С моей головы долго не могли снять мешок. Он пахнет мокрой землёй и свежими огурцами. Оказалось, что мешку мешал ошейник. Зачем он мне? Разве я собака? Разве я сделал что-то плохое?
Я смотрю на этих двух пацанов и не могу их узнать. Они похожи на персонажей японского мультика, но я не помню их имён, они слишком сложные. Мы не виделись раньше никогда. Они пришли с чужого двора? Нет, это я убежал со своего. Мама меня убьёт! Надо скорее идти домой, сказать, что я больше не буду убегать. Я дёргаюсь и падаю на пол, касаясь щекой мокрого холодного пола. Эта игра слишком длинная. Это уже не смешно. Пацаны тоже не веселятся, хотя это же всего лишь розыгрыш.
- Заклей ему рот, - говорит один, с девчачьей причёской и в короткой кожаной куртке. - От него шума будет побольше, чем от всех этих тварей.
Его высокий друг стоит ко мне спиной, что-то передвигает, говорит неразборчиво. Поворачивается, смотрит угрюмо. Другой улыбается. Я хочу закричать, что не будут шуметь. Но ведь это тоже будет шум? И я молчу.
- Ладно, мелкий, посидишь тут, пока твоя мамка с бабкой не побегут искать тебя. Потом выйдешь, только если обещаешь ничего про нас не говорить. Иначе я тебя прям тут придушу.
Мне хочется пить. Когда мне страшно, я хочу чем-то набить живот, как Винни-Пух. Только вряд ли они дадут мне еды, поэтому надо попросить воды. Но у меня так залепило горло, наверное страхом или ещё чем, что я не могу ничего сказать вслух, только думать. А это очень больно. Как и этот ошейник, который душит и натирает шею.
В этом помещении темно, только под потолком висит старый некрасивый фонарь. Стоит несколько клеток из пластмассы. Я видел как-то, в таких носят маленьких кошечек.
Пацан-девчонка остановился возле одной и вытряхнул наружу красивого котёнка с медвежьими ушками.
- Извини, приятель, твоя хозяйка больше месяца не выходит на связь. Ты ей не нужен. Пойдём топиться?
Он сжал голову котёнка в ладони и изобразил кивок.
- Подожди, может, продадим его? Хотя бы мужикам с чебуречной.
- Они за одно кошачье рыло дают всего-ничего, нам даже на пожрать не хватит, да и вообще всегда по многу просят. Эта рожа месяц нас объедала.
- Вот именно. Отдай мне, я кота сегодня толкну кому-нибудь, он же породистый тем более. Вислоухий этот...
- Вислобрюхий, - девка-пацан поморщился и швырнул безвольного котёнка как мячик. Напарник едва успел поймать кота. - Ладно. Только если вернёшь назад, я всю эту мохнатую хренобратию перетоплю. Да, мелкий, молись, чтобы твои бабка и мамка начали тебя искать. Такое говно как ты даже чебуречникам не продашь, поэтому сразу топиться пойдём.
- Можно попить? - тихо попросил я. Девка-пацан заржал:
- У тебя столько воды через месяц будет - напьёшься впрок. Завтра что-нибудь принесём, если нормально себя вести будешь.
Они ушли. Кричать нельзя, услышат не те. Я сам убегу, это ведь просто, я столько раз это видел в японских мультиках. Просто надо усилий приложить как можно больше. Я буду дёргаться, а поводок из цепочек рано или поздно оборвётся. Звенья не выглядят крепкими. Я могу порвать цепочку, и на этот раз меня никто не будет ругать.
Но всё тщетно. Я так устал, что больше не могу ничего сделать. Они повесили замок на цепь. Даже звено не удаётся расцепить. Чем больше я дёргаюсь, тем сильнее задыхаюсь. Придётся сходить в туалет в это ведро. Неудобно. Ничего не получается. Зачем они поставили ведро так далеко? Не могу же я писать на подстилку. Я буду спать на ней. Буду терпеть сколько смогу. Если я попробую уснуть, то ни о чём не буду думать. Всё быстро закончится. Время во сне так здорово сжимается, как мармелад в ладони. А утром мама заберёт меня домой. Надеюсь, она не будет ругаться. Я буду считать слонов. С ними приходит толстый и спокойный сон, как тёплое одеяло.
