Дмитриев Юрий Владимирович : другие произведения.

Мой бедный Рики

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:


   Средний возраст часто становится причиной переосмысления прожитого. Главный герой романа "Мой бедный Рики" не просто переосмысливает свою жизнь, он пытается ее изменить. Математик по профессии, не нашедший в ней применения своим способностям, вынужденный работать грузчиком в кондитерском цехе, чтобы прокормить свою семью, он подписывает контракт с владельцем порностудии и становится порнографом. Ему предстоит работа в Порнополисе - вымышленном городе, где все подчинено разуму. Но чувства не выбросишь в мусорный контейнер авиалайнера, как письма своего старого друга Сэма.
   В романе переплелись реальность и мистика, окутавшая невидимыми нитями красавчика Рики - напарника главного героя по работе в кондитерском цехе.
   Я подарю тебе все это небо, все это
море, все эти звезды, и каждое слово,
- написанное в оправдание.

(Посвящаю моей жене Анне)





Аннотация

Средний возраст часто становится причиной переосмысления прожитого. Главный герой романа "Мой бедный Рики" не просто переосмысливает свою жизнь, он пытается ее изменить. Математик по профессии, не нашедший в ней применения своим способностям, вынужденный работать грузчиком в кондитерском цехе, чтобы прокормить свою семью, он подписывает контракт с владельцем порностудии и становится порнографом. Ему предстоит работа в Порнополисе - вымышленном городе, где все подчинено разуму. Но чувства не выбросишь в мусорный контейнер авиалайнера, как письма своего старого друга Сэма.
В романе переплелись реальность и мистика, окутавшая невидимыми нитями красавчика Рики - напарника главного героя по работе в кондитерском цехе.

(Юрий Росс)



Глава первая

1.


Самолет быстро набирает высоту, оставляя за собой серую полосу дождя. День закончился. Я сижу в мягком кресле "Боинга", провожаю взглядом, до боли знакомый, ландшафт.

Несколько часов назад на моих висках градом текли капли пота. Я бегал по лестнице кондитерской, или точнее места, где пекут пряники, в рваных кроссовках, в спортивных штанах, заляпанных мукой, в свитере, купленном, страшно вспомнить, двадцать лет назад. Таскал мешки с мусором, заглядывал в будку вахтера, проверяя, сидит ли он на месте, или вышел покурить. Его присутствие смущало меня. Он, сидя на стуле, всегда читал какую-нибудь старую газету, и каким-то боковым зрением смотрел на раздевалку. Меня смущало то, что в это время я не мог зайти туда и переложить из карманов штанов в карманы ветровки пряники.

Это были сладкие пряники - дышащие жаром конвейера, еще липкие от сиропа, и крошащиеся при неаккуратном обращении с ними. Я, сдерживая дыхание, прислушиваясь к каждому шагу за дверью, как пианист, ловкими движениями рук перекладывал их в карман ветровки, нервно разворачивая ее на вешалке. Самые сочные - крошились. Я запихивал крошки в рот, чтобы не оставлять следов. Ел эти сладкие пряники, словно изголодавшийся ребенок, облизывая пальцы, и, стирая пот с лица.

Сейчас я сижу в мягком кресле самолета, вглядываясь в синеву темнеющего неба. В салоне тихо гудит кондиционер, а улыбающаяся стюардесса объясняет пассажирам, как надо пользоваться спасательными жилетами.

Наверное, я неисправимый романтик, потому что смотрю на жизнь сквозь розовые очки, потому что все еще мечтаю о любви - странном и забытом людьми где-то на краю света чувстве. Пусть вас не удивляет то, что мои ботинки блестят, отражая яркий свет люминесцентных ламп авиалайнера, я и сейчас чищу обувь до блеска, так же как и десять, нет, - двадцать лет назад. Я - романтик, потому что, глядя в зеркало, глажу себя ладонью по щетине, разглядывая морщинки у глаз, словно пытаясь спросить себя: ну, что, дружище, ты уже не тот, но ты все тот же.

Несколько часов назад по моему лицу градом стекал пот. Он застилал мне глаза в тот момент, когда я волок по грязному полу мешок с сахаром, отшвыривая ногами, мешающиеся коробки. Я думал о том, что за моей спиной стоят и смотрят на меня - мастер, пекари, может быть, сиропщик. Они оценивают мои силы. Им меня жаль. Они взвешивают мед, записывая в тетрадь показатель электронных весов, и бросают косые взгляды на мои грязные штаны. Они читают по моим нервным плечам мою холодную злость, вздрагивая от шарканья моих кроссовок, они видят ненависть на моих тонких пальцах, сжимающих толстую бумагу мешка, словно их шею.

Потом, подняв мешок с сахаром, я иду к конвейеру, длинным шестом сгребаю пряники в пластмассовый ящик. Это не моя работа. Мы не должны сортировать пряники. Но нас никто не спрашивает, что мы должны делать, а что нет. Месяц назад сломалась линия. Ее обещали починить через неделю. Но отремонтировать часть конвейера, как потом выяснилось, дороже, чем платить нам. Поэтому ее никто и не собирается чинить. Раз так, то значит, в нашей смене всегда будет три грузчика. Мы таскаем из склада мешки с сахаром, просеиваем муку. Она становится мягкая, как пух. Я люблю погружать в нее руки по локоть, ощущать ее нежный холод.
Со мной работают двое парней. Один из них высокий, с большими юркими глазами, крепкими, длинными руками. Его зовут Рики. В раздевалке он переодевается так быстро, что кажется, что он выпрыгивает из своих джинсов и ныряет в широкий комбинезон. У него красивые коричневые волосы. Они вьются, как у куклы Барби. Рики, наверное, - эталон красоты и мужественности. Второй мой напарник - Саша. Он всегда ходит в наушниках, слушает радио. Его угнетает монотонная работа. Он, так же как я и Рики, вынужден гнуть спину за гроши. Ему нужны деньги, чтобы заплатить за комнату в коммуналке, где он живет с матерью. Эти ребята приехали из провинции, может быть, поэтому они так добросердечны со мной.

- Опять сладкий ? - Говорит Рики, проходя мимо конвейера, где я сгребаю пряники, скидывая их в пластмассовый ящик. Он, похлопывая меня дружески по плечу, улыбается, подмигивая глазом. В начале линии сидят две молоденькие девушки. Я не знаю, как их зовут. Вижу их симпатичные головки, в платках. Они заливаются звучным смехом, поглядывая на меня. Откладываю маленький круглый пряник в белой глазури в сторону. Думаю, что, позже разгляжу внимательно их лица. Наверняка, какая-то из них мне приглянется. Но потом одергиваю себя. Они ведь моложе меня, на десять, нет на двадцать лет.

Поздно вечером я прихожу домой. Меня встречает жена. Она приносит мне гуляш с картошкой. Я беру вазу, перекладываю в нее розовые пряники с кокосовой крошкой. Большие, мягкие, они еще пахнут кондитерским цехом. Жена целует меня. На ее лице - гордость. Ей очень нравятся эти дармовые пряники. Она прикидывает в уме, сколько я заработаю в этом месяце, обнимает меня, поглаживая плечи. Мне сейчас так просто быть любимым. Что для этого нужно было? Прожить вместе многие годы? Почему женщины любят? Она виснет мне на шее. Я несу куртку в ванную отмывать мучные пятна. Тру их под краном, зная, что меня никто не окрикнет, никто не скажет мне грубого слова, потому что я - любимый. Хотя мучные пятна нельзя отмывать водой. Когда вода высохнет, они проявятся с новой силой и тогда, куртку нужно будет стирать в машинке.

Да, я - любим. Я - счастлив. Я ем гуляш с картошкой и рассказываю про своих напарников. Рики ей направится больше, потому что я говорю о нем в единственном числе. Про Сашу я говорю, обобщая. Он часто опаздывает, как и все студенты. Вчера он засиделся в Интернет-кафе, вспомнил про работу в четверть четвертого. Он опоздал на час, так как в городе были пробки. Когда он забежал на склад, где мы обычно клеем гофры, Рики сидел на столе и разбирал каракули нашего мастера.

Рики пришел сюда, потому что ему, так же как и нам, понадобились деньги.
После того, как умерла его прапрабабка, занимавшаяся его воспитанием, он вздохнул свободно. Судьба его изменилась в один день. Когда он, вернулся домой с похорон, открыл дверь в спальню, сел возле телефона, дожидаясь звонков от многочисленных клиенток, но просидел так почти сутки. Никто не позвонил. Он не понимал, был ли он счастлив в этот миг, но он почувствовал облегчение, так как последние годы его жизни были похожи на добровольное рабство, которое вдруг исчезло. Его пьянил легкий вкус свободы. Единственное, что смущало - в свои двадцать пять лет он ничего не умел делать, так как не приобрел никакой мало-мальски нужной профессии, кроме....разве что самого сложного - умения доставлять удовольствия женщинам. Это было в крови Рики. Он мог осчастливить женщину любого положения и с любым количеством морщин на лице. Этому искусству или, может быть, кто-то полагает - незатейливому ремеслу, научила его прабабка, взяв на себя посреднические функции. Когда она умерла в роскоши и богатстве, Рики долго искал хоть какие-нибудь пожитки, но не нашел ничего кроме писем его родителей. Он бросил их в кучу мусора, образовавшуюся в кухне через две недели после похорон. Отправился к своим дворовым дружкам за деньгами, но ему указали на ворох рваных газет, чтобы веселый паренек отыскал там подходящую работу и самостоятельно заработал себе на хлеб.
Теперь он таскал мешки с сахаром в кондитерском цехе, складывал их рядом с конвейером, по которому ползли тысячи аппетитных пряников, и его лицо светилось от счастья. Во-первых, потому, что он был сыт, так как ел, пусть и украдкой, сладкие пряники, запивая их сладкой газированной водой. Во-вторых, теперь он получал деньги в кассе из рук молоденькой девушки по имени Маша, которая протягивала ему купюры, хлопая большими красивыми глазами, как бабочка, и эти деньги были в три раза больше тех, которые выдавала когда-то на содержание его прабабка. Она была своенравной женщиной. Я мог хорошо ее представить, так как Рики расписал мне ее образ во всех красках. Единственного о чем я его забыл спросить, как звали эту импозантную, умную и хваткую женщину.

2.


Я хорошо представлял, как она сидела на широком диване, обитым зеленым велюром, и, поглядывая на часы, ела шоколадные конфеты, которые утром ей принес курьер из кондитерской лавки. На ней был красный махровый халат, косынка из шелка, из-под которой выглядывали, пожелтевшие от времени, бигуди. Она откусывала шоколад гнилыми зубами. Он медленно таял во рту, оставляя привкус горелого какао.
- Если это наказание придет домой позже десяти, я запру его, - думала старуха. В комнате раздавался бой часового механизма. Длинная стрелка касалась цифры "12". Старуха вставала с дивана. Шла в прихожую. Копалась в своей сумке. Звенела ключами.
Открывалась входная дверь. На пороге появлялся семнадцатилетний юноша. Он был бледен и испуган. Нервно снимал кроссовки. Бормотал о чем-то, косо поглядывая на старуху.
- Можно сказать, что на этот раз тебе повезло, - говорила та. Из комнаты доносился последний удар курантов. - Твоя мать доверила мне твое воспитание, и так ты платишь за мое доброе отношение к тебе?! Где я буду искать тебя в этом городе, если однажды ты вообще не вернешься домой? Ты хочешь загнать меня в гроб раньше времени? Что ты молчишь, словно я со стеной разговариваю?
Юноша ковырялся пальцами в шнурках, пытаясь развязать узел. Шипел, цокал со злостью.
- Хорошо, - грозила старуха, - я позвоню твоей матери! Ну, посмотри, на кого ты похож!
Старуха бросала ключи на комод. Выключала свет в прихожей. Уходила в спальню. Было слышно, как она открывала шкаф, в котором кроме белоснежных простыней и полотенец, хранилась аптечка с лекарствами. По квартире распространялся запах валерьянки.
Юноша проходил в свою комнату. В полутьме, не снимая одежды, он ложился на кровать. Смотрел, как по потолку медленно двигаются полосы света, отражающегося от фар, проехавшей по улице, машины. Надвигал на грудь старый плед. Закрывал глаза. На его бледное лицо ложился отпечаток прожитого дня.
***
- Господи, что за несносное создание! - Жаловалась старуха соседке по лестничной площадке, рассказывая ей о том, что это "несносное создание" пришло вчера домой в одиннадцатом часу ночи. - Это - сущее наказание, - которое сведет меня в могилу раньше времени.
- Что вы! - возражала ей соседка, - в вас столько жизненной силы, вам об этом думать еще рановато.
Раз в неделю старуха ходила к гадалке. Та раскладывала карты, сидя за столом, покрытым ,потертым от времени, сукном. Убеждала старуху в том, в чем она и так была убеждена, но искала всякие доказательства своим мыслям, - в ее бесповоротной, но долгой старости. Объясняла ей причину ее внутренних переживаний. Обещала отдаленные горизонты призрачного счастья. Даже сулила некую любовь, которая свалится на нее вдруг, в ее-то не молодые уже годы.
- Да, тьфу на тебя, - жеманно отворачивалась старуха, махая рукой на гадалку, - да, не может быть, милушка. Какая такая любовь? Да, Бог, с тобой!
- Ничего говорить не буду, но придешь ты сегодня ко мне еще раз, - отвечала та с таким видом, будто, только что прочла последнюю страницу Книги Судьбы этой старой женщины.
- Ну, ладно, что там еще в твоих картах? - спрашивала она, соглашаясь с выводами гадалки. Та перемешивала колоду. Разбрасывала карты по столу. Перекладывала их из стопки в стопку. Переворачивала. Пристально всматривалась в них. Потом опять перетасовывала и переворачивала. Клала на стол.
- Постой, а закрыла ли ты входную дверь у себя в квартире? Ох, что-то мне эта шестерка пик не по душе, - шептала гадалка.
Старуха недоуменно смотрела на карту. Выкладывала деньги на стол. Исчезала за алым бархатом занавесок.
Шла по улице быстрым шагом. Шестерка пик не давала ей покоя. Она входила в подъезд. Поднималась на лифте на пятый этаж. Подходила к двери своей квартиры и та отворялась настежь, как только старуха касалась ее рукой.
В квартире было тихо и пустынно. Лишь кое-где валялись рваные целлофановые пакеты. Все, включая мебель, бытовую технику и одежду, исчезло. Не возможно было понять, что произошло. Сначала старуха подумала, что ошиблась этажом, оказалась в чьей-то чужой квартире. Она вышла на лестничную клетку и посмотрела на входную дверь. Нет, это было ее пристанище, в котором она прожила почти тридцать лет. И вдруг она заметила, что в двери отсутствует замок, что, он вырезан кем-то с особой аккуратностью. Она не поняла сразу, что в квартире произошло ограбление.
- Рики, - войдя в пустой зал, позвала она юношу. Заглянула в его комнату. - Рики? Что здесь такое? Где вся мебель? Рики? Я тебя спрашиваю, где ты?
В квартире было все также тихо.
Милиция прибыла на место преступления через час. Расследование проводилось вяло. Сотрудники милиции ходили по комнатам с кислыми лицами. Они спрашивали о драгоценностях, шубах из меха, иностранной валюте. Старуха сидела на стуле, принесенном соседями, которые любезно согласились быть понятыми, и перечисляла все ценное, что хранилось в ее квартире.
- А как вы думаете..., - спрашивал старуху человек в штатском, - не мог ли быть замешан в этом ваш квартиросъемщик?
- Что вы! - Возражала женщина. - Он мне не квартиросъемщик, не посторонний человек, не с улицы. Он мне правнук. Его мать - моя родная внучка. Он, конечно, не подарок. Но чтобы он мог ограбить свою прабабку!? Этого не может быть!
- А где он сейчас? - Поинтересовался человек в штатском.
Старуха замешкалась. Пожала плечами и ответила, что не знает. После того, как сотрудники милиции и понятые ушли, она пошла в спальню. Открыла свой тайник. Достала оттуда коробку, в которой хранились деньги и письма. Пересчитала купюры. Взяла несколько штук. Положила все обратно и отправилась покупать замок. Она уже вышла из подъезда, когда встретила Рики.
Он возвращался, не подозревая, что утром гадалка наговорила старухе про какую-то любовь, про то, что кто-то забрался в квартиру и вынес из нее мебель, одежду и бытовую технику. Она схватила его за ухо. Привела домой. Спросила грозно "что это все могло значить?" Тот, выпучив глаза, стал яростно убеждать ее, что не имеет никакого понятия.
- Ладно, сиди здесь и сторожи воздух в этих комнатах, - ответила старуха, пригрозив своим длинным костлявым пальцем Рики, и ушла.
Она вернулась к гадалке, которая, несмотря на свои слова этим утром, все же удивилась ее появлению.
- Мне нужно знать все, - сказала старуха. - Все! Кто обворовал мою квартиру. Виновен ли мой правнук в этом? И что мне делать, чтобы вернуть нажитое. Я не хочу умирать в нищете. Не для этого я прожила долгую жизнь.
Гадалка посмотрела на нее с сожалением. Накормила ее печеньем, которое только что испекла, села на диван и тихо произнесла, раскладывая карты:
- Ты должна искупать юношу, и тогда к тебе придут мысли о том, как
тебе быть. Тебе не удастся вернуть ничего из нажитого, твое имущество уже распродают. Валет червей не имеет прямого отношения к тому, что случилось, но он бывает в казенном доме дамы пик.
Старуха рассудила по-своему то, как легли карты. Если в этом деле была замешена некая дама пик и три валета, то Рики, бесспорно, мог знать больше, чем ей сказал.
- Да, косвенно, он виновен, - подтвердила догадки старухи гадалка, - но лишь косвенно. Возможно - долги.
- Что мне делать? - Спросила та.
- Запри его и никуда не пускай. Это единственное, что убережет и его и тебя, - ответила гадалка и ушла, не взяв денег.
Старуха вернулась домой вечером. В руках у нее был пакет с шампунем, мылом, мочалкой и хной для ванной. Она увидела Рики лежащим на полу с запрокинутыми за голову руками. Он напевал какую-то песенку.
- Раздевайся, - сказала старуха, - иди в ванную, а потом я тебя и отправлю спать к нашей управляющей.
- Приходил сторож из цирка. Вставил в дверь замок, - говорил юноша, поднявшись и направившись в ванную комнату. - Он еще сказал, что звонила какая-то ворожея. У нас-то телефон срезали. Не могла тебя отыскать. Что за ворожея? У тебя вечно какие-нибудь маги и колдуны в знакомых.
- Что ты понимаешь, юный друг, - вздохнула старуха. - Да будет тебе известно, что я каждое воскресенье хожу в церковь на причастие.
- Как тебя только батюшка допускает к этому священному таинству?.. А он как тебя называет перед чашей? Эсмиральдой? - Юноша разразился смехом.
- Как ты смеешь! - Открыв дверь ванной, произнесла старуха. - Он называет меня так, как меня нарекли в детстве. Посмел бы он меня не допустить! Я старшее его, наверное, лет на сто.
- Был бы он старше тебя лет на пять, ты причащалась бы в другой церкви, - съязвил Рики, снял плавки и запрыгнув в ванную.
Старуха мыла своего правнука с особой тщательностью. "Господи, кто
создал эту кривую жердь, обтянутую кожей, - думала она. - Какие мысли мне могут прийти в голову, глядя на это тощее, хилое тело?"
- А, ну, развернись, - крикнула она, - что ты ко мне задом стоишь?
Она хлопнула костлявой рукой по ягодице Рики. Тот замычал, развернулся к ней лицом, прикрыв ладонями свое огромное мужское хозяйство, нагло посмотрел в испуганные глаза старухи, и произнес:
- Мой, давай, а то сейчас за дверь выставлю!
От этих хамских слов у старухи защемило в сердце. Она бросила в ванную намыленную мочалку и отвесила Рики хлесткую пощечину.
Ночь Рики коротал у управляющей подъезда. Ей было пятьдесят лет. пять раз была
замужем. Ее первый муж был боксером. Она влюбилась в него в семнадцать лет. Он говорил ей: "ты родишь мне пятерых детей: трех мальчиков и двух девочек". Но когда она сообщала о своей беременности, он, сильно краснел, опускал голову, шептал ей на ухо: "Подождем, да? Еще пару боев, милая", и отправлял ее делать аборт.
Ее вторым мужем был доктор биологических наук. Он постоянно молчал и, когда та, накрывала на стол, страстно смотрела ему в глаза, просила сказать хоть что-нибудь, он загадочно улыбался и произносил " не сейчас, у нас впереди целая жизнь". У них впереди, действительно, была вся жизнь. Но жить с человеком, который всегда молчит, было не выносимо. Третий муж ее был водителем такси, развозившим по ночам клиентов к проституткам. Каждое утро он приносил забытые кем-то в его машине портмоне, мобильные телефоны и зонтики. Прятал в пустой банке от клубничного варенья оставленные на заднем сидении машины пачки презервативов. Однажды она нашла эту банку и выставила таксиста за дверь.
Последним ее мужем был управляющий подъезда. Тучный, лысый мужчина неопределенного возраста. Она вышла за него замуж из-за квартиры. Прожила с новым супругом несколько месяцев. Как-то, когда ей очень хотелось, а он не мог, она сказала ему, что он испортил ей всю жизнь. Он взял газету, лег на диван и умер от разрыва сердца.
- У вас так и не было детей? - спросил Рики, когда женщина погасила свет в комнате.
- Что ты! Дети это так утомительно, - ответила управляющая, а потом спросила Рики, отчего у него такое странное имя.
- Это не имя. Это кличка. Меня так прозвали, потому что я люблю смотреть мультфильмы. Потом, я на суслика похож. Или на лангуста. Хотя нет, все-таки больше на суслика.

Утром небо заволокло тучами. Город погрузился во тьму. Было трудно понять, наступил ли новый день или ночную мглу сменили вечерние сумерки. На улицах было тихо и душно. Тучи висели низко. Казалось, что до них можно было дотянуться рукой. Каждую минуту они становились все тяжелее. С первым трамваем прилетел сильный поток ветра. Он ворвался в город, проломив сонную небрежность распахнутых окон. Пролетел по паркам и аллеям, разрезая застоявшийся омут листвы на деревьях. Сорвал с них спелую зелень и в одно мгновение превратил ее в холодное серебро. Стаи птиц взметнулись над парками и помчались на юг. Хлынул дождь. Он стеной накрыл горячий асфальт улиц. Его потоки сметали по пути бумажные пакеты и пустые коробки. Переворачивали мусорные баки. Били по шинам колес, стоящих вдоль дорог, автомобилей. Смывали маленькие кучки земли на тротуарах и исчезали в сливных люках.
Старуха закрыла окно в пустой спальне, где еще несколько дней назад она передвигалась с трудом из-за того, что вся комната была уставлена мебелью. Здесь был шкаф, резная кровать, на спинке которой маленькие амуры метили свои стрелы в белоснежные наволочки подушек. Здесь был комод, над которым висело голубое зеркало, обрамленное в раму из красного дерева. Здесь стояла этажерка с книгами, кресло и огромный торшер с оранжевым абажуром. У самого окна, еще несколько дней назад, была ножная швейная машинка, лежали рулоны с тканями, клубки шерстяных ниток, газеты и коробки с открытками. Теперь всего этого не было. За окном стеной лил дождь, а из глаз старухи телки скупые слезы.

Женщина изнывала, ища ответ на вопрос, что ей делать. Она была подавлена. В стекле отражалось ее старческое лицо. Она увидела, как в комнату вошла управляющая.
- Господи, - сказала та, - тебя обокрали до ниточки. Хоть бы что-нибудь оставили.
Старуха обернулась, вытерла слезы, приподняла голову и царственно заявила, что все дается по заслугам, а отнимается по грехам.
- И какие же у тебя, милушка, были грехи, что вот так вот в одно мгновенье, на старости-то лет, остаться без копейки в кармане, - произнесла та.
Старуха посмотрела на соседку с легким презрением и ответила, что когда-нибудь она расскажет ей обо всем, но сейчас ей нужно позаботиться о том, где достать деньги.
- Сколько тебе нужно? - Спросила управляющая. Не дожидаясь ответа, она достала из кармана несколько купюр и, протянув их старухе, тихо произнесла. - Ты ведь не будешь возражать, если твой Рики поживет у меня пару недель.

За эти две недели старуха обзавелась кое-какими вещами. В доме появились две раскладушки, табуретка и чайник. Ровно через две недели она спустилась на первый этаж к управляющей подъезда, вытащила из постели Рики, бросила ему в руки штаны, молча поклонилась портрету усопшего мужа управляющей, и, подталкивая юношу в спину, отправила домой.

- Захочешь еще, - сказала старуха женщине, - заплатишь, сколько скажу.

Однажды рано утром, когда Рики спал, подгибая свои длинные ноги, на короткой раскладушке, старуха ушла. Она вернулась поздно вечером. В руках она держала бутылку. Когда Рики спросил, что в ней, она ответила - вино, и заставила Рики выпить содержимое. Тот не сопротивлялся. Он был голоден, и содержимое показалось невероятно вкусным.
- Еще есть? - Спросил он.
Старуха виновато опустила голову, обняла юношу и тихо ответила "этого достаточно". А утром Рики проснулся атлетом. Его вьющиеся коричневые локоны спадали на крепкие плечи. Его руки были похожи на гранитные камни, мощная грудь дышала жизнью, а из-под плавок проглядывали упругие рельефные ягодицы. За одну ночь он стал красавцем, который мог свести с ума любую женщину.

3.

Моя жена считала эту историю странной. Она ни за что бы не захотела иметь такую прабабку. Я спрашивал ее, сладкие ли пряники я принес в этот раз, рассматривая, как она ест их, запивая холодным молоком. Она отвечала, что не ела ничего слаще, и целовала меня в щеку.
Я ощущаю огонь этого поцелуя до сих пор. Он горит в моем сердце ярким пламенем. Словно вижу его отражение в иллюминаторе самолета. Этот цвет похож на цвет фиалок, распустившихся в январе за занавеской, на подоконнике, в детской комнате.
Теперь я лечу, не ведая, куда и зачем. Вам, наверное, знакомо чувство нескрываемой радости, когда, зайдя на борт самолета, почему-то все пассажиры становятся для вас невероятно дорогим и близким людьми. Даже - стюардесса. Она спрашивает, что я буду пить. Я выбираю апельсиновый сок со льдом. Она кивает мне головой. Подает стакан и улыбается. Я верчусь по сторонам, как будто делаю вид, что пытаюсь отыскать в салоне самолета знакомых. Стюардесса пожимает плечами, идет дальше между синих мягких кресел, спрашивая следующего, что он будет пить. Я трясу головой, недовольный сам собой, шепчу и злюсь, что так падок на каждую смазливую юбку. Да, да, ведь именно я с замиранием сердца, предположил всякое, а эта стройная девушка просто хорошо выполняет свою работу... Но молодость так сногсшибательна!

Мы познакомились с моей женой много лет назад. Она была хороша собой, так же, как, впрочем, и сейчас. Она сверкала улыбкой, как известная голливудская актриса, обнажая свои ровные зубы молодой тигрицы. Мы пили чай втроем с моей двоюродной сестрой, разглядывая какие-то модные журналы. Разве я мог тогда подумать, что эта мимолетная встреча полностью перевернет мою жизнь, сделав меня по-настоящему счастливым человеком, и что единственным моим желанием сейчас, спустя многие годы после нашей первой встречи, будет одно - вернуться в ту самую деревню, куда однажды ранним утром меня привез таксист. Где, как мне казалось, я постучался в дверь своего детства. Разбудил свою тетку, по моему глубокому убеждению, охранявшую и мои детские фотографии, и те воспоминания, которые могли быть для меня когда-нибудь важны. Она выбегала на крыльцо с заспанными глазами, и, как курица, носилась вокруг. Мог ли я знать, что эти воспоминания для меня будут важны только сейчас. Спустя десять, нет, уже двадцать, лет, - когда моей тетки уже нет в живых, когда никто не сможет отыскать в чулане ни моих фотографий, на которых я сижу на крылечке деревенского дома, поглаживая по шерсти любимого Мухтара, ни хоть какой-нибудь знакомой моему детству вещички.

Еще несколько часов, и мой самолет совершит посадку в аэропорту огромного мегаполиса. Кто-то в салоне самолета называет этот город Порнополисом. Это так. Я соглашаюсь с этим метким выражением. Порнополис - жизнь после сорока, что я скажу тебе, ступив впервые на твою окаменевшую почву? О, да, я знаю, что я скажу! Господи, какие сладкие когда-то в моей прежней жизни были пряники! Из муки и меда, с корицей и имбирем, пахнущие черным перцем, карри и тертым миндалем. Это были пряники, которые не возможно забыть.

Я смотрю в иллюминатор и почему-то думаю, как красива Европа, - как она мала. То, что казалось невероятно далеким, отсюда из лайнера, кажется просто крохотным и невероятно
близким, и даже - почему-то очень родным.


Это чувство мне знакомо. Я всегда испытывал его, когда бывал на побережье. В машине кажется, что в пелене дождя, скользкая и опасная дорога, обрамленная с обеих сторон деревьями, никогда не кончится. Городишко с брусчаткой, маленькими сказочными домиками, утопающими в гуще садов и парков, - где-то на краю света. Но как только пройденный путь остается за спиной, выходишь из машины и первое, что приходит на ум, и ты говоришь это как бы себе, но вслух: боже, как же все рядом. И потом ходишь по мокрому песку, отпрыгивая от набегающей волны, и ловишь ртом холодный воздух, пропитанный йодом и солью морских волн. Почему-то, глядя в серую пелену горизонта, действительно кажется, что все - рядом: Швеция или Дания, или какая-нибудь Лапландия, что стоит только разбежаться, нырнуть, проплыть сто или двести, или, может быть, каких-нибудь пятьсот метров, и ты - на другом берегу. Так же, как мой мячик, который уплыл в даль много премного лет назад, и я, плача, и бегая у кромки воды, ничего не смог сделать. Сверкая на солнце, он плыл так быстро и так далеко, что ни один из тех, кто решился его спасать, не доплыл. Бросив эту затею, каждый, кто отважился на это, вернулся, и, выходя из воды и тяжело дыша, выплевывал изо рта на песок морскую тину, мотал головой и виновато смотрел мне в глаза. Я видел, как мячик плыл и плыл без оглядки, становясь все меньше и меньше, превращаясь из ярко алого в золотой, а потом, в одно мгновение, - в белую точку, которая, блеснув лучом солнца, исчезала с линии горизонта, оставляя в душе легкую грусть. Мне говорили потом, что какой-то мячик будто бы выловили рыбаки траулера, но это уже было не важно, потому что, с этим мячиком уплыло в неизвестность, туда, где нет края, и все кажется невероятно близким и, может быть, поэтому очень родным, мое детское сердце.

***
Рики сидел в кресле, читал свежую прессу. Он был в белом махровом халате. Его волосы были мокрыми и пахли спелым яблоком от шампуня. Юноша только что вышел из ванной комнаты и теперь, сидя среди шелковых подушек, наслаждался прохладой спальни. За то время пока его не было, здесь успели прибраться. Разложили по местам валяющиеся вещи - нижнее белье, помятую голубую рубашку, пригласительные открытки, кляссер, несколько компактдисков , CD-плейер, упавшую вазочку с цветами.
- К Вам пришла молодая женщина, - приоткрыв дверь, сказал кассир.
- Пусть заходит, - ответил Рики.
- Деньги брать? - поинтересовался тот у Рики. В отсутствии старухи, он всегда задавал этот вопрос.
- Не знаю, - ответил юноша.
Пришедшую звали...Хотя это совсем не важно, как ее звали, у нее все-равно было вымышленное имя, как и у многих других, навещающих юного красавца. Женщина смогла заметить как богато обставлена квартира. В зале ее внимание првлек мебельный гарнитур, выполненный в стилле борокко и три мраморные статуэтки полуобнаженных греческих богов. Ванную комнату отделяла от просторного холла перегородка из толстого голубого стекла с подсветкой.Но больше всего женщину поразили розовые мраморные пилястры у дверей спальни. На них были выгравированы фаллосы и сцены интимной жизни людей. Пилястры подчеркивали величественность всей, и так шикарной, квартиры. Они придавали ей некий смысл таинства и царственности.

