Людям издавна нравилось слушать истории о могучих богатырях, их великих подвигах и удивительных приключениях. И тут поневоле задумаешься - а почему сейчас ничего подобного не случается? Ответ напрашивался сам собой: древние герои погибли в какой-то грандиозной битве. У каждого народа складывались свои предания о знаковой битве, знаменующей завершение героической эпохи и переход к истории обычных людей. Герои Эллады полегли в Троянской войне, герои индийской "Махабхараты" - в ужасном сражении на поле Куру (на Курукшетре), ирландские Племена Богини Дану (Туата Де Данаан) - в битве при Маг Туиред. А в русском эпосе такое же значение имели былины о Камском побоище.
Все эти повествования хранят в себе давние представления об Апокалипсисе или Рагнарёке как последней битве, уничтожившей прежний мир. Только происходит не конец света, а временной перелом от блистательной эпохи героев к нынешнему унылому существованию.
Былины о Камском побоище заметно отличаются друг от друга, но всегда в них говорится сначала о великой победе русских богатырей, а потом о наказании их за похвальбу. Огромное влияние на содержание былины оказали воспоминания о битве на Калке, действительно переломной для русской истории, и битве на Куликовом поле, которая с её размахом и значением стала для русских символической. В тексте былины порой мелькают такие выражения, как Куликово поле или Мамаево побоище, а её название - "Камское побоище" переделано из "Калкское". Исторические события и в самом деле определяют развитие эпоса, но эпическая история намного древнее летописной, и складывается из преданий, кочевавших по свету с невообразимой древности.
Сюжет былины скомпонован из двух самостоятельных преданий. Первое из них посвящено величайшей из битв, ставшей итогом и вершиной богатырской истории. Эпический противник русских богатырей - татары, не столько реальный народ, сколько символ запредельной силы несовместимой с возможностью существования Руси. Противостояние этой силе стало главным предназначением богатырей, смыслом их существования. Две силы, взаимно отрицающие друг друга, не могли существовать совместно, одной предстояло исчезнуть. Богатыри сошлись со своими врагами в решающей битве - самой главной, самой страшной, но в то же время и победоносной. Наконец-то окончательно решён извечный спор - кто кого, наконец-то у богатырей не осталось соперников на земле. И всё же счастливо завершить богатырскую историю не получится, потому что с вершины ведёт только единственный путь - вниз.
Победив всех на земле, богатыри настолько возгордились собой, что вздумали завоевать ещё и небо:
"Кабы стояла бы на небо лестниця,
Дак там бы я залез и всех присек"
(А.М. Астахова "Былины Севера", т. I, "Мезень и Печора", #44, с. 314, М.-Л., 1938)
"Ай была кабы лисьниця нам на небо
Ай присекли мы бы силушку небесную"
("Беломорские былины, записанные А. Марковым", #94, с. 485, М., 1901)
"Кабы был бы здесь бы столб до неба,
Перебили бы мы всю силу поганую"
("Былины Печоры и Зимнего берега. Новые записи", #96, с. 280, М.-Л., 1961)
"Подавай нам силу нездешнюю:
Мы и с тою силою, витязи, справимся!"
