"ni... nikolae-vka... Что за Nikolaеvka такая? Название, вроде, от Николы... А-а! Понял. Понятно! - Николаевка! Просто он ставит ударение на предпоследнем слоге"
Giorgio говорит своим прыгающим среднеземноморским языком, пытаясь вдвинуть в мои мозги название русской деревушки, где во время нашей Великой отечественной, а у них - SecondaGuerraMondiale, (*1) пропал его отец. Или - погиб. Он не знает.
Я уже начинаю слегка говорить по-итальянски, уже могу понятьgenerale, то есть, основное. Но вот ответить... Пара сотен слов да нескольких устойчивых выражений - вот и всё, что я знаю. Ответить - сложно.
Но я уже понял, что он хочет до меня донести.
В ту войну и итальянцы тоже воевали против нас. Конечно, это для меня не новость - ну, воевали, ну замерзали, ну - погибали, в конце концов, как и их верные собратья по оружию из Вермахта. Ну, дальше-то что..? Вас никто не звал к нам, ребята. Конечно, мне жаль вашего отца, signorGiorjio. Мне жаль, что вы не знаете, что же, в конце концов, с ним случилось - остался ли он лежать в заснеженных полях России или, попав в плен, сгинул безымянно в сталинских лагерях.
А про итальянцев в ГУЛАГЕ я не знал. Мой новый знакомый Andrea, владелец фотоателье здесь же вFumane, рассказал мне, что разыскал своего деда, которого смолола колымская мясорубка. Итальянец в советском лагере? Да-да, именно так. Итальянский солдат, отморозивший ноги в снежной России, попал в плен и был отправлен в лагерь, где и умер... От холода ли, от голода, от нечеловеческих условий, в которых находились несчастные заключенные... Никто не знает. Лишь в архивах КГБ, до которых, каким-то непонятным образом, добрался мionuovoamicoitaliano (*2), побывав в Петербурге, есть запись - фамилия, имя... где... когда... И всё. Вот такие дела.
Уже почти год, как я вFumanediValpolicella. Маленький городок на севере Италии. Живу и работаю в "CostadegliOlivi" - в гостинице в предгорьях седых Альп. С одной стороны открывается дивная панорама окрестностей Вероны, с другой - террасами уходящие вверх виноградники и вечно зеленые оливы.
"CostadegliOlivi" я перевожу, как "Берег олив". Или "Оливковое побережье". А, может, "Край оливковых деревьев"?
Моя жена тоже здесь.
Моя любимая женщина, которой я обещал, что в Италии она не будет работать, а будет смотреть эту страну, ездить по Италии...
Любоваться виноградными закатами и оливковыми рассветами итальянской действительности.
Венеция... Рим... Флоренция... Теплое море и белые пляжи.
Espresso... cappuccino...
Я её обманул. Я не сознательно это сделал. Я - промахнулся. Бывает такое в жизни.
Днем она убирает гостиничные номера, а по вечерам на кухне ресторана помогает повару. А я...
Я - faretutto... То есть - делаю всё... Всё, что умею. И всё - что, даже, не умею. Такие здесь правила - делать всё...
* * *
Наш хозяин, signorGiorgio, в общем-то, неплохой мужик. По-своему интеллигентен, если это понятие можно применить к итальянцам. Архитектор. Не знаю, насколько он архитектор, но, что касается стройки - руки у него растут откуда надо.
ПоварGimmi тоже архитектор. Так он говорит. Он из Египта, там жил в Каире. В Италии он уже почти десять лет. И ни разу не был в Венеции! Для меня это странно - архитектор, художник, в конце концов, и не видел этого сказочного города.
Когда в феврале мы с Людой рванули в Венецию на карнавал, наши collegi, а их здесь трое - румынская девочка, молдаванин и албанецPaitin, с недоумением смотрели на наши сборы.
Как так?! Здесь деньги надо складывать в чулок, а не по карнавалам ездить!
А мы... А мы - поехали!
На самом деле Gimmi зовут Hamal. Здесь все иностранцы меняют свои имена. Так проще для итальянцев.
Я стал Alessio, а моя Людмила теперь Lucia.
А араб Hamal назвался Gimmi.
Hamal он в честь Гамаля Абдель-Насера. Был такой коммунистический деятель у них, я помню. Плотину Ассуанскую возводил, вроде...
Gimmi зарабатывает деньги. Видимо, ему не до Венеции.
Мы тоже хотим заработать, но как-то разлетаются наши заработанные soldi. В единственный свой выходной на неделе мы выбираемся из Фумановки, как мы окрестили Fumane, и отправляемся куда-нибудь в новые места. Мы ездим по северной Италии.
Padova, Mantova, Vicenza... Всё это рядом. И, конечно же, Верона. Наша "Costa..." всего лишь в десятке километров от этого славного города.
