Долгая Галина Альбертовна. Бирюзовые серьги богини

Весеннее половодье обрушилось на берег с яростью голодного зверя. Жемчужная река, бегущая с далеких Небесных гор, вышла из русла и, подминая ржавыми водами правый берег, уперлась в скалу. Река злилась и ревела, кидалась, оскалившись пенными гребнями, на монолит, полируя его и вымывая последние остатки глины из всех расщелин. Не утолив жажду разрушения, рыча бешеным зверем, река повернула, растерзала по пути рукотворный курган и умчалась дальше в степь, неся воды к озеру, прозванному людьми Островным.

В тайнике кургана, истекающего комьями земли, обнажились почерневшие от времени доспехи. Вода слизала их вместе с останками того, кто спал веками. Из рассыпавшейся кисти руки древнего воина выпал перстень. Темный камень в незамысловатой оправе на лету поймал солнечный луч и, сверкнув, снова погас, погрузившись в воду. С груди воина соскользнул амулет. Он закрутился в волнах, очистился от грязи, вместе с течением поднырнул под валун и, с веером брызг выпрыгнув из-под него, улетел на берег.

Мягкое сияние, светлое пятнышко в молодой зелени трав привлекло внимание ворона. Спустившись, он сел неподалеку, двумя прыжками приблизился к полупрозрачному камню, испещренному светлыми кругами и полосами, подхватил клювом и понес в свое гнездо. Круживший неподалеку другой чернокрылый охотник, приметив у сородича нечто необычное, попытался выхватить добычу. Но ворон увернулся, приподнял голову, запрокидывая камень поглубже в клюв, и... проглотил его.

Прошло время и от ворона не осталось ни перышка, а необычный камень вновь оказался в водах реки, когда-то освободившей его. Но в том месте река не рычала, как у кургана - она шалила, весело перебирая гальку в мелководье.

Так и ласкала бы Жемчужная река свое сокровище, если бы не пришел человек и ковшом экскаватора не зачерпнул вместе с остальными камнями и амулет древнего воина...

- Кис-кис-кис!

Чуткие ушки, окаймленные тонкой полоской черного бархата, шевельнулись. Над бетонным бордюром, ограждающим низкое окно подвала, появились озорные зеленые глазки, затем влажный носик.

- Кис-кис! - позвала девочка, потянувшись ручонкой к черному лобику с белым пятном.

Котенок вжал голову и, тихо мяукнув, исчез. Девочка поднялась с корточек, заложила руки за спину и надула губки; одернула подол ситцевого платья, похожего на перевернутую головку мака, повозила носком туфельки по сухой земле.

- Мяу! - снова раздался тихий голосок.

- Кис-кис! - обрадовалась девочка и, встав на коленки перед бордюром, заглянула в провал окна.

Два зеленых глаза сияли как изумруды, маня за собой. Девочка перелезла через бордюр, неуверенно потопталась на узкой площадке за ним, но решилась и полезла в окно. Внизу под ним в тусклом свете, проникающем со двора, виднелся ящик. Развернувшись и встав на коленки, девочка осторожно сползла. Ощутив под ногами твердую поверхность, она облегченно вздохнула и пригляделась. Котенка и след простыл. Особый запах сырости, которым всегда тянуло из подвала, окутал ребенка плотным кольцом. Кожа рук покрылась мурашками. Девочка поежилась, с испугом огляделась вокруг. Сердечко под кокеткой легкого платьица забилось воробышком.

- Ма-ма... - всхлипнула она.

Голос отразился от стен подвала эхом:

- Ма-ма-ма-ма-ма-ма...

Валя, с шумом распахнув дверь, выскочила на балкон, склонилась вниз, опершись на перила. Где-то плакала дочь, но во дворе ее не было. Только тетя Роза - соседка из другого подъезда, стояла на карачках под балконом, что-то высматривая в подвале.

- Си-ма! - крикнула Валя, беспокойно оглядывая огромный двор.

- Здесь она, здесь! - тетя Роза подняла голову на голос и снова склонилась к подвальному окну. - Не плачь, Симочка, сейчас мама придет, иди сюда... да как же ты туда влезла, господи...

Сима, продолжая рыдать в голос, стояла на ящике под проемом окна, придерживаясь ладошками за подоконник. Вылезти оказалось не так просто, как влезть. Но вот сзади послышался голос матери, металлический лязг решетки, которая прикрывала вход в подвал из подъезда.

- Сима! Сима, где ты?

Девочка сползла с ящика и, все еще хныкая, пошла на зов матери. Светлая дорожка от окна заканчивалась у приоткрытой двери сарая - одного из небольших помещений, расположенных по периметру подвала, - а весь пол был усыпан галькой. Оступившись, малышка упала плашмя. Снова ее рыдания зазвучали в подвале, как надрывный тенор в зале оперного театра.

- Сима!

Валя, протиснувшись в узкий проем двери, подхватила дочь и, спотыкаясь на камнях, костеря соседа, натащившего их в подвал неизвестно за какой надобностью, пошла к выходу. Девочка затихла, обхватив мать за шею, и, расширенными от страха глазами рассматривала из-за ее плеча большое помещение, посередине которого, едва освещенные серым светом от дальнего окна, темнели гигантские чугунные шары котлов парового отопления. Они давно не работали, но занимали почти весь подвал. Испугавшись невиданных доселе чудовищ, Сима всхлипнула и сильнее прижалась к матери.

- Не бойся, дочка, не бойся, сейчас выберемся.

В глубине подвала раздался тяжелый вздох, меж котлами прошелестел ветер. Валя оглянулась. Странным тягучим воздухом дохнуло в лицо, отчего женщина инстинктивно прищурилась. Сима прерывисто вздохнула. Порыв воздуха потеребил ее банты и словно завис. Валя добралась до решетчатой двери подвала, и, выбравшись на лестницу, ведущую наверх, побежала.

В темноте, там, где едва угадывались очертания котлов, легко покачивалось белое облачко, вытягиваясь вслед за девочкой, как струйка печного дыма. А девочке слышался чей-то далекий, глухой голос:

- Си-а, Си-а...

Глава 1 Сны

Двери с шипением закрылись, троллейбус дернулся, и дуга, спрыгнув с провода и описав веселый круг, закачалась вверх-вниз, вверх-вниз. Водитель не спеша вышел, снял толстую веревку с крючком, и подтянул дуги.

На ходу наблюдая все это, Сима добежала до битком забитой машины и, резво запрыгнув на подножку, протиснулась внутрь. Часики на тонком запястье показывали без двадцати минут девять. Секундная стрелка шагала и шагала, а надпись "семнадцать камней", словно дразнясь, изогнулась в улыбке.

Сима опаздывала на лекцию, а водитель все никак не мог попасть кулачком дуги на провод.

"И как я проспала?.. И мама не разбудила... - переживала Сима. - Первая лекция ведущего археолога страны!.. Нехорошо. А все этот сон! - яркая картинка всплыла в памяти: кони, несущиеся галопом, серебристые волны ковыля и крики "Гоп, Гоп!". - Я скакала на коне... К чему бы это?.. Вытурят меня из университета - вот к чему!"

- Пропустите, пропустите, пожалуйста!

Не в силах больше ждать, Сима, расталкивая плотную толпу пассажиров, поторопилась назад к выходу. Но водитель уже сидел в кабинке, и троллейбус, мягко сдвинувшись с места, наконец, поехал.

В просторном лекционном зале первокурсники исторического факультета с неподдельным вниманием слушали подтянутого, седовласого мужчину, который рассказывал о загадочной профессии археолога.

- ... вы будете раскапывать старинные города, будете кропотливо, сантиметр за сантиметром, снимать пыль времен, возвращая человечеству память о давно ушедшем. Надеюсь, что молодое поколение с такими пылкими взглядами, - лектор сделал паузу, а Сима была уверена, что в этот момент он улыбается, - ни в чем не уступит своим старшим товарищам.

Он слегка склонил голову, закончив речь, и предложил задавать вопросы. Сима воспользовалась паузой и, извинившись, прошла к рядам скамеек, поднимающихся вверх, как в древнегреческом театре. Белая рука поднялась над головами студентов, и Сима увидела подругу: та махала, привлекая ее внимание.

- Ты что опоздала? - скользнув юзом по скамье, прошептала Маринка.

Яркая, пышнотелая, она была очень красивая. Румянец на щеках, такие же алые пухлые губки и сияющие бусины черных глаз, из которых будто лился бархатный свет, просто приковывали внимание.

- Да, троллейбус, - Сима отмахнулась, тряхнув "конским хвостом" - собранными в пучок на затылке длинными волосами. - А о чем рассказывали? - устраиваясь на краешке скамьи, она кивнула в сторону археолога, который, как ей показалось, в этот момент смотрел на нее.

- Это, между прочим, Александр Матвеевич Колесниченко, профессор, - брови Маринки поднялись вверх, придавая выражению лица особое почтение. - Рассказывал о раскопках какого-то древнего царства.

- "Какое-то древнее царство!" - передразнила Сима. - Ты что не знаешь, чем он занимается?

Маринка виновато улыбнулась.

- Ну, ты даешь! Древнюю Маргиану не знаешь?!

- Да ладно тебе, знаю я, знаю. Только что рассказал.

Симе ничего не оставалось, как покачать головой в недоумении.

- Ты бы гуляла меньше, читала бы хоть иногда.

- Симочка, ты же знаешь, с тобой я не только про Маргиану, я про все могу выучить, а без тебя...

- Ага, - в Симиных глазах - огромных, опушенных длинными ресницами, за которыми, как за макушками сосен, проглядывали голубые небеса, промелькнул вызов, - тогда сразу после лекций пойдем ко мне, и вместе будем читать о раскопках в Гонур-депе. Мне отец книгу привез, его, - Сима кивнула в сторону профессора. - Маринка, это же так интересно! Века до нашей эры, и люди тогда жили, работали, любили!

- И любили тоже? Даже про это написано? - Маринка прыснула со смеху, но тут же снисходительно согласилась: - Ладно, ладно, пойдем, почитаем.

Уходя, Сима снова встретилась взглядом с профессором. "Какой красивый человек!" - подумала она. Копна пышных волос ореолом окружала красивое лицо немолодого мужчины. На его губах, словно очерченных тонкой линией, блуждала полуулыбка.

- До свидания! - Сима попрощалась, намереваясь с особой тщательностью проштудировать его последнюю монографию о раскопках.

- До свидания, и постарайтесь больше не опаздывать! - веселые смешинки играли в добрых внимательных глазах, что никак не вязалось со строгими нотками в голосе.

Сима покраснела, а Маринка, дернув ее за руку, потащила в коридор.

Дома пахло пирогами. Валя напекла целый таз булочек, ватрушек, и теперь девчонки, уминая всю эту вкуснотищу вприкуску с чаем, по очереди читали о царском захоронении, о найденных печах для обжига керамики, о культовых помещениях, в которых нашли сосуды для хранения священного напитка жрецов сомы-хаомы.

- Сим, - Маринка отложила книгу, - скажи, тебе правда все это так интересно?

Сима проглотила кусок булки, плеснула себе свежего чая.

- Интересно.

- Нет, я не понимаю, - Маринка решила не сдаваться, - посмотри вокруг, все влюбляются, встречаются, а ты только с историей разве что не обнимаешься!

- Мне нет ни до кого дела! - обрубила Сима. Но что-то в словах подруги ее задело, и она укорила: - Зато ты обнимаешься со всеми подряд.

