Аннотация: А некоторым до сих пор для активизации всех жизненных процессов требуется хороший пинок. И чужие тайны становятся не сложнее скорлупы от ореха.
Улыбнитесь мне вслед ледяными глазами,
Утопите печаль в терпком черном вине;
Я всегда буду рад снова встретиться с вами,
Даже если опять на войне!
Не слепите меня блеском северной стали -
Знаю, горько глотать поражения яд!
Только вы, адмирал, до сих пор не сказали,
Отчего так спокоен ваш взгляд?
Канцлер Ги - Роман Ротгера Вальдеса.
Я перед ним виноват, следовательно, я должен ему отомстить.
Федор Михайлович Достоевский
Глава 23.
Я отвыкла быть одна. Плелась, толком ничего не видя, среди каких-то кустов, ломилась насквозь, хотя, наверное, можно было обойти - не помню толком. Мне хотелось забиться в нору, спрятаться далеко и глубоко, чтобы никто не нашел. И... Нет, не поплакать. Разобраться в себе и решить, что делать теперь. Волки воют с тоски, драконы уносятся в небеса, а я... Я, кажется, нашла утешение в бешеной гонке.
Без привычного звука шагов Ашера было как-то пусто...
Не знаю, почему так вышло, но винить Лика я не могла. Не оправдывала, но, в какой-то степени, понимала. Не стоит переваливать на других мои ошибки. Что я знала о нем, о том, кто почти два года был со мной рядом? Ничего. Вот и цена эгоизма.
Думать можно было обо всем, кроме Храма. Мне некуда было возвращаться. Но Магистр чуть не погиб, или погиб, спасая мне жизнь, а Ашер... Ледяной ветер на губах, на вкус - как мороженое с кровью. Закатное солнце сияющих глаз. У лошадей вообще очень трогательные и красивые глаза, а у Ашера они были особенные. Если долго смотреть - кажется, что скользишь на льдине с горки, а вокруг сверкает овеществленный смех и кто-то ненавязчиво поддерживает на крутых поворотах. Ветер, небо - и свобода, бесконечная свобода, что он мне принес. Лиловая прядь в волосах отливала серебром, и льнула к щеке. Я улыбнулась, вдруг задрожали губы. Сдерживая непрошеные слезы, я встряхнула головой, погладила рукоять меча, бездумно используемого мной как посох, и пошла вперед. Куда - это я придумаю на ходу. Если я не знаю, куда иду, значит, надо не останавливаться. Все остальное решится позже.
Сколько раз я вот так на потом откладывала важные решения? Сколько всего так и не совершила? Я остановилась. Меч в ножны. Расческой по волосам, и в косу их, чтоб не мешали. "Меч в зубы и барабан на шею" - крутилось в сознании, но я лишь фыркнула. Я - Паладин Храма Тьмы. А какой - пусть его. Разберемся. Даже если последний - главное, честь. И... прости, мой Полуночный. Ты всегда останешься рядом. Лиловая прядка в моих волосах свернулась смешным колечком, будто Ашер выдохнул в спину.
Шарис всегда учил думать стратегически, когда нет других вариантов. Наверное, мне не хватало ума - но для меня происходящее по-прежнему оставалось вязким болотом, в котором я увязла по шею. Но тут все просто - крокодилы ли, аллигаторы водятся в болоте - их можно убить. А ведь в этом, в том числе, и состоит профессия паладина. Один не воин, если выступать против целого войска лицом к лицу - но попробуй то же самое сказать о партизанах!
Как мало, оказывается, надо для пусть не счастья, но поднятия боевого духа. В душе пели горны, меня трясло, я готова была броситься в бой. Сэр Ламир часто напоминал, что не следует необдуманно вступать в битву. Я остановилась, закрыла глаза. Потом привела одежду в порядок - несложная магия. От части доспеха пришлось избавиться, но все оставшееся я старательно отполировала, как подобает, и обзавелась плащом. Забавно, наверное, смотрится щегольской синий шелковый плащ с черным меховым подбоем, и высоким воротом-стойкой, заставляющим сохранять королевскую осанку, поверх ослепительно сияющего неполного доспеха - посреди густого леса.
Паладин - это не только воин, но и дипломат, и маг, и... Да проще сказать, кем не является паладин! Нас даже воровать учили, в рамках общеобразовательной программы.
Улыбка сама скользнула по губам. Не важно, что я их не вижу - они живы, пока жива моя память. Установка для начала, чтобы не рассыпаться на части.
Я натянула тонкие черные перчатки, все же распустила волосы по плечам, и пошла. Деревья раздвигались передо мной, даже пауки убирали свои паутинки. Это ведь был наш Лес, знакомый и почти родной. "Дедушка", - подумала я с нежностью, которой до того как-то не доводилось испытывать. Когда плохо, многие несущественные до того детали вдруг делаются важными.
И - честное слово - он будто ответил. Ветви деревьев над моей головой разошлись, открывая путь солнцу. Я задумалась лишь на миг, а потом пошла по любезно протянутой для меня тропинке, устланной пружинящей на каждом шагу зеленой густой травой. Трава выпрямлялась за моей спиной, скрывая следы моих ног, и, кажется, деревья вновь смыкали кроны.
Сюда боялись соваться даже Темные Императоры - но никому из Храма Лес не чинил вреда. Так, шалил иногда, да заводил провинившихся в болота.
По хорошему, до Храма отсюда было не меньше дня пути - но Лес вывел меня короткой тропой.
Храм располагался на небольшом холме, даже, скорее, искусственном валу, поросшем зеленой травой. Некогда белый, сейчас он напоминал побитые кариесом зубы - неровные осколки стен дымились, черные почти сплошь, только кое-где белели опаленные куски стен. Когда-то ухоженные, склоны холма сейчас были изрыты прошедшим боем, давним, затяжным. И еще, на чем сразу останавливался взгляд, очень мало было вокруг трупов, хотя весь холм пропитался кровью и смертью. Огненная магия, некромантия, сила иллюзии, какие-то другие заклинания - над пепелищем, будто облаком, висели обрывки детонировавших чар, демонстрируя без слов, как именно нападавшие сломали защиту. Сила земли, сила разума, духовная магия, еще что-то, не столь очевидное. Те, кто напал на Храм, хорошо подготовились. Наверное, здесь и воздушные маги были, и водные - но следы водной магии не углядеть, слишком невесомы, а водная магия мимикрирует под любую другую и без глобальных исследований никогда не обнаружить ее присутствия, даже профессионалу. Времени на анализ у меня не было, да и защитили наверняка Храм и от Воды, и от Ветра магистры. А вот огонь - не сдержали. Черный огонь Императора славился на всю Империю. Хм, кстати, контрастно звучит с названием моего нового меча. Надо разобраться на досуге, что дает этот артефакт, раз уж он мой.
Недавняя встреча с Магистром немного подготовила меня к такому, но все равно лицо будто застыло. Я не стала спускаться. Если я права, то ничего не найду. Все унесли с собой зомби и прочая нежить. А если нет... Что ж... Братья и сестры по Тьме достойны величественной могилы. Живых там не было.
Я еще раз быстро просканировала пространство, стараясь обнаружить хотя бы частицу живого, хоть мышонка - но на десятки мер вокруг даже лес был полумертв. Я и не ждала иного. То, что напало на Храм, должно было быть дьявольски сильным. Дьявольски? Я прикусила губу, вдохнула глубоко.
Так я еще не делала.
