Аннотация: Еще один Грелочный рассказ. :) Может, что посоветуете:)
***
- И давно это началось?
- Трудно сказать... - Я помедлила, пытаясь припомнить, когда же увидела первый сон. - Наверно, несколько недель... Сначала я видела его как-то мимолетно. Будто в тумане. Но потом он стал проявляться все отчетливее и отчетливее. Поэтому, как давно это происходит - я затрудняюсь сказать.
- Какие-то люди, события... Может надписи на стенах, рекламные щиты?
- Нет... - Я задумчиво пожала плечами. - Просто улица. Дома, сложенные из больших белых прямоугольников какого-то странного пористого материала, крохотные окошки-бойницы, тесные улочки. Песчаная дорога... И еще... Что-то такое смутное...
- Что именно? Сможешь вспомнить? Важна каждая мелочь.
- Не знаю, - я наморщила лоб, пытаясь припомнить ощущения сна. - Много света. Сны редко бывают такими яркими и светлыми. Но этот такой явственный, что я даже запахи ощущаю, воздух там необычный. И какой-то шум. Я бы сказала, что это море, но шум несколько иной, хотя и похож.
- О"кей, Микка. На сегодня закончим.
Открыв глаза, я посмотрела на своего психолога в строгом костюме новомодного серебристого оттенка и с такого же цвета волосами.
- Когда мне приходить?
Психолог открыл толстый ежедневник и деловито принялся водить пальцем по странице:
- С этими новыми Друзьями много проблем, - бормотал он. - Все так и ринулись на консультации. Завтра часа в четыре подойдет? Сеанс опять будет недолгим.
- Да, конечно. - Я поднялась с дивана, оправила серебристую юбку, приладила к ногам босоножки. - До завтра.
- До завтра, Микка.
Дважды стукнув своим кулачком по кулаку психолога в знак равноправия (новый обычай, сменивший давно неактуальное рукопожатие), я открыла дверь кабинета и вышла в непритязательного вида коридор. Впрочем, в таком стиле было оформлено все здание ДПП - Дома психологической помощи - ничего не привлекало взгляда. Эти помещения всегда поражали того, кто пришел к психологу впервые. Ненавязчиво серые краски, будто пытающиеся вообще казаться невидимыми и растворить в пространстве это многоэтажное строение. Такое непривычное ныне отсутствие каких-либо украшений, будь то картины, лепнина, статуи или уголки с зелеными растениями. Незапоминающиеся коридоры с многочисленными, будто клонированными, до того они похожи одна на другую, дверьми, только лаконичные цифры, выведенные черной краской, и рознили их одну от другой.
Я поспешила миновать такой вот одинокий коридор - сеансы планировались так, чтобы пациенты никак не могли встретиться друг с другом - и спустилась в серой коробке лифта на первый этаж. Миновав так же пустующий холл с несколькими информационными автоматами, наконец-то вырвалась из этого неприятного здания на улицу, навстречу городскому шуму и движению.
Город сиял серебристыми одеждами и волосами. Недавно встреченная на краю галактики раса (первый контакт за полтора века космических исследований и поисков -шутка ли!) оказалась дружелюбной и весьма общительной. Достаточно было один раз показать первых Друзей Земного союза в новостях, чтобы на следующий день все кинулись в магазины и парикмахерские обновлять имидж. Друзья оказались довольно милыми гуманоидами, с серебристой, будто светящейся изнутри кожей, огромными антрацитовыми глазами и серебристым пушком на голове.
Слившись с толпой и упиваясь веселым гомоном, перемешивающимся с обрывками какой-то музыки и шелестом мобилей, я пыталась отгадать имя своего психиатра. Когда-то, будучи историком, я знала точно, ко всем людям этой профессии обращались по имени-отчеству, или просто по имени, у них были определенные адреса, а не безликий ДПП с безымянными врачами и просто пронумерованными дверями. К таким переменам прибегли после того, как участились случаи самоубийств на почве неразделенной любви к личным психиатрам. А теперь что? Заходи в любую дверь, и открывай свои тайны совершенно незнакомому тебе человеку, который никогда не сможет занять определенного места в твоей душе, никогда не станет для тебя больше, чем просто полезный инструмент для устранения душевных неполадок. Ведь кто он? Фантом без имени, ничем не отличающийся от тысяч людей, проходящих мимо тебя на улице. А чтобы для кого-то стать личностью, способной заводить друзей, искать свое место под солнцем, обязательно нужно имя. И ведь не факт, что завтра с ней будет беседовать именно этот же врач. Никаких привязок. Только серый дом и номер на безликой двери...
Шагнув на бегущую в нужную мне сторону дорожку-самодвижку, я задрала голову, пытаясь разглядеть взметнувшиеся ввысь крыши домов с огромными светлыми окнами, многочисленные мостики, перекинувшиеся с одного дома на другой, широкие посадочные площадки-зонтики. И поняла, что меня так поражало в той улочке из сна, что давало мне стопроцентную уверенность в нереальности происходящего.
Будто лежащее на крышах невысоких домиков небо.
Оно было таким близким и бескрайним, что казалось, протяни руку, подпрыгни, и ты нырнешь в него с головой, будто в море с трамплина. Может быть, поэтому человечество всегда так стремилось поднять небо повыше, покорить его? Подпереть его недосягаемыми крышами массивных небоскребов, сделать едва заметным, будто ирреальным, лоскутком, голубеющим где-то вдали. Чтобы, не перепутать и не нырнуть в него по ошибке.
Перейдя на другую дорожку, которая шла прямо к Парку, где меня должны были ждать старые приятели, я вернулась к прежним размышлениям, думая, что бескрайнее синее небо над головой, в общем-то, не так уж и плохо.
А мимо медленно проплывали разнообразные строения. Вот уткнувшийся вершиной в призрачное небо конус, обвитый спиралью замысловатых балкончиков - новомодный отель. Вот антрацитовая башня Министерства - цвет ее на столько черен, что она кажется дырой в реальности, дверью в какое-то иное измерение, через которую виден чужой мир. Вот многоярусный Центр развлечений веселенькой расцветки. А за ним и Центр Моды, увенчанный многочисленными шпилями, башенками, абстрактными лепными украшениями, сейчас он был серебристо-голубого цвета, но через какое-то время мода сменится, и цвет здания тоже станет другим.
Наконец, строения делового района расступились, и я, повинуясь движению самодвижки, въехала в спальный район, за которым и расположился огромный купол городского Парка. Пока его не было видно - высокие здания скрывали все, что было позади них. И мне ничего не оставалось, кроме как разглядывать разнообразной формы белоснежные домики с множеством окон, балкончиков, стеклянных мостиков и лифтовых кабин... А над ними всеми возвышалась высоченная башня, увенчанная огромным сине-зеленым шаром, медленно вращающимся вокруг своей оси - ресторан "Планета Земля". Такие есть в каждом спальном районе. Вращения шара почти не было заметно, но, приглядевшись повнимательнее, можно было увидеть, как материки медленно меняют свое месторасположение, как будто двигаются только они, а не весь шар целиком.
Парк был расположен в некотором удалении от домов. Его окружало внушительное поле, поросшее зеленой травой и исчерченное линиями самодвижек, со всех сторон устремляющихся к парку и делающих его похожим на солнышко (если, конечно, взглянуть на него сверху), каким его рисуют на своих рисунках дети.
По траве гуляли люди: кто-то устроился на пикник, кто-то прогуливался пешком ко входу в Парк.
- Микка! Миккаэлла!
