Сейчас уже, наверное, некому и вспомнить, как они подружились. Стечение обстоятельств - во время пересчета рядом оказались. Похожие, кругленькие, голосистые. Только один двумя бурыми пятнышками на густо-охряной спинке помечен. Потому и назвали Рябой, а второго Цыпой окрестили, цыпленок все-таки.
Были Цыпа с Рябой неразлучны, только позовешь "цып-цып-цып" - уже и бегут, первыми, два желтых шарика, и у кормушки всегда рядышком, друг друга крылышками поталкивают, торопятся, глядишь, один нет-нет да и утащит зернышко побольше у другого прямо из-под клюва, а тот в бок его толк, мол, друг, ты мне прекращай пакостить. Спали тоже всегда рядом, прижмутся друг к дружке, один большой пушистый ком получается, в руки возьмешь - теплый, да тут же на два маленьких пискуна и распадается, по одному в каждую руку, с виду одинаковые, как близнецы, если спинкой не поворачивать, тогда уже пятнышки видны, конечно. Но вот повадки разные были, с самого начала прямо. Цыпа, тот сразу пошустрее был, полюбопытнее, ему бы побегать, подраться, да травку, что за сеткой растет, пощипать. С насеста упал как-то, кувыркался, голова и закружилась. А один раз кошка чуть не схватила, слишком далеко за сетку клюв любопытный высунул. Одним словом, недисциплинированным рос цыпленком. Ряба же, наоборот, взрослых куриц внимательно слушал и кое-что из их кудахтанья к себе в блокнотик записывал, а на Цыпины насмешки отвечал, что мудрости много не бывает. Бегал помедленнее, Цыпу чуть вперед пропускал - вдруг камушек какой на дороге окажется. А тот и рад стараться, мол, первый я, первый. Еще любил Ряба подумать в тишине. Отстанет, бывало, от Цыпы или завернет незаметно за угол курятника, спрячется за досками и сидит, нахохлившись, перед собой смотрит, думает, а отчего траву травой звать, зачем он, и Цыпа, и все остальные здесь и что дальше будет, или вот еще: почему они с Цыпой, хоть и похожи, а все же разные, и почему, если они такие разные, им вместе весело? Посидит он так, посидит, а тут уже и Цыпа его звать начинает, потерял, мол, тебя, друг желторотый, вылезать приходится.
Вот так, в суете да в раздумьях, и проходило время их детское, быстро, как ему и положено, и вдруг оказалось, что Цыпа с Рябой незаметно стали красивыми тонконогими курочками, белыми с розовыми правильной формы клювами и горделивой осанкой. Можно было им уже большое дело доверить, не все же у кормушки крыльями толкаться.
Для этого большого дела и появился однажды в курятнике мужчина. Был он собой красавец, атлет, весь белый с красным, прямо как машина скорой помощи, а на ногах мускулистых еще и шпоры приделаны. Бабы все, понятно, тут же с ума и посходили, окружили, давай его расспрашивать, кто, да откуда, сами все на шпоры глазеют, а он хвост распушил, крылья расправил, говорит и головой туда-сюда поводит, выбирает, значит. Биографию свою, видать, немножко совсем приоткрыл, а все уже переглядываются: ученый мужчина, сразу ясно. Поездил, с умными людьми встречался, все новинки знает, слышите, чего говорит? Мол, теперь есть ящик такой, наподобие телевизора, только программ больше, и все в нем показывают, и новости, и кино про любовь, и даже поговорить с кем хошь через него можно, и письмо через этот ящик за одну минуту дойдет, только вот одно плохо - дистанционного управления нет. А как без него? Это же нужно тогда каждый раз с насеста спрыгивать, чтоб другое что посмотреть! Бабы охают, он рассказывает, а сам все к Цыпе поближе подходит. У Вас, говорит, барышня, тут как с Интернетом? А она ему, чтобы дурой-то не показаться, на всякий случай "организуем" говорит. Ну, тогда, милая, не вижу препятствий для полного слияния душ, то есть коитуса, и по ножке ее гладит. Вот тут она и поняла, чего от нее поганец этот хочет, даром что мужчин в глаза не видела, да спасибо старшие товарищи объяснили, для чего они нужны и что потом бывает. А в ее планы все это "потом" не входит и входить не собирается. Столько успеть увидеть еще надо, прежде чем глупостями всякими заниматься. Столько дел незаконченных, да и неначатых даже! С этими мыслями как хряснет его Цыпа по крылу, аж захрустело там что-то, закричал жених, в сторону отпрыгнул и ну словами всякими нехорошими обзываться, никто таких и не слышал, у них в курятнике ругаться не принято. Феню какую-то вспомнил, так и сказал: Феня Нистка ты! А Цыпа ему в ответ: путаете Вы меня с кем-то, Цыпа я, развернулась и пошла прочь. Только вот Ряба за ней, как обычно, не пристроилась. В кругу осталась.
