Путь к Светлому пролегал по тропе особо нелюбимой людомаром. Высокие охотники вообще не любили наземные тропинки и пути. На них слишком легко устроить засаду, поэтому Сын Прыгуна выбрал путь, проходивший по ветвям деревьев.
Вдруг дребезжащий рев разнесся над лесом. Неприятными волнами он расходился над верхушками деревьев, цеплялся за их ветви и вызвал мурашки на теле людомара.
- Соун, - невольно выдохнул Сын Прыгуна, сразу же насторожившись.
Древнейший рефлекс не позволил ему продолжить путь к единственному оставшемуся мудрецу своего народа. Он заставил охотника спрыгнуть с ветки и пойти по направлению к своему фамильному соуну.
Соун представлял собой старый тонкий ствол дерева, надлежащим образом очищенный изнутри. Он ничем не отличался от прочего бурелома, но те, кто знал, что это такое, могли в любое время прийти к нему и подудеть. Людомары всегда откликались на зов соуна. Помощь людомара стоила немало, но и обращались к ним те, кто находился в отчаянном положении. Чаще всего это были родители-пасмасы из близлежащих селений, дети которых забрели в Редколесье, а после и вовсе уходили в Черный лес, где их могли найти только людомары.
За много шагов до соуна Сын Прыгуна услышал женские всхлипы и недовольное бормотание мужчины.
У людомаров очень тонкий слух. Они способны услышать копошение муравьев на расстоянии в десять шагов. Между собой они общаются так тихо, что другие олюди не могут их слышать даже, если приставить их уши прямо ко рту людомара.
Рядом с трубой стоял низкорослый мужичок-пасмас. Это был узколобый, широколицый и остро смердящий пасмас коих в округе проживало неимоверное количество. Рядом с мужчиной стояла заплаканная женщина.
Людомар остановился в дюжине шагов от них, закрыл свои уши ладонями и вопросительно посмотрел на пасмасов.
- Чего эт он? - удивился мужичок.
- Говори-говори, он слушает тебя, - толкнула его в плечо женщина. - Говори скорейше, он ждать не будет. Уйдет, вовек не сыщем.
- А? Да... да. Ты... людомар... - Мужичок замялся с непривычки, и вдруг выпалил: - Квава пропал. - Пасмас поперхнулся и, вдруг, зарыдал. Женщина тоже заплакала.
- Сынок мой пропал, - выдавила она.
- Спаси... Помоги! - взревел мужичонка.
- Не кричи ты так. Он оглохнит жежь! - закричала на него женщина. - Добрый людомар, - зашептала она, - наш сыночек пропал. Уж третий раз Владыка око свое открыл, да нас лицезрел. Третий раз как не видели сыночка нашего, окаянного. Уж я грозила ему вдаль, уж я и поплакала, и к ведьмочке сходила. Прознала та, что в Чернолесье он. Один одинешенек. Страшно ему. - Голос женщины дрогнул и она сбилась. - Верни нам... его... людомар. От нас... от нас... век мы тебе... - И она снова зарыдала в голос. Охотник ничего не успел сказать, как она подошла к нему и протянула грязную рубашонку. От нее за версту несло терпким запахом пота, мочой и фекалиями. - Его это накидочка... Помоги... помоги, добром да светом-теплом тебя прошу... миленький... помоги.
Охотник кивнул.
Дети рождали в душе любого людомара странную формацию чувств и ощущений, которую и через века невозможно будет описать даже приблизительно. Эти переживания можно сравнить только с тем, как калека переживает об утрате части плоти или как некто нежно любит то, чего у него никогда не было. Людомары не могли разрождаться от любви между собой, как не умели любить. Никто не знал, откуда появляются дети-людомары в роще Явления, что у Красных Свидиг. Этого не знал даже Светлый.
Вытянув в руке грязную тряпицу-рубашонку, людомар указал на землю и вопросительно кивнул.
- Чего эт он? - снова не понял мужичок.
- Где? Где пропал? - тут же нашлась женщина. - У рытвины они были...
- Погоди ты, - пришел в себя пасмас. - У рытвины подле Онеларга были мы... - сказал он рассудительно.