Услышав знакомые голоса, я спрыгнула с саможвижки и огляделась. Ребята стояли недалеко от западного входа, обычного места наших встреч. Махнув им рукой, я стала пробираться к ним сквозь многочисленную толпу людей, целенаправленно движущуюся к главному, северному входу, к которому и привезла меня самодвижка.
- Павел, Крис, привет!
Подбегая, я заранее вытянула сразу оба кулачка, чтобы поприветствовать друзей одновременно.
- Привет, привет, наш сладкий, - как обычно, Павел еще и чмокнул меня в щеку. - Ты это откуда идешь? Мы ждали тебя у твоей обычной дорожки...
- Оттуда! - я махнула рукой в неопределенном направлении.
Проследив взглядами за рукой, ребята непонимающе переглянулись.
- Да, не важно, - не давая им опомниться и пресекая возможные вопросы, я подхватила приятелей под руки и потащила к высокой стрельчатой арке входа.
Как обычно, Парк встретил нас прохладой и сыростью. В воздухе витал запах цветов, древесной смолы и преющих листьев, а где-то под куполом, в удивительной, умиротворяющей тишине, лишь изредка нарушаемой рекламными объявлениями или чьим-нибудь восторженным визгом, пели птицы. Их голоса явно были живыми, а не синтезированными. Невидимые пичужки выводили мелодию как-то неуверенно, будто желая удостовериться, что выбрали подходящую случаю. Голоса их чуть дрожали, иногда сокращались до робкого одинокого попискивания, иногда совсем замолкали, а потом вдруг звонко и уверенно подхватывали трель все разом, будто ведомые своим птичьим дирижером. Я запрокинула голову, пытаясь разглядеть пернатых певцов. Но птицы были где-то высоко, а густая листва смыкалась уже чуть выше наших голов, не позволяя разглядеть даже кроны деревьев, не то, что маленьких птичек.
Парк раскинулся на несколько километров. В этом лабиринте собранных со всего света, или выведенных искусственно, деревьев и узких дорожек, выложенных темно-зелеными плитами, можно было бы легко заблудиться, если бы не указатели и автоматы-подсказчики, то и дело выглядывающие из-за кустов.
- Решил заняться рисованием, - рассказывал Крис.
- Что, писать стихи тебе уже надоело? - Рассмеялась я, переглядываясь с Павлом.
- Почему я должен все время делать что-то одно? - Пожал плечами Крис. - В мире много возможностей, я могу быть кем угодно: архитектором, писателем, музыкантом, художником...
- Историком, скульптором, археологом, танцором, - смеясь, продолжил Павел. - Микка, неужели ты еще не поняла, что главное занятие нашего старого друга Криса - поиск интересного занятия?
Я только улыбнулась и заговорчески подмигнула Павлу. Крис постоянно менял свою профессию, нас это уже не удивляло. Скорее забавляло. Но, если я давно махнула на непостоянство друга рукой и предоставила ему возможность самому решать, какой должна быть его судьба, то Павел все еще надеялся наставить Криса на путь истинный, помочь ему понять, что такая дорога никуда его не приведет.
- Куда пойдем? - Крис остановился у развилки дорог с указателями и повернулся к нам.
Выбор был невелик. Правее - длящаяся уже вторую неделю демонстрация ручных шишиг. Левее - цветочная оранжерея, которая вообще работает непрерывно, лишь изредка радуя каким-то необычным свежевыведеным цветком. Но место для объявлений под оранжерейным указателем пустовало, значит, ничего новенького там не появилось и в ближайшее время появляться не собиралось.
- Предлагаю к шишигам! - Крис шагнул к правой тропинке.
- Опять? - Павел неопределенно пожал плечами, и ребята дружно уставились на меня.
- Что-то не хочется мне шишиг. Там много людей, дети, шум, гам. Что-то сегодня я не в том настроении, чтобы быть в толпе. Хочется чего-то поспокойнее.
- Микка, - принялся уговаривать меня Крис. - Оранжерея никуда не денется. А шишиг скоро увезут в Парк другого города. Когда еще мы на них посмотрим. А я орехи раздобыл, между прочим, натуральные!
Он вытащил из кармана крохотный прозрачный пакетик с несколькими шариками орехов.
- От натуральных орехов у шишиг будет несварение, - ухмыльнулся Павел. - Знаешь что, давай ты иди к шишигам, а мы прогуляемся по оранжерее. Как надоест издеваться над зверьками или тебя выгонят вместе с твоими орехами, подходи к нам.
Я виновато улыбнулась Крису и подставила ему кулачок.
- Как хотите. Рискуете много потерять, но это уже ваши проблемы. - Крис прикоснулся своим кулаком к моему. - Я вам рассказывать не буду!
- Хорошо, хорошо, считай, что ты нас напугал, - отмахнулся Павел, увлекая меня за собой к левой тропинке.
В оранжерее было спокойно. И пустынно - все, подобно Крису, устремились смотреть шишиг. Тихо журчал искусственный ручеек, да негромко играла музыка, написанная очень давно, во времена, когда люди только-только узнали, что земля круглая. Просто удивительно, как эта мелодия мостиком перекинулась между двумя совершенно непохожими друг на друга эпохами, донося до нас дыхание того времени. От людей, ходивших когда-то по этому же самому месту, уже и праха не осталось. Никто и не помнит их имен, лиц, характеров. Но крохотная частица их души сохранилась до сих пор. И будет обитать среди нас еще очень долго, если не вечно. Потому-то я и стала историком, и специализировалась именно на истории культуры. Такие вещи не подвластны времени. Они проносятся сквозь года, оставаясь понятны человеку любой эпохи. Музыка, рисование, танец - самый универсальный язык человечества. Наверно, он будет понятен даже существам иных планет, например, нашим новым Друзьям.
Я подняла с земли какую-то травинку и покрутила ее в руках. По ней, ловко перебирая тонкими лапками, ползла какая-то букашка. Она проворно взобралась к острому кончику и замерла там, размышляя, что ей делать дальше. Когда-то давно она могла бы уползти или улететь, если у нее есть крылья, куда глаза глядят, на любой конец света. Вряд ли ей хватило бы на это сил, но она могла хотя бы попытаться. Теперь же ее обиталище ограничивалось периметром Парка. Наверно, этого даже много для такой крохотной букашки. Но ничтожно мало для человека.
А когда-то леса покрывали большую часть суши. Люди сначала боялись их тайн и грозящей опасности, потом отважно покоряли густые чащи и непроходимые джунгли. А потом и вовсе оставили эту миссию машинам, которые бездумно расчищали быстрорастущей расе плацдармы для заселения. И борьбы с силами природы. Поэтому теперь по всей планете, в каждом городе, остались такие вот небольшие клочки своенравной и независимой когда-то природы, маленькие оазисы силы, породившей всех нас. Вот только как мы использовали этот шанс?
Я осторожно положила травинку с замершей, будто окаменевшей, букашкой поближе к какому-то дереву и взяла Павла под руку. Не спроста я не захотела глазеть на пушистых рыжих зверьков. Мне хотелось остаться наедине с Павлом. Хотелось просто поговорить. Опытный врач-психолог мог устранить причину моих снов. Но принести облегчение мог только разговор с хорошим и мудрым другом.
- Ты знаешь, - начала я, - мне опять снился тот же сон.
- Это просто удивительно! - Павел сразу понял, о чем я. - Может, ты слишком увлечена своими древностями?
Я покачала головой.
- Не похоже. Я ни разу не встречала ничего подобного. Там все кажется таким... - Было трудно подбирать определения увиденному. Снившееся мне место отличалось от привычного мне мира так же, как та букашка на травинке отличается от нас, людей. - Диким. Свободным. Ничем не скованным. Хочется подняться над всем этим и петь!
