Донченко Мария Анатольевна : другие произведения.

Проспект Вернадского (От заката через четверть часа - 2)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Данный текст не является самостоятельным - это прямое продолжение романа "От заката через четверть часа" Скажу честно, я не собиралась писать продолжение "От заката через четверть часа". Я считала, что это законченное произведение, которым я высказала всё, что хотела высказать, и сюжет оборван так, как его нужно было оборвать. Должна сказать, я и сейчас так считаю. Но в определённый момент я стала получать многочисленные просьбы написать о дальнейших приключениях героев, и особенно оставить в живых главную героиню. В общем, в итоге меня уговорили вернуться к сюжету ОЗЧЧЧ, я сдалась и 20 января 2011 г. села за клавиатуру. Самой мне ОЗЧЧЧ-2 нравится гораздо меньше, чем ОЗЧЧЧ. Кроме того, подчёркиваю, ОЗЧЧЧ-2 самостоятельным произведением не является, и читать его без первой книги смысла нет. Так что пусть будет вот так: 1) Есть ОЗЧЧЧ само по себе 2) И есть ОЗЧЧЧ + ОЗЧЧЧ-2 Кому как больше понравится, так и воспринимайте. Если кто увидит во 2-й книге задел на 3-ю. Возможно, когда-нибудь я ещё вернусь к этому сюжету, и будет трилогия. Я даже знаю, как будет называться третий роман - "Делай, что должно, и будь, что будет". Но это я не обещаю, и если и будет, то точно не сейчас. И последнее. Как я уже писала в 2007 г. - все герои вымышлены, совпадения случайны, никто ни за что ответственности не несёт, а действие романа происходит в виртуальной реальности. "И он увидел в её глазах то странное облегчение, свойственное только очень сильным людям, которые не страшатся ни испытаний, ни искушений, но лишь собственной слабости минутной. И понял полковник Коренев, что говорить с ней больше не о чем..."
  Мария Донченко
  
  Проспект Вернадского
  (От заката через четверть часа - 2)
  Роман
  
  Мы с тобой на войне - и живём по военным законам,
  Нас водила судьба и свела на крутом вираже.
  Я тебя узнаю среди сотен случайных знакомых
  По горячим глазам и приветливой русской душе.
  
  Крупно нам повезло в это дикое жить лихолетье,
  Счастье выпало нам битвы праведной чашу испить,
  Мы с тобой на войне - на великой, на страшной, на
  Третьей,
  И завещано нам - победить, победить...
  
  (Людмила Туровская. "На Третьей мировой")
  
  Книга третья
  Глава первая
  Рассвет шёл с востока.
  В Москве в это время была ещё глубокая ночь.
  Сумрачное утро неохотно наползало на столицу.
  Однако окна хирургического корпуса института имени Склифосовского и в этот ранний час были ярко освещены.
  На лестничной площадке корпуса стояли двое мужчин. Один, постарше, в штатском, второй, помоложе, в американской военной форме.
  И оба молчали.
  * * *
  - Положить в отдельную палату! - голос ей был знаком, но сейчас она даже не могла вспомнить, кому он принадлежит. - Обеспечить самое тщательное лечение! За её жизнь отвечать будете лично передо мной! Охрану мы обеспечим сами.
  "Интересно, я уже сдохла или ещё нет", - подумала Катя.
  - Мы сделаем всё возможное, господин полковник, - ответил второй голос.
  "Похоже, всё-таки не сдохла".
  Глаза открывать не хотелось. Даже через закрытые веки пробивался яркий искусственный свет.
  Кате захотелось что-то сказать, но говорить не получалось.
  И она снова провалилась в темноту.
  К шести утра полковнику Кореневу доложили, что операция прошла успешно, и пациентка, скорее всего, будет жить.
  - Сколько ей оставаться в больнице? - спросил он.
  - Никак не меньше месяца.
  После этого Коренев позволил себе поехать домой спать. Было уже светло, но пробок ещё не было. Он, как всегда, осторожно вёл автомобиль по московским улицам. По дороге он думал о том, что теперь, в связи со вчерашними событиями, взрывом на площади и бегством Кустиновского, ему особенно понадобится Михеева. Правда, как именно понадобится, он ещё точно не знал.
  ...Некоторое время назад Коренев проводил совещание по вопросу нового руководства подконтрольной молодёжной организации, представляющей себя как леворадикальная и патриотическая. Предыдущий лидер молодёжной организации, подающий надежды сотрудник Олег Малашенко, погиб в конце весны при странных обстоятельствах. Попал поздно вечером под поезд метро. Следствие пришло к выводу, что это был несчастный случай, и скорее всего, это было действительно так. Умный и обходительный Малашенко умел ладить со всеми, он был один из тех редких людей, у кого не было личных врагов. О самоубийстве говорить не приходилось тем более - Малашенко очень дорожил не то что жизнью, но и собственным благополучием. Карьерист, отличался болезненным самолюбием. Нет, это вариант невероятный. Такой человек кого угодно на тот свет отправит, но не себя любимого. Жаль. Много он успел сделать, ещё больше не успел. Очень жаль.
  Коренев и его подчинённые отобрали несколько подходящих кандидатур на должность нового лидера организации. Потом круг их сузился до троих.
  Первым в этом списке был некто Кирилл Александрович Стрельцов, двадцати шести лет, довольно близкий приятель покойного. Его же рекомендовала Кореневу и Оксана Малашенко, которая активно крутилась в делах организации, но сама на пост лидера явно не тянула. Мозги не те. Да и не претендовала. Она его охарактеризовала как человека спокойного и рассудительного, в меру интересующегося деньгами.
  Кирилл на удивление легко согласился на сотрудничество и был снабжён необходимыми инструкциями. Теперь дело оставалось за тем, чтобы оказать ему содействие в занятии поста лидера организации. И необходимая помощь была оказана. Стрельцов развил бурную деятельность. Его антиамериканские речи на митингах Коренев правил лично. За месяц прошло несколько крупных листовочных кампаний. Пару раз Стрельцов даже был задержан за проведение несанкционированных акций. Впрочем, его всегда тихо выпускали через несколько часов, но это позволило значительно поднять его популярность.
  Через два месяца общее собрание членов организации утвердило Кирилла Стрельцова в должности командира. Всё прошло без сучка без задоринки.
  Одним словом, на этом направлении всё шло так, как нужно.
  В отличие от другого.
  Тем не менее, Коренев потребовал от Стрельцова не снижать активность и по-прежнему вести работу по привлечению в свои ряды радикально настроенной молодёжи.
  - В ближайшую неделю, - сказал он, - проведёте массовую расклейку по учебным заведениям в таком-то районе, - он назвал район Москвы, - массовую! По школам и колледжам. Вас должны знать и к вам стремиться. Проверю лично. Я в этом районе живу.
  - Сделаем, - с готовностью отвечал Стрельцов.
  - И помните: наша главная задача - чтобы все настроенные соответствующим образом молодые люди вливались именно к нам. Исключить конкуренцию и тем более - полностью исключить возможность создания любых неподконтрольных никому групп!
  "Мало ли в этом городе идиотов и мало ли что взбредёт им в голову", подумал он. Но вслух этого говорить не стал. И так понятно.
  * * *
  - Доброе утро, Екатерина Степановна, - произнёс Коренев, закрывая дверь.
  - Здравствуйте, господин Коренев, - ответила Катя. - А я знала, что Вы придёте. Только про взрывы я Вам ничего говорить не буду. Так что не тратьте время.
  - Даже так? Впрочем, я про них и не собирался спрашивать. Про взрывы я и сам без Вас всё знаю.
  Коренев присел на стул. Он был в белом халате, небрежно наброшенном поверх костюма. Первая её фраза была явно заготовлена заранее. А вот теперь она не знала, что ответить.
  - А зачем тогда?...
  - Я с Вами о другом поговорить хочу, Екатерина Степановна. О том, зачем Вам вообще всё это нужно.
  - Что нужно?
  - Взрывы, акции и так далее. Нет-нет, не подумайте, я не прошу сейчас никакой конкретики. Просто - зачем? Вы же умный человек, Екатерина Степановна, Вы не можете не понимать, что дело это безнадёжное.
  - Ну почему же? - в глазах у Кати появился огонёк. Коренев понял, что зацепил её за живое.
  - Потому что мир изменился. Мир не тот, что сто и даже пятьдесят лет назад. Потому что стираются границы - это объективный процесс.
  - Ну это всё я слышала ещё в школе.
  - А тем не менее. Вам это может быть обидно слышать, но партизанская война в современном мире - глупость и утопия. Вот Вы два года воюете, правильно? И многого ли добились? Нет, ваши акции перечислять не надо - я их по датам знаю наизусть. Одно Кусково чего стоит.
  - Да, а в этом году праздник в Кусково будет? - перебила Катя. Она вдруг вспомнила, что сейчас июнь, и снова приближается День независимости США. Хотя, конечно, товарищи уже ничего не успеют сделать, да и не дадут им повторить прошлогодний успех. Уж что-что, а Кусково теперь будут охранять так, как не приснится...
  - В Кусково не будет, - сказал Коренев. - Будет закрытое мероприятие на территории посольства, и очень не советовал бы никому из ваших там появляться. Но не об этом речь. Одним праздником больше, одним меньше. Усилят меры безопасности. Не в этом дело. Многого ли ваша группа, назовём её так, добилась в смысле приближения конечной цели? Конечная цель у вас, я так понимаю, изгнание натовцев с русской земли, правильно? Это, наверное, не секрет?
  - Ну допустим.
  - Так вот, Екатерина Степановна, нравится Вам это или нет, но конечную цель Вы ни на йоту не приблизили. Ни о каком массовом движении речи быть не может. Я не говорю о конкретной численности ваших друзей - она сейчас не важна. Важно то, что речь идёт об одиночках или малых группах. Эта ситуация не изменится ни в ближайшие годы, ни даже десятилетия, уверяю Вас. Есть объективные процессы. Глобализация - процесс объективный. Если хотите, этап развития. Национальные государства отживают свой век. Им просто не будет места в информационном обществе. Если Вы посмотрите широко на идущие во всём мире, - подчёркиваю, во всём мире, - процессы, Вы не сможете с этим не согласиться. Поэтому, увы, включение России в мировое сообщество - это навсегда. И силы НАТО - это тоже навсегда. Хотя, возможно, мы тоже этим недовольны - не допускаете?
  Катя пожала плечами.
  - Вы умный человек, - продолжал Коренев. - И те, кого я знаю из Ваших товарищей, - тоже. Видите, Вы не можете возразить против того, что в ближайшие десятилетия положение не изменится. А жизнь-то одна, Екатерина Степановна! Стоит ли тратить её на столь призрачный результат?
  - Стоит, - сказала Катя с уверенностью.
  - Дело, конечно, Ваше. Я с уважением отношусь к Вашим принципам и Вашей готовности их отстаивать. Но Вы о будущем подумайте. Подполье, романтика и так далее... Что будет через год, через два, через пять, наконец? Так и будете бегать по лесам? Хорошо, по городам? А перспективы-то никакой! У Вас же всё может быть, семья, дети, жизнь нормальная, у Вас всё для этого есть. Я не верю, что Вам однажды не захочется семью и дом. Жизнь одна, другой не будет, и Катя Михеева - одна-единственная, уникальная, другой не будет! А ведь может быть поздно уже. Объявим Вас в международный розыск, как Кустиновского, - и жизни, собственно, не будет.
  Коренев неслучайно упомянул фамилию Константина. От его взгляда не укрылось, как на мгновение вздрогнула Катя.
  - Убежал он сейчас, Екатерина Степановна, убежал. Но дальше-то что? Всю жизнь бегать будет? И Вы с ним? Пока на пулю не нарвётесь? Один раз повезло - в другой раз не повезти может.
  - Ну и пускай, - с вызовом ответила Катя.
  - Да не пугаю я Вас, не подумайте. Если бы от меня всё зависело. Лично я к Вам отношусь даже с симпатией. У меня, если хотите знать, дочка почти Вашего возраста. Но мы, военные, вынуждены исполнять приказ. Даже если иногда приказ нам очень сильно не нравится. Бывает, даже необходимо переступить через себя. Приказы всякие бывают.
  "Евстигней тоже был военным", подумала Катя. А вслух сказала:
  - Ну так и выполняйте.
  - Выполним, не сомневайтесь, Екатерина Степановна. Но всё же считаю своим долгом Вас предостеречь. Дать Вам шанс, пока ещё не поздно. Вернуться к нормальной жизни.
  - Мне себя считать арестованной?
  - Зачем же? Нет, конечно. Мы в этом сейчас совершенно не заинтересованы. Я Вам уже сказал в начале, что пришёл поговорить. О жизни, если хотите.
  - Здесь Вы тоже по приказу? - спросила Катя.
  - Нет. - ответил Коренев. - По своей инициативе. - И это была правда. - Мы ж тоже люди. Я очень хорошо понимаю, что у Вас есть принципы и убеждения. Но фанатизм должен иметь определённые рамки. Подумайте.
  - И что Вы в связи с этим от меня хотите?
  - Ничего. Сейчас ничего не хочу. Просто подумайте над моими словами, Екатерина Степановна. Возможно, не сейчас, возможно, позже. Но подумайте. Всего Вам хорошего.
  За Кореневым закрылась больничная дверь, а Катя ещё долго лежала, глядя в потолок, и думала, зачем ему всё-таки понадобился этот странный разговор ни о чём.
  Хотя она была безмерно счастлива, что Константину всё же удалось скрыться.
  О том, что взрыв на площади произошёл, она уже знала из радионовостей.
  * * *
  За окном стоял удивительно красивый летний вечер, розовато-сиреневый. Молодой помощник Коренева Дмитрий Климов сидел за чашкой чая и со скучающим видом раскладывал на компьютере пасьянсы, иногда устремляя взгляд за окно и с тоской подумывая о том, что можно было бы давно уже сидеть с девчонкой и с бутылкой пива на берегу пруда. А вот придётся весь вечер сидеть на работе, и наверное, допоздна. Климов ненавидел привычку своего начальника к ненормированному рабочему дню. Вернее, ненормированным было только его окончание - с утра он должен был быть на месте ровно к девяти. Опоздания не допускались. К девяти приходил Коренев.
  - Плохо, Дима, плохо. Неправильно, - Коренев незаметно вошёл в кабинет из-за спины. - Так Вы пасьянс не разложите. Попробуйте вот эту карту на свободное место. Да, вот так.
  Коренев прошёл за стол.