("С каких пор перевелись витязи на Святой Руси" // "Песни, собранные П.В. Киреевским", ч. I, вып. 4, с. 113, 1862)
В принципе, нет ничего плохого в том, чтобы люди чем-нибудь гордились, если, конечно, оно того заслуживает. Но так рассуждали язычники, а с точки зрения церкви гордыня - страшный грех, подлежащий немедленному наказанию. И сам ход былины подводит именно к такой развязке. Столица окружена несметными вражескими полчищами, а богатыри беспечно пируют, ничуть не беспокоясь о соотечественниках. Себе цену они знают и на прочий народ глядят с презрением. Даже князь Владимир бессилен вразумить обнаглевших богатырей и только робко упрашивает:
"Уж вы ой еси, мои богатыри любимые,
Вы любимы мои же все пресильния,
Вы же долго сидите да проклаждатесь,
Над собой-ту же вы нечего всё не знаите:
Как не вешная вода да розливаитсе,
Как погана тотарска сила приближаитсе,
Как ко славному городу ко Киеву"
("Былины Печоры и Зимнего берега. Новые записи", #96, с. 279, М.-Л., 1961)
На что Илья Муромец отвечает с грубостью, обычно несвойственной ему:
"А ты Владимер-князь да Святослаевич,
Убирайсе ты ко своей княгины Апраксеньи-то,
Апраксеньи да королевисьни,
И ты ей же да всё роспоряжайсе же,
А до нас-то тебе да всё же дела нет"
А как тут-то они пили, ели, проклаждалисе,
Не торопилисе да они не думали.
Боле не смел-то князь Владимер боле им да сказать нечего"
(Там же)
Куда-то задевалась жизненная мудрость, которой Илья так выгодно отличался от остальных богатырей. Пускай они профессионалы и лучше знают, когда начинать битву, но хамить-то зачем? Сказители как бы подталкивают слушателей к выводу, что самомнение у богатырей перехлестнуло все разумные пределы. Это добром не кончится. Всё же профессионализм Илью не подвёл, он не упустил момент "А й как тут-то пришло да времечко же всё" (там же). Встав из-за стола, он объявил:
"А уж вы ой еси, мои да слуги верные,
Уж вы русски могучие богатыри!
Уж нам полно же пить да зелёно вино, -
Да выходит же нам да времё срочноё,
Надо ехать на дело то ратноё,
И на то же на побоищо на смертноё"
("Камское побоище" // Путилов Б.Н. (сост.) "Былины" (Библиотека поэта. Большая серия), с. 129, Л., 1986)
Сражались богатыри безупречно, вырубив всех татар до единого: "... изрубили силу поганую" ("С каких пор перевелись витязи на святой Руси" // "Песни, собранные П.В. Киреевским", ч. I, вып. 4, с. 113, М., 1862). И это не просто победа в сражении, была сломлена сила, чьё дальнейшее существование означало гибель Руси. Свершилось невероятное: с врагами покончено, русская земля спасена, в кои-то веки можно успокоиться и не страшиться будущего. Радость от победы затмила разум и вот тут-то были произнесены крамольные слова. Ответ последовал моментально:
"Появились двое воителей,
Крикнули им громким голосом:
- А давайте-ка вы с нами бой держать?
- Не глядите, что нас двое, а вас семеро!"
(Там же)
Не принять вызов для богатырей невозможно:
"Разгорелся Алеша Попович на их слова,
Поднял он коня борзаго,
Налетел на воителей,
Разрубил их по полам со всего плеча:
Стало четверо - и живы все.
Налетел на них Добрыня молодец,
Разрубил их по полам со всего плеча:
Стало восьмеро - и живы все.
Налетел на них Илья Муромец,
Разрубил их по полам со всего плеча:
Стало вдвое более - и живы все.
Бросились на силу все витязи,
Стали они силу колоть-рубить:
А та сила все растет да растет,
Все на витязей с боем идёт.
Бились витязи три дня,
[Бились] три часа, три минуточки,
Намахалися их плечи могутныя,
Уходилися кони их добрыя,
Притупились мечи их булатные:
А сила все растет да растет,
Все на витязей с боем идет"
(Там же, с. 114)
Выбившись из сил, богатыри прекратили бой и поспешили "... в каменные горы / В темные пещеры", возле которых они все окаменели. Жестокое наказание за несколько бездумных слов.