Но Маринка не обиделась, напротив, она склонилась над столом, стараясь заглянуть поглубже в глаза подруги.

- И обнимаюсь, и целуюсь! Ты хоть раз целовалась? Это же просто приятно! - Маринка медленно облизнула губы, томно прикрывая глаза.

- Вот что, дорогая моя, вижу, о Маргиане тебе говорить уже надоело.

- Сим, ну ее, эту Маргиану! - маска скуки сменила томность на лице девушки. - Ты бы глаза раскрыла, вокруг себя посмотрела. Сашка с тебя глаз не сводит, но подойти боится, словно у тебя за спиной охрана стоит с обнаженными саблями.

- Охрана?.. - Сима озадачилась.

- Ну, это я так, для образности, что ж ты такая прямолинейная, как столб! - Маринка встала, мельком взглянула на свои часики. - Я пойду. Ладно? А ты подумай. Сегодня ребята с четвертого курса заходили, симпатичные. Вот ты на них даже внимания не обратила!

- Зато ты обратила!

- А что? Я всех разглядела, и познакомилась. Жить надо веселее, подружка! И... у меня свидание через час, успею забежать домой, стряхнуть с себя пепел истории! Я побежала, ладно?

- Ну, ну...

Маринка выпорхнула в коридор, сунула ноги в шлепки и, чмокнув подругу в щечку, ушла, гремя каблуками на весь подъезд.

Сима вернулась к себе. К вечеру стало прохладнее, солнце, заливающее комнату с утра, после обеда уползало за дом, и мягкий свет лился из окна, не ослепляя и не жаря, как днем. Сима улеглась на кровать, та скрипнула и затихла. Расслабившись, девушка вытянулась во весь рост, запрокинула руки за голову. Слова Маринки о Сашке, о поцелуях будоражили воображение, но мысли сами собой вернулись к ночному сну, и перед глазами снова колыхалась степь и мчались кони, но теперь Сима отчетливо слышала девичий смех.

Порой странные видения - яркие и осязаемые - закрывали от Симы реальный мир. Она погружалась в картинки, проносившиеся в ее сознании, становясь частью странных, непонятных эпизодов чужой жизни - жизни, которая преследовала ее с самого детства. Сима видела степь, далекие горы, табуны коней, она видела детей, взрослеющих с ней вместе. Только она оставалась здесь, в своей комнате, в своем городе, а они там - в степи, в своих хижинах, окруженных необъятным простором. И Симу манила та жизнь. Ей хотелось остаться там и дышать пахнущим полынью воздухом, скакать на лошади без седла, стрелять из лука...

- Кош, кош! - камча в детской руке взлетела ввысь и со свистом упала на круп коня, обжигая его кожу.

Тоненькая девочка с летящими по ветру косами оглянулась назад, крепко сжав одной рукой богатую гриву скакуна, и с криком "кош, кош" снова застучала голыми пятками по его бокам, принуждая ускоряться все сильнее и сильнее.

Всадник, следовавший за ними по пятам, не отставал, но и догнать отчаянную девчонку не мог. Легкость, с какой она скакала, не давалась ему. То ли седло сковывало коня, то ли он сам берег его, но расстояние между скакунами не уменьшалось.

Добравшись до кургана, девочка склонилась к шее коня и, обхватив ее руками, зашептала: "Стой, стой, Черногривый, мы победили". Конь, перешел с галопа на рысь и, сделав еще несколько шагов, остановился, фыркая и косясь на хозяйку огромным глазом.

Она, легко спрыгнув, погладила его.

- Не обижайся, больше не буду!

Конь фыркнул еще раз и отбежал. Девочка рассмеялась, засунула камчу за пояс и полезла на курган. На самой макушке ветер ударил в грудь, в лицо, но девочка расставила ноги пошире, сощурила глаза и, задрав подбородок, выпрямилась, вытянулась, как стрела, словно соревнуясь с хозяином степи и демонстрируя ему свою волю.

- Тансылу, - бархатный голос раздался рядом.

Тансылу порывисто оглянулась.

- А! Прискакал, Рожденный Звездной Ночью! - она по слогам проговорила имя парня - Аязгул, и звонко рассмеялась. - Неужели ты думал, что Ночь может остановить Зарю?! - Озорные искорки в глазах девочки превратились в бушующее пламя. От улыбки не осталось и следа. - Теперь ты мой слуга, и будешь исполнять все мои приказания!

Плотно сжатые губы, глаза-щелки, косы змеями за прямой спиной - все показывало в этом хрупком создании хозяйку, повелительницу.

- Слушаюсь, Прекрасная Как Утренняя Заря! - парень почтительно склонил голову.

Ветер пролетел между ними, словно прочертил невидимую линию.

- Идем вниз, за курганом тихо, я хочу послушать степь!

Тансылу, сдержав прыть, чинно спустилась. Аязгул, проводив ее взглядом, пошел следом.

Еще совсем девочка, едва переступившая порог детства, она вызывала в сердце юноши трепетную нежность. Внешне она совсем не походила на женщину, прелести которой могли возбудить желание мужчины: мальчишеская фигура, едва проступающие под рубахой округлости девичьей груди, тонкие щиколотки крепких ног, выглядывающие из под широких штанин.

- Тансылу, почему ты не носишь сапожки? Твои ступни огрубеют...

- Фи, как они могут огрубеть, когда я ими ступаю по траве или глажу шелковые бока моего Черногривого?

- Но сейчас ты идешь по земле, и вот, смотри, какие колючки, вдруг проткнут твою ногу!

Аязгул подхватил девушку на руки, поднял высоко, так, что пояс, стягивающий ее рубаху, оказался перед его носом. Тансылу рассмеялась, забыв о серьезности госпожи, роль которой ей очень понравилась. Аязгул глаз не мог отвести от ровных белых зубов, окаймленных алыми полосками пухлых губок.

- Не смотри на меня так, слуга! Я никогда не буду твоей! - Тансылу снова вошла в роль, но на лицо ее друга словно упала тень.

Он поставил девушку на траву, поправил косы. Тансылу смотрела на него снизу вверх. Но в ее глазах не было ни любви, ни сожаления о сказанном. Она не понимала чувств Аязгула.

- Разве ты не знаешь, что меня отдают в жены Ульмасу, сыну Бурангула - предводителя большого племени, род которого, как и наш, идет от Гургана - первого волка на земле?!

Аязгул потупил взор. Не глядя на Тансылу, он тихо сказал:

- Чему ты радуешься, глупая?

Тансылу распалилась.

- Я стану предводительницей всего племени! У меня будет столько коней, сколько ты и не видывал, степь загудит под их ногами, когда мы будем перегонять табуны...

- Тансылу, предводителем останется Бурангул, потом им станет его сын, но не ты. Разве ты не понимаешь, для чего твой отец пошел на эту сделку? Он думает о союзе, о поддержке Бурангула, его воинов, если понадобиться помощь в защите. В степи развелось много разбойников...

- Ты все врешь! Наши воины искусны в бою, им нет равных! А я... ты знаешь о пророчестве? Ты знаешь, что я родилась, чтобы править, что шаман спрашивал духов о моем предназначении еще до моего рождения? Ты знаешь, что сказали духи?

Аязгул смотрел в стреляющие молниями глаза Тансылу и не знал, как охладить ее пыл. Потому он молчал и ждал, когда она сама успокоится. А девушка говорила, звонко выкрикивая слова, отчего даже кони, пасущиеся неподалеку, повернули головы, навострив чуткие уши.

- "Твой сын станет властителем степи, а может быть и всего мира, он создаст новое племя, он поведет его за собой..."

- Сын, Тансылу, не дочь, - перебил Аязгул.

Тансылу осеклась. Она знала, что отец ждал рождения сына. И когда ему вынесли ее, то он ничего не сказал, а развернулся и ушел в степь, погруженный в свои думы. Это произошло на рассвете нового дня, когда трава только поднялась из земли, и кочевье жило еще на зимних стоянках. С тех пор пятнадцать раз повторилось время пробуждения земли, а Тансылу стала одной из лучших наездниц своего племени. Отец полюбил ее, когда она впервые дошла до него и со смехом, прозвучавшим песней жаворонка, протянула к нему ручонки.

Старый Таргитай научил дочь всему, чему учат мальчиков - скакать на коне, как ветер, стрелять из лука, рубить мечом. Но Тансылу, несмотря на смелость воина, оставалась женщиной. Как Таргитаю не было жаль расставаться с дочерью, которая грела его сердце, как когда-то сын, первенец, погибший от стрелы гарганов - людей, ведущих свой род от ворона, но время пришло. И он нашел ей достойного мужа. Смелого воина, богатого наследника племени, с которым Таргитай не раз пересекался в поисках новых пастбищ для своих табунов.

Тансылу развернулась и пошла к коню. Аязгул последовал за ней. Они уселись на траву рядом с конями. Когда молчали люди, говорила степь. Где-то высоко-высоко пел жаворонок - маленькая невзрачная птаха с задиристым хохолком на головке. Ветер шептался с травой, оставляя ее на время и с яростью накидываясь на вздумавшие передохнуть кусты перекати-поля. Жуки, черепахи, ящерки - все ползли по своим делам, выполняя незаменимую роль в гармонии природы, создавшей такое многообразие живых существ.

- Мне мама рассказывала, что в той стране, откуда она родом, верят, что в каждом существе есть дух. Его называют "ла". Смотри, - Тансылу подняла камушек, - и в нем тоже есть дух, как в тебе! - она кинула камень подальше и растянулась на земле, задрав руки за голову.

Аязгул сделал вид, что не понял вызова девушки, и улегся рядом, облокотившись на руку и с тоской вглядываясь в лицо Тансылу. Тонкая кожа ее век подрагивала, прикрывая глаза, а на щеках все еще горел румянец от быстрой езды.

- Аязгул, расскажи сказку, ту, про Тенгри и Умай.

- Я столько раз рассказывал ее тебе...

- Еще расскажи, как Тенгри увидел Умай, как она поразила его в самое сердце.

Аязгул тоже вытянулся во весь рост, положил руки под голову. Старше Тансылу на пять весен, он был стройным и быстрым, как архар. Но в отличие от девушки, его волосы были цвета спелого колоса, а глаза отражали небо. Семья Аязгула еще до его рождения примкнула к племени Таргитая. У них было всего десяток овец, три лошади и шатер. Они пришли оттуда, куда уходит солнце в поисках новых пастбища для своего небольшого стада и спокойной жизни для себя. Люди Таргитая быстро оценили умение отца Аязгула стрелять без промаха, разбираться в следах диких зверей, чем он заслужил уважение к себе и достойное право называться членом племени. Сын пошел по стопам отца. Лучше него не было охотника не только в их племени, но и в соседних.

Рассматривая плывущие облака в синем небе и, подражая акыну, Аязгул певуче начал рассказ.