  - Дима, записывайте. Завтра, примерно в такое же время, не раньше восемнадцати, можно позже, свяжете меня с базой на Гуантанамо.
  - Именно вечером?
  - Да. У нас с ними разница во времени восемь часов. У них как раз будет утро. По какому вопросу - я объясню сам. Завтра в вечернее время. Сегодня я ухожу скоро, у меня встреча. Вы тоже, Дима, можете идти домой.
  Климов стал торопливо собираться. Дождавшись, пока помощник уйдёт, Коренев заперся изнутри на ключ, взял лёгкий плащ, разложил по карманам мелкие предметы. Потом несколько секунд смотрел на часы.
  Время ещё было. В восемь вечера у него была назначена встреча в ресторане "ЯрЪ" на Петербургском, бывшем Ленинградском, проспекте, за площадью Белорусского вокзала. Столик был заказан в отдельном помещении, подальше от случайных посетителей.
  В ресторан Коренев приехал без пяти минут восемь и стал ждать.
  Ждал он недолго. Минут через десять появился тот, с кем он должен был встретиться в этот вечер. Звали его Альберт Таульберг.
  - Здравствуйте, Альберт, - сказал Коренев, произнося имя собеседника с ударением на первый слог, пожимая ему руку, - водку, коньяк?
  - Может быть...
  - Нет. Сегодня только алкоголь.
  - Тогда водку.
  - Послушайте, Альберт, - говорил Коренев, пока они ждали заказ, - я сам русский человек и водку употребляю. Но вот этого пристрастия вас, молодых к наркотикам, даже к лёгким, не понимаю и не приемлю.
  Официант принёс заказ.
  - Вы же меня не затем пригласили, господин Коренев, чтобы читать мне морали? - спросил Таульберг.
  - Разумеется, Альберт. Поверьте, когда я захочу поговорить с кем-либо о морали, к Вам я обращусь в последнюю очередь.
  - Итак?
  - Мне нужна Ваша помощь.
  - В чём именно, господин Коренев?
  - Мне нужна будет Ваша помощь на нескольких этапах одной довольно сложной комбинации. Даже больше скажу - речь идёт об известном террористе Кустиновском. Есть два интересных варианта, посмотрим, какой из них будет эффективнее. Скорее всего, задействуем оба. Но начнём сначала. Вы Михееву помните?
  - Не очень.
  - И не нужно. Пока. Но господина Томаса Дженкинса Вам, я думаю, представлять не надо. Если не ошибаюсь, он даже некоторое время был Вашим непосредственным начальником.
  - Совершенно верно.
  - Так вот, Альберт. В настоящее время мистер Дженкинс является ощутимым препятствием для осуществления моих планов.
  - Вы имеете в виду...
  - Ни в коем случае. Всего лишь временная нейтрализация данного господина. Ещё раз подчёркиваю - временная.
  - Да, но под каким предлогом?
  - Допустим, причастность к транзиту афганского героина через территорию Российской Федерации. Устроит?
  - Потребуют доказательств, господин Коренев!
  - Сошлитесь на оперативную информацию от российских коллег. В крайнем случае можете назвать мою фамилию. Если нам удастся выйти на Кустиновского, это будет уже неважно. Если же...
  - Проворачиваете свои многоходовки, - вдруг произнёс Таульберг. - А все грязные делишки хотите сделать моими руками, да?
  - Тихо, Альберт, тихо. Спокойно, - ответил Коренев. - Вы пьяны, Альберт. Познакомьтесь лучше с некоторыми документами. Это интересно.
  Про себя Коренев отметил, что, когда Таульберг волнуется, или напивается, или курил накануне траву - у него проявляется акцент в речи сильнее, чем обычно. Бывает.
  Он подвинул к собеседнику папку-визитницу, раскрыл её. Вслед за неуловимым движением его руки между визитными карточками легла аккуратная стопка зелёных банкнот.
  - Я Вас понял, - сказал Таульберг, моментально меняя тон и пряча деньги в карман. - И всё же боюсь, что этого будет недостаточно. Надо бы подстра...
  - Вот это совсем другой разговор, Альберт. Конечно, надо. - Ловкие пальцы Коренева подхватили со стола салфетку, и Таульберг сам не понял, откуда перед ним оказался маленький чёрный пакетик. - Здесь двадцать граммов героина. Этого будет более чем достаточно.
  - Конечно, Василий Дмитриевич, - улыбнулся Таульберг.
  Они давно понимали друг друга с полуслова.
  - Только учтите, Альберт, - сказал Коренев, когда они вышли на улицу. - Материал только для дела. И никак иначе.
  - Ну что Вы, Василий Дмитриевич! - Таульберг изобразил оскорблённую невинность. - Вы же знаете, я только покуриваю! И то изредка! Разве я Вас когда-нибудь подводил?
  - Ладно, ладно, не обижайтесь. Удачи Вам, Альберт.
  Коренев подождал, пока его изрядно уже выпивший собеседник сел в такси и уехал. Потом не торопясь направился к метро.
  
  Глава вторая
  Альберт Таульберг заказал в номер водки, пил её в одиночестве и разбил два или три стакана.
  Потом вызвал горничную, чтобы убрать осколки.
  Он сидел за столом в обуви и белых перчатках. Молча и внимательно смотрел, как женщина чистит ковёр.
  - Анечка, - позвал он неожиданно мягко и ласково.
  - Слушаю Вас, господин Таульберг - она ответила настороженно, зная по опыту, что от ласкового голоса его не стоит ждать ничего хорошего.
  - Анечка, у меня к Вам будет деликатная просьба.
  - Да, конечно, господин. Как обычно? Светленькую?
  - Да нет, - махнул рукой Таульберг. - Я не про девок. У меня будет серьёзная и деликатная просьба. Без разглашения.
  Он вытащил из кармана и небрежно бросил на стол две стодолларовые купюры. Горничная кивнула.
  - Я Вас слушаю.
  - Господин Дженкинс сегодня у себя?
  - Его не будет до утра.
  - Пойдёмте в его номер.
  Горничная колебалась.
  - Ну? - крикнул он.
  - Господин Таульберг...
  - Быстро!!!
  - Я не могу...
  - Я сказал быстро! - Таульберг выхватил из кармана пистолет. Белки его глаз наливались кровью. - Застрелю на месте! - Пятясь назад и не сводя глаз с дула, горничная выбралась из его номера в коридор. Таульберг последовал за ней.
  От волнения она четверть минуты не могла попасть ключом в замочную скважину. Наконец дверь распахнулась.
  - Закрой на ключ изнутри!
  Горничная повернула ключ в замке. Таульберг швырнул на пол какой-то предмет.
  - Подними! Быстро подними! Так, хорошо. Теперь подними матрас. - Эти слова он произносил уже спокойнее. - Клади внутрь. Под наматрасник клади. Хорошо. - Он сел на кровать, прилёг, потом поднялся. - Хорошо, ничего не заметно. Пойдём. И учти: скажешь кому - застрелю. На месте.
  Он достал из кармана две зелёные банкноты, которые захватил из своего номера. Со всей силы сжал их в огромном кулаке в белой перчатке, как будто хотел раздавить бумажные деньги. Разжал кулак, и две смятые бумажки медленно упали на пол.
  - Подними. Да бери, бери, не бойся. Главное - молчи.
  Когда они уже подошли к двери, Таульберг снова остановил женщину.
  - А может, ты с террористами связана, а?
  - Да что Вы, господин Таульберг!
  - Ладно. Шучу! - он засмеялся. - Иди, свободна.
  И уже выглянув из своего номера, крикнул ей вслед:
  - Анна! Ещё литр водки мне в номер! И шлюху!... Светленькую!... С большой задницей!...
  * * *
  Непосредственный начальник позвонил Кореневу по внутреннему телефону ровно в девять утра.
  - У меня для Вас не очень хорошие новости, Василий Дмитриевич. Вчера про Вашего Кустиновского вспомнили на заседании Совета безопасности. Попрекнули, что уже давно нам дали чрезвычайные полномочия, а результата-то нет. Результата от нас ждут, Василий Дмитриевич, ре-зуль-та-та. Так что действуйте, форсируйте работу в этом направлении. И ещё... Ну да остальное позже. Сейчас займитесь Кустиновским и его группой.
  - Дима, - сказал Коренев помощнику, - через час свяжете меня с Таульбергом. А потом нужно будет подготовить некоторые документы.
  - Василий Дмитриевич, можно Вам вопрос задать, не знаю, насколько он корректен... - Дима явно колебался.
  - Спрашивай, конечно.
  - Василий Дмитриевич, Вам не кажется, что Альберт, как бы это сказать, просто проходимец, который нас при случае продаст за две копейки?
  Коренев усмехнулся.
  - Нет, Дима, не кажется. Я в этом на сто процентов уверен. Продавать за две копейки - свойство человеческой натуры. Я в этом давно убедился. Что касается Альберта - я даже больше скажу, он редкостный негодяй. Но именно этим он и ценен. А Вы как думали, Дима? Нам с Вами зарплату платят не за красивые глазки, а за решение поставленных перед нами задач. А Вы их попробуйте решить в белых перчатках, а? Хотите я Вас с Михеевой познакомлю? С Екатериной Степановной. Вот с ней попробуйте пообщаться.
  - Это кто?
  - Очень интересная девушка. Причастна как минимум к одному крупному теракту против граждан США, а возможно, и не к одному.
  - Тогда почему мы её не арестуем?
  - Потому что не всё так просто, Дима. По крайней мере сейчас это не вполне целесообразно. Но Вас я с ней всё-таки познакомлю. Вам, кстати, сколько лет?
  - Двадцать два, - ответил Климов слегка удивлённо. Он знал, что Коренев помнит наизусть не только возраст, но и дни рождения всех сотрудников.
  - Вот видите. Альберту тридцать один. К тому же воспитание американское. Мне - страшно сказать - сорок восемь. К тридцати все становятся циниками. Вы на наших террористов посмотрите. Одни малолетки.
  - То есть они, может быть, перебесятся?
  - Всё может быть. Эти перебесятся - новые подрастут. - Коренев подумал об одноклассниках дочери. - Да и натворят они много, пока перебесятся. Молодёжь!... Не живётся людям, понимаете? Знаете, Дима, что было бы, если бы каждый исповедовал принцип "Живи и давай жить другим"?
  - Что было бы?
  - Мы с Вами остались бы без работы. Я ладно, я несколько языков в совершенстве знаю, я не пропаду. А вот Вы будете просиживать штаны в каком-нибудь унылом офисе. Как перспектива? Да не беспокойтесь Вы. Не будет такого. Никогда. А потому подготовьте-ка мне приказ об аресте на тридцать суток. Подозрение в пособничестве террористам и так далее, как обычно.
  Телефонный звонок прервал его монолог.
  - Что? Что значит ушла? Её должны были выписать из больницы не раньше, чем через неделю! А почему сразу не докладываете, Плешков?
  - Вы же её под арест не брали, господин полковник! - оправдывался незадачливый подчинённый. - Она вышла подышать на общий балкон и сбежала по чёрной лестнице...
  Коренев повесил трубку.
  - Вот видите, Дима, - сказал он. - Ваше знакомство с Михеевой придётся пока отложить. Так на чём мы остановились? Подготовьте приказ об аресте на тридцать суток. А я подпишу.
  - На кого?
  - На гражданку Пахомову Евгению Николаевну. С несовершеннолетним ребёнком Пахомовым Игорем Евстигнеевичем. Запомнили? А через час соедините меня с Таульбергом.
  - Так как у нас дела продвигаются, Альберт?
  - Всё идёт по намеченному плану, господин полковник! - отвечал Таульберг. - Есть только одна проблема. Вы же знаете, что военнослужащие США у нас пользуются правом экстерриториальности. Местные правоохранительные органы могут их задержать только с согласия американского командования. А они такое согласие давать не любят...
  - Так Вы решайте эту проблему, Альберт! Не мне ж Вас учить?
  - Сделаем, конечно. Нерешаемых проблем нет, господин полковник.
  - Хорошо. Я жду.
  Они обменялись ещё парой ничего не значащих фраз.
  * * *
  На побег из больницы Катю толкнула интуиция. К тому же вот уже несколько дней к ней не заходил Томас и не звонил на мобильный. Сама она позвонить не могла - в Москву она сорвалась внезапно, и в телефоне осталась зарегистрированная в Павелецке сим-карта. Поэтому в Москве она оказалась в роуминге, и деньги на счету быстро кончились.
  После того, как Катю перевели из реанимации в обычную палату, её сотовый телефон валялся возле кровати на тумбочке, работая только на приём. Никто, кроме Томаса, на него не звонил. Она знала, что и Евстигней, и Константин должны, как было заведено, сменить после акции номера, и не пыталась дать им о себе знать - в течение месяца после акции они не должны были выходить друг с другом на связь. Такой порядок установил Пахомов, и никто из троих не мог его нарушать. Так что известно ей было только то, что Константину удалось уйти. Если, конечно, Коренев сказал правду.
  Статус её в последние дни был странным. С одной стороны, в коридоре неотлучно находился сотрудник ФСБ. С другой стороны, он не пытался как-то ограничить её действия или даже просто заговорить с ней. Наблюдал за происходящим и всё.
  Катя была в спортивном костюме, который принёс ей Томас. Она вышла из палаты и прошла на балкон. Она иногда выходила туда, к этому все привыкли. Прикрыв за собой дверь, она проскользнула на лестницу. Путь был свободен.
  Через час Катя сидела на скамейке возле отеля. Из дверей вышел Томас Дженкинс, которому она позвонила из холла.
  - Должен тебя предупредить, - сказал он Кате. - У меня в номере был обыск в моё отсутствие. Негласный.
  - Это точно?
  - Да.
  - Кто? И что нашли? Что искали?
  - Пока не знаю. Ничего интересного у меня быть не может.
  - Тебе что-то угрожает?
  - Не думаю. Наши - в смысле американцы - действовали бы в открытую. Значит, русские. Русских я не опасаюсь. Ты же знаешь про право экстерриториальности. Меня не могут задержать без санкции американского командования. Такую санкцию практически никогда не дают. Да и предъявить мне нечего. Скорее всего, пытались накопать компромат. В связи с нашим знакомством. Так что будь осторожна.
  - Хорошо. Спасибо, - ответила Катя.
  Томас оставил ей немного денег на первое время, и она поехала на квартиру к Пахомовым. Там можно было попросить какую-нибудь одежду и решить, что теперь делать.