Качнулась на носках, потом разулась. Горло болело, комок сжался в груди, непролитые слезы жгли глаза. Но они не заслужили такого предательства. В голове колокольным звоном билось - почему не позвали, неужели б не помогла? Вот только слишком хорошо я осознавала, что как бы мне не хотелось - если с тем, что напало, напрямую не справились ОНИ - что бы смогла я?.. Для Темных ответ очевиден всегда. Они не позвали меня за собой, но Къярен ждал. А значит, пока я могу сделать хоть что-то, их смерть не напрасна.
Мне нужно сейчас в это верить. Хоть во что-то верить.
Трава под ногами - яркая, свежая, как в насмешку. Я сделала два шага - и уже ступала по пепелищу. Мертвая земля. Пустая. Скорбящая. Еще шаг. Пепел тут еще был чуть теплым. Я остановилась, раскинула руки в стороны, отшвырнула на траву плащ. Ветер взметнул мои волосы, застилая глаза, хлестал меня их прядками, как кнутами. И вдруг стих.
Их лица проносились передо мной. Магистры... лица некоторых были как в тумане, один на моих глазах выскользнул из мути. Яшма. Обнял Ликои. Он улыбался. Сэр Эльхейм. Запах моих любимых круассанов с корицей. Дирк, Трей, Лиин, Авель, Соот, Джером - имена сестер и братьев, имена равных, высших и тех, кого я должна была оберегать - всплывали в мозгу, а из лица возникали из глубин памяти. Арей, непривычно веселый - я даже не сразу поняла, что не так, а потом кивнула в ответ на его улыбку. Он снова был здоров, снова стоял, листая книжку. К его плечу прижималась девчонка, которая подрабатывала у нас на конюшне. Къярен хотел дать ей посвящение новой весной. Тонкие куцые серые косички, огонь в круглых хитрых глазах, веснушки и широкие скулы. Как же ее звали?.. Все новые имена и все новые лица копились во мне, пока вдруг не исполнилось пространство моей памяти внутри, как переполняет вода залив, прежде чем прорвать плотину. Призрачные контуры. Призрачные образы. Осколки чужих воспоминаний.
Тот, полноватый брат, что сидел со мной рядом, как же его звали?.. Ему страшно, и пусто внутри. Но из походной кухни выглядывают двое детей, сорванцы с украденными в оружейной ржавыми (одно это доказывает, как тяжек бой, замковый кузнец не признавал ржавчины) мечами. Им еще нет и семи, но обоих давно не прогнать с тренировочных площадок. Он оглядывается, замечает их - и вдруг улыбается. И меч в его руках вспыхивает тьмой, расправляются плечи. Стрела вонзается ему в лопатку. Черное оперение. Мальчишки валятся лицом вперед, и в затылках у них - такие же стрелы. Он оборачивается, страшно неуклюжий с этой смертельной раной, и вдруг кричит. Крик разносится кличем. Я, кажется, молюсь Тьме, лишь бы он успел увидеть, кто их выпустил. А он кричит и вдруг замолкает. На миг - короткий, меньше двух ударов сердца, - вокруг него собирается будто бы черный шар, расправляются крылья. Он не успевает. Его не учили карать крыльями мрака.
Смена кадра.
Шарис. Сжавшись в комок, сидит посреди гогочущих троллей. Золотистый мех в крови, и когти тоже, но в детских глазах столько чистого незамутненного страха, что им уже не хочется думать. Ликои, без одной руки, крадется вдоль стены. Вот от кого он их отвлекает. Их глаза встречаются. Один из троллей жестко пинает кота, Шарис молчит, лишь смотрит на нее. Ликои улыбается. Меч в ее руке кажется легким, как пушинка. Мышцы единственной оставшейся руки играют. И тогда он вздыхает и поднимается легко и плавно, без намека на недавнюю фальшивую слабость.
Шарис учил меня и таким маскарадам...
Картинок все больше, и я не успеваю выделить все, не успеваю даже отдельные сцены разглядеть толком. Корпуса Храма то и дело содрогаются под магическими атаками, свистят стрелы с черным оперением. Кому-то страшно, кто-то в лихорадке боя. Кто-то хнычет, кто-то веселит всех вокруг. Кто-то силен и сражается в первых рядах, кто-то едва выдерживает пару ударов. Не в этом суть. Все они разные - и ни один не подставил других. Кроме... Лика. Усилием воли я отсекла ненужную сейчас мысль. Я не забуду этого, его предательство, остов моего дома и черные стрелы. Но сейчас - сейчас нужно кое-что сделать для них. Тех, кого я не смогу вернуть, как бы мне не хотелось.
Вдали слышно эхо чужого гнева, неистовство Хаоса... я отбрасываю их прочь. Здесь и сейчас, то, что я хочу сделать - не месть.
И, когда от воспоминаний и боли уже нечем дышать, я отпускаю плотину.
Вверх из меня бьет луч первородной тьмы, буквально светится мраком. Неправдоподобно быстро собираются облака, на пепелище ложатся ледяные капли, все чаще и чаще. Я что-то отдаю, и что-то проникает в меня...
Боль. Это еще и память.
И земля под моими ногами оживает.
Боль. Это тоска.
И над землей рождаются юные ветерки.
Боль. Это слезы.
И над холмом бьют гейзеры, естественные фонтаны, водяной флер, искрящаяся невесомая капель.
Боль. Это огонь в груди.
И сверху сквозь черные тучи проникает золотой столб света.
Я выдыхаю, медленно опускаю руки.
Боль - это уединение.
И сверкающий, искрящийся волшебный мирок вспыхивает, как шкатулка драгоценностей, на прощанье, скрываясь под непроницаемой защитой. Нет больше ни холма, ни Храма. Лишь поляна, усыпанная земляникой, да раскидистая, почему-то не золотистая, а алая, липа.
И губы шепчут сами собой "Ваши долги на мне. Идите спокойно".
...Понятия не имею, что я в итоге с этими радугами натворила - но стало легче. Нет, где-то глубоко внутри затаилась огненная птица, почти погасла, но не смирилась, и лишь ждала своего часа вырваться на свободу - но уже не так давило. Я тщетно всю ночь перебирала воспоминания, стараясь найти что-то об изменении хода времени, но не обнаружила ничего стоящего. Даже ангелы были помочь не в силах. А вытаскивать сюда существ их параллельного мира, которые, попав в идентичную ситуацию, выжили... Не честно это. Вдруг там тоже где-то есть я? И как мне себе же в глаза посмотреть после такого?!
Вместо истерики я снова натянула сапоги и присела на плащ подумать. Над невидимым даже мне кусочком новой сказки порхали бабочки, полянка светилась, расцветали все новые и новые цветы. Лес тоже прощался. Когда-то давно, когда я только появилась в этих стенах, и слегла без возможности двигаться, а Ашера не было даже в проектах (сердце сдавило, а лиловая прядка на виске шевельнулась без всякого ветра), Яшма приходил рассказывать мне сказки. Странно, правда? Не ласковый Шарис, не ответственный Къярен, не помешанный на эффективности Алуриан, а высоченный молчаливый южанин, едва не вдвое меня выше. Но приходил именно он. Садился рядом с постелью, вытягивал ноги и рассказывал сказки и предания степей. Сейчас мне вспомнился кусочек из одной из его историй. Яшма говорил, что жизнь бесконечна, если не рассматривать ее лишь как существование тела. Что в его племени верили, будто обладающий сильной волей сам немного бог, и способен помогать своим потомкам. Рассказывал, как в засуху их вождь сам вырвал себе сердце, но не позволил себе умереть сразу, и, сколько мог, поливал землю кровью, возвращая ей жизнь. И как потом, когда его младший сын пал от случайной стрелы в битве, пробившей его сердце, то вдруг сделалось совершенно целым, а мальчик рассказывал, что увидел отца и тот вложил в его грудь свое сердце. Яшма верил, будто именно сердце, не разум, делают людей великими. Будто в сердце скрыто то хорошее, что вечно борется с рационализмом разума, и, в конечном итоге, дает жизни смысл. Мне было плохо, и страшно, и наши беседы скрашивали мое одиночество, и потому я все же спросила, хотя жуть как смущалась этого человека:
- А Тьма?