* * *
На Natale (*3) мы напахались так, что к вечеру были мертвые. В этот праздничный день ресторан был полон. Я мыл тарелки и бокалы, сковородки и кастрюли, метался к холодильникам, когда Gimmi что-то требовал суровым поварским голосом, бегал в caldaie (*4)контролировать обогрев в отеле, делая пару сигаретных затяжек на ходу. Моя Лючия строгала-резала салаты, шинковала фрукты для macedonia(*5), готовила tiramisu(*6)... варила кофе...
Порой, в редкие минуты затишья, я видел, как она уходит в комнату для переодевания. Через пару минут возвращается с красными глазами. Я знаю - она там плачет. Преподаватель русского языка и литературы, недавний питерский гид плачет в солнечной Италии, разрезая на ровные дольки, незнакомые нам карчёфи.
Что ж делать, любовь моя..! Мы - в вожделенной Европе.
Где-то к полуночи появился Giorgio.
"Grazietutti! Tuttisietebravi! Domani - giornolibero, anche - dopodomani.Poteteriposare!"(*7)
Вот это да! Два дня выходных!
Моя Lucia тут же встрепенулась: "Всё! Едем..!"
- Куда, радость моя..?
- Да, какая разница - куда! Куда-нибудь! Ведь, целых два дня! Не здесь же чахнуть эти два дня после Рождества? Только не говори мне, что не хочешь увидеть что-нибудь новое..! В конце концов, рядом Австрия.., Германия... А, может, во Францию..?
Всё! Я - готов. Я беру поводья в свои руки.
Paitin живет в Вероне, он на машине.
"Дружище, подкинешь нас на вокзал?"
- Senza problemi, Alessio! Certo! Siete pronti? Andiamo..!(*8)
Мы катим по бесснежной трассе. Paitin рулит и улыбается чему-то своему. Дома в Вероне у него жена и две дочки. Он сбежал из Албании, где местные бандиты похитили одну из девочек, потребовав выкуп. Он крепкий мужик, мужчина. Уважаю. Разобравшись с похитителями сам, без помощи продажной полиции, он был вынужден скрыться из страны. Такие, вот, дела...
Мы на вокзале.
- Paitin, grazie mille! Civediamo tra due giorni! (*9)
- Ok, ragazzi, a presto..! (*10)
- Ну, что, куда..?
Мы смотрим расписание. Та-ак.., Ницца, Канны, Марсель...
- Люд, ну, давай оставим эти лазурные берега до лета? Поехали на север... Там, хоть снег есть. Всё-таки наша природа. С ёлочками и соснами, да и шнапс там, вроде... надо же попробовать, а?
- Кто о чем, а ты... ты опять за своё... А это что?
Monaco -написано на табло. В 00.43 поезд отбывает. Через несколько минут. Кассы уже закрыты.
- Поехали..! Давай прямо к поезду!
- Ну, зачем нам в Монако? Ты, что, в Казино пойдешь, что ли?
Она смотрит на меня удивленно.
- Леш, ты, что же не знаешь этого?! Monaco - это Мюнхен! По-итальянски Мюнхен - Монако, с ударением на первом слоге! Ну, ты даешь - больше меня здесь живешь, а таких вещей не знаешь!
"Да-да, действительно, ведь, эти переводы географических названий совершенно, порой, дурацкие. Москва по-итальянски - Mosca. А "mosca" - это муха. Эти макаронники столицу нашей родины называют "мухой". А про Monaco я не знал. Неисповедимы пути твои, Господи..."
Мы бежим на платформу, вот и поезд. Очкастый tedesco (*11) что-то лопочет по-немецки.
"Эй, amico, блин, дай-ка нам пару билетов в Мюнхен! Туда и обратно! То есть - andataeritorno! Leiparlaitaliano? (*12)"
Но он уже понял.
Мы заходим в его служебное купе, он выписывает синие бумажки.
- Quanto? (*13)
"Ну, вот, оказывается, не так уж и дорого!"
Я расплачиваюсь, и немчура проводит нас в купе.
А, ничего. Чисто. Более - никого, мы одни. Постель, белье - всё на месте.
"Всё! Чао, дружище, надеюсь ты нас разбудишь..?"
Он смотрит непонимающе, но кивает. Зачем, кстати, будить? - Мюнхен - это конечная.
* * *
26 декабря 2002-го. Восемь тридцать - почти Феллини. Мы прибыли в Мюнхен.
"Ну-ну, посмотрим, что у вас тут, в Неметчине, делается"
В вокзальной кафешке мы пьем ужасный немецкий кофе и заедаем его очень даже вкусными булочками.
Тишина. Конечно, в первый день после Рождества, в этой сытой и сонной Европе, все сидят по домам. Спят, наверное. Или, готовятся к послерождественскому выходу из дома.
Мы выходим на главную улицу.