Я вижу много слонов. Они очень громко кричат. Но на самом деле это шум от моих похитителей. Они ругаются из-за ведра. Тот угрюмый пацан говорит, что девка специально поставил ведро далеко. А ему всё равно, он даже не пытается отпираться. Вдруг они подерутся? А я смогу украсть ключи от замка и сбежать. Очень холодно. Мама меня убьёт за штаны.
Наконец, угрюмый уходит. Девка берёт ведро и с бряцаньем ставит рядом со мной. Я смотру внутрь. Там свежие опилки, они приятно пахнут душистым деревом. Но девка хватает меня за волосы на затылке и пытается сунуть голову в ведро. Вместо этого я бьюсь головой о его край. Шишка будет наверняка. Так больно, что приходится закрыть глаза, чтобы они не вытекли.
- Знаешь как котят наказывают? Если они нагадили, надо их несколько раз ткнуть туда, куда им следовало бы сходить.
Ещё один удар.
- Но я не мог!
- Ты не пытался.
- Это неправда! У нас была кошечка. Мама приучала её к туалету по-другому, она...
Снова очень больно. Я уже не открываю глаза. И запах опилок не такой приятный.
- Ты забыл, что ты хуже кошки? До тебя дойдёт только если хорошенько треснуть. Ещё раз обоссышься - точно топиться пойдём. Я тебе камень на шею повешу и в море скину. Ты будешь захлёбываться, но не умрёшь, а сдохнешь только когда тебя рыбы жрать начнут.
Я знаю, что в нашем море нет рыб, которые едят людей. Мама учила меня плавать. Я боялся как раз из-за больших рыб, но она сказала, что у в нашем море такие не плавают. Надо же, этот девка такой взрослый и такой глупый. Даже я знаю больше. Я смеюсь и получаю ещё один удар об ведро. Но мне больше не страшно. Как можно бояться дурака? Я не могу остановиться. Мне кажется, что я смеюсь, но на самом деле я плачу.
- Да не ссы ты, придут за тобой обязательно, - девка говорит грубо, но мне кажется, что он пытается успокоить меня и не злится больше. - Даже за блоховозами приходят. Ты хоть и хуже кошки, но по закону лучше. Если мать не станет какую-нибудь свою тварь искать, ей ничего не сделают, а если ребёнка, то всё, могут даже в тюрячку посадить. Обычно три дня ждут, потом бегут к ментам. Но мы твою мамашу перехватим и скажем, что мы добрые люди, а тебя поймали злые. И мы можем тебя освободить, конечно же, за вознаграждение. Если она поверит и принесёт денежки, то вернёшься к своим тёткам, если нет - сам уже знаешь.
Девка кашляет, я вижу в ладони кровь и слизь. Больных людей всегда жалко. Дедушка был злой, бил палкой бабушку, меня мог ремнём по ногам стегать. Но когда он задыхался, прям как этот пацан сейчас, то всё плохое становилось не таким уж и кошмарным. А потом дедушка умер, и вообще нельзя стало зло думать о нём.
Я привык к шуму. Зверушки всё время плачут, а я нет. Однажды девка растоптал хорька. Просто швырнул на пол, длинный зверёк дёрнулся несколько раз, а потом злыдень несколько раз по нему топнул, и больше хорька не было. А я всё равно не плачу и не буду никогда, потому что хорёчек кричал громче всех. Я боюсь девки, когда он один, если рядом тот второй пацан, то я знаю, что злобный этот чувак никого не растопчет, особенно меня.
Я больше сплю. Иногда я даже просто проваливаюсь куда-то. Постоянно хочется есть, но я даже рад, что мне ничего не дают, вдруг снова во сне испачкаюсь? Всё время представляю, как дверь сарая лопнет, зайдёт мама и будет драться, как та женщина из фильма про роботов. Нет, у неё наверняка нету столько оружия, и руки не такие бугристые, но мама сильная, особенно когда есть я. Она переносит меня даже сейчас, когда я большой. И бабушка всегда говорит, что мама сильная. А она мудрая и всё знает.
- Хорошие новости, мелкий!