- Петь? - Хихикнул Павел. - Ты же не умеешь петь! Ты же простейшую мелодию вывести не можешь.
- Павел! - Возмутилась я.
- Ладно, извини. Правда. - Он обнял меня за плечи, крепко прижал к себе на миг и сразу же отпустил.
- Ты просто не представляешь этого места, - продолжила я, обогнав его и повернувшись спиной к дороге. - Дома, это точно дома, маленькие, всего один-два этажа. Из какого-то странного материала. Вот такие кубики, что ли, - я развела руками, показывая размер. - Белые, пористые, щербатые, но в тоже время отполированные и сияющие на солнце. И из них сложены целые дома. А у земли сквозь щели прорастает зеленая трава. И дорожки тоже мягкие и уютные, песчаные. Ногам очень тепло и удобно стоять. И небо. Там настоящее небо, ничем не скрытое. Ты не представляешь, что такое видеть над собой эту бескрайнюю синеву с редкими белыми пятнами. И все дышит такой силой, стремлением вперед!
- Осторожно, врежешься в автомат! - Павел вернул меня в нормальное положение, и мы пошли рядом.
Впереди уже показалось начало оранжереи, заалела розовая аллея, за ней проглядывали клумбы орхидей и гибискусов. А, принюхавшись, можно было уловить едва ощутимый пока цветочный аромат.
- Я сегодня была в ДПП, - неожиданно призналась я.
- Тебе не обязательно об этом рассказывать, - мгновенно отреагировал Павел.
- Да, в общем-то, пока и рассказывать нечего. Только первый сеанс. Пойдем в Белый лепесток?
Оранжерея была оформлена в виде цветка. Несколько разноцветных лепестков определяли цветовую гамму цветов в этой зоне. Ближайший ко входу, Красный лепесток, был полон роз, камелий, гладиолусов, и еще каких-то многочисленных растений с розовыми или красными соцветиями. В Голубом лепестке цвели васильки, колокольчики и фиалки. В Белом - ромашки, хризантемы, карликовые акации. А еще были Желтый, Зеленый, Лиловый и Волнистый, в котором были цветы либо с пестрыми цветками, либо с цветками разной окраски на одном стебельке. А в центре расположился небольшая цветочная лавка, где можно было выбрать как роскошный букет, так и комнатное растение в горшке.
Пожалуй, Волнистый лепесток был самым интересным. Ну, не удивительна, разве, ветка гиацинта с розовыми, желтыми, белыми, синими цветками на ней одновременно? Но сейчас мне хотелось чего-то попроще, поспокойнее. Поэтому, мы проскочили яркие клумбы Красного лепестка и направились было в белую зону, но наткнулись на закрытую калитку.
- Одна шишига сбежала, спряталась в оранжерее, вот ее и ловят. - Объяснил нам прохаживающийся вокруг лавки цветочник.
- Наверно это ее Крис орехами пытался накормить, - шепнул мне Павел.
- Надо же, как не повезло, - вздохнула я, отвешивая ему легкий подзатыльник - мы друзья, нам все можно.
- Мы хотели попасть именно в Белый лепесток, - пояснил Павел, потирая шею.
- Теперь только завтра. Но, если уж вам так по душе белые цветы, то зайдите в лавку, как раз сейчас их там много.
- Отличная идея! - Павел потянул меня ко входу в лавку, злобно вращая глазами.
- Совсем даже и не отличная, - запротестовала я. - Я дома практически не бываю. Они у меня засохнут через два дня. Жалко будет.
- Эх, ты, историк! Совсем не знаешь, что в современном мире происходит! - Павел притащил меня к стеллажу, сплошь уставленному цветочными горшками, и развел руками. - Выбирай!
- Я не буду выбирать. Я не умею ухаживать. Я буду забывать поливать.
- О, не волнуйтесь из-за этого! - Рассмеялся подошедший цветочник. Взяв с полки первый попавшийся цветок, он преподнес его ко мне, указывая пальцем на какие-то лампочки и кнопочки, расположившиеся с внешней стороны цветочного горшка. - Смотрите, едва вы принесете его домой, и цветок простоит там с полчаса, он сам определит внешние условия. И сразу же сообщит Вам об этом. Видите эти горящие лампочки? Это влажность, температура и время полива. Видите, здесь лампочка горит в положении "нормально", здесь - "тепло", а здесь "завтра". Значит, влажность цветку подходит, тепла достаточно, а полить цветок нужно завтра. Вот и все. Но даже если вы забудете посмотреть на эти индикаторы или пропустите полив, цветок настойчиво об этом напомнит. Так же, как и сообщит о необходимости подкормки и порекомендует удобрения.
- Он что, еще и разговаривает? - Удивилась я. Вот только говорящих цветов мне не хватало!
- В принципе, да, - подтвердил мою догадку цветочник. - Но только на темы, связанные с разведением цветов. Это - белый жасмин, он зацветет примерно через месяц. Вот здесь есть ромашки, здесь...
- Нет, нет. Мы возьмем этот говорящий жасмин. - Остановил его Павел.
- Отлично, я заверну его.
- Он все равно засохнет, - прошептала я Павлу, глядя, как цветочник скрывается за дверью.
***
Криса мы так и не дождались.
Точнее, не стала ждать я. Выйдя из оранжереи со свертком в руках, я направилась прямиком домой. Павел, давая наставления по уходу за растением и обещая придти через месяц, чтобы проверить его состояние, проводил меня до самодвижки и отправился на поиски Криса.
В эту же ночь мне опять приснился тот же сон.
Я стояла в узком проходе среди двух домов, в этот раз на дороге, выложенной из маленьких неровных плиток. Между ними проросла трава, отчего дорожка выглядела как белый, но немного потертый, лист бумаги, разлинеенный чьей-то дрожащей рукой на квадратики зеленым карандашом.
Одета я была как-то странно. В длинное белое платье без рукавов, с каким-то орнаментом, вышитым по подолу. Под грудью платье перехватывал тугой золотистый обруч. В V-образный вырез убегала тонкая цепочка с тяжелым кулоном. Предплечье правой руки стягивали несколько изящных витых браслетов. На пальцах сияли камнями массивные кольца. Ноги были обуты в открытые сандалии, и трава приятно щекотала стопы. Что-то непривычно оттягивало мою голову назад, скользило по спине, мягко касалось ягодиц, заставляя выпрямить спину в горделивой осанке. Я коснулась головы и поразилась. У меня оказались невероятной длины волосы, стянутые на затылке в высокий хвост, до середины спины переплетенный тесьмой. Я перебросила волосы на грудь и залюбовалась этим великолепием. Они были темно-каштановые, густые, переливающиеся на солнце. Это казалось невероятным. Мало того, что в реальности мои волосы были коротко острижены и покрашены в серебристо-голубоватый оттенок, но я даже не представляла никогда, что та прическа, которой я любовалась сейчас, мало того, что может существовать, но и быть настолько изящной и величественной.
Оторвав взгляд от волос, но продолжая пропускать сквозь пальцы шелковистые пряди, я огляделась. Впереди виднелись такие же невысокие домики с неприкрытыми ничем вырезами окон, а дорога, добежав до ближайших строений, раздваивалась. Сверху в спокойном величии распростерлось небо, и солнце обрушивало на землю свой свет. Откуда-то издали доносилось негромкое методичное постукивание, отдаленные голоса, да размеренный шорох, то нарастающий, то почти исчезающий. А где-то рядом, наверно из ближайших домов, пахло свежеиспеченным хлебом и еще чем-то незнакомым, но безумно вкусным и пробуждающим аппетит.
