревел отец и хлопнул рукой по столу. Айфе удивилась. Он Тинде никогда не перечил, а уж стучать перед ее носом... Впрочем, одно упоминание Угайне липким ужасом разлилось в груди. Каких только страшных сказок не рассказывали про храм и о том, что случается со жрицами Матери Тьмы. А кто вошел в обитель, обычно больше не выходили. И не разговаривали. Изредка слуги Угайне в черных плащах и капюшонах, закрывавших лица, показывались на свет божий, чтобы отстраненно смотреть на мир сквозь узкие прорези для глаз - и высмотреть очередную добычу для Госпожи. Денег не жалели.
- За такую, как она, - упрямо продолжила Тинде, - храм отвалит немало.
- Какую - такую? - хрипло спросил отец.
- Ронас, не строй из себя дурака! Разве не помнишь, что творилось, когда она вошла в возраст? До сих пор мороз по коже.
- Может, показалось, - угрюмо возразил отец. - Потом ведь не повторялось.
- Тешь себя надеждой! Она научилась притворяться. Но меня не проведешь!
- Не думаю, - отец медленно подбирал слова, - что Айфе обладает силой. Нам почудилось.
- Кто-то же должен сказать вслух! Твоя дочь - ведьма, вся в мамашу. Подумай, что произойдет, если узнают другие. Шила в мешке не утаишь. Слуги проболтаются. Кто-то другой, глазастый, заметит. И что тогда? Нам ни за что не выдать замуж моих девочек, - Тинде на секунду споткнулась и добавила: - наших младших дочек. Никто не захочет породниться с семьей ведьмы, даже если это - лишь подозрение. А станет очевидным - ее сожгут. Да! А наше имущество уйдет в казну! Ты хочешь погубить всех? - трагическим шепотом закончила мачеха.
- Чего ты хочешь от меня, Тинде?
- Отдай ее в храм. Они платят за каждую ведьму кругленькую сумму. И расплатимся с долгами, - вкрадчиво произнесла мачеха.
"На эти деньги он не расплатится с долгами, а повезет тебя на праздник, купит новые платья и побрякушки, чтобы ты могла порхать по столице, - зло подумала девушка.
- Хватит ненадолго - а я сгину в темных лабиринтах храма и никогда не увижу солнечного света".
- И не проси! - выкрикнул отец.
Тинде зарыдала. Мачеха умела плакать: крупные, похожие на драгоценные камни слезы катились по бархатным щекам, по шее, а отцовское сердце таяло, как воск.
- Ну что ты, Тидди, - попросил отец. - Я не могу так поступить.
Мачеха снова всхлипнула, слезы потекли рекой, платье зашуршало, вторя трагическим вздохам. Айфе, ссутулившись, побрела прочь. Пусть не сегодня, не завтра, но Тинде добьется своего. Долго отец не продержится. И согласится, как всегда.
***
Диин передник промок от слез. Шершавая, теплая рука, гладящая по голове, уже не могла защитить. За спиной стояла тень Угайне. От такой ладонью не заслониться.
- Что мне делать? - плакала Айфе.
- Если б ты вышла замуж... Это может тебя спасти, моя девочка.
- Кому я нужна? Хромая.
- Сегодня колдовская ночь. Может, погадаем на суженого? Самое время ворожить.
- Я боюсь.
- Теперь уж либо шерсти клок, либо вилы в бок. А вдруг приманишь жениха?
- Я ничего не умею, - сопротивлялась Айфе. - Мне страшно!
- Хуже Угайне ничего нет, - Дия поставила перед ней миску. Вода рябила, вместо дна появилось черное небо, усыпанное мелкими звездочками, стремительно побежали облака, меняя очертания. Айфе надолго замерла, вглядываясь в темноту. А потом соленые капли стали падать в воду.
- Что разглядела, детка?
- Что-то страшное - столько крови, не разберешь. Но знаю, когда случится. Видела танцующих призраков, рука об руку с живыми, в хороводах у костров. И как люди, ряженые в страшные маски, и делгоны-духи, ужасающие без всяких масок, бродят по улицам. Это Тэйверх, Дия. А после только мгла и пустота.
Дия поежилась:
- И больше ничего?
- Еще человек, седой, сгорбленный, на огромном черном троне. На лице - серебряная маска. На голове корона. У него, Дия, жуткие руки! А глаза еще хуже. На подлокотнике - ястреб. Старик снял с головы птицы колпачок, и она сорвалась в полет. А еще у пернатого охотника между лопатками - клеймо, звезда, вписанная в круг. И значки мелкие - не разберешь.
- Ерунда, - заявила Дия. - К тебе это не имеет отношения. Посмотри еще! А вдруг все же суженого разглядишь?
- Нет, Дия, свою судьбу я уже, пожалуй, увидела.
- Старик в короне? Вот чушь! Во всей Гверле только король Кернан носит корону. А он не седой. И женатый.
- Нет, - тихо произнесла Айфе. - Не король мне сужден.