Вспомнилось, как Яшма тогда встрепал мне волосы, усмехнулся, и...
- Сейчас многие спорят, кто старше - Тьма или Свет - забывая, что сначала был Хаос. Все, что есть в этом мире, вышло из Хаоса, и, прежде чем превратиться в то, что есть, прошло долгий путь, - он всегда рассказывал так, будто описывал представавшую перед его глазами картину. - По-настоящему долгий. Но это все теология, во многом, или софистика. Я не слишком хорош в теории. Суть вот в чем. Когда-то давным-давно Тьма была доброй и милосердной, как часто бывают маленькие девочки, не разбалованные и не заброшенные родными, в ней почти не было зла. Не знаю уж, почему она изменилась, и правда ли это - но когда-то Тьме поклонялись как самой справедливой из стихий. Давно это было...
- Самой справедливой? - я недоуменно моргала.
Тьма приняла меня, и я всегда с трепетом входила в ее Храм - но представить себе ее в такой роли?!
- Как свет? - уточнила я.
Яшма усмехнулся, встряхнул головой.
- Да нет. Как Тьма. Знаешь, сказал кто-то... "красота - в глазах смотрящего". Вот и с Тьмой было так. Ее видели не прибежищем кошмаров, а справедливой и мудрой, великой и печальной - и тогда она и была такой. Ну, это как другой взгляд на мир, иной канон...
Я кивнула.
Черноволосый притянул меня к себе. От него чуть пахло потом и сандалом, но к жесткой мускулистой груди было удивительно удобно прислоняться. А еще он был теплым. И спокойным. Спокойствие, уверенность и сила. Не сэр Ламир, а именно Яшма научил меня этому.
- Так вот, - южанин помедлил, подбирая слова.
Говорить ему было трудно. Он всегда предпочитал делать.
- Тогда, в другом каноне, Тьме однажды задали вопрос, который почему-то до того никогда и никто не решался задать. Девочка спросила, такая же, как и ты.
- Как я? - я восторженно шмыгнула носом и растрепала волосы на макушке.
- Да, как ты. Такой же бесенок, - Яшма опять усмехнулся. - Она спросила, куда уходят те, кто не сможет увидеть этот мир опять? Ведь Смерть лишь один раз открывает пределы. Долго думала над ответом Тьма. В свитках пишут, почти всю ее жизнь. Девочка за это время выросла, завоевала свое королевство, вышла замуж. Ее потомки расселились по окружавшим землям. И, наконец, ей пришел срок умирать. И вот тогда, придержав смерть за полу балахона, к ней первой пришла Тьма. Тогда она часто воплощалась. Тьма подождала, пока девочка увидит ее, и села рядом.
- Послушай, - сказала она. - Я не знаю, что будет со мной. И какой я буду. Но раз ты спросила, я обещаю. Каждый, кто пожелает идти за мной из твоих потомков и дорогих тебе, никогда не исчезнет. Я не хочу ни за кого решать, но для каждого я открою свой путь.
Девочка, которая к тому моменту давно была уже бабушкой, и даже прапрабабушкой, давно похоронила любимого мужа и очень по нему скучала, слабо улыбнулась, не замечая, как молодеет.
- И сможет подождать?
- Что? - не сразу сообразила Тьма.
Тогда она была еще очень юной. И многое лишь училась понимать.
- Если я... не хочу расставаться с кем-то, и тот, или та, о ком я думаю, не будут против увидеться за гранью со мной... Они подождут?
Девочка всегда была сумасбродкой. Кому бы еще пришло в голову спрашивать Тьму о таком? Тьму, а не Смерть. Тогда Тьма была куда моложе Смерти...
- Яш... а как Смерть тогда была старше ее, а теперь моложе? - растеряно спросила я.
Мастер прервался, снова вздохнул.
- Вир, говорят, Смерть не имеет возраста, и живет вне времени, - он задумался. Потом достал кинжал.
- Смотри. Видишь, он в моей руке? А теперь я его убираю? Так вот, представь себе, что для Смерти время - это процесс, переменная, доступная в любой точке. А наличие или отсутствие кинжала в моей руке - лишь неотъемлемое свойство руки.
Я встряхнула головой.
Он вздохнул опять, наклонился, одной волей рису передо мной картинку. Вот бежит человек. Медленно, из точки А в точку В.
- Видишь?
- Ну да, бежит. И что?
- Где он сейчас?
- В точке В, - изумленно констатировала очевидное я.
И тут вся эта линия - в каждой точке, которую он когда-либо пересекал, вдруг обрела объем, став будто бы полосой в виде бегущего человека.
- А вот для Смерти - так. Только куда сложней. Я ведь показал тебе изображение четырехмерным.
- То есть... она видит нас полосами?
- Она или Он. Отрезками на канве мир, узорами, - он усмехнулся. - Которые обрывают. Ты лучше у Дара потом спроси.
- Угу, - кивнула я, зная, что все равно не спрошу. - А что Тьма?
- А Тьма тогда хотела еще подумать, но Смерть ее торопила. Смерть устала ждать, она ж была немного ворчлива от старости. И тогда Тьма пообещала, что в миг перехода можно будет встретиться с теми, по кому ты скучал и кого помнишь - ведь для них время будет чем-то условным, они смогут следить за дорогими им людьми.
- То есть я все равно тебя еще увижу? - пробормотала я, не рассчитывая ни на что толком.
А он усмехнулся вдруг, и без тени сомнений кивнул.
- Обещаю. Я тебя там дождусь.
Теплая и жесткая одновременно ладонь легла мне на макушку.
- Но ты не дослушала. Вириэль. Эта девочка потом стала Богиней Жизни. Иногда - только иногда, она приходила к своим потомкам и успевала удержать Смерть. А та позволяла это - ведь Тьма не дала завладеть ею, и Смерть не знала, что делать.
- Яш, а она умеет воскрешать?
- Нет, - его голос стал печален. - Воскрешать - нет. Зато она хранит нашу память.
Тогда, спрашивая его об этом, я была уверена, что ждать буду я. А ведь вот оно как. А Яшма не рассказал тогда до конца. Он сменил тему беседы и унес меня купаться в горячих ручьях.
Воспоминания позволили успокоиться немного. Я подобрала колени к груди, завернулась в плащ, неожиданно замерзнув. И постаралась подумать. Какую-то информацию мне дали, что-то я позабыла. Канон. Узнать до конца, что это. Магистр просил спрятаться. И... Вот оно! Лик думал про то, что подставил дроу и эльфа под гнев Императора! Причем, насколько я могла судить, все же Императора Света! И судя по тому, что никаких известий о них нет, он отправил их в тюрьму. Что ж, Светлая Империя - не худший стог сена.