- Там были, да... - перебила его женщина. - Третье око Владыкино уже зашло. Давно было... давно!.. - Пасмаска протянула последний слог и, в который раз, заревела.
Людомар принюхался. Так и есть, пасмас еще носил на себе тошнотворный даже для людомаров запах помойной ямы. Такие ямы были только у холкунских городов, за что они и получили у людомаров название 'смердящая яма'.
Сын Прыгуна сделал жест, идите прочь, развернулся и скрылся за стволами деревьев.
***
Три дня прошло с тех пор, как исчез ребенок пасмасов. Три дня - это большой срок. Сквозь вонь тела пасмаски людомар уловил приятный запах, который исходит от женщины, у которой есть маленький ребенок. Нюх людомара различил даже, что этим ребенком была девочка, а значит, сын был уже не маленьким, и мальчишеские ноги могли унести тело очень далеко.
Глаза людомара слипались. Он слишком устал за время, проведенное на Дикой охоте, и зачинать новую охоту уже не было сил. Сын Прыгуна шел по ветвям, и на лице его отражалась суровая задумчивость, которой редко находилось время и место на лице людомаров.
Неожиданно, охотник остановился и присел на корточки. С неохотой он развязал небольшой мешочек на своем боку, вытащил оттуда свернутые трубочкой листья и с отвращением зажевал их.
Взгляд его начал проясняться, а тело наливалось силами. Не теряя времени, Сын Прыгуна вскочил на ноги и бросился вперед с такой скоростью, что даже иисеп с трудом поспевал за ним. Вскоре они оказались у кромки леса, за которой начинались Синие Равнины. Во Владии была весна. И хотя весна подходила к концу, Крима, младшая сестра Месазы - повелительницы всех земель Владии, продолжала щедро украшать равнины у Великолесья.
Глазам охотника открылся великолепный ковер из сочного разноцветья, простиравшийся вдаль настолько, насколько хватало глаз. Более всего среди цветовых красот выделялись своими нежно-синими лепестками олеуки - небольшие цветы, густо осыпавшие собой землю. Именно из-за их множества равнины были прозваны синими.
Утопая в буйстве цветочного ковра, вдалеке от леса возвышались стены холкунского города Онеларга, куда людомару и предстояло направить свои стопы.
С неохотой вышел он на равнины. Опасливо озирался по сторонам, - знал, как его встретят равнины.
- Гляди, нерожденный... Посмотри... смотри-смотри, людомар, - доносилось до тонкого слуха Сына Прыгуна со всех сторон. Холкуны, пасмасы и пара брездов во все глаза смотрели на него, а единственный встретившийся дремс приветливо улыбнулся.
Охотник без труда нашел выгребную яму подле городских стен.
Запах отца семейства он запомнил прекрасно. Сын Прыгуна не знал, чем от него пахло, но сквозь извечный пасмасский смрад пробивался тонкий приятный аромат, не присущий пасмасу. Еще одним запаховым кодом мужичонки была рана на ноге, которую людомар почувствовал сразу. Она давно гноилась, и мужичок прикладывал к ней пережеванные стебли пухтана. Судя по тому, что трава начала разлагаться, примочку он не менял давно.
Подле выгребной ямы копошилось много народу. Появление людомара в их рядах произвело на олюдей примерно такое же впечатление, как явление божества народу.
Десятки бородатых чумазых лиц вытянулись в удивлении.
С трудом подавив в себе отвращение ко всему и всем, охотник несколько раз прошелся округ ямы, пока не уловил запах гниющей травы. Он увел его в сторону от ямы к старой покосившейся хибаре, почти вросшей в землю. Хибара оказалась харчевней.
Смеркалось. В столь поздний час харчевня была до отказа набита посетителями. Стены ее дрожали от громких голосов и пьяных песен, рвущихся из луженых глоток опьяневших вконец пасмасов.
Людомар благоразумно не решился входить внутрь хибарки, прошелся вокруг и к своему удивлению, в одном из углов, образованных харчевней и погребом, уловил тот же самый нежный сладковатый запах, который исходил от мужичонки.
Внезапно ему в нос бросился запах, от которого кровь в жилах закипела так, словно внутрь него бросили все рочиропсы этого мира. Охотник отпрянул и несколько раз чихнул. Сомнений нет, он уловил запах эвра.
