Долгошапко Данила Дмитриевич : другие произведения.

Большая игра. Фигуры на столе

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 5.45*4  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Произведение о мире в стадии магически-индустриальной революции. Империи, колонии, промышленность, политика. Если же вам нужна картинка - то это маг, как профессия; летающий остров, как средство ведения боевых действий и улан верхом на грифоне, забрасывающий нежить фитильными гранатами. И, да, грифон - это птица. UPD: 15.02.20 Добавлены пролог, эпилог и список персонажей
  Промышленная революция, как и открытие новейших способов ведения хозяйствования - неизбежно ведет к социальным потрясениям, а они - столь же неизбежно - к войне.
  Ирас Шульге, граф Дондойский, вступительное слово заседания Палаты Графов от 10-го рокота месяца года 427-го Нашей Эры.
  
  Пролог
  
  Белый мрамор, изборожденный черными прожилками. Белый, неживой, свет, скрадывающий тени, но отчеркивающий каждую линию. Белые одеяния операторов и люлька с черным, ссохшимся телом менталиста, витающего в одному ему ведомых пространствах. Белый - цвет смерти.
  Недвижимое, зафиксированное тело реципиента.
  - Да, - старший оператор обозначил менталисту, что последняя часть его мыслеформ предназначена для 'озвучивания', а не является условно-частной. Абсолютно частного рядом с менталистом ничего быть не могло. Особенно мыслей.
  - Означено, что реципиент - доброволец, - младший оператор аккуратно поднял больше похожее на мумию тельце и поднес его к сидящему. Сухие, напоминающие птичьи, лапки, дрожа, коснулись зафиксированной головы.
  - Это так, - слово 'да' было операндом и потому не применялось в общении. - Третий случай в моей практике, у тебя впервые?
  - Это так, - подтвердил младший. - Раньше я работал при осужденных. Твари, чья семья слишком богата, чтобы их осудили на смерть.
  - Обычно та же история, только изнутри. Идиот натворит что-то, о чем мечтает забыть, до нас не доносят. Вываливает огромные деньги. Жизнь с чистого листа, вот только возраст не вернешь. Обычно рассчитывают на локальную амнезию. В большинстве случаев таких удается переубедить.
  - Это так, личность не сохраняется, - соглашаясь, констатировал младший.
  - Да, - тело реципиента напряглось и, если бы не фиксирующие ремни, выгнулось бы дугой, мимо кожаного кляпа со свистом вырвался выжатый спазматически сжавшимися легкими воздух. Менталист отнял лапки ото лба, заблестевшего испариной на вздутых венах. Старший нащупал пульс и принялся рутинно моргать в такт счету. Младший заботливо разместил безногое тельце менталиста в люльке. Взялся за хирургические меха, готовясь нагонять кислород.
  - Один раз был идиот-любовник. Кровь с молоком, неразделенные 'чуйства', классика, - старший придержал голову реципиента и отточенным движением сдернул кляп, щелкнули, смыкаясь, челюсти. Реципиент не дышал. - Ему объясняли ситуацию порядка трех часов.
  - И? - младший дождался, пока тело не начнет расслабляться под действием кислородного голодания. Споро вставил в рот реципиента гибкий раструб и принялся работать мехами.
  - Не объяснили. Но забрали родственники. А через три дня тот бросился с моста.
  - Насмерть?
  - Выжил. Организм молодой. Вот только вытащили его с опозданием. Семь минут без кислорода. Итог - вегетативное состояние, полная утрата когнитивных функций.
  Младший, не сдержавшись, рассмеялся. Старший жестом отмел меха, ловким, привычным движением вернул на место кляп до того, как челюсти успели вновь сойтись.
  - Купирование личности своими руками. Да.
  Младший вновь поднес менталиста.
  - Хорошо идет, гладко, - прокомментировал старший процесс. - Нечасто, даже у добровольцев. Обычно сопротивляются, до последнего хватаются за память, чувствуют, что их убивают.
  Младший поперхнулся.
  - Еще не привык? Все как есть - мы здесь людей убиваем, если смотреть в суть. То, что тело потом ходит, говорит и даже формирует в себе новую личность - дела не меняет. Раньше привыкнешь - позже сопьешься.
  - Сменим тему? - младший явно не разделял убеждений коллеги.
  - Да.
  
  Глава первая. Александр Горьев, статист.
  
  Руки были затянуты в кожу. Бархатно-палевые перчатки, облегали ладони так плотно, что практически не ощущались. Сами же кисти покоились на парапете, он смотрел на них и пытался понять, что же он здесь делает. Задумываясь, он не мог вспомнить практически ничего о себе.
  Нет, он прекрасно помнил то, что было записано в его личнике, лежащем во внутреннем кармане сюртука. Мог назубок, ни на мгновение не задумываясь, слово в слово повторить - Александр Горьев. Гражданин Халровиана. Статист. Место рождения - Хала. Выпускник Халской же Академии Юриспруденции. Возраст - 34 года.
  Также он помнил и то, чего там не написано. Должность - статист при Летном Комиссариате. Не женат и не был, постоянной связи не имеет.
  Но ни слова, ни единой картины из своего 'прошлого' он вспомнить не мог. Не мог вспомнить и момента 'перехода' - того момента, когда его воспоминания начались, стали реальными, а не набором фраз, которые он мог бы пересказать и проснувшись среди ночи.
  Хала - он мог ни на мгновенье не задумываясь назвать свой любимый кабак, улицу, по которой проще пройти к Комиссариату от дома. Имя-звание начальника. И ни единого воспоминания о времени в кабаке, ни единого ориентира на знакомой улице, ни единого отличия шефа от серой массы. 'Северное сияние', Литейницкая, старший куратор Тобиас Дариас.
  Академия - он мог вспомнить имена всех без исключения шестидесяти восьми сокурсников. Но ни единого момента, не относящегося к преподаваемому материалу, улыбки, ссоры, разговора...
  Далеко внизу - почти в двухстах метрах под ним - суетились, наводя последние вехи трое аэроархитекторов. Насколько ему было известно - уже трое суток без сна и пищи они чаровали Облачный Замок - феерическую конструкцию из облаков и тумана, точно каким-то неведомым чудом сошедшую на землю. Еще две таких же висели в воздухе неподалеку от Парящей Крепости, тончайшие башенки их то и дело пронзали, словно дурачась, сильфы.
  Позади раздались шаги - кто-то поднимался по лестнице на башню. Люк откинулся и над полом появилось тяжелое скуластое лицо Настоятеля. Александр кивнул, приветствуя. С Настоятелем он успел познакомиться буквально пару часов назад, сразу после того как поднялся на глыбу Парящей Крепости. Чужая негибкая память ту же услужливо выудила тогда имя и биографию. Горий Грызнов, Настоятель первого ранга, сорок девять лет, ветеран Раскаянья и Битвы при Чаде... И еще много строк столь же точных, сколь и совершенно бессмысленных. Знакомые, награды, ранения.
  Настоятель поднялся на площадку и встал у парапета рядом с Александром.
  - Скоро начинаем, - голос у него был ровный, с легкой хрипотцой. Александр кивнул, не видя необходимости отвечать. Настоятель Горий вынул из кармана камзола коробку сигарелл и прикурил. Потом, спохватившись, протянул коробочку Александру, но тот покачал головой, отказываясь.
  Что ему было делать теперь? Нет своей памяти, нет цели и воспоминаний. В глубине души Горьев был в смятении, но лицо, точно повинуясь застарелой привычке, оставалось неизменным. Выполнять некую поставленную задачу? А какая задача могла стоять перед статистом, перед ним? Ответ напрашивался, но что-то заставляло его думать, что на самом деле не все так просто...
  - Какой штат Крепости? - спросил он, чтобы спросить хоть что-то.
  - Гнев Альвира.
  - Простите?
  Настоятель выпустил колечко горьковатого на запах дыма, которое тут же разорвал ветер.
  - 'Гнев Альвира'. Так называется Крепость. Последняя модель, чуть ли не только со стапелей. Собственно говоря, учения и проводятся с целью испытать ее в полевых условиях.
  - Должно быть, большая честь быть назначенным Настоятелем? - поинтересовался Александр.
  - Не без того, не без того... - Горий выпустил очередное колечко, столь же быстро сгинувшее. - В штате кроме меня трое аэроархитекторов, корускулат, коммуникатор, оптикат и три копья десантно-штурмовой команды. И вы, само собой.
  - Благодарствую.
  Александр начал чувствовать наслаждение от происходящего. С каждой секундой, с каждым мгновением он, капля за каплей, впитывал СВОЮ память. Каждое слово или действие откладывалось в нем - со всеми красками, звуками, интонациями - со всем тем, чего не было в памяти другой.
  Настоятель курил. Аэроархитекторы внизу, на земле, похоже, закончили чары. Теперь они, двигаясь точно сонные мухи, брели к подъемной корзине 'Гнева Альвира', отсюда не видной, а Облачный Замок медленно воспарял к небесам.
  - Нам пора спускаться вниз, - Настоятель щелчком пальцев отстрельнул окурок. - Сейчас Матьяс будет заряжать корускульные стелы, а мы как раз на самой высокой точке крепости.
  Они направились вниз, стальные подметки гулко клацали по каменным ступеням. Неродная память в очередной раз услужливо подала Александру бесполезную информацию. Как правило, Парящие Замки представляли собой глыбу с прорезанными в ней немногочисленными тоннелями или и вовсе без оных - все остальное надстраивалось на глыбе позднее - башни, основное здание с комнатами персонала, бараки. Соответственно многое в них было деревянным - ступени, балки, швартовочные платформы. 'Гнев Альвира', в отличие от них, представлял собой единое монолитное образование. По-крайней мере настолько монолитное, насколько вообще может быть глыба породы. Все башни и здания были не более чем дань внешнему виду - вполне можно было и не придавать им настолько привычные формы. Размерами 'Гнев' был меньше своих 'собратьев' по верфи - это достигалось за счет того, что при строительстве использовали больше полезного объема внутри самой глыбы. Иными словами Крепость была намного прочнее и маневреннее своих аналогов, но, в качестве недостатка, была безумно дорога и в ее помещениях царил настолько адский холод и сквозняки, что топить приходилось даже в самый разгар пусть и не ласкового, но лета.
   - Вам, пожалуй, стоит взглянуть на процесс зарядки, - сказал на ходу Грызнов. - По-первому разу производит неизгладимое впечатление. Можно посмотреть из командного зала - он лучше всего из всех помещений с окнами экранирован. Оттуда можно будет увидеть все три стелы.
  Александр молчанием выразил согласие, продолжая следовать за Настоятелем.
  Командный зал венчал собою центральное здание и занимал полностью весь этаж. Из мебели в нем был огромный круглый стол невдалеке от центра зала, десяток глубоких кресел, сейчас в живописной неупорядоченности расставленных по всему помещению и несколько чайных столиков. В центре зала - металлический круг, диаметром метра в три, с утопленными в пол рукоятями. Стен как таковых у зала не имелось - только застекленные арки во всю высоту от пола до потолка. Грызнов говорил правду - обзор из зала был даже лучше чем с высоты башни. Отлично можно было рассмотреть три огромных лепестка, сейчас раскрытых - именно они по старой традиции, когда еще имели продолговатую форму, назывались стелами.
  - Стелы, - кивком указал Настоятель. - Пока раскрыты. Сейчас я сообщу Матьясу что мы готовы и тогда уж наслаждайтесь зрелищем.
  - А вы?
  - Буду присутствовать с вами. До начала учений я самый бесполезный человек на 'Гневе', - Горий прикоснулся к кристаллику серьги-комуники и на секунду замер с совершенно отсутствующим взглядом. - Все. Присаживайтесь поудобнее.
  Грызнов поступил согласно собственному совету, устроившись в одном из многочисленных кресел. Александр последовал его примеру.
  Как только они расположились - началось. Пол под ногами едва заметно качнулся и лепестки стел пошли вверх, явно готовясь сомкнуться над крепостью. В то же время облака понеслись с безумной скоростью, сворачиваясь в мрачного вида свинцово-серую воронку вокруг некоей незримой оси. Секунды же потекли медленно и величественно, точно пытаясь компенсировать внезапную торопливость окружающего мира.
  Грызнов заговорил, разрывая тишину.
  - Я всегда поражался подобным моментам. Способности одного единственного человека повелевать такими силами. И не некоего абстрактного, а вполне конкретного, со своими нуждами, бедами, слабостью сердца.
  Странно, но слова Настоятеля не нарушили величие происходящего, а лишь подчеркнули его, органично вплетаясь между мгновениями. Стелы тем временем смыкались все больше, закрыв уже две трети обозримого. Тучи неслись все яростнее, небо темнело, зал погружался в сумерки и уже только очертания предметов едва угадывались.
  Мгновение, пол вновь качнулся и с тихим, но разнесшимся на многие километры вокруг, щелчком стелы сомкнулись, надежно скрыв постройки, венчавшие каменную глыбу крепости. Наступила темнота.
  Мгновения потянулись одно за другим и уже когда Александр заерзал в кресле, утомившись ожидать неизвестного - все вокруг вспыхнуло ослепительным голубым светом.
  Треск оглушающими аккордами заполнил все сущее, а по внутренней стороне стел заметались статические разряды, безумными дугами перепрыгивая на башни, облизывая постройки, сжимая в объятиях и душа друг друга. В мертвенно-синюшном свете Горьев увидел лицо Настоятеля, тот заворожено смотрел на открывающуюся феерию и что-то говорил, но треск статики глушил все до единого его слова. Лицо в неверном, метающемся свете походило на маску разупокоенного мертвеца. Закричи сейчас - и ни звука не разберешь кроме этого равномерного, мягкого, но оглушающего стрекота. И нет больше цветов, казалось, во всем мире кроме синюшно-белого, агатово-черного и небесно-голубого.
  Тьма навалилась так же внезапно, как и исчезала - мгновенно, вся, так, что хотелось закричать от ужаса за свои глаза. Лишь через полминуты взор смог различить легчайшее пульсирующее свечение стел и контуры башен на фоне этого неверного света, который с равным успехом мог быть как истинным, так и обманом, зрительным воспоминанием.
  И снова качнулся пол и темноту вокруг них рассекли три тончайшие нити. Не сразу стало понятно, что это не очередное действо корускульных сил, а лишь синее, прозрачное до бездонности небо проглянуло между расходящихся лепестков стел. Ни единого облачка не нарушало гармонию цвета, точно все тучи, изойдя молниями, издохли, рассеялись или же впитались в стеллы...
  Прошло несколько минут, прежде чем хоть один из них решился заговорить. Грызнов как-то неуклюже засуетился, доставая сигареллу и ища пепельницу. Затянувшись, он попытался заговорить, но слова застряли у него в горле и он откашлялся.
  - Не поверите, Александр. Я вижу это уже не первый десяток раз, но каждый из них - как первый. Мощь, буйство стихий в руках человека. Пугает, завораживает и вместе с тем вызывает гордость за страну, которая рожает и растит таких сынов.
  - А вы патриот, - отметил Александр, также закашливаясь, - И еще и поэт.
  Горий улыбнулся, напряжение последних минут понемногу спадало с них.
  - Да, хоть это сейчас и редкость. Я имею в виду - патриотизм. А что до поэтизма - плох тот солдат, который не мечтает стать поэтом. Но нужно собираться с мыслями. Вот-вот подойдет офицерский состав - до начала учений у нас буквально минуты. А враг, как говорится, не дремлет. Даже если враг этот - учебный.
  Александр кивнул, соглашаясь. К нему снова вернулись мысли о том, что он не имеет ни малейшего представления о цели своего тут пребывания. И более того - не имеет возможности и уточнить ее. Не станешь же, в самом деле, спрашивать Настоятеля - 'не могли бы вы напомнить мне, зачем я тут'. Облегчало задачу только то, что как кажется, никто не ожидал от него никаких серьезных действий или участия в управлении операцией. А значит... Ничего это не значит. Услужливая неповоротливая и негибкая чужая память подсказывала, что статист - это наблюдатель, задача его в том, чтобы видеть все несоответствия в работе, отслеживать успешность выполнения задач. Но что-то подсказывало, что все не так просто. Ведь самый важный вопрос - что случилось с его памятью - так и оставался без ответа. Настоятель узнал его, не попросил представиться, а значит, как минимум знал, кто именно прибудет. Что могло измениться за час, два часа? Что могло случиться, чтобы он вот так вот - осознал себя личностью, уже стоя на вершине одной из башен Крепости? Ответа не было.
  Но, что с удивлением для самого себя осознал Горьев, он совершенно не желал возвращения памяти. И даже скорее хотел бы, чтобы она не вернулась. Он копнул глубже, пытаясь понять причины таких, более чем странных, своих настроений и пришел к выводу, что все дело в недоверии. Он понял, что его новая личность, его 'я', которое только начало формироваться чуть меньше часа тому назад, вовсе не желает получить память другого Александра Горьева, статиста 34 лет, который жил до этого и, очень даже может быть, с нынешним 'я' не имел ничего общего. Все это было до того странно и интересно, что Александр растекся по креслу и расплылся в улыбке, чем вызвал беглый недоуменный взгляд Настоятеля.
  Снизу, со ступеней ведущей к залу лестницы, донеслись пока еще тихие шаги нескольких человек и невнятные голоса - похоже, сюда шли остальные офицеры 'Гнева Альвира'.
  Первым в проходе показался высокий молодой мужчина, даже скорее парень, лет двадцати. Светловолосый, какой-то весь неопрятный, невзирая на чистоту и качество одежды - рубаха заправлена не до конца, одна из пол камзола зацепилась за портупею, шпага сдвинута куда-то назад - сразу и не дотянуться. Взгляд его полностью соответствовал наряду - рассеянный, какой-то отсутствующий. Точно обладатель его видит совсем не то, что остальные. Такой взгляд свойственен многим астраломантам - чтецам эфира. Но Настоятель не упоминал астраломанта в штате, потому Александр рискнул предположить, что перед ним оптикат.
  Следом за ним, переговариваясь, следовали еще двое. Один из них - старик лет шестидесяти, в тяжелом подбитом собольим мехом плаще. Мочки его ушей оттягивали едва ли не по самые плечи многочисленные серьги комуник - никак не меньше десятка в каждом. Череп выбрит наголо, морщинистое, немного злое лицо и пронзительный холодный взгляд. Комуники позволяли сделать полностью однозначный вывод о его профессии - штатный коммуникатор.
  И последний - мужчина ближе сорока, бледный и несколько болезного вида, из тех, о которых забываешь в следующую минуту, едва их лицо пропадает из поля зрения. Методом исключения можно было понять что он, должно быть, занимает должность корускулата.
  Настоятель приподнялся и повел рукой в сторону Александра:
  - Господа, разрешите представить - господин Горьев, статист. Он будет присутствовать во время учений в стенах. Господин статист - Матьяс Ларусс - корускулат, Йохан Рекский - коммуникатор, Ролан Каракий - оптикат.
  Догадки Александра оказались верны. Настоятель продолжил:
  - Прошу всех присаживаться. Десять минут до получения боевой задачи.
  Штат Крепости начал рассаживаться по креслам.
  - Господин Горьев, аэроархитекторы не будут присутствовать. Им необходим отдых и присоединятся они к нам ближе к выходу на цель, - сказал, словно извиняясь, Настоятель. У Александра возникло навязчивое ощущение, что его одновременно побаиваются и недолюбливают все члены экипажа, за исключением разве что самого Настоятеля. Скорее всего, это было связано с его должностью статиста, ревизора. Его слово, отчет может стать решающим крестом на карьере любого из них. Это несколько смущало и будоражило одновременно.
  - Господин Каракий, - начал тем временем раздавать указания Грызнов, - обеспечьте нам площадь региона, радиус тридцать, масштаб двадцать тысяч. Господин Ларусс, доклад. Господин Рекский - выдайте господину Горьеву комунику для внутреннего пользования.
  Коммуникатор, поморщившись, точно приказ доставил ему едва ли не физическое страдание, протянул Александру серьгу, вынув ее откуда-то из недр одеяния. Корускулат тем временем докладывал:
  - Докладываю - стелы заряжены, расчетное время три минуты, сорок три секунды. Три облачных замка на позициях, готовы к перебросу энергии. Влажность воздуха сорок, ветер - два, стабильный, температура - двадцать два.
  Настоятель кивнул. Оптикат тем временем словно бы еще больше утратил связь с окружающим миром, взор его остекленел, тощее тело растеклось по креслу. А в паре метров от них заклубилась у пола пыль, собираясь в маленький смерчик. Тот все рос, подтягивая новые и новые мириады пылинок с плит пола, из стыков облицовки, коридора и незамеченной ранее ниши в полу, а потом внезапно распался, ровным слоем укрыв пространство около трех метров радиусом. Колыхнулся, становясь отдаленно похожим на скомканное одеяло и вот уже можно было различить в его складках и неровностях огромные площади окружавшего Крепость ландшафта - холмы, взгорья, ложбины.
  Одновременно с этим от пытливого взгляда статиста не ускользнуло и легчайшее, как в летний зной южных графств, дрожание воздуха за стеклянными стенами замка - это оптикат словно бы щупал колебаниями воздуха, едва заметными, мельчайшими, все окружавшее их пространство в радиусе тридцати километров. Едва ли такой метод наблюдения мог позволить найти и определить небольшие или же подвижные цели, но для построения детальной картины театра боевых действий был более чем пригоден.
  Взор Настоятеля стал отсутствующим, он прикоснулся к кристаллу Комуники и Александр, спохватившись, вдел свою, успев удивиться автоматизму, с которым был найден прокол в ухе.
  - ...учений - определить боевую эффективность боевой конструкции класса 'Парящая Крепость' механической комплектации, - минуя уши зазвучало в мозгу. - Вторичная цель - полное наземное подавление сил предполагаемого противника. Третичная цель - минимальные потери среди командования предполагаемого противника в счет взятия последнего в плен. Время миссии - сутки, начиная с момента получения приказа. Время миссии может быть продлено на основании достигнутых на момент его завершения результатов. Обстановка приближенная к боевой, разрешен огонь на уничтожение. Предполагаемый противник - группа некроконструкций, общая численность неизвестна. Оснащение неизвестно, предполагается до класса 'Б' по внутренней классификации. Возможная основная база в точке а - один восемь три, б - четыре шесть. Предполагается наличие как минимум одной резервной точки базирования.
  - Разрешите приступить к выполнению учебной задачи? - Грызнов.
  - К выполнению учебной задачи приступить разрешаю.
  Настоятель поднялся из своего кресла и уже привычно, голосом сообщил:
  - Господа, разрешение на выполнение задачи получено. Господин Каракий - точка один восемь три дробь четыре шесть. Радиус пятнадцать, масштаб десять тысяч, - по пылевому ландшафту тут же побежали волны, меняя общую картину, увеличивая масштаб.
  Сам Настоятель, тем временем, подошел к металлическом кругу в центре зала, снял со шнурка на шее ключ. После открытия какого-то замка, или, возможно, активации простейшего механизма, Грызнов взялся за одну из рукоятей и с легкостью перевернул диск, провернувшийся вокруг диаметральной оси.
  С обратной стороны диска оказалось удобное кресло и странного вида механизмы. К центральной, напротив кресла, стойке крепилось нечто, отдаленно напоминающее огромные металлические варежки без пальцев - около полуметра диаметром каждая с проемами для рук. Сами 'варежки' посредством металлических шлангов соединялись со стойкой. Настоятель сел в кресло и, мгновение поколебавшись, вставил руки в разъемы, с неожиданной легкостью сняв контроллеры с держателей на стойке, приподнял перед собой. Развернулся вместе со всей платформой лицом к офицерам.
  - Наш маленький секрет, господин Горьев. Как видите управление крепостью проводится посредством данного механизма, вместо привычных аэроконтроллеров. Практически полностью - механика, единственные чары в нем - слабейшие импульсы от механических контактов. Базируется на механике карлов, мы такое воссоздать самостоятельно пока не в состоянии. Чертовски дорого, громоздко и затруднительно в освоении.
  Крепость легко качнуло и, судя по всему, она начала полет. Оптикат смотрел в никуда, слегка шевеля пальцами и время от времени вроде как подправляя созданный им объем. Коммуникатор, казалось, дремал. Корускулат нервно прохаживался по залу, совершая сотни мельчайших ненужных действий - поправляя одежду, волосы, кресла и столики. Александр встал и приблизился к механизму, дабы рассмотреть его получше.
  - Так в чем же преимущество этого, как вы говорите, механизма?
  - Комиссариат посчитал и выдвинул гипотезу, согласно которой опытный аэромаг, сведущий в создании и поддержке аэроконтроллеров, вы могли их видеть - напоминают прозрачную воздушную печатную машинку... Так вот, в комиссариате посчитали, что такой аэромаг теоретически способен внести настолько сильные помехи в чары, что возможно не только нарушить, но и полностью перехватить управление Крепостью. Что, как вы понимаете, недопустимо. Конечно, теоретически такими аэромагами обладают только Графства Халровиана, то есть мы. Но на войне, как на войне. Мы не можем быть уверены что в Оссе тоже до этого не дойдут.
  - Понимаю, данная система предполагает дублирование контроллеров на случай перехвата управления?
  Настоятель усмехнулся.
  - Вы все схватываете на лету, господин Горьев. Данная модель оснащена только механическими контроллерами, с целью испытания их в условиях, приближенных к боевым, но если они отрекомендуют себя достойно - то будут установлены на всех боевых конструкциях последних и предпоследних моделей.
  Александр кивнул. Он понимал, что рассказывает Настоятель не из желания поболтать или скуки, а предполагая, что все это может входить в работу Горьева как статиста.
  - И сколько требуется времени на переподготовку специалиста?
  - Мне потребовалось два месяца на полное освоение - почти столько же, сколько ветераны осваивают аэроконтроллеры. Это при том, что я в совершенстве знаком с нюансами управления как такового и должен был освоить только сам механизм. Крайне непривычно, скажу я вам - техника карлов, даже адаптированная под человека, как вы понимаете, остается техникой карлов.
  Александр снова кивнул, хотя слово 'карл' для него оставалось только словом. При ближайшем рассмотрении нельзя было не отдать должное некоей чужеродной красоте механизма. Стойка, на первый взгляд медная, была испещрена без всякой логики и порядка длинными, многократно пересекающимися царапинами. Тем не менее, в целом они не резали взгляда, а, напротив, казались каким-то сверхсложным узором, начертанным в попрание всех основ тонких искусств. Мягкие, округлые линии, соседствующие с резкими острыми углами, также придавали конструкции вид человеку чуждый и непривычный. Но - очаровывающий своей непривычностью. Александр, вопросительно взглянув на Настоятеля и дождавшись разрешающего кивка, провел ладонью по стойке. На ощупь она была теплой, точно нагретый солнцем камень.
  Время шло.
  - Расчетное время выхода на боевую позицию - двадцать минут. Господин Каракий - масштаб пять тысяч. Господин Ларусс - доклад.
  Корускулат на мгновение остановился, вслушиваясь в себя, всматриваясь в токи сил, и сообщил:
  - Докладываю - стелы заряжены. Разнос замков - триста метров, поправка по вертикали - десять, готовы к перебросу энергии. Влажность воздуха тридцать восемь, скорость ветра с поправкой на движение - двенадцать, переменно-стабильная, температура - двадцать два.
  - Разнос замков - четыреста пятьдесят, господин Рекский...
  - Аэроархитектор уже поднимается, - перебил Настоятеля коммуникатор, складывалось впечатление, что 'ему можно'. - Максим Чалый.
  - Передайте господину Чалому - выпускать сильфов. Разнос пятьсот, глубина сто, - руки Настоятеля были заняты контроллерами, а проводить вызов без помощи рук он явно не умел и был вынужден передавать приказ через Рекского.
  - Так точно.
  Минуту спустя в зал вошел утомленного вида молодой человек. Под запавшими глазами залегли тени, черты лица обострились. Отрекомендовался.
  - Аэроархитектор Максим Чалый по вашему распоряжению прибыл. Докладываю - сильфы выпущены, разнос пятьсот, глубина сто. Боевой ресурс - сорок, резервный - двадцать.
  - Господин Каракий, держите постоянную связь с господином Чалым, повысить детализацию. Масштаб четыре тысячи. Господин Рекский, выделите им отдельный канал.
  Оптикат и аэроархитектор одновременно коснулись своих комуник, на пылевом объеме стал различим крупный участок пространства, в котором частички скопились значительно плотнее. Теперь там можно было разглядеть время от времени даже крохотные подобия деревьев, медленно истаивающие и снова становящиеся четче в те моменты, когда мимо или даже сквозь них пролетали сильфы.
  Время шло.
  Александр, устав наблюдать за пылевым ландшафтом, отошел к одному из окон. Похоже было, действительно, что ожидали от него не более чем наблюдения за операцией. И что? По чьему поручению, кто будет ожидать отчетов? Столько вопросов, но вызывали они уже одну лишь радость. Столько всего предстояло узнать. Да и пейзаж за арочными окнами навевал настроения романтические, мечтательные. Лишенные страха или опасения перед грядущим.
  Внизу, под Замком проплывала земля. Рыжие деревья уже готовы были сбросить отмирающую листву. Лесной ковер разнообразили лишь немногочисленные башни зеленых елей. Среди темных стволов время от времени можно было заметить изящный полупрозрачный силуэт сильфа, проносящегося послушно воле аэроархитектора. Грациозно огибая ветви и комли, едва касаясь их своим воздушным, почти невидимым опереньем, чтобы тут же касание это передать повелителю. Видны были и птицы, испуганно шарахающиеся в стороны, едва тень Крепости накрывала их, и спешащие к свету. Их крохотным головкам было не сообразить, почему посреди дня вдруг появлялась тень, непрогляднее любого грозового облака.
  Дальше, немногим выше зрителя и впереди, парил Облачный Замок. Сотканный из мельчайшей водяной взвеси, он выглядела настолько прекрасно, настолько нереально, что невольно возникал в душе страх проснуться, так и не насладившись окончательно ее созерцанием. Тончайшие башенки вздымались ввысь, беззащитные, но неподвластные ветру, вьющемуся среди них. Легчайшие всполохи внутри крепости как бы намекали на готовность в любую секунду принять и пропустить сквозь себя корускульный разряд Крепости. Обрушить его на врага.
  Еще дальше, за лесом, во многих километрах вздымался невысокий скальный кряж, полуголыми боками будто бы стряхивая с себя назойливую растительность, но та с неумолимым упорством карабкалась вверх, местами достигая полукилометровых вершин. Сражение мертвого камня и живого дерева, размазанное на века, сейчас представало замершим мгновением картины вечного противостояния.
  - Слепая зона, - прервал созерцание Горьева оптикат. - Центр - один восемь три дробь четыре восемь. Радиус - сто. Дистанция - три девять восемьдесят.
  - Господин Чалый, подготовиться к высадке десанта. Господин Рексий - группы один и два - готовность, - тут же среагировал Настоятель. Спокойно прокомментировал для статиста, - противник отпугивает или уничтожает сильфов, снижает нашу видимость.
  - И тем самым выдает себя.
  - Тут много нюансов, господин Горьев. Начиная с того, что укрепрайон в целом не так легко скрыть и заканчивая тем, что данные разведки оказались достаточно точны и противник просто предполагает о том, что его местоположение известно. Все это, конечно, имитация, но, поверьте моему опыту - приближенная к реальности.
  Статист кивнул, Настоятель умел объяснить кратко и понятно.
  - А каким образом будет проводиться десант?
  - Людей спускают на землю сильфы. Как правило, в отдалении от противника, чтобы избежать преждевременных потерь в живой силе. Это если десант производится на ходу, если нет - обычным путем - снижение, трапы.
  - Есть готовность, - практически одновременно доложили Чалый и Рекский.
  - Приступайте. Господин Ларусс, обстановку?
  - Влажность тридцать восемь, ветер с поправкой - десять, температура - двадцать три.
  Горьев перевел взгляд на пылевой ландшафт. Сейчас, когда часть сильфов была отозвана на десантирование, детализация снизилась, но все равно можно было увидеть заметное 'слепое пятно' - почти идеальную окружность практически без 'прорисовки'. 'Учебный противник, основной пункт базирования, предполагается наличие как минимум одной резервной точки базирования'...
  Скорость Крепости заметно снизилась, должно быть, приравниваясь к десанту, обеспечивающему наземную поддержку. Статист не рискнул уточнять у присутствующих - до врага, а значит и до боевых действий, было рукой подать, но Настоятель словно бы прочел его мысли.
  - Произвели сброс десанта, сейчас даем им время для рекогносцировки.
  - Десант пойдет не под Крепостью?
  - Во время боевых действий Крепость из-за размеров - наиболее удобная для удара цель. Размещение наземной силы под ней может как привести к потерям от побочной атаки, так и напротив. Господин Каракий, расчетное время выхода?
  - Семь минут - корускульная, двадцать - прямая.
  - Господин Горьев. С момента выхода на дистанцию корускульной атаки попрошу не отвлекать штат.
  Статист только кивнул - все было понятно и без просьб.
  Назначенные семь минут пролетели незаметно. Словно отмечая момент начала, Настоятель и его подчиненные принялись обмениваться короткими, сухими фразами - приказ, отчет, малопонятные цифры. Дистанции, готовности, влажность, ветер - Горьев предпочитал наблюдать за отражением человеческих фраз на окружающей его действительности.
  С первых же мгновений Облачный Замок с фронтальной стороны Крепости устремился вперед, увеличивая дистанцию разрыва. Его эфирная структура, ранее ватно-белая, быстро приобретала вначале свинцово-серый, а чуть позже - почти непроглядно-черный цвет, внутри засверкали электрические сполохи. Замок был готов стать ретранслятором и обрушить на врага всю мощь заряженных стелл.
  - Земля! - не то Ларусс, не то Каракий, статист не стал оборачиваться, и в то же мгновение Облачный Замок словно взорвало изнутри - он мгновенно распух, увеличиваясь в объеме почти вдвое, меняя свой грозный черный цвет на беспомощно-серый, но удержал форму, снова начал сжиматься, концентрируясь. Тем не менее, даже на непрофессиональный взгляд урон был очевиден - крохотные облачка водной взвеси рассеивались вокруг него, а вниз, кружась и тая на глазах, спланировали несколько сильфов.
  - Готовность! Кто по нам бьет?
  - Некротическая атака. Потенциал высокой силы. Повтора Замок не выдержит.
  Но последняя фраза Настоятеля явно озаботила мало. Он, должно быть, счел возможную потерю одного из замков допустимой платой за безопасность Крепости.
  - Разряд!
  Вспышка ослепила Александра, на несколько мгновений погрузив окружающий мир в яркую непроглядность. Только на внутренней стороне век на доли секунды отпечаталась проскочившая от одного из лепестков стел к поврежденному Замку ярко-голубая дуга разряда. Одновременно с этим наступила пронзительная тишина, в которой с огромным трудом угадывался предшествовавший оглушающий треск статики.
  Слух вернулся первым, но даже и до того в голове, проводимые комуникой звучали голоса, цифры, отчеты. Похоже, мимо. Пол ушел из-под ног, Настоятель совершил крутой поворот Крепости вокруг собственной оси, направляя на многострадальный Замок, уже больше напоминающий обыкновенной облако, другую стелу.
  - Разряд!
  На этот раз Горьев успел подготовиться - зажмуриться и прикрыть уши ладонями. Новая вспышка расчеркнула небо и на этот раз статист смог разглядеть также и скакнувший от Замка куда-то вдаль разряд.
  Цифры, отчеты - Александр почти интуитивно сложил из них короткое слово 'попадание'.
  Очередной поворот Крепости Настоятель совершил уже более плавно, без спешки, но разряжать третью стелу не торопился, а вместо этого скомандовал корускулату:
  - Размен!
  Жаргон был непонятен Александру, приходилось только строить догадки. Стелы Крепости начали закрываться, пряча под собой наблюдательную позицию, но одновременно лишая визуального обзора и его командование. Взгляды всех перескочили на пылевой ландшафт.
  - Земля! - и в то же мгновение всех присутствующих накрыло волной боли. Запредельной, нечеловеческой, словно все кости разом вдруг обратились мельчайшими колкими щепками, раздирающими каждую мышцу, каждое сухожилие на части. Горьев, Ларусс, Каракий и Чалый попадали на пол, с глухими стонами, кричать не оставалось сил. Только Настоятель и коммуникатор остались на своих местах, Грызнов - у пульта, Рекский - сидеть в кресле. Оба смертельно, почти снежно побледнели, у Настоятеля пошла кровь носом, коммуникатор держался за грудь.
  Лепестки стел схлопнулись, зал погрузился в кромешную тьму. Несколько секунд ничего не происходило.
  - Размен! - Настоятель гаркнул так, что статист едва снова не оглох. - Корускулат!
  Вспышка, по стелам заскользили змеящиеся дуги - последняя заряженная из них отдавала часть заряда двум другим.
  Боль отступала, но даже простое воспоминание о ней было болезненным. Статист приподнялся, только сейчас обнаруживая, что он, как и часть команды, распростерся по полу, с трудом добрался до ближайшего пустующего кресла.
  - Оптикат, объем! - Пылевой ландшафт почти полностью рассеялся в свете утраты контроля своим создателем. Настоятель явно был на пределе, отбросив в сторону формальное 'господин' и сводя приказы к возможному минимуму. - Корускулат, готовность, Чалый - отчет по Замкам.
  Команда приходила в себя - восстанавливался 'объем', стелы расходились в боевые позиции, снова готовые обрушить на противника электрические разряды, аэроархитектор отчитывался по Замкам. Приказы, отчеты. Десант - двухминутная готовность, господам Шалидасу и Наридасу - двум отдыхавшим аэроархитекторам - экстренный подъем, готовность, стелы - готовность...
  Складывалось впечатление, что Настоятель не ожидал настолько 'теплого' приема, прямая некротическая атака, даже будучи просчетом со стороны организаторов учений могла стоить если не жизней, то, как минимум, здоровья команде. Единственное, что могло радовать - то, что на стороне противника не было живой силы, а значит и необходимость церемониться полностью отпадала.
  Хотя - 'Третичная цель - минимальные потери среди командования предполагаемого противника в счет взятия последнего в плен' - учтет ли Настоятель данные 'пожелания'?
  Уже вдалеке, в пределах прямой видимости, вырисовывались очертания укрепрайона противника, застилаемые дымом пожара. Разглядеть можно было только земляной вал, очертания шатров и мечущиеся среди всего этого, окутанные смогом фигуры, уж больно отдаленно напоминающие человеческие. Готовились ли там к встрече десанта, бестолково суетились или целенаправленно боролись с огнем - разобрать было невозможно.
  - Рекский, есть контакт? - Настоятель. Ответ коммуникатора прозвучал практически синхронно с вопросом.
  - Есть контакт. Общаются кодом, направление передачи установить не могу.
  - Дешифровка?
  - До часа.
  - Отставить. Чалый...
  - Уже занимаюсь.
  Последняя фраза, судя по всему, относилась к подмене аэроархитектором Облачного Замка на фронтальной стороне Крепости. Переживший два разряда и некротическую атаку Замок лишь угадывался в быстро рассеивающимся облачке чуть правее. Новый спешил занять его место, проходя по широкой дуге. Почему именно по дуге - Александр мог только предполагать - навигация, риск оттягивания на себя части статики, гарантия обзора - он не знал. Тем временем внизу движение стало более упорядоченным - противник организовывался для наземной обороны. Складывалось впечатление, что десант был замечен, хотя сам Горьев и не мог разглядеть бойцов.
  - Расчетное время?
  - Ноль корускульная, три - прямая.
  - Готовность!
  Александр до рези в глазах всматривался в землю, надеясь рассмотреть солдат десанта, их уже должно было быть видно, но то ли стелющийся дым мешал, то ли шли солдаты не в лоб - безуспешно.
  - Разряд!
  Вспышка, дуга. Складывалось впечатление, что била Крепость не наводкой, а очень приблизительно. Возможности управлять электрикой у корускулата не было, дистанция удара корректировалась позицией Облачного Замка, но и даже с этим дуга била достаточно произвольно.
  Лагерь 'накрыло' - было отлично видно, как столбы наэлектризованной пыли взвились в воздух, несколько шатров тут же вспыхнули, дернувшись, упали, как подкошенные, тела. Александр внутренне съежился, ожидая ответа противника, но обошлось, последний, видимо, исчерпал ресурс, а то и вовсе пал под удачными ударами. Но вот внизу сверкнуло несколько лучей соляных жезлов, хотя они для Крепости были - что слону дробинка.
  Точно упоминание дроби было услышано Тремя Богами - с земли донесся слаженный залп фузей - десант вышел на дистанцию выстрела. Лишь облака порохового дыма выдавали позиции солдат, ранее абсолютно незаметных с воздуха. Маскировка их была почти совершенна, состоя из зелено-бурых плащей, шлемов, увитых листвой и крашенной зеленым стали, но даже она не спасала от 'чуйности' некроконструкций. Мертвые смотрели не глазами. Да и вовсе можно было бы вполне оправданно усомниться в наличии у них глаз. Мертвые 'чуяли'.
  Невольно возникал вопрос, где же именно Комиссариат раздобыл их? Политики Халровиана всячески порицали любые проявления некромагии и последняя была одним из немаловажных камней преткновения с соседом - империей Осса, чья индустрия как раз на некромагии и строилась. Закупали в той же империи? Вербовали мастеров-некрохирургов? Александр был слишком далек от понимания сущности некроконструкций, чтобы дать даже очень приблизительный ответ.
  Тем временем внизу завязалось сражение. Можно было бы рассмотреть детали, но Настоятель скомандовал выход на 'нулевую позицию' - Крепость зависла над лагерем противника, готовая в любой момент сбросить резервы, а то и вовсе 'сесть' на противника. Впрочем, последняя операция вряд ли применялась слишком часто, особенно в учениях - уж больно велик был риск необратимых повреждений вверенного Комиссариатом имущества. Как бы там ни было, но свою главную боевую задачу она выполнила, теперь все было в руках пехоты.
  И когда, казалось, первый этап учений можно было считать успешно завершенным, события понеслись галопом.
  Вначале в зал скорым шагом, создающим впечатление, что до этого они бежали, ворвались двое - оба молодые, лет двадцати с небольшим, Александр еще успел удивиться нездоровой, зеленоватой бледности одного из них. Но не успели они отрекомендоваться, как зазвучал в комунике незнакомый голос:
  - Господин Настоятель, засада, согласно условиям учений наша группа полностью уничтожена, - голос, должно быть, принадлежал командиру десанта. И почти тут же, Рекский:
  - Есть обмен!
  Каракий:
  - Земля!
  И снова весь мир погрузился в океан боли, сковало дыхание, дало сбой сердце и кровь пошла носом. Кто-то что-то кричал, но Горьев не мог разобрать ни слова за собственным криком. Пол качнулся под ним, а может только казалось, перед широко распахнутыми глазами возникали и взрывались мириады звезд. Пульс бился так, что готов был оглушить.
  В этот раз боль отпускала долго, неохотно. Ломило суставы, шумела кровь в ушах, во рту стоял отвратительный вкус блевотины. Александр утерся и осмотрел присутствующих. Настоятель лежал грудью на контроллере, уже силясь выпрямиться. Рекский распростерся в кресле, мертвенно бледный, но живой - залитая кровью из носа грудь медленно вздымалась и опадала. Ларусс и двое так и не успевших представится молодых - должно быть ранее вызванные аэроархитекторы - точно медузы едва шевелились не полу, захарканном и изгаженном.
  Активно шевелился только Максим Чалый - его било в припадке. Он умирал.
  
  Глава вторая. Горий Грызнов, Настоятель Воздушного Флота Графств Халровиана.
  
  Бричка шла ровно, лишь изредка потряхивая на стыках плит, да громыхали чудовищно тяжеленные копыта каменных коней. Не каждый в Хале знал, что производятся эти неповоротливые 'скакуны' так нелюбимыми в графствах некромагами. И на всех, как одном, стояло клеймо мастера-ваятеля империи Осса. Имущество более статусное, нежели несущее практическую ценность - невероятная инерция, трудности управления, масса в несколько тонн, но при этом почти абсолютная неуязвимость и, как у любой некроконструкции, полное отсутствие страха делали их идеальными в кавалерии при прорыве рядов противника, но уж никак не тягловыми животным.
  Бричка ехала медленно, но равномерно. Прохожие, всадники и даже кареты, завидев столь дорогой экипаж, спешили раздаться в стороны, уступая дорогу. Даже гвардейцы-регулировщики в двуцветных янтарно-алых кирасах у перекрестков придерживали готовый двинуться в свою очередь поток, снедаемые холопским раболепием перед неясным статусом неизвестного им экипажа.
  За долгие годы полевой службы Грызнов успел отвыкнуть от крупного города и последние несколько месяцев службы штабной все никак не мог освоиться снова. Раболепие, холуйство и лизоблюдство окружающих при виде просто дорогой вещи раздражало его, привыкшего к честной исполнительности войск флота, открытости полевых офицеров, временами даже доходящей до откровенной ненависти, но честной, не завязанной на вещи или чины.
  Но, сколь не была непривычна ему обстановка, далеко не эти мысли сейчас занимали разум Настоятеля. На вверенном ему имуществе, во время полевых испытаний, прямо у него на глазах Погиб Офицер. Это было куда важнее. Это был нонсенс, пятно на карьере, удар по личному самолюбию. В чем же крылась причина? Он лично проверял дело каждого члена экипажа перед зачислением на объект такой важности, как экспериментальная крепость. Лично привлекал независимого эксперта для оценки состояния здоровья каждого, родственников, наследственных заболеваний. На крепость могли взойти только те, в чьем здоровье и силе духа он мог быть полностью уверен даже под настоящим, боевым сопротивлением противника, что же говорить об учебных ударах? Да, некротические атаки, обрушившиеся на 'Гнев Альвира' были необычайно сильны. Да, само это вызывало целый ряд подозрений и заставляло вспоминать о недругах в Комиссариате, имеющих доступ к программе учений. Но все это было бы важно, если бы Максим Чалый служил первые месяцы...
  Впереди повисла в воздухе заякоренная громада Летного Комиссариата, тенью своей накрывая едва ли не двадцатую часть Ровиана - города-близнеца Халы по ту сторону неспешно несущей к далекому океану свои воды Исены. Именно туда лежал путь брички, именно оттуда пришло 'приглашение явиться для беседы' и ничего хорошего такое приглашение в себе таить не могло, если принимать во внимание недавние события. И именно поэтому Настоятель, а может уже и бывший Настоятель, не торопил кучера у ременного руля брички.
  Учения были завершены - крепость испытана, учебный противник уничтожен, но все успехи начисто перечеркивала одна смерть. Странная, трагическая и глупая одновременно.
  Горий Грызнов раскурил сигареллу, стараясь сладковатым дымом разогнать мрачные мысли, закрутил задумчиво в руках именной портсигар. Кони вступили на мост Батсиана - один из тридцати мостов, соединяющих между собой Халу и Ровиан, тряска, и без того небольшая, вовсе сошла на нет - мост был мощен огромными плитами, много большими, нежели таковые на дорогах Халы. Его возводили, кстати же, также при помощи некроконструкций - огромных строительных големов. Произведенных, естественно, в империи Осса и имперскими же ваятелями управляемых. Как странно - столько ненависти и прений накопилось с соседом именно на почве некромагии и стольким графства именно некромагии обязаны. Политика диктовала свои правила, часто игнорируя целесообразность того или иного решения. Центрический абсольверизм Осса против либеральной аристократии Халровиана.
  За праздными размышлениями Настоятеля бричка вкатила под сень Комиссариата, заметно похолодало. Во многих переулках, невзирая на позднюю весну все также лежал заметенный сюда за зиму грязный от пыли снег, редко стаивавший даже к середине лета. Здесь располагались только административные здания, подсобные строения ведомств, тюрьмы, небогатые конторки - мало кто соглашался добровольно жить или нести службу в вечной тени летающей скалы. Где-то здесь же ютилась и диаспора ифов - белокожих жителей курганов, каннибалов и рабовладельцев, ненавидимая всеми, бесправная и оттого чудовищно жестокая на собственной земле. Да и коренные жители мало отличались от них внешне - болезненно-бледные, успевшие окончательно отвыкнуть от солнечного света над головой.
  Попадались и старые дома, возведенные за годы до того как над городом был заякорен Комиссариат - некогда статные, украшенные лепниной и горельефами, но ныне поблекшие, утратившие былой лоск и привлекательность в вечных беспробудных сумерках. Комиссариат словно давил своей массой все живое и неживое, довлея над плотью и камнем, живые и радостные некогда районы превращая в бледные копии рубленых минималистичных кварталов Оссы.
  В сам комиссариат вели множество подъемников, но для статусных гостей и служащих, к которым и принадлежал Настоятель, вход был один - Осевая Вежа - высоченная башня, соединенная с островом подвесным крытым мостом. Темный перст, на фоне светлого неба у края Комиссариата. Воздух вокруг него рябил и колыхался, рассекаемый вездесущими полупрозрачными сильфами. То здесь, то там можно было, напрягшись, рассмотреть фигурки Крылатой Гвардии - грифоны, огромные и злобные реликтовые птицы для небольших ростом всадников в легкой броне дрессировались также на острове. Горий и сам в детстве мечтал о такой службе, но был слишком велик - в Гвардию не брали людей выше метра сорока и тяжелее сорока же килограмм весом. Пусть грифоны велики, но для большинства из них вес более полусотни был уже непосильной ношей.
  Посветлело - было раннее утро и солнце пока еще стояло на востоке, косые лучи его скользили по крышам и стенам, не достигая, все же, мостовых. Бричка запетляла по проулкам, возница решил срезать путь к Веже, его, как и большинство людей, гнела тень Комиссариата. Можно было бы начать беспокоится за свою безопасность среди низких серых кварталов, резаных кинжальными росчерками булыжных мостовых, но Настоятель прекрасно был осведомлен о том, что Теневой квартал - один из самых безопасных в обоих городах - близость военной цитадели давала о себе знать. До Осевой доехали в считанные минуты.
  Горий, предъявив гвардейцам пропуск, зарегестрировался, вошел на территорию, оставив бричку ожидать.
  Непосредственно к главному подъемнику вел длинный зал ожидания, больше напоминающий зал респектабельного отеля - глубокие диваны, напитки, предупредительная обслуга. Все дело было в том, что сам подъемник представлял собой целую вертикальную череду деревянно-металлических коробов, как и зал, комфортабельно обставленных и, хотя и способных вместить до нескольких десятков человек, но принимающих посетителей по три, четыре, реже пять. Подъем занимал до получаса и проходящие через Осевую Вежу были далеко не тех чинов и привычек, чтобы всю дорогу стоять, глядя в стены, как какая-то обслуга. Потому и ожидали очереди они неторопливо, со вкусом, потягивая дорогие вина и раскуривая входящие в моду кальяны. Торопишься - изволь пожаловать 'гражданским' подъемником - быстрее, но среди черни и обслуги. В толкучке, с запахом пота и всеми неприятными для статуса последствиями.
  Горий не торопился. 'Приглашение' в Комиссариат в этом случае было далеко не из тех приятных встреч, которых ждешь, затаив дыхание. Прошелся по залу, с кем кивками, с кем за руку поздоровался с многочисленными знакомцами, угостился вином, сигареллами из далекой Сенешали, но разговоры не клеились. Даже имей Настоятель горячее желание пообщаться с кем-нибудь, слухи уже давно опередили его и знать не торопилась запятнать себя опасным общение с потенциально опальным офицером. Пару слов о погоде, легкие расшаркивания, вежливая смена собеседника. Почти час прошел в гнетущих размышлениях, прежде чем вежливый молодой человек в ливрее, возникнув словно из ниоткуда, дежурно извинился за вынужденное ожидание и вежливо пригласил проследовать к подъемнику. Не удивительно, но присоединиться к Грызнову никто не поспешил, вежливо же отложив свою очередь до следующего подъемника.
  В долгом ожидании и чуть менее долгом подъеме были и свои преимущества. Визитеров и цели их визитов докладывались наверх сразу по проходу пропускного пункта и все потраченное время собой подменяло долгое ожидание в куда менее роскошно обставленных приемных многочисленных чиновников, управленцев и членов высшего офицерского состава. Сразу же по прибытии Гория должны были встретить и не дать заблудиться в сложных коридорах огромной глыбы Комиссариата.
  В пути он был не один, пусть никто и не подсел к нему в подъемник. У стены вытянулся, предупредительно улыбаясь, лакей, готовый выполнить любую прихоть знатного визитера, за ширмой угадывалась уродливая фигура карла, безошибочно узнаваемая по горбам-лопаткам, длинной шее с крошечной носатой головой и громадным кистям. Именно карлы обслуживали механизм подъемника, сотворенный именно ими же.
  Горий вновь задумался, как многое в величии и могуществе графств сотворено чужими трудами. Конечно же 'инженеры', как они себя называли, человеческих народов неоднократно пытались повторить замысловатые машины, но дело было не только в недостатке умов и трудолюбия. Вся технология карлов строилась на их же природной магии, для людей недоступной и непостижимой из-за огромной пропасти в менталитете, складе ума, ходе мыслительных процессов. Сгущенная вода, как основа 'движетелей', пористые металлы, 'смолистая' ткань - основы основ технологических изделий карлов так и оставались невоспроизведенными ни единым человеческим магом или 'инженером'. Даже просто общение с представителем нечеловеческого народа оставалось недоступным для подавляющего большинства людей и причина, снова же, была не в языковом барьере, а в разнице мышления. Кооператоры - особая профессия - готовились годами как звенья в связи человека с нелюдем, способные образы и концепции одного вида интерпретировать в понятные другому. Это требовало лет подготовки, жизни среди другого народа, идеального знания языка и традиций, но даже и тогда зачастую требовались несколько 'звеньев'. Первый кооператор был способен понять и осмыслить нелюдя, но это требовало слишком сильного слома психики и личности, и он оставался непонятым простым человеком. Тогда требовалась подготовка следующего звена, недостаточно приближенного к ментальности нелюдя, но способного осмыслить первое звено. Если и его интерпретации оставались недоступны - еще звено... К примеру, в контактах с илванами - дикими потомками крупных нечеловекообразных - использовалось вплоть до четырех звеньев.
  Как только методика была проработана окончательно и ее удалось донести до других народов - те также пошли навстречу и начали подготовку своего аналога кооператоров. В случае с карлами - это были абсолютно все, работающие и проживающие в человеческих городах - общаться с ними можно было просто через переводчика, к работе кооператора имеющего такое же отношение, как плотник к корабелу. Правда, по странной извращенной логике, подготавливавшие собственных детенышей карлы в случае успеха подготовки переставали расценивать их членами своих государствообразований и даже вовсе представителями своего вида. На человеческие языки именование 'очеловеченных' карлов можно было наиболее близко перевести как 'вольнорабочие'.
  Апартаменты лифта в очередной раз остановились, выпуская кого-то из расположенных выше комнат, уже достигших верха. По приблизительным прикидкам Настоятеля ему оставалось еще несколько минут. Эти минуты Горий уделил тому, что привел в порядок мысли, лениво скакавшие с одной концепции на другую, сотворил словно бы в глубине разума звенящую пустоту, не нарушаемую внутренним диалогом, но готовую принимать и впитывать любую информацию извне. В его положении, после случившегося общение с дознавателем Комиссариата было подобно балансированию над пропастью без шеста. Никаких эмоций, ни единого лишнего слова, каждый ответ должен быть взвешен. Слишком многие метят на его место. Слишком многие не поскупятся на подарки и благодарности ретивому чиновнику, освободившему столь сладкое место.
  Лифт стал, лакей тут же услужливо распахнул створки дверей, за которыми тут же 'с рук на руки' Настоятеля принял другой лакей:
  - Господин Настоятель, прошу за мной. Господин дознаватель Мартиас уже ожидает вас.
  'Мартиас Диккенз, младший дознаватель комиссии внутренних расследований Воздушного Флота' - гласила бронзовая табличка на дверях, увиденных Горием спустя десять минут прогулки по коридорам Комиссариата. Он уверенно постучал и, не дожидаясь ответа - не по чину - вошел.
  Кабинет не поражал величием, что, в общем-то, вполне логично проистекало из должности 'младший дознаватель'. Средних размеров комната с окном во всю стену, тяжелый секретер вишневого дерева, несколько кресел и огромный стеллаж, уставленный вперемежку книгами, подшитыми делами и непонятного назначения неподписанными папками. Обязательный атрибут летающих замков и крепостей - небольшой камин у противоположной стены.
  Под стать кабинету был и его хозяин - средних лет мужчина тонких черт лица, толстым носом, тем не менее, выдающих неблагородное происхождение. Строгий френч на манер полувоенной моды Оссы, остроносые сапоги, отсутствие снова входящей в последние месяцы манишки словно бы намекали на 'опасность' человека. Настоятель немало повидал таких на своем веку - старающихся подчеркнуть собственную непричастность к моде и общественному мнению, при этом подсознательно копирующих иностранную моду же. Амбициозных, самолюбивых пустышек. Горий не выказал неприязни, но внутри аж передернулся - и это его 'вызывало'.
  - Горий Грызнов, надо полагать, - тем временем начал дознаватель, непринужденно присев на край стола и напрочь игнорируя кресла.
  - Настоятель Горий Грызнов, - он также не стал церемониться и присел в одно из кресел не дожидаясь приглашения. Разговор с самого начала приобрел некий напряженно-неприязненный оттенок. Собеседники даже не попытались высказать взаимоуважения.
  - А вот это уже не совсем от вас зависит, - неприятно улыбнулся дознаватель. - Я полагаю для вас не будет сюрпризом причина нашей сегодняшней встречи? Нет? Тогда позвольте сразу к делу. Если желаете - можете закурить.
  Последние слова скорее позволяли сохранить лицо, нежели действительно являлись разрешением - Настоятель уже достал портсигар и держал зажигалку в руках.
  - Как мы оба знаем, на вверенной вам крепости произошел крайне неприятный, хм, инцидент, самим фактом своего происшествия, если позволите, поставивший под удар все проведение операции в целом. Произойди подобное в боевых условиях...
  - Позволю себе не согласиться, господин дознаватель, - спокойно перебил Горий. - Ни о каком 'подставлении под удар' речи даже не идет. Весь, я хочу подчеркнуть отдельно - весь - подобранный мною штат способен частично или полностью дублировать функции друг друга. Когда же речь идет о аэроархитекторах - именно ввиду сложности их замены я настоял на штате из трех, вместо положенных по уставу двух.
  - Что, безусловно, не отменяет прискорбного факта происшествия, - с деланным сочувствием согласился Диккенз и отошел к окну. Помолчал и снова продолжил. - Вам, наверняка, должно быть известно, что аэроахитектор Чалый приходился единственным племянником господину Чалому - одному из наших лучших корускулатов...
  - И моему хорошему другу.
  - Также, возможно, - не обратил дознаватель внимания на реплику, - вам может быть известно, что в настоящий момент господин Чалый слег с сердечными болями, есть подозрение на предынфарктное состояние...
  - Когда, простите?! - поза Настоятеля утратила ленивую расслабленность, он не подался вперед, как сделал бы на его месте человек менее сдержанный, но даже невнимательный наблюдатель мог бы заметить напряжение, сковавшее каждую его мышцу.
  - Несколько часов назад, вы, должно быть, были в пути, - голос дознавателя едва заметно смягчился, на этот раз его сочувствие уже не казалось настолько искусственным. - Поспешу вас успокоить, состояние господина Чалого стабильно, в момент приступа рядом находилась гувернантка и она вовремя успела вызвать целителя. И, тем не менее, - голос снова ужесточился, - мы вынуждены рассматривать инцидент с господином Чалым как возможное двойное покушение...
  - Покушение?
  - Вы уже в третий раз меня перебиваете, - мягко упрекнул Диккенз Настоятеля.
  - Вы с самого начала разговора забываете о субординации. Я все еще Настоятель и все еще не под следствием, - Настоятель демонстративно поднял чуть выше окурок, уже успевший почти в половину длинны превратиться в столбик пепла, осмотрелся по сторонам. Дознаватель, едва не скрипя зубами, подал гостю пепельницу, стоявшую в полуметре от последнего. - Так вы говорили что-то о покушении. Для этого есть основания или это очередная идея, которую вы 'вынуждены рассматривать'?
  - Увы, - Диккенз старался совладать с собой, но Горий отчетливо слышал в его голосе нотки едва сдерживаемого гнева после перенесенного унижения. - Есть все основания и, несмотря на вашу откровенную враждебность ко мне и моей должности, я готов ими с вами поделиться.
  - Извольте, - Настоятель и не думал унижаться извинениями.
  Дознаватель подхватил со стола несколько листов бумаги:
  - Это для внутреннего пользования, прошу не выносить за двери моего кабинета. Заключение лекарей, независимая экспертиза гильдии алхимиков и, отдельно, - третьих лиц, открывать которых я вам права не имею. Если одним словом - яд.
  Настоятель, потушив окурок, принял листы и бегло просмотрел убористый текст. Непонятными ему остались лишь несколько строк составляющих 'вещества', но вердикт был однозначен - 'отравление вследствие интоксикации организма смертельной дозой вещества'. Заключения разнились витиеватостью слога с характерной спецификой освидетельствовавших, но в целом были единодушны. Горий повторно пробежался по тексту, поднял взгляд на Диккенза.
  - Здесь не указан способ интоксикации.
  - Вынужден отдать вам должное, господин Грызнов, у вас цепкий взгляд. Действительно, способ пока не выяснен окончательно. Мы отмели оральное отравление и заражение дыхательных путей, но окончательное определение требует больше времени. Рабочей версией принято отравление через укол, но, по-прежнему, не исключены тактильные или с использованием, хм, экзотических средств отравления. Например, высказывалась версия связи активации яда с...
  - Некротической атакой во время учений, - Горий кивнул, конкретно ему такая версия показалась наиболее 'перспективной', уж слишком много вопросов вызывала организация самих учений лично у него.
  - Я собирался упомянуть падение господина Чалого, сам факт этого способен многое стимулировать... Любопытно, в своем рапорте вы упомянули о необычности некротических атак... что? - дознаватель прервался, увидев вновь напрягшееся лицо Настоятеля, который контролировал себя все хуже. - О, простите, я не упомянул? Да, конечно же, я читал ваш рапорт, даже не взирая на - как вы выразились? - субординацию. Но, тем не менее - ваша версия теперь не кажется мне столь уж неуместной. Подгадать падение господина Чалого на секретном объекте во время учений возможно, но значительно больше гарантий для активации яда может дать сильный стресс в организме, коим и является...
  - Кто вы такой?! - наконец смог выговорить взбешенный Настоятель. Его рапорт, секретная документация о секретных испытаниях новейшего секретного же объекта - была передана простому дознавателю, младшему дознавателю? Он не мог в это поверить. Словно знамя армии кто-то во время его отсутствия перевесил в уборную и солдаты пользовались им как... Гория просто распирало от праведного возмущения, он, всегда сдержанный, даже привстал в кресле.
  - Вы могли прочесть это на табличке снаружи, - мягко произнес Диккенз. - Но мы здесь не за этим. Мы здесь для того, чтобы выяснить кто ты такой, Горий Грызнов. И не спешите пускать в ход руки - извольте - постановление об отстранении вас от командования и лишении звания Настоятеля до окончания расследования.
  