- Как по своим тайным эротическим фантазиям понять, чего тебе не хватает в интимной жизни и что ей мешает? - начал Рики, когда женщина села на кожанный диван и взяла со стола журнал. - Вам когда-нибудь хотелось,чтобы вас изнасиловали? Я не требую от вас ответа. Вы можете молчать, вы лучше меня знаете, что вам хочется. Но я знаю, что то, что вам хочется, хочется и всем женщинам на этой земле. Если вы часто представляете себе, что кто-то силой овладевает вами, это вовсе не значит, что вы склонны, скажем, к садомазохизму. Скорее всего, вы несколько "зажаты" в постели, и не можите до конца расслабиться рядом с мужчиной. Почему? Дело, скорее всего, в вашем пуританском воспитании.
Женщина смотрела на юного красавца, не отводя взгляда от его крепких загорелых мышц. Она думала лишь о том, как она каснется этого упругого молодого тела своими ладонями. Но и голос Рики был столь же красивым, как и его стальные мускулы, сочные соски, торчащие из-под белого халата, ровные чистые ногти на руках, влажные волосы и светящиеся голубые глаза.
- Вам внушали, что "приличные девочки" не занимаются "грязными штучками". Возможно, в результате у вас появилось чувство вины, связанное с удовольствием, - говорил юноша, и женщина пыталась понять, выучил ли он то что говорит наизусть, или же он говорит то, что думает. - Поэтому вы боитесь проявлять инициативу в постели, хотя втайне мечтаете об этом, а может, даже хотите играть доминирующую роль. И если вы фантазируете, лежа одна в постели, как к вам на балкон проник неизвестный красавец и он жаждет вас изнасиловать, значит, вы отдаетесь полностью в руки мужчины, который волен делать с вам все, что пожелает. Вы перестаете отвечать за собственное тело и снимаете с себя вину за полученное удовольствие.
Рики приблизился к женщине, поцеловал ее в нежную шейку. Шепнул ей на ушко о том, как хороша ее грудь. Развязал пояс на своем халате и сел в кресло.

- Чтобы почувствовать себя сексуально раскованной, не надо играть в "изнасилование". Если практиковать такие игры с целью освободиться от внутренних проблем и комплексов, либо станете садомазохисткой, либо нанесете себе серьезную психологическую травму. Поэтому расслабтесь, ведь ваше тело - только ваше, и никто, кроме вас, не может решать, получать удовольствие или нет. Что вы хотели бы сегодня? - Рики снял халат, подошел к кровати и сел. - Я полностью ваш.

Женщина подошла ближе и Рики растегул пуговицы на ее кофточке.
- Я хочу быть с двумя мужчинами... или с одним - но только с вами, - сказала она тихо.
- И всего-то. Это очень просто... - ответил Рики, помогая Алевтине снять узкую юбку. - В принципе, эта фантазия достаточно распространенная. Но если она постоянно повторяется, несмотря на "разнузданный" сюжет, это говорит не о вашей распущенности, а, наоборот, о том, что вы не уверены в своей сексуальности. Возможно, родители в детстве внушали вам, что вы некрасивая, или один из партнеров, очень значимый для вас, вас сильно обидел? В любом случае сейчас вы считаете себя не очень привлекательной. И фантазия о сексе с двумя, задыхающимися от страсти, мужчинами говорит о том, что вы хотите доказать себе, что все еще очень сексуальны и желанны. Даже если вы будете фантазировать об этом сутками напролет, ничего не изменится. Если вы считаете, что ваш партнер не слишком вас любит или ценит, фантазия не развеет эти страхи. Довертесь своему мужчине. Купите соблазнительное кружевное белье, сделате красивый макияж, сходите на сеанс массажа, к парикмахеру. Постарайтесь не скрывать свои эмоции в постели, будте раскрепощеннее, ведь сладострастные стоны и крики удовольствия служат выражением вашей страсти и любви.

Рики проник во влажное лоно женщины, и та, издав легкий стон, упала в постель под натиском сильного тела, схватив пальцами за упругие ягодицы юноши. Сладостная волна удовольствия мурашками пробежала по телу женщины. Она вытянула из-под одеяла свои тонкие ноги, и согнув их в коленях, стала двигать нижней частью живота, ловя желанную мужскую плоть.

- Как мне хорошо, - сказала она.

Они больше не произнесли ни слова. Их тишину нарушил гул футбольных болельщиков, доносящийся со стадиона, расположенного в пятидесяти метрах от дома, где жил Рики. Болельщики перед началом матча криком и овациями приветствовали свою любимую команду. Кассир вышел покурить на балкон. Сквозь шум , доносившийся со стадиона, он ушлышал как кричит в оргазме женщина, получившая желанного мужчину. Сердце его стало учащенно биться. Он оглянулся воркуг, и увидев, что никто этого не заметил, встал на цыпочки и заглянул в открытое окно спальни. На кровати лежала молодая женщина, волосы ее были разбросаны по подушке, лицо ее светились счастьем и умиротворенностью. Рядом лежал Рики, остывая от любовной страсти.

- У меня есть муж. Он умен, статен, хорош собой. У него есть деньги, связи, и даже - власть. Но мне все-равно чего-то не хватает, - был слышан женский голос. Сколко я вам должна?
- Отдайте деньги тому мужчине, который сидит на кухне и разгадыват кроссворды. Он скажет сколько, - отвечал Рики.

- Скажите, - вдруг тихо произносил женщский голос, - возможно вас любить?
Юноша поворачивал голову и удивленно отвечал, что, все что происходит между ними и есть любовь.

- Нет, я имею ввиду любить так, чтобы была мечта. Понимаете? Чтобы вы были только моим мужчиной...

Юноша вставал с кресла. Накидывал на себя махровый халат. Пожимал плечами, опуская. Произносил, глядя на пальцы ног, что нет, это не возможно и потом добавлял:
- А как вы себе представляете жизнь вместе со мной?

В дверь постучал кассир. Рики крикнул, чтобы тот вошел. Войдя он сообщил, что пришли студентки. Они смеясь, шушукаясь, проследовали в спальню, где у окна , в белом махровом халате, стоял Рики.

4.

Мое сердце учащенно бьется, когда я думаю, что теперь мне предстоит жить в Порнополисе. Мне хорошо знаком этот город по открыткам и фотографиям моего друга Сэма. Он любит присылать рождественские картинки с видами раскаленной от жары бедуинской пустыни, с небоскребами на горизонте. Он всегда размашистым почерком сообщает о том, что в Порнополисе невероятно жарко - около 50 градусов. Но в тени - прохладно где-то 35, и это так приятно осознавать, что кожа от удовольствия становится гусиной. Зачем я везу с собой эти конверты, перемотанные резинкой, как доллары? Ну, вот одно из них. Не могу сказать, каким оно было по счету. Эти письма вообще сохранились благодаря тому, что моя жена аккуратно сложила их в общий пакет.

"...Отвечаю по горячим следам, однако опасаюсь: как бы еще что-нибудь не приключилось в момент прибытия моего письма. А то, как ты пишешь, уже наметилась тенденция. Или это жизнь такая - хочешь, не хочешь, а попадаешь в ритм неестественных катастроф и вспышек маразма. Я все это пишу, а радио передает последние сводки из Югославии. Как у вас воспринимают натовские военные игры? Весь день сам не свой. У меня в Белграде друзья. Обидно, что наше правительство поддержало агрессию. Я, по-моему, уже писал, что мы все больше становимся похожи на 51-ый штат США. Хотя не знаю, что лучше. Но только не китайская провинция. Наше население - 19 миллионов человек. Демография наших соседей - умопомрачительная. Правительство поэтому постоянно урезает иммиграционные квоты. Некоторые политики муссируют откровенно националистическую идею One Nation - не надо нам азиатов, хватит заискивать перед аборигенами. Правда, One Nation, ведомая торговкой рыбой и чипсами Полин Хэнсон провалилась на недавних федеральных выборах - что приятно. Сама Полин существо замечательное. С внешностью продавщицы из магазина, отойдя от прилавка, почувствовала
себя как бы матерью свей нации, и решила научить соседских детей уму разуму. У нас народ скептического склада и всякий пафос воспринимает, как издевательство над интеллектом. Даже лексически pathetic как прилагательное располагается в синонимическом ряду: беспомощный, смехотворный. Так что маму с ее аллергией на азиатов и мультикультурализм неблагодарные дети прокатили на выборах с музыкой. Я тебя, пожалуй, достал этой мультикультурой. Напоследок нарисую картину из жизни. Две бондайские дамы ( Бондай - это эквивалент Брайтон-Бич, только
у нас) покидают здание курсов английского языка для иммигрантов (каждому иммигранту положено 500 бесплатных часов английского, хочешь - учись, хочешь пальцем в магазине показывай) и направляются к выходу. Домой собираются, на метро. А у выхода - лужайка, на ней лежит куча грязных аборигенов. Они с утра настреляли денег у прохожих, теперь похмеляются винцом из картонных пакетов. Аборигену много не надо - толерантность к алкоголю и генетически и исторически нулевая. Накатил стаканчик сухенького - и готов. Похмеляются, значит, армию спасению с горячим завтраком поджидают. Дамы бондайские (это надо себе представить - дешевое золото на турецком свитере, тонна косметики на лице, ореол парфюма) наблюдают за аборигенами и произносят классическую фразу: "а говорят в России - пьянь".

Я пытаюсь найти пропущенные листы письма, определить дату. Судя по конверту - это было очень давно. Зачем я везу с собой все это. Разве я скажу - вот видишь, ты писал мне когда-то ровно сто лет назад, а теперь я решил приставить их к твоему горлу, как нож. Сэм - ты лучший собеседник в мире. Твои бондайские мысли даже на удалении тысячи километров не оставляют в покое ни меня, ни мою жену, которая так аккуратно сложила их в общий пакет, а затем я, перечитав их, обернул резинкой.

"...Насчет дамы Хэнсон и высшего общества. В отечественной языковой традиции подобная адресация корректна(дама). Англичанин, американец или австралиец воспринимал бы подобную адресацию иронически dame - эквивалент - knight. То есть это титул женщины, пожалованной рыцарским достоинством. Для торговки жареной рыбой на вынос, главы партии Rednecks (что-то вроде "жлобов") - значительный перебор. К политике же я равнодушен. Я - ленивый наблюдатель - что-то вроде того. Однако подобную позицию сохранять не так уж и просто, ведь политика - традиционно входит в обойму party talks - тем для разговоров с малознакомыми людьми на parties - вечеринках. Местные жители - гедонисты и партийная жизнь здесь бьет ключом. Так что приходится быть в курсе, ибо, едва случайный собеседник узнает о моем происхождении, как следует два вопроса: что еще учудил Борис и за что вы не любите Горбачева. Я уже подумывал заказать футболку с тексом следующего содержания: "Меня зовут Сэм. Мой родной язык - русский. Мой английский не так хорош, как вы думаете. Приехал сюда к невесте. Я не люблю Горбачева, потому что... и т.д.". С политикой, конечно, все гораздо сложнее, чем я написал. К примеру, в универе, где я работаю, 2-3 раза в год проходят забастовки. Правительство из года в год урезает расходы на образование. Я едва влился в коллектив, как - забастовка. Мои новоявленные сотрудники ко мне: ты, мол, научи нас, как бастовать. Сложно им было объяснять, что я не участвовал ни в одной "индустриальной" акции (так это называется здесь).
Югославия, конечно, дело особенное - другого порядка. Кстати, наше правительство пошло на уникальный по глупости шаг - выразило желание временно разместить у нас четыре тысячи албанцев. Благодарные албанцы, в первый же по прилету день изнасиловали сотрудницу благотворительной организации. На 30 миллионов долларов, потраченных на воздушный мост, можно было бы в Албании построить новый город. Но албанцы живут здесь. Правда, 80 человек по приезду на место, отказались выходить из автобуса. Говорили, что дома им было лучше и вообще у нас тут - змеи(увидели плакат "Осторожно змеи"). Держались три дня - как спартанцы. Из автобуса не выходили, только по нужде. Как выяснилось, среди них оказался родоплеменной вождь, который решил, что заслуживает лучшего, и, соответственно, приказал соплеменникам не выходить. "У вас тут, говорит, нет душа и ванной в каждом номере, и номера по 4-6 человек. Мы таких условиях жить не будем. One Nation от неожиданности села на попу.
Теперь ближе к делу, к твоим вопросам. Средний класс...Что тебе сказать? Я думаю, что это своего рода абстракция, созданная деятелями маркетинга и социологии. Если взять уровень зарплаты, то, скажем, университетский лектор сидит на жаловании от 35 до 45 тысяч долларов в год, минус налоги в 30 процентов, в то время докер - до 120 тысяч долларов в год. Это столько же сколько у главы департамента в нашем университете. Электрик, механик, контрактор зарабатывает столько же, сколько менеджер среднего звена. Бухгалтер получает "пакет" от 30 тысяч долларов и до бесконечности - в зависимости от позиции и личных способностей. В общем (очень общем) средний класс - это, как правило, а) профессионал-компьютерщик, адвокат, доктор, менеджер и т. д., б) семья, двое детей, собственный дом или квартира, две машины, в) университетское образование, г) годовой доход от 80 до 200 тысяч на семью минус налоги. Это - мое видение, если хочешь покрутиться в библиотеке, там, конечно, цифры поточнее".

Пассажиры "Боинга" укладываются спать. Стюардесса приносит пледы. Она протягивает их, показывая свою очаровательную улыбку. Ах, как жаль, что это ее работа. "Контрактор"...Что это такое? Вот, наверное, одно из первых писем.

"...Я не жалею, что уехал, и что теперь вряд ли смогу вернуться. Я не то чтобы в восторге от местной жизни, просто местные жители говорят на одном со мной языке. Вот ты упомянул речку, мол, ей привет передавай, а я в затруднении, так как их в Порнополисе - добрая дюжина. Порнополис вообще огромный по площади город. Вернее - Союз городов, здоровенное пятно 100 на 100 километров с пригоршней небоскребов на побережье: типа, мы - такая эдакая индустриальная держава. Все остальное - субурбия, одноэтажная, тянущаяся до Голубых Гор на Западе. Здесь живут 4 миллиона человек. Правда, наверное, здесь - лучшие в мире пляжи.

Далее следовали высказывания Сэма относительно бурной Жизни Порнополиса, о чем я не имею право умолчать.

"Раз в год здесь случается Gay Mardi Gras, собирающие сотни тысяч геев. Очень занимательное зрелище, странно напоминающее Первомай. "Вот идут гомосеки "Ньюкастела"! Ура! А вот колонна лесбиянок из Петерноля. Ура! Ура - геям Тасмании. Им особенные аплодисменты, ведь они на Тасмании все еще вне закона - что-то вроде узников Чили или Камбоджи. Вообще, здесь, в Порнополисе, есть все - и рай, и ад, но всякий раз, когда ты будешь подходить к ним все ближе, ты будешь осознавать, что нет ничего ценнее твоих чувств, которые испытывает любимый человек и отвечает тем же".

Эти письма забавляют, развлекают, но подчас - наводят сон. И, если бы не мелькнула где-то в глубине сердца - сладкая дрожь прежних воспоминаний о моей любви и прежней жизни, я бы уже уснул. Но, кто скажет мне, как заглушить огонь, как забыть все то, что я люблю больше жизни, все то, о чем я думаю, любя, чем я дышу, любя, к чему я требователен больше всего на свете, на что часто злюсь и, даже ненавижу, но только любя! Мое беспечное детство, моя стремительная юность, стоит ли вообще заглушать огонь, рвущийся из моего сердца? Конечно, Сэм, ты - хороший друг, ставший однажды виртуальным злоключением. Но друг - это просто удобный случай, а любовь - это жизнь. Я убираю пачку писем, которую так аккуратно сложила в общий пакет моя жена. Поворачиваюсь, говорю ей: "милая, возьми плед". Она смотрит на меня ласково, гладит рукой по моим волосам. Я чувствую аромат ее духов... Ах, да, - этот аромат, эти глаза, эти руки - плен моих воспоминаний. Ее нет рядом, но она все равно со мной. Она там, внизу, на этой огромной блестящей тарелке - Европе. Она, наверное, укладывает спать детей. Или смотрит какое-нибудь шоу для влюбленных. Ах, как этот так! Я бы возмущался, глядя на это все, если бы я был ребенком. Я бы, наверное, помчался в конец самолета, написал бы там мелком ее имя, а потом вернулся, сел в кресло, и сказал любимой девочке: хочешь знать, кого я люблю больше всех? Тогда сбегай в конец самолета...Нет не надо, не надо искать то имя, которое будет, может быть, начертано там мелом, или карандашом, как смысл жизни, как вечность, данная мне при рождении. Не надо перечитывать и допотопные детективы, валяющиеся в спинке кресел экономкласса, пытаясь разгадать тайну сбежавшего романтика. Потому что это имя уже написано, и это - ты.

5.

Когда я получил первое письмо Сэма, - нет, я не стану говорить, когда это было, потому что
не хочу ворошить в памяти те дни, я стряхнул с листа бумаги золотую пыль. Не придал ей никакого внимания. Но потом, вечером, отправившись купать дочку, заметил, что мои руки покрылись желтизной. И потом, когда пришло второе письмо, я ахнул, - из конверта летело золото. Оно наполняло комнату желтым цветом, его было так много, что становилось трудно дышать. Я кашлял, задыхаясь от его мелких частиц. Открывал балконную дверь, разгоняя полотенцем золотой воздух, боясь, что в этот момент войдет моя жена или сын вернется с прогулки.

"...Отвечаю по пунктам. Потомством не обзавелся, ритм жизни бешенный. Тут в этом смысле интересная динамика: люди сходятся(возможны комбинации, так как гей и лесбиянские семьи равноправны с обычными) живут вместе, бывает лет по десять - без штампа в паспорте. Потом годам к 30-40 обеспечив карьеру, заводят детей. Часто отношения формализуются задолго после появления наследников. С формальной точки зрения, больше половины детей Порнополиса
- незаконнорожденные, то есть рожденные вне брака. Тут еще дело в том, что де-факто длительные отношения между людьми(сожительство, совместное проживание)перед лицом наших законов ни чем не отличается от законного брака. В анкетах слово spouse(супруг/супруга) заменили на partner - что предполагает любой пол и вид отношений: законные и незаконные. Ну, вот, опять меня занесло. Будешь бранить за уход от темы.
Дела у меня - ничего, занят вот только очень. Работаю 5 дней в неделю, с 9 до 5 + учеба, два курса в неделю. Моя работа student advisor довольно скучновата(и низкооплачиваема), но оставляет много свободного времени для учебы и Интернета(бесплатного в моей ситуации). То есть и время, и место для самосовершенствования. Закончу учебу, получу чего-нибудь лучше.
Сабина заканчивает свою докторскую по психологии. Работа связана с интеллектом и факторами, на него влияющими. Не совсем, впрочем, верно. Intelligence переводится не только как интеллект, это, скорее, "умность". То есть понятие более широкое. Сабина хочет объяснить
и сформулировать, что же отличает умного человека от дурака. Я так уже давно для себя определение такое нашел. Оно очень простое: дураку "хрен" на 10 секунд, а умному - на всю жизнь. Но, боюсь, что элемент метафизики слишком велик, чтобы признавать этот текст научно обоснованным. Сабина, как и я, очень занята - PhD(докторская - не совсем докторская, ваша классификация отличается от нашей, примерно 0.8 докторской по объему). Хоть работаем в одном здании, встречаемся дома, как правило, после 9 вечера. Ну, иногда - на выходных. Тешим себя иллюзией, что это лишь временное положение вещей. Все, заканчиваю, пиши, больше и чаще. Удачи. Сэм. Кстати, ты о своем семействе пишешь мало, черкни пару строк, буду очень признателен".

Почему сейчас, перечитывая эти письма в "Боинге", из них не летит золотая пыль. Нет даже намека на нечто похожее.... Моя жена спрашивает, зачем я трясу конверт, может быть, я думаю, что откуда вылетит стодолларовая купюра. Моя жена всегда спрашивает о деньгах, когда они есть. Ей приятно об этом говорить, и она хочет, чтобы все вокруг знали, что у нас есть что-то там - за душой, а значит, мы не пустые люди, значит, мы можем себе позволить летать на "Боинге" и думать о чем угодно, и даже говорить о чем угодно - о гей-парадах в Порнополисе, о диссертации Сабины(правда, это так туманно - 0.8 PhD Intelligence, ну, да ладно), о длинной шее худенькой стюардессы. Одно огорчает меня больше всего - то, что ее рядом нет. Она отказалась лететь в какой-то там Порнополис - город, где удовлетворения сексуального голода стоят на первом месте перед голодом физическим и заботой о доме и потомстве. Порнополис для нее олицетворение страха. Между ними она ставит знак равенства. Но была еще одна причина, которая крылась во мне - это моя, неожиданно вспыхнувшая ревность.

6.

Говорят, что внезапно вспыхнувшая ревность к своей жене - признак кризиса среднего возраста. Я испытал это на себе, ревнуя ее даже тогда, когда рассказывал про Рики, возвращаясь
с работы на закате солнца. О, да, история про него очень занятна, она может увлечь самого бывалого и искушенного в любовных делах человека. Я рассказывал эту историю по вечерам, а днем допытывал Рики.

Он сидел на столе, обставившись гофрами, и обнимая рукой Сашу, ел пряники, запивая их сладкой минеральной водой, и говорил про то, как он обожал футбольные матчи, во время которых можно было чувствовать себя более свободным и спокойным. Мужья тех женщин, которые приходили к нему, просиживали на стадионе заднее место, а Рики в это время выполнял их супружеский долг, правда, получая за это подарки и деньги, которые принимал кассир - седовласый и тучный он когда-то охранял вольеры с животными цирка-шапито. Из-за малоподвижного образа жизни к старости он сильно поправился, и его стали звать Слоном.

Он ходил, переваливаясь, тяжело дышал, и спал стоя. Он был настоящим слоном - сердитым и неповоротливым. Старуха ему доверяла, сделав его андерайтром*(обладатель права подписи). Он отдавал ей деньги - все до копеечки - и
очень гордился, когда она называла его кассиром. Деньги распределялись в пропорции пять к одному, и каждому из них троих доставалось поровну. Оставшаяся часть шла на обустройство жилья. Старуха не экономила на этом, приглашая дизайнеров, и, покупая самые дорогие отделочные материалы, так как понимала, кого предстоит принимать Рики для любовных утех.
Но Рики больше любил работать на выезде. Тогда деньги попадали прямо ему в руки, и он мог распоряжаться ими как хотел. Кроме того, таким своеобразным способом он познавал мир, бывая в и шикарных квартирах, дорогих апартаментах и загородных домах, и в коммуналках, заставленных старой мебелью. Он наблюдал, как живут и те, кто имеет власть и деньги, и те, для кого встреча с купленным партнером - единственная радость в жизни. Но, выполняя свои незатейливые обязанности, он всякий раз умело хитрил, говоря, что у него все это - в первый раз.

Рики описывал каждую свою встречу со свойственной молодости небрежной страстью, когда многое умеешь, когда кажется, что все еще впереди, и поэтому можно ляпнуть, шлепнуть, приврать. Одно, во что можно было верить без всяких ограничений и скидок на возраст, отсутствие образования и черты характера, это то, что было видно невооруженным глазом, когда
он после смены мылся в душе, - его действительно выдающиеся физические данные и просто огромное мужское хозяйство, достигающее, внушительных размеров. Это был юноша-скала, с воткнутым в нее острым мечом, способным сразить любое живое существо. Он обладал некой магией гипноза, могущий завлечь в свои чары, как паук в сеть, беззащитную женщину. Стоило лишь однажды ей прикоснуться к его бархатной щеке, мраморной груди, гранитному животу, сочным, как бутон, ягодицам, ровным коленям или изящно изогнутой щиколотки, и она оказывалась, в его плену, окутанная белыми нитями, становясь покорной, безропотной и немой. Но это был атлет, сошедший с картины какой-нибудь древнегреческой вазы, перед которым любой женщине, даже, наделенной властью и деньгами, было трудно устоять.

Причиной таких небывалых данных телосложения Рики стало вино, которое принесла как-то
в дом старуха. Оно было куплено за смешные деньги. Теперь на них не купишь даже стирального порошка. Его продала какая-то бабка, жившая в покошенном двухэтажном доме, рядом с городским парком. Она была колдуньей - сгорбленная и худая она ели держалась на ногах. Никто не мог понять, что она говорит. Она всегда цокала заплетавшимся языком, съедая большую часть произнесенной фразы. Из того, что она говорила, понятными были одно или два последних слова. Но, когда она отдавала старухе бутыль с вином, в которое добавила несколько капель бычьей крови, она четко произнесла: "Любить нельзя, иначе будет, да, растерзан". Когда Рики выпил вино, старуха еще не знала трактовки этой фразы. Потребовалось время, чтобы колдунья позвала ее к себе. Та, почуяв неладное, прибежала с растрепанными волосами, и, упав в ноги к колдунье, стала слезно просить, чтобы та ее простила, чтобы все вернулось и стало как прежде. "Ну, ведь, ты хотела стать богатой, - говорила, высоко подняв подбородок, колдунья, - ты ведь хотела стать знатной, ты ведь хотела, чтобы жизнь твоя обрела смысл и толк. Так что взять у тебя в замен кроме твоей старости?" Старуха молила колдунью забрать назад бутыль, но та отвечала ей, что не сосуд имеет силу, а содержимое. Она щелкнула пальцем, и вышел карлик. Он присел рядом с ней на диван, сложив руки на коленях, опустил голову и тихо сказал старухе, что каждая девушка, полюбившая Рики, будет подвергнута жестоким испытаниям. Старуха переспросила - испытаниям или страданиям. Он еще раз повторил сказанное, а затем предостерег ее правнука от двух вещей.
- Ему не стоит особенно во что-то верить, и не непонятно на что надеяться. И будьте вы
наконец-то реалистами, - сказал карлик металлическим голосом и скривил рот.
- Это как? - Переспросила его старуха.
- Да, очень просто, - ответил карлик, лицо которого было лишено каких-либо эмоций. Он встал и расправил плечи, - пока вы верите и надеетесь, вы теряете главное - страсть. Вот что движет нашими инстинктами, вот что дает пищу нашему телу. Пока вы слезно любите, другие в порыве страсти уводят ваших возлюбленных, и вы просто сходите с ума, вы просто умираете от тоски, глядя в черную пустоту ночи, вы вскрываете себе вены, ощущая свое бессилие что-либо изменить, вы понимаете свою ничтожность перед чьей-то, не вашей, не вами созданной, страстью.

Старуха начала отмахиваться руками от карлика, голос которого звучал все громче. Она стала пятиться назад, шепча слова молитвы. Она заметила, что ноги ее трясутся от страха.
- Чур, меня, - махала она сумкой.
За окнами набежали тучи. Они в считанные секунды затмили свет солнца. В комнате, где старуха, сидя на диване, слушала грозный голос карлика, воцарился мрак. Когда, спустя минуту кто-то зажег свечу, она увидела приоткрытую дверь, прокралась к выходу, стремглав спустилась с лестницы, выскочила из подъезда и что есть сил, помчалась по черному городу. Она прибежала домой, обхватила Рики своими костлявыми руками, и, закусив губу до крови, зарыдала. Рики не сопротивлялся. Он чувствовал опасность, о которой старуха, правда, не произнесла не слова. Он посмотрел в ее глаза, оттолкнул ее, освободившись от цепких старушечьих рук, встал, подарив
ей холод своих век, и ушел.

7.

Утром старуха проснулась, и увидела на простыне желтое пятно.
- Господи, я схожу на нет, - шептала она, пряча постельное белье в стиральной машине. - Скоро мне придет конец.
В дверь постучали. Она крикнула Слону, чтобы тот открыл, а, когда обернулась, увидела колдунью и стоящего рядом с ней карлика и села на стул.
- Почему вы заставляете меня нервничать, - начала колдунья. - Мы производим товар, и это наше дело, чтобы он был качественным....Когда вы приходите в ресторан, и заказываете лангустов по-малазийки, вы не думаете над тем, достаточно ли они хорошо прожарены, вы их кушаете, а потом запиваете их холодным соком или вином. А утром вы понимаете, что это было безумно вкусно, ваш желудок ликует от удовольствия, и просит еще. Давайте не будем играть в кошки-мышки. Вы должны понимать, что бутылка, которую вы принесли вчера, и которую вы хотели вернуть, - лишь грубый жест с вашей стороны. Никто ничего не может сделать, если лангусты съедены, а вино выпито. И даже, если бы вам захотелось вернуть наш товар обратно, то вы бы заплатили большую неустойку, и вынуждены были бы опять прийти к нам. Таковы законы этого бизнеса. Не будьте наивной. В вашем возрасте можно только со всем соглашаться.
Старуха, словно окаменевшая от страха, пошевелила пальцем.
- А, где ваш внук? - Поинтересовался колдунья, рассматривая квартиру. - Это всегда бывает очень любопытно посмотреть, что же в итоге получается. Он спит еще? Или нет, он - кажется в ванной.

- Я бы поставил в ванную скрытую камеру, чтобы подсматривать за тем, как ваше сокровище нежится в теплой пене, - высказал замечание карлик.

- Ну, что же вы сидите, зовите его, я дам ему добрый совет. Но постойте, - прервала его колдунья, - вам тоже следует кое-что знать. Запомните, что всякий раз, когда он будет получать треть, вы будете терять половину.

Из ванной вышел Рики.

- Это лучшее, что мы производили за все время существования нашего предприятия, - восторженно произнесла колдунья, а карлик ахнул и спрятался за ее спиной. Рики смотрел на свою прабабку, полагая, что к ней заглянули гости из цирка. - Вы, молодой человек, так хороши собой, что от понимания этого мурашки по телу бегут.

Старуха решительно встала, словно сбросила с себя цепи, указала пальцем Рики на дверь, позвала Слона, и, когда тот вошел, проводив взглядом юношу, произнесла, глядя в мутные глаза колдуньи:

- Что получилось, то получилось, я заплатила столько, сколько вы попросили. Теперь убирайтесь вон, и не смейте впредь сюда приходить.

- Осмелела? - Прошептала колдунья. Достала из кармана своей длинной юбки засохшие листья черемши и бросила их на пол. - Вот дашь ему, когда сядете завтракать. Иначе, черт знает, что из всего этого выйдет...

Колдунья ткнула крюком карлика, тот поклонился, и парочка покинула квартиру. Старуха побежала закрывать дверь и обнаружила взломанный замок. Она взглянула на Слона и попросила его заказать новую входную дверь.
- Да, не поскупись... - тихим голосом отдавала она поручения.

За завтраком, старуха долго не могла решиться, что ей делать с черемшой, но Рики, достав засохшие листья из чашки, куда бросила их его прабабка, покрошил черемшу ножом, посыпал ею дымящуюся глазунью, которую подал на большой тарелке Слон, добавил оливкового масла
и быстро съел.

Вечером привезли новую дверь. Ее установили в течение часа. Она поражала своими размерами. Выполненная из металла, она напоминала сейф-дверь банковского хранилища. Над ручкой был вмонтирован сенсорный кодовый замок. Чуть выше темнел домофон. Как только входивший набирал гостевой код, в домофоне раздавался голос Слона, который спрашивал, кто и зачем пришел, рассматривая гостей на экране компьютера, установленного на кухне. Предполагая, что гостей будет много, Слон заказал в фирме, где покупал дверь, дополнительный замок, который можно было бы быстро открыть, бросив туда, монету. Этот замок установили через пару недель, и он во многом облегчил кассиру работу. Очень многие, приходившие в Рики, пользовались этой хитростью. Но всякий, кто опускал в дверь монетку, опускал вместе с ней и свои отпечатки пальцев. Светодиоды считывали их, передавая сигнал на компьютер, там проверялись данные и, если они соответствовали необходимым параметрам, дверь открывалась автоматически. Каждый, кто опускал монетку, не догадывался о повышенных мерах безопасности, которые разработал Слон совместно с одной из фирм, занимающихся производством входных дверей.
Это было поистине фантастическое изобретение, которое, кстати, существенно пополнило казну
предприятия, главным объектом которого был несмышленый Рики.

Глава вторая

1.

Письма, письма.... Шлите письма в бумажных конвертах. Виртуальная переписка банальна и скучна. Неужели, действительно, когда-то из писем Сэма летело сусальное золото? Да, да, в них была некая магия слов, которая околдовывала, раскрывая при повторном к ним обращении все больше смысла, но даря при этом все меньше трепетных минут. От этого у меня всякий раз было ощущение непреходящей взрослости: как волны на море, набегают на песок еще и еще, с новой силой, и кажется, что сейчас намочат ботинки. Ты ускоряешь шаг, обгоняя дыхание морского прибоя, расправляешь спину, и ощущаешь спокойствие и мудрость своих лет. Ботинки не намокли, а вечером, сидя на диване даже забываешь, что утром гулял по побережью.