"С тех-то пор и перевелись витязии
на святой Руси'"
(Там же, с. 115)
Порой вместо небесной силы против богатырей поднимаются уже побитые ими татары и возобновляют битву. Богатыри напрасно пытаются вторично покончить с ними, пока, опомнившись, не понимают, что бьются с мёртвыми: "Нам живыма с мертвыма не ратиться" ("Камское побоище" // Путилов Б.Н. (сост.) "Былины" (Библиотека поэта. Большая серия), с. 131, Л., 1986). И дальше следует такая же концовка, как и в предыдущем варианте. С христианской точки зрения оба варианта равнозначны. Любые языческие персонажи для церковников являются бесами.
Иногда сказители пытались смягчить содержание былины: похвалялись, дескать, не все богатыри, а только братья Долгополые, вот они-то и окаменели - "чем они похвалились, тем и подавились" (Н.Е. Ончуков "Печорские былины", #26, с.142, С.-Петербург, 1904). А все остальные вернулись из боя невредимыми. Но эта поздняя переделка не соответствует основной мысли былины, заключавшейся в том, что, победив главных врагов Руси, богатыри исполнили своё предназначение и должны освободить место для простых людей. Изначальная концовка былины - трагическая.
Вторым преданием, определившим сюжет былины, стало описание борьбы небожителей с вторжением обитателей земли. Это и греческий миф о штурме титанами Олимпа, и библейское предание из книги "Бытие" о Вавилонской башне. Сюда же можно отнести шумеро-аккадский миф про царя города Киша Этану, который на орле поднялся до самого неба к небесным вратам... и дальше миф обрывается (С.Г. Хук "Мифология Ближнего Востока", с. 50-52, М., 1991; Д.Г. Редер "Мифы и легенды древнего Двуречья", с. 65-67, М., 1965; А.И. Немировский "Мифы древности. Ближний Восток", с. 54-57, М., 2001). Похож на Этану греческий Беллерофонт, который, после победы над ужасной Химерой и других подвигов, преисполнился гордости и попытался на крылатом коне Пегасе взлететь на вершину Олимпа, но был сброшен богами на землю (Н.А. Кун "Мифы древней Греции", с. 150, М., 2000). Иранский шах Кей-Кавус, как сказано в "Шах-наме", возжелал живым вознестись на небо, "чтоб даже на ангелов сверху глядеть", и привязал орлов к своему престолу. Однако, у орлов не хватило сил "и с тучи низверглись они грозовой", униженный шах рухнул на землю, правда, остался жив (Фирдоуси "Шахнаме", ЛП, т. I, с. 438, М., 1993). Арабы тоже рассказывали похожую байку, будто библейский Нимврод привязал к ящику четырёх орлов, с помощью которых он, сидя в этом ящике, и поднялся ввысь. Приблизившись к небу, Нимврод выпустил в него из лука несколько стрел, после чего с удовлетворением вернулся на землю ("Еврейская энциклопедия", т. XI, с. 723-724, С.-Петербург, 1911). Ну и, конечно, не могла такая история обойтись без Александра Македонского. В талмудическом сказании утверждается, что Александр запряг в свой трон четырёх птиц и поднялся так высоко, что видел под собой крохотную землю, окружённую морем, которое виделось с высоты как змея, свернувшаяся в кольцо. Птица с человеческим лицом передала ему повеление немедленно возвращаться на землю и Александр дисциплинированно подчинился (Н.А. Рынин "Межпланетные сообщения. Мечты, легенды и первые фантазии", с. 28, Л., 1928).
Боги из первобытных религий не сразу превратились в существ всесильных и всемогущих. Поначалу они обладали скромными возможностями и зависели от людей в неменьшей степени, чем люди от них. Убеждённый христианин был бы шокирован, увидев, как язычник бьёт палкой идола, перед которым ещё вчера сам же падал ниц. Хотя ничего особенного - хочешь и впредь получать приношения, так отрабатывай их. Взаимоотношения типа "ты мне - я тебе" наиболее действенны, потому как вызывают обоюдную заинтересованность в успешном решении проблемы. А не желаешь по-хорошему, так богов много, найдём кого получше и не такого жадного.
