Жизнь Серого шла наперекосяк. Будто незримый хребет её надломился, и куда ни повернись теперь - больно. Затрепетала оттого судьба его, как молодой листочек, готовый вот-вот с места сорваться. А ведь и унесёт, глядишь, и закружит, коль за ветвь свою не будет крепко держаться. Ищи-свищи тогда по-за корягами, да на дне самых что ни на есть глубоких ямин.
Серый вместе с классом в буфет не пошёл. Он остался в коридоре и рылся в карманах потрёпанных штанов, тщетно надеясь отыскать там затаившийся пятачок. Мимо учительница физкультуры прошла - спортивная куртка расстёгнута, плечи приподняты, подбородок вверх задран.
- Поспеши, Серёжа. Сейчас звонок будет, - произнесла-пропела она.
"Подумаешь, - усмехнулся мысленно Серый. - Отпустила пораньше и пыжится, в доброту играет, а мне от неё ни холодно, ни жарко". Серый был зол на всех и вся. В последнее время он стал понимать, что мир не так прост, и не ко всем справедлив, стоит лишь остаться с ним один на один.
В вестибюле плотник закончил чинить рассохшуюся столешницу. А возле табурета, служившего ей подставкой, остался лежать большой гвоздь. Серому казалось, что и его так же в жизни обронили да забыли, и никому теперь до него и дела нет.
- А, плевать! Все реки, как говорит Леший, в море текут, - сам себя бодрил Серый.
Он, и в самом деле, намерился цвыкнуть сквозь зубы, но перед ним уже стоял Женька Булин. Щёки его вздулись двумя кругленькими мячиками, будто там притаилось прозапас по большому куску бутерброда, который он удерживал чуть ли не двумя руками на газетке. Живот Серому свела судорога, и он едва не застонал, но сдержался. Да глаза предали.
- Хочешь? - предложил Женька, протягивая бутерброд.
- За кого меня принимаешь? - мигом взъерошился Серый. - Сам обжирайся!
Сегодня по пути в школу он попал под дождь и промок насквозь. Возле школьной калитки перед ним тормознул "жигулёнок". Женька вылез из него важный и свысока посмотрел на Серого. Был он в фирменных брюках, ярких кроссовках и в какой-то невообразимо роскошной куртке, а мамочка сунула ему этот свёрток. И учился Женька хорошо, и дружила с ним самая красивая девочка в классе. В общем, всё ему да ему. А что же тогда Серому, кроме двоек и объедка чужого бутерброда? Серый сжал кулаки и не почувствовал, как впились в ладони давно не стриженные ногти.
Говорили старики, что есть какая-то книга жизни, и будто в ней о человеке всё наперёд сказано. Если у Серго и была таковая, да о том, что сейчас бы произошло, можно лишь догадываться, так как тут звонок прозвенел, и в той книге, похоже, нужный лист нечитанным остался.
В коридоре сразу стало тесно, и Женьке со своим бутербродом пришлось посторониться, рядом стать.
- Да ты не переживай, - миролюбиво заговорил он, поняв агрессивность Серого по-своему. - Недельку-другую плотненько попитайся, и коня этого несчастного козликом перемахнёшь.
Серый вновь было захлебнулся от гнева, но от Женьки исходил такой всепобеждающий запах копчёной колбасы, что тут и любой бы не устоял.
У голодного, говорят, ум в животе. Сергей поостыл, поразмыслил и неторопливо поднял с пола гвоздь.
- Я не такой всесильный козлик, как некоторые, - немного рисуясь, уверенно начал он, - но этим гвоздём на спор табуретку одной рукой пробью.
Им, конечно, руководила не столько жажда доказать этому счастливчику свою полноценность, сколько неумолимое чувство голода, напоминающее о себе в последнее время постоянно. Женька недоверчиво глядел сверху вниз на невзрачного дохлика, каким ему виделся Серый, но вызов принять не спешил, колебался. Возле них уже собрались любопытные, и отступление стало немыслимо.
- Тоже мне, Геркулес-каратист нашёлся, - насмешливо протянул Женька.
Он явно рассчитывал на поддержку окружающих, но все выжидающе помалкивали. Тогда Женька похлопал себя по карманам и красноречиво развёл руками. Серый почувствовал, как уши его запылали жаром от предвкушения победы. Убить двух зайцев одним ударом - получить желаемое и хоть чем-то возвыситься над Булиным - это ли не удача!