  Глава третья. Йохан Рекский, старший коммуникатор ведомства связи при Летном Комиссариате
  
  Расторопный банщик собирал на стол, пока господа парились в первый заход. Запотевший от холода графин сидра, шальский салат - ананас, авокадо, яблоки и персик, мелко нарезанная вяленая гадюка, приправленная собственным ядом и исходящие соком ломти дыни - просто на беглый взгляд, но крайне дорого по факту.
  Деревянный зал сиял чистотой и благоухал кипарисом, чьей мелкой мягкой хвоей был устлан пол, стену украшала шкура белого тигра. Зал рассчитывался на десять-пятнадцать посетителей за раз, но сегодня его арендовали только двое, не считая 'обслуживающего персонала' заказанного также в количестве двух. Несколько занавешенных альковов для 'активного отдыха', удобные скамьи, стол для игры в фигуры. Сами гости, судя по звукам, в настоящий момент уже плескались в бассейне. Банщик, прислушавшись, заторопился - признаком дурного тона было остаться в зале в момент возвращения господ. Дверь за ним затворилась практически в тот же момент, как первый из посетителей вошел в зал.
  Без одежды Йохан Рекский, коммуникатор, уже не производил того впечатления грозного старика, которое сложилось о нем на парящей крепости. Его полнеющее, старчески обрюзгшее тело, мало чем отличалось от тела любого пожилого лавочника. Выцветшие от времени татуировки - печать далекой военной молодости, да гроздья серьг в ушах - вот, пожалуй, и все, что отличало его сейчас внешне от простого обывателя преклонных лет.
  Второй посетитель был несколько моложе - лет сорока с небольшим. Когда-то могучая фигура уделявшего себе внимание человека давно заплыла салом и если слово 'жирный' еще и было применять к нему некорректно, то пройди пару лет и от былого атлетизма не останется уже и следа. При том же, во всем его облике, даже в немало обозначившемся брюхе, были видны следы достатка и роскоши. Чистая кожа, аккуратные ногти рук и ног, синева выбритых щек, взбитая купанием шевелюра все еще хранила работу рук профессионального цирюльника. Этого гостя звали граф Лоренц де Фулье и был он полноправным, пусть и малозначимым представителем Палаты Графов.
  Мужчины, отфыркиваясь, проследовали к столу. Граф тут же приник к заботливо налитому банщиком стакану с сидром. Со стороны бассейна донесся плеск и молодой смех 'обслуживающего персонала'.
  - Ну-с, - напившись, граф словно продолжил давно начатый разговор. - Не зря же ты меня вытащил сегодня в сауну, Хан?
  Йохан фыркнул и также приложился к своему стакану.
  - Я тебя 'вытаскиваю' каждую неделю в один и тот же день, в одно и то же время.
  - И всегда - не зря, - подмигнул Лоренц. - Полагаю, на этот раз разговор будет связан с отстранением твоего командира - как его - Грызнова?
  - Давай начнем с него, хотя на уме у меня несколько иное, - равнодушно пожал плечами старик. - С ним-то, как раз, все предельно прозрачно - инцидент с 'Альвиром' дает слишком много поводов и возможностей подсидеть его. Ну а на таких должностях - что никогда не заканчивается?..
  - Недоброжелатели, - грустно кивнул Лоренц. - Да, тут ты, Хан, как всегда прав, как всегда...
  - Меня лично больше интересует, что в палате говорят даже не о самом инциденте, а о его последствиях. - Йохан впился в собеседника взглядом холодных цепких глаз. - Я полагаю, последствия будут самые далеко идущие?
  - Знаешь, пока сказать наверняка не могу, - граф чуть развел руками. - Слишком много интересов с этим связано. Но если в двух словах - консерваторы инцидент используют на полную катушку и, если не оказать им достойный отпор - политическими трупами завалят всю палату. Минимум треть прогрессистов смогут смело паковать чемоданы. Толерантистов снимут походя, под шумок, всех. Военные, как всегда, отмахаются, их позиции сейчас не подорвать никому и в ближайшие лет пять этого не изменить пусть даже будет напрямую доказана их вина.
  Йохан слушал не перебивая, лишь время от времени, почти брезгливо подцепив двузубой вилкой, отправлял в рот кусочки змеи.
  - Суть в том, что сам проект механических контроллеров на боевых крепостях позволил бы начать компанию по легализации карлов, как граждан Графств. Мотивация простая - мы не можем позволить не гражданам работать в военном комплексе. То, что карлы даже не факт, что понимают разницу - к делу не относится. Этот прецедент логично перерастает в пересмотр правил присвоения гражданства, в частности нелюди. И тут для толерантистов начался бы просто праздник. Граф Лаплатт спит и видит, как продавить более прогрессивную нигурскую банковскую систему взамен карловской. Выпуск 'на рынок' нигуров - карлов сотрет как идею, на займах-кредитах-расчетах нигуры собаку съели. Мультте подомнет под себя рынок золотых и серебряных изделий, наличие гражданства у его карлов-вольнорабочих позволит ему снизить акциз втрое, а то и вовсе получить льготные условия. Витт присвоит гражданство всему ифскому гетто и тут же начнет формирование фондов 'помощи живущим за чертой бедности'. Кто от этого пострадает...
  - Понятно по итогам 'самые обеспеченные граждане' 'Близнецов' за прошлую неделю, - кивнул Йохан. В этот момент со стороны бассейна показались двое молодых людей - парень и девушка лет шестнадцати, подтянутые, гибкие, раскрасневшиеся после парилки вкупе с бассейном. Парень, поймав утвердительный взгляд Коммуникатора, тут же нырнул под стол, девушке же Лоренц чуть покачал головой и она пристроилась у края стола, лениво подцепив изящными ноготками кусочек персика.
  - Вот, кстати, и о половом вопросе, - шутливо указал граф на 'персонал'. - Шульге - иф на четверть, по бабке. У него все - власть, взятая своими руками, богатство, добытое своим умом, но нет одного - права передать все это по наследству, его дети, заведи он таковых, будут вынуждены начинать все с нуля. И внуки. Вот правнуки уже что-то от внуков получат, если, конечно же, будет что получать. Далее - младший Донье - его тяга к белокожим отлично известна, как и отношение к этой его тяге его отца. Принятие гражданского кодекса для ифов позволило бы нашему шалуну решить постельный вопрос через палату Графов. Ну и я, конечно же, молчу об идейных - 'равенство рас', 'ифы тоже люди', 'долой расовые предрассудки' - их влияние в чистом виде минимально.
  - Картина ясна, - Йохан сидел откинувшись и слегка прикрыв глаза, - в другой ситуации я бы сказал, что механическим контроллерам не суждено показать себя сколько-то достойно. Но 'Альвир' отработал по-полной, к контроллерам ни единого нарекания...
  - А вот это, как раз, совершенно не важно, - Лоренцо направил в сторону собеседника дынную кожуру. - Ты просто не до конца понимаешь как работает Палата. За редчайшими исключениями, которые, к слову, не имеют почти никакого влияния, всем начхать на реальность. Никого не заботит рентабельность, целесообразность и государственность как понятие. Любое, любое, Хан, происшествие фракции интерпретируют так, чтобы получить собственную выгоду, статусную или материальную. И сам факт происшествия на крепости автоматически отразится на всех ее аспектах. Тот, кто будет двигать собственную линию, ни разу не озаботится о связи контроллера или Грызнова с инцидентом. Есть происшествие, рядом были Грызнов и контроллер. И если кому-то мешает первый или второе - они будут с происшествием связаны мак-си-маль-но!
  - Дело дрянь, - Йохан на мгновение кинул взгляд под стол. - Я не тебе, продолжай. Мысли о том, кто мог - не хотел, а мог - подобное организовать?
  Лоренцо только отмахнулся.
  - Море. Спросишь лично меня - я бы поставил на военных. Им легче всего было организовать все. Их территория, они же проводят расследование, секретность, обеспечиваемая ими же. Мотивация примитивна - военные всегда могли дать консерваторам фору в вопросах любого переоснащения. Вспомни Раскаянье - если бы не этот разгром, когда Чад натолкал нам полные трюмы сам знаешь чего, ни один парящий замок так бы и не появился во флоте. Я бы и в судьбе флота, честно говоря, не был бы уверен.
  - Грызнов их человек.
  - Разменяли. Лес валим - щепки летят. Да и реабилитировать вполне еще могут, кто знает. Если кто-то из уже лично его недругов не подсуетится, конечно.
  Йохан окончательно закрыл глаза и приподнял ладонь, прерывая собеседника. Откинул голову и несколько секунд сидел в такой позе.
  - Все, - эти слова предназначались явно не графу. Парнишка споро вылез из-под стола и убежал в сторону бассейна. Девушка, все это время скучавшая за разговором мужчин, просительно посмотрела на Лоренцо и, дождавшись пренебрежительно-отстраняющего жеста, убежала следом.
  - Я, как бы, тоже все, - засмеялся граф. - Больше тут добавить нечего.
  - И так немало... - Йохан обновил стаканы, пригубил в задумчивости. - Кто отвечал за организацию учебного противника на учениях, ты случайно не в курсе?
  - Секретность, - развел руками Лоренцо. - Тут у военных все строго. А начну копать - Комиссариат от меня мокрого места не оставит.
  - Кстати о Комиссариате, - Йохан на мгновение задумался над получившимся каламбуром, но смешным его не счел и улыбаться не стал. - Ты исходишь из военных как монолитной фракции, преследующей единые интересы...
  - Согласен, мое упущение, - тут же подхватил мысль Лоренцо. - Дело это, безусловно, не упрощает, но если смотреть с этой стороны, то успех испытаний в интересах Комиссариата. Провал - в интересах Адмиралтейства, они свое влияние теряют все больше и живут уже едва ли не с аренды плавучих крепостей Сенешалью и Нагур'на'Затур. Провал механических контроллеров не принесет им ничего, но вот успех способен серьезно подорвать позиции, и без того не самые сильные. Жандармерия и Генералитет, полагаю, равнодушны, их ведомства это никак не затронет. Если военные внутри себя, то однозначно - Адмиралтейство.
  Йохан кивнул.
  - Извини, давай прервемся, нужно подумать.
  - Ну я тогда... - граф подмигнул и свистнул в сторону бассейна. Мгновение спустя из дверного проема показалось хорошенькое личико девушки. Лоренцо кивком головы указал ей на один из альковов и сам направился туда же.
  Коммуникатор задумался. Слишком большое количество избыточных данных, головоломка не складывалась. Слишком много заинтересованных, столько, что завершиться чисто учения просто не могли. Неясной оставалась фигура статиста без возможности выяснить хоть что-либо о нем - информация о личностях статистов ведомствами береглась никак не менее усердно, чем информация о счетах руководителей.
  Йохан любил загадки, любил политику и любил наблюдать за большой игрой, что велась на верхах - это было одним из немногих развлечений для его пресыщенного информацией ума коммуникатора, привыкшего пропускать сквозь себя до нескольких десятков бесед за раз. Даже сейчас, не отвлекаясь, он служил 'станцией связи' для нескольких весьма высокопоставленных господ.
  Цель всегда была одна - докопаться до истины. Без раскрытий, без триумфов, без выдачи виновных - ребус ради ребуса. Коммуникатор не имел права выносить 'в мир' что-то из того, что доверялось ему, как посреднику. В большинстве случаев это означало бы конец карьеры. Текущий ребус обещал быть как минимум масштабным. У него было несколько имен заинтересованных, можно было бы попытаться добиться переключения каналов их коммуникации сквозь себя, но подобные просьбы всегда вызывали много неприятных вопросов и даже могли инициировать внутренне расследование.
  Раздался стук в дверь и, дождавшись сварливого 'да?', та отворилась. Банщик, низко кланяясь, проскользнул к столу и, с поклоном же, возложил на него запечатанный конверт.
  - Курьер принес на ваше имя, господин. Сказал, что отправитель просил срочности, - и, не дожидаясь, с поклонами же удалился.
  Йохан, раздраженный прерванными размышлениями, взял конверт, покрутил в руках, рассматривая ничем не пропечатанный сургуч. Подцепил бумагу ножом для фруктов.
  'Мой друг, весьма нелишним было бы тебе вскоре увидеть меня. Жду тебя в садах Ширази. Р.'
  Йохан беззвучно ругнулся. Письмо было шифром, негласно принятым в среде коммуникаторов еще со студенческой скамьи - один из коллег предлагал встречу в... где? Сады Ширази - парк в Хале - точка отсчета, сегодня двадцатый день месяца Лотоса, значит место - площадь Графа Шими. 'Вскоре' - текущая половина суток относительно полудня. 'Р' - четверка, оставалось менее часа. 'Нелишним' - дело особой важности, с риском для карьеры писавшего.
  Коммуникатор тяжело поднялся и начал одеваться, письмо осталось лежать на столе, уничтожать его Йохан не стал. Тяжелая, подбитая мехом мантия - с годами Рекский все больше страдал от озноба - легла на плечи считанные минуты спустя. Еще по прошествии минут бричка была подогнана к дверям сауны и коммуникатор, оставив банщику сообщение для графа о причинах поспешного отъезда, распорядился ехать к месту встречи.
  Солнце еще стояло высоко, улицы были полны людей и транспорта. На проспекте Единения движение и вовсе стало, пропуская кортеж кого-то из влиятельнейших лиц Палаты, к месту Йохан добрался с десятиминутным опозданием.
  Площадь Графа Шими - одна из самых больших, но и самых скучных в Хале - была примечательна только огромной и совершенно безликой статуей некоего человека, того самого графа, если верить бронзовой табличке - монументальная фигура с рублеными чертами лица, могущими принадлежать сотням людей, дланью гипотетически указывала в некое героическое грядущее, а по факту - на Малый Дворец Графов. Мраморные, зимой из-за холода совершенно непригодные для сидения, а летом просто очень холодные, лавки на все несколько сотен квадратных метров были только у самой статуи и спросом не пользовались. Отсутствие навесов и тени не располагало к прогулкам даже под скудным вечерним солнцем. Редкие гуляющие спешили пересечь площадь и направиться к местам более комфортным и живописным - до набережной было рукой подать.
  Йохан расплатился с возницей и с его же помощью спустился на мостовую, попутно озираясь в поисках коллеги. Найти его среди редких прохожих не составило никакого труда - истомленного ожиданием, нетерпеливо едва не мечущегося у самой статуи.
  Мирц Миллер был молод, едва разменяв третий десяток, но уже подавал неплохие надежды, будучи почти без опыта способным справляться с десятью-пятнадцатью каналами одновременно. Конечно, пока это не проходило незаметно - Мирц имел плохую привычку 'залипать' на полуслове время от времени, но через это проходили все, кто более, кто менее заметно для окружающих. Аккуратная бородка, по замыслу придающая молодому коммуникатору солидности и лет, лишь еще больше подчеркивала наивность взгляда и по-крестьянски курносое лицо. Одет он был 'по-граждански' - камзол, ботфорты, шпага у пояса, бесформенный берет со страусиным пером больше берета размерами, ложащимся на лопатки владельца. Даже серьг комуник не надел, лишь многочисленные проколы в ушах напоминали о них. Последнее могло указывать как на чрезвычайную серьезность вопроса, так и просто на параноидальность их владельца.
  Увидев Йохана, Мирц тут же скорым шагом направился в его сторону, загодя протянув руку для рукопожатия.
  - Мэтр Рекский, как я рад встрече! - воскликнул он, со страстью тряся старческую ладонь.
  - Я задержался, простите, мэтр, 'Единения' перекрыли.
  - Не стоит извинений, что вы, мэтр. Присядем? - молодой коммуникатор широким жестом указал в сторону монумента. Йохан же только скривился.
  - Боюсь, мои кости не перенесут такого контраста, вы выдернули меня из бани, друг мой. Давайте лучше прогуляемся к набережной. Что заставило вас просить о встрече?
  Коммуникаторы - старый и молодой - под руку неторопливо направились прочь от каменного взгляда графа Шими.
  - Мэтр Рекский, я... понимаете, я прекрасно помню, сколь много вы сделали для меня еще в мою бытность студентом, и мое нынешнее назначение тоже, как я полагаю, кхм, не случайно. Я просто не могу отплатить вам неблагодарностью после всего этого, если бы не вы...
  - Молодым везде у нас дорога, - скупо улыбнулся Рекский. Он действительно проталкивал молодого и, что там говорить, симпатичного ему во всех смыслах студента, им же замеченного в одном из дорогих борделей, сквозь все преграды аттестаций. И он же посодействовал его назначению во внутреннюю связь комиссариата, как самого перспективного из всего потока в пять человек. - Не стоит, друг мой, не стоит. Я полагаю, у вас что-то действительно важное?
  - Мэтр. Йохан, - Мирц понизил голос и на ходу чуть более приблизил свое лицо к уху старшего товарища. - Вы наверняка знаете, чего это может мне стоить, потому могу я вас просить... снять это?
  Пальцем Миллер коснулся одной из многочисленных комуник Йохана. Старик бросил на него несколько удивленный взгляд, но кивнул.
  - У набережной. Пока же расскажи о своей жизни, как ты устроился, я слышал, недавно тебя повысили? - Йохан хитро улыбнулся.
  - О! Так и здесь вы, мэтр! Вы мой хранитель и благодетель, если бы я помнил свою мать - у нее наверняка было бы ваше лицо! - Мирц на мгновение чуть крепче сдавил сжимаемый локоть собеседника. - Все просто великолепно, справляться с такими объемами я еще не привык, но это придет, полагаю. Отдельный кабинет, денщик и массажист, обеды в офицерском кафе, балы или бильярд в конце каждой недели - но вам ли мне об этом рассказывать! Для вас это все уже давно пройденная рутина, полагаю.
  Мирц рассмеялся, но Йохан чутким ухом прекрасно уловил нотки легкой истерии в этих звуках - Мирц чего-то боялся и боялся до одури, все силы пуская на то, чтобы хотя бы частично скрыть страх. Рекский чуть ускорил шаг, решив не затягивать момент, который позволит собеседнику выговориться и, пусть частично, сбросить груз с сердца. Достигнув парапета набережной у неторопливо несущей свои воды Исены, он одну за другой начал вынимать из ушей серьги комуник, складывая их прямо на камень ограждения. Когда небыстрая процедура была завершена, он бросил вопросительный взгляд на ожидавшего в нетерпении Мирца.
  - Все.
  - А вы?.. о, простите, последнее время вошло в моду дополнять серьги перстнями и кулоном, вас, вижу, это веяние не задело, мэтр, - покраснел Мирц.
  - Нет, это обычные в большинстве своем, - Йохан продемонстрировал унизанные тяжелыми перстнями старческие ладони. - Давайте же к делу, Мирц, я вижу, тебе не терпится выговориться.
  - Да-да, время не терпит. Йохан, вы не раз рассказывали мне о столь достойном человеке, как Горий Грызнов, с которым вы служили еще до того, как стали преподавать и, насколько мне известно - вновь служите. И у меня сложилось впечатление, что этот героический мужчина вам неравнодушен, в... в...
  - В дружеском смысле, - подсказал коммуникатор младшему товарищу.
  - Да-да, - покраснел Мирц, но тут же продолжил. - Дело в том, что буквально пару часов назад через меня прошел приказ о его физическом устранении!
  Йохан вздрогнул и оперся о парапет, переведя обескураженный взгляд на собеседника, тот же продолжал:
  - Я сослался на недуг и сложил свои обязанности сменщику и тут же направился разыскивать вас. Что больше всего удивило меня, что приказ проходил по одному из резервных каналов, а оба источника ранее мною не определялись, но приказ шел с территории Комиссариата, вниз. В... в гетто!
  - Мирц, соберись, ты не мог бы вспомнить все дословно?
  Мирц замялся и снова покраснел
  - Вы же знаете, я не вслушиваюсь в общение контактов...
  - Как и все мы, но хоть что-то?
  - Я среагировал на имя Грызнова. Я не сразу вспомнил кто это, а когда вспомнил - разговор уже закончился, я успел понять только общий смысл. Речь шла о физическом устранении в кратчайшие сроки. Отдельно отдававший приказ настаивал, чтобы смерть выглядела как самоубийство и рекомендовал использовать личное оружие 'объекта'. Его собеседник говорил мало, ругнулся, когда услышал о личном оружии, но не возразил. А! Да - он ругнулся не на халровианском, я не уверен, но, возможно, это был шепот.
  - Шепот? Гетто - ифы, логично. Нелогично устранять Гория тем, кто ведет дела с нелюдью, не складывается... - Йохан было погрузился в размышления, но вздернулся, пробужденный недоуменным взглядом собеседника, отмахнулся, - продолжай, Мирц.
  - Это все, - чуть растеряно развел руками молодой.
  - Что ж. Мирц, ты сделал большое дело для большого человека, а теперь слушай меня внимательно и не возражай. Прямо сейчас ты берешь бричку и, не заезжая ни домой, ни на работу, ни больше в какое другое место из тех, где тебя когда-либо раньше видели - едешь в порт. Секунду... - Йохан сжал в кулаке одну из комуник, на несколько мгновений умолк и почти сразу продолжил, отложив серьгу. - В Сельдий порт. Сейчас там швартуется 'Распутная селки' - китобой с севера. Они возьмут тебя на борт как только услышат мое имя. Дальше положись на них - они знают, что делать в таких случаях. Капитану - Лаврентий Шашня его имя, он веллетайнец - можешь рассказать все, если без подробностей, он мой старый друг.
  По мере монолога Йохана глаза Мирца - и без того большие и наивные - все больше округлялись, грозя покинуть орбиты.
  - Но... но...
  - Мирц. То, что ты сделал - будет стоить тебе карьеры в любом случае. Коммуникатор, не способный гарантировать конфиденциальность связи, не нужен никому и второго шанса тут не дают. А с поправкой на то, какая связь шла через тебя - комиссариат, полагаю, не только о вчерашнем ужине треплется, и с поправкой на то КАКУЮ информацию ты разгласил, тебя просто устранят физически, устроив 'несчастный случай'. И более того, если они узнают, а они узнают рано или поздно, ты ставишь под удар и меня. Потому беги, пока еще у тебя есть время. Мирц, ты слушаешь?!
  - Д-да... ехать в порт. Сельдий. Никуда не заезжать. Селки, Шашня. Что же я наделал?..
  - Ты, возможно, спас жизнь очень хорошему и очень большому человеку, Мирц. Такое не забывается.
  - Мы еще увидимся?
  - Обязательно, Мирц, мальчик мой, обязательно. Лаврентий Шашня, запомни, веллетайнец. Все, ступай, - Йохан провел ладонью по щеке друга и легонько оттолкнул его от себя. - Ступай, времени мало.
  
  Глава четвертая. Александр Горьев, статист.
  
  'Только для белых' - венчала скамейку табличка. Данная надпись исключала очень многих - многие людские расы и народности, такие как: ифы, имриры, селки, тусы, чернокожие племена южного Андрована, смуглые - центрального, кочевников и оседлых жителей Нарры, полукровок, метисов, квартеронов. Конечно же, всю нелюдь: горделивых опытных дельцов и финансистов нигуров; карлов, игнорируя тот факт, что само устройство таза не позволит им комфортно разместиться на ровной поверхности, а огромные ступни займут половину пешеходной дорожки; илванов, буде каким чудом окажись одна из них в человеческом поселении. Да всех, по-сути, кому не 'посчастливилось' родиться с единственно 'верным' цветом кожи на материке Рован.
  Александру 'посчастливилось'. Всего пару часов назад закончился допрос у младшего дознавателя Диккенза, был принят и описан рапорт и сейчас статист просто отдыхал в отдалении от мрачных теневых кварталов, с внешне праздным видом рассматривая прохожих и посетителей одного из многочисленных городских парков. Цепкий взгляд профессионально фиксировал любую мелочь, заполняя пустоту утраченной личности ненужными деталями. Вопрос 'кто он и что он' уже давно был отторгнут, как неинтересный. Александр не желал возвращаться к незнакомой ему, а то и вовсе чуждой личности, которая бы могла претендовать на уже столь привычное и родное тело. Но при этом оставался нерешенным вопрос жизни этой самой прошлой личности, которую статист про себя назвал просто 'Он'. У Него были знакомые, с легкостью способные заметить странности поведения, были привычки, сейчас неизвестные - и все это существенно усложняло дальнейшую жизнь.
  Безусловно, жизнеспособным оставался и вариант чистосердечного признания, но предсказать последствия в этом случае было еще куда более затруднительно, нежели в первом - с продолжением игры в Него. Признание могло вызвать все что угодно - от попытки восстановления старой личности со стороны менталистов Комиссариата, до заключения под стражу в качестве провалившегося шпиона. Смешно было то, что Александр и сам допускал, что Он был шпионом, по каким-то неизвестным сейчас причинам уничтожившим личностную память - может, укрывая сверхценную информацию; может, избегая раскрытия и правосудия. Вот только нести ответственность за поступки человека, о котором он не знал ничего, кроме самого факта его существования, статист не намеревался. Да, он подписал бумаги о невыезде, но следовать или нет прописанному обещанию - еще не решил.
  - Куклы.
  Незнакомый голос выдернул Александра из неспешного потока мыслей, он оглянулся. Голос принадлежал пожилому мужчине, остановившемуся возле скамейки. Опрятно одетый - жилетка поверх сорочки, небольшой гражданский берет, туфли - лавочник или, быть может, конторский работник, но образ этот несколько портил внушительный саквояж в руках. Лысеющий, седой, с чуть приплюснутым носом, выдающим дальнее родство с неграми Андрована, но уже даже не квартерон, а полноценный 'белый' гражданин - 'черной' крови не более одной восьмой.
  - Вы позволите? - тем временем поинтересовался мужчина, указывая на скамейку. Александр неопределенно повел рукой, как бы намекая, что безраздельным правом на этот предмет уличной мебели не обладает.
  - Куклы, - повторил прохожий, присаживаясь. - Я о прохожих. Взгляните на них, пустые взгляды, пустые движения, пустые жизни, если хотите.
  Александр не перебивал, но собеседник только сокрушенно покачал головой и примолк, задвинув саквояж под скамейку. Статист пробежался взором по пешеходным тропинкам и лавочкам и не подметил ничего нового для себя - все также млела в объятьях молодого кавалера дама средних лет, о чем-то яростно спорили, хватаясь за шпаги, студенты и только близость гвардейской будки, похоже, останавливала их от рукопашной, неспешно прогуливались несколько пар самых разных возрастов...
  - Разрешите представиться, - снова заговорил мужчина, протягивая Александру руку, который тот автоматически и пожал, - Роман Гоноррмаркко, розничная торговля и сбыт сувениров.
  - Марк Лапласс, счетная палата, - зачем-то совершенно автоматически соврал Александр.
  - Я не покажусь вам излишне навязчивым, если предложу беседу, господин Марк?
  - Нет, будьте любезны - просто Марк, - Александр ненавязчиво, но от этого не менее пристально оценивал собеседника. Это была новая-старая привычка, которую он открыл в себе и еще не решил, как к ней относиться - как к разумной осторожности или как к паранойе.
  - Марк, тогда и вы не смущайтесь называть меня просто Романом. Понимаете, Марк, в своей жизни я побывал в очень разных местах, а родился так и вовсе на южном Андроване, в таможенной зоне при Сомпе - по-крайней мере, так она тогда называлась. Удивительное место, должен я вам сказать - местные негры меняют название с приходом каждого нового вождя, а надолго те не засиживаются. Но я не об этом хотел рассказать...
  Александр слушал, изображая вежливый интерес.
  - Государства как такового там по-сути-то и нет - группы племен, беспощадно грызущиеся за власть, еду и воду. Об одном из племен во времена моего детства ходили очень интересные, пусть и неподтвержденные, слухи. Поговаривали, что их шаманы еще с момента рождения нового члена племени изготавливали куклу - вольт по-ихнему - для наложения проклятия. Нравы же в племени, да и не только в том, были таковы, что пускать в ход силу или, в данном случае, колдовство шаманы не стеснялись. Малейшая провинность, косой взгляд или просто плохое настроение шамана могли привести к мгновенной и мучительной смерти. Так вот, я считаю, что если все это действительно так, то эти люди были счастливейшими в Ойкумене. Они жили полной жизнью, ведь каждый день для них был последним, если вы понимаете меня.
  Александр кивнул:
  - Интересная точка зрения, - но в дискуссию вступать не стал.
  - Эти же, - собеседник брезгливо повел рукой вокруг, - да что говорить - даже мы с вами - ведут себя так, как будто собираются жить вечно. Откладывают важнейшие дела на завтра ради того, что и самим-то делать не очень приятно. Прожигают себя в конторах за гроши, бросают близких, топятся в алкогольном и наркотическом небытие, просто теряя целые недели собственной жизни. Они и есть куклы - пустые, бессмысленные оболочки без целей и желаний, способные только на одно - лишить жизни заключенное в них сознание. - Мужчина помолчал. - Мои слова вполне можно трактовать как сочувствие осскому абсольверизму, простите. И, насколько мне известно, это... не совсем приветствуется.
  - Простите? Я не знаком с вопросом, что, впрочем, и не удивительно, ведь интерес к нему тоже не приветствуется, - Александр в очередной раз вежливо улыбнулся.
  - В трех словах - это доктрина принудительного развития личности, игнорирующая, собственно, интересы личности в пользу интересов системы. Диктатура разума над чувством. Человек в основе своей ленив и празден, полагаю, мы с вами сейчас лучше всего подтверждаем данное утверждение личным примером. И без принуждения человек не сдвинется ни на йоту.
  - Вы говорите несколько необычно, как для простого торговца, - Александр все еще не мог раскусить собеседника. Контраст даже не речи, а ее содержания и внешнего вида говорившего затруднял понимание.
  Торговец же тем временем взглянул на карманные часы и внезапно засобирался:
  - Да что вы? Но, Марк, я вынужден раскланяться - совершенно забыл о важном деле в Сельдем порту.
  'В порту'? Избыточное уточнение. Кто он, его... странный собеседник, Александр уже не питал себя иллюзией слова 'нечаянный'.
  Роман же - если это было его настоящее имя - встал и, бегло пожав на прощанье Горьева за локоть, заторопился прочь.
  - Ваш саквояж! - окликнул тот уходящего.
  - Что? О, нет, это ваш саквояж, - улыбнулся через плечо 'торговец'.
  
  ***
  
  Что это было? Шпионские игры? Подстава? Помощь уже забытых друзей? Александр не торопился брать подозрительный предмет, цепко озираясь по сторонам.
  За ним следили? Или все еще следят? Монолог 'торговца' обретал смысл - 'без принуждения человек не сдвинется', 'важное дело в порту'. Он точно не принадлежал к Его знакомым или все это часть привычной обоим игры? Тревоги не было, но и былая праздная расслабленность ушла без следа. Тронь саквояж и за твою жизнь не дадут и гроша - 'бросьте оружие, не двигайтесь! А что это тут у нас?!', но кому это может быть нужно? Ответ - кому угодно. Былой Он мог иметь врагов где угодно, кто угодно же мог желать его смерти, заключения, бесчестья. Так что делать? Встать и пойти прочь - 'ни малейшего понятия, жандарм, это оставил какой-то торговец, во всяком случае именно так он отрекомендовался'.
  С другой стороны - ему некуда идти. Его провал в глазах знакомых с ним людей - вопрос времени, так стоит ли оставаться? 'Без принуждения не сдвинется' - не сам ли он минуты назад взвешивал все 'за' и 'против' бегства из нигде в никуда. 'Дело в порту' - ничем не лучше и ничем не хуже, нежели любая другая неизвестность. Продолжение игры с неизвестными правилами? Пусть так.
  Александр подвинул к себе саквояж ногой и одновременно призывно махнул рукой возницам, терпеливо поджидавшим 'жирного' клиента поодаль.
  - Сельдий порт.
  
  Глава пятая. Горий Грызнов, виконт Олесский.
  
  С наступлением темноты жизнь в столицах не прекращалась. Сколь бы скудно не чадили масляные фонари вдоль основных улиц-артерий, сколь бы не распалялась кровь у лихого, да и просто не умного люда от выпитого накануне - по мостовым спешили брички, знать и простой люд, завершив службу или просто отдохнув после дневных работ неспешно следовали в гости друг к дружке. Бал ли или просто ночное застолье в кругу знакомых лиц, богатых манили призывно театры и салоны, дорогие бордели и клубы. Люд попроще торопился на ночные представления, даваемые прямо на улицах, площадях или набережной. Суета дня оставалась в прошлом, вечерний сон уже придал сил и наступал черед неспешной, степенной праздности.
  Вот прямо у стальных вод Исены визуализатор-недоучка прямо из воздуха ткал волшебное кружево - нити обращались в мистических мотыльков, мотыльки, едва прянув прозрачными крыльями, обращались в цветы. Цветы, в свою очередь, причудливо переплетаясь, внезапно являли изумленному зрителю густой лес, объятый пламенем. Пламя же, отдаляясь, становилось лишь огнем очага бродячей кибитки. Пусть мастерство чародея оставляло желать лучшего - картина дрожала, грозясь то и дело растаять или обратиться чем-то не столь лицеприятным для ока - простым горожанам и этого было вдосталь.
  Вот на площади 'великий и несравненный', если верить тканому штандарту, пиромаг в безумном темпе андрованских дарбук, голосящих в умелых руках ассистентки швыряет и жонглирует пламенными булавами, крутит над головой пылающее кадило и проглатывает факела, даже не удосуживаясь вынуть обратно длинные древка. Истинно ли он был магом или лишь умелым фокусником - для зрителя не имело никакого значения.
  Здесь прямо на площади танцы под звездами, тут - нежные струнные переливы сопровождают грустный вокал, там - экзотическим танцем смуглокожие девы распаляют ночную страсть, словно намекая на недалекий дом удовольствий. Город живет своей жизнью и днем, и ночью. И при свете солнца, и в тени Комиссариата. Немногочисленны часы затишья.
  Лишь незадолго до рассвета дремают Хала и Ровиан. Часы, когда и примерный семьянин, и ушлый маркитан, и уличный карманник смыкают усталые очи. Когда пришла пора второго сна - отдыха от бесед, историй и развлечений, предваряющего дневную рабочую суету. Но и в эти часы жизнь продолжается, пусть уже и не бьет ключом. В гетто - самый разгар трудового 'дня', ифы не терпят яркого света, пусть и нечастый он гость в густой тени Комиссариата. Стража - активней патрулирует улицы, где-то беря давно 'проработанных' нарушителей прямо из теплых постелей. Убийцы, контрабандисты, 'черные' торгаши разворачивают бурную деятельность, пользуясь относительным запустением улиц.
  Нет покоя столицам, считаны минуты, когда город точно вымирает. Застать такие минуты - настоящая удача. Без суеты улиц, без голосов, шагов и стука копыт. Без смеха и слез, без ругательств и благодарностей. Но даже застав их - рушишь. Ибо как минимум один житель не спит, нарушая покой - ты.
  Так и в роскошном доме по проспекту Единения 34 покой был обманчив. Спала в своих постелях постоянная прислуга, по домам - приходящая. Дремал единственный охранник, вздергиваясь время от времени во сне. Спал престарелый терьер, годы назад отлученный от охот. Но был в доме и еще некто.
  Половая решетка в задней кухонной каморке, куда кухарка сливал отходы или же даже просто 'отработанную' жижу из котлов и кастрюль, сдвинулась. Бесшумно, без, чего можно было ожидать, скрипа ржавчины о камень. Не хлюпнув влажно забившейся в щель между плитами и железом влагой - точно загодя кто-то озаботился тишиной. Тени, черные среди черноты, выскользнули из стока и замерли, вслушиваясь.
  Двое. Невозможно рассмотреть этого в кромешном мраке, но оба - ифы. Темные облегающие одежды на одном и грязный балахон на другом, будь в во всем доме хоть единственный источник света, оттенили бы их иссиня-белую кожу. Низкорослые, как и все представители их народа - почти на голову ниже обычного человека, тонкие и жилистые. Один - обритый наголо, как принято среди мужчин его народа, губы окрашены черным. Второй - неприлично, по женственски, космат - пегие волосы нескольких сантиметров длинной. Лица обоих безразличные, умиротворенные, но то естественная черта для 'народа вечного мрака', народа курганов - нет смысла демонстрировать свои эмоции там, где с трудом можно различить контур фигуры. Еще один - дозорный - остался внизу, под стоком. Рабы, как, впрочем, и вообще все в странном, уродливом владения всех над всеми и ритуального каннибализма их обществе.
  У ног ифов присели и тянут носом воздух несколько жирных откормленных крыс - питомцы второго, косматого в балахоне. Разведчики, глаза и уши.
  Минуты прошли, прежде чем бледнокожая пара двинулась вглубь дома, крысы бросились вперед, не отдаляясь, тем не менее, от хозяина. Тишину дома нарушал лишь едва различимый цокот крохотных коготков, когда зверьки перебегали с ковра на плиты пола, да шелест балахона.
  Единожды грызуны, а с ними и люди, насторожились - звери почуяли терьера, своего почти биологического врага, но собака спала где-то за дверями, запах остался еще со вчера.
  Ифы знали куда идут. Они не отвлекались на двери и коридоры по пути, не наскакивали случайно на декоративные столики и не задевали аппликаций на стенах - они шли не по выданному кем-то плану, а по 'визуальной' разведке.
  Вот и цель - тяжелая дубовая дверь хозяйских апартаментов, способная, будь нужда, выдержать удары ручного тарана городской жандармерии и дать владельцу драгоценные минуты. На двери врезной замок, но главное препятствие, знали ифы, не он, а внутренняя щеколда, больше напоминающая засов, открыть которую снаружи - задача не для тривиального интеллекта. Ее расположение также было известно им с точностью до миллиметра.
  Косматый извлек откуда-то из глубин балахона и споро собрал миниатюрную ручную дрель, примерил сверло к едва осязаемому углублению на двери, оставленному в предыдущие визиты, выстлал пол тряпицей, готовясь принимать в нее стружку и работа пошла. Один иф медленно, стараясь не выдать себя и товарища случайным скрипом или взвизгом металла, вращал ворот. Второй - капля за каплей что-то лил из спринцовки в отверстие.
  Когда сверло встретилось с щеколдой не донеслось ни звука - косматый ощутил это самим касанием, не полагаясь на слух. Дрель, тряпица и спринцовка исчезли так же бесследно, как и появились. Косматый сменил инструмент на нечто, напоминающее шило и заковырял им в отверстии. Второй тем временем разминал пальцами а после и вовсе отправил в рот комок густой не то смолы, не то глины и извлек флакончик с лаком - им предстояло замаскировать собой отверстие по окончании дела.
  Теперь полной тишины добиться уже не удавалось, но едва различимый даже в абсолютной тишине скрип шила о щеколду вряд ли был способен встревожить кого бы то ни было. Секунды на все про все и косматый отстранился от двери, уступая место напарнику. Тот, не прекращая жевать, уже занял позицию у дверей с крохотной духовой трубкой в руках, изготовился...
  И в ту же самую секунду дверь распахнулась настежь, сбив с ног не успевшего отскочить косматого, взвизгнула, ударяясь о стену одна из крыс. Крупные, крепко сбитые фигуры выскочили из дверного проема, темной молнией метнулись безмолвные собачьи тени. Косматого зафиксировали лицом в пол, разжав челюсти и не позволяя раскусить зуб с ядом, буде таковой у него окажется. Его товарищ еще успел 'плюнуть' из трубки и взмахнуть невесть откуда извлеченным кинжалом, но тот лишь жалобно звякнул о горжет - иф умело бил по шее, как он думал не рискуя - и вот уже и он скручен так, что даже дохнуть больно. Заверещали крысы, задавленные двумя молчаливыми псами, не издавшими даже рыка. Все закончилось в считанные секунды.
  Защелкали зажигалки и хозяйский кабинет озарился неровным светом масляных ламп. Опускать канделябр и разжигать его присутствующие поленились. За время скорого действа Горий Грызнов, еще на днях Настоятель, а теперь просто виконт Олесский даже не поднялся из кресла. Он привык посылать людей на рисковые операции, на смерть. Привык при этом сидеть недвижимо и дожидаться результатов. Роглаф Даллерсон, чадец, некогда прямой подчиненный офицер-башелье Грызнова на 'Гневе Альвира' и четверо его людей уже заволокли неудавшихся убийц в комнату и теперь просто стояли, ожидая распоряжений.
  Бывший настоятель в демонстративной задумчивости побарабанил пальцами по подлокотнику, потом неспешно закурил.
  - Дозорного в канализации убрали, - нарушил молчание башелье, коснувшись комуники. Дозорного брать живым распоряжения не было, потому его люди не церемонились, просто расстреляв того. Грызнов лишь кивнул, затянулся.
  - Этого в подвал, - огонек сигареллы указал на выбритого и перескочил на косматого, - этого переместите за город. Обоих подготовьте. Спасибо, башелье, вы можете идти.
  - Настоятель, - рыжий, невысокий, но крепкий и чем-то напоминающий бульдога чадец отвесил полупоклон. Его люди уже выносили пленных, не забыв, уходя, подхватить и трупики придушеных крыс.
  Иногда недостаточно какой-то бумаги, чтобы люди, с которыми ты прошел одну войну и десятки стычек, перестали подчиняться твоим приказам. Бывший Настоятель кивнул, отпуская подчиненных. Точным, выверенным движением плеснул вино в бокал и, не глядя, коснулся комуники:
  - Господин Рекский, мы закончили. Жду вас.
  Получив, видимо, ответ, опустился в кресло, в котором провел большую часть уходящей ночи. Пригубил напиток.
  Карета, не бричка, а полноценная гербовая карета с восстающей серой рысью на бортах подъехала к дому в течении часа. Граф Фулье то ли отдавал предпочтение живым коням, то ли состояние его не позволяло ему экзотику в виде каменных скакунов. Прислуга распахнула дверцы, опуская подножку и из глубин экипажа показались сам граф и Йохан Рекский, продолжая завязавшийся в пути диалог:
  - ... сеть подземных тоннелей! Под всем городом! По тоннелям предполагается пустить карловские паровые экипажи, управление и обслуживание предполагается, само-собой, карлами же. В тоннеле должны быть колеи, препятствующие сходу экипажа с маршрута, вентиляция, на станциях освещение и, как ты понимаешь, не масляное!
  - Что за бред... - поддакнул графу коммуникатор. Оба они неспешно подошли к крыльцу, где им вместо домоуправителя или прислуги отворил крепкий солдат в кирасе и при оружии - Рекского он знал в лицо, а портрет графа еженедельно вместе с остальными членами Палаты печатался в 'Близнецах'.
  - Бред или нет, мой дорогой Хан, но если проект удастся продавить - это миллионные траты, это отдельный налог, сотни 'вкусных' мест, рабочие подряды, материал. И к этим людям я собираюсь примкнуть! - было непонятно удивляется граф или восхищается последним фактом.
  Ответить у Рекского времени уже не хватило - оба они, провожаемые другим солдатом подошли к дверям хозяйский апартаментов. После короткого 'да' в ответ на условный стук дверь перед ними распахнулась.
  - Господа. Ваша Светлость. Господин Рекский, - Грызнов встал навстречу гостям, отвешивая положенный этикетом полупоклон в сторону высокотитулованой особы. - Разрешите предложить вам вина?
  - Оставьте церемонии, виконт, - Фулье протянул руку для пожатия, тем самым подчеркивая неформальность встречи, с веселым вопросом во взгляде стрельнул глазами в сторону бутылки.
  - Богоградское розовое.
  - О. Не откажусь. Чего у фанатиков Рады не отнять, так это способностей к виноделию.
  - Располагайтесь, господа, не стесняйте себя, - бывший Настоятель отошел за бокалами, самолично обслуживая гостей, которые, следуя совету хозяина, уже занимали заготовленные кресла. Брали они во внимание, что до них дорогой бархат битую ночь отирали задницами солдафоны - оставалось неясным.
  - Итак, мой дорогой виконт, Горий - вы позволите обращаться к вам по имени?
  - Как вам будет угодно, ваша...
  - 'Господина Фулье' будет достаточно, друг Хана - мой друг, - небрежительно отмахнулся граф. - Итак, Хан в общих чертах посвятил меня в детали произошедшего. Как я понимаю - как минимум одного убийцу вы взяли живым?
  - Так точно, господин Фулье. Сейчас он в подвале, мои люди 'прогревают' его для беседы.
  - Не переусердствуют? - граф натолкнулся на стальной взгляд Грызнова и засмеялся, демонстрируя собеседнику пустые ладони. - Понимаю-понимаю. Но вынужден соблюдать осторожность - если я предоставлю Палате окровавленный кусок мяса меня просто не поймут. Но я забегаю вперед, давайте по-порядку - чего вы ожидаете, передавая в мои руки убийцу?
  Горий в который уже раз за ночь пригубил вино, выдерживая несколько секунд паузы. Спешка при общении с людьми такого уровня, даже не самыми влиятельными, даже 'друзьями друзей' еще никого не приводила к успеху.
   - Прежде всего снятия всех обвинений и полной реабилитации своего имени. Публичных извинений в прессе. 'Гнев Альвира' отработал программу по-полной, великолепно зарекомендовав себя, я бы настаивал на принятии на вооружение и счел бы за честь продолжить службу Настоятелем, - тут Грызнов мстительно усмехнулся. - и голову младшего дознавателя Мартиаса Диккенза. Последнее можно фигурально.
  Рекский лишь тонко усмехнулся. Граф немного обескуражено закрутил головой с одного на другого.
  - Этот червяк унизил меня, - пояснил Грызнов. - А добраться до человека 'внутряков' я не смогу даже в полной силе.
  Фулье несколько неуверенно кивнул, похоже, все еще не до конца понимая о чем речь, но уже совершенно точно расценив сложность проблемы для себя как минимальную.
  - Мне кажется, я вас понял Горий. Навскидку я не вижу никаких затруднений, если все будет разыграно так, как планируется. Дабы между нами не оставалось недоверия я также немного вскрою карты.
  - Ты позволишь? - перебил его Рекский. Очередная головоломка была решена и коммуникатору, вопреки обыкновению, захотелось проверить правильность решения. Ведь ему не давало покоя так и нерешенное 'кто'.
  Граф лишь приглашающе повел рукой, Грызнов обновил налитое.
  - Покушение на господина Грызнова - рисковый шаг, ва-банк. Если оно удается - прогрессисты и толерантисты окончательно теряют свои позиции, подточенные инцидентом на 'Альвире'. Герой войны, стальной Грызнов не выдерживает груза вины за произошедшее и решает уйти с честью, как какой-то торганец, сведя счеты с жизнью - кому еще нужны доказательства в провальности политики со-сотрудничества в военной и, как следствие, любых других сферах? Фактологическая связка мало кого интересует, Палата живет в счет эмоций и сиюминутных настроений общества, пытающийся их игнорировать надолго не задерживается. Первична только временная и пространственные связки - черные кошки в большой политике часто играют роль не менее важную, нежели армии. Провал убийства маловероятен - о операции знает ничтожно мало людей, привлечены незасвеченые спецы...
  В этом месте Горий позволил себе снисходительную ухмылку. Граф вначале недоуменно вздернул брови, но потом жестом предложил продолжить слушать Йохана, откладывая вопросы на потом.
  - Провал. Провал несет риски, но даже в этом случае не составит труда выставить Настоятеля эдаким самодуром, пытающимся добиться внимания к своей персоне, сделать себя жертвой. Единственное, что нанесет серьезный удар по позициям консерваторов - это веские доказательства покушения. Худший из вариантов - убийца, свидетельствующий против себя, подтверждающий улики на месте, орудия преступления. В этом случае юристы Академии требуют привлечения менталиста, неизбежно освидетельствование и...
  - Ситуация разворачивается с точностью до наоборот, - граф довольно хлопнул в ладошии и демонстративно зааплодировал Рекскому, недовольно, тем не менее, нахмурившемуся вмешательству. - Есть инцидент на объекте, смерть, покушение на Настоятеля - 'ретрограды идут на все, чтобы остановить прогресс!', 'замшелый расизм готов на убийство', 'герои войны, удар в спину нации!'.
  Граф очень умело подделал интонации уличного продавца газет, чем даже у Рекского смог снять раздражение и вызвал улыбку.
  - И теперь даже если бы 'Альвир', простите меня Горий, плюхнулся бы на брюхо в самый ответственный момент - уже это бы не играло никакой роли, ибо любой провал автоматически записывался бы в происки трусливых саботажников от правительства.
  - Иными словами - иф в подвале - билет в большую политику для вас и козырная карта в оной для ваших грядущих союзников, - подытожил Грызнов.
  - А это иф? Интересно. Но как бы то ни было - именно так, мой дорогой Горий. Или вы уже подсчитываете недополученные прибыли? - бывший настоятель лишь покачал головой. - Что ж. Вы позволили себе небрежение, пока Хан раскладывал все наши хитрые планы по пунктам - позвольте теперь узнать причину?
  Грызнов в очередной раз подлил собеседникам.
  - Принюхайтесь.
  - Пахнет...
  - Говном, - закончил за графа коммуникатор.
  - Именно. Нелюдь спланировала все идеально и если бы не своевременное предупреждение - у меня было бы мало шансов сейчас беседовать с вами, господа, если бы не одно 'но'. Они несколько раз заходили в мой дом и обратно через канализацию. И если в их гетто это и может быть нормальным - фекальная вонь из каждого угла, то в своем доме я не привык к подобным запахам. Извиняюсь, кстати, пользуясь случаем - я намеренно не стал использовать парфюм, для демонстрации. Дайте мне минуту, - Горий отошел к кабинетному столу, секунду покопавшись в ящиках извлек флакон духов и еще через секунду кабинет заблагоухал морской солью вперемешку с какой-то водорослью. - Ни в коем случае не умаля ценность вашего предупреждения, господин Рекский, но учитывая обстоятельства, даже в неведении у меня этот запах вызвал бы много вопросов. И там до мысли вместе с Робером, терьером моей дочери, прогуляться по дому оставался один шаг.
  - Однако, - граф крякнул, залпом осушив бокал и указав на него взором. Запах, будучи замеченным, уже не давал сидеть с комфортом, раздражая обоняние.
  - Господа, предлагаю передислоцироваться на лоджию. Заодно я распоряжусь о раннем завтраке, - Грызнов безошибочно уловил настроения Фулье. Мужчины поднялись и в молчании переместились в соседнюю комнату, а оттуда на большой открытый балкон на высоте второго этажа. Хозяин ненадолго оставил их, распорядившись солдату у дверей разбудить прислугу и потребовать подать завтрак. Хоть и отсутствовал он минуту от силы - по возвращении Горий уже застал мужчин продолжающими беседу:
  - Извини, Лоренц, но тут я тебе ничего ответить не могу - у тебя свои источники и способы, у меня свои...
  - Горий, - граф обернулся на звук шагов, - а я тут пытаюсь наконец выдавить из Хана, откуда он все же получил столь ценную информацию. Увы. Хорошо. Перейдем, наконец, к делу. Итак, убийцу вы готовы мне предоставить. Люди, которые его брали - будет лучше, если у вас на этот счет будет непротиворечивая легенда, что они делали у вас посреди ночи, иначе будет слишком много вопросов к источнику информации, а Хан его упорно скрывает, - граф все же не удержался от подколки. - Идеально будет, если, помимо вас, кто-то из них будет готов пройти освидетельствование. Ну и - 'не покидайте город, бла-бла-бла', конечно же.
  Грызнов понимающе кивнул. Так и не присев, повел рукой в сторону внутренних комнат.
  - Завтракать желаете до, после? Предупреждаю - вонь будет сильная.
  