С этого дня и настал конец их дружбе. Ряба теперь почти все время сидя проводила, иногда выйдет до корыта прогуляться, крылья ополоснуть, горло прочистить да сплетни последние узнать, кто сколько яиц сегодня снес да что на это хозяйка сказала. Ну вдруг передовица какая опытом поделится? Хотя кто ж такую важную информацию за просто так растрезвонивать станет? Разве сама чего выудишь, посчитаешь, подумаешь, да и откроется секрет сам собой. Побольше таких вот секретов насобираешь, да подольше посидишь - глядишь, и результаты пойдут, дорожить тобой начнут, так и до пенсии в почете доживешь, уж лучше от старости помирать, чем еще от чего. Вон, за одну эту неделю двое исчезли, с хозяйкой ушли и не вернулись. Две недели назад еще одна. И пропадают, заметьте, те, которые нестись ленятся. Кажется, что тут хитрого - сиди да сиди, думай себе на здоровье чего хочется, а не хочется, просто в стенку смотри, только сиди, нет, им бы все бегать, вот и добегались. И Цыпа добегается, потерпит-потерпит хозяйка и тоже с собой позовет. Такого мужчину видного к себе не подпускать - это ж дурой набитой быть надо. Делала бы свое дело, тихо, спокойно, так нет, носится со своими идеями, интересно ей, видишь ли, как в других курятниках живут. Так же и живут, а еще как жить? Много таких мыслей Ряба передумает, пока день идет, а тут уже и ночь вот она, и спать надо. А завтра новый день, и снова сидит Ряба, пока другие у корыта лясы точат. Так вот и стала она потихоньку в курятнике самой умелой, хоть и молода была. Хозяйка со счету сбивалась, столько она яиц приносила, да все крупные, ровненькие, да ни одного сослепу не разобьет, аккуратная наша Ряба, умничка. Кыш-кыш, разойдитесь, пусть Ряба первая, сейчас я тебе травки нащиплю, золотая ты моя. И старые курицы за советом идут, и у кормушки Рябе лучшее место, а уж мужчина-то вокруг так и вьется, гоголем расхаживает, дескать, и моя заслуга тоже, правда, Ряба? Ну, тут уж загордиться недолго. Вот и решила Ряба, что, раз она первая, то надо первой и оставаться. А для этого нужно такое придумать, чего остальные ни в жисть не смогут. Думала она, думала, и придумала. Яйца надо несть не простые, а золотые, чтобы скорлупка тоже пригождалась. Тогда уж точно хозяйка на нее не нарадуется. Расстояние от задумки до дела у Рябы короткое было, так что прямо сразу она к тренировкам-то и приступила.
А что делала Цыпа, пока ее подружка навыки и умения свои совершенствовала? А Цыпа давно уже лыжи из курятника навострила, не хотелось ей день-деньской от кормушки до насеста гулять. И мужчина их не нравился, а то, может, согласилась бы таки рано или поздно на это самое слияние душ. Вот и задумала Цыпа сбежать, все хорошенько обдумала да и вспомнила, что в сетке в одном месте дыра есть, через которую ее давным-давно чуть было кошка наружу не вытянула. Хотя дыра - это, пожалуй, громко сказано, в нее только цыплячья голова и проходила. Дырку требовалось расширить, чем Цыпа незамедлительно занялась. Решила она в нескольких местах перебить проволоку, а потом кусок сетки вытолкнуть. Задача была непростой: долбить надо было клювом, и звуки эти подозрительные не могли не привлечь внимания сотоварищей. Тогда Цыпа придумала отвлекающий маневр. Клюнув проволоку несколько раз, она почти сразу же заслышала невдалеке любопытное кудахтанье, начала неистово прыгать по ржавому листу железа, валявшемуся рядом, и махать крыльями. Квохтанье удалилось, но Цыпа, зная о скорости распространения слухов, продолжала прыгать. И точно: через некоторое время ее прыжки озадаченно наблюдал весь курятник, за исключением занятой рекордами Рябы. Цыпа прыгала и махала крыльями в абсолютном безмолвии. Первым нашелся мужчина: еще одна летать учится, ты что, сказку про Нильса с дикими курицами не смотрела? - Не, не смотрела. - Ну, так послушай тогда старшего: ничем хорошим такие экзерсисы не кончаются. Цыпа молча махала крылами. Дамы, пойдемте отсюда, ей самой скоро надоест. Но Цыпе не надоело через день, и через два, и через неделю, и скоро ее оставили в покое. С тем же упорством, с каким Ряба высиживала очередное рекордное яйцо, Цыпа долбила проволоку. Клюв ее, поболев несколько дней, окреп и затупился, местами даже стерся, но зато через две с половиной недели Цыпа, покачав сетку, с замиранием сердца ощутила, что еще несколько крепких ударов - и можно будет помахать крылом родному курятнику. Теперь спешить было нельзя. Во-первых, следовало дождаться темноты, а, во-вторых, надо бы для очистки совести поговорить с Рябой, все-таки подруги...были.
Ряба, подкарауленная у корыта в редком одиночестве, выслушала Цыпу молча. Укоризненно покачала головой: да, детство из тебя, видимо, уже не вышибешь. Величественно поворотилась и направилась к кормушке. Аудиенция была окончена. И путь свободен.
Этой ночью Цыпа перестала быть курицей. То есть, она ей, разумеется, оставалась, но, протиснувшись через сетку, преодолев двести двадцать шесть куриных шагов до калитки, на удачу полуоткрытой (и курицам иногда везет), и выйдя из нее, она почувствовала себя...ну вот уж только не курицей, это точно. Птицей! Ай, как вокруг хорошо! Тут тебе и горы, и озеро вон какое, лунным светом облитое, простор, и куда идти-то, непонятно, и так здорово, и страшно, и идешь...
Утром Цыпа попала под велосипед почтальона. А Ряба тем утром снесла свое первое золотое яичко. Теперь ее чучело украшает сервант в гостиной, и хозяйка любит показывать его гостям. В курятнике же ходят легенды о курице, которая научилась летать, долетела до моря и ненастной ночью разбилась о скалы. Правда, имени ее никто уже не помнит.