Аннотация: Не надо довольствоваться малым, можно просто почаще устраивать себе маленькие праздники.
Детство - это голод. Всегда и всего было мало, не хватало, не умела я довольствоваться малым, как этого требовали наши условия жизни. Та эпоха, которую сейчас мои сверстники с упоением вспоминают как время "Юпи", "Денди" и диснеевских сериалов по пятницам, для меня была периодом голода и вечных унижений. Вернее, моего самоуничижения. Думала, что раз у меня нет ничего того, что радует других детей, я урод.
Мы жили в однокомнатной квартире вчетвером - два старших брата, Алик и Костя, мама и я. Гостиную перегораживал шкаф с антресолями, создавая иллюзию закутков для детей и взрослых. Иногда дом казался таким тесным, что трудно было дышать.Чтобы как-то развеяться, я после школы околачивалась возле ларьков и витрин магазинов. Я представляла, что все эти соблазнительные товары скоро будут принадлежать мне, и пыталась посчитать в уме, сколько мне денег на это потребуется.
Особенно я любила останавливаться у Кондитерской. За стеклом красовались свадебные торты, торты-замки, торты-миры. Я представляла, что становлюсь маленькой и брожу там среди сахарных ажурных ворот и марципановых колонн. В золотистой фольге лежали пирожные: корзиночки с разноцветным кремом, эклеры в глазури всех оттенков, белые арахисовые медали и комья "картошки", трубочки с разнообразными начинками, пушистые и пористые коржики бисквитов с разными прослойками и вафли с джемами всех видов и вкусов.
В один из снежных и особенно несчастных дней мои кондитерские грёзы оборвал голос:
- Какое тебе пирожное нравится?
Рядом в стекле подрагивало отражение невысокого полного старика с круглой бородкой доброго волшебника. На нём было чистое чёрное пальто, слегка припорошенное снежинками на плечах, и нелепая красная вязаная шапочка.
В тот момент я могла выбрать что угодно, хоть дорогой торт "Ай-Петри". Я искренне считала этого человека всемогущим волшебником. Но в то же время меня посетили две неожиданные мысли. Первая - у волшебников с зарплатой должно быть ещё хуже, чем у учителей, ведь никто не верит в чудо. Вторая - в сказках всегда награждают скромных, а наглые получают лёд вместо драгоценностей или два горба. Поэтому я ткнула пальцем в арахисовое, самое дешёвое.
- Мне нравится это.
- Правда? Именно арахисовое? Не эклер и не "Мраморное"?
Я испугалась, что волшебник меня раскусил, и тут же нашла фразу для своего оправдания:
- Мама всегда покупает мне его на день рождения. А вам какие пирожные нравятся?
- Мне все нравятся. Я готов тебя угостить.
Вместо библейских заповедей нам втолковывали одну, но всеобъемлющую - "Никуда не ходи с незнакомыми дядями и ничего у них не бери". Но когда ещё мне бы представилась возможность поесть пирожных? На следующий день рождения, когда мама поведёт меня в дешевое детское кафе? Где полные посетительницы едва могут протиснуться между густо наставленных пластмассовых столов, где царит безмозглый вечный праздник невинности и нищеты. Одно несчастное арахисовое и стакан персикового сока.
- Давайте.
Старик заказал нам по пирожному, а запить взял себе кофе, а мне молочный коктейль. Как сейчас я помню сумасшедший и одновременно умиротворяющий вкус ванили и сливок, действующий на детское наивное сознание как наркотик и успокоительное. Я размякла и слушала дедушку, ёрзая на стуле. Шерстяные колготки чудились мне слишком тёплыми, а красное пальто с аппликацией в виде олимпийского мишки - уродливым и нелепым.
Дедушка оказался детским писателем, возможно, известным в советские времена, а сейчас невостребованным. Но он всё ещё не терял надежду, что его сказки опубликуют. Я думала, что ему, наверное, не хватает денег, и стало стыдно, что я его объедаю. Я родилась с этим чувством и жила с ним очень долго, а при встрече с хорошими людьми оно только усиливалось.