Подобное панибратское отношение к богам вызывало соблазн избавиться от нахлебников и самим занять тёпленькое местечко. Говорили же люди про Перуна "в боги сел" ("Хронографический рассказ о Словене и Русе и городе Словенске" // ПСРЛ, т. XXXIII, с. 140, Л., 1977), значит, имелась такая возможность. Неслучайно же библейский бог перепугался, увидев строящуюся башню, и поспешно воспрепятствовал строительству, пока люди и впрямь не добрались до неба. Не так уж и сильны были боги, вот, к примеру, Иаков, третий из библейских патриархов, как-то на равных боролся с самим господом богом, и в то же время панически боялся родного брата Исава. Греческие боги порой попадали в услужение к смертным, ну как Аполлон к царю Адмету. А индийские мудрецы риши вообще превосходили могуществом богов (Г.М. Бонгард-Левин, Э.А. Грантовский "От Скифии до Индии. Древние арии: мифы и история", с. 92-94, М., 1983).
Власть богов становилась шаткой, вдобавок, из-за реальной возможности для злоумышленников проникнуть в небесные чертоги. Русские богатыри, ведь, ничего не придумывали, когда судачили про "на небо лестниця" и "столб до неба". Древние мифы прямо утверждали, что небо и земля соединялись либо с помощью особого исполинского дерева, как иранское мировое дерево, скандинавский ясень Иггдрасиль, сказочный бобовый стебель и тот же былинный столб до неба, либо с помощью мировой горы - иранская Хара, индийская Меру, греческий Олимп и сказочная хрустальная гора, либо действительно с неба до земли свисала настоящая лестница, как в китайской мифологии. С одной стороны удобно, когда требуется отправляться по делам туда-сюда, а с другой стороны - опасно. Смертные осмелели вконец и не углядишь за ними: то небесный огонь утащат и не вернут, то секретные сведения подслушают, а могут и переворот устроить, с них станется. Пока государственность не слишком отдалялась от народа, и боги оставались доступны - мифы отражали собой земные порядки.
С былинным сюжетом совпадает основное содержание индоиранских сказаний, изложенных в "Шах-наме" и в "Махабхарате". Для "Шах-наме" это третья война иранцев с туранским правителем Афрасиабом, которую сам Фирдоуси называл Великой. Долгая, тяжёлая и кровавая война, в ходе которой судьба обоих государств висела на волоске, завершилась полным разгромом туранского войска, завоеванием Турана и казнью главного врага иранцев Афрасиаба. Зло наказано, добро (зороастризм) торжествует, иранский шах Кей-Хосров заслужил славу великого полководца и титул повелителя мира. Казалось бы - живи да радуйся, так нет, этот шах разнылся, как неврастеник:
"Склонился создатель к моленьям моим,
Утешен я праведным мщеньем моим.
Но страхом невольным душа смущена:
К нечистому в сеть не попала б она.
...............................................
Страшусь я: с пути благочестья сойду
И душу в безмерную ввергну беду"
(Фирдоуси "Шахнаме", ЛП, т. III, с. 500, М., 1994)
И вот что "солнцеликий" шах придумал:
"Хотел бы я, взысканный щедро творцом,
В расцвете предстать пред небесным отцом;
Быть может, он душу мою пред собой
Узрев непорочной и верной рабой,
Ей светлого рая откроет врата.
Что трон и корона? - Земная тщета!"
(Там же, с. 501)
Сказано - сделано. Шах объявил своим подданным:
"Державным трудам и заботам конец -
Престол покидаю, слагаю венец"
(Там же, с. 513)
И бодро отправился на поиски рая. Живьём на небо захотел попасть - не хило! Благочестие во все времена похвально, но вот такая пикантная подробность - шаха сопровождали пять знаменитых богатырей в полном вооружении: Фериборз, Гив, Бижен, Гостехем и Тус (там же, с. 535). Разумеется, исключительно с мирными намерениями. Правда, небожители их не поняли. Путники подошли "к подножию горной гряды" (как и русские богатыри в былине) и тут началось:
Недоступную для смертных обитель никому не дано найти. Лишь Кей-Хосров удостоился чести пребывать в лучшем из миров. Богам виднее.