Прямо навстречу нам бредет какой-то персонаж в старинных одеждах - камзол, ботфорты, бордовый замшевый берет с золоченой пряжкой лихо задвинут набекрень. Увидев нас, он счастливо улыбается - пьяный в хлам, это я вижу. Это там, в Италии, пьяного не встретишь. Здесь, однако... Ну, мы же ближе к России.
Он что-то мурлыкает по-немецки, ласково смотрит на Людмилу.
- Эй, баварец, - говорю я, - дай-ка я тебя сфоткаю, вот с этой интересной женщиной!
Каким-то образом он понимает всё и встает, подбоченившись, около чугунного фонаря. За него он держится.
Я нажимаю на спуск, чудак пытается приобнять мою зеленоглазую и говорит на чистом русском: "А я-аа... тут вот...А, вы, откуда.., милейшие..?"
Так, всё понятно. Но беседы с нашими бывшими соотечественниками не входят в наши планы.
"Пока, дружище! Нам надо идти!"
Мы идем по улице, расцвеченной рождественскими огоньками. У дверей закрытых магазинов молчаливо застыли елки, побеленные искусственным снегом. Деды Морозы в красных тулупах лезут по водосточным трубам домов, выглядывают с балконов, свешивают свои остроконечные шапки с карнизов...
Тишина. Всё пустынно и недвижно...
"Неплохо бы уже и съесть что-нибудь! Да, не что-нибудь, а совершенно определенно - картошки жареной! Да не той patatafri(*14), что подают в макаронной стране, а такой, нашенской, почти русской! Да и капусты кислой с сосисками! С большой кружкой темного пива! Germania, всё-таки!"
* * *
Потом было всё - и картошка, и сосиски, и пиво...
К вечеру мы наблуждались так, что еле волочили ноги.
Красивый город этот Мюнхен. Летящие в небо тонкие шпили соборов. Готика, однако... В Италии как-то всё приземисто, несмотря на Пизанскую башню и прочие подобные устремления вверх. Миланский собор, конечно же, летит в поднебесье, но и он достаточно объемист и грузен своей нижней частью.
До поезда еще несколько часов.
- Теперь нам надо спокойно присесть где-нибудь недалеко от вокзала. С пивом, разумеется и... Ну, и, что-нибудь эдакое!
- Разговорчивый ты мой! Давай-ка, поищи это местечко, я на тебя надеюсь! Мы, почему-то, еще штруделя не попробовали.
Достаточно широкая улица, какое-то заведение. Слышны звуки музыки. Точно, живая музыка! И не плаксивые стоны европейской попсы, а что-то... что-то знакомое и - не знакомое.
Мы остановились, прислушиваясь. Скрипка, флейта, аккордеон...
Так это же музыка тех далеких годов, когда бравые немецкие ребята пошли завоевывать мир! Откуда я это знаю! Не знаю - откуда. Знаю - и всё. И пластинки, помню, слушал, которые отец мой привез из побежденной Германии. Да и фильмов насмотрелся в свое время.
- Пойдем-пойдем, дорогая, здесь, я думаю, мы и отдохнем до отхода нашего экспресса.
Мы заходим под сводчатые расписные потолки и попадаем в огромный зал, уставленный деревянными столами с сидящими за ними, многочисленными посетителями. Высокие окна на уровне второго этажа кое-где открыты, несмотря на начинающийся январь. Народу много, но свободных мест полно. В центре зала играет небольшой оркестрик. Все музыканты в национальных одеждах - расшитые безрукавки, светлые рубашки, рукава засучены до локтя. На некоторых короткие штанишки и белые гольфы.
"Ну, что, ребята, это вы, значит, потомки тех самых истинных арийцев?"
Мы садимся за пустой длинный стол в самом углу. К нам тут же подлетает официантка - крепко сбитая немецкая тетка в цветастом переднике и с раскрасневшимся лицом. Она устала, это видно. Капли пота блестят на лбу, она промакает их полотенцем с плеча, но улыбается, улыбается, улыбается...
Она говорит по-русски. С акцентом, конечно, но - понимает всё. Чего тут удивляться - пол-Германии, наверное, сейчас говорит по-русски. По-итальянски она тоже шпрехает.
Мы мешаем русско-итальянскую речь, она смеется, смахивает своим германским рушником со стола невидимые крошки и уплывает, кося профессиональным взглядом по сторонам.
- Пойду-ка я, посмотрю, куда это мы попали. Интересное место. Вон, видишь, на стенах фотографии... плакаты какие-то. Что-то тут... необычное.
Я осматриваюсь. Совсем в углу, недалеко от нас, сидит одноногий инвалид. Старик, под восемьдесят, наверное, может быть даже старше. Костыль приставлен к столику, на нем висит эта кепка. Как её назвать - я не знаю. Правильнее, наверное, кепи. Если, кто смотрел фильмы о той войне, то поймет, что это за шапочка такая. Серая. Суконная, с козырьком и "ушами", застегнутыми надо лбом пуговицей, которые можно опустить и застегнуть под подбородком. Если холодно.