- Сейчас тяжёлое время для всех, и для писателей, и для маленьких девочек, - сказал старик, вытирая усы салфеткой. Он скомкал её в плотный шарик и положил аккуратно в центр блюдца. - Но скоро и нам улыбнётся удача. А пока, чтобы не киснуть, надо устраивать себе маленькие праздники.
Я горячо поблагодарила дедушку. Мы вместе покинули кафе и пошли в разные стороны. Только дома я очнулась и поняла, какой на самом деле подвергала себя опасности. Я боялась, что если расскажу кому-то о добром дедушке, то мне никто не поверит. Поэтому встреча с писателем стала моим первым настоящим секретом.
Больше мне не посчастливилось встретиться с добрым стариком. Уже будучи в старших классах я искала его книги и биографию в интернете и узнала что писатель умер в конце того года, когда мы познакомились. Хоть он и сказал тогда, что для него встреча со мной была тем самым маленьким праздником, я корила себя за то, что так и не успела сделать для доброго сказочника ничего хорошего, в то время как он спас меня.
То, что я делала, было не тем жалким "довольствоваться малым", как учила мама, а именно маленькими праздниками.
По нечётным дням недели, когда в книжном работала тётя Лика, мамина сестра, я могла брать почитать всё что угодно. Тётя любила меня за то, что я обращалась с книгами бережно, а заодно проверяла на мне, какой товар будет пользоваться популярностью у детей моего возраста, а какой нет.
Вечером я заваривала в большом фарфоровом чайнике чай, разливала по красивым кружкам, клала в каждую дольку лимона, если он был, и разносила всем. Костя и Алик благодарили меня за заботу, а мама ругалась, что я беру красивый сервиз. Сама я сидела на тёмной кухне и рассматривала узор на горячем белом боку. Обычные розы и листья со стеблями превращались в многоярусный город, на тонких улицах которого жили феи.
В школу мне каждый день давали 25 копеек. На эти деньги можно было купить молочный коржик - бежевое солнце со вкусом соды. А можно было купить курабье, то же самое, только в форме ломтя и 5 копеек оставить. А в конце недели в субботу купить целых два коржика, или коржик и чай. А лучше всего было ничего не покупать, и, накопив за две недели три гривны сходить в кафе, купить молочный коктейль и любое пирожное. Так я и делала: двенадцать дней голодала под насмешливыми взглядами одноклассников, которые считали меня нищей, а на тринадцатый устраивать праздник. В кафе меня уже узнавали, продавщицы радовались моему приходу, а одна из них стала добавлять к моему заказу конфету, как подарок постоянному посетителю.
Мама удивлялась моему зверскому аппетиту, а братья с удовольствием делились невкусной ухой и холодной макаронной запеканкой. Я боялась ей сказать, что коплю деньги на кафе. Сдала меня классная руководительница. Она была обеспокоена тем, что я не хожу в столовую с другими детьми, и на родительском собрании у них с мамой состоялся серьёзный разговор. Но мама не ругала меня. Наоборот, она гордилась тем, что я научилась копить деньги и наказала братьям брать с меня пример, а не клянчить у неё гривны на катриджи или журналы. Размер моих карманных денег был увеличен до целых 50 копеек.
В каждый новый учебный год количество моих маленьких праздников увеличивалось. Конечно, далеко не все они были связаны с покупками. В самый солнечный день весны, чудную апрельскую субботу, бывало всего три урока. Можно было пешком пройтись вдоль Балки к частным домам. В такие дни трава становилась изумрудной, а деревья напоминали восковые слёзы или разводы мёда на стекле. В старших классах я стала делать свои первые фотовылазки. Со мной была мыльница "Кодак" и плёнка на тридцать шесть кадров, из которых надо было двадцать четыре оставить братьям. Каждая фотография была мне дорога, каждый кадр выбирался тщательно и придирчиво.
