Весной часто бывают дожди. Меняется погода, меняются люди, меняется мир.
Именно в этот день, когда шел тот весенний дождь, ее жизнь изменилась раз и навсегда.
10 мая
Это был один из самых престижных районов города, который славился своим спокойствием и безопасностью. Здесь были милые двухэтажные домики, аккуратные газончики, степенные улыбчивые обыватели. Каждый друг с другом здоровался, справлялся о самочувствии его самого и ближайших родственниках, говорил о ценах на биржах, обсуждал ближайшие планы. И никто из проживающих в этом районе не мог подумать, что именно здесь случится та трагедия.
Все были шокированы, когда однажды, ближе к вечеру, один дом окружили машины полиции, скорой помощи, зачем-то даже стояли даже пожарные, было несколько человек из секретных служб.
Дом, в котором проживала самая обычная семья, отгородили от внешнего мира красно-белыми лентами, словно вырезая его из нормальной жизни. Непосредственно соседи и даже люди, жившие даже через несколько улиц, стопились у ограждения и обсуждали случившиеся, пытаясь понять, что стряслось в их спокойном мире.
Полицейские были мрачные и молчаливые, отказывались объяснять, что происходит.
Люди сначала предположили, что ограбление, или, что вероятней, кто-то осуществил свое Право. Но ведь даже если бы кто его и осуществил, никогда не поднималась такая шумиха, никогда не было стольких людей и служб.
Даже дождь, иногда превращавшийся морось, не мог разогнать обывателей. Они вооружившись зонтиками и любопытством стояли у ограждения, пытаясь понять, что случилось.
И поняли, когда из дома кто-то из полиции вынес два тела, накрытыми белыми простынями, уже пропитавшимися кровью. Но не было Жетона.
И все всё поняли.
Толпа как-то разом замолчала, делая шаг назад. Они уже отвыкли от этого, забыв, как надо реагировать, когда людей просто убивают. Без повода и Права. Но всем, абсолютно всем было страшно.
Вслед за телами, медленно, передвигаясь словно во сне, шла девочка, стеклянными глазами смотря на простыни. Рядом с ней был кто-то из врачей и психологов, они ее тормошили, пытались что-то узнать, но она просто молчала, смотря на кровь на белых простынях.
Обыватели вздохнули хором, словно были единым живым существом. Все знали эту девочку.
Миниатюрная, худенькая, с яркими, обычно словно горящими зелеными глазами, она часто улыбалась и шутила. Ходила в художественную школу, была невероятно талантлива, в свои двенадцать лет у нее было уже две полноценные выставки.
Сейчас она была настолько хрупкой, что казалось дунешь - рассыпится стеклянными осколками.
Уже было почти темно, свет исходил из окон дома, да мигающих лампочек от машин полицейской и скорой.
Двое полицейских - один был высокий молодой с очень эмоциональным лицом, второму было около тридцати, его возраст выдавал цепкий и жесткий взгляд, - смотря на скрытые покрывалом тела, переговаривались:
-- Нда, здесь я этого не ожидал увидеть. Ковбой обычно работает в центре города, в многоэтажках.
-- Ты уверен, что это он?- спросил молодой, неравно оглядываясь на медленно рассеивающуюся толпу обывателей.
-- Да. Его почерк. Если девочка опознает...
-- Думаешь, она в состоянии?
-- Нет, но скоро будет. Она его точно видела.
-- Так это она вызвала полицию?
-- Да.
-- Но почему он ее не тронул?
-- Он обычно предпочитает двоих. Остальные для него лишний груз.
-- Груз, да...
-- Хватит. Давай соберем и проанализируем информацию, сейчас это единственное, чем мы можем ей помочь по-настоящему.
-- Думаешь... Думаешь, она сможет оправиться?- молодой глянул на девчушку, его глаза были пронизаны чужой болью.
-- Честно?
-- Да.
-- Нет. Никогда.
8 лет спустя
2 мая
-- Ветт, ты почему молчишь?
-- Потому что молчу.
-- Ну Вееееееетта...
-- Майа, я не хочу снова разбирать твои личные проблемы.