  - Есть новости от наших, Филимон Андреевич?
  Новостей не было. Катя и сама знала, что если её друзья уже в московском регионе, то они или на квартире в Реутове, или на даче в Аникеевке. Впрочем, вслух эти названия никогда не произносились. Ну, и несколько запасных вариантов.
  - Сама-то на легальном положении?
  - Даже не знаю, если честно.
  Женя уже подобрала Кате вещи, она переоделась, и теперь на кухне у Пахомовых пили чай. Филимон Андреевич как раз потянулся за чайником, когда раздался резкий звонок в дверь, а через секунду - требовательный стук по деревянному косяку.
  - Открывайте! ФСБ!
  - Недолго музыка играла, - произнесла Катя и огляделась. Четвёртый этаж, пожарная лестница далеко... А больше всего не хотелось подставлять Пахомовых.
  - Это за мной. Открывайте, Филимон Андреевич.
  Пахомов-старший направился в прихожую. Катя последовала за ним. Вся семья застыла в проёме кухонной двери.
  - Ордер на арест. Ознакомьтесь, - офицер положил бумагу на тумбу в прихожей.
  - Мне собираться? - спросила Катя, не глядя на бумагу и стараясь сохранять максимальное хладнокровие.
  - Да. И ребёнка Вашего собирайте.
  - Какого ребёнка? - не поняла Катя.
  - Вы ведь гражданка Пахомова Евгения Николаевна?
  * * *
  Когда Кореневу доложили, что в приёмной ждёт человек, желающий говорить исключительно лично с ним, он сразу понял, о ком идёт речь.
  - Сейчас спущусь. Дима, Вы оставайтесь. Мы один на один разговаривать будем.
  Он ждал этого визита.
  И не ошибся.
  Человек, дожидавшийся в приёмной, был ему знаком.
  - Представляться не надо, - сказал Коренев. - Я Вас слушаю, Евстигней Филимонович. Присаживайтесь.
  - Моя фамилия Пахомов, - глухо сказал гость, словно не заметив, что к нему уже обратились по имени-отчеству. - Я террорист. Участвовал в совершении взрыва в Кусково четвёртого июля прошлого года. Пришёл сдаваться в обмен на освобождение моей семьи.
  Примерно так Коренев и представлял себе начало этого разговора. Хотя были возможны варианты.
  - Понимаете ли, господин Пахомов, - начал он, - мы ведь тоже люди и нам не чужды человеческие чувства. Но приказ есть приказ, и Вы это сами знаете, Вы же служили в армии.
  - Можно и без прелюдии, господин полковник, - ответил Евстигней таким же глухим голосом.
  - А это и не прелюдия, - ответил Коренев. - Ставлю Вас в известность, что моим руководством передо мной поставлена первоочередная задача - задержание господина Кустиновского. Поэтому освободить Вашу жену и сына я смогу в случае явки сюда Константина Вячеславовича. Либо получения информации, которая поможет нам его задержать. Это я и попрошу Вас передать Вашему товарищу. Я Вас не тороплю. Как Вы знаете, подозреваемых в пособничестве террористам мы можем задерживать на тридцать суток. Ещё осталось двадцать восемь. В течение этого времени я могу Вам гарантировать, что Евгения Николаевна и Игорь будут находиться в максимально комфортных условиях.
  - А что будет потом? - спросил Евстигней.
  - Потом я буду вынужден отправить их на Гуантанамо. И больше не смогу влиять на их судьбу. Это не угроза, Евстигней Филимонович, это реальность, перед которой меня поставило моё начальство. Сейчас мне Вас задерживать не имеет смысла - мне нужны сейчас не Вы, а Кустиновский. Мы же не дураки, мы понимаем, что Вы пришли к нам, назначив контрольное время или что-то в этом роде - как только Вашим товарищам станет ясно, что мы Вас задержали - господин Кустиновский скроется из того места, которое Вам известно, и допрашивать Вас относительно его местонахождения будет бессмысленно. Разве не так? Это же элементарно, Евстигней Филимонович. Поэтому сейчас мы Вас задерживать не будем. Но я знал, что Вы придёте, поэтому условия освобождения Ваших родных сообщаю Вам при личной встрече. Передайте их Константину Вячеславовичу. У Вас ещё ко мне вопросы есть?
  - Нет, господин полковник.
  Евстигней вышел на улицу и безнадёжно махнул рукой в пустоту, медленно пошёл к метро. На крыше соседнего дома с облегчением вздохнул Александр Клементьев.
  Утром следующего дня Коренева уже ждал Дмитрий Климов.
  - Вот это подбросили в приёмную ночью, - сказал он, передавая полковнику сложенный вчетверо тетрадный лист в клетку.
  На сгибе листа знакомым корявым почерком синей шариковой ручкой было выведено: "Полковнику Кореневу".
  Он развернул записку. Текст её гласил:
  "Ультиматум.
  Господин полковник!
  Воевать с женщинами и детьми - это подлость!
  Я требую от Вас немедленно освободить жену и сына моего боевого товарища.
  Даю Вам три дня.
  В противном случае ответственность за последствия ложится на Вас. Пеняйте на себя!
  Террорист Константин Кустиновский".
  Во всю оставшуюся часть листа была изображена структурная химическая формула тринитротолуола - то ли в подтверждение авторства, то ли серьёзности намерений. Хотя и то, и другое было очевидно.
  "Детский сад", подумал Коренев, вглядываясь в неровные каракули Кустиновского с характерными орфографическими ошибками. "Даже слово "ультиматум" не смог правильно написать".
  - Дима, - позвал он, - а отправьте-ка записочку на дактилоскопическую экспертизу. Ерунда, конечно, а вдруг что интересное получится?
  * * *
  - Слушай, а может, мне застрелиться? - задумчиво произнёс Евстигней. - Иногда кажется, что это был бы лучший выход. Оптимальный для всех.
  - Ты не дури, - жёстко ответил Константин Кустиновский. - Тебе застрелиться, мне подорваться, а Кате останется только бутылку коньяка Кореневу отвезти. И поздравить с присвоением генеральского звания, - он невесело усмехнулся. - Спокойно, товарищ, спокойно. Что-нибудь придумаем.
  
  Глава третья
  В тихом дворике недалеко от метро "Юго-Западная" на лавочке сидели двое. Один из них нервно курил, второй щёлкал семечки. Он был в чёрном парике и с накладными усами. Этот маскарад делал Кустиновского похожим на кавказца. Учитывая, как его искали, предосторожности при появлении в Москве были далеко не лишними.
  - Мы с тобой встретимся на этом же месте ровно через трое суток, - сказал Константин. - Точно в этом же дворе. Запомнил место?
  Евстигней кивнул.
  - До тех пор я кое-что сделаю без твоего участия. Без обид, но тебя сейчас несёт на бессмысленный риск. Чего стоит один твой поход к Кореневу в приёмную. Нам вообще безумно повезло, что всё обошлось. Ну да ладно. Неизвестно ещё, кто бы как себя повёл на твоём месте. Так что через три дня, ладно?
  - Хорошо. А мне куда пока, как считаешь?
  - А знаешь что? Иди к себе на квартиру. Нет, я серьёзно. Как выяснилось, забирать тебя Коренев не планирует - по крайней мере, до наших следующих шагов. Попробуй отдохнуть и привести нервы в порядок.
  Легко сказать - отдохнуть!
  - Ладно. А ты? Я в смысле если...
  - "Если" быть не может. Но коли всё же случится - значит, этот раунд мы проиграли. В таком случае Женьке передавай от меня привет. - Константин улыбнулся. - Да всё получится. Ну давай. Мне пора.
  - Удачи и до встречи!
  Они пожали друг другу руки. Константин ушёл.
  ...Женя, Женька, Женечка!... Солнце моё, радость моя! Зачем, зачем ты уехала из Калининграда? Оставалась бы там хотя бы в относительной безопасности! Там теперь территория Германии, там немцы, но ФСБ туда не дотянулась бы. Зачем, Женя, зачем?...
  ...Через час в сквере возле московского цирка на проспекте Вернадского встретились три человека. Они молча пожали друг другу руки и так же, почти не разговаривая, перешли дорогу. Первым шёл Кустиновский, за ним - Клементьев и Никешин.
  Пройдя мимо выхода из метро "Университет" и торговых палаток, друзья повернули через маленькую калитку в заборе на территорию пункта приёма цветных металлов. Но не металлолом интересовал их сегодня. За покосившимся зданием приёмного пункта, за мусорными баками, на небольшом пустыре они остановились возле решётчатой металлической конструкции зелёного цвета в форме пирамиды с квадратным основанием, возвышавшейся примерно в половину человеческого роста и около полуметра шириной. Края конструкции поросли травой, а сквозь зелёные прутья арматуры пробивался горячий терпкий запах теплотрассы.
  - Зелёные треугольнички! - с нежностью произнёс Константин. - Любовь моя!
  Он обошёл вокруг конструкции, остановился у запертой дверцы, опустился на корточки. Надел медицинские резиновые перчатки. Открыть замок с помощью стамески, отвёртки и плоскогубцев было делом нескольких минут.
  - Вниз? - спросил Шурик, заглядывая в темноту.
  - Пока подожди, - ответил Константин, продолжая возиться возле замка.
  - Что там? Уже ж открыто.
  - Нужно датчик закоротить. - Кустиновский наконец закончил работу и закрыл дверь шахты. - Теперь уходим на ту сторону проспекта. Надо сделать ещё несколько запасных выходов. Потом пойдём вниз.
  - Что ж всё так серьёзно? - поинтересовался Славик.
  - А ты думал! Тут бывают датчики нескольких видов. Этот на размыкание. Ещё есть датчики объёма, движения, есть инфракрасные. Эти самые поганые - они реагируют на тепло человеческого тела.
  Они перебежали проспект без светофора, прямо поперёк потока автомобилей, и присели на траву.
  - Отсюда обзор хороший, - сказал Константин. - Теперь смотрим в сторону области. Красотища-то какая!
  - Ты о чём? - не понял Шурик.
  - Видишь три башни по правой стороне дороги? Которые стоят друг от друга метров через пятьсот или даже больше?
  - Ну вижу.
  - Первая из них недостроенная. Её уже несколько раз достраивали и несколько раз разбирали. Сейчас снова брошенная территория. Вроде хотели каким-то корпорациям продать, чёрт их знает. Башня мёртвая. Мы через неё под землю забрасываться будем. А вот вторая и третья - живые. И принадлежат ФСБ. Раньше это были здания ФАПСИ, Федерального агентства правительственной связи и информации. Пока их не поглотила ФСБ, кажется, в две тысячи четвёртом. Ну да чёрт бы с ними, кто там кого поглотил. Справа от башен - тоже их здания. Целый комплекс. А под ними - многопрофильный коллектор в полный рост. И трубы, и кабеля, и самое для нас интересное - газопровод. Как, нравится?
  Шурик и Славик уже и сами смотрели на высотки с азартом.
  - И что же, такой объект не охраняется?
  - Охраняется. Все шахты в датчиках. Ну да на каждую хитрую задницу... ты ж понимаешь.
  И снова в его глазах засветился озорной огонёк.
  - Но это так. Краткое описание цели похода. Сегодня - разведка объекта. Пойдём дальше. Сейчас вскроем ещё пару-тройку резервных шахт, закоротим датчики - и будем часок отдыхать. Чтобы в случае чего тревожная группа никого в коллекторе не обнаружила. Одну шахту я хочу вскрыть на этой стороне дороги, вторую - на той стороне, за автостоянкой. На той же стороне можно и третью, ближе к парку. Ну и на бульваре, на улице Марии Ульяновой. - Константин всегда пользовался старыми названиями, хотя официально все советские имена были вот уже почти два года как стёрты с карты Москвы. - Там видно будет. На подходе к шахтам надевайте перчатки. Не то это место, где стоит оставлять наши пальчики. Ну что, пошли?
  - Пошли!
  Взломав ещё три или четыре шахты и замкнув датчики, они оказались на перекрёстке проспекта Вернадского и бывшей улицы Марии Ульяновой. В ларьке на углу Константин купил три банки коктейля.
  - Ходишь в гриме, а говоришь без акцента, - заметил ему Шурик Клементьев. - Будь осторожен.
  Мимо них проехал жёлто-красный грузовик с надписью "Аварийная служба".
  - Вот они! - воскликнул Константин. - Наши потенциальные противники!
  - Кто? Шныри?
  - Это ж не просто шныри, как в обычной подземке! Здесь все коммунальные службы под ФСБ. Район-то особенный. Ладно, давай поглядим, куда они и зачем!
  Грузовик остановился возле такой же зелёной шахты на разделительной полосе посреди проспекта Вернадского. Из него вышел человек и открыл дверь шахты ключом. Затем из кузова начали выпрыгивать люди в спецовках.
  - Один... два... три... четыре... пять... шесть... семь... - считал Константин, - восемь шнырей, - комментировал он по мере того, как они спускались в шахту. - Пускай побегают по коллектору. А мы пока отдохнём. Давайте выпьем за успех нашего безнадёжного предприятия!
  - Мы ждём их возвращения?
  - Конечно. Вернутся они самое позднее через час, я думаю. Трезвые и злые. И ни с чем.
  Он сел рядом с товарищами на мягкую траву, обхватил руками колени. Отсюда хорошо просматривалась шахта посреди дороги и стоявшая возле неё аварийная машина. Звякнули три баночки.
  - Салют!
  Те, кого Кустиновский назвал шнырями, вернулись через сорок минут. Закрывая за собой шахту, они громко и возмущённо переговаривались между собой, но на том расстоянии, где находились Костик, Шурик и Славик, слов слышно не было.
  - Как думаешь, о чём они сейчас говорят?
  - Скорее всего, о прекрасном. Прикинь, было у них тихое дежурство, пили они пивко в своей шнырёвке, и тут тревожный сигнал, проникновение в коллектор. Срывайся с места, ищи каких-то идиотов под землёй. А идиотов ещё и не нашли. Списали, должно быть, на ложное срабатывание сигналки. Ну о чём ещё можно в такой ситуации говорить? Только о прекрасном.
  Все трое были явно в приподнятом настроении. Напротив остановки они перешли дорогу и остановились возле калитки, которая вела на территорию вокруг первой, заброшенной башни. Замка на калитке не было, она была спутана проволокой, которая серьёзным препятствием не являлась.