Невольный рык вырвался из его груди. Никого людомары ненавидели больше, чем эвров. Этот поганый народец давно бы вымер, если бы не взял отвратительную практику покупать у бедняков-олюдей их детей. Ходила легенда, что в древности эвры были прекрасны видом и умны, но проклятие, которое навлекли их вожди на свой народ своими отвратительными прелюбодеяниями, заставило их позабыть заветы богов. Они не плодились, ибо не знали, что такое любовь мужчины к женщине. В этом народце мужчины предпочитают мужчин, а женщины - женщин. Очень скоро истинные эвры исчезли из Владии, а их место заняли несчастные дети бедняков, купленные у своих родителей за деньги для разврата и утех.
Жизнь, противная богам, сделала эвров, происходящих из разных народов, похожими друг на друга. Они были безобразно полны от сытной жизни и бледно-серы кожей.
Людомар напал на след старого эвра. Он знал это. Он мог даже приблизительно описать его внешность.
Остаток ночи и все следующее утро, не зная ни сна, ни отдыха людомар преследовал старого купчину. На одной из его остановок, охотник ощутил запах детских фекалий, дикого ужаса и тот же самый тонкий сладкий аромат, который исходил и от мужичонки.
Охотник нагнал эвра на повороте дороги к вечеру следующего дня. Эвр тяжело шел вперед, ведя за руку маленького мальчика лет семи, нескольких девочек меньшего возраста и странное толстопузое животное, сокрытое под грузом поклажи. Эвр представлял собой довольно крупного детину, грузно припадающего на правую ногу. Во всю дорогу, во всю округу, а людомару показалось, что и во все Чернолесье разносился сладковато-приторный запах его тела.
На дороге, по которой шел эвр, было множество народа. Олюди с отвращением взирали на толстяка и с жалостью на детей, а он лишь улыбался им в ответ, похлопывая ладонью по спинам и попам детей. Услада светилась в его глазах, услада ненасытной жадной похоти.
Сын Прыгуна, едва завидел эвра, тут же свернул в сторону, и некоторое время шел далеко от него, выжидая удобного момента. Иисеп следовал поодаль, принюхиваясь к чуждым для него запахам Синих Равнин.
Дождавшись, когда на дороге не окажется никого, кроме них, охотник стремительно приблизился к эвру. Окрестности сотряслись - так показалось людомару - от клокота, который вырвался из живота старого сластолюбца, когда тот увидел перед собой людомара.
- Что такое? Почему ты загораживаешь мне путь, дикарь? - сделал вид, что удивился он, вытаскивая из ножен меч. - Мои воины ждут меня вон там, - он указал рукой на харчевню вдалеке, - если я...
Людомар указал на мальчика и сделал жест, отдай.
- Что? Его? Я? - Во Владии ходило несколько поговорок про эвров, но самой распространенной была: 'Эвры богаты, но не найти беднее их, если попросить отдать хотя бы и грязный камень с их дороги'. - Я его не крал, - искренне возмутился толстяк. - Тебя обманули. Презренные пасмасы, грязные ублюдки... Он сам мне его отдал. Я его купил. - Людомар заметил, что эвр и впрямь удивился. - Ты молчишь... Трудно говорить, когда молчат. Дикарь, тебя обманули. Я не крал его, а купил у его отца. Там, у Онеларга. Ты меня понимаешь? Я заплатил за него три рочиропса. Что ты еще хочешь услышать? Ты не веришь? Вот, смотри. - Эвр достал пасмасский пояс. - Это пояс его отца. Он здесь развязан. Не порван. Это означает, что пасмас совершил сделку добровольно. Хотя, откуда тебе знать об их традициях. Ты же дикарь. Но ты снова не веришь. Тогда, - эвр расплылся в широчайшей улыбке, - тогда спроси у самого мальчика. Ну, говори же, говори! - Дернул он за руку испуганного ребенка.
- Папа отдал меня, - подтвердил неожиданно мальчик. Он был очень грустен. Его заплаканное лицо содержало следы недавних побоев и грязные разводы.