Я поднялась. Прежде чем ринуться в бой, нужно разузнать, что и как. Что ж, полагаю, Максина мне кое-что задолжала, и будет рада оказать такую незначительную услугу. Усмешка у меня вышла как у классического злодея, садистской и приторно-сладкой, но в тот момент мне было все равно. Если не получится найти информацию на границе, поеду к ней.
У Светлого Императора хорошие палачи, а Тириэл и Кэмрон там не меньше полутора недель. Так что не стоит терять время. И в этот раз, клянусь Тьмой, я не ошибусь.
Для того чтобы куда-то попасть, нужно куда-нибудь пойти. Аксиома. Даже телепортом чтоб пройти придется сделать хоть пару, но движений. Даже если понесут на руках - так или иначе, но пошевелишься.
Да часа спустя я сидела, смотрела на заросшую зеленой травой поляну, и... обижалась. На светящее мне на макушку солнце. На жужжащую пчелу. На ветер. На наворачивающиеся слезы. На наставников, решивших все без меня. На тяжелый шлем, лежавший рядом в траве. На жаркий плащ. И на Ашера. Мой конь не имел права... за меня... гибнуть!
Я стиснула зубы.
И Лик. Сердце снова кольнуло дикой болью. Как я могла быть с ним так небрежна? Не видеть того, кто два года был со мной рядом, был почти моей тенью. Кто слушал меня так внимательно, что это даже пугало. Кто... изменился, а я не замечала этих изменений?..
Я загнала эти эмоции поглубже. Там, внутри, среди идеально вчерченных изящных и легких черных сводов моей души, скоро скопится такое торнадо...
Но сделанного не воротишь. А значит, нужно понять, в чем моя ошибка, учесть на будущее... и постараться исправить. Если... если получится.
Лик появился в Храме два года назад. Его привела нервная, хорошо одетая дама, "чистокровная, как скаковая лошадь", по выражению Дара. Дар вообще не слишком уважал женщин. Либо сестра, либо мать, которую он и упомянул недавно. Будет считать, что либо мать, либо ее родственница - не суть важно.
Время улетало, мне нужно было скрываться, убегать, но вместо этого я сидела и размышляла, раздумывая о случившемся.
Итак, угроза его матери, к которой, насколько я понимаю, он был не сильно привязан, все же должна была воздействовать на него. Ему так объясняли. Кто мог ему угрожать? Кандидатов было мало, но теперь уже очевидно, что шантажист был связан с уничтожением моего дома. Къярен что-то говорил... ах да! Он упомянул, что нападение на Храм было совершено при поддержке Императора Тьмы, но тот не до конца понимал, что происходит. Словам своего Магистра я привыкла доверять, даже не смотря на то, что он потерпел поражение. Но если в Темной Империи сам Император "слегка не в курсе", что это значит? Это означает, что внутри назрел заговор, и рано или поздно его устранят, едва он предоставит заговорщикам желаемое. С другой стороны, Император не просто так занимает свой трон, так что в глупости и недальновидности я б его не заподозрила. Следовательно, он ведет свою игру. Но, опять же - какие ставки могли побудить его пожертвовать Храмом Тьмы? Я рассеяно закурила, вдохнула горький дым. И вдруг поняла - не как все было, но увидела один из вариантов.
Полтора года назад Империя заключила новый союз с Властителем Алых Туч, как одиозно назвался один из Великих Герцогов Ада. Военный союз ужасающей мощи. То есть Храм потерял свое значение как военный центр - демоны воюют проще и жестче, их ресурс пополнять дешевле, а в рядах побежденного противника без труда отыщутся желаемые жертвы. За пару десятилетий до этого, я уже даже вспоминала об этом как-то, сменился Император Света, и новый показал себя куда более либеральным к Темной Империи. Масштабная война на уничтожение поутихла до немногочисленных стычек, что позволило Империи Тьмы выйти из кризиса, развить экономику, реформировать армию и снова переключиться на наемные войска, за исключением 17 Императорских Легионов. Два из которых составляли лучшие маги всех возможных умений и практик, прошедшие не одно сражение.
Более того, в прошлом году младший принц, вопреки традиции, отправился учиться в Университет на границе с владениями дроу, а не в школу при Храме, как было принято до этого. Таким образом, позволив уничтожить Храм, Император теоретически ликвидировал очаг инакомыслия и боевое формирование, не подконтрольное ему лично. Более того - у него появлялся шанс, что оставшиеся в живых рыцари, послушники и паладины пожелают отомстить своим врагам, став под его знамена, и подпав, фактически, полностью под его власть. А для этого ему нужно было, не вмешиваясь в сам конфликт, уведомить руководство Храма Тьмы о готовящемся нападении. Так, чтобы уже не удалось спасти Храм, но позволило бы увести людей.
Судя по состоянию развалин и моим ведениям, это было вполне вероятно. А значит, у меня были все шансы увидеть еще кое-кого из них живыми!
Вдруг стало легче. Будто одна из скал, что лежали у меня на душе, вдруг свалилась.
Свет с ним, с Императором. Он, прежде всего, политик, и если все обстоит, как мне кажется, и он знает о готовящемся заговоре, и чувствует, как тлеет под ним трон, он вынужден шевелиться. То, что эти шевеления стоили мне дома, мы обсудим потом.
Но почему же с мыслей о воспитаннике я перескочила на мысли об Императоре? Что-то ведь такое было. Я снова затянулась, выдохнула дым, разглядывая, как вьется белая струйка от кончика сигареты, устремляясь в небо. Нервная дама в красном платье... Рыжие волосы и терракотовые глаза... Великие демоны! Его мать - та сошедшая с ума любовница кронпринца?! Но тогда ведь все сходится...
...История была грязной и официально засекреченной. Итак, жил-был принц, и был он наследником трона Темной Империи. Системы воспитания в нашем мире несовершенны, и потому до двадцати лет ему позволялось делать все, что бы он ни захотел. Считалось, что лишь так можно выявить основополагающие склонности и пристрастия человека. Его мать, наша Императрица, скоропостижно скончалась через три месяца после его двадцатилетия, оставив сына в одиночестве воспринимать все то, чему счел необходимым обучить его Император. Последний по жене не скорбел совершенно, уделяя свое время государственным делам, сыну и полусотне фаворитов и фавориток.
Итак, в двадцать лет Их Императорское Высочество вдруг принудили осознать, что ожидающая его корона - это, прежде всего долг, а потому ему надлежит смирить свои желания и быть покорным орудием в жесткой деснице венценосного отца. Принц с первого раза урок не усвоил, но, подвергнувшись почти двухлетнему заточению в подземельях замка, откуда выходил каждый день лишь чтобы учиться, и на пытки, смирил свою гордость. Попросту говоря, сломался в конец. И вот тогда Император сменил кнут на пряник, начав делать из почти безвольной на тот момент заготовки идеального принца. Он вовсе не был жесток, некоторые из наших школ до сих пор придерживаются подобного метода, подхваченного у Комиссии по надзору, но значительно расширенного. После правильной обработки сломавшийся человек как глина в руках того, кто его сломал. Эльфы лишены этой чудной особенности, а вот люди, как и собаки, привязываются. Но все же, отдам Императору должное - добившись покорности, он ни разу больше не позволил себе ничего, что не было бы на благо сыну. Так получилось, что одним из палачей был Алуриан, потому я и знаю эту историю. От большинства придворных она так осталась в секрете. Но о магистре позже, быть может.