Я протянула руку и коснулась стены ближайшего дома. Она была прохладной и шершавой, а на пальцах остался налет белесой пыли.
- Вот Вы где, госпожа!
От этого неожиданного оклика я вздрогнула и испугалась, что сейчас проснусь. Но этого не произошло. Я так и стояла на той же узкой улочке, обвеваемая легким ветерком. Медленно обернувшись, я увидела, кажется, мужчину, одетого еще более странно, чем я. На нем было коротенькое платьице, широкий пояс из узких металлических пластин, на ногах кожаные сандалии, стянутые до колен тонкими ремнями.
Подойдя поближе, незнакомец остановился и почтительно поклонился.
- Что Вы делаете в рабочем квартале? - Спросил он, обращаясь однозначно ко мне.
Но, тем ни менее, я робко огляделась, опасаясь увидеть за своей спиной какую-то другую "госпожу", и глупо переспросила:
- Я? Где?
- Вас давно ждут во дворце, госпожа, - продолжил незнакомец, не замечая мой невнятный, совершенно не соответствующий тому званию, которым он постоянно меня награждал, лепет. - Будьте добры, идите за мной. Я провожу Вас к колеснице.
Сон становился все интереснее. Вот только, я совершенно не чувствовала себя во сне. Каждый миг происходящего больше и больше удивлял меня реалистичностью. Мужчина шел быстро, и я едва поспевала за ним. Непривычно длинное платье путалось между ног, подошвы сандалий были такими тонкими, что я буквально чувствовала каждую пылинку.
К счастью, идти было не долго. Миновав несколько домов, мы свернули направо, в еще более узкий проулок. Казалось, что хозяева противоположных домов, выглядывая в окна, могут приветствовать друг друга постукиванием кулаков. Этот проулок вывел нас на более широкую, но все же не очень просторную улицу, миновав которую, мы попали на небольшую площадь, на которой стояло несколько лошадей, впряженных в необычные повозки - небольшая площадка с высоким бортиком, поставленная на два больших колеса. Видимо, это и были те самые колесницы. Выглядели эти средства передвижения не слишком прочно, успокаивало лишь то, что сделаны они были из металла. Все колесницы, кроме одной, были заняты. На них стояли мужчины, по всей видимости, воины. Поверх такого же, как и у моего провожатого, короткого платьица, на всех них были надеты сияющие на ярком солнце доспехи: какие-то безрукавки, собранные из скрепленных между собой металлических пластин, подобные пластины, только побольше, прикрывали ноги от ступней до колен, на головах - сверкающие шлемы, а в руках - огромного размера щиты и копья. Выглядели они грозно и устрашающе. Но почтительно соскочили с колесниц и приклонили колени при моем появлении. Интересно, за кого меня принимают, за царевну?
Чуть улыбнувшись и, на всякий случай, вежливо кивнув, я подошла к единственной пустующей колеснице, возле которой уже стоял мой сопровождающий. Эта колесница практически не отличалась от остальных, разве что выглядела более роскошно, украшенная чеканкой, и была двухместной. Опершись на крепкую мускулистую руку моего слуги, по всей видимости, так оно и было, я заняла место справа и крепко вцепилась в поручни - этот "аттракцион" выглядел опасно. Слуга, узнать бы еще, как его зовут, проворно встал рядом со мной, намотал на руку вожжи, и мы резко тронулись с места.
Поездка, впрочем, оказалась не такой уж страшной, как казалось. Колесницы громко грохотали по плитам мостовой, заглушая стук лошадиных копыт. Меня трясло, и на поворотах я отчаянно боялась вывалиться наружу, но на прямых участках дороги езда была даже приятной. Редкие люди суетливо разбегались в стороны, освобождая нам дорогу, и склоняли головы.
Улицы быстро сменяли одна другую, становясь все шире и просторнее, дома становились все выше и изящнее. Видимо, мы въезжали в богатые кварталы. Справа проплыло, будто парящее в небе, стоящее на холме величавое строение, окруженное высокими колоннами, с треугольной крышей, увенчанной какими-то изваяниями. И, наконец, мы выехали на просторную площадь перед огромным зданием с белоснежными ступенями и устремленными ввысь, по всей видимости, мраморными колоннами у входа, скрывающими за собой двух охранников, таких же, как и мои сопровождающие. В отличие от всего, что мне уже довелось видеть, площадь была выложена не плиткой, а крохотными цветными камушками, сложенными в какой-то занятный рисунок: птицы с пестрым оперением перемежались с гроздьями винограда, кувшинами и цветами.
Мы резко затормозили в центре площади, меня бросило вперед, но я как-то устояла на ногах и сохранила достойное званию "госпожи" положение. Мой слуга соскочил с колесницы и, склонив голову, помог мне спуститься. Но едва я оказалась на земле, он снова поклонился, вскочил обратно на колесницу и умчался, оставив меня в полной растерянности наедине с воинами. И мне ничего не оставалось, как идти во дворец, куда, собственно, меня и везли.
Едва я ступила на первую ступеньку лестницы, из зияющего темнотой дверного проема навстречу мне вышла девушка. Платье ее более всего походило на длинное полотно, обернутое вокруг тела, с переброшенным через левое плечо свободным концом.
- Госпожа Диона, добро пожаловать во дворец! - Приветствовала она меня, склонив голову. - Царь Агенор хотел видеть Вас, прежде чем вы подниметесь к его сыну Илоку. Я провожу Вас.
Происходящее мне нравилось все больше и больше. Мало того, что меня звали красивым, хоть и несколько странным именем, со мной еще и обращались, как с принцессой. Этот сон сильно разнился со всеми предыдущими - будет о чем рассказать на психологическом сеансе.
По приятно сумрачному после яркого солнца коридору дворца, девушка привела меня в просторный зал. Его боковые стены сияли широкими окнами, сквозь которые на тесно подогнанные друг к другу плиты пола падали столбы света. Вдоль стен, чуть поодаль, устремлялись ввысь ряды отполированных колонн. А у противоположной стены, на небольшом возвышении, стояло высокое кресло белого мрамора, покрытое алым покрывалом, с несколькими подушками подле него. От входа к трону тянулась алая ковровая дорожка, очень мягкая и приятная для хождения в тонких сандалиях, особенно, после жесткого уличного тротуара.
Царь Агенор оказался молодым еще мужчиной, хотя его черты лица скрывала какая-то жуткая волосяная растительность под носом, на щеках и подбородке. Тем ни менее, темно-красная накидка, перекинутая через плечо и красивыми складками ниспадающая до пола, придавала ему величественности и торжественности.
- Диона! Красавица! - Агенор устремился ко мне, одной рукой придерживая свою накидку. - Ты непростительно задерживаешься последнее время! Илок готов прощать тебе все, что угодно, но всему есть границы.
Я вежливо присела в каком-то подобии реверанса, гадая, что должна и не должна делать или говорить.
Положение спасла появившаяся из неприметной дверцы, недалеко от трона, еще одна задрапированная девица. Она подбежала к нам, на лету подхватывая падающую уже накидку, встряхнула ее, расправляя складки, и проворно начала драпировать Агенора, то и дело скрепляя получающийся наряд какими-то зажимами и булавками.
- Мне очень жаль... - пролепетала я.
- Надеюсь, ты исправишься. - Продолжил царь, увлеченный больше одеванием, нежели моей персоной. - Надеюсь, ты споешь нам на скором праздновании Великих Дионисий?