- Давным-давно, когда на Земле первые люди заселили степь, Великий Тенгри превратился в ворона и спустился с небес, чтобы посмотреть, как живут люди. Он летал с места на место, наблюдая, как они пасут овец, как готовят еду, как шьют одежду. У одной юрты Тенгри увидел прекрасную золотоволосую девушку. Ее красота поразила его и, забыв об осторожности, он подлетел так близко, что та девушка, а звали ее Умай, заметила его. Красивое оперение ворона понравилось ей и так захотелось Умай сделать ожерелье из его черных, отливающих синевой, перьев, что она достала маленький лук, натянула тетиву и пустила стрелу. Стрела пронзила Тенгри в самое сердце. Он понял, что теперь все небеса будут для него пустыми, если там с ним не будет этой девушки. Он принял образ человека, и Умай, лишь раз взглянув на прекрасного юношу, отдала ему свое сердце. Тенгри сделал ее бессмертной, но, став женой Великого Повелителя Небес, Умай не забыла о земле, и стала помогать женщинам и детям.

Аязгул замолчал. Молчала и Тансылу. Безграничное синее небо шатром укрыло их. Солнце склонилось к горизонту, теплые краски разбавили синеву яркими полосами, которые росли на глазах, и вскоре все небо запылало желтыми и красными языками, а багровое солнце шаром село на краю степи, тоже окрасившейся в цвета вечерней зари.

- Ты проводишь меня к мужу? - тихо спросила Тансылу.

- Нет. Я уйду.

- Куда?

- Туда, где заканчивается степь и за быстрой водой поднимаются камни, по которым можно подняться в жилище Тенгри...

Горькая тень опустилась на лицо Тансылу.

- Будешь охотиться...

- Да, и вернусь, когда стрела твоего мужа уже поразит тебя.

Тансылу рассмеялась, сбросив маску сожаления; повернулась на бок, без тени стеснения рассматривая красивое лицо Аязгула.

- Ты перепутал! Это моя стрела поразит его сердце, как стрела Умай сердце Тенгри.

Аязгул легко прикоснулся к волосам Тансылу. Провел по ним ладонью, отдернул руку.

- Глупенькая ты. Что тебе сказала мать о муже?

- Чтобы я его слушалась во всем.

Аязгул сжал губы, отвернулся.

- Правильно сказала. Слушайся.

Черногривый неожиданно заржал, словно почуяв недалеко кобылу. Конь Аязгула поддержал его. Юноша поднялся.

- Пора. Идем, не хочу бросать тень на тебя. Идем в стойбище. Пора.

Стук в дверь и тревожный голос матери, словно принесенные ветром издалека, рассеяли сон. Сима проворно вскочила с кровати и, подбежав к двери, потянула ее на себя. Дверь легко открылась.

- Мам, ты что? - Сима смотрела на мать сквозь пелену сна. Густеющий сумрак весенней степи еще плыл перед глазами, а в ушах сквозь свист ветра слышался голос Аязгула: "Тансылу..."

- Ты зачем дверь закрыла? - в глазах матери трепетал страх. - Стучу, стучу, а ты даже не отвечаешь.

- Я не закрывала дверь...

Валя прошла в комнату, беспокойно оглядывая ее. Все как всегда. Письменный стол у окна, стопка книг на нем, одна раскрыта. Видно, дочь читала ее... Кровать примята.

- Спала?

- Сморило что-то. И сон такой красивый приснился... - Сима улыбнулась.

- Опять степь, девочка?

- Да, мам, красивая девочка и парень с ней, и кони. Степь такая, как тогда, когда мы с папой ездили в Казахстан. Ковыль, сайгаки... Так красиво было. Сайгаки курлычат, как журавли. Хотелось бы еще увидеть и услышать. У них нос такой мягкий, длинный...

- Увидишь еще.

Валя снова оглядела комнату. Большая печка-контрамарка в углу темнела черным боком. На стене колыхались тени от веток айланта, верхушка которого качалась перед окном. Все это тревожило. Валя никак не могла забыть облако молочного цвета, скользнувшее за ними из подвала в тот памятный день, когда Симочка еще совсем маленькой девочкой оказалась в нем. С тех пор каждый следующий день вечером, именно в такой час, оно появлялось, то из-под шифоньера, то из-за печки. Сима пугалась, плакала, бормотала что-то словно в забытьи. Тогда Валя пошла в церковь, набрала святой воды, купила свечей и, читая молитвы, которые могла вспомнить, освятила всю квартиру.

Не сразу, но день ото дня появляясь все реже, "подвальный" призрак исчез. Валя решила, что помогли молитвы. Может быть, кто знает?! Но с тех пор дочери стали сниться красивые сны о девочке, живущей в степи.

- Скоро отец придет, идем стол накрывать, ужинать будем.

Валя ушла на кухню, откуда вкусно пахло жареным мясом, только что нарезанными огурцами, чесноком и укропом.

Сима сняла джинсы, не спеша стянула майку; накинув халатик, подошла к зеркалу. В отражении за своей спиной ей показался белый призрак. Он колыхался у письменно стола, словно посматривая в раскрытую книгу. Силуэт призрака дрожал от ветерка, легкими порывами влетающего в распахнутое настежь окно.

Сима обернулась. Но... ничего не увидела. Комнату наполняли вечерние сумерки, в такое время даже воздух становится особенным - волнующим, пробуждающим фантазии.

- Опять привиделось...

Застегнув халатик, Сима подошла к письменному столу. Закрыла монографию Колесниченко и только хотела положить книгу в стопку, как ее внимание привлекла брошюра, лежащая сверху. Название гласило: "Археологические памятники Казахстана". Сима взяла брошюру, повертела в руках, открыла на первой же попавшейся странице и увидела черно-белую фотографию кургана, часть которого была раскопана. Рядом с этой фотографией было еще несколько. Сима включила настольную лампу, присела на стул. На фото оказались находки, обнаруженные археологами в древнем захоронении и среди них золотые доспехи воина.

- Интересно... что это за курган? - Сима наклонилась над брошюрой, читая надписи мелким шрифтом под фотографиями: - Древнее захоронение кочевников, первое тысячелетие до нашей эры. "Золотой человек". Реконструкция одежды погребенного вождя. - Сима еще раз внимательно рассмотрела фотографии. Иллюстрация была плохого качества, детали не разглядеть, но эта находка заинтересовала девушку. - Надо почитать...

В коридоре хлопнула дверь, раздалось знакомое покашливание: отец пришел с работы. Мать позвала дочь.

- Иду, мама!

Сима закрыла брошюру; выключив лампу, окинула взглядом комнату, утонувшую во мраке, и, не заметив больше никаких призраков, вышла.

Глава 2 Тревожное эхо степи

Ночь в степи черная, густая. Пламя костров выхватывает лишь несколько юрт, большой дастархан между ними, силуэты коней, пасущихся вольно. По всему кочевью тянется аромат жареного мяса. Кумыс течет рекой. Захмелевший акын поет шутливые песни, его голос переливается со звуком бубна и время от времени заглушается похожим на ржание отрывистым, громким смехом мужчин и звонким - женщин.

Женщины племени Бурангула уже давно увели невесту в юрту жениха, расплели косы, сняв громоздкий головной убор, украшенный, кроме нитей жемчуга и коралла, звонкими колокольчиками, позвякивающими при каждом шаге. Из одежды на Тансылу осталась только рубаха из тонкой ткани, которую делают в далекой стране за горами. С песнями усадив Тансылу на кошму в центре юрты, разложив рядом мягкие подушки, пошитые из тонкой, гладкой кожи и набитые нежной шерстью овец, женщины покинули юрту. И сидит теперь Тансылу одна в этой празднично украшенной юрте, никому не нужная, всеми забытая, и ждет мужа. Через открытое отверстие наверху внутрь вползает ночь. Даже звезд, которыми богато небо степи, сегодня не видно. Нет, вот показалась одна - маленькая, но такая яркая... Тансылу нахмурилась. Если бы не свадьба, она сидела бы сейчас под звездным небом рядом с Аязгулом и слушала его рассказы. От этих мыслей что-то шелохнулось в маленьком сердечке, какое-то жалостливое чувство, от которого слезы навернулись на глаза.

Муж... Здоровый, с лоснящимися щеками батыр, который встретил ее у стойбища, который бегающими узкими глазками все норовил заглянуть ей в лицо, который сидел рядом с ней во главе дастархана, он совсем не похож на Аязгула - стройного, светлоглазого... Но что теперь? Она ждет мужа, как послушная жена, помня наказ матери, а он сидит там со своими дружками и ржет, как конь, над шутками акына! Тансылу встала, тряхнула длинными черными волосами, рассыпавшимися по спине. Тяжелое нагрудное украшение в виде прямоугольных пластин, звякнув, отразило неяркий свет, проникающий в юрту через полуприкрытый полог входа.

"Почему я должна сидеть здесь одна, тогда как все веселятся?" - подумала Тансылу.

Быстрыми руками она заплела косу, откинула ее назад, поискала взглядом халат: он, аккуратно расправленный, лежал на горке подушек. Надев его, Тансылу откинула полог и высунулась наружу. Но тут же отпрянула назад: мимо прошел незнакомый мужчина. И за дастарханом веселились такие же незнакомые люди...

Тансылу почувствовала себя совершенно чужой здесь: в чужом племени, в чужой юрте среди чужих людей. Не так она представляла себе замужество. Она видела себя госпожой, а оказалась пленницей. Ей стало страшно. В голове, как стук копыт, билась мысль: "Почему?". На смену ей пришла другая: "Что теперь делать?". И третья подсказала лишь одно решение: "Скакать!" Запрыгнуть на своего Черногривого и скакать без остановки, до тех пор, пока это ненавистное стойбище не исчезнет навсегда из ее жизни!

Тансылу заметалась по юрте, не зная, как выйти незамеченной. На глаза попался хурджун, в который мать заботливо уложила ее вещи. Девушка открыла его и, раскидав всю новую одежду, достала свою любимую рубаху и штаны, в которых ей было просторно, и в которых она легко взлетала на спину коня, разбежавшись и оттолкнувшись от земли.

Снаружи раздались голоса. К юрте приблизились несколько мужчин, балагуря и смеясь, напутствуя жениха не оплошать с молодой женой. Тансылу, прижав рубаху к груди, опустилась на подушки. Сердечко трепетало птицей. Все тело девушки напряглось, как натянутая тетива.

Голоса удалились, и в юрту ввалился Ульмас.

- Где тут моя женушка? - замурлыкал он. - Заждалась своего мужа?.. Е... - не увидев жены на приготовленном ложе, Ульмас остановился, вглядываясь в полумрак.

Луна, одним боком выкатившись в небо, заглянула в юрту. Дорожка лунного света добежала до Тансылу, осветив ее голые ноги.

- А, вот ты где! - обрадовался Ульмас. - Решила поиграть со мной!

Тансылу не успела даже привстать, как Ульмас одним прыжком оказался у ее ног, вцепившись в ступни жирными от мяса руками. Вскрикнув, Тансылу попыталась вырваться, но муж с силой подтянул ее к себе, навалился всем телом. Пластины украшения впились в грудь. Тансылу отворачивалась, едва не теряя сознание от дыхания Ульмаса, наполненного парами кислого кумыса и лука. Пытаясь сбросить с себя грузное потное тело, Тансылу вцепилась в халат Ульмаса, но муж крепко прижал ее, шаря по ногам, копошась так, словно хотел зарыться в землю.

Как ни сопротивлялась Тансылу, но ее сил не хватило, чтобы вырваться, и жгучая боль пронзила ее, как стрела, пробившая нежную плоть. А в ухо сопел муж, содрогаясь всем телом в такт своему дыханию. Тансылу вертелась ужом, пытаясь освободиться, но Ульмас ухватил ее за косу и так потянул вниз, под себя, что Тансылу застонала от боли, от ужаса и страха. Но пытка прекратилась так же внезапно, как и началась. Ульмас, урча от удовольствия, застыл на мгновение и обмяк, распластавшись прямо на Тансылу.