Через пять лет Империя могла гордиться своим принцем. Еще год все вокруг только и делали, что восхищались Темным Принцем. Вот только вскоре Императору возиться с ним надоело, и, убедившись, что сын не выйдет из-под его контроля, он сам ослабил вожжи.
Нужно ли удивляться, что тот сорвался? По официальной версии, очень расстроив родителя. Неофициально же - его срыв вполне вписывался в те рамки, что очертил для него отец. Кронпринц должен был любить власть и ею наслаждаться. И если за чей-то счет - то и пусть их, почет и благо семьям пострадавших.
А дальше все вышло банально и просто. На одном из весенних балов, когда Император по некоему причудливому стечению обстоятельств официально признал бастарда одной из своих любимейших фавориток (дама вскоре скоропостижно скончалась, а сын жив и ныне, и живет в титуле младшего принца, наслаждаясь благорасположением родителя), кронпринцу приглянулась дочка одного из провинциальных дворян. И все бы ничего, вот только девушка была помолвлена с имперским офицером, и, хотя и оказалась польщенной вниманием кронпринца, изменять жениху не хотела. Офицера и кронпринца связывали на тот момент лишь пара проведенных совместно операций, да два года странной дружбы до того, как Император взялся за кнут. Память у Их Высочества не отшибло, и потому он после "обработки" ответил офицеру ненавистью той же силы, как до того велико было его расположение к нему до нее. Простить, что его никогда не ломали, он офицеру не мог. Попытки виконта объяснить Их Высочеству, что муштре он подвергался с раннего детства и лишь поэтому ломка не понадобилось, не были принцем услышаны или не были сочтены достойными внимания.
Так что отказ леди он воспринял в штыки.
Семь суток спустя даму похитили из дома ее родных, опоили приворотным зельем, и уже утром принц представил ее двору как свою фаворитку. Ничего особенного - за земли и титулы семья женщины готова была закрыть на это глаза, вовсе не желая класть головы под плаху. Да и принц, поначалу лишь игравший в жестокий роман, вдруг увлекся своей пленницей. И все бы ничего, если б не одно "но". Месяц спустя виконт покончил с собой, не пережив разлуки с по-настоящему любимой женщиной.
Наутро после его смерти она сошла с ума. Оказалось, приворотное зелье и любовь к погибшему мужчине окончательно исковеркали ей разум, оставив от цветущей азартной, пусть и несколько робкой и скромной провинциалки, яркой и манящей, как садовая роза, безразличную ко всему женщину с испуганным взглядом. Беременную к тому же.
С тех пор упоминания о ней терялись. Известно было лишь, что принц приказал построить для нее дворец в одном из предместий столицы, и изредка навещает.
Почему-то до этого дня, я, как и все (ибо конец истории уже ни для кого не был тайной), полагали, будто ребенок не родился. По сути, Лик получался незаконным внуком Императора.
От сделанного открытия я зашаталась, даже сидя, и легла в траву.
Ведь столько признаков... Внешность, у Лика ведь отцовские губы, а волосы и глаза - материнские, почти наверняка. Стихийно прорывающиеся способности, временами неконтролируемые... Когда начинали учить принца, он тоже славился своей небрежностью в магии первое время. Дальше все просто - как только Император это понял - а я не сомневалась, что ему на анализ ситуации потребовалось куда больше времени, чем мне, - шутка с кронпринцем перестала быть просто оскорблением. Мстить внуку он не стал, а вот сыграть на чести мальчика, а потом и на его гордости, вполне мог бы. Впрочем, как-то это все слишком мелко для Императора. А если... это сделал сам кронпринц? Тогда, получается, что он в курсе заговора против Императора. И, вполне может быть, один из его зачинщиков?
Я помедлила, размышляя, и отмела последнее предположение. Кронпринц вполне может вести свою игру, но уж никак не участвовать в заговоре. В пользу этих предположений свидетельствовали как законы Империи, так и обработка, которой его подверг отец. Император никогда не был небрежен с важными вещами. А полагать, что ради мести мне "за совет" кронпринц выстроил такую сложную комбинацию, мне показалось глупым. Подобная мелочность запятнала бы его честь.
Но тогда... может, кто-то использует против Императора кронпринца?
Любое сильное заклинание перед тем, как сработать, будто вымораживает на мгновение мир, заставляет его застыть, как лягушку во льду, и так же обдает то прохладой, то жаром - в общем, тем, на основании чего строятся чужие чары. Так чувствую я, другие мои знакомые маги не разделяют мои представления. В любом случае, мир вдруг застыл и выцвел, четкая серая полоса показала траекторию удара. Я с места прыгнула в заросли, скатилась по любезно попавшемуся под ноги склону в овраг. Медленно осторожно выпрямилась. Там, где я только что сидела, полыхало черное пламя. Умопомрачающе красивое было зрелище. Черные языки, как кружевные, дрожали, ловя случайный ветер, черный цвет становился сияющим, как слюда, только куда ярче. Слепящее ярко. И запах - так не пахнет огонь. Первый оглушающий аромат магнолии, мягкая горечь кориандра с легкостью бамбука, и что-то сладкое напоследок, оседающее на небе, ужасающе мерзкое.
Ругаться на бегу, пусть и мысленно, довольно сложно, но я умудрялась. Файерболы и сгустки силы и прочие проявления простейшей боевой магии рушились со всех сторон, моего истощившегося резерва едва хватало, чтобы поддерживать хотя бы локальный щит, активизировавшийся лишь в месте контакта, но, к счастью, на скорость "убегания" это влияло слабо. Куда ведет овраг, я не знала. Судя по стихийным эманациям Леса, того терзал творческий кризис, а значит, мои "охотники" имели в команде либо хотя бы одного оборотня высшей категории, либо жили неподалеку. Лес всех живущих на своей территории воспринимал, как своих детей - если не начинал враждовать сразу же, и сейчас никак не мог выбрать сторону. Ставить его перед таким выбором мне не хотелось, так что я убегала.
Нет, разобравшись с руинами, я не могла, как все нормальные люди, спрятаться хотя бы или начать действовать сразу же! Я села на пригорок и уши развесила! Еще б флагом помахала - вдруг бы разминулись?! Злость на собственную безалаберность была сильной и острой, яростной. Какой-то на самом деле даже слишком яростной для такого повода - ведь я вроде бы рисковала только своей жизнью. Но эмоциям надо было найти отдушину, а ярость казалась и моему подсознанию, и мне самой куда более предпочтительной, чем комплексы. Комплексы ограничивают, недовольство собой подвигает на подвиги. Прошу простить за некоторую тавтологию, но лично мне она кажется оправданной в данном случае.
Наконец, овраг, как и положено, при исчерпанном лимите удачи, закончился и я, вся в прилипших листках и паутине, сейчас лишь помогавших сливаться с окружающим пейзажем, бодрым карьером вылетела на вязкую жирную почву. Судя по полосатости земельного участка, часть поля использовалась под посевы, а другая либо отдыхала, либо еще не заинтересовала тружеников села. В любом случае, проковыляв по грязи и окончательно изуродовав свои сапоги, я вылетела на покрытое не слишком высокой травой поле и бешеным ящером припустила по нему. По бокам раскрылись кратеры с горящими краями, но пока преследователи пристреливались, я уже почти пробежала опасный участок.