Серый сделал приличествующую моменту паузу, разжигая всеобщее нетерпение.
- Ладно уж, - снисходительным тоном, явно рассчитанным на публику, произнёс он. - Я просто-напросто лишу тебя пищи, чтобы ты хоть на грамм похудел.
Вокруг одобрительно засмеялись. Всё шло "по плану", как любил когда-то говаривать отец. Серый извлёк из кармана заскорузлый носовой платок, обернул им шляпку гвоздя, уперев её в ладонь, и, зажав гвоздь пальцами, с размаху пробил им табурет. Наслаждаясь наступившей тишиной, взял из рук ошарашенного Женьки свёрток и демонстративно опустил газетку в урну. Торжествуя, он, не оборачиваясь, пошёл прочь и не видел, как вслед ему Женька мстительно сузил глаза.
В тихом пустынном уголке вестибюля Серый зашёл за массивную колонну и, воровато оглянувшись, вытащил из-под пиджачка ловко упрятанный бутерброд. Почти не жуя, он проглотил большой кусок. Остальное бережно завернул в платочек, выбрав сторону почище, и сунул в карман.
Домой Серому не хотелось, ноги не шли, принуждай их, не принуждай. Потому, видать, и занесло его на безлюдную набережную. Пусто здесь и ветрено. Грязные волны взлохмаченными гривами бьются о бетон, швыряют в лицо солёные брызги. Кажутся волны колдунами морскими. Сердятся они, покарать грозятся, а за что? Чем он прогневал их? Тем, что на свет появился? Не знал Серый за собой другого преступления, да и в этом он ли повинен? Здесь, бывало, засиживались они с отцом, бычков ротанов удочкой-закидушкой таскали, пока мать не отыщет, да обоих домой не погонит.
Снился отец часто, но почему-то без лица. Может, был душой неспокоен? Серый и так знал, что это он, его отец. Где-то он сейчас? Неужто не хочется ему своего Серого повидать? Эх, легла бы сейчас отцовская рука на плечо! Серый вспомнил что-то, дотронулся до оттопыренного кармана, круто повернулся и поспешно зашагал в противоположную от моря сторону.
В пропахшем кошками родном подъезде, опёршись спиной о пожухлую, всю в проплешинах панель, стоял Костик и нехотя переставлял пальцы по грифу гитары. Та бездумно дребезжала, и в металлическом тембре её выделялся сиплый звук ободранной струны. Рядом приткнулся Сенька Головатый. Оба они занимались боксом, и Серый, как и все во дворе, немного побаивался их, хотя эти ребята своих не обижали. Что-то давненько они со своими сумками не красовались. В ответ на приветствие Костик молча кивнул, а Сенька даже не шевельнулся. Серый постоял-постоял, да и пошёл от них. Костик выпрямился, хотел, видимо, спросить о чём-то, но передумал и опять привалился к стене.
Едва Серый отворил дверь квартиры, в нос ударил запах горелого. Неужто Ромка спички отыскал?
Он выронил из рук сумку с книгами и бросился на кухню. Перед газовой плитой, вытянув тонкую, с синими прожилками шейку, стоял Ромка, его малолетний брат, и деловито ковырял ножом в сковороде.
- Ты что наделал? - напустился на него Серый. - Зачем огонь зажёг?
На бескровном лице Ромки не отразилось и тени страха.
- Я не наделал. Я есть хочу.
Серый перекрыл газ, отворил форточку и принялся разгонять дым. Ромка тем временем торопливо отправлял в рот что-то чёрное, похожее на уголь.
- Что это? - недоумённо спросил Серый.
Ромка обжигался, ожесточённо дышал грязным от сажи ртом, из выпученных глаз текли слёзы. Наконец, он с трудом выдохнул:
- Картошка.
Серый схватил его в охапку, поднёс к крану и стал бесцеремонно отмывать холодной водой. Ромка не сопротивлялся.
- Эх ты, горе-повар! - через минуту с неведомой до сих пор для себя теплотой выговаривал Серый, глядя, как Ромка с благодарностью жуёт остатки бутерброда. Он вдруг с особой остротой ощутил потребность этого человечка в доброте и ласке. - Картошку на масле жарят, чтоб не горела, - дружески пояснил он и осторожно провёл ладонью по мягким Ромкиным волосам. - Понял?