  Глава шестая. Лаврентий Шашня, капитан 'Распутной селки'
  
  Хоть города-близнецы Хала и Ровиан и не стояли у морских берегов - широкая полноводная Исена обеспечивала судоходство в полной мере. И ширина, и глубина ее у пирсов городов позволяла пройти не только плоскодонным речным или гребным судам, но и полноценным океаническим. Даже имперский нихльдхег, буде вздумалось кому завести его в сии воды, с комфортом бы разместился рядом с халровианскими фрегатами, 'крылатыми' лебедями нигуров и стальными карловскими черепахами. К тому же Исена, будучи одной из главных водных артерий Андрована, обеспечивала значительную часть внутриматериковой торговли как таковой. Империя Осса, не имеющая выхода к северному или восточному побережью, пусть и скрипя зубами, но исправно оплачивала торговую пошлину графствам.
  'Распутная селки' брала в города-близнецы хлопковую пряжу, шелк-сырец или кожу, реже лес или бронзу. Обратно - готовые изделия - ткани, мебель, оружейные заготовки, которые партиями сбывала по мере своего следования вниз по течению в городах поменьше, торговых заставах или даже напрямую перекупщикам поменьше с борта на борт. Но жила она не с этого. Как только в Срединном океане утихали шторма и погода благоприятствовала небольшому судну - 'селки' выходила на вольный простор, оставляя размеренную речную торговлю. Но чтобы понять, что именно она искала там и что именно приносило основной барыш разношерстному экипажу - потребуется совешить экскурс в недалекое прошлое.
  Уже пять лет прошло с тех пор, как отгремела большая и кровопролитная война Графств с Чадящими островами. Две морские державы схлестнулись в северных водах, окончательно решая, кто же из них будет контролировать регион. Прецедентом для войны послужил незначительный инцидент с взятием Чадом халровианского капера, но сама напряженность висела годами, если не десятилетиями и просто обязана была рано или поздно разрешиться вооруженным конфликтом. Оба противника стоили друг друга, обладали сопоставимым по мощи флотом как парусным, так и 'каменным' - Плавучими Островами, у обоих на тот моменты был мощнейший институт подготовки офицерского штата, команды обоих были закалены в многочисленных морских стычках. Графства превосходили Чад численностью, но проигрывали в счет разобщенности и внутреправительственной дезорганизованности. Чадцы брали выучкой и железной дисциплиной, но не обладали сколько-то значимой наземной армией, суровые морские волки на суше быстро терялись, приходили в уныние и терпели поражения от регулярных войск. В ходе войны Графства потерпели серьезнейшее поражение в битве при Рокбурге, позже получившей имя Раскаянье - потеряв два из десяти остров и почти треть парусного флота и, казалось, победитель окончательно определился. Палата Графов на полном серьезе обсуждала капитуляцию, влияние военных упало настолько, что графы в лицо высмеивали любого примкнувшего к этой коалиции. Ситуацию обратило введение во флот Парящих Островов, ранее применявшихся исключительно в качестве мобильных баз командования при проведении наземных операций. Новая доктрина сформировалась в считанные месяцы и вот уже Битва при Чаде принесла островитянам жестокую расплату - их флот был разбит и рассеян. Четыре из участвовавших в сражении полутора десятков Островов пошли на дно, лично руководивший битвой конунг попал в плен. Война еще продолжалась, но исход определился именно тогда. Конунг был предан суду и показательно казнен, вызвав в среде чадских ярлов полный разброд. На престол был возведен несовершеннолетний сын правителя, капитуляция была подписана регентом в течении месяца, Чад сменил форму правления с монархии на парламентскую монархию и фактически превратился в марионетку Халровиана. Но.
  Убийство конунга, предательство аристократии и позорный мир возмутили подавляющее большинство танов - морских командиров, эквивалентных халровианским Настоятелям. Имея в управлении мощнейшие, почти полностью автономные Плавучие Острова они объявили о продолжении войны вплоть до освобождения островов от оккупации. Двадцать четыре из оставшихся тридцати Островов Каменного Флота проигнорировали приказ прибыть в Рокбург и покинули воды базирования. Пятеро из шестерых танов, оставшихся лояльными малолетнему правителю и регенту были казнены по прибытии 'за военные преступления перед людьми и конунгом', еще больше укрепив в своем решении 'предателей'.
  С этих событий уже прошли годы. Таны, ранее заявлявшие себя реконструкторами монархии, в большинстве превратились в пиратов или мелоколокальных морских корольков, разобщенных, давно переставших быть единым всесокрушающим кулаком. Факт же существования неподконтрольных, недоговороспособных военных машин породил целый ряд ранее невозможных сущностей. Десятки мирных капитанов отныне жило исключительно с доли Островов, взамен бесплатно обеспечивая их провиантом, пресной водой, оружием и солдатами. Сотни - богатели на торговле с танами, заламывая тройные цены за грошевые товары, пользуясь тем, что купить даже банальные канаты или полотно для островитян становилось далеко нетривиальной задачей. Возник спрос на 'черных' аэромагов и аквамагов - без внимания к привычкам, прошлому, репутации в магических кругах и 'специфическим' пристрастиям. Кардинально начали меняться военные доктрины морских держав, связанное с морской торговлей законодательство, каждый капитан был вынужден закладывать 'налог' в свои бюджеты, зачастую эквивалентный, а то и превышающий стоимость груза в целом, больше не надеясь на скорость хода или выучку экипажа.
  Противопоставить Островам было нечего - обладающие почти неисчерпаемым запасом хода, не зависящие от погодных условий, способные нести тысячи человек экипажа, тяжелые орудия, являться мобильными базами для десятков судов всех размеров - они были способны справиться с любой добычей или же избегнуть сражения с любым противником. Разве что передовые державы, мобилизовав значимые силы могли позволить себе прямое противостояние, но ни один тан еще не сошел с ума настолько, чтобы сходиться 'в лоб' с халровианскими Островами, арендованным Нагур'на'Затур Флотом Поддержки или имперскими нихльдхегами.
  Но даже невзирая на кажущуюся неуязвимость роялистов идея заполучить в свое владение Остров не вступив в конфликт с сильными мира сего оказалась настолько соблазнительной, что породила отдельный класс мореходов, гордо именовавших себя 'охотниками'. Эти, как одиночки, так и финансируемые обеспеченными гражданами всех стран мира, капитаны делали все, чтобы 'подточить' боеспособность каждый конкретного острова, ослабить его, застать врасплох и, в идеале, тут же самому взять власть. Охотники собирали информацию об экипажах, чтобы убивать и травить их поодиночке, когда и если они сходили на берег. Вызнавали каналы поставок и лояльных Острову капитанов с целью в нужный момент или перехватить их, или даже просто саботируя перманентное снабжение. Собирали колоссальные армады в десятки кораблей, стараясь устроить засаду.
  И, что характерно, надежды эти строились не на чистом энтузиазме. За истекшие годы два из двадцати четырех островов пропали бесследно, не то затонув без толкового аэромага, поддерживающего их работу, не то навечно причалив у какого-нибудь безымянного островка у берегов Лабор Крох. И еще два - сменили владельца, причем один из них - трижды. Первый ныне базировался у берегов Монхобара, что в Андроване, и который месяц уже шли переговоры о его экстрадиции обратно к Чадящим островам. Владельцами второго теперь являлись адепты веллетайнской церкви силианства.
  Именно последние и были тем источником дохода, который кормил команду 'селки' вне малодоходной речной торговли. Каждый раз Лаврентий получал новый и редко когда легковыполнимый заказ. Военные инженеры, мелкогранулированный порох, аэромаг-погодник, женщины-добровольцы - силианцы не признавали рабства, - все это лишь малый список того, за что церковники были готовы платить полновесным золотом. Совпадение ли или длань провидения, но текущая задача стояла в поиске коммуникатора. Также требовались артефактор со специализацией на кристаллах или, как получится, пригодная к работе партия комуник, оружейная сталь - это требовалось всегда и всегда задачей являлось сложновыполнимой, аквамаг любого профиля и любые другие кандидаты, чье пребывание на Острове лично он, Лаврентий, может счесть целесообразным. Весь этот список было просто невозможно найти на 'открытом' рынке - спецы подобных профилей и уровней мгновенно разбирались на правительственных уровнях, товар - шел в военную промышленность и в ряде государств само наличие его у тебя на борту без десятка дозволений каралось смертной казнью. Несколько мягче обстояло дело на 'черных' рынках, но и тут отношение силианцев к рабству смешивало все карты. Одно дело - купить нужного спеца и просто принудить его к работе и совершенно другое - купить, даровать свободу и мотивировать мотаться на куске гранита посреди океана вдали от любой цивилизации.
  Лаврентий как бы невзначай бросил взгляд на пассажиров. Извоз по реке мог бы приносить приятную прибавку к основным доходам, но брать посторонних на борт Шашня избегал. Даже если прямо сегодня его груз состоял из партии сухого чернослива, то никакой гарантии не было того, что завтра ему прямо с берегов браконьерский артель не предложит взять тюк-другой пушнины в обход пошлин и налогов. Лишние глаза и уши сгубили далеко не одного контрабандиста.
  На этот раз случай был особый. Господин Миллер отрекомендовался от самого Йохана Рекского. А у последнего церковь была в колоссальном долгу, пусть Шашня и не знал подробностей. Силианцы просто не поняли бы, прознай они об отказе помочь в таком пустячном деле. А недовольный силианец - это сломанные кости и проломленные ударом кулака черепа. Более того - уже отчалив из сельдьего порта Лаврентий от матроса, посланного 'пролюстрировать' багаж пассажиров узнал о полутора десятках комуник в кошелях молодого человека. Заведя как бы невзначай разговор он лишь подтвердил начальные подозрения - Миллер был коммуникатором. Такой подарок судьбы в самом начале весеннего рейда!
  Второго пассажира - счетовода с незапоминающейся внешностью, отрекомедовавшегося Лаплассом - Лаврентий взял автоматически, тот подошел одновременно с Миллером и Шашня просто не стал выдумывать причину для отказа. Одна пара лишних глаз или две - спуск по реке в тот момент уже все равно казался ему 'белым', без забора контрабанды или других не совсем 'чистых' товаров. Плюс - счетовод выглядел так, словно бежал от чего-то, был налегке, с одним саквояжем и уж явно не в походной одежде. А значит, ничто не мешало Лаврентию просто продать его, стоит покинуть Графства, на Молфе, Горнамоле или любом другом острове Катайского архипелага, в Чаде или одном из десятков рабских рынков восточного побережья Рована. Но, пока не удалось осмотреть вещи счетовода - тот таскал единственный саквояж с собой, даже выходя на палубу освежиться - с решениями капитан не торопился.
  На мостик каракки поднялся боцман, лениво посасывая свисток, издающий при этом хриплые булькающие стоны. Ему, как и капитану, стало почти нечем заняться в неторопливых водах Исены, едва они покинули припортовую толчею.
  Кириллий - адепт силианства - был огромен, хорошо за два метра и почти полтора центнера весом. Рядом с невысоким жилистым Лаврентием он и вовсе выглядел колоссом. Узловатые, гипертрофированно развитые мышцы не скрывала даже холщовая рубаха. Кулаком - с детскую голову каждый - боцман мог, поговаривали, убить быка. К Шашне силианца приставили его 'работодатели', не желая полагаться лишь на слово ушлого веллетайнца, далекого и от религий, и от морали, но уже несколько лет Кириллий неизбывно доказывал свою незаменимость что в схватке, где работал всегда исключительно кулаками - другое оружие ему запрещал сан, что на палубе, не выпуская штурвал или вант из ладоней даже в самый лютый шторм. Команда боялась силианца до дрожи в коленях, но последнее было только на руку Лаврентию.
  - Когда думаешь ему сказать? - боцман, наконец, выплюнул свисток, повисший на шнурке. Глубокий голос опытного проповедника басом раскатился над палубой.
  - Потише, Кир! - Шашня поморщился и стрельнул глазами на Миллера, прогуливающегося по палубе, точно истолковав направление вопроса подчиненного. - Как пройдем Садгард.
  - Раньше, - голос боцман все же понизил. - В Садгарде будем менять команду, может сойти.
  - Может сойти, может сбежать, могут прирезать, могут разыскивать! Навь, за что мне это?! - в деланом отчаянии воздел очи горе Лаврентий.
  - За деньги, - резонно отрезал Кириллий. Их отношения на корабле больше напоминали отношения духовника и заблудшее и довольное своими заблуждениями чадо, нежели отношения капитана и подчиненного. Не сказать, что хоть один из них был доволен этим фактом, но ситуация длилась уже несколько лет и оба привыкли, стараясь не нарушать хрупкий мир, чрезмерно злоупотребляя властью капитана или же духовника-соглядатая.
  - Раньше... - задумчиво протянул Лаврентий. - Опасно раньше. У нас не клуб для ихбродий тут, не? Он же спать на мягком привык с теплой титькой в потной ладошке...
  - Хером, - поправил спокойно Кириллий.
  - А? - до Шашни дошло не сразу, он брезгливо скривился. - Малакия?!
  Боцман лишь кивнул, не желая вдаваться в подробности.
  - Не было печали... - Шашня задумчиво в который раз взглянул на Миллера. - Еще веселее. А что мы сейчас ихбродию предложим? Первоклассный гамак и солонину с крупой на пару месяцев, да строгое воздержание, чтоб не прирезали невзначай? Ну, на фоне все более соблазнительных благ северной столицы и мужских борделей? Педерасты...
  Последние слова уже, судя по всему, относились к халровианцам как таковым. Кириллий, если и имел собственное мнение на сей счет, озвучивать его не стал, принявшись снова пожевывать боцманский свисток.
  - Вобщем нет, Кир. Торопиться нельзя. Пока, как малое, не поймем кто этот Лапласс. Ну, или не ссадим в том же Садгарде.
  - Он может и раньше сойти, - намекнул Кириллий.
  - В рыбацком поселке! - мгновенно подхватил мысль Шашня. - Был такой, принимали, ссадился на реке, почто, зачем - нам неведомо, ихбродь не доложили.
  Капитан даже хохотнул себе в ус, но тут же посерьезнел.
  - И без того, считай, порожняком идем, свое бы окупить, а тут еще и на ровном месте деньги выбрасывать...
  - Жадный ты, капитан, за грошами злата не видишь, - абсолютно равнодушно отметил Кириллий.
  - Вы моей жадностью только и целы, - огрызнулся Шашня. - Пойду я лучше с господами блаародными парой слов перекинусь, чем с тобой тут ветра лизать.
  Капитан оттолкнулся от поручней и вразвалочку направился вниз.
  - Господа Миллер, Лапласс, - Шашня неопределенно взмахнул рукой у головы, не то приподнимая отсутствующий головной убор, не то козыряя.
  - Капитан, - кивнул первым счетовод, прерывая праздную беседу, которую он вел с коммуникатором ниочем. Последний также кивнул - в очередной раз они уже здоровались с Шашней около часа тому.
  - Я извиняюсь за вмешательство, но мне хотелось поговорить с вами, господин Миллер, на одну скользкую тему...
  - Деликатную, - поправил капитана Миллер, слегка зардевшись, он не привык перебивать собеседника.
  - А?
  - Деликатную. Это когда вы хотите обсудить что-то очень личное или щекотливое, - капитан не стал уточнять смысл последнего слова, хотя и его также не знал, - и намекаете на разговор наедине, стараясь не оскорбить остальных присутствующих.
  - А. Деликатную, - Лаврентий словно взвесил слово на языке и остался доволен. - именно так, господин Миллер. Господин Лапласс, вы позволите?
  Горьев, еще при посадке зачем-то снова совравший о своем имени и роде занятий, лишь располагающе повел рукой и, подхватив саквояж, стоявший у ног, неторопливо направился в сторону носа. Капитан приглашающе указал в сторону кормы и, фамильярно взяв коммуникатора за локоток, задал темп движения.
  - Господин Миллер, я предупреждаю, что часть разговора может вам не понравится. Но имейте в виду - я не думаю вас оскорбить или поставить в неловкое положение. Имя Рекского много значит для всех нас - оно ваш меч и щит на этом корабле.
  - Благодарю, господин Шашня, вы даже не представляете как эти слова...
  - Господин Миллер, - капитан остановился, наконец, и развернулся к собеседнику немного не доходя до мостика. - От кого вы бежите?
  Коммуникатор вздрогнул и побледнел настолько откровенно, что отпираться уже не было никакого смысла. Та 'милая открытость', что в свое время подкупила в нем Йохана, играла плохую службу. Тем не менее, Миллер попытался:
  - Господин. Капитан, я решительно не понимаю, что заставило вас полагать...
  - Разумеете, господин Миллер, вы не складываете впечатление человека недалекого. Сейчас вы среди друзей, так дозвольте друзьям вам помочь, - капитан постарался вложить в голос всю доверительность, на которую только был способен, но маг все еще колебался.
  - Я не уверен...
  - Так уверуйте, господин Миллер. Я и моя команда, возможно, склали головы на плахи. Окажите малое уважение - покажите за что? Если вас это упокоит - ответ ничего не изменит к худу, мы все также будем вам верны и довезем, как вы и просили, в Садгард.
  Миллер, никогда не бывший человеком крепкой воли, сдался.
  - Внутряки, - прошептал он и, поймав все еще вопросительный взгляд Лаврентия, добавил, - отдел внутренней безопасности Летного Комиссариата Графств Халровиана.
  Капитан внутренне только что не расхохотался от облегчения. Отчасти потому, что это означало, что убеждать мага покинуть Графства просто не придется - он уже готов просить об этом сам. Отчасти же потому, что он не имел ни малейшего представления о том, что из себя представляли 'внутренние' отделы военных структур - просто экстраполируя на них свои знания о продажности и распущенности всевозможных 'внешних'.
  - Господин Миллер, - нотки радости, как не пытался Шашня их скрыть, таки скользнули в его голосе к удивлению коммуникатора, - хочу уверить вас, что все так, как я сказал на сходнях - друг господина Рекского на этом корабле в полной безопасности пока жив я и команда. Прошу вас только такого - не спешите сходить в Садгарде, не поговорив раньше со мной. Может стать - наша встреча не случайна.
  - Капитан, - донесся окрик с марса, - блик за кормой.
  Шашня ругнулся и стремглав взлетел на мостик, не прощаясь, схватил протянутую боцманом трубу.
  'Бликом' на корабле называли сигналы гелиографа, 'за кормой' говорило о том, что 'бликует' судно или корабль. 'По борту' значило бы сигналы с берега - их Шашня, уже решивший спускаться по реке 'в белую', просто проигнорировал бы, зная, что сигналят браконьеры, контрабандисты или бандиты, спешащие сбыть награбленное.
  Найти на речной глади, раскинувшейся едва ли не от горизонта до горизонта, крохотную пока точку капитану не составило труда. Секунды ушли на попытку опознания - галера, если судить по скорости хода, парус пока не разобрать. Гелиограф требовал 'каракке замедлить ход и принять на борт пассажиров'.
  Шашня снова ругнулся, в одной фразе сплетя навь, кракена, якоря и мужеложество. Ничего хорошего такое требование нести не могло по-определению. Вероятность того, что кто-то просто хотел пересесть и продолжить путь не на идеальной для речных переходов галере, а на морской каракке, стремилась к нулю. До крупных городов уже было достаточно далеко и если чем, помимо глубины форватера, и славилась Исена, так это процветающим речным пиратством. Ветер был слабый и уйти на реке от гребного корабля, буде тот возжелает их догнать, не было ни единого шанса. Укрыться в притоках или излучинах означало заведомо загнать себя в ловушку - несравненная на морских просторах каракка на реке проигрывала галере чуть не во всем.
  - Малый ход, канонирам готовность, экипаж к оружию, - рыкнул он не отрываясь от трубы.
  - Фор-марсель! Фор-брамсель! Орудия к борту! Расчехлить фальконет! Оружие к готовности! - проревел у него за спиной боцман и тут же залился трелями свистка, дублируя команды.
  - Капитан, что-то случилось? - окликнул Шашню снизу Миллер.
  - Пока ничего, - Лаврентий на мгновение оторвался от окуляра, - но я настоятельно рекомендую вам вернуться в каюту.
  - Я могу сражаться! - Миллер вспыхнул, словно подросток.
  - На корабле? Под огнем? Убивать? - огромный боцман навис над коммуникатором, одним своим видом подавив всякое сопротивление последнего. Миллер действительно неплохо владел шпагой, но дальше тренировочного зала его навыки не простирались. Стушевавшись, он заспешил на полуют.
  Горьев, капитану известный как Лапласс, заряжал невесть откуда извлеченные двуствольные пистоли. Его манипуляций капитан и боцман то ли не заметили, то ли проигнорировали. Матросы карабкались по вантам, спуская часть парусов, другие споро подкатывали и укрепляли у бортов орудия, третьи готовились к бою - надевая толстые кожаные куртки или безрукавки, наручи и шлемы, заряжая или просто крепя к поясам всевозможное вооружение 'вольного матроса': палаши, топоры, палицы, чеканы, арбалеты и огнестрельное оружие поплоше того, с которым возился Горьев. Один из моряков был вооружен даже громоздкой ручной кулевриной, в которую сейчас и заколачивал, ударяя киянкой по забойнику, миниатюрое ядро, а у другого Александр заметил осский соляной жезл. Общее впечатление хаоса тем не менее было ошибочно - стоило присмотреться, чтобы понять, что каждый участник беспорядочного внешне действа отлично понимает свое в нем место и выполняет строго означенные задачи в команде с другими такими же винтиками слаженного механизма.
  Кириллий уже не ревел и лишь изредка резким свистком одергивал зазевавшегося на реях матроса, не поспевавшего за товарищами. Капитан все так же не отрывался от трубы.
  - Парус белый, - прокомментировал он некоторое время спустя, когда суета почти улеглась и сменилась сосредоточенным ожиданием. - Может торговая?.. Лечь в дрейф.
  - Марсель, брамсель, - вновь разнесся громогласный рык силианца. - Канонирам готовность, без команды не стрелять! Фальконет по корме, без команды не стрелять!
  И уже тише:
  - Думаешь за пассажирами?
  - Отсигналить - 'назовите себя и свою цель', - каков бы ни был ответ, он никак не повлиял бы на совершенные приготовления. Шашня не был бы капитаном, если бы верил словам, цвету парусов и мирным намерениям. Галера стремительно приближалась, уже можно было рассмотреть ее абрис на фоне слепящих вод невооруженным глазом. Прислушавшись, можно было различить бой задающего гребцам темп барабана.
  'Торговец галера седая дева. На каракку взойдут пристав...' - блики гелиографа прервались, но и без продолжения становилось понятно, что кто-то на галере совсем не обрадовался столь прямолинейному ответу.
  - Точно за пассажирами. И торопятся.
  - Иначе снарядили бы свой корабль, а не прыгали в первый попавшийся быстроходный, - согласился Кириллий. - Или действуют в тайне.
  - Отсигналить - 'готов принять на борт'.
  Минуты прошли, прежде чем галеру можно было рассмотреть во всей ее красе. Белый - торговый - парус, два ряда весел мерно вздымаются и опадают под скрип снасти и сухожилий гребцов по обеим сторонам хищного вытянутого силуэта, взрезающего малую речную волну глазастым носом. Галеру сложно назвать мирным судном - корабли такого класса идеально приспособлены для войны, десанта, речного абордажа или даже тарана, благо сейчас бак не венчала зажигательная корзина, а под водой не крылось зубастое жало носового ростра. Видно было, что экипаж 'Седой девы' во множестве толпился на палубе, взаимно ожидая от 'селки' любого подвоха, но откровенной подготовки к бою заметно не было. Последнее, если и заставило кого на каракке расслабиться, то только не капитана - в своей жизни он повидал и более хитрые способы взять доверчивого морехода.
  'Приставы' на галере бросались в глаза тут же. Не то, чтобы они как-то выделялись внешне или нарядом, но уважительно-боязливая дистанция матросов оставляла вокруг них словно бы небольшую зону отчужденности.
  На 'деве' засуетились, подтягивая одну из двух буксируемых шлюпок ближе к корме - обычная практика для лишенных 'виселиц' гребных судов малого и среднего размера. На 'селки' после нескольких команд Кириллия, замерли в ожидании матросы с баграми, готовясь принимать пассажиров.
  'Приставов' было пятеро. Один сразу и безошибочно опознавался как главный - манера держаться, взгляд, украшения на эфесе шпаги и ножнах, несколько массивных перстней и серьга комуники в ухе. Остальные четверо были бойцами - крепкими рослыми молодыми людьми без проблеска человечности цепких холодных взорах. Взойдя на борт, предводитель первым делом осмотрелся, точно выискивая кого-то среди угрюмых матросов и лишь не найдя - неспешно направился к ожидающему у лестницы мостика Лаврентию.
  - Лаврентий Шашня, я полагаю? - вместо приветствия начал гость. - Тадеас Лаплатт, старший инспектор Летного Комиссариата Халровиана. У меня бумага, обязующая вас передать мне одного из ваших пассажиров - некоего Мирца Миллера, желаете ознакомиться?
  'Пристав', а точнее инспектор, изящным, выверенным движением изъял из внутреннего кармана куртки запечатанный пакет и протянул капитану. Тот, хмурясь, кивнул головой в сторону пакета Кириллию, уже который и захрустел печатью, приступая к чтению.
  Галера тем временем уже снова брала шлюпку на буксир, постепенно отдаляясь.
  Боцман молча передал бумагу Шашне. Капитан для проформы подвигал взглядом по непонятным ему закорлючкам, прежде чем свернуть пакет. Задумчиво похлопал им по ладони.
  - И что же, хочу знать, вас, старшего инспектора, нудит думать что этот, как его, Мирз...
  - Мирц, - почти не разжимая зубов поправил капитана один из сопровождающих инспектора. Капитан, все так же задумчиво, перевел взгляд на него. Помолчал еще секунду или две, давая время Кириллию сместиться во фланг молодцу, а галере - пройти еще с десяток метров вниз.
  - Мирз, - не то согласился, не то оспорил Шашня. - Что нудит думать, что он тут, на моей 'селки'?
  - А его здесь нет? - прищурился инспектор.
  - Я такое говорил? Я такое не говорил, я вопросил, - Лаврентий был сама невозмутимость.
  - Капитан, вы испытываете мое терпение?!
  - А? Пытаю? Не, не пытаю пока, старший инспектор. Вопросы вопрошаю. Еще вот такой пришел в голову - вот если Мирз этот, положим, тут, я его вам отдаю, вы дальше с ним как?
  - Это не ваше дело, капитан, - инспектор недобро сощурился, пока только начиная понимать щекотливость ситуации, в которую он себя, ослепленный всемогуществом власти, загнал. - Он предстанет перед следствием...
  - Не-не-не, я не про то, - капитан словно и не заметил вспыхнувшего огня во взгляде перебитого инспектора. - Я про то - как вы его следствию передадите? Ну, право, не вплавь же.
  - Вы правы, капитан, - Тадеас оскалился, найдя, как ему казалось способ поставить зарвавшегося торгаша на место. - Я экспроприирую судно. Мы возвращаемся в Халу, где вам придется дать отчет по вопросу препятствованию делопроизводству уполномоченного, с чем вы успели ознакомиться, старшего инспектора.
  - Корабль, господин старший инспектор. 'Селки' - корабль, а не судно, - капитан впервые за весь разговор широко и почти обезоруживающе улыбнулся.
  - К бесам! Я эксп...
  - Я этого слова даже не знаю, старший инспектор, - Шашня продолжал улыбаться, но в улыбке его было все меньше радости и все больше злого обещания. Галера ушла уже далеко и должна была вот-вот скрыться за речным поворотом - Лаврентий не напрасно выбрал именно это место для дрейфа. - Не, смысл я наверно понял, но тут момент. Я вам так скажу, ну как вы не знаете. Порт приписки у меня - Страдония. Это в Веллетайне, ну как вы не знаете. Это я про что? Это я про то, что на 'селки' вы в Веллетайне, не в Хале, не.
  Капитан демонстративно обернулся к боцману от стремительно бледнеющего в ярости инспектора:
  - Господин Кириллий, - формализовано обратился он к силианцу, - я правильно слушал - старший инспектор только вот угрожал, как жеж оно по красивому?..
  - Аннексией, - подсказал силианец.
  - Спасибо, господин Кириллий. Так вот правильно я слушал - старший инспектор угрожал аннексией территории нашего горячо любимого и родного Веллетайна?
  - Именно так, господин Лаврентий, - широко оскалился боцман. Оружие инспектора и его сопровождения уже давно покинуло ножны, но под прицелами нескольких десятков стволов, раструбов и наконечников стрел они не решались ни на что большее.
  - Досадно как. Вы мне сразу понравились, старший инспектор, а тут такое! Должен просить вас и ваших сопровождающих сложить оружие, господин Кириллий, возьмите их под стражу. Не хочу, как вы, творить политических пре-цен-ден-тов, старший инспектор. Я про что? Я про то, что если вы мирно сдадите оружие - я высажу вас в Садгарде нацело.
  Инспектор и его сопровождение колебались. Было понятно что все они - отличные бойцы, но ни единого шанса перед лицом почти сотни матросов у них не было. Тадеас первым опустил шпагу, поколебавшись, зло швырнул ее к ногам капитана.
  - Вы заплатите за это по всей строгости халровианского закона, я вам обещаю!
  Его примеру последовали остальные. Матросы тут же споро заломали и принялись вязать инспектора и его сопровождающих, а Кириллий огромным кулаком ухватил комунику в ухе Тадеаса.
  - Это придется оставить тоже, инспектор, - почти ласково проворчал он и сильным рывком выдрал ее прямо из мочки. Инспектор вскрикнул, дернулся, но веревки уже держали крепко, по щеке побежала струйка крови.
  - Жаль хорошие вещи выбрасывать, - Лаврентий задумчиво смотрел на путы, опоясывавшие беспомощных гостей от середины икр по самые плечи. - Увы. За борт их!
  
  Глава седьмая. Йохан Рекский, старший коммуникатор ведомства связи при Летном Комиссариате
  
  Йохан Рекский не часто перемещался по городу - с одной стороны возраст, а с другой умение общаться удаленно обычно сподвигали его проводить переговоры на расстоянии. Более того, по долгу службы львиную долю своего времени он проводил вне не только Халы или Ровиана, но и вообще крупных населенных пунктов. Тем не менее, все это не помешало ему быть тонким ценителем новшеств и роскоши. Так и комфортный рыдван, на котором он прямо сейчас ехал, принадлежал лично ему, а не Комиссариату, четверка рысаков в упряжи содержалась в арендуемой им лично конюшне, а возница получал жалованье из его кармана и входил в штат прислуги. Хотя сегодня на козлах и запятках была вовсе не штатная прислуга, а верные люди Грызнова при оружии.
  Рекский кутался в меховой плащ с подбоем и выстраивал в уме схему грядущих переговоров, игнорируя сменяющийся за оконцами вид. Переговоры предстояли те еще. Первый шаг в восстановлении имени и регалий Настоятеля был сделан - они передали одного из ифов графу. Но Горий был не тем человеком, который стал бы далее просто сидеть, ожидая решения Палаты. Вторым, очевидным, шагом была попытка самостоятельного выяснения нанимателя и сделать это можно было лишь двумя способами - лично у убийц или же у вождей ифского гетто, в котором даже мышь без их ведома чихнуть не смела. Горий из двух вариантов выбрал оба. Сам он с утра отбыл в загороднее поместье, в котором прямо сейчас должен был открываться личный филиал преисподней для второго убийцы-неудачника. Рекский же вызвался взять на себя переговоры с вождями.
  Не сказать, что посещение гетто несказанно радовало Йохана - его старые кости с неудовольствием отзывались на вечные сумерки и сквозняки Теневого района. Да и само гетто уже давно приобрело ироничную репутацию 'только для белых', где, вопреки обыкновению, под 'белыми' подразумевались не обычные люди, а ифы. Но обязывал долг дружбы - доверить дело такой важности Грызнову было просто некому, все остальные, на кого он мог бы положиться, были либо не посвящены в детали происходящего, либо недостаточно компетентны, как, например, верный башелье бывшего Настоятеля Даллерсон. Плюс, положа руку на сердце, после отставки друга у Рекского образовалось просто неприлично количество свободного времени, к которому деятельный коммуникатор просто не привык. Что же до личного посещения гетто, в альтернативу удаленной связи - даже возжелай Грызнов доверить подобное общение коммуникам - ифы просто не пользовались ими. В их среде астраломаги, к которым принадлежали коммуникаторы в частности, да и некромаги или элементалисты Трех Стихий просто не могли возникнуть ввиду сильнейших культурно-социальных различий с рованской, 'белой', расой. Единичные же сорвиголовы, готовые сотрудничать с каннибалами не делали погоды да и доверия не вызывали, причем по обе переговорные стороны.
  Инициировать переговоры сами по себе не составляло никакого труда - достаточно у границы гетто любому ифу заявить о своем желании, цели и намерениях, и едва ли не минуты спустя об этом узнавали вожди. Другой вопрос - интересовали ли данные желания, цели и намерения самих вождей. Но в случае Йохана, несколько часов назад отправившего со слугой имена графа де Фулье и Грызнова, виконта Олесского - вожди изъявили готовность к встрече. Тем более, что в качестве 'пряника' Рекский вез им несколько весьма заманчивых предложений от графа, о чем вожди были уведомлены задолго до.
  Слово вождей было жизненно важно. Вздумай Рекскому сунуться в гетто без небольшой личной армии - в лучшем случае он остался бы без коней. В худшем - вообще без имущества, а сам лично пошел бы в котел какой-нибудь небольшой общины и не спасло бы ни влияние, ни имя, ни регалии. Обитатели гетто жили в чудовищных условиях перманентного голода, племенной вражды и ненависти со стороны остального населения города. Вопиющая нищета, густо замешанная из принципиальной лености белокожих, негласного эмбарго со стороны большинства торговцев Халровиана и полном отсутствии привычного ифам окружения была общепризнанной язвой на лице столиц-близнецов. Лишь политическая воля толерантистов от Палаты Графов, выраженная в 'приграничных' постах гвардии, спасала гетто от погромов и лишь малочисленность ифов - граждан Халровиана от кровавой бани. Мантры о 'ассимиляции и мирном сосуществовании, принятии культурных различий, просвещении и взаимопомощи' все больше оставались мантрами, хоть дело и двигалось с мертвой точки. Единицы 'неифов': учителя, несколько торговцев, обильный криминальный элемент и даже иногда гвардия - уже могли входить и покидать гетто без дозволений со стороны вождей и предупреждения рядовых обитателей. А сам факт ифа вне гетто уже вызывал не желание кричать 'стражи!', а лишь сильные подозрения.
  Десантник с козел постучал несколько раз по крыше рыдвана, давая понять, что они пересекли 'границу' с гетто. Йохан бросил праздный взгляд в оконце и скривился - слышать о гетто и побывать в нем вещи несопоставимые по впечатлениям. Район даже здесь, у окраин, больше напоминал руины Мушина, времен Восстания Запада, а ведь тогда столицу опальных графов без малого три недели круглосуточно обрабатывала корабельная артиллерия! Большинство домов, когда-то основательных, кирпичных или каменных, лишилось крыш, те обрушились внутрь домов. Ветшающие, словно оплывающие, коробки пялились на проезжающий рыдван бельмами пустых окон. Большинство из них носили явные следы 'демонтажа' при помощи таранов и кувалд - кирпичи и камень явно растаскивали на строительство, но чего? Все, сколько-то способное гореть - балки, ставни, мебель, двери или же опорные столбы - было растащено на топливо. Брусчатка местами также подверглась вандализму, целые проплешины глубиной в полметра на дороге больше напоминали артиллерийские кратеры и стоило только удивляться мастерству и хладнокровию возницы, умудрявшегося править коней мимо этих волчьих ям.
  При всем при этом гетто кишело жизнью. Пусть улица была пуста, но в руинах домов мелькали тени, большие и малые - ифы избегали даже того жидкого света, что проникал под сень Комиссариата. Из глубины кварталов слышен был стук дерева о камень и визг пилы. Где-то орали, иначе даже и не скажешь, петухи - петушиные бои недавно, но основательно вошли в жизнь гетто. Вошли настолько, что бойцовые птицы оставались живы даже там, где сжирали все до последней крысы. Временами в переулках показывались фигуры, смерявшие проезжающих пристальными взглядами, праиценивающиеся, но быстро снова скрывающиеся среди улочек, больше напоминавших пещеры с обрушенным сводом.
  Если верить городским легендам - то еще больше можно было бы увидеть в катакомбах под кварталом, лишенных распорядка дня и ночи, вечно темных и оттого более привычных белокожим, но Рекский предпочитал считать подобные рассказы страшилками для впечатлительных дам и проказливых детишек. Отчасти потому, что от возможной правдивости таких историй ему становилось не по себе.
  Снова стук по крыше, рыдван качнулся на ременных растяжках, останавливаясь. Взору коммуникатора предстало относительно целое здание, когда-то, возможно, или принадлежавшее какому-то небедному гражданину, или предназначенное сразу для нескольких семей. Два этажа почти не несущие следов вандализма, не считая уже становящуюся привычной провалившуюся крышу; ставни на окнах и парадная дверь также были целы и плотно закупорены; местами даже сохранилась фигурная лепнина фриза.
  У двери статуей замер иф необычайно для этого субтильного народа крепкого телосложения, ростом почти не уступающий среднестатистическому рованцу, а мускулатурой так и много превосходящий. Одежда из хорошо выделанной свиной кожи, украшенный бронзовыми накладками палаш у пояса и ботинки на высокой шнуровке - редкость даже среди халровианских граждан - указывали на высокий статус в запутанной рабской иерархии ифов. Традиционно черненые губы и декоративные, нефункциональные, серебряные серьги на совершенно бесстрастном лице еще больше оттеняли белизну кожи, не синюшную, трупную, а молочную, в чем-то даже благородную.
  Привратник дождался, когда один из бойцов поможет выбраться Рекскому из рыдвана, демонстративно ненамного приоткрыл дверь и жестом остановил людей:
  - Только переговорщик. Мэтр Рекский? - иф говорил на халровианском, но с чудовищным акцентом шепота. В частности фамилия Йохана лишь угадывалась, полностью состоя из щелкающих звуков, слово 'переговорщик' звучало скорее как 'пиэкгогоккик'. Вопреки распространенному заблуждению и названию - шепот полностью исключал шипяще-свистящие звуки и часть звонких согласных, зато был богат на щелчки и специфические гортанные гласные. Заблуждение появилось оттого, что ифы, не ленившиеся заниматься языками, с трудом осваивали непривычные звуки и в большинстве своем выговаривали их настолько старательно, что речь таких полиглотов становилась больше похожа на змеиное шипение.
  Рекский демонстративно кивнул сопровождению, оставляя его у транспорта - подобные детали ожидались и были оговорены заранее. Ифы не доверяли инородцам настолько же, насколько и последние не доверяли белокожим и на своей территории всегда предпочитали говорить с позиции силы. Следом за привратником он направился вглубь дома, погруженного почти в непроглядный мрак, но пустого, не таящего на пути засады из столиков или кресел. Путь ожидаемо вел в подвал. 'Тупиэкки', - сухо предупредил провожатый и под ногами заскрипела рассохшаяся древесина.
  В подвале оказалось несколько светлее - на одной из стен висела в скобе слабо фосфоресцирующая голубоватым свечением лампа, аналогичное свечение распространялось и из дверного проема по левую руку. Понять природу света не представлялось возможным - с равной вероятностью это могла быть специфическая ифская магия, люминесцентные мхи или грибы или банальный подкрашенный газ за толстым стеклом.
  Провожатый вошел в светящийся проем без каких-либо комментариев и Рекский последовал за ним, не дожидаясь приглашения.
  В комнате его уже ожидали. Вожди, вне всяких сомнений. Один колоритнее другого, Йохан был неплохо осведомлен о ифских племенах и обычаях этих племен, но знать и увидеть - несколько разное.
  Первым, кто бросался в глаза, был иф просто огромным, размером с молодого гиппопотама. Его скрещенные ноги терялись под необъятным брюхом. Пряжка, выполнявшая роль элемента брони и одновременно статусного символа, диаметром своим превышала полметра, но даже при этом не касалась огромной, уже давно перешедшей даже за определение 'женская', груди. Голова, казавшаяся крошечной на фоне общих габаритов, волнообразными складками, начинавшимися еще от затылка, переходила прямо в плечи - шея была лишь продолжением корпуса. Немногочисленная одежда состояла из ранее упомянутого ремня, возможно - покоящийся на коленях живот не давал сказать точно - подобия набедренной повязки и массивных поножей и наручей, отблескивающих начищенной сталью пластин. При всем при этом вождь не воспринимался как 'жирный', а больше соответствовал определению 'огромный' - под многосантиметровыми слоями сала угадывалась мускулатура чудовищной мощи. Йохан затруднялся определить принадлежность этого к тому или иному племени, но одно знал точно - перед ним евнух, поднявшийся из погонщиков рабских караванов.
  Второй, несомненно, был магом. Абсолютно обнаженный, невзирая на прохладу, иф восседал, скрестив ноги, на окатом булыжнике, невесть как оказавшемся в подвале. Груды камней поменьше, все без исключения округлых и гладких, россыпью в некоем, только их владельцу ведомом, порядке лежали рядом. Этот вождь был слеп и, судя по всему, не молод. Хоть тело его было телом если не юноши, то молодого мужчины - по лицу пролегли глубокие, чуждые человеческой мимике морщины: вертикальные по щекам и лбу, горизонтальная через переносицу. Он был лыс, как и все остальные, но отсутствовало привычное для влиятельных ифов чернение губ, отчего лицо еще больше напоминало некую гротескную маску.
  Третий также восседал вовсе без одежды, но это бросалось в глаза очень не сразу. Жилистое долговязое его тело покрывали то ли татуировки, то ли краска в виде беспорядочно нанесенных маскировочных полос, еще одна полоса горизонтально шла через глаза, окрашивая треть лица. Он же был ростом, вне всяких сомнений, выше всех остальных присутствующих, но при этом же субтильнее даже вполне 'обычного' телосложения мага. Этого Йохан без труда идентифицировал как представителя племени Кох, главенствующего в настоящее время в Землях Курганов над тремя другими крупнейшими племенами Сарай, Фосет и Хааст. Характерный окрас говорил о принадлежности ифа к закрытой касте, людьми заслуженно именуемой хамелеонами - ее представители набирались только из кохов.
  Провожатый Рекского, войдя, присел рядом с вождями, тем самым обозначив и собственный статус. Ифам была чужда цеременоиальность, привычная халровианцу и сам факт того, что у дверей коммуникатора встретил один из вождей не обманывала Йохана.
  Не дожидаясь приглашения - ифы по-своему ценили силу, в том числе в поступках - Рекский сразу присел на приготовленный несомненно для него невысокий табурет, оказавшись сразу на несколько голов выше расположившихся на полу ифов.
  - Я приветствую вождей от имен графа де Фулье и виконта Олесского, а также от своего имени. Мое имя мэтр Йохан Рекский. Как мне обращаться к вам? - церемониально начал он. Ответил, что несколько удивительно, сразу старший:
  - Обращайся 'вожди', если не имеешь в виду никого конкретного или указывай взглядом. Пока этого будет достаточно, - кох говорил с характерным 'старательным' акцентом, что как нельзя более подходило к его чем-то неуловимым напоминающей змею внешности. - Мы собрались выслушать графа, виконта и твое прошение?
  Йохан едва не пропустил вопросительные интонации последней фразы.
  - Только графа и виконта. Я курьер и, если потребуется, канал связи непосредственно с ними.
  - Мясо не нужно, - не меняясь в лице констатировал приятным баритоном евнух на шепоте. Йохан понимал шепот, хоть и не владел им, но извращенная мораль ифов не считала оскорбительным называть 'вещи своими именами' на родном языке и потому не среагировал. Полосатый в ответ лишь скользнул пальцами по колену говорившего - смысла уже жеста Рекский не понял.
  - Ты можешь говорить.
  - Граф выражает вам свое уважение и преподносит в качестве безвозмездного дара четыре бессрочные резидентские бирки. По странному недосмотру ни на одно из них так и не выбито имя резидента, - Рекский потянулся к внутренним карманам, но вовремя спохватился. - Вы позволите?
  Дождавшись благосклонного жеста от ифа в коже, он извлек из кармана несколько абсолютно чистых рельефных бронзовых медальона замысловатой формы. Повинуясь указующему взгляду - положил их прямо на пол между собой и вождями. Не взирая на все крепнущую толерантность во властных кругах Халровиана - большинство районов оставались полностью закрыты для нелюди без подобной бирки, к коей, невзирая на то, что биологически они являлись людьми, причислялись также ифы, имриры, тусы и другие совсем карликовые народности вроде селки и нагов. Стоимость же подобной бирки была отнюдь не символической, дар графа сам по себе намекал на выгоды будущего сотрудничества. Да и имея средства - далеко не каждый мог получить подобную бирку, не будучи лично знаком с одним из членов Палаты Графов.
  - Аналогичные бирки получат также указанные вами специалисты-тунелепроходчики от ифов. Десятеро. Не менее половины из них должно действительно разбираться в вопросе и суметь пройти государственную аттестацию при Академии Юстиции.
  - Опаленный просит рабов? - говорил снова евнух, но на этот раз не комментируя, а вопрошая. За Рекского ответил вождь в коже.
  - Опаленный просит людей-рабов из разведчиков, - не стоило сомневаться, что 'людьми' ифы считали исключительно себя. 'Опаленными' же называли любого, чья кожа была хоть на толику темнее белоснежного листа бумаги. В зависимости от отношения и настроения, ибо чаще предпочитали использовать слово 'мясо'. - Взамен мы получим еще бирки для других, кто выдаст себя за разведчиков.
  Евнух изобразил нечто, отдаленно напоминавшее кивок, щелкнув при этом как-то по-особому, жестом предложил Рекскому продолжать.
  - Граф не торопит с ответом, но будет рад получить его до... - коммуникатор замешкался, из головы совершенно вылетели ифские меры временных промежутков, - ...конца месяца.
  Последовала череда касаний, спопровождающаяся короткими неинформативными словами - вожди, не поворачиваясь и не глядя друг на друга, обменялись по цепочке сигналами от 'кожаного' к остальным и обратно. Уточняли? Согласовывали? Сказать было сложно - тактильные контакты были той частью шепота, которую, даже освоив в совершенстве, невозможно было понять, если 'фраза' адресовалась не тебе.
  - Также граф надеется лично встретиться с представителем вашего народа на своей территории и обговорить, гм, перспективы создания борделя из ифов вне гетто. Как ему известно, ифские женщины и так представлены в некоторых заведениях, он же предполагает открытие заведения с... большим выбором. Данный вопрос требует детального согласования, как он считает, с вами или любым другим уполномоченным представителем.
  На этот раз разъяснение заняло несколько больше времени. Складывалось впечатление, что евнух очень далек от культуры вне, но при этом именно он ведает вопросами рабовладения внутри гетто. 'Кожаный' же, напротив - был наиболее 'вхож' в город и, закономерно, обладал наиболее низким статусом среди вождей из-за этого. Рекский постарался незаметно переместиться на начавшем впиваться краями в зад табурете, потер уставшие от тусклого освещения глаза.
  Наконец, ифы пришли к единому видению и снова заговорил 'полосатый'.
  - Ты можешь передать графу - мы принимаем подарок, ничем не обязывая себя. Граф получит ответ по своим просьбам к означенному сроку. Ты также пришел с именем виконта Олесского. Что с ним?
  Рекский, и до того не очень расслаблявшийся, собрался внутренне - предстояла самая скользкая часть встречи. Нет, повода опасаться за свою жизнь у него уже, как она полагал, не было. Но, но, но.
  - Да, это так. Виконт Олесский - это титул, вам, возможно, он лучше может быть знаком под именем Горий Грызнов. Настоятель первого ранга.
  Йохан выдержал паузу, но ифы ничем не выдали себя. Большую часть жизни проживающие в лучшем случае в потемках плохо освещенных подземелий, а в худшем - в кромешном мраке глубин, они не привыкли обмениваться взглядами или передавать информацию собеседнику мимикой в привычном человеку смысле этого слова. Лица их по-прежнему напоминали восковые маски.
  - Менее недели назад в гетто был получен заказ на его убийство...
  - Я удивлен, что этот опаленный все еще жив, - отметил евнух, имея в виду, как надеялся коммуникатор, Грызнова. Ответом ему послужило касание слепого колдуна - тот явно не желал обсуждать подробности при постороннем.
  - Я далек от заблуждений, что хоть что-то в гетто происходит без вашего ведома. Также мне хорошо известна репутация исполнителей вашего народа, никогда не раскрывающих имени заказчика, - в последнем, впрочем, в настоящий момент как раз собирался убедиться лично Грызнов, 'беседуя' с крысоловом. - Потому я даже не смею надеяться, что вы поступитесь принципами в данном случае.
  Снова пауза, которую вожди также не стали заполнять.
  - Тем не менее, заказчик вам, вне всяких сомнений, известен. Виконт желает знать - в какую сумму ему станет смерть заказчика без разглашения его личности?
  - Мы не... - начал было 'полосатый', но слепой колдун перебил его, подняв ладонь.
  - Фактическая сторона будет соблюдена. Ифы ровианского гетто всегда хранят тайну. Новый заказ... необычен и потому будет стоить дороже. Но он не перечит нашим принципам.
  - Я потерял двоих людей на этом опаленном! - зло прощелкал 'кожаный'.
  - Ты послал плохих людей, - констатировал евнух. Даже несведущему его касания, сопровождающие комментарий были предельно прозрачны - толчки и щепки. - Ты плохо подобрал людей. Не справился ты.
  Вождей словно прорвало, они то ли перестали стесняться 'опаленного', то ли разыгрывали перед ним сложную сцену. 'Кожаный' неспешным, даже в чем-то изящным жестом одним движением выхватил из ножен палаш, одновременно из позы с переплетенными ногами становясь на колени. Евнух же вскочил единым, плавным движением, просто физически невероятным для туши таких размеров, одновременно поворачиваясь к противнику. Оба замерли друг напротив друга - горой возвышающаяся громадина над коленопреклонным 'кожаным' с фальшионом в руках. Рекский почти не дышал, пусть прямо сейчас ифам было не до него, но его жизнь, которой еще минуту назад ничто, казалось, не угрожало, висела на волоске.
  Молчаливое противостояние длилось секунд пять, не более. Наконец, 'кожанный' опустил голову и положил палаш к ногам евнуха, рассматривающего его пустым рыбьим взглядом.
  - Племени Сарай требуется новый вождь, плесень. Сообщи об этом племени и возвращайся, - евнух, наконец, сел. Униженный противник его встал, нагнулся за оружием, но был изгнан жестом и покинул помещение.
  - Ты должен был бы умереть за лицезрение этой позорной сцены, - к неудовольствию и, чего скрывать, страху Рекского сказал слепой. - Теперь мы не можем говорить от лица всех вождей. Но мы готовы взять заказ опаленного. Заказ необычный и потому брать мы будем жетонами. Если опаленный согласен предоставить нам их, десять, мы выполним заказ. К нему есть особые пожелания? Если да, то это будет дороже.
  - Нет, виконта полностью устроит сам факт смерти... объекта. Учитывая специфику заказа - в качестве доказательства его удовлетворит слово вождей, - Йохан старался держать марку, обильно потея под накидкой.
  - Ты свободен идти, - констатировал полосатый, Рекский встал, размял затекшие ноги. Ифы, казалось, утратили к нему интерес. Коммуникатор отчасти на ощупь пошел прочь.
  
  Глава восьмая. Его Величество Мартинас Корвинус, первый этого имени, король Халровиана, граф Моркбургский
  
  Присутствовать на советах Палаты Графов - почетная обязанность монарха Халровиана. Все делают вид, что его присутствие на что-то влияет и кому-то важно, Его Величество делает вид, что верит в это и искренне доволен своим положением. Ход политической истории оставил за монархом две ритуальные реплики, первую в начале:
  - Двадцать второй совет одиннадцатого созыва Палаты Графов высочайшим соизволением Троих и Престола объявляется открытым, - и вторую в завершении совета. Король сел. Его кресло располагалось в верхнем ряду ступенчатого амфитеатра, отделенное свободной зоной от остальных кресел - место столь же заметное, сколь бессмысленное - ораторы партий сидели в самом центре и от них монарха отделяли несколько рядов кресел вечно гомонящих, бормочущих, шумящих подобно прибою графов. Слух немолодого уже монарха далеко не всегда позволял ему уловить даже общую канву обсуждаемого вопроса, что уж говорить о подробностях, полутонах, интонациях... 'Наш болванчик', ласково называли его за глаза влиятельные графы. Что и говорить, даже второй титул Его Величества - граф Морбургский - позволял ему больше влиять на жизнь государства, нежели первый - 'основной'.
  Его величество давно уже разменял шестой десяток, был грузен телом, лысел и страдал одышкой. Блеклые водянистые глаза давно уже толком не видели, но король упорно не желал носить очки на людях, а прибегать к крайне рисковым магическим операциям опасался. Члены разбил артрит, но уже ввиду него конкретно Мартинас, первый этого имени, держал целый штат магов-целителей, как 'классиков', так и телегемистов, отбиравших недуг на себя в особо тяжелые дни. Единственное, пожалуй, на что король не имел ни единой жалобы - это зубы, их, еще в тридцать с небольшим, он удалил все, заменив на почти вечные костяные импланты, вставленные кудесником с далекого центрального Андрована, то ли из Монхобара, то ли из Шахиата Алана. Но даже в лучшие годы Его Величество не являл собой эталон мужской красоты, отдаваясь пьянству, чревоугодию и объятьям льстивых и небрезгливых до внешности дам, давно и надежно будучи, казалось, отстраненным от большой политики. В тот единственный раз, когда он, будучи еще молод, рискнул самолично попытаться продавить в Палате законопроект, направленный на возвращение реальной власти короны в вопросах внутренней политики, ему многословно и окольно, но в то же время достаточно доходчиво намекнули о автократических амбициях его ныне покойного дядюшки, от которого Его Величество, собственно, 'Величество' и унаследовало. Дураком король не был, не был и самоубийцей, питающим иллюзии о защите титулом жизни и потому какие бы то ни были законопроекты, направленные на упрочение власти короны с тех пор в совете не всплывали. Зато всплыла партия центристов, продавливающая смещение власти с графств, 'на местах', в руки 'избранных' в столице и быстро набрала популярность среди 'титулованых' - аристократии, не имеющей за своим титулом земель или армий, но греющей кости на сытнейших столичных постах.
  - Повестка совета! - ведущим оратором одиннадцатого созыва был избран представитель от толерантистов Рамус Донье, еще одна 'почетная' должность, не облеченная никоей властью. Голос еще молодого графа разнесся по залу, словно намекая Его Величеству, что остальные так глотку драть не будут. - Ходатайство империи Нагур'на'Затур о взаимном упрощении таможенного законодательства, обсуждение. Ходатайство регента Чадящих островов о предоставлении в аренду или о сотрудничестве с флотом Чадящих островов летающих крепостей Воздушного Флота, - граф позволил себе саркастичную паузу, - обсуждение. Ходатайство члена Палаты Графов, графа да Фулье о доследственном восстановлении в правах и должности временно снятого с должности Настоятеля первого ранга Воздушного Флота Халровиана Гория Грызнова, виконта Олесского, обсуждение, голосование. Третья редакция законопроекта о запрете на распространение и ношение гражданскими лицами орудия дистанционного поражения магического и огнестрельного типа выпуска снаряда, а также контактного оружия магического типа воздействия, вплоть до нелетального, голосование.
  По рядам шуршали секретари, распространяя среди графов повестки дня, проекты законопроектов, ходатайства, сопутствующую документацию и официальные позиции собственных партий по тому или иному вопросу. Донье продолжал:
  - Пятая редакция законопроекта о понижении ограничений в правах человеческих рас и народностей неровианской расы и официальном признании оных представителями человечества, обсуждение, голосование. Окончательное утверждение второй редакции проекта подземного городского путепровода, внесение правок, утверждение. Ваше Величество, графы, графиня, прошу начинать. Ходатайство империи Нагур'на'Затур о взаимном упрощении таможенного законодательства.
  Граф сел.
  Империя Нагур'на'Затур, крупнейшее нигурское государство, занимающее едва ли не половину материка Кантан в одном с Рованом полушарии - один из мировых центров силы.
  Империя, с полсотни лет тому назад уничтожившая, превратившая в разрозненное Торговое Содружество некогда могучую Сенешаль, с которой была вынуждена делить континент столетиями. Оставившая от одной из ее провинций Туманное Море - бескрайнюю степь, настолько зараженную эфирными выбросами отгремевших сражений, что само время и пространство претерпевало там страшные муки. Немногие вернувшиеся оттуда живыми рассказывали о длинных волках, протягивающих себя сквозь ткань материи, волах, что игнорировали пространство, перемещаясь произвольно бросками на десятки километров и встречах с самими собой вчерашними и завтрашними.
  Империя, только лишь торговыми и политическими средствами, пропагандой, подкупом и обещаниями способствовавшая развалу сильнейшей в мире колониальной Монхобарской Империи и вот уже три десятка лет Монхобар, Монхобарский Шахиат, Рада Господня и еще с полдесятка огрызков поменьше спорят о первичности своих территорий, правах правителей и торговых претензиях, погрязшие в конфессионных распрях веры в Единого и Единственного о вещах столь незначительных, что ранее даже самому истово верующему не приходило в голову обсуждать.
  Империя, обладающая третьим по силе Каменным Флотом - Халровианским Флотом Поддержки, который, чье название хоть и включает в себя 'халровианский', но фактически укомплектованный исключительно нагурназатурскими матросами, оснащенный нагурназатурскими орудиями и пользующийся поддержкой нагурназатурских магов.
  С тех пор в мире осталось четыре крупнейших центра силы - небольшие, но опирающиеся на могучий Воздушный и Каменный флоты графства Халровиана, могучая, основанная на строгой дисциплине и некромагии Империя Осса, крошечный - в два города - Дредпорт, сосредоточивший в своих банках едва ли не большую часть общемировых финансовых потоков и, да, империя Нагур'на'Затур. И многие пессимисты поговаривали, что теперь длинношеие обратят свой взор на графства.
  Нигуры в большинстве своем не делают различия между торговлей и войной - с их точки зрения одно есть неотъемлемое продолжение второго. 'Грабеж - есть торговля, только платишь ты меньше при больших рисках', как шутят на этот счет каперы графств. И взаимовыгодная торговая интеграция может быть как шагом к совместному процветанию, так и первыми па в танце сокрушения противника.
  Монарх подслеповато попытался оценить расклад сил в Палате - вне всяких сомнений сегодня решение принято не будет, но партии попытаются выкристаллизовать и обозначить свое отношение к вопросу. Толерантисты, скорее всего, выскажут осторожную поддержку. Консерваторы попытаются переформатировать предложение в сторону увеличения выгоды графств, так, словно, Халровиан делает могучей торговле нелюдей одолжение, впуская их товары на свой рынок. Прогрессисты и центристы займут выжидательную позицию, готовясь выгодно вложить свои голоса в случае неоднозначности ситуации. Военные примут любое решение, их ситуация не затрагивает. В целом, прения по вопросу сводились больше к вопросу 'сколько', нежели к 'соглашаться ли'.
  - Ходатайство регента Чадящих островов о предоставлении в аренду или о сотрудничестве с флотом Чадящих островов летающих крепостей Воздушного Флота, обсуждение.
  За последний год регент растерял даже те немногочисленные крохи влияния, которые имел в момент возведения на трон марионеточного малолетнего конунга. Роялисты нещадно третировали морскую торговлю островитян, зачастую отказываясь даже от более 'сочной' добычи в угоду погоне за носителем чадского морского флага, парламент окончательно вошел в силу и полностью перенял халровианское пренебрежение к коронованной особе, что уж говорить о каком-то представителе коронованной особы. Регенту нужна была громкая победа - внутренняя, внешняя - все одно. Да что там победа - ему было достаточно банального подтверждения от благодетелей их благосклонности, чтобы одернуть ярлов.
  Увы для него - Халровиану и он, и марионетка на троне нужна была только максимум первый год, пока формировались связи, назначались люди и покупались военачальники. Теперь же они были в лучшем случае неинтересны, в худшем же - мешали. Обсуждения не получилось - графы посоревновались друг с дружкой в едкости и саркастичности и уже на этапе предварительного рассмотрения ходатайства постановили - 'отказать' единогласно.
  - Ходатайство члена Палаты Графов, графа да Фулье о доследственном восстановлении в правах и должности временно снятого с должности Настоятеля первого ранга Воздушного Флота Халровиана Гория Грызнова, виконта Олесского, обсуждение, голосование.
  А вот здесь Его Величество утратил праздность и обратился в слух, стараясь прочувствовать уже не общую канву и мысль, но конкретные реплики конкретных ораторов.
  На несколько мгновений повисла почти полная тишина. Неудивительно, но партии так и не смогли договориться об очередности выступлений по столь острому для многих из них вопросу - никто не хотел выступать первым, раскрывая свои карты оппонентам.
  - Никто не желает взять право первого голоса? - осведомился Рамус Донье. - В таком случае на правах ведущего оратора я приглашаю высказаться оратора от партии консерваторов, Енас, прошу вас.
  Его Величество позволил себе сдержанную улыбку - тот случай, когда правильно расставленная пешка может сделать игру. Ничего, казалось, не значащая должность ведущего оратора, сданная толерантистам консерваторами в свое время в обмен на столь же формальную уступку 'выстрелила'.
  Граф Енас Литаллис, оратор от консервативной партии, сдержал неудовольствие, выпрямляясь в кресле. Ему было уже хорошо за семьдесят, но старик был крепок как телом, так и духом. Пусть и полностью седая шевелюра, казалось, не утратила и волоска с молодых лет, годы не согнули спину, а ладони, наверняка, еще помнили рукоять меча.
  - Графы, графиня, - начал он. - Многим из вас, уверен, непонаслышке известно имя виконта Грызнова. Я не раскрою тайны, если скажу, что победа, достигнутая нами пять лет тому, ковалась в том числе его руками. Более того - лично моя жизнь, ведущего в день Битвы при Чаде 'Гордость Гошбоасса' и схлестнувшегося сразу с двумя тяжелыми фрегатами, в тот день могла повернуться совершенно иначе, не подоспей на помощь виконт, тогда Настоятель первого ранга. Я ограничен регламентом совета и потому воздержусь от перечисления его многочисленных подвигов и достоинств, графы, но! - Литаллис возвысил голос, выдержал и оборвал паузу именно в тот момент, когда его оппоненты уже собирались вставить реплику, разбивая стройную речь. - Тем больнее мне было услышать о чудовищном происшествии на вверенном виконту секретном объекте! Да-да, графы, былые заслуги и безусловный героизм - не панацея от предательства. Более того, они - благодатанейшая почва для взращиваемого честолюбия и амбиций! Те из вас, кто постарше, могут помнить Восстание Запада - кто сможет обвинить мятежников в былой трусости? Все как один они, напомню, были героями, людьми, сдержавшими границы во время так называемой Автономизации в Осса. За каждым стояли подвиги, спасенные жизни, награды и регалии! Все они добились столь многого, что, казалось, оставалось только почивать на лаврах! И что же? Война...
  Голос графа в последних фразах сошел на нет, монарх больше угадывал слова только по движению губ, нежели слышал.
  - Потому, графы, я спрошу вас, - снова во всеуслышание вещал Литаллис. - видя проступок, предательство, беду - на что мы должны смотреть? На былые заслуги или на сегодняшние? Быть может виконт невиновен, быть может. Но решить это должно исходя из содеянного им сейчас, сегодня, а не озираясь на былое! Потому я, скромно представляющий партию консерваторов в Палате Графов Халровиана, утверждаю - отклонить ходатайство. Следствие продолжится и оно, и только оно, покажет вину или невиновность Гория Грызнова, виконта Олесского!
  Последовали бурные, пусть и несколько локализованные - только со стороны консерваторов - аплодисменты, разбавленные жиденькими хлопками от адмиралтейского крыла военных и части центристов.
  Ну конечно же, до 'следствия'. Консерваторы раскручивали карту 'виновности' Грызнова для направления следствия в нужную им сторону. Им не нужна истина, им нужен скандал, громкое дело, замешанные в деле герои, шок, сенсация. Все это позволит просто без доводов смеяться в лица прогрессистам с очередным их предложением, даже не пытаясь аргументировать свою позицию, а просто указывая и раскручивая в обществе тему с их предыдущим 'оскандаливанием'. Удаление из истории Грызнова сведет все к скучному и неинтересному разбирательству, никак не затрагивающему нововведение контроллеров как таковое.
  - Благодарю вас, граф, за изложение точки зрения вашей партии, - Донье сдержанно кивнул в сторону оратора. - Кто желает высказаться следующим?
  - С вашего позволения, ведущий оратор, - сделал абстрактный жест рукой оратор от толерантистов, Ирас Шульге, тонких черт мужчина сорока с небольшим с абсолютно белыми, доставшимися в наследство от ифской бабки, волосами.
  - Слово берет граф Ирас Шульге от партии толерантистов.
  - Граф, благодарю вас за пламенную речь, - Шульге с откровенной иронией отвесил кивок Литаллису. - Это было... увлекательно. Вы, как обычно метко, воззвали нас всех к рациональности и здравому смыслу, 'истина прежде всего' должно стать девизом вашей партии.
  По рядам прокатились смешки.
  - Тем не менее, графы, графиня, я хочу напомнить вам, что следствие ведется по факту смерти во время учений и до сих пор обвинения не выдвинуты. Ни Грызнову, ни кому-либо еще из офицерского состава штата. Но должности лишается именно Грызнов. Не организатор учений, граф, прошу меня простить, я без намека, - Шульге отвесил поклон куда-то в стан военных, - не командующий группой условного противника, а ведь именно они превысили... гм... программу. Должности лишается пострадавшая сторона, именно она подвергается гонениям.
  Шульге сокрушенно покачал головой, точно удивляясь столь вопиющей оплошности.
  - Более того, графы - буквально на днях на Настоятеля совершается покушение, неизвестные нанимают лучших ифских головорезов и дают им задание инсценировать самоубийство!!!
  Зал буквально взорвался - 'где доказательства?', 'почему мы узнаем об этом только сейчас?', 'что?' - неслось со всех сторон. Монарх немного откинулся в кресле - это очень, очень серьезный довод в игре, если граф сможет подтвердить свои слова. Причем не имело значения - фактами или строго авторитетом.
  Шульге встал, жестом прося зал успокоиться, Донье также безрезультатно взывал к тишине. Прошли минуты, прежде чем гул улегся настолько, что Ирас смог продолжить свою речь, но, к жалости Его Величества, до его места не долетало ни слова. Судя из перешептываний несколькими рядами ниже - граф обещал представить как протокол допроса, так и одного из исполнителей лично, гарантировал пригодность последнего для общения с менталистами, изъявлял всяческую готовность подыскать независимых кооператоров в случае необходимости и согласие на предоставление таковых любой из сторон Палаты. Вскользь промелькнуло завладевшее умами и, как следствие, языками Палаты, обвинение какого-то из крыльев военных в причастности к организации покушения - монарх праздно попытался представить себе в каком виде последнее заявление выйдет на улицы города, если даже пройдя несколько рядов графов оно превратилось уже в едва ли не адресное с упреком в подготовке государственного переворота. Шульге уже несколько минут как умолк, завершив речь, а зал все шумел, там, где консерваторы прямо соприкасались с прогрессистами уже слышались оскорбления на повышенных тонах.
  Ведущий оратор далеко не с первой попытки объявил о перерыве на полчаса, инициированном кем-то из центристов, явно по просьбе консерваторов. Последние, как уже высказавшиеся, права просить перерыв в данном обсуждении лишились. Часть графов потянулось к выходу, часть сбилась небольшими группками, обсуждая, планируя временные союзы, строя теории.
  - Ваше Величество, вы позволите ангажировать вас на дефиле? - откуда ни возьмись у кресла монарха возник Ирас Шульге, только что совершивший самый серьезный фурор в Палате за последние несколько лет. Граф почтительно поклонился и предложил своему королю локоть для опоры.
  Это было весьма неожиданно и оттого крайне интригующе, Его Величество, покряхтывая, поднялся и воспользовался предложенной помощью. Следуя приглашающему жесту графа, они покинули зал, выходя в фойе.
  Богато обставленное, украшенное лепниной и колоннами-кариатидами помещение сейчас также было полно людей, но шум здесь, ввиду акустики стоял несколько меньший. Появление монарха рука об руку с неформальным главой толерантистов не могло не привлечь внимание, пошли новые шепотки, но Мартинас Корвинус, первый этого имени, не льстил себе излишними домыслами или надеждами - он все также оставался выряженным никем, к которому только традиция диктовала уважительное отношение со стороны действительно обличенных властью.
  - Если позволите, Ваше Величество, я желал поинтересоваться вашим прогнозом по грядущему голосованию, - широко и победоносно, на публику, улыбаясь начал граф.
  - Прогнозом? - король растерялся еще больше. - Моим?
  - Ваше Величество присутствовало на куда большем количестве заседаний, нежели его покорный вассал. Вы заседали в палате еще во времена бытия партии регионалистов, до Восстания Запада. Сколь бы мало не значило ваше слово в Палате - вашему опыту могли бы позавидовать многие, - дипломатично пояснил граф. Король прокашлялся, справляясь с растерянностью.
  - У вас ни шанса.
  - Вот как? - с деланным удивлением осведомился Шульге, все так же победоносно улыбаясь случайным и намеренным наблюдателям, не забывая отвешивать уверенные кивки сторонникам.
  - За вами партийный паритет - на вашей стороне партия и прогрессисты, против - консерваторы и уже, после ваших заявлений, военные. За центристов прямо сейчас идет торг, но чем бы он ни закончился - мы оба отлично помним состав палаты...
  - Да, - позволил себе перебить монарха Шульге, - толерантисты - шестьдесят четыре человека, прогрессисты - сто двенадцать, консерваторы - двести девяносто четыре, представители военных ведомств - двадцать восемь человек и центристы - девяносто четыре. Итого, даже если нам удастся склонить на свою сторону центристов в полном составе, что маловероятно - нас меньшинство по количеству голосов. Справедливо.
  Граф в демонстративной задумчивости кивнул.
  - Жаль, - вздохнул он, наконец, - это был реальный шанс сбросить консерваторов с пьедестала на следующих выборах Палаты.
  - Вам следовало мягче отзываться о военных, - согласился монарх. - Или вовсе укрыть их причастность к инциденту, тогда у вас были бы шансы.
  - Вы говорите так, словно сопереживаете нашему делу, - весело, так, что никто и подумать не мог об истинной атмосфере беседы, хохотнул Шульге.
  - Я, признаться, устал от однообразия происходящих заседаний. Не имея возможности влиять на происходящее начинаешь ждать хотя бы развлечения. Неожиданности, остроты, сюжета.
  - Ну почему же 'не имея возможности'. В данном случае она у вас, как раз, есть. Но решение за вами, - граф в этот момент смотрел в сторону и подслеповатый взгляд монарха не смог определить шутит граф или пытается на что-то намекнуть. - Но, прошу меня простить, Ваше Величество, времени чуть, а мне еще следует подготовить партию к разгрому - сохранить, так сказать, хорошую мину при пусть и хорошей, но провальной игре. Благодарю вас за столь приятное общество.
  Граф раскланялся и быстро направился к ядру сторонников, в явном нетерпении ожидавшему поодаль. Король одиноко остался стоять в гуще людей.
  'В данном случае'? Власти у него было не больше, нежели у мраморных кариатид, в равнодушном бессилии удерживающим потолок на своих прелестных головках. Даже второй, графский, подразумевающий куда больше полномочий, его титул полностью нивелировался монаршеским, запрещающим вступление и открытую поддержку партий. 'Совет объявляю открытым, совет объявляю закрытым' - вот и все возможности влияния на большую политику. Или не все?
  Монарх погрузился в задумчивость, одиноко лавируя среди зарождающихся коалиций, заключаемых договоренностей и однодневных союзов. Полчаса перерыва пролетели быстро, он едва успел ощутить их, прежде чем вернуться в зал.
  - Графы, графиня. У всех нас было время обдумать яркое и убедительное выступление оратора от партии толерантистов, - Донье неприкрыто лоббировал интересы собственной партии. - Кто еще из ораторов желает высказаться по теме обсуждения, прежде чем мы перейдем к голосованию?
  Идиот. Он, в отличие от Шульге, даже близко не понимал ситуацию, считая, что победа уже у них в кармане и в уме подсчитывая политические дивиденды. Его Величество быстро попытался оценить процент глупцов на десяток человек Палаты и был неприятно удивлен. Складывалось впечатление, что не меньше трети правителей страны не освоили даже простую арифметику, взирая на мир через вуаль иллюзий, навеянных мнениями прямого окружения.
  Желающих высказаться ожидаемо не оказалось - все, что требовалось высказать, было высказано во время перерыва, нужды в красноречивых попытках завербовать дополнительных сторонников у одних уже не было, у других же - не было уже возможности. Ведущий оратор объявил о начале голосования, защелкали механические операторы.
  Машина, при помощи которой осуществлялось голосование с мест, была разработана и интегрирована в конструкцию зала карлами. Король знал, что громоздкий механизм занимал полный этаж непосредственно под амфитеатром, на его обслуживание и поддержание в рабочем состоянии тратилось ежемесячно сотни золотых грифонов. И все это только ради того, чтобы каждый граф мог, не вставая с места, нажать одну из трех кнопок вместо того, чтобы поднять или не поднимать руку, выдать сборщику жетон того или иного цвета или просто голосом высказать свою позицию. Машина считалась неподкупной и абсолютно надежной, но король не раз задумывался о том, чего стоит сместить три-пять голосов в нужную сторону при наиболее остром голосовании - и пусть партии потому ищут в своих рядах ренегатов, занявших сторону оппонентов хоть до ночи мира.
  Иногда единицы решали все...
  Результат голосования поразил разве что самых недалеких. Хотя, чего греха таить - поразил он огромное количество членов Палаты. Сто восемьдесят один 'за' принятие ходатайства, четыреста три 'против' при шестнадцати воздержавшихся. Донье упавшим голосом объявил об отклонении ходатайства без права обжалования - более двух третей 'против'. Король встал.
  - Обращаюсь к праву короны на амнистию, - начал он, но не был услышан большинством. Лишь, словно волна, от ближайших к нему мест пошел распространяться шепоток и только пару мгновений спустя все взоры устремились на нескладную фигуру номинального правителя. - Я, Мартинас Корвинус, первый этого имени, граф Моркбургский, правитель графств Халровиана, племянник и наследник Ливаса Корвинуса, первого этого имени, ныне покойного, обращаюсь к священному и неизменному праву короны на амнистию. Сим правом я снимаю все обвинения и восстанавливаю во всех правах, титулах и званиях Гория Грызнова, виконта Олесского, да будут все прегрешения его истинные или мнимые, свершенные до произнесения сих слов, забыты и преданы забвению, а все обвинения сняты.
  Садясь под взрыв эмоций - негодующих и восторженных - Его Величество поймал веселый взгляд Ираса Шульге, кивнувшего ему с уважением.
  