Исследователи давно уже обратили внимание на поразительное сходство иранских и индийских преданий о путешествии к северным горам. Их сопоставление позволяло предположить:
"... что такие представления существовали у арийских племен уже на заре их истории, в эпоху совместного обитания их предков" (Г.М. Бонгард-Левин, Э.А. Грантовский "От Скифии до Индии. Древние арии: мифы и история", с. 56, М., 1983). При сравнении этих преданий видно, что совпадают даже детали.
В "Махабхарате" тоже рассказывается о войне всемирного масштаба, войне беспрецедентной по числу вовлечённых в неё народов, по ожесточению и кровопролитности. Только сражались между собой царские роды Пандавов и Кауравов. Борьба получилась бескомпромиссной, удача попеременно склонялась то на одну, то на другую сторону и в конце концов Пандавы сумели вырвать победу. Но какой ценой! Множество славных героев полегло на поле Куру, даже среди победителей мало кто уцелел. Вся округа обезлюдела, повсюду разгорались жестокие усобицы, в одной из которых погиб покровитель Пандавов божественный Кришна, а после его гибели лучший воин Пандавов Арджуна потерял силу, дарованную ему богами. Вождь Пандавов Юдхиштхира, как и Кей-Хосров, предался горестным размышлениям и выводы сделал аналогичные:
"... царь-каурава (Юдхиштхира) устремил свои помыслы к уходу (из этого мира) и обратился к Арджуне с (такими) словами: "Время сжигает все существа, о многомудрый, и ты должен видеть, я помышляю о том, чтобы оставить дела". Когда так было сказано, (Арджуна) Каунтея отважный, воскликнул: "Время! Время!" - согласившись со словами старшего брата"
("Махабхарата. Заключительные книги XV-XVIII", ЛП, с. 95, С.-Петербург, 2005 г.)
Когда Юдхиштхира объявил о своём уходе, друзья и сподвижники долго убеждали его оставить эти намерения, совсем, как Кей-Хосрова из "Шах-наме", но индийский царь тоже остался твёрд в выбранном решении и, оставив престол и власть преемнику, навсегда удалился из родных краёв, как повествует "Книга о великом исходе". Юдхиштхиру тоже сопровождали пять спутников. Это были его братья Бхима, Арджуна, близнецы Накула и Сахадева, а ещё их общая жена Драупади (там же, с. 96). Двигались Пандавы тоже на север, но в отличие от "Шах-наме", здесь направление показано более определённо - через Гималаи к священной горе Меру, обиталищу богов:
"И вот они, предаваясь йоге, обуздав себя, достигли северной страны и увидели мощную гору Химаван. Миновав этот (хребет), увидели они песчаное море и перед ними предстала великая гора Меру, лучшая среди гор"
(Там же, с. 97)
Но спутникам царя не суждено было войти в небесное царство, их всех ожидала смерть на подступах к священной Меру. Только погибали они по очереди и Юдхиштхира подробно объяснял, какие грехи не позволяют им обрести милость богов (там же, с. 97-99). Только сам он, единственный из братьев, получил право живым войти в желанную обитель. Об этом Юдхиштхире поведал громовержец Индра:
"... не печалься, о бык-бхарата! Удалились они, о бык-бхарата, оставив своё человеческое тело, ты же достигнешь неба в этом телесном облике, нет сомнения"
(Там же, с. 99)
Основное отличие "Шах-наме" и "Махабхараты" от русских былин в том, что это не эпос и не мифология, а литературные произведения. Использованные в них предания приглажены и подчинены отвлечённой теме духовных исканий, чего начисто лишены настоящие эпос и мифы. Подлинные предания конкретны и не допускают философских истолкований, они сохраняют противоречия, обусловленные разнородностью эпических источников, всё это наглядно прослеживается в русских былинах.