-- Ну пожалуйста! Ксана уже высказала свое мнение, осталась ты. Ну не могу я сама решить!
Жаркое солнце патокой ложилось на кожу, приятно согревая. Три девушки лет двадцати расположились на поляне в Центральном парке. У них у всех были мольберты, и они рисовали, обсуждая последний роман Майи. В будние дни в парке было не очень много людей, редкие прохожие с интересом, но без особого удивления, косились на них - Академия Искусств находилась напротив парка и часто студенты приходили сюда на пленер или просто посидеть отдохнуть.
Ксана была самой старшей из троих. Ей было двадцать четыре, она была уже на последнем курсе и все ей прочили красный диплом. Динная, легкая, с глубокими синими глазами и длинным волосами, собранными в хвост. Высокие скулы, припухлые губы, аккуратные ушки с тяжелыми сережками в форме среребрянных птиц. На ней была одеты джинсы и белый короткий топ, открывающий плоский живот.
Майа - миниатюрная, милая девушка с детскими щечками и наивными глазами. Ее ротик был постоянно приоткрыт, а во взгляде царил интерес и удивление. Рыжая, с густыми волосами, вьющимися широким кольцом. Она умела восхищаться даже самыми заурядными вещами, но была настолько непосредственно, что часто раздражала окружающих своей излишней простотой и наивностью. Короткое легкомысленное платье фиолетового цвета и тяжелые браслеты на руках, подчеркивающие тончайшую изящность кисти.
Поледеней была Ветта. Иветта. Она была не намного выше Майи, но значительно тоньше. Казалась невероятно хрупкой, словно фарфоровая кукла. Тонкие губы, немного резковатый подбородок, невероятные скулы. Черные волосы спереди достигали ключиц, а сзади постепенно укорачивались, длина их не превышала и сантиметра. Глаза - огромные, зеленые, непередаваемо красивые, в обрамление густых ресниц, но - совершенно пустые. Темная короткая юбка, широкая, слегка мешковатая полупрозрачная зеленая кофточка, держащаяся на одном плече.
Иветта была полностью погружена в работу и с явной неохотой отвечала Майе.
-- Ну скажииии!- заныла рыжая, чуть ли не подпрыгивая.
-- Ты будешь ныть еще сильнее,-- предупредила Ветта, с явной неохотой откладывая мольберт.
-- Я должна знать!
-- Хорошо. Этот Эндрю пустышка. Для кого-то он будет смыслом жизни, а для тебя - лишь игрушкой. Взбалмошный, капризный, эгоистичный, себялюбивый. Типичный нарцисс. Ты побудешь с ним еще пару дней, и вы разойдетесь, потому что поссоритесь из-за какой-то мелочи. Ты будешь неделю рыдать у Ксаны на плече, потому что свое я не подставлю, потом встретишь очередную "любовь всей своей жизни".
-- Ты... ты... Это было жестоко!
-- Она тебя предупреждала,-- заметила Ксения, поднимая глаза на подруг.- Ты сама попросила.
-- Но ведь можно было по-другому сказать?- со слезами на глазах пищала Майа, сжимая кулачки, смотря, как зеленоглазая начала собирать вещи в сумку.
-- Можно. Но она не умеет.
-- Ты права, не умею. Я пошла, закончу завтра.
И не слушая дальнейший скулеж Майи, Витта быстро собралась и пошла прочь, не попрощавшись. Девушки, давно привыкшие к ее странностям, не обратили на это внимание, продолжив свой разговор.
Магтро довез ее до нужной остановки минут за двадцать без особых задержек.
Ветта зашла в продуктовый магазин "Стивенс" возле своего дома, выбрала хлопья и молоко, и подошла к кассе.
Кассирша с приветливой улыбкой поздоровалась с ней, пробила продукты и назвала сумму.
Девушка привычным жестом немного задрала кофту, обнажая запястье с кодом . Пискнуло.
-- Спасибо за покупку, заходите еще.