Ромка согласно кивнул головой и сокрушённо вздохнул:
- Я искал, искал...
- Постой, постой, - забеспокоился Серый, - а где ты картошку взял?
- Тётенька дала. Я сказал, что у нас ничего нет, а мама лежит.
- Так ты дверь открытой бросал? - Ромка виновато потупился. - Ну, не вешай носа. В следующий раз думай, что делаешь.
В голосе Серого Ромка уловил добродушие и повеселел. Человеку большому ли, малому ли поддержка необходима. Серый обнял братишку за плечи и повёл с собой.
Мать с трудом подняла растрёпанную голову и попыталась придать глазам осмысленное выражение. Что-то тревожное мелькнуло в них, и в душе Серого шевельнулась надежда. Но отяжелевшая голова её вновь упала на тёмную, давно не стиранную подушку, набрякшие веки бессильно опустились.
Серый прошёл в свою комнату, нарочно припечатывая подошвы к полу. Шаги гулко отдавались в пустоте. Можно было бы Ромку не отчитывать. Всё равно отсюда уж и вынести нечего.
Он усадил брата за исцарапанный стол, сунул ему лист бумаги и карандаш, а сам с учебником пристроился на покрытую вытертым байковым одеялишком кровать. Выучит он этого Онегина! Надо доказать всем, и Булину тоже, что не тупарём Серый родился. Подумаешь, выискался наставник... по обжиристике!
Серый попытался сосредоточиться, но не смог. Тогда он запустил руку под сетку кровати и нащупал отцовское составное удилище - единственное, что осталось от недавнего, такого, казалось, безмятежного бытия. Ромка восхищённо трогал медные трубки и хромированные витые кольца.
- Дождёмся мы с тобой, братан, сезона, и научу я тебя рыбёшку в море удить. Натаскаем на полную сковородку бычков, и только пёрышки зажаренные на зубах похрустывать будут, - размечтался Серый.
Ромка неожиданно насупился.
- Ты чего? - удивился Серый.
- Тётенька сказала, что меня надо отдать в детдом, а маму отправить лечиться, - уголки Ромкиного рта печально обвисли.
- Мы её сами вылечим! - загорячился Серый. - Я вычитал рецепт индийского факира. Всё очень просто...
Ромка придвинулся поближе и просительно заглянул в глаза:
- А ты меня не отдавай. Я теперь всегда тебя слушаться буду и никогда-никогда не возьму у тётеньки картошку.
Дверь скрипнула, и в неё просунулась рыжая голова. Это был Леший.
- Го-го, Серенький! Бросай науку и айда с нами! - Леший потряс пузырьком с цветастой этикеткой. - Добы-ыл! - торжествующе-радостно гудел он. - По списку. С шести утра записывались. Во! - он удивлённо смотрел на пузырёк. Ему, знать, и самому не верилось, что труднодоступный предмет его вожделений - вот он, в руках. - "Лосьон огуречный", - прочёл восхищенно. - Представляешь: грязь вокруг и сырость, мразь студёная. А ты... свежим огурчиком дышишь.
Леший закрыл глаза, чуть приподнял нос и, всем своим видом выказывая блаженство, с наслаждением втянул в себя воздух. Кличку "Леший" носил он неспроста, напялил её будто на себя вместе с кудлатой бесформенной бородищей, нечёсаными космами до плеч и щетинистыми усами под синюшным носом-картошкой.
- Не мешай учить, - сердито буркнул Серый.
Лицо Лешего поскучнело, вровень с ним назидательно поднялся вверх его палец.
- Учатся дураки, а умные... - он запнулся, почесал пятернёй затылок, будто надеялся отыскать там нужное выражение, но ничего подходящего оттуда не выскреб и доверительно понизил голос: - Зря брезгуешь. Мы бы с тобой могли... ого-го!
Серый захлопнул книгу и отвернулся, давая понять, что в поучениях не нуждается. Но Леший не уходил. Тогда Серый пальцем ковырнул высохшую землю в цветочном горшке на подоконнике и стал перебирать в памяти недалёкое прошлое.