Сэм был, как, впрочем, остается, наверное, и сейчас интеллектуалом, любящим быть умнее и независимее всех. Но его скромные физические данные - невысокий рост, тонкие руки и впалая грудь, были, и, может быть, остаются до сих пор, причиной его комплексов,
делающих его непостоянным, и порой даже злобным. Когда-то он был просто Сэм - с учебниками под мышкой, немного испуганным выражением лица. Теперь...Я не знаю, как он выглядит теперь, потому что за эти десять, - нет уже двадцать лет, он не прислал ни одной своей фотографии. Может быть, у него появился шрам через все лицо? Или он превратился в чудовище? Нет, скорей всего, он не прислал своего фото по другой причине - из-за слишком большой любви к самому себе.

Что с ним сейчас? Как он там, в Порнополисе? Говорят, этот город очень сильно меняет людей. Не знаю, но тогда, много лет назад, казалось, что Сэм пребывал в вечном соперничестве с самим собой. Он говорил себе, наверное, что-то такое: а вдруг я не буду первым, а вдруг она меня не примет, а вдруг у него выйдет лучше, а вдруг.... Но это он первым садился на самолет, исчезал в голубых небесах, нежился на жарких пляжах, в чем мать родила, умирая от тоски и злости
на самого себя, так как в этот момент никто не мог понять силы его поступка - а ведь он был первым. Это он, Сэм, первый приходил к ней, чтобы поцеловать ей ручку, потом плечико, шейку и потом увести под венец, оценивая, как она выглядит в свадебном платье. Поправляя бант, наверное, он говорил ей о том, что соседка сверху умудрилась заляпать зеркало жирными пяльцами.

Это он, да, да, именно он, был беспощадным критиком человеческих чувств, потому что не мог, да, скорее всего и сейчас не может, осознать, что кто-то, раньше него, уже пришел к финишу первым. Что кто-то, раньше его уже победил, и этот кто-то, не парень с далекой планеты, а, может быть, и даже, скорее всего - его вчерашний дружок, нашедший смысл в иных ценностях. Ах, да, эти ценности никто не ценит... Всякие разговоры о них часто - не уместны. Поэтому его вчерашний дружок так легко и просто разменял их на мелочь. А вдруг они обретут-таки смысл, если скудность быта плавно перетечет в бурлящую жизнь Порнополиса, - города площадью 100 на 100 километров,
в котором живут четыре миллиона человек, и где горстка небоскребов подпирает длинную косу белых пляжей. А вдруг - и нет. Тогда что?

В самолете тихо. Пассажиры спят. У барной стойки стюардесса готовит кофе, повернувшись спиной к экрану телевизора.

Нелепо вспоминать последние часы перед полетом, потому что они никак не
связаны с теми стремлениями, которые всегда владели мной. Это я всегда стремился
к благополучию, душевному спокойствию, самоуважению, успеху, и в тоже время видел, как все это последовательно и стабильно получает Сэм. Бог дает ему это, как пилюли, чтобы он не болел, а я смотрю на Сэма и делаю вид, что радуюсь, ах, какой он молодец, как хорошо он умеет лечиться. Жаль, что я не болею, а то меня тоже следовало бы пичкать всей этой гадостью. Но...может быть эти пилюли - горькие или они плохо влияют на сердце или кишечник? Всему всегда есть оправдание. Даже тому последнему звонку, разбудившему Сэма в три часа ночи. Хотя, этот звонок ни о чем не говорит, так как это был звонок циркового клоуна, в блестящем котелке, перемотанном новогодним серпантином, с очаровательными подружками на шеи. Даже, если бы я узнал голос Сэма, я бы не нашел что сказать. Не мудрено... Я был сражен наповал акцентом и глухим спокойствием человека, который словно сидел на кровати в пижаме в соседней комнате, в то время как я, держа в руках бокалы с шампанским, и смахивая с губ конфетти, кричал в трубку, требуя уменьшить звук магнитофона. Жаль, что я не болею, а то меня тоже следовало бы лечить таким же тихим безмятежным счастьем, которое просто сочилось из телефонной мембраны, словно откуда-то из глубины космоса.

Что заставило меня пойти на работу в кондитерский цех? Сдержанность в средствах? И это - тоже. Но, наверное, что-то еще: внутренняя злость на самого себя. Эта злость вдруг настигла меня, как смерч, вырвала почву под ногами, перевернула с ног на голову, но пощадила, дав новую, более крепкую и благодатную. Так что я не в обиде, Сэм.

Я нашел эту работу по объявлению в газете. Кондитерский цех располагался на каком-то заводе, на отшибе. Попасть туда можно было только по пропускам, которые выдавались на определенный срок. Когда я заходил, двери закрывались, и ровно восемь часов я не мог никуда выйти. Помню, как одного паренька выгнали за то, что он заснул. Тогда ворота открылись, первый раз раньше времени, и я увидел за ними зияющую пустоту и непроглядный мрак. Мастер заприметила его, когда он футболил пустую коробку. Она посмотрела на него, достала рваный листок, сделала пометку и ушла. Через час этот паренек был обнаружен спящим, за мешками с мукой. У него нервно дрожало веко, он что-то шептал, а, когда его стали будить, он даже не шевельнулся, так сильно устал. Его выгнали с работы, выставив за ворота и пакет с его грязной робой. С тех пор ворота открывались в срок, и там всегда были толпы людей, лица которых, как не пытался, я не мог разглядеть.

Но однажды, когда мы переносили коробки с пряниками, ворота открылись, и в цех вошел морячек. Яркий свет ослепил меня. Я поставил коробку на пол. За морячком шли какие-то люди. Они держали в руках толстые папки. Все они поднялись наверх, а через двадцать минут, линию остановили. Это произошло впервые за многие месяцы непрерывной работы. В это не возможно было поверить.

Все эти месяцы приходили и уходили сотни новых и новых людей, кто-то из них болел, - о да, болел, но не так как Сэм, - женился и рожал детей, а линия работала, выдавая тысячи и тысячи новых пряников. Она пыхтела даже тогда, когда эти люди спали, мылись в бане или гуляли по городу. Иногда я ловил себя на мысли, что, даже тогда, когда тихим осенним днем я катаю на качелях свою дочь, и она весело смеется, пряники ползут по трясущейся ленте, как вечная неизбежность бытия. Зима сменит осень, весна - зиму, а линия будет работать, как год и пять лет назад, и по ее трясущейся ленте будут медленно плыть ароматные пряники. Вкусные! Сочные! Сладкие!

2.

Когда линия встала, Рики, засунув руки в карманы, отправился в раздевалку пить чай. По пути он встретил Сашу, обняв его по-дружески, они спустились по лестнице, разбудив дремлющего вахтера. Тот ойкнул, зашелестев газетами.
Первый этаж наполнялся голосами рабочих, и вахтер, протирая глаза и пытаясь сосредоточиться, вглядывался в темные коридоры. Они шли пить чай, а вахтер, пребывая в замешательстве, бегал по этажам, пытаясь отыскать мастера.

Пили чай. Рики смачно жевал, запивая пряники, и, улыбаясь, смотрел в глаза своему напарнику. Тот стыдливо опускал голову, пряча взгляд и, покрасневшие до ушей, щеки. За стенкой хихикали укладчицы. Одна из них, маленького роста, с рыжими волосами и веснушками на носу, заглянула в мужскую раздевалку, показала на нагреватель, и сморщила лицо. Ей не понравился запах пота и вид грязной одежды. Она схватила нагреватель и быстро исчезла за дверью. За ней исчез и Рики. Его не было минут двадцать. Саша, ходивший по раздевалке, как загнанный зверь, все время спрашивал меня, почему его нет так долго. Потом, пряча в карман радио и наушники,
он выходил в коридор, и возвращался через минуту, с набухшими на глазах слезами.
Он взволновано дышал, снимая кроссовки, и бормотал себе под нос, что больше не
будет здесь работать. Но садился на стул, скулил как щенок от своего бессилия и ждал, когда вернется Рики.

Я говорил этому юнцу, что нужно быть очень наивным человеком, чтобы доверять такому - как Рики. Фактически, он - есть не кто иной, как первый встречный, и, если бы ему не понадобились деньги, так же как и нам, то, вероятно, никто из нас друг с другом бы и не встретился. Так, для чего стоит так переживать? Нет, Рики - это не тот человек, которому, вот так просто и по-дружески, следует подарить свое сердце, это, скорее, легенда, и для него каждый миг существования, где бы он ни находился, лишь - прелюдия к длинной и страстной истории с коротким названием "секс".

Секс владел им, он был смыслом его существования. Он спал для того, чтобы проснуться утром и понять еще и еще раз, как сладко поет соловей. Чтобы утром опять и опять понять, как густа зелень на деревьях, и как таинственен дождь, сбивший пыль с сухих газонов. Во всем этом он видел одно - наслаждение женским телом, поджидающим его где-то: в гуще парковой аллеи, на одинокой скамье у кинотеатра, в котором уже начался вечерний сеанс, в накуренном кафе, или в темном коридоре кондитерской. Он пил и ел лишь для того, чтобы ощутить крепость своих мышц через легкие прикосновения к его телу робкой женщины. Он мылся в душе с закрытыми глазами, воображая тепло ее тела. Он реагировал на женщину, как паук на стрекозу, попавшую в его сети. Спастись было не возможно, а не спасаться было так приятно. Но каждая из его жертв была и солнечным утром, и песней соловья, и теплым дождем, и зеленью листы, и не была никем. Он не знал, и не пытался узнать ее имени, так как нет имени у одного листа, и нет имени у одной дождинке, а есть природа, которая хороша тогда, когда ты ощущаешь ее полноту и свежесть.

***
Еще тогда, когда была жива старуха, Рики любил понежиться в постели.

- Ах, как умна была старая ведьма, как умна..., - говорила старуха, смазывая голландским табаком свои сухие ноздри, - она взяла с нас то, что ни дать не взять-то нельзя, а мы богатеем на пустом месте.
- Скажешь ли ты... ну, может быть тебе известно, когда вообще эта сила должна исчезнуть? - Спрашивал старуху Слон, указывая на бутылку на кухонном шкафу. - Ведь всему есть конец, и я полагаю, нам стоит об этом думать. Ведь, думая об этом, наша жизнь будет лучше и легче.

- Ты - самый умный из тех, кто был когда-либо предан мне, - отвечала старуха, - вот что я тебе скажу. Я вчера пошла к этой шельме, чтобы отыскать ее и спросить, не слишком ли мало мы заплатили за такую роскошь как Рики. Ведь - разве же он не роскошь? Он один принес нам такие деньги, о которых я даже не могла мечтать всю свою счастливую жизнь. И уж теперь я не знаю, кушать ли мне черную икру ложками или же, действительно, выписать повара из китайского ресторана.

- Ну, можно суши попробовать. Это, говорят, легкая и приятная еда, и денег, куда меньших стоит, чем ваш китайский повар, - сказал кассир.

- Я ведь не об этом, знаешь... - продолжила шепотом старуха. - Когда я подошла к дому, в котором жила эта колдунья, я почувствовала что-то неладное. И действительно, ни ее, ни карлика там не оказалось. Дверь мне открыла мамаша. Из-за ее юбки выглядывала детвора. Знаешь, что сообщила мне эта женщина? Она сказала, что живет здесь всю жизнь, и ни про каких карликов... не слышала. Но, когда я шла по улице, меня, как тень некой птицы, догонял голос. Сначала он звучал тихо, потом все громче и громче. Он словно клевал меня: "люби", "люби", "люби!"
Старуха встала, и, размахивая руками, стала импульсивно говорить о голосе, который преследовал ее все время, пока она шла домой.

- Ведь страшно не то, что и мне самой кажется то же самое, что и тебе, а то, что я хочу так же страстно...любить. Я хочу любить, друг мой, и уж прости ты меня за эти старушечьи бредни, но хочу.... Только, вот, и кожа не та, и перстни уж не так ярко сверкают. - Старуха склонила голову.

- Вы с ума не сойдете, с ума вас сведут деньги, - ответил кассир, - если их будет все больше.

-Так, знаешь ли, что это был голос колдуньи? - Царственно произнесла старуха, глядя на испуганное лицо кассира. - Да, да, это был ее голос.

- Я верю в сказки, - разрядил обстановку, неожиданно появившийся в кухне, Рики. - Что ты все одно и то же - голос, колдунья. Плюнь ты. Не драматизируй. Серьезно говорю. Тебе-то что голову ломать? Я от своей работы не устаю. Но ты меня должна пару раз в неделю из дома выпускать.

- О, видишь - свои условия выдвигает, пролетариат, еще чуть-чуть и по квартире будут ходить с лозунгами, - заявила старуха. - А ты знаешь, сколько стоит этот халат? А этот стул? А сколько стоит джакузи? А вот этот потолок? Ты думаешь, мы здесь черную икру ложками кушаем, да? Или, может быть, ты думаешь, что мы за кухонной плитой китайца прячем? Иди, учи, читай, вот принесла тебе психологию, зубри, мальчик.

Рики взял учебник, и, листая страницы, вышел из кухни.

Ближе к вечеру к Рики пришла не молодая уже женщина. Она вошла в квартиру, сняла с себя кожаный плащ и туфли. Отдала старухе деньги, та поклонилась ей и, ничего не сказав, проследовала в зал, плотно закрыв за собой дверь.
Женщина была в красном шерстяном платье, на груди ее был повязан синий платок. На руках ее были золотые браслеты и несколько колец с драгоценными камнями.
- Это удивительно - как ты хорош, - сказал женщина, войдя в комнату Рики. - Щетина украшает тебя, придает больше мужественности.
- Зачем вы всегда носите платки? - Начал юноша, - Вы, наверное, чего-то стесняетесь...
- Я люблю тебя и без твоих вопросов, мне они не к чему, - ответила женщина. - Мне стоит увидеть тебя, и я забываю обо всем на свете...

- Вы очень хорошо пахнете, что это за духи? - Продолжил юноша.
- Мы же в прошлый раз договорились, на - ты....Или ты лишний раз хочешь подчеркнуть мой возраст? Ты спал? - Спросила женщина, присев на разобранную кровать. - Я пришла, пригласить тебя на вечер. Как ты посмотришь на то, чтобы составить мне завтра пару. Это будет небольшой сабантуй, корпоративная вечеринка.
- Шабаш ведьм? - Сменил тон Рики и подошел почти вплотную к, сидевшей на кровати, женщине. - Или бал у сатаны?
- Как ты проницателен....Те, кто приходят к тебе в гости, никогда не поведут тебя в церковь...- ответила женщина. - У тебя новые джины? Очень красиво. Особенно этот бугорок.
Она обхватила Рики руками, прижалась к нему щекой, и стала гладить рукой по ширинке, ощущая под джинсами крепкую набухающую плоть. Она медленно расстегнула пуговицы на штанах Рики, вынула его окаменевший член и провела по нему языком.
- А вы говорите - пригласить на вечер.... Это можно сделать и по телефону, - сказал Рики и, сняв штаны, лег в кровать.

Молодой человек встречался со многими женщинами, все они были разные, красивые и не очень, и некоторые даже любили его, и он, как правило, демонстрировал им не только свое спелое тело, но и некую образованность, - кажущуюся, мнимую. Но женщине, лежащей теперь в его кровати, не было никакого дела до того, умеет ли Рики читать или решает ли он интегральные уравнения, она хотела одного - владеть им.

Старуха называла ее госпожой, потому что она приносила больше всех, и потому что сверх того, она каждый раз, к празднику или в выходные дарила старухе коробки шоколадных конфет, вина и коньяки, все такое - что ей самой в принципе было не нужно. Рики пытался указывать, что она всего на всего одна из.... Но она делала все, так как ей было нужно, и он чувствовал, что что-то не досказанное было между этой женщиной и старухой.

Единственный, кто не питал никаких чувств - не хороших не плохих - к этой знатной особе, был Слон, который всякий раз, когда она приходила, вздыхал глубоко и произносил громко "печаль моя". Рики так и звал ее Печаль Моя, потому что это прозвище ей очень подходило, и потому что был не в силах отказать ей в постели.

- Нельзя владеть человеком, как вещью, даже таким как я, - говорил ей Рики.
- Ты - только мой, - отвечала она, целуя его грудь. - Сколько платят тебе другие девицы?
-Это знает кассир, вы можете спросить у него, - отвечал юноша, - и потом, я не смогу, наверное, пойти с вами завтра. Это не положено.
- Ты не хочешь? - Удивленно говорила женщина.
- Нет, ну, почему, мне было бы интересно, но мне не положено, - отвечал юноша.
- Так сколько платят? - Звучал тихий женский голос.
- Ну, может тысячу, может - пять, - говорил Рики.
- Каждая? - Интересовалась женщина. - И сколько их всего?
- Ну, может пять, а может - тысяча, - отвечал несмышленый Рики.

- Я заплачу за всех, - сказала Печаль Моя и увидела на лице юноши грусть и разочарование.
Она оделась, вышла из комнаты, нашла в квартире старуху, переписывающую в толстую
тетрадь данные калькулятора, присела рядом, и что-то тихо спросила. Старуха встала, грозно посмотрела на женщину, сказал твердое "нет", извинилась, ушла в спальню, захлопнув тетрадь.
Но перед тем, как женщина собралась уходить, старуха вышла и сказала, что разрешит Рики сходить с ней на вечеринку, и что тогда она заплатит за три сеанса, и что, если что-то произойдет тогда она поспросит Слона стереть ее пальцы в компьютере, и что никто в этом доме не откроет ей больше дверь.

Рики услышал, что говорила старуха, он вышел в коридор и растерянно посмотрел на кассира. Сердце юноши учащенно билось. Он вышел не для того, чтобы что-то спросить, потому что все его вопросы всегда оставались без ответов, он вышел, чтобы посмотреть в глаза той женщине, которая осмелилась быть сильнее колдовских чар.

- Я буду ждать вас, у входа, Рики, ровно в восемь, - произнесла женщина и, накинув плащ, ушла.

3.

Когда я думаю о своей жене, я, наверное, подсознательно, думаю о своих детях - о сыне и дочери. Я чувствую их любовь ко мне, отвечаю взаимностью и, через это чувствую ее любовь ко мне. Я думаю, что есть в них моего, и что ее? И не нахожу ответа, потому что они - это я, и она - это они. Потому что, несмотря на наше различие во многом, мы - одно целое. Это так. Не верьте тому отцу, который говорит и думает иначе.

Я встретил ее тогда, когда этого захотел. Сейчас я знаю точно, что тогда я захотел ее встретить, и встретил. Мне сразу сказали, что б я не упускал свой шанс. Наверное, ей сказали, что время пришло, или что-то вроде того. Но она не знала, хотя, может быть, где-то в глубине души, догадывалась, что все будет не так, как она представляет, и, когда все произошло, и стало ясно, что она носит под сердцем моего ребенка, она испугалась. Теперь уже точно все будет не так, как она думала, ведь теперь она не может не любить, а это - губительное чувство. И там где оно возникает - рушатся мечты.

Она любит сына, и, конечно, дочь, и они испытывают это, и отвечают ей взаимностью, и через них я чувствую ее любовь. Но мы никогда об этом не говорим, словно прячем от посторонних глаз, и уж не знаю, для того ли чтобы не сглазили, или, что тоже может быть, потому что боимся признаться себе, что наша любовь изменила все. Мечты о престижной работе, об успехе и карьере, о безоблачной страсти и желанном интиме, ее - образцовые мечты леди, и мои - ничтожные мечты Казановы.

Мы начали свой путь по лепесткам роз. Они падали с неба, как дождь. Никто из приглашенных на нашу свадьбу гостей не воспринимал это как нечто не возможное, наоборот, все думали, что так и должно было быть, потому что никто не знал, что лепестки роз никогда не падают с неба. Мы шли по ковру из роз, воспринимая его как должное, и даже сейчас, спустя годы, я надеваю домашние тапочки, и мне кажется, что кто-то только что подмел с пола нежные листья этих удивительных цветов - розовые листья любви.

Это была свадьба, пролетевшая сквозь космос огненной звездой, а когда звезда погасла, выяснилось, что на подаренные деньги нельзя даже купить билет, чтобы отправиться в медовый месяц. Но мы его все-таки купили, и улетели на юг в пустом самолете. Она говорила мне о том, что мои родственники могли бы подарить и больше, а я говорил ей о том, что хочу сделать тысячу ее фотографий. Она удивлялась, говорила, почему стюардесса не следит за лишним весом, а я гладил ее колено, - так мне хотелось!

Мед, который нам принесли в пиале, конечно, был сладким, и, когда я положил на язык кусок булки, макнув перед этим его в янтарную смолу, он показался мне даже приторным, поэтому захотелось вина. Его продавали прямо у входа в огромный сад, где, если идти по аллее, а не по горе на перерез, будет беседка, потом охотничий домик, а потом бассейн. Этот сад стал для нас садом любви. Я купил вина и немного сыра. Мы дышали ароматом горных трав, убаюканные громкой песней сверчков.

А утром я выходил на балкон с чувством восторга. Передо мной была снежная верхушка гор, а позади, в теплой кровати, лежала любимая женщина. Но все-таки что-то угнетало меня, сменяя это невероятное чувство счастья, чувством печали, заставляя мое сердце учащенно биться. И это что-то была - грусть вчерашних дней, всех тех дней, годов, и может быть, даже - веков моих и ее предков, которые с таким большим авансом подарили нам это счастье.

***

Говорят, что скоро начнет работать телевидение Порнополиса. Некоторые пассажиры трут глаза, полагая, что увидят что-то новое, необычное. Вероятно, здесь на "Боинге" установлена какая-то новейшая аппаратура, позволяющая включаться каналам еще до аэропорта посадки. Но пока на экране мелькают лишь черно-белые полосы, и - не понятно, чего хочется - стакан сока со льдом или цыпленка табака с золотым "Рислингом". В нашем салоне - приглушенный свет, в бизнес-классе - темно. Тем, кто купил туда билеты, не интересно, как выглядит Порнополис. Они смотрят лишь новости раз в день, и то тогда, когда надо узнать реакцию биржи на те или иные события. Эти люди 99 процентов своей жизни тратят на увеличение своего состояния. Порнополис - лишь одно из мест их интересов, где тоже, и даже часто в большей степени, делаются деньги. А в некоторых областях - они даже куются, как в наковальне. Удар - миллион, еще удар - миллиард. Этими областям, там, в Порнополисе, являются: нефть, алмазы, металлы, машины. Но, конечно, не только они. А вот человек со своими грехами и пороками, не отдельно взятый человек, а в принципе, любой человек - привлекателен ли он для бизнес-класса? Или бизнес-класс, где сейчас темно, существует сам по себе? Никто не знает, может быть даже да, но очевидно лишь то, что вот телевидение, само по себе телевидение, и даже не конкретное телевидение Порнополиса - увы, или даже, к счастью, нет.

Да, вот машины - это тоже область чьих-то доходов. Я люблю машины, люблю их запах, особенно те, в которых вместо велюра кожа. Я лечу в самолете, билет на который стоит столько же, сколько стоит БМВ 5-ой модели 1982 года выпуска. Кстати, эта первая машина, которую я купил когда-то, сто лет назад. Потом у меня было еще две машины. Одну из них я очень любил. В ней был черный кожаный салон и стекла с затемнением. Когда я купил эту машину, вычитав объявление в газете, я ежедневно проверял уровень масла и каждый сезон менял резину.
Тогда, несколько лет назад, всякий раз, открывая газету, я наивно полагал, что сразу же пойду покупать машину, а, закрывая ее, точно знал, что никуда не пойду. Конечно, меня бы устроила "Тайота-Королла", где-нибудь так 1998-1999 годов, но...цены указывали мне постоянно всю на ту же БМВ 1982-го года выпуска. Я избегал колонки, где продаются БМВ. Они меня не интересовали в принципе. Конечно, не как машины, а как некий приговор, уготовленный мне рабским трудом грузчика. Всякий раз, когда я покупал очередную машину, я думал, что судьба благосклонна ко мне. Но всякий раз, когда я продавал машину, испытывая облегчение и легкую радость, я был зол на себя. Теперь я даже не знаю, что меня может устроить из машин, потому что не знаю, сколько они стоят в Порнополисе, - возможно тысячу, а возможно - миллион, и тогда мне предстоит выложиться на полную катушку, что бы купить себе что-нибудь подходящее.
А возможно и нет.
Я знаю одно - то, что люблю машины.

4.

Тогда я ездил на "Мерседесе" 1991 года выпуска. Это была приятная во всех отношениях машина. Иногда я подвозил на ней своих напарников. Рики с гордостью садился на переднее сиденье, Саша - дыша нам в затылки, наслаждался ароматом моего салона, где всегда пахло приятно, так как я часто менял автомобильные дезодоранты. Каждый из этих парней придумывали свою жизнь, и, садясь в мою машину, им почему-то хотелось что-нибудь солгать относительно очень занятого вечера, большой компании и посиделок в каком-нибудь баре. Ничего подобного не были и в помине. Вечер каждый из них проводил в одиночестве, - в полудреме, мечтах о вкусном ужине. Почему Саша откровенно лгал о своих больших денежных запасах? Это мне до сих пор не понятно. Что касается Рики, то вот он свое одиночество глушил еще и в ожидании женщин. Ближе к одиннадцати вечера он отправлялся на прогулку.

На улице было тепло и сыро. Днем прошел дождь, и теперь, воздух был свеж и легок. Рики купил в киоске бутылку минеральной воды. Я мог хорошо это видеть, сидя в своем "Мерсе". Потом он пошел к автобусной остановке, но, постояв там пару минут, отправился пешком в направлении театра.
Следить за ним было одно удовольствие. Рики не сливался с толпой. Он шел размашистым шагом, но не торопясь, рассматривая машины, витрины магазинов, молоденьких женщин. Ах, как они аппетитно семенили ножками.

У театра он свернул, и скрылся в тени здания. Сердце мое почему-то екнуло. Я неровно дернул руль авто, испугавшись, что могу упустить Рики из виду. Когда его силуэт вновь показался вдали, я облегченно вздохнул. Но сердце мое все равно дрожало. Куда он шел? Путь его не кончался. Он, пройдя мимо университета, вышел на площадь, стоя над тоннелем, выкурил сигарету, на какое-то мгновение мне показалось, что он заметил меня. Он как-то странно улыбнулся, одернул рукав рубашки, и отправился дальше в путь. Казалось, что он играет со мной, переходя на те улицы, где трудно проехать машине. Мне пришлось сделать большой крюк, чтобы оказаться рядом с супермаркетом в то время, когда Рики только-только его миновал. Все что происходило со мной, было похоже на сон. Я ехал на авто, как кошка, которая крадется за птицей. Мне сигналили машины, которым я мешал, прохожие ругались, потому что я не уступал им дорогу на пешеходном переходе. Моя машина кралась за Рики, и только мне одному было известно, как сильно билось мое сердце. Следующей - была моя остановка. Там в тени деревьев стоял мой дом, где на четвертом этаже жила моя семья. Только мне, - хотя, может быть и Рики тоже, - было известно о том, что я буду работать в ночную смену. Я должен был пойти в ночь, но не пошел. Я сел за руль своего авто.

Рики остановился напротив моего дома. Он стоял, разглядывая темные окна квартир, пил минералку, смотрел на часы. В двенадцать я позвонил домой. Моя жена взяла трубку, и спросила, что случилось. Я ответил ей, что просто захотел услышать ее голос. Она сказала, что очень-очень хочет спать, и я, послав ей воздушный поцелуй, выключил телефон.

Юноша, как приведение, стоял напротив окон моей квартиры, где спали моя жена и дети, а я, сидя в машине, следил за тем, что он будет делать. Теперь я мог хорошо видеть, что он опознал мое авто. Стоя напротив моего дома, Рики смотрел в темные окна моей квартиры, и улыбался, как ребенок, увидевший игрушки. Не выдержав холода этой улыбки, я нажал на педаль газа, подлетел к Рики, и открыл дверцу машины.
Но юноша странно отреагировал на жест доброй воли, он плюнул на асфальт, развернулся и ушел. Куда и зачем он отправился, теперь меня не интересовало. Я припарковал машину, купил в круглосуточном магазине пряники, переложил их в пакет, который взял дома, и отправился спать.
Я знаю точно, что несмышленый Рики - был объектом предприятия, рухнувшего после смерти старухи, и теперь это была вольная птица - хищная и цепкая, для которой секс стал игрой, а люди оловянными персонажами этой игры. Она - эта птица, порхая черной ночью, была непобедима, так как летела на нюх к человеческим порокам, как летучая мышь на кровь.

5.

В бытность старухиного предприятия Рики не был супергероем. Будучи просто объектом производства денег, ему нельзя было покидать квартиры, где оказывались сексуальные услуги. Лишь по какой-то нелепой случайности старуха однажды отпустила его на корпоративную вечеринку, дабы угодить той самой женщине, которую Слон прозвал Печалью Моей.
Эта вечеринка стала дурным знаком. Юноша вернулся домой подавленный и сломленный. На то были веские причины.
Опоздав почти на час и, придя без четверти восемь к ресторану, Рики покрутился возле входа, разглядывая лампасы на штанах швейцара. Молодого человека никто не встретил. Но любопытство взяло верх. Он вошел в ресторан через черный ход. Миновал кухню, подсобные помещения и оказался в зале, где собиралась разношерстная публика "Принц-Роял-отеля" - небольшой компании, занимающейся обслуживанием гостиниц и отелей. Владел этой компанией господин Ковалевский - высокий, громогласный мужчина, с розовыми щеками и козлиной бородкой. Это был муж той женщины, которая частенько захаживала к Рики. Но Печаль Моя вовсе не скучала в ожидании юноши. Они сидела за столом рядом с невысоким, одетым с иголочки, мужчиной, с небольшой плешью на голове. Печаль Моя оказалась женщиной страстной, даже в своем возрасте она все еще пользовалась популярностью у лиц мужского пола. Эта светская львица, взяла под руку своего собеседника, и они, смеясь и пошатываясь, исчезли в будуарах. Рики видел, как они уединились, взял со стола бутерброд с красной рыбой и, опрокинув рюмку водки, пошел за ними. Как только он открыл дверь небольшого уютного кабинета, сердце его оборвалось. На ковролине, на спине, подняв ноги к верху лежала Печаль Моя, а одетый с иголочки мужчина, приспустив штаны, трахал ее, издавая глухое мычание.
Рики бросил бутерброд с красной рыбой на ковролин рядом с заплывшим от удовольствия лицом Печали Моей, выдохнул, почувствовав, как его пробрало до самых костей от водки,
и, вдохнув горячего сытного воздуха ресторана, пошел искать выход.

Утром, когда к Рики пожаловали клиентки, он не испытал к ним никакого влечения, а через пару дней старуха заговорила о некой болезни правнука, и потом и вовсе констатировала, что у него - импотенция. Она ушла, как обычно, рано утром и вернулась после обеда. Вместе с ней в дом зашел мужчина, на вид которому было не больше пятидесяти. Он снял ботинки, прошел в зал, где у кинопроектора сидел Рики и смотрел кино.
- Это - врач, - опустив голову, немного стесняясь, сказала старуха, - он посмотрит тебя...у тебя...одним словом - врач.

- Каха, - протянул тот руку молодому человеку.

Рики выключил проектор, раздвинул шторы и сел в кресло.

- Вообще, уважаемый мой друг, - начал Каха, - все - у нас в голове. Вас что так встревожило?...Снимите штаны....Ну, плавки. Идите, мамаша, мы тут сами.
- Какая она мне мамаша, ей уже сто лет, - нервно дернулся Рики. - И потом, что вы думаете, мне это надо?
-Это ваше дело, - заявил Каха. - Но я вам хочу сказать, что иногда ваших знаний не достаточно, а, как я понял, для вас мужская сила - вещь чрезвычайно важная. Так, что решайте, - или я пойду, или снимайте штаны. И потом, вы убеждены, что только вы владеете всеми и всегда. Это не так. Каждая женщина выбирает себе, где и как ей получать удовольствие. Это обидная ошибка, если вы убеждены в своей гипнотической силе. Она, бесспорно, есть, у вас, бесспорно, есть природный талант, но успех ваш все-таки основан на холодном расчете вашей матери.
- Она мне не мать, - ответил Рики, - я родился, когда ей было больше семидесяти лет. Она древняя старуха, которая управляет мною, как своей собственностью.
- Но, насколько мне известно, виной вашего бесправия являетесь вы сами, - произнес врач, давя пальцами в паху молодого человека. - Разве не ваши гулянки привели к тому, что эта умная женщина оказалась на старость лет в пустой квартире.
- Вы во всем осведомлены, - удивился Рики, - что же, это я что ли вынес на улицу ее мебель?
После обследования, Каха позвал старуху, и сделал публичное заявление относительно Рики. Ничего экстраординарного у него не было, но, по мнению Кахи, юноша был сильно подавлен каким-то обстоятельством, и это сказалось на его мужской силе.