Затем Ветта отправилась домой. Она жила в чистенькой старой трехэтажке, сделанной в стиле прошлого века. Ее квартира находилась на верхнем этаже, и при желании она часто поднималась на крышу по лестнице, которая почему-то находилась именно на ее балконе. У нее было две больших и одна маленькая комнаты. В маленькой - спальня, одну их больших занимала ее мастерская, пропитанная масляными красками и гуашью, а вторая была гостиной. Стиль в квартире был немного хаотичный. Много каждая комната имела свой цвет, кухня, например, была красной, а ванная - зеленой. И в каждой комнаты было настолько много разных мелких, маленьких, вроде бы не нужных вещей, что именно они составляли комнату, а не обои и мебель.
Ветте было безразлично, что подумают о ее убежище окружающие, ведь сюда кроме дяди с тетей никто не заходит, а они принимают почти все капризы своей племянницы.
Девушка, оказавшись дома, почти сразу отправилась в свою комнату и занялась математикой. Хотя она и училась в художественном вузе, требования к студентам были более чем высокие, дабы соблюсти статус, так тщательно и долго завоевываемый учреждением. Иветта относилась ко всем наукам ровно, ей ничего не нравилось кроме ее основной деятельности - рисование. Она жила только этим. Другие дисциплины давались ей без особого труда, за исключением химии и физики, но с этим можно было смериться.
Она просидела за математикой до самого вечера, и лишь когда стемнело, спохватилась, что слишком ушла в расчеты.
Потирая усталые глаза, пошла на кухню, сделала себе порцию хлопьев с молоком и плюхнулась на диван в гостиной.
-- Как скажете, госпожа-- приятным барионом ответил "домовой" .
Щелкнуло и на экране появилась картинка. Едва глянув, Витта поморщилась.
-- Я же просила адекватное, а не сопливую оперу для девочек-подростков.
-- Приношу извинения. Это?
-- Нет, следующее.
-- Это?
-- Нет... Хотя, оставь.
-- Как скажете, госпожа.
Девушка притихла, всматриваясь в экран. Там показывали старые кадры, еще до Взрыва. Или только после него... Скорее после.
Высокий мужчина стоит на трибуне и о чем-то говорит, сдержанно жестикулируя. Высокий, прямой, сразу видная военная выучка. Седые вески и морщины в уголках губ. Усталые глаза, полные сожженных надежд. Волевой подбородок и прямой нос с оттенком аристократизма.
Первый Правитель.
-- ... история жизни до конца не известна. Никому не удалось собрать точные данные о его жизни до Взрыва. Известно лишь то, что во время терактов погибла его семья. И именно после этого он решил сделать шаг вперед. Но обо всем по порядку...
Взрыв. Великое, ужасающее событие, перевернувшее историю нашего мира. Политологи до сих пор не могут прийти к единому мнению, к каким результатам привело это. Наверно, лишь наши дети смогут объективно оценить, что с нами было, но никак не мы.
Взрыв произошел десятого сентября тысяча девятьсот девяносто седьмого года. Всего было сорок семь взрывов, но их назвали одним Взрывом, наверно потому что это скорее было единое в своей основе событие, повлекшее то, что мы сейчас имеем. Они произошли одновременно на всей Земле, затонув лишь одно - существующую тогда власть. Были взорваны почти все зданий правительств передовых экономических стран, лишь несколько смогли во время обнаружить угрозу. Тогда началась паника, мятежи и кровопролитие...
Организация "Истинные" призналась в совершении ими этих террористических актов, но никого из участников не смогли поймать, чтобы наказать.
Люди, уставшие от бесконечных терактов и ожидания худшего, вышли на улицы. Почти все страны постигло это безумие, лишь Китай смог первое время удержать относительное равновесие, сумев успокоить своих людей, но буквально через год это помешательство достигло и их. Никто больше не смог унять взбунтовавшийся народ.
"Это было безумие. Полное безумие, охватившее всех. Люди, разумные существа, которые раньше управляли миром, превратились в каких-то заганных животных, потерявших над собой самоконтроль. После Взрыва было еще около десятка терактов: Чикаго, Пекин, Санкт-Петербург, Лос-Анджелес... И каждый из этих терактов добивал извивающиеся в агонии человечество, чьи глаза были затемнены болью и паникой," - так писал знаменитый российский литератор Григорий Юрьев.