Когда отец ушёл от них, мать крепилась, виду не подавала, как ей плохо. Да и Серый пытался убедить себя, что это лишь дурной сон, и стоит только проснуться, как услышишь привычное позвякивание стакана на кухне - по утрам отец другой еды, кроме чая, не признавал. И Серый просыпался, и подолгу вслушивался в тишину, ломящую уши. Он ждал чуда.
- Уехал твой-то. Совсем уехал со своей новой женой на Север куда-то, - сообщила однажды матери при встрече соседка, да так, что и он, Серый, услышал.
В голосе её сочувствие, а во взгляде - голодное любопытство: скрутит вас от боли аль нет? И мать сразу сникла, словно вот этот цветок без полива. Видать, тайком на что-то продолжала надеяться.
Тогда-то и стали Серому попадаться на кухне пустые бутылки из-под дешёвенького вина. К матери начали захаживать незнакомые женщины, какие-то все линялые, с хриплыми голосами и страдальческими глазами, полными нездоровой жажды. Иногда они приводили с собой буролицых мужчин, нетерпеливые взгляды которых алчно шныряли по затрёпанным сумкам спутниц и чем-то напоминали Серому игру рыболовной блесны в мутной воде.
Потом они все незаметно исчезли, как вода из позабытого на окне чайника, осталась лишь цепкая рыжеватая накипь на дне - не отскребёшь, не сколупнёшь. Вон она сейчас у Серго за спиной - сопит в лохматую бороду, топчется на одном месте, да так, что половицы стонут. Мать совсем, гад, споил, на её же деньги. Сам нигде не работает, и она туда же. Ромка какой уж день в садик не ходит, там бы хоть его кормили.
Не прошло и получаса, как от его неуёмного пения затряслись стены.
- Раньше были времена, а теперь моменты, - ревел его мощный бас.
Серый сунул удилище на место и выскочил из комнаты. Мать с багровым лицом раскачивалась, подобрав под себя ноги на отчаянно скрипевшей кровати. Пыталась прикурить от протянутой Лешим сигареты, но безуспешно, и это её необычайно веселило, она закатывалась в противном визгливом смехе.
- Я из-за вас не могу учить! - выкрикнул Серый. - И вообще, мне ночью всё слышно.
Он искал на лице матери выражение стыда и раскаяния, и не находил. Она пребывала в ином, безумном мире, созданном дурманом, и там ей было легко, свободно, и от него, и от всего обязательного, что осталось за невидимой чертой здесь, в настоящем.
- Живоподобные, - повторил Серый услышанное где-то. И, поразившись смыслом его, кинулся к вешалке. - Убегу! Насовсем! - сквозь стиснутые зубы выкрикивал он.
Уже на лестнице его догнал отчаянный вопль, резанувший по сердцу: "Серый! Не уходи! Я боюсь!"
Но остановиться он уже не мог.
Вечерело. К городу подкрадывались липкие сумерки. На душе у Серого было мерзко, будто выпил нечаянно из грязной посуды, и пристало вдруг что-то там, в груди - ни откашляться, ни отплеваться.
По тесным тротуарам спешили с работы озабоченные люди. Магазины, словно фантастические чудовища, разевали остеклённые пасти и глотали, глотали их, а потом вдруг замирали нараспашку, будто подавились. И тогда на свежий воздух выползал откуда-то сам дух хлебный и бессердечно щекотал чуткие ноздри. Серый в таких местах ускорял шаг.
Порой его охватывало вдруг какое-то странное беспокойство, он недоумённо оглядывался, и однажды далеко в толпе ему померещилась рыжая борода.
Отсыревший ветер с моря гонял по асфальту мятые бумажки. Одни из них, будто живые, бесцельно кружились вокруг, другие шуршали о чём-то, временами стремительно мчались вперёд, но, неожиданно загнанные где-нибудь в грязную лужу, обессилено утихали и не пытались выбраться.
Серый втягивал голову в плечи и засовывал поглубже в карманы руки, не в меру выглядывавшие из рукавов выцветшей курточки.
Возле расклеенных афиш приезжего ансамбля он увидел Женьку Булина. В Женькиной руке, изрыгая дикие вопли, в свете вечерних фонарей сверкал японский стереомагнитофон. Серый остановился. Ему нестерпимо захотелось дотронуться до изящного металлизированного корпуса заграничного аппарата. Могут же люди такие вещи иметь! Серый завистливо вздохнул.
Неожиданно перед ним выросли два незнакомых пацана. Один из них, странно приоткрывая лишь уголок рта, спросил у другого:
- Этот, что ли?