Он замечает мой взгляд и поднимает кружку пива в знак приветствия. Слезящиеся глаза. Щербатый рот улыбается. В пепельнице дымится серая самокрутка.
Я киваю ему добродушно и отправляюсь смотреть "окрестности".
"Так. Понятно. Еще один герой войны. С этой стороны"
Музыканты играют веселенький марш, по залу летают пышногрудые немецкие девушки с литровыми пивными кружками в руках.
На стене плакаты. Адольф на трибуне брызжет слюной, черные рубашки... пиво... факелы.... Свастика.
"Вот, значит, куда мы забрели! Это та самая пивная, известная на весь мир. Здесь Гитлер начинал...
А я даже название не посмотрел, когда мы заходили"
Вокруг легкий многоголосый шум и негромкий гомон посетителей. Я возвращаюсь к столу.
Ничего себе! - этот одноногий фриц уже стоит рядом с моей женой, что-то ей говорит, улыбаясь беззубым ртом.
- Шпрехен зи дойч? - неожиданно для себя выпаливаю я первое, что приходит в голову.
- Ja, ja..! - радостно кивает он. Потом начинает говорить что-то.
- Хальт! Хенде хох! Аллес! - шучу я. На этом мои познания в немецком заканчиваются. Вдруг, вспомнив "ахтунг" и "Гитлер капут", я думаю, не добавить ли еще и это, но вижу, что немчура перестает улыбаться и испуганно замолкает.
- Да, не ссы ты, старик! Я же...
- Алексей, прекрати ругаться!
- Да он же не понимает ничего...
- А я, что? Меня, что? - здесь нет..?! Перестань, прошу тебя!
Я замолкаю, смотрю на деда. Тот собирается ковылять к своему столику.
- Постой... как там тебя..? Мы из России. Как тебя зовут? Я - Alessio. Тьфу ты, черт! Алексей меня зовут. А это моя жена - Людмила.
Я тыкаю пальцем ему в грудь. "А ты? Имя? Nome?What is your name?"
- Hanse, - отвечает он. Слава богу, понял, наконец. Конечно, Ганс. Как же еще-то. Все вы здесь Гансы. Или Фрицы...
- Садись с нами, - я жестом приглашаю его садиться, - посидим, поговорим. Ты, ведь, воевал, да? Ну, война, понимаешь... Guerramondiale (*15)...
Он садится на деревянную скамейку, молчит настороженно.
Я машу рукой нашей официантке, та подбегает, карандашик с блокнотом наготове.
- Пожалуйста, еще пива! Мне и вот этому Гансу.
Мы пьем пиво, и дед уже повеселел, готов к общению.
* * *
- Россия?
- ja-a...
- Кавказ..?
- Nein...
- Сталинград?
- Nein...
- Ленинград..?
- ja, ja! - опять якает он.
"Ах, ты, твою мать! Ленинград, значит?! Моя мама там на заводе горбатилась, а по ночам зажигалки тушила на крышах. Тогда она, конечно, еще не была моей матерью. Семнадцатилетняя девчонка, только что закончившая школу. А ты, значит, наш город обстреливал! Ну-у, дела..!"
- Леша, не заводись, пожалуйста! Прошу тебя. Ты, ведь, всё понимаешь. Я выйду, где тут у них..?
Я опять зову официантку: "Марта, принеси-ка нам пару водки! Только поскорей, ладно?"
- Я Хельга. Ем-му не над-да многа, verstehen?
- Извини, Хельга, я понял.
- Ну, что, чокнемся, служивый? Давай, Ганс, за нашу Победу! За мир и дружбу! И... и - так далее...
Мы стукаемся рифлеными стаканчиками. Ганс медленно тянет свою порцию. Я быстро проглатываю это немецкое пойло и отставляю стопку на соседний пустой столик. Могла бы и нормальной водки пронести, между прочим..!
Мы пьем пиво, продолжаем наши исторические разговоры. Дед уже захмелел. Слюнявит свою самокрутку, пыхтит дымом. Лопочет что-то, размахивает руками, качает печально головой.
- Ну, ладно, Ганс. Ты, эт-то... не волнуйся. У меня, знаешь, отец тоже воевал. С вами, между прочим. С вашей, твою мать, Германией. Ну, отец мой, понимаешь..? Ну, как это по-немецки..?! Miopadre, фазер, ферштейн, или как?!
- О-оо! Vater! Ja, ja...!
- Ну, чего "я-яа"? Заякал опять! Он в первом же бою ранен был. Под Ельней. Ельня - слышал такое? Смоленск, а рядом Ельня. Там бои были очень суровые...