 |
"Война - это совокупность агрессивных действий, направленных на захват сфер влияния и ресурсов. В зависимости от типа применяемых средств достижения цели, войны подразделяются по видам: вооруженный конфликт, холодная война, война культур, идеологическая, финансовая и пр. Термин "тотальная война" предполагает комплексное воздействие на противника всеми доступными средствами".
Александр Дмитриевич еще раз повторил про себя сухую фразу определения, вбитую ему стратегами в сознание еще в лицее, покачал головой, покривился от тугого воротника мундира и повернулся к секретарю.
- Посол прибыл?
- Да, ваше сиятельство, ожидает в третьей канцелярии под неусыпным надзором седьмого департамента.
Тотальная война - любимый термин императора, поэтому помимо боевых звездолетов, каскадного орбитального десанта, гипноблокады, и прочих средств воздействия на Альмею, он решил применить и дипломатический подход, как доступное средство. Посол джиев жил на Земле с детства, однако, будучи физиологически человеком, сознанием обладал извращенным. Впрочем, не по-человечески вообще все связанное с джиями. Альмея, в свое время населенная колонистами с Земли, перестала быть имперской планетой, поскольку логика ее жителей не укладывалась в рамки понимания. Аналитические и политические институты буксовали уже просто на определении "джий". И ладно бы, распылить планету, всего и делов, но "джий" - как идеологический вирус, распространялся все больше, дальше, глубже и стремительнее в межпланетной империи. Понять противника, вот главное, но могучая государственная машина буксовала.
"Хватит с меня министров, хочу взглянуть проблеме в глаза буквально", - подумал император и кивнул секретарю, мол, проси представителя войти.
Через минуту джий прибыл в кабинет, оглядел помещение и неторопливо подошел к креслу возле камина. Внешне - обычный человек, которых тысячи бродят по улицам, с темными очками на горбоносом лице, одетый в джинсы и замшевую куртку. Александр Дмитриевич стоял у окна, скрестив руки за спиной, молча наблюдал за действиями посла. У джиев не принят этикет, они не называют своих имен, не подают и не жмут рук, не обмениваются приветствиями... Когда посол сел в кресло, император решил отбросить условности и атаковать в лоб.
- Вы, анархия. Вы - хаос, разрушительное зло. У вас нет общественных ценностей, культуры, морали, - императорский хорошо поставленный голос гвоздил фактами, которые эхом отражались от стен, - Мне трудно понять, как война возникла из-за того, что солдат наступил на ногу старику, но и плевать, мне хочется понять другое - как такое общество вообще может существовать не распадаясь. Чисто академический интерес и любопытство социолога.
Посол улыбнулся.
- Александр Дмитриевич, присаживайтесь. Как вам в голову могла прийти нелепая мысль, что воюют из-за отдавленной ноги? Вы же опытный человек... Это лишь повод. Я в вас сейчас могу плюнуть, как вы предлагали, но не гипотетически, а слюной, и это будет поводом для моего убийства. Поводом, но не причиной. Воюют и убивают из-за желаний. Наши диаметрально противоположны, что делает борьбу непримиримой: и вы, и мы, отрицаем образ жизни друг друга. Впрочем, джий не может судить о том, что достойно существования помимо него самого, мы просто боремся, а вы - угроза.
- Что за феномен - джий? Вирус, сущность, коллективный разум, религиозная догма? Что именно вы называете подобным сочетанием звуков?
Посол пожал плечами.
- Джий, это ответственное приятие, существующее в каждом, способное судить безнаказанно в силу абсолютной чистоты и истинности.
- Я не понимаю этого набора слов, - император сел в кресло напротив и понял, что затея с дипломатией попахивает отчаянием грядущего апокалипсиса. Идут новые гунны, разрушающие Рим и не могущие членораздельно объяснить, как им это удается.
Посол вздохнул, снял темные очки, устало потер пальцами веки и взглянул императору в глаза.