Путешествие во владения небожителей в сопровождении вооружённых дружинников не похоже на дружественный визит. Войска готовят для войны, а не для эскорта. Во все времена вторжение вооруженных отрядов приравнивалось к военному нападению, о чём былинные богатыри и высказались с предельной откровенностью: "Прирубили бы мы всю силу небесную". Самосовершенствование, как же - о таком "самосовершенствовании" уже известно по былине "Волх Всеславьевич":
"И тут Вольх сам царем насел,
Взявши царицу Азвяковну,
А и молоду Елену Александровну,
А и та ево дружина хоробрыя
И на тех девицах переженилися.
А и молодой Вольх тут царем насел,
А то стали люди посадские,
Он злата - серебра выкатил,
А и коней, коров табуном делил,
А на всякова брата по сту тысячей"
("Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым", ЛП, #6, с. 36, М., 1977)
Небожители ещё не успели наслушаться речей о толерантности, а потому и не питали иллюзий. Непрошенные посетители могут быть только врагами, которых необходимо уничтожать. Неизвестно, чем бы закончилась эта экспедиция, если бы дорогу не стерегла грозная птица Симург. Именно Симург насылал бури и метели, безжалостно губившие смертных, посмевших приблизиться к Священным горам. В Индии ему соответствовал Гаруда, а на Руси - Симаргл. Этот же сюжет использован и в другом сказании "Шах-наме", где Белый див (вот не случайно же он Белый) уничтожил войско Кей-Кавуса, разорявшее Мазендаран (Фирдоуси "Шахнаме", ЛП, т. I, с. 362-364, М., 1993).
Такая же последовательность событий сохранялась и в русском эпосе, да забылась за давностью лет. Осталось лишь краткое упоминание о каменных горах, достичь которых так стремились богатыри, о горах, обращающих в камень безумцев, потревоживших их покой. Несчастная участь богатырей вполне соотносится с их горделивым намерением покорить небо. Следующий шаг в рассуждениях приводит к мысли, что вот на этих каменных горах и обитали небожители, свергнуть которых грозились герои былины.
А теперь сопоставим варианты: русские богатыри окаменели, индоиранские - замёрзли. В этом есть нечто общее. Лёд, ведь, похож на камень, они оба одинаково твёрдые и хрупкие, так что понятия взаимозаменяемы, всё зависит от условий. И в греческом мифе титаны, штурмовавшие Олимп, были жестоко наказаны богами. Смертным напоминали о могуществе богов и предостерегали от попыток равняться с ними (если предостерегали, значит, попытки предпринимались и, может быть, даже успешные).
Странно только, что замерзали богатыри в преданиях из южных земель, где и настоящей зимы не знали. Зато на Руси, где снег, лёд и мороз хорошо известны, предпочитали версию с окаменением. Будь наоборот, различия легко было бы списать на незнакомство южан с жизнью на севере. Но раз такого не случилось, остаётся предположить столкновение разных культурных традиций: в одном случае богатыри замёрзли, в другом - окаменели.
За окаменевших людей могли принимать каменных идолов, воздвигнутых давно исчезнувшими народами. Такие идолы в немалом числе встречались на просторах Восточной Европы и невесть сколько их сгинуло без следа. Новые жители не понимали, откуда взялись необычные изваяния и сочиняли о них свои легенды. Но когда арии ушли на юг, по пути им встречались не каменные статуи, а горы и ледники. Что видели, то и запечатлели в преданиях. Славяне расселялись на равнинах, каменных идолов встречали постоянно, только история с переходом через горы не соответствовала картине славянской жизни и потому начала "усыхать".