Я судорожно сглотнула. Петь? Да еще прилюдно? Кто угодно, только не я! Разве что Великие Дионисии - это название какой-то изощренной пытки для преступников.
- Ну да спеши к Илоку, он ждет тебя несколько часов. Херса, проводи госпожу.
Дворец оказался куда просторнее, чем выглядел снаружи. Вслед за Херсой я поднялась по мраморной лестнице на второй этаж, и оказалась в длинном не то коридоре, не то балконе, щедро освещаемом солнцем. И в одно из окон увидела море.
В своем уверенном спокойствии оно накатывало на песчаный берег одетые в белый пух волны. Как же оно не было похоже на порабощенное, закованное в ровные искусственные берега, море моего мира. Я замерла у окна, наслаждаясь видом прибоя, ловя в себе желание раствориться в его водах, стать русалкой, частью этой непокоренной силы.
- Госпожа Диона! - Окликнула меня Херса и я, с трудом оторвавшись от окна, последовала за ней к единственной двери, которой заканчивался этот проход.
Отвесив поклон, девушка суетливо заспешила обратно, а я, подбадривая себя, шагнула за порог.
В комнате было темно. Окна были завешаны плотной пурпурной материей, отчего светились яркими пятнами. На стенах горели факелы, но света от них было не много. Пол полностью был покрыт мягким ковром, у одной из стен стояла большая кровать, покрытая свисающим до пола покрывалом и множеством подушек разного размера. Возле кровати стоял небольшой столик с приготовленным угощением: фруктами, кувшином с каким-то питьем, еще какими-то яствами. У другой же стены стоял еще один стол, куда более внушительного размера, уставленный склянками и ларчиками, да несколько сундуков.
За столом дремал мужчина.
- Илок? - Осторожно позвала я. - Илок!
Мужчина вздрогнул и поднял голову. Увидев меня, он улыбнулся и порывисто встал.
- Наконец-то! Ждать тебя - истинное мучение, Диона. Не нужно терзать мое сердце, ты же знаешь, оно и так принадлежит только тебе.
Я выжидательно молчала, надеясь, что он как-то намекнет на мое положение и отношение к его семье, скажет что-то, что поможет мне сориентироваться в ситуации и понять, как мне себя вести.
Илок подошел ближе и положил руки мне на плечи, мягко массируя их. Его пальцы были одновременно и сильными, и нежными. Его теплое дыхание чуть касалось моего лица, лаская кожу. Руки Илока осторожно переместились мне на спину, пробежав по линии позвоночника, поднялись к шее и нырнули в волосы, освобождая их от прически. Несколько уверенных движений, и они тяжелой волной рассыпались по плечам и спине.
- У тебя мягкий ковер, - смущенно пробормотала я, осторожно уходя от его рук. Такой интимной близости у меня еще не было ни с одним мужчиной.
- Я же знаю, что у тебя нежные ступни. - Илок снова попытался привлечь меня к себе, но я мягко отстранила его руки и подошла к маленькому столику у кровати.
Отрывая от грозди крупные виноградины, я лихорадочно пыталась проанализировать ситуацию.
Во-первых, почему я не просыпаюсь? По всем законам сна, когда видение становится неприятным, наступает пробуждение. Во-вторых, Илок обращается со мной, как с возлюбленной. Но обращение Агенора, напротив, как-то не походило на обращение с равной, тем более, как с будущей невесткой. Так кто же я?
- Илок, - я решила прощупать почву. - Кто я для тебя?
- Вот в чем дело! - Воскликнул он и упал на мягкие подушки. - Диона, ты же знаешь. Дело не в том, что ты гетера. На гетерах женились, и не раз. Но я не могу разрушить то, что связано Гименеем! Тем более моя жена ждет ребенка. А я не хочу навлечь на нас гнев богов, особенно - на тебя, любимая.
И тут я поняла две вещи.
Первая - что я не сплю.
Вторая - что все это время я почему-то говорю на каком-то странном, совершенно чужом мне языке, и понимаю все, что говорят мне.
Слово "гетера" было мне хорошо знакомо.
Древнейшая профессия, дошедшая и до моего мира, до моей реальности. Женщины-фантомы, которых в моем мире не видит никто, кроме тех, кто, собственно, к ним и приходит. Отказавшиеся от удобств и возможностей современного мира, ради... даже трудно сказать, ради чего. Ради сомнительной власти? Ради необычной судьбы? Ради противостояния сложившейся за долгие века культуре и обычаям?
Та сила, которая перенесла меня сюда, явно имела какое-то извращенное чувство юмора. Сделать меня той, кто в моем сознании всегда вызывал презрение и чувство гадливого смущения.
Я - гетера!
Даже подумать об этом страшно, не то, что произнести вслух, и уж тем более осознать и принять такое положение вещей.
Но юмор был не только в этом. Он был еще и в том, что здесь, в этом странном и диком мире, гетеры явно пользовались уважением и почетом. Это было для меня самым странным.
В тот вечер, после короткого разговора с Илоком, я сразу же ушла, сославшись на недомогание. Меня с эскортом доставили прямо к моему дому. И это было первое, что сразило меня. После всего услышанного в комнате Илока, конечно.
Мой дом был не просто богат. Он был изящно роскошен - бросающееся в глаза богатство отделки было каким-то ненавязчивым. Окруженный невысоким заборчиком, дом был двухэтажным, с пологой крышей, но украшенной по краю каким-то невысоким бордюрчиком, а по углам еще и непонятной формы фигурками. Фасад первого этажа украшали колонны, на половину утопленные в стены, а ко входу вела невысокая лестница. Второй этаж обвивал узкий балкончик. Внутри дом был очень просторным и светлым - он был построен без длинных мрачных коридоров, комнаты отделялись друг от друга тонкими крашеными перегородками. Внутри дом оказался поделенным на две части. В первой, хозяйской, была просторная спальня, ткацкая комната, ванна (хотя это весьма громко сказано - очаг и большая деревянная лохань), зал для приема гостей, небольшой алтарь Афродиты и еще несколько комнат. Во второй, рабочей, размещалась кухня и комнаты для слуг. За домом располагались конюшни и крохотные мастерские.
Мой дом располагался в самом фешенебельном районе города. Просто удивительно, как знатные господа не брезговали обитать рядом с женщиной такой профессии. Напротив, они почтительно приветствовали меня, заводили длинные беседы и восторгались моей красотой. Неужели, все дело было именно в этом?
В моем мире красота не имела значения. Женщины как-то мало отличались одна от другой, все были прекрасно гибки, ловки и изящны. Здесь каждая женщина была индивидуальна, отличалась от других. В первый же день, а я забыла сказать, что в моей ванной комнате было еще и громадное зеркало, я долго рассматривала себя. Внешне я мало изменилась, разве что бедра стали немного шире, да грудь чуть более объемной. Кожу покрывал ровный загар, отчего она будто светилась. Но вот длинные темные волосы, почти достигающие колен, меняли мой образ до неузнаваемости, делая черты лица более четкими, глаза более выразительными и яркими, заставляли меня двигаться плавнее и хранить воистину королевское изящество осанки. Глядя на свое отражение в зеркале, я ловила в своей душе какой-то робкий восторг, чувства, которые ранее были мне не знакомы: дух женского соперничества, налет гордости, мягкую чувственность и какую-то звериную уверенность и власть.
То, что я застряла в этом мире надолго, я поняла уже на следующее утро.