  - Теперь осторожно и тихо, - предупредил Кустиновский шёпотом. - Теоретически на данном объекте существует охранник. Скорее всего, он дрыхнет в будке или пьёт водку там же, но пару раз я его видел и на территории. Поэтому сейчас тихо и быстро, пригнувшись, за мной. Шурик - замыкающий, закроешь калитку и набросишь проволоку поверх, чтобы при первом взгляде не было видно. Вперёд!
  Перед ними лежало несколько десятков метров открытого пространства, которое следовало пробежать как можно скорее и бесшумнее. Дальше они оказывались за углом пристройки, где их уже нельзя было увидеть ни с дороги - из-за буйной зелени, ни из будки - поскольку их скрывал угол здания.
  Рывком преодолев открытое место, друзья огляделись. Вокруг было тихо. Константин еле заметно кивнул.
  - Вроде прорвались, - прошептал он. - Но всё равно не расслабляемся. Идём дальше.
  Они продвинулись вперёд вдоль стены пристройки и завернули за угол. С задней стороны здания их взгляду открылся широкий наклонный въезд в подвал. По замыслу строительства здесь должны были быть высокие двери, но их не было - то ли ещё не построили, то ли уже растащили на металлолом.
  - Это для грузовиков, что ли?
  - Я бы даже сказал для бронетехники. Здесь хоть танк проедет. Идёмте в ангар.
  Они прошли в широкое полутёмное подвальное помещение, частично заваленное мусором. Константин зажёг фонарь.
  - Тут могут, конечно, быть бомжи. Но маловероятно. Их охранник гонять будет. Да и летом для них к тому же полно более привлекательных мест. Идём вперёд до конца, до стены. Видите дверцу с решёткой?
  - Конечно.
  - Вот через неё мы попадём в бойлерную. А там и вход в коллектор.
  Однако решётчатая дверь оказалась закрыта, причём не на замок - в петли была вставлена ржавая металлическая гайка. Попытки открутить её плоскогубцами результата не дали - гайка приржавела намертво.
  - Очень странно, - сказал Константин, - я тут был весной, было открыто. Что ж, попробуем другой вариант.
  Друзья направились к выходу из ангара.
  - Стой, - сказал вдруг Славик. - Там кто-то ходит.
  Они прислушались.
  - Это ветер, - ответил Константин. - Ветер на крыше. Сейчас всё увидите сами.
  За ангаром они поднялись на пандус - наклонную плоскость, которая вела вверх. Шли по скользкой поверхности, держась за перила.
  - Зимой тут, наверное, совсем не пройти, - предположил Славик.
  - Я бы не сказал, - ответил Костик, - сложно, но можно.
  Они оказались на крыше одноэтажной пристройки к башне. Когда налетал ветер, он со зловещим лязгом шевелил полуоторванные листы кровельного металла.
  - Вот отсюда и звуки, - кивнул Костик.
  На поверхности крыши они были как на ладони. Да и ступать тихо по металлическим листам было невозможно. Прижавшись к стене основного здания, Константин медленно двинулся вперёд по узкой выступающей кромке. Друзья следовали за ним. Через минуту они снова были со стороны проспекта, на высоте примерно трёх-четырёх метров от земли. Здесь стена заканчивалась и, опустившись на четвереньки, Константин осторожно соскользнул по её внутренней поверхности вниз.
  - За мной, - сказал он громким шёпотом. - Тут невысоко.
  Высота действительно была не больше человеческого роста. Приставная деревянная лестница вела вниз и, осторожно перемещая ноги по её подозрительно трещащим ступеням, товарищи продвинулись ещё на несколько метров в глубину здания. Щёлкнули кнопки фонарей в тишине полуподвальных коридоров. За поворотом была небольшая грязная дверь.
  - А вот и бойлерная, - обрадовался Константин. - Нормальные герои всегда идут в обход!
  Это было довольно большое тёмное помещение, заполненное трубами и различным тепловым оборудованием. Здесь он уже хорошо ориентировался, был тут не в первый раз.
  Путь преградила решётка, перекрывающая коридор сверху донизу и от левой стены до труб справа. Прутья её арматуры упирались в пол и потолок.
  - И как дальше?
  - Элементарно!
  С правой стороны вперёд через решётку уходили две широкие тёплые трубы. Константин лёг на нижнюю из них и, работая локтями и коленями, прополз вперёд. Меньше чем через полминуты он был уже с другой стороны, с довольной улыбкой на лице и весь в белой коллекторной пыли.
  Дождавшись, пока его друзья преодолеют это препятствие, он сказал:
  - Теперь тихо. Метров через пятьдесят будет вход в кабельник. Если там горит свет - тем более осторожно, могут быть шныри. Если темно - это лучше, но тоже стоит сохранять бдительность. Хотя впрочем, свет могли оставить и наши "друзья", которые приезжали на аварийке. Про датчики тоже не забываем, где они есть.
  В кабельном коллекторе, о котором говорил Константин, ярко горел свет. Кустиновский первым сделал шаг вперёд.
  - Ну, вот мы и в "Хопре"!
  - Где?
  - В "Хопре". Рассказывали, в начале девяностых, когда мы ещё мелкими были, была такая реклама - "Хопёр-инвест". Инвестиционный фонд. Короче, очередная обманка, одна из многих. Ладно, гасим свет, не будем тратить батарейки. Пока освещение за счёт потенциального противника.
  Они шли вперёд по основному штреку коллектора, широкому и выше человеческого роста. Через некоторое время ход повернул налево, вскоре направо и снова направо, вернув их к прежнему направлению движения. Дважды им по дороге встретились поперечные решётки, одна из них была закрыта просто на щеколду, вторая - на маленький замочек, который был открыт отвёрткой в течение нескольких секунд. Однако от внимательного взгляда Кустиновского не укрылись плохо замаскированные маленькие датчики на размыкание, которые должны были сработать при открытии решётчатой двери. Должны были - если бы не были предварительно обезврежены его умелыми руками.
  Также по пути им попались несколько боковых ходов с лестницами, ведущими вверх. По двум или трём из них они поднялись, чтобы осмотреться и сориентироваться в пространстве. Это были такие же шахты, изнутри тоже выкрашенные в зелёный цвет. Структура металлоконструкции не давала полного обзора - практически смотреть можно было только сверху вниз. Однако и этого было достаточно, чтобы сверить направление движения - в сторону области, параллельно проспекту Вернадского.
  Они шли немногим менее часа, когда увидели крупный боковой ход. Основной коридор продолжался дальше. Константин, шедший первым, повернул в ответвление. Обернувшись к Шурику и Славику, он приложил палец к губам, окинул пространство торжествующим взглядом и поднял вверх два пальца, разведённых латинской буквой "V".
  Обычно этот жест означал "Victory" - "Победа". Но сейчас он в первую очередь означал число "2". Они достигли подвальных помещений второй башни.
  - Логово зверя, - восхищённо прошептал Шурик.
  - Структура подвалов второго здания в общем повторяет структуру первой, - сказал Костик. - Один архитектурный проект. Так что теперь - предельно тихо и внимательно. Если здесь попадёмся - нам кранты.
  Через пятнадцать минут они сидели на корточках под лестницей, на цокольном этаже. В паре метров над ними постоянно раздавались голоса и шаги, кто-то пробегал мимо, кто-то на кого-то кричал и требовал какие-то бумаги. Был обычный рабочий день.
  Костик достал откуда-то из-под одежды тёмный пакет, а из него извлёк длинный ярко-оранжевый жилет, в каких ходят ремонтные рабочие.
  В жилете, да ещё и в гриме, выглядел он действительно неузнаваемо.
  - Я на разведку, - сказал он. - Контрольное время - час. Если через час не вернусь - уходите, больше не ждите тогда. Сверим часы.
  Шурик и Славик проводили его взглядом, пока за ним не закрылась дверь на лестницу. Слушая, как затихают шаги, Шурик с сомнением покачал головой.
  "Эх, знали бы обитатели этой башни, что по их коридорам бродит сам Константин Кустиновский", подумал он.
  ...Костик вернулся через сорок пять минут, показавшиеся его друзьям вечностью. Вернулся довольный и счастливый.
  - Пойдёмте отсюда, - махнул он рукой вперёд. Когда они вышли в параллельный штрек коллектора, Константин развернул перед друзьями ламинированный плакат с крупным заголовком: "ОСТОРОЖНО, ТЕРРОРИЗМ!"
  - Трофей, - похвастался он. - В сортире повесим.
  - Может, не стоило так перед ними светиться, а, Костик? - засомневался Шурик.
  - Ерунда, - ответил Костик. - У них на такое фантазии не хватит. - Он радостно улыбнулся. - Я бы там ещё, конечно, побегал по этажам. Но в другой раз. И до третьей высотки стоит дойти. А сейчас давайте наверх сползаем. Я вам местность по верху покажу. Глядишь, и мысли какие интересные появятся.
  Они без проблем выбрались на поверхность через один из подготовленных заранее выходов и теперь шагали по оживлённому проспекту в юго-западном направлении, вдыхая полной грудью московский воздух после четырёх или пяти напряжённых часов под землёй. День уже клонился к вечеру.
  - Ну как, - сказал Костик, - сейчас выпьем по одной - и завтра в то же время на том же месте?
  - Возражений не имеется, - ответил Шурик, взглянув на Славика.
  Впереди уже виднелась станция метро "Проспект Вернадского".
  
  Глава четвёртая
  - Постой-ка! - сказал вдруг Шурик.
  Все трое остановились.
  - Смотри на ту сторону дороги!
  Они как раз поравнялись с троллейбусной остановкой, находившейся между третьей башней и станцией метро.
  - И что?
  - Видишь линию электропередач?
  - Ну да.
  - А слева от неё что? Бензоколонка!!! Линия электропередач проходит прямо между бензоколонкой и башней! И всё в пределах десятков метров!
  - Тихо, - сказал Константин, - не кричи, я всё понял. Есть только один нюанс: бензоколонка мёртвая. Её уже десять лет как закрыли.
  - Интересно, почему закрыли?
  - Наверное, уже знали, что мы вырастем, - усмехнулся Славик. - Так что теперь это одна сплошная имитация!
  - Имитация, - медленно повторил Костик. Мозг его словно зацепился за это слово. - Имитация-демонстрация... А это даже неплохо. Возможно, появится одна мысль... Только она сырая ещё. Ладно. Я подумаю. Завтра встретимся.
  ...Он полз по довольно узкой трубе, держа фонарь в вытянутой вперёд руке, пока она не начала расширяться. Наконец встал на ноги, отряхнул с колен бетонную пыль. Это была совершенно заброшенная часть коллектора. Константин находился в нише, которую вполне можно было назвать небольшой комнатой. Это было одно из его подземных укрытий.
  Луч света медленно двигался по тёмным пыльным стенам, выхватывая из темноты многочисленные стеклянные и пластмассовые баночки, скляночки, сосуды... На каждой из них маркером или шариковой ручкой были написаны химические формулы. У входа банки с реактивами стояли на полу, левее находились самодельные полки, изготовленные из коробок. Ещё дальше стоял ящик со стеклянной химической посудой.
  Константин неторопливо обходил свои владения, прикидывая, что ему может понадобиться в ближайшее время, что из этого имеется, а что нужно будет приобрести. Он бережно дотрагивался до ёмкостей, кое-где оценивал на глаз, сколько осталось того или иного вещества.
  Время клонилось к ночи. Если Константин хотел ночевать на подмосковной даче, ему следовало бы торопиться на последнюю электричку. Но сегодня он оставался ночевать в подземке - действовать приходилось в условиях острой нехватки времени на подготовку. Двое с половиной суток оставалось до встречи с Евстигнеем, где он должен был предложить конкретный план действий.
  К тому же Константин чувствовал свою вину за сложившуюся ситуацию, за то, что семья его друга оказалась в беде.
  Надо было спешить. Поэтому нельзя было откладывать на завтра ничего, что можно было бы сделать немедленно.
  Константин взглянул на часы. Потом улыбнулся, разгоняя невесёлые мысли, достал ножницы и скотч. Держа фонарь в зубах, прикрепил к стене над коробками с реактивами похищенную табличку "Осторожно, терроризм!"
  Будь рядом Евстигней, он назвал бы это безумием и существенным нарушением конспирации. Но Евстигнея рядом не было. Константин действовал на свой страх и риск и позволял себе радоваться доступным ему способом.
  Ближе к полуночи Константин спустился в метро. На плече у него болталась большая спортивная сумка. Она была пуста.
  Он несколько раз проехался на поезде от станции "Ясенево" до "Новоясеневской" и обратно, пока не оказался один в совершенно пустом вагоне.
  "Битцевский парк"-то зачем переименовали", - подумал Константин, - "С советскими названиями понятно, они америкосам как вожжа под хвост. Но это реальная глупость. "Битцевский парк" в "Новоясеневскую". Две станции рядом с похожими названиями. Да это, кажется, ещё и до оккупации было..."
  Убедившись, что в вагоне никого, кроме него нет, а редким пассажирам соседних вагонов нет до него никакого дела, Константин быстрым шагом метнулся в конец вагона. Резкими заученными движениями он сорвал со стены аварийный огнетушитель. Быстро, но аккуратно убрал его в сумку и застегнул её.
  Поезд как раз подъезжал к станции. Он спокойно вышел и дождался обратного поезда, в вагоне которого повторил свои действия и через несколько минут уже был на поверхности.
  На пустыре за гаражами, каких много по всей Москве, Константин выпустил из огнетушителей пену.
  В руках у него были два прочных металлических корпуса для оболочечных взрывных устройств.
  Теперь можно было идти под землю отдыхать. Завтра предстояла новая встреча с товарищами, новый бросок в подземные коммуникации врага. Кустиновский планировал обследовать основной штрек коллектора от второй до третьей башни, а также боковые подходы к другим зданиям комплекса, располагавшимся правее. И тогда уже оформить в деталях начинавший выкристаллизовываться в его голове план ответного удара...
  "Завтра будет новый день", - подумал Константин, уже засыпая.
  ...Не спалось в эту летнюю ночь Евстигнею Пахомову. Впервые за много месяцев он без опасения ночевал в собственной квартире. Впервые за много месяцев ему было всё равно, опасно это или нет. Дома все уже спали. Вышагивая взад и вперёд по кухне с сигаретой в руках, Евстигней вспоминал первые дни, когда Женя с Игорем оказались в Калининграде без связи с Москвой. Когда ему казалось, что их вместе со всей его предыдущей жизнью накрыла громадная чёрная дыра. Это ощущение не покидало его тогда, пока не была налажена телефонная связь с Калининградской областью, переименованной и отошедшей к Германии. Евстигней вспоминал те дни и до крови кусал губы. Потому что сейчас всё было страшнее. Удар, нанесённый два года назад, пришёлся по его семье в числе прочих. Это - не по тебе, это - "вообще". Теперь же они попали под прицельный огонь. И укрыться от него было некуда.