Столкнув с себя ненавистного мужа, она, наконец, выбралась из-под него и отползла в дальний конец юрты, туда, где на почетном месте среди красных и желтых лент, плетенных из шерсти, был повешен маленький лук со стрелой - символ богини Умай - хранительницы и помощницы женщин и детей.

Сжавшись в комок, Тансылу дрожала, ее дыхание сбивалось от приглушаемых рыданий. А Ульмас, довольный богатым пиром, обильной едой, хмельным кумысом, спал, бесстыдно раскинувшись посередине юрты. В сердце униженной девушки разгоралась злость. Понемногу Тансылу пришла в себя, утерла нос, кулаками смахнула с глаз остатки слез, прислушалась к звукам, доносящимся снаружи: голоса поутихли, но еще звучала песня акына, еще слышался смех...

Муж захрапел, как загнанный конь, и Тансылу приняла решение. Бесшумно передвигаясь по юрте, она достала из своего хурджуна короткий нож и, не колеблясь, вынула его из кожаных ножен. Подползла к Ульмасу, приподняла его подбородок, с брезгливостью ощутив под ладонью щетину бороды, и полоснула по горлу.

Ульмас только дернулся, даже не проснувшись, но Тансылу все же подхватила одну из подушек и, накрыв лицо врага, налегла на подушку всем телом. Время для Тансылу остановилось. Она ничего не слышала и не видела. Она только наслаждалась своей местью, зная наверняка, что больше никогда этот противный, мерзкий Ульмас не причинит ей боль. Но ощущение реальности вернулось далеким воем волка. Тансылу услышала призыв свободного властелина степи, решительно встала; скинув халат и окровавленную рубаху, оделась джигитом и, приподняв полог юрты, осторожно выползла наружу.

Ветер освежил лицо. Тансылу втянула в себя холодный ночной воздух степи и, замерев, прислушалась. Где-то рядом пасся ее Черногривый - ее верный друг и спаситель, самый близкий и надежный, не считая Аязгула... Аязгул! Если бы ты сейчас был рядом, Аязгул! Сердце Тансылу кричало от боли и обиды. Но Аязгул ушел, не простившись. Ушел в степь, оставив ее одну, и теперь вся надежда на Черногривого.

Из соседней юрты кто-то вышел. Тансылу распласталась на земле. Не шевелясь, поглядывая из под мехового ворса сползшей на глаза шапки, Тансылу разглядела мужчину. Он отошел в сторону, справил нужду и, даже не посмотрев по сторонам, вернулся в юрту. Тансылу перевела дух. Не тратя больше времени, она тенью метнулась в открытую степь, укрылась за холмиком, поросшем полынью и тихонько позвала: "Хох, хох, хох..." Прислушалась. Сзади раздалось знакомое ржанье. Тансылу обернулась. Прямо к ней, выбрасывая вперед спутанные передние ноги, бежал конь. Она ринулась навстречу. Порывисто обняла Черногривого за шею, сняла путы, шепнула: "Идем!" и, отбежав подальше, вскочила ему на спину и умчалась в степь.

Новый день в стойбище, как всегда, начался с пения птиц и звонких голосов женщин, хлопочущих по хозяйству. Пастухи выгоняли овец из загона, посвистывая и покрикивая на них, изредка слышался хлесткий звук камчи и ответное ржание недовольного коня. А по степи радующей сердце музыкой разносилось блеяние овец. Стадо Таргитая выросло на целую отару и сегодня пастухи уходили с ней на дальнее пастбище, туда, где трава еще не вытоптана сотнями ног, а ручей, наполняемый талыми водами, что вытекают из-под снежников в высоких горах, шумно бежит по долине.

Таргитай дождался, когда поднимут низ кошмы, укрывающей юрту. Вольный ветер влетел внутрь, освежив лицо и прогнав остатки дремоты. Жены уже не было рядом. В ее руках - большое хозяйство, и с самого раннего утра она, отдавая распоряжения, сама хлопотала у очага, раскладывала кошму на камнях для просушки, следила за дойкой кобылиц.

Таргитай хрустко потянулся и сел. Из-под поднятого полога внутрь сочился белый свет. Ослепительно сияющий день окружал юрту, тогда как внутри еще витали ночные тени. Натянув сапоги, Таргитай резво поднялся, подпоясался ремнем, нахлобучил белую войлочную шапку и вышел наружу. Осмотревшись по сторонам, он увидел вдалеке отару овец и четырех всадников, не дающих им разбрестись, куда вздумается.

- Свежее молоко, господин, - прозвучал тихий голос девочки, протянувшей вождю чашу с парным кобыльим молоком.

Таргитай приложился к чаше и, не отрываясь, залпом осушил ее. Еще теплое, молоко тонко пахло степными травами и кобылой, которая всегда была доброй кормилицей кочевников.

Девочка забрала пустую чашу и убежала, звеня украшениями. Таргитай посмотрел ей вслед. Черной тучей опустилась на сердце вождя тоска, закрыв собой светлую радость дня.

Тансылу... Дочка... Как хотелось отцу сейчас услышать ее звонкий голосок, увидеть озорные глазки... Вчера он проводил дочь, насколько позволяло положение и, оставив ее с четырьмя воинами, ускакал прочь, подставляя лицо ветру, который, свистя в ушах, осушал скупые слезы на щеках.

Ночью Таргитай плохо спал. То прислушивался к ночному голосу степи, настораживаясь при волчьем вое, то успокаивал тяжело вздыхающую жену, утешая ее лаской. Но пришел новый день, а с ним и новые хлопоты. "Ничего! - подумал Таргитай. -Моя дочь не робкого десятка, себя в обиду не даст, а со временем и хозяйкой стойбища станет. Придет срок, и мы сможем увидеться. Теперь наши племена породнились, глядишь, и очередной яйлак рядом поставим". От этих мыслей на сердце потеплело, и Таргитай пошел к загону с недавно родившимися жеребятами посмотреть, кто из них на что сгодится.

Осмотрев все хозяйство, он вернулся к юрте. Жена Дойла как раз отдыхала в ее тени.

- Жаркий сегодня день, - начал он разговор, присаживаясь рядом.

Дойла подложила ему под руку подушку, что проветривалась на свежем воздухе, подала чашу с кумысом.

- На, выпей, остынешь.

Таргитай принял чашу, поглядывая через прищур узких глаз на жену. С виду спокойная, но он-то знает, как болит ее сердце о дочери! Только кто другой разве смог бы догадаться об этом?! Вон, даже побрякушки свои нацепить не забыла! И все-то у нее не такое, как у других женщин: крупные бусы из коралла в несколько рядов свисают с шеи до груди, в волосах, заплетенных косами и уложенных венчиком на темечке, красуются цветные нити. Не любила Дойла металлических украшений, которые носили женщины кочевья, распущенных кос. Ей, рожденной за высокими снежными горами, даже золотые пластинчатые нагрудники казались тяжелыми и холодными. Рубаха у нее и то была вышита особым орнаментом, каждый штрих которого что-то, да значил. "Сколько лет со мной, а все хранит традиции своих предков", - Таргитай одобрительно крякнул.

Давно они стали мужем и женой, но и сейчас Дойла оставалась для него самой желанной. Он вспомнил, как отбил девушку у торговца, который вез ее пленницей в своем обозе. Уж очень тогда поразил Таргитая взгляд чужестранки из далекой страны, прячущейся за белыми гребнями гор. И не сказать, чтобы девушка была красавицей, но она притягивала к себе какой-то особенной силой до сих пор непонятой Таргитаем.

Сама Дойла называла родину "Та пе". Позже, освоив язык племени, она рассказала мужу о своей стране, в которой много камней, песка, прекрасных озер и рек. И окружена эта страна снежными горами, никогда не меняющими своего наряда, в отличие от Черных Гор на востоке степи, куда стада Таргитая добираются почти перед самыми холодами, когда уже пора возвращаться на зимнее стойбище.

Свое имя Дойла произносила по слогам: дойе ла. К удивлению Таргитая имя жены на его языке звучало как "душа небесного воина", что никак не вязалось с ее спокойным и кротким нравом. Но, когда родилась дочь, Таргитай озадачился. Вот уж кому подошло бы имя воина, так это Тансылу! Но девочку назвали Прекрасная Как Утренняя Заря, потому что родилась она в чудесное утро, когда небо окрасилось нежнейшими красками, словно нарядившись в самые лучшие одежды в ожидании солнца.

- Смотри, скачет кто-то, - Дойла встала, чтобы получше разглядеть всадников, - похоже, воины Бурангула...

И Тагритай поднялся. Сердце тревожно екнуло. Не с добром, ой, не с добром скачут! Доспехи блестят на солнце, и флажок с символом рода за спиной у предводителя!

Мужчины в стойбище тоже увидели всадников; следуя отработанной годами привычке, их руки легли на рукояти мечей. Таргитай сделал знак, и воины поняли его: каждый встал на свое место, приготовив лук и стрелы.

Пятеро всадников остановились на расстоянии двадцати шагов. Четверо сбросили с крупов своих коней большие мешки, а пятый подошел ближе и крикнул Таргитаю:

- Бурангул ждет тебя у сухого ручья, за Батыр-камнем. А это, - он кивнул на мешки, - плата за содеянное твоей дочерью.

Не дожидаясь ответа, всадник развернул играющего под ним коня и, взмахнув камчой, умчался вместе со своими спутниками. Их воинственный свист еще звенел в воздухе, когда Дойла запричитала:

- Тансылу, доченька...

Но Таргитай осек ее, приказав:

- Коня!

А у оставленных мешков раздался плач. Разрубив тугие стяжки, люди извлекли тела четырех воинов, которые сопровождали Тансылу к стойбищу мужа и остались там на пир в честь молодых. Воины были без доспехов, в одних рубахах и штанах, на горле каждого зияла черная рана, и вытекшая кровь уже запеклась на одежде, разукрасив ее бурыми пятнами.

Таргитай сжал рукоять поясного кинжала. Лицо вождя побелело. Он стоял, широко расставив ноги, и молчал. Но молчание это походило на затишье перед бурей. Невидимые силы собирались вокруг Таргитая, внутри него уже кипел гнев - чувство, способное превратить человека в демона. Взяв с собой половину воинов, Таргитай помчался к Батыр-камню.

Кто из степных кочевников не знает Батыр-камня?! Высотой в три человеческих роста, он стоит на правом берегу реки, несущей желтые воды и в жаркое время высыхающей до такыра. Камень назвали Батыром за поразительное сходство с головой воина. Старинная легенда гласит, что именно на этом месте давным-давно произошла битва обитателей двух миров за господство над человеком, и, когда демоны подземного мира, воспользовавшись хитростью, стали одолевать силы добра, Великий Тенгри послал своего воина, чтобы уравновесить добро и зло, не допустив, таким образом, хаоса. Небесный Батыр принял бой и победил демонов тьмы, но потерял в той битве все силы и так и остался стоять посреди степи, засыпаемый песками, приносимыми с пустынь, окружающих оазис между Черными горами и озером Арысь.

Перед лицом спящего воина на широком плоском камне шаманы совершают жертвоприношения духам степи. Сколько крови жертвенных ягнят оросили этот камень! Сколько песен спели шаманы, исполняя ритуальные танцы вокруг головы Каменного Батыра!