  Глава девятая. Александр Горьев
  
  Садгард встретил Александра неприветливо. Утреннее небо затянуло свинцово-серыми облаками, воздух был пропитан солоноватой водяной взвесью, проникающей даже сквозь самые плотные одежды, а порывистый океанический ветер пробирал до костей. Впрочем, такую погоду еще можно было назвать ласковой в реалиях северной, морской, столицы Халровиана.
  Тяжелые приземистые портовые строения точно жались пониже к земле, кутаясь в буровато-зеленые мшистые одежды. Вдали, едва угадываясь сквозь лес мачт и полотна парусов, темнело Адмиралтейство - первый по важности административно-военный комплекс графств, базирующийся частью на нескольких десятках небольших плавучих островов, частью - на скалистом берегу поодаль от порта. Именно оно когда-то вдохновило известного архитектора Рубена Голли на создание Комиссариата.
  Сам порт, способный принять сотни кораблей за раз, кишел жизнью невзирая на погоду - корабли и суда разгружались и загружались, бранились капитаны и портовые чиновники, таможенники силились своими силами объяснить что-то гостям из далеких краев, сновали сноровисто торгаши-лоточники, агенты-перекупщики, шпики, воры. У многочисленных пирсов покачивались красавицы-каракки, военные каравеллы, речные галеры втянули весла и скалились в океан хищными мордами, точно надеясь однажды покорить и его просторы. Можно было увидеть 'крылатых' нагур'на'затурских лебедей, чадящие и неумолчно грохочущие черепахи карлов, пестрящие полосатыми парусами драккары Молфа и Катбара, что на Катайском архипелаге и даже мрачные серые барки соседней Оссы.
  Александр сошел на берег налегке - с одним саквояжем в руках, одетый даже не близко по погоде и тут же купил у предприимчивого торговца втридорога брезентовый плащ с капюшоном. Камень пирса под ногами радовал как никогда - последние сутки пути 'селки' тащилась со скоростью ленивой, растекшейся на десятки километров вширь Исены - встречный океанический ветер не позволял воспользоваться парусами, а Шашня не пожелал тратиться на гребной буксир, коих в изобилии было у берегов как раз для таких случаев. Более того, сама жизнь Горьева до самого последнего момента находилась в весьма подвешенном состоянии - как-никак он стал свидетелем убийства командой 'селки' государственных служащих и только письмо, адресованное лично Шашне, извлеченное из саквояжа, позволило Александру остаться на палубе живым и не в путах.
  Что касается саквояжа - тот был настоящим кладезем для пытливого ума, благосклонного к загадкам. Помимо пистолей и фурнитуры к ним там хранилось уже упомянутое письмо, скрепленное безликой печатью и адресованное капитану - 'торговец диковинками' определенно спланировал все заранее. Несколько десятков грифонов мелкой монетой - целое состояние, на которое можно было бы прожить год не сильно стесняя себя в средствах. Личник на имя Тобайяса Шалинаса с гелиогравюрой Александра внутри, уполномоченного торгового представителя Западной Андрованской Компании, 33-х лет, выпускника Дондойского Торгового Коледжа, место рождения Киржица. Грифованный подвесной печатью документ, удостоверяющий, что податель сего находится на службе и выполняет поручение Компании о коем не имеет права распространяться без уведомления и разрешения последней. Кожаная скатка с инструментами, назначения большинства которых Александр просто не знал, сумев опознать только отвертку и гаечный ворот. Старательно упакованные склянки весьма недешевых, пускай и разрешенных к распространению на территории графств, лекарственных препаратов. Две комуники - одна обычная, серьгой, другая 'сырая' - кристалл тусклый и мутный - в виде перстня-печатки с каким-то хищным животным, гравированным прямо по камню. Ну и венчали этот список десяток уже давно и с удовольствием съеденных бутербродов с щавелем, сыром и соленой рыбой, приправленные тмином.
  Кто бы ни был этот Роман Гоноррмаркко - он, похоже, ничуть не сомневался не только, что его весьма прозрачный намек сподвигнет Александра к походу в порт, вопреки данным им обязательствам о невыезде, но и в том, что попадет тот именно на 'селки'. Горьев какое-то время ломал голову над содержимым письма капитану, но быстро сдался, смирившись с недостачей данных. Что делать дальше он не предполагал даже близко, отдавшись воле несущих его событий, но сомнений в том, что в самое ближайшее время с ним обязательно должно что-то случиться - плохое ли, хорошее ли, но должно - не оставалось. Иначе зачем все это?
  Помявшись с пару секунд у лотка торговца плащами, Александр подхватил багаж и неспешно направился прочь, без цели и направления, надеясь отыскать выход из порта в толчее и нагромождении складских зданий, видом своим и толщиной стен способными заставить устыдиться некоторые донжоны.
  - Скажите, Марк, что вам известно о политическом устройстве империи Осса?
  Александр, как уже было сказано, ждал чего-то подобного, но совсем не в таком формате. И потому ненавязчиво подошедший и взявший его под локоть Роман Гоноррмаркко, окторон собственной персоной, словно продолжающий прерванную секунду назад беседу, полностью выбил его из колеи.
  - Роман? - Александр не смог скрыть изумления в голосе.
  - Марк, - вежливо кивнул пожилой собеседник и тут же хитро прищурился - Или теперь мне лучше называть вас Тобайяс, чтобы вы быстрее привыкли к новому имени?
  - Хм. Признаюсь, я ожидал встречи, но не мог даже предположить, что снова с вами. Как?
  - Инерционность мышления, - понимающе кивнул 'торговец'. - Идя быстроходным кораблем вы ожидаете, что прибудете к цели быстрее. Между тем даже быстроходные корабли могут едва ползти.
  Александр вспомнил галеру, обошедшую их в злополучный день смерти инспектора, внутренне ругнул себя за глупость - так-то они действительно до последнего дня только обгоняли неторопливо ползущие баржи и тальки.
  - Значит вы прибыли на той галере...
  - 'Седой деве', да. Уже три дня ожидаю вас, - улыбнулся окторон.
  - Вам предстоит многое мне объяснить, Роман.
  - Всенепременно. Так что с моим вопросом, Тобайяс? Политической устройство Оссы? - 'торговец диковинками' ненавязчиво задал направление движения, умудряясь одновременно лавировать в толпе и сохранять степенно-прогуливающийся вид.
  - Политическое устройство... - Александр принял правила игры, задумываясь. Чужая 'библиотечная' память услужливо выдала нагора данные. - Империя как таковая подразделяется на Центр и три круга - Внутренний, Внешний и Периферию. В свою очередь Внутренний круг состоит из эпонимов, находящихся в управлении различных имперских институтов, а Внешний и Периферия делятся на округа, управляемые перфектами, назначаемыми из Центра. Также в состав империи входят Наместья - частично автономные единицы, вверенные Наиболее могущественным магам империи - сверхпотенциалам по их терминологии, Фермы и две колонии на Андроване. Правителем является император... ммм... не могу вспомнить имени нынешнего...
  - Вот, - Гоноррмаркко назидательно поднял палец, акцентируя внимание. - Вам не кажется это странным - самый, не побоюсь этого слова, влиятельный человек Ойкумены, а вы не можете вспомнить его имени, почему так?
  - Торн, получивший прозвание Миротворец, - всплыло, наконец, из чужой копилки знаний.
  - Все же вспомнили, - Роман вроде даже в восхищении покачал головой. - Но вам пришлось подумать, так почему же?
  Тем временем собеседники покинули, наконец, портовый квартал и вышли на крытые улицы Сторнбурга, ветер сразу утих и беседовать стало куда комфортнее. Давняя архитектурная традиция северной столицы оснастила большинство улочек, больше напоминающих ущелья среди тяжелых каменных громад, многоярусными бревенчатыми, а кое-где и каменными, состоящими из вбитых в стены гранитных 'брусьев', путями. Александр с Романом как раз сейчас поднялись на второй ярус таких улиц, оснащенный прочными перилами - третий, открытый всем ветрам прикрывал их от дождя, при этом же самый нижний - 'черный' - не досаждал вонью и слякотью.
  - А я отвечу вам почему, дорогой Тобайяс - потому, что на люди император последний раз показывался что-то около тридцати - нет-нет, я не шучу! - тридцати лет назад! Есть серьезные основания подозревать, что никакого императора в 'империи' уже давным давно нет, - Роман произнес 'империи' с подчеркнутой иронией. - Но дело сейчас не в этом. Фактически, не номинально, Осса находится в управлении гроссмейстеров. Все они неживые маги, насколько нам известно, хотя известно нам ничтожно мало - с тем же успехом они могут оказаться карлами-девственницами, я не удивлюсь. Гроссмейстеры выстраивают планы, которые потом приводятся в исполнение корректорами - направляющими события таким образом, чтобы они держались в заданном гроссмейстером русле. Во всем это важны две вещи - гроссмейстеры не владеют ни имуществом, ни землями - раз, гроссмейстеры неживы - два. Скажите, Тобайяс, почему же это важно?
  - Рискну предположить, что тот факт, что должность гроссмейстера не подразумевает материальных благ снижает конкуренцию за это место, а тот факт, что они неживы - позволяет уже находящимся на этой должности занимать это место бесконечно долго?
  - Браво! С той лишь поправкой, что у вас превратное впечатление о сроке существования неживых - в большинстве своем они 'живут' немногим дольше нас, обычных людей - по пальцам можно пересчитать тех, которым переваливало за сотню.
  - Почему же? Ну допустим, кость тоже стареет, как материал, если не хранить ее в надлежащих условиях. А дубли - маги, переносящие свою личность в носителя - плаковщики, ваятели?
  - Понимаете ли, Тобайяс, все, что есть мы - наши устремления, желания, страхи и мечты - завязаны на эмоции в той или иной степени, а те, в свою очередь - на химию наших тел. Лишаясь тела со всей его химией - будь то некромагическая форма лича или металлическое тело высших плаковщиков - сознание еще некоторое время, по-инерции, сублимирует эмоциональность, но в итоге та неизбежно затихает. И великий маг просто утрачивает мотивацию к чему бы то ни было, погружается в праздное созерцание и, тут мнения расходятся, - или сознание затухает самостоятельно, ведь мотивации к мышлению также нет, или же происходит своего рода ментальный суицид, осознанное прекращение всякой мыслительной деятельности, да простите вы мне многочисленные тавтологии. Но мы отклонились от темы. Возвращаясь - сейчас, вне зависимости от реальности существования личности императора, у руля Осса находятся, и находятся уже долго, одни и те же, с позволения сказать, люди. Люди - проводящие последовательную и неглупую политику, привыкшие извлекать выгоду из любого хаоса, направлять его. Империя крепнет с каждым годом. Если еще десять лет назад мы могли всерьез рассуждать о вероятности восстания наместий, об аннексии, скажем, граничащих с нами с юга наместий курраев, то сейчас впору опасаться обратного.
  - Империя крепнет, следуя год за годом единому курсу, в том время, как графства мечутся, следуя сиюминутным амбициям партий в Палате? - Александр даже не спрашивал. Игра увлекла его, пусть картина складывалась далеко не оптимистичная.
  - Именно так. Перекусим? - собеседники остановились у дверей кабака. 'Жир мечехвоста' гласила вывеска, изображавшая осклабившуюся псевдорептилию с непропорционально огромным и, действительно, жирным хвостом.
  За дверью скрывался комфортабельный, пусть и основательно пованивающий плесенью, зал, обставленный преимущественно глубокими креслами и чайными столиками. У кресел ютились пепельницы на витых ножках, стены, поверх деревянных панелей, украшали картины морской тематики. Помещение совершенно не походило на кабак, но гул снизу подсказал посетителям, что непосредственно обеденный зал находится на первом этаже. О том же сообщил им и работник зала, услужливо поинтересовавшись, желают ли господа чаевничать под сигареллу или спуститься вниз и полноценно позавтракать.
  Первый этаж был 'глухой' - ни дверей на нижние улицы города, ни окон, свет давали десятки масляных фонарей по всему залу. Невзирая на ранний час - людей в зале было в изобилии. Мастеровые, капитаны и офицеры флота, чиновники средних рангов - если судить по публике, то можно было не опасаться найти в миске крысиный хвост, заведение было уровнем 'выше среднего'. Александр с Романом присели за один из свободных столиков и к ним тут же подскочил паренек лет четырнадцати с отпечатанным меню, поинтересовался, не потребуется ли им помощь и, получив отказ, столь же споро удалился.
  Несколько минут ушло на изучение меню, не таящего в себе никаких сюрпризов, разве что упор в блюдах был сделан преимущественно на морепродукты, спутники сделали заказы - Александр попросил ухи из тунца, жареный батат с баракудой и графин дашикского розового, Роман - суп из крабов, обжаренное филе трески и воды.
  - Вы недавно упомянули бессмертие, - окторон явно не желал возвращаться к политике в людном зале. - Давняя мечта человечества. И я понимаю, почему - полагаю, крайне обидно, поднимая, например, из земли алчущие крови туши или повелевая ветрами медленно хиреть в ожидании старческого слабоумия. Один из самых массовых способов, если хотите знать, продления жизни был изобретен с полтораста лет тому назад в Конхобаре. Это сейчас они полностью изолировались от остального мира и ушли в геронтолизм - ортодоксальную версию абсольверизма Осса, исключающую дублей и сверхлюдей. Тогда же, под властью Монхобарской империи там цвела торговля, науки и искусства. На стыке как раз изобразительного искусства и астраломагии зародилось направление кадавризации. Любой желающий мог воспользоваться помощью специалиста, чтобы сохранить копию себя текущего в картине, а позже - в книге или даже статуе. Проблемой являлось то, что копии сохраняли все черты оригинала, но были совершенно неспособны к развитию или накоплению информации дальше нескольких секунд вперед во времени - то есть они могли ответить на вопрос о прошлом, но забывали сам факт вопроса почти сразу же. Были, конечно, и крайне удачные работы, которые при контакте с человеком настолько успешно имитировали сознание, что были мало отличимы от живых людей, но таких - единицы, все крайне сильно зависело как от мастера, так и от того, чье сознание копировалось. Известен, кстати, случай, когда один такой кадавр - статуя - расправился с оригиналом и несколько месяцев успешно занимал его место, пока не был раскрыт.
  - И что с ним стало потом? - полюбопытствовал Александр.
  - Сломали, конечно же. Термин 'убили' к кадаврам неприменим. Почти всех сломали - как раз на пике религиозного фанатизма в Монхобаре, незадолго до его раскола - остались единицы, а мастеров кадавризации сегодня вне Конхобара, о котором мы вообще мало что знаем сегодня, пересчитать можно по пальцам одной руки, - Роман поднял четыре пальца, то ли демонстрируя сколько именно, то ли просто визуализуя, насколько мало. - Было еще крайне перспективное направление смертных оберегов, не слышали?
  Статист покачал головой.
  - О нем вообще мало известно - насколько я знаю, документально зафиксировано только три мастера за всю письменную историю. Но если опираться на источники - 'смертность', вообще уязвимость субъекта транслировалась на неодушевленный предмет, который и испытывал все проблемы вместо довольного жизнью мага. Только один из троих сделал оберег на заказ, другие двое предпочли умереть со своим знанием.
  - Гм, умереть? - приподнял бровь Александр.
  - Да, именно. Боннарт Аннарт сделал своим оберегом собственную пику - маг, судя по всему, был могучий, но не очень умный. История гласит, что погиб он в противостоянии с вождем одного из племен степей Нара - пика, к тому времени уже порядком изношенная многочисленными ранениями и 'смертями', соскользнула с кирасы вождя в пах, что позволило ему перед долгой и мучительной смертью от гангрены успеть вначале перерубить древко, а после и снести голову уже мертвому на тот момент Боннарту. Дораййо Серый прожил куда дольше - он использовал в качестве оберега портрет батюшки, которого люто ненавидел. Вел полную опасности и наслаждений жизнь, пил, ел и перепробовал большую часть известных на тот момент веществ, включая яд василиска и плоть собственноручно убитого кракена. Умирал, пишут, долго и мучительно - картина настолько пришла в негодность, что теперь уже Дораййо стал перенимать ее дефекты, отчего она приходила в негодность еще больше, пока процесс не завершился для обеих сторон, а заняло это, как пишут, недели. Последний, почти наш современник и соотечественник, Иоганн Диппель - пошел более сложным путем, будучи небогатым, он согласился для начала создать оберег для некоего Алвиса Озолса, барона, мецената и затворника, за большие деньги, само собой. Решив себя обезопасить, в качестве оберега он выбрал настенные часы барона, что само по себе должно было сократить срок жизни Озолса даже больше намеченного. Стоит ли говорить, что его благородие был не очень рад? Скажем так, смерти Иоганна мог бы позавидовать разве что Дораййо. Барон Озолс же, вопреки ожиданиям, жив и поныне, что вплотную подводит нас с вами к цели этой увлекательной истории.
  Роман вынул из-за пазухи и уложил на стол опечатаный пакет, а поверх него добавил плотный трехцветный билет.
  - Я намереваюсь попросить вас отправиться к нему.
  Александр изобразил на лице вежливый интерес, давая собеседнику понять, что говорить 'нет' он, по крайней мере пока, не намерен.
  - Здесь пакет с рекомендательным письмом на имя Тобайяса Шалинаса, то есть на ваше, - Роман хитро прищурился. - Я взял на себя смелость немного поколдовать с бумагами и приложенные к пакету гелиогравюры также принадлежат вам. Вы были вынуждены бежать из столицы, будучи обнаружены не в той спальне не с той женщиной. Дабы не уронить честь дамы, - окторон снова позволил себе намек на улыбку, - вы обязались скрывать и ее, и ее супруга имена. Сами вы по роду занятий статист, более того, выпускник Халской Академии Юриспруденции, я только сейчас подумал, что возможно вы могли знать 'оригинал' лично, ведь в счетную палату берут именно оттуда. Документы Торговой Компании, естественно, поддельные и призваны служить прикрытием. Вы не имеете ни малейшего понятия о том, что вам предстоит делать, но в письме, о чем вы, конечно же, не знаете, рекомендуетесь 'надежным и исполнительным человеком множества талантов'. Ваш покровитель - Его Светлость Ирас Шульге, старайтесь избегать темы причин покровительства - мне почти ничего не удалось выяснить, кроме того, что Шалинас-оригинал где-то очень неплохо соврал в пользу графа. Вашей задачей будет поступить в распоряжение барона и верно, в меру сил и чести, служить ему до тех пор, пока я лично или человек, который сможет достоверно подтвердить, что он от меня лично - не попрошу о чем-то другом.
  Александр медленно кивнул, запоминая и соглашаясь. В конце концов спешным бегством из под подписки он сам и сознательно поставил себя в щекотливое положение, так почему бы еще глубже не погрузиться в пучину чужих интриг?
  - Это, - Роман щелкнул пальцем по цветастому прямоугольнику, - ваш билет на портал до Альска, оттуда до имения барона вам предстоит добираться экипажем или попутками - это пару дней пути, если погода раскапризничается - три.
  - Роман, - приостанавливая собеседника поднял руку статист. - Только один вопрос - почему именно я?
  Александр намеренно подобрал максимально обтекаемую формулировку, допускающую прошлое Его сотрудничество с 'торговцем диковинками'.
  - В нашем мире осталось слишком мало образованных авантюристов, Марк. И на них у меня, если хотите, чутье.
  Что ж - каков вопрос, таков и ответ. Попытаться стоило.
  - Если желаете, я провожу вас до портальной станции, - окторон повел руками над почти опустевшими тарелками, намекая, что не торопит. - В Садгарде очень специфический подход к транспортировке - иногда на соседнюю улицу можно добираться через окраины.
  - Благодарю вас, Роман, но не смею вас задерживать. Кроме того я бы предпочел прогуляться в одиночестве, обдумать все, возможно - посмотреть напоследок на достопримечательности.
  - Что ж, как скажете. Могу порекомендовать морской рынок - чудовищное, но незабываемое зрелище, Собор Волны и Брега и, само собой, Адмиралтейство, - Роман, оправляясь, встал, бросил на стол несколько монет и шутливо откозырял, надевая плащ. - До скорой встречи, Марк, простите - Тобайяс.
  Александр остался в одиночестве, не без иронии размышляя, что никаких объяснений он так и не получил.
  Роман не соврал, упомянув о специфичной транспортировке. Более того, значительно смягчил ситуацию. Александр, перед знакомством с городом решивший для начала разведать местоположение портальной станции, чтобы представлять время, уже в начале пути с сожалением отказался от посещения любых других достопримечательностей. Крытый экипаж выдавал настолько замысловатые кренделя, что позавидовать ему могли бы даже зоотропы Альска, объезжая непроходимые для колесного транспорта пешеходные многоярусные проспекты, ныряя в крытые каменные тоннели, и временами едва ли не утопая на продуваемых всеми ветрами площадях в водяной взвеси, давно переросшей определение 'морось'.
  Горьев, с трудом удерживающий в памяти общее направление следования, пришел к выводу, что путь, отнявший у него более получаса, пешком занял бы вдвое меньше времени. Само-собой, при условии, если бы он заранее знал его.
  На портальной станции царило болезненное оживление. Ограниченные пилонами каменные шайбы порталов порядка пятнадцати метров в диаметре уже была заполнена ждущими отправления людьми, зябко ежащимися на пронизывающем ветру. Монументальное строение касс поодаль то и дело разражалось невнятными женскими голосами, усиленными громковещателями - не то объявляющими подготовку к портированию, не то одергивающими неосторожных ожидающих, подошедших слишком близко к порталу - было не разобрать. Служащие станции в ярко-алых, ставших под дождем багряными, плащах-накидках, широкополых шляпах и жакетах того же цвета сновали среди удивительно многочисленных, учитывая погоду, горожан и гостей давая указания, консультируя или ругаясь о чем-то. Прямо на глазах Александра после очередного невнятного объявления служащие, споро орудуя локтями и пока только угрожая дубинками, начали оттеснять толпу от одного из пустовавших порталов, вокруг последнего засеребрился воздух - штатный аэромаг 'раздвигал' воздух, очищая объем над каменным кругляшом от вероятных птиц, насекомых или других объектов, включая капли дождя, могущих оказаться в месте возникновения прибывающих. Буквально несколько мгновений спустя буквально из ниоткуда возникли люди - вот их еще не было и в помине, и вот они уже стоят, как ни в чем не бывало - южане, возможно даже имперцы, если судить из не по погоде легких одеяний.
  Александр сверился с билетом - Альск, сегодня в два - до отправления оставалось еще несколько часов, но большее подробных данных билет не содержал. Пойманный им служащий бегло взглянул на билет, даже не вчитываясь и сообщил, что портал до Альска еще не готовился, о времени отправления будет сообщено отдельно и дополнительно и посоветовал обождать, посетовав, что здание касс сейчас, к сожалению, переполнено. Мужчина лет сорока, стоявший неподалеку, судя по виду - мелкий аристократ, поинтересовался:
  - Милейший, а что за столпотворение? Сколько живу, не упомню.
  Служащий, обернувшись буквально с полушага, взглядом скользнул по потертому сюртуку под плащом собеседника:
  - Тревожные вести, милсдарь, граждане волнуются, дома в ожидании не сидится, всяко лучше за два часа прийти и толпиться, да, - последняя реплика явно была шпилькой в сторону Александра, но тот сделал вид, что не понял.
  - Вести?..
  - Прошу прощения, милсдарь, работа, - служащий явно не был расположен праздно потрепать языком на пронизывающем ветру, но Александр поймал его за локоть.
  - Еще вопрос - сколько времени займет путь?
  - До Альска? - собеседник на секунду задумался, вспоминая цвета ранее виденного билета и надежно вызубренное расписание. - Объективно - шесть суток и три часа с минутами. Субъективно - около трех минут. В общем результат любых вестей вам будет известен самое позднее через два с небольшим часам, гражданин.
  - Совсем оборзели, - посетовал аристократ, когда служащий удалился. - При монархии они бы себе такого не позволили.
  Говоривший явно был недостаточно стар, чтобы помнить 'монархию', что, впрочем, вряд ли ему сильно мешало. Александр, отвесив в его сторону ни к чему не обязывающий кивок, отошел в сторону, прислушиваясь к разговорам вокруг.
  Куда ни кинь взгляд - вокруг были в большинстве своем люди, но граждан графств среди них было очевидное меньшинство. Под плащами, капюшонами и широкими шляпами не так уж и просто было определить национальность, но Горьев уверенно опознал групку сенешальцев, высоких и смугловатых с чуть раскосыми глазами, уроженцев Кантана, опознал, больше по чопорной манере держаться, делегацию оссцев, заметил и несколько смуглокожих не то монхобарцев, не то аланцев с Южного Андрована. Аналогично же разговоры велись на множестве разнообразных языков, превалирующим среди которых, тем не менее - из уважения к хозяевам? - был халровианский. Говорили о войне. О Плавучих Островах мятежников Чада и Арендованом Флоте под глифами Нагур'на'Затур, о пиратах, собраных мифическим капитаном 'Черного Кракена', о участившихся приграничных стычках с Оссой. Самые невероятные слухи пророчили'армию' драконов, игнорируя закономерные указания на квазиразумность и малочисленность драконов, чадящих 'черепах' карлов Кхадараса, восстание ифов, черни или западных графств - достоверно ясно было только одно, что-то случилось, готовилось случиться или, возможно, походило на то, что случиться собиралось.
  Придя к столь глубокомысленному заключению, Александр поплотнее запахнулся в плащ и приткнулся у стен касс, дожидаясь своего портала.
  К тому моменту, когда невнятный женский голос продекламировал портал до Альска, упомянув также его номер и время - бывший-текущий статист поднаторел разбирать слова за истекшие часы - Горьев основательно продрог и, невзирая на плотный плащ, подмок.
  Портал номер тринадцать - он двинулся сквозь толпу, пытаясь уловить закономерность в беспорядочной нумерации каменных площадок. Ему предстоял далекий путь, длительностью в три минуты или же шесть суток и три часа с минутами - зависело от точки зрения.
  
  Глава десятая. Горий Грызнов, виконт Олесский
  
  Имение кипело жизнью. Безусловно, стены родового поместья видали и куда больший наплыв гостей, когда 'черные' коридоры, отстроенные, дабы не смущать знатных гостей видом челяди, были переполнены прислугой. Когда огромный двор усадьбы был заполнен рыдванами, каретами и бричками настолько, что очередь выстраивалась на многие сотни метров вдаль, дожидаясь, когда взмыленные конюшие отгонят очередной транспорт прочь и освободят, наконец, чуть места. Когда многочисленные малые и один большой зал были переполнены гостями. Но и нынешнее волнение могло войти в анналы памяти дома с честью. Не было суеты и воплей, не грызлись слуги разных господ, выясняя, чей владетель более знатный - имение полнилось военными. Короткие резкие окрики, печатаный шаг, местами стук инструментов и скрежет осей легких орудий, вкатываемых в некогда танцевальные залы. Тут и там солдаты сноровисто, пусть и без спешки, разбирали узорчатые окна, аккуратно вынимая и складывая по коробкам разноцветные стеклышки, снимая рамы, чтобы потом затенить проем окна мрачным орудийным жерлом. Все были к месту, всякий четко знал задачу и выполнял ее не мешая остальным - ведь 'работала' не какая-нибудь мрачная пехтура или чванливая кавалерия. Имение было полно элитой - десантом, морским и воздушным.
  Времени было мало. После провального покушения и разговора с графом бывший Настоятель не стал медлить, дожидаясь развязки ситуации. Ведь узнав о неудаче, неизвестный заказчик мог пойти на куда более резкие меры, по поводу того, что в средствах воздействия заказчик не стеснен, Грызнов не питал никаких иллюзий. Пусть и осталась ему неизвестна личность заказчика - превращенный в кровоточащий человеческий обрубок иф так и не сообщил ничего ценного.
  На его призыв о помощи откликнулись все - ведь взывал Горий только к самым верным, в чьей помощи был уверен, как в себе. Пятеро из пятерых откликнулись на призыв и привели свои знамена - общей численностью около четырехсот воинов. Никто из этих пятерых в настоящее время не был знаменосцем или прямым подчиненным виконта, но все они предпочли отдать долг чести бывшему военному командиру.
  Баннерет Илиас Лаплатт, морской десант. Огромный, немногим менее двух метров ростом, мужчина в летах. Поговаривали, а Грызнов так и вовсе знал точно, что в молодости Илиас, оказавшись на палубе в окружении, восемь минут отбивался от окружившего его противника, вооружившись обломком мачты весом в четверть центнера. И, что характерно, отбился, дождавшись подкрепления. Горий никогда в живую не видел веллетайнских силианцев, но был уверен - те вполне могли бы принять Илиаса за своего. Впрочем, в последнем он заблуждался.
  Баннерет Ромулас Паранос, морской десант. Ромулас лишился глаза в одной из первых своих стычек, еще будучи башелье при Грызнове, ничуть этого не стеснялся и никогда не прикрывал уродливый провал глазницы повязками. Еще в молодости же он успел заслужить себе репутацию отчаянно смелого и при этом талантливого командира, мог, не стесняясь, есть из одного котла с бойцами, первым шел на абордаж, если тактическая ситуация не требовала оставаться в тылу, и спал на палубе с остальными, отдавая свои покои раненым.
  Баннерет Алия Толохова, воздушный десант, единственная женщина не только среди присутствующих, но и вообще среди старшего офицерского состава как такового. Уже не первой молодости, пусть все еще привлекательная, черноволосая и кареглазая, она возводила свой род к королям предыдущей династии, состоя с ними в скольки-то юродном родстве и свой пост получила по протекторату двоюродного дяди с материнской, не королевской, стороны, желающего сбагрить не шибко любимую и взбалмошную родственницу, дающую отворот женихам. И совершенно неожиданно для всех показала себя хитрым, злым и умелым военным. Пусть и без малейших шансов на продвижение.
  Баннерет Кадим Лурецкий, воздушный десант. Еще буквально вчера башелье при 'Гневе Альвира' под прямым командованием Грызнова. Те события, что вогнали виконта Олесского в опалу, для Лурецкого трактовались как успешные учения и привели к очередному титулу. Возможно, тем самым недоброжелатели Гория надеялись обласкать Кадима и оторвать его от уже бывшего командира, но для невысокого, крепко сбитого окраинного дворянина годы совместной службы значили несколько больше и он предпочел явиться по первому же зову попавшего в беду виконта.
  Баннерет Никта Лурье, тяжелые штурмовики. Плюс маг. Правда, магические способности баннерета ограничивались возможностью прикурить от пальца, как они, собственно говоря, и обнаружились - Никта, будучи пьян до состояния полного изумления, потерял зажигалку и весь вечер просто так и на спор прикуривал, щелкнув пальцами, о чем вообще не помнил на следующий день и повторить действо 'в сознании' смог только месяцы спустя. Учиться профессии в своем статусе и возрасте Никта счел неуместным и потому просто продолжил нести службу далее.
  Все пятеро, плюс Грызнов со своим башелье Даллерсоном, выполняющим роль не то телохранителя, не то денщика, сейчас расположились в личном кабинете Гория на третьем, верхнем, не считая чердачного, этаже имения. Бывший Настоятель никогда не стремился к показушной роскоши, но огромный кабинет мог произвести впечатление даже на самого взыскательного гостя. Стол мореного дуба, площадью около десяти квадратных метров занимал лишь малую часть комнаты. Строгие стулья с высокими резными спинками предназначались для деловой встречи, глубокие пружинные кресла поодаль, у камина - для светской беседы. Две стены были сплошь уставлены стеллажами, внимательный гость быстро оценил бы собранную коллекцию - труды преимущественно по военному делу, истории военного дела, великим полководцам и флотоводцам, географические труды и атласы, словари ветров и облаков. Несколько ростовых картин с предками - отцом, дедом и основателем рода Олесских - виконтом Торием Олесским. Огромные окна, сейчас занавешенные тяжелыми портьерами, занимали всю южную стену, освещение же давали фосфорные сферы, умело встроенные промеж стеллажей и в лепнине потолка. Гости и Грызнов сидели у стола, башелье стоял у дверей при оружии и в кирасе.
  - Господа, - начал хозяин, - прежде всего хочу поблагодарить вас, за то, что откликнулись. Ситуацию всем вам я обрисовал еще в приглашении, теперь же извольте перейти сразу к деталям.
  Горий взглядом указал Лурецкому на сложенную карту у края стола и, пока тот разворачивал ее, продемонстрировал присутствующим письмо с печатью дома Фулье.
  - Буквально минуты назад я получил письмо от Его Светлости графа Лоренца де Фулье, члена партии толерантистов при Палате Графов. Граф не рискнул доверить информацию коммуникаторам и оказал мне доверие, предоставив текст, могущий завершить не только его политическую карьеру, но и жизнь.
  Развернутая карта оказалась планом столиц. От внимания присутствующих не ускользнул и еще один план поодаль, который бывший Настоятель не торопился прилагать к делу.
  - Позвольте кратко, ибо время дорого, пересказать вам содержание. Палата Графов, под давлением консерваторов, отклонила любые оправдательные инициативы по рассмотрению моей проблемы. Его Величество, впервые за десятилетия, воспользовался королевским правом амнистии... Плата Графов, на этот раз при незначительном перевесе в три голоса - даже многие консерваторы были возмущены - отказала Его Величеству в его исконном праве!
  - Что?! - Алия вскочила. Илиас молча выложил на стол огромные кулачищи. Никта разразился отборным матом, Ромулас и Кадим лишь изумленно таращились на виконта. Грызнов же, опытный военачальник и посему не последний оратор, выдержал паузу, подчеркивая значимость сообщения.
  - Господа. Я не могу трактовать произошедшее, иначе как попытку государственного переворота, попрание монархии и удар по чести каждого из верных Стране и Короне офицеров.
  Грызнов, безусловно, был ангажирован и сильно приукрашивал ситуацию. Но, учитывая, что каждый из присутствующих не ассоциировал свою службу с частными интересами графов, а предпочитал заблуждаться службой безликому Отечеству, лишенному лиц и знамен - его слова зацепили офицеров. Плюс, никто из них не вращался настолько высоко, чтобы понимать, что представляет собой большая политическая игра. Горий продолжал:
  - Полагаю, уже сейчас те же люди, что готовили покушение, строят новые планы, возможно - собирают силы для прямого нападения или попытки ареста, возможно - продавливают его через палату - действовать нужно быстро. У нас с вами в распоряжении дни, если не часы, и потому я принял решение официально объявить о непризнании власти Платы, ее постановлений, законов и права на власть. Также я единолично провозглашаю Реставрацию и сделаю все, дабы вернуть Халровиан под сень короны, - невзирая на пафос излагаемого, а может и благодаря ему, виконт и все присутствующие сохраняли полную серьезность. - Я собрал вас здесь дабы спланировать первый шаг на этом, безусловно, непростом пути - мы возьмем контроль над Комиссариатом.
  Последние слова подействовали на баннеретов не хуже, чем сообщение об игнорировании монарха. Ромулас Паранос 'со всем уважением' интересовался в своем ли уме командир, Никта Лурье делал это уже без всякого уважения. Толохова заливисто хохотала. Спокойствие по-прежнему сохранял только Илиас Лаплатт.
  - А может получиться, - глубоким басом перекрыл он разноголосицу товарищей. - Ва-банк?
  - Ва-банк, - подтвердил Горий, спокойный голос Илиаса несколько поубавил страсти остальных и позволил изложить общий концепт плана. На стол легла еще одна карта - невесть откуда взявшийся у виконта поярусный план Комиссариата, - Штат острова составляет порядка восьми тысяч человек. Среди них: тысяча - всадники грифонов, чуть менее тысячи - почетная охрана, внутренняя гвардия и телохранители, положенные по штату старшему офицерскому составу, сто восемьдесят четыре - штатные маги различных специальностей.
  - Остальные - чиновничий аппарат, студенты, кадеты - задумчиво продолжила Алия, воспользовавшись умело расставленной Горием паузой. - Безусловно, при оружии, безусловно, в большинстве своем умеющих сражаться, но я уверена, что никто из них не будет слишком сильно спешить стать на чью-то сторону - мы только должны донести до них, что мы 'свои', внести путаницу и непонимание, это даст время...
  - Всадники грифонов не сидят на острове постоянно, - за Алей продолжил Кадим. - В казармах днем - зелень и с полсотни младших офицеров. Нам даже бить их не нужно - перекроем птичник и арсенал. Арсеналов по острову с десяток...
  - Здесь, здесь, здесь... - Грызнов кивнул, указывая пометки на плане Комиссариата. Первый шок его подчиненных сошел и они все больше втягивались в обсуждение. Праздное пока, но все больше приобретающее форму того самого плана, который наметал сам Горий.
  Подавляющее большинство магов - более ста - аэромаги, поддерживающие Комиссариат 'на лету'. Они не смогут принять участие в бою, даже если очень сильно захотят. Часть - друзья и знакомцы - пусть и не встанут на сторону 'реформаторов', но точно не станут оказывать им сопротивления, если сохранить магам статус-кво на момент операции.
  Если точечно нейтрализовать отдел коммуникации и захватить птичник - на земле узнают о произошедшем слишком поздно.
  Внутренние силы - пусть даже вся тысяча станет 'в штыки' - рассеяны и не ровня десантуре и тяжелым штурмовикам.
  Встал вопрос доставки сил непосредственно на остров - ведь никто явно не пропустит несколько сотен солдат, нахождение которых там не требовалось. Кадим предложил 'свой' Замок - 'Злоба Халы' малый, не предназначенный нести такие силы, но способный разово поднять до полутора сотен. Мысль понравилась, но снова же стала проблема - никто в Комиссариате не ожидает внеплановой стыковки с не предназначенным к оной Замком и его просто и без затей расстреляют артиллерией. Приняли решение симулировать повреждения и необходимость срочного ремонта - благо идущий с чудовищным перегрузом Замок должен был составлять именно такое впечатление.
  'Вспомнили' о том, что в окрестностях столицы помимо 'Злобы' барражируют также 'Щит Короны' и 'Раскаянье', а на ремонте при Комиссариате находятся 'Боль Врага' и 'Королева Анника' и снова принялись править план, пытаясь включить в него полную нейтрализацию воздушной обороны города. До или после? Абордаж или проникновение обманом? Звучала даже абсолютно новая идея воздушного брандера.
  Взятие под контроль арсеналов, коммуникаторов и птичников. Нейтрализация подъемников. Рассечение и изоляция сопротивляющихся и даже, возможно, разрешение им безопасно покинуть остров...
  Обсуждение заняло часы, но то были часы, проведенные с пользой, вне пустых споров и чванства - соратники понимали друг друга с полуслова и казавшаяся самоубийством авантюра все больше обретала черты 'простейшей' операции.
  Безусловно, все помнили о том, что вооруженные силы Халровиана не ограничивались внутренней охраной Комиссариата. Что только в столицах и только одна Жандармерия могла в часы выставить восемь тысяч, а в дни, поднимая отпускных и резервистов - до двадцати, флот - от пяти до семнадцати, армия - не менее трех тысяч сегодня же и до ста пятидесяти в случае введения экстренного положения по стране в течении месяца - и это даже не оголяя границ. Но стратегическое планирование лежало на Гории, которого, пока еще в шутку, уже звали командором, и остальными привычно, по-армейски, игнорировалось. А тому оставалось только уповать, что предоставленные в ему в письме туманными намеками гарантии все же обретут плоть.
  'Если же вы примете единственно очевидное нам всем решение, то спешу вас заверить, что ни с моря, ни с земли вам не придется ждать нападения, ибо давно уже все к этому шло и сейчас прорвется так, что не до вас им всем будет уж точно'.
  Горий Грызнов прежде всего был солдатом и выполнять приказ, не задумываясь о сопутствующих опасностях, действуя в рамках неизвестной ему глобальной стратегмы, пока еще это было частью его натуры. Ему дали карту и скомандовали 'в бой'.
  
  Глава одиннадцатая. Лаврентий Шашня, капитан 'Распутной селки'
  
  Волна, уже не речная, но морская, ритмично била в борта каракки, задавая столь любимый сердцу многих моряков ритм. 'Селки' почти сутки, как покинула порт Стадгарда, не задержавшись и дня. Шашня не понаслышке знал, как хорошо и долго матросы умеют хранить тайны. Даже если за такую тайну их вздернут в тот же день - крепкий грог и длинный язык не знали удержу. Потому команда в морской рейд набиралась впопыхах, все желавшие остаться из старой - остались невзирая на их опыт как мореходов. Даже зеленые юнцы, набранные на речные хода, получили согласие капитана и жалование авансом.
  Шашня никогда не жалел о содеянном, равно как и не был склонен к самоанализу, но если бы он принялся разбираться в собственной мотивации - приказ расправиться с государственными мужами был глуп. Чего стоило просто ссадить их в деревеньке поглуше или и вовсе в прибрежных лесах? Мотив, заставивший жертв поверить в искренность Лаврентия и сложить оружие вместо смертного боя, рассчитывая на безопасное пленение, был бы ничуть не хуже перед следствием, состоись такое позднее. В худшем случае ему грозил бы штраф, более символический, призванный поставить на место зарвавшегося иностранца. Теперь же - рея или каторга, и не ясно что из этих двух вариантов еще было хуже.
  Если бы Шашня копнул еще глубже, дознаваясь у, в общем-то, далеко не глупого себя 'так какого же беса?' - то ответ все же нашелся бы. Капитан сжигал мосты. За прошедший, далеко не первый, год ему настолько опротивела Исена, его красавица-каракка, волочимая буксирами вверх по течению и сплавляемая течением вниз, обвисшие в безветрии паруса, речные, ленивые и трусливые, команды - что он сам себя ставил в безвыходное положение. Речная торговля приносила барыши, пусть и небольшие, и жадность Шашни не позволяла просто махнуть на них рукой и все бросить, но натура авантюриста звала его в море.
  Но, как уже было сказано, все эти копания ему свойственны не были, в настоящий момент Лаврентий просто наслаждался столь давно неиспытанной морской качкой, корпея над картами, чтобы в несезонье рассчитать маршрут наиболее доходный, при этом сделать поправку на неопытность команды и возможные рейды флотов графств. Работа была некропотливая, Шашня то и дело отвлекался, бездумно глядя в большие иллюминаторы капитанской каюты, отхлебывая жиденькое садгардское белое, способное опьянить разве что безусого юнца, вырисовывая грифелем замысловатые закорючки на пергаменте, прислушивался к свисткам и матерщине Кириллия с палубы, вдалбливавшего 'речникам' основы мореходства.
  Именно последнее в какой-то момент и завладело полностью его вниманием - меньше стало свистков и больше матерщины, к последней прибавился разноголосый гомон матросов - что-то случилось. Шашня аккурастно свернул карты и неспешно, не забыв, тем не менее, пристегнуть к поясу фальшион, направился на палубу.
  Там почти вся команда, исключая отдыхавших в настоящий момент на нижней палубе, собралась у левого борта и глазела, вполголоса обсуждая что-то. Кириллий, заметив капитана, тут же взглядом указал на ют и сам направился туда же. Капитан скользнул взглядом по пустому в межсезонье горизонту, поднимаясь - у самой черты, где лазурь моря сходилась с синевой небес вился едва различимый дымок, больше похожий на случайное облачко.
  - Каменный Флот, - едва они поднялись вполголоса пророкотал боцман.
  Дурная новость. Для свободного торговца встреча и просто с военными кораблями была не к добру - капитаны на службе уж слишком часто любили козырять знанием слов 'экспроприация' и 'реквизиция', а уж плавучий Остров, битком набитый солдатней так и вовсе был сравним разве что с кракеном открытом океане. Шашня помолчал.
  - Марсовой, кретин, его 'землей' обназвал, - криво усмехнулся силианец, все так же вполголоса - матросы то и дело бросали взгляд на них. - Поднялся навесить ему лещей - их там больше одного.
  Шашня не стал уточнять, кого именно - лещей, марсовых или Островов, ответ был самоочевиден.
  - Выйдем на прямую видимость - гелиографируй наши опознавательные, будем ждать ответа. Коммуникатора, про всякий, загони... под шконку, - Шашня улыбнулся собственному каламбуру - 'загнать под шконку' было идиомой, подразумевавшей разрядку оголодавших по женской ласке матросов.
  - Драки не будет, - Кириллий не спрашивал, а утверждал, подразумевая, что из новой команды хорошо если треть матросов готова взять в руки оружие, отстаивая корабль. По негласной морской традиции сдавать корабль без боя было дурным тоном и верным способом лишиться не только груза, но и отправиться на корм рыбам - слабаков и трусов не жаловали. Бой, конечно, тоже не гарантировал безопасности - сложно говорить о безопасности, когда вокруг тебя свистят пули и звенит сталь - но давал надежду на почетную капитуляцию при плохих раскладах. Шашня ругнулся, помянув мать Миллера, которого тут же и назначил виновным как в смерти 'приставов', так и в ряде других катастроф, вплоть до исчезновения первого императора Оссы Нгорна.
  - Не уйдем, - это тоже не было вопросом - Шашня не понаслышке знал скорости Островов и что при желании с ними даже сражаться не будут, просто возьмут на таран, а потом затащат что осталось в сухой док и разберут до гвоздика. Кириллий кивнул, на глазок прикидывая расстояние до острова - дымок виднелся уже более явственно - поднимаясь от островных кузниц и жилых помещений и проревел распоряжения гелиографу. Последним на этот раз был тощий паренек-самоучка, что тоже не добавляло оптимизма.
  К первому дымку вскоре присоединились еще два - острова шли широким фронтом за многие километры друг от друга. Шашня, да и, пожалуй, все остальные люди на 'селки' задались вопросом 'кто'. Вариантов было не так уж и много - один хуже другого. Каменный Флот Халровиана - что бы ему здесь делать? - попадать в руки властей после содеянного Шашне вообще не улыбалось. Халровианский Флот Поддержки - тем более что ему тут делать? - не взирая на 'халровианский' в названии, флот арендовался нигурами Нагур'на'Затур - его присутствие здесь обозначало бы начало большой войны, никак не менее. Разве что нигуры окончательно сбрендили и решили вернуть свой главный морской козырь владельцам и пустить дела в регионе на самотек. Роялисты Чадящих Островов. Удар возмездия, кровавая расплата, направленная не на марионеток на родине, а на самого кукловода - Графства, хоть и маловероятным казалось, что спустя столько лет нашелся человек, сумевший собрать вместе более двух островов.
  Последний вариант, как ни странно, был лучшим из худшего для Шашни, но только при условии, что его связи с силианцами не всплывут на поверхность - вряд ли мятежные таны оценят его помощь тем, кто сумел взять один из 'их' Островов. Капитан задумчиво смерил взглядом широченную спину Кириллия, в настоящий момент матом и оплеухами разгоняющего матросов по 'местам', которые придумывал тут же, на ходу, пробежался пальцами по рукояти фальшиона и тут же отмел опасную мысль.
  'Лечь в дрейф, быть готовыми войти в док,' - пришел ответ от уже отчетливо просматривавшейся темной массы, дым очевидно разделился на десяток столбов. Вот так, ни опознавательных, ни даже страны приписки. Шашня все еще колебался - пуститься в бегство - с высокой вероятностью получить таран и лишиться корабля. Чем бы это ни закончилось в дальнейшем - потерять каракку было для него смерти подобно. Не станет власти, не станет дохода, без корабля Лаврентий вмиг обратится просто никем. Была еще призрачная надежда успеть войти в территориальные воды Графств, под защиту. Но это же означало и добровольную сдачу властям.
  Шашня уже почти начал жалеть о содеянном с 'приставами'. Почти.
  - Лечь в дрейф, ждем, - боцман продублировал его распоряжение, раздробив его на полтора десятка отдельных распоряжений.
  Острова - теперь просматривались три - приближались с пугающей скоростью, словно некая неведомая, но, без сомнения, могучая сила несла 'селки' по волнующемуся морю прямо на скалы. В 'центральном' силуэте уже можно было различить наблюдательные башни, охватывающую центр острова стену, зубы волноломов, скошенные, таранные, плоскости 'берегов' - Остров был около полукилометра в диаметре, не много для таких конструкций, но и не мало.
  Шашня лишь впился пальцами в ограждение юта, стараясь скрыть нервозность перед рулевым и другими случайными наблюдателями.
  Остров разворачивался прямо на ходу, обращаясь к 'селки' разевающейся пастью мелководного дока, уже можно было рассмотреть даже цепи, ограничивающие его, пока еще поднятые, но в любой момент готовые опуститься, дабы каменная громада смогла беспрепятственно заглотить ставшую внезапно такой крошечной каракку. Людей пока видно не было, никто не вышел за ограничивающие стены - невысокие отлогие громады, толщиной в несколько метров, способные принять на себя как ярость шторма, так и артиллерийскую канонаду.
  Шашня прикинул на глаз скорость и сам испугался получавшимся двадцати узлам, но Остров уже замедлялся - как бы там ни было, в планы его обитателей не входило просто раздавить каракку, что не могло не радовать.
  Никаких опознавательных знаков видно по-прежнему не было - ни знамен, ни вымпелов. Цепи в доке, наконец, спали, уйдя под воду и каменная громада совсем замедлилась, аккуратно 'подбирая' каракку. Шашня мог бы проделать все это быстрее, манипулируя только парусным вооружением, но приказ был ясен - 'лечь в дрейф'. Вскоре, загремевшие у борта цепи возвестили, что мышеловка захлопнулась. Лаврентий вздернул голову, не собираясь никому демонстрировать испуга или даже просто смирения.
  У дока замелькали люди, перебрасывая на 'селки' швартовы и скидывая на каменные 'борта' мешки, дабы каракку не разбило о них течением. Еще несколько секунд - и в ход пошли багры, подтягивая и фиксируя корабль. Остров снова принялся набирать ход, разворачиваясь. 'Селки' дернуло теперь уже обратным течением прочь от острова, но местные, кем бы они ни были, свое дело знали - один рывок и плотно спеленутая красавица послушно замерла на месте. Лаврентий едва не скрипнул зубами от зависти, помянув в мыслях свою текущую 'команду'.
  На стене поодаль от дока также показались люди - явно кто-то поважнее швартующих. Едва манипуляции с плененным кораблем, занявшие с десяток минут, были завершены - один из них поднес ко рту вещатель и разносящимся далеко окрест голосом с отчетливым чадским акцентом заговорил:
  - Доношу до сведения капитана и команды - ваш корабль временно арестован Каменным Флотом военно-морских сил королевства Чад. Приказываю капитану, - говоривший на мгновение сбился, вглядываясь в написанное веллетайнским название, - корабля и офицерскому составу в полном составе сойти в стены Острова. Членам команды и экипажу - оставаться на борту вплоть до отдельных распоряжений.
  Лаврентий с Кириллием переглянулись и направились к сходням. В другое время на каракке бывало до пяти членов 'офицерского состава', но сейчас они были единственными, что не проминуло отразиться удивлением на лице отдававшего приказы со стены.
  Стоило им ступить 'в стены', то есть просто сойти с корабля на камень, один из швартовавших, что постарше, вежливо, но непререкаемо предложил обоим сдать ему оружие.
  Шашня отметил, что люди вокруг него были опрятны, подтянуты и не носили на лице никаких следов тягот дальних морских переходов. Рубахи и жилетки чисты, солдатские береты уставно топорщатся перьями, вооружение - фальшионы и пистоли - однотипно и вычищено. Ни на ком нет кирас, способных убить в случае падения в воду, наручей или поножей, лишь принимавший оружие - в офицерском горжете, больше похожем на литое ожерелье.
  Шашня легко перешел на чадский диалект халровианского, глотая гласные:
  - Пожалуйте.
  Если офицер и был удивлен, он этого ничем не показал, принял фальшион Шашни и, бегло окинув взглядом огромного силианца, совершенно безоружного, жестом предложил идти к воротам в стене.
  Обоим 'селковцам', само собой, доводилось быть на Острове, но галдящий темпераментными веллетайнцами, застроенный без всякой видимой системы камень не имел ничего общего с тем, что предстало их взорам. Остров чадцев словно бы сошел с картинки - вокруг простирался простор, но не пустота. Аккуратные дозорные и 'опорные' башни соединяли не тропы и раскисшая грязь, а вычищенные до блеска мощеные плитами дороги. Центральный донжон и трехэтажные казармы избавлены от неистребимых, казалось, в сырости мха и плесени. Орудийные расчеты молодцеваты и подтянуты, ничего общего со сквернословящими усатыми соотечественниками, старающимися перещеголять друг друга во всем, включая внешний вид. Прямо сейчас огромное количество солдат трудились, поддерживая чистоту и опрятность немалого пространства, путей, стен: кто-то шваброй - капитан едва не поперхнулся - отмывал плиты, другие в строительных люльках скоблили здания. Что ж - морское правило о том, что матрос должен быть занят, похоже, было справедливо и для каменного 'корабля'. Учитывая же штат Острова...
  Офицер под конвоем, державшимся чуть поодаль, словно бы и не конвой вовсе, направил веллетайнцев к одному из казарменных зданий. По дороге никто не проронил ни слова.
  У 'казармы' офицер передал их караулу с кратким напутствием, которого Лаврентий просто не расслышал, и вот уже мгновения спустя они поднимались на третий этаж, отведенный под административные нужды - снова караул, уже на этаже, и веллетайнцев развели по кабинетам.
  Лаврентий предстал перед пожилым сухощавым военным, блеснувшим на него лысиной перед тем, как подняться из-за стола. Одет старик был как и остальные солдаты, разве что офицерский берет лежал поодаль, а горжет выглядел куда более богато, чем на ранее виденных. Кабинет был под стать - аскетично обставленный - стол, три стула для посетителей и один - офицера, шкаф, уставленный папками и окно без занавесей. Содержимое стола также поражало минимализмом - подставка для грифелей, несколько подшитых документов, которые офицер, вставая, предусмотрительно перевернул чистой стороной вверх, пресс-папье в виде кристальной сферы - скорее всего коммуника.
  Холодные водянистые глазки офицера вцепились в Шашню, но лицо трансформировалось в радушную улыбку:
  - Присаживайтесь, прошу вас, - жестом пригласил он и не садился, пока Лаврентий не воспользовался предложением. - Разрешите представиться - Ове Хансон, на 'Конунге Бьорне' совмещаю должности старшего квартирмейстера и начальника разведки.
  - 'Ове'? Не 'барон Ове', 'виконт Ове' или даже просто 'сир Ове'? - Шашня взял быка за рога, начиная допрос, а это, вне всяких сомнений, был он - с наглости. Взгляд старика не изменился ни на мгновение, улыбка оставалась все столь же наиграно радушной, он даже снизошел до пояснений.
  - Узурпатор лишил меня титула и я принял решение не пользоваться им до воцарения в Изумрудных Палатах законного монарха.
  - Оу, - Шашня не нашелся с ответом на столь подкупающую откровенность. - Лаврентий Шашня, волею Своры - капитан 'Распутной селки', порт приписки Страдония, Веллетайн. Арест моего судна...
  - Может быть расценен как акт агрессии относительно Веллетайна, да-да. Я сообщу тану, конечно же. - Ове Хансон двумя пальцами подцепил из недр стола чистый лист бумаги, взял один из грифелей с подставки. - Но давайте к делу - мы оба заинтересованы в его скорейшем его разрешении. Как вам уже должны были сообщить - ваш корабль временно находится под арестом. Это вынужденные меры и мы, я имею в виду представителей законной власти Чадящих островов, на текущий момент не имеем ничего против ни вас лично, ни вашего транспортного средства или команды в целом. Итак - в рамках сугубо добровольного сотрудничества с вашей стороны мы были бы благодарны за любую сколько-то ценную информацию относительно вооруженных сил Халровиана вцелом и Садгарда в частности. Войска, флот гребной, парусный, Каменный, Воздушный или же любой другой, который вы сочтете возможным упомянуть. Боевые корабли или приравненные к ним сущности Графств, их союзников или нейтралов. Передислокация или активность сил сухопутных войск, Жандармерии или любых других вооруженных формирований.
  Шашня аккуратно поинтересовался отчего господин Хадсон - Ове, прошу вас - решил, что селки следует из Садгарда. Ему убедительно разъяснили - флоту конунга известно все о личностях и средствах заработка всех сколько-то значимых океанических капитанов. В этот сезон Шашня - Хадсон демонстративно сверился с бумагами, сняв со шкафа одну из пухлых папок - барражирует Исеной и покинуть ее кроме как через Садгард просто не мог.
  Шашня попытался прощупать, насколько же далеко простирается знание флота конунга о его средствах заработка и получил пространные, неоднозначные, но крайне неприятные намеки на то, что да, именно настолько далеко.
  Шашня пытался юлить, выражая непонимание ценности информации простого торговца для военной операции, которая по всем признакам должна была вот-вот начаться, но был отечески укорен в непонимании целостности картины.
  Шашня 'раскололся', сливая все то немногое, что было ему известно о кораблях в порту Садгарада, опознанные им названия, известные имена капитанов опознанных кораблей, знакомые ему биографии и политические пристрастия капитанов, чьи имена были известны ему среди опознанных им кораблей.
  Шашне предложили сдать 'сообщников' среди веллетайнцев, занявших Остров несколько лет назад, но наткнулись на едва ли не искреннее непонимание предмета разговора. На Шашню попытались надавить, изложив ему неопровержимые факты, но Шашня лишь пособолезновал о столь прискорбной дезинформации столь достойных людей, чье дело он всецело поддерживает.
  Связавшись с кем-то через коммунику, Шашне сообщили, что его боцман, Кириллий в соседнем кабинете уже дает показания против себя и него, но Шашня лишь расхохотался, сообщив, что удивлен, что Ове настолько мало известно о силлианцах. Хадсон тоже рассмеялся и сообщил, что должен был попытаться.
  Шашню скупо уведомили, что 'селки', судя по всему, решением тана будет экспроприирована с целью расширения десантных площадей и напомнили о том, что по указанным площадям, без сомнения, будет вестись артиллерийский огонь на поражение. Также тан может принять решение о создании из экспроприированного корабля брандера для прорыва. Но на ситуацию можно повлиять, если плавсредство потребуется для человека, готового на всецелое сотрудничество, ранее предоставившего ценную информацию.
  Выхода не было. Шашня метался, точно волна меж волноломов, пусть и выражалось это лишь словами и спектром эмоций на лице. Шашня юлил. Шашня пытался врать.
  В конце концов он сдался и сделал единственное, что как ему казалось, ему же и оставалось.
  Ему почти удалось придушить Ове Хадсона, прежде чем ворвавшиеся солдаты оглушили его.
  