Если меня пытаются убить, значит... значит, это Лик. Как бы ни было это грустно. Не обязательно сам - но, если мои предположения о его происхождении верны, понятно, почему все это становится удобно Императору. Если история о любимой женщине его сына, психически уничтоженной не без его содействия, верна, то я могу понять и его чувство вины перед единственным наследником крови их обоих и ее психологическим преемником. Я не упоминала, что принц на той сумасшедшей даже тайно женился? Был шанс, что после брака она обретет разум.
Шаг, шаг-шаг-шаг-шаг, или как еще назвать движения бега? Трава упруго пружинила, некогда распаханное, а потому вычищенное от камней и неровностей поле оказалось крайне удобно для бегства. Бегать поначалу я не любила, но когда-то пристрастилась вместе с Ашером. Он, пока был мелкий, не переносил больших нагрузок - слабая спина. Так что я, едва встав, сначала ковыляла с ним рядом, потом ходила, а потом побежала. Это было после того первого полета в никуда - Ашер лишь после того стал показывать мне свои слабости. Впрочем, краем сознания я никогда не исключала возможности крайне удачного притворства, призванного помочь мне преодолеть те или иные комплексы, либо закрепить какие-то навыки, без его активного вмешательства представлявшиеся мне запредельными.
Но вернемся к ситуации, все равно еще столько бежать до вот той опушки, что не то что анализ, философский диспут провести можно!
Выставив меня "жертвой" своего гнева, Император задал правила игры, и мне вовсе не льстило, что он счел меня особой столь незначительной. С другой стороны, мы растем на ошибках наших врагов... Тьма, я назвала врагом Императора?! Пропустим. Нет, не "на завтра", просто для меня это сейчас слишком глобальная парадигма, и к ее принятию я не совсем готова. Всем известна опасность создания "жертв" в народном сознании - и не столь важно, что за народ. Если существо идет против системы и подвергается личному преследованию, всегда найдутся те, кто, возведя его деяние в абсолют, развернут из огонька свечи полноценный пожар. Такое положение мне и лестно было, и удручало. Ну, если я смогу отсюда сбежать - то точно начнет просто льстить. Я еще никогда не была одна и в личных врагах императора. Растете, темнейший!
Сдержав нервное хихиканья, я заставила себя подавить очередной наплыв истерики и упорно выпрямила синусоиду эмоциональных реакций организма, чтобы не переключаться от равнодушия к боевому горну. Меч в руки и барабан на шею, это, конечно, хорошо, но мне еще столько всего сделать нужно!
Не знаю, когда, но я уже точно знала, что останусь Виром. Нет, я вовсе не собиралась отказываться от себя - но... Магистры столько сделали, чтобы создать мне морок. Столько усилий приложили. Да и магия осталась последним даром кое-кого из них. Некоторые чары не рушатся со смертью создателя. На глаза навернулись слезы, я фыркнула самой себе сакраментальное "мужчины не плачут", сдержала нервный смех и, без единого звука, провалилась под землю.
Треск, полет, тупой удар коленками о какие-то корни, пыль и далекий свет. Кое-как протерла глаза, стараясь не терять время. Мне повезло - влево от полости, куда я свалилась, тянулся низкий туннель. В полный рост не пролезешь, а проползти хватит. Ждать здесь преследователей желания не было, а пока я буду выбираться наверх, потеряю даже нынешнее незначительное преимущество. Я юркнула в туннель, и в этот момент в яму за моей спиной ударил огненный шар. Щит спас мою пятую точку от ожога, но взрывной волной меня буквально ввинтило в подземный ход, снесло последние остатки защиты, и туннель вдруг просел там, где я была недавно. Сверху слышалась ругань. Я потрясла головой, тщетно вытряхивая пыль из волос - та тут же снова насыпалась с потолка, - и, шмыгая носом и максимально деликатно чихая, поползла вперед. В отличие от Храмового Меча, Синее Пламя за стенки не цеплялось. Но, честное слово, если б я его нашла при побеге, мой Храмовый меч, плохо сбалансированный и тяжелый, все равно его б с собой тащила. Демонова сентиментальность! Я не говорила, что у меня клаустрофобия?
Мне казалось, я ползу уже сутки. Сердце билось в горле, но умений пока держать себя в руках хватало. Тяжелый землистый воздух пах каким-то зверем, видимо, и прокопавшим эти норы. Оставалось надеяться, что, раз он норный, ход куда-нибудь да выведет. И мне не приведется столкнуться с первичным правообладателем.
Я остановилась, потрясла головой и перестала мыслить какими-то невыносимо глобальными категориями, так что понятие "первичного правообладателя" сменилось "хозяином норы". Куда более емко и актуально.
Почему-то меня всегда, когда я сильно нервничаю, тянет в философию. Вот и теперь, ход сужался, клаустрофобия обострялась, а я, рискуя застрять навсегда, размышляла о том, что, вполне вероятно, организация вселенной похожа на организацию мозга. Нейроны и десятки тысяч связей между ними смутно напомнили мне галактики, планеты, метеориты и звезды. Ну, и все остальное, по аналогии со свободным электроном. Или это уже не философия, а теоретическая биокосмология?
Я так задумалась и так сосредоточено пробиралась сквозь сузившееся пространство, что пещеру обнаружила лишь когда выпала в нее, проломив не слишком хрупкую кладку.
Это было нечто невероятное! Начнем с того, что в пещере приятно пахло, воздух был свеж, а у дальней стены плескалось пусть холодное, но озеро! Человеку так мало надо для счастья! И всегда, чего бы он ни достиг - пусть немного, но больше.
Побросав, как придется, остатки доспеха, я с разбегу плюхнулась в озеро, и... утонула. Вода была ледяная! Выбравшись ползком на берег, фыркая, кое-как умылась, дрожа. Вода была будто зачарованный лед, который замерз - но все равно жидкий. Однако лучше у меня не было, а резерв я почти исчерпала.
Я посмотрела на синеющую ногу, на воду, и коснулась поверхности ладонью. Пальцы сразу свело, но мне всего-то и нужны были несколько секунд. Если не можешь что-то взять, попроси. Не знаю, ни с кем кроме стихий, я так не делаю. Но стихий сильны и завораживающе красивы, их и попросить не стыдно. Я к тому, что в отношениях со стихиями наиболее очевиден принцип "с чем придешь".
Мысли разбегались, как тараканы. Но, когда я, все же, вспомнила про озеро и посмотрела на воду, та слегка дымилась и стала горячей, а в глубине резвилась смешная зверушка, похожая на котика, на карпа и на райскую птицу разом, смешно выкатив глаза.
Все рыцари в душе хомя... то есть, запасливые. Поэтому, порывшись в своих вещах, я вынула помятую горбушку, и, не задумываясь, покрошила ее подземной ундине. Чудо по пояс высунулось из воды, поймало все крошки и счастливо рассмеялось. Перезвон весенней капели взвился под своды и затих. Под этот перезвон я и рухнула в воду снова.
Когда я выбралась из горячей воды обратно на камень, ундина глянула на меня, дунула, посылая волну горячего воздуха, и с плеском исчезла в глубине водоема, устремившись куда-то по подземным каналам.
Спасибо я ей говорить не стала. Как и большинству древних. Эмоции были важнее слов.