Серый почувствовал неладное и глянул на Женьку, ожидая поддержки, тот с деланным безразличием отвернулся. Он ещё не забыл своё сегодняшнее поражение.
Криворотый усмехнулся недобро и мягко скользнул к Серому. Маленькие, глубоко посаженные глазки, смотрели в упор, не мигая. Неожиданной подсечкой он ловко свалил Серого на землю и занёс ногу для удара. Толстая женщина с белой сумкой в руках испуганно шарахнулась в сторону, прибавил шагу пожилой мужчина в очках. Серый заслонился рукой, но удара не последовало.
Серый вскочил на ноги. Неожиданно откуда взявшийся Леший держал криворотого за шиворот и укоризненно водил волосатым пальцем у того перед носом, ласково приговаривая:
- Шалишь, малыш! У Серого дядя есть. Усёк?
Аккуратным движением он придавил криворотому нос так, что у того из глаз брызнули слёзы, затем повернул его и поддал коленом под зад.
Отбежав на почтительное расстояние, тот выкрикнул:
- Встретимся ещё, Серый!
Леший сделал нарочитый шаг в его сторону, и пацаны поспешно удалились.
Магнитофон в руках растерянного Женьки бил по перепонкам какой-то сверхмодной записью, особенно выделялись две однообразные ноты контрабаса: "Бум-бум! Бум-бум!"
- Вот это машина! - почтительно сказал Леший.
В душе Серого боролись два чувства: он был благодарен Лешему, и вместе с тем не мог преодолеть неприязнь к нему.
Проходя мимо ярко высвеченных витрин, Леший восхищённо крутил головой и то и дело твердил:
- Шикарный маг! Немалых деньжат стоит. Такие только лишь добывать нужно.
- Как - добывать? - встрепенулся, наконец, Серый.
- Ну, не на край же земли ехать, - в голосе Лешего слышалась насмешка.
Он бросил беглый взгляд по сторонам и решительно потянул Серого в тёмный закоулок между высоким сплошным забором детсадика и промтоварным магазином. Здесь было тихо, пахло прелыми листьями и ещё чем-то неприятным.
- Смотри, - Леший перешёл на шёпот, - это окошко подсобки. Инженера думали-гадали, как магазин охранить, да мозгов не хватило, - он довольно гоготнул, восхищаясь собственным остроумием, но тут же спохватился, приглушил голос: - Сигнализацию сюда не догадались подвести, а может, меня недооценили.
- Да тут же решётка!
- Молоток! - похвалил Леший. - И они так считают, а нам дано зрить глубже. Картина первая: мы дожидаем прибытия дефицита, и когда все спокойно смотрят дома телевизоры, аккуратненько выставляем стеклышко. Затем, с помощью твоего прекрасного удилища крючочком...
- Кто это - мы? - перебил его Серый и подумал: "Выходит, что удилище своего часа ждёт".
- Да я же приметный! - округлил глаза Леший, прижимая к груди бороду. - А твою мамку знаменитости показать надо. А уж туда-то, сам знаешь, не маленький, форс нужен, - почувствовав некоторое колебание Серого, Леший заторопился: - Да мы лишнего ни-ни, всё умненько. Пару свитерочков, или там кофточек. Пальтишко, скажем, кожаное, и всё на место, аккуратненько. Подумают, что обсчитались, а то и друг на друга свернут, - Леший даже радостно всхлипнул от осознания собственной гениальности и закончил: - Толканём, вот и... - он выразительно прищёлкнул пальцами. Звук неохотно ткнулся в стены, молчаливые, как и все свидетели, и тут же заглох в тупичке.
Опытный ловец неокрепших душ знал, какую наживку выбрать, да поторопился. Серый представил себя в компании с Лешим. Стол завален окурками, огрызками хлеба, головками хамсы. Мать, бессмысленно улыбаясь, тянется к нему грязной кружкой с отбитой эмалью на боку. А в дверном проёме с сигаретой в зубах стоит Ромка, младший брат вора. Чахлая былиночка среди колючих трав - наступи, и растопчешь.
- Ну, ты чего? Испугался? Тут да-а. Тут смелость нужна, - Леший искоса посмотрел на пацана, но тот отвёл глаза в сторону. - Да ладно, - вздохнул, - считай, что ничего такого не было. Просто поговорили.