Сначала, я подумала, что мне будет достаточно просто уснуть. А проснусь я уже в нормальной реальности, в своей родной постели, пусть даже перепуганная, покрытая липкими каплями пота. Поэтому, едва обменявшись с заботливыми служанками парой слов, я позволила им себя раздеть и уложить в кровать почти средь белого дня. Сон долго не шел. Я ворочалась в непривычной и от этого неудобной постели, так и эдак меняла положение... Уж не знаю, сколько прошло времени, но наконец я уснула. Разбудил меня громкий стук в дверь и чьи-то торжественные голоса. И как я могла так глупо ошибаться! Я едва не разревелась в подушки, но взяла себя в руки и стала думать. Все оказалось гораздо сложнее. И мне ничего не оставалось, как ждать, что меня разбудят в нормальном мире. Растормошат как-нибудь. Ребята должны забеспокоиться через день-другой, поэтому нужно только немного подождать.
Стоило мне чуть приоткрыть глаза, как солнце нахально проникло сквозь ресницы и уснуть более не было никакой возможности. Я решила выяснить причину шума и потянулась к серебряному колокольчику. Оказалось, Илок прислал подарки. Богатые подарки. Очень богатые. Черную как ночь кобылу. Три свитка тончайшей пурпурной шерсти, как выяснилось, и несколько цветных - тонкого льна. Какие-то ароматные масла в глиняных сосудах. Шкатулку с драгоценными камнями всех цветов и вторую - с ажурными украшениями из золота и серебра. Просто невероятно!
Тело немного ныло после неудобного сна. Но горячая ванна и легкий массаж с новыми маслами сделали свое дело - стала чувствовать себя куда лучше. Конечно, все это отнимало много времени, но вселило в меня уверенность, что если так будет начинаться каждое утро, то как-то еще можно будет протянуть то время, которое я вынуждена буду здесь провести. Млея под умелыми руками Реи, моей служанки, я пыталась понять, на каком языке говорят в здешнем мире. Немного усилий - и я смогла вспомнить свой родной язык и пробормотать на нем несколько фраз себе под нос. Рея не отозвалась, но по ее рукам я поняла, что она насторожилась, готовая к новым поручениям. И я решила попробовать:
- Рея, ты понимаешь, что я говорю? - Осведомилась я на своем родном языке. От массажа мной овладела легкая истома, поэтому язык не очень хорошо слушался, и слова получались несколько певучими и невнятными.
- Да простит меня госпожа, но я не разобрала, что Вы мне сказали, - отозвалась, девушка, озабочено наморщив лоб.
Я повторила вопрос, стараясь говорить четче и разборчивее. Но Рея непонимающе качала головой, еще больше морща лоб.
- Ты совсем ничего не поняла? - Я спросила уже не ее родном языке.
- Да простит меня госпожа... - снова начала она, но я улыбнулась и сделала ей знак продолжать...
Спустя несколько дней я начала испытывать удовольствие от такого существования. Не от роли гетеры и любовницы царского сына, нет. От того, что не нужно было никуда спешить. От нежного ухода за телом, мягких рук Реи, втирающей в мою кожу ароматные масла, долгого расчесывания и укладывания волос, неспешного одевания, занимающего около часа - сперва надевался хитон, такое же платье, которое было на мне в самый первый день, и то, что я принимала за сарафанчики у мужчин. В принципе, для меня этого было бы достаточно, но мне не хотелось походить на гетеру. Поэтому, украсив себя драгоценностями, я облачалась еще и в гиматий - просторное полотно, которое изящно оборачивалось вокруг тела, неизменно оставляя открытым правое плечо и прикрывая свободным концом левое. Конечно, цветовая гамма тканей была куда проще, чем в моем мире. Несколько оттенков основных цветов: синего, зеленого, желтого... Зато ткани были непривычно нежными и приятными.
Все это время я не появлялась в доме Илока. Только отправила ему, по совету Реи, короткую записку. Эти дни я потратила на прогулки по морскому берегу и, в моем мире кажущееся невероятным, купание под звездами, долгие прогулки по городу и за его пределами, посещением величественных храмов, и долгим разговорам с Реей. Наверно, ее удивляла неожиданная амнезия хозяйки, напрочь забывшей все прописные истины и заговорившей вдобавок на каком-то непонятном языке. Но она покорно и терпеливо растолковывала мне то, что каждый ребенок знает с пеленок: называла вещи, объясняла основы этикета, такого важного в этом мире и касающегося тысячи, казалось бы, незначительных мелочей, учила меня ткать тонкое полотно на занятном деревянном станке, обращаться с деньгами и делать покупки... И этот непохожий на привычный мне мир, лишенный тысячи благ и удобств, на первый взгляд казавшийся диким, злым и пугающим, открывался мне совсем с другой стороны, и, кажется, я начинала влюбляться в камни мостовой, грохот деревянных повозок, развозивших продукты на рынок, корабли с белоснежными парусами, скользящие по морю, людей, так не похожих друг на друга, каждый из которых скрывающий в себе какую-то загадку... Все это так разительно отличалось от того, к чему я привыкла, изобличая множество минусов, незаметных ранее. Точнее, даже казавшихся мне великими благами.
Еще недавно я была уверена, что моя цивилизация вошла в Золотой век. Человечество достигло пика своего развития. Люди стали полностью свободны. Больше нет необходимости посвящать большую часть своего времени для того, чтобы добыть себе пропитание, обустроить свой личный мирок чуть лучше, чем у других. Нет нужды терпеть унизительный и скучный тяжелый труд, не приносящий душевной радости - машины освободили людей. Автоматизация достигла такого уровня, что людям совершенно не нужно заботится о строительстве новых зданий, приготовлении пищи, добыче полезных ископаемых, производстве чего бы то ни было... Машины делают все, даже следят друг за другом, устраняя возможные неполадки и координируя свою деятельность. Машины решают непостижимые задачи, ставят немыслимые эксперименты. Одним словом, полностью освобождают человека от насущных забот, которые были неотделимой частью прошлого мира, будней того давнего времени, в котором, судя по всему, я и оказалась. Сегодня человек может заняться тем, что просит его душа. Чертить невероятные замки и дворцы, придумывать захватывающие сюжеты, лепить изящные скульптуры, исследовать новые планеты, сочинять тревожащие душу мелодии... Все то, что в этом далеком прошлом было доступно лишь единицам, избранникам. В моем мире эта давняя мечта стала, наконец, реальностью. Но не стала ли она при этом наказанием? По большому счету, нам некуда больше стремиться. Нет стимула, для дальнейшего развития личности. Какие-то новые знания мы получим от новых Друзей. И еще больше облегчим наш быт, если это возможно. Но станем ли мы от этого сильнее?
Думая об этом, мне становилось безумно жаль, что этот пласт нашей истории стерся из нашей памяти, оставшись едва заметной дымкой тумана, о былой густоте которого напоминали лишь редкие-редкие капли росы на траве.
Мое возвращение почему-то не спешило происходить. Каждый день я просыпалась с надеждой, что это случится именно сегодня, но каждый вечер ложилась в постель с досадной мыслью, что прошел еще один день, но так ничего и не изменилось. Наверняка в своем мире я уже нахожусь в больнице, где каждую мою клеточку давно уже исследовали сложные аппараты. Наверняка меня пытались привести в чувства сотней различных способов. Видимо, загадка крылась в другом месте. Но в каком?