"В каждом человеке проснулся зверь. Словно разум заснул, оставив у людей лишь инстинкты. Все подчинились этой сумасшедший болезни, все потеряли контроль. Никто ничего не мог сделать. Никто и ничего. Неизвестно, что случилось, если бы не пришел он",-- вторил ему американский публицист и профессиональный писатель Джон Адамс.
По экрану проносились кадры того времени. Улицы, кишащие людьми. Кровь, выстрели, крики. Все побито, разгромлено, растаскано. Лица людей, которые стали уже животными, подчинившись всеобщей паники. Кровь, кровь, смерть, стоны, непрекращающийся шум, гомон человеческих голосов.
И спокойный голос диктора.
Ветта оставила в сторону чашу с хлопьями и потянулась за мольбертом и карандашом, не отрывая глаз от телевизора.
-- Ни одно из правительств мира не могло успокоить людей. Не могли остановить этот ужас. Даже армия была дезорганизована и смята, она тем более не могла успокоить людей.
...Мы не знаем, как именно он появился именно том, где был нужен. В это время были утеряны почти все официальные бумаги, документации. Они были уничтожены в бесконечных пожарах и взрывах. Лишь известна пара фактов, которые он сам нам рассказывал.
Его звали Александр. Алекс. Правитель. Рос в большой и дружной семье, был старшим сыном. В восемнадцать пошел по стопам отца и деда, начал служить. Женился, родился сын, славный мальчик, который только-только учился ходить. Он был военнослужащим, офицером, когда случился Взрыв. В одном из Взрывов погибла его семья. Все, до единого.
И после этого он очень сильно изменился.
Он понял, в чем его предназначение и повел за собой людей. Повел к своей цели по своему пути. И люди за ним пошли.
"Это должен кто-то остановить. Кто-то должен взять все в свои руки и расставить всё по полочкам. Если не я, кто сможет это сделать? Кроме этого мира, кроме этой веры, мне уже нечего терять",-- говорил он тем, кто шел за ним...
Иветта почти не слушала уже, она рисовала. Лишь долетали обрывки фраз, некоторые цитаты. На белом листе появилась фигура. В быстрых и точных штрихах узнавался широкоплечий мужчина с военной выправкой, а вокруг него - клубы дыма, которые странным образом походили на людей.
-- ... Не известно многое. Даже слишком многое. Как он смог собрать так много людей, как смог их организовать. Но он сделал то, что сделал. Создал армию. Без цвета кожи, без религиозных различий, с одним языком - языком правды и свободы.
"Этому человеку хотелось подчиняться. Он был единственной незыблемой фигурой во всем этом ужасе. Он был единственным, кто делал что-то правильное. За ним было нельзя не идти," - говорил его ближайший помощник Мишель Смит.
Именно этот человек, человек без фамилии, даты рождения, без семьи и родной страны сделал то, что мы сейчас видим. Он сделал наш мир.
Невероятным чудом он смог объединить людей. Не просто многих, а всех людей. И они остановились, смотря на него и подчиняясь.
Иветта подняла голову, как раз когда показывали фотографию Правителя, на мгновение, потом снова вернулась к рисунку.
-- Сначала было создано Всемирное Содружество, в которое входили главы стран. Потом... потом было великое событие. Мир объединился. Он объединился против террористов, против всего того зла, что была на нашей планете. Сначала этот Мир был вроде как временный, до момента уничтожения общего врага, но потом... Потом временное стало постоянным. Всемирное Содружество стало Парламентом, а Александр - Правителем.
И как раз в годы, когда мир только-только начал успокаиваться, Правитель принял странное решение. Он ввел Право.
Право человека на одно убийство. Любого, одного, безнаказанно. Без объяснений и последствий. Зачем он принял Право? Почему? Что он хотел? Но явно не того, что случилось.
После принятия Права начался Темное Время. Мир, который только что пережил болезнь, снова начло лихорадить. И намного крупнее, чем когда либо.
Люди обезумели. И жаждали крови. "Кровавая лихорадка" охватила мир.