В седьмом классе я стала вместе с Аликом и Костей покупать журналы и кассеты. Они пользовались моей бережливостью, и вскоре наша музыкальная коллекция стала поддерживаться исключительно моими силами. В дни, когда все трое были дома, например, в дождливые воскресенья, мы брали драгоценные чистые кассеты и записывали на них песни с радио. Иногда приходилось чуть ли не полдня провести над бумбоксом, чтобы выудить из потока попсы драгоценные жемчужины вроде Queen или Depeche Mode.
Вскоре маленьких праздников стало так много, что мне приходилось их отмечать едва ли не каждую неделю. Впервые об их необходимости я задумалась в июне. Я сдавала школьные экзамены и параллельно готовилась к поступлению в вуз. Я знала, что если не смогу попасть на желанную иностранную филологию на бюджет, то мама наверняка отправит меня работать к своим знакомым - либо к тёте Лике в книжный, что было бы неплохо, или к куму в ларёк. Братья к тому времени уже покинули дом - Алику ещё год надо было отслужить в армии, а Костик женился и переехал к невесте в общежитие. Поэтому единственным маминым помощником оставалась я. Конечно, ей было бы проще, если бы я не поступила, о чём она мне постоянно напоминала.
Готовиться нужно было усиленно, а дома с упрёками и тяжёлыми взглядами от матери этого не получалось. Поэтому я засиживалась допоздна в школьной библиотеке, читала в парке или даже шла к морю. Как раз возле воды я и задумалась о смысле своих маленьких праздников. Изначально я восприняла встречу с дедушкой-писателем как рецепт для облегчения своей жизни. Маленькие праздники были буйками, за которые можно было подержаться, передохнуть и плыть дальше или же столиком с напитками для марафонцев. Они помогали сделать трудные моменты в жизни радужнее и оптимистичнее, сделать ожидание лучшей жизни более приятным. Это как взять с собой интересную книгу на встречу с человеком, который всегда опаздывает. Удивительно, но та самая беззаботная и счастливая жизнь не наступала, сколько бы маленьких праздников я себе ни делала. "А может, её и не будет никогда? - думала я с тревогой. - Может, я всегда буду нелюбимым ребёнком у мамы, девочкой на побегушках у братьев и доской для дартса у одноклассников. Может, так и должно быть. А вся моя счастливая жизнь как раз и собирается из этих маленьких праздников". Эта мысль настолько меня расстроила, что я побоялась себе устраивать приятности. Мне казалось, что они уже не принесут мне той радости как раньше, ведь все эти празднички стали синонимом убожества и болота, в котором я буду жить до самой скорой смерти.
В классе меня не любили из-за нищеты, ботанства и дурацкого имени, которое мне даже про себя противно произносить. Это не помешало одноклассникам клянчить у меня подсказки на экзаменах, а мне не хватало мужества отправить их лесом. Несмотря на то, что я всем главным дуракам класса помогла прилично сдать все предметы, на самом выпускном я сидела одна. Без маленьких праздников жизнь стала совершенно невыносимой. Символом её был блокнот для пожеланий, в котором каждый одноклассник писал другому приятные строчки. В моём были пустые листы или стандартные отписки вроде "Желаю выйти за дебила и родить крокодила". Пока они веселились, я прикидывала, что могла в это время делать одна. Гулять по центру города с бутылкой шампанского и пить из горлышка. Сидеть на пирсе и кидать в воду камушки. Поехать домой и читать книжку, устроив себе предварительно палатку из пледа и подушек, а внутрь взяв с собой бутерброды и фонарик. Что угодно было бы лучше наблюдения за ненавистными одноклассниками, когда на мне самое уродливое платье в мире и летние стоптанные босоножки. При первой же возможности я сбежала домой в надежде, что никогда больше не увижу никого из своего класса.