- Все - у нас в голове, - повторил Каха, - я думаю, что вашему сыну нужно разобраться в самом себе...
-Да, что вы, уважаемый, что он там сможет себе разобраться, - обидчиво произнесла старуха, - может, как-то можно все исправить, без самоедства. И потом он мне не сын, ему - всего-то восемнадцать. Да, Рики?

- У меня есть очень хороший дорогой препарат, - открыв портфель, начал Каха, - но очень эффективный. Импаза. Он относится к самому современному классу лекарственных средств - потенцированным антителам.
Есть смысл вам рассказывать о нем?

-Да, - утвердительно произнесла старуха, и, выпучив глаза, села в свободное кресло. Каха сидел на диване, доставая из портфеля резиновый мужской половой орган, в разрезе которого было видно, из чего он состоит. Рики и старуха не сводили взгляд с Кахи.


- В основе создания препарата лежит крупное открытие, сделанное несколько лет назад учеными, которые доказали, что иммунная система выполняет не только роль сторожа, охраняющего нас от инфекций, но и роль ежедневного труженика, контролирующего и налаживающего все протекающие в организме процессы. - Говорил Каха. - Для этого в иммунной системе в ничтожно малых количествах образуются особые регуляторные белки - антитела, которые, по мнению Нобелевского лауреата Нильса Йерне, создают между собой коммуникативную сеть, напоминающую по принципу своей работы мозг. Благодаря антителам иммунная система, как и нервная, регулирует в организме все наши функции, в том числе и половую.
Препарат содержит сверхмалые дозы потенцированных, особым образом приготовленных, антител к ферменту NO-синтазе, контролирующему через ряд биохимических реакций тонус сосудов. Улучшая работу этого фермента, импаза восстанавливает нормальные сосудистые реакции на сексуальные стимулы, облегчает кровенаполнение полового органа и в итоге не только восстанавливает эрекцию, но и заметно ее укрепляет.
Этот препарат применяют и для стимуляции половой активности, и укрепления потенции. Нужно съедать одну таблетку раз в два дня в течение двенадцати недель, и вы вернете себе надежную эрекцию в нужное время. По сути дела, импаза является регулятором сосудистого тонуса, что, во-первых, постепенно восстанавливает нормальный кровоток в сосудах полового органа, а
во-вторых, за счет щадящего действия, позволяет его принимать длительно.
Вам интересно из чего состоит этот препарат?

- Нет, нас это не очень интересует, скажите, что происходит от их применения? - Откашлявшись, произнесла старуха.

- Ну, хорошо, - ответил врач. - После применения препарата повышается активность эндотелиальной NO-синтазы, во время сексуальной стимуляции восстанавливается выработка эндотелием оксида азота (NO), увеличивается содержание в гладких мышцах циклического гуанозинмонофосфата. Это способствует расслаблению этих мышц и увеличению кровенаполнения пещеристых тел. Все эти эффекты обеспечат достаточную по силе и продолжительности эрекцию, увеличат либидо.

- 12 недель! Это так долго, а нельзя ли - завтра, - вмешался Рики. - Хотя, еще один мозг - иммунная система - мне нравится...

- Не переживай так! - Успокоил его Каха. - Завтра положи под язык одну таблетку за 1,5-2 часа и потом еще одну за 10-15 минут и будь уверен, - твой член будет, как молот.
- Сколько стоит это ваше волшебство? - Поинтересовалась старуха.
- Всего - ничего, - ответил Каха и достал их портфеля прайс-лист.

***
Купив несколько упаковок импазы у Кахи, старуха быстро разобралась в реальной стоимости препарата. Но она не стала бегать по городу в поисках более дешевого лекарственного средства, а продолжила исправно покупать его у лезгина, который в последствии стал их семейным врачом. Она консультировалась у него не только относительно мужской потенции, но и по разным другим вопросам. Он понравился ей своей основательностью. А как-то ночью, когда в доме была тишина, и сквозь распахнутые окна в душные комнаты падал лунный свет, старуха поймала себя на мысли, что ей хочется, чтобы в ее кровати оказался Каха, длинноусый, волосатый лезгин, который с помощью своих таблеток мог сделать счастливой любую женщину. Она вспоминала его крепкие руки, густоту бровей, и подумала, как сильно она все еще может хотеть.

6.

В "Боинге" стало оживленнее. Включилось телевидение Порнополиса. На экране телевизора мелькали кадры рекламы автомобилей. Огромные каучуковые колеса разрезали гладь морского прибоя. "На песке можно по-настоящему влюбиться в железные руки этой машины", - звучал мелодичный голос. Потом пошли кадры ночного города. Мимо витрин, в которых были выставлены манекены, одетые в блестящие плавки и кожаные фуражки, шли двое полицейских. Они следили за порядком. К ним подходили молодые люди. Они жаловались на одного метрдотеля, избившего прошлой ночью 12-летнего мальчика, который с синяками и ссадинами на лице стоял рядом с кабинкой радости и удовольствия, пряча распухшие губы под воротом бейсболки.
В Порнополисе на каждом углу установлены кабинки, в которых любой желающий за небольшую плату может увидеть на мониторе свежие, сочные, дышащие страстью женские груди, или возбужденный половой орган, или еще что-то такое, требующее уединения и особого расположения духа. Правительство Порнополиса считает появление этих кабинок в деловой части города своей особой заслугой, - ежегодно они дают 30 миллионов дохода, при этом уменьшилась уличная преступность, и снизилось число случаев насилия над детьми.
Дети могут также воспользоваться подобной услугой, но специальные датчики, определив внешность и вес человека, включат на мониторе картинки с изображением роз, голубого моря, улыбающихся женщин и мороженного. За десятиминутный сеанс на экране промелькнет около двух тысяч картинок, в конце сеанса ребенок в замедленном темпе увидит радостные лица своих сверстников. Взрослому человеку, перед которым в течение десяти минут промелькнут 2-2,5 тысячи эротических и порнографических картинок, в замедление покажут сцены с поцелуями. Главная идея таких кабинок - стимуляция радости. Правда, говорят, на одной из улиц несколько человек разгромили порнокабинки, так как их стали использовать пары для занятия сексом, но правительство собирается установить теперь новые, при этом оснастить их системой видеонаблюдения.

Поцелуи, действительно, каким-то таинственным образом воздействуют на человеческую психику. Как мне кажется, они являются символом примирения. Словно до поцелуя шло кровопролитное сражение, но вот наступил торжественный миг, бой завершен победой, и в конце этого сражения, как точка в тексте, стоит поцелуй. Я поцеловался первый раз в жизни, когда мне было где-то пять лет. Вместе с девочкой, которая жила во дворе по соседству, мы забрались в узкий проем за гаражами. Там я посадил ее к себе на колени и стал облизывать языком ее губы, а она мои. Мне казалось, что я побывал на небесах. Я помню многие свои поцелую. Помню, как впервые обнял свою жену, и поцеловал ее, и увидел мурашки на ее теле, набухшие соски на ее грудях. Женские груди - это первое что повышает мне настроение. Так, что, когда я прилечу в Порнополис, да, да, я обязательно загляну в те самые кабинки, которые местное правительство установило для пополнения казны.
Но наивно полагать, что я испытаю те же чувства, что и сто лет назад, за гаражами, во дворе своего детства, или те, которые владели мной долгие годы, когда, ложась в теплую кровать, я прикасался к любимой женщине.
Господи, что ждет меня в Порнополисе? Ах, да, длинный дом на краю города. Вот - место моего будущего пристанища. Наверное, - пасмурное утро....Наверное, - остывший чай....Наверное, - холодная постель.... Наверное, - что-то то, что не подарит в одно мгновение смысл жизни. Но, если вдруг, она позвонит мне в "Боинг" и скажет, что любит и все такое, то я выпрыгну из самолета, и как небесная звезда, упаду к ее коленям. Так сделает любой мужчина. Он ответит, что, мол, тоже любит, и что готов выпрыгнуть из самолета, и упасть звездой к ее ногам. Но он скажет это в надежде услышать ее голос, не то что она скажет потом, а просто - ее голос, потому что голос - это второе, что возбуждает больше, чем картинки на мониторах, чем порножурналы или скаченные из Интернета sex-файлы.
Как хорошо, что я могу себе представить, что я могу услышать ее голос, даже в самолете, бог знает где, а, значит, я всегда могу услышать ее голос. От понимания этого, Порнополис кажется мне раем, - где всегда вкусно пахнет из соседней булочной, где всегда на газонах в полдень спят уставшие студенты, а в городских парках всегда цветут сакура или кипарис.
Я помню свой первый поцелуй. Но я также помню и свой первый страх, который оставил глубокие шрам на моем сердце, и до сих пор, я чувствую его рубцы. Мне было, наверное, тоже пять лет. Я шел по каменному забору воинской части. Когда с меня слетела кепка, я спрыгнул за ней, и в это время какой-то солдат схватил меня за ворот и поволок в сарай, в котором он запер меня, оставив наедине со всяким хламом, крысами. До сих пор у меня нет никакого объяснения, почему он так поступил. Сквозь щель в стене я успел позвать на помощь, но, когда меня кинулись искать, я был уже в другом месте. Обхватив голову руками, на корточках, прижавшись к стене, я сидел в свинарнике, где в полуметре от меня лаяла огромная собака. При виде ее слюнявой пасти и острых клыков у меня кружилась голова, и казалось, что земля уходит из-под ног. Я был бессилен перед этим псом, способным разорвать меня на куски. К счастью, меня нашли, а солдата наказали, и, слава Богу!..

Да, ведь это было так давно. Но, мне-то кажется, что это было вчера. Я сижу в салоне белоснежного лайнера, у меня в руках стакан с минеральной водой, стюардесса принесла мне жареную курицу и груду салатов, я смотрю рекламные ролики телевидения Порнополиса, и, слава Богу, что. Вчера закончилось, что наступает. Завтра, которого я ждал целую вечность. По крайне мере, надеюсь, что это Вчера-таки закончилось, что пришел конец мыслям о том, что каждую вторую среду месяца я буду отправляться за своей зарплатой, и с содроганием в сердце буду искать в списке свою фамилию напротив которой - примитивные цифры. Хотя...примитивными эти цифры мне кажутся только сейчас, а тогда, когда я только начал таскать коробки с пряниками с этажа на этаж, они меня вполне устраивали. Их можно было удвоить, если работать в две смены, но после этого каторжного труда, начинали болеть суставы, и про зарплату забывалось. Знаете, здоровье все-таки важнее. Кстати, именно в кассе, где я расписывался в ведомости и получал свои кровно заработанные, я впервые узнал и фамилию Рики.


Глава третья.

1.

Павел Горбун* (*ударение - на первый слог) или Рики был полной противоположностью Сэму, - безумно красив, с фигурой атлета. Но интеллект Рики постоянно подвергался сомнению окружающими, он был как-то не очень убедителен, - не в пример Сэму, способному не только наизусть цитировать Шопенгауэра, но и четко просчитывать выгоду в любом деле. Еще одно отличие было в том, что Рики не мыслил своей жизни без большого количества женщин. Он жил лишь для того, чтобы ими обладать, тогда, как Сэм был доволен уже тем, что женился и мог месяцами вполне обходиться без женской ласки. Его это устраивало, потому что он никого никогда не любил, кроме самого себя. Рики - можно сказать любил - по-звериному страстно и предано. Каждая новая женщина была им безумно желанна. А ту, которая также страстно желала его, он просто боготворил. Он жил инстинктами, пробужденными страстью, честолюбием и гордыней. Но...никто никогда не любил его - безумного красавца с фигурой атлета, зато Сэма любили многие, в этом-то и был парадокс.
...На похороны старухи Рики пришел в черном костюме и ярко алой рубашке, с расстегнутыми на груди пуговицами. На его шее красовалась золотая цепь, которая придавала некую таинственную привлекательность мачо.
Это были похороны века. Маргарита Горбун лежала в дубовом гробу, как невеста, - в белом, с венком на седых волосах. Вокруг была тысяча цветов, - в целлофане, горшках, у изголовья стояли трехлитровые банки с ветками сирени.
Ее хоронили на танцплощадке. Мэр города, где в мае всегда цветут каштаны, а ветер всегда приносит с собой соленое дыхание моря, долго не мог выбрать место для похорон. Он не мог определить, каким же должен быть статус этой столетней женщины, пережившей эпохи, сменявшие друг друга. Она родилась в тот момент, когда из кинотеатра вышел первый посетитель, и умерла, когда на свет появилась первая клонированная овца. Она была распорядительницей у барина, санитаркой в военном госпитале, исполкомовским работником, куратором по социальным вопросам, владелицей собственного домашнего притона, она путалась с ворожеями, знахарями и колдунами, и она же целовала рясу священников, молила господа о том, чтобы он простил ей все земные грехи. Причем, она молила Бога о всепрощении во всех церквях и кирхах, куда бы она ни заходила, - в православных, католических, лютеранских или же протестантских, которых становилось все больше. Она могла идти по городу, направляясь к гадалке, и, услышав звон колоколов, повернуть в сторону церкви и зайти на молебен. Бог для нее был един, поэтому она не стремилась видеть какие-то отличия, отвергала их, будь-то в архитектуре, традициях или языке, на котором велась служба. Гадалок и ворожей она считала и вовсе святыми.
Рики, сидя на мягком стуле, рядом с городским начальством, говорил о жизни своей прабабки, как о некой сверхъестественной силе. О том, что она родилась в огромном доме на восходе солнца, что в день ее рождения второй раз к ряду на крытом балконе распустились пионы, и что уличного дворника в этот день задавил конный экипаж. Что еще год назад, предчувствуя свою смерть, она попросила налить в ее гроб алой краски. Как тогда, так и сейчас мало кто понимал, для чего это следует сделать, и кто это сделал.
Городской глава, разглядывая платье усопшей, спрашивал у Рики, отчего у него и его прабабки одинаковые фамилии. Этого не может быть, потому что дочь Маргариты, выйдя замуж, должна была сменить фамилию, и внучка тоже должна была сменить фамилию. Таким образом, фамилия должна была поменяться дважды. Но городской глава тут же поправлялся, что, может быть, у Маргариты был сын, который родил сына. Тогда бы фамилия Горбун, конечно, сохранялась. Рики не знал, что ответить, потому что не мог определенно разъяснить главе города относительно своих предков, полагая, что все-таки его отец имел кровное родство с этой грандиозной женщиной.
Городской управляющий, опустив голову, внимательно слушал доводы Рики,
и заметил по ботинкам, как на танцплощадку пожаловал важный гость. Попрощаться с Маргаритой Горбун приехал VIP - особо важная персона. Сузив глаза, персона разглядела лицо покойной, поставила у ног корзину с цветами, и отошла в сторону. Скривив рот, вытерла платком пот со лба, подозвала к себе единственного из родственников усопшей, - молодого Рики, на груди которого красовалась золотая цепь, спросила его, как он смотрит на то, чтобы тело его прабабки перевезли в столицу и похоронили более достойно. Рики кивнул. Гроб с покойницей, полный краски, в которой словно бы плавало белое платье Маргариты, вынесли с танцплощадки, поместили в черный катафалк, переложили цветы в грузовые машины, рассадили пришедших на похороны в автобусы, и увезли из города, медленно преодолевая огромное количество ям на городском шоссе.
Было видно, как из катафалка стекала краска, пролитая из гроба. Она пятнами оставалась на разбитой дороге, раскрашивая ухабы в огненно-красный цвет.
Как только траурная процессия подъехала к зданию старой биржи, и на крыльце зазвучал похоронный марш, сидевший в катафалке Рики, заметил, что руки и шея Маргариты покрылась красными пятнами, он сказал, что при огромном стечении народа, это могут не правильно истолковать. Мертвую старуху тут же, в катафалке, переодели в новое платье, которое привезли из театра, и, когда через пол часа ожидания, на улицу вынесли гроб Маргариты, в сквере у биржи, раздался страшный многотысячный плач. Проститься с женщиной-легендой пришли тысячи людей. О ней многие слышали, ее многие знали, и почти все боготворили ее за ее огромную любовь к людям, ее милосердие и доброту вселенского масштаба. Гроб с Маргаритой передавали из рук в руки, потому что с ним не возможно было продвинуться и пяти метров, так много было народа. Когда его занесли в зал старой биржи, плафоны на потолке вспыхнули ярким светом, и в бирже стало светло, как днем. Мы хороним нашу свободу, - шептали одни. Мы хороним нашу вчерашнюю печаль, - шептали другие.
Рики стоял у гроба своей прабабки, как часовой. В его голове гудела последняя просьба усопшей, - похоронить ее в алой краске, чтобы никто не мог догадаться, как глубоко были погружены ее руки в крови человеческих душ.
Я думаю, что Сэму, без всякого сомнения, была бы понятна эта сицилийская небрежность похорон, когда вся дорога, по которой двигалась траурная процессия, была залита алой краской, но в Порнополисе уже давно так никто никого не хоронит. Там урны с прахом усопших стоят в шкафах гостиных, или же хранятся в антресолях гардеробных, - в зависимости от того, какое значение живые придают горстке пепла, упакованного в дорогостоящие сосуды. Но, хоть это и невероятно, весть о похоронах Маргариты Горбун, донеслась и до Порнополиса, и те, кто прочел о похоронах в газетах, подумали о несметных богатствах старухи. Те, кто услышали об этом от знакомых, стали жалеть бедного Рики, который, по их глубокому убеждению, был продан старухой в сущее рабство. Когда же кто-то переспрашивал, кому именно был продан Рики, то ответ был однозначным - самой же старухе.
Примерно в это время я получил последнее письмо от Сэма. Оно было запечатано в толстом синем конверте, усыпанном марками. Он писал о том, что стал очень загружен, что его жена Сабина защитила диссертацию, и в настоящее время они готовятся к переезду в новый дом. Но, даже при таком катастрофическом цейтноте, он выкроил минуту, чтобы написать мне письмо. Конечно, ему было многое интересно из того, что я писал, стыдно сказать, три года назад, но самое интересное было то, что он узнал из газет на прошлой неделе. Именно Сэм рассказал мне о нашей легендарной Маргарите Горбун. Признаюсь, что я бы и слухом не слыхивал о ней, ведь даже потом, когда я узнал ее правнука во время работы грузчиком в кондитерском цехе, все эти невероятные события, происходившие рядом со мной, в одном городе, под одним небом, прошли бы мимо меня. Именно Сэм сообщил мне о бриллиантовом поясе, который эта выдающаяся женщина умудрилась спрятать от посторонних глаз. Тогда, когда я получил это письмо Сэма, я ничего не знал о Рики. Тогда я трудился в должности статиста, имея за плечами аспирантуру, защитив докторскую по математике. Но, знаете ли, заработная плата, которую мне начисляли в статуправлении, была не просто смешной и унизительной, она была ничтожной, и кончалась еще до того, как я был готов принести ее жене. Когда я первый раз прочел в ведомостях фамилию Рики, я не сразу сообразил, что он и есть тот самый молодой человек, который умудрился остаться нищим, при своей-то великой прабабке. При этом Рики, в отличие от меня, был доволен сам собой.

2.

Отчасти причиной смерти Маргариты Горбун стала старость. Песок в огонь ее нетленного ума подбросил Рики. Он пришел однажды к той самой женщине, которую Слон прозвал Печалью, снял с себя золотую цепь, которую она подарила ему в знак глубокого уважения к его таланту, и бросил ей в лицо. Посмотрел ей в глаза, сказав, что не нуждается в ее покровительстве, вернулся домой и попросил Слона стереть отпечатки ее пальцев из компьютера. Когда Слон поинтересовался, отчего он должен это делать, Рики стукнул кулаком по столу, и ничего не ответив, ушел к себе. Печаль Моя пришла к Рики на следующее утро, дернула дверную ручку, но та не поддалась. Она набрала номер мобильного телефона Рики и стала угрожать ему, что поставит во дворе их дома колонну с фаллосом, - в знак презрения и злобы к нему. Дверь не поддалась. На следующее утро
она вновь приехала к Рики и уговорами заставила его выйти во двор, где на высоком постаменте красовался розовый фаллос, - как знак презрения и злобы к Горбунам.
- Если ты не возьмешь эту цепь, я подарю ее Слону, - говорила женщина, прозванная кассиром Печалью Моей. И на этот раз Рики отверг женщину, в словах которой он теперь сомневался.
- Это очень красивый памятник, - произнес он. - Когда-то его назовут культурной ценностью этой страны.
Печаль Моя упала перед Рики на колени и стала молить его о прощении.
- Ты ведь знаешь, как я тебя люблю, - говорила она, - ты самый лучший, самый честный, самый дорогой для меня человек. Забери цепочку, я прошу тебя. Не открещивайся, возьми... Ты хочешь посмотреть мой новый дом?
Юноша посмотрел злобно в глаза Печали Моей и ушел со словами, чтобы она не стояла на его пути. Когда он вернулся домой, он включил телевизор и увидел удивительной красоты девочку, которая вела детскую программу. Сначала Рики не понял, что так сильно обожгло его сердце, но, когда передача закончилась, он вскочил, прижал ладонь к сердцу, пытаясь остановить его сильную пульсацию. Рики влюбился в свет, который излучала ведущая телепрограммы, и, когда старуха вошла в зал, заглянула в глаза взволнованного правнука, она поняла, что произошло.
Печаль Моя была той женщиной, которая многообещающе вселяла в Горбунов надежду, что постыдной жизни этого святого семейства когда-то придет конец. Надежда эта зиждилась на тонкой ниточке веры молодого двадцатипятилетнего юнца, кем, в принципе, и был Паша Горбун, в то, что женщина, которая так много сделала для него, в один миг станет...единственной. Он думал, что она действительно выкупит его у клиенток старухи, заберет его в свой мир роскоши и богатства, и подарит ему настоящую свободу, но, как он ошибался!
Госпожа, которую Слон прозвал Печалью Моей, была женщиной распутной и тщеславной. Рики не мог этого понять в силу своей молодости, но его сердце подсказывало ему, что эта похотливая женщина - лишь наваждение, и что это не истинное, так как истинное не может быть миражем.
Однажды вечером Рики отправился на телевидение. Он прошел мимо спящего вахтера, зашел в длинный коридор. Когда он, поднимаясь по лестнице, услышал голос
девочки, очаровавшей его с голубого экрана телевизора, сердце его задрожало. Казалось, что
своды павильона, где в прямом эфире шла трансляция детской передачи, сейчас рухнут
от силы тех чувств, которые испытал Рики. Он вошел в тот момент, когда ведущая попрощавшись с телезрителями, встала, режиссер крикнул ей какие-то одобрительные слова, а из глубины павильона послышались жидкие аплодисменты. Девочка покрутились на месте, и направилась к выходу. Она встретила Рики в ярко алом свете прожектора. Он показался ей сыном генерального директора, курсантом военного училища, известным музыкантом. Он взял ее руку, словно она была его давней знакомой, и сказал, что пришел, чтобы проводить ее до дома.
Когда Рики вернулся, старуха, лежала на диване, в квартире сильно пахло валерьянкой. Слон сидел на кухне и что-то тихо пел.
- Ты не имеешь права так себя вести, - войдя в кухню, начала старуха. - Если ты еще раз посмеешь уйти, я пущу все с молотка. Я продам все, что здесь накопилось за это время, отправлю кассира на пенсию, а сама умру! Ты слышишь меня!? Эта сучка, мадам Ковальская, обвиняет теперь нас в том, что мы заразили пол города, Бог знает чем! Рики, вернись... не смей нас губить. Я не хочу позора на старости лет. Я этого не перенесу. Почему ты молчишь?! Посмотрите на него, он глаза опустил. Где ты был? Я спрашиваю тебя, где ты был? Ты что ездил в город? Ну, да, он ездил в город. Без четверти одиннадцать. В это время идет последний автобус. Рики, не молчи, скажи что-нибудь...Хорошо, ответь, зачем мы стерли пальцы госпожи Ковальской? Зачем...
- Прости меня..., - произнес Рики, - я влюбился!
Старуха замерла. Кровь прилила к вискам, и ей сделалось плохо. Она стала судорожно хватать ртом воздух, пытаясь что-то произнести, облокотилась на стол, и чуть не рухнула от бессилия. Слон вскочил, чтобы помочь ей, но старуха, оттолкнув его, присела. Ей поднесли стакан воды. Она отпила несколько глотков.
- И кто же эта счастливца? - Спросила старуха. Рики молчал. Он не знал, что ей ответить, так как ничего не знал о той девочке, которая безраздельно заняла его сердце, как только он расстался с Печалью. Так ему казалось. Теперь та женщина, которая клялась ему в любви, каталась в дорогих лимузинах, потягивая шампанское и расстегивая чужие ширинки, а он каждый вечер приходил к телевидению, стоял в сквере, на углу, и пытался взглядом обнять здание, где маленькая Слава рассказывала детям красивые сказки.
***
- Никогда бы не мог подумать, что такое может случиться с Рики, - шепотом говорил кассир, боясь грозного взгляда мертвой старухи. - Эти похороны войдут в историю, как самые свободные похороны в мире, так как они освободили любовь.
- Если вы будете шуметь, вас затопчут, - отвечали ему из толпы. - Это похороны великой мамы!
Огромная толпа людей, пришедшая на похороны старухи, прощалась с эпохой пустоты, когда люди исчезали, словно превращаясь в деревья и птиц, когда все приходило в запустенье, и только сильным мира сего давалась возможность противостоять тлению времени. Никто не мог понять, или, хотя бы ответить самим себе на вопрос, зачем они пришли на эти похороны. Но каждый чувствовал, что здесь и сейчас вершится главное - вершится судьба целого народа, оторванного ломтем от огромной страны, что здесь и сейчас навсегда в прошлое уходит печаль, расчищая место новой жизни.
Когда гроб с телом Маргариты Горбун опустили в земляную яму, и краска выплеснулась на цветы, толпа заревела, - это кровь Маргариты, а, когда на землю упали первые капли дождя, она заревела еще громче, - это плачет Маргарита. Толпа не могла знать, что старуха практически никогда не плакала.

3.

Когда старуха узнала о том, что Рики влюбился, она принесла бутыль, в которой когда-то хранилось вино колдуньи, и сказала своему правнуку, что, если та девушка, которая свела его с ума, так же сильно полюбит и его, мир погрузиться во тьму.
Каха, сидевший на диване, громко рассмеялся, заметив, что тьма приходит с заходом солнца, а от любви бывают только болячки, и, что, если старуха подарит ему "Мерседес", то он сумет не допустить Апокалипсиса.
"Что ты знаешь об Апокалипсисе? - возразила ему старуха. - Я подарю тебе три "Мерседеса", если ты что-то придумаешь дельное".
Каха, которого старуха просто обожала, и в тайне желала его, попросил Славу, чтобы девушка навсегда забыла о Рики. Но это не помогло. Тогда он пригрозил ей страшным известием, принес папку, в которой хранились банные фото ее отца в кампании красивых девиц, и, стал шантажировать ими. Слава была невозмутима. Наконец, Каха сообщил ей, что Рики - Жигало, и, что, таких как она, у этого супермена "счетом не счесть". Видя, как девочка холодна, он злился, и вдруг ему пришла в голову шальная мысль, о которой он промолчал.
Каха получил сначала старый "Мерседес" болотного цвета, на котором он проездил почти всю осень. Потом к воротам его больницы пригнали белый "Мерседес", который был моложе предыдущего на десять лет, но сидения в этом авто быстро прогнили от частых сексуальных встреч Кахи с женщинами. Через месяц они были похожи на рваные тряпки. Поэтому он явился к старухе и потребовал новую машину, на что пожилая женщина ответила, что синий "Мерседес" уже ждет его на улице. Этого было достаточно, чтобы Каху прозвали Мерседесом. Он бил себя в грудь, когда говорил, как ему хорошо удалось обвести журналистку, и отбить у нее бедного и несчастного Рики. Юноша с ухмылкой смотрел в глаза своему лечащему врачу, говорил ему, чтобы тот съел пару пилюль для просветления ума, брал пальто с вешалки и уходил, хлопнув дверью. Каха Мерседес бросался вдогонку, пытаясь перехватить юношу в парке или на улице.
Не найдя его, он мчался на телевидение. Уговорами заставлял Славу сесть в его машину, увозил ее к морю.
На море был шторм. Каха достал из кармана серебряный баллончик.
- Знаешь, что это такое? - Спросил он Славу. - Это - газ. Окситоцин. Он стимулирует сокращения мышц матки и вызывает прилив молока у кормящих матерей. Стоит брызнуть его в лицо, и человек становится податливым и покорным. С ним можно будет делать, все что захочешь. Его можно сильно полюбить, или сказать, чтобы он сделал что-то, и он обязательно сделает. И, знаешь, потом никаких следов. И человек ничего не помнит, что с ним было в этот миг. Но как может девушка быть невинной после этого?.... Ты понимаешь, о чем я? Ну, говори, Слава. Что ты молчишь? Ну?
- Скажите, что вы хотите от меня? - Произнесла девочка. - Мой отец.... Если вы хоть пальцем...не знаю, что он сделает.
- Вот, в том-то и дело. Никто ничего не знает, и не узнает, а я буду знать, - сказал Каха. - Ты мне можешь ответить за бизнес. Что мне делать с той дюжиной женщин, которые исправно платят мне за мою работу, за все эти баллончики и таблетки. Рики всех их удовлетворял. А теперь они испарились как капли воды. Этот мерзавец думает, что любит тебя. Но он хочет получить лишь твою непорочность, целомудрие, девственность. Это ли любовь? А я, я могу лишить его этого счастья.
Каха брызнул из баллончика в лицо Славе и улыбнулся. Потом погладил ее по щеке, попросил пересесть на заднее сиденье, расстегнул штаны, достав из ширинки длинный толстый член. Но девочка выскользнула из машины, словно содержимое баллончика никак не подействовало на нее. Она понеслась по мокрому песку, задыхаясь от ветра, упала в дюнах, чувствуя, как сжимаются от страха ее виски, и сквозь слезы вдруг услышала грохот, разорвавший шум волн, увидела, как изо лба Кахи вылетели черные мозги, и струя крови быстро потекла по лицу. Потом она увидела черное дуло пистолета, из которого ветер сдувал сизый дым, потом - безумные глаза старухи, и два "Мерседеса" - белый и синий, - стоящие у кромки воды, и третий - болотного цвета, из которого выходил Рики. Только теперь она поняла, как сильно любит этого красавца. Он шел босиком по мокрому песку, - в рубашке на распашку, с золотой цепью на шее.
- Откуда у тебя эта цепь? - Спрашивала его Слава. Он отвечал, что вырвал ее из душного воздуха своей пустой жизни. Они сели в машину и уехали в соседнюю Литву. Они провели там, в маленьком домике, у камина, ночь любви, а, когда вернулись, то в новостях увидели Каху Мерседеса. Оператор снял его окровавленное тело, лежащее в дюнах. Он также снял и машину, в которой за рулем сидела Маргарита Горбун. Она была мертва, но ее открытые глаза словно бы говорили о том, что смерть для нее - явление временное, и что она по-настоящему презирает ее, как и то, что произошло в этот вечер на взморье.
Оператор не мог снять деталей, которые были крайне важны. Например, он не мог снять на камеру то, что Маргарита Горбун никогда не умела водить машину, и, это означало, что тогда в дюнах был еще кто-то, ведь машин было три. Когда раздался выстрел пистолета, старуха вышла из белого "Мерседеса", подошла к телу Кахи, перевернула его ногой животом вверх, увидела его растрепанное хозяйство и плюнула ему в лицо.
- Я ведь знала о твоих тайных связях, - произнесла старуха, полагая, что даже мертвый человек способен распознавать человеческую речь. - Но я надеялась, что
ты остановишься. Что еще тебе нужно было? Деньги? Это трехцветное железо? Или та невинная девочка? Нет, нет, тебе нужно было доказательство того, что Рики или такой как Рики в сравнении с тобой - пустое место. Ты мог бы сделать счастливой любую женщину, может быть за счет своих таблеток, но ты бы никогда не сделал ее по-настоящему счастливой.
Старуха посмотрела в лицо мертвому Кахи. Оно словно говорило о потаенных вещах. О том, что кроме Кахи, и, может быть, Рики, которого он когда-то лечил от разных болезней, никто ничего не знал.
Старуха села в машину и, глядя на алый закат солнца, пробивающийся сквозь серые тучи, умерла.
Море шумело. Волны разбивали серый песок, выкидывая на берег гальку и водоросли. Оператор показал то, что на берегу стояло множество милицейских машин, а
капитан милиции, объясняя журналистам суть произошедшего на пляже, указывал на следы от шин и неизвестных ботинок.
Смерть старухи произвела сильное впечатление лишь на Слона. Тогда, когда Рики птицей летал в павильоне телевидения, поджидая в закоулках Славу, целуя ее при каждом удобном случае, кассир, набрав на домашнем компьютере пароль, нажал кнопку "Enter", разблокировал входную дверь, и ушел.
Но, как только дверь оказалась открытой, в пустую квартиру пожаловали колдунья и карлик. Они сели на диван, посматривая на часы. Колдунья была в красном махровом халате, косынке из шелка, из-под которой выглядывали, пожелтевшие от времени, бигуди. Карлик был в черном костюме, красной, широко расстегнутой, рубашке. На его короткой шее красовалась толстая алюминиевая цепь.
- Ты видишь эти бриллианты? - Спросила колдунья Рики, когда он вошел в квартиру, включил свет на кухне, и открыл холодильник. Он обернулся и замер от страха. Ему показалось, что перед ним стоит его прабабка.
- Этот пояс - твой, - сказал карлик. - Хотя...у нас было и остается условие.
- Любить - нельзя, иначе... - пропела колдунья, бросила юноше пояс с драгоценностями, который карлик вытащил несколько часов назад из матраса старухиной кровати. - Твоя любовь губительна, Рики. Она приносит лишь головную боль. Знаешь, настоящая любовь приходит к тому, кто является по-настоящему сильным человеком, а за тебя все давным-давно решено, милый друг! Бери пояс и уходи.
Рики взял бриллианты и бросил их на пол.
- Кто вы? - Спросил он колдунью.
- Я - твое наваждение, Рики, - ответила та.
- Что вы хотите? - Произнес юноша.
- Мы хотим, чтобы ты забрал это, - колдунья подняла с пола бриллиантовый пояс. - Все это ты заработал собственным "дрыном". Ах, как красиво на нем пульсируют венки твоей возбужденной плоти. Каждая из твоих клиенток внесла свою лепту в создание этого ценного увесистого груза, а твоя прабабка умудрилась собрать эти сокровища и целый год протаскать на себе. Бери и уходи, Рики, и забудь, что когда-либо было здесь.
Юноша взял пояс и, когда он вышел из дома, посмотрев на темные окна квартиры, в которой он прожил несколько лет, в которой он встречался с женщинами, жаждущими молодого тела, он сказал себе, что не вернется сюда. Но, он вернулся.