  Он снова и снова мерил шагами квартиру, пытаясь найти выход из ситуации, и выхода не находил.
  "Что-нибудь придумаем", - говорил ему Константин.
  Евстигнею не вполне верилось, что другу удастся найти решение. Но Константин оставался его последней слабо мерцающей надеждой.
  А перед глазами всё время неотрывно стояла Женя.
  На этот раз враг ударил в самую больную точку.
  Несколько дней назад, узнав, что её забрали, Евстигней пошёл сдаваться сам, не предупредив Константина и взяв с собой только Шурика Клементьева. Он не раздумывая готов был отдать в тот момент свою жизнь. Но его жертва оказалась не нужна, а цену, которую требовал Коренев, он заплатить не мог.
  За этот поход в приёмную ФСБ его потом упрекал Константин. Он называл его верхом глупости и безрассудства - и это говорил отчаянный и безрассудный Константин Кустиновский!
  ...Женя, Женечка, солнышко, родная моя!... Зачем ты уехала из Калининграда, зачем?...
  И что может быть страшнее, когда ты не в силах помочь любимому человеку?...
  Что же всё-таки попытается сделать Костик? Этого Евстигней не представлял.
  Он знал одно - что сдаваться Кустиновский не будет в любом случае.
  Уже светало, когда Пахомову наконец удалось забыться. Во сне его преследовали кошмары, и проснулся он совершенно разбитым часа через четыре. В это время от цирка на проспекте Вернадского в сторону области уже бодро шагали три человека в спецовках, потёртых брюках и резиновых перчатках. Ещё через час они шли уже не по проспекту, а по широкому подземному штреку. Удивительно, как ориентировался Константин в извилистых тёмных туннелях, на первый взгляд совершенно одинаковых для постороннего человека - но не для опытного диггера.
  Внутрь третьей высотки Кустиновский не пошёл, ограничившись осмотром цокольного этажа.
  - В общем, и так всё ясно, - говорил он товарищам громким шёпотом. - Конструкция такая же. Учтём.
  Когда, пройдя ещё несколько перпендикулярных и параллельных ходов, они наконец выбрались из зелёной шахты на поверхность и отошли на всякий случай подальше от неё, в соседний дворик на детскую площадку, Константин, заговорщически подмигнув друзьям, заявил:
  - Сейчас увидите ещё кое-что интересное.
  Это "что-то интересное" помещалось не только в кармане Константина - хотя чего там только не было - но и в его кулаке.
  Он разжал пальцы. На ладони блестел миниатюрный электромагнитный датчик.
  - Прихватил на всякий случай. Хочу разобрать на досуге и покопаться в нём поподробнее.
  Шурик с сомнением покачал головой.
  - Второй подряд след нашего пребывания, не думаешь?
  - Почему именно нашего? Для них это мог быть кто угодно. Чеченцы, допустим, или кто ещё. Или просто школьники полазить решили. Мы же там не писали всех террористов поимённо, - Константин широко улыбнулся. Он был явно доволен вылазкой.
  За полчаса до назначенного срока Константин вышел из метро "Юго-Западная" и пошёл пешком через дворы к месту встречи. Хотя он пришёл заранее, Евстигней ждал его уже больше часа. Увидев товарища издалека, он поднялся со скамейки и пошёл навстречу. Вдвоём они вернулись и сели на скамейку.
  Судя по количеству окурков, за время ожидания Пахомов выкурил не меньше половины пачки сигарет.
  - У меня есть вариант, - сказал Кустиновский. - Не знаю, насколько это сработает, однако попытаться стоит. Если сможешь предложить что-то лучшее, внесём коррективы.
  Пахомов кивнул.
  - Смотри сюда. Сейчас нарисую тебе схему, чтобы ты представлял местность. Только сам туда пока не ходи, ладно?
  - Хорошо.
  Константин начал чертить карандашом на тетрадном листке. На бумагу схематично легли основные здания, дороги, автостоянка. Крестиками он пометил выходы через зелёные шахты-пирамидки, обвёл в кружок те из них, где были сломаны замки и обезврежены датчики проникновения.
  - Вот здесь проходит линия электропередач, - рисовал он. - Вот её опоры, вот, вот и вот. Масштаб мелкий, но понятно. Вот в этом месте опора ЛЭП стоит прямо напротив неработающей бензоколонки.
  - Ну так была б она работающая... Или ты хочешь закачать туда бензин?
  - Погоди. Нет. Хотя такая интересная мысль мне в голову не приходила. Но это оставим на следующий раз. Представляешь себе, что такое направленный взрыв?
  - В некотором роде.
  - Вот я хочу направленным взрывом уронить опору ЛЭП на эту бензоколонку.
  - Зачем, если она неработающая? Грохота, конечно, будет на весь район, а смысл? И что нам это даст? Не понимаю.
  - Подожди, Евстигней. Не торопись. Как говорил когда-то Олег Малашенко, спешка хороша при ловле блох и при поносе. Это только начало плана. Смотрим дальше. Видишь, сколько здесь их зданий? - Константин обвёл схему карандашом. - Выбирай любое на вкус. Проходим под землёй и кладём заряд под любое на выбор.
  - Вот это я понимаю, - немного оживился Евстигней. - но зачем тогда ронять ЛЭП? И чем это поможет...
  - Неужели до сих пор не понял? - удивился Константин.
  - Нет. Извини, конечно. Я туго соображаю со всей этой ситуацией...
  - Ничего. Излагаю план от начала до конца. Сперва мы посреди ночи роняем опору ЛЭП на мёртвую бензоколонку. Грохота много, жертв нет. Это, так сказать, акция-имитация-демонстрация. После чего сообщаем Кореневу, что берём на себя ответственность за эту акцию.
  - За бессмысленную...
  - Молчи, молчи, не перебивай. Слушай. Мы сообщаем, что это сделали мы, и требуем освободить твою Женьку. В противном случае мы обещаем уронить крупный объект на территории Москвы и Московской области. С жертвами, разрушениями и так далее. Только делать это надо очень быстро. Чтобы не успели найти устройство. Как тебе?
  - Ты думаешь, много ли надо времени ФСБ, чтобы эту территорию под землёй облазить?
  - Ты не понял. Я же не сказал - на этой территории. Я сказал - на территории Москвы и Московской области. Представляешь, какое это количество самых разных объектов? Даже я этого не представляю! При таком размахе искать устройство в течение, скажем, суток, бессмысленно. Более того. Два подряд взрыва в непосредственной близости - это нелогично. Потому что после первого взрыва, имитационного, в окрестностях начнут шарить. Мы пойдём против логики! Так ещё меньше вероятность, что устройство найдут.
  - Хорошо, согласен. А если Коренев решит, что плевать ему на все взрывы, и пошлёт нас куда подальше?
  - Понимаешь, - возразил Константин, - ему-то лично может и плевать на них с высокой колокольни. Только его начальство за такие события на подотчётной территории по головке не погладит. И даже очень. С него спросят, будь уверен. Так что ему должно быть проще не связываться и не иметь на свою голову лишних проблем.
  - Допустим, логично. А вдруг Коренев не поверит?
  - Должен поверить. Но если не поверит - произойдёт взрыв в названное нами время, и он сам убедится. Тогда можно будет угрожать третьим взрывом. Или даже блефовать - но только в этой ситуации. Она маловероятна. Я практически убеждён, что Коренев поверит. И вот на этом этапе блефовать нельзя. Только реальное устройство.
  - То есть ты хочешь заложить реальный заряд и после этого сообщить Кореневу?
  - Совершенно верно.
  - Но если... если допустить, что Коренев пойдёт навстречу и отпустит Женю... тогда взрыва не будет?
  - Тогда - ни в коем случае. Здесь мы должны держать слово железно. Пусть знает, что имеет дело не с болтунами, а с серьёзной силой.
  - А как ты в таком случае отключишь устройство? Хочешь идти вниз сам? Не думаю, что после подобного ультиматума стоит соваться под землю.
  - Что ты, нет, конечно. Я поставлю устройство на радиоуправление. Я хорошо знаю, как это делается. Это уже технические детали, доверь их мне.
  - Ладно. А ты не думаешь, что, скажем, Коренев их отпустит, а через три дня снова заберёт, как только минует угроза взрыва?
  - А мы в этом случае приведём устройство в действие, - улыбнулся Константин. - И Кореневу это заранее объясним. Ну как тебе план?
  - Слушай, по-моему, план замечательный! - с надеждой воскликнул Евстигней.
  - Есть, однако, одно узкое место, - сказал Константин, - это связь.
  - Значит, мобильных не будет. Обговорим всё заранее и пойдём на акцию без мобильных.
  - Это понятно. Я про другое. Про связь с Кореневым. Видишь ли, мы подбрасывали записку в приёмную. Реакции не последовало, я её и не ждал. Но снова посылать в приёмную кого-то из наших - тем более с такими условиями - очень опасно.
  - И что ты предлагаешь? - спросил Евстигней. Но оба они подумали об одном и том же человеке. - Привлечь к этому делу...
  - Да. Именно Катю.
  * * *
  В ночь со среды на четверг, в пять часов шесть минут утра, яркая вспышка озарила перекрёсток проспекта Вернадского и улицы Кравченко. Раздался страшный грохот, и массивная стальная опора линии электропередач, которой два одновременных направленных взрыва подломили две из четырёх ножек, рухнула на заброшенное строение бензоколонки. Зазвенели стёкла в близлежащих домах, заспанные перепуганные обыватели со страхом и любопытством выглядывали на улицу, пытаясь понять, что же произошло.
  С удивлением глядели они на лежащую на земле опору ЛЭП.
  Полковнику Кореневу доложили о взрыве через двадцать минут звонком на мобильный телефон. Он ещё спал, но сон резко стряхнуло.
  - Скорее всего, дело рук банды Кустиновского, - сказал он в трубку, - но какая-то дикая глупость. Очень странный взрыв. Ждите, через сорок минут буду у себя.
  "Перепутали действующую бензоколонку с недействующей, что ли? Пьяные готовили? Очень странный взрыв", - думал Коренев.
  Впрочем, удивляться ему пришлось недолго.
  * * *
  Около десяти утра на чердаке под крышей первой, заброшенной, башни сидели на камне двое.
  - Ты всё точно запомнила? - спросил Константин.
  - Конечно, - ответила Катя, - я прямо сейчас доберусь до посольства и оттуда позвоню Кореневу.
  Чтобы достать пропуск в американское посольство, пришлось в часть плана, пусть в самую маленькую, посвятить Томаса Дженкинса. Вначале Константин колебался, но потом и сам пришёл к выводу, что звонок из посольства - самый лучший способ передать Кореневу информацию, не ставя под угрозу безопасность Кати.
  - Если всё будет хорошо, - задумчиво произнёс Константин, - Шурик выпустит возле цирка три розовые ракеты из ракетницы, потом ещё три. И так четыре раза. Ну да сама всё знаешь. Главное - взрыв назначен на двенадцать ночи.
  - Конечно. Только почему розовые?
  - Потому что в широкой продаже есть только красные, жёлтые и зелёные, - улыбнулся он. Ярко-розовые ракеты были изделием его собственного изготовления. - Для страховки от случайности. Я буду ждать сигнала.
  - Я мигом, - почти прошептала Катя, - ты не беспокойся. Всё будет хорошо.
  - Я в тебя верю.
  - Костя... можно, я тебя поцелую?
  - Можно.
  Катя обняла его за плечи, припала губами к его губам.
  - Мне пора.
  Она стояла на фоне пустого оконного проёма, в старых джинсах, клетчатой рубашке навыпуск и полукедах на босу ногу.
  - Давай. Желаю удачи.
  - До скорой встречи.
  Константин ещё несколько десятков секунд прислушивался, как затихают на лестнице её лёгкие шаги. Позади была бессонная ночь и выполнение первого пункта плана - подрыв опоры ЛЭП. Катя, конечно, тоже не спала накануне, но её миссия должна быть завершена через полтора-два часа. Он прилёг на расстеленный войлок, занял место поудобнее, чтобы хорошо просматривалась площадь у цирка, откуда должен быть подан условный сигнал. Положил возле себя пульт радиоуправления и осторожно потрогал пальцем кнопку. Потом так же потрогал ещё одну кнопку.
  Он не сказал Кате только одного. Не потому, что не доверял ей - после того, как она закрыла его своим телом, улетучились последние остатки подозрений, возникших после провокации, организованной Кореневым минувшей зимой. Нет, он ей полностью доверял. Она знала, что в случае, если его обнаружат, он приведёт заряд в действие - эта возможность была предусмотрена на пульте дистанционного управления. Но он не решился ей сказать, что на этот случай у него заготовлена не одна, а две кнопки. Под курткой на Константине был надет "пояс шахида" - взрывное устройство, которое он мог привести в действие, чтобы забрать с собой тех, кто придёт забирать его.
  Сдаваться живым он не собирался в любом случае.
  Но пусть Катя не знает. Так ей будет спокойнее.
  Он вытянулся на войлоке и расслабил все мышцы. Здесь ему предстояло провести, возможно, почти сутки.
  ...Примерно через двадцать минут на входе в метро "Проспект Вернадского" Катя Михеева была задержана сотрудниками ФСБ.
  
  Глава пятая
  Конечно, ей стоило пойти к метро "Университет", а ещё лучше - доехать на автобусе до одной из станций оранжевой ветки метро или на троллейбусе - до Киевского вокзала, откуда до посольства рукой подать. Но любопытство пересилило. Пересилило желание хотя бы одним глазком, хотя бы из окна троллейбуса взглянуть на то, что получилось в результате ночной закладки, увидеть упавшую опору ЛЭП. И Катя увидела её - проезжая мимо, прижавшись виском к оконному стеклу.
  До времени взрыва оставалось ещё почти четырнадцать часов.
  Впрочем, Катя ни на минуту не смутилась. В разработанный сценарий вторгались неожиданные обстоятельства, и она решила импровизировать по ходу действия, чтобы выполнить свою главную задачу - передать информацию адресату.
  И она заявила задержавшим её сотрудникам, что у неё есть срочное сообщение о готовящемся теракте, которое она передаст только лично полковнику Кореневу.