Поступить я не смогла. Тому было две причины - желающих было слишком много и среди них оказались две самые гадкие одноклассницы. Они обрадовались, что их бесплатная помощница снова с ними. Они пели, что теперь мы втроём будем лучшими подругами, что в школе они боялись ко мне подойти, потому что я была вся такая угрюмая, но теперь всё будет хорошо, и вообще я такая классная. Будучи отличницей в школе и полной дурой по жизни я поверила. Но всё равно на экзаменах нервничала, на одноклассниц тратила больше времени чем на себя. А в довершении всего преподы поймали меня на передаче листка с ответами и решили, что это моя шпаргалка. Как ни странно, меня не выгнали, хотя по всем правилам должны были. Но я уверена, тот листик сыграл свою отрицательную роль.
Одноклассницы, конечно, вовсю изображали сожаление, узнав, что я пролетела, но было видно, как им полегчало от мысли, что не придётся все пять лет дружить со мной. Самое тяжёлое ждало меня впереди - разговор с мамой.
Она встретила меня во дворе и сразу же воскликнула:
- Господи, ты не поступила?
Я кивнула и поплелась в подъезд. За мной на ремешке тащилась сумка. Мама выхватила у меня её из рук, отряхнула и посеменила за мной. Там она усадила меня за стол, налила чаю в красивый сервиз и достала из холодильника торт.
- Убери его, я не заслужила. Потом с подружками съедите, - сказала я зло. Но мама всё равно отрезала мне кусок и заставила съесть.
- Не убивайся ты так. Подумаешь, позанимаемся в этом году, я там подсуечусь, может, репетитора тебе наймём по английскому, книжек каких у Лики возьмём. Это же не конец света.
- Но мне же придётся идти работать.
- А разве ты не хочешь? Сама себе хозяйка будешь, накупишь себе нарядов всяких и пирожных. Всяко лучше, чем дома сидеть и себя поедать поедом.
- Да что с тобой? - я сорвалась. Почему на маме? Почему всю свою злость я выплеснула на неё, а не на мерзких одноклассниц, которые были во всём виноваты. - Ты сама меня пилила, чтобы я шла работать и забыла о вузе. И всю жизнь это твоё "довольствоваться малым", "надо экономить", "мы не можем себе это позволить". Зачем теперь мне твоё притворство?
Мама погрустнела. Она сняла с блюдца каплю крема и отправила в рот. Медленно в душе стало растворяться уксусом кислое и жгучее чувство стыда. Я извинилась, но мама вдруг перебила меня:
- Я просто недавно поняла, какой ты мудрый ребёнок. Я вытирала пыль в твоей комнате и решила расставить кассеты по алфавиту. Мне вспомнилось, как ты с мальчиками записывала свои музыкальные сборники и как радовалась в такие моменты. Я так, наверное, даже на собственной свадьбе не была счастлива. И ты искренне радовалась всяким мелочам, на которые другие люди даже внимания не обращают. Мы всегда жили ужасно, а ты находила силы даже в нашей бедности найти что-то радостное. Ты удивительный ребёнок. И когда я вспомнила все эти твои маленькие праздники...
Я вздрогнула от маминой проницательности. Ведь она не знала, как я всё это называла, но как-то угадала же.
- ... то поняла, что совершенно не зря назвала тебя Радой. Ты один из немногих людей, которые умеют радоваться. Такое простое человеческое чувство ты превратила в настоящее искусство.
- Ты стихами говоришь, - засмеялась я. Мама тоже улыбнулась.
- Прости меня. Я так жалею, что была с тобой строгой иногда и не уделяла столько внимания, сколько Алику или Костику.
- Ничего. Ты всё правильно делала. Спасибо тебе большое.
Дедушка-писатель подарил мне волшебство маленьких праздников, а мама своим неожиданным признанием помогла понять его и развить до совершенства. Мне всегда было трудно, и я уверена, дальше будет ещё труднее. Я не из тех людей, что притягивают счастье. Я естественна в своей угрюмости и неумению отказывать дуракам, а во всех остальных ролях смотрюсь смешно. Но в моей жизни есть чему радоваться. И если сегодня я буду кормить лебедей с рук, то потом ещё несколько дней проведу в ожидании следующего своего маленького праздника. И эти сладкие прослойки будут ничуть не хуже, чем сами радостные моменты моей жизни.