4.

Вячеслава была младше Рики на десять лет. У нее был маленький аккуратный носик, большие стрекозьи глаза и пышные волосы, - все то, о чем мечтает в тайне каждая девочка. Она, изящно одетая в белоснежные штаны и голубую шелковую кофточку, была похожа на ангела, сошедшего с небес прямо в павильон телевидения.
Когда она появилась в приемной генерального директора, он, не задумываясь, предложил этому небесному существу вести детскую программу.
- Славочка, - обратился генеральный директор к молоденькой девушке. Это был убеленный сединой мужчина. На лбу у него красовался шрам. - Вы так хороши собой! Вас
следует оберегать от чертей, скрывающихся в человеческом обличии.
Слава опустила голову, не зная, что ответить.
- И главный черт - это мой сын, - добавил генеральный директор.
Слава восприняла эти слова в качестве комплемента, надеясь, что за дверью стоит молодой красавец - сын генерального директора и ждет, когда его красота очарует Славу.
Но за дверью сидела секретарь с бородавками на подбородке. Она даже не подняла голову, когда девочка вышла из кабинета директора.
Пол города было очаровано Славой, когда она появлялась на экране телевизора. Пол города смотрело ей в глаза и восхищенно произносило, - как же она хороша! Среди этой половины был и Рики. Он смотрел на Славу, не сводя глаз.
Девушка была хороша и на экране и в жизни. Она была чистым белым листом бумаги, на котором можно было написать все что угодно, - любовный роман или детективную историю.
...Когда они сбежали в Литву, они поселились в небольшом отеле, из окон которого можно было увидеть сосны. Не включая свет, они разожгли камин в комнате, и когда в ней стало тепло, разделись до гола, и легли друг подле друга.
-Зачем ты пришла в мою жизнь? - Спросил Рики. - Ты изменила в ней абсолютно все. Все то, что тебе могли рассказать обо мне - правда. В моей жизни было многое.
Слава закрыла ладонью его рот.
- Ты любишь меня? - Спросила она и почувствовала, как мурашки бегут по ее телу от прикосновения к Рики.
- Да, - ответил юноша, - я все время думаю только о тебе.
Рано утром они спустились в холл, купили минеральной воды, и сдали ключ от Комнаты Счастья, где, как им показалось, было полным полно бабочек.
- Уезжаете? - Спросил сонный литовец.
- Да, - ответил Рики. - Там у вас бабочки в комнате и коридоре очнулись. Мы сейчас шли в темноте, - рой.
Литовец посмотрел в коридор, но увидел лишь первый луч солнца. Он играл золотой пылью на стене, на ковровой дорожке. Литовец пожал плечами, решил, что что-то не правильно понял, потом кинул сонный взгляд на стеклянную дверь и увидел тысячи бабочек. Они порхали на улице, бились в окна отеля, их было так много, что можно было подумать, как будто темно-синее утро превратилось в радужную волну.

"Как я был счастлив", - вспоминал Рики свои слова, которые он произнес в машине, возвращаясь домой после удивительной ночи в Комнате Бабочек. Но теперь, стоя у могилы Маргариты Горбун, он почему-то не чувствовал этого счастья.
Старуху похоронили, и люди стали расходиться по машинам. Над могилой появились вороны, прилетевшие, видимо, за душой усопшей, когда к Рики подошли два милиционера. Они сказали ему о том, что он арестован, посадили его в машину и увезли.

***
Сюжет об этих похоронах показывали по телевидению Порнополиса. Но про то, что правнука арестовали сразу после похорон, не было сказано ни слова. Сэм в своем последнем письме рассказал мне о том, что Маргариту Горбун хоронило пол города. Он писал тогда о том, что нам
даже трудно представить какое сильное влияние оказывала на нас эта женщина, и что, если я посуечусь, то непременно разбогатею на ее запасах. Что я должен был сделать? Провести эксгумацию? Ах, Сэм, дружище, а ты все тот же...

Я лечу в самолете, пью сок, листаю глянцевые журналы. В Порнополисе обещают солнечную погоду. Это радует.

В эти часы меняется многое в моей жизни, я надеюсь, что - к лучшему. Как если бы вы легли спасть, и у вас сильно болела, скажем, голова, а утром вы проснулись бы с легким сердцем и с ощущением крепкого здоровья. Жизнь меняется - как сон, который обновляет нас, возвращая силы. Вот и сейчас, в "Боинге", очень хочется спать. Но не могу уснуть, оттого что сердце мое взволнованно бьется: чем дальше в будущее, тем ярче ощущение, что я меняю свою жизнь, и надеюсь, что - к лучшему.

Никто не скажет вам, что он хотел бы стать грузчиком, или охранником в каком-нибудь супермаркете. Каждый скажет, что хотел бы получать больше, чем сейчас.... Я хорошо помню, как в раздевалку, где мы собирались после смены, зашел Вова Дашин. Я уже хотел уходить, но решил подождать пару минут. Вова принес обещанную газету, в которой было написано про нашу владелицу - жучка еще та,
мадам Распутина.
Вова достал из кармана бутылку пива и присел на стул. Он пришел в этот день, когда посольство Порнополиса открыло мне визу, поэтому я торопился, и, конечно, очень хорошо помню его приход. Улыбнувшись, с грустью в глазах, он провел ладонью по своей щетине.
- Нашел себе другую работу, платят в три раза больше, - говорил Вова, постоянно поправляя грязный манжет на рукаве рубашки. - Меня устраивает. Что мука? Ах, Олечка, дорогая наша? Все также тормозит?
Олечкой звали нашего мастера. Казалось, что Вова разговаривал сам с собой. Мы молчали. Рики чистил кроссовок, запачканный сиропом, Саша ковырялся в радиоприемнике.
- Улетаешь? - Спросил меня Вова.
- Откуда ты знаешь? - Поинтересовался я. - Кто тебе сказал?
Саша выронил из рук наушники и стал судорожно искать их за спинками, прикрученных к полу шурупами, стульев.
- На, вот, про Распутину.... Ну, она и сука! - Вова отпил из бутылки пива. - Там расчеты, сколько стоит час работы.
- Зачем мне это нужно? - Поинтересовался я.
- ...Рики, мой милый Рики! - Рассмеялся Вова. - Как жизнь, дорогой?
- А, что? - Переспросил Рики.
- Да, так ничего, - ответил Вова.
В раздевалку заглянула упаковщица - та самая рыжая бестия, которая трахалась с Рики во время перерывов. Они прятались под лестницей, где хранились гофры. Думали, что их никто не видит, - сухо и темно. Также темно и сухо было и у лифта, где, в стене, рядом с бочонками с медом, была щель, прикрытая всякими тряпками. Когда Рики выходил из раздевалки, Саша отправлялся к лифту. Он разгребал ворох тряпья, находил эту щель и смотрел, что происходит под лестницей. А там было как-то уж все однообразно - сильные трясущиеся ягодицы Рики, жирные ляжки упаковщицы, сладостные стоны, и такие же сладкие пряники, которые тут же и ела рыжая бестия. Однажды я увидел, как Саша подглядывал за своим напарником. Я приоткрыл дверь, ведущую к лифту, из коридора упал луч света, юноша испуганно оглянулся, прищурил глаза. На его лице были слезы.
В тот день, когда я получил визу в посольстве, когда Вова принес газету с обличительной статьей про Распутину, Рики в очередной раз вышел из раздевалки. Но Саша - даже локтем не пошевелил. Он ковырялся в радиоприемнике, что-то бормотал себе под нос.
- У этого парня - целое состояние, - сказал шепотом Вова, подмигивая мне глазом, - если люди не врут, то оно оценивается не меньше, чем в миллион долларов.
- Думаю, что и этот кондитерский цех - тоже его рук дело, - пошутил я.
- Ты зря ехидничаешь, - ответил Вова. - Спроси у него насчет "девятки", с кем он там поцапался, когда баланду мешал. Я серьезно. Этот парень знает, как бабки стричь.
- Может быть...- Невозмутимо ответил я. - Тогда скажи мне, зачем, этот юный красавец, в свете сил, и при таком состоянии бегает каждый час под лестницу и трахается с какой-то облезлой куклой, зачем он таскает на своем хребте мешки с мукой и сахаром... зачем?
- Если бы я знал, я бы мог тебе ответить, - произнес Вова Дашин, поставил на подоконник пустую бутылку из-под пива, покрутился в раздевалке, поглядывая на Сашу, и, махнув рукой, ушел.
Рики вернулся перед началом следующей смены. Он был бодр и разговорчив. Обнимал Сашу за талию, дышал ему в рот, гладил по голове. Тот, принюхиваясь и прислушиваясь к тому, как бьется его сердце, выскальзывал из крепких рук Рики. Смотрел на него со злостью, нервно цокал зубами, одевал наушники и отправлялся в цех.
На следующий день, получив в посольстве паспорт с визой, я пришел за зарплатой. Когда меня попросили расписаться в ведомости, я увидел фамилию моего напарника. Я занес ручку над листом бумаги, словно дамоклов меч. Ставя подпись, мне казалось, что я расписываюсь под неким приговором, где уже красуются три десятка подписей. Там не хватало только двух - моей и моего напарника.

5.

Рики попал в тюрьму, обвиненный в убийстве его лечащего врача. Однажды в камеру, где он находился, зашел священник. Он спросил у юноши, чисты ли его помыслы и, когда тот ответил, что - как гладь озера, священник пообещал освободить его. Рики был невиновен, священник это почувствовал сердцем, через пол года юноша вышел на свободу и позвонил Славе. Она сняла трубку и сухо ответила, что все кончилось, что между ними - пропасть.
- Какая пропасть, - кричал он в телефонную трубку, - Слава, ведь мы любим друг друга.
Но в ответ слышались гудки.
Рики вернулся назад к тюремному священнику и сказал, что его не нужно было освобождать, что ему и в тюрьме было не плохо, что там его ждет дружок, который распорет ему живот при первой же встречи.
- Моя жизнь не стоит и гроша, - говорил он, обливаясь слезами. Священник, обняв его голову руками, стал читать молитву, а когда закончил, сказал, чтобы Рики шел работать. Чтобы он взял газету и нашел себе что-нибудь, что отвлечет его от грустных мыслей.
- Но ведь я люблю ее, - плакал Рики, - я выжил в этой тюрьме только потому, что думал о ней.
- Чисты ли твои помыслы, - повторил священник, и Рики ответил, что - как гладь озера, тогда тот перекрестил его и сказал, что его спасет сон.
Рики приехал домой, лег на голую кровать и уснул, а когда проснулся в пустой квартире, он забыл о Славе, в его венах бурлила кровь жизни, он был полон сил и желаний. Он вышел из подъезда, подняв с пола одну из бесплатных газет, разбросанных на лестничной площадке первого этажа. В ней он прочел объявление о том, что в компанию с манящим названием "Сладкие пряники" требуется грузчик.
Он устроился на эту работу, потому что больше ничего не умел, и это действительно как-то отвлекло Рики от грустных мыслей о своей несчастной любви. Он говорил себе, что, конечно, Слава не может поступить иначе, ведь ее отец - известный человек, он не допустит, чтобы его дочь встречалась с парнем, у которого за плечами тюрьма. Но ведь он был невиновен. Также он думал, что она все еще желает его, и его сердце учащенно билось, когда он так думал. Рики доставал мобильный телефон, набирал заветный номер, выученный наизусть. Но, не дождавшись соединения, нажимал клавишу "сброс". Потом вновь звонил Славе, и, злился на себя за то, что она не снимает трубку. Она видит номер его телефона, высвечивающегося на дисплеи, но не отвечает. "Я люблю тебя, Слава!", "Любимая, ответь мне" - летели ей SMS. Но в ответ - тишина. Ах, да, она забыла "мобильник" в ванной. Она не может сейчас ответить, но вечером, когда вернется с работы, обязательно ответит. "Мобильник" Рики молчал. Он вновь набирал номер ее телефона, и вновь слышал глухие гудки в ответ. Он таскал пряники с этажа на этаж, используя каждую паузу, чтобы связаться с ней. А она словно игнорировала его. Потом пришел Саша, позже появилась рыжеволосая бестия. Один заполнил его паузы, другая - затушила страсть. Он обнимал Сашу, щипал за его живот, подмигивал глазом, а в перерывах между работой, пританцовывая, исчезал с рыжей упаковщицей в укромных местах. Коробки со сладкими пряниками, вперемежку с сексом, тихо делали свое дело, и Рики все реже думал о Славе, но когда вспоминал, кровь обжигала его сердце, словно раскаленное железо. "Я ненавижу тебя! Слышишь, ненавижу!", "Уйди из моей жизни, между нами все кончено", - летели SMS на ее телефонный номер, и тут же - "Прости".
Не было более несчастного человека, чем Рики.
Я хорошо мог видеть страдания этого юноши, может быть, потому что сам-то был и остаюсь сейчас счастливым человеком. Да, да, то, что я счастливый человек, мне хорошо известно. Но, по крайне мере, два раза я действительно был по-настоящему счастлив. Мой сын родился через год после нашей свадьбы. Я позвонил утром в больницу и спросил у сестрички, родила ли моя жена, и мне ответили, что - "да". Мне сказали сухо, но волнительно, сколько весит ребенок и его рост, что он здоров, и что я могу посмотреть его, когда захочу. Мой разговор по телефону слушали мои коллеги, и они думали, - какой молодой папа, надо же - у него тоже родился ребенок, ну, как у всех, - правда, всегда в каждом отдельном случае рождения здорового потомства - каждый бы определил высший смысла существования. Каждый из нас в этот миг, по крайне мере, должен быть по-настоящему счастлив. Вот и я был счастлив. Говорю об этом без какого-либо лукавства.
Я зашел в кабинет моего начальника и сообщил, что у меня родился сын. Точнее, я не просто сообщил, а я крикнул ему в глаза, словно вызвал на дуэль. Он что-то пробормотал, мол, ну, тогда можешь пол дня не работать, ну вроде того, а я и не собирался....И он сел на стул от моего типично пижонского поведения. Мне кажется, что тогда, десять, нет, - точнее уже двадцать лет назад, мой начальник даже сел на стул от удивления. Я прыгал по коридору, пытаясь достать рукой потолок, и кричал, что у меня родился сын.
Я был счастлив и позже, когда вместе с семилетним сыном прилетел в Анталию. Ил-86 мягко приземлился на средиземноморском побережье Турции - мой первый отпуск за свой счет. Мы были счастливы и безмятежны, хотя в наших карманах было, может быть, чуть больше 100 долларов. Турки с восхищением смотрели, как мы, сидя на гальке Средиземного моря, по колено
в белой соли, бросали друг другу мелкие камушки, - так, от скуки, утомленные солнцем, как наперегонки бежали к пляжному душу, чтобы помыться и первыми сесть за стол. Но турки зевали, когда, сидя под навесом у бассейна, я кушал томатный суп с сыром и жареные баклажаны, и с восторгом описывал великолепие гор Кемера и крепкий рафтинг на Туркюнчае. Мы были счастливы, ныряя в холодный поток горной реки, и гладя ладонью пожелтевшие раковины Памюкале. Да, а турки скучали...
Всю жизнь можно уместить на листке бумаги, если писать о ней исключительно правдиво. Но для чувств, которые переполняют любящего человека - нет предела. Сердце мое и сейчас полно любви, даже сейчас - когда я лечу, Бог знает куда, - в Страну Грез, где, может быть, я увижу счастливых людей, и это придаст мне уверенности, что жизнь - не пустой звук. Там, наверное, я увижу тех, кто все еще надеется, хотя бы где-то в глубине души, и верит, что любовь и есть наше спасение, и что ради нее стоит жить.

6.

У рыжей упаковщицы был ревнивый муж. Он ждал ее на выходе их цеха, нервно рассматривая лица рабочих. Она его целовала в щеку, висла на шее, и одновременно с этим дарила глупую улыбку Рики, выходившему следом, да, да всегда следом - за этой рыжеволосой бестией, которую Рики трахал под лестницей, прямо на картонных коробках. Об этом знали практически все, кроме, естественно, ревнивого мужа.
Когда смена заканчивалась, Рики и Саша уходили домой. Они снимали однокомнатную квартиру рядом с вокзалом. Понятно, что это - не самый лучший район, но в транспортном отношении - удобный. Пешком - до поезда, пол часа и дома.
Они подсчитали, что в месяц они зарабатывают вдвоем где-то 300 долларов. 200 долларов они могут потратить на то, чтобы снять квартиру и оплатить коммунальные услуги. Они выбрали такую квартиру, где был прописан один хозяин, - старый еврей, перебравшийся в центр к сестре и сдавший свое жилье в наем. Таким образом, на жизнь им оставалось 100 долларов. Каждый из них порознь не смог бы устроить свою жизнь таким образом. Вместе у них получалось даже на 50 долларов больше, чем, если бы они жили по одному. Кроме этого, так жить им было еще и удобно.
Саша боготворил Рики, а тот, в меру своей неприспособленности к жизни, умело пользовался его добротой. Саша стирал, готовил, убирался в квартире, в то время когда Рики либо спал, либо гулял по городу, в поисках женщины.
Саша был просто добрым малым. Его так и прозвали - Добрый Малый. Каждую субботу он уезжал к матери, с которой он так же, как и с Рики, прожил в однокомнатной квартире какое-то время. Тогда, когда он жил с матерью, он также стирал, готовил и убирался, ввиду того, что она была прикована к кровати из-за болезни. Теперь она находилась в больнице. Саша ездил к ней, чтобы проведать и передать фрукты и чай.

Моя жена не любила, когда я рассказывал о Саше. Она не считала его Добрым Малым, называя податливым и мягкотелым. Я же убеждал ее, что это не так. Что этот мальчик просто не мыслит себе иной жизни. Он привык заботиться о ком-то, и, когда его мать положили в больницу, он придумал себе новую проблему - Рики.
- Если мы сэкономим по двадцать долларов в месяц, то через год мы сможем купить телевизор, - говорил Саша, глядя, как Рики ест жареную рыбу с тушеной капустой. - Мы можем откладывать даже по тридцать долларов, но, тогда мы не должны покупать молоко во время обеда, а с работы мы должны возвращаться пешком. Да... и молоко после двадцати лет плохо усваивается организмом.
- Тогда, тебе еще можно, - отвечал Рики. - А что касается телевизора, это - хорошая мысль. Но, я думаю, что мы его купим в следующем месяце. Хотя, мне он лично не нужен. Все новости я узнаю от тебя. Я бы вот еще купил нам два белых халата. У меня когда-то был шикарный белый халат. Да...много чего было.
- Мы можем, конечно, и в следующем месяце купить телевизор, но нам не чем будет расплачиваться за эту квартиру, - говорил Саша.
- Глупый, - теребил Рики Сашины волосы, - все ты считаешь. Если мне удастся найти пояс моей прабабки, мы с тобой - миллионеры. Знаешь, как заживем! В нем - килограммов пять только одного золота, а еще - бриллианты и драгоценные камни...
- Ты говоришь об этом поясе уже пол года, - злился друг Рики, - я сначала даже верил тебе. Пояс? Нельзя что ли было в мешок положить эти твои бриллианты?
- Что ты понимаешь?! Она пояс на себе носила, - прожевывая кусок рыбы, говорил Рики. - Перед смертью в нашей квартире спрятала, думала, что скоро вернется за ним, что ли? У меня вообще такое ощущение, что она как-то не по-настоящему умерла. Словно сейчас появится.... Куда я мог деть его, ума не приложу...
- Рики...
- У-у...
- А можно тебя спросить о чем-то, - теребя свои губы, шептал Саша.
- Давай, спрашивай, - отвечал, вылавливая рыбную кость в зубах, Рики.
- Ты... ее... любишь? - Опуская взгляд, произносил Добрый Малый.
- Чего? Кого? - Удивленно и настороженно спрашивал Рики.
- Эту, из упаковки. Ну, нос - в веснушках. Волосы у нее такие - грязные всегда, - Добрый Малый смял салфетку и бросил ее в мусорное ведро.
Рики отвечать не стал. Он выпил компот. Встал, и, сказав своему другу, что тот еще мал, чтобы ему такие вопросы задавать, ушел из дому.
Это было - воскресное утро, солнечное и яркое. Вечером этого же дня Рики вернулся. На улице было сухо, темно и как-то очень тихо, так же тихо было и на лестничной площадке. Поэтому Саша, сидевший в темной комнате, смог услышать шаги Рики. Он открыл дверь и увидел своего друга, стоявшего у порога, и держащего в руках пояс с драгоценностями, сверкающими, отраженным светом, льющимся маленькой полосой из ванной. Казалось даже, что и Рики, - весь с головы до ног, - светится, как огромный драгоценный камень. Саша, от избытка чувств, стал прыгать и скулить. Бросился на шею Рики, облизывая его уши, как щенок. "Я же говорил, что найду их, - шептал тот. - Мы - богаты".
Я приехал в гости к этим двум "сладким пряникам", так я называл их за глаза, когда, они, сидя на кухне, в полной темноте, обсуждали, где и как им следует спрятать драгоценности Рикиной прабабки. Тогда я уже точно знал о существовании этого Пояса Верности, и, конечно, меня интересовало что-то о его судьбе. Но я даже представить себе не мог, что, в тот момент, когда я постучал в дверь, что Саша и Рики, сидя на кухне в кромешной тьме, разглядывали украшения с бриллиантами.
- Ты бы что хотел, быть богатым или любимым? - Спрашивал Добрый Малый у своего друга.
-Богатым! Ну, и - любимым. - Отвечал тот.
- А я бы просто - любимым.


Глава четвертая.


1.

Каждый хотел бы быть любимым. Тот, кто скажет, что - нет, - нагло лжет. Но дарить любовь, не любя, - банальное увлечение. Оно хорошо оценивается кем-то где-то, а, может быть, даже многими, как некий талант... Ты почти влюблен, или ты - почти без ума от нее, или он почти - у ее ног, а она почти в восторге от этого умопомрачительного мачо. Ах, как это мило...
Истинная любовь выше банального увлечения, которое, конечно, может перерасти
в нечто большее, а, может, и не перерасти. Любовь - торжество духа, но не плоти. Имей огромное состояние, усыпь себя бриллиантами, выточи свое тело в мраморе, заговори у бабки суженного на кофейной гуще, шоколаде или арбузных корках, разбей нос, стоя на коленях у объекта подражания, и ничего не поможет, - любовь пройдет мимо. Ответ прост - люби сам, и твоя любовь вернется к тебе, я бы даже сказал, вернется к тебе белым облаком. Ты не заметишь, как она положит тебе на плечо свою нежную руку, как она прильнет к твоим сухим губам и вдохнет в тебя новую жизнь.
В "Боинге" все также тихо. Телевидение Порнополиса лишний раз напоминает о том, что многим из нас, находящихся сейчас в этом белоснежном лайнере, нужно будет учить иностранный язык. Мне - в меньшей степени, так как у меня уже решен главный вопрос - о работе. Я лечу в Порнополис не просто к Сэму. Даже, более того, далеко не к Сэму, что-что, я сумел выкрутиться и без его помощи. Меня ждут в одной студии. Я не
буду писать ее название из-за уважения к собственным детям. Там занимаются производством порнографической продукции. Теперь у меня появилось денежное дело. Оно будет приносить мне немалые доходы. Я этому рад, даже, несмотря на то, что мне придется жить какое-то время не Бог весть в каких условиях. Отмечу, что новому занятию предшествовала случайная встреча.
Это произошло во время премьеры очередного голливудского блэк-бастера. Мы с женой пришли полюбоваться только что открывшимся кинотеатром: стеклянными дверьми, гобеленом на стенах, жидким мылом и туалетной бумагой в уборной, - можете представить, всего этого когда-то у нас в городе не было и в помине. Джеймс - художник по костюмам этого фильма, содержатель порностудии, прилетевший на премьеру, улыбаясь, подошел вместе с переводчиком к моей супруге, и, сказав, что она хороша собой, предложил ей съемки. Мне в голову даже не пришла мысль, что предложение иностранца было полной профанацией, достойной виртуозности иллюзиониста. Мы поверили.
Когда Джеймс, пригласив нас к себе в номер, снял с моей жены тонкое ситцевое платье, прикоснулся фотокамерой к ее груди, я не сдержался. Я выбил длинный объектив из его рук. Камера упала и придавила ему ногу. Я взял свою жену за руку, и, произнося что-то о том, что у нас - дети, вывел ее из отеля.
Мы сидели на скамейке, у дома, спиной друг к другу и говорили каждый о своем, как будто бы самим себе задавали один и тот же вопрос: как это могло произойти?
"Мне кажется, что эта ночь - самая длинная в нашей жизни", - говорил я, прислушиваясь к молчанию моей жены, которая, рассматривая звезды, спрашивала себя, спят ли дети.
Утром Джеймс прислал посыльного из отеля и тот сказал, что видеокамера зафиксировала произошедшее, и, что мне предстоит оплатить ремонт испорченной вещи, я попытался выставить за дверь посыльного, но ее прижали двое крепких парней, пришедшие вместе с ним. На них были белые майки и черные очки. Мне пришлось отправиться по указанному адресу.
Когда я вошел в номер, Джеймс занимался съемками обнаженных натур. Он не стал слушать мои доводы не только потому, что ничего не понимал по-русски, но еще и потому, что ему было не до этого. Он был просто поглощен работой. Он позвал какого-то парня, что бы тот разобрался со мной.
- Вы должны оплатить ремонт, - сказал мне юноша с очень неприятным, как мне показалось, тонким носом и еще более неприятными толстыми изогнутыми бровями. - Это обойдется вам где-то в 800 долларов.
У меня в горле стал ком.
- С какой стати я должен оплачивать изворотливость иностранца, позарившегося на мою супругу. Я не буду ничего оплачивать, - ответил я. - Ваши занятия весьма сомнительные. В нашей стране запрещено снимать порнографию.
- А в нашей стране - разрешено. Все дело в том, в какой именно стране вы живете, - ответил юноша и стал звонить по мобильному телефону.
- Посмотрите как много здесь зеркал, разве это не чудо, - произносил между делом этот юноша, поглядывая на то, как позируют обнаженные натуры, - ваш тип лица очень красив, ваши женщины - самые красивые в мире, ваши юноши - самые сладкие, как пряники. Да? Так говорят, сладкие пряники. Мы снимаем порнографическую серию "Русские пряники". Эти парни - сладкие попки.... Алло...Сергей Геннадьевич! А как мне услышать полковника Таранова? А когда он будет? Да, это важно. Нет. Я перезвоню сам.
Я тупо смотрел на откровенные пастельные сцены двух самцов. Молоденькая девица ваткой убирала капли пота со лба, изрядно вспотевшего, порнографа, так же, как это делает сестричка во время операции опытного хирурга. Джеймс, закидывая длинную челку, быстро щелкал фотоаппаратом. Мелькал свет фотовспышки. Переводчик повторял за Джеймсом, как нужно лечь, как поднять ногу, предлагал то одну то другую позу, просил надеть фартуки.
- Мужчина - в кухонном фартуке выглядит очень эротично, - говорил переводчик, на что получал замечание Джеймса, что здесь снимают не эротику, а порнографию. После этих слов иностранец садился в кресло, кричал, что на сегодня достаточно. Что-то ему не нравилось. Понять, что именно было трудно. Джеймс вздыхал и злился...
- Ему не хватает интима, - говорил, сидевший рядом со мной, парень. - Ему нужны интимные сцены, чтобы на фотографии были изображены не люди, а чувства.... Ну, вы с женой...вы бы согласились сняться в порно? Это очень романтично: вы вдвоем и целый мир. Может быть, вы бы стали порнозвездами.
- Что? - Испуганно переспросил я. - В порно?
Нужно ли говорить, что я испытал в этот миг. У меня дрожали колени.
- Мы простим вам вашу неаккуратную выходку, - продолжал тот. - Больше. Вы сможете даже немного заработать. Мы хорошо платим. Если на вас будет спрос, мы подпишем с вами контракт. А это - уже большие деньги. Хотите посмотреть серийные работы Джеймса.
Передо мной легли огромные папки с порнографическими снимками молодых семей. Все они были сделаны в моей стране, - на фоне берез, в бане, на сеновале, где-то еще, где угадывались национальные черты. Семейных пар было так много, что у меня слегка закружилась голова.
Не буду лгать, я с интересом рассматривал эти фотографии. Некоторые из них
мне очень нравились. Я вглядывался в лица супругов, отважившихся на съемки в порно.
В них было что-то общее. Что именно, я не мог уловить.
Да, Джеймс был безупречен. Среди сотни фотографий, было, может быть, две или три откровенно неинтересных, остальные - можно было рассматривать в захлеб, постоянно поправляя ширинку, и ерзая на кожаном кресле.
Одна семейная пара мне очень понравилась. Не столько благодаря великолепно сложенным фигурам, сколько удивительно пронзительному взгляду юноши.
- Эти фотографии Маэстро тоже очень нравятся, - сказал переводчик, подойдя вместе с порнографом к журнальному столику, где были разложены фотографии Джеймса. - Этих голубков мы нашли в одной сибирской глубинке. Джеймс говорит, что здесь он сфотографировал настоящую любовь. Что это даже не порнография, это всплеск чувств. Посмотрите на то, как бегают мурашки на ее теле.
Я выбрал фотографию, которая мне понравилась больше всего из огромного количества порнографической продукции, лежавшей на журнальном столике, протянул ее Маэстро. Он достал из кармана помятый листок бумаги и предложил мне работу. Я долго пытался понять смысл написанного, вспоминая значение иностранных слов, но когда увидел сумму готового контракта, то испытал чувство гордости за то, что я - человек.
Я спросил лишь об одном, нужно ли мне и моей жене сниматься в пастельных сценах или в чем-то подобном, мне ответили, что только в том случае, если мы сами этого захотим. Мне предстоит работа по поиску натуры, проведению черновых фотосессий. Я поставил свою подпись.
Когда я вернулся домой, моя жена готовила ужин. В кухне пахло перцем и чесноком.
- Меня ждет работа за границей, - сказал я, но она не обрадовалась этой новости. Она отвернулась, ничего не сказав мне в ответ, и вышла из кухни, и мне показалось, что в этот миг исчезло что-то важное. Что это что-то важное куда-то улетучилось, испарилось, померкло. Может быть, это важное - наши доверительные отношения друг к другу.
Она вернулась, села за стол, и, не поворачивая головы, спросила, подписал ли я контракт. Она спросила об этом, словно знала, что мне придется это делать именно сегодня, словно у нее в шкафу было волшебное зеркало, в котором она видела все на свете, и, конечно, меня и все что со мной творилось. Я ответил, что подписал, она покачала головой, и я увидел, как по ее щеке потекла слеза.
Сейчас, в "Боинге", мне кажется, что ее женская интуиция подсказала ей расставание, и что она была к этому морально готова. Как бы повел я в этой ситуации? Наверное, вскочил бы на стул и стал топать ногами, требуя привести мне сюда этого алчного нанимателя, отважившегося предложить работу моей супруге. Я - ревнивец,
бил бы кулаком в стену, расценивая ее подпись в листе контракта, как измену. И делал бы это не потому, что не хочу, чтобы она заработала больше меня, а потому, что кто-то другой может дать ей возможность заработать, и, что эту возможность не могу дать я.
Бог мой, как же я был счастлив, когда первый раз пришел в кондитерский цех, когда, обливаясь потом, таскал мешки с сахаром и мукой, когда воровал пряники, приносил их домой и смотрел, как она и мои дети кушают их, запивая холодным молоком.
Сейчас, находясь в "Боинге", я пытаюсь вспомнить лицо человека, который, и я в этом уверен на все сто, встал на пути нашего счастья. Но не могу это сделать, потому что
перед моими глазами - она. Я привык к ней, я ее люблю.
Вот, Сэм, ее фотография. Кстати, она сделана тем самым фотоаппаратом, который я разбил в ту ночь, когда Маэстро пригласил нас к себе в отель. Здесь, на этой фотографии - она в розовой ветровке и белых брюках на дне города. Мне нравится смотреть слайд-шоу, поставив ноутбук на свои колени. Кстати, вот и фотографии Порнополиса, которые прислал мне Сэм.
На одной из них военные занимаются гимнастикой. Я хорошо осведомлен, что Порнополис не содержит армию. В Парламенте Порнополиса постоянно идут дискуссии о том, сколько надо иметь военных, чтобы их безбедно содержать, но эти дискуссии ведутся на протяжении десятилетий, и никто так до сих пор не определил нужное количество, поэтому армию никто не содержит и она медленно разваливается. Зато порноиндустрия процветает, и военные очень хорошо устроились, торгуя своими мышцами. Для них открыты специальные бары, сауны, ночные клубы, рестораны и пляжные бунгало. Военная форма здесь - это некий фетиш. Она символизирует сексапильность, поэтому сотни тысяч юношей и девушек, мечтающих о ней, идут служить в армию. Первые съемки там мне предстоят в одном из ночных клубов, гостями которого являются военные. Отмечу, что мне мало известна подобная публика. Лучше бы мне предложили снимать математиков - это все-таки моя профессия. Хотя, кому интересны математики?