  Через краткий промежуток времени Катя уже сидела в наручниках между двумя офицерами ФСБ на заднем сиденье машины, которая мчала её по проспекту Вернадского в сторону центра.
  ...В приёмной, закинув ногу на ногу, в расстёгнутом кителе и белых перчатках, сидел Альберт Таульберг и жадно пил минеральную воду из большого стакана.
  - Наручники с неё снимите, - сказал Коренев. - И выйдите все. Садитесь, Екатерина Степановна.
  - У меня для Вас срочное сообщение, - ответила Катя. - Если можно, стоя.
  - Я Вас слушаю.
  - Господин полковник! Я уполномочена Вам сообщить...
  - Кем уполномочены?
  А в самом деле, кем? Катя на минуту замялась и потом выпалила:
  - Как говорят у вас, террористическим подпольем!
  - Даже так. Хорошо, продолжайте.
  - Господин полковник! Я уполномочена террористическим подпольем сообщить Вам, что мы... что подполье берёт на себя ответственность за утренний взрыв на проспекте Вернадского... - Коренев едва заметно кивнул. Катя говорила очень быстро, словно боялась, что не успеет или что ей не дадут сказать самое главное. - Также я должна Вам заявить, что в Москве или в Московской области заминирован ещё один из крупных объектов. Взрыв произойдёт сегодня в полночь и повлечёт человеческие жертвы. При этом мирное население не пострадает. Чтобы второго взрыва не произошло, подполье требует от Вас немедленно освободить Евгению Пахомову и Игоря Пахомова.
  Катя закончила говорить. Лицо Коренева оставалось непроницаемым.
  - Ну теперь присаживайтесь, Екатерина Степановна.
  Катя села на стул.
  - Курить будете?
  - Я не курю.
  - Зимой курили.
  - Бросила после того, как Вы прострелили мне лёгкое.
  - Бывает, - ответил Коренев. - Лезть не надо на линию огня. Я, с Вашего разрешения, закурю. Но чай-то Вы будете?
  - Чай буду.
  Коренев зажёг сигарету, снял трубку местного телефона.
  - Дима, организуйте нам два чая. - Он повесил трубку. - Интересная получается ситуация, Екатерина Степановна. Кто придумал-то такую фишку? Можете не отвечать. Это дело рук товарища Кустиновского, правда ведь?
  - Может быть, - ответила Катя.
  - Или Вы сами? Причём в последние полчаса?
  - Я не понимаю.
  - Ну как же, Екатерина Степановна. Изложили-то Вы всё довольно складно, но вот в чём загвоздка - чем Вы можете подтвердить свои слова? Почему я должен Вам верить? Есть же, согласитесь, вариант, что уже после задержания Вы решили воспользоваться ситуацией и выдумать эту историю с ультиматумом Кустиновского. Всё логично. Почему нет?
  - Вот будет двенадцать ночи, и всё увидите сами, - сказала Катя.
  - Допустим. Но представьте на минутку, что я захочу принять Ваши условия. Тогда ведь взрыва не произойдёт?
  - Не произойдёт, - подтвердила она.
  - И какие у меня в этом случае доказательства, что Ваши слова - не блеф?
  Катя задумалась.
  - Если я расскажу Вам детали взрыва ЛЭП, который был сегодня утром, Вы мне поверите?
  - Я слушаю.
  - Взрыв ЛЭП был в пять часов шесть минут. Под две ножки с одной её стороны положили два одинаковых конусовидных заряда направленного взрыва. Оба устройства замыкались на один таймер, который был сделан из электронного китайского будильника.
  - Хорошо. Допустим, - медленно произнёс Коренев. - И с этой информацией Ваши товарищи послали Вас сюда, так? Вы там совсем людей не бережёте, что ли?
  - Нет, я не должна была сюда приходить. Меня забрали на входе в метро. Я должна была Вам позвонить и сообщить условия из безопасного места.
  - Очень интересно. И какое место Вы в таком раскладе считаете безопасным?
  - Американское посольство.
  "Она ещё ничего не знает", - подумал Коренев.
  Катя действительно ещё не знала, что накануне вечером американское командование удовлетворило запрос Московской городской прокуратуры об аресте майора Томаса Дженкинса, и ночью он был задержан у себя в номере за торговлю наркотиками.
  Коренев снова снял трубку.
  - Дима, проверьте, пожалуйста, заказывали ли на сегодняшний день пропуск в американское посольство на имя Михеевой Екатерины Степановны. И свяжитесь там, если есть предварительные результаты экспертизы по сегодняшнему происшествию - пусть пришлют по факсу. Даже самые предварительные - пусть пришлют срочно. И то, и то сделайте немедленно. У меня совершенно нет времени. Жду ответа не позднее чем через полчаса. А мы пока с товарищем Михеевой чаю попьём.
  Климов вернулся быстро. Он подтвердил факт заказа пропуска в посольство на фамилию Михеевой и положил перед полковником лист с факсимильным сообщением. Коренев пробежал его глазами. Технические детали, установленные предварительной взрывотехнической экспертизой, полностью совпадали с тем, что сообщила Михеева. Что, впрочем, свидетельствовало прямо только об её осведомлённости о первом взрыве и лишь косвенно - в пользу того, что был запланирован второй.
  - Этот документ Вам знаком? - спросил Коренев, протягивая Кате тетрадный листок с запиской Кустиновского.
  - Да.
  - На нём обнаружены Ваши пальчики.
  - Я его приносила к Вам в приёмную.
  - Этот текст писал Кустиновский?
  - Да.
  - Хорошо, пускай я Вам поверю, - сказал Коренев. Он давно уже прикинул, что в Катиной версии нет, в общем-то, ничего совершенно нереального, и склонялся к тому, что Михеева всё-таки говорит правду. - В таком случае сейчас Вы пойдёте в пустую комнату, где Вас никто не будет слушать. Вы позвоните Константину Вячеславовичу и скажете ему, чтобы он отложил время взрыва ещё как минимум на сутки. После этого мы будем принимать решение.
  - Ему невозможно позвонить, - ответила Катя. - У него нет с собой мобильного.
  - Тогда как же он сможет узнать, если мы примем условия?
  - Если Вы отпустите Евгению с Игорем, они должны будут без сопровождения проехать на метро от "Парка культуры" до "Университета" и потом на троллейбусе обратно. Это первая часть условного сигнала.
  - А дальше? Каким образом информация будет передана Кустиновскому?
  - Дальше я не знаю. Но если они проедут этим маршрутом, об этом станет известно, и бомбу отключат.
  "Как хорошо", - подумала Катя, - "что мы специально не договаривались заранее, в какой точке маршрута будут Женьку контролировать. Выбор места остался на усмотрение Шурика, и даже Костик этого не знал - он должен будет только увидеть ракеты. Так надёжнее".
  - Видите ли, Екатерина Степановна, - сказал ей Коренев. - это Вы можете посоветоваться с Кустиновским, с кем-нибудь ещё - в данном случае неважно - и принять судьбоносное решение в течение нескольких часов. Если Вы затеваете войну с государством, Вы должны понимать, как работает бюрократическая машина. Я же не могу принимать решения единолично. Даже если допустить, что я сейчас приму решение освободить Евгению Николаевну, - увы, это зависит не только от меня. Для этого потребуется десяток согласований, десяток подписей и печатей и как минимум несколько дней. Ваши требования совершенно невозможно выполнить в столь сжатые сроки. Я уверен, что мы сможем прийти к решению, которое и вас, и нас устроит - но для этого нужно время.
  - Это же неправда, - возразила Катя. - Евгению Пахомову забирали при мне. Я видела, что Вы подписывали приказ на неё на тридцать суток. У Вас же чрезвычайные полномочия. Значит, Вы можете и отпустить.
  "А девочка-то не дура", - подумал Коренев.
  Двенадцать часов до времени взрыва. Даже меньше, даже уже скорее одиннадцать с половиной.
  - Интересно, а Вы бы как поступили на моём месте? - поинтересовался Коренев.
  - Конечно, отпустила бы непричастных людей, - ответила Катя. - Евгения же ничего не взрывала, а её ребёнок - тем более.
  - Но Вы же понимаете, Екатерина Степановна, что выдвигаете неприемлемые требования?
  - Почему?
  - Это же элементарно. Представьте себе, мы один раз пойдём у вас на поводу. Освободим ваших людей. Пусть они даже действительно невиновны - да, я знаю, что это так. Что будет дальше? В каком виде может повториться подобный шантаж? Вы уже доказали, на что способны. Как далеко вы зайдёте в будущем?
  Катя молчала. Она действительно не знала, что на это ответить.
  - Хорошо. Дальше. Если мы отпустим Евгению Николаевну - какие у Вас гарантии, что взрыва всё-таки не произойдёт?
  - Честное слово Константина Кустиновского.
  - И Вы считаете, что этого достаточно?
  - Я считаю, что да.
  - После её освобождения вы укажете место, где было заложено устройство?
  - Я не знаю, где оно заложено.
  - Хорошо. Не Вы лично. Ваши товарищи. Хотя наверняка знаете и сами.
  - Нет. Устройство снимут с боевого взвода, и оно просто останется лежать. На всякий случай.
  - Что значит "на всякий случай"?
  - А вдруг вы снова заберёте Евгению?
  - С Вами невозможно вести переговоры, Екатерина Степановна.
  - Я вообще уполномочена только передать Вам информацию, господин полковник.
  - Но Вы же понимаете, что мы обязаны предотвратить этот взрыв в любом случае?
  Катя пожала плечами.
  - Ладно. Берите бумагу и ручку. Пишите.
  - Что писать?
  - Всё, что Вы должны мне передать. Изложите в письменном виде.
  Катя написала:
  "В Федеральную Службу Безопасности
  полковнику Кореневу Василию Дмитриевичу
  от Михеевой Екатерины Степановны.
  Террористическое подполье поручило мне передать Вам информацию, что берёт на себя ответственность за взрыв опоры линии электропередач на проспекте Вернадского 25.07.2014 г. в 05 часов 06 минут утра. Подполье требует немедленно освободить арестованных на 30 суток Пахомову Евгению Николаевну и Пахомова Игоря Евстигнеевича. Если это условие не будет выполнено, в 24 часа 00 минут 25 июля (00 часов 00 минут 26 июля) на территории Москвы или Московской области произойдёт взрыв крупного объекта. Взрыв будет с человеческими жертвами, при этом мирные жители не пострадают".
  Подумав, она добавила:
  "Иные подробности готовящегося взрыва мне неизвестны.
  25 июля 2014 г.
  12 часов 50 минут.
  Михеева".
  Пока она писала, Коренев снова снял телефонную трубку.
  - Дима, скажите господину Таульбергу, пускай заходит.
  Он несколько минут изучал написанное Катей.
  - Врёте же, Екатерина Степановна.
  - Почему?
  - Потому что всё Вы прекрасно знаете. Где заложено устройство - это раз. Какой должен быть условный сигнал для её нейтрализации - это два. И, наконец, где находится Константин Вячеславович Кустиновский - это три.
  Катя молчала.
  Раздался стук в дверь, и на пороге появился Альберт Таульберг.
  - Это что ещё такое! - повысил голос Коренев. - Господин Таульберг, кто Вам позволил являться в кабинет старшего по званию в подобном виде?
  - Виноват! - Таульберг скрылся за дверью.
  Конечно, если бы их связывали исключительно отношения служебной субординации, Коренев никогда не обратился бы к Таульбергу в подобном тоне - несмотря на то, что тот был младше по званию на несколько ступеней, он всё же был офицером Соединённых Штатов Америки, а об этом никогда не следовало забывать.
  "Правильно говорит Климов", - подумал он о Таульберге, - "Сволочь. Конечно, сволочь, которая работает на всех, кто платит деньги. Были бы деньги у вот этих", - посмотрел он на сидевшую перед ним Катю, - "работал бы заодно ещё и на них. И глазом бы не моргнул. А где ж взять другие кадры?"
  - Послушайте, Екатерина Степановна, - сказал он вдруг, - идите к нам работать, а? Не хотите?
  - Че-го? - Катя посмотрела на него круглыми от удивления глазами.
  - Не хотите? Да знаю, что не захотите.
  Дверь снова открылась, и вошёл Таульберг, застёгнутый на все пуговицы, с приглаженными волосами. Утреннее похмелье было почти незаметно.
  - Проходите, Альберт, присаживайтесь.
  Таульберг сел на стул у окна за Катиной спиной.
  - Так что мы с Вами делать будем, Екатерина Степановна?
  - Отпустите людей, - ответила Катя. - Я готова нести ответственность. Но отпустите людей, которые ни при чём.
  - Этого не будет, - жёстко отрезал Коренев. - Так что придётся нам с Вами договариваться. Собственно, я не так много от Вас хочу. Предложить могу Вам гораздо больше. У меня к Вам будет всего три вопроса.
  На столе зазвонил телефон, но не столь резко и пронзительно, как обычно, и Катя не сразу поняла, что это не стационарный, а мобильный.
  - Слушаю! - ответил в трубку Коренев. - Я на работе и очень занят. Да. Да, хорошо, после уроков разрешаю. Но ровно в двадцать два-ноль ноль быть дома. Я сегодня возможно... - он быстро взглянул на Катю, продолжавшую сидеть неподвижно, и поправился, - я сегодня скорее всего ночевать домой не приеду. Но в двадцать два-ноль одну позвоню на домашний, проверю. Пока.
  Он нажал кнопку завершения разговора.
  - Шляются по улицам, шляются, а потом вырастают тут... - произнёс Коренев, ни к кому не обращаясь. - Так на чём мы остановились, Екатерина Степановна? У меня к Вам будет всего три вопроса. Первый - где заложено взрывное устройство? Второе - какой сигнал должен быть подан для отбоя взрыва? И третий - где находится господин Кустиновский?
  - Я не знаю, - сказала Катя.
  - Врать не надо. Знаете. Но более того, мне сейчас не нужны ответы на все три вопроса. Ответьте на любой из трёх. По Вашему выбору. И пойдёте сегодня домой. Один из трёх вопросов за Вашу свободу - это совсем немного.
  Катя не ответила.
  - Может быть, мне с ней побеседовать, господин полковник? - спросил молчавший до сих пор Таульберг по-английски.
  Коренев жестом остановил его.
  - Ладно. Вы о себе не думаете - это Ваше право. Может быть, подвиг совершить хотите - тоже Ваше право. Подумайте о Вашем товарище. Я Кустиновского имею в виду.
  Катя резко подняла глаза.