Начались Великие Дионисии - празднования в честь бога Диониса, особо почитаемого здесь. И город заполнился шумом, песнопениями, смехом, музыкой. Каждый день на центральной площади пел какие-то торжественные восхваляющие песни хор юношей в козлиных масках и шкурах. Их пение плавно переходило в танцы, а затем в шествие по улицам города. Вино лилось рекой, угощениям не было конца. Я и представить не могла, что возможны такие вот, полные безудержного веселья и бездумных поступков, невольно заражающие весельем и буйством, праздники. Взобравшись на невысокий деревянный помост, я, одетая лишь в короткий небесно-голубой хитон, свободно спадающий с плеч, танцевала под звуки лютни и кифары и радостно-одобряющие крики толпы. Танец шел откуда-то из сердца, не знаю, откуда мое тело знало все эти необычные движения, но я наслаждалось не только тем, что делаю, но и реакцией зрителей. Я чувствовала себя почти богиней, танцующей перед верными подданными, млеющими от страха и восторга одновременно. Я была самой сутью природы, основой мироздания. Наверно, долго спавшая соя женская сущность, наконец, проснулась и активно пыталась наверстать упущенное время.
Во время одного из танцев я заметила Илока. Он неподвижно и молча стоял среди беснующейся толпы, не отрывая от меня восторженного взгляда. И мне хотелось танцевать только для него одного. Но народ не отпускал меня, требуя танцевать еще и еще. А я не могла отказать и лишь издали улыбалась Илоку. Наконец, устав ждать, он пробрался сквозь толпу, подхватил меня на руки, даже не дожидаясь конца моего танца, и стремительно понес куда-то под одобрительные крики и аплодисменты.
Его руки приятно холодили мое разгоряченное тело, а морской ветер нежно ласкал обнаженные ноги и лицо. Откинувшись назад, я расслабленно свесилась в его руках, как безвольная кукла и закрыла глаза. А Илок, улыбаясь (я чувствовала его улыбку каждой клеточкой своего тела), все нес и нес меня куда-то, пока не опустил на теплый прибрежный песок. Лишь тогда я открыла глаза, чтобы в следующий миг снова закрыть их от первого поцелуя, страстного и жадного...
Утром я проснулась от холода. С моря дул прохладный ветерок, да и песок успел остыть за недолгую ночь. Я крепче прижалась всем телом к Илоку, но это мало помогло, и тогда я высвободилась из его объятий и кое-как надела свой хитон, набросив на плечи еще и одежду своего любовника.
Меня обуревали противоположные чувства. Чувственность, овладевшая мной вчера, несколько поутихла, зато проснулась былая стыдливость и скованность. Вряд ли я жалела о происшедшем. Как говорится, сделанного не воротишь. Поэтому и горевать не имело смысла. Но какое-то чувство неуверенности, чувство потери чего-то важного, не в физическом, а в духовном смысле, не давало покоя. Что будет со мной после возвращения? Какая судьба ждет меня? Одно утешало - все, что произошло, случилось в совершенно другом мире и с совершенно другим моим воплощением.
Тихий шорох песка дал знать о пробуждении Илока. Его волосы спутались, кое-где переплелись с морской травой или соломинкой. Страшно представить, как тогда выгляжу я! Рассмеявшись, я запустила руку в его шевелюру, пытаясь хоть немного привести его в порядок, откинула назад курчавые пряди, открывая ухо и небольшой изящной сережкой.
И от одного взгляда на эту серьгу, рука моя непроизвольно подскочила к моему собственному уху и замерла там в недоумении. Точно такую же сережку, какая болталась в ухе Илока, я носила в моем мире.
Мода носить одну сережку, впрочем, как и любая мода, возникла совершенно внезапно. Одна из первых наших художниц, готовясь к очередной блистательной выставке своих работ, украсила себя длинными переливающимися сережками. Что-то там неожиданно случилось с одной из них, не то потерялась, не то сломалась, но художница предстала перед зрителями только в одной серьге. Надо ли говорить, что такое событие транслировалось в прямом эфире и освещалось во всех выпусках новостей? В итоге, на следующий же день, все модницы красовались в одной сережке. Новое веяние оказалось настолько заразительным, что сразу же было налажено производство одиноких сережек, взамен пары. И ювелирные лавки заполнили такие вот одиночные экземпляры.
В тот день я, так же как и многие, пыталась отыскать украшение для себя. Настроение в тот день у меня было не очень хорошим, раздражение все росло и росло. Я перемерила, наверно, несколько десятков сережек, но ни одна из них так и не нашла отклика в моем сердце - уж и не знаю почему. Я хотела было уже уйти из лавки, но в дверях меня окликнула женщина. Она была очень старой и какой-то несовременной, что ли, будто отставшей от времени и застрявшей в каком-то своем измерении. В глухом черном платье, каком-то странном платке поверх седых волос, выбивающихся из-под него длинными тонкими прядками. Все иссохшая, в многочисленных морщинках - что совсем ни в какие ворота не лезло.
Помню, она спросила меня, не сережку ли я случайно ищу?
- Да, - натянуто улыбнулась я ей в ответ.
Старушка улыбнулась и потянула меня в уголок.
- У меня что-то есть для тебя, деточка. Надеюсь, понравится. - Забормотала она, суетливо копошась с карманах. Наконец, она выудила какой-то скомканный лоскуток и, бережно развернув его на ладони, протянула мне. На лоскутке лежала одна единственная маленькая сережка потемневшего золота какой-то причудливой формы в виде цветка или просто абстрактного орнамента из нескольких лепестков, на конце которого чуть дрожала нежно голубая капля прозрачного камня. Я не удержалась и осторожно прикоснулась кончиком пальца к гладкой голубой слезе.
- Это сапфир, очень старый драгоценный камень. - Отозвалась старушка на мое движение. - Эта сережка мне досталась по наследству. Так она и передается у нас из рода в род.
- А где же вторая? - Удивилась я.
- Никто не знает. Наверно, потерялась где-то во времени, - она просительно уставилась на меня, протягивая ладони. - Возьми, деточка, не побрезгуй. Другие времена нынче, и некому мне оставить ее. Вот и хочу подарить хорошему человеку. А то пропадет ведь. Возьми, деточка, сделай старухе милость. Она поможет тебе найти любовь.
Уж и не знаю, что на меня нашло. Никак не обещания большой и светлой любви. Но сережка, действительно, того стоила. Еще и голубой цвет камня так удачно гармонировал с только-только зарождающейся модой на серебристо-голубое. И я осторожно приняла ее из морщинистых рук вместе с лоскутком.
Тогда, на приеме у психиатра я ни как не могла припомнить, когда же я впервые увидела свой странный, повторяющийся из ночи в ночь, сон.
Сейчас же я отчетливо вспомнила, что он приснился мне именно той ночью, когда я впервые вдела в ухо эту новую сережку.
И со всей ясностью поняла, что все дело именно в ней. И мне очень не хотелось, чтобы и эта версия оказалась ошибочной.
К ювелиру меня проводила Рея, всю дорогу убеждая, что он не станет со мной разговаривать до конца празднования. Но мне нужна была сережка. И срочно. Поэтому с собой я прихватила те две шкатулки, которые прислал мне Илок - с драгоценными камнями и золотом.
План был прост. Конечно, каким бы мастером своего дела не был ювелир, сделанная им сережка пользы не принесет. Но вот серьга Илока - другое дело! Я не воровка, не обманщица. И испытываю к Илоку самые нежные и теплые чувства. Но у меня не было выбора. Я - всего-навсего заблудившаяся во времени и мирах девчонка, которая должна вернуться домой. Поэтому, я должна подменить сережки.