- Мне было шесть лет, когда отец подарил кролика. Серого, с розовым носиком, шершавым языком, крошечным хвостом... Я наполнял кормушки сорванной травой, чистил клетку, брал пушистого на руки, гладил... В конце лета меня им накормили. Помню, что бился в истерике, и все равно был выпорот за внезапную тошноту. Он умер, потому, что мне нравилась мясная пища, однако тогда произошедшее воспринялось, как издевательство и насмешка над чувствами. До десяти лет мне было запрещено питаться в ресторанах, фаст-фудах или продуктами, купленными в магазине, лишь только тем, что я сам мог вырастить и приготовить. А затем запрет исчез. Любопытство побудило к экспериментам, аскетизм готов был вылиться в вакханалию, но предок устроил ряд экскурсий. На скотобойню, птицефабрику, пищевые производства... Я проследил всю цепочку превращений теленка в гамбургер и лишь тогда принял для себя смерть кролика. В общем-то, для джиев нет запретов, есть лишь условие приятия. Только когда приятие коснулось меня, проснулся и разум, а вместе с ним понимание. Вы же стараетесь понять, но не приять.
- Так "джий" - это приятие, через которое приходит понимание?
- Вы невнимательны, я минуту назад об этом говорил... Ответственное приятие...
- Способное судить безнаказанно, я помню.
- Вы помните слова, не понимая сути. Думаете, что после того, как я понял, за что отлупил меня отец, я стал джием? Я испытал облегчение, а не ответственность. Человек с вашей памятью должен помнить, что джий - это ответственное приятие. Ответственность можно испытать, лишь убрав запреты. В вашем же мире все ограничивается барьерами. Языковыми, социальными, нравственными, религиозными, культурными... Вы ограждаете детей от взрослых ложью, думая, что ложь во благо, тем не менее, прекрасно понимая, что когда они вырастут - обмана не простят. Вы ограничиваете права и свободы друг друга, прекрасно понимая, что только так возможны безответственные власть и богатства, однако, вечно живя в страхе оттого, что некто более безответственный может занять ваше место. Но это не самый большой страх. Вы боитесь, прежде всего, самого себя, каждый из вас, именно поэтому постоянно носите маски и играете роли. А внутренний ментор все равно живет внутри, и вы загоняете его все глубже, и глубже, на самое дно души, делая монстром. Иногда, ночами, вы не можете уснуть, потому, как маски остались на прикроватном столике или неприятие прорывается кошмарами. И вы травите себя таблетками, забалтываете психоаналитиками, окружаете развлечениями - лишь бы забыться, лишь бы заглушить внутренний голос души. Можно еще переложить ответственность на другого, на понятие "священный долг" или придуманного бога. Только плохо действует, внутренний монстр чуть слышно, но шепчет о приближении страшного суда. И вы мечетесь. Что новенького придумали? Сколько видов наркотиков вам нужно, чтобы забыться?
Самое действенное средство - это расстояние. Во времени, согласившись, что оно лечит беспамятством, в пространстве, разделенным на железобетонные звуконепроницаемые стены, в поручительстве... О, последний метод просто гениален! Один дает поручение другому, другой приказывает третьему, а третий, надежно обмотанный изоляцией бессмысленности своего поступка, нажимает на гашетку. Дело сделано и вина каждого слабо доказуема. Один свинью вырастил, наплевав на ее будущее, другой ее зарезал, не вникая, что перед ним живое существо, поскольку не видел ни рождения, ни развития, третий, получив сырье, сделал сосиски и раздал остальным под долговые расписки с названием "деньги". И так во всех областях. Архитекторы проектируют, строители строят, живут в постройках неизвестно кто, да и не важно. Разделение труда, великое достижение цивилизации, конвейер. Удобно еще и то, что при конвейере вовсе не нужно развития личности, достаточно среднего во всех отношениях образования, хоть и трижды назовите его высшим. Потому, как и не образование вовсе, а заучивание разрозненных фактов. Большего для людей-функций и не надо. Вот, что я понял после того, как отец отлупил меня еще раз, за то, что я испытал облегчение.
