Когда-то она была молодой и красивой, и глупой, конечно. Столичная птичка, она жила в пригороде Канберры. Ее так и звали - кукабарра, а ей было все равно. Весь мир казался ей веселым и красивым, и очень смешным. И она смеялась - надо всем, потому что в мире всегда есть над чем посмеяться. Все вокруг такое смешное - тучи, река, деревья, люди. Кенгуру эти неуклюжие, попугаи, змеи, собаки динго...
Кукабарра смеялась и веселилась, беззлобно, радостно, бескорыстно делясь этой радостью с миром. Слышавшие ее тогда в основном поддавались магии молодости и красоты.
Присоединяясь к смеху красавицы, мы как будто освещаемся ее очарованием, и сами становимся красивей и моложе.
Но был среди всех один - юноша, почти мальчик. О, как он густо краснел, когда Кукабарра смеялась над ним! Это было очень жестоко, но так приятно, что она всякий раз не могла удержаться. Опьянение властью над глупым мальчишкой, невинная и безопасная игра - что он мог сделать? Разве что обидеться и уйти , но и на это его не хватало. Тряпка, слюнтяй, удобнейшая мишень, подушечка для ежедневных булавок. Поэтому, увидев однажды его с ружьем, она не испугалась. Он же никто, ноль, пустое место!
И она издевалась над ним, как никогда раньше, с азартом унижая, втаптывая в грязь, на глазах изумленных друзей и подруг. И не поверила своим глазам, когда он поднял ружье и выстрелил. Она не поверила, но дробь была настоящей, свинцовой, и для левого глаза хватило одной дробинки.
Парня судили. В Австралии нельзя невозбранно стрелять в обидчицу, священную птицу аборигенов, а душевные раны не подошьешь к делу. Да и кто бы поверил, что до преступления довела парня сама птица?
Кукабарра не знала, чем окончился суд. От боли и горя она улетела как могла далеко на север, и остановилась только тогда, когда кончились силы. На новом месте никто ее не знал, и она была этому рада. Рана зажила, и добывать себе пищу она приспособилась с одним глазом, благо, и здесь хватало глупых змей, крабов и ящериц. Вот только характер у нее изменился, и голос. Теперь ее смех звучал язвительно и ядовито. Если прислушаться, то от него становилось грустно. Единственным оставшимся глазом она видела только ложь и грязь.
Мир это ад, а все люди скоты и негодяи - вот что орала она, залетая по вечерам в городской парк. Свиньи, скоты, извращенцы! - доносилось теперь из ветвей, и мамы вздрагивали и уводили подальше детей, чтобы не слышать этого крика. Теперь ее называли Барра.
Она нарывалась, и однажды свое получила. Разозленные ежедневной бранью, местные джентльмены сбросились и объявили награду тому, кто заткнет этот поганый клюв. Повезло одному мальчишке, не злому, но бедному. Он отчаянно нуждался в деньгах, мечтая уехать и поступить в колледж. Обещанной награды должно было хватить на целый год. Сделав и пристреляв рогатку, он проводил целые дни в засаде, подстерегая вечернюю матерщинницу, и однажды ему повезло. Увлекшись бранью, Барра потеряла бдительность, и замолчала на полуслове, получив камень в голову. С трудом взлетев, она отчаянно, из последних сил полетела на запад, в пустыню, чтобы упасть и умереть в одиночестве, а не среди злорадствующей толпы. Уже полностью ослепнув, она продолжала механически махать крыльями, ожидая, пока закончатся силы и можно будет упасть и забыться навсегда.
Кто знает, о чем думала эта глупая, когда-то красивая птица, какому богу молилась? Но, видимо, кое-кто ее услышал. На птицу повеяло снизу речной прохладой, и она поступила, как ее двоюродный брат - зимородок: сложила крылья и камнем ринулась вниз. Река приняла ее в прохладное лоно, не покалечила и не убила, и выпустила наверх, на поверхность, когда крылья забились в слепой жажде жизни. Птица лежала на отмели мокрой кучкой перьев, когда чьи-то руки вынули ее из воды, а мягкий голос поприветствовал уважительно.
- Здравствуй, сестра-птица! Тебе, я вижу, крепко досталось, и я рад, что смогу тебе помочь. Ну-ну, успокойся и не дрожи. Господь послал тебя мне или меня - тебе, а это значит, что мы друг другу нужны.
Он погладил ее по взъерошенным перьям на голове, поцокал языком, прижал к своей голой груди и понес. От него пахло пылью и потом, и он был очень худым. Птица ощущала все его ребра под тонкой сухой кожей. Но он не был слабым, и шел легко, разговаривая с ней и не спрашивая ответа. Птице стало легко и спокойно. Ужас темноты и слепоты отступил в сторону, не заслоняя уже собой весь мир у нее в голове. Боль в выбитом глазе уменьшилась, и она задремала у него на руках, убаюканная дорогой и журчанием речи.