  Глава двенадцатая. Йохан Рекский, старший коммуникатор ведомства связи при Летном Комиссариате
  
  Однажды Йохана, тогда еще молодого, один из товарищей попросил описать - на что это похоже, быть коммуникатором?
  Вопрос был настолько обыден и при этом неожидан, что нашелся тот не сразу. Очень непросто описать глухому звук ломающейся ветки, а слепому - цвет, так начал он тогда, всемерно извинившись перед собеседником за аналогию. Маги очень любят разглагольствовать про астрал и астральные тела, мир больше мира, но суть в том, что лично он, Йохан, просто не разделяет мир на магию и не-магию - все, что чувствует и умеет он - часть того единственного мира, который ему известен. Эфиры, астралы и прочая чушь - суть не более, чем математическая абстракция, призванная попытаться объяснить часть протекающих в Ойкумене процессов, один из которых то, что принято называть магией. Как предки наши, увидев молнию, тут же рисовали себе образы злонравных духов, поселяя их в некий 'нездесь', так и мы ныне, не способные пояснить 'слепым' 'цвета', прибегаем к моделям.
  Что же до него, Йохана, то коммуникацию очень приблизительно можно сравнить с блещущими на периферии зрения маяками. Каждый из них уникален и неописуем в своей уникальности, ко многим - можно 'прикоснуться', если их уникальность тебе знакома. Да-да, коммуникатор должен знать кристал комуники для того, чтобы принять с него сигнал. При отсутствии такого 'знакомства' - сигнал почти неразборчив, требуется, говорят, немалый опыт и сила, чтобы прослушивать чужие комуники, маги, способные на такое, если и существуют, то держаться в строжайшем секрете или свой навык скрывают. Почему? Ну, это же очевидно, право слово - коммуникация сейчас считается почти идеально секретной, если не брать во внимание единственное слабое звено - непосредственно коммуникатора. Стань это ложью... ну, вы понимаете, что случится, если вся подноготная пары-тройки аристократов внезапно выплывет наружу.
  Но возвращаясь к 'маякам' комуник - дистанция до них, обычная, физическая, крайне важна и напрямую завязана на силы и опыт же. Чем больше непосредственно кристал - тем из большего далека его можно 'заметить'. Это можно сравнить с остротой зрения, чтобы увидеть и мощью голоса - чтобы докричаться. Когда же ты 'прикоснулся' к ним, услышал - это просто голос, реже мысль, если транслятор достаточно опытен в обращении и обучен. Много комуник - многоголосый хор, шум толпы и снова же требуется немалый опыт, дабы дробить его на раздельные потоки и 'раздавать' приемщикам - тем больший, чем больше сигналов ты намерен пропустить через себя. Отдельный курс обучения, с улыбкой тогда добавил Йохан - это навык 'не слушать' сигнал самому, вбиваемый настолько, что с опытом ты просто утрачиваешь способность подслушивать, слышать все то, что не предназначено непосредственно тебе, как приемщику - и они с собеседником понимающе улыбнулись друг другу.
  Конечно же, никакой утери способности не происходило. Просто со временем это настолько входило в привычку, что требовалось немалое сознательное усилие, но не более. Но афишировать это было не принято ни в среде коммуникаторов, и без того часто ходивших по лезвию, ни в среде компетентных не-магов, которые просто не видели другого решения проблемы дальней связи.
  Сейчас Йохан полулежал на тахте одного из коммуникационных залов при Летном Комиссариате и занимался почти обыденной для него работой - прогонял через себя сигналы, поддерживая постоянную и бесперебойную связь близко десятка пар комуник. 'Почти' - потому, что являлся он ушами и языком военного переворота и было нечто пикантное в том, что находился он при этом в самом сердце бастиона врага не вызывая ни малейших подозрений.
  В продолговатом овальном зале царил легкий полумрак, в воздухе плыли звуки арфы - музицировала военный музыкант, укрытая от коммуникаторов ширмой. Сам зал был оформлен просто, но дорого - деревянные панели стен из розового дерева, паркет скрыт монхобарскими коврами с затейливой вязью, светильники из бронзы и дорогого сенешальского стекла. Окон в зале не было, но местами стены укрывали тяжелые лиловые гардины на бронзовых же карнизах, призванные создать иллюзию их наличия. У дальней, противоположной входу, стены скучал за распределительной стойкой батлер, призванный выдавать под роспись в случае необходимости новые, 'чистые' кристаллы комуник и, неофициально конечно же, шпионить за коммуникаторами.
  Из двух десятков мест заняты были только три. Сам Йохан, молодой, но перспективный Рамус Лаллис и Аймар Юйдибе - глубокий старик, с полным правом самого Рекского могущий именовать 'сынок' и попрекать в спешке молодости.
  Не считая арфы, ничто не нарушало тишины коммуникационного зала, но лишь для слуха непосвященного. 'Слух' же Йохана полнился многоголосьем коротких, рубленых приказов и докладов - подготовка была в самом разгаре. Он не старался вслушиваться, удерживая внимание лишь на той грани, которая позволила бы ему среагировать на адресное обращение, что происходило нередко - командиры корректировали приказы группам, башелье - командирам, Грызнов - получал доклады башелье. Тем более, что при разговорах подобного уровня использовались, как правило, коды, иносказание и условные обозначения...
  Йохан чуть не вскочил с тахты - коды! Как она мог быть столь глуп! Да, большинство 'простых' граждан, если таковыми можно было назвать немногочисленных обладателей частных комуник, нимало не задумывались о каких-либо попытках шифрования своего общения, нередко вываливая на любопытного оператора такое, что оставалось только дивиться крепости его психики. Но чиновники, военные, позволившие себе такую халатность, с должности вылетали максимум после второго прокола. И чем выше были возраст и должность - тем меньше становилась вероятность 'прокола'. Подобно коммуникаторам, игнорирующим фоновое общение, удаленное шифрование становилось второй натурой даже если общение шло на нейтральные темы.
  Так мог ли безызвестный, отдававший распоряжение об убийстве Грызнова, сообщать все прямым текстом? Да, но только в том случае, если бы общение шло с 'нейтральным' собеседником, с тем, обговорить условные обозначения или аллегории примитивного шифрования просто не было возможности. Но мог ли собеседник, получавший удаленно приказ на убийство, быть 'нейтральным', ранее неизвестным, не знающим кода? Это было бы столь же невероятно, как если бы один из старших комиссаров искал вероятного исполнителя в кабаке, подходя по очереди ко всем потенциальным 'работникам'.
  Рекский плотнее сжал веки и даже застонал от отчаянья - он же мнил себя интеллектуалом, мастером дедукции и при этом упустил такой факт из внимания. Неизвестный проводит свой приказ через фаворита Йохана, чья поддержка Грызнова и дружба с ним являются общеизвестным фактом в военных кругах. Фаворит, молодой, еще не успевший освоить все негласные правила и установки, тут же бежит к своему покровителю, благодетелю и, что факт менее известный, но тем не менее - любовнику.
  Вся, ранее стройная, схема рушилась на глазах. Йохан сделал несколько едва заметных глубоких вдохов, абстрагировался от окружающего мира и несколько минут посвятил 'пустой' медитации, превратившей его 'я' в созерцающую ничто точку. Когда же душевное равновесие было восстановлено он заново взглянул на факты.
  С одной стороны - слишком подозрительный 'прокол' со стороны заказчика, вызывающий нешуточные подозрения в постановке, ставший замеченным. С другой - очень рискованная цепочка - Миллер, он сам и только потом Грызнов. Провал на любом из звеньев вел бы к провалу гипотетического плана, в чем бы тот не заключался. Плюс, даже с учетом всего - покушение могло оказаться успешным - ифы явно и очевидно намеревались заказ выполнить.
  Но, Рекский помассировал дряблую шею, еще оставалась вероятность саботажа - некий безымянный 'заказчик' сам мог быть подневольным лицом по каким-то причинам не желающим смерти Грызнову и лишь транслирующим распоряжение 'сверху'. Если это так, то его фигуральная, а то и реальная, голова могла полететь с плеч за истекшие с покушения недели - это можно было проверить, взглянув на кадровые перестановки Комиссариата, предельно секретные, но абсолютно прозрачные, благодаря внутренним сплетням. Или не полететь, если реальный 'заказчик' затаился после прокола и принял решение пешку устранить позже.
  Йохан позволил себе улыбнуться - сколь бы ни был он зол на себя за тугодумие, загадка становилась куда сложнее, чем казалась на первый взгляд.
  'Связь - Пятому, - 'Пятый' было условное обозначение Гория, как командующего подготовкой к операции, 'Связь', само-собой, Рекского. - Срочно. Повтор, Связь - Пятому, срочно, жду подтверждения.'
  Грызнов, конечно же, был на связи по-умолчанию, но прямо сейчас он мог и, как быстро удостоверился коммуникатор, был занят получением нескольких рапортов. Будучи неспособным к магии, 'непотенциалом' по терминологии Оссы, он не проходил специализированной подготовки, лишь общие курсы для старшего офицерского состава и потому хуже справлялся с несколькими потоками информации параллельно.
  'Пятый - Связи, слушаю'
  'Пятый, есть вероятность дезы в базовом постулате. Заказ был слит намеренно,' - никакой договоренности о покушении оговорено не было - никто и предположить не мог, что она может пригодиться и потому Йохан балансировал между недоговорками и прямым изложением. Риск для для него, как для оператора, был практически нулевым, но брала свое привычка.
  'Пятый - Связи, не понял вас, повторите'.
  'Пятый, грибоеды, - ифов чаще называли по другому их блюду - людоедами, но было за ними и такое прозвище, - приказ им не шифровался'.
  Последовала продолжительная пауза в разговоре, в течении которой Грызнов принял еще два доклада и отдал приказ, как 'слышал' Йохан, но помимо этого собеседник явно взял полминуты на раздумья.
  'Пятый - Связи, вас понял, продолжаем, конец связи'.
  Итак, операция продолжается. Горий не стал сворачивать подготовку, занявшую уже не один день, из-за подозрительного приказа, хотя именно этот приказ, в некотором роде, и стал инициатором оной подготовки. Пройдена точка невозврата, как иногда говорят флотские - дистанция, за которой корабль еще имел шансы на маневр разворота не попадая при этом под огонь противника. Это имело смысл - подготовка к мятежу не могла не остаться незамеченной, шансы у них есть только при работе на опережение громоздкой военно-политической бюрократии.
  Йохан приоткрыл глаза, оглянув помещение, что не укрылось от взора батлера, тут же поймавшего его взгляд и вопросительно приподнявшего брови. Рекский качнул головой - 'ничего'.
  Не меньше часа прошло, как двери коммуникационного зала распахнулись и в помещение вмаршировали - иначе и не скажешь - пятеро бойцов внутренней гвардии, сопровождающие шестого, принадлежность которого ни к чиновникам, ни к военным навскидку определить было невозможно. Строгий френч подчеркивал тонкие черты и холодность взгляда. Картину несколько портил толстый, едва ли не негритянский нос, на лице сидевший точно фурункул.
  - Господа, - оборвал звуки арфы неизвестный. - Прошу всех сдать комуники батлеру и получить новые пары в соответствии со своим рангом!
  'Связь - Пятому, срочно. Продолжать поддержку связи далее не имею возможности. Повторяю - продолжать поддержку связи далее не имею возможности.'
  'Пятый - Связи, вас понял, держитесь. Транслируйте ситуацию Первому, пока имеете возможность'.
  - А вы, я прошу прощения, кто такой?! - Аймар Юйдибе даже не потрудился приподняться на тахте, брезгливо смеряя солдат подслеповатыми глазами. Лаллис, уже покорно вскочивший от повелительных ноток в голосе неизвестного, замер при словах старшего коллеги. Сам Йохан занял нейтральную позицию, сев, но даже не притронувшись к комуникам, лихорадочно, если это слово применимо к обмену невербальными сигналами, транслируя все происходящее Толоховой - 'Первому'.
  Командовавший на вопрос только отвесил легкий кивок одному из солдат. Тот тут же обнажил шпагу и зашагал к Юйдибе, бесцеремонно ухватил того за ворот сюртука и без усилий сбросил старика на пол, сквозь зубы прорычав:
  - Выполнять!
  Аймар вскрикнул и завозился на коврах, путаясь в собственных конечностях и неразборчиво бормоча нечто то ли подтверждающее, то ли жалобное. Лаллису особого приглашения не потребовалось - он кинулся к батлеру сам, на ходу расстегивая серьги. Йохан просто отвесил мрачный кивок и, не вставая последовал примеру молодого коллеги.
  - Господа, тем не менее хотелось бы понимать свой статус - мы пленные, арестованные, - Рекскому не требовалось иметь серьги в ушах для поддержания контакта, ему, коммуникатору опытному, даже не требовался физический контакт как таковой, было достаточно, если те были в нескольких сантиметрах от него. Он не прерывал вещание.
  - Вы получите ответ, как только сдадите батлеру инвентарь, - снизошел до ответа собеседник. Далее затягивать процесс было бы слишком подозрительно. Йохан, сняв последние, направился к стойке, остановившись, чтобы помочь подняться старику, свои снимавшему все так же лежа на ковре.
  - Выродки, - шипел тот сквозь губы. - Озверевшие мрази. Спасибо, Йохан, дальше я сам.
  В ладонь Рекскому, представленную для помощи, лягла сухая старческая ладошка, а вместе с ней и тяжелый кристалл комуники.
  - Боги, храните короля, если в стране происходит такое. Храните короля, - бормотал старик, не глядя на него, но посыл был более чем понятен.
  - Господа, - снова подал голос командир, когда коммуникаторы сдали все приписанные к ним кристаллы. Переданный Аймаром, похоже, за ним не числился. - Я хотел бы получить ваше честное слово о том, что при вас не осталось комуник.
  - А если мы соврем, вы прикажете своим щенкам нас раздеть и обыскать? - ядовито осведомился Юйдибе, еще не оправившийся толком от падения на пол.
  - Боюсь, на такое у меня нет полномочий, - не ясно было искренне ли сожаление или неизвестный иронизирует. - Тем не менее, прошу вас.
  - Никаких слов и 'прошу вас', пока мы не поймем с кем имеем дело и что здесь происходит, любезный. Со всем уважением, - Йохан также не счел нужным скрывать яд в словах.
  Один из солдат, видимо желая выслужиться, дернулся в сторону группки коммуникаторов, но был остановлен.
  'С кем имею честь разговаривать, назовитесь?'
  'Йохан Рекский, старший коммуникатор. Комунику передал Аймар Юйдибе, мы арестованы, кто вы?'
  - Мартиас Диккенз, старший дознаватель комиссии внутренних расследований Воздушного Флота Халровина. Аймар Юйдибе, вы обвиняетесь в государственной измене и попытке государственного переворота. С этого момента в столице по решению Палаты Графов вводится режим контролируемой тишины. Господин Рекский, господин Лаллис, получите у батлера новые пары комуник и ознакомьтесь с ними. С этого момента и до отдельного распоряжения вы переходите в управление Комиссии в моем лице.
  'Мартинас Корвинус, Трое свидетели - я искренне надеюсь, я могу вам доверять'.
  
  Глава тринадцатая. Его Величество Мартинас Корвинус, первый этого имени, король Халровиана, граф Моркбургский
  
  Арестован или охраняем? Все еще король или уже пленник?
  Еще утром у дверей его покоев отгремел и быстро улегся шум скоротечного сражения - слуги вошли бледные и напуганные, лишь отводя глаза при попытке расcпросов. Личная попытка покинуть покои наткнулась на вежливый, но безапеляционный протест пятерых незнакомых гвардейцев - еще трое маячили у поворота и трое - у лестниц. Единственное, что могло бы позволить хоть как-то рассуждать о их принадлежности - ярко-желтые тряпицы, повязанные у плеч. Подслеповатый монарх легко незаметил бы затертые следы крови на коврах, но отчетливый запах фекалий, сдобренный чем-то малознакомым, привлек его внимание к следам скоротечного сражения.
  В противовес этому уже с утра Его Величество получило три ходатайства об аудиенции - впервые за годы не приурочено к торжественным мероприятиям, и им незнакомые гвардейцы препятствовать были не намерены. Прошения исходили от посла Нагур'на'Затур, главы консерваторов графа Литаллиса и представителя диаспоры ифов Ровиана. Последнее было тем более необычно, что, как правило, подобные незначительные проистели отсекались еще на уровне низшего чиновничьего аппарата. Тем не менее, все три предстоящие приема крайне интриговали монарха, едва ли не впервые за годы правления получившего явные инструменты влияния на большую политику в дополнение к скрытым.
  Все аудиенции Мартинас запланировал на послеобеденное время, рассчитывая собраться с мыслями, принять посетителей относительно свежим и собранным, насколько это вообще было возможно при его возрасте и образе жизни, но оказался начисто выбит из колеи арестом Юйдибе. Кто, во имя Троих, отдал распоряжение, кто сдал верного еще дяде Ливасу, первому этого имени, старика?
  Откладывать аудиенции же было нельзя - терять политический авторитет, пусть даже настолько незначительный, просто из-за расстроенных чувств Его Величество позволить себе не мог.
  Гостей Корвинус решил принять в максимально неформальной обстановке, остановив свой выбор на малом гостинном зале собственных покоев. Надежная красота резных панелей, многочисленных книжных шкафов и тяжелых портьер должна была создать атмосферу доверительности, а глубокие кресла - подчеркнуть близость монарха собеседникам, 'простому' народу. Финальным штрихом был огромный камин, лениво потрескивающий ароматными сосновыми поленьями.
  Помимо Его Величества в покоях присутствовал чашник и двое личных телохранителей монарха, пропущенных 'желтыми' гвардейцами незадолго до начала аудиенций - что не могло не внушать определенные надежды.
  - Илкрат Рауфт, дома Тоокгнамон, круга Лаара, торговец третьего ранга, уполномоченный представитель империи Нагур'на'Затур графств Халровиана с сопровождающим, - представили первого из посетителей, едва башенные часы отбили второй час пополудни.
  Торговец вошел в традиционном доспехе высшего сословия. Был он, подобно всем нигурам, сильно выше человека, но не в счет габаритов, а исключительно из-за длинной, вдвое длиннее привычной, шеи и карба - ритуальных вторичных наплечников, высоко возносящихся верхними краем над головой гостя и сходящимися за затылком и вместе с но'карб - вторичными набедренниками делающими гостя в ширину немногим меньше высоты. По всей поверхности металла скользила витиеватая роспись - не буквы, но и не рисунок - отсверкивая благородной платиной. Отдельное внимание привлекала богато изукрашенная 'гербовая' пластина чуть выше живота - строгого черного железа диск со сложным символом, призванным отображать принадлежность его носителя тому или иному кругу, дому и семье. Лицо нигура, традиционно же, оставалось открытым. В военное время его закрывала клыкастая маска, крепившаяся прямо к ребрам карба, но сейчас сухое скуластое лицо можно было рассмотреть во всей 'красе'.
  Король знал, что Илкрат Рауфт немолод, но возраст того почти не угадывался - плоский широкий нос, узкий, почти безгубый рот при тяжелой мощной челюсти, проницательные, сонно прикрытые глаза. Для мужской части народов Нагур'на'Затур считалось порочащим и неприличным использовать мимику при 'сделках' - то есть любом разговоре не с членом дома - и потому лицо собеседника практически не имело мимических морщин, лишь глубокие складки в уголках рта. Длинные русые волосы были аккуратно разделены по обе стороны головы, образуя идеально прямой пробор.
  Невзирая на гротеск обмундирования двигался его обладатель легко, пусть и с некоторой скованностью - поговаривали, что весь доспех весит не более двадцати килограмм, во что верилось с немалым трудом.
  Сопровождал посла нигур в более простом наряде - пластинчатый, в противовес литому Рауфта, доспех, руки и ноги укрыты металлом лишь частично. При этом спутник был бос, тонок костью, пусть и с характерным для нигуров 'брюшком', но нес при себе длинный футляр с 'мечем' старшего.
  Впрочем, последнее было лишь предположением - нигуры причисляли к 'мечам' конструкции настолько странные и специфические, что говорить с уверенностью, что именно находится в футляре, было невозможно.
  Один из телохранителей Его Величества заступил дорогу младшему нигуру, последовал традиционный нагур'на'затурский обмен заверениями в дружбе и футляр перекочевал за спины охранников. Нигуры же 'получили' один из мечей охраны, долженствующий символизировать меч самого короля, аналогично отложив его далеко за спины. Едва длинные, вдвое длиннее человеческих при сходном размере ладони, пальца 'адьютанта' разомкнулись на рукояти, старший заговорил:
  - Долгих лет жизни, Мартинас Корвинус, первый этого имени, король Халровиана, граф Моркбургский, да не зайдет никогда солнце над твоим государством и да не ослабнут помыслы и воля твоя. Пусть Трое освятят твой клинок, - посол говорил совершенно без акцента на идеальном халровианском, лишь временами внимательное ухо могло выхватить в его речи куда больший, нежели доступно человеку, диапазон звучаний одних и тех же, казалось, фонем.
  - Крепкой руки и сложной цели, Илкрат Рауфт, дома Тоокгнамон, пусть богатства твои множатся, а Радуга вечно скользит на клинке, - нагур Его Величества был ужасен, но собеседник, как и принято, никак не высказал сего. Далее король перешел уже на халровианский: - чем обязан удовольствию лицезреть тебя, Рауфт, дома Тоокгнамон? Если мне не изменяет память, в последний раз мы виделись больше года тому, на праздновании десятилетия Аренды Флота, столь любезно организованном для нашего народа империей.
  - Годы не затмили вашей памяти, король, - нигур не присел, а Корвинус и не предлагал - в доспехе это сделать было просто невозможно. Память тут, впрочем, была непричем - Мартинас подготовился ко встрече со всеми троими просителями. - Сожалею, но цель моего нынешнего визита куда тревожнее. Я здесь, чтобы предложить короне графств помощь Торгового Флота в непростой для вас период.
  'Врет, как нигур' - говорили в народе от непонимания. Любая фраза нигура была предложением сделки, а заключая сделку нагур'на'затурцы свято блюли ее букву, но не дух. И потому общаясь с ними следовало все возможное внимание уделять именно формулировкам. Король не имел ни малейшего представления, что могло сподвигнуть посла прийти с таким предложением, да еще и к нему непосредственно, не обличенному правом на согласие или отказ в обход Палаты. Но стоило ли выказывать это незнание, ослабляя свои позиции?
  - Ты неожиданно прямолинеен сегодня, Рауфт, дома Тоокгнамон. Я не оскорблю тебя, поинтересовавшись ценой?
  - Мой народ вполне удовлетворится обещанием сохранения текущих торговых преференций, король, наши богатства растут к взаимному интересу. Если же вы пожелаете одарить наших торговцев сверх уже имеющегося - это может лишь укрепить завязанные союзы.
  'Мы хотим за это торговых льгот' - говорил нигур, - 'хотим отмены пошлин и таможенных сборов. Это позволит нам уничтожить вашу промышленность и поставить графства в полную зависимость от Нагур'на'Затур. Мы готовы торговать себе в убыток, если это гарантирует разорение ваших ткаческих, столярных, кузнечных и златокузнечных гильдий. Мы хотим подмять под себя огранщиков, дубильщиков и банковскую систему. Мы согласны оставить вам военное производство - тут вы местами опережаете нас и предложить нам нечего, но это только временно'.
  - Я удивлен, Рауфт, дома Тоокгнамон. Тебе должно быть известно, что корона не вовлечена в формирование пошлин или таможенных сборов, - Корвинус не стал добавлять, что корона с недавних пор вообще ни во что не вовлечена, помимо легитимизации правления Палаты Графов самим фактом своего существования.
  - Это так, я благодарен за веру в мои знания, король. Но в вашем государстве зреет пламя гражданской войны. Я плохо понимаю, почему вы так и не научились творить то, что вы называете 'войной' с выгодой для сторон, король, но одно вы знаете точно: смерть одних - восхождение других.
  Кто бы сомневался, что вы, длинношеие, захотите извлечь выгоду из любого смертоубийства. Нигуры не видели ничего зазорного в том, чтобы наживаться на уже текущих войнах и крайне мало предосудительного в том, чтобы такие войны развязывать самостоятельно. Но в одном Илкрат был, безусловно, прав - война могла дать королю куда больше власти, могла ослабить власть Палаты, могла... да почти все, если обратить происходящее себе на пользу. И вот Нагур'на'Затур предлагает ему лично свою поддержку.
  Торговый Флот - серьезная сила, значимая часть которой беспрестанно барражирует окрест Халровина. Если же взять во внимание Флот Поддержки - пускай тот и дислоцирован в неделях, если не месяцах пути у другого конца мира... У длинношеих недостанет сил опрокинуть графства в лобовом столкновении, но поддержать одну из сторон, пользуясь конфликтом он вполне могут.
  Мартинас Корвинус, первый этого имени, размышлял, а возвышавшийся над ним гость не торопил. Минуты прошли, прежде чем Его Величество снова заговорил.
  - Твои слова, Рауфт, дома Тоокгнамон, находят отклик в моей душе, - король едва сам не поморщился от официозной слащавости произносимого. - И я принимаю их с благосклонностью. Но слова стоят немного... прости, я не имел целью тебя оскорбить, я имел в виду, что сказанное имеет куда меньшую ценность, нежели уже исполненное. Мне нужно будет осмыслить твое предложение. Если же я воззову к силам Торгового Флота ранее, чем дам ответ и флот придет мне на помощь - то самое меньшее, что я могу обещать, это сохранение всех текущих льгот и преференций относительно империи и ее частных граждан. Каждый же отдельный факт героизма будет вознагражден куда более достойно.
  Нигур слегка склонился, имитируя поклон.
  - Полагаю, король, вы также не станете возражать о распространении права победителя на граждан Нагур'на'Затур в случае вероятного конфликта?
  Мартинас даже прикрыл рот ладонью, словно раздумывая, чтобы скрыть непроизвольную улыбку - вот оно. Скользкий гад рассчитывает на трофеи. А мало что столь же желанно нигурами, как образцы воздушного флота. Да и Каменным они не побрезгуют - нигуры слишком сильно отличаются от людей, их маги оперируют силой совсем иначе и ни плавучие, ни летающие крепости ими так и не повторены. Но право сильного не распространяется на флот, если тот изначально государственный. Взяв Крепость Халровиана - хоть парящую, хоть плавучую, да хоть самую обыкновенную, пусть даже той управлял кто угодно другой - нигуры будут обязаны вернуть ее, так на что же они рассчитывают? Чего он, король, в своем почти что заточении, не знает?
  - Как я уже сказал, Рауфт, дома Тоокгнамон - мне нужно осмыслить твое предложение. До тех же пор, пока я не смогу дать тебе окончательный ответ, полагаю, говорить о каких-либо изменениях в сложившейся политике преждевременно.
  Лицо посла не изменилось, ни черточка не выказала разочарования, но Мартинас где-то на интуитивном, глубинном уровне ощутил неудовлетворение Илкрата.
  - Вы, как всегда, правы, король. Разрешите оставить вас?
  Последовали ритуализированные обмены мечами и прощаниями, посол раскланялся, если этими словами можно называть легчайшее движение бронированного корпуса. Корвинус погрузился в размышления из которых его вывело только объявление следующего посетителя.
  - Его Светлость, Енас Литаллис, граф Горшский.
  Граф явился при параде - алый камзол и ярко-желтые бриджи весьма шли к его густой седой шевелюре и строгому лицу. Грудь осеняла россыпь наград, многие среди которых были полевыми, в том числе за ранения - знак 'За Мужество' третьей, солдатской, степени, было известно, граф ценил превыше всех остальных, включая символы посвящения в ордена. Рука упиралась в бедро, то и дело неосознанно подрагивая у пустеющих ножен в поисках отсутствующего эфеса - оружие у графа изъяли при входе. Мужественное лицо его несколько портили опущенные вниз уголки рта, придающие графу вечно недовольный вид. Аккуратная бородка и штрих усиков под носом были выбриты по моде почти двадцатилетней давности, что должно было подчеркивать взгляды Литаллиса в Палате.
  - Ваше Величество, - Литаллис отвесил изящный поклон, умудрившись вложить в него и достоинство, и уважение, и намек на превосходство. Король только кивнул и жестом предложил гостю присесть.
  - Енас. Не скажу, что приятная, но неожиданность. Ты не часто удостаиваешь меня личным визитом, - Его Величество позволил себе нотку яда в голосе, не идя, тем не менее, на открытую конфронтацию. Жестом же указал на бар - Выпьешь?
  Граф степенно прошествовал к многочисленным бутылкам, задумчиво перебрал их взглядом и остановил свой выбор на красном дашикском 812-го года. Не откупоривая, переместил к столику между кресел и уже только там, стоя, налил и, повинусясь отметающему монаршьему жесту, отставил бутылку в сторону от пустующего бокала сюзерена. Только завершив все эти манипуляции, занявшие без малого десяток минут, отстегнул порожние ножны и сел, вольготно развалившись в кресле.
  - Мартинас, какого дьявола ты творишь?
  Король, пусть не без труда, но сдержал удивленно-возмущенное 'я?' и лишь демонстративно воздел бровь. Енас вперил в него испытующий тяжелый взгляд. Молчаливый поединок занял лишь несколько мгновений - граф сместил взгляд на бокал и пригубил вино, смакуя и затягивая паузу.
  - Мог бы спросить тебя ровно о том же, Енас, но, боюсь, я знаю ответ. И потому задам тебе другой вопрос - и что же ты намерен теперь предпринять по этому поводу?
  - Предпринять? - граф изобразил нечто, долженствующее означать улыбку, отчего уголки его рта пошли еще дальше вниз. - Город, а когда вести разойдутся - и все графства - на грани восстания...
  - И кто же в этом виноват? - едко осведомился, перебивая, монарх.
  - Мартинас! Важно не кто виноват, важно - как не допустить кровопролития! Тебе ли рассказывать, что под боком у нас...
  - Енас, избавь меня от своих излияний, мы не в Палате. Важно - именно кто виноват. А виноват ты лично! Именно ты продавил через Палату лишение короны даже того смехотворного подобия привилегий, что у нас была. И именно ты дал дворянству повод задуматься о том... - с улицы, точно взрыв, зазвучали многочисленные голоса, сливающиеся в единый гул. Король оборвался на полуслове и взглядом указал Шению Литссу, телохранителю, на окно.
  Оба собеседника молчали несколько секунд, пока тот не доложил:
  - Толпа на площади, Ваше Величество. Судя по виду - дворяне, все при оружии, некоторые в броне. Мне не разобрать, но некоторые ораторствоют и остальные явно с ними согласны.
  Король поманил Литсса пальцем и на ухо отдал тому распоряжение выяснить причины собрания от лица короны, сделав на последнем особый упор. Дождавшись, пока за Шением не закрылась дверь, он продолжил:
  - Так вот именно ты, Енас, дал дворянству повод задуматься о том, насколько прочны их права и привилегии, если снять Палата их может даже с короны, - Его Величество ткнуло большим пальцем через плечо.
  - Мартинас...
  - Я весь внимание, Ваша Светлость, - яд в голосе монарха был уже явным. - в ответ граф чуть подался вперед, отставляя бокал и складывая ладони домиком. Тяжелый взгляд серых глаз сверлил сюзерена.
  - Ваше Величество, - ядом на яд ответил он. - Только ты и только сейчас можешь остановить кровопролитие. Не важно, что послужило причиной, важно, что одно твое слово, согласие, признание решения Палаты может сдержать войну. Или именно этого ты и желаешь? Окунуть страну в кровавую резню все на всех? Понаблюдать, как среагируют империя, нагур'на'затурцы, не взорвется ли гетто, не причалят ли к нашим берегам чадцы, горнамолцы и длинношеие с Пика Соли? Не многовато ли у нас колоний и не пора ли подарить им полную автономию?
  Король лишь улыбнулся в ответ на тихую, но оттого не менее горячую тираду.
  - Ты серьезно, Величество?! Ты готов утопить страну в крови только ради возможности время от времени амнистировать какого-то очередного ублюдка? - глаза Енаса сузились, он откинулся на спинку кресла, но короля не обманули ни слова, ни жесты:
  - Ты прекрасно понимаешь, граф, о чем идет речь. И речь идет вовсе не о праве амнистировать какого-то, как ты изволил выразиться, ублюдка, осужденного произволом твоим и партии, которую ты представляешь. Речь идет о том, чтобы ограничить в правах и возможностях тебя и таких, как ты - безземельных, зажравшихся...
  - И забрать эти права себе?
  - И забрать эти права себе, - легко согласился король.
  - Мы арестовали Юйдибе... - Енас снова сменил стиль риторики и заговорил холодно и отчужденно. Его перебил очередной взрыв голосов с улицы, но граф не стал продолжать, как только тот утих.
  - Печально. Кто это? - стань эта новость внезапной для Мартинаса Корвинуса, первого этого имени - он не сдержал бы эмоций, удар был серьезен, Аймар был основным средством коммуникации короля в выстраивающейся много лет интриге.
  Литаллис же не сдержал эмоций, его брови поползли вверх. Судя по всему - взятие старого коммуникатора было его козырем. Если и не последним, то, очевидно, крайне важным. Его Величество же искренне надеялся, что сумел сохранить нейтральное-раздраженное выражение лица.
  - Что ж, - Енас как-то сразу сник. - Я тебя услышал, Мартинас. Ты же понимаешь, что мы не отступим?
  - Конечно. С дядей ведь не отступили.
  - Значит, позволь откланяться? - граф не встал с кресла. Король понимающе усмехнулся.
  - Енас, неужели ты действительно считаешь, что я возьму тебя под стражу вот прямо сейчас? Сделать тебя сакральной жертвой и позволить твоей партии распускать обоснованные слухи о мелочно-мстительном короле-самодуре, рвущемся к власти вопреки десятилетиями выстраиваемым порядкам? Прости, не окажу вам такой услуги. Ступай.
  Последние слова потонули в новом многоголосии с площади, утратив часть пренебрежительного эффекта и потом король решил последний усилить, встав и отойдя к окну. Легчайший щелчок из-за спины оповестил его о том, что граф покинул апартаменты.
  За окном тем временем король действительно наблюдал несколько сотен человек. Он, похоже, подоспел к некоему переломному моменту - талпа приобретала вид организованности, разбиваясь на группы, многие покидали площадь, но делали это с видом людей, видящих перед собой некую цель - устремленно, уверенно, скоро, но без спешки. Остающиеся рассосредотачивались у дворца, те, кого было видно из окна, примыкали к гвардейцам, организовывая что-то вроде усиленной обороны. Общая обстановка отсюда, издалека, воспринималась как исполненная решимости, но без напряженности. Гвардейцы, те из них, кого можно было разглядеть, явно воспринимали неожиданное усиление благостно.
  Снова щелкнула дверь - не стучась и без доклада и король обоснованно предположил возвращение Литсса.
  - Ваше Величество, - зазвучал голос телохранителя. - На площади дворяне саморганизовываются для поддержки короны. Ими командуют виконты Табайте и Виньес, граф Донье и некая Толохова. От лица короны я передал благодарность за поддержку.
  Мартинас кивнул, не оборачиваясь. Табайте и Виньес - старики, получившие титул за подвиги во время Восстания Запада, их опасения за привилегии не удивительны. Донье - спикер от толерантистов, судя по всему, на площади как раз и представляет последних, плюс титул графа ставил его выше большинства собравшихся. Временные попутчики, заинтересованные, как и корона, в свержении власти консерваторов, но очень вряд ли готовые пойти еще дальше. Кто такая Толохова Мартинас не знал, но было весьма странно, что бунтующая аристократия оказалась готова принять над собой начало незнатной, да еще и женщины.
  - Распорядись выяснить, что это за Толохова, - бросил он телохранителю, который транслировал его приказ денщику за дверями. - И пускай приглашают следующего, кто там у нас?
  - Назвавшийся плесенью, вождь племени Сарай с приставленным кооператором.
  Вошли двое - иф в коже, в котором Рекский без труда опознал бы низвергнутого на переговорах вождя племени Сарай, и гражданский кооператор - нечто среднее между иффским воспитанником и переводчиком, рованец. Иф распростерся по полу, уткнувшись лицом в пол - вне 'своей' территории их народ блел все еще собственные правила поведения, но уже с позиции ничтожного. Оружия ему, в отличии от тех же нигуров, не полагалось, но телохранители тут же выступили вперед, прикрывая короля - репутация у белокожих была самая наипаршивейшая.
  - Правильно ли я уведомлен, что совет вождей сместил назвавшегося плесенью менее полумесяца назад? - Мартинас обращался к кооператору, но защелкал, что, впрочем, ожидалось 'кожанный', отлично понимавший халровианский.
  - Хааст не вправе назначать вождей Сарай.
  Тут же, следом, заговорил кооператор:
  - Назвавшийся плесенью говорит: 'Хааст не вправе назначать вождей Сарай', - 'дублирование' было крайне немаловажно, учитывая чудовищный акцент ифа. - Ваше Величество абсолютно правы - назвавшийся плесенью был смещен и обязан инициировать становление нового вождя, но пренебрег этой обязанностью, покинув гетто. Этим действием он демонстрирует неподчинение и расплата будет страшной, но если ему удастся показать силу - он сохранит свой статус и даже преумножит.
  Король с любопытством оглядел распростертое тело, но, ожидаемо, не смог понять или даже просто заметить реакции на уточнения кооператора.
  - Это так, назвавшийся плесенью? - уточнения были излишни, функции кооператора заключались не в 'дополнениях', а в полном смысловом переводе слов собеседника. Иными словами - предполагалось, что произнося свою фразу иф рассчитывал именно на озвученное понимание последней. В зависимости от того, чьей стороной подготавливался кооператор - в данном случае это был 'свой' дворцовый - аналогичным образом развернутое пояснение могло как раскрывать, так и нет прямую ложь, транслируя только смысловую нагрузку фразы или в том числе стоящие за сказанным более глубинные смыслы.
  - Это так, Кутар.
  - Назвавшийся плесенью подтверждает, Ваше Величество, но именует вас 'Кутар'. Кутар - верховное злое божество в верованиях народа курганов, олицетворяющее солнце, возглавляющее каримов - опаленные своим пламенем демонические существа. Такое именование несет двойную смысловую коннотацию... - Мартинас взмахом ладони прервал излияния кооператора.
  - Я слушаю тебя, назвавшийся плесенью. С чем ты пришел ко мне?
  - Племени Сарай есть что предложить короне. Народ курганов видит войну, но племена Хааст, Кох и Фосет останутся в стороне. Племя Сарай готово примкнуть к твоим опаленным, Кутар.
  Его Величество внимательно выслушал кооператора, на этот раз обошедшегося без уточнений, задумчиво потер шею. Ранг ифа, даже самого высокопоставленного был настолько ниже его собственного, что ни торг, ни уточнения в разговоре с ним были просто неуместны. Даже вопрос 'что ты хочешь за это' была неуместен, но все же король решил снизойти до последнего.
  - Свободу и прощения моим людям, Кутар, с остальным мы справимся сами.
  
  Глава четырнадцатая. Александр Горьев, статист.
  
  Альска Александр просто не увидел. Альская портальная станция приткнулась поодаль от города - местные славились своей суеверностью и мало кто из них решался селиться близ каменных площадок, опасаясь мифических 'портальных волн', вполне реальных, хоть и чрезвычайно редких, эфирных прорывов, а также и вовсе никак с порталами не связанных малефиков, призраков и некротических разупокоений. Помыкавшысь порядка часа и перекусив в припортальном кабаке Александр примкнул к направлявшемуся на запад поезду из запряженных четверками лошадей полутора десятка легких дилижансов, так как узнал, что поезд пройдет в непосредственной близости от усадьбы Бурый Лог, бессменной, пусть и носившей хрононим 'зимняя', резиденции барона Озолса.
  Путь также запомнился плохо - размеренный ход по относительно недавно проложенным путям и виадукам укачивал, попутчики попались малоинтересные - благообразная матрона в мехах с двойней необычайно тихих карапузов лет трех и пара неразговорчивых мужчин в собольих шапках - то ли трапперов, то ли купцов-'мешочников'. Некое разнообразие составил разве что вид далекого драконида на горизонте - щитомордника, если верить скупому утверждению одного из мужчин, да некоторое время следовавшая параллельно поезду стая лесных гиен, нелепо подскакивающих из-за непропорционально длинных передних лап.
  Пейзаж за окошками тоже не баловал разнообразием - сколь хватало взгляда простиравшаяся равнинная лесостепь была по-осеннему уныла, невзирая на разгорающуюся весну. Буки, осины и тополя, густо разбавленные сухим с зимы разнотравьем, да попадающиеся еще местами наносы грязного талого снега.
  Некое разнообразие наметилось, когда на второй день пути поезд, растерявший на развилках несколько дилижансов, въехал в лесную зону - что путешественники, что охрана и возницы заметно напряглись. Известно, что не каждая шайка рискнет связываться с почитай полусотней мужчин, но никто не отменял и случайного драконида или голодного с зимы медведя, да только и новая картинка приелась почти так же быстро, как и прошлая.
  О повороте к усадьбе Александра упредили загодя и на второй день езды, за несколько часов до заката, статист оказался со своими немногочисленными пожитками у дороги, с некоторым сожалением провожающим взором успевший поднадоесть дилижанс.
  От основного пути, мощеного большими каменными плитами отходил в глубь почти девственного леса вполне добротный рукав. Несколько неуютно было нырять под сень деревьев, не представляя, что может подстерегать впереди, но Горьев быстро взял себя в руки, переместив, разве что, за пояс из саквояжа пистоль.
  Его опасения, как оказалось, были совершенно беспочвенны - стоило пройти буквально сотню шагов, как из за деревьев проглянул небольшой сруб. Над дерновой крышей вился дымок, а на завалинке скучал несколько диковатого вида старик. На незнакомце был тулуп из волчьих шкур мехом наружу и островерхая шапка из него же, на ногах - унты. Он, то ли делая вид, то ли действительно не замечая путника, сосредоточено выстругивал из веточки что-то.
  Только подойдя ближе Александр понял, что ошибся - сидевший никоим образом стариком не был, обманчивое впечатление составляла пегая бородища, добавляя владельцу пару десятков лет к его трем-четырем десяткам. Немалую роль играл также и наряд, совершенно непривычный городскому человеку и ассоциирующийся с какой-то дикой глубинкой. Горьев прокашлялся, находясь за десяток метров от придорожного жилища, незнакомец соизволил оторваться от своего занятия и поднял взгляд. Нож, впрочем, не убрал.
  - Вечер добрый, - статист запнулся, не представляя социальный статус собеседника и, следовательно, как к тому обращаться. Грубить на ровном месте, пусть даже по незнанию, желания не было.
  Бородач долгое время не отвечал на приветствие - с полминуты мерял взглядом внезапного путника, поигрывая ножом, встал.
  - Как скажете, как скажете, - в голосе отчетливо слышался порыкивающий западный акцент. Слова незнакомец цедил словно сквозь зубы, почти не размыкая невидимых за порослью бороды губ. - Что вашбродие изволит искать? Заблудились?
  Александр словно бы невзначай взялся за пряжку, переместив руку поближе к пистолю. Это не ускользнуло, да и не для того делалось, от внимания бородача, он заметно напрягся, но и агрессивность в его голосе поуменьшилась.
  - Плоско, вашбродь, гвардеец при Его Светлости бароне Тернском, несу дежурство, могу вам помочь?
  - Гвардеец?! - Александр даже не потрудился скрыть изумление в голосе, настолько далек внешний вид собеседника был от самой концепции гвардейца.
  - Точно так, вашбродь. Такая форма, - Плоско немного приосанился и криво ухмыльнулся себе в бороду. - Вы, чую, не местный, а то не удивлялись бы.
  'Оборотень' - догадался с запозданием Александр. Или перевертень, запад на них богат. Разницу чужая память ему не подсказала, помимо того, что кто-то из них превращается в зверя каков тот есть, а кто-то в него же, но с сохранением массы. Горьев прикинул на глаз собеседника и внутренне поежился, представляя себе восьмидесяти-килограммовую волчью тушу.
  - Бурый Лог далеко, Плоско? У меня письмо от Ираса Шульге к Его Светлости. Если требуется отрекомендовать - Тобайяс Шалинас.
  - Вы, вашбродь, покорнейше простите, но путь укажу только на словах - пост покидать не положено. По дороге ступайте, если поспешите - до темноты и доберетесь, - предполагаемый оборотень отступил к завалинке и снова присел, жестами - на дорогу, на небо за кронами деревьев - подкрепляя слова. Вопреки форме слов в голосе его не сквозило никакой покорности, он явно утратил интерес к Александру, что было несколько странновато для человека, несущего службу на глухом повороте среди малозаселенных лесов.
  Горьев обозначил кивок с намеком на благодарность и двинулся по дороге, благо идти по шлифованным плитам было легко - следовало поторопиться, если верить 'гвардейцу'.
  Вряд ли тот был один, подумал статист. Наверняка его напарник или даже два пристально следили за разговором с секретов где-нибудь среди крон. И уж как пить дать один из них короткой тропой двинется с докладом к усадьбе, что, впрочем, скорее радовало, так как давало надежду на горячий ужин и, возможно, ванну к его приходу.
  Последние мысли даже подстегнули Александра, и без того радующегося возможности размять ноги двух дней в дилижансе - короткая ночевка не в счет, ибо прошла в нем же. Портил все стоявший по обеим сторонам дороги лес - полный скрипов, шорохов, треска сучков и словно бы шепотков на грани слышимости. Александр и в своей текущей жизни, и, судя по всему, в ушедшей прошлой, человеком был насквозь городским, 'лесом' привыкшим считать любую кучку деревьев более десятка, здесь же их были тысячи, неухоженых, обмерзших с зимы, голых и почти одушевленных. За любым звуком воображение с готовностью рисовало все что угодно, только не белку или пичугу - животных, безусловно, строго городских, невозможных в мрачной вечерней чаще. Медведи-шатуны, гротескные лесные гиены и крупные северные волки были лишь небольшим началом того огромного списка любопытствующих, неотрывно сопровождающих его в дороге, в сгущающейся тени кошмарились многочисленные глаза. Александр не считал себя трусом, но лес у обочин пугал его, причем пугал нешуточно.
  Ускорение шага сделало только хуже - теперь за стуком подошв начали мерещится звуки и вовсе дикие: щелчки, цокот, волочащие скрипы. Последней каплей стало зрелище пня, который ни много ни мало узловатым корневищем сдвинул в стороны стебли подлеска, и подался к дороге - Александр побежал.
  Когда впереди, в темноте, замаячили огни усадьбы - Горьев уже почти не чувствовал ног, в боку словно нож засел, но остановиться духу не хватало. Уже не иллюзорно, не разгоряченное воображение, а вполне слышимые звуки гнались за ним по пятам - сухой перестук чего-то обладающего очевидно нечетным количеством конечностей, какие-то шершавые, иначе и не скажешь, трели, звучащие так, словно бы ворона возомнила бы себя певчей.
  Ворота возникли из мглы внезапно, на какое-то мгновение к ужасу Александра они были закрыты, а незримые преследователи приближались, но почти тут же, даже не скрипнув, одна из глухих створок подалась вперед, а рыкающий голос прокричал:
  - Внутрь, вашбродь, быстро.
  Уговаривать смысла не было - Горьев ужом проскользнул в щель и, с облегчением услышав за спиной удар створки и последующий грохот засова, рухнул прямо наземь, тяжело дыша.
  - Рудый, развел, пакостник, нежити, - услышал он, не размыкая век. Говорить сил не было - легкие горели. Одновременно с этими словами из-за ворот донесся длинный протяжный скрип дерева по обитым сталью створкам. - А ушастой только в радость.
  Последовал смачный плевок. Александр наконец набрался сил сесть и открыть глаза - перед ним и вокруг него собралось несколько человек - двое в волчьей 'форме', еще один - явно из челяди - во вполне приличном, хоть и несколько старомодном камзоле. Именно последний и подал статисту руку, помогая подняться - жилистый, скуластый мужчина лет сорока с небольшим, седой, если не считать редкие черные пряди в густой шевелюре, под носом росчерк черных же усиков. В очередной раз за сегодня с опозданием статист осознал ошибку только заметив перстни на пальцах помогавшего, явно не приличествующие прислуге.
  - Ваша Светлость? - он попытался отвесить неуклюжий поклон.
  - Оставьте пока. Тобайяс Шалинас, полагаю? - барон отступил на полшага, рассматривая спасенного. За его спиной Александр заметил и Плоско, опирающегося на боек для загоняния засова в пазы.
  - Вы правы, Ваша Светлость. Если, - Александр сбился, все еще не восстановив дыхания после почти двухчасового марафона, - если мне будет позволено спросить...
  - Пока нет, господин Шалинас, не позволено. Проходи в дом, попробуем привести тебя в порядок. Плоско, найди мне мэтра Кленомора. Морда, возвращайся на пост, что-то многовато у нас гостей в этом году...
  Час спустя Александр, успевший побриться, ополоснуться в бадье и переодеться в милостиво предоставленное хозяином, ожидал в одном из помещений усадьбы, долженствующем выполнять роль гостинной, но больше напоминающем слегка разоренную библиотеку. Стеллажи и шкафы стояли едва ли не в нарочитом беспорядке, превращая, в общем-то, небольшое помещение в миниатюрное подобие лабиринта Лотта.
  Отдельного упоминания заслуживала также и сама усадьба. Пусть статист и увидел весьма немного в свете свечи, пока его провожали к гостевым апартаментам и после из них - в гостинную, но даже увиденное производило сложное впечатление. Стены и потолки коридоров и комнат вились медными трубами. За панелями что-то неустанно щелкало и метрономом отсчитывало секунды. Местами сквозь без изысков развороченные кирпичи или доски просматривались сложные часовые механизмы - без устали сжимались пружины и крутились шестерни. Сам дом был частью сложнейшего механизма, годами дополнявшегося, наращивающего объем, дублирующего снова и снова изношенные, но недозволенные к изъятию элементы. У Александра не возникало вопросов по поводу столь странного жилья - барон Тернский очень хотел жить.
  За чайным столиком, перед которым в удобном кресле, при свечах, разместился статист, ему прислуживала заспанная, но оттого только более миловидная блондинка лет семнадцати. Александр, помятуя два предшествовавших казуса, не торопился относить ее к прислуге и обходиться старался со всем приличествующим уважением, чем неизменно вгонял даму в краску. Помня же о том, что в своей 'сознательной' жизни молодой и здоровый Горьев еще ни разу не был с женщиной - учтивость его больше напоминала ухаживания, что добавляло ситуации пикантности.
  Хозяин вошел в гостиную с полчаса спустя, когда гость успел наскоро перекусить холодным паштетом с размоченным в вине хлебом и все тем же вином густо сдобрить недавний испуг. В этот раз одет он был куда как более подобающе барону - более новый камзол украшало несколько орденных наград, у бедра висел кортик, указующий на давнюю принадлежность Алвиса Озолоса к флоту, две шляпы - одна на голове, вторая за спиной, согласно моде прошлого века.
  Барон самостоятельно подтащил ближе к столику и занял одно из пустовавших кресел.
  - Моя внучка - Альвиса, - пренебрежительно махнул он рукой в сторону девушки и добавил, не оборачиваясь к ней - присядь.
  Та послушна заняла краешек одного из кресел поодаль, пряча глаза и всем видом своим выказывая крайнюю степень неловкости. Кого другого могло удивить наличие столь взрослой внучки у далекого еще от старости Озолоса, но, снова же, не Александра.
  - Итак? - Александр в ответ на вопрос протянул барону полагающийся пакет, встав и с поклоном. Пакет тот принял, но на церемонии снова, как ранее на внучку, пренебрежительно махнул рукой, порвал печать и углубился в чтение.
  Занимая вынужденную паузу и пользуясь случае, статист пристальнее рассмотрел даму, стараясь, тем не менее, не преступать грань приличий. Теперь, когда блондинка не суетилась, то и дело ныряя во мрак, сделать это было значительно легче. При более близком рассмотрении она казалась даже несколько моложе - лет, может быть, пятнадцати. Невзирая на поздний час - ее явно подняли из постели - одета она была небогато, но со вкусом, в котором, впрочем, чувствовалась скорее мужская рука - лазурное платье в серебрянном шитье, корсет, высоко поднимавший девичью грудь, надетый, согласно моде прошлого века, прямо поверх платья, старомодный атур на голове. Цвета глаз Александр рассмотреть не мог, но для себя решил, что они голубые.
  - Что ж, господин Шалинас, - прервал любование увлекшегося статиста барон. Сверкнул глазами, но замечания не сделал и внучку не отослал, что, безусловно, указывало на ее специфический и малопонятный статус при доме Озолоса. - Здесь указуется, что человек вы надежный и крайне нуждаетесь в покровителе, так ли это?
  Александр снова порвался встать, но был остановлен жестом.
  - Да, Ваша Светлость, именно так. Вы можете всецело мною располагать.
  - Что ж... - барона прервало появление нового действующего лица, столь же колоритного, сколь и вся усадьба вцелом.
  Новопришедший был одет в некое подобие робы, тихо шуршащей при каждом движении, сплетенной из связок павшей листвы - дубовой и кленовой, был бос и ступни его почернели настолько, что выглядели давно и намертво отмороженными, вопреки тому, что обладатель их вполне уверенно держался на ногах. Копну черных как смоль спутанных курчавых волос украшал венок из лоз какого-то колючего растения - в нескольких местах шипы глубоко уязвили кожу и на лбу проступали кровавые струпья. Лицо же и возраст было просто невозможно рассмотреть сколько-то детально из-за красно-черной татуировки кленового же листа.
  - А, познакомьтесь, - барон ничуть не удивился гостю, явно ожидая его. - Тобайяс Шалинас, наш гость и, возможно, соратник в ближайшем времени, это нам еще предстоит решить. Тобайяс - мэтр Кленомор, мой верный, пусть и не очень вменяемый, некродруид. Впрочем, учитывая специфику его работы, это профессиональная черта.
  Александр в который уже раз вскочил, но маг даже не удостоил его взглядом пройдя к столу и застыв изваянием, с каким-то мрачным интересом сверля взглядом один из стеллажей напротив.
  - Мэтр неразговорчив, плюс плохо понимает халровианский. Вы владеете общеимперским? - статист кивнул и барон продолжил уже на другом языке. - Тогда перейдем на него, раз уж мэтр почтил нас своим присутствием.
  Последнее явно было иронией.
  - С Плоско вы знакомы, шапошно знаете также Свиристель, - заметив недоумение во взгляде собеседника барон с едкой улыбкой пояснил, - илван, это она вас преследовала.
  - Илван?!
  - Она бывает полезна, но совершенно неконтролируема, ваше негодование понятно. Собственно говоря, только поэтому здесь присутствует Альвиса - она единственная способна находить общий язык с ушастой. А теперь, если вы меня простите, раз уж мы подняли эту тему, - барон развернулся к некродруиду. - Рудый, ушастая снова оседлала одно из твоих творений, сколько их осталось на этот раз?
  - Люди с топорам наловчились, размен все ниже...
  - Руды-ый?
  - Три в луну, двоих мы потеряли. Комель хорошо себя показал. Быстрый, сильный, черный.
  Сложно было понять, что именно извлек Озолос из этой фразы, но не было похоже, чтобы она его обрадовала.
  - Двоих? Мэтр, я держу тебя для того, чтобы ты берег мой лес, а не практиковался в древоложестве...
  - На стволе следы. Не топора и не пилы. Отшельничество трактуется слабостью, слабость рожает жадность. Жадность привела людям с топорами лесника.
  Барон нахмурился. Похоже, даже он с трудом продирался сквозь метафоры.
  - Они наняли специалиста, ты хочешь сказать? Упокоителя? - некродруид только неопределенно повел в пространстве кистью, такой же черной, как и ступни. - Я тебя понял, ступай. Найди меня завтра после полудня - у меня будут еще вопросы... наедине.
  При последних словах Александр поймал быстрый взгляд в свою сторону. Ну, вряд ли стоило тешить себя иллюзиями, что некое письмо тут же введет его в круг доверенных.
  - На чем мы остановились? - барон пощелкал пальцами едва мэтр ушел. - Ах да, на ваших рекомендациях и готовности перейти в мое распоряжение, как ты выразился, всецелом. В письме указывалось, что у тебя для меня есть комуника, чистая.
  - О, Ваша Светлость, я не думал... Она в комнате, в саквояже, я...
  - Оставь, передашь за завтраком. Инструменты, полагаю, там же? - Александр не сразу сообразил о чем речь, но, вспомнив о странной скатке, кивнул.
  - Ну что ж, учитывая, который сейчас час, лично я намерен отправиться в постель, тебе рекомендую сделать то же самое - в этом доме рано встают. - барон поднялся, но тут же словно спохватился. - Ах да. Я упомянул, что Альвиса - единственная, кто контактирует с ушастой - у этого факта есть прискорбные, гм, следствия. Поэтому имей ввиду, я никоим образом не буду сердиться на тебя за то, что сегодня ночью между вами произойдет, но будь любезен - держи язык за зубами днем с ней, и со всеми - всегда. И не сделай меня прадедом.
  