Второй пацан как раз тайком скармливал мне кусок хлеба. На вкус как подвал. Девка радуется, и я не знаю, могу ли я быть счастливым.
- Виделся я с твоей мамкой. Знаешь, что она мне сказала? У неё нет денег. И не будет. И кредит она не возьмёт. Догадываешься почему?
Я не знаю. Поэтому говорю:
- У нас никогда денежек не было.
Я видел мультик, в котором украли богатого ребёнка. Но я бедный, я постоянно об этом слышу от всех.
- Ты ей не нужен. Твоя мамка найдёт себе какого-нибудь хахля и сделает себе ещё одного мелкого, получше тебя. А может она и рада, может всегда мечтала от тебя избавиться и завести себе малого симпатичного и умного, а не такого как ты. Обновиться, так сказать, мечтала...
- Заткнись, а? Что толку малого травить, надо думать, что теперь делать с ним. К ментам ходила она?
- Нет, она ж не совсем дура. Я следил. Тем более, три дня ещё не прошло, её отправят сосать хер с такими просьбами.
- Ты предложил квартиру заложить или продать что-нибудь?
- Естественно, что ж я, не человек что ли? Но она начала ныть, что это долго, что она не может, короче, тухляк. Потом она вообще к ментам пойдёт, про меня что-нибудь ляпнет. Думай, как от тушки этой избавляться будем. Это не хорёк тебе.
- Но если у мамы нет денег и не будет, то зачем я вам? Давайте я просто пойду домой. Я обещаю, я не выдам вас. Не хочу, чтобы мама плакала. Я скажу, что потерялся просто.
Я даже гордился мамой, что она не поддалась двум ворам и не стала нести им денежки. Теперь мы сможем купить что-нибудь вкусное или даже игру, а то и вообще приставку.
- Ага, конечно, - девка снова заговорил с напарником, как будто это не я произносил, а мышь пропищала, хотя может к мыши он был бы добрее. - Сжечь, короче. Вместе с сараем и оставшимися блоховозами, всё равно пора уже локацию менять, мы сильно тут подзадержались.
- А отдать кому-то из наших? Садку там или Чёрному, они уже по своим каналам решат куда его - за границу или на рынок.
- Типа я об этом не думал. Давно бы толкнул это тело кому-то из них, чем самому возиться с этим чмом. Звери как-то и то поприятнее, хотя бы молчат и крошатся легче. Нет, тут без вариантов.
Внезапно девка снова начинает оглушительно кашлять, как будто прямо сейчас пополам сломается. Друг держит его за плечи и приводит в чувство.
- Я знаю зачем вам деньги. Вы хотите вылечиться. Мой дедушка тоже кашлял и умер. Но бабушка лечила его, у неё были травки, таблетки и носки тёплые. Давайте пойдём к моей бабушке. Она вас вылечит.
Девка снова кашляет вперемешку со смехом. Второй смотрит на меня странно. Но всё без толку. Я вижу у него канистру.
Воры по очереди выпускают всех зверушек и выкидывают на волю. Кошка и правда лучше меня, никто не будет бояться, что она выдаст похитителей. Ведь эти пацаны и правда подожгут меня, просто так, просто потому что мама не захотела меня спасать, просто потому что я ей не нужен, а ведь я и вправду ей не нужен, зачем, она даже не пришла, у неё тонкие руки и нет оружия.
- Скажешь потом своей мамаше спасибо, когда она придёт.
- Нет! - я наконец-то могу кричать. - Мама не виновата! Только вы виноваты, что делаете так. Если убьёте меня, то мама ни при чём.
Они переглядываются, но ничего не меняется. Мне кажется, будто второй смотрит на меня с сожалением, они уходят, а я продолжаю биться на цепи. У меня есть шанс, я знаю, сарай не загорится сразу, я успею, я смогу.
Победный рывок вперёд швыряет меня в дверь. Не могу встать, соскребаю себя с пола как засохшую кашу и вываливаюсь на волю. Свет такой острый, такой белый. И снег вокруг. Несмотря на боли и онемевшие ноги я бегу вперед и только потом осознаю, что сарай не горел. Оборачиваюсь - он действительно стоит целехонький. За столько времени хоть что-то должно было загореться. Сколько я рвал свои цепи - день, год, час, биллиард миллионов лет?