Кое-как поднявшись, оделась, обнаружив, что она еще и одежду мою очистила. Натянула несколько потертую броню, меч, плащ, и куда более внимательно оглядела пещеру. Та казалась естественной. Сталактитов и сталагмитов не было, только пара наростов на стенах, да рубиновые проблески в камне. Присматриваться я не стала. Может, рубины, но может и зверь оказаться. Так что куда важнее найти отсюда выход. Я вернулась к туннелю и от него побрела налево, касаясь стены пещеры ладонью.
Вызов застал не вовремя, как всегда. Господин посол как раз пытался связаться с одним из своих шпионов, пропавших недавно, когда зеркало на стене помутнело и стало противно звенеть. У него была минута на то, чтоб решить, как себя вести, что сказать и что именно показать он хочет. Эстебан посмотрел на себя в нормальное зеркало, оскалил длинные клыки, и с усилием принял человеческий облик. Убедился, что все идеально, и лишь после этого легким жестом заставил серебряную муть в зеркале рассеяться.
Визави был в черной роскошной военной форме, с галунами, аксельбантами и всем, чем положено. Серебряная окантовка ему шла, куда больше, чем золото. Дракон вздохнул.
- Они его упустили! - тяжело дыша, выдавил мужчина и порывисто осушил кубок с вином, который до того держал в руке.
Распахнутый ворот, не застегнутая рубашка - когда успел, если вот только что был застегнут на все пуговицы? Интересное совпадение. Дракон помолчал, чувствуя, как меняется его улыбка, буквально прилипая к губам, а голос делается по-змеиному вкрадчивым, шелковым, нежным.
- Ты хочешь сказать, что, в нарушение нашей договоренности, послал за Виром кого-то, кто, помимо всего прочего, еще и облажался? - мягко уточнил он.
Дипломатический статус он получил не за красивые глаза. И улыбка, и тон, и взгляд были безукоризненно вежливы и светски учтивы, вот только синеглазый как-то странно запнулся, не в силах отвести от него взгляд.
Загрохотал отброшенный кубок. "Помнется, обязательно, помнется", - с сожалением подумал дракон. Живое эльфийское серебро всегда изящно, и хрупко, в отличие от большинства творений этой расы. В конце концов, у него другое свойство. Из кубков таких можно хоть кислоту пить - ничего не случиться, все во благо пойдет. Не зря ведь серебро живое. А этот варвар... Иногда Эстебан жалел о тех временах, когда все эльфы еще были единым народом. Артефакты тех времен всегда манили его. Распавшись же на подвиды, эльфы потеряли большую часть своих умений и способностей.
Кажется, удалось успокоиться. Дракон устало вздохнул, зная, как подавляемая ярость расцвечивает золотыми вспышками серебро глаз, возвращая им часть потерянных со сменой облика гипнотических свойств.
Впрочем, он еще не завершил моральный разгром противника.
Посол Эроха медленно закурил, выпустил тонкую струйку дыма - куда более естественно, чем многие люди. Но ведь люди не дышат огнем обычно почему-то, не правда ли? Хотя его самого всегда забавляла эта идея - дышать огнем. Как можно им дышать? Впрочем, все это лишь незначительные мелочи, способ отвлечься, пока размышляешь.
- Итак, - он наслаждался агонией собеседника, с садистской медлительностью забивая последние гвозди в крышку гроба, пусть и только в ментальном плане. - Ты полностью провалился как тактик, а теперь, сорвав мне игру, мне же и плачешься? Мило...
Последнее слово произнесено зря. Это дракон понял, когда вина в глазах собеседника вдруг сменилась темным огнем.
- Тебе не кажется, что даже приятельские отношения не предполагают право посла требовать отчета от носителя имперской крови?
Молодец. Эстебан сейчас им гордился. Дракона ничуть не беспокоили собственные противоречивые чувства. Когда-то давно он уже выбрал этого человека из всех, и сейчас был рад подтверждению того, что не зря это сделал этот выбор.
- Представитель имперской крови справится собственными силами, без скромной помощи посла маленького островка? - тем не менее, не преминул щелкнуть по носу несколько забывшегося собеседника он.
Мужчина вздохнул.
- Ладно, закроем тему. Его комиссия упустила, да еще их Император охоту открыл. Ты знаешь, что Храм уничтожен?
Дракон подобрался.
- Уничтожен? - чуть слышно.
Синеглазый застыл, завороженный диким блеском его глаз.
- Да, - тихо.
Не испуганно. Отнюдь. Скорее, выжидательно, что вполне вероятно. У него была хорошая интуиция. Эстебан усмехнулся. Драконы мыслят не как люди или эльфы, или большинство разумных сознаний. Их мозг способен одновременно решать множество вопросов сразу не в подсознании, а в активном режиме. Это всегда было и их преимуществом, и слабостью.
- Тогда не беспокойся. Во дворец паладин придет сам, - неожиданно спокойно заключил дракон.
- Ты уверен?
Посол Эроха задумчиво потер подбородок, жалея об отсутствии хвоста, которым можно было бы щелкнуть, снимая излишек агрессии, и расслаблено уронил руки вдоль тела.
- Я хоть раз ошибался? - спросил насмешливо. - Но ты не беспокойся, мы ему в этом немного поможем...
Собеседник в зеркале усмехнулся. Нервозность с него спала, как слишком узкий в плечах камзол, сменившись обманчивой леностью. Лентяй, дуэлянт, завзятый картежник, начинающий алкоголик и гуляка, каким считали его почти все, кто его знал, мог быть смертельно опасен. Нет, не так. На самом деле, он был смертельно опасен. Сам по себе, без подвластных ему легионов и влиятельных родственников. Вот только тех, кто это знал, в Империи Света было едва ли трое-четверо.
- Хорошо, - сказал синеглазый, встряхнул длинными темными волосами, в беспорядке рассыпавшимися по плечам, и грубовато потянул к себе толи мальчишку, толи худощавую девушку-подростка.
Эстебан не стал дожидаться начала миниатюрной оргии. Кивнул на прощанье и в воздухе вычертил знак. Зеркало, ярко вспыхнув, очистилось и послушно отразило комнату.
Посол Эроха потянулся всем телом, снова частично меняя форму. Проверил защитные заклятия, и с каким-то детским удовольствием хлестнул по колонне у окна хвостом, самым кончиком.
Колонна не устояла.
Судя по далекому гулу, вопрос с обвалом мои преследователи все же решили, так что не стоило в этих пещерах задерживаться, ожидая, пока они с гедонистическим мазохизмом сначала расширят туннель, по которому я ползла, облицуют мрамором, застелют красной ковровой дорожкой и вежливо позовут поужинать. Я огляделась, ускорилась, переходя почти на бег, стараясь только не шуметь сильно - кто знает, чем обернется нежданное эхо. Хотя, приступи они к реализации блиц проекта моей бурной фантазии, я бы очень удивилась.
И, тем не менее, не смотря на бредовые мысли, - я все так же шла вдоль стены, с другой стороны клубился легкий туман, не давая разглядеть ничего толком, а пещера казалась бесконечной. Только недавно покинутый мною водоем за спиной журчал, доказывая, что это не сон.
Великая Тьма, почему я ундину про выход не спросила?! Головой о стену побиться, что ли? Но возвращаться уже не тянет, если честно. И не надо тут про блондинок, хоть я уже и белая, а не просто светловолосая. Все задним умом хороши. Бурча себе под нос, я, наконец, остановилась. Поисковые заклинания никто не отменял, хотя мне ими не часто пользоваться приходилось. Ашер всегда сам находил любые дороги. Горло сдавило, но я не позволила себе раскиснуть. Прикрыла глаза, выпуская толики силы, как сотни бабочек, разлетевшихся вокруг. Все шире и шире. Минут через 20, оперируя возникшей перед глазами конструкцией из более чем миллиона бабочек-точек, я уже знала, что иду не туда. Не открывая глаз, оттолкнулась от стены. Конструкция, выстроенная в сознании, качнулась, потом выровнялась.