2.

- Я сегодня летала. По улицам и проспектам, - сказала моя жена в приподнятом расположении духа. - Не долго так.
-Это хорошо, - ответил я. - Растешь над собой. Человек не перестает летать, даже тогда, когда он уже вырос и кажется, что ему некуда больше расти.
В спальню вошла дочь и жена, разговаривая с ней о том, что надо меньше пить сок на ночь, стала заправлять кровать.
- Я часто летаю во сне. Сон кажется невообразимой явью, во сне не задумываешься о том, что люди не умеют летать, - говорил я.
-Я хочу тебе напомнить про то, что у кое-кого завтра - День рождения, - сказала она. - Ты ведь любишь все забывать. Я пригласила твою сестру и Марину.
- Опять женское застолье? - Промычал я. - Что тебе подарить?
- Не знаю, - поправляя волосы, сказала она. - Что подаришь, то подаришь. Да, ты можешь пригласить этих своих - с работы, напарников. Я же знаю, что тебе хочется...
Я молчал, оценивая ее щедрость. Мне очень хотелось пригласить Рики и Сашу к себе. Не было повода, и вот он появился.
Я приехал к ним вечером, когда они вернулись с моря. Постучал в дверь. Долго никто не открывал. Когда собирался уходить, послышался шорох, щелкнул замок, и из-за двери показалось загоревшее лицо Саши, который в темноте подъезда показался мне маленьким чертенком.
Он был как-то необычно восторжен. На фоне
умиротворенного Рики это выглядело вычурно.
- Да, хватит, тебе жужжать, - останавливал Рики Доброго Малого.- Как - муха, надоел уже.... Ну, и что? Предлагают на машине прокатиться... Сейчас поедим.... Дай руки помыть.
В моей машине они резвились как котята. Один щипал другого. Тот в ответ мычал над ухом и упирался в водительское кресло коленями.
На День Рождения они пришли с огромным букетом белых роз. Цветов было столько, сколько было лет моей жене - 33. Они держали их вдвоем. Рики опустил глаза, Саша восторженно улыбался. Моя жена попыталась взять у них букет, но как-то споткнулась, и оказалась вместе с цветами в объятьях Рики. Мы дружно рассмеялись. Потом, сидя за праздничным столом, где стояли салфетки и начищенные до блеска бокалы, а моя сестра и Марина кушали салаты и хвалили хозяйку, - Рики достал часы.
- Это наш подарок, - произнес он.
- Разве вы не сделали мне подарок? А как же шикарный букет цветов? - Спрашивала моя супруга, протягиваясь за часами, и потом с восторгом продолжала. - О, господи, они же золотые, ребята! Вы с ума сошли!
Я проглотил слюну. Мне стало неловко, и я вышел, потому что в этот момент моя сестра спросила, что подарил муж. Появился большой целлофановый пакет, и Марина вынула оттуда кухонные рукавицы.
-Какая прелесть! - Стала хвалить подарок моя сестра. - Я тоже такие хочу. Как удобно. Надела, можно и горячую кастрюлю взять.
Я сидел на кухне, пытаясь понять, что со мной происходит. Она вошла и обняла меня за плечи.
- Ничего, дорогой, я понимаю тебя, - сказала она. - Мы ведь купили детям обувь...
Мы вдвоем вернулись в комнату. Марина, немного грубоватая, но добродушная и веселая подруга моей жены, каждый раз придумывающая какие-то викторины и конкурсы, потягивая шампанское, раздавала листы бумаги.
- Здесь вот, нужно написать только одно слово, - говорила Марина, поднимая упавший на пол шелковый шарф. - Любое слово, потом я скажу, что надо делать дальше.
Когда слова были написаны, Марина, сощурив глаза, и отсчитывая "раз... два... три...", приказала всем показать написанное. У моей сестры было небрежно начертано: "кухонные рукавицы", и Марина не засчитала ей результат, так как слово должно было быть одно. У меня было написано название моей машины, сама Марина написала большими буквами "ТОРТ", Саша написал слово "Рики", а вот Рики - Дарья Андреевна. Так зовут мою супругу. Я понял свою опрометчивость, и пристально посмотрел в глаза Рики. Марина не засчитала ему результат, так как она же объяснила, что слово должно быть одно, но не два, как это сделали некоторые.
- Дашенька, а что у тебя? - Надевая очки, спрашивала моя сестра.
- Любимый, - отвечала она, и я не понимал, кто Любимый, я или Рики? Я бросал на стол - салфетку и выходил в кухню. Это было сущее наказание. Меня мучили угрызения совести, я просто съедал себя, прислушиваясь к звонкому смеху в зале. В кухню вбегал раскрасневшийся Саша. Его лицо светилось, как настольная лампа.
- Ты чего? - Спрашивал я юношу.
- Я сейчас поцеловал Рики, а вам придется целовать свою машину, - говорил он, чуть сдерживая смех. - У вас такая жена красивая! Мне когда Рики показал фотографию, я подумал, что красивая, а теперь вижу, что просто я ошибался, она - безумно красива. Она так смеется!
И вдруг мне стало легче. Не потому что мою жену назвали красавицей, а потому, что я ощутил свое превосходство над этими юнцами, которые, без сомнения, дали мне фору, и один из них, - Рики, - был ослепительно красив. Он и его друг - Добрый Малый были, что ли, детьми. Да, да, такими же, как я десять, нет уже двадцать лет назад. Больше того, я ощутил себя счастливым человеком, мне казалось, что лист бумаги с именем моей машины - это и есть наша жизнь, а имя и отчество моей жены на листе Рики - лишь блеклая игра ловеласа. Я не сдержался и обнял Сашу, словно сына, и по моей щеке потекла слеза.
- Откуда у Рики фотография моей жены? - Спросил я юношу. Тот, опуская взгляд, что-то бормотал, я клал свою руку ему на плечи, заводил в комнату и шептал на ухо, чтобы Рики сейчас же объяснил мне, откуда у него появилась фотография моей жены.
Объяснения Рики были еще более невнятными, чем бормотание его дружка.
- Мой брат умеет очень интересно рассказывать всякие истории, - решила разбавить ситуацию сестра. - Я прошу тебя, мы будем сидеть, как сонные мухи, расскажи что-нибудь. Даша попроси его. Пусть веселит публику.
Я ломаться не стал, так как, во-первых, не отношусь к тем, кто за любой пустяк готов набивать себе цену, а, во-вторых, мне надо было реабилитироваться в глазах собственной жены. Она хоть и напомнила мне про, недавно купленную, обувь для наших детей, в глубине души не могла мне простить рукавиц для кухни, которые подчеркивали лишь мое потребительское отношение к любимому человеку. Это было не простительно и вызывало внутреннюю неприязнь именно потому, что она прекрасно знала, что когда-то десять, или точнее, двадцать лет назад, мы любили друг друга. Хотя и теперь, можете представить, - тоже.
"Я подарю тебе все это небо, все это море, все эти звезды, и каждое слово - сказанное и написанное в оправдание", - сказал я, предваряя свой рассказ. "Красиво", - ответила она и улыбнулась.
Я рассказал им историю про юношу, который всех презирал. Его презрение к людям было столь сильным, что, когда он умер, на камне, возле его могилы, выступил пот.
Проведение наказало его вечной молодостью. В девяносто лет он был похож на молодцеватого парня, который, натягивая тетиву, на чей-то вопрос отвечал с презрением, тетива выскальзывала у него из рук и била по подбородку, расцарапав губу. Но рана быстро зажила. Когда ему исполнилось 150 лет, в село, где он жил приехал иностранец. Он долго фотографировал юношу, и все в округе знали, что ему - 150 лет, но никто не мог понять, почему глаза его сверкают, как два алмаза, и губы его блестят на солнце, как рубиновые камни. Иностранец спрашивал его, хотел ли он попасть в знаменитую Книгу Рекордов. Но юноша смотрел на иностранца с презрением и отвечал, что ни одна книга не достойна его. Прожив на свете три века, он занемог, потому что все те, кого он презирал, их дети, внуки и правнуки умерли, и на свет появились новые люди, которые казались ему еще более несовершенными, чем их отцы, деды и даже прадеды. Те, кто родились, перестали его замечать, хотя он был все также молод, и мог бы некоторым из них понравиться. Но его странная шляпа, которой было триста лет, его рваные штаны и грязный костюм, и вечные жалобы на свое здоровье, которое на самом деле было геркулесовым, просто отпугивали людей. Когда те пришли и принесли ему чистую одежду и чашу вина, он посмотрел на них с презрением и выгнал.
Он прожил почти тысячу лет молодым. Но и он умер. А, когда умер, то на камне, рядом с его могилой, выступил пот, - так устал мир видеть его презрение на его молодом лице. Не спрашивайте, отчего он умер. Ответ банален, - он умер от презрения к самому себе.
Сейчас, когда я лечу в "Боинге", я думаю, что умею больше, чем просто таскать пряники, обливаясь потом, и, получая за это жалкие гроши. Да, да, я умею больше, так как тогда, когда Рики и Саша принесли моей жене золотые часы, я вышел из комнаты победителем, и Марина, в шутку, напомнив о ее затее с написанием слов, сказала, что Дарья Андреевна должна поцеловать "Любимого". Мы с Рики стояли возле моей машины, и оба оглянулись. Я - невысокого роста, обычный седеющий мужчина, обычной внешности, без ярко выраженных достоинств, в скромном свитере и спортивных штанах, и Рики - ослепительный красавец, жгучий брюнет с голубыми, как небо, глазами, с выточенной, словно из мрамора, фигурой... Она подошла и поцеловала...в щеку.

3.

Рики вольно начал обходиться с теми накоплениями, которые после своей смерти оставила старуха. Он купил машину, и стал кататься каждый вечер мимо нашего дома, включая милицейскую сирену.
Он выкупил однокомнатную квартиру у старого еврея, который позже на те же деньги купил трехкомнатную квартиру в центре и предложил своей сестре переехать к нему, сдав в наем ее жилье.
Конечно, Рики купил себе белый халат, и, конечно, он стал приводить к себе домой женщин.
Сначала он попросил Сашу погулять часик-другой, пока, как он говорил, "он трахается с одной классной телкой". Саша уходил гулять. Так продолжалось какое-то время, пока Рики не перестал обращать на своего друга внимание, он занимался сексом с женщинами в ванной, в туалете, на кухне, всякий раз забывая их имена, и всякий раз, переспрашивая имена женщин у своего друга, который его не просто любил, а боготворил. Но однажды ночью Саша проснулся от сильного шума. Его кровать тряслась. Он открыл глаза и увидел вымазанное тушью и помадой лицо проститутки, и Рики, - безумного Рики, стиравшего пот тем самым белым халатом, который он купил на одну из своих первых зарплат - как мечту о красивой жизни.
Саша вскочил, выбежал из комнаты. Когда женщина ушла, Рики подошел к своему другу и, стукнув его локтем в живот, с шуткой сказал, что "Сашек либо импотент, либо педик, что ли?".
Саша закрылся в ванной и вскрыл лезвием себе вены. Утром, в бессознательном состоянии, его увезли в больницу, а Рики отправился покупать надувной матрас для встречи с очередной подружкой.
Весь месяц, пока Саша лежал в больнице, Рики кутил в барах, оставляя там старухины драгоценности, расплачиваясь за коктейли и сигареты жемчугом и янтарем.
***
Мы с женой ничего не знали об этом. Даша постоянно вспоминала Рики. Он произвел на нее сильное впечатление, еще большее, чем мои рассказы о нем.
- Все твои рассказы об этом юноше были очень занятными, но в жизни он совсем другой - выглядит настоящим супергероем, - говорила она. - Он не просто красавец, он - обольститель.
- И что же ты поцеловала не его? - Шутя, отвечал я.
- Ну, дорогой, я же видела его в первый раз...- Она вздыхала и ойкала, понимая, что сказала что-то не то.
-Ты серьезно? - Переспрашивал я.
- Но он такой щедрый.... И потом, мне такие молоденькие еще не попадались, - шепотом промолвила Даша. Она умело выкрутилась, продолжая говорить правду. Конечно, я это оценил. В таких случаях надо всегда говорить правду, потому что именно правда и выглядит неправдоподобно. - Мне он очень понравился. Но и ты был неотразим со своим рассказом о юноше, который испытывал ко всем презрение. Ты придумал это по ходу дела?
- Да, а что? - Ответил я.
- Это настоящий талант, милый! - Ответила она. - Я так никогда не сумею... Талант, талант я тебе говорю, не сомневайся.
- Кому нужны эти истории кроме нас с тобой? - Грустно произнес я.
Мы сидели на кухне, и я лепил из черного хлеба сердечко.
- Куда-то исчезли наши Сладкие пряники, - сказал я. - Уже почти месяц не появляются на работе. Мастер их премии лишила.
- Может, уехали? - Предположила Даша.
...Рики кутил. За ночь он успевал побывать в трех-четырех барах. В одном из них его и застал Саша. Он вышел из больницы в обед. На нем были темные очки, черный свитер и отутюженные джинсы. Он как-то в одно мгновение повзрослел и возмужал. Когда он зашел к нам спросить, где может быть Рики, я не узнал этого Доброго Малого. Он снял очки, и я увидел его холодный и жесткий взгляд, и веко, которое едва заметно дергалось. Мужественность и нервозность придала Саше своеобразное очарование. Мне показалось, что у него появился шарм непредсказуемости, чрезмерной раскованности, что каким-то странным образом делало его хорошим собой. Он попросил отвезти его в пригород, где пустовала квартира Горбунов. Даша сказала, что надо помочь. И мы уехали. Мы мчались в машине, молчали, изредка поглядывая друг на друга, потом сидели с Сашей на скамейке возле подъезда, и с опаской смотрели друг другу в глаза. Каждый из нас боялся увидеть не того Рики.
Мы встретили Рики, сидящим на длинном диване, на втором этаже танцпола, там, где обычно уединяются пары.
- Когда я сдохну, похороните меня прямо посреди этого сексодрома, - сказал он, увидев Сашу. На его лице не пошевелилась ни одно жилка. Он обнял своего друга, прижал к себе и поцеловал в засос. Саша оттолкнул его.
Я отвез их домой. На следующий день они вышли на работу, а вечером попросили покататься. Но я извинился, солгав, что я занят. Меня не тронули их объяснения, что Рики потерял права, и что их новый "BMW" некому вести. О-о, как мне хотелось сесть в новенький "BMW"! Но теперь, когда у меня появилась такая возможность, - прокатиться на машине моей мечты, - я пренебрег ею, испытав облегчение... И все же.
Нужно любить машину, чтобы понять мои чувства к ней, они были сродни не просто чувствам, которые мы испытываем к женщинам, они были сродни чувствам, которые мы испытываем к живым существам, когда ласкаем и слушаем их урчание у себя на коленях. Мысленно я представлял, как сажусь за руль этой ослепительной мечты, изучаю ее содержание, касаясь кончиками пальцев сладко пахнущей кожаной обивки салона, панели, ручки передач, повернув ключ в замке зажигания, слушаю нежную песню ее сердца.
...Я отказался. Для меня это было как-то слишком банально: прийти в их гараж, открыть дверцу их "BMW", посадить их на заднее сидение и катать их в их же удовольствие. Я выбросил пряники, - которые, как обычно украл на линии, и которыми, как обычно, набил ими свои карманы, - сразу же, как только вышел за ворота кондитерского цеха. Мне казалось, что у меня подкашиваются ноги от моей нищеты, моего бессилия и усталости.
Но я сумел преодолеть трудности, оказавшиеся на моем пути.

4.

Я купил машину на деньги, которые копил для ремонта квартиры.
Теперь я катаюсь, как король и изучаю по ночам инструкцию по применению. Вот что в ней написано.
"Старик Диоген жил в бочке. Потом к этой бочке приделали колеса, и получилась машина
Aуди-80... Все это, конечно, шуточки. Вместе с тем фольклорные прозвища машин
метко отражают их суть. ЗАЗ-965 - "горбатый", ВАЗ-2108 - "зубило", "Oпель-Kадетт E" -
"дутый"...
От слова "бочка" веет надежностью. И хотя сегодня многие автомобили имеют безликие
округлые формы кузова, "бочка" - это только "Aуди-80" в 44-м кузове.
"Aуди-80" считалась в основном "дамской" машиной. Чаще всего это была вторая
машина, предназначенная для ежедневных разъездов по семейным делам - магазин,
парикмахерская, забрать ребенка из школы. Ездили на ней и просто молодые люди,
только что закончившие колледж и вступившие в самостоятельную жизнь. Ездить на
стареньком "Гольфе" уже не престижно, а на более солидную модель еще не заработали.
И в том и в другом случае владельцы не сильно "насиловали" свои машины, и
большинство подержанных "Aуди", прямиком попавших к нам в страну, выглядит весьма
и весьма привлекательно.
Интересная ситуация - в нашей стране владельцы "Aуди-80" по стилю жизни во многом
похожи на первых владельцев своего автомобиля. Среди них можно встретить
преуспевающего журналиста, начинающего бизнесмена и подругу жизни банкира средней
руки. Любого, чьи амбиции позволяют пренебрежительно смотреть на продукцию
отечественного автопрома, но материальные возможности еще не безграничны.
Для многих из них, молодых и ретивых, "Aуди" - первая серьезная машина после
"Жигулей" и подходящий повод "оторваться" в полную силу на дороге. Эти машины
резво стартуют со светофоров и легко выжимают на трассе 140
км/ч. Сравнительно небольшие размеры, гидроусилитель руля и хорошая приемистость
позволяют достаточно лихо лавировать в тесном городском потоке, если хватает
умения и нервов.
Марка "Aуди" знаменита прежде всего своей антикоррозийной
обработкой. Действительно, оцинкованный кузов проявляет удивительную стойкость в
нашем климате. Естественным путем эти машины ржавеют редко.
Многих владельцев привлекает также доступность сервиса и относительная дешевизна
запасных частей, которые можно приобрести как в фирменных магазинах, так и по
объявлениям через специализированные издания".
Сейчас моя машина стоит в гараже и ждет, может быть, моего возвращения.

5.

В Порнополисе практически не бывает дождей. Люди часто умирают здесь от рака кожи. Они попросту сгорают на солнце, как листья на деревьях, чьи корни давно не получали влаги. Когда я уходил, у Даши разболелась голова. Она достала из стола газету и сказала, что в Порнополисе часто болеют раком. Она сказала, чтобы я берег себя. Когда я вышел на улицу, она стояла рядом и с грустью смотрела мне в глаза. Я очень хотел ее поцеловать, но она отвела взгляд, и я подумал, что нам еще предстоит встретиться.
"Я люблю тебя", - подумал я и сказал, что у меня остались деньги, чтобы она их забрала, потому что там на них ничего не купишь. Она ответила, что ничего не нужно, но все-таки взяла деньги и как-то нервно поправила блузку.
"У расставания - сильные чувства, - пришло мне в голову, когда я ехал в автобусе в аэропорт.- Словно миллионы нервных сплетений обрываются в одно мгновение. От этого становится очень больно. Хочется выпрыгнуть из автобуса и побежать назад, подобрать по дороге остатки этих самых чувств, а может быть, -
и кусочки своего сердца, которое, кажется, уже разломилось на части".
Я провожал взглядом знакомый ландшафт. Череду деревьев, посаженных вдоль дороги, и мелькающие на них траурные венки, и тут же - гнезда аистов на телеграфных столбах, на стенах полуразрушенных кирх. Капли дождя набухали на стеклах "Икаруса", как слезы на моем остывающем сердце.
***
Не было ничего странно в том, что Рики когда-то влюбился в девушку с красивым именем Слава. В нее была влюблена добрая половина мужского населения, садившегося перед телевизором вместе с детьми, якобы для того, чтобы посмотреть детский мультфильм. На самом деле, и добропорядочные отцы семейства и растущие натуры в мыслях искали встречи с девушкой своей мечты - обольстительной и доброй красавицей, мисс Вселенной, настоящей леди, - той самой Золушкой, которая однажды стала принцессой.
В тот момент, когда Рики пришел к моему дому, сел на лавочку возле подъезда и услышал шаги моей жены, спускавшейся с лестницы, раздался звонок мобильного телефона, на экране которого высветилось имя "Слава". Оно погасло в одну секунду. Даша увидела Рики растерянным.
- Что вы здесь делаете? - Спросила она. - Вы к кому-то пришли, да?
Юноша не знал, что ответить и солгал, что в этом доме, якобы, живет его приятель.
Даша прошла мимо. Рики со злости стукнул ногой по скамейке. Едва он ринулся за моей женой, на мобильный телефон пришло SMS: "Рики, мне нужна помощь. Завтра в 14 часов у входа в зоопарк. Слава".
Когда я улетел, в городе пошел дождь. Он не прекращался несколько недель и превратил сады, парки, дороги в сплошную лужу. От мусора и песка, которым городские власти посыпали дороги зимой, чтобы таял снег, теперь были забиты ливневые стоки. Вода была кругом. По магистралям не возможно было проехать даже на грузовике. Двигатели автомобилей глохли, владельцы бросали свои авто прямо среди огромных луж. Те наполнялись водой, как корыта. Было зябко и сыро. Отовсюду текло и капало. Дождь шел, казалось, даже в квартирах горожан, не успевали менять тазы и ведра. Надеясь спасти свое имущество, люди не спали по ночам, карауля ковры и мебель. Но всякий раз они оказывались бессильными перед натиском стихии, и каждое утро, которое, казалось, было еще дождливее предыдущего, из подъездов выносили отсыревшие и развалившиеся стенки, диваны, одежду и прочее имущество. Конечно, никто в этот невероятный дождь не мог увидеть слез на глазах, ведь было не понято текут ли по щекам слезы, или же это - дождь стекает по лицу.
Если бы могла все это видеть старуха... Ей были хорошо знакомы чувства этих людей, ведь однажды она также в одночасье лишилась своего имущества, ей некому было взывать о помощи. Кто-то назвал этот дождь всемирным потопом, но это было явное преувеличение, так как в соседнем городе светило солнце, было сухо и тепло, как и должно было быть повсюду в эти августовские дни.
Рики пришел на встречу со Славой на час раньше, - так хотел он увидеть эту Мисс Вселенную, а она опоздала на час, так как не была уверена в том, что Рики придет. Они встретились под проливным дождем у высоких ворот зоопарка, которые почему-то были открыты. Они вошли в зоопарк, словно пришли сюда прогуляться, не обращая внимания на пустующие вольеры и протяжный вой слонов.
- Мой отец разорится, - сказала Слава, с испугом оглядываясь по сторонам. - Все склады затоплены, тонны продуктов уничтожены. Банки грозят забрать у нас дом и автопарк.
- Ты так богата? - Удивился Рики.
- Кто мог подумать, что пойдет такой сильный ливень, притом еще в это время года. Мой отец отказался от услуг страховых компаний, потому что они загнули в этом году слишком высокие требования. Он вложил все средства в развитие опта. У нас оставалось кое-что - на жизнь. Но этого очень мало.
- Что ты хочешь, чтобы я сделал? - Спросил Рики. - Ты хочешь, чтобы я убил банкиров? Или, может быть, мне нужно остановить дождь.
Слава с восторгом посмотрела на Рики.
- Хорошо, я сделаю это, я остановлю дождь, и что я получу взамен? - Продолжил юноша.
- Мою любовь, - сказала Слава и опустила голову.
- Верится с трудом, - с сарказмом ответил Рики, и Слава поняла, как изменился этот юноша за то время, пока они не виделись. - Честно сказать, я не представляю, что мне надо делать в этой ситуации. Может быть, спросить старуху?
Рики отправился на могилу своей прабабки. Мрамор и гранит в дождь казались особенно величественными. Юноша присел на скамью. Вдали, из-за ворот на городское кладбище, за юношей наблюдала Слава. Она увидела, как по мрамору пошла трещина. Сначала ей показалось, что это - просто струйка воды, но потом она увидела, как из трещины гранита вырвался белый луч света и у ног Рики появился призрак старухи. Она с надменным видом смотрела на своего правнука. Слава спряталась за дерево. Она слышала, как призрак издал тихий протяжный вой, превратившийся в человеческий голос.
- ... не смей любить эту девку, - расслышала девушка слова старуха, обращенные к Рики. - Она свела меня в могилу. Я учила тебя мудрости, жизни, а теперь всякий раз, когда ты будешь приходить сюда, я буду учить тебя смерти, ибо, как говорили древние, помни о смерти, Рики, тогда и жизнь и смерть будет лучше.
- Что ты такое говоришь, - сказал юноша.- Я пришел к тебе с просьбой, памятуя какой всесильной ты была. Останови дождь! Слышишь, останови!
Старуха рассмеялась, вглядевшись в серую пелену кладбища.
- Запомни, - произнесла она, - есть одно наказание, которое страшнее смерти...Ты знаешь какое? Нет? Это - забвение, Рики. Однажды ты придешь на мою могилу и услышишь лишь, как в округе гуляет ветер. Я буду лежать в своем дубовом гробу и думать о том, что ты есть пустое место, и что ты не имеешь права на любовь, потому что никто из твоего рода ни проронил и слезинки по этому поводу....И потом, эта девка вспомнила о тебе, когда ее отец оказался на грани банкротства. Думаешь - это любовь?
- Я прошу тебя, не называй ее девкой, - нахмурил брови Рики.
- Как это мило, - продолжила старуха. - Ты заступился за девушку. Достойный жест.
Старуха исчезла так же быстро, как и появилась. А утром дождь прекратился. Слава проснулась в объятиях юноши, на кровати, укрытая белым атласным покрывалом, на пуховой подушке. Ее волосы пахли благовониями буддистских храмов, розовыми ветками сакуры, растертым листом лимона.
В комнате, где жили Рики и Саша, даже стекло стало светиться хрусталем, как только Слава переступила порог их дома. Каждый новый день неизвестные люди входили и выходили, внося в квартиру большие вазы с розами. Цветов становилось так много, что от их аромата кружилась голова. Каждый новый день стены меняли свой цвет, становясь то бледно-желтыми, то кремовыми. Велюр на стареньком диване превратился в замшу, а тонкий коврик - в теплый персидский ковер. Куда-то исчезала стенка с множеством полок, антресолями и шкафом, на ее месте появился белый комод с зеркалом в ажурной оправе.
Невозможно было понять, что происходит в этом доме. Цветы не вяли неделями. Интерьер обновлялся каждый месяц, принося с собой все новые элементы декора, - картины, золото, фарфор. Но, когда девушка пришла домой, отец отказался ее впустить. Из дома вышел высокий худощавый человек и сказал, что отец не хочет ее видеть. Слава спросила, продан ли дом, худощавый человек ответил, что нет. Ее отец сохранил свое состояние, продав испорченные во время ливня продукты вместе со складами. Ему дали столько, сколько хватило и на погашение долгов, и на то, чтобы затеять новое предприятие.
- Он купил морозильные камеры, чтобы заниматься заморозкой продуктов, - сказал халдей.
- В чем причина, почему отец не хочет меня видеть? - Поинтересовалась девушка. Через забор ей передали порнографические журналы с ее изображением.
Она вернулась к Рики, но когда вошла в его квартиру, то изумилась переменам и спросила, что происходит в этой "еврейской таверне".
В ней не было перегородок. Она была одним большим просторным залом, - таким, каким бывают студио. В центре было пышное ложе, на стенах - алые губы, а в кухне горели неоновые лампы розового, голубого, желтого и фиолетового цветов. У окон стояли арабские юноши в набедренных повязках, а на теплом белоснежном ламинате лежали атласные подушечки, сшитые из того самого покрывала, которым Слава укрывалась в первую ночь.
Мне хорошо известен интерьер Рикиной и Сашиной квартиры, потому что я сам принимал участие в его создании. Высокие панели с алыми губами на стенах были моей идеей. Именно здесь я первый раз провел свою черновую фотосессию.

6.