Он извлёк из внутреннего кармана замызганной нейлоновой куртки початую бутылку пива и сковырнул с неё большим пальцем пробку.
- А ты мужик подходящий, - наполняя стакан, будто невзначай, обронил он. Серый выжидательно молчал. - Цену себе знаешь, - из другого кармана Лешего вынырнул баллончик с дихлофосом. - Такие - они ого-го, с головой, все беды обойдут и других не продадут.
Польщённый Серый довольно шмыгнул носом.
Леший приставил баллончик к стакану и отвернулся. Слышно было, как зашипела струя, запахла удушающее. Леший запрокинул голову.
"Неужели выпил? - ужаснулся Серый и затаил дыхание. Он со страхом ожидал последствий. Водянистые глаза лохмача даже при слабом освещении стали выглядеть ещё белёсее.
Леший сжал руку Серого повыше локтя и повелительно сказал:
- Долг платежом красен. Идём со мной, поможешь. Это не рисково.
Шли в полном молчании. Встречных Леший не замечал, и они поспешно уступали дорогу. Миновали свой дом, остановились с глухого торца соседнего, у входа в подвал. Леший, покачиваясь и уткнув подбородок в грудь, долго что-то соображал, а может быть, просто отключился. Неожиданно замотал головой из стороны в сторону, словно вытряхивая дурь.
- Стой здесь. Будет кто идти - кошкой мяукнешь. Сумеешь? - наконец, произнёс он и спустился в подвал по неосвящённым ступенькам.
Серый выглянул из-за угла дома. На дворовой площадке никого не было. В зашторенных окнах дома напротив мерцали голубоватые блики телевизоров, уютно звучала музыка. Над головой Серого на ветру отчаянно бился обрывок тонкого кабеля. То ли о бедственном положении своём заявлял, то ли стремился оторваться и податься вслед за ветром куда-нибудь навсегда. Холодный северо-восток продувал насквозь, и Серый продрог, как ему казалось, до мозга костей. Слёзы нечаянно навернулись на глаза. Он сиротливо прижался щекой к стене и тихонько завыл от одиночества и жалости к себе. Но бетонной панели неведомы ни злоба, ни нежности людские, к ним она равнодушна. Колючие песчинки больно царапались, допытывались будто: зачем он здесь, чего ожидает?
Серый отстранился и, постепенно успокоившись, решил заглянуть в подвал. Далеко, где-то в проходе между клетушек-кладовочек, тускло горела лампочка. Оттуда неразборчиво доносились приглушённые голоса. Серый шёл в полутьме, стараясь ступать беззвучно. За одним из многочисленных поворотов на корточках устроились Костик и Сенька Головатый, за ними - ещё кто-то из пацанов, кто - не разглядеть, свет дальше почти не проникал. На перевёрнутом ящике из-под овощей спиной к проходу восседал Леший.
Появление Серого никто не заметил. Костик постоянно отряхивал свои колени, брал с них двумя пальцами что-то невидимое и бросал Серому под ноги. Сколько тот ни присматривался, а так ничего и не разглядел. Сенька бормотал что-то несвязное, опустив голову ниже колен.
- Денег нет - тащи книги. Принимаю. А хватятся - дал, мол, почитать, да не вернули, - поучал кого-то Леший. - Ну, так и быть. Что там у тебя?
Звякнула мелочь. Из стоящей рядом с ним стеклянной банки Леший выудил двумя пальцами мокрую тряпку и сдавил в кулаке. От резкого запаха Серый едва не закашлялся.
Пацан поспешно схватил тряпку и прижал к лицу.
- Заходи слева! Заходи слева! - зашёлся кто-то в бредовом крике.
Лёший сдёрнул с него спортивную шапочку вместе с тряпкой, прикрытой обрывком полиэтиленовой плёнки.
- Допался до бесплатного, сопляк. Меры не знаешь, - зло прошипел он и, выругавшись, оттолкнул пацана ногой.
Тот ткнулся лицом в захарканный пол, судорожно зашарил вокруг руками и лёг навзничь. На бледном лице чёткой искривлённой линией темнел рот, из глубоких впадин безумно смотрели на пыльную лампочку маленькие глазки.
Серый узнал пацана и бросился вон из подвала, сдавленным голосом выкрикивая: "Мяу! Мяу!"