Неслучайно Бурангул выбрал это место для встречи. По неписаному закону степного кочевья, семья убийцы невинного человека может смыть позор со своего рода только собственной кровью. Все члены семьи должны быть принесены в жертву духам нижнего мира, чтобы успокоить их, утолив чудовищный аппетит живой кровью.

Таргитай скакал к Батыр-камню, терзаемый мыслями о мщении за бесславную смерть своих лучших воинов и мучимый неизвестностью о судьбе единственной дочери. Он и представить себе не мог, что произошло в становище Бурангула, что могла сотворить хрупкая девушка, чтобы в отместку за это знающий и почитающий законы степи Бурангул умертвил четырех воинов! Но Таргитай чувствовал, что Бурангул позвал его к жертвенному камню не для объяснений. Потому он оставил в стойбище надежную охрану и послал вестников на дальние пастбища, где пасся скот племени. Чувствовал Таргитай и то, что не миновать кровавой битвы у подножия Батыр-камня, и кто останется после встречи двух воинственных вождей в живых нельзя предугадать. Таргитай был готов к смерти, но прежде он хотел знать о том, где его дочь и что с ней.

Когда до Батыр-камня осталось совсем немного, вождь подал знак, и треть его воинов ушла в одну сторону, а вторая треть - в другую. Сбавив бег коней, они растянулись в две линии и укрылись за холмами перед Желтой рекой. Семь воинов, считая самого вождя, подошли к самому берегу. В начале лета ложе реки в этом месте превращалось в обманчивую твердь. Только посередине текла вода, но добраться до нее не смог бы ни конь, ни человек. Тонкая сухая корка проваливалась под ногами, и глиняная жижа цепко удерживала неразумного смельчака.

Не спуская глаз с конного отряда противника, расположившегося на другом берегу реки, Таргитай приметил воинов Бурангула и в отдалении. Сам Бурангул стоял перед воинами у камня, и только беспокойство его коня, то и дело переступающего с ноги на ногу, выдавало нетерпение, с каким он ожидал Таргитая.

Еще день назад они обнимались, как родственники, строили планы о будущем своих племен, но теперь, став в одночасье врагами, желали друг другу смерти.

Таргитай вывел коня на шаг вперед.

- Я пришел, Бурангул, - крикнул он, - отвечай, где моя дочь?

- Твоя дочь убила моего сына, - с вызовом крикнул Бурангул, - и где бы она ни была, мои воины отыщут ее и убьют.

Таргитай опешил. Он знал о воинственном нраве своей Тансылу, но и представить себе не мог, чтобы она убила - и кого?! - мужа! Но Бурангул не знает, где она, а потому есть еще надежда! Что бы там у них не произошло, а Тансылу скрылась, она жива!

- С чего ты взял, что моя дочь убила твоего сына? - усмиряя возбуждение, спокойно спросил Таргитай.

В ответ Бурангул бросился было к нему, но тут же осадив коня, отчего тот с ржанием поднялся на задние ноги, крикнул:

- Она перерезала ему горло, как барану!!

Бурангул едва не задыхался от гнева. Единственное, чего он сейчас жаждал, так это смерти обидчика, того, кто влез к нему в доверие, кто убедил породниться семьями и жить бок о бок ради безопасности и процветания обоих племен. Он, старый и хитрый вождь, всегда умеющий просчитать все ходы наперед, поверил этому предводителю убийц, впустил в свой стан демоницу и лишился любимого сына.

Бурангул махнул рукой. Тут же весь его отряд поднял луки, и зазвенели тетивы: град стрел полетел на оба берега реки. Воины Таргитая верно поняли знак предводителя чужого племени, и лучники на холмах, ответили противнику градом стрел. Сам Бурангул успел скрыться за Батыр-камнем.

Таргитай тоже не стал медлить. Он развернул коня, поддал стременами ему под брюхо, на ходу натянул тетиву, но не успел пустить стрелу. Острая боль пронзила его шею. Таргитай обмяк и выпустил лук. От падения с коня его удержали два воина, на ходу подхватившие вождя с двух сторон. Скрывшись от разящей смерти за холмами, они опустили Таргитая на землю. Один из воинов склонился над ним, и в тишине, нарушаемой лишь фырканьем возбужденных лошадей, услышал шипящие звуки, которые сложились в одно слово: "Тансылу..."

Таргитай последний раз взглянул в небо и застыл: с распахнутыми глазами, в погасшей черноте которых отразились легкие курчавые облака, беспечно плывущие в царство Всемогущего Тенгри.

Глава 3 Археологическая экспедиция

- Витаете в облаках, барышня, а между тем история древнего мира пролетает мимо вас, - профессор остановился возле студентки, мысли которой были явно далеки от темы семинара.

Маринка толкнула подругу в бок.

- Что? - Сима качнулась, будто сильный порыв ветра ударил ей в грудь, и медленно повернулась.

Внимательный, беспокойный взгляд, тишина в аудитории... Сима привстала.

- Да-а, Симона, думаю, вы переутомились, спите на ходу. Что ж, не буду больше никого задерживать, а то еще сессию завалите, - по аудитории пронесся гул одобрения. - Тихо, тихо! У вас последняя пара? Вот и отлично! Можете идти, но не забудьте записаться на летнюю практику, кто еще не записался.

Сима не торопясь сложила конспекты в сумку. Маринка уже ворковала с ребятами у двери. Перед самым выходом она оглянулась и позвала подругу.

- Иду!

- Симона, подождите, - Александр Матвеевич, остановил девушку, - вы не хотели бы отправиться на раскопки курганов, в Казахстан? Я вчера беседовал со своим старым товарищем по работе, и он сказал, что с удовольствием взял бы на летнюю практику кого-нибудь из наших студентов. Я вот подумал о вас, вы, помнится, интересовались историей кочевых племен Центральной Азии.

Сима никак не ожидала такого предложения. Они всей группой решили ехать с профессором на раскопки Древней Маргианы, хоть и пугала работа в пустыне: даже в конце лета температура там поднималась выше пятидесяти градусов. Но Александр Матвеевич обещал, что в основном предстоит работа с находками в фондах музея, и лишь иногда придется выезжать на место раскопок. А вот в казахских степях работать на объектах можно все лето! Степь - это не пустыня! Хоть солнце и печет не меньше, зато ветер свежий, а в предгорьях даже вечера прохладные. И жить в палатках, прямо у раскопок... Сима загорелась.

- Спасибо, Александр Матвеевич, я согласна! - в глазах девушки сверкали азартные искорки, сонливость враз пропала, и едва сдерживаемая улыбка играла на губах.

- Рад, что оживил "спящую красавицу"! - профессор сам улыбнулся. - Ну, ступайте, ваши паспортные данные у меня есть, только транспортные расходы придется вам оплатить самой. Сможете?

Сима кивнула.

- Вот и хорошо! Что ж, готовьтесь.

Новость о поездке Симы в Казахстан ошарашила Марину.

- Как же так? А мы? - она обидчиво надула губки.

- Кто это "мы"? - изобразив непонимание, поинтересовалась Сима.

Марина, казалось, не заметила вызывающего тона подруги.

- Я и Сашка... Мы же втроем хотели... А ты взяла и так просто отпочковалась...

- Ладно тебе! Такой шанс - это удача, счастливая случайность, я не могла отказаться, извини. Да и вам с Сашкой я зачем? - хитринка, прозвучавшая в голосе подруги, не осталась незамеченной.

- Что такое? Ревнуешь? - тем же тоном переспросила Марина.

Сима хмыкнула.

- Еще чего! А ты вроде как с ним шуры-муры завела, а?

Маринка пожала плечами.

- Да какие там шуры-муры, ну, целовались пару раз, так по-дружески. Ты ему нравишься. Я спрашивала.

Сима повеселела.

- Я ему нравлюсь, а целуется он с тобой! Красота!

- Зря я тебе сказала. Ты вся такая правильная! Прям мадам из средневековья - подарила рыцарю белый платочек и бди себя всю оставшуюся жизнь! Так? Мы в другом мире живем, подруга, нравы меняются. А чтобы парень решился тебе признаться, надо хоть намекнуть ему как-то на свое расположение. Да! Подари ему белый платочек!

Девчонки расхохотались.

- Пойдем в парк? - позвала Сима. - Посидим у реки, люблю смотреть на воду.

Подруга согласилась, и они не спеша вышли из здания университета и побрели к парку, среди старых деревьев которого текла река. Широкая, полноводная, с высокими, поросшими густой травой берегами, она, кое-где завихряясь воронками, медленно несла зеленые воды с далеких гор, по пути насыщаясь ключами и мелкими притоками.

Девчата сели прямо на траву. Сима, обхватив колени, уставилась на воду, снова погрузившись в свои думы. Маринка, не замечая ее задумчивости, начала рассказывать о своих последних любовных приключениях.

- Смотри, Маринка, вот вода. Течет себе да течет, - не обращая внимания на рассказ подруги, отрешенно проговорила Сима. - Ты представляешь, целые народы уходят в небытие, а вода все течет и не кончается...

- Мда... может тебе надо было на философский поступать?..

- Философия есть во всем, а в истории ее... Знаешь, есть такие интересные легенды, прочитаешь, и думаешь, думаешь... Вот, к примеру, жители Древнего Тибета считали, что в каждом живом существе, в каждом... предмете обитает дух. Есть он и в камнях, и в деревьях, и в воде...

- Жители Тибета, может, и считали, а индийские йоги до сих пор в этом уверены.

- В общих чертах верования индусов и тибетцев похожи, согласна. На Тибете даже есть гора, на которой, по древнему преданию, обитал главный бог индусского пантеона Шива.

- Я вот что не пойму, Сима, ты интересуешься Тибетом, Индией, а каким боком ко всему этому относятся кочевники Средней Азии? Чего тебя к ним так тянет?

- Между представлениями об устройстве мира у азиатских кочевников и у последователей древней религии тибетцев "бон" много общего. Я сама удивилась, случайно сопоставив их. Вот смотри, - Сима достала тетрадь и карандаш. Нарисовала круг, в нем квадрат, в квадрате - еще один круг. - Так кочевники Азии представляли себе мир. Внешний круг - это небожители, боги, главный у них - Тенгри. У него есть жена - Умай. Она богиня земли и воды. У тибетцев тоже есть символ "круг", обозначающий небо, мир, и главное почитаемое божество, которое там обитает - "Всеблагой", по-тибетски не выговорю. У него тоже есть жена. Ее называют Земля-мать. Улавливаешь сходство? - Маринка кивнула. - Наш мир - мир людей, у кочевников изображен квадратом, у тибетцев он тоже есть и тоже изображается квадратом! Только выделен красным цветом, а мир богов - белым. Но это детали. И у тех, и у других есть представление о подземном мире, в котором живут злобные существа - демоны. Демоны стремятся заполучить как можно больше людей, поработить их дух, тем самым ослабить богов. С демонами сражаются шаманы. Они усмиряют их с помощью заклинаний. Танцы шаманов - это не просто набор каких-то ритмичных движений - это самая настоящая схватка, бой с демонами зла. Шаман видит их, в этом ему помогает божественный напиток сома-хаома.

- Александр Матвеевич рассказывал! В Маргиане нашли сосуды, в которых хранился этот напиток и одна исследовательница, кажется из Германии, провела анализ и смогла восстановить рецепт!