  - Да-да. Вы не можете не понимать, что вечно ему бегать не удастся. Его убьют при задержании. Я отдал такой приказ. Могу его отменить, если Вы сейчас пойдёте нам навстречу. Екатерина Степановна! Я Вам предлагаю свободу Вам и жизнь - товарищу Кустиновскому. Всего за ответ на один из трёх вопросов!
  - Я ничего не знаю.
  - Ладно. Я даже на большее соглашусь. Вы не хотите выглядеть предателем перед своими, правильно? Понимаю. То, что Вы мне скажете, не будет зафиксировано нигде на бумаге, ни на одном магнитном носителе. Это будет единственный документ, - Коренев поднял бумагу, написанную Катей. - Вас прямо сейчас на нашей машине отвезут в американское посольство. Пропуск выписан. Вы оттуда позвоните мне и будете действовать по своему сценарию. Никто и никогда не узнает, почему сорвалась ваша акция. Так устраивает?
  - Нет.
  - Что ж Вы хотите взамен? Хорошо, назовите Ваши условия. Не деньги же Вам, чёрт возьми, предлагать! - Кореневу самому стало от этой мысли смешно.
  - Мне ничего не нужно.
  Повисла пауза.
  - Вы ж нас в безвыходное положение ставите, Екатерина Степановна, - медленно сказал Коренев, снимая трубку телефона. - Дима, подготовьте-ка мне приказ на девушку на тридцать суток. Да, Михеева Екатерина Степановна. Нет, мы ещё не заканчиваем.
  Он повесил трубку, и Кате стало слышно, как на стене тикают часы. Как они отсчитывают одну за другой оставшиеся секунды до назначенного срока.
  Десять с половиночкой часов до времени взрыва. Шестьсот тридцать минуточек.
  Тик-так.
  
  Глава шестая
  Кирилл Стрельцов готовился к очередному собранию. Пройти оно должно было, как обычно, в четверг вечером в комнате, которую его организация арендовала в городском комитете крупнейшей оппозиционной партии, на последнем этаже старого пятиэтажного дома.
  До собрания оставалось ещё несколько часов, но Кирилл уже был на месте. С бумагой и ручкой он набрасывал тезисы сегодняшней речи. Тексты выступлений ему теперь приходилось писать самому, и Кирилл считал это обязанностью достаточно неприятной. Тяжело вдохновенно говорить о том, во что сам давно уже не веришь. А долго говорить без подготовки он пока ещё не научился.
  Когда-то, совсем юным студентом, пришёл Стрельцов в молодёжную леворадикальную организацию. Много воды утекло с тех пор, очень много. Наверное, он тогда искренне верил в какие-то светлые идеалы. Что это было? Минутный порыв? Ошибки молодости? Возможно. Потом разочаровался, перегорел, но на собрания продолжать ходил - сначала по инерции, потом просто ради интересной компании, к которой привык, с которой можно было выпить пива после собраний. Закончил институт, пытался устроиться на хорошую работу. С работой не везло, а деньги надо было зарабатывать. Их отсутствие угнетало. Как раз тогда и появились американцы. Кирилл думал, что с их приходом всё изменится, и у каждого появится возможность проявлять себя и достойно зарабатывать, выбросив из головы всю прежнюю чушь - на то ж они, в конце концов, и американцы!
  Надежды не оправдались. Ещё год или два Кирилл Стрельцов проболтался с большими амбициями, но без определённых занятий.
  Тут на него и обратил внимание полковник Коренев. Обратил внимание - теперь это Кирилл уже знал по большому секрету от неё самой - с подачи молодой вдовы бывшего руководителя Оксаны Малашенко.
  Кирилл хотел перемен в жизни. И почти не колеблясь, согласился на предложение Коренева.
  Оно сулило регулярный доход, а возможно, и какие-то перспективы в жизни. А ещё льстило ущемлённому самолюбию неудачника.
  Тот факт, что организация его находится под контролем ФСБ и существует для того, чтобы радикально настроенные молодые люди не "творили глупостей", а протестовали в направляемом русле, стал для Кирилла открытием. То, что крупнейшая оппозиционная партия, единственная из оппонентов режима имеющая ещё с девяностых годов немалое представительство в парламенте, ни для кого секретом не было. Собственно, для этого её и разрешили в девяносто третьем году, после ельцинского запрета КПСС и громкого процесса над ней в Конституционном суде, завершившегося не менее громким оправданием. Во вновь появившуюся партию рекой потекли тогда недовольные реформами, ей даже дали участвовать в выборах 1993 года, и она стабильно участвовала во всех дальнейших выборах всех уровней, всегда занимая почётное второе место после партии власти, которая несколько раз перевоплощалась в течение девяностых и нулевых. Оппозиционная же партия, назвав себя коммунистической и активно эксплуатируя риторику прежнего строя, автоматически приобрела голоса десятков миллионов сторонников социализма, которые исправно голосовали за неё на выборах. Эта ситуация всех устраивала. Говорили, кто вполголоса, а кто и не совсем, что в 1996 году бессменный лидер оппозиционной партии всё же выиграл президентские выборы по количеству голосов, но поспешил признать своё поражение и поздравить с победой действовавшего президента - "лишь бы не было войны". Были быстренько опубликованы официальные результаты, а бюллетени сожжены - какая разница, кто как голосует, ведь главное, кто считает!
  И крупнейшая оппозиционная партия осталась крупнейшей парламентской, а радикальные организации были объявлены маргиналами.
  Такая ситуация действительно всех устраивала.
  Но с приходом американцев произошли некоторые изменения. Как считал Коренев, лидеру оппозиционной партии следовало сделать свои выступления более радикальными. Нет, конечно, по-прежнему звать народ на выборы, но слегка изменить лозунги, больше говорить о патриотизме, о национальной независимости, о борьбе за неё, конечно, чтобы это всё так словами и осталось. Если борьба - то исключительно с избирательным бюллетенем в руках. Организуем референдум по вопросу присутствия войск НАТО! Но вместо этого лидер почему-то вспомнил старую пластинку "Лишь бы не было войны!" Чёрт бы с ним, с лысым лидером, но ведь глупая молодёжь, считающая себя умной, но ложно понимающая идеи национальной независимости и не сознающая общечеловеческих ценностей многополярного мира, отворачивается от крупнейшей партии и бежит к радикалам. Здесь-то мы их и встречаем под крылышки. Мы-то считаем выборы и референдумы пустопорожней болтовнёй, мы-то за громкие фразы и акции прямого действия! Так объяснял Стрельцову Коренев. И Стрельцов не мог не соглашаться с его железной логикой. Но то, что радикальная организация - такая же фальшивка, как и умеренная, его, конечно, поначалу удивило. Более того, думал он, откройся ему это положение несколько лет назад - он был бы, наверное, возмущён до глубины души. Тогда он наверняка с негодованием отверг бы предложение Коренева о сотрудничестве. Молодой был, глупый.
  Малашенко, конечно, было легче. Малашенко, в отличие от Стрельцова, был кадровым сотрудником. Зато Кирилл пришёл не на пустое место - его задачей было поддерживать работу на уже имеющемся уровне.
  И он её поддерживал. И шли же, шли к нему молодые пацаны и девчонки, летели, как мотыльки на огонь. И ложились на стол Кореневу ежемесячные отчёты с поимёнными списками новых сочувствующих. По-разному складывались их судьбы дальше. Кто-то разочаровывался и уходил в рутину, как в своё время и сам Стрельцов. Кого-то удавалось занять, пустить их энергию на митинги и выпуск листовок - пусть будут, главное, чтобы не было ничего более серьёзного. Кого-то приходилось брать под усиленное наблюдение. Ну а для самых отъявленных и неуёмных ещё в нулевые годы были приняты и успешно применялись примечания к 282 статье Уголовного кодекса, каравшие не только за пропаганду, но и за "оправдание" терроризма и экстремизма - то, что позже в Интернете окрестили "мыслепреступлениями".
  Когда кого-то из организации сажали в тюрьму, руководство использовало этот факт в пропаганде на полную катушку. Смотрите - нас боятся! Мы сила! Мы представляем опасность для оккупантов! И тянулись на такую агитацию новые отчаянные, и новые списки ложились на стол Кореневу... У Стрельцова эта схема работы ассоциировалась с кругами, расходящимися по лужам во время дождя...
  Одним из первых в организации, кого посадили за оправдание терроризма, стал Антон Ступенков. Много болтал и жаждал решительных действий. Дождался. Следствие и суд над ним тянулись больше полутора лет, и совсем недавно его осудили к двум годам лишения свободы.
  Ещё был такой Константин Кустиновский. В случае появления его самого или любых сведений о нём Стрельцов должен был звонить Кореневу на мобильный в любое время дня и ночи. Однако Кустиновский никак не давал о себе знать, и Кирилл предпочитал не вспоминать о нём.
  * * *
  После ухода Кати прошло уже несколько часов. Всё это время Константин оставался на том же месте, где они расстались, и длительное ожидание угнетало его. Как же это тоскливо - валяться на войлоке, уставившись в окно, и ничего не делать! Время не шло, а тянулось, как надоевшая, потерявшая вкус жевательная резинка. Константин вытянул перед собой руку с часами и в сотый, в тысячный раз следил взглядом за секундной стрелкой, описывающей круг по циферблату. Катя, наверное, давно уже добралась до посольства. Ну да, она должна была быть там около одиннадцати, даже к половине двенадцатого. Хорошо, к пол-двенадцатого. Значит, она уже давно там, позвонила Кореневу и, скорее всего, ждёт его решения. Плохо без мобильного телефона. Но сейчас это совершенно необходимая предосторожность.
  Для кипучей натуры Кустиновского не было ничего отвратительнее вынужденного бездействия. Но он уже не первый час сидел в чердачном помещении недостроенной башни и строил предположения, что же происходит в городе и какие ответные шаги может предпринять полковник Коренев. Хотя, наверное, для развязки ещё рано. Сейчас только три часа, начало четвёртого.
  Внезапно он понял, что задремал. Выспаться накануне не удалось - этой ночью они закладывали устройство под опору линии электропередач. План предусматривал действия в условиях острой нехватки времени, поэтому отдохнуть после закладки ему не удалось. Сейчас спать тоже было нельзя, по крайней мере до полуночи, чтобы не пропустить условный знак - выстрелы из ракетницы.
  Константин прикинул, что проспал он минут семь. Это ничего, это не страшно, ведь предусмотрено четыре повтора с пятиминутными промежутками, таким образом, сигнал растянут на пятнадцать минут. Ладно. Больше спать нельзя. Ждать, остаётся только ждать, думал он, растирая пальцами виски.
  * * *
  ...Альберт Таульберг так и не понял, что же господин полковник нашёл забавного в том, чтобы предлагать кому бы то ни было деньги в обмен на информацию. Это же вполне естественно. Да впрочем, кто их поймёт, этих русских...
  - Сколько Вам лет? - неожиданно спросил Коренев.
  - Двадцать один, - ответила Катя.
  Он молчал несколько секунд. Открылась дверь, в кабинет вошёл Климов с распечатанным приказом. Коренев быстро пробежал его глазами и поставил размашистую подпись, кивнул помощнику, и тот вышел. Катя никак не отреагировала.
  - Заигрались Вы в войну, Екатерина Степановна. Да-да. Заигрались. Шутить себе позволяете серьёзными вещами, которыми шутить не следует. А здесь Вам не младшая группа детского сада. И даже не первый класс средней школы. Хлопушки повзрывать хочется? А отвечать-то придётся по-взрослому.
  Катя молча смотрела на полковника.
  - Вы знаете, что при взрыве в Кусково погибло двенадцать человек? - спросил он.
  - Двенадцать американцев, - уточнила Катя, - которых никто в нашу страну не звал.
  - А Вы значит, Екатерина Степановна, присвоили себе полномочия определять, кто кого куда звал, а кого нет? Функции Господа бога на себя взяли - решать, кому жить, а кому умереть? Двенадцать человек убили Вы с Вашими друзьями только в Кусково, двенадцать живых людей, а у каждого семья, дети... И всё-то вы игрушками детскими считаете. Сегодня опять угрожаете новым взрывом. Снова кровь проливать собираетесь. Фанатики. Романтики. Террористы. Но фанатизм должен иметь пределы.
  Коренев сделал паузу.
  - А мы не допустим больше крови, Екатерина Степановна. В любом случае не допустим и любыми способами. Хватит. Вы во взрослые игры ввязались. Пора остановиться. И мы вас остановим. Не хотите беседовать с нами - будете беседовать с нашими американскими друзьями. Они с Вами по-другому разговаривать будут. Впрочем, Вам господин Кустиновский наверняка рассказывал. Мне бы этого не хотелось.
  Коренев выждал ещё несколько секунд, наблюдая за Катиной реакцией.
  - Мне бы этого не хотелось, - повторил он. - Я Вас не пугаю и не угрожаю, Екатерина Степановна. Но крови мы больше не допустим. Поэтому я Вам в последний раз предлагаю договориться по-хорошему. Повторяю предложение: Вы мне рассказываете, где находится Кустиновский, или где заложено устройство, или какой предусмотрен условный сигнал - любой из трёх вариантов. После этого идёте домой или едете в посольство, а Константину Вячеславовичу я гарантирую жизнь. И, как объявлялось ранее, после его ареста освобождаем Евгению Николаевну с сыном. Ну как?
  - Нет, - сказала Катя.
  - Точно нет? Я Вам даю ещё пять минут подумать.
  - Мне не надо пять минут. Точно нет.
  - Что ж, Вы сами виноваты, Екатерина Степановна. Альберт! Забирайте девушку. Жду от Вас отчёта через два часа самое позднее... ладно, через три, в крайнем случае. Ступайте!...
  Щёлкнули наручники.
  Когда Таульберг вывел Катю из кабинета, Коренев остановился в дверях и выждал несколько секунд.
  - Не передумали, Екатерина Степановна?
  - Идите к чертям!... - крикнула Катя в ответ. - Тям... тям... тям... - отозвалось эхо по гулким коридорам.
  Коренев вернулся к себе, закрыл дверь и снова закурил сигарету.
  * * *
  После окончания собрания Кирилл Стрельцов всегда проводил работу с новенькими. Сперва установочная лекция на десять-пятнадцать минут, потом познакомиться с каждым лично, переписать, конечно, данные и пообщаться несколько минут - сформировать первое впечатление, что за человек, на что способен. Так всегда поступал Малашенко, так делал и его преемник.