Всюду лилась кровь, еще больше, чем после Взрыва. Еще более жестокое, чем тогда. Еще мрачнее и страшнее...
Помешательство длилось семнадцать лет.
А Правитель молчал. Просто следил и ничего не делал, хотя к нему взывали семьи погибших. Спустя ровно семнадцать лет он взял слово. Было лишь одно выступление.
"...Я дал вам Право. Я дал Право каждому из вас, веря, что вы знаете, что с этим делать. Надеялся, что вы поймете, но вы не смогли... Право дано вам для защиты. Для защиты вас, вашей семьи, для вашего будущего. Для того, чтобы вы научились ценить и чтобы научились ценить вас. Я дал вам право, чтобы вы могли мстить, чтобы могли защищаться, чтобы у вас была гарантия, был щит. А вы сами стали тем оружием, которое разит ваш щит... ".
Сейчас многие десятки лингвистов изучают его выступление. Оно эмоционально, содержательно, сдержано, побудительно. В нем есть все, и одновременно нет ничего.
Но он произвело магический результат. Все поняли. И снова этот человек, повергнувший людей в бездну страданий с легкостью их оттуда спас...
Иветта оценивающе смотрела на набросок. Завтра сделает в красках...
Мужчина посреди толпы с гордо поднятой головой и злыми глазами. А вокруг - тени, которые когда-то были людьми. Они тянут к нему свои лапы, пытаясь затянуть, дотронуться, загадить человека, а он лишь жестко улыбается, оставаясь в стороне от всего.
-- Выключи. Ванна,-- приказала девушка "домовому", поднимаясь и потягиваясь. И тут же охнула. Левая нога сильно затекла и онемела, а сейчас, когда она встала, конечность пронзила тысяча маленьких острых иголок.
Тихо что-то пробурчав, она пошла в ванну, где уже послушно журчала вода.
А на столе лежал рисунок Правителя во время Кровавой Лихорадки.
Дневник будущего убийцы.
Мне снова снился он. Проснулась с криком. Орала так, что заложило уши. Потом пришла в себя, поняла, что схожу с ума.
Ненавижу. Ненавижу этого человека.
Это он, он, ОН! Он во всем виноват. Из-за него. Никогда не забуду.
Ее крики, его голос, умоляющий остановиться. И он.
Я представляю, что сделаю, когда увижу его. Как буду его мучить. Снимать кожу живьем, лоскуток за лоскутком, чтобы он чувствовал. Заставлю его сживать собственные кишки и сказать, что вкусно. Я заставлю его прочувствовать то, что чувствовали они.
Скоро. Уже скоро получу Жетон.
Это будет самый счастливый день в моей жизни. День, когда я смог отомстить.
Я уже продумала все до мелочей. Как, что буду делать. Каждую деталь.
Только так я могу жить.
...А общаться становиться тяжелее с людьми, в смысле. Как же они меня бесят. Тупые создания, которые живут низменными инстинктами. Похоть, голод, жажда. И желание удовольствий. И кроме этого они ничего не видят.
Эти сопли, слюни, нежности телячьи... Гадость. Притворство, паршивая игра вшивого актеришки из дырявого цирка. Каждый с большим бы удовольствие подошел бы и вдарил бы человеку слева, чем сюсюкаться с ним и улыбаться. Это хотя бы не было такой ложью.
Ведь девяносто процентов чувств не настоящие. Они надуманные, напускные. Мы так считаем и делаем не потому что действительно думаем что это правильно, а потому что на заставляют верить в это...
Сегодня нарисовала Алекса. Он великолепен... Единственный человек, который заслуживает уважения.
Он поднял мир с колен, а потом с размаху его окунул в лужу, и с такой же грацией вынул. Отряхнул и поставил на полочку.
Неужели только я понимаю его? Только я осознаю, что он хотел сказать?
Людям настолько не свойственно мыслить и анализировать, что когда они видят думающего человека, им становиться не по себе. "Ему хотелось подчиняться". Конечно! Еще бы не хотелось. Если бы вы ему не подчинились, то миру пришел бы конец.