- Я буду звать тебя Кука.
Для Кукабарры ты слишком увечна,
а Барра тебе тоже не подойдет - это имя для сильной и злой птицы. А тебе нельзя уже быть злой, тебе надо учиться быть доброй и мягкой,
чтобы мир, тебя окружающий, тоже стал мягким и добрым к тебе.
Сильные борются с миром, слабые - любят его, как отца. Мир - наш отец, и он всегда найдет тепла и ласки доброму дитяте. И немного еды, конечно.
Спасший ее человек был чудак. Он жил нигде, или везде, как птицы и звери. Но у птиц есть гнезда, у зверей - норы, а этот ходил с места на место, нигде не останавливаясь подолгу. Ночевал он, как правило, под каким-нибудь кустом, не брезгуя, впрочем, и большими деревьями. Из имущества у него были только бумеранг и сухая тыква для воды. Ел он, что попало - коренья, ягоды, мышей, ящериц, змей. С ним Кука впервые попробовала лесных жуков и древесных личинок. Иногда он сбивал глупого попугая, а однажды поймал в пересыхающем ручейке ошалевшую рыбу. Кука ела все, что давал человек, сидя или лежа на земле, и молчала. Как оказалось, молчать было даже интересней, чем говорить. Сколько она себя помнила, всегда она орала, никому не давая и слова сказать. Сперва это людям нравилось, позже - бесило. Но, только замолчав, она стала думать. Это было странно, но интересно. Человек разговаривал с ней, как с равной, и никогда ни о чем не спрашивал. Молчать с ним было легко. Его голос походил на журчанье ручья - мелодичный и успокаивающий, и будто бы ни о чем. Но, если прислушаться, в его речи появлялись удивительные мысли, и Кука поневоле стала задумываться. Новая картина мира захватила ее. Все у человека было просто и логично.
Над головой - бесконечное небо. В нем летают птицы. Чем выше, тем птицы больше и сильнее. Выше всех - самая главная, самая сильная птица, командующая всем миром. С ней нужно поддерживать хорошие отношения. Не грубить ей и не дерзить, даже за глаза. Вспоминать изредка незлым тихим словом. Молиться ей время от времени, просить для себя чего-нибудь по мелочи. Тогда ей будет приятно, и она от щедрот отсыплет тебе всяких вкусных ништяков.
- А если я ей разонравлюсь, она меня что - убъет? Съест? Разве не сами по себе мы, птицы и люди, рождаемся, живем, погибаем?
- Сами, да не совсем. Если она отвергнет тебя, оставит без своей любви и внимания, недолго же ты проживешь! И не только ты, но и я, и любой живущий. Ведь столько в этом мире угроз и опасностей - смешно даже думать, что можно самостоятельно все их увидеть и избежать. Белые люди рассказывают, что болезни - живые, только очень маленькие, настолько маленькие, что их невозможно разглядеть даже в полдень, на ярком солнце. Но они приходят к нам, и залезают вовнутрь, и мучают, и убивают. Мне кажется, что я зряч, но, даже умирая, я не смогу увидеть болезнь. Или засуха, или наводнение, пожар, землетрясение - столько опасностей в мире, которые не увидеть глазами...
Кука соглашалась - да, суперптица, да, поможет, спасет... Буду, буду молиться, раз ей так нравится, что ее прославляют.
Спросила однажды: - А почему я ее никогда не видела? Ведь если она такая большая, ее должно быть издалека видно в небе?
Человек, судя по голосу, улыбнулся в ответ.
- Помнишь, как ты раньше охотилась? Пока ты не хотела быть видимой, тебя не замечали ни змеи, ни крабы. Потому что ты быстрее, сильнее, а, главное, - умнее их. С великой птицей то же самое. Ты увидишь ее только, если она сама этого захочет. А до тех пор просто живи, и старайся ей понравиться!
- А есть ли кто-то выше и сильнее самой сильной птицы?
- Есть.
Бог.
Но я ничего не могу тебе о нем рассказать, потому что и сам о нем ничего не знаю. Только чувствую, что он есть, иначе все не имело бы смысла. Все вокруг, весь этот мир. Мне даже кажется иногда, что все мы - только его мысли, фантазии, сны, может быть. Или, точнее, кусочки, фрагменты его большого сна.
Кука задумалась, представляя себе спящего бога. Они просидели так довольно долго, в торжественной тишине и молчании. Потом птица переступила с лапки на лапку и попросила: - Уважаемый сон бога! Не угодно ли будет тебе передать мне, тоже сну, немного приснившихся древесных личинок? А то этому кусочку сна, что находится в моем желудке, отчего-то очень хочется есть!
Человек погладил птицу по голове и пошел ворошить прогнивший ствол упавшего дерева, лежащий неподалеку. Кука осторожно пошла вслед за ним, делая шаг за шагом, привыкая двигаться вслепую в этом, может, и снящемся, но часто таком твердом и колючем мире.