Я помню, как принесли первые снимки. Как мы с шумом рассматривали фотографии, восхищаясь красотой молодых тел.
- Мой отец, наверное, будет презирать меня, - отрешенно сказала Слава, - я для него буду все равно, что проститутка?
Рики на секунду затаил дыхание. Саша продолжал нежно гладить икры Славиных грациозных ножек.
- Что ты предлагаешь? - Спросил Рики.
- Ничего, - сказала Слава, погладив по густым волосам Сашу и поцеловав Рики. - Мне хорошо с вами.
Я хорошо помню, что сказал им, что все отснятое останется только между нами, что материал не будет нигде использован.
Вы даже не можете представить, с каким умиротворением я вышел из Рикиной квартиры. Даже видеть Славу было настоящим наслаждением, а видеть ее в объятиях Рики и более того - высшее блаженство. У арабов закончилось оплаченное время и они, одевшись, вышли следом за мной. Они что-то говорили, весело смеясь, изображали не Бог весть, какие позы. Как тускло выглядели они на фоне удивительных кадров человеческой любви, превратившейся, по сути - в порно. Это были сладкие пряники, дышащие жаром фотокамеры и неоновых ламп, сочные, страстные... вкусные, но пустые, без сладостной начинки внутри.
Кажется, в Порнополисе нет такого понятия, как любовь. Оно никому не нужно. Его вычеркнули из всех словарей, и, естественно, практически не используют в жизни. Но, если бы в Порнополисе могли видеть эту божественную девушку, с роскошными волосами, глазами стрекозы и телом Венеры, они бы вспомнили о том, что любовь - это лучшее что нам дано.
Фотографии получились удачными. Было среди них одно фото, которое меня поразило своей правдой. Я снял Рики, Сашу и Славу во время сна. Они втроем спали так крепко, что не слышали, как щелкнул мой фотоаппарат. В центре лежала Слава. Руки ее были подняты над головой, пышные волосы скрывали запястья. Ее мягкие груди украшали бусы из белого жемчуга. На ее сонном лице была изображена царственность натуры - надменность и покровительство.
Рики также лежал на спине. Первое что бросалось в глаза - его, действительного, огромное мужское достоинство. Но можно было также увидеть, как протянул он во сне обе руки к своей возлюбленной. В его сне был покой и сила. Саша лежал спиной к Славе. В положении его скрещенных ног чувствовалась какая-то нервозность. Ощущение было такое, что он вовсе не спал, а лишь делал вид. При этом Саша хорошо дополнял картину спящих натур, придав ей будто бы некую интересную историю, о которой каждый из спящих лучше бы умолчал.
Рядом, на столике дымилось кофе в белоснежной чашке. Я принес его Славе. Так оно попало в кадр.
- Мне хорошо с вами, - поправив волосы, повторила девушка, накинув на себя просвечивающуюся сорочку. - Это удивительно, как у нас все переплелось. Твой друг, Рики, кажется, с меня пушинки сдувает.
- Я во многом обязан тебе, лавчонок, - ответил Саша. - Ты же знаешь, как я люблю Рики. Я готов за ним пожитки таскать и носки ему подавать. Не будь тебя, мне даже трудно представить, как я мог бы коснуться его рукой. Однажды он так сильно поцеловал меня в губы, что мне показалось, что он пытается меня съесть, как пиранья мелкую рыбу.
-Это правда, Рики, ты поцеловал Сашу? - Восторженно захлопала в ладоши Слава.
- Ну, да, - ответил тот. - Это запрещено?
- Нет, это очень интригует, - сказала Слава и стала набирать номер телефона. - Ало, мама....Да, у меня все хорошо. Не волнуйся.
Слава родилась, когда ее отец достраивал свой загородный дом. В семь
лет она четко осознала свое социальное положение. Она стояла на крыльце своего дома, дворовая ребятня, с которой она игралась у школы, с криками и визгом забежала за калитку высокой ограды. Садовник от перепуга повернулся в сторону детей, окатив их водой из шланга. Дети замерли, увидев Славу - статную, с пышной шевелюрой, в белоснежной майке. Долгая пауза, образовавшаяся между детьми, стала первым сигналом к Славиному превосходству. У нее стали появляться друзья, которые грезили быть ее защитниками, поклоняться ей. Но девочка не умела и не хотела покровительствовать. Ее мать была простой женщиной, домохозяйкой, обсуждавшей с соседями по улице бразильские сериалы. Она вспоминала о том, что живет в доме с мансардой и флигелем, ездит на новой дорогой машине и, что прислуга чуть склоняет голову, когда она проходит мимо, лишь тогда, тогда появлялся ее муж - Славин отец.
Когда девочке исполнилось одиннадцать лет, она ощутила себя одинокой, потому что ни одной своей подружке она не могла рассказать всего того, что было в ее сердце. Она рисовала в мечтах юношу, которого однажды встретит. Он обязательно будет курсантом, как ее папа, или музыкантом, как Робби Вильямс*(английская поп-звезда), у него обязательно будут сильные руки. Он будет приятно пахнуть, как дядя Эрик - компаньон ее отца немец, приезжающий в гости два раза в год: на православную Пасху и католическое Рождество.
В пятнадцать лет Слава пришла к отцу и сказала, что хочет руководить его компанией, на что тот пожал девочке руку, привел в офис, посадил в кожаное кресло и пригласил несколько своих сотрудников на кофе. Когда за длинным черным столом собралось с десяток человек, Славин отец подмигнул глазом и сказал дочке, чтобы она приступала к исполнению обязанностей. Слава встала, поцеловала папу в щеку и вышла из кабинета.
- Ты так красива, что любое твое слово будет звучать, как истина, - успокаивал дома отец свою дочь. - Но не надо торопить время. Руководить должен тот, у кого есть талант. И твоему таланту еще следует раскрыться. Люди должны тебе подчиняться на подсознательном уровне. Не потому что ты - дочь бизнесмена, а потому что они хотят подчиняться именно тебе и при этом еще должны быть определенные обстоятельства. И потом - человек должен работать многие годы, чтобы сделать сначала себе имя, потом - имя своей фирме и тем, кто работает вместе с ним. Тогда к нему по- настоящему придет успех.
Слава оставила затею вмешиваться в дела отца и всесильно предалась мечтаниям о суженном. Им стал Рики. Она встретила его в павильоне телевидения. Но, как только отцу стало известно, что она встречается с юношей, за которым ходит дурная слава, он не нашел ничего лучшего как отправить дочь за границу.
Она вернулась оттуда зрелой женщиной. Ее формы стали более округлыми, а мысли более практичными. Она вошла в отчий дом, бросив в кресло маленькую сумочку с паспортом, подняла руки вверх, сладко закатив глаза, взяла в хрустальной ладье мобильный телефон, и, как только включила его, позвонил Рики.

7.

- У меня была подруга в Италии, - говорила Слава, когда втроем с Рики и Сашей они сидели за кухонным столом и кушали дыню, - она каждый сезон меняла автомобиль и мужчину. Зимой, которая бывает там очень редко, она ездила на "Мерседесе" и встречалась с Марио - седовласым и надежным мужчиной. Весной или летом - что у них почти одно и тоже, - гоняла на кабриолете, в который с ходу запрыгивал Рики....Да, так его звали. Бывают же схожие имена. Осенью она предпочитала "Фиат" и захаживала в гости к одному футболисту.
- А ты...- перебивал девушку Саша, - какие машины предпочитаешь?
- Я люблю городской транспорт, - обиженно отвечала Слава.
Она исчезла после того, как в квартиру к Рики пришла Печаль Моя. Она села в кресло и стала внимательно разглядывать девушку.
- Можно кофе? - Спросила Печаль Моя Рики. Ей принесли чашку, благоухающую ароматом молотых кофейных зерен. - Порнодива!
Слава вскочила, и стала быстро ходить по комнате, поправляя длинные пышные волосы.
- Может быть, стоит сдать анализы? - Сказала Печаль Моя. - Рики, друг мой, что ты смотришь на меня, как бык на красную тряпку? Ты знаешь, милочка, я установила во дворе дома твоего толсточленного друга огромный фаллос. Его сделали из гипса и прикрепили к постаменту. До сих пор - как девушка с веслом. Живее всех живых. Мой муж купил у твоего отца, детка, сгнившие продукты. Ты должна быть мне крайне благодарна за это. В следующий раз, ты можешь обращаться прямо ко мне. Да, если хочешь, я продам тебе фалоимитатор. Приятная штука. О размерах договоримся.
Слава ушла. Госпожа Ковальская даже с кресла не поднялась. Она налила в бокалы, принесенные с собой, виски, и, допив кофе, предложила алкоголь юношам.


Глава пятая.

1.


- Печаль Моя, что же ты так...- Произнес Рики, держа бокал с виски. - Кто
Пригласил тебя, кто позвал? А-а? Она ведь ушла. Слава. Моя. Может быть навсегда.
Женщина рассмеялась и потом с сарказмом произнесла.
- Кто ушел? Она? Еще вернется, - покачиваясь в кресле, говорила Печаль Моя.
Начались взаимные упреки и Кабальская решила надавить на Рики.
- Ты должен мне 40 тысяч... нет - 400 тысяч. Я подсчитала все расходы, которые были связаны с тобой. 400 тысяч, Рики!
- Я ничего тебе не должен, - занервничал юноша. Он закрыл глаза ладонями. Глубоко вздохнул и надменно посмотрел в глаза женщины. - ...Ты же давала мне деньги как плату за секс. Так в чем дело? Разве ты его не получала.
- Ты тоже получал от меня массу удовольствия, - возразила Кабальская.
- Удовольствия? Какого, Печаль Моя? Удовольствия от чего? Ах, да! Тебя так умело имел на полу в ресторане какой-то поц, это было забавно? - Рики размахивал руками, словно пытался отогнать от себя жужжащую муху. - ...Удовольствие от фаллоса во дворе моего дома, где мне теперь стыдно появляться, потому что соседи на меня пальцем показывают и говорят, что если мне отрезать член, то мне не на что будет жить. А я между прочим, каждый день пашу как ишак, зарабатываю себе на жизнь каторжным трудом. Но тебе нет до этого ни какого дела. Твое больное самолюбие ущемлено, потому что я люблю не тебя... 400 тысяч - за что? Ты мне больше должна.
Полотенце, прикрывавшее нагое тело Рики, упало, обнажив упругие мышцы юноши.
- Ну, ладно, успокойся, красавчик, ты чего завелся, - продолжила Кабальская. - 400 тысяч я тебе прощаю. Черт с ними. Выгони этого гея отсюда. Я хочу, чтобы ты отымел меня прямо на журнальном столике.
Саша, услышав слово "гей", стукнул ногой по креслу. Печаль Моя протянула руки вперед.
- Что ты стоишь, выгони его, ты же хочешь этого, ну, я знаю, - прошептала она.
- ...Я не его выгоню, а тебя! Уходи! - Злобно говорил Рики. Его гневу не было предела. Женщина, которая, по его глубокому убеждению, использовала его как ей хотелось, теперь требовала от него возврата денег. По мнению Рики это была унизительная пощечина. Юноша надел джинсы и, выйдя в коридор, приоткрыл входную дверь.
- Я уйду, - склонив голову, ответила Печаль Моя, - а ты принесешь мне завтра 400 тысяч, и , если ты не принесешь, тебе будет плохо и твоей девице. И еще. Вот - фотографии. Здесь изображена твоя невинная Слава, которую имеют все кому не лень. Посмотри. Она настоящая профессионалка. Куда уж мне с ней тягаться?
Кабальская бросила на кровать фотографии и, пятясь спиной, исчезла за дверью.
Рики дрожащими руками взял конверт. Они были черно-белыми, мутными и темными. На всех фото бала изображена Слава. Сердце юноши учащенно билось. Он сел на кровать. Ему не хватало воздуха. Теперь он был не только унижен, но еще и подавлен. Он смотрел на фотографии и слезы капали из его глаз.
- Это - сурогат, Рики, - попытался успокоить друга Саша. - Это - подделка. Этого не может быть.
Но Рики не слышал, что ему говорили. Он рассматривал фото, стирая с них свои слезы. Эмоции так сильно овладели им, что он был готов верить в ложь, видеть в подделке, чем в действительности и были фотографии, принесенные Кабальской, подлинник, чем отвергнуть эту ложь и трезво оценить происходящее.
- Здесь логотип порнографа, - отбросив в сторону фотографии, произнес Рики. - Она испорченная девчонка. Она водила меня за нос. Она такая же, как все.
- Рики, - пытался Саша остановить ход неверных мыслей своего друга, - не верь этому человеку, она заплатила за подделку. Она может купить все что захочет, даже - ложь.
Но Рики, казалось, не слышал того, что ему говорил Добрый Малый.
- Ну, как же так! - Произносил юноша. - Это снимки порнографа...разве он не знает, как я люблю... любил Славу. Как он мог. Ведь я подарил его жене золотые часы. Ведь я его так уважал. Он был для меня таким порядочным человеком. Я так верил ему. И что теперь? Для него нет ничего святого. Он будет фотографировать все что угодно, лишь бы ему платили. Он будет снимать все, что в объективе его фотоаппарата будет превращаться в деньги. Как же так!
Рики сел на кровать, опустил голову на Сашины колени и зарыдал.
- Что мне делать, друг? - Спросил Рики и вытер слезы.
- Ничего не делай, - ответил Саша. - Давай уедим на время.
- Что ты! - Возразил Рики.- Мне плохо без нее. Давай, иди, позвони ей, позови ее. Скажи, что эта гадюка - давняя моя ошибка, что я люблю только ее. Господи, где телефон?
Саша набрал номер Славиного телефона. Долго стоял в ожидании, что Слава снимет трубку, но не дождался. Девушка оборвала связь.
Тогда Саша набрал мой номер телефона. Я помню , как он очень невнятно стал упрашивать меня, чтобы я отказался от моей работы, от моих фотографий, и мне потребовалось время, чтобы разобраться в том, что Саша хочет.
Точно такие же фотографии Кабальская принесла Славиному отцу. Тот быстро смог распознать коварство особы, помогшей ему когда-то во время ливня спасти состояние. Именно поэтому девочку быстро отправили за границу, чтобы обезопасить ее, уберечь от злых языков и домыслов.
Рики страдал. Он мало ел. Часами лежал на диване, отвернувшись лицом к стене. Слезы вдруг лились из его глаз. Подушка у щек становилась мокрой, и через несколько дней вся пожелтела, и стала пахнуть солью.
Я несколько раз приезжал проведать юношу, и видел, как он чахнет.
Однажды я приехал, чтобы передать лекарства. Но когда я вошел в эту шикарную квартиру, купленную и отремонтированную на деньги старухи, я увидел столпотворение. Здесь было множество женщин, среди них, в кресле, где пару недель назад сидела Кабальская, теперь сидела старуха. На ней был какой-то бессмысленный балахон. Она прижимала к коленям склоненную голову Рики и что-то шептала. Меня увидели и попросили не шуметь. Старуха подняла вверх руки. Слон, обмотанный ремнями, внес в комнату поднос с фарфоровой посудой. Откупорив пыльную бутыль, он налил в стакан вино.
Я не видел лица Рики, но отчетливо слышал его голос. Он просил старуху отомстить за причиненную ему боль. Та отвечала, что не мстит людям, и что главное для нее не человеческие пороки, что ее не трогает ни страсть, ни прощение, ни месть, ни коварство, ее волнует лишь Всеобщая Справедливость, и что ради этого она будет каждый раз воскресать из небытия.
- Совсем недавно мы помогли бедным людям, которым негде было жить, - говорила старуха, поглаживая волосы своего правнука, - мы расковыряли швы в стенах квартиры хапуги, прогрызли ему рубиройд на крыше, расписали графитти лифт и стены его подъезда, и закрутили вентиль горячей воды. Ему было не до ремонта, он занимался накопительством, складывая нахапанные деньги в вентиляционную трубу кладовой. Мы привели в эту квартиру простых людей, нуждавшихся в своем жилье, и разрешили им делать все, что они захотят. Первое, что они сделали, они разбили стену кладовой, чтобы оттуда выпали чужие вещи и деньги. Они стали бить по стенам молотком, чтобы соседи думали, что у них идет ремонт. Соседи именно так и думали, и рассказывали об этом своим соседям, а те - своим. И тогда все решили, что новые жильцы, не такие уж простые люди, как может показаться, и решили помочь им отремонтировать кровлю. Потом они решили отремонтировать козырек подъезда, чтобы показать, что они не такие уж простые люди, и ни сколько не проще новых жильцов. Жизнь в доме, задавленная накопительством, закипела. Жильцы установили новую дверь, покрасили стены и лестничные площадки, купили новый лифт с зеркалами. И, когда новосела вселились в квартиру, их соседи с восхищением говорили - эти люди приехали сюда навсегда. Нам приятно здороваться с ними за руку...
- Всеобщая справедливость, - шептал я, пытаясь уловить момент происходящего, повторяя слова, которые произносила старуха. В какое-то мгновение мне казалось, что я вижу кадры художественного фильма. Но Рики-то был по-настоящему живым, а все те женщины, которые стояли подле него тоже без лживой игры и подобострастия, как-то по-настоящему, искренне и чистосердечно пытались успокоить юношу. Женщины доставали из своих сумочек деньги, и через какое-то время, набралось почти 400 тысяч. Рики взял купюры, выпил до дна содержимое чаши, поданной Слоном, повернулся в мою сторону и крикнул.
- Порнограф! Друг дорогой, что так робко, заходи не стесняйся, веселиться будем!
Было заметно раздражение на лице юноши, считавшего теперь меня продажным и бесчеловечным, вместе с этим в его взгляде были и искры ненависти. Осознавать это для меня было больно, потому что я был чист перед юношей, и по-настоящему желал, чтобы его любовь сияла.
Как-то в одно мгновение я заметил, что в комнате не так уж и много женщин. Более того, внешность каждой из них можно было бы даже описать. Здесь были и худенькие и полноватые, и высокие и маленькие, и миловидные и страшненькие, и ухоженные и растрепанные. Все они были по-своему прекрасны, потому что были добры и заинтересованы помочь Рики, которым когда-то в разные годы дорожили, а некоторые даже любили. Но больше всех меня поразила старуха. Она была очень стара. Ее лицо было покрыто огромным количеством морщин, а кисти рук были обтянуты дряхлой кожей. На голове у нее была огромная копна седых волос, а глаза ее светились ярким золотым светом Добра и Силы. Все что я делал в дальнейшем, было подчинено этому свету.
- Твои лекарства никому не нужны, - тихо говорила старуха, указывая на пакет в моих руках. - Враг, с которым мы боремся, коварен и хитер. Его любимый запах - запах лекарств.
Я положил пакет.
- Ты не должен был фотографировать Славу, даже, если бы тебе предложили огромные деньги, - говорил Рики. - Ты же знаешь, я ее любил....Люблю.
Мои возражение не были приняты.
- Ты должен отнести эти деньги одной даме, - продолжил с пренебрежением Рики. - Твоих рук дело, вот и разгребай, - отрезал он.
Наверное, только потому, что юноша был очень красив, я не обратил внимание на его грубость, лишь почувствовал его холод.
Я взял эти деньги, отнес их Кабальской, передав лично в руки, при двух свидетелях, получив от нее расписку в полученном, и с чувством исполненного долга, лег спасть, надеясь, что завтра Рики проснется счастливым.


* Фамилия Ковальских,
заменена
на Кабальских.

2.

Утром я проснулся с удивительным чувством свободы. На улице было тихо. Дети и жена спали. Сегодня мне не нужно было идти на работу. Я потягивался в кровати, получая наслаждение от чистого и теплого постельного белья. Я люблю просыпаться в кровати, которую накануне вечером застелили постиранным и выглаженным бельем. Люблю, когда моя жена спит, а я рассматриваю ее лицо. Люблю ее брови, ровный носик, нежные губы.
Сейчас, сидя в "Боинге", я очень отчетливо помню то утро, которое казалось мне таким безоблачным, и которое стало для меня предвестником расставания.
Позвонил Саша. Он спросил меня, могу ли я сегодня передать деньги Печали Моей. Меня передернуло. Что значит передать? Все до последнего я отдал ей накануне. Я потянулся за портмоне, где лежали расписки, но не нашел его. Мне стало не по себе. Саша объяснял, что Печаль Моя звонила Рики и требовала денег, и угрожала его убить.
Саша ходил к Кабальским, но ворота были закрыты. Долго давил на кнопку звонка, никто не открыл. Со стройплощадки, возводившегося напротив дворца нефтемагната г-на Рубельманна вышел сторож и сказал, что Кабальские уехали несколько минут назад на двух джипах, в сопровождении охраны. Саша был растерян. Стал ходить вдоль дома, надеясь увидеть хоть кого-нибудь, и вдруг заметил на тротуаре, ведущего к гаражу, дамскую сумку. Огляделся по сторонам. Перепрыгнул через забор, и как только подбежал к сумке, услышал звук приближающегося автомобиля.
Из машины выскочили двое молодых людей. Они быстрым шагом направились к дому. Саше удалось схватить сумку и, перепрыгнув через забор за гаражом, сбежать. Охранники, заметив его силуэт, бросились в погоню. Юноша преодолевал все препятствия: заборы, детские площадки, скользкую плитку бассейнов, отталкивал ногой лающих собак, но ему казалось, что его поймали, заломили руки, стали избивать, изуродовав лицо. Страх быть пойманным придавал ему еще больше силы, и в считанные секунды он взлетал над кустами, запрыгивал на низкие крыши хозяйственных пристроек, раздирал в кровь ладони, хватаясь за колючую проволоку. Им владел инстинкт самосохранения, и поэтому он смог уйти от преследования.
Он доковылял до своего дома, затаился за деревом и стал внимательно наблюдать за происходящим. Было тихо. Сердце его учащенно билось. Он думал, что, конечно, никто из преследовавших его не знает в лицо, но, если его вычислят, то охранники непременно приедут сюда. Так и произошло. Когда джип с охраной приехал к дому, где жили молодые люди, Рики, по настоянию Саши, позвонившего по телефону, скрылся. Кабальская нашла Рики по мобильной связи, когда в квартире молодых людей был учинен погром, и вынесены все ценные вещи. Она сказала ему, что до сих пор не получила денег. Она кричала в трубку, что Рики, которого она знает столько, сколько не живут, пора чистить до блеска ботинки.
Я ответил на взволнованный рассказ Саши, что отдал деньги лично Кабальской, и что его и Рики терроризируют, добиваясь чего-то другого.
- 400 тысяч, которые получила Кабальская - огромные деньги даже для нее, - сказал я. - Она устроила все это по одной причине: Рики должен прийти к ней... и все.
Саша переспросил: прийти для чего, и я абсолютно конкретно ответил - для того, чтобы переспать с ней.
- Но это будет еще хуже. Она - безумная женщина, - говорил Саша, взволнованно дыша. - Если вы отдали ей деньги, то почему она угрожает его убить?
Я не знал, что ответить. Моя жена, слышавшая наш разговор, спросила, что случилось. Я рассказал о пропаже 400 тысяч, а она спросила, когда у меня самолет.
- Завтра, дорогая, - ответил я. - С этими деньгами у вас еще тут будут какие-нибудь неприятности.
- А что было в сумочке, - переспросила моя жена, я замер на месте.
- Не знаю, - ответил я и стал лихорадочно набирать номер Сашиного телефона. Никто не отвечал. Потом я также лихорадочно стал звонить Рики. Связь была отключена.
Я поехал к ним на квартиру, но у самых дверей меня остановил милиционер, который сообщил, что в квартире произошло ограбление, и что все ценное вынесено, и что , вероятнее всего, это сделал некий мужчина, требовавший от хозяев прекратить преследование на сексуальной почве его молодой дочери. Потом милиционер назвал имя, отчество и фамилию Славиного отца.
- Всеобщая справедливость, - разговаривал я сам с собой. - Разве она существует? Разве в нашей Стране Грез будет когда-нибудь наказан виновный? Нет, деньги правят балом. А разве можно в нашей Стране Грез заработать серьезные деньги честным путем? Кто защитит нас ото лжи и лицемерия. Мы не можем защитить себя даже от преступных посягательств. Кто защитит нас от коварства и тщеславия, разрушающих нашу духовность и самобытность. Никто - кроме нас самих.
- Освободите, мужчина, лестничную площадку, - продолжал милиционер, - я же говорю вам здесь ограбление, работают специалисты.
"Бедная старуха, бредившая идеей о Всеобщей Справедливости, - шептал я, идя по городу. - В этой жизни все повторяется, а плохое повторяется с завидной регулярностью, правда, в том случае, если нет силы противостоящей плохому. Я - математик, владеющий тайной цифр, но так и не применивший свои знания на практике по одной причине - скудности средств, необходимости кормить семью. Если бы я был писателем, который так и не написал ни одной строчки.... Это было бы грустно. Надо противостоять плохому. Надо двигаться тем путем, который ты выбрал, по зову своего сердца. Как грустно, будь жива старуха - дряхлая Вселенская Мама, она бы сейчас вновь кинулась искать виновных в ограблении квартиры Горбуных. Она бы вновь позвала Слона, и он бы вновь соорудил сейф-дверь с фотодиодами. Она бы нашла виновных и сделала бы их лучшими друзьями. Это было бы лучшее, что можно было придумать. Но...теперь старухи не было в живых, а ее призрак, при всей его огромной силе, был лишь тенью в этой Стране Грез".
Когда я пришел домой, моя жена сказала, что мне звонили из кондитерского цеха. Я немного удивился, потому что на прошлой неделе получил расчет, и теперь собирался в дорогу.
Но все же я перезвонил. Мастер попросила меня прийти в первую смену, потому что ни один из грузчиков не вышел на работу. Она попросила меня об этом с таким уважением, словно она разговаривала с профессором, или с неким выдающимся человеком. Признаюсь, мне это льстило. Я чувствовал не просто свою нужность, но еще и свою значимость. Она обещала мне заплатить за три рабочих дня, и я подумал, что лишние деньги в дорогу не помешают. На следующий день я появился в цеху, где все также сладко пахло сахарной пудрой, все также кроссовки липли к грязному полу, а на линии все также сидели молоденькие девушки, подкладывающие бравым парням, вроде Рики, да и мне тоже, сладкие белые, не политые розовой глазурью, пряники. Вкусные, сочные, дышащие жаром печи. Какие же мы странные люди, ищем чего-то невероятного, где-то на краю земли, а оно это невероятное - рядом.
Я вышел на работу еще и потому, что за три рабочих дня мне заплатили бы ровно столько, сколько стоило месячное обучение английскому языку в школе моего сына. Я надеялся, что после того, как я прилечу в Порнополис, у меня появится возможность выслать моей семье деньги. Но как скоро это произойдет, я не знал, поэтому очень не хотел, чтобы мое отсутствие как-то негативно сказалось на его учебе.
Я сгребал пряники с линии деревянным, липким от сиропа, шестом, перетаскивал мешки с сахаром к лифту, процеживал муку, волок коробки с пряниками в нижние склады. Восемь часов работы в одиночестве прошли как один миг. Не успел проголодаться, не успел устать. В душевой я мылся, думая о том, что вечером у меня самолет, и мне надо успеть еще погладить брюки. В раздевалку зашла мастер и положила на скамейку заработанные деньги. В приоткрытую дверь я видел, как ее пальцы еще раз пересчитали количество купюр. Потом я услышал, как она крикнула, что деньги на скамейке, и ушла.

3.

В салоне самолета включили яркое освещение. Через пол часа - Порнополис. Чувствуется приподнятое настроение. Командир "Боинга" называет глубину океана в точке нахождения самолета. Стюардесса предлагает приобрести духи и золотые украшения, раздавая каталоги товаров беспошлинной торговли.

...

4.


Рики пообещал Печали Моей никогда больше с ней не спать. Он поклялся, чуть ли не на крови. Он говорил это твердо и холодно, а Печаль Моя с пренебрежением смотрела ему в лицо и скалила зубы.
- Даже, если я приглашу тебя к себе на вечеринку, ты не пойдешь со мной в уютное местечко? - Шептала она.
- Даже так! - Отвечал Рики.
Он пришел к Кабальской на вечеринку, пытаясь доказать себе, что никогда больше не будет спать с этой женщиной.
К Рики подошел высокий пожилой профессор. Он пил из длинного стакана пенистое пиво и восторженно смеялся.
- Есть девять способов избежать стресса. Во-первых, не считайте события, которые вызывают у вас стресс, непреодолимыми препятствиями, во-вторых, считайте все изменения неизбежной частью жизни. Стремитесь достичь поставленных перед вами целей. Принимайте решения, молодой человек, и действуйте, а не просто страдайте, - профессор хитро улыбался, разглядывая Рики и Сашу, стоявшего рядом. - Нужно сохранять позитивный взгляд на свою личность. Это важно. Иначе вы будете недооценивать себя и ошибочно ставить перед собой перспективы. Ищите новые возможности для самореализации. Следите за своим здоровьем. И потом - смотрите на мир с улыбкой.
...Рики попался на удочку. К сожалению, так происходит всегда, как только молодая натура говорит "никогда больше", как только она ставит перед собой пустую цель - не спать с женщиной, олицетворяющей зло. Нет ни одной женщины на земле, которая бы олицетворяла зло. Любая женщина по-своему прекрасна. Кабальская была не молода, но ухожена, и этим могла увлечь многих мужчин. Тем более Рики. Печаль Моя заказала вечеринку с нитритами или попперсами*, - так их чаще называют - модное увеселительное действо, стоимостью в пару сотен долларов. Когда вдыхаются нитриты, происходит расслабление гладких мускул, окружающих кровеносные сосуды тела. Снижается давление, сосуды заполняются большим количеством крови. В результате происходит увеличение кровотока, и это дает большинству людей множество усиленных ощущений, самое известное - головокружительное ощущение, приближенное к состоянию невесомости, а также усиливаются осязание и вкус.
Кабальская незаметно для гостей доставала из холодильника темные баллончики
попперсов, переливая содержимое в прозрачные колбы для круглых свеч.
- Господи, не пейте так много, - говорила хозяйка, поправляя галстук громко смеющемуся профессору.

*"Poppers" - это уличное название алкилнитритов, которые получили это название из-за того, что задолго до коммерческого появления люди покупали в аптеках ампулы с амилнитритом, и при вскрытии которых звучал небольшой хлопок "Pop".
Психические действия обусловлены действием на мозговую физиологию. Человеку хочется танцевать и заниматься сексом. Нитриты снимают чувство тревоги и периферические мысли о незаконченных делах. Но можно ли заменить подлинные чувства, каким угодно препаратом?