Гениальный, поистине гениальный человек. Он так умел играть на эмоциях, так умел управлять и убеждать, что каждый из этих олухов думал, что это он САМ так решил, что это ПРАВИЛЬНО, потому что я сам так думаю. Это же сколько у него терпения было возиться с каждым.
Неужели они и вправду не понимают, что он все это делал, потому что ему было скучно?..
4 мая
Университетские будни проходили обычно.
Ксюша и Майа обсуждали очередной писк моды, потрясая журналами и брошюрами. Не смотря на полную технологичность и возможность не покупать печатные издания, читать журналы и газеты считалось хорошим вкусом.
Иветта сидела на подоконнике возле них и что-то рисовала в блокноте.
-- Ты хоть иногда откладываешь свое малевание?- не вытерпела Майа, когда на очередной вопрос, заданный зеленоглазой красавице, они услышали лишь скрип карандаша.
-- Это у тебя "малевание". Я рисую,-- не поднимая головы, спокойно отозвалась девушка.
-- А зря,-- заметила Ксана, иронично улыбаясь.
-- Почему?
-- Потому что если бы ты сейчас его отложила, то увидела, как на тебя смотрит Леам.
-- Кто?- Ветта не поддалась на провокацию, делая последние штрихи.
-- Вильельям Стафф. Из группы актеров, на год старше нас.
-- И что?
-- Ты чегоооо?! Он правда на нее смотрит?! Где он?!- запищала Майа, подпрыгивая на месте и оглядываясь.- Он же красавец номер один в Академии. По нем столько девчонок сохнут... Какая фигура, такой взгляд... Так где-где-где? Где он?
-- Да. Вон там, видишь у двери. Среди группы фанаток, чтоб их.
-- Уииии! А вдруг он на меня смотрит, а? Я же сейчас в своей лиловой юбке, а она неотразима!
-- Май,-- закатила глаза Ксана.- Не будь дурой.
-- А твой предыдущий ухажер уже отвалил?- все-таки оторвалась от мольберта девушка и взглянула на вмиг покрасневшую малышку.
-- Ну... это. Как сказать... Я подумала, что ты была права и решила его первая бросить. Ведь ты никогда не ошибалась и вот... Я даже почти не плакала! Купила ту кофточку в горошек и успокоилась. Дааа! Она такая, просто прелесть!..
-- Ты нам ее уже описывала час назад три раза по пятнадцать минут,-- заметила Ксана, приподнимая брови.
-- Ну... да. Но она такая классная!
-- Тшшш, он идет сюда,-- внезапно сказала Ксана, одергивая болтушку.- Ведем себя естественно, как ни в чем не бывало.
-- Как ни в чем не бывало,-- эхом повторила Иветта и вернулась к рисунку, заметив недочет.
-- Ой, да, правда?! Идет! Ой, да как же так. Мне нужно накраситься! У меня помада стерлась, да? Стерлась ведь... Вот ведь зараза, где косметичка...-- Майа начала напряженно копаться в сумке, что-то бурча.
-- Привет, Ксан. Ты меня помнишь? Мы вместе на физику ходим,-- услышала приятный мужской баритон Иветта прямо возле своего уха.
По совести говоря, ей было это абсолютно не интересно. Ее никогда не интересовали взаимоотношения "парень-девушка", а понятие "любовь" и "симпатия"... Она не питала иллюзий. После того, что с ней случилось, она навряд ли может это когда-нибудь испытать. Тем временем светская беседа продолжалась.
-- Да, помню... Леам. Как дела? Все в порядке?
-- Да, все отлично. Ты представишь меня своим подругам?
-- Да-да, конечно. Это Майа болтунья и красавица. А это Иветта. И этим все сказано.
-- Очень приятно, Иветта. Я Леам.
Ей все же пришлось поднять голову. Частично из вежливости, частично потому, что он чувствовала его заинтересованный взгляд, который, казалось, мог вот-вот протереть в ней дырку.
-- Приятно,-- сказала она, разглядывая Дон Жуана местного разлива.