- Ты слышал, дикарь, малец не врет. Пасмас отдал мне его... и немного себя, - вдруг не удержался и скокетничал эвр. - Он оказал мне очень полезную услугу... там. Я не хотел его покупать. Он мне не нравится. Слишком своенравен и капризен. Мы договорились, что отца сменит сын... лишь на время... а потом он продал его, но с обещанием, что мальчик будет жить хорошо. Я пообещал и сдержу слово... - Мальчик неожиданно сморщился и потрогал себя рукой сзади.
Людомар присел на корточки, раскрыл свои большие глаза и задудел губами. Звук проникал в уши стоявших перед ним олюдей и заставлял их оцепенеть. Зрачки детей медленно расширились, а эвр затрясся в ужасе - он, видимо, знал этот звук.
Ни дети, ни эвр не уловили стремительного движения иисепа, которому людомар дал команду на атаку. Не издав ни звука, эвр умер и был стащен с дороги. Лишь сухой щелчок переломанных шейных позвонков сообщил миру о его кончине.
Сын Прыгуна перестал дудеть. Мальчик и девочки встрепенулись, словно бы только что пробудились ото сна, и стали молча оглядываться по сторонам.
- Где Пукки? - спросила одна из девочек боязливо. - Нам нельзя без него.
Людомар показал жестами, он ушел. Дети еще несколько раз повертели головами по сторонам и... расплакались от радости.
- Верни меня к маме, людомар... пожалуйста, верни меня домой... мы хотим домой, - бросились они к охотнику, невзирая на то, что о людомарах на Равнинах ходила незаслуженно дурная слава.
Сын Прыгуна растерялся, когда его ноги обхватили шесть детских ручонок. Он рассчитывал привести родителям одно дитя, а что делать с другими - не имел понятия. Мысль об омкан-хууте неотступно преследовала его, а дети, прильнувшие к ногам означали только одно - много потерянного времени.
- Эй, ты! Чего это... ты? - окликнули высокого охотника из-за спины.
Сын Прыгуна обернулся и увидел холкунов, шедших по дороге торговым караваном. Первая лошадь уже приближалась к охотнику, когда последняя только выходила из ворот далекой харчевенки.
- Гляди, холы, это нерожденный.
- Людомар ли?
- Он самый!
- Фью-ю!
Холкуны были веселым народом, не боялись людомаров, зато людомары опасались их, ибо как первые не понимали жизнь в вечном сумраке Чернолесья, так вторые не могли взять в толк прелести проживания в смердящих городах.
- Откуда это у тебя столько детей? - насторожился один из холкунов, видимо, старший. Лязгнуло железо и холкуны направили в сторону охотника топоры, мечи и пики.
- Не бейте его! - закричала вдруг одна из девочек и расплакалась. Она встала так, что ее хлипкое тельце преграждало путь к людомару.
Лица воинов смягчились.
- Потерялись они, что ли? - спросили караванщики.
Но мальчик Квава произнес лишь одно слово, 'эвр', и холкунам тут же стало все понятно.
- Гляди, холы, вот это животина! - раздалось из задних рядов и в траву полетело копье.
Прежде, чем кто-нибудь успел что-то понять, людомар стянул с плеча лук, наложил стрелу и пустил ее в копье. Стрела впилась в древко оружия, и копье бесполезной палкой отлетело в траву.
- О-о-о! - пронеслось по рядам воинов. Обе стороны снова пребывали в замешательстве.
- Оставь его, ребята! - приказал наконец старший. - Заберем детей и пусть идет, куда ему вздумается.
Дети снова заревели, но людомар сам поднес их холкунам и помог водрузить на подошедшие телеги.
С облегчением Сын Прыгуна продолжил было путь, но нутро его скребла неотступная въедливая мысль.
Никто не заметил, как ночью маленького Кваву выкрали из телеги.
Неся восторженно озиравшегося мальчика на своих плечах, людомар улыбался - что бывало редко - ибо слово данное у соуна должно было быть исполнено.
Намного опередив караван, охотник снова вышел на дорогу, а после и вовсе запрыгнул на выехавшую из полей телегу. Правивший ею пасмас был настолько стар, что помнил людомаров и не боялся их. Он лишь покряхтывал от удивления лицезреть высокого охотника и накручивал кончик грязной бородки.
И никто, никто, кроме людомара не слышал и не чувствовал, как далеко в поле, вместе с ними тяжелой поступью шел иисеп, сжимая в челюстях полу съеденное тело эвра.