Тут ещё такой нюанс. Окаменение, в отличие от замерзания, не считалось окончательной смертью. Скорее, оно воспринималось людьми, как очень долгий сон. Спит в глубокой пещере Марко Королевич ("Сербские народные песни и сказки из собрания Вука Стефановича Караджича", с. 425-426, М., 1987), спит в подземелье под крепостью Кронборг Хольгер Датский ("Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона", т. IX, с. 132, С.-Петербург, 1893), "Зигфрид, Карл и Фридрих, как и король бриттов Артур, вместе со своим воинством пребывают в ожидании внутри гор" (Якоб Гримм "Германская мифология", т. I, с. 669, М., 2019). Как богатыри окаменели, так могут и раскаменеть. И тогда появлялась другая трактовка предания: богатыри не погибли, они только спят, но в самый тяжкий для Родины час пробудятся и спасут Русь.
Рассказы о великой войне и о штурме небесных чертогов были объединены в рамках одного сказания ещё во времена формирования ариев, а ко времени их расселения оно приобрело законченный характер. Только так можно объяснить соответствие русской былины индоиранским религиозным представлениям. И это подтверждается тем, что сходное сказание содержится в китайской мифологии. Пускай китайские земли удалены от Европы, но арии в своём расселении добрались до тихоокеанского побережья и долго жили на территории Северного Китая, постепенно смешиваясь с местным населением. В результате, в китайскую мифологию попали фрагменты арийских мифов. Например, индийскому первочеловеку Пуруше соответствует китайский первочеловек Паньгу. А великой войне Пандавов и Кауравов (Ирана и Турана) соответствует великая война между войсками Хуан-ди и медноголового великана Чию.
Четырёхликий Хуан-ди, живший в центре мира, был главнейшим из небесных богов и верховным повелителем мира. Ему подчинялись боги, управлявшие четырьмя частями света, а также люди и животные. Великан Чию вознамерился захватить верховный престол и стать повелителем мира. Он собрал огромное войско из людей и злых духов, а потом вторгся во владения Хуан-ди. Война была долгой и ужасной, воинство Хуан-ди оказалось на грани поражения и лишь с помощью магии всё-таки удалось одолеть врагов. Великан Чию был схвачен и казнён. Но народ мяо, поддерживавший Чию, истребить не удалось. Больше того, могущество мяо вновь начало возрастать. И тогда преемник Хуан-ди Чжуаньюй велел подчинённым ему духам (Чжуну и Ли) перерезать лестницы, соединявшие небо и землю, чтобы обитатели земли больше не могли вмешаться в дела небожителей (В.В. Ежов "Мифы Древнего Китая", с. 99-111, М., 2003).
Мифы утверждают, что после появления людей небесные чертоги долго оставались для них доступны. Чтобы поболтать с каким-нибудь богом, казалось достаточно взойти на вершину священного холма, а там до неба рукой подать. Боги и сами нередко разгуливали по земле, по-приятельски заходили в гости к смертным, а любимцев даже допускали к себе. Но когда земные государства усилились и стали угрожать небесному миру, боги разорвали связь между небом и землёй, а для пущей безопасности подступы к священной обители стала охранять неусыпная стража - ангел с огненным мечом, чудовищная птица, инфернальный пёс, застава богатырская.
Остался последний не разобранный момент. И в "Шах-наме", и в "Махабхарате" одного из путников небожители всё-таки допустили в свою обитель. Если русская былина в родстве с этими сказаниями, то должна сохранить хотя бы следы такого важного события. И разве Илья Муромец не заслужил признания? Однако же - ничего похожего. На агрессию богатырей следует предельно жёсткий ответ. И это логично. А в индоиранских сказаниях ради включения в них дополнительного эпизода пришлось смягчить содержание и заменить военное вторжение мирным путешествием.
Первоначально поиск бессмертия представлял из себя самостоятельный сюжет. Шумерский Гильгамеш и китайский стрелок И не сумели его получить, хоть и прославились, как великие герои. Ну не повезло. А шумерский Зиусудра, он же вавилонский Утнапиштим, за то, что уцелел во время всемирного потопа, был введён богами в круг бессмертных. Тут уж как удача ляжет (С.Г. Хук "Мифология Ближнего Востока", с. 23-24, 39-40, М., 1991).