Всю ночь его носило неизвестно где. Спроси - он не скажет, не вспомнит. А утром ноги сами домой привели. Ещё издали у подъезда он увидел Ромку. Тот стоял в материных комнатных тапочках, рваных на носках и со стоптанными задниками, в старом пальтишке нараспашку, мятой туристской шапочке с козырьком и линялой надписью "Крым". Два бойких воробья перед ним задрались из-за корки хлеба. Возможно, какой-то малыш по дороге в садик угостил их остатками со вчерашнего стола.
Воробьи упорхнули, а он выхватил из жирной пыли у бордюра корку, даже не отряхнув, сунул в рот.
- Выплюнь сейчас же! - подскочил к нему Серый.
Но Ромка зубы не разжимал.
- Ромка, миленький, идём скорее домой. Я что-нибудь придумаю, - чуть не плакал Серый.
По квартире он метался, как шальной.
- Ну что, что можно продать?
Он не находил ответа. Учебники никому не нужны, из тряпья ничего приличного не осталось. Всё куда-то незаметно исчезло, даже детские книги и игрушки. Оставалось удилище - бамбуковое, пятиколенное, мечта любого рыболова.
Серый кинулся к себе, но наткнулся на Лешего. Тот не спеша расправил усы и прогудел угрожающе:
- Ты что же, окурок слюнявый, вчера панику поднял?
Тяжёлый удар отбросил Серого назад. В голове зазвенело, но он стиснул зубы и вновь стал против Лешего. Тот опять ударил. Он бил ещё и ещё. Он вкладывал в удары всю злобу на мир за свою неустроенность и сволочную жизнь, от которой не в силах был отказаться.
Очнулся Серый в кухне на полу. Тело ломило, к распухшему лицу боязно было прикоснуться. Нестерпимо хотелось пить. Он с трудом дотянулся до крана, но там воды не оказалось. В кухню сквозь голое окно проникал поздний вечер. На подоконнике стояла банка из-под огурцов, и Серый нетерпеливо снял с неё крышку. В нос ударил знакомый запах ацетона. Банка оказалась вчерашней, из подвала.
За стенкой грохотал голос. Серый проковылял к двери и выглянул. На кушетке с половинкой бублика в руке полулежал Леший, а перед ним вытянулся Ромка.
- Веселись! - рявкал Леший.
Ромка принимался несуразно дёргаться и размахивать руками. Лицо его при этом оставалось хмурым, он не сводил с бублика глаз.
Леший долго смеялся и, выдохшись, командовал:
- Замри!
Малыш замирал, а его мучитель со смаком откусывал очередной кусок и медленно жевал. Ромка нетерпеливо сглатывал слюну.
- Плюй на лампочку!
Ромка плевался.
Серый вскипел от ярости. Он схватил банку с ацетоном и спички.
- Фашист! - заорал он, врываясь в комнату. - Сожгу! - и резким взмахом выплеснул всю жидкость прямо в ненавистную рыжую бороду.
Лешего как пружиной подбросило.
- Ты что? Ты это... - севшим голосом шептал он, вмиг оценив серьёзность положения. Выставив руки перед надвигающимся подростком, как бы пытаясь оградиться, он испуганно пятился к выходу.
- Мотай! - трясся от бешенства Серый, ломая непослушные спички о коробок. - Мотай отсюда! - и уже вслед на лестничную площадку в безлампочную темень: - Вообще исчезни из города! Всё равно заявлю!
В невменяемом пьяном угаре мать свалилась на пол и даже не шевельнулась. Серый обошёл её, а Ромка... Ромка бережно укрыл старым, изъеденным молью шарфом.
Лёжа в темноте с открытыми глазами, Серый решал бесконечную задачу, которая неизбежно встаёт перед каждым, когда в числе неизвестных находится и он сам, и ответа нет, и подсказки не будет. Рядом безмятежно посапывал братишка, положив тёплую руку ему на плечо. Эх ты, малыш! Не будь тебя - и всё решилось бы гораздо проще.
- Она проснётся и будет хорошая, - неожиданно проговорил Ромка.
И в его, вроде бы не отягощённой серьёзными проблемами головёнке, бродили в поисках выхода совсем не детские мысли.
- Спи, - легонько толкнул его в бок Серый. - Завтра тебе в садик шагать.