***
Возвращение ребенка не оказалось радостным, как ожидалось. Мужичонка, протрезвев и поняв, что вместе со своей честью он продал у харчевни и честь сына, честно повесился, от чего его жена пришла в еще большее отчаяние. Она билась в истерике в тот момент, когда людомар вошел в покосившуюся хатенку.
- Ой, что же ты наделал-то! - набросилась она на сына. - Папку извел! - С этими словами она со всей своей бабьей дури начала хлестать мальчика по щекам.
Людомар стоял с заткнутыми пробками ушами и с удивлением смотрел на нее. Охотнику трудно понять то множество эмоций, которые часто охватывают пасмасов. Собственно, этим, да еще своей грязнотой и бедностью, они и знамениты.
Даже рассказ о том, что мальчик никуда не сбегал, а был продан отцом за кристаллы тепла, ничего не изменил. Потеряв кормильца, женщина вконец обезумела. Держа на руках ребенка, девочку лет трех, пасмаска покачивалась взад и вперед, обводя безумными невидящими глазами пространство перед собой. Разум ее просветлел лишь в миг, когда глаза натолкнулись на людомара.
- Ничего не дам! - не своим голосом заорала она. - Прочь! Ничего не получишь! - Она едва не швырнула дочерью в охотника. - Уйди прочь!
- Нельзя так, Дорива! - зацыкали на нее со всех сторон.
- Нечего мне ему дать. Нет у меня ничего!
- Надо отдать. Не то вернется он, и скот наш пожрет.
С чего пасмасы взяли, что людомары мстительны, никому доподлино неизвестно, но факт оставался фактом: людомары не испортили ничего ни одному пасмасу, но этого словно и не было - все обвиняли их во вредительстве.
Людомар развернулся, и хотел было уходить, но старая и дряхлая старуха в грязном рубище остановила его, преградив путь:
- Уходя - не уйдешь, возвратясь - не вернешься! - крикливо припевала она, подпрыгивая. - Убереги нас, Зверобог, от возврата слуги твоего на веки вечные с дурными мыслями. Не уходи от нас, - по-доброму обратилась она к людомару, - а коли пошел, так возьми от нас. Не можем делиться ничем, так хоть плотью своей поделимся с тобой. Возьми вот нас в ней.
Из-за старухи к людомару вытолкнули малюсенький комочек, смотревший на него широко открытыми от ужаса карими глазами. Комочек дико трясся.
- Сиротка она. Не взыщи. Более не знаем, что отдавать. Нету у нас более ничего! - с этим старуха, подпрыгивая, отошла от него.
Людомар отмахнулся, не нужно мне, рыкнул, развернулся и пошел прочь. Маленький комочек под науськивание и угрозы поселян заспешил за ним.
***
Пасмасский ребенок в Чернолесье сродни табуну дико вопящих ишаков в степи - слышно отовсюду и видно всем. Его шаги для слуха рядового обитателя лесной чащобы были слышимы примерно так же, как громыхание молота о наковальню для слуха простого олюдя.
Раздосадованный и сильно уставший людомар, сморенный многодневным бодрствованием и тревогами, которые вселил в его душу омкан-хуут, не сразу заметил, что малышка преследует его. Его оглушил ее вскрик, когда перед охотником, словно бы из-под земли вырос иисеп. Огромное пузо, забитое съеденным эвром, делало и без того неприветливый вид животного ужасающим.
Крик из-за спины заставил людомара вздрогнуть и обернуться. Не будь он уже шестые сутки на ногах, никогда бы не допустил такого промаха. Не заметить пасмаса позади себя для охотника то же самое, что самому забраться в пасть омкана.
Иисеп выглядел очень ленивым. Он хорошо выспался за то время, пока отсутствовал его хозяин. Людомар посмотрел ему в глаза и приказал подобрать ребенка. Понимание между людомарами и иисепами веками совершенствовалось, и достигло уровня тончайшей интуитивной связи.
- А-а-а! - закричал ребенок, когда громадное для него чудовище стало приближаться.
Не зная, что делать, девочка с удивительной для нее быстротой метнулась вперед и затерялась у ног людомара. Не успел он опомниться, как ребенок с несвойственной его годам проворностью взобрался на высокого охотника и повис на поясе.