Выход, или что-то вроде, обнаружился в центре пещеры. Это был естественный желоб, выточенный водой в камне, и уходящий вверх по уклону. Оставалось надеяться, что он не утыкается в тупик или в пласт проницаемой породы чуть дальше. Обдирая руки, я забралась на этот своеобразный дебаркадер. И застыла. Туман. Если здесь туман - то где-то рядом есть озеро! Иначе бы, без ощутимого присутствия магии, не было б так влажно! Так, но теперь будем умнее. Я мысленно протянула невесомо тонкие ниточки к каждой из бабочек, и отправила их наверх по желобу, не выпуская мысленно нитей. Вскоре новая картинка обрела объем в моем сознании. Желоб выводил в какой-то неровный коридор, потом тот раздваивался, одна часть вела вниз, вторая - вверх. Лично я б пошла вверх, но бабочки почему-то настаивали на нижнем коридоре. Поисковое заклинание в роли советчика?! Мне пора срочно отсюда выбираться, пока я не вырастила здесь деревья и с камнями дружбу не завела.
Тем не менее, выбравшись к развилке, я и вправду пошла по тому ходу, что вел вниз. Немного покружив, тот вдруг выровнялся, и сменил направление на вертикальное. Покосившись на меч, я снова запустила бабочек, используя их теперь еще и как тросы страховки, и стала карабкаться. Наверное, если б не бабочки, я б не забралась - кое-где камни сменялись пластами сухой почвы, в пыль крошившимися под пальцами. Тогда я мысленно натягивала идущие от меня к бабочкам нити, и, пользуясь этой кратковременной поддержкой, взбиралась чуть выше, туда, где уже было, за что схватиться. Распределенная нагрузка позволяла бабочкам без особого труда держать мой вес в эти мгновения, но рисковать зря я опасалась. Вот только монотонные действия не оказала полезного воздействия на разум. Меня не успокаивала работа. Храм, гибель скакуна, погибшие магистры и все странности моего бессмысленного путешествия навалились на меня одним махом, будто прорвало платину.
Для экстренных случаев всегда есть выход. Странное это место, и все же, когда ни к чему не лежит душа, каждый в Храме знал, куда пойти. Серые Леса - так почему-то назвали то, где никаких лесов-то и в помине не было. Что было? Серебристый туман, и такой чистый воздух, что не надышишься. Как перед смертью. Къярен говорил, ощущения те же. Если долго смотреть в клубящееся нечто, давно потерявшее сходство и с Тьмой, и со Светом, то чудится, будто в пологах живого неона, в сиянии переплетающихся невесомых прядей возникают фигуры. Здесь никогда нельзя вызвать тех, кого ты хочешь позвать. Но они иногда приходят. Сами.
Алуриан говорил, что Дар до безумия боится этого места. А мой наставник, сэр Ламир, водил меня сюда каждый раз, когда усталость перехлестывала пределы моего тела, выплескиваясь наружу злыми отчаянными слезами не боли, а досады, непонимания, неприятия. Так умеют только дети.
Узнав об этом, о наших походах сюда, Яшма в первый раз на моей памяти взбесился и вызвал на дуэль их обоих. Алуриан подловил его и выиграл бы, если б не мой наставник. А сэр Ламир проиграл. Он никогда не дрался всерьез, если не собирался убить. Яшму убивать он не собирался. И я никогда не задумывалась, а смог бы?
Вот только не дай Тьма прятаться здесь. Только пустота в душе - единственное, что оправдывает приход с точки зрения Серых Лесов.
Других они убивают. Тени убитых, дрожащие, возникают то тут, то там в тумане, бормоча невнятно, заламывают тонкие исхудалые руки. У них не остается ничего - ни воспоминаний, ни имен, ни тел - одна тоска. Глубокая, бескрайняя, такая, что если впустить ее в себя - сердце останавливается само.
Бредя по медленно поднимающемуся туннелю, я и сама не заметила, как будто раздвоилось. Тело как автомат шагало по коридору, а я вглядывалась в серую муть до боли в глазах.
Но пришли не они. Пришла Вивиан.
Шорох роскошных юбок, черные волосы в пол слабо вились, пенное кружево закрывало руки до кончиков пальцев. На плечах - короткая пелеринка, скрывавшая вырез. И длинные резаные раны на бедре, зияющие порезы в прорехах платья.
- Привет, Вир, - она улыбнулась, будто не чувствуя боли, не замечая порезов. - Это? Это не страшно... - вздохнула, взглянула на меня с милой улыбкой.
Я сообразила не сразу. Платье было сверху светлым, персиково-золотистым, снизу вдруг насыщаясь карминово-алым цветом, чуть диссонирующим с отделкой. Юбка оставляла алый след за ее спиной, постепенно рассеивавшийся в тумане.
Это была не краска и не нехватка вкуса. Юбку пропитала кровь.
Черноволосая девушка усмехнулась, погладила влажную парчу.
- Несколько экстремально... но тоже неплохо, верно?
У нее была странная улыбка, похожая на усмешку Алекса, но куда менее светлая, что ли. Будто ей не удалось тобой закусить, лишь попробовать на вкус, и теперь она предвкушает игру в кошки-мышки.
Кто они вообще такие, эти существа, являвшиеся ко мне во сне?!
Вокруг девушки заклубилась магия, какая-то древняя и полузабытая сила... Она шагнула ко мне, потягивая тонкую белую руку с кровоточащими ногтями... Вдруг в серебре безвременья вспыхнул луч золотого света, и Блейр легко спрыгнул на приветственно звякнувший туман. Никогда не думала, что туман может звенеть. Но, кажется, пожелай он - и здесь и сейчас туман бы даже петь ему согласился.
- Убери эту мерзость, - уронил принц лениво, и небрежно отгородился от нее сияющим золотым крылом.
- Уйди! - низко прошипела та, назвать кого девушкой у меня уже не получилось бы при всем желании. - Уйди, я в сссссвоем праве! - между двух тонких черных клыков проскользнул черный змеиный язык.
- А я в своем, - уронил Блейр невозмутимо, повернувшись к ней лицом. - Уходи отсюда, Вириэль, - сказал мне тихо.
- А ты? - я сама не соображала, что говорю.
Но оставить его одного здесь с ней...
Принц обернулся, одновременно не выпуская ее из поля зрения.
- Иди, Вир, - с ехидной усмешкой. - Я до тебя еще доберусь.
- Нет! - взвизгнула Вивиан, бросаясь мимо него ко мне. - Мое!
Это было по-настоящему жутко - но ее казавшаяся мертвой и сгнившей кожа, и раны, и безумная одурь в глубине глаз - все это зачаровывало, как могут только глобальные катаклизмы. Которым нечего противопоставить.
Он поймал ее на лету. Обхватил за талию, целуя в шею. Под его ласками Вивиан снова становилась живой. Вдруг побелела только.
- Иди, - прорычал принц мне в лицо и мысленно подтолкнул в спину.
Где-то вдали взвыл волк, и я упала, одновременно выбираясь наружу, под свет солнца - там, где все это время брела моя телесная оболочка.