Ну высокий. Где-то головы на полторы выше ее, да и Ксане до него далеко. Светловолосый, голубоглазый, широкоскулый и улыбчивый. Улыбка у него и правда довольно приятная. Плечи широкие, расправленные. Держит себя гордо и уверенно. Он знает, что он красив. Знает, что девушки его любят, что сотнями сходят по нем с ума. Это придавало ему лоска и эдакой небрежности, типа: "Я идеален, ведь мы знаем об этом оба, детка".
Ничего особенного, в общем-то.
Ветта опустила глаза и наткнулась взглядом на его руки. У нее перехватило дыхание.
Ее руки сами по себе потянулись к отложенному карандашу.
Пальцы тонкие, прямые, изящные. Запястья - свихнуться. Ногти - аккуратные, но не до женственности. И три небольших родинки на большом пальце в виде треугольника.
Девушку охватило одно желание - нарисовать.
Леам заметил ее взгляд, сначала разулыбался, потом понял, куда она смотрит. Не понял. Смутился и попытался спрятать руки в карман.
Тем временем в бой вступила Майа.
-- Так ты Леам? Да, тот самый? Я была на твоей последней постановке. Ты был шикарен... Просто неподражаем! Играл так, что аж поверила! Я в конце плакала... Так реалистично!
-- Моя последняя постановка - комедия,-- заметил Леам.
-- Да? Ой. Так да! Я от смеха плакала...
Ветта, не отводя взгляда от спрятанного в кармане объекта, который ее очень заинтересовал, неожиданно спросила:
-- Можно я нарисую твои руки?
Это привело парня в небольшой шок. Он вытаращил глаза, потом спохватился, прочистил горло, подумав, что это довольно оригинальный способ пригласить его на свидание.
-- Да, конечно. Когда?
-- Сейчас... не получится. Завтра.
-- Хорошо. Может тогда завтра утром? Пойдем куда-нибудь кофе попьем?
-- А я...-- начал было Майа, но Ксения неожиданно со всей силы наступила рыжей на ногу, да так, что она взвизгнула и отвлеклась от Леама.
-- Да хорошо. В десять, в "Эпохе".
-- Договорились... Удачного дня, девочки,-- он ослепительно улыбнулся своей фирменной улыбкой и пошел прочь.
-- Ты... Тыы... Тыыыыы!- взвизгнула Майа, тыча карающим перстом в Ксану.-Зачем ты наступила мне на ногу? Ты специально, да? Ты хотела меня отвлечь, чтобы я не смогла...
-- Я? Правда? А я не видела... А ты правда пойдешь завтра с ним в "Эпоху"?- спросила она у Ветты.
Девушка на мгновенье посмотрела на свою подругу и заметила:
-- Ради рисунка таких рук я смогу это потерпеть.
Ксана с обреченным видом покачала головой, закрыв глаза ладонью.
А Майа продолжала бушевать.
5 мая
Чего-чего, но этого Леам не ожидал. Он пришел в "Эпоху" с цветами и хорошим настроением.
Иветта протянутые цветы проигнорировала, попытку обнять вежливо, но уверенно пресекла.
Они сели за столик, заказали кофе. И она действительно начала рисовать его руки.
Достала свой неизменный небольшой мольберт из широкой сумки, несколько карандашей и ластик. Попросила его положить руки на стол и начала делать наброски.
Все разговоры были пропущены ей мимо ушей. А к кофе она даже не притронулась.
Они сидели в кафешке полтора часа. Леаму пришлось не замолкать ни на минуту, а девушка сделала около десятка набросков, не проронив ни слова, изредка кивая.
Сначала это привело парня в ступор. Потом возмутило. По истечению часа в нем уже начало кипеть бешенство. Но когда полтора часа подошли к концу, и она начала собираться, то он понял, что отдал бы все, чтобы только она не уходила.
Он снова сделал попытку ухаживания, желая заплатить за двоих. Но она так на него посмотрела, что у парня отнялся язык. Он растеряно улыбался, когда непонимающий ничего официант, пришедший за оплатой, в третий раз уточнял, кто платит.
Каждый заплатил за свое.
Когда расставались, Леам предложил ей встретиться еще раз, она лишь дернула подбородком, пожала ему руку и пошла прочь.