Людомар осторожно снял девочку с пояса. Она была настолько маленькой, что умещалась у него на ладони. Их глаза встретились: ясные светлые испуганно-наивные глаза ребенка и взгляд лесного хищника, хоть и с олюдским лицом.
Говорят, что многих олюдей завораживает взгляд людомаров. Глаза охотников радужны и этим самым необычайно красивы в понимании нелесников. Ребенок, несмотря на свой испуг, также завороженно уставился глаза охотника и даже приоткрыл свой крошечный ротик.
Отставив руку подальше - людомар не переносил естественный запах пасмасов - он критически ее оглядел. По всему выходило, что нужно возвращаться домой. Однако сразу же за этой мыслью всплыл образ омкан-хуута. Людомар невольно сжал губы и глухо зарычал.
Показывая, что иисеп не враг ему и ей, Сын Прыгуна погладил животное и заставил девочку погладить его. После, он пересадил ее на шею иисепу.
Умостившись на широкой шее хищника, ребенок неожиданно быстро уснул. Людомар невольно выдохнул с облегчением, можно было продолжить путь.
Оранжевые кущи, где проживал Светлый, сплошь состояли из зарослей йордона - пучкообразного безлистного дерева, привлекавшего стариков-людомаров тем, что его ветви были очень густы, прочны и прямы, что облегчало труд строительства донадов. Свои донады они по старинной традиции оставляли молодым охотникам.
Людомар прошел еще пару километров и остановился. Дальше идти не было сил. Он остановился, постоял в раздумье и резко свернул в сторону. Найти листья фриира не представляло большого труда. Сжевав несколько веток с этими листьями, людомар почувствовал, как силы стали прибывать.
Еще двое суток он безостановочно бежал в сторону Оранжевых кущ.
***
Сын Прыгуна ощутил запах зарослей йордона, к которым стремился все это время, задолго до того, как они появились перед ним. Со стороны заросли этого странного дерева напоминали проплешины на голове старика и сверкали своей желтизной на сочном фоне зелено-синей растительности Чернолесья.
Редколесье, по которому шли людомар и его спутники, кишмя кишело всякой живностью.
Почти у самых Оранжевых кущ людомар услышал слабое 'Кхи-кхи!' Он остановился и обернулся на звук. Девочка лежала на холке иисепа и изможденным взглядом смотрела на охотника.
Людомар фыркнул: он совсем забыл про наличие ребенка. Испуганная бедняжка не ела и не пила два дня, но, в конце концов, голод и жажда победили страх, и она решилась напомнить о своем существовании.
Жаль, что под рукой не было ниуса. С помощью его мелких дротиков с паралитическим ядом на конце людомар бы без труда добыл птицу или мелкого зверя. Теперь же, здесь в Редколесье да еще при свете солнца будет очень трудно добыть еды. Людомары бросали ниусы малозаметным движением кисти. Охота с луком была слишком грубым видом охоты, ибо натяжение и скрип лука были слышны на многие метры вокруг.
От необходимости покормить малышку сознание людомара вмиг прояснилось. Самое простое, найти ей питья. Это было не сложно. Сок йордона сладок и очень питателен, хотя охотник не знал, пригоден ли он для пасмасов. Но попробовать стоило.
Первым делом людомар тщательно обнюхал ребенка, пытаясь дотянуться до запахов из ее кишок: что она ела последний раз. От нее пахло прокисшим молоком и забродившим хлебом. Этого в редколесье отродясь не найти.
Подумав еще некоторое время, людомар принялся действовать, собирая жуков и иных насекомых, которые девочка брезгливо отвергла. Охотник с удовольствием съел их сам. И лишь к вечеру повезло добыть нескольких ящериц, вылезших погреться на солнце.
Завидев эту добычу, девочка заулыбалась, ловко скатилась со спины иисепа и вытащила из-за пазухи рочиропс. Он был замызган и очень грязен. К тому же зелен, что говорило о его нижайшем качестве.
- Пфу! - показала она, что плюет на него. - Пфу! - и протянула охотнику. Тот плюнул на кристалл.
Тихое шипение со временем превратилось с пышущий жар.