- Да, - согласилась Сима, - а ты, оказывается, не так безнадежна! Может и рецепт вспомнишь?

- Ой, ой, если я не увлекаюсь историей так фанатично, как ты, это еще не значит, что она меня совсем не интересует, - парировала Марина.

- Ладно, не обижайся. Я даже очень рада за тебя. Знаешь, меня удивило, когда Александр Матвеевич рассказал и о храмах сомы-хаомы - целый культ! Но в Маргиане обряды и верование в богов пошло несколько по иному сценарию. Они стали как бы прародителями зороастризма. Есть даже предположение, что основоположник этой религии, возводящей стихии в ранг божеств, родился и жил в Маргиане. Но вот к кочевникам Средней Азии, кроме священного напитка, их вера не имеет никакого отношения. Они скорее пошли по пути тибетцев, следующих заповедям религии "бон". У них огонь использовался как средство против злых демонов, а у зороастров огонь нельзя было осквернять даже приготовлением пищи. Помнишь двухкамерные печки на фото у Александра Матвеевича? Но я отвлеклась. Шаманы кочевников Азии и Тибета следили за равновесием миров. И не только танцы или заклинания использовались для этого. Жертвоприношение считалось наиболее продуктивным средством для успокоения духов. Их вроде как задабривали кровью жертв. Но мне вот что еще очень интересно. Победив злого духа, демона нижнего мира, человек мог обратить его в бога! Представляешь, какая роль отводится человеку?! Потому борьба между демонами и людьми не прекращается никогда. И те, и другие могут влиять на жизнь всего мира. Сам мир не меняется, внешне он остается в одной и той же форме, а вот внутри происходит как бы перетекание зла и добра то в одну сторону, то в другую. Добра становится больше - зло уменьшается и наоборот. И люди... люди, победившие зло получали право на следующее рождение там, где они сами захотят, тогда, когда захотят и в том облике, в котором им тоже захочется. Тюрки, например, называли такого человека "азат" - свободнорожденный, а тибетцы - "реализовавшееся существо".

Сима замолчала. Марина тоже задумалась. Но в отличие от подруги, Марину больше влекла современная жизнь, с ее радостями и той свободой, которую давала молодость.

- Ладно, пойдем, - Сима спрятала тетрадь, - мне еще кое-что обдумать надо.

- Хочешь совет? - Марина мягко улыбнулась. - Влюбись в кого-нибудь, не хочешь в Сашку, влюбись в кого-то другого, тогда и думать будешь меньше.

Сима рассмеялась.

- У тебя одно лекарство от всех проблем! А Сашка... Хороший он парень, но я все же сама не могу ему сказать: "Давай дружить!" или любить, а он меня сторонится.

Маринка вздохнула.

- Все же жаль, что вы разъезжаетесь в разные стороны. Глядишь, как раз в экспедиции у вас все бы и сложилось.

Сима только махнула рукой. Что там Сашка? Ее звала степь - великая обитель племен и народов!

Сдав сессию, девчонки расстались: Маринка поехала работать в экспедицию профессора Колесниченко, а Сима - в Алма-Ату, чтобы оттуда вместе с казахскими археологами отправиться на раскопки в долину у предгорий Каратау, одного из северо-западных отрогов Великих Небесных гор, известных миру, как Тянь-Шань. А Сашка... Сашка поехал с Маринкой.

...Степь. Какая широта... И только небо и земля. И только на таком просторе, где взгляд упирается разве что в горизонт, ощущаешь свое величие, как создание природы. Нет ни одного дерева, нет гор и скал, нет бушующих потоков воды - нет ничего, что может быть величественнее тебя, что может угрожать твоему могуществу, разве что только другой человек...

Уже две недели Сима работала в отряде казахских археологов, уже две недели она копалась в древней земле, дав своему воображению полную свободу, и оно уводило девушку в те давние времена, когда после битвы или после смерти вождя племени, кочевники возводили погребальные курганы.

Археологи, как кочевники, переезжали с места на место, по пути нанося на карту новые объекты и заглядывая в те, которые уже были исследованы.

- Наша задача - как можно полнее собрать материал о кочевье, о котором сегодня нам могут рассказать только курганы, вернее, то, что сохранилось в них. А вот в предгорьях Каратау мы встанем основательно. Пастухи сообщили, что видели новые петроглифы, так что считайте, что наша экспедиция - не столько исследовательская, сколько поисковая, - разъяснил руководитель экспедиции Хакан Ногербекович Елимов, мужчина средних лет, невысоко роста, с загорелым лицом, с неснимаемой сеточкой морщин в уголках глаз, что говорило о его постоянной работе "в поле".

Сима легко влилась в коллектив - небольшой, состоящий всего из шести человек, среди которых она одна оказалась представительницей слабого пола. Но это не смущало Симу. Она с головой ушла в работу и с первых же дней стала незаменимой и на раскопах, и в лагере, который археологи сменили вот уже в третий раз.

"Газ-66" скакал по пыльным проселочным дорогам, как строптивый жеребец. Сима набила не одну шишку, не раз приложившись головой к металлическим перекладинам, за которые крепился брезентовый тент кузова. Но ее больше беспокоили находки, которые они везли в пластмассовых ящиках. При такой тряске что-то может разбиться, хотя Сима очень тщательно упаковала каждый черепок и хрупкие металлические предметы, найденные в последнем кургане, завернув их в ветошь и проложив опилками. Но машина так подпрыгивала на ухабах, что ящики приходилось ловить. Пассажиры грузовика напоминали скачущих блох, которых собрали в банку, забыв вынуть из нее всякие предметы.

- Дядя Боря! - Сима затарабанила по крыше кабинки водителя, на свой страх и риск высунув руку в небольшое окно.

Мотор недовольно заурчал, смолк, и грузовик остановился. Дядя Боря распахнул дверь, в тишине послышался звук зажигаемой спички, запахло дымком и ядреным табаком. После минутной паузы, затянувшись и вкусив удовольствие, дядя Боря спрыгнул с подножки.

- Ну, молодежь, как там, все живы?

Все - а это Сима, студент-третьекурсник Жора, его друг Славка и старший научный сотрудник института археологии Вадим Петрович, - уже выбравшись из кузова, представляли собой довольно-таки комическое зрелище. Головы мужчин, а также брови и ресницы, покрылись слоем пыли, отчего археологи сами стали похожи на древних мумий, пролежавших в земле не одну сотню лет. Симу от них отличал белый платок, завязанный так, что открытым оставался разве что нос. Но, когда Сима сняла платок и встряхнула, облако пыли закрыло ее туманом.

- Апчхи!

- Будь здорова, Симочка!

"Спасибо" Симы слилось с тихим хохотом, который становился все громче и громче. И Жорка, и Славка, и Вадим Петрович - спокойный мужчина неопределенного возраста, трясли головами, постукивали себя по рукам и ногам, стряхивая пыль, и вокруг них эта пыль летала москитным роем. Посмеявшись друг над другом, прочихавшись до коликов в животе, все переключились на шофера.

- Дядя Боря! Ты же не дрова везешь, а живых людей! Мы же чуть не убились все! А раритеты! Это ж вся экспедиция будет "коту под хвост", если мы так будем их транспортировать!

- Ладно, ладно, я что ли виноват, что здесь асфальт не проложили? Сами посмотрите, дорога какая, - бросив окурок, дядя Боря махнул на серую колею за машиной. - Вообще-то подальше надо проехать, там река поглубже будет, а тут и к воде не подойти - глина.

Узкая полоска воды поблескивала метрах в пяти от берега в самой середине высохшей до дна реки. Берег, заросший кустиками полыни, возвышался над руслом не больше, чем на полметра, и из обнаженной земли торчали корни, оказавшиеся вместо воды, в воздухе. А вокруг ручья действительно была глина - кое-где растрескавшаяся, но влажная, поблескивающая на солнце. Дорога петляла вдоль реки, а на горизонте степь вздыбилась холмами.

- Что там? - Сима подошла к начальнику экспедиции.

Хакан Ногербекович разложил на сиденье карту и сверялся с местностью.

- Да, дядя Боря прав, нам еще километра два-три проехать надо, до этой возвышенности, - начальник ткнул пальцем в карту, потом глянул вперед, - вон туда, уже видно.

- Можно, я пешком прогуляюсь? Устала в дороге, размяться бы, да и осмотреться хочется.

Хакан Ногербекович засомневался, а дядя Боря поддержал Симу:

- Тут не заплутаешь, недалеко, пусть погуляет девка, пары спустит, а то ругается на меня.

Хитрющая улыбка под усами и такой же хитрющий взгляд из-под густых запыленных бровей смутили Симу.

- Да не ругаюсь я, дядя Боря, ладно вам...

- Шучу я, дочка, прогуляйся, парни пусть за добром присмотрят. По коням! - крикнул он, и парни, с завистью поглядывая на Симу, полезли в пыльный кузов. - Только в реку не лезь, завязнешь, на месте сходни наладим, прямо к воде, - остерег напоследок заботливый дядька.

Сима дождалась, когда грузовик отъедет, и облако пыли, поднятое им, осядет на землю. Еще виднелся покачивающийся от тряски тент над кузовом, еще слышалось урчание мотора, но степь словно избавлялась от чуждых звуков, приглушая их своими. Застрекотали замолкшие было кузнечики, зашелестели кустики трав под напором легкого ветерка, аромат полыни приятно защекотал ноздри, к нему добавился запах мокрой глины, осторожным аккордом прозвучало кваканье лягушки. Прямо с неба полилась песня жаворонка. Сима задрала голову, стараясь рассмотреть птицу, но не увидела, зато услышала гул в степи, нарастающий с каждой минутой. Обернувшись туда, откуда они приехали, Сима увидела облако пыли, и в нем размазанные контуры большого табуна.

- Кони...

Кони мчались прямо на нее. Гул от десятков лошадиных ног становился все громче. Сима испугалась, инстинктивно попятилась, оступилась на берегу и упала в глину. Кажущаяся сухой, ее потрескавшаяся поверхность разломилась, как поджаренная корочка пирога, обнажив жидкую начинку, и Сима, пытаясь встать на ноги, по щиколотку увязла в густой жиже. Ладонь одной руки погрузилась до запястья. Симе удалось приподняться и выдернуть ногу, но кроссовок остался, а "чавк", с которым глиняное болото ответило на ее попытку освободиться, прозвучал усмешкой. Стоя на одной ноге, Сима развела руки в стороны, примеряясь к расстоянию до берега. Балансируя и стараясь не потерять равновесие, она попыталась сделать шаг, но не удержалась и шлепнулась назад с криком "Мамочка!". Руками Сима ощутила прохладную свежесть до самых локтей, а за пояс джинсов тоненьким ручейком поползла вода или жижа - Сима этого не могла увидеть. От тихого ужаса перехватило дыхание.

А кони уже неслись вдоль берега реки, косясь на барахтающегося в глиняной жиже человека. Когда табун умчался дальше, на берегу, освещенный с левого бока закатным солнцем, остановился всадник на черном, как вороново крыло, коне. Ветер, подувший сильнее, развевал его гриву, а сам конь, встав, как вкопанный, охаживал себя по бокам шикарным хвостом.

"Конский хвост", - пронеслось в голове Симы, волосы которой как раз были собраны в такую прическу. Только ее "конский хвост" облепила грязь, а хвост коня колыхался шелком.

Всадник слез, покопошился за седлом, и с толстой веревкой в руке подошел к берегу.