Рея оказалась права - уговорить ювелира приступить к работе немедленно стоило больших трудов. Но мой статус, личное обаяние и две внушительные шкатулки сделали свое дело. Тех богатств, которые я предлагала ему за работу, с лихвой хватило бы на то, чтобы умилостивить жертвоприношениями всех богов сразу. И через два дня сережка была у меня, точь-в-точь такая же.
Совершить подмену, напротив, оказалось очень легко. Илок спит просто богатырским сном, поэтому он ничего не почувствовал, даже моего смущения. Так, мой шанс на возвращение оказался в моих руках. Точнее, в моем правом ухе.
О, с каким трепетом я вдевала ее в ухо!
С каким нетерпением не могла дождаться вечера!
С какой надеждой засыпала!
Но ничего не произошло. Кажется, я вообще не видела снов, не говоря уже о том, чтобы оказаться в своем мире. Тот же результат ждал меня и на вторую, и на третью, и на четвертую ночь... Все мои старания ничего не дали. Сережка бездействовала. А я очень глупо ошибалась, полагая, что она подействует на меня, никак не воздействуя на Илока! Он же носил ее не первый год, и все это время провел в своем родном мире без странностей и астральных путешествий.
Оставалось одна единственная надежда на то, что все дело именно в той сережке, которая надета на мне в моем мире. И чтобы поставить все на свои места ее нужно снять. Там, в будущем.
А значит оставался сущий пустяк - как-то сообщить Крису и Павлу, что нужно сделать, чтобы привести меня в чувства.
Жаль, я не могла им позвонить - и почему никто не придумал межвременных телефонов. Ну, как было бы здорово набрать номер и сказать: "О, Павел, привет! Будь добр, сними с меня сережку!".
И почта мне тоже не помогла бы. Ни голубиная, ни электронная... Какие бы я письма не писала, не дойти им сквозь добрые тысяч пять лет.
Как? Как отправить сообщение в будущее? Что может пронести мою весть сквозь века? Пожалуй, только одно. То, чем я так восхищалась, прогуливаясь (Боги, как же давно это было!) с Павлом по Парку.
Я должна сочинить легенду.
Имя Миккаэлла мне дали не случайно.
Мама детства очень любила сказку о юной принцессе, которую заколдовала злая колдунья и та уснула на много лет, пока ее не поцеловал прекрасный принц. Принцессу звали Миккаэлла. И в память об этом у меня в комнате всегда висела гравюра, на которой была изображена сцена поцелуя лежащей на роскошной перине принцессы, а ниже следовал текст этой сказки, написанный занятными витиеватыми буквами.
Эта гравюра часто была предметом обсуждений или насмешек. В любом случае, о ней знали все мои знакомые, каждый пришедший в мой дом впервые, читал эту сказку. А Павел, это я знала точно, знал ее наизусть от первого до последнего слова.
И это был самый простой способ рассказать, что приключилось со мной, немного изменив старую сказку. Точнее, переписав ее заново.
Я помнила ее очень хорошо, поэтому управилась довольно быстро. С помощью Илока моя повесть не только разлетелась по всем крупнейшим библиотекам близлежащих мест, но и настоятельно рассылалась в более отдаленные уголки этого мира. Через неделю, историю переложили на нехитрую мелодию, и распевали ее и в богатых домах и на базарах. Одним словом, мое творение быстро набирало популярность.
И в один прекрасный день произошло то, чего я так долго ждала и на что почти уже не надеялась. Я вернулась домой. Совершенно неожиданно, посреди белого дня, в тот момент, когда я неспешно одевалась, готовясь ко встрече с Илоком.
Я очнулась в больнице, отчего-то в капсуле интенсивной терапии - неужели мне было так плохо? Над моей головой стоял Павел, держа в руках сережку, и напряжено вглядываясь в мое лицо. А из-за его спины выглядывало взволнованная физиономия Криса. Почему-то вокруг столпилось много людей и машин, и у всех, даже у автоматов, был несколько недоумевающий и возбужденный вид - видимо, ребятам долго и с большим трудом пришлось добиваться того, чтобы им позволили снять с меня сережку.
Я нерешительно села, ощутив необычную легкость головы - сказывалось практически совершенное отсутствие волос. Несколько секунд нерешительных и подозрительный переглядываний - и вот мы втроем - я, Павел и Крис - кувыркаемся в лечебной капсуле, визжа и смеясь во весь голос, не обращая никакого внимания на укоризненные замечания людей и озабоченные уговоры роботов-докторов.
Наконец, мы угомонились и, усевшись рядышком, наперебой стали делиться накопленными за время нашей разлуки впечатлениями. Не покидающее ребят в течение почти полутора месяцев напряжение, наконец, спало, и внезапная легкость бытия просто распирала их изнутри, заставляя смеяться над самыми незначительными вещами и радоваться самым неожиданным вещам.
- Как, как вы догадались, что нужно делать? - Пыталась перекричать я общий гвалт.
- Это гравюра!
- Гравюра в твоей комнате изменилась! Когда мы тебя нашли, все было как обычно.
- Да! А несколько дней назад она вдруг изменилась.
Перебивая друг друга, рассказывали ребята.
- Даже картинка стала другая!
- Да, поэтому мы и заметили. Стали смотреть - и текст совсем другой. Я же его наизусть знал. Ты увидишь!
Я заметила, что ворот рубашки Павла расстегнулся и из него чуть выскользнула тонкая золотистая цепочка.
- Что это у тебя? - Я потянула цепочку, извлекая ее на свет божий.
- Так, - смутился Павел, не зная прятать ли мою находку, или довериться. - Досталось в наследство. Талисман, в своем роде.
Я извлекла цепочку, на которой болтался небольшой кулон. И ошарашено уставилась на своего друга. На моей ладошке светилась синяя капля сапфира, прикрепленная к, до боли знакомому, орнаменту из нескольких лепестков - точно такая же сережка, как и моя.
- У тебя такая же, - смущенно улыбнулся Павел и пожал плечами. - Я только сегодня заметил, когда вынимал ее из твоего уха. И растерялся. Говорят, что этот талисман помогает встретить свою любовь.
- Ребята, я вас так люблю! - воскликнула я, обнимая друзей за плечи. - Я вам столько должна рассказать! - И, наклонившись к Павлу, прошептала ему на ухо. - А тебе еще и станцую.
И рассмеялась, глядя на его недоумевающее лицо.
Эпилог
Все сложилось как нельзя лучше. И я снова вернулась в привычный мир, стерильный, удобный, перекроенный и переделанный только для нас, людей.
И с каждым днем, я вспоминала тот небольшой городок с белокаменными домами, вольным морем, открытым небом и необыкновенными людьми. Как Рея, успевшая стать мне настоящей подругой, которой никогда у меня не было. Как Илок, в которого я почти успела влюбиться. Нам никогда уже не стать такими.
Но можно попытаться.
Узнать как функционирует центральная энергетическая станция и какие болтики нужно открутить, чтобы вся наша хваленая автоматизация рассыпалась на запчасти было до смешного просто. Даже удивительно, что такие важные знания лежат прямо на виду. Хотя, до последних событий мне бы и в голову не пришло лишать себя привычных удобств и комфорта. А сейчас, зажав в одной руке свою сережку, я пробиралась по темным коридорам мертвой ЦЭС.
Надеюсь, люди меня поймут. Если узнают, конечно, кто виновник пустяковых неполадок, перевернувших все такое устойчивое миростроение. Но поступить по-другому я не могла. Нам нужен был второй шанс. Для того, чтобы жить. А такая возможность стоит тех трудностей, которые нас ожидают. И мы обязательно научимся и строить дома, и добывать пропитание, и бороться со всеми невзгодами... А ткать полотно, я уже умею.