  Глава пятнадцатая. Виктариас де Гурье, Адмирал.
  
  Утро в Садгарде семнадцатого рокота месяца началось еще затемно. Бушевавшая со вечера буря, изрядно выматывающая души горожанам, окончательно подтвердила свое искусственное происхождение, когда из-за пелены дождя, соревнуясь с разрядами грома, загрохотали первые, слепые, выстрелы островной артиллерии мятежного флота. Горожанам не о чем было беспокоиться, по крайней мере пока - огонь велся по плавучим целям, но ненастье, призванное скрывать до последнего приближающийся флот, играло и против него - пристрелка велась исключительно по наводке штатных оптикатов, то есть донельзя приблизительно.
  Под толщей воды, незримое глазу, также шло противостояние аквамагов, боровшихся за власть над течениями. Буруны и завихрения устья легко уничтожали небольшие суденышки и даже корабли покрупнее и потому боевые действия на этом этапе велись исключительно каменными громадами.
  Близко рассвета, когда рукотворный шторм пошел на убыль, впервые оглушительно рявкнул с Адмиралтейства Единорог Короны - колоссальное орудие, посылающее во врага трехсоткилограммовые ядра, ему вторили пушки поменьше. По команде был поднят в небо Пятнадцатый Крылатый - миниатюрные рыцари кружили на периферии сражения, ожидая, пока шквальный ветер уляжется окончательно, стараясь не выматывать птиц раньше времени.
  Все шло к долгому позиционному противостоянию, город замер в ожидании...
  
  Назвавшийся скользящим получил предельно ясное распоряжение, но тем не менее долго колебался. Он был принят в племя Сарай годы назад, до того долго выбиваясь из одного из мелких племен, вождем стал относительно недавно и все еще не пользовался достаточным авторитетом, чтобы запугать или принудить к чему-либо остальных вождей гетто. Выполнить приказ означало идти ва-банк - или навсегда упрочить позиции Сарай вне территорий Курганов, или же кануть в безызвестность, уйдя с молотка на нищенских рынках, распродающих нижайшее отребье наиболее бесправным из белокожих.
  Принять решение помогла случайность - близко рассвета пришла весть о том, что в ритуальной, обыкновенно, драке пал от рук Фосет названный ослепшим - фактически его правая рука. Гибель последнего могла настолько подорвать позиции Сарай в Садгарде, что впору было бежать из города. Назвавшийся скользящим решился.
  
  Адмирал Виктариас де Гурье, уже ничуть не скрываясь, в полный голос, орал, обращаясь к комунике и нимало не стесняясь подчиненных:
  - Ты идиот, барон! Мне нужен десант, мне нужны люди и мы сметем их одним ударом! Они привели четыре Острова, у нас в распоряжении три и еще два в полудне пути. Если ты дашь мне людей - мы возьмем их абордажем. Они же уйдут, едва почуют, что ловить здесь нечего!..
  Собеседники 'по ту сторону' - Комиссар-Настоятель граф Отолис Донье и Старший Жандарм Города барон Гориас Рекье дали Адмиралу выкричаться, после чего Рекье, не в первый уже за сегодня раз монотонно начал:
  - Ваша Светлость...
  - Свиной хер тебе Светлость!
  - Ваша Светлость, со всем уважением к вашему титулу, я повторяю, что не могу передать в ваше распоряжение жандармов, город нуждается в защите. При всем уважении...
  - ... - последовала новая тирада уже и вовсе непечатных реплик, на фоне которой барон все также меланхолично и спокойно продолжал:
  - ...к вашему званию, я повторяю, что не смотря на мой более низкий и, как вы изволили отметить, купленный, титул - Жандармерия не находится в подчинении Адмиралтейства. Я лично и Жандармерия в целом вертели ваши истерики на известном месте и предают наилучшие пожелания. Отолис, мое почтение, отсоединяюсь.
  - ... - Комиссар терпеливо переждал очередную матерную тираду Адмирала, посвященную баронам, жандармам, трибуналу и дуэлям.
  - Виктариас, меня ты слышал. Я готов предоставить в твое полное распоряжение Воздушный Флот, но моих десантников просто не хватит для абордажа. Плюс - риск потери Крепостей в этом случае полностью под твою ответственность - у островитян неожиданно хорошая артиллерия, мы не подойдем даже на дистанцию корускульной атаки без ущерба для себя.
  - Спускай Крепости, возьмешь в стены моих матросов, пока в устье Острова и работают водники - они бесполезны, корабли порвет в щепки.
  
  Только четыре часа спустя от начала не то штурма, не то налета островитян разведка доложила Генералитету, а те передали информацию в Адмиралтейство, о том, что мятежники привели вовсе не четыре, а аж восемь Островов. Что два дрейфуют в резерве, отсекая, заодно, любые идущие к Садгарду суда, а другие два - еще вчера завершили высадку десанта к западу от устья Исены и теперь небольшая армия - тут данные разведки разнились, называя числа от пяти до двадцати тысяч - движется к северной столице.
  Генералитет в лице графа Журьева не преминул едко указать на собственную предусмотрительность, когда отказывал Адмиралтейству в передаче расквартированных за городом войск (к Жандармерии де Гурье обратился уже позже скорее от безнадежности). Адмиралтейство в лице графа де Гурье не менее едко поинтересовалось зрением военных, проворонивших десант в несколько не то тысяч, не то десятков тысяч человек. Генералитет справедливо отметил, что контроль береговой линии осуществляется им только с наземной стороны, Острова же подошли по воде, что, несомненно, юрисдикция их, уважаемого Адмиралтейства. В завязавшейся дискуссии сошлись на том, что Комиссариат полностью не справился со своими непосредственными обязанностями, о чем обе стороны обязательно и упомянут в Палате.
  
  Ближе к десяти часам в Садгарде прогремел взрыв - на воздух взлетел северный армейский склад - один из наиболее охраняемых армейских объектов, унеся с собой жизни нескольких десятков человек охраны. Порох полыхнул так, что видно было чуть не с противоположных стен, ну а слышно так и вовсе в ближайших окрестностях. Всю северную часть города мгновенно объяло пламя, жадно вгрызшееся в деревянные мостки и просмоленную парусину навесов. Причина возгораний оставалась неизвестной, но добропорядочные граждане Садгарда, заметившие неподалеку несколько белокожих обитателей гетто, которым там быть вовсе и не полагалось тут же приняли единственно верное для осажденного города решение - покарать виновников. Толпа, предводительствуемая и подзуживаемая наесколькими личностями весьма сомнительного характера выдвинулась в сторону гетто. Жандармы, которым внезапно сильно прибавилось работы на тушении пожаров, могли только провожать граждан взглядами, если выдавалась минутка.
  Назвавшийся скользящим, в несколько минут потерявший три четверти своих лучших бойцов - мало сталкиваясь в своей жизни с порохом, выполнявшие его приказ ифы просто не предполагали того, что неожиданно для себя станут смертниками - не менее неожиданно оказался во главе противостоящих погрому. И если за исчезновением вождя Фосет стояли снова его же люди, то что случилось с вождями Хааст и Кох не знал даже он.
  
  В полдень Единорог Короны третьим за сегодня выстрелом попал точно в центральный донжон 'Верного Клятве' - флагмана мятежников, взвихрив плавучий Остров конфетти каменного крошева. Лучшего момента для контратаки Виктариас де Гурье подобрать просто не мог. Снялись с якорей основательно просевшие под тяжестью десанта Замки 'Граф Коннор', 'Серый взор', 'Каменный грифон' и 'Рожденный небом' и под прикрытием Пятнадцатого Крылатого величественно двинулись к реке. Для отвлечения огня противника Адмирал спустил на воду обшитые листовым металлом галеоны 'Король Борниас' и 'Королеву Татьяну'. Адмиралтейские аквамаги получили распоряжение 'сдохнуть, но довести корабли до врага'. Фигуру речи подкрепил сам тот факт, что базировались маги на 'Королеве'.
  Одновременно с началом контратаки из под его командования вышли Шестой Лесной и Восемнадцатый Королевский полки, затребованные Генералитетом назад для отражения грядущей ближайшие дни атаки с суши. Фигуры речи Адмирала поразили цветастостью даже старых сослуживцев.
  
  Невзирая на полный бардак в командовании, воздух с матросами отработали операцию на пораженном Острове как по учебникам. Рыцари грифонов подавили артиллерию противника, забросав открытую ручными гранатами, а скрытую в укреплениях - дымовыми, не понеся при этом потерь. 'Граф Коннор' и 'Рожденный небом', получив возможность подойти на дистанцию корускульной атаки, развернули лепестки стелл и по стенам 'Верного клятве' загрохотали электрические разряды, разнося в крошево каменные укрепления и сжигая защитников. Апофеозом стала высадка десанта с 'Серого взора' и 'Каменного грифона' - на какие-то минуты матросы, непривычные к столь экстравагантному методу абордажа смешались при высадке, но чуть ранее спустившаяся десантура Крепостей и подавление уже ручным оружием с воздуха грамотно прикрыли их огнем и обеспечили столь необходимые для развертывания четверть часа. Скоротечный бой в стенах и 'Верный' выбросил белый флаг.
  Куда хуже шли дела у стен 'Конунга Роглафа'. Рыцарей грифона встретили радужные, почти незаметные в свете разгоревшегося с запозданием дня, лучи, легко перескакивающие от одной птице к другой, не оставляя в месте соприкосновения ничего, кроме обугленных костяков и обоженной кожи брони, обрушивающихся в воды Исены. Канониры островитян продолжали исправно отрабатывать свой хлеб, не подпуская ни Крепости, ни галеоны, аквамагам оставалось только препятствовать чародеям мятежников, прилагая все усилия только к тому, чтобы не пойти на дно самим.
  
  - Ваша Светлость, сир Рудрик докладывает о радужных клинках на 'Конунге' - в стенах нигурские колдуны!
  Адмирал кратко, но емко прошелся по родословной длинношеих 'союзников'.
  - Посольство мне, - последовала буквально секундная задержка, пока армейский коммунккатор связывался со своим коллегой, приставленным к нагур'на'затурскому представительству в Садгарде.
  - Кормик Домкотт, дома Тоокгнамон, круга Лаара, старший консультант при фактории. Долгих лет...
  - Крепкой руки и прочих всяких, Кормик Домкотт, какого дьявола творится?! - Виктариас отдавал себе отчет о последствиях нарушений дипломатических протоколов, но ситуация не располагала к расшаркиваниям.
  - Изволь развернуть вопрос, Виктариас де Гурье, граф, - даже в бесплотности комуники в 'голосе' нигура повеяло прохладицей.
  - С 'Конунга' работают нигурские чародеи - моих людей жгут радужными клинками. Разворачиваю вопрос - что нигуры империи делают на Островах мятежников?!
  - Нигуры империи на островах мятежников выполняют наблюдательную функцию, среди них нет ни одного лицензированного оружейника или мечедела.
  Адмирал аж задохнулся от подобной прямолинейности, впрочем, свойственной всем крупным кругам нигуров - длинношеий выродок подтверждал присутствие нигуров империи Нагру'на'Затур в стане врага. В статусе 'наблюдателей', как же.
  - Также хочу напомнить, Виктариас де Гурье, граф, что магия радужного клинка, неконвенционного оружия вне Нагур'на'Затур, Нигурлака, Лабор Кох, кругов-членов Зеленого Содружества и некоторых не подписавших международное соглашение о военном сотрудничестве государствах, доступна также чародеям Нигурлака, Лабор Кох, кругам-членам Зеленого Содружества, а также некоторым другим не подписавшим международное соглашение о военном сотрудничестве государствам нигуров, например, Каи Зно или подавляющему большинству кругов Андрована.
  - Ты... вы... - Адмирал, все еще не мог оправиться от того, что счел ножом в спину.
  - Как старший консультант при фактории, Виктариас де Гурье, граф, с прискорбием констатирую, что во избежания дипломатических прецендентов с вашей стороны я вынужден прекратить наш диалог. Я немедленно отправляю ноту протеста представителю Палаты и в городское Министерство. Дальнейшие обращения с вашей стороны не будут приниматься и рассматриваться до получения разъяснений от вышеозначенных ведомств.
  - Связь завершена, Ваша Светлость, - констатировал очевидное коммуникатор.
  
  Успешная поначалу, но захлебнувшаяся контратака сподвигла мятежников на форсирование событий - вместо обстоятельной артподготовки и блокирования устья 'Белый Кракен' и 'Гордость Валрусса' - третий и четвертый из Островов роялистов - под прикрытием огня с 'Конунга Роглафа' спустили на воду десантные барки. Тут же сместились и приоритеты противоборства аквамагов - в первые же минуты халровианские чародеи умудрились сломить противодействие оппонентов и два судна из четырех десятков мгновенно - прямо с таранного берега - ушли под воду без единого всплеска, но развить успех не удалось, островитяне также кинули все свои силы на обеспечение безопасности десанта.
  Последнее несколько сняло давление с галеонов и 'Король Борниас' с 'Королевой Татьяной' устремились на перехват, капитаны отважно повели корабли среди водных столбов, оставляемых падением крупнокалиберных ядер, и всплесков поменьше от портативной артиллерии. Роялисты, проворонившие смелый удар, спохватились только когда выстрелы шрапнели начали рваться уже прямо над палубами барок, собирая свою обильную жатву из неспособных ни укрыться, ни ответить чадцев - огонь стационарных орудий частично сместился с Островов на галеоны, 'Королева' получила пробоину и, черпая бортом, вышла из боя, но 'Король Борниас' успел вонзиться в самую гущу практически беззащитных десантных суден. Их легкие палубные орудия ничего не могли противопоставить его обшитым сталью бортам, а собственные пушки уже прямой наводкой рвали в клочья деревянные борта. Люди десятками рушились в воду и отчаянно гребли в сторону еще находившихся на плаву барок - островитяне обдуманно не надевали тяжелой брони, сражаясь на воде и даже десантируясь.
  Одновременно же Адмирал, наконец, отдал распоряжения о вводе в бой остального флота - пять легких каравелл, один тяжелый фрегат и около трех десятков корабликов поменьше подняли свои паруса у южного порта Садгарда.
  
  Заполдень пожар, вызванный взрывом одного из пороховых складов, удалось локализовать, но потери среди населения исчислялись сотнями, ближайшие к складу кварталы полыхали так, что, несмотря на титанические усилия городских служб, усиленных жандармами, без помощи аквамагов потушить их ближайшие недели не представлялось возможным.
  У западных же окраин города разгорался другой пожар - ненависти и нетерпимости. Распухшая до тысяч озверевших от собственной смелости граждан толпа, вооруженная кто чем - от пистолей, до дреколья - штурмовала гетто.
  Садгардское гетто большей частью базировалось в старых стоках под кожевенным кварталом, над поверхностью выступая лишь небольшой опухолью глинобитных уродливых хижин. Местные ифы, обитающие в непривычной для их народа влажности канализаций и годами проживающие в парах щелочи и кислот кожевников, были в большинстве своем болезненны и даже более бледны, чем их собратья в других городах. Озверевшие горожане ворвались на кривые улочки убивая и насилуя, попутно вынося то немногое, что можно было вынести из нищенских обиталищ. Серьезное сопротивление они встретили только на проходах к стокам, накатившись, обломав зубы и тут же откатившись, оставив несколько трупов перед проржавевшими решетками. Кто-то озвучил мысль выкурить крыс и толпа тут же подхватила идею, забивая дерюгой и ветошью каждую сколько-то значимую щель - над городом замаячил призрак нового очага возгорания.
  Назвавшийся скользящим в старом коллекторе угрозами, лестью и насилием сколачивал вокруг себя разношерстные племена, обещая вооружить даже способных держать оружие женщин, в ифском сообществе приравненных к мебели по своим правам, что лишь вносило еще больший раскол. Ритуализованные поединки, обыкновенно заканчивающиеся лишь сменой статуса проигравшего, все чаще вели к тяжелым увечьям, а иногда даже к смерти. День еще даже не близился к концу, как уже от рук сородичей оборвались три жизни - небывалое для белокожих дело, но прогресс был, вой испробовавшей и пролившей крови толпы в нескольких метрах над головами способствовал достижению взаимопонимания много больше, нежели сладчайший шепот и злобнейший свист.
  
  Отчаянная атака 'Короля Борниаса' принесла свои плоды. Галеон рассеял барки, потопив никак не менее четверти, прежде чем аквамаги мятежников сменили тактику, разгоняя союзные суда прочь от неуязвимого для последних корабля. Капитан 'Короля', безусловно, быстро раскусил план врага и попытался сманеврировать, но безуспешно. Едва воды вокруг него сколько-то освободились - над палубой тут же принялась рваться картечь, волны снова вспенили залпы тяжелых орудий и гибель отважных мореходов стала лишь вопросом времени.
  Пятнадцатый Крылатый попытался нейтрализовать огонь врага, но изможденные за несколько часов в воздухе птицы отказывались снова становиться на крыло, огрызаясь на всадников или просто распластавшись в загонах и тяжело дыша.
  Уже союзные аквамаги переняли тактику оппонентов, гоня 'Короля Борниаса' к берегу, подальше от огня островитян, но очередное попадание - предыдущие, несмотря на дыры в обшивке, 'Король' перенес со всей стойкостью, приличествующей своему названию - достигло кают чародеев, а их береговым коллегам с Адмиралтейства не хватило дистанции. Второй помощник, принявший командование несколько минут назад после очередного разрыва шрапнели прямо над мостиком, принял решение выкинуть белый флаг.
  С 'Белого кракена' галеону был гелиографирован приказ подойти к Острову и сойти в стены. Приказов от собственного командования корабль получить не мог - единственная коммуника осталась где-то на мостике среди кровавого месива нескольких тел, бывших когда-то капитаном, первым помощником и несколькими моряками.
  Остатки небольшой десантной флотилии, сильно прореженной усилиями героического экипажа 'Короля' и береговыми орудиями сумели высадиться под стенами города, но почти тут же оказались контратакованы Шестым Лесным и тяжелым Восемнадцатым Королевским полками.
  Победу закрепил подоспевший корабельный флот, вынудя Острова переносить огонь на себя, дабы не допустить абордажа, и лишив десант всякой поддержки. Длившееся всего каких-то полчаса схватка, невзирая на яростное сопротивление островитян закончилась вынужденным не то отступлением, не то бегством последних - для кого вплавь, для счастливчиков - все теми же барками, что доставили их сюда.
  Первый день штурма Садгарда можно было назвать завершившимся убедительной победой защитников, но лишь с закатом, когда умолкли орудия и Острова роялистов отошли к морю, Виктариас де Гурье выдохнул с неким подобием облегчения и распорядился начать ротацию частей. О погроме и его последствиях ему предстояло узнать хорошо заполночь.
  
  Глава шестнадцатая. Горий Грызнов, виконт Олесский
  
  Утро семнадцатого рокота месяца для Грызнова началось даже раньше, чем таковое для Адмирала де Гурье в Садгарде. Восток еще даже не окрасился пурпуром, графства мирно дремали в предрассветной мгле, а виконт уже занимал почетное настоятельское кресло в контрольном зале 'Злобы Халы'. Помещение, погруженное во мрак, с ним делили Кадим Лурецкий, штатный коммунактор Лимус Канитас, заменивший им вырванного со связи Рекского, аэроархитектор Димир Шалиас, приходящийся дядей аэроархитектору 'Гнева Альвира' Георгу и бутылка розового дашикского, Горий курил.
  В недрах Замка Лаплатт и Паранос - 'воздух' один и два - готовили своих людей к первому в истории воздушному абордажу - сто сорок четыре отборных бойца, десантника. На земле Лурье - 'земля' - стягивал людей, ожидая приказа взять под контроль подъемники. Толохова - 'даль' - разжигала пламя бунта в среде аристократии, направляя гнев молодежи в полезное русло. На данном этапе довериться больше никому Грызнов готов не был - даже штатные маги 'Злобы' - второй аэроархитектор, корускулат и оптикат, еще сами того не ведая, мирно почивая в своих комнатах, уже были под стражей.
  'Злоба Халы' шла на Комиссариат, креня 'северной' стеной под непривычным для нее перегрузом. Запрос на стыковку уже был отправлен и одобрен - на огромном, висящем в воздухе камне не ждали подвоха.
  Близко половины пятого утра Грызнов запросил статус всех команд и, получив подтверждение готовности - дал отмашку начинать, до Комиссариата оставались считанные сотни метров.
  На земле тяжелые штурмовики Лурье ворвались в помещение большого подъемника и, ненавязчиво оттеснив прислугу от малых начали подъем там. В небе - 'Злоба' качнулась, принимая в стены якорные цепи с 'земли', а десант, не дожидаясь крепежа, уже посыпался вниз на парашютных тросах, обезоруживая и укладывая 'в пол' швартовочную команду. Часть группы тут же устремилась к птичникам, часть - брала под контроль швартовые площадки, обеспечивая десантирование сотоварищей.
  Конечно же, атака на военный объект даже в теории не могла пройти гладко - любой переход между внутренними объектами - будь то административные корпуса, частично утопленные в камень арсеналы, казармы или вынесенные в стрельчатые башни помещения отделов - запирался самостоятельными паролями, постами и командами, в лицо знавшими любого, имевшего право 'быстрого' прохода. Первый бой состоялся уже на переходах от швартовых к ремонтным площадкам - в каких-то десятках метров от места высадки и во паре сотен - от птичников. Паранос тут же разделил своих людей, принимая решение не биться о посты в узких коридорах, обходя последние 'поверху' и через летные казармы, оставив при этом небольшую группу людей для предупреждения возможной контратаки. Лаплатт заканчивал выгрузку легких корабельных орудий снятых с консервации днем ранее и даже в теории никогда не применявшихся в 'лобовом' штурме - его собственную выдумку, которую еще предстояло опробовать на практике. Люди Лурье только-только проникали в служебные кладовые и кухни с земли, группа на Осевой Веже медленно и чинно двигалась вверх, готовя крюки на тот случай, если лифт остановят раньше времени и подниматься придется прямо по подъемным цепям. Безразличный к смене пассажиропотока карл за ширмой работал, никем не беспокоимый и вряд ли вообще понимая происходящее.
  Горий тем временем разложил перед собой план Комиссариата, фишками помечая изменение ситуации и стараясь держать руку на пульсе происходящего. Лурецкий нервно прохаживался по залу.
  Ввели штатных магов - сонных, мало что понимающих - и молодой Настоятель четко, по-военному, в характерной для него саркастичной манере обрисовал вчерашним подчиненным ситуацию:
  - Господа. Мы ведем абордаж Комиссариата. 'Злоба Халы' примкнула к Реставрации, наша цель - вернуть власть короны. Прошу занять свои места и приступить к выполнению прямых обязанностей или покинуть помещение - башелье проводит вас к месту вашего дальнейшего заключения как мятежников против короны.
  Смысл сказанного дошел не сразу. Немолодой уже оптикат Добров, в меру профдеформации и без того бывший немного 'не здесь' выпал в полную прострацию. Ян Наридиас - переведенный на 'Злобу' с 'Гнева Альвира' на время ареста последнего - только хлопал глазами, рассматривая Грызнова, точно увидел того впервые. Дисмас Ларусс, двоюродный брат бывшего подчиненного Гория, единственный смотрел сколько-то с пониманием.
  - Господин Настоятель, прошу разрешения покинуть обзорный зал и приступить к отбытию заключения.
  Кадим беззлобно ругнулся, махнул рукой башелье, перевел взгляд на остальных, но прежде чем те успели ответить, оба Настоятеля - и бывший, и нынешний - а также аэроархитектор получили безмолвное предупреждение от Канитаса:
  - Господа, Паранос: 'Королева Анника' сбросила швартовые и начала набор высоты.
  Кадим ругнулся на этот раз куда эмоциональнее, 'Королеву' и 'Боль Врага' предполагалось нейтрализовать на площадках. 'Королева' была сильно тяжелее 'Злобы' и в прямом противостоянии, да еще и без корускулата в стенах шансов у них не было.
  - Господин Грызнов, прошу покинуть стены, враг приглашает нас в стены Комиссариата. Господин Канитас, предупредите всех заинтересованных лиц, - не годилось называть имена при Ларуссе. - Башелье, проследите о том, чтобы в стенах не осталось людей.
  Голос впервые взял ранее полностью сосредоточенный на управлении Крепостью Димир:
  - Настоятель, наш камень тонкий. Мы легче и если прямо сейчас начнем набор высоты - мы опередим 'Королеву'. Далее осевой разворот на пятнадцать и...
  Продолжать при 'посторониих' маг не стал, но штат понял его и так - глаза Наридиаса расширилсь в ужасе, Ларусс одобрительно хмыкнул, не отреагировал только Добров, словно все больше погружаясь в мир грез.
  - Это самоубийство! - заорал Ян. - Ты хочешь таранить их со стороны порохового погреба?!
  - Нашего порохового погреба, - мягко поправил молодого коллегу Димир Шалиас. 'Королева' значительно более новой модели - на ней нет орудий, а значит и порох в арсеналах если и не извлечен на время ремонта - почти отсутствует.
  Кадим оценивающе посмотрел на офицера.
  - Господа Канитас, Грызнов, прошу приступить. Башелье, - Лурецкий сделал рукой неопределенный жест, долженствующий означать освобождение помещений. - Господин Шалиас - для меня было честью служить с вами.
  - Как и для меня, Настоятель. А теперь, прошу вас, поторопитесь, если мы надеемся на идеальный маневр - времени все меньше.
  - Я бы тоже предпочел остаться, господин Настоятель, если позволите, - внезапно подал голос уже почти из дверей Дисмас Ларусс.
  - Вы уверены? - Кадим остановился и взглянул на своевольного корускулата.
  - Господа, - снова поторопил присутствующих Димир. Настоятель на это разрешающе махнул рукой и все, исключая Шалиаса и Ларусса, покинули помещение.
  - Я надеюсь ты не собираешься...
  - Помешать тебе? - закончил за Димира второй маг. - Это у тебя на земле семья, дети. А у меня, кроме чести и помешанного на службе старшего брата особо-то и никого. Ну, и не могу же я не воспользоваться возможностью взглянуть на первый в истории воздушный брандер вблизи. Но если тебе будет так спокойнее - могу насладиться зрелищем со стен.
  - Останься, - Димир прикрыл глаза, ощутив, как качнулась Крепость, сбрасывая цепи и готовясь к набору высоты. - Мне чертовски страшно.
  
  У 'земли' все шло более или менее по плану - люди Лурье взяли и обездвижили все подъемники, теперь продвигаясь по помещениям каждый отряд - к своему объекту и пока практически не встречая сопротивления. Проблемы возникли на Осевой Веже, когда кто-то из офицеров смены принял на первый взгляд полностью бессмысленное, но оказавшееся очень оригинальным решение вместо того, чтобы останавливать вручную подъемник - обвалить мост. Штурмовики, уже чуть не час бывшие готовыми взбираться по цепям оказались в ситуации, вынуждавшей их или совершать более длительный и куда более рисковый спуск, или совершенно бесцельно ползти подъемником вверх до конца. В любом случае, каково бы ни было решение - группа Вежи полностью выводилась из боя на часы. Сам Никта, взявший на себя, как ему казалось, самый рисковый участок именно в подъемнике Вежи, матерился сквозь восхищенных хохот и попеременно обещал то выпустить кишки, то расцеловать офицера смены, ответственного за обрушенный подвесной мост.
  'Воздух' шел еще менее успешно, но пока в пределах запаса прочности. Едва не стала фатальной для операции попытка Лаплатта применить артиллерию против одного из блокпостов при арсеналах - пятеро людей расчета просто рухнули замертво, ртом, носом и ушами у них хлестнула кровь, у канонира лопнули глазные яблоки. Десяток сопровождения - мгновенно оглохли, почти всех контузило, остальные оказались полностью дезориентированы, помещения заволокло едким дымом, сделав продвижение обескровленной группы просто невозможным при том, что противник заметно не пострадал - литое ядро пробило двери предарсенального помещения и ушло в стену, оглушив на время, но не нейтрализовав врага. Окажись ныне покойный канонир чуть менее опытен и ошибись хоть на полградуса - отряду пришлось бы расхлебывать помимо последствий только звуковой волны, самой по себе чудовищной среди цельнокаменных помещений, еще и полноценный артиллерийский 'самострел'.
  Наконец, вступила в 'бой' 'даль'. Подзуживаемые Толоховой, и двумя даже не знающими о своей роли в планах Грызнова престарелыми виконтами - Табайте и Виньесом - дворяне блокировали площадь Единства, отрезав вообще все возможные подходы к дворцу или Палате Графов, дело обходилось без кровопролития, но обстановка все более накалялась. Многие представители Гвардии Графов, отвечающей непосредственно за охрану правительственного комплекса, без стеснения перешли на сторону бунтующих. Жандармы же, в большинстве своем люди незнатные и в мятеже не заинтересованные, приказа пока не получали.
  На самых подъездах, на проспекте, скопилось, не смотря на несказанно ранний час, множество экипажей - графы получили сообщение об экстренном заседании, но так и не смогли пробиться к месту. Их личная охрана, крайне немногочисленная перед лицом тысячной толпы, чувствовала себя, мягко говоря, не в своей тарелке. Заспанных, ничего не понимающих графов и их людей пытался хоть сколько-то организовать Илайя Литаллис, двоюродный племянник бессменного главы консерваторов. Некоторое время видели и самого графа Горшского - он отбыл сразу по прибытии, едва узрев агрессивно настроенных дворян.
  Толохова мелькала и там и тут, улыбаясь, хмуря брови, льстя или отпуская едкие насмешки, ничуть не отставая от своих людей, разжигая словно бы случайно разгорающиеся очаги недовольства. Все чаще призывы об отмене столь возмутившего закона сменялись здравицами королю и выкриками о расправе.
  Пика обстановка достигла с рассветом, Толохова 'пустила кровь' поведя словно бы случайно примкнувших людей, а на деле - десантуру, на 'арест' призывающих к диалогу графов. Кто-то кого-то толкнул древком алебарды, кто-то выхватил из сбитого строя охранника, тут же утянутого в задние ряды и пропавшего там навсегда, сверкнула сталь и над толпой понесся крик 'Убийцы' и 'За короля'. Дворяне качнулись одновременно в сторону проспекта, сминая первые ряды сохранивших верность телохранителей, и в сторону Палаты, где уже последние Гвардейцы Графов отступали в сторону, срывая табарды с грифонами на груди.
  На проспекте все смялось - кто-то из графов без затей бросился бежать, отчаявшись развернуть рыдван в сумятнице, кто-то отважно обнажил оружие, принимая безнадежный бой, одно время среди толпы еще маячила проплешина - вращал алебардой здоровенный чадец из телохранителей, став очагом для оборонявшихся, но и тут Толохова поспела, вовремя вложив в ладонь отступившего была мелкого сира пистоль. Первый, по бездумью, выстрел, решил дело - пистоли загрохотали из разных мест, очень важно было, чтобы огонь начал кто-то случайный, но теперь людей Алии уже ничего не сдерживало. Большинство дворян побрезговали брать с собой огнестрельное оружие, но словно из ниоткуда у королевского дворца материализовались, или все это время были там? - телеги с королевским восстающим львом, всем желающим начали выдавать оружие. Донье, лично вкладывавший пистоли в жадные руки, каждого напутствовал королевским благословением. Мартинас Корвинус, первый этого имени, впрочем, немало удивился бы этому.
  Только теперь жандармы получили приказ защитить Палату и бой начался уже всерьез.
  
  'Злоба Халы', как и планировал Димир Шалиас, набрала высоту задолго до 'Королевы Анники', неспешно совершила осевой разворот, позволяя последней начать спешное свернуть корускульные стеллы - в планы аэроархитектора не входило наткнуться на развернутые лепестки при таране - и пошла на таран, набирая скорость.
  В обзорном зале Димир побелевшими пальцами впился в подлокотники, Дисмас без мысли во взоре взирал на стремительно приближающийся камень.
  Настоятель 'Королевы' не успел разгадать замысел меньшей Крепости, а если и успел, то не придал серьезного значения, учитывая разницу в массе. Громыхнуло, Крепости окрасились огненными цветами. У 'Злобы' целиком вырвало почти треть камня, воздух вокруг заволновался от вырывающихся на свободу сильфов, почти невидимых. Тонкий, на грани слышимости, визг отзнаменовал гибель элементалей в пламени. 'Королеве' взрывом оторвало одну из стел, огонь мгновенно перекинулся на здание донжона, скользнув под черепичные перекрытия, добираясь до лакомого дерева распорок, полов, конструкций и мебели. Ударной волной обе Крепости отшвырнуло друг от друга, меньшая, вращаясь, по спирали пошла вниз, огненным жерлом лизнув вскользь камень Комиссариата. Большая - начала медленно оседать, лишь героическим усилием и, скорее всего, ценой собственных жизней, аэроархитекторов направленная прочь от корпусов и конструкций, на ней разгорался пожар, кричали и суетились люди, но бежать было просто некуда. Между небом и землей замелькали крохотными росчерками точки человеческих тел, ищущих спасения на слишком коротких для таких высот парашютных тросах. К людям метнулись несколько дежурных Рыцарей Грифона, слишком мало, чтобы помочь всем нуждающимся в спасении, даже не учитывая, что подвести птиц к разгорающемуся небесному факелу сколько-то близко просто не представлялось возможным.
  
  Воздушный таран дал время десантникам и злополучным артиллеристам Лаплатта оправиться, оттащить раненых, собраться с мыслями командирам, перегруппироваться бойцам - защитники Комиссариата бросили немалые силы в место возможного падения 'Королевы', так и не состоявшегося благодаря действиям аэроархитекторов, для тушения возгораний.
  Паранос же тем временем более чем успешно продвинулся к 'своим' объектам - птичнику и летному арсеналу, сменив тактику и повсеместно вещая о личностях и целях нападавших. 'Именем Троих и Престола' заставляло многих солдат и офицеров если не переходить на сторону реставраторов, то как минимум отступать, требуя прояснения ситуации от старших офицеров.
  Конечно же, далеко не каждый, а если по-правде - так и вовсе единицы - в Комиссариате владели комуниками, но слух о расползающемся перед Палатой мятеже уже гулял коридорами. Толохова еще не вложила в руку беззвестного пока сира пистоль, еще не пролилась первая графская кровь, но смятение и непонимание ситуации не способствовали боевому духу. Даже самые крепкие в убеждениях офицеры терялись перед необходимостью выбирать между Палатой и монархом, не будучи сведущи в высоких политиках.
  Непросвященные о последствиях выстрела для нападавших защитники внутреннего арсенала вступили в переговоры и выкинули белый флаг, вряд ли устрашившись продолжения, как позже могли утверждать злые языки.
  Стояли насмерть молодые, нечуждые слову 'долг' 'внутряки' в казармах, но подоспевшая 'земля', Горий, вынужденно ставший полевым командиром, и часть людей Параноса просто блокировали тех в казармах малыми силами и продолжили движение.
  Уже рассвело, когда к Комиссариату подтянулись 'Щит короны' и 'Раскаянье', но целей для них не было, а десантом, выполняя ранее больше дозорные функции, Крепости подкреплены не были и потому так и остались бессмысленно висеть в небе, зарядив, но не решаясь разряжать по столь важному объекту стеллы. От Старшего Комиссара-Настоятеля, командующего обороной из своих апартаментов в Старой Хале, поступило распоряжение ожидать и быть готовыми принять в стены жандармов для доставки подкреплений.
  Одновременно с распоряжениями Комиссара-Настоятеля, хотя Горий сотоварищи знать об этом не мог, на 'Щит' пришло паническое требование от ректора Воздушной Академии, располагающейся у северо-западной оконечности острова с требованием об эвакуации учащихся. Завязавшаяся на высших уровнях перепалка никак не способствовала планированию обороны.
  Лаплатт, по распоряжению Грызнова, отошел от плана и переместил свои основные силы с внутренних ярусов на внешний, где расположил артиллерию и полностью реабилитировался за недавний выстрел в тоннелях-коридорах обстрелом 'Раскаянья', вынудив крепость отойти за пределы обстрела вначале прямого, а после и общего, навесного.
  Все это время, начиная с самых ранних часов, страдали и несли потери не только реставраторы и защитники Комиссариата. Многочисленные чиновники Комиссариата попрятались по своим кабинетам или вовсе не покидали 'верхние' апартаменты, не зная чего им ждать - грабежа, плена, игнорирования. Обрушившийся у Осевой Вежи крытый мост унес с собой под завалами несколько жизней и оставил без крова десятки людей, провалив крыши множества домов. Ядра, выпущенные по 'Раскаянью' далеко не все нашли свою цель и оставили рваные дыры в стеллах - многие, откусив от камня кусочки, вместе с ними опали страшными плодами на головы самых неумных из ранних уличных зевак, крыши домов, мостовые. Многие банально прошли мимо цели, особенно выпущенные позже, по параболе. Рухнула на город, полыхая страшно 'Злоба Халы', удар был столь страшен, что камень Крепости ушел в грунт почти на полтора десятка метров и сформировав воронку порядка сотни в диаметре. 'Королева Анника' дотянула почти до реки, ее аэроархитекторы до последнего, горя заживо, спасали город, сумев отвести превращающийся в факел камень так далеко, но все же не справились с поставленной целью. Набережную Ровиана и несколько кварталов под Комиссариатом, подобно далекому отсюда Садгарду, как-то даже лениво начало охватывать пламя, пусть здесь, в столицах, да еще и рядом с рекой, у него и не было столько же шансов, как в штурмуемом городе.
  
  Девери, и без того висевшие на одной чести Комиссариата, перед Грызновым услужливо распахнул невесть что здесь, в окружении мрачных продымленных вояк, делающий денщик, впуская в коммуникационный зал.
  Здесь не осталось и следа привычно знакомых Рекскому благостных роскоши и дорогого комфорта - гардины сорваны со стен и несут следы огня, мебель в донельзя плачевном состоянии разбросана у дверей - ею их и баррикадировали до того, как бойцы Параноса исправили проблему, срубив петли. Поодаль, оттащенные к дальней стене, укрытые одной из гардин угадывались четыре тела - батлера, грудастые телеса женщины-музыканта и двоих коммуникаторов.
  Остальные коммуникаторы, а также пятеро сдавшихся в плен защитников сгруппировались у другой стены. Горий мгновенно нашел взглядом Рекского, указал с распоряжением освободить, но тут его взор споткнулся о еще одно знакомое лицо.
  - Младший дознаватель Мартиас Диккенз! - в демонстративном радушии, но спокойно произнес бывший Настоятель. - Вот так неожиданность.
  Пальцем указал на него и жестом распорядился подвести поближе, операция изначально планировалась как не требующая его постоянного вмешательства и Горий мог позволить себе радость злорадства.
  - Старший дознаватель Мартиас Диккенз, - кто-то из десантников основательно приложил чем-то тяжелым и нос дознавателя вовсе превратился в нечто неразмерное, оба глаза заплыли, а кое-как перехваченная обрывками гадин правая рука все еще кровоточила.
  - Вот как? Этого перевязать, связать, его мы берем с собой, у меня к нему будет проникновенный разговор, - последние слова, конечно же, предназначались бойцам. - Йохан!
  Обнялись.
  - Мои комуники у этого, - старик кивнул на Диккенза и, пока те изымали, спросил. - Как идут дела? Нет, не сейчас.
  С последней фразой Рекский жестом остановил готового ответить Грызнова и дождался возвращения кристаллов. Неторопливо принялся вдевать те в уши, но уже с первым же продолжил разговор 'в тишине'.
  - Сейчас. Что я пропустил?
  - Многое. Если в трех словах - хуже, чем надеялось, но лучше, чем ожидалось.
  Коммуникатор сухо улыбнулся, вдевая очередную серьгу.
  - Ну, тогда у меня есть, чем тебя порадовать. Ваше Величество? Вы на общей связи с виконтом Олесским.
  - Виконт. Распорядитесь, чтобы ваши люди не уронили остров полностью, я только что уведомил Комиссара-Настоятелся о реставрации монархии и предоставил ему выбор стороны. Прошу вас мобилизовать всех доступных коммуникаторов и донести это сообщение до максимального количества моих подданных.
  
  Глава семнадцатая. Александр Горьев, поверенный на испытании
  
  Как и предсказал Алвис Озолос - ночь для Александра послужила приятным извинением за все тяготы дня. Девушка в ночи оказалась столь же страстной, сколь неприметной и скромной казалась при свете. Не было ни единого места на его утомленном теле, которого не коснулись бы требовательные губы, ни единого на ее, по которому не скользнули бы изголодавшиеся по женской ласке ладони. Во мраке спальни музыкой звучали всхлипы, стоны и вскрики, вплетаясь в ритмичное щелканье огромного механизма. Шелест белья терялся в тикании метронома, задававшего им, временами, темп. Ничего удивительного, что утром Горьев был разбужен в состоянии очень далеком от выспанности.
  За обедом присутствовали Альвиса и барон. В поведении девушки не осталось и намека на настигшую его ночью фурию, она была скромна и молчалива, лишь единственный раз статисту удалось поймать взгляд голубых глаз и вызвать на щеках едва заметный намек на румянец. Прислуживали им за столом двое чудовищно уродливых слуг с асимметричными лицами, один - так и вовсе слепой на один глаз. Сюртуки и рейтузы смотрелись на них гротескной насмешкой.
  Барон вещал о правилах дома, коих оказалось немало.
  Дом - это механизм. Никогда, ни при каких обстоятельствах не пытаться вмешаться в работу его шестерней. Что бы ни происходило, что бы ни казалось сломанным, что бы ни свистело, щелкало, сыпало шестернями - не чинить и, уж тем более, не ломать. Если дверь заперта - ему нет туда ходу. Подвал не заперт, в подвале живет прислуга. В подвал ходить не стоит.
  Прислуга - гомункулы. Они тупы, как младенцы. Они почти не понимают речи, они не способны выполнять задач сложнее тех, которые уже выполняют, почти не способны к обучению, агрессивны и впадают в ярость, сталкиваясь с чем угодно непонятным. Но при этом слабы, болезненны и очень легко могут быть увечены, Озолос использовал слово 'повреждены'. Учитывая стоимость их выращивания, не стоит удивлять, пугать и ломать прислугу.
  Кленомор - некродруид, маг, способный разупокаивать растения и, как следствие, проживающий в непостижимом никому мире собственного безумия древесной боли, гниения и смерти. Не стоит без нужды общаться с ним, его поведение непредсказуемо для стороннего человека.
  Охрана - частью оборотни, в большинстве своем молодые и потому ближе к полнолунию теряют свой обычный контроль над животным тотемом. В такие ночи лучшим решением будет запереться в комнате и закрыть ставни, не реагировать на зверей у стен дома, вой, крики и любые другие звуки. Частью - перевертни, от оборотней отличающиеся сохранением массы при смене формы и подобием контроля над тотемом. Подобием - потому, что с возрастом и у них, и у оборотня происходит 'усреднение формы' - то, что они представляют собой в обычной форме все больше внешне и внутренне приближается к их животному началу. Все перевертни в возрасте.
  Сад и внутренний двор полностью безопасны. Включая кадавров в виде мраморных статуй любимой внучки. Но сад примыкает к лесу вплотную и потому иногда нет-нет, да что-то переберется через ограду. Заходить глубоко в сад не стоит.
  Лес - полон нежити, как рукотоворной от некродруида, так и 'дикой'. Нежить не реагирует на зверей или илваншу, но для человека углубиться в чащу будет равнозначно взошествию на погребальный костер. Не нужно ходить в лес.
  Сказать, что Александр был под впечатлением - ничего не сказать. Из описания складывалось впечатление о логове колдуна-психопата, но уж никак не о загородней усадьбе барона, мецената, пусть и затворника. Мысль 'что я здесь делаю' все чаще становилась ключевой, но при этом же все опасности и ограничения лишь разжигали любопытство, где риск лишь пикантно приправлял основное блюдо.
  По завершении завтрака Горьев, в чувствах смятенных до крайности, вышел на променад в сад. Журчал фонтан, шелестел ветерок среди декоративного лабиринта, овевая зеленые скульптуры и многочисленные статуи, все без исключения изображавшие обнаженных женщин, донельзя похожих на Альвису, уж он-то знал, как выглядит ее тело, пусть и почти не видел его в кромешном мраке спальни.
  К его удивлению, опаске, но, чего скрывать, и радости - у фонтана, шелестящего чуть вглуби, он заметил мага. Некродруид при свете дня выглядел ничуть не менее пугающе, нежели ночью - кроваво-красные, рыжие и бурые листья робы; почерневшие - сейчас было понятно, что от спекшейся крови - ступни и кисти; стекающие по щекам струйки крови от потревоженных шипами венка струпьев.
  - Мэтр, - Александру не требовалось искать в себе храбрости, ибо страха не было. Кленомор обернулся не сразу, статист успел подойти к нему на дистанцию буквально в несколько шагов. Во взгляде некродруида, когда он повернулся, было нечто... чуждое.
  - Орех.
  - Прошу прощения?
  Маг не счел нужным пояснять, вернув взор на выстреливавшие вверх струи воды. Лишь минуту спустя заговорил вновь, указав на фонтан.
  - Льет. И льет, и льет. А зачем? Орех. Только порченый. Скорлупа, - Кленомор сложил ладони вместе, изображая нечто круглое, потом развел их в стороны - Пфф. Пустота.
  Александр внутренне поежился - если маг говорил о нем, в чем статист надеялся ошибаться, то раскрытие было едва ли не мгновенным. Решив не испытывать судьбу, сделал несколько шагов прочь, отвесив вежливый кивок в буро-рыже-красную спину, но был остановлен новой репликой.
  - Льет. А она молчит, - жест указал на одну из статуй поблизости. - Болтливый камень - молчаливый камень. Смотри глазами. Не сердцем - глазами.
  Последнюю фразу маг говорил уже снова глядя на Горьева. Лицо его при этом кривила какая-то странная улыбка, словно прозвучала насмешливая просьба, которую невозможно выполнить и теперь просящий глумился: 'ну, мол, что ж ты не справляешься?'. Статист отступил за ближайшую зеленую ограду, задумываясь.
  Статуи, по крайней мере некоторые из них, были кадаврами - обладавшими застывшим во времени разумом копиями оригинала. Одни стыдливо прикрывались, стоило взгляду Александра упасть на мраморные груди, другие прятали глаза, третьи и вовсе закрывали ладонями лица - ни одна из них явно не способна была сойти с постамента. Участь их пугала бы, если бы только Горьев не был уверен в их неспособности к накоплению памяти - лишь одно, лишь только заложенное в момент создания. Но не был ли уже тогда в них заложен... стыд? Страх? Отчаянье?
  Сад давил на разум своей безмолвной обреченностью, разбавленной лишь удаленным шуршанием водяных струй, да шорохом вечнозеленых скульптур и барьеров и статист направился обратно к задним дверям усадьбы, где, как оказалось, его уже поджидал Его Светлость с одним из 'гвардейцев' - крупным косматым стариком, чье лицо под влиянием принципа подобия уже вытянулось вперед, больше напоминая медвежье, нежели человеческое. В руках гвардеец держал крупную шкатулку, едва ли не ларец.
  - Господин Шалинас, - повторно поприветствовал барон подходящего. - Хочу устранить возможное между нами недопонимание.
  Кивнул перевертню, который незамедлительно поставил на бордюр крыльца шкатулку и открыл. Внутри, на красном бархате, покоился пистоль. Таких больших Александру видеть не доводилось - немногим короче метра от ствола до утяжеленной, увенаной металлической луковицей рукояти. Ударный механизм при всей своей простоте и функциональности был настоящим произведением искусства. Золотые нашлепки на рукояти, ложе и стволе изображали какую-то древнюю батальную сцену. Пистоль был стар, очень стар - никак не меньше сорока или даже всех шестидесяти лет, оружие более дробящее, нежели огнестрельное. Гвардеец бережно вынул его, шомпол, потом пороховницу и сноровисто принялся заряжать оружие, буквально через секунду застучал по шомполу деревянный молоточек, загоняя пулю.
  - Что тебе известно обо мне, господин Шалинас? - продолжил между тем барон Тернский.
  Горьев понял, что от искренности или же убедительности его теперешнего ответа будет зависеть очень многое. Вряд ли жизнь, но уж уровень доверия - так точно. Глаз он при этом не сводил с пистоля.
  - Если Ваша Светлость позволит мне опустить банальности, вроде вашего титула или положения в обществе, то я бы ограничился утверждением того, что Ваша Светлость в определенных кругах полагается бессмертным. Насколько это вообще возможно в нашем мире.
  - Именно так, - кивнул Озолос, тонкие губы чуть смягчила улыбка. - Именно так, господин Шалинас. Но ты, как я понимаю, ненапрасно, употребил слово 'полагается'. Если ты собираешься служить мне, а роль твоя все же может стать несколько выше простого гвардейца или писаря, то именно этого червячка, гм, сомнения я и собираюсь...
  Перевертень с поклоном, с двух простертых ладоней, передал Альвису пистоль, но тот кивком указал на Александра.
  - ...пристрелить.
  Перевертень развернулся к Горьеву, не меняя позы, лишь злой нечеловеческий глаз блеснул из-под косматой шевелюры. Тот несколько секунд задумчиво смотрел на прекрасное оружие, даже протянул руку, но потом одернулся.
  - Благодарю вас, Ваша Светлость, но мне более чем достаточно будет вашего подтверждения или, возможно, опровержения. Я не вижу возможности строить отношения на недоверии и требовании доказательств, если ждешь доверия к себе. К тому же, как вы знаете, я статист и моя задача - наблюдать за событиями, а не инициировать их.
  Альвис Озолос снова едва усмехнулся, оценивая шутку и пассаж. Кивнул.
  - И, тем не менее, господин Шалинас, решение я принял. Малина.
  Малина - перевертень - словно только этого ожидал, распрямился, умудряясь при этом сутулиться, пистоль воздел раструбом к небу, вставая в некую пародию на дуэльную позицию, оскалился, демонстрируя совсем не человеческие зубы.
  - Постарайся стрелять в голову, Малина. В наших лесах не так просто обновить гардероб.
  Александр отступил на несколько шагов, старик же выпрямил руку с оружием, целясь. Выстрел громыхнул как из небольшого орудия, столп пламени вырвался из раструба, безошибочно указывая на лицо стоявшего в метрах пяти барона, дым мгновенно заволок ступени и часть округи, лишь неохотно колыхаясь при слабом ветерке.
  Потребовалось отступить в сторону сада, чтобы иметь возможность видеть хоть что-то. Без удивления рядом с собой Александр заметил и вынырнувшего из едкого облака Озолоса. Лицо его, кончено же, не несло почти ни следа выстрела.
  'Почти'. 'Смотри глазами'. Горьев был статистом и его задачей и профессией, почти призванием, было наблюдать. Видеть почти незаметные с двух шагов, но отлично просматривающиеся вблизи волоски ресниц - чуть-чуть подвернувшиеся от близкого огня, слишком далеко полоснувшего из старинного ствола. Замечать песчинки копоти, осевшие в порах кожи, брошенные вперед, а не в стороны. Слышать чуть ранее удары киянки по шомполу, не встречавшему преграды в виде пули, которую, по идее, и должен был пробивать в ствол Малина.
  Выстрел был холостым.
  
  Глава восемнадцатая. Йохан Рекский, старший коммуникатор ведомства связи при Летном Комиссариате.
  