- Лови! - отрывисто крикнул он, и конец веревки, просвистев в воздухе, змеей лег рядом с Симой.

Она, откинувшись на один бок, с силой потянула руку. Глина, снова чавкнув, отпустила ее. Ухватившись за веревку, Сима вытащила вторую руку, затем приподнялась и тазом ушла в глину почти по пояс. Но веревка уже тянула пленницу коварной реки к берегу. Спаситель Симы привязал второй конец к седлу и, поддав коню по крупу, задал направление. Покрикивая на коня, он наблюдал, когда невесть откуда взявшаяся здесь девчонка выберется на расстояние вытянутой руки.

Сима, не выпуская веревки, поддалась вперед, но не смогла выдернуть ноги из жижи и плашмя повалилась в нее. Конь оказался сильнее болота и быстро вытянул Симу к берегу, протащив ее по оставшейся до него глине.

Выбравшись не без помощи всадника на колючую траву, Сима отфыркивалась, как лошадь. Жижа мало того, что стекала с ее лица грязными струями, она попала в нос, залепила глаза. Почувствовав под коленками твердую почву, Сима села, только хотела протереть глаза, как крепкая рука легла на ее руки, а на лицо полилась вода.

- Я сам, у меня только фляжка воды, а твои руки и канистрой не отмоешь.

Голос показался Симе приятным. Всадник, которого она не успела разглядеть - только очертания, - тонкой струйкой лил воду на ее лицо и, осторожно прикасаясь, пытался смыть глину, очищая ее с глаз, носа, губ. Вылив всю воду, спаситель Симы вытер ее лицо платком, и только тогда девушка, разлепив ресницы, смогла открыть глаза.

Прямо перед собой Сима увидела улыбающееся загорелое лицо. В глазах, словно спрятанных за идеально ровными и такими же черными, как и грива коня, бровями, играли смешинки. Озорной вихор, взлетавший под напором не менее озорного ветерка, прикрывал чистый лоб, а прямой нос парня показался Симе шедевром скульптора.

"Надо же, какой красавчик... - подумала Сима и тут же ужаснулась, - мама родная, а я..."

Ее глаза расширились, а парень, наблюдая за изменением выражения лица девушки, расхохотался, да так откровенно и задиристо, что и Сима, осознав трагикомичность своего положения, тоже захмыкала, в смущении опустив лицо.

- Ты кто? - спросил парень.

- Я?

- Нет, вон та лягушка!

Сима обернулась. Любопытная лягушка, усевшись на берегу, поглядывала на людей.

- Ты! Кто же еще?!

- Я... я - Сима, а ты кто?

- Я - Арман.

- Очень приятно...

Арман отвернулся, пряча улыбку.

- Мне тоже приятно, Сима. А туда зачем полезла? А если бы я не заметил тебя, что бы ты делала?

Сима уже собралась с мыслями. Рассказывать что-то не было смысла. Смех смехом, а надо идти, друзья уже беспокоятся, да и вымыться где-то надо... Сима встала. И только тогда поняла, что она в одних носках - кроссовки остались в глине, и не достать.

- Если бы не кони, я бы там не оказалась, - огрызнулась она, с тоской поглядывая на свои ноги, - это твой табун?

- Мой.

- Угу, - Симе нечего было ответить, только от злости на саму себя, на табун, на этого красивого парня, она чуть не расплакалась. - Что теперь делать? Как я пойду? А как мне все это смыть? - она беспомощно развела руки.

Арману стало жалко городскую. А что она городская он не сомневался. Хоть и грязная, а видно - ухоженная, нежная и стройная, как тополек...

- Тапки вытащить надо палку. Потом вытащим, здесь палок нет. А грязь смыть можно там, - он махнул запачканной рукой в сторону холмов, окрасившихся в цвета заката, туда, куда уехал грузовик, - там за камнем есть удобное место, берега близко, река глубже и глины нет, галька.

- А как я пойду босиком, тут везде колючки... - Сима с надеждой взглянула на коня.

- Не-е! Об этом даже не думай! - сказал, как отрезал Арман. - Ты не только седло, ты моего Черногривого измажешь, да меня заодно. - Он демонстративно вытирал глину с рук пучком травы. - Иди пешком, на дороге нет колючек.

Сима хмыкнула и, выбирая, куда поставить ногу, пошла к пыльной колее, благо недалеко.

- Благодетель, блин, коня я ему испачкаю...

Арман уже красовался на скакуне.

- Я поеду, а то мои далеко уйдут.

- Ага, поезжай, - Сима и головы не подняла, - хоть бы поинтересовался, откуда я здесь взялась, посреди степи, спаситель...

- Увидимся еще, - Арман, не обращая внимание на недовольное бормотание девушки, пришпорил Черногривого и, оглядываясь на Симу, уже уверенней бредущую по пыли, помахал на прощание.

Сима посмотрела ему вслед. Остатки глины на щеках почти высохли, и кожу стянуло, как от маски. А ночь наступала на пятки. Сима прибавила шагу и минут через двадцать добрела до лагеря, разбитого через речку напротив большого серого камня, очертаниями напомнившего профиль Армана. Только нижняя часть "лица" гигантской головы казалась прикрытой земляным шарфом по самый нос.

- Батюшки-светы! - воскликнул дядя Боря, когда Сима пришла в лагерь. - Это кто ж к нам пожаловал? Что за чудо-юдо такое?

Дядя Боря рассмеялся, хлопнув себя по коленям. А Сима, ничего не отвечая, прошла мимо него и мимо Жорки со Славкой, обалдело на нее глазевших, к реке, как раз к тому месту, о котором говорил Арман. Забравшись в реку в чем была, Сима начала смывать с себя глину, еле сдерживая слезы.

Она стояла по пояс в воде и, наклонившись, полоскала в ней волосы, когда подошел Хакан Ногербекович.

- Сима, что с вами случилось?

У Симы не было никакого желания отвечать. Мало того, сейчас она готова была послать всех куда подальше, невзирая ни на чины, ни на звания. Ситуацию спас дядя Боря. Он притащил к берегу рюкзак Симы, поставил поближе мыльницу, рядом положил полотенце и, мягко напирая на руководителя экспедиции, увел его.

- Дайте девчонке умыться, потом все расскажет, идемте, идемте! - оглянувшись, подмигнул Симе. - Ты быстрее, вода все ж холодная, долго не стой там.

...Ночи в степи тревожные. И не только потому, что ночные хищники выходят на охоту, ветер кружит азартнее, река становится говорливее. Ночью разговаривают духи. Они вздыхают, выползая из разогретых за день камней, витают над степью, кружат хороводами, и только утренняя заря успокаивает их, принуждая с первыми проблесками света, снова забраться в свои вечные убежища...

Сима спала плохо. Прислушиваясь к ночным звукам за брезентовым пологом, она сжималась от страха. Ей чудился говор в ночи, слышался топот сотен конских ног, лязг доспехов, воинственные крики. Сима слышала чей-то шепот внутри себя, тревожное бормотание, в котором слов не разобрать, а только интонацию, порой зловещую, порой таинственную.

Утро прокралось в кузов солнечными лучами из приоткрытого полога на переднем окне. Снаружи уже слышалось покашливание дяди Бори, шум газовой горелки, на которой закипал чайник, негромкая беседа. Сима расстегнула спальник, зевнула и, потянувшись, вылезла. Все мужчины спали под открытым небом. В другой раз Сима тоже улеглась бы на просторе и пялилась на звезды пока не сомкнулись веки, но в прошлый вечер, озябнув в мокрых джинсах, она боялась заболеть, и потому решила укрыться от прохладного ночного воздуха, да и от пугающих шумов ночи, за брезентовым тентом.

Несмотря на тревожную ночь, Сима чувствовала себя превосходно. Лагерь оживал и голоса ребят, плескавшихся в реке, раззадорили Симу. Напялив шорты и майку, нацепив на ноги шлепки, она с полотенцем и косметичкой вылезла из кузова и... встала как вкопанная: за походным столом прямо перед ней сидели Хакан Ногербекович и вчерашний спаситель - Арман. В выгоревшей желтой майке и штанах защитного цвета, Арман ничем не отличался от Жорки и Славки, разве что взглядом. Солнце светило ему в глаза, когда он посмотрел на Симу, но от его взгляда мурашки побежали по коже.

- Доброе утро! - все еще смущаясь, Сима мухой пролетела мимо, но Хакан Ногербекович крикнул ей вслед:

- Сима, поторопитесь, через полчаса выходим на объект.

- Это куда?

- К тому камню. Вот Арман нам кое-что покажет.

Сима перевела взгляд на "каменную голову" за рекой и, кивнув начальнику, пошла умываться.

- "Выходим"! В поход идем! Тут всего-то речку перейти...

Жорка со Славкой, проходя мимо, подмигнули.

- Давай, давай, чудо-юдо, наш босс в поход собрался!

Сима хлопнула Жорку полотенцем, и побежала к воде, чувствуя, как взгляд Армана буравит спину.

Камень, который все вслед за Симой стали называть "каменной головой", на ощупь оказался теплым. Сима прислонила к его шершавой поверхности ладони и закрыла глаза. Голос Армана, рассказывавшего историю камня, который по преданию в давние времена служил местом исполнения культа шаманов, отдалялся, звучал все тише и тише. Сима перестала различать слова, она слышала только звуки - глухие, проходившие к ней словно через слой ваты. Симе казалось, что камень дышит. Вокруг него образовалась пустота, какая бывает в оттепель между камнями и снежным покровом. И из этой пустоты веяло теплом. Но то тепло пугало, настораживало, как появление "подвального" призрака в сумерках, которое казалось далеким и забытым. Снова всплыли в памяти его бестелесные очертания - то расплывающиеся, то принимающие облик монаха в просторном одеянии. В голове отчетливо зазвучали незнакомые слова. Сима не могла понять, то ли это слова призрака, то ли красивого казаха, голос которого очаровывал и волновал.

- Сима... - бархатный голос прорвался сквозь ватный барьер и нарушил очарование, в которое она погрузилась. - Что с тобой? Ты побледнела.

Сима опустила руки и покачнулась. Арман бережно придержал ее за талию. Сима решительно убрала его руку.

- Не надо, я в порядке. Просто солнце голову напекло. Надо было шляпу надеть.

- Идем, я покажу тебе, что мы откопали, - Арман сделал вид, что не заметил резкости девушки, взял ее за руку и повел к "носу" каменной головы.

Спящий воин смотрел на восток, и перед ним Сима увидела широкую яму глубиной метра полтора. Хакан Ногербекович уже спустился вниз и, расчищая поверхность камня от сухой земли, внимательно рассматривал ее.

- Да, все эти черточки и кружочки рукотворны. Похоже на надпись или ряд символов, возможно, охранных или имеющих отношение к исполняемому ритуалу жертвоприношения. А глубже копать пробовали? - начальник поискал взглядом Армана.

- Пробовали, там камень, вы разгребите землю, сами увидите.

- Да, совершенно точно - камень! - подтвердил Хакан Ногербекович, отрясая землю с рук. - А знаки уходят дальше. Видимо, они выбиты по кругу, по всей поверхности камня. Но здесь много работы, мы и за месяц не управимся. Знаете что, давайте пока зафиксируем то, что есть, а вечером подумаем, как быть дальше, - он протянул руку. - Помогите мне выбраться, ступени оплыли, рыли, видимо еще в прошлом году?