Девочка снова взобралась на людомара, без спроса вытащила с его бока кривой нож-клык и поделила ящериц на мелкие кусочки. Каждый из них она принялась зажаривать и тут же есть. Куски, причитавшиеся людомару и иисепу, она аккуратно раскладывала в стороны от себя.
Иисеп с интересом втягивал запах жареного мяса, но по взгляду охотника понял, что ему нельзя подходить к девочке, ибо одного взмаха языка было достаточно, чтобы слизать не только кусочки мяса, но и самого ребенка.
- Сын Прыгуна, ты ли так зовешься?! - раздался голос позади охотника. Он резко обернулся. - Да-а, это ты, Сын Прыгуна, - Светлый, появившийся в нескольких десятках шагов от троицы, быстро подходил к очагу. Его седые космы свисали перед ушами двумя длинными косичками, а бородка была скреплена деревянными палочками.
Девочка подняла голову, быстро окинула взором лица людомара и иисепа, заметила спокойствие на них, и не нашла причин самой беспокоиться.
- Ты в Редколесье, не забывай это. Чернолесье сокроет тебя и твои следы. Здесь все по-иному. Даже мой старый нос учуял запах жаркого.
Светлый мало чем отличался от людомара. Может быть, был немного выше него. Людомары все на одно лицо. Почти.
- Почему ты здесь? - спросил Светлый, и, не дождавшись ответа, спросил снова: - Ты оглох ли?
- Нет, людомар... Я не оглох. Я устал. С последнего дождя я не сомкнул глаз.
Светлый остановился, оправил пепельного цвета волосы - лишь настолько иссиня-черная шевелюра людомаров могла выцветать к старости - и внимательно посмотрел на охотника.
- Ты долго не спал, но я знаю, с чем ты пришел. Иди за мной.
Приказав иисепу приглядывать за малышкой, охотник направился вслед за старцем.
***
Подходя к йордону, на котором стоял донад Светлого, людомар почувствовал присутствие другого охотника. Через некоторое время он заметил две ноги, высовывавшиеся из-под ближайшего куста.
- Он спит, - сказал старец, не оборачиваясь.
Они поднялись на верхний ярус ветвей.
Донад Светлого не представлял собой ничего особенного. Обыкновенное жилище старика: пяти шагов хватило бы, чтобы пройти его вдоль, и еще столько же - поперек.
- Эльениа, - проговорил старик и толкнул стену своего жилища. Стена разошлась в стороны и сокрыла старика.
Сын Прыгуна опешил. Он с удивлением заглянул за стену. Край донада свисал с ветвей дерева и пребывал на высоте пятидесяти локтей.
В этот момент старик снова возник прямо из стены, и с улыбкой посмотрел на молодого охотника.
- Тебе еще не ведома лесная магия? - спросил он. - Даже магия ходов неведома тебе?
- Я сторонюсь магии, - отвечал людомар. - Не по нраву она мне.
- Оно и верно! - закряхтел старик. - Ты молод, а потому тело и мысль твои подобны магии. На все способны. Но скоро и ты придешь к ней. Это верно, как и то, что старость настигнет тебя, как настигла меня. Но... - Он вздохнул. - Не об этом пришел ты говорить со мной, так ли? - Людомар кивнул. - Наш народ уменьшается, - со вздохом, перемешанным с кряхтением, произнес старик, усаживаясь на сук дерева, удачно расположившийся в доме и заменявший ему скамью. - Почему ты не присядешь?
- Я усну. Говори свое, а потом я скажу, зачем пришел.
- Ты зол. Ты не спал. Если все так, значит и ты видел омкан-хуута.
Охотник кивнул. Неожиданно его пошатнуло. Ноги подогнулись, и он оперся спиной о стену донада.
- Тот, который спит внизу, - тут же перешел к делу старец, - его зовут Темный лист. Он пришел ко мне по вчерашнему солнцу. Он рассказал, что перед дождем столкнулся в Чернолесье с омкан-хуутом у Прозрачного ручья, там, где Кровокамень поддерживает кумира Зверобога. Он видел останки дремсов. Они свалены в кучу неподалеку от Камня, в чаще. Где видел зверя ты?
- Три солнца прочь от донада по тропе к Гнилому озеру.