  - Мартиас Диккенз... А я все пытался вспомнить откуда мне знакомо это имя. Так это вы вели дело по 'Альвиру'?
  Старший дознаватель, расположившийся прямо на полу зала и устало прикрыв заплывающие пурпуром на разбитом лице глаза ничего не ответил на реплику Рекского. Помимо них в зале остались несколько человек охраны - еще группа укрепилась снаружи, намереваясь оборонять коммункикационную в случае контратаки - плененные соратники Диккенза, а также коммуникаторы, включая Лимуса Канитаса, обеспечивающего связь роялистам. Грызнов, видимо, рассудил, что таскать основной источник связи по всему камню - мягко говоря неразумно и, приписав к нему должную группу, оставил в тылах. Сам Рекский также частично вернулся в обеспечение, поддерживая канал с Его Величеством и сливая все идущие через него данные от лоялистов, благо держал одновременно шесть таковых линий связи.
  - Вы, если я правильно помню оговорки виконта, были в должности младшего дознавателя?
  Мартиас сделал попытку разлепить опухшие веки, что удалось ему лишь отчасти.
  - Вы правильно помните, Йохан Рекский, старший коммуникатор ведомства связи при Летном Комиссариате, - в голосе скользнула и тут же ушла грустная ирония. - Предполагается, что на этом месте я раскрываю душу и изливаюсь некими страшными секретами? Увольте.
  Йохан, праздными вопросами просто занимавший время на эти слова уже всецело переключил внимание на беседу. Она был достаточно стар и опытен, чтобы понять, что собеседник, сам того не понимая, ушел в оборону. А значит оборонять было что. Задумчиво остановил взгляд на и без того не самом красивом лице, еще и обезображенном и все больше оплывающем. Не теряя хода мысли в трех словах слил Грызнову очередной обмен: вскользь упомянутый 'Щит Короны' пошел на эвкауацию Академии - стоило и было возможным не препятствовать ему, из противостояния он так или иначе выходил. Скорее всего Горий так и вовсе даст ему 'коридор'.
  - Вам, рискну предположить двадцать с чем-то лет? Тридцать с мелочью, в крайнем случае. Не сказать, что слишком мало для должности 'старшего', но и не частое явление, - Рекский говорил вслух больше для того, чтобы пронаблюдать реакцию собеседника. - Из этого можно было бы сделать предположение, что в рост вы пошли или по протекции, или по заслугам крайней степени важности. Или и то, и другое сразу.
  Диккенз теперь уже с интересом слушал разглагольствования старика, опухшие губы скривила легкая полуулыбка.
  - Не буду долго рассуждать, скажу проще. Я думаю, что ты, - Йохан перешел на 'ты', на что и изначально имел полное моральное право, - что-то нашел. Выяснил. Но повысили тебя не за это, я бы узнал, если бы что-то по этому делу всплыло - слежу по мере сил.
  Дознаватель чуть прикрыл веки, подтверждая что намек на 'силы' старшего коммуникатора, близкого к Палате, вполне понятен.
  - Из чего я делаю закономерный вывод, что повысили тебя за молчание, - последняя реплика сопровождалась вздетыми вверх бровями, указующими на ожидание подтверждения.
  - Ты, Рекский, даже не представляешь всей иронии ситуации, даже не представляешь, - Диккенз снова откинулся на стену, но Йохан в своем выводе, относительно скороспелом, только утвердился.
  Бои за Комиссариат явно шли к своему завершению. Сложно сказать, как прошла бы битва, если бы не вмешательство Его Величества, но именно последнее сподвигло множество, может быть даже большинство защитников - как фактических, так и потенциальных - сложить оружие. Полностью пропала необходимость занятия птичников - крылатое рыцарство приносило присягу именем короны, до того считавшуюся едва ли не пустой формальностью, и слово 'честь' возводило в ранг абсолюта.
  Еще 'держались' механизаторские залы, находившиеся на пути к одному из арсеналов, - если, конечно двигаться не 'поверху', а через камень, а именно так и двигались реставраторы, не желая попадать под атаки все тех же Рыцарей Грифона ранее. Механизаторские залы были безраздельной вотчиной карлов - около десяти особей - там что-то мастерилось, что-то ремонтировалось, что-то изобреталось. Здесь же обитали двое кооператоров - будучи людьми, почти настолько же чуждых человеку, насколько чужды ему карлы. Большеногие вообще вряд ли понимали, что происходит, озаботься даже кто-то им сообщить, и потому выгнали в коридоры двух галегоров. Ближайшим аналогом последних среди людей можно было бы назвать тежеловооруженного рыцаря полувековой давности. Галегоры представляли собой живой щит - десятки килограммов высококачественной стали, сконцентрированной на фасе воина - возносящиеся на полметра над лопатками фронтальные наплечные пластины, спускавшиеся ниже колена фронтальные же бедренные пластины практически в прямом смысле слова запирающей проход. Карл просто выходил в коридор, немного сгибал колени, откидывал опорные поршни за сину и превращался в стационарноую оборонную точку. Пневматическая же ручная пушка, взвести которую обычному человеку было не под силу, в узком проходе такого карла делали противником едва ли не непобедимым. Ни одна пуля просто не брала полуторасанитиметровую броню, приблизиться же достаточно близко, чтобы выцелить прятавшуюся в металлическом подбороднике крохотную головку - карлы не носили шлемов ввиду специфической анатомии, где вынесенная вперед, а не вверх шея просто не выдерживала сколько-то значимого веса помимо небольшого черепа - не давала уже пушка. Даже просто сдвинуть, уронить, отбросить такого бойца мешали все те же опорные поршни. Видевший таких бойцов в деле знакомый Рекского как-то шутил, что после того, как галегор занял оборону - сам владелец доспеха может спокойно отправляться пить чай.
  Осложнения возникли и на направлении Воздушной Академии - часть аколитов по неясной причине вбили себе в голову мысль о грозящей альма-матер опасности и пошли в 'контрнаступление', где, случайно соединившись с освободившимися обрушением моста от охраны защитников направления Осевой Вежи, ударила во фланг группе Параноса. Как на беду - никого из обладателей комуник, доступных присутствующим в зале коммуникаторам, среди них не было и бойцы с обеих сторон гибли едва ли ни за что.
  Палата Графов отбила первую волну роялистов при помощи жандармов и находящиеся внутри мало того, что забаррикадировались, так еще и умудрялись при этом устраивать локальную, пока чисто риторическую, войну внутри самого здания. 'Бои' велись между представителями изначально немногочисленных, но прибывших почти в полном составе толерантистов и прогрессистов с одной стороны и множественных, но проникших в залы не в полном составе консерваторов - с другой. Центристы и военные держали нейтралитет и пытались сделать все, чтобы до кровопролития дошло как можно позже. Конечно же, дворец Палаты даже близко не походил на укрепление, но и штурмовавшие его дворяне не располагали орудиями или даже сколько-нито плохонькой катапультой. Но на данном направлении ситуация стремительно менялась в лучшую сторону - среди знати было множество ветеранов, бывших и действующих военных. Уже споро пошли в ход импровизированные тараны и даже 'на коленке' собранные из ничего стеноломные машины.
  - Как там продвигается ваш мятеж, Рекский? - Диккенз являлся единственным плененным, которого пленители удостоили общением с подачи вначале виконта, а теперь и коммуникатора, остальных достаточно грубо заставляли умолкнуть.
  Йохан хмыкнул, но тем не менее сварливо пояснил.
  - Реставрация, дознаватель. Рекомендую запомнить и применять в дальнейшем - у Грызнова на тебя такой зуб, что любая мелочь пригодится.
  - Как не назовите, - не было похоже, чтобы грядущая встреча с затаившим злобу виконтом сколько-то беспокоила Мартиаса. - Хочу понять, как долго нам тут еще сидеть. Ведь не знаю, как ты, а я бы уже не отказался от обеда. Победного, тюремного или последнего - уже вторично.
  Коммуникатор долгим сердитым взглядом прошелся по плененному, хоть и признавал правоту того.
  - Даже располагай я такими сведениями, дознаватель... - отвернулся.
  - Не на той ты стороне, Рекский, не на той, - снова привлек внимание Йохана Диккенз. - Работая дознавателем очень быстро понимаешь всю глубину мерзости обличенных властью - порок, грязь, мерзость. Виконты, бароны или графья - разница только в масштабах...
  - А ты у нас, значит, сторонник осского абсольверизма? - иронично подначил коммуникатор.
  - Еще хуже, - не дал себя поймать собеседник. - Наша аристократия умудряется за несколько лет пройти путь от человека к, в лучшем случае, разнузданному гедонисту. И это, хочу заметить, в большинстве своем не обладая личной силой, лишь политической властью и 'древними' правами. Имперские же некромаги и 'сверхлюди' и вовсе имеют для этого десятилетия, почти неогранниченную личную силу и законодательное право на такие вещи, о которых даже в борделях будут говорить с омерзением и кривя губы.
  Йохан только хмыкнул, лишь чтобы подчеркнуть, что сохраняет интерес к разговору.
  - Я говорю об истинной Палате, Рекский. О власти по способности, а не по именитости. Вы же меняете один пережиток прошлого на другой - еще более древний.
  - Что, впрочем, никак не мешало тебе гнуть спину перед таким пережитком и принимать из его порочных рук подачки, - съязвил Йохан.
  Диккенз посмотрел на него зло, сумев почти раскрыть глаза.
  - Все начинается с малого. Мы все когда-то гадили в пеленки.
  Да он же стыдится своей службы - осознал старик. Искренне, пусть даже и пытается оправдываться, стыдится. Не того, чем приходилось заниматься, а того, для кого этим заниматься приходилось.
  - Обычно внутряки, если и испытывают стыд, то за действия, а не за начальство, - даже произнес он.
  - Это работа и кто-то должен ее делать. Кому-то нужно вычислять и прибирать всю ту гниль, что плодит общество. И делать это методами, очень далекими от моральности и чести, - на этих словах дознаватель остыл так же быстро, как и вскипел. Тон его был даже в чем-то усталый, словно пояснял он прописные истины без надежды быть понятым. - Хуже, когда делать это, всячески нужное, дело приходится по указке такой же, а то и хуже, гнили.
  - Как поет, а? Его б шефа сюда... - хохотнул один из людей Грызнова. Рекский с удивлением подметил, что и часть охраны, и даже другие пленные с любопытством прислушиваются к их... беседе.
  - Ну, так-то он прав, - возразил другой. - Шеф-то тут при чем? Или ты при Алике тоже рассказываешь, что жопа у нее жирновата, да как она смешно пищит, когда кончает?
  Рекский продолжение перепалки проигнорировал, переключаясь снова на Диккенза. Заговорил серьезно.
  - Горий один из самых достойных людей, которых я встречал в жизни - а встречал я немало.
  Диккенз даже вымученно хохотнул, скривившись, от боли.
  - В этом и проблема, Рекский. Ты не смотришь вперед и только иногда - по сторонам. Грызнов - достойный человек и ему, как виконту, подчиняются, почти являются собственностью - десятки, если не считать военных, могу даже точное число назвать. И, при средних раскладах, всех их унаследует его дочь. Потом внук или внучка и так далее. И ты можешь гарантировать, что все они, как один, будут людьми достойными? А теперь попробуй перевести это в масштабы нашего государства и вообще не важно, кто там во главе - Палата или король. С Палатой хоть какие-то перспективы - там хоть подобие отбора происходит, с королем же еще хуже.
  Рекский даже повернулся к Мартиасу, признавая, что диспут его захватил.
  - И какие альтернативы? Конхобарский Совет Личей? Нигурские родоплеменные круги? Дредпортская торговая аристократия или сенешальские кланы?
  - Первый шаг - осознать проблему. Прочувствовать, воспылать омерзением. Не смириться. Только тогда поиск возможен, - Диккенз говорил ровно, без горячности и Йохан буквально нутром ощутил недосказанность. Похоже, он видел альтернативу или хотя бы искренне верил, что таковая существует. 'Он'... или 'они'? Коммуникатор глубоко задумался над вопросом - есть ли все сказанное ранее плодом измышления уставшего от постоянных встреч с человеческой мерзостью дознавателя или результатом работы третьих лиц. Из задумчивости его вывели слова Гория лишь почти час спустя:
  - Комиссариат наш.
  
  Глава девятнадцатая. Лаврентий Шашня, капитан 'Распутной селки'.
  
  В этот раз и в этом кабинете Шашню ожидали уже пятеро. Несколько помятый солдатами после 'инцидента' с Хансоном, Лаврентий, тем не менее, держался уверенно, как и подобает капитану иностранного корабля и в двери вступил ни единым мускулом не давая понять о нещадно ноющих боках.
  Упоминания среди ожидавших его пятерых заслуживали только трое.
  Грузный старик в военной форме и роскошно украшенном горжете - без сомнения Настоятель 'Конунга Бьорна' - сидел во главе монументального стола, две трети поверхности которого было отведено под карту течений северного полушария. Выскобленные до синевы щеки, глубокие морщины и кустистые брови придавали ему вид злобный и недружелюбный, тем не менее при входе Шашни Настоятель встал и поприветствовал того кивком.
  - Капитан, прошу, присаживайтесь.
  По правую руку от старика и, соответственно, слева от вошедшего Лаврентия, сидел нигур. Но нигур совершенно непривычной глазу халровианца внешности. Длинную шею от ключиц до челюсти то ли украшали, то ли защищали несколько десятков бронзовых колец, на плечах покоился роскошный воротник из лисьих хвостов, на ушах - громоздкие навесные 'хрящевые серьги', надевающиеся прямо поверх ушной раковины. Череп нигура, вопреки привычной по нагур'на'затурцам моде, гладко выскоблен, брови сбриты, а по щекам - борозды ритуальных шрамов. 'Сольник', как быстро идентифицировал того капитан. Нигур-пират с Пика Соли - Каи Зно на нагур'на'затурский манер. Острова, более близкого по психологии людям, нежели соотечественникам с Кантана или Андрована.
  Поодаль, больше напоминая гротескное украшение, стоял еще один нигур. Этот - уже в ритуальном доспехе, с огромными, сходящимися над головой карбами вторичных наплечников, едва ли не квадратный при всем немалом росте - бесспорно нагур'на'затурец или, 'дура', как их звали заглаза.
  Оставшиеся двое были, судя по всему, денщиками Настоятеля и 'сольника' - человек и нигур соответственно.
  - Господа, капитан 'Распутной селки' Лаврентий Шашня. Капитан, разрешите представить вам старшего командора Рутта Личиттан Каи Зно - Багряного Флота Пика Соли - Рпаллатль Шиита Коркк, - старик указал на варварски выглядящего нигура. Перевел длань ко второму - Паитрик Тофф, дома Тоокгнамон, круга Лаара, старший консультант, временно исполняющий функции наблюдателя при Каменном Флоте. И ваш покорный слуга Оглаф Халлертон, тан 'Конунга Бьорна', имею честь исполнять функции Адмирала при Каменном Флоте королевства Чад.
  Шашня, стараясь держать достоинство перед опасными собеседниками, коротко кивнул в ответ на каждое прозвучавшее имя, пусть и не был уверен, что дикое звучание имени островитянина с Каи Зно запомнил точно.
  - Позвольте обозначить тему разговора, - продолжил Халлертон. - Как мне сообщили, несколько часов назад, во время разговора с моим квартирмейстером, случился досадный инцидент. Как вам, безусловно, известно - на камне я имею честь и обязанность исполнять функции высшей судебной инстанции, а ваш капитанский ранг требует рассмотрения со всем приличествующим ему уважением. Данные господа присутствуют здесь в роли свидетелей и поверенных, я не стал привлекать своих людей, дабы избежать конфликта интересов.
  Лаврентий позволил себе улыбку.
  - Стоит ли разуметь это как то, что я в суде, Адмирал-Настоятель? - он отлично уловил разницу между постулированным 'я здесь судья' и несказанным 'начнем суд'.
  Старик помолчал, оценивая Шашню из-под кустистых бровей.
  - Пока нет, капитан. Пока что мы общаемся в частном, так сказать, порядке. Но очень многое будет зависеть от хода общения. Господин Хадсон уже успел в трех словах живописать вашу склонность к... гм... переходу на личности и я бы настоятельно рекомендовал вам держать себя в руках - терпение - не главная моя добродетель.
  Лаврентий кивнул, на этот раз без улыбки.
  - Итак, достоверно известно, что вы, капитан 'Распутной селки' Лаврентий Шашня, плотно и регулярно сотрудничаете с людьми, оккупировавшими 'Грозу Севера'... - тан приостановился, заметив, что Шашня вздел палец кверху, обозначая желание что-то сказать, на лице его заиграли желваки. - Да?
  - Технически, Адмирал, ситуация такова, что этот - как вы его назвали? - 'Гроза Севера' в настоящий момент, насколько мне знамо, теми людьми, о которых мне вообще ничего не знамо, был отнят у одной из вольных компаний Дредпорта. Которые, вроде как - тут уже слухи, простите - тоже его занимали вообще не у королевского флота...
  - Это детали, капитан, к чему вы клоните?
  - Ну, я так розумею, термин, как вы там сказали - 'оккупированный' - для данной ситуации не верный. До кучи - с когда это взятое в морском бою стало вдруг 'оккупированным'? Вы меня, конечно, извините, но не ваш ли, Адмирал, брат славится по всему северу, гхм... 'оккупациями' простых торговцев и честных каперов?
  Совершенно внезапно для Шашни лысый нигур - Рпаллатль - задрал голову к потолку и расхохотался. Почти по-человечески, но как-то ненатурально, натянуто. Столь же резко оборвал смех, заговорил мягким, тягучим голосом, с идеальным чадским акцентом.
  - Вот потому я и говорю, тан - приходи и бери. Приходи и бери, а не разговаривай. Слова лгут.
  Халлертон бросил на командора неприязненный взгляд.
  - Рпаллатль Шиита Коркк, если ты позволишь, длинношее отродье, я бы предпочел вести разговор без твоей неоценимой помощи.
  Нигур, казалось, вообще не обиделся.
  - А я тоже хочу этот остров, тан. И не получу его, если его получишь ты, - лысый как-то странно крутнул пальцам, что, похоже, было аналогом пожиманию плечами.
  - Тааак... - Адмирал потер виски. - Значит вопрос, почему ты решил поговорить об этом именно сейчас будет излишним - именно для того, чтобы разговор сорвать, понимаю. И как ты предлагаешь решать ситуацию?
  Шашня аж откинулся в кресле, внезапно для себя перестав быть центром внимания.
  - Приду и возьму, - повторил Рпаллатль движение пальцев. Снова абсолютно неожиданно задрал голову и изобразил - иначе это назвать было сложно - смех. - Но не сейчас, тан. Остров важен, но он не стоит нашего нынешнего союза и текущих целей. Я лишь пытаюсь помешать тебе получить преимущество в его последующем поиске. Я бы вообще его убил.
  Последние слова уже относились к капитану, чем совсем последнего не обрадовали.
  - Но у вас там какие-то политики, конфликты, легализации, реституции и пакты, решай сам, но помни, Рутта Личиттан Каи Зно ба течти баи, - родные слова нигур произнес словно бы несколькими голосами одновременно - человеческая глотка на такое была неспособна, - Багряный Флот Пика Соли идет туда, куда идет командор. Не обижай командора.
  - Ты мразь, Рпаллатль Шиита Коркк. Мразь, гниль и интриган, - вопреки смыслу сказанного тан даже как-то расслабился, откинувшись в кресле. - Что ж, капитан, прошу простить меня за эту отвратительную сцену, что вы были вынуждены наблюдать, но не уверен, что могу обещать, что подобного больше не повториться. Полагаю, рассчитывать, что вы добровольно и прямо сейчас поделитесь сведениями, от обладания которыми столь неумело пытаетесь откреститься - как минимум неуместно?
  Получил в ответ обезоруживающе-недоумевающую улыбку и разведенные руки.
  - Тогда перейдем к делам низменным, раз уж мы здесь собрались. Рассмотрев ваше дело о нападении на гражданина королевства Чад Ове Хансона, простолюдина, и принимая во внимание сопутствующие обстоятельства, как-то - ваше гражданство и отсутствие свидетелей с каждой из сторон, а также устно выраженную готовность пострадавшего принять компенсацию, я, тан Оглаф Халлертон, согласно законам моря исполняющий роль судьи на 'Конунге Бьорне' постановляю: обвиняемого капитана Лаврентия Шашню, гражданина Веллетайна признать виновным и обязать к выплате виры в один золотой дракон в валюте королевства Чад или любой другой валюте в эквиваленте веса золота или его стоимости. Если у вас нет денег... но они у вас есть и содержаться под стражей на Острове вряд ли вы возжелаете, потому рассчитаетесь с доковым офицером и провалите к чертям, пока я не передумал. Мне стоит напоминать, в какую сторону плыть не следует?
  - В сторону Садгарда, Адмирал. Не стоит, да и почто мне - я только оттуда? - Шашня был сама покладистость, невзирая на чудовищную сумму виры.
  На 'селки', рассчитавшись с офицером и забрав у него же оружие, капитан поднимался мрачнее тучи. Проорался на нерадивого матроса, не успевшего вовремя убраться с дороги, не побрезговав и рукоприкладством, нашел взглядом поджидавшего его на юте Кириллия.
  - Отдать швартовы, - буркнул он вверх. - Я буду в каюте.
  Снова боцман капитана застал уже с полтора часа спустя корпеющим над навигационными журналами, вычитывающим описания скал и бухт. Присел на один из табуретов, не из фамильярности, а только по причинам комфорта - стоя силианец упирался в потолок едва ли не плечами.
  - Что спрашивали? - наконец оторвался Шашня от журналов и пометок.
  - Банальщину. Я сыграл на непонимание, глаголил на веллетайнском. Не поверили, вестимо, но и что?
  Лаврентий кивнул.
  - Ясно. Поймали вы меня, Кириллий, - помолчал, барабаня пальцами по рукояти фальшиона. - Ныне каждая собака пяти океанов, что за Острова знает - будет знать, Лаврентий Шашня, что на 'Распутной селки' ходит - работает с силианцами, что держат остров. Где - не знамо. Но знамо, что если Лаврентия Шашню взять под белы рученьки и спросить с прищуром - оный может и расколоться.
  Кириллий комментировать ничего не стал.
  - И ходу мне отныне, окромя как под ваше силианское крыло, больше нет. Вы же на это рассчитывали, когда со мной уговаривались? - в голосе капитана скользнула злоба. Боцман по-прежнему молчал. - Пошто я вам так припек? Острова эти... понаделали бы себе, сколько кому нужно и радовались...
  - Технология сложная, - наконец заговорил Кириллий. - Одну глыбу подходящую - монолит, да чтобы еще и с полостями внутри, найти непросто. Аэромагов столько не у всех есть, да чтобы с опытом, да чтобы не с десятой попытки. Сложно все, в общем. А ты... Капитанов в Веллетайне - по пальцам двух рук. Хороших - ты один, все в Дредпорт бегут. Ты на Острове был - видел, не моряки мы, совсем. Чтоб верхом, да с саблей или в пешем строю, да на засеку - это про нас. А на палубе...
  Боцман хмыкнул, напоминая всем своим видом, как сам он впервые взошел на борт.
  - Не моряки... - смягчился Шашня. - Идем в Глубокую Гавань, попытаем команду сменить. И идем так, чтобы ни одна чайка за нами не угналась - Багряный Флот, это нам не кукиши воробушкам показывать.
  
  Глава двадцатая. Виктариас де Гурье, Адмирал.
  
  В широких коридорах Адмиралтейства царило непривычное для столь позднего часа оживление. За окном едва минула полночь, а чиновники и офицеры, прислуга и челядь, кто сонно-неторопливо, кто с мандражным оживлением перевозбуждения перемещались из кабинета в кабинет, собирались в торжественных залах и буфетах, шепотом и в голос обсуждая последние новости с быстротой молнии пронесшиеся по всему Садгарду - Реставрация! Король взял Палату и отстранил от власти графов! Комиссариат в руках мятежников, героев, врага, бунтовщиков. Граф Горшский объявлен врагом короны и вместе со сторонниками бежал из столиц! Массовые казни! Нет, массовые амнистии! Ифы на улицах белых кварталов! Осса готова прорвать границу - чем дальше от источника, тем страшнее слова описывали происходящее.
  Виктариас де Гурье в сопровождении двоих помощников и денщика вышагивал к главному оптическому залу в окружении толпы 'случайно' оказавшихся поодаль военных и служащих, надеющихся урвать хоть толику информации в переговорах высшего начальства с подчиненными. Надежды, впрочем, их были тщетны - крепкий на слово граф 'радовал' праздношатающихся разве что отборной, пусть и беззлобной, руганью.
  Виктариас даже умудрился перехватить несколько часов сна, после того, как окончательно стало понятно, что островитяне отошли на перегруппировку, но многочисленные вести заставили его вернуться на место службы и внезапная реставрация была, как ни странно, далеко не худшей из них.
  Граф-провост, его адъютанты, если быть более точным, безостановочно бомбардировали Адмирала противоречивыми распоряжениями - продолжать следовать задачам обороны города; срочно собрать всех боеспособных под копье, бросив все задачи; провести контратаку и устранить угрозу островитян в кратчайшие сроки. Виктариас уже успел сорвать голос, донося до несчастных 'гонцов', транслирующих сумбур в голове провоста, что в условиях военного времени не подчиняется распоряжением правителя города или Малой Палаты Садгарда, но 'приказы' не прекратили поступать - складывалось впечатление, что графу-порвосту сейчас нужно не их выполнение, а теплое молоко и успокаивающие объятия.
  С моря шли все более тревожные вести - первоначальная оценка сил чадцев оказалась крайне далека от истины, первая атака была едва ли не разведкой боем, в помощь роялистам шли еще как минимум четыре острова во главе с 'Конунгом Бьорном'. Разрозненные и весьма противоречивые слухи говорили о том, что в северных водах замечены стремительные носатые нарвалы нигуров с Пика Соли - Багряного или Рудого флота, хрен редьки не слаще. Десант островитян также продвигался крайне стремительно, не отвлекаясь на фуражировку и, при имеющемся темпе, самое позднее через неделю окажется под стенами, что чудовищно сокращало время для мобилизации сил графства.
  Север города полыхал - пожары локализовали в пределах полудесятка кварталов, сейчас степенно выгорающих, буквально только что Адмиралу доложили о новом пожаре на северо-западе - все говорило о серьезных диверсиях в самом городе и не было никакой гарантии, что они не продолжатся. Городские службы, усиленные жандармами зашивались. Винили, в основном, нелюдь, но де Гурье прожил достаточно долго, чтобы понимать - черни свойственно устраивать погромы нелюди по малейшему подозрению и без. Препятствовать же погрому ни у него, ни у Жандармерии сил просто не хватало.
  У дверей оптического зала двое мрачных гвардейцев отсекало всех праздношатающихся. Игнорируя прекрасно знакомое им лицо Адмирала, они прилежно проверили пропускные бирки и лишь после этого приоткрыли двери, ведущие вначале в небольшой предбанник, занятый еще троими сослуживцами, повторившими процедуру после закрытия дверей, и лишь затем непосредственно в зал. Внутри, контрастно с болезненной суетой коридоров, царило деловитое сосредоточение. Несколько коммуникаторов надиктовывали писчим результаты отчетов. Трое оптикатов поддерживали у одной из стен вертикальный объем города и окрестностей, ориентируясь также на данные, получаемые через мастеров комуники от периферийных коллег. Старший картограф старательно и вручную вычерчивал на одном из столов какой-то план, лежа грудью на столешнице. Денщики молчаливо стояли за спинами начальников, готовые прийти на помощь в любой нужде.
  При входе Виктариаса уже его денщик объявил о явлении высокого чина, но удостоился только беглого взгляда одного из писарей, что было привычно и обыденно - де Гурье, помимо любви к крепкому слову слыл также сторонником перфекционизма и обязательности в работе, приучая к оным всех своих подчиненных. Прошествовав к собственному рабочему столу - помощники расселись по левую и правую руки - тут же приступил к люстрации подготовленных для него заранее бумаг. Данные разведки, оперативные сводки, листы шпионов - картина вырисовывалась даже более мрачная, чем можно было судить со слов.
  Знать, в том числе военная, была в смятении. Реставрация сулила большие перемены в иерархии и сулила саботаж приказов на всех уровнях. Нападение островитян столь значимыми силами - заставляло принимать во внимание высокую вероятность предательств - не у одного Халровиана была развитая сеть шпионов. Плюс - появились данные о пока неясной ротации в Северных Наместьях Осса.
  Наместья, что Северные, что Южные или Восточные, были наибольшей головной болью соседей Империи. Формально, данные образования являлись самоуправляемыми, с собственными, иногда совершенно уникальными, формами организации, армиями и, часто, даже законами, распространяющимися, правда, только на граждан того или иного наместья. Фактически же - являлись субъектами Осса. Все это превращало Наместников в 'сухопутных каперов' Осса. Они вторгались на территории сопредельных держав, грабя или облагая данью, соседи по мере сил отбивались, но - только на собственной территории. Ибо нападение на Наместье - было нападением на Империю, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Адмирал обладал достоверной информацией, что граф Горшский уже несколько лет сколачивал международную коалицию, продвигая приравнивание подобных вторжений к полноценной атаке со стороны сюзерена нападавших, но что с оной станет теперь - предсказать было сложно.
  В задачи обороны Садгарда оглядка на Северные Наместья не входила, но не учитывать быстро меняющуюся политическую обстановку для человека уровня де Гурье - было бы как минимум опрометчиво. Последнее, чего он бы желал - это увидеть в водах Исены поддерживающие островитян нихльдхеги Осса по мощи пусть и уступающие Островам в разы, но при этом значительно более многочисленные. Адмирал приступил к планированию, распределяя силы обороны и подготавливая контрудар по роялистам, долженствующий упредить их объединение с основными силами.
  
  Как и следовало ожидать, западные окраины города заполыхали вслед за северными. Планы поджога, 'выкуривающего крыс', пошли прахом едва ли не на этапе реализации. Вспыхнули соломенные кровли ветхих домишек, заполыхали просмоленные деревянные мостовые. Толпа, еще секунду назад озверевшая от крови и жаждущая расправы мгновенно обратилась пораженным уже ужасом животным, воющим в пламени. Немногочисленные очаги осознавших содеянное, борющихся с пламенем, ситуации уже не меняли.
  Назвавшийся скользящим, предрекая обрушение канализаций сородичам, своих людей подземельями повел к портовым районам. Протискивающиеся в кромешной тьме сквозь узкие трубы, осыпающиеся в дерьмо коллекторов, задыхающиеся в миазмах метана и сероводорода, несущие потери десятками ифы начали свой марш к надежде на равноправие.
  
  Около двух часов заполночь Адмирал, наконец, отдал приказ и Острова 'Зеленая ветвь', 'Седой айсберг' и 'Томайяс Домиас' пришли в движение, отделяясь от ниш постоянного базирования вверх по течению Исены, в нескольких километрах от города, так и не задействованные ранее. 'Северное сияние' и 'Скала глубин', вышедшие, наконец, на дистанцию связи со стороны моря должны были замкнуть устье. Крепости, пусть и приведенные в полную боевую готовность, отошли в стены города - в ночном бою от них было бы немного проку - ход битвы диктовали ближние столкновения и абордаж.
  Тревожной неизвестной оставались нарвалы длинношеих, но де Гурье рассчитывал провести сражение до того, как сольняки или остальные Острова роялистов успеют подвести свои основные силы.
  В кромешной ночной темноте, разбавляемой только огнями города по левую руку и заревами пожаров оттуда же, вначале 'Ветвь', а следом и два других Острова прошли порты, обминув заякоренный и лишенный войск 'Верный клятве', на котором силы халровианцев уже вели восстановительные работы, а следом и громаду Адмиралтейства. Максимум час ходу отделял их от места предполагаемого дрейфа противника. 'Скала' и 'Сияние' должны были замкнуть охват и лишить роялистов возможностей к отступлению. План был крайне рисков, ибо провоцировал последних к отчаянному сопротивлению, но почти двойной перевес в силах должен был решить исход боя.
  Острова шли без огней. Конечно же, никто не рассчитывал приблизиться к противнику вплотную незамеченным - в открытом море это невозможно даже без учета оптикатов - достанет и обычных наблюдателей, не говоря уже о том, что звук на воде разносится на многие километры. Но сократить дистанцию до минимально возможной, оставляя противнику как можно меньше времени на подготовку - являлось одним из ключевых элементов грядущего боя.
  Данная часть плана прошла практически безупречно - как только оптикаты халровианцев зафиксировали Острова мятежников, что позволяло предположить и обратное со стороны оных, - до прямого огневого контакта оставались считанные минуты. Роялисты, безусловно готовившиеся к атаке, ни точного ее направления, ни времени, ни сил врага знать не могли - орудия загрохотали раньше времени, не позволяя канонирам даже оценить дистанцию из-за темноты. Но при этом же со стороны островитян зазвучал множественный металлический лязг, объяснения которому Настоятели графств не находили.
  Дистанция сокращалась в минуты и вот уже обе стороны вполне прицельно лупили друг по другу артиллерией, впрочем, пока без особого эффекта - до поры все силы укрывались в укрепленных зданиях. Причем со стороны чадцев - укрытия были заглублены в толщу 'острова' и практически неуязвимы даже для тяжелых корабельных пушек, о чем халровианцы, конечно же, знать не могли. Еще минуты должны были предшествовать прямому столкновению и абордажу, но каково же было изумление на 'Ветви' и остальных Островах, когда вместо вполне удобных для высадки 'берегов' и доковых ниш их глазам предстали обшитые листовым металлом заграждения там, где их собственные твердыни едва ли не гостеприимно приглашали противника высадиться.
  И роялисты, и халровианцы, оказавшись в патовой ситуации, пошли кругом. Первоначальный план быстрого сближения и абордажа шел прахом - высаживать людей на узкий пятачок тверди перед стенами Острова означало бы послать их на верную смерть. Для мятежников же попытка абордажа предполагала или снятие заграждений, или, что еще хуже, спуск по собственным стенам. Так и кружили Острова друг у друга, поливая стены и орудийные ниши малорезультативным огнем.
  Адмирал, получив сообщение об итогах сражения несколькими часами позже, как и ранее подчиненных - нимало не стесняясь в выражениях - клял себя такими фигурами, что кое-кто даже высказал шепотом мысль, а уже не подготавливает ли граф метафоры заранее, для последующего заучивания. Чего стоило отправить с Островами две-три Крепости? Да, их участие казалось полностью бесполезным, да, люди устали, а забор и последующий сброс десанта прямо в море, под огнем врага обещал большую кровь, но именно он мог превратить бессмысленное кружение в победу.
  Время работало на мятежников и потому едва у светлеющего горизонта замаячили дымы - 'Гордость Валрусса', 'Белый Кракен' и 'Конунг Роглаф' степенно, непобежденные и даже не подавленные, сменили курс на приближающиеся подкрепления, все также огрызаясь бессмысленным огнем. Командующий группой Островов Халровиана, конечно же, на провокацию не поддался и принял решение уводить подчиненные силы к устью.
  
  В доках же за решетками канализации замелькали бледные до синюшности лица. Дошли далеко не все - десятки остались скрюченными трупами, застряв, в продавленных трубах. Еще больше - навсегда смешались с отходами города, задохнувшись. Погибли самые слабые - дети и старики. Среди складских кирпичных коробок, точно нежить на неупокоенном кладбище, словно из-под земли начали восставать тщедушные изможденные фигуры, источая вокруг себя ароматы фекалий, отчаянья и чистой, незамутненной ненависти.
  
  Глава двадцать первая. Александр Горьев, поверенный на испытании
  
  - Чем занят? - Александр поднял взгляд и отложил стило в сторону, потер лицо ладонями.
  - Его Светлость поручил мне первую задачу - вникаю.
  Альвиса, за последние дни несколько освоившаяся в обществе Горьева, обошла стол и присела на краешек, двинула пальчиками несколько листов. Была она сегодня особенно очаровательна - небесно-голубое платье, шитое по вырезу жемчугом, тончайшая сеточка, собирающая светлые волосы, алый пояс, подчеркивающий юную талию.
  - Счета, - опознала она убористый дедов почерк. - О, ты сразу начал с интересного - отступные?
  - Вы внимательны и умны столь же, сколь прекрасны, баронета, - улыбнулся в ответ Александр. - Признаться, я поражен - как суммами, так и количеством - ваш дед выплачивает в среднем по двадцать-тридцать грифонов золотом по отступным в месяц. И это я пока еще не добрался до оплаты судебных издержек, полагаю далеко не все дела их избегают...
  Альвиса мелодично рассмеялась.
  - Ты прозорлив, мой дорогой Тобайяс. Отступные - лишь малая часть, дед предлагает их пострадавшим только тогда, когда уверен, что суд будет на стороне заявителя. В остальных случаях все идет через суды, ведь титул барона имеет там свои приятные преимущества.
  - Здесь в массе своей смертельные случаи и тяжкие увечья, - продолжил Александр.
  - Лес вокруг усадьбы - не лучшее место для прогулок, как ты мог знать, - лукаво усмехнулась баронета. - Кто-то забредает сюда случайно, некоторые лезут целенаправленно, убежденные в несметных богатствах, оберегаемых ордами чудовищ. Крестьяне бросают жребий и отправляют смертника, рассчитывая получить отступные - было несколько прецедентов, когда суд становился на их сторону, а нам это вставало дороже, нежели рассчитаться в досудебном порядке. И, Тобайяс, милый, можешь обращаться ко мне на 'ты' когда мы наедине.
  - Твой дед строго просил придерживаться всех рамок приличий. В светлое время суток, - улыбнулся статист.
  - И даже когда я делаю вот так? - Альвиса, склонившись и, весьма нескромно демонстрируя девичью грудь в вырезе платья, поцеловала мужчину. Тот, под ее мелодичный смех, уронил девушку со стола себе на колени и сжал в объятьях.
  - Особенно, когда ВЫ делаете так, баронета! - ответил он поцелуем на поцелуй.
  - Приличия, Тобайяс, ты забыл о приличиях! - захохотала Альвиса, не делая, тем не менее, ни единой попытки освободиться. Несколько последующих минут прошли во взаимном подначивании, шутливой борьбе, в которой Александр старался все же как можно меньше смять прекрасный наряд молодой дамы. Лишь когда щипки и поцелуи начали приобретать все менее безобидный характер - баронета отстранилась.
  - Тобайяс! - в деланом возмущении одернула она его, отводя мужскую ладонь от груди, точно и не сама направила ее туда парой мгновений назад. - Дождись ночи. И вовсе - я пришла к тебе с весьма конкретной целью!
  - Ты так говоришь, баронета, словно я этого не заметил, - усмехнулся Горьев, но напор снизил, приотпустил гибкую талию, давая возможность девушке подняться с его колен при желании.
  - Да нет же, дурачок, - звонко рассмеялась Альвиса, шутливо щелкнув его по носу. - Я говорила с дедом, он не возражает - сегодня я хочу познакомить тебя со Свиристелью.
  - Вот как, - статист против воли несколько оробел, воспоминания о бегстве от илванши - так ему объяснили - сквозь ночной лес были еще слишком свежи в памяти. Даже бросил внезапно сожалеющий взгляд на многочисленные счета. Конечно же, мгновенье слабости не укрылось от его любовницы.
  - Никак отважный счетовод бледнеет при шелесте илванских бород? - Горьев не смог не улыбнуться. - Нас большую часть пути будут сопровождать Малина с людьми и Кленомор.
  Последние слова прозвучали уже настолько увещевательно, что Александр устыдился секундной слабости и решительно поднялся, сняв баронету с колен и поставив перед собой.
  - Сейчас?
  - Малина с некродруидом уже собирались во дворе, когда я поднималась к тебе. Но без нас они точно не отправятся, - баронета была ниже Александра почти на голову и говорила, глядя снизу вверх. Статист быстро, вскользь, поцеловал белокурую макушку и шагнул к дверям.
  - Тогда мне стоит поторопиться со сборами, я буду через несколько минут, миледи.
  Уже переодевшись в нечто более соответствующее лесной прогулке, при шпаге и пистоле, в шляпе со старомодным пижонским пером - последняя нашлась в гардеробе предоставленных ему апартаментов - Александр спустился во двор.
  Там его уже ожидала старинная карета. Уродливый перевертень с несколькими 'гвардейцами' помоложе больше в ожидании, нежели с целями сколько-то практическими, перепроверяли канаты, фиксирующие тенты на нескольких телегах. Завидев Горьева один из них - Плоско - махнул рукой в сторону.
  - Мэтр с баронетой уже внутри, только вас ждем, вашбродь.
  Александр походя кивнул и ступил на подножку, входя в карету.
  Внутри уже ожидала - само благочестие и скромность - Альвиса, некродруид сидел напротив, прямой, как палка, не касаясь спиной подушек. Стоило статисту сесть, как щелкнули вожжи и экипаж рывком стронулся с места.
  В пути молчали. Заводить разговор при постороннем с баронетой Александр счел нескромным, Кленомор же и вовсе не располагал к себе как собеседник. Дорога занял несколько часов, но больше из-за того, что возница равнялся на неспешно ползущие телеги, запряженные волами. Пожелай Александр прогуляться пешком - едва ли сильно отстал бы от остальных. За окном зеленая марь леса была столь скучна, что даже созерцанием дороги развлечь себя не получилось бы - статист даже задремал.
  Встрепенулся уже когда и карета, и следовавшие по пятам телеги встали.
  - Мы прибыли? - из вежливости Александр говорил на общеимперском.
  - Вы. У мертвых привала нет, - встал некродруид.
  Жутковатая фраза, судя по всему, не относилась ни к кому из присутствующих, пусть и заставила Александра задуматься. Он уже успел понять, что звучащие зачастую совершенно безумно аллегории имперца несут, тем не менее, глубокий смысл. Размышляя, столь ли уж невменяем татуированный маг, или лишь потешается, облекая прямые и ценные ответы в витиеватость аллегорий, Горьев даже едва не позабыл подать руку даме на выходе из кареты. С мгновенной задержкой он принял тонкую кисть в свою ладонь, смутившись под быстрым укоряющим взглядом.
  Остановились они на большой прогалине, изрытой колесами - далеко не первый раз прибывали сюда тяжело груженые телеги. Свод леса размыкался над центром поляны, низводя на экипаж столб света, придающий окружению вид таинственный и чем-то даже мистический.
  Статист огляделся, но никого 'постороннего' не увидел - ни илвана, ни, хвала Трем, конструкций некродруида, лишь все тех же перевертней, не спешащих, похоже, с демонстрацией своей таинственной поклажи.
  - Прошу, пойдемте, - позвала его баронета.
  С некоей робостью Александр покинул столп и ступил в зеленоватый мрак лесных чертогов. Как только стволы деревьев надежно скрыли их от глаз возможного наблюдателя, он спросил:
  - Не будет ли с моей стороны наглостью, Ваша Светлость, поинтересоваться, что за груз мы везли в самую гущу леса?
  Альвиса, шагавшая рядом, ткнула Горьева в бок кулачком, глаза ее смеялись:
  - Боюсь, господин Шалинас, мне не позволено отвечать вам на этот вопрос. Вы узнаете обо всем сами, как скоро Его Светлость сочтет нужным довериться вам более.
  - Благодарю нижайше, - Александр подхватил девушку на руки под беззвучный хохот, - за ответ и приношу свои извинения, если мой вопрос показался излишне наглым.
  С последними словами губы их слились в поцелуе, статист опустил девушку на ноги, обняв за талию, та же, страстно прижалась к нему всем телом. Минуты спустя лишь с ощутимой неохотой отстранила она его от себя.
  - Пойдем, Тобайяс, здесь не место...
  - Отчего же?
  - Ну, во-первых - холодно, - томная нега в глазах Альвисы сменилась снова, наконец, озорной искоркой.
  - Прошлой ночью, помню, ты жаловалась о том же!
  - И ты превосходно справился, милый, но - во-вторых - Свиристель уже почти здесь.
  Горьев быстрым взглядом скользнул окрест, но не увидел ничего изменившегося за последние несколько минут - все так же шелестели листья, перебираемые ветерком, шумели разноголосицей многочисленные птахи, стрекотала где-то над ними белка.
  Альвиса же, окончательно отстранившись, ступила прочь на несколько шагов и... зачирикала - подобрать слова точнее у Александра не получалось. Из столь желанных минутой назад уст полились мелодичные трели, сами же губы при этом кривилсь и меняли артикуляцию столь быстро, что милое личико превращали в чудовищную гримасу. Ясные глазки выпучились, жилы на тонкой шее напряглись, а сама она даже порозовела от натуги. Горьев спешно отвернулся, не желая запечатлевать в памяти образ, но лишь для того, чтобы глазами встретить уже образ куда более чуждый.
  Илван свисала с ветки ольхи, за которую уцепилась верхней - опорной - конечностью. Тонкий лысый хвост лениво помахивал в воздухе, нижние - хватательные конечности перебирали коротенькую обезьянью бородку. Огромные - сантиметров тридцати - острые растопыренные в стороны уши подрагивали, чутко реагируя на любой шум. На илване было некое подобие одежды из плетеных волокон, древесной смолы и чешуек кедровых шишек, закрывавшей лишь верхнюю часть торса, и роуч из перьев на голове, все остальные части тела, покрытые короткой сероватой шерсткой оставались открытыми.
  Нелюдь отпустила ветку и легко приземлилась - на земле она стояла, опираясь на более длинные и мощные 'руки', 'ноги' же поджав к груди, не знающие покоя пальцы продолжали копошение у лица. Было в ней не более полуметра росту, как и в большинстве представителей ее народа и потому Александр, больше по наитию, присел, все одно возвышаясь над илваном почти вдвое.
  В трелях за спиной что-то неуловимо изменилось - если раньше Альвиса словно обращалась в никуда, в лес вокруг нее, то теперь уже явно разговаривала с пришелицей.
  Ухо илвана дернулось на звук, но огромные для крохотной мордашки глаза неотрывно изучали человека, почти не мигая. Вот, наконец, безгубый ротик отворился и в ответ баронете полились звуки, в сравнении с которыми потуги девушки больше походили бы на воронье карканье в сравнении с соловьиным пением.
  Без сколько-то видимых усилий и почти не двигая челюстью обезьяноподобная Свиристель пела так, что статист даже невольно прикрыл глаза, лишая сознание контраста слуха и зрения, наслаждаясь звуками, с иронией осознавая, что, возможно, вслушивается в смертный приговор.
  Общение девушки с илваном сложно было назвать разговором, даже игнорируя само его звучание. Обе они - попеременно - то одна, то, после паузы, другая - изливались долгим - на минуты - пением. Вторая при это молчала и лишь когда первая замолкала, после паузы, убедившись в завершении 'монолога', 'брала слово'. Они словно постулировали что-то друг перед другом, не спрашивая, не выясняя, не вступая в противоречие и не пытаясь вникнуть в 'речь' собеседницы, но насколько подобное предположение было близко к истине - Александр понять не мог.
  Спустя не менее, чем четверть часа, Свиристель, достаточно неуклюже переваливаясь, отступила к дереву и уже куда как более споро взобралась на него, в несколько махов по ветвям переместившись к статисту ближе, нежели же когда она была на земле. Уцепившись за ветку хвостом, свесилась спиной вперед, выгнувшись при этом мордашкой к человеку. Горьев не мог отделаться от ощущения, что его изучают, но не как человека, собеседника или даже просто живое существо, а как объект, нечто, не обладающее волей по-определению.
  Более мощная верхняя конечность потянулась к его лицу, одновременно же на спину легла маленькая ладошка, подталкивая вперед. Александр подавил в себе первое, брезгливое желание отстраниться от мохнатой мозолистой лапки или и вовсе - шлепнуть по ней, подчинился.
  На ощупь верхняя ладонь илвана оказалась сухой и горячей. Относительно бесцеремонно она ощупала лицо, коснулась его уже и второй кистью, попыталась засунуть палец ему в рот и уже этого Горьев стерпеть не смог - легко смахнул с лица бестактные лапки. Илван, мгновенно подтянувшись на хвосте, тут же скрылась в кроне дерева, в этот раз уже не столько поя, сколько пронзительно вереща - лишь глазищи поблескивали, если вглядеться внимательно.
  На плечи статиста из-за спины легли руки любовницы, прижимая к телу и опуская уже его руки. Он вздрогнул, когда баронета 'ответила' илвану похожим визгом, только еще куда более пронзительным, не переливчатым и многотональным, а раваным, разбитым на вдохи. Уши заложило.
  В этот раз и Альвиса и Свиристель друг дружку не выслушивали внимательно, а визжали одновременно. Илван снова свесилась на хвосте и баронета также сделала несколько шагов вперед, выйдя из-за спины статиста, вереща в косматую мордашку с искаженным лицом и беспорядочно размахивая руками по сторонам. Нелюдь также вздыбила шерсть, обретя внезапно целую гриву. Раскачиваясь на хвосте, нижними лапками замахала перед лицом девушки, не пуская, тем не менее, в ход более длинные и мощные верхние.
  Сцена длилась несколько минут и, очевидно, завершилась победой Альвисы - илван как-то обмякла, умолкла, прекратила раскачиваться. Баронета, взвизгнув напоследок, шагнула вперед и, как показалось Александру вначале, начала гладить Свиристель по поникшей шевелюре. Но поглаживания быстро сменились перебиранием волос с изъятием и скармилванием нелюди насекомых.
  Статист вновь отвернулся, не желая ненароком увидеть лишнего. Такого, что может и не самым лучшим образом сказаться на все растущей нежности к нечаянной изначально любовнице.
  
  Глава двадцать вторая. Его Величество Мартинас Корвинус, первый этого имени, король Халровиана, граф Моркбургский
  
  Его Величество стоял у окна своих апартаментов, слепо рассматривая здание Палаты. Его телохранитель Шений Литсс сидел в тени, скрытый от любого входящего углом шкафа, безымянный для короля писчий - за столом в центре комнаты.
  Месяц выдался, мягко говоря, насыщенный. Вначале пестуемый годами план разваливается в прах из-за цепочки совершенно идиотских совпадений. Потом утрата, казалось, даже тех последних ниточек, что еще хоть как-то связывали корону с понятием 'власть'.
  И, судьба-насмешница, внезапно именно они - провал и утраты - приводят к череде происшествий, пусть еще не возвративших ему всю полноту влияния, но сделавших оное возвращение уже вполне видимой и достижимой целью.
  Но конца 'месяцу' видно не было. Прямо сейчас, впервые за многие годы - без короля, в Палате начиналось внеочередное собрание. Без него - потому, что решать самостоятельно графы больше ничего не могли, корона восстановила не только право вето, но и обязательство утверждения любого решения или закона, выдвинутого Палатой. Или не утверждения...
  Сама палата изрядно проредела, уполовинившись. Большая часть консерваторов сбежала, отсиживалась по усадьбам или же была просто убита во время переворота. Без вести пропавшими числились также и графы среди толерантистов, прогрессистов, центристов - переворот многим позволил начать сводить старые счеты. Военные были представлены только Генералитетом и Адмиралтейством - верхушка Комиссариата в полном составе была арестована и находилась под следствием. Жандармерия примкнула к врагу, пока неорганизованному, представленному лишь очагами сопротивления по всему городу, но наивно было полагать, что не найдется граф или даже, пусть, барон, способный возглавить противников реставрации.
  Улицы, нивелируя недостаток в руках, заполнили ифами - впервые за всю историю графств по 'белым' кварталам зашагала вооруженная нелюдь. Тройки белокожих под командованием человека. Конечно же, это решение не прибавило популярности монарху в глазах колеблющихся, но иного выхода он просто не видел - младшие столичные дворяне хороши в процессе переворота, неплохи и в дальнейшем противостоянии, но они не солдаты. Воины, да, но не солдаты, способные беспрекословно выполнить приказ, умеющие часы проводить на ногах в 'бесцельном' патрулировании или неделями терпеливо ждать задержанное жалование. Столичные дворяне - это гонор и топорщащиеся друг перед другом перья. Король очень хотел бы получить под свое крыло морскую аристократию севера и мятежных графов запада, но надежды на это были слабы.
  Запад полыхнет - король не сомневался в этом ни мгновения. Слишком мало времени прошло с момента прошлого Восстания, слишком свежи еще были взаимные обиды и счета. Сложно было предсказать, кто станет во главе грядущего мятежа, но то, что он произойдет - сомнению не подвергалось. Лесистые западные графства, прославившиеся высоким процентом рождающихся перевертней, друидами и распутностью женщин на фоне холодного климата - никогда не были полноценной частью государства, ни во времена, когда были присоединены, ни позже, при децентрализации. Гражданская война даст им новый толчок к желанию самостоятельности. Хотя, дело, в общем-то даже и не в ней. Дело, всегда, в деньгах. Центр хочет налоги получать, провинции не хотят налоги отдавать.
  С севером все было сложно - влияние консерваторов, да и лично Литаллиса там традиционно сильно - Гошбаосс находится на севере и является одним из самых прибыльных имений, собирая значимую пошлину как с речной - по устью Исены - так и с океанической торговли. Немалая доля дотаций на производство Плавучих Крепостей также оседает во вполне известных карманах. Потому Адмиралтейство и Генералитет с потрохами в кармане местного совета, полностью лояльного уже напрямую роду Горшских, владеющего Гошбаоссом. В гражданской войне Садгард - ключ к власти, а не Хала с Ровианом, как может показаться недальновидным. Малейшего желания достаточно, чтобы столицы-близнецы лишились главной своей речной артерии и задохнулись в экономической блокаде или на брюхе поползли за помощью к Оссе. И вот последнего короне не простит уже никто.
  Но, к счастью, эта часть плана от трагических случайностей не пострадала. Садгард был в осаде.
  Дверь скрипнула и адъютант доложил:
  - Горий Грызнов, виконт Олесский.
  Его Величество обратилось к посетителю, тщательно выстраивая на лице тяжелую гримасу радушия.
  - Виконт!
  - Ваше Величество, - Грызнов согнулся в глубоком поклоне.
  - Будет, - секундой спустя король жестом позволил бывшему Настоятелю выпрямиться. - Словами не передать, как я рад лично приветствовать тебя, Горий! Будет скромным преуменьшением сказать - что успех реставрации - целиком и полностью твоя заслуга!
  Грызнов предпринял попытку склониться снова - столь лестны, хоть и не до конца истинны, были слова монарха, но Его Величество поймал виконта за плечи, выпрямил настойчиво и жестом указал на кресла:
  - Прошу, присядь, мне есть о чем поговорить с тобой.
  От взгляда Гория не ускользнуло, как в момент физического контакта напрягся и подался вперед королевский телохранитель - не его дело разделять монаршье радушие.
  Мартинас Корвинус, первый этого имени, хлопком вызвал чашника и вот уже оба аристократа придерживали за тонкие ножки хрустальные бокалы, полнящиеся кроваво-алой жидкостью.
  - Прежде чем мы поговорим о делах насущных, виконт, тост. Я хочу разделить с тобой этот напиток во имя дерзости, верности и надежности. Твоей, твоих людей и, надеюсь - всего королевства в дальнейшем!
  Горий не посмел поправить значимую оговорку в названии государства, чокнулся, пригубил напиток и без труда опознал парсское алое трехлетней давности. Дивный напиток, урожай тех лет в Сенешали был столь обилен, что бочонок все еще мог себе позволить даже не самый зажиточный горожанин.
  - Ваше Величество, если мне позволено будет сказать... - король благодушно махнул рукой. - Я хотел бы просить вас о представлении к награде...
  - Виконт, поверь мне, ты даже представления не имеешь о пределах моей щедрости для верных людей! - король улыбнулся, но видя выражение лица собеседника - виконт хотел, но не осмеливался продолжить - благодушно спросил, - Но, полагаю, ты просишь не за себя?
  - Совершенно верно, Ваше Величество. Я хотел бы просить за своих людей. Алия Толохова - великолепный и надежный военный...
  - Но - женщина? - монарх непринужденно рассмеялся. - Понимаю, кто еще?
  - Илиас Лаплатт, Ромулас Паранос, Кадим Лурецкий, Никта Лурье - без этих людей я бы не взял Комиссариат. Лимус Канитас - он обеспечивал нам связь. Также я прошу о посмертном награждении Димира Шалиаса, аэроархитектора, и Дисмаса Ларусса - они ценой своих жизней дали нам время высадиться и начать операцию в стенах.
  - Запиши, - не глядя бросил король писчему. - Будь уверен, виконт, все эти люди или их родственники, как в случае с последними, будут достойно вознаграждены. Корона о них не забудет. Сейчас же о тебе. Скажи, что ты можешь сказать о нашем Воздушном Флоте?
  - Позвольте уточнить - столичном или государственном, Ваше Величество? Если мы говорим о столичном, то, полагаю помимо характеристик вас интересует также и лояльность короне. В нашем распоряжении есть только один неповрежденный Замок - 'Раскаянье', команда почти в полном составе примкнула к Реставрации, едва мы афишировали начало операции на Комиссариате. 'Боль Врага' нуждается в ремонте, сейчас я не смогу точно определить сроки, но если вы дадите мне минуту...
  Его Величество небрежным жестом отмел предложение и жестом же указал продолжить.
  - 'Королева Аника' и 'Злоба Халы' сейчас осматриваются, но с высокой долей вероятности восстановить как минимум 'Королеву' не удастся. 'Гнев Альвира' полностью обессильфлен, карловские контроллеры частично демонтированы и поставить его в строй ближайший месяц точно не удастся. Также на стапелях Комиссариата заложен еще один, пока безымянный, Замок, но это в лучшем случае полгода, возможно - весь год. 'Щит Короны' сообщил, цитирую, что 'честь не позволяет им примкнуть к мятежникам' и по нашим последним данным - уходил на север. Я позволил себе отправить следом одного из своих баннеретов, но землей, возможно им удастся взять Замок до его прибытия в лояльные мятежникам города, но рассчитывать на это не стал бы. На государственном уровне: я успел связаться только с регионом - Гэльское, Ровианское и Халское графства. О лояльности короне сообщили три из пяти Замков - 'Рок предателя', 'Молчаливый' и 'Лик Троих', но с 'Ликом' уже второй день нет связи. С 'Сердцем Кох' связаться не удалось, 'Доной Аллик' - в грубой форме отозвался о Реставрации и более на связь не выходил, местоположение неизвестно. Кроме уже перечисленных, графства располагают еще тридцатью двумя Замками, одиннадцать из которых в настоящий момент вне большой земли - шесть над Чадом, один - в Землях Курганов и четыре - в колониях, и их лояльность или готовность к бою мне не известна.
  - Исчерпывающе, - монарх удовлетворенно кивнул. - Я сейчас, возможно, ляпну глупость, я не специалист и именно для этого мне нужен в том числе ты, Горий. Может ли в боевых целях использоваться остров Комиссариата или Адмиралтейства?
  Грызнов ни намеком не показал идиотизма вопроса.
  - Как максимум - как средство доставки Замков или живой силы, но габариты обоих потребуют количество персонала, совершенно неэквивалентное приносимой пользе - Комиссариат только на поддержание задействует почти сотню специалистов, движение потребует в полтора раза больше, плюс-минус, в то время, как 'Злобе' достаточно одного, 'Гнев' требует двоих, посменно.
  Неожиданно, захлопав шторой, распахнулось окно. Шений Литсс вскочил со своего укромного места и в несколько шагов приблизился к нему. Сжимая в руках пистоль - осмотрелся. Потом, не увидев ничего подозрительного, затворил окно. Задумчиво тронул пальцем сорванный внутренний шпингалет.
  - Жаль, - совершенно без сожаления и не обратив внимание на произошедшее прокомментировал Мартинас Корвинус, первый этого имени. - Что ж, вижу, я не ошибся в своих планах. Горий Грызнов, виконт Олесский, прежде всего я жалую вам титул барона, а Олессе - статус бароната. В счет чего мы обеспечим расширение - можешь подумать сам. Плотно, так сказать, присмотреться к землям соседей, но только через согласование, без чрезмерной инициативы. Запиши.
  Последнее слово Его Величество с улыбкой бросил уже писчему.
  С потолка на пол просыпалась тонкая струйка пыли. Литсс прикрыл глаза и повел головой из стороны в сторону, словно прислушиваясь, даже пистоль приопустил.
  - Ваше Величество, я... - Горий встал, но закончить не успел.
  - Далее. Барон Олесский. Как вы, подозреваю, знаете, - монарх говорил с откровенной доброжелательной иронией. - Руководство Воздушного Флота во главе с Комиссаром-Настоятелем в настоящий момент осуществлять оное руководство, по понятным причинам, не способно. Я предполагал пожаловать вам должность временно исполняющего обязанности Комиссара-Настоятеля с возможностью перехода в должность Комиссара-Настоятеля по результатам вашей выслуги и расследования относительно занимающего эту должность в настоящий момент.
  - Ваше Величество, - Грызнов припал на одно колено, склоняясь. - Достоин ли я?
  - Ну, вряд ли корона может ошибаться в таком вопросе, не думаешь? - весело спросил старик. - Итак?
  - Принимаю с честью и клянусь не обмануть оказанного доверия!
  - Запиши. Встаньте, барон.
  Это были последний слова Его Величества Мартинаса Корвинуса, первого этого имени. Едва он успел произнести их, как на седой лысеющей макушке, под удивленным взглядом Грызнова словно из ниоткуда возник, полупогруженный в череп, четырехгранный металлический диск. Король, широко распахнув глаза еще с полсекунды стоял, прежде чем начал оседать.
  Литсс выстрелил наугад, вверх, комнату заволокло едким пороховым дымом, писчий, молча, как и сидел до этого, нырнул под стол, зачем-то - с бумагами. Распахнулись двери, впуская других телохранителей, которые, не раздумывая, тут же огрели вначале писчего древком алебарды, а после уже плашмя по голове - новоиспеченного барона, укладывая обоих на пол. Шений, невесть откуда взявший второй пистоль, вел стволом по потолку в сторону окна, уже полностью закрыв глаза и не обращая внимания на творящийся хаос и направляющееся ему в голову древко.
  Выстрел, звон стекла, звук удара дерева о кость прозвучали почти одновременно. И долей секунды спустя - шлепок двух тел о мягкие ковры королевских апартаментов.
  Литсса, оглушенного гвардейцем, беспомощно елозящего ногами по полу.
  И другого, бледного, окрашенного беспорядочными черными полосами по всему обнаженному телу, тощего и какого-то словно растянутого. Убийца почти успел добраться до окна и даже почти сумел выпрыгнуть, прежде чем слепой выстрел телохранителя настиг его. Тело утратило способность удерживаться за обратную плоскость потолка, утратило невидимость, кувыркнулось в воздухе смятой куклой, вышибив стекло и располосовав им ногу так, что шмат мяса повис на одной только коже и, страшно хрустнув костями, грохнулось с почти пятиметровой высоты.
  Гвардейцы и его приложили для верности, пускай смысла в этом уже не было никакого.
  Горий Грызнов, то ли барон, то ли нет, еще не до конца понимая случившееся, вжатый в пол, бездумно смотрел в уже мертвые блеклые глаза ифа.
  