На снегу попадаются красные крестики. От них внутри всё сжимается, снова страшно. Разворачиваюсь и бегу в другую сторону. Хотя нет, у себя внутри в голове я бегу, а на самом деле ползу, ноги вязнут в снегу, а я гребу руками, как будто в море плыву, где нет злых рыб. Подальше от девки, плюющегося крестиками и трусливого пацана. В голове стучит насмешливый голос того живодёра, смешиваясь с моим отчаянным писком. Получается что-то вроде: "Ты не смог, значит не пытался". И много раз так, пока весь мир не крошится об эти слова.
Сколько я иду - не знаю. Темно не становится. Снег съел свет, и теперь всегда будет белоснежно. Нужно вперед и только вперед, пока не появятся люди, а вдруг кто поможет? Здесь не лягу, хотя снег кажется таким тёплым, как бабушкино пуховое одеяло. Если девка будет умирать по дороге, то пусть лучше ляжет в сугроб. Ему представится, что он на перине, и он принцесса. Наверное, так умирать легче. Ты заснешь, а потом во сне раз - и умер. Если девка умрёт, то буду ли я ненавидеть его меньше? Просто иди, не думай и знай, если ты не смог, значит, не пытался. Не смог - не пытался. Смог - пытался.
Выхожу на пустую серую дорогу. Лучше идти вперед, к остановке или к людям, или еще к чему, а по дороге смогу и машину поймать. Просто иди, смоги и пытайся. Иди и пытайся. Иди и смоги. Смоги и пытайся. Пытайся и смоги. Иди, иди, иди, грёбаный дурацкий придурок!
Тёмное пятно! Не остановка и не дом, неважно, есть дверь, есть люди внутри, и очень тепло. Я падаю на пол, но меня быстро поднимают. Вопросы, встревоженные голоса, запах табака и кислой капусты, я не могу говорить, я не могу видеть, я могу только плакать, я захлебываюсь в слезах, я не могу стоять, я не могу дышать, я не могу жить, я дошел, я среди людей, они помогут, они сделают, они спасут, а я не могу больше делать ничего, я просто лягу тут в уголочке и усну.
Мама, моя тёплая смелая мама, её руки пахнут молоком, а волосы золотятся на солнце. Забери меня, пожалуйста, я больше никогда не исчезну.
Говорю свой адрес, надеюсь, я его помню правильно. Не надо полицию, милицию и больницию. Сижу в машине на заднем сидении, выпил до этого чаю, жую батон. Нет ничего вкуснее этого. Раньше мыться не любил, но сейчас хочу только в горячую воду и пушистую пену, чтобы всё ушло.
Мама, мамочка. Я не видел тебя так давно. Ты совсем изменилась. Ты так странно на меня смотришь. О чём-то говоришь с моими спасителями, бабушка раздевает меня, осматривает и ведёт купаться. Набирает полную ванну воды, я хочу остаться сейчас один. Обхватываю колени и плачу. Неужели всё кончилось, неужели я дома?
На кухне горит свет, прислушиваюсь.
- Я же говорила, всё наладится, - это бабушка. - А ты кредит собралась брать, квартиру закладывать. Представь, что было бы...
- Тише, мам!
Они переходят на шёпот. Даже если я выключу воду, то ничего не расслышу. Мама заходит ко мне, сокрушается, какая грязная вода, помогает мне выйти и вытирает. Я стою на холодном полу и пытаюсь понять, что изменилось в её глазах. Или в моей голове?
После я лежу в кровати и обещаю завтра утром всё рассказать. Она кивает рассеяно и гладит меня по голове. Почему мне неприятны её прикосновения?
- Оставь свет, пожалуйста.
- Могу свечку зажечь, - отвечает она, после некоторого молчания.
Я остаюсь один вместе с призрачным огоньком возле иконы. Мама держит ребёнка, который смотрит как взрослый. Я сравниваю её глаза с мамиными. Я не хочу об этом думать, но мысли упорно лезут в неправильную голову. Если мама с бабушкой действительно хотели, чтобы я больше не появлялся?