А Леам смотрел ей в след и ничего не понимал. Что случилось? Его обаяние утратило свое силу? Вроде нет... Все как обычно. И одет с иголочки, все вроде пристойно и аккуратно. И вроде как Леам не глупый, может поддержать любую беседу, а она... Она воспринимает его лишь как пустое место. Точнее не пустое. А просто ничего не значащее для него. И это понимание почему-то так сильно резануло то, что раньше называли душой, что захотелось кричать.
И чем она его зацепила? Обычная, худая, просто милая, но не красавица писанная, странная, отрешенная.
Но самая лучшая.
Леам смотрел на ее удаляющуюся спину и с тоской думал, что кажется сбрендил.
-- Ну что, как прошло?- с нетерпением спросила Ксана на перемене, отмахнувшись от Майи, которая открыла ротик, чтобы снова понести какую-то чушь.
Иветта достала наброски и показала ей. Ксения посмотрела на них. Потом посмотрела на девушку и снова на рисунки. И с удивленным "кхмым" выдала:
-- Ты серьезно?
-- Да.
-- И это все?
-- Да.
-- Ясно.
Дневник будущего убийцы.
Вам не кажется, что большинство слов в нашем мире - фальшь? Даже чувства и те стали лишь каким-то штампом, тем, что мы должны испытывать. "Нежность", "страх", "удивление", "ожидание."... Даже великое слово "любовь" мы встречаем на каждом шагу, на каждой витрине, словно она продается. А леший бы вас побрал, она ведь действительно продается! За деньги, за славу, за влияние, за успех.
Единственно, что люди не смогут сыграть - "ненависть". То пожирающее чувство внутри тебя, тот огонь, что может потушить лишь кровь врага, то, что медленно тебя убивает, высасывая жизнь каждый день, каждую секунду.
Но лучше жить с этим чувством, уметь чувствовать, чем ронять затертое "я тебя люблю", "скучаю", "боюсь", "опасаюсь".
Нет ничего более настоящего, чем ненависть и месть.
Тот, у кого есть причины ненавидеть, меня поймет, другие продолжат жевать свои радужные сопли и надувать пузыри из дешевой жвачки, лопая которые, заляпывают розовые очки.
Я его ненавижу. И, наверно, отчасти, я ему благодарна.
У меня есть для чего жить. Потому что я его ненавижу.
6 мая
Ветта шла на занятие, без особого интереса поглядывая по сторонам. В ее глазах снова была пустота.
Она думала о том, что все-таки нужно закончить то большое полотно, что она начала месяц назад. "Алый дождь", как она его назвала.
Иветту все считали очень талантливой, даже гениальной. С ней желали работать многие выставки и залы, соглашаясь на любые условия, лишь бы хоть одна картина девочки была у них.
Но никто из них не видел ее по-настоящему гениальных работ. Они были все у нее в квартире, в той мастерской. Они были написаны ею настоящей, без той доли показушностьи и правильности, которая требовалась обычным людям.
В тех ее настоящих картинах были настоящие чувства. Ее чувства.
Она как раз думала об этом, когда натолкнулась на него. Пробормотала извинения, подняла глаза и...
Ее сердце пропустило три удара, замерев. А потом зачастило так, что казалось, желало выбраться из тесной ему грудной клетки.
Это был он.
Мужчина сорока семи лет. Невысокий, плотноватый. С жиденькими волосами и довольно неряшливыми и неухоженными усами. Глаза - черные, нервные, оглядывающие все вокруг столь внимательно, что это казалось ненормальным. Губы он постоянно облизывал и кусал, словно был чем-то возбужден. Одет в зеленую клетчатую рубашку, мятый пиджак цвета хаки и темные джинсы. А на голове странная широкополая шляпа, за которую он и получил свою кличку "Ковбой". Он не менял своих вкусов.
Девушка, не веря, сделала шаг назад, чувствуя, как дрожат ее пальцы.
-- Ничего страшного,-- ответил мужчина на ее извинения и пошел себе дальше, смотря кругом излишне внимательно, словно пытаясь что-то найти, но не видя ничего.
Иветта, словно ее притягивало, последовала за ним, не отводя глаз.