Рики оказался в плену чужих эмоций. Одурманенный, податливый, - он был похож на зайчика с обложки журнала, - глянцевый красавец, лишенный собственной индивидуальности.
Рики растворился в сладком аромате дорогих духов Кабальской. Он обнял ее, присев на широкое кресло, в укромном уголке большой гостиной, где у барной стойки о чем-то тихо беседовали двое мужчин. Гости веселились у бассейна, там звучала музыка, стояли столы с шампанским и канапе. Рики подарив Кабальской тепло своих рук и горячее дыхание вечеринки в стиле попперс, расстегнул молнию на ее вечернем платье.
- Значит никогда больше, - смеялась Печаль Моя, впиваясь, словно вампир, в сладкие губы юноши, - Мальчик! Никогда не говори "никогда больше". Эти слова так сильно возбуждают женщину, что она готова вывернуться наизнанку, чтобы опровергнуть их раз и навсегда.
Рики не понимал, что он делает. Он выключил вечернее освещение, погрузив во мраке гостиную с собой, Кабальской и опустевшей стойкой бара.
- Мне нужно две тысячи, - тихо говорил Рики. - Мне нужно оплатить квартиру, иначе меня выселят. Ты меня слышишь?
Печаль Моя попросила юношу помочь ей снять платье, и, когда Рики сделал это, он оказался на полу, так как платье женщина снимала и одевала через ноги, боясь испортить прическу. Юноша стоял на коленях, рассматривая в полутьме толстые коленки Кабальской, и думал, что происходит с ним, как он оказался здесь, в ее гостиной. Мысли Рики путались, натыкаясь одна на другую.
Женщина уложила его на спину, и, стянув штаны, стала облизывать его крепкие большие яйца. Потом - выше, и в одно мгновенье запрыгнула на его стальной ствол, как всадница на скакуна.
...И утром мысли Рики путались, он ходил задумчивый и задавал себе нелепые вопросы, а может ли он позвонить Славе? Возьмет ли она трубку? Не измена ли это по отношению... Но он тут же успокаивал себя тем, что никто ничего не узнает.
В доме Кабальских было тихо. Печаль Моя спала на диване в гостиной, дверь в которую была наглухо закрыта.
Рики подошел к бару, достал сок, бросил лед в стакан, сделал пару глотков. На стойке, у зеркала, заметил новенькую голубую сумочку. Женские сумки всегда привлекательны для таких мужчин, как Рики. Еще недавно он крутил в руках розовую сумку Кабальской. Теперь пытался заглянуть в голубую. Он открыл ее, оглянувшись на сонную Печаль Мою, оттуда вывалились пустые баллончики от попперсов. На дне сумочки он увидел бумаги и кредитные карточки, но упавшие на пол баллончики разбудили хозяйку, и та сквозь сон, произнесла, что не красиво копаться в чужих вещах. Рики испуганно повернулся.
- Ты глупый мальчик, - сказала Печаль Моя, - об этом можно только сожалеть.
- Ты солгала, сказав, что тебе не передали 400 тысяч деньгами, - обиженно ответил Рики.
- О-о че-ем ты? - Зевнув, протяжно пропела Кабальская. - Какие деньги?.. Ах, те, что ты должен мне вернуть.... Ну, так я тебе это могу теперь простить.... Ну, что ты... Эти твои слова "никогда больше" такие трепетные. Да, возьми в сейфе две тысячи, и заплати за квартиру, а то тебя и вправду выселят. Куда ты пойдешь, горе луковое? А те - сколько - 400(?) тысяч мне никто не отдавал...
- Ты лжешь, - продолжил Рики. - Я не верю, что ты не получила денег....То, что было этой ночью, досадная ошибка. Продолжения не последует. Все кончено, и я повторю: "никогда больше".
Кабальская громко рассмеялась, и, подойдя к сумочке, с шумом стянула ее с барной стойки, проверив содержимое.
- У меня в десять совещание в бюро, если хочешь, я тебя довезу, - поглаживая крепкие плечи юноши, говорила Печаль Моя.
Рики почувствовал, как учащенно бьется его сердце. Он застегнул пуговицы на рубашке, взял из сейфа две тысячи, подошел к двери, и, когда распахнул ее, увидел Сашу. Он стоял за дверью уже несколько минут. Это была грустная сцена. На Сашином лице было разочарование и жалось к себе. Казалось, что он вот-вот заплачет, а Рики, бросив холодный взгляд на Кабальскую, с обидой - на Сашу, словно на весь мир, хлопнул дверью и исчез в темноте длинного коридора.
Печаль пришла в дом Рики и овладела им силой. Теперь он каждый вечер отправлялся на известную ему улице, где за высоким забором стоял трехэтажный особняк супругов Кабальских. Рики мог добраться до этого роскошного дома двумя путями - по бульвару Роз и через Трамвайный переулок. Бульвар Роз давно облюбовали проститутки. Они поделили улицу на зоны, и, потряхивая сигаретой, завлекали мужчин, мчавшихся в своих автомобилях. Рядом шумел парк, где ночью было темно, и казалось, что в нем поселились приведения.
Бульвар Роз гремел под натиском машин, сверкая дверцами "Мерседесов" и "БМВ". Рики, отправляясь к Кабальской, думал, что нет ничего особенного в том, где именно он поедет - через Бульвар Роз или через Трамвайный переулок. Бульвару он отдавал предпочтение, так как здесь было лучше покрытие и освещение. Но еще и потому, и этого он не скрывал от самого себя, что ему было интересно смотреть на проституток. Некоторые из них были даже очень хороши собой, а некоторые - потасканные и грязные, но все эти куколки были для него лучшей приманкой. Даже, если бы Трамвайный переулок был отремонтирован и не забит до отказа транспортом, Рики все равно бы поехал на Бульвар Роз. Впервые он сделал остановку здесь примерно за пол года до знакомства со Славой. Он приоткрыл окошко автомобиля и стал разговаривать с сутенером, женщиной лет сорока пяти, одетой в черную лисью шубу, из-под которой виднелись потрепанные джинсы. Она предлагала ему услуги молодых девиц, а Рики глупо смеялся. Заплатить женщине за секс для него было не мыслимо. Когда-то ему самому несли деньги, наслаждаясь его чистоплотностью и красотой молодого тела.
Но после смерти старухи, жизнь Рики стала иной. Из тех бесчисленных клиенток рядом осталась, к несчастью, одна - госпожа Кабальская, которая безумно желала Рики, восхищаясь его огромными членами тела. Старухины деньги быстро растаяли, и, оказавшись на мели, он был вынужден забыть все обиды и отправиться на вечеринку к женщине в красном платье, которая однажды установила возле его дома огромный фаллос из гипса.
Тогда, в первый раз, когда Рики притормозил на бульваре Роз, ему сказала сутенерша, что его ждет любовь, что он должен разглядеть ее сквозь розовые очки своего блестящего авто. Тогда он вспомнил слова старухи, которой гадалка как-то нагадала вечную любовь, и плюнул на асфальт. Слова гадалки оказались пусты. Ей нужны были только старухины деньги. Как и этой сутенерше в лисьей шубе и потрепанных джинсах. Рики вышел из машины и пошел вперед, не оглядываясь. Бульвар Роз был самой черной улицей города, потому что даже днем здесь было так же темно, как ночью, и даже днем он был так же сильно освещен, как ночью, и лишь парк по соседству был еще чернее.
Бульвар Роз был таким манящим и сладостным, что казалось, нет улицы лучше, чем эта. Рики, направляясь к Кабальской, мог ехать через Трамвайный переулок, но всегда мчался, давя на газ, к Бульвару Роз. Он как коршун залетал сюда на своем бриллиантовом "БМВ", в это черное логово любви, шныряя глазами по широким тротуарам, отыскивая женщину своей мечты. Каждый раз потом, Кабальская в своем роскошном доме, унюхав дешевые чужие духи, небрежно тискала в кровати Рикино достоинство, бросала ему с презрением деньги, вызывала шофера, грозила пальцем несмышленому юноше, боясь, что он принесет ей в дом какую-нибудь заразу, и спрашивала о том, когда они встретятся. Рики задумчиво отвечал, что через неделю, потом, видя, как театрально изображает недовольство Кабальская, сокращал сроки до трех дней, а потом, когда она протягивала ему портмоне, забытое им в уборной, отвечал: "завтра".
Рики хорошо знал, что в этом портмоне, которые еще два часа назад было пустым, теперь лежали деньги.


5.


"У меня один вопрос: можешь ли ты не спать с этой женщиной? - Спрашивал Саша своего друга, когда тот лежал на диване и смотрел телевизор. - Причем, меня интересует лишь ответ "да", в обратном случае, я уйду".
Эти слова мало подействовали на юношу. Добрый Малый повторил их еще раз, и, когда вновь не получил никакого ответа, выключил телевизор. Рики посмотрел на Сашу, и улыбнулся. "Да". "Я могу". "Мне нет никакого дела до этой стервы".
Юноша, действительно, перестал встречаться с Кабальской. Это сделать было не просто, он пошел на ухищрения. Он вымазал свой член в йоде и зеленке, и попросил женщину привезти ему клотримазол - противогрибковый препарат. Кабальская, протягивая дешевую мазь молодому человеку, брезгливо морщилась и с недоверием щипала его за руку.
На следующий день Кабальская пришла в кондитерский цех. Вызвала мастера. Та крикнула Рики и Сашу, и юноши, поставив мешки с сахаром на пол, дыша жаром, как сладкие пряники, предстали перед грозной госпожой. Она потребовала показать медицинские книжки грузчиков, которые попросту не имеют право работать в кондитерском цеху с такими вещами в кармане, как клотримазол. Мастер вывернула карманы юношей. Там было: у Саши - сигареты и радиоприемник, а у Рики - презервативы и расческа. Но им обоим дали отгулы.
Три дня Рики провел в доме Кабальских. Утром приносил тапочки хозяину, чесал ему спину клюшкой для гольфа, сплевывал на пол, когда тот, уезжая, целовал сморщенную спину своей супруги. Вечером, если не было Кабальской, они вдвоем пили водку, закусывая холодным борщом и бутербродами, на которых толстым слоем лежала красная икра вперемешку с кусками масла.
В три часа дня Рики оставался один. Он садился в "БМВ" и ехал на Бульвар Роз. В один из дней, когда на улице мело, мороз кусал щеки и уши, а бульвар, обычно черный и злой, был от снега белым и тихим, Рики получил фото на свой мобильный телефон. Он достал из кармана тонкую панельку, на которой увидел Славу. Она улыбалась. За спиной у нее плыли гондолы, в которых виднелись широкие шляпы гондольеров. Через минуту пришло SMS-сообщение, в котором говорилось о том, что она хотела бы увидеть Рики. Юноша долго и пристально разглядывал фото Славы. Сначала ему показалось, что девушка как-то подсмеивается над ним, потом он, недовольный ее выражением лица, сделал скидку на искаженное изображение, затем он подумал, что человек в шляпе в гондольере - близкий друг Славы, и они вдвоем смеются над ним. Вдруг раздался телефонный звонок, и сердце Рики оборвалось.
Он словно забыл, что стоит на улице, каждый метр которой поделили между собой женщины самой древней на Земле профессии, он кричал в трубку, дыша хмельным жаром, улавливая, как самый большой в мире радар, каждый звук, произнесенный Славой. Он шел почти на коленях, не чувствуя как щипает его за ягодицы мороз. Он держал заиндевелыми руками телефон, и слушал, как говорит Слава, и ему казалось, что сердце его сейчас выпрыгнет из груди.
"Я люблю тебя, - шептал Рики. На его глазах, как почки на деревьях, набухли слезы. - Люблю". Мобильный телефон молчал, а юноша, как сумасшедший, повторял "люблю" и плакал.
Трое суток он пролежал в полупустой квартире, в той самой, где почти сто лет назад, жила и его прабабка, где он прятал от нее дырявые кроссовки, где, пытаясь воскресить в памяти, может быть, даже когда-то жили и его родители. В комнате было тихо и тепло. Квартира, за которую никто не платил уже больше полугода, также хорошо отапливалась, как и раньше. Но кроме тепла, в ней практически ничего не было. В комнате стояла кровать, а на подоконнике - электрический чайник. Рики лежал на голом матраце, вглядываясь в светящееся на табло мобильного телефона изображение Славы.
В городе пошел дождь. Он смывал снежный накат на дорогах, обещая оттепель. В комнату, щелкнув замком в дверях, вошла управляющая подъездом.
За эти годы она практически не изменилась. Она была все такой же тучной дамой с пышными формами, как и много лет назад, когда Рики был отправлен старухой ночевать к этой всеядной женщине. Она была много раз за мужем, и теперь, узнав, что Рики вернулся, и в тайне надеясь на новый роман с ним, решила навестить юношу.
Она вошла в комнату с кастрюлей котлет, вглядываясь в темноту. Назвала юношу "бедный мой Рики" и произнесла это не потому, что считала молодого человека не состоятельным, а потому что прочувствовала, как это грустно жить в черноте прошлого своего рода, единственным светлым пятном которого в данный момент было лицо Славы, улыбающейся с панельки мобильного телефона.
"Она очень красивая", - сказала управляющая, пытаясь привлечь внимание юноши. Тот вскочил, поправляя штаны, и спросил "кто здесь".

*"Poppers" - это уличное название алкилнитритов, которые получили это название из-за того, что задолго до коммерческого появления люди покупали в аптеках ампулы с амилнитритом, и при вскрытии которых звучал небольшой хлопок "Pop".


Глава шестая.

1.

Рики ел котлеты, которые принесла управляющая. Он сидел на кровати, держа в одной руке вилку, в другой мобильный телефон. Если идти от двери, Рики был похож на больного, перенесшего сложную операцию, а, если двигаться от окна, то юноша напоминал взъерошенного панка, загнанного в пустую комнату после бурной драки.
Позже, когда Рики перебрался в квартиру управляющей, он стал приобретать вид успокоившегося человека, но все равно, входивший в комнату почему-то думал, что юноша чем-то болен. Хотя он был абсолютно здоров. Тот же, кто смотрел в окно, был уверен, что новый сожитель управляющей подъездом, был человеком нетрадиционных взглядов.
Однажды Рики рассказал свою грустную историю встреч с мадам Кабальской, и управляющая посоветовала юноше, выставить ей счет по рыночной цене. Молодой человек спросил, сколько именно, та, подсчитав в уме, ответила около миллиона, но, достала калькулятор, посчитала еще раз, и назвала точную сумму - 1 миллион 314 тысяч.
Минус те самые 40 тысяч - 1 миллион 274 тысячи. Это - по самым скромным подсчетам. А так, может быть, еще больше.
Рики сел в свой бриллиантовый "БМВ" и исчез за поворотом. Его не было неделю, но, когда он приехал, на его машине не было зеркал, а замок в водительской дверце был взломан.
"Я смотрю, твою машину пытались угнать? - Спросила управляющая. - Ты назвал слишком малую цену. Нам надо пересчитать сумму. "Миллион" действует на людей, как красная тряпка на быка".
Вечером Рики рассказал управляющей другую грустную историю о своей безответной любви к Славе, на что та, дослушав до конца, погасила свет в кухне и в комнате, разделась до сорочки и легла в кровать, где камнем лежал Рики.
"У меня было пять мужей, и всех их я пережила, поэтому я не предлагаю тебе стать моим шестым мужем, так сильно я тебя люблю. Ты - воплощение женской мечты. - Сказала управляющая, отыскивая в темноте глаза Рики. - Ты должен хоть чуточку, но страдать. Это придает тебе шарм. Каждая женщина хотела бы иметь такого любовника, как ты. Можно сказать, что сегодня мне очень крупно повезло. Рики, великолепный Рики лежит в моей кровати! Я невероятно счастлива от предвкушения того, как твое тело коснется моего. И все такое. И как бы я хотела, чтобы ты ощутил это предвкушение. Но, к сожалению, я не могу тебе дать этого, а значит, не могу дать тебе счастья. Лишь та женщина, которую полюбишь ты, и которую ты будешь желать, как я тебя, может сделать тебя счастливым".
Предвкушение счастья делает нашу жизнь мимолетной, и кажется даже,
что счастье - всего лишь иллюзия. Но, когда любишь - безгранично счастлив, и понимаешь, как осязаема и значима наша жизнь, она становится наполненной смыслом, становится всеобъемлющей, заставляет остановиться каждого и посмотреть, как же кто-то счастлив.
Саша - Добрый Малый - любивший Рики по одной причине, потому что он был рядом, любивший его за его пронзительный взгляд, идущий, словно из глубины веков, любивший его из-за большой веры в его внутреннюю силу характера, был человеком, которого Рики был не достоин. Когда Добрый Малый пришел к Рики (в очередной раз) чтобы простить его, он сказал ему, что женщина, которая его полюбит никогда не придет в пустоту, и что он будет сидеть, или летать вокруг него, как ангел, чтобы счастье не прошло мимо его.
Добрый Малый шел за Рики, паря над тротуаром, убеждая его в правильности его выбора, - возвращения домой, в пустые стены, - но домой. Рики молчал, но в его сердце звучала музыка. Он был искренне рад, что Саша вернулся. Юные сердца парили над разбитыми дорогами, над перекошенными дворами, над всем тем, что делает жизнь любого человека печальной. Они парили словно птицы, для которых весь мир был соткан из одних и тех же предметов, в любой точке его пространства. Прохожие показывали на них пальцем. Рики оглядывался по сторонам, пытаясь объяснить странное поведение незнакомых лиц. Он смотрел себе под ноги и не видел ничего странного. Но юноши парили над разбитым асфальтом, как ангелы в добрых сказках со счастливым концом.
"И что эта тучная дама?" - Спрашивал Добрый Малый своего друга.
"Она лежит в предвкушении счастья уже почти месяц и переживает за то, что мой БВМ могут угнать второй раз", - отвечал Рики.
Угон его автомобиля не был случайностью, как и все в жизни Рики. Когда он пришел к Кабальской и сказал ей, что она должна ему миллион и - еще двести семьдесят четыре тысячи, она назвала его неудачником. Сказала, что взорвет его в его машине, и крикнула что-то невнятное, когда юноша уже спускался с крыльца. Вечером он припарковался во дворе своей бывшей новой квартиры, но когда вышел оттуда через пять минут с розовой женской сумочкой в руках, его машина исчезла. Ему показалось, что произошло какое-то недоразумение, что он оставил свою машину где-то в другом месте, но через минуту понял, что ее угнали. Рики позвонил Кабальской. Никто долго не отвечал. Он ходил взад-вперед, называл Печаль Мою "дрянью".
Через час Рики сидел в гостиной дома этой порочной женщины, опустив голову, он разводил в сторону руками и плакал. "Эта машина единственное, что у меня осталось", - говорил юноша.
"Они просят выкуп, - шептала Печаль Моя, прикрывая телефонную трубку рукой, - 40 тысяч".
"Я отдам, - всхлипывал юноша, - отдам".
Как счастлива была в этот момент Печаль Моя. На ее лице была усталость и спокойствие. Она унесла из квартиры Рики все до последней нитки. Она украла у него те самые несметные сокровища старухи, которыми он так гордился. Она заказала угон Рикиной машины и удивилась, что это произошло так быстро. Она очернила красавицу Славу и выпачкала ангельскую репутацию Саши. Она была безумным наваждением в жизни бедного Рики - несчастного юноши, нарушившего главную заповедь старухи - никогда никого не любить.
Рики приехал ко мне, чтобы занять 40 тысяч. Ни я, ни моя жена не стали уточнять сроки возврата долга. Я отдал юноше ключи от своей машины, сказав, что завтра улетаю, и, что, когда он сможет, то пусть вернет деньги Дашеньке. Я остановил Рики у дверей, он оглянулся, и я прочитал на его лице беспомощность, и подумал, как может быть искажена красота человеческого лица обстоятельствами жизни. Наверное, лишь немногие способны в любых ситуациях сохранять черты своего лица. Но еще более искаженной становится душа человека, когда под гнетом обстоятельств, он не видит спасения, а ведь оно - в наших сердцах, в любви. Я убежден в этом до сих пор. Может быть потому, что я - неисправимый романтик, не утративший веру в силу человеческих чувств.
- А что было там, в этой сумочке? - Спросил я Рики. Тот замер на месте. Почесал затылок. Открыл рот, но не произнес ни слова. Пожал плечами. Казалось, что он прислушивается к шуму дождя за окном. И я сменил тему разговора. - ...Ты меня презираешь. Я чувствую это своим сердцем. Но я не заслуживаю этой участи. Во-первых, потому, что те фотографии Славы с моим логотипом - чистой воды подделка. Во-вторых...
Я замолчал. Эта пауза стала жирной точкой в наших с Рики отношениях. Когда он ушел, я достал из шкафа спортивную брезентовую сумку и стал складывать в нее вещи.

2.

В "Боинге" стало как-то необычно шумно. Кто-то в 1-ом классе изрядно напился и стал вести себя вызывающе. Стюардессы стали бегать по очереди в хвост самолета, чтобы успокоить "дебошира". В салоне дважды включали классическую музыку. Но потом, за десять минут до посадки, включили фильм ужасов - голливудскую классику про кровавого Фредди Крюгера. Как ни странно, это подействовало, и в "Боинге" воцарилась тишина. Слышалось лишь, как кровожадный маньяк с экрана телевизора разрывает на кусочки бедных американцев.
Это было захватывающее зрелище. Наш самолет кружил над Порнополисом, светящимся миллионом огней. Где-то почти рядом мелькали черно-золотые ленты небоскребов. Но никто из тех, кто летел в самолете, не обратил никакого внимания на невероятную красоту парчового неба Порнополиса. Можно было слышать лишь, как пьяный пассажир в хвосте самолета что-то восторженно кричал, а все остальные покорно тряслись от страха, прикрываясь от стальных клешней кровожадного Фреди бумажными салфетками.
Иногда мне очень хочется вернуть все назад, словно перемотать свою жизнь к началу, но не для того, чтобы изменить ее, а для того, чтобы посмотреть на нее еще раз. Мне дорог в ней каждый кадр, потому что мне не стыдно ни за один мой поступок, ни за одно мною сказанное слово. Потому что нет в ней пустых фраз, а есть суть, которая, увы, мало кем ценится сегодня, но, может быть завтра, она все-таки будет цениться, как весной ценят розовое цветение яблонь, а летом - радугу на заливном лугу. Суть нашей жизни мимолетна, она тает, как роса, но таит в себе невероятную силу, без которой человек чахнет. Эта суть - любовь.
Когда я стоял в аэропорту, дожидаясь объявления моего рейса, я смотрел в огромное окно аэропорта, и я думал, что Даша сейчас, каким-то таинственным образом приедет. Она выйдет из машины, и увидит меня, стоящего у огромного окна аэропорта. Наверное, все так и было, потому что я почувствовал, как она вызвала Огненное такси, которое прорвалось сквозь пространство, разорвав на части мокрую от дождя дорогу, ведущую к аэропорту. Но Огненное такси пронеслось куда-то мимо, оставив за собой ледяной след расставания. Сквозь этот лед я увидел бриллиантовый БМВ, из которого вышел Рики. Он взбежал на высокое крыльцо аэропорта, рыща глазами вдоль линии проверки багажа. Я окрикнул его, пытаясь взглядом спросить, что случилось. Он протянул мне пакет, в котором была завернута сумка Печали Моей - розовая из добротной кожи. На дне этой сумки лежала моя расписка в получении Кабальской 400 тысяч, и чек на предъявителя, в котором значилась сумма 1 миллион 314 тысяч.
- Я богат, - кричал Рики, - понимаешь, я все верну назад. Все. Все.... И деньги и сокровища и квартиру.
- Всеобщая Справедливость, - говорил я, вытирая со щек слезы. - Когда я прилечу, я напишу тебе Е-мэйл...
Рики восторженно кивал головой, пытаясь обнять меня и расцеловать. Он просил у меня прощения за то, что смог подумать обо мне так плохо.
- Знаешь, мы с тобой очень похожи, - продолжал я. - Рядом с нами теперь нет любимых людей, но есть деньги. Но я знаю одно, что первое главнее. Верни главное, Рики, верни любовь.

***

Когда осенью ветер гонит листу по пустынным улицам, кажется, что пробил час этого бренного мира, что его бал закончен, гости разбрелись по домам, и лишь листва, как мишура бала, кружит в печальном вальсе вдоль пустых дорог. Вспоминать былую роскошь летних дней - так до глубины души грустно. Ах, как же так, ведь это было словно вчера, наши счастливые дни, наша восторженность, тихая влюбленность, наши крепкие объятия и страстные поцелуи на берегу теплого моря. Это ведь было! Десять? Нет, теперь уже двадцать лет назад. Но время вспять не повернуть. Самое драгоценное - мои жена Дашенька и дети - они спят где-то там, на другом конце света. Они - это лучшее, что было со мной за последние десять, нет все-таки - двадцать лет.
Ты, Сэм, гуляешь себе где-то там, под крылом моего самолета, который идет на посадку, под душераздирающие крики очередной жертвы Фреди Крюгера. Теперь твои письма мне не нужны. Я выбрасываю их в мусорный ящик, прикрепленный на спинке впереди стоящего кресла "Боинга". Твои письма - застывшее олово, на котором кто-то, улетающий из Порнополиса, всего на всего через девять часов, поставит печать своих суждений: был ли ты прав, когда рассказывал мне об этой невероятной свободной стране, где живет некая Полин Хэнсон - торговка чипсами и рыбой. Где вдоль побережья с золотым песком протянулась полоска небоскребов, воткнутых в облака светящимися огнями вертолетных площадок.
Все не так и плохо, Сэм. Уже завтра утром мы будем пить кофе в одно и то же время. Но - в разных, к счастью, местах. И тебе и мне не будет никакого друг до друга дела. Может быть даже, в одно и тоже время мы будем завязывать галстуки и зашнуровывать ботинки. Но - в разных домах, Сэм. Уже завтра, может быть, в одно и тоже время мы будет сидеть в разных бистро, кушая наспех жареные овощи, и сожалеть, это уж точно, в одно и тоже время, о душистых блинчиках из кислого молока, помазанных подсолнечным маслом, и о хрустящей квашеной капусточке с чесноком и перцем. Знаешь, о чем мы с тобой никогда не будем сожалеть, Сэм? Да, да, я имею ввиду гастрономические пристрастия. Мы не будем сожалеть о том, что где-то на краю света, в какой-то кондитерской, или в каком-то адском кондитерском цехе каждые несколько секунд с линии сходят сладкие пряники, из муки и масла, политые липким розовым сиропом. Они, эти сладкие пряники, будут дышать жаром печи и нежностью рук молоденьких девушек, отщипывающих куски от пышного теста. Но нам до этого не будет никакого дела, потому что, всем известно, сколько горечи: слез и ненависти - в этой гастрономии, не сулящей ничего путного, кроме гастрита.
А эти молоденькие девушки - в начале линии? Доступные, свежие, не обласканные, жаждущие любви, а получающие лишь грубый секс под лестницей среди гофр, пустых бидонов и стеллажей. Он хорош, в своем роде, а иногда даже очень хорош, но быстро забывается. Мы помним лишь то, что нас глубоко тронуло, то от чего мы были счастливы, тех, в кого были безумно влюблены и кем дорожили. Что можно вспомнить о той девчушке с веснушками на улыбчивом лице, с которой ты познакомился, скажем, в метро? С которой ты даже провел пару часов в холодном подъезде высотки, и с которой ты имел любезность обменяться прикосновениями к интимным частям тела? Ты об этом не думал. Это верно. Но, когда однажды ты сядешь в самолет своей половины жизни, ты обязательно попытаешься остановить время грустными воспоминаниями. Знаешь, что ты вспомнишь? Ты вспомнишь Любовь.


3.


Город сковали крепкие морозы, от которых на улицах было пустынно и грустно. Холод, пришедший с севера, принес с собой ледяной ветер. Машин было мало. На тротуарах, покрытых панцирем льда, гулял мусор. Промерзший воздух обжигал щеки. Казалось, что наступил конец света. Обещанного потепления не было два месяца. Первая волна морозов сменялась новой, та - еще одной, и так длилось шестьдесят дней и ночей, вынудив людей затаиться в своих холодных квартирах.
Это была та зима, когда я ждал приглашения, а Рики получил фотографию Славы на свой мобильный телефон. Я не сомневаюсь, что он разглядывал лицо этой красивой девушки, как мозаику.
Люди грелись у печек, выбросив на свалку газеты двухнедельной давности, в которых сообщалось о промерзших домах и размороженных системах отопления. Теперь газеты ничего больше не писали, так как из-за жестоких морозов, они вынуждены были закрыться. В окнах супермаркетов зияли черные дыры, из которых выползали, как мухи, изголодавшиеся бомжи, волоча за собой бумажные пакеты с остатками еды и теплых вещей.
- Если бы мы когда-то не пережили с тобой любовь, то ее следовало бы выдумать, - говорила Даша, прижимая детей, укутанных в ватные одеяла. - Эта зима - настоящее бедствие. Ощущение такое, что мы, и еще пара наших соседей - это единственные оставшиеся на земле люди. Телевизор не показывает, радио - нет. Может быть мы, действительно, остались одни?
- Может быть, - отвечал я. - Эта зима - лучшее, что было с нами за последние годы. Мы - вместе. Нам не надо бежать на работу, везти детей в садик и школу, нам не надо ломать голову как заплатить за квартиру, в которой нам не хватает десять метров по социальной норме. Все ЖЭКИ вымерли, как динозавры в ледниковый период. У нас есть чай и спички. У нас есть газ, и похоже, даже среди непроглядных льдов он доберется до наших жилищ и обогреет нас и поможет нам приготовить еду. Пока мы любим друг друга, мы живы.
- Правду ли ты говорил о Рикиной прабабке, что она обладала невероятной сверхъестественной силой, что и после смерти ее призрак не раз приходил на помощь своему любимому правнуку? - Спрашивала меня жена, и я отвечал, что да, эта женщина может все даже лежа в могиле. - Ах, если бы она не водилась с экстрасенсами и не бегала к гадалкам за советом, ее бы признали святой...
Даша гладила по голове дочку, перебравшуюся на мои колени.
- Если эти морозы будут так же сильны, то многие, наверное, могут погибнуть, - продолжала Даша. - Мы бессильны перед стихией. Ты знаешь, что случилось с нашими соседями снизу? Доченька, прикрой руками уши. Они отравились газом. Их газовая колонка дала сбой, и газ стал поступать в квартиру. Когда спасатели открыли дверь, они увидели на полу трупы собаки и бабули. Девочка с мамой были найдены мертвыми в большой комнате. Мы не должны отапливаться газом. От этого не только болит голова, но можно и умереть.
Я встал, снял с себя плед, укутал детей, пошел на кухню и выключил газ.
- Это - чай, - сказал я, внеся в комнату чайник и чашки. Чай был сладким и без сахара. Я купил его еще до морозов. - Хорошо бы сейчас Рикиных пряников. Помнишь, он приносил нам как-то целую сумку пряников?
После чая, мы сидели в комнате, как плюшевые мишки, прислушиваясь к гробовой тишине за окном. По ногам полз холод, и казалось, что еще немного, и он проникнет к нам в самое сердце.

4.

Вечером пришел Рики и сказал, что надо забрать его машину. Она стоит где-то брошенная на проселочной дороге. Он, увидев Дашу, извинился и поправил себя, - если возможно помочь ему забрать машину...
Мы ехали в густой тьме, растирая замерзшие руки, отыскивая нужный поворот, возвращаясь назад. Рики говорил про свою прабабку, которая привиделась ему этой ночью. Старуха не то приснилась Рики, не то явилась в дом. Она отругала юношу за то, что он перебрался жить к управляющей, и сказала, что он должен брать с этой потаскушки деньги даже за то, что она бревном ложиться спать в его постель.
Это очень странно, но я верил всему, что говорил Рики, и даже, каюсь, попросил его, раз уж старуха такая всесильная, чтобы он наведался к ней и попытался с ее помощью как-то повлиять на разгулявшуюся стихию. Два месяца жгучих морозов - это много. Люди очень устали, они ждут весны. Рики долго молчал, потом ответил, что просил ее об этом, и что она может повлиять, но она в силах это сделать с тем расчетом, что последние два дня морозов будут сущим адом. Будет очень холодно, но, если их пережить, то наступит оттепель. Старуха говорила еще и о том, что морозы могут продлиться еще пять недель. Мы вернулись на Рикином БМВ, оставив на обочине заиндевевший "Опель". Бриллиантовая машина уже не была столь красивой, как прежде. Но в салоне было по-прежнему хорошо и главное - значительно теплее и даже звучала музыка - та самая, которую однажды этому неотесанному, но вместе с тем шикарному юноше подарила моя жена: сборник классики, начинавшийся 40-ой симфонией Моцарта.
Когда мы вернулись, мы сообщили Даше о Рикином проведении. Она взволнованно ходила по комнате, взвешивая "за" и "против" и сказала, что мы должны сообщить всем о том, что впереди жестокие морозы, и что мы должны говорить об этом твердо и без дрожи в голосе.
Мы ходили по домам, предупреждая об усилении морозов и люди, словно ожидавшие нашего прихода, кивали головой и шли в кладовые за дровами и бушлатами. В окнах домов было видно, как люди жгли на полах костры.
"Этот дом - мадам Зло, - сказал Рики, остановившись рядом с калиткой. - Я могу ведь пройти мимо?". Я молчал. "Впереди жестокие морозы", - крикнул Рики, бросив в окно кусок льда. Мы пошли дальше, не заметив, как в окне дома Печали Моей появилась трещина.
"Я мог бы сказать тебе большое спасибо за то, что сделал для меня сейчас, - сказал Рики, когда мы вернулись домой и сели пить чай. - Я чувствую себя настоящим героем, спасителем вселенной, потому что, если, как мне сказала прабабка, послезавтра все кончится, и морозы прекратятся, и при этом люди не пострадают, в этом будет и моя заслуга. Но она, конечно, будет благодаря тебе и твоей жене, которая приняла решение за нас. Я бы сказал тебе спасибо, но ты такая сволочь".
Я ответил Рики, что он не прав, что эта женщина, которую он называет мадам Зло, ввела его в заблуждение. Я объяснил ему причину ее поступков. Эта мадам Зло любит его безумной страстью, точно также как безумной страстью ее не любит Рики.
"Ты должен быть всемерно счастлив оттого, что Рики Горбун сидит с тобой в одной комнате", - отрезал юноша, и Даша, затаив дыхание, повернулась в мою сторону. Ей было интересно посмотреть на мою реакцию.
"Ты - настоящий герой Рики, - ответил я. - Сегодня ты спас, возможно, от неминуемой гибели многие тысячи жизней. Но никто не назовет тебя героем, потому, что ты живешь в плену своих страстей, потому что мимо тебя проходит любовь, потому что ты должен сбросить с себя балласт прошлой жизни, но не делаешь этого. Ты должен научиться жить так, как подсказывает тебе твое сердце, научится думать и принимать решения самостоятельно. Твои крепкие плечи - заслуга твоих предков, но это крепкие плечи, что вовсе не означает, - крепкий дух. Две вещи ведут нас к совершенству. Это - любовь и вера. Я надеюсь, что когда-то ты это поймешь".
Ночью на город, словно с небес опустились адские морозы. Все живое, что попалось им на пути, замерзало и замертво падало на землю. Деревья, корневища которых были повреждены осенью, вымерзали. Покрытые панцирем льда, они были свалены морозом на обледеневшие камни. Те, кто пропустили момент наступления адских морозов, пытались разжечь костры, но руки не слушались, в их жилах замерзала кровь.
Адские морозы пробрались и в спальню Печали Моей, где женщина, укутавшись одеялами, лежала на кровати в ожидании спасения. Окно, в которое Рики бросил кусочек льда, лопнуло и разбилось на мелкие осколки в тот момент, когда в след за адскими морозами в город пришла ночь. Еще целые сутки свирепствовала стихия, и, когда на третий день выглянуло солнце, а с крыш стали капать сосульки, в дом к Печали Моей приехали представители похоронной компании.
Погибших было мало. Даже бомжи, прослышавшие про адские морозы, смогли защитить себя. Кто же мог знать, что трещина от кусочка льда, в окне дома Кабальских, окажется роковой для его обитателей?
Мои дети и жена радовались наступившей оттепели, с восторгом разглядывая седину на моей голове. Они говорили, что этот мороз прошелся по моим вискам. Может быть.





 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"