Старик нахмурился.
- По всему выходит, что за один переход омкан-хуут прошел столько, сколько не преодолеет и самый лучший из нас.
Это замечание было верным: между двумя местами встречи было не меньше двенадцати дней пути. Даже лучший из охотников не смог бы преодолеть это расстояние за один день.
- Их двое, - сделал за него вывод Сын Прыгуна.
- Нет, такое не может быть. Чернолесье не выдержит двух омкан-хуутов. Они пожрут нас и все живое, что здесь есть. Заходи, - неожиданно закричал старик, - не стой подле него. Он спит.
- Прости, Светлый, - закричали от корней дерева, - прости, что пришел к тебе без спросу, но мое дело не терпит. - Ветви йордона натужно заскрипели под тяжестью тела, которое полезло вверх. В донад протиснулся детина-дремс, от которого за версту разило терпким запахом пота и перегнившей еды. Он был огромного роста и одет в толстую шкуру. Голову и лицо его прикрывала густая шевелюра из волос и бороды; за спиной висел толстый круглый щит, сплетенный из прутьев твердокаменного дерева; в руках детина сжимал два топора. Еще один, почти алебарда, висел у него за спиной. К поясу был приторочен широкий короткий нож.
- Ничего... ничего, - поднялся старик и улыбнулся: - Мы, людомары, к концу жизни становимся общительными. Нам в радость говорить с другими и многое приятно, что в молодости нашей было отвратительно. Заходи, Плакса. - Плакса покосился на Сына Прыгуна. - И ты ко мне пришел с той же новостью?
- Если ты говоришь о громадных древовидных змеях, то да, я с этим, - кивнул он.
- Змеи? - спросил старик, усаживаясь удобнее.
- Мигрон прислал меня к тебе. Ты помнишь его?
- Помню. Мы встречались и не раз... Как поживает его сестра... кажется, Зорона ее звали.
- Ха-ха-ха! - расхохотался Плакса. - Все наслышаны о вашем споре. Хорошо же ты его надул. Он до сих пор рассказывает нашим детям про этот случай и наказывает не верить людомарам.
Светлый улыбнулся. - Ты говорил про змеев, - напомнил он.
- Да, после дождя к Мигрону пришли наши охотники, а после них выходил он прочь из деревни. Когда вернулся, то призвал меня и послал к тебе. - Плакса замолк, прокашлялся и, глубоко вдохнув, начал говорить:
- Роды Чернолесья в дождь лишились шестерых охотников, а те, кто вернулся, говорят о том, что повстречали гигантских древовидных змей. Те, дескать, и потаскали охотников. После дождя тех змеев и след простыл, а мы не знаем, что делать. Как теперь жить с Черным лесом. Я узнать хочу, не означало ли это, что Зверобог прогневался на нас?
Старик качал головой, в такт словам Плаксы, а когда тот окончил, долгое время молчал.
- Лягте и отдохните, - проговорил он, наконец, - не сможешь? - Светлый склонил голову набок и заглянул в глаза Сына Прыгуна. Тот что-то бормотал себе под нос. Еле различимо в пространство выплеснулись несколько слов: 'омкан', 'змеи' и 'людомары'.
- Бредит, что ль? - нахмурился Плакса.
- Нет-нет, - мягко улыбнулся Светлый, - он думает. Сын Прыгуна, иди за мной. Здесь лучше думается. - Старик повел людомара прямо к стене и втолкнул в нее.
Неожиданная прохлада и успокоение навалились на охотника. С удивлением очутился он в небольшой, но уютной комнатке, где царил полумрак, и еле различимо пахло свежими цветами.
- Ты говоришь то, что дремсам знать не надобно, - прозвучало грозно за его плечами.
- Прости... я... - людомар с трудом собирался с мыслями.
- Ты будешь спать. Спать недолго, но глубоко. Ты отдохнешь, - сказал Светлый. Он вытянул руку вперед и в самом центре его ладони зародился и вырос желто-зеленый шар, нежного-зеленого свечения. Подобно капле воды колыхался он на ладони старика. Светлый придавил его к лицу Сына Прыгуна. Шар лопнул. И перед глазами молодого охотника низвергся многоцветный водопад, унося его в кружении в небеса.