  Глава двадцать третья. Виктариас де Гурье, Адмирал.
  
  В оптическом зале воцарилась оглушительная, почти осязаемая тишина. Не скрипели стила, умолкли негромкие голоса диктующих офицеров, бумаги, недвижимые, не издавали шелеста и даже объем на стене замер, утратив привычную зыбкость и подвижность, обратившись горельефом.
  Его Величество Мартинас Корвинус, первый этого имени, король Халровиана, граф Моркбургский мертв. Убит.
  Адмирал, мгновения назад зачитавший вслух содержимое переданного ему страшного пакета, медленно, почти нежно опустил бумагу на стол и, прямой, как палка, замер в кресле недвижимо, взглядом сверля пустоту.
  Будучи человеком честным перед собой - Виктариас не мог не отметить, что смерть короля как человека, по-человечески же была ему глубоко, всеобъемлюще безразлична. Но как графа, Адмирала, первого лица Садгарда военного времени - она ошеломляла, уничтожала, повергала в ужас.
  Еще не успели местные примы определиться с реставрацией, возвращением полномочий под сень короны, как оная сень откинулась окончательно и падать больше ни на что не планировала. Граф-провост, ежечасно менявший сторону и спешивший обрадовать этим всех, до кого мог дотянуться письмом или словом - наверняка прямо сейчас надиктовывает два, а то и три прямо противоположных по содержанию воззвания, полностью утратив понимание ситуации. Малая Палата, уже готовая развязать свою маленькую резню по принципам старых обид и политических предпочтений - наверняка затихла, шурша шестярнями в старых умишках, перераспределяя союзы и планируя предательства.
  Журьев Колиас, Генерал - прямо сейчас отменит все предыдущие приказы и разошлет гонцов по частям, но не с распоряжениями, а вызнавать ситуацию.
  Гориас Рекье, Старший Жандарм Города - схватится за свою плешивую головенку и начнет тихонечко подвывать, ужасаясь грядущим объемам задач, даже десятую долю которых выполнять он просто не привык, взлетев в годы мира и благополучия.
  Отолис Донье, Комиссар-Настоятель - отдаст десятки новых приказов в дополнение к старым, взмыливая подчиненных до такой степени, чтобы даже мысли о 'кто виноват и что делать' в головах их не зарождались.
  Но что делать ему, де Гурье?
  Виктариас шевельнулся, проводя ладонью по губам, как после плевка, и черная магия момента слетела с его окружения - зашевелились люди, шепотки понеслись между ближайшими, объем на стене также пришел в движение - оптикаты меньше всех остальных понимали суть произошедшего, живя в мире осязаний и визуализаций. Большинство глаз нет-нет, но останавливались на Адмирале, ожидая возвращения их жизней в простое и понятное русло выполнения четко означенных приказов.
  - Подтвержден Рутта Личиттан Каи Зно. Багряный Флот Пика Соли закончил маневры и по последним сведениям - направляется в устье. Прогнозируемое время визуального контакта - от трех до четырех часов, - 'прозвучал' в мозгу Адмирала доклад, давая и ответ на вопрос 'что делать'. Воевать. Ему вверен целый регион, северная столица графств, Адмиралтейство и главный порт государства. Так какая сейчас разница кто и почему находится у власти. Отстоять Садгард - какой ответ может быть проще?!
  Каменный Флот чадских роялистов, как минимум в составе семи Крепостей, и один из пиратских флотов островных нигуров - сила чудовищная. Но этой силе ему, графу и Адмиралу, было что противопоставить - пять Крепостей и четыре Замка, флот в составе пяти тяжелых галеонов со свитой, Третий и, пусть порядком пооптрепавшийся, Пятнадцатый Крылатые полки, тяжелые артиллерийские батареи Адмиралтейства - если у врага снова наберется наглости штурмовать устье.
  На суше также поднимался призрак беды - десанту островитян должны были противостоять неподконтрольные де Гурье наземные же войска и оставалось только надеяться, что осторожный Генерал Журьев примет верные решения, а не захлебнется в пучине политических дрязг. Но это была проблема уже второго порядка - до наземного столкновения оставались считанные дни, но они оставались - и это главное. Исход схватки на море с высокой долей вероятности решит исход битвы за Садгард - победа города даст сухопутным войскам поддержку с воздуха, островитян - лишит армии халровиана тылов, боеприпаса, фуража, да даже самого боевого духа - ведь сражаться прямо здесь и прямо сейчас станет не за что. Но граф не рассчитывал на 'чистую' победу любой из сторон. В случае полного краха на воде он все равно может укрепиться в городе и продавать улицы захватчикам одну за другой, в случае ошеломительной победы - маневренные нарвалы длинношеих все одно значительной частью сумеют выскользнуть из полноводной Исены в открытое море, да и на сдачу всех Крепостей рассчитывать было бы слишком оптимистично.
  Как бы там ни было - счет пошел на часы и Адмирал, отмев политику, погрузился в рутинную пучину подготовки предстоящей битвы.
  
  Портовые склады полыхали. Словно сама проклятая стихия ополчилась на Садгард, вгрызаясь в мрачный город со всех концов, раз за разом унося обильную жатву. Ифы, выбравшиеся из канализаций, точно обезумели, как до того погромщики. В каждом опаленном они видели убийц и насильников. Любое бородатое лицо - последним отражалось в глазах их умерших близких, рабов, соратников.
  Распри были забыты на время - хааст орудовал палкой рука об руку с кохом, забивая очередного докера. Разжиревший евнух удерживал посыльного, избиваемого бесправной самкой. Одинокий колдун остервенело крушил послушно парящей в воздухе брусчаткой матроса, посмевшего оказать сопротивление двоим подросткам.
  Люди в панике разбегались, застигнутые врасплох озверевшими каннибалами. Немногочисленные очаги серьезного сопротивления просто изолировались и игнорировались, благо сопротивляющиеся не думали ни о чем, кроме собственных жизней. Отряды жандармов были большой кровью сметены в первые же минуты - белокожие, забыв обо всем, одурев от канализационных миазмов, отчаянья и многолетней безнадежности, бросались на острия алебард только для того, чтобы весом своего тела вырвать оружие из рук врага.
  Из бухты за творящимся хаосом кто равнодушно, кто встревожено наблюдали многочисленные команды десятков отошедших от греха подальше кораблей и суденышек - у пирсов не осталось никого, кроме немногочисленных, забытых или брошенных в суете лодок.
  В кажущемся хаосе отчаянного и обреченного бунта сторонний наблюдатель мог бы заметить группу ифов, целенаправленно и уверенно продвигающуюся к пирсам. Назвавшийся скользящим, несколько воителей с чернеными губами, двое громадных евнухов, даже невесть откуда взявшийся в гетто бес глубин - иф-погонщик рабских караванов в волосатой броне, стилизованной под демоническую башку и сливающим голову с броней шишаке - двигались к причалам в поисках возможности для своих людей избегнуть расплаты за все то, что ныне они творили над гражданами города. Они искали корабль.
  
  Первое столкновение между основными силами островитян и защитниками Садгарда пришлось ровно на полдень. Многие опытные солдаты содрогнулись, узрев алый от парусов Багряного Флота Пика Соли, Рутта Личиттан Каи Зно, горизонт. Острова роялистов - 'Конунг Бьорн', 'Белый кракен', 'Гордость Валрусса', 'Обескоренный', 'Слеза гор', 'Черный айсберг' и несколько потрепанный 'Конунг Роглаф' - шли широким фронтом, отчетливо темнея на фоне краснеющего безбрежья фоков, фор-марселей и фор-брамслей.
  'Северное сияние', 'Скала глубин', 'Томайяс Домиас', 'Седой айсберг' и 'Зеленая ветвь' готовы были встретить врага в открытом море. Над громадами их парили Замки: 'Граф Коннор', 'Рожденный небом', 'Серый взор' и 'Каменный грифон', больше, из-за сомкнутых стел-лепестков, похожие на титанические яйца. Крылатые полки, до крайности неуютно чувствовавшие себя на тверди - Третий и Пятнадцатый готовились подняться в воздух по первому приказу, огромные реликтовые птицы кричали друг на друга, неуклюже переступая крыльями по камню, царапая его единственным крыльевым когтем.
  В первую минуту пополудни заговорила артиллерия. Еще не сошедшиеся на дистанцию поражения Крепости начали пристреливаться, наводя орудия. Багряный Флот, основательно отставший от быстроходных громадин, готовился совершить охват, расходясь еще более широким фронтом на многие километры. Внушительный, но теряющийся на фоне нигурского, флот Халровина также до времени держался в тылах.
  Первое попадание свершилось в районе половины первого - прогрохотало ядро о стальные шоры замедлившегося 'Конунга Бьорна', второе тут же вгрызлось в камень за стенами. В этот раз, чувствуя количественное превосходство на воде и опасаясь десанта с воздуха роялисты спешили сойтись с садгардцами в контактном бою. Дальше счет попаданиям уже никто не вел - ядра рвали каменное крошево из туш плавучих островов, грохотали о сталь заслонок, воздух наполнился криками боли - и с той, и с другой стороны артиллерия начала собирать свою первую жатву, кромсая человеческие тела в клочья.
  На 'Томайясе' взлетная площадка утонула в кровавой взвеси, запахло палеными перьями - взрывной снаряд попал в гущу еще не успевшего подняться в воздух многострадального Пятнадцатого. Истошно, на грани ультразвука, вопили птицы, рыдали от боли обоженные культи, еще мгновение назад бывшие людьми. Едва ли не четверть и без того проряженного полка вышла из боя так и не успев вступить в него. Третий, базировавшийся большей частью на 'Зеленой Ветви', меньшей - на Замках - встал на крыло почти одновременно с трагедией. Сами Замки один за другим раскрывали стелы, готовясь к корускульным атакам, точно диковинные цветы из меди и камня.
  После столь внезапно удачного дебюта 'Конунг Бьорн' ускорился, от опытных командиров не укрылось то, что он так и не опустил стальные щиты-шоры, а следовавшие по сторонам от него 'Слеза' и 'Обескоренный', напротив, замедлились и мгновения спустя из-за стен их ударили, причудливо извиваясь, радужные молниии, безошибочно найдя целями парящие глыбы, походя слизнув нескольких Рыцарей Грифона и огласив округу настолько чудовищным треском, что не могло быть никаких сомнений - 'Каменный грифон' и 'Серый взор' выведены из боя ввиду контузии всей команды.
  'Конунг' же, набирая ход, с оглушительным же, но грохотом, а не треском, врезался в 'Томайяса Домиаса', заскрежетал камень, громадные глыбы откололись от обеих Крепостей и, точно нехотя неторопливо, пошли на дно. Столкновение было столь сильно, что на 'Томайясе' - многих просто выкинуло за стены, пронеся по воздуху по нескольку десятков метров, на 'Конунге' - о те же стены убило. Десятки искалечилсь, еще больше - отделись ушибами. Эта атака не оставляла ни малейшего сомнения - островитяне прибыли не привычно грабить, но сражаться насмерть.
  Уже намертво сцепившиеся Крепости - 'Бьорн' с 'Томайясом' пошли на взаимный абордаж.
  На левом фланге пока еще кружили попарно, обмениваясь железными и каменными плевками 'Северное сияние' с 'Конунгом Роглафом' и 'Скала глубин' с 'Белым кракеном'. На правом - 'Черный айсберг' и 'Гордость Валрусса', понукаемые Третьим Крылатым с воздуха торопились сойтись с 'Зеленой Ветвью' и 'Седым айсбергом'. Командующий операцией - Настоятель 'Ветви' граф Ромулас де Шайе - отдал приказ выдвигать парусный флот. Снялись с дрейфа огромные, но выглядящие кильками на фоне китовых громад Крепостей, галеоны. Их обшитые металлом бока взбурлили волны, десятки кораблей поменьше раздали широким фронтом, тщась воспрепятствовать охвату нарвалами Багряного Флота, счет кораблей которого шел на сотни.
  Замки - 'Граф Коннор' и 'Рожденный небом' - также выдвинулись вперед, спеша прикрыть собой и облачными конструктами временно выведенных из строя 'Каменного грифона' и 'Серый взор'. 'Граф' пожертвовал одним из облачных замков, впервые разрядив одну из стел и тут же смыкая лепестки для размена заряда по 'Слезе гор', разумно увидев в ней одну из наиболее опасных целей. Пронзительно-голубая молния на миг повисла дугой между Замком и Крепостью, долю секунды прошуршав по камню, но так и не найдя себе серьезных целей - 'Слеза' с 'Обескоренным', очевидно, по замыслу островитян не должны были учавствовать в абордажах, беря на себя роль ближней огневой поддержки - их десантные площади были пусты, в стенах почти не оставалось легкоуязвимых целей, кроме пожарных команд и постовых. Поняв ошибку соратника - 'Рожденный небом' величаво поплыл в сторону еще не сцепившихся 'Конунга Роглафа' и 'Северного сияния', рассчитывая на более нажористую добычу.
  К этому моменту вошли в контакт нарвалы Каи Зно. Не обладая артиллерией, они, тем не менее, на порядок превосходили людей по проценту аквамагов в командах. Первые корабли, приближаясь к Крепостям, в буквальном смысле слова ощетинились - вода вокруг них взбурлила, да так и застыла метровыми ледяными иглами. В других условиях, противостои нигурам более привычные торговые конвои или даже боевые корабли поменьше, данный ход представил бы серьезную опасность, но каменные массы Крепостей, да и просто обшитые металлом борта галеонов, напорись они на зачарованные льдины - просто проигнорировали бы угрозу. Колдуны пиратов, похоже, не сразу сообразили это, действуя по годами отработанной тактике - багряные паруса приблизились к 'Белому Кракену', обходя его и держа курс на 'Скалу глубин', противостоящую союзнику в артиллерийской дуэли. Халровианец ответил несколькими точными залпами, в воздухе запорхали ошметки красной ткани, но большая часть нарвалов, слишком многочисленных, обстрела даже не заметила. Лишь сократив дистанцию до полутора сотен метров первые капитаны задумались о том, что брать тараном из ледяных пик каменную глыбу - как минимум оптимистично. В рядах нигуров наметилась сумятица - первые корабли срочно меняли курс, обходя 'Скалу глубин' по флангам, более дальние - срочно сбрасывали ход, дабы не столкнуться со своими же, отстающие - слабо понимая диспозицию - кто ложился в дрейф, кто и вовсе предпринимал тактическое отступление.
  Командующий - Ромулас де Шайе, между делом удивился отсутствию радужных молний с кораблей, но потом предположил, что все маги соответствующих профилей базируются в стенах Крепостей и далее отдавал приказы уже исходя из этого.
  Самая жаркая схватка все так же полыхала в самом центре многокилометрового фронта. 'Слеза гор' получила уже четыре полноценных удара с 'Графа Коннора', ныне разряженного и величественно отплывающего к тылам, чтобы свою роль воздушной артиллерии сменить на роль воздушной же посадочной площадки. 'Обескоренный' подвергался беспрестанным бомбардировкам ручными гранатами от разметанного, обескровленного, но не отступившего Пятнадцатого Крылатого - атакам столь же отважным, сколь и бесполезным. Лишь одну или две гранаты храбрые Рыцари смогли зашвырнуть в мортирные ямы, заглубленные в камень Крепости, но и те были потушены раньше, чем разорвались. Команда 'Томайяса Домиаса' отчаянно обороняла стены родной Крепости от волна за волной накатывающих роялистов, неся нещадные потери под непрекращающимся обстрелом мортир с 'Обескоренного' и 'Слезы гор' - отступить уже не представлялось возможным, два острова отныне практически составляли единое целое. Ситуация усугублялась тем, что подоспевшие, наконец, нигурские нарвалы частью уже начали ссаживать дополнительные силы в стены 'Конунга Бьорна', частью - кружили в нескольких сотнях метров, высматривая возможность непосредственно для абордажа.
  Парусный флот Садгарда, также, наконец, нагнавший основные силы, в большинстве своем встал бортом и воздух загудел от сотен каменных ядер, горизонт со стороны континента полностью утонул в пороховом дыму. Пираты, словно спохватившись, оставили шакальи кружения у каменных гигантов и спешно двинулись к новому противнику. Их маги, наконец сообразив о бесполезности ледяных игл у борта, сменили тактику. Колючая защита нарвалов, оставленная без подпитки Силой, на глазах стаивала и откалывалась. Новые льдины, уже куда большие и совсем не похожие на иглы, возникали здесь и там в водяных просторах и, все ускоряясь, неслись к кораблям Халровиана. Через полминуты эти странные снаряды забарабанили о борта - раскалываясь о металлические листы или же пробивая бреши в дереве. Неся страшные потери, нигуры брали числом - один за одним корабли халровианцев, из тех, что поменьше - спускали на воду шлюпки, спасая людей и, трагично скрипя раненой древесиной, кренились к морской глади, жадно заглатывая брешами соленую воду.
  Понимая, что может лишиться флота поддержки в считанные полчаса, Ромулас отдал приказ на 'Серый взор' и 'Каменный грифон' о поддержке парусников. Но только 'Грифон' подтвердил получение, 'Серый взор', похоже, остался без связи, лишившись убитыми или ранеными всех тех, кто был обучен пользоваться комуниками.
  Ситуация на левом фланге складывалась явно не в пользу роялистов - островитяне, лишенные численного перевеса в Крепостях, проигрывали садгардцам в артиллерийской дуэли при поддержке 'Рожденного небом'. Багряный флот явно не шел в расчет в этой схватке колоссов. 'Белый кракен' и 'Конунг Роглаф' продолжали кружение, смещаясь в сторону центра, где они смогли бы рассчитывать на поддержку со стороны 'Слезы гор'. 'Североное сияние' маневрировала, тащсь отрезать роялистам путь к союзникам, 'Скала глубин' продолжала яростный обстрел, уже начавший приносить плоды - 'Роглаф' временами зачерпывал воду сквозь многометровую брешь в одной из стен, ранее укрытую стальной заслонкой - достижение незначительное в перестрелке, но могущее стать решающим в случае абордажа.
  Правый фланг, словно по сговору, представил из себя резерв для обеих из сторон - ни роялисты, ни Халровиан не спешили сокращать дистанции, лишь лениво обплевывая друг дружку серьезнейше недолетающими выстрелами. Третий Крылатый, сменяясь и давая передышку птицам, кружил на безопасном расстоянии.
  Ближе к половине третьего полноценно вошли в бой парусные флоты обеих сторон. Нарвалы, потеряв пробитыми, горящими и лишенными хода почти треть всех кораблей центральной группировки ворвались в сильно разреженный строй садгардцев. Артиллерия последних начала бить прямой наводкой с расстояния едва ли не в метры. Нигуры, не имея выбора - шли абордажем. 'Каменный грифон', заметно кренясь, разразился разрядом, но, очевидно, что-то в его стенах шло не так - пронзительно-голубая дуга впилась в собственный галеон, сцепившийся абордажными тросами сразу с двумя нигурами. Белая вспышка сменилась вначале рыжими языками ревущего пламени, а потом и черно-алым облаком взрыва пороховых погребов. Шансов уйти не было ни у кого, доски, ткань - белую и багряную, тела - разметало по волнам на сотни метров.
  Пришел, наконец, в движение и 'Серый взор'. Но, вопреки ожидаемому, двинулся не к одному из очагов противостояния, а прочь, в сторону континента. Не имея возможности связаться напрямую - Ромулас де Шайе распорядился отправить на камень офицера от Третьего Крылатого.
  При всей же неопределенности ситуации граф отдавал себе отчет в том, что все еще вне боя оставалась большая часть Багряного Флота Пика Соли, Рутта Личиттан Каи Зно. Сражению нужен был переломный момент до того, как таковым станет массовый абордаж со стороны нигуров. И тогда граф, не являясь магом, принял решение, показавшееся ему оптимальным - он распорядился силы всех аквамагов флота перенаправить на потопление 'Обескоренного'. Ему показалось очевидным, что если аквамаги сумели утянуть в глубины корабли десанта при Садгарде, то для того, чтобы проделать аналогичное с Крепостью - 'просто' потребуется больше аквамагов. Не имея возможности возразить напрямую - те подчинились.
  Стоит ли говорить, что роялистов данные попытки не обрадовали?
  В первые минуты действа сложно было заметить что-либо невооруженным глазом - пенные буруны у стен 'Обескоренного' оставались неизменны вечной изменчивостью морской глади. Но потом... Волны от камня расступились, на полминуты он словно бы парил в громадной водной линзе. Сошлись снова, но как-то неуверенно, рвано, точно полупрозрачные многочисленные пальцы потянулись к тому, что привыкли поддерживать, баюкать в своих ладонях, отдернулись и коснулись снова...
  На кораблях и в стенах что чадцев, что халровианцев многие маги падали без сознания, надрываясь перенапряжением...
  В стенах 'Конунга Бьорна' Оглаф Халлертон, срываясь на крик, требовал помощи от Рпаллатля Шиита Корка, тетчи Рутта Личиттан Каи Зно...
  Лысый пират ответил согласием и отдал столь же спешный и опрометчивый приказ, как и Ромулас Шайе минутами до него...
  Чтобы понять произошедшее после нужно для начала попытаться понять действия аквамагов всех трех сторон в отдельности. Халровианцы прилагали усилия к тому, чтобы 'раздвинуть' воды под камнем. Чадцы - 'сдвигали' ее обратно, нагоняя многие кубометры извне в образовывающуюся водяную яму. 'Соляки' - попытались действовать тоньше, воздвигая под камнем тончайшую трехмерную водяную 'сеть'.
  Но была также и четвертая 'сторона'. Мириады сильфов, наполняющих полости в камне и придающие ему положительную плавучесть. Элементали, крайне чувствительные к малейшим токам Силы, защищенные от любых воздействий многими метрами монолитной породы. Но защита эта никогда не рассчитывалась на те силы, что единомоментно бушевали вокруг Крепости прямо сейчас. Токи раздвигающие, наполняющие, сплетающие и летучие вступили в некое подобие синергии, порождая новый, ранее неведомый эффект.
  Против воли и ведома магов любой из сторон над 'Обескоренным' сплелся купол из тончайших водяных нитей. Прорехи в куполе заполнились, придавая ему форму законченного жидкого 'пузыря'. В следующий миг 'пузырь' сжался вдвое, трое, пятеро и даже с других Крепостей можно было расслышать скрежет ужимаемого камня и только представить чудовищное давление, в котором, невзирая на разницы в плотности, компрессовалось все - вода, воздух, порода, плоть и даже сами элементали.
  А потом сдерживающая, сжимающая сила ушла.
  Взрыв, пускай и не вполне корректно называть произошедшее взрывом, подобной силы Ойкумене ранее был неведом.
  
  Глава двадцать четвертая. Йохан Рекский, старший коммуникатор ведомства связи при Летном Комиссариате.
  
  Новое 'рабочее' место Рекского временно располагалось в здании Палаты Лордов, в одном из сотен роскошных кабинетов, являвшихся, по-сути, аппартаметами, с собственными приемными залами, комнатами отдыха, уборными и столовыми. После штурма помещения Комиссариата все еще находились в весьма плачевном состоянии, в них все еще шли обыски и инвентаризации, с них собирались компроматы, проводились ревизии, летели чины и головы. 'Работы' же - потому, что статус самого Рекского стал и оставался совершенно непонятен. Участие в Реставрации и дружба с Грызновым, как одной из ключевых фигур, несомненно, выделило его среди остальных коммуникаторов высшего звена. Большая часть службы связи как таковой с него была снята, новые же обязанности пока так и оставались чем-то эфемерным. Сам себе он напоминал странное человеческое пресс-папье, лишь еще одно украшение кабинета донельзя высокого чина.
  По кабинету, при желании, можно было бы совершать небольшие променады. Строгая, но дышащая роскошью при этом, обстановка была непривычна даже для его статуса. Многочисленные тома по законотворчеству, истории, географии и политике словно бы даже в некоем осуждении взирали на невесть каким образом затесавшегося в их обитель профана.
  Два письма лежали на огромном столе. Йохан невидящим взглядом скользил вновь и вновь по строкам, тщась и страшась одновременно уложить в голове страшный смысл прочтенного.
  Первое, безупречно выведенное стилом профессионального писаря, похожее больше на произведение искусства, нежели на письмо, гласило:
  'Досточтимый мэтр, соратник и, если будет на то ваша воля и согласие, друг мой Йохан.
  Тщу себя надеждой, что дозволено будет мне обращаться к Вам по имени, ибо сложно переоценить внесенный Вами вклад в дело Реставрации и великой нашей победе, в коей мне отведена была роль ничтожно малая, даже во втором приближении несравнимая с теми деяниями, что, рискуя жизнью и именем, свершили Вы, дабы восторжествовала в любимой Родине нашей историческая справедливость. Впервые за всю славную историю Графств отринут был гнет неравенства, впервые когорта алчных политиканов выпустила из рук вожжи тирании, а народ великий наш в едином порыве сплотился вокруг того, кто волею Троих был ставлен править землями от Моркбурга на западе до Мушина на востоке, и в Порту Бури, и в Ноктюрне, и у отрогов Тон-Кири, и над Чадящими Островами и, буде на то воля Их, и далее к югу и северу позднее.
  Но в сей славный час с болью в сердце пишу Вам не дабы вознести заслуженную хвалу. Пишу, неся скорбные вести и, пусть тяжело мне осознавать сие, пойму, коль скоро за них проклянете вы безвинного гонца в моем лице.
  Его Величество Мартинас Корвинус, первый этого имени, король Халровиана, граф Моркбургский и меньшая прочая, любимый король наш, едва обретший положенное ему по воле Троих и праву рождения - мертв.
  Убит.
  Мука мне даже писать сие, но еще большей мукой становится для меня то, что не вправе я доверить бумаге подробностей случившегося, чтобы хоть как-то сгладить Вам страшный смысл сих строк. Не вправе сообщить и Вас прошу о том же - сохраните в тайне прочтенное, а письмо уничтожьте, ознакомившись и, молю, храните в секрете каждое слово пусть только до очной встречи с вашим покорным слугой, где я смогу изложить вам трагичные обстоятельства, вынуждающие просить Вас о сем тяжком бремени.
  И это второе, о чем я смею умолять Вас - тайно и не раскрывая цели вашего визита посетить меня в Палате вечером сего же дня, в котором вы получите мое послание - третьего дня свона месяца. Отметите все дела, сколь бы важны они вам ни казались, ибо, смею вас заверить, пойдет речь не только о покойных, разбивших уходом наши сердца, но и о жизни и смерти человека вам нечуждого, соратника и, уверен, друга.
  С заверениями в вечном почтении
  И.Ш.'
  И второе, даже не письмо - записка, уродливо накарябаная рукой человека, непривычного к письму и словно презирающего саму идею передачи мысли символами, лишь несколько слов:
  'Заказ выполнен.'
  Рекскому не потребовалось и секунды, чтобы за витиеватым слогом и лаконичным 'И.Ш.' опознать Ираса Шульге, графа Дондойского, члена Палаты и предводителя толерантистов, взлетевших на волне Реставрации до лидирующих ролей.
  За уродливыми литерами же второго послания маячила бледная рука ифских вождей. Страшная картинка сложилась в один миг - ифы сдержали свое слово и послали человека по заказу Грызнова, сделанного, казалось, годы назад, столько всего случилось за истекшие недели.
  'Убить нанимателя, не раскрывая его личность'.
  Не значило ли это, что и заказ на самого Гория все еще в силе?
  Старческая рука задрожала, когда Рекский подносил бумаги к зажигалке, а после и вовсе подвела хозяина, выпустив занявшиеся листы прямо на стол. Медовая лесть не вводила коммуникатора в заблуждение - распоряжение графа было однозначным - явиться бросив все. И на кону, то ли угрозой, то ли предупреждением, стояла жизнь Грызнова.
  Весь истекающий день Йохан не мог найти себе места. Даже работы, в которую можно было бы на время погрузиться с головой, забываясь, увы, не было как таковой. Он с трудом поел, тревожно, прямо в кресле, подремал после обеда, в несколько десятков кругов обмерял шагами кабинет до едва ли не полного изнемождения и, больше не в силах томиться непривычной для себя неизвестностью - направился в правительственное крыло.
  Здание Палаты Графов, хоть и не часто он бывал в нем ранее, показалось ему обезлюдевшим - то ли из-за недавних событий, то ли из-за прозаического вечернего времени. Сновали по коридорам немногочисленные курьеры, изредка проходили разводящие офицеры и уж совсем нечасто - аристократы из числа служащих. Обслуге и гвардейцам предназначались особые коридоры, дабы они видом своим не смущали очи высшего света.
  У перехода между корпусами Рекского вежливо, но дотошно опросила стража, проверив документы и долго, пристально сравнивая его осунувшееся старческое лицо со сделанной годы назад гелиографией, на которой представал он едва ли не юношей в сравнении с собой нынешним, согбенным грузом забот. Не менее вежливо, но тоном, не подразумевающим возможности отказаться, предоставила провожатых в лице двух гвардейцев, которые, коридорами обслуги, и провели коммуникатора уже непосредственно к рабочим апартаментам графа. Последовала еще одна проверка, новые цепкие, исполненные равнодушного недоверия взоры и вот дверь в комнаты одного из новых влиятельнейших людей государства распахнулись перед ним.
  Было бы наивно с его стороны ожидать ждущих его людей сразу за дверями - рабочее пространство одного из членов Палаты, лидера партии, превосходило всякое воображение, являясь, по-сути, дворцом внутри дворца. Новые метры ложились под дорогой каблук, новые провожатые выбирали путь так, чтобы не встретить вообще никого, и лишь спустя минуты и с десяток дверей пред ними, наконец, предстал приемный зал.
  Помещение было куда более уютным, нежели рабочий кабинет, выделенный самому Рекскому и даже большинства пересеченных на пути сюда. У стены ровным, иллюзорным пламенем 'горел' камин, ни издавая ни звука, ни запах. Черно-белые гардины скрывали стены и окна, раздаваясь лишь там, где украшали помещение немногочисленные портреты. Один из портретов, к некоторому удивлению Йохана, изображал ифку - коротко остриженную беловолосую женщину с резкими злыми чертами лица, одетую, если можно было так выразиться, в сложную сбрую из ремешков и цепочек, крепящуюся к телу десятками колец пирсинга, проходящих в том числе через места весьма интимные и в классической живописи не изображаемые.
  Из мебели в кабинете представлены были три тяжелых кресла времен монархии, обитых шкурами какой-то псевдорептилии и столик. Одно из кресел пустовало, дожидаясь. В двух других же, к несказаному облегчению и даже радости Рекского, его ожидали будущие собеседники. Облегчению - оттого, что в одном из них коммуникатор опознал Грызнова. Живого и относительно здорового, не считая только наливающихся синевой синяков под глазами, что случаются при ударах в голову.
  Во втором было не сложно опознать и графа Шульге, толерантиста - коротко стриженный беловолосый мужчина, чье сходство с ифской женщиной на портрете просто напрашивалось.
  Больше в кабинете никого не было - ни прислуги, ни почти вездесущих телохранителей. Последнее, впрочем, было маловероятно - скорее те скрывались за фальш-панелью или скрытой гардинами нише.
  Мужчины встали, по-очереди - вначале граф, потом виконт, Рекский склонился в поклоне:
  - Ваша Светлость, позвольте мне обозначить честь лично поприветствовать...
  - Оставьте, друг мой, мэтр, - Шульге со смехом сделал шаг вперед и, взяв за плечи, выпрямил коммуникатора. - Если и кто-то здесь должен быть польщен личному знакомству со столь отважными людьми - то только я.
  Беловолосый граф перехватил руку Рекского и сжал ладонь в крепком пожатии. Йохану ничего не оставалось, кроме как ответить тем же. Жест графа повторил и Грызнов, в чьем касании было куда больше теплоты, нежели вежливости.
  - Господин Рекский.
  Повинуясь широкому жесту хозяина кабинета мужчины присели.
  - Господа, располагайте моим гостеприимством и, прошу вас, оставьте излишние формальности, - граф жестом же указал на бутылку красного парского и сам же наполнил бокалы. Из закуски на столике были лишь тончайшие пластинки незнакомого Рекскому сыра и ниточки копчений. - Тем более что разговор у нас пойдет весьма личный, можно сказать интимный.
  Мужчины взяли бокалы и Грызнов, на правах старшего по званию и титулу, поднял свой:
  - За нашего гостеприимного хозяина, в таком случае. Долгие лета и могучего здоровья!
  - Долгие лета, - вторил коммуникатор, понемногу обретая трезвость мысли после фамильярного приветствия одного из первых лиц государства. Что он здесь делает?
  Граф качнул бокалом, принимая тост и пригубил. За ним коснулись бокалов и гости, не решаясь налегать на буквально 'золотой' напиток.
  - Мой дорогой Йохан, если вы позволите так вас называть, - граф словно прочел мысли коммуникатора, - вы, полагаю, теряетесь в догадках о цели моего приглашения.
  - Как будет угодно Вашей Светлости, - кивнул старик. - И вы абсолютно правы. Свет, к которому я привык, крайне отличается о столь высокого общества.
  - Не преуменьшайте, - рассмеялся граф. - Как минимум, я прекрасно осведомлен о ваших регулярных походах в баню с далеко не последними лицами нашей страны. Но, - и тон его посерьезнел, - повод нашей встречи, увы далеко не радостен. Столь приятное общество заставило меня забыться. Виконт, прошу вас - вы не могли бы вкратце повторить нашему другу все то, о чем мы говорили с вами минуту тому.
  Грызнов поставил едва початый бокал и с некоторой усталостью откинулся в кресле, на мгновение прикрыв глаза.
  - Господин Рекский, Его Светлость уже упомянул в письме причину нашего приглашения, он любезно сообщил мне об этом. Я же сейчас хочу сообщить вам некоторые детали.
  Йохан хорошо контролировал свое лицо, но даже его военно-формальный тон товарища, к которому тот прибегал только при выполнении задач строго служебных, отрезвил, согнал налет веселого дружелюбия графа и заставил вспомнить, где и с кем происходит их встреча. Что он здесь делает?
  - Как вы уже знаете, с таким трудом и столькими жертвами возвращенный на престол при нашем участии монарх - убит. Убийцей является иф, хамелеон, если я ничего не путаю - Грызнов поймал взгляд Рекского, уточняя, понимает ли тот, о чем речь.
  - Ифский колдун, чем-то родственный нашим аэромагам-иллюзионистам, - кивнул коммуникатор. - Невидимка.
  - Именно так. Помимо невидимости я имел сомнительное удовольствие наблюдать и другие его способности - он без труда перемещался по потолку и даже умудрился из этого положения метать предметы. Небольшой заточенный диск - он и послужил орудием убийства. - Грызнов чуть подался вперед, взгляд его при этом опустился к столу. - Свидетелями происшествия являюсь я, телохранитель Его Величества - именно он убил нападавшего, к сожалению уже после того, как дело было сделано и, насколько я помню - королевский писчий. В этом, похоже, и состоит... проблема.
  - Позвольте дальше я, виконт, - граф неопределенно качнул бокалом. Горий кивнул. - Эта, как изволил выразиться наш добрый Настоятель, проблема - в моих глазах наше же наибольшая удача, хоть я Ваше Благородие и не спешит согласиться со мной. Позвольте я начну издалека, Йохан - что вам известно об ифах?
  - Не уверен, что понимаю цель вопроса, Ваша Светлость. И оттого затрудняюсь ответить. Ифы - нечеловеческая раса, берущая свое происхождение из Земель Кургано, что у восточных границ Империи Осса...
  - Стоп! - граф многозначительно воздел палец. - Это ключевое - 'нечеловеческая', а следом 'раса'. Будучи образованным человеком, вы, мой друг, должны быть прекрасно осведомлены, что термин 'нечеловеческий' в данном контексте используется для обозначения отдельных от людского разумных видов Ойкумены. А 'вид', как вы, я уверен, также знаете обладает важным проверяемым и фальсифицируемым отличием от 'расы'.
  - 'Виды' не способны скрещиваться с другими 'видами', - кивнул под ожидающим взглядом Рекский, уже предчувствуя, куда клонит граф. - Если два представителя животного мира способны к скрещиванию между собой, обладая при этом значимыми наследуемыми морфологическими отличиями - их принято причислять к различным подвидам одного вида...
  - И в случае с представителями разумных народов, - подхватил граф. - 'Подвиды' данного народа принято называть 'раса'. Используя термин 'нечеловеческая раса' применительно к народу вечного мрака - ифам - мы как бы подразумеваем, что они являются подвидом не то нигуров, не то карлов или илванов, а то и вовсе самостоятельным видом, отличным от всех перечисленных, что в корне неверно. И минимальным, но неопровержимым доказательством сего является ваш покорный слуга.
  Шульге величественно повел рукой, указывая на скабрезный портрет у него за спиной. С легкой насмешкой поймал смутившийся взгляд Грызнова, но споткнулся о равнодушный Рекского. Продолжил:
  - Иными словами - народ ифов действительно является самостоятельной, самобытной и уникальной по своим как физиологии, так и культуре расой. Но расой - строго человеческой, настолько же неотемлимой частью нашего вида как негры южного андрована, горожане и кочевники степей Нара, андрованцы, кантанцы или даже имриры, тусы и селки - отделяемые от людей по ровно тем же мотивам, - граф чуть подался вперед, словно намереваясь подчеркнуть важность фразы, - мотивам человеконенавистническим и строго политизированым.
  'И что?' - отчетливо читалось во взглядах собеседника Шульге, но они не осмеливались на столь вульгарный вопрос.
  - Равенство для ифов, имриров, селки, тусов - одна из многих моих целей как политика и аристократа. Признание за ними всех тех прав, которые мы привыкли называть 'людскими'. Права заходить в белый и серый города, права на работу, владение движимым и недвижимым имуществом в пределах городов...
  - Прошу простить меня, Ваша Светлость, но быть может вы собираетесь им и неграм также разрешить посещать кабаки, рауты или сидеть при белых? - Грызнов максимально постарался смягчить форму вопроса, понимая, что совершает непозволительную резкость, но не всилах сдержать изумления.
  Граф на мгновение шевельнул губами, словно уже собираясь ответить, но в последнее мгновение, похоже, сменил намерение. Снова выпрямился, пригубил вина. Задумчивая улыбка тронула его губы, он покачал головой - уж скорее своим мыслям, чем отвечая на вопрос.
  - Еще раз прошу прощения, Ваша Светлость, с моей стороны это было...
  - Оставьте, виконт. Ваш вопрос донельзя лучше иллюстрирует всю ту косность, которую мне приходится преодолевать годами. Нет, конечно же, предложи я подобное - я умру как политик. Даже большинство моих сторонников не поняло бы меня, буде я столь безрассуден, чтобы озвучить такую мысль. Но важно даже не это. Важна одна простая мысль, которую я пытаюсь до вас донести. Все они - люди. Все они могут сколь угодно отличаться от нас внешне, но боль, страх или несправедливость они ощущают ничуть не хуже.
  Последовала непродолжительная пауза и только когда стало понятно, что граф тянет ее намеренно, давая собеседникам слово, заговорил Рекский.
  - Тусы вынашивают детей четыре месяца и рожают от пяти до двенадцати щенков. Мертворожденных - скармливают животным, обычно свиньям. Ифы - жрут пленников, иноплеменников и даже собственных стариков. Селки дают детям имя по достижении пятилетнего возраста, до этого же - никто даже не почешется, если безымянный окажется в беде. Имриры могут задерживать дыхание до получаса и не способны испытывать страх на физиологическом уровне.
  - Каждое ваше слово - правда, мой дорогой друг, - кивнул Шульге. - Но не следует забывать и то, что возжелай мы - мы без труда найдем тьму отличий и в рамках того, что ныне признаем даже не единым, человеческим, видом, но единой расой. Зайдите на раут к любому консерватору и в течении получаса вы будете знать десятки причин уничтожать имперских младенцев в колыбелях, сотни - уничтожить чадцев, как этнос. Вы без труда поймете, почему степняков или веллетайнцев нельзя пускать даже за ворота города, дредпортцам запретить владение любым имуществом. Нам, людям, не составляет никакого труда найти причину для ненависти.
  - Ваша Светлость, если позволите - не поясните ли нам подоплеку вашей речи? - Грызнов чуть склонился в кресле, словно стараясь извиниться за недавний конфуз. - Я не рискну говорить за господина Рекского, но я сам весьма далек от столь сложных материй, как человеческая сущность, физиология или этнические особенности различных культур. Моих знаний просто не хватает, чтобы поддерживать с вами интеллектуальную дискуссию на заданную тему.
  Шульге долгую секунду задумчиво смотрел в глаза Горию. Потом же взгляд его словно бы остекленел, стал жестче, безразличней.
  - Моя, уж простите за некоторую эмоциональность, тирада преследовала цель донести до вас мысль о том, что гибель десятка ифов в среднем случае лично я сочту более трагичной, нежели гибель одного рованца - пусть и первое и второе я сочту трагедией самое по себе. И тут мы, пусть и не с тем багажом, на который я надеялся, приближаемся к самой важной части нашего разговора. К убийству короля. И, что куда более важно - к свидетелям этого убийства.
  В этот раз Грызнов осознал цель и смысл раньше Рекского, откидываясь на спинку кресла и глазами, полными презрительного изумления, впериваясь в собеседника.
  - Вы хотите, чтобы я обвинил в убийстве телохранителя!.. - пораженно прошептал Горий.
  - Именно так, виконт, - граф умолк, не став развивать мысль.
  - Если станет известно, что убийцей является иф... - задумчиво проговорил Рекский, неожиданно для себя задетый смыслом речи Шульге. Невольно разум его обнаружил параллели с философской речь Диккенза в коммуникационной захваченного Комиссариата дни тому - и тогда дознаватель, блуждая вокруг да около, мысль свою строил вокруг равенства перед лицом... Вот только кого? Что он здесь делает? - Если станет известно, что убийцей является иф... Сторонники старой Палаты ненавидят ифов Сарай за то, что те поддержали корону, но режут - всех, не очень разбираясь в сортах. Такая же весть - ни один иф не будет чувствовать себя в безопасности в землях, на которые простирается власть Троих. Любой предыдущий погром, даже все они вместе взятые - покажутся милыми соседскими подначками...
  - Белоград, Черноград и Штхаас на Андроване - полностью зависят от наших поставок продовольствия из Порта Бури. А это на девяносто девять процентов - ифы. Это десятки тысяч человек, включая женщин и детей. Десятки тысяч - здесь, в графствах. Сотни - в Землях Курганов больше не будут иметь выбора и склонятся перед Империей. Если вам плевать на людей, ведь вы, похоже, людьми их не считаете - извольте. Белоград и Штхаас - это крупнейшие под крылом графств рудники олова, меди и серебра. Это ляпис-лазурь и черный мрамор. Черноград - важнейший полигон по обкатке гибридных карловских изделий, способных работать с людьми, самый большой грузо-товарный порт в северном Андроване под нашим контролем. Новость об убийце, о 'подлом ударе в спину' от ифов убьет любые с ними контакты. Мы потеряем деньги, они - жизни, какая ирония, зато сможем с высокой долей достоверности пересчитать стоимость одного иф в грифонах.
  - И толерантисты... Ваша партия, публично ратующая за расширение прав... не только рованцев. - Рекский дипломатично умолк на полумысли, и тут же осознал, что к этой реплике его подводили.
  - Именно, спасибо, друг мой. Хотите больше? Что ж - как вам идея о развитии гражданской войны? Сейчас линия раскола проходит между центристами, прогрессистами, толерантистами с одной стороны и консерваторами - с другой. Я тактично молчу о военных. Почему бы нам не провести еще один разлом - отделить толерантистов, на сторону которых будут просто вынуждены встать все те, кого мы брезгливо именуем 'нелюдью' в наших родных границах? Полагаете - невелика потеря, мы ведь политическое меньшинство? И вы крупно ошибаетесь - Нагур'на'Затур уже изъявил о готовности поддержать Реставрацию ранее, так отчего бы ему не стать на сторону еще более слабую, фактически выступающую за расширение их преференций? И, совсем маленький шажок, мы получим иностранную интервенцию. Стоит все это одной-единственной жизни одного единственного невинного человека?
  Грызнов осоловело смотрел в никуда. Он, не привыкший мыслить подобными масштабами, тем не менее не видел изъяна в страшной картине, очерченной быстрыми мазками графской кисти.
  - Вы преувеличиваете...
  - Вы же понимаете, что скорее преуменьшаю. Что есть еще чадские роялисты у стен Садгарда. Что Осса спит и видит выход к северному побережью с частичным контролем Северного Морского Пути. Что илваны из Дендроба могут просто перекочевать на пару десятков километров северо-западнее и будет очень непросто убедить их этого не делать, если восточные графства будут озабочены выживанием. Что Восстание Запада до сих пор бередит умы молодых и нет для повторения повода лучше, чем внутренняя распря в Палате. Графства вот уже несколько десятилетий как были пороховой бочкой. И именно вы первым поднесли фитиль.
  Грызнов понимал.
  - Горий, - к Рекскому, наконец, пришло осознание его роли в этом спектакле. Безымянный телохранитель или Грызнов. Выбор был прост. - Он прав. Десятки тысяч жизней, да что там десятки - миллионы - против одной. Ты Настоятель и должен понимать...
  Грызнов сдался. Всему его существу претило решение, которого от него ждали. Одно дело пожертвовать солдатом, осознающим, на что тот идет. И совсем другое - уничтожить само имя, пусть неизвестного ему, но верно несшего свою службу человека, смешать с грязью на века, внести в сами летописи его фамилию, как фамилию подлого убийцы короля, которого тот призван был защищать. Но он сдался. Кивнул.
  - Я рад вашему решению, - Шульге сидел в кресле все так же откинувшись. Все так же взор его оставался холоден и жесток. - Я направлю к вам дознавателя для дачи свидетельств незамедлительно. И, как мне доложили, при писчем, увы, покойном, были обнаружены документы на подпись. Присвоение статуса бароната Олессе с правом на расширение, вам же - титула барона и статуса временно исполняющего обязанности Комиссара-Настоятеля. Полагаю, я смогу поспособствовать утверждению последней воли монарха. За сим же благодарю вас и прошу меня оставить - и вас, и меня ждут множество дел.
  Даже если бы и имел желание Шульге больше унизить Грызнова - вряд ли у него бы это получилось.
  
  Эпилог
  
  'Откуда она взялась?!' - было главным вопросом дня, прошептываемым, выкрикиваемым и проругиваемым на трех языках в облегченной смеси ужаса и восхищения. Да что там днея - вторые сутки уже 'Распутная селки' оглашалась им под скрип линей и перестук киянок. Халровианский, чадский и интернациональный морской кокни неумолкая то и дело крутили сии слова на разные лады. Команда, состоящая больше чем наполовину из людей, не уходивших в своей жизни дальше устья Исены, сильно проредевшая, пережитый ужас выплескивала в непрекращающейся болтовне - делясь, споря и строя догадки.
  Белый вал пришел второго дня среди ясного неба. Сам горизонт встал на дыбы и неторопливо пополз в сторону ставшего внезапно крохотным и уязвимым суденышка. Бело-сине-зеленая гора сожрала вначале редкие низкоидущие облака, дымку далекого берега, а после и само дневное светило - все росла и росла, даже не думая опадать, надвигаясь на караку. Мириады тонн воды равнодушно подкатывали к копошащимся в панической суете людишкам, спешашщим обернуть корабль носом к опасности, дабы не сгинуть бесследно в пучине, внезапно ставшей вертикалью.
  Нет смысла описывать тот однородный коктейль оттенков ужаса, что переживали люди на борту - вчерашние речные перегонщики; бывалые моряки, привычные к переменчивости северных морей; редкие морские волки, видавшие тропические бури экваториального пояса. Все они слились в ничтожно малое, лишь единой волей способное не противопоставить что-либо бездушной стихии, но лишь надеясь ускользнуть от ее бесчеловечного проявления.
  Долгие минуты 'Селки' провела едва ли не в вертикали, носом своим указуя в прозрачное безмятежное небо. Треть команды - и плотников, и матросов - она, надсадно крича достигающим предела прочности деревом, выпустила из своих надежных объятий, уронила. Крохотные человеческие фигурки просто осыпались в разверзшуюся и все более углубляющуюся бездну за кормой. Некоторых потом удалось отыскать. Живым - никого.
  Лаврентий помнил исполненный отчаянного восторга и хтонического ужаса миг на гребне вала, воздевшего его деревянную возлюбленную на самый пик мира, выше, казалось, самих облаков, прежде чем начать ее все ускоряющийся путь вниз...
  Минуты ужаса пронеслись, забрав щедрым воздаянием почти с десяток живых душ, но подарив выжившим воспоминания, ценность которых невозможно донести до непричастных. Повреждения 'Селки' понесла незначительные - не выдержал форм-марс-рей и верхний фор-марс-рей и при других обстоятельствах кто-то обязательно закачался бы на нем, отплясывая в петле за такую провинность. Здесь и там лопнули многочисленные лини, служившие единственными источниками спасения экипажу. Несколько внутренних переборок были пробиты весело разгулявшимися незакрепленными грузами, но и за это никто не понес наказания. В свалки превратились офицерские каюты.
  Кириллий долгие часы крыл самыми черными словами магов, магию и все, что с ними связанно, Лаврентий стоически выслушивал. 'Как, как до сих пор маги не правят миром!' - в сердцах закончил свою тираду силианец, но что капитан ему коротко и ответил - 'а они и правят. А правители правят ими. Вот почему канониры не правят кораблями? То-то'.
  Но все эти беды были ничем - несколькими днями ремонта - перед главным. Стихия отступила и за первой волной не последовала вторая. Они выжили. Корабль выжил...
  'Живой за бортом' - прозвучал возглас на порченом нагур'на'затурском - универсальном морском сленге, и Лаврентий поднялся на палубу, покинув руины, несколько ранее называвшиеся капитанской каютой.
  На буро-зеленой грязной морской глади то там, то здесь покачивались многочисленные обломки рей, какой-то скарб из того, что не успели закрепить или же закрепили недостаточно, а также доски, плавник и белесые туши тунца брюхом кверху то там, то здесь. Среди всего мусора, тем не менее, действительно просматривался в нескольких километрах кое-как слепленный плот под косым красным парусом. У крохотной мачты угадывалась фигурка, отчаянно машущая руками и даже с этого расстояния несложно было понять, что человеком бедолага не является. Чрезмерно длинная шея и дистрофичное брюхо выдавали в ней нигура.
  Тем не менее, матросы не дожидались распоряжения боцмана - негласный морской закон понуждал подбирать любого пострадавшего, если только не ты сам сделал его таковым. Сегодня - ты, завтра - тебя.
  Многие минуты прошли, прежде чем исстрадавшаяся 'селки' неулюже прибортовала к плоту, вблизи оказавшемуся кое-как смотаными остовами мачт - не то бизаней, не то грот. Пострадавшего же Лаврентий узнал и того раньше.
  Помимо него, на 'палубе' спасительной колыбели было также и еще двое - также нигуры. Но эти лежали без движения, а также, почему-то, и без одежды.
  - Рпаллатль Шиита Коркк, - в злом веселье прокричал Шашня, пока матросы готовили багры, а нигур отчаянно выгребал доской, заменившей ему весло, ближе к крутым бортам каракки. - Ты ли это?
  - Капитан Шашня, - донеслось в ответ вымученное, но безупречно-вежливое, с идеальным веллетайнским акцентом. Гребки нигура стали более редкими - он оправданно засомневался в скором спасении. Не желая разочаровывать того, Шашня жестом указал Кириллию не торопиться, а тот уже транслировал мимоходное распоряжение команде. Люди застыли с баграми - кто опираясь на борт, кто на сам багор - люди были измотаны до предела недавне яростной борьбой со стихией.
  - Ваш флот выглядит не таким большим, Адмирал, что случилось?
  - Вы видите ответ на своем борту, капитан. Морские боги объелись кровью и у них случилось несварение, - нигур аристократическим жестом обозначил бурые от донного ила воды вокруг. - Быть может, вы позволите мне подняться на борт и я расскажу вам эту интереснейшую сказку в деталях?
  - Не мыслю, Адмирал, не мыслю. В нашу крайнюю встречу вы просили мне смерти, но тем самым отвели от пренеприятнейшего разговора и, мыслю, возможной смерти. Я все ломал голову - как же вернуть тебе долг, и тут такая оказия.
  Лысый нигур лишь склонился в ответ - то ли понимающий кивок, то ли шутливое согласие.
  - Кириллий, выделите ему воды на три дня, - уже тише, неслышимо для нелюдя распорядился Шашня. Именно столько, по его расчетам, было грести до берега на том недоразумении, что ныне служило Рпаллатлю флагманом. Если тот, конечно, примет верное решение и возьмет правильный курс. И, уже громче, к нигуру, - Плыви со Стаей, Адмирал, собирай свой флот.
  Удача моряка весела и переменчива. Вчера ты - адмирал несметной армады, наводящей ужас на Срединный океан, а сегодня - безымянный крушенец, отданный на волю течений и ветров. Сегодня ты - мелкий капитан, на истерзанном корабле, а завтра, кто знает, Настоятель первой и единственной в государстве плавучей крепости.
  - Правь на Страдонию, Кириллий, мы возвращаемся в Веллетайн.
  
  Персонажи:
  Александр Горьев - статист Халровиана. Он же - Марк Лапласс. Тобайяс Шалинас.
  Тобиас Дариас - старший куратор. Непосредственный шеф Александра Горьева.
  
  Штат 'Гнева Альвира':
  Горий Грызнов, виконт Олесский - Настоятель Парящей Крепости 'Гнев Альвира'.
  Матьяс Ларусс - корускулат на 'Гневе Альвира'.
  Йохан Рекский - коммуникатор на 'Гневе Альвира'.
  Ролан Каракий - оптикат на 'Гневе Альвира'.
  Максим Чалый - аэроархитектор при 'Гневе Альвира'. мертв
  Георг Шалиас - аэроархитектор при 'Гневе Альвира'.
  Ян Наридиас - аэроархитектор при 'Гневе Альвира'
  Роглаф Даллерсон - чадец, башелье десанта 'Гнева Альвира'
  
  Штат 'Злобы Халы':
  Кадим Лурецкий - Настоятель
  Лимус Канитас - коммуникатор
  Димир Шалиас - аэроархитектор
  Ян Наридас - временно аэроархитектор
  Добров - оптикат
  Дисмас Ларусс - корускулат
  
  Крепости:
  Гроза Севера - силианцы
  Конунг Бьорн - Чад, роялисты
  Конунг Роглаф - Чад, роялисты
  Верный клятве - Чад, роялисты, взят Халровианом
  Белый Кракен - Чад, роялисты
  Гордость Валрусса - Чад, роялисты
  Слеза гор - Чад, роялисты
  Обескореннный - Чад, роялисты
  Черный айсберг - Чад, роялисты
  
  Зеленая ветвь - Халровиан
  Седой айсберг - Халровиан
  Томайяс Домиас - Халровиан
  Северное сияние - Халровиан
  Скала глубин - Халровиан
  
  Замки (48 всего+1 на стапелях):
  6 - Чад
  1 - Земли Курганов
  4 - колонии
  Граф Коннор - Садгард
  Рожденный небом - Садгард
  Серый взор - Садгард
  Каменный грифон - Садгард
  Королева Анника - Хала, выведен из строя
  Злоба Халы - Хала
  Щит Короны - Хала
  Раскаянье - Хала
  Боль Врага - Хала
  Рок предателя - регион
  Молчаливый - регион
  Лик Троих - регион
  Сердце Кох - ?
  Дондой Аллир - запад
  
  Флот роялистов:
  Оглаф Халлертон - Адмирал, тан 'Конунга Бьорна'
  Рпаллатль Шиита Коркк - командор (течти) Рутта Личиттан Каи Зно - Багряного Флота Пика Соли
  Ове Хансон - чадец, башелье 'Конунга Бьорна', начальник разведки, квартирмейстер
  
  Алвис Озолс - барон Тернский, меценат, затворник
   Плоско - 'гвардеец'
   Морда - 'гвардеец'
   Малина - 'гвардеец'
   Кленомор - 'рудый', некродруид
   Альвиса - внучка
  
  Баннереты Гория Грызнова:
  Илиас Лаплатт, большой, страшный
  Ромулас Паранос, одноглазый
  Алия Толохова,
  Кадим Лурецкий, Настоятель 'Злобы Халы', 'матерщинник'
  Никта Лурье, 'маг'
  
  Мартинас Корвинус, первый этого имени, король графств Халровиана, граф Моркбургский
  Шений Литсс - телохранитель короля
  
  Торн Миротворец - император Осса
  Ливас Корвинус, первый этого имени, бывший король графств Халровиана, дядя Мартинаса Корвинуса, мертв
  Мартиас Диккенз - младший (старший) дознаватель комиссии внутренних расследований Воздушного Флота Халровиана
  
  Палата Графов:
  Лоренц де Фулье - граф, член Палаты Графов Халровиана
  Лаплатт - граф, член Палаты Графов Халровиана, толерантист
  Мультте - граф, член Палаты Графов Халровиана, толерантист
  Витт - граф, член Палаты Графов Халровиана, толерантист
  Ирас Шульге - граф Дондойский, член Палаты Графов Халровиана, толерантист
  Рамус Донье - граф, член Палаты Графов Халровиана, толерантист
  Енас Литаллис - граф Горшский, член Палаты Графов Халровиана, консерватор
  Илайя Литаллис - граф, член Палаты Графов Халровиана, толерантист
  
  Реставраторы:
  Табайте - виконт, один из лидеров восстания, получил привилегии во время Восстания Запада
  Виньес - виконт, один из лидеров восстания, получил привилегии во время Восстания Запада
  
  Садгард:
  Отолис Донье - граф, Комиссар-Настоятель Садгарда
  Гориас Рекье - барон, Старший Жандарм Города
  Виктариас де Гурье - граф, Адмирал
  Колиас Журьев - граф, Генерал
  Ромулас де Шайе - граф, Настоятель 'Зеленой ветви'
  
  
  Лаврентий Шашня - капитан 'Распутной селки', веллетайнец
  Мирц Миллер - коммуникатор
  Кириллий - боцман 'Распутной селки', веллетайнец, силианец
  Роман Гоноррмаркко - 'торговец диковинками'
  
  Рубен Голли - архитектор, создатель Комиссариата
  Чалый - корускулат, считается одним из лучших современности
  
  Рамус Лаллис - коммуникатор
  Аймар Юйдибе - коммуникатор
  
  Нигуры:
  Илкрат Рауфт, дома Тоокгнамон, круга Лаара, торговец третьего ранга, уполномоченный представитель империи Нагур'на'Затур графств Халровиана - нигур
  Кормик Домкотт, дома Тоокгнамон, круга Лаара, старший консультант при фактории - нигур
  Паитрик Тофф, дома Тоокгнамон, круга Лаара, старший консультант, временно исполняющий функции наблюдателя при Каменном Флоте
  
  Ифы:
  Назвавшийся плесенью - смещенный вождь племени Сарай, Хала
  Назвавшийся скользящим - вождь племени Сарай, Садгард
  
  Тадеас Лаплатт - 'безопасник', мертв
  
  Боннарт Аннарт - изготовитель смертного оберега
  Дораййо Серый - изготовитель смертного оберега
  Иоганн Диппель - изготовитель смертного оберега
Оценка: 5.45*4  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"