Арман кивнул.

- А с чего вдруг решили копать?

- Старики сказали, надо откопать, - Арман был немногословен.

- А-а! - Хакан Ногербекович понимающе поджал губы.

Работа вокруг камня закипела. Дядя Боря притащил лестницу - доску с набитыми на нее поперечными дощечками, Вадим Петрович взялся за фотоаппарат, Жора и Слава - за щеточки, а Сима пошла к машине за бумагой и карандашами, чтобы зарисовать символы. Арман попрощался со всеми до вечера и пошел вместе с ней.

Его Черногривый пасся рядом с лагерем археологов.

- Красивый конь, - Сима с восхищением смотрела на коня, - можно погладить?

- Можно.

Арман подвел вороного к девушке. Длинная челка легла на глаза Черногривого, чуткие ноздри коня трепетали, втягивая воздух. Сима протянула руку, но Черногривый фыркнул, испугав ее.

- Тихо, тихо, - Арман обхватил морду коня руками, - от тебя пахнет духами, ему не понравилось, извини.

- Я не душилась... но не понравилось и ладно, мне работать пора, - Сима снова почувствовала раздражение.

- Сима, подожди, я вечером приведу другого коня, спокойного, можем вместе прогуляться.

Сердечко Симы зачастило. После вчерашней встречи она только и думала, что об этом парне. Это ее злило. А сейчас вот как-то радостно стало...

- Ладно, тогда до вечера, - она улыбнулась.

Лицо Армана засветилось. От его улыбки горячая волна обожгла лицо, Сима сдерживала дыхание, чтобы не выдать свое волнение. А Арман достал из расшитого цветными нитями мешка, что лежал поперек коня, Симины кроссовки.

- Вот, поставь на солнце, еще мокрые.

- Ой, спасибо! Как ты достал?

- Палкой, - Арман вскочил на коня. - До свидания, Сима!

- До свидания...

Дядя Боря, наблюдая за ними с другого берега, толкнул в бок Жору.

- Смотри, этот казах нашу Симу обхаживает. Уведет девку, останешься с носом.

Жора посмотрел в след удаляющемуся всаднику и отмахнулся.

- Не уведет - абориген.

- Абориген, говоришь, ну, ну, а взгляд его видел? Симку от него разве что в жар не бросает!

Жора пожал плечами, но побежал к берегу на помощь девушке, которая переходила реку вброд, одной рукой прижимая к груди папку с бумагой, в другой держа шлепки.

Дядя Боря не ошибся. Каждый вечер Сима уезжала с Арманом, все увереннее сидя на коне, и возвращалась, искрясь от счастья. Они вместе провожали солнце, любуясь закатами, вместе, бок о бок, скакали по степи, настораживая ее обитателей звонкими голосами и смехом. Днем Арман уходил в степь с табуном, а Сима работала у камня.

Археологам помогали два парня из местных, они прорыли вокруг всего камня ров, углубившись в землю настолько, чтобы можно было рассмотреть символы. Хакан Ногербекович все же предположил, что это именно символы, а не буквы, и каждый знак может служить "печатью", не позволяющей какому-то духу покинуть свое убежище. Сима слушала опытного археолога, стараясь не только запомнить, но и записать в свой дневник его рассказы.

- Смотрите, Симочка, вот эти треугольники, скорее всего, обозначают четыре стихии. Вот огонь, вода, земля, а это - воздух. Причем, обратите внимание, что вода и земля имеют "женское" отображение - треугольники острой вершиной направлены вниз, а огонь и воздух - "мужское", вершина смотрит вверх. Вот знак созидания и порождающего начала. Видите? Два треугольника наложены друг на друга.

- На звезду похоже.

- А звезды здесь тоже есть! - Хакан Ногербекович перешел подальше и, как ребенок, рассматривающий букашку на цветке, улегся на землю, показывая Симе на едва обозначенные звезды на поверхности камня.

- А что, у здешних кочевников тоже есть духи звезд?

Хакан Ногербекович сел. Сима пристроилась рядом с ним.

- Понимаете, Сима, древние кочевники считали, что духи есть во всем - в камне, в земле, а небо, и все, что с ним связано, вообще обожествляли. Вы слышали о Тенгри, о духах земли, воды? Так вот, звезда была символом бога подземного мира Эрлига. Да и люди, кочевники, считали, что на небе у каждого есть своя звезда. Пока она светит, человек жив, а когда упала, то... сами понимаете. Потому на падающие звезды смотрели с грустью, не так как мы сейчас.

- У древних тибетцев были злые духи звезд. Даже не духи, а демоны. Считалось, что они причиняют болезни.

- Увлекаетесь древней религией "бон"? - глаза археолога сузились от улыбки, и веера морщинок побежали к вискам.

- Не то, чтобы увлекаюсь, но интересно. Я заметила, что между представлениями о мире у наших кочевников и у тибетцев много общего.

- Что ж вы хотите?! Тибетцы - тоже кочевники! Разница лишь в том, что природа у них более суровая, потому и представление о мире своеобразное, более яркое, да и пасут они не коней, а яков!

- Хакан Ногербекович, можно вас спросить? - Сима решила воспользоваться темой беседы и задать волнующий ее вопрос. - Вы верите в духов?

Археолог, к удивлению Симы, ожидающей, по крайней мере, улыбки, посерьезнел.

- Думаю, неспроста вы это спрашиваете. Потому отвечу так: в нашей работе мы частенько тревожим прах давно умерших: и воинов, и шаманов, и царей, и убийц. Ведь, по сути, копаемся в могилах. Вы знаете, что, когда вскрыли могилу Темура, началась война? А старики предупреждали: не тревожьте прах Великого Воина! Вот и подумайте, верить в духов или нет! Да, что там, порой я и сам ночами слышу топот конницы...

- Правда?! И я...

Хакан Ногербекович похлопал Симу по руке.

- Это значит, что вы настоящий археолог! Скажу вам по секрету, Сима, все стоящие археологи и слышат, и видят... Так что не пугайтесь! Кстати, открою вам еще один секрет: бабушка вашего друга - шаманка. И, думается мне, внук перенимает ее мастерство. Так что будьте осторожны, не теряйте головы. Простите, что вмешиваюсь, но... но, вы девушка взрослая, самостоятельная, извините...

- Не за что извинять, Хакан Ногербекович, спасибо вам за заботу, вы правы - голову терять никогда не надо.

"Как легко об этом говорить, и как трудно сохранять стойкость духа по жизни, - подумала Сима. Не терять голову... мда, если бы люди умели контролировать чувства, скольких бед можно было бы избежать!"

- А вот этот знак затерт. То ли кто-то специально его сбил, то ли время постаралось... мда, ведь этим петроглифам порядка трех тысяч лет...

- Какой символ? - Сима наклонилась ниже, чтобы получше рассмотреть углубления на гранитной поверхности камня. Наиболее четко вырисовывались две наклонные линии, выбитые параллельно друг другу, крест ниже этих линий, а остальное больше походило на кляксу. - Да, Хакан Ногербекович, я уже пыталась собрать в символ эти палочки и крестик, но пока ни с каким известным нам знаком связать не могу, разве что крест. Он может отображать слияние всех стихий... А верхняя часть рисунка могла быть ромбом или двумя равносторонними треугольниками, соприкасающимися основаниями.

- Вряд ли. Один треугольник означает огонь, судя по направленности его вершин, второй - воду. Да и есть эти изображения отдельно, мы с вами только что их разбирали. А огонь и вода - не сочетаемые стихии в природе. Древние относились к символике очень серьезно. В эти значки вложен огромный смысл. Представляете, на священном камне, в месте, где разговаривают с духами, и нарисовать какую-нибудь белиберду, вроде современных надписей на заборах типа "Здесь был Вася"?! Нет, такого никто не посмел бы сделать. Значит, надо искать в этих знаках, скорее всего, сакральный смысл, и собирать изображения, дополняя отсутствующие части до такого, которое будет нести особое значение и не противоречить гармонии, здравому смыслу. Что ж, нам есть, над чем работать, Симона! - Он промокнул взмокший лоб платком. - А не пора ли нам пообедать?

Сима так увлеклась, так погрузилась в мир загадочных знаков, что совершенно забыла о себе и только сейчас почувствовала, что голодна.

- Пора! Идемте, дядя Боря сегодня обещался национальное казахское блюдо нам приготовить - бешбармак!

- А! Он мастер, вы не смотрите, что русский, он хорошо знает местные обычаи и кухню. Мы с ним уже столько лет колесим по степи вместе.

Сима вылезла из ямы, потянулась, с удовольствием прочувствовав свое тело, задержала взгляд на небе. Оно сияло первозданной чистотой, но совсем недалеко кругами летала стая воронов.

- Смотрите, Хакан Ногербекович, вроде вороны...

Археолог стряхнул землю с колен, поднял свои инструменты и посмотрел на небо.

- Вороны. Падаль нашли, вот и кружат.

"Не к добру это, - подумала Сима, - тревожно как-то", - но отвлеклась на друзей, уже собравшихся за столом, на который дядя Боря поставил блюдо с дымящимися кусочками мяса, обложенными вареными квадратиками теста.

Продолжение на Литмаркете (ссылка в аннотации)

Ташкент, апрель-сентябрь, 2011 г.

Примечания:

1. Камча - плеть, нагайка

2. Курган - могильный холм, насыпь, возвышение

3. Юрта - переносное жилище полукруглой формы, состоящее из каркаса и войлочного покрытия

4. Дастархан - скатерть, стол с угощениями

5. Кумыс - хмельной напиток из сквашенного молока кобылиц

6. Акын - певец, сказитель

7. Хурджун - прямоугольный мешок из кожи, обычно двойной, чтобы удобнее было везти, перекинув через спину коня.

8. Джигит - юноша, ловкий молодой наездник.

9. Кошма - сваленная из шерсти ткань, войлочный ковер

10. Яйлак - летнее стойбище кочевников

11. Такыр - гладкая, ровная поверхность земли, обычно, глинистая, образуется при высыхании рек, озер

12. Курт - сделанные из створоженного кислого молока сухие шарики

13. Аже(каз) - бабушка по лини матери

14. Кишлак - зимнее стойбище кочевников

15. Клобук - шапка шамана

16. Казан - большая чугунная каcтрюля с круглым дном. "Казан открыла" означает, что еда готова.

17. Речь идет об Индии

18. Мантра - молитва, священный гимн в индуизме и буддизме

19. Шурпа - картофельный суп с мясом

Комментарии: 241, последний от 26/01/2014. © Copyright Долгая Галина Альбертовна (DolgayaGA@yandex.ru) Размещен: 30/09/2011, изменен: 29/06/2014. 94k. Статистика. Повесть: Мистика Боги Срединного Мира Иллюстрации/приложения: 14 шт. Скачать FB2		Оценка: *6.003** Ваша оценка:
Аннотация: Роман занял третье место в МЛК "Триммера-2011"! Роман победил в конкурсе Open Central Asia Book Forum&Literature Festival 2012 под названием "Боги Срединного мира"! Роман на английском языке напечатан в издательстве "Hertforshire Press", London. В продаже на Amazon c 6 ноября 2013 года."! Роман в формате FB2 выставлен на сайте Литмаркет. Желающие, могут купить, а кто уже прочитал, может оставить там свой отзыв.

Долгая Галина Альбертовна : другие произведения.

Бирюзовые серьги богини