Можно было не ждать милости от капризных богов, а самому переломить свою судьбу, но такое по плечу не просто великим героям, а избранным, чья сила преодолевает волю небес. Ведь даже боги страшились судьбы, и не в их власти было удержать среди смертных героя, способного идти против вселенских законов. Одним из подвигов скандинавского бога Тора стала борьба со старостью и он сумел устоять ("Младшая Эдда", ЛП, с. 78, М., 1994). Греческий Геракл победил бога смерти Таната (Н.А. Кун "Мифы Древней Греции", с. 192, М., 2000), а как раз Геракл, единственный из героев Эллады, удостоился жизни на Олимпе (там же, с. 221).
Борьба со смертью отражена в былине "Аника-воин", но только в качестве пародии. Это христианская переделка сюжета, убеждающая в ничтожности смертных перед Всевышним ("Песни собранные П.Н. Рыбниковым", т. II,#213, с. 694-697, М., 1910). Языческие религиозные представления были другие.
Способность Ильи Муромца побеждать судьбу продемонстрирована в былине "Три поездки Ильи". Былина довольно поздняя и в ней использованы уже бытовавшие фольклорные сюжеты. В частности, горюч камень Алатырь, стоящий на распутье - популярный сказочный атрибут. Но пришёл он из язычества и родственен кельтскому Камню судьбы. Для сказочных героев судьба неизменно исполняется, и только Илья Муромец находит в себе силы изменить предначертание:
"Приехал он ко камешку ко горючему,
От камешка три розстани,
Три розстани, три дороженьки,
Три дороженьки путистыя,
А на камешки как было написано:
"Что в одну дорожку ехать - убиту быть,
В другую ехать - женату быть,
А в третью ехать - богату быть"
("Песни собранные П.Н. Рыбниковым", т. II, #128, с. 169, М., 1910)
Возвращаясь из каждой поездки, Илья дописывал на камне: "Что в тую дорожку ездил - убит не был" (там же, с. 170); "В ту дорожку ездил - женат не был" (там же, с. 172); "Как в тую дорожку ездил - богат не был" (там же, с. 173). Так ведь богатырь расписывался на Камне судьбы, на котором не дано писать смертному, а это значит, что Илья сам Изменял Свою Судьбу. Такого героя даже бессмертным богам не остановить.
Встреча с разбойниками во время первой поездки взята из былины про освобождение Чернигова, когда Илья по пути разогнал разбойничью шайку, только здесь нападающие изображены куда страшнее и злее. В таком случае и подвиг выглядит значительнее. Да и сама поездка получилась весьма далёкая:
"Лишь проехал добрый молодец Корелу проклятую,
Не доехал добрый молодец до Индии до богатыи"
("Онежские былины, записанные Александром Фёдоровичем Гильфердингом летом 1871 года", #171, с. 867, С.-Петербург, 1873)
Коварная девица, берущая в плен всех гостей, с которой Илья Муромец повстречался во время второй поездки - известный сказочный персонаж. А история с третьей поездкой за богатством плохо разработана и не всегда исполнялась сказителями. Но главная мысль былины заключена в том, что Илья Муромец сильнее судьбы.
Почему именно на его долю выпали эти три поездки? Вся рассказанная история напоминает какое-то испытание. Но испытание не духовное, как для Кей-Хосрова или Юдхиштхиры, а требующее силы, смелости и ума. Илья Муромец не смиренный праведник, а прирождённый воин, его назначение не пассивное созерцание, а яростная схватка. Храбрый и решительный язычник намного привлекательнее праведного нытика. Он не станет слёзно умолять богов, чтобы они допустили его в небесную обитель, он сам войдёт туда по праву сильного.