И, что вы думаете - после взбучки облегчения как не бывало, зато пришло приятие ответственности, что живу среди вас. Но и это не сделало меня джием.
Александр Дмитриевич Романов, сорок два года от роду, опытный царедворец, интриган и политик, помазанный на царствие восемь с половиной лет назад, переживший несколько кабинетов министров, военных кампаний, планетарных переворотов и покушений, понял, что допустил ошибку, когда заглянул в серые спокойные глаза посланца. От них невозможно было оторвать взор, они проглатывали своей чистотой и бездонностью, подкупали честностью и решимостью, делали беззащитными перед словами и поступками. Самодержец имел стойкий иммунитет к гипнозу и иным средствам воздействия на психику, спасибо специалистам, однако попался в сети эмпатии сидящего перед ним существа. У императора мелькнула мысль, что, может быть это и есть Спаситель, его пришествие именно так и должно произойти - буднично, по-домашнему. Но нет, объяснение было слишком простым, чтобы его принять, поскольку собеседник, и не хотел его спасать, напротив, каждым своим словом он накладывал ответственность, вернее поднимал ее из глубин императорской души. Как будто бы вздымал ил со дна прозрачного доныне пруда.
- Джием меня сделало, - продолжал говорить посланец, - то, что произошло после приятия правды: вся тяжесть окружающего мира, легшего мне на плечи и осознание ответственности за подобную ношу. Понимание того, что я не могу отделить себя от вас, что каждый грех, совершенный рядом, каждая умная мысль или глупость, каждый шаг или вздох живущего рядом, вольно иль невольно разделяется моей ответственностью. И у меня есть выбор: либо стать жертвенным агнцем, принявшим на себя чужое неприятие, и умереть, либо стать судьей в высшей инстанции, потому, как право разделения ответственности дает мне право судить.
- Приятие, способное судить безнаказанно в силу абсолютной чистоты и истинности, - прошептал император, которому уже трудно было дышать от наваливающейся в груди тяжести.
- Именно, - усмехнулся посланец, - у вас память государственного мужа... Абсолютная же чистота и истинность суда может быть только внутренняя. Вы сами должны себя осудить, взвесив и осознав все внутренней правдой. Нельзя ее прятать, ломать, уклоняться от ее мнения, нельзя сбежать в смерть просто так, без попытки исправить содеянное. Вот, начните хотя бы с этого.
Джий полез во внутренний карман куртки и вытащил пакет с серым порошком, затем бросил его через столик на колени императора. Пакетик раскрылся, порошок высыпался на безупречно отглаженные брюки, которые Александр Дмитриевич машинально отряхнул. Не получилось, порошок размазался, оставляя на безупречности пятно.
- Стоило труда пронести подарок через бюрократические препоны, надо отдать должное системе порук, хотя слабость есть у всего. Уберем границы расстояния, времени и посредничества. Это прах людей сожженных ковровой бомбардировкой на Альмее, смешанный с прахом экипажа эсминца "Гавриил". Результат вашего приказа за номером... Ну, дык, и сами вспомните, память у вас хорошая. Не смею более задерживать.
Посол поднялся, улыбнулся, вернул темные очки на нос и направился к дверям легкой походкой беззаботного человека, сделавшего доброе дело. Взявшись за ручку обернулся и произнес:
"Не распадается наше общество из-за ответственности друг перед другом".
Император остался в кресле недвижим, а когда секретарь заглянул, отправил его обратно в приемную нетерпеливым взмахом вспотевшей руки. Прах из пакета от дерганного движения еще более испачкал брюки. Самое интересное, что Александр Дмитриевич, наконец, понял, каким средством пользовался противник в войне, самым доступным и распространенным для воздействия - совестью. Но понимание опоздало, потому, что лично ему предстоял выбор. Либо стать жертвенным агнцем, принявшим на себя всю тяжесть ответственности, либо превратиться в существо, способное судить безнаказанно в силу абсолютной чистоты и истинности.
|  |