  Сегодня новеньких было четверо. Трое парней и девушка лет пятнадцати-шестнадцати. Её он приметил сразу, как только она появилась в помещении штаба. Вошла и робко села с краю. В движениях её читалась неуверенность. Маленького роста, скромно одетая, светло-русые волосы собраны в хвост. Ни тени косметики - у старшеклассниц её возраста такое бывает крайне редко. Огромные серые глаза. Всё собрание девчонка не отрываясь смотрела на Стрельцова, жадно ловила каждое его слово. Ну что за дурацкая манера всё время пялиться прямо в глаза? Откуда, скажите на милость, берётся у людей подобная привычка, да ещё и в столь нежном возрасте?...
  Её Кирилл решил записывать последней.
  - Будем знакомы, - сказал он доброжелательным голосом. - Моя фамилия Стрельцов. Зовут Кирилл. Возглавляю организацию в последние несколько месяцев, после трагической гибели её основателя Олега Малашенко.
  Он протянул девушке руку, и та крепко пожала её.
  - К... Корнилова, - слегка запнулась она, наверное, от волнения, и продолжила уже увереннее, но по-прежнему глядя прямо в глаза Кириллу, - Тоня... Антонина. Шестнадцать лет. Перешла в одиннадцатый класс гимназии с углублённым изучением иностранных языков. Вы очень хорошо и правильно выступаете.
  - Не "Вы", а ты. Давай сразу. У нас так принято. Мы же здесь все товарищи.
  - Конечно, - обрадовалась Тоня, - давай на "ты". Ты очень хорошо и правильно выступаешь. Я слушала - так здорово! Я так давно хотела найти людей, которые стремятся бороться против американцев по-настоящему! Я так рада, что вас нашла!
  - А как ты про нас узнала? - спросил Стрельцов. Этот вопрос тоже полагалась задавать всем новичкам для отслеживания эффективности различных методов пропаганды.
  - Так из листовки же! У нас листовку кто-то наклеил около школы. Да я и ещё по району такие видела. Там было написано, что у вас тут собрания по четвергам. Запомнила адрес и телефон и пришла.
  Стрельцов кивнул. Тоня смотрела на него с восторгом.
  "Очередная наивная малолетка", - подумал он, - "И чем мне её глаза не понравились? Ерунда. Обычная глупенькая школьница".
  - А вы мне какое-нибудь задание дадите, да?
  - Конечно, - ответил Кирилл. - Вот пойдём с тобой вместе листовки клеить. Будешь мне помогать.
  - Пойдём. А когда?
  - Давай в пятницу, - он прикинул, когда будет в следующий раз собирать группы расклейщиков, - здесь же, в семь вечера.
  - Завтра?
  - Нет. Через неделю. В следующую пятницу. К завтрашнему дню у нас ещё тираж готов не будет.
  - Хорошо. Я приду. А в следующий четверг собрание будет?
  - Конечно. Собрание каждый четверг. Приходи.
  В начале десятого, когда все ушли, Кирилл остался в штабе. Было ещё светло. Он отодвинул занавеску и стал смотреть вниз на людей. Поймал взглядом Тоню Корнилову. Проводил её глазами до поворота на дорогу, в сторону метро, и постарался скорее избавиться от глупой навязчивой мысли, что же в этой девочке его настолько насторожило.
  * * *
  Это только поначалу время еле тянулось. Чем ближе к полуночи, тем быстрее, как казалось Константину, накручивала секундная стрелка круги. Присматриваясь, он уже мог видеть и движение минутной стрелки на наручных часах.
  Времени оставалось совсем не много. На Москву уже опускались лёгкие сумерки. А новостей по-прежнему не было. Новость, собственно, могла быть только одна - розовые ракеты вверх. Все остальные возможности связи на сегодня он исключил сам.
  Но сигнала не было.
  Неужели Коренев не поверил?
  Или всё-таки сознательно отверг их условия?
  Или произошло что-то ещё, что не было учтено первоначальным планом? Но кажется, учтено было всё. Они с Евстигнеем подробно обсудили все детали.
  Значит, будет взрыв?
  Что ж, значит будет.
  Так надо.
  Константин в очередной раз медленно повернулся с бока на бок в своём укрытии, напряг и расслабил все мышцы. Ждать осталось недолго. А там будь что будет.
  Внизу прошелестел по проспекту Вернадского предпоследний троллейбус. С проводов осыпались две искорки и тут же погасли.
  И через несколько минут в тёмно-синее небо одна за другой взметнулись три розовые ракеты.
  У Константина перехватило дыхание. Это был сигнал, означавший, что Коренев принял условия террористов. Это означало, что Женя Пахомова на свободе.
  Он засёк по часам пять минут и не мог дождаться, когда они закончатся.
  Едва пять минут истекли - точно секунда в секунду - ещё три розовых огонька ушли в синие июльские сумерки.
  Константин замер.
  Но сигнал повторился ещё дважды через равные промежутки. Всё как положено.
  Значит, всё хорошо. Ну и слава богу.
  Только теперь, когда напряжение отпустило, Константин понял, до какой степени он устал. У него уже не оставалось сил идти вниз по лестнице. Он нажал на пульте кнопку отключения взрывного устройства и упал на войлок.
  Через полминуты он уже крепко спал.
  
  Глава седьмая
  И была пустота.
  Пустота была большая и чёрная.
  Потом посреди черноты загорелась звёздочка.
  А потом оказалось, что это не звёздочка, а лампочка.
  Обычная лампочка. Энергосберегающая.
  Раньше, в детстве, да и несколько лет назад, везде были лампы накаливания, дешёвые и удобные. В нулевые стали завозить энергосберегающие лампы из Европы и Китая. Они были намного дороже, давали токсичные отходы, и никто не торопился заменять привычные лампочки. И тогда правительство запретило лампы накаливания в административном порядке...
  "И к чему я про это вспомнила, а?"
  Нет, они всё-таки хорошие были, старые лампочки. И светили каким-то родным, тёплым светом. Не то, что сейчас. Да, раньше лампочки были тёплые, а теперь холодные...
  - Они были тёплые, а теперь холодные, - сказала Катя вслух, услышала свой голос, и пустота отступила.
  Никто не ответил.
  - Они были тёплые, а теперь холодные, - произнесла Катя ещё громче и открыла один глаз.
  Второй глаз заплыл и не открывался.
  Она приподнялась на локтях и села на лавку. К горлу резко поступила тошнота, а в голове как будто разом ударили много-много маленьких молоточков.
  "Наверное, сотрясение мозга. Ничего страшного".
  Стараясь не делать резких движений, Катя встала, сделала два шага до умывальника, открыла кран и долго пила тепловатую воду. Потом снова легла на лавку и закрыла глаза.
  Как там говорил когда-то Костик? "Были бы мозги - было бы сотрясение!"
  Стоп!... Костик...
  "Я должна была додержаться до двенадцати..."
  Катя вдруг с ужасом осознала, что не может полностью восстановить в памяти всего, что случилось накануне. А это значит...
  Значит, могло случиться самое страшное?
  Значит, она могла проболтаться и не помнить об этом?
  Вспоминай, Михеева, вспоминай.
  Я не помню...
  Нет, это надо срочно выяснить!
  Эта мысль обожгла её настолько, что она на мгновение забыла и про боль, и про головокружение, и резко поднялась на ноги, начала стучать в дверь камеры.
  Из носа засочилась кровь. Катя вытерла лицо рукавом и снова заколотила в дверь.
  Через некоторое время лязгнул замок. На пороге появился пожилой охранник.
  - Чего тебе надо? - он смотрел на Катю изучающе и даже, как ей показалось, с тенью сочувствия. В коридоре горел яркий свет. Где-то вдалеке приглушённо работал телевизор.
  - Сколько времени сейчас? - спросила Катя.
  - А ты куда-то торопишься?
  - Тороплюсь!
  - Половина третьего.
  - Ночи?
  - Ночи.
  - Скажите, взрыв был?
  - Был, - охотно ответил охранник, - вчера под утро. Какие-то придурки линию электропередач навернули на проспекте Вернадского.
  - Нет. Это я знаю. Второй взрыв был? Сегодня?
  - Больше ничего не было. Новости круглосуточно показывают, ничего больше не взрывали...
  - Почему не было? - Катя уже не могла скрывать волнения.
  - Да ну вас всех к чертям с вашими взрывами! Мне несколько месяцев до пенсии осталось, а вы тут... - охранник захлопнул дверь, не закончив фразу, но через минуту ключ снова лязгнул в замке. - Слышишь, ты? За что тебя так разукрасили-то, а?
  - За терроризм, - ответила Катя не без гордости, не вдаваясь, впрочем, в подробности.
  Он покачал головой.
  - Звать-то тебя как?
  - Екатерина, - она вновь приподнялась с лавки, - послушайте! Мне нужно срочно увидеть господина Таульберга!
  - Вот как, - он даже усмехнулся, - успеешь ещё. Никуда не денешься. Утром увидишь. Дрыхнет сейчас твой Таульберг, или с девками развлекается. Ты это... спи давай, а то я тут с тобой болтаю в ночи, - дверь закрылась и больше не открывалась.
  Катя закусила губу и легла на лавку.
  Второго взрыва не было? Почему не было? Варианта только два - или Коренев всё-таки отпустил Женю, или... Нет, такого быть не может, не должно так быть! Возможно, ещё не пустили в новости? Если сейчас половина третьего... Взрыв должен был быть два с половиной часа назад. Уже бы передали. Или специально задержали информацию... Или произошло ещё что-то, чего она не знает?
  Задачка со многими неизвестными. Гадай - не гадай, до утра всё равно ничего не выяснишь.
  Но ни о чём другом она думать не могла.
  "Нет, только не это... Я в этой жизни не предатель..."
  А знают ли свои, что её забрали?... Костик... Евстигней...
  И имеет ли она сейчас право называть их своими?...
  Второе... Томас... Где он и знает ли он, что с ней? Если знает, то почему не вступился? Или вступился, но он тоже не всесилен? Или не знает, но когда узнает, то вытащит её отсюда? Или - почему я, собственно, не допускаю, - что он просто предал меня и решил в моей судьбе не участвовать? Может такое быть? Или нет? Стоп, а уверена ли ты, Михеева, что имеешь право кого бы то ни было обвинять в предательстве?... Сама-то... Нет, такого быть не может. А если... Нет, всё равно все мысли сбиваются на одну и ту же тему.
  "Тогда я всё равно жить не буду", - решила она про себя, - "Найду способ, но жить не буду".
  А кому это поможет?
  Ладно... Сейчас бессмысленно... Всё равно надо ждать утра.
  "Господи Боже мой", - беззвучно прошептала никогда не верившая ни в каких богов Катя, - "всё что угодно, только сделай так, чтобы я вчера не проболталась. Всё, что угодно, только я в этой жизни не предатель..."
  Но ни одна сила в мире не может изменить прошлого. Того, что уже случилось. Или не случилось.
  И Катя заснула.
  * * *
  Где-то в Московской области, на берегу Истры, вдалеке от железных и автомобильных дорог, светит тёплое июльское солнце. Кроны деревьев клонятся к реке и касаются ветвями воды. Неторопливо плывут по Истре кувшинки. В медленном потоке её отражаются редкие белые облачка. Стрекочут кузнечики, изредка пролетают над берегом большие стрекозы с блестяще-синими крыльями. В воздухе витают неповторимые ароматы подмосковного лета. Кое-где в высокой траве встречаются упавшие до срока мелкие, недозрелые зелёные яблоки, кислые-кислые на вкус, если надкусить, то аж прищуришься от того, какие они кислые...
  Вот так бы сидеть всю жизнь вдвоём на берегу и смотреть на эту идиллию, трогать пальцами траву, а если встать на одно колено, то можно дотянуться до воды... Река плещется у самых ног и никуда не торопится... Вот такое оно, наверное, счастье. И вода только кажется прохладной, а на самом деле она тёплая-тёплая. А зелёные яблоки - кислые-кислые. Почти как диперекись ацетона, когда она только что выпала в осадок белыми снежными хлопьями, и её ещё не отмыли от кислоты...
  Эта внезапная аналогия заставила Евстигнея улыбнуться.
  - Как здесь хорошо, правда, Женя? - он произнёс её имя с нежностью и поймал себя на мысли, что ему хочется повторять его снова и снова. Женя... Женя... Женя...
  Она кивнула.
  - Даже не верится...
  - Мне самому не верится, что всё закончилось.
  В её глазах мелькнула тень. В романтическую сцену на берегу незвано вторглась реальная жизнь.
  - Я хочу, чтобы ты уехала обратно.
  - В Калининград?
  - Да.
  - Это невозможно.
  - Я очень люблю тебя, Женя. Но я не хочу больше подвергать тебя опасности. Прости, что я вытащил тебя в Москву. Я не подумал. Теперь тебе надо вернуться.
  Она медленно покачала головой.
  - Ты не поняла. Нельзя, чтобы меня вот так держали на крючке.
  - Это в любом случае невозможно. Хотя бы потому, что я сдала временный вид на жительство. Меня туда больше не пустят.
  Евстигней закрыл и вновь открыл глаза.
  - Там теперь как в Прибалтике. Даже хуже. Русскому из Калининграда сложно уехать, а вернуться совсем невозможно. Но не в этом даже дело.
  - А в чём?
  - Я никуда не поеду. Я останусь с тобой.
  Евстигней грыз стебелёк луговой травы.
  - Я ещё об одном хотела тебя попросить, - сказала Женя, - именно здесь и сейчас, когда мы только вдвоём. Возьми меня с собой.
  Он посмотрел на жену с немым вопросом в глазах.
  - Я хочу делать то же дело, которое делаешь ты, - сказала она серьёзно. - Я не подведу, ты не думай. Дайте мне какое-нибудь задание, хотя бы самое маленькое. Пожалуйста.
  - Родная, ты понимаешь, насколько это опасно?
  - Понимаю. Я не хочу больше быть тупой клушей, понимаешь?
  - Женя...
  - Евстигней! Настю посадили хотя бы за то, что она постреляла американцев. Одного на месте, второй сдох в больнице, ну и раненые ещё. А нас забрали просто так, просто за то, что мы любим друг друга, просто, чтобы тебя сломать. Евстигней, я так больше не хочу.
  Её большие тёмные глаза смотрели прямо на него.
  - Женя, родная, ты хорошо подумала?
  - Даже слишком хорошо.
  - Женя, а как же Игорь?
  - Ты хочешь, чтобы твой сын вырос тупым обывателем? Который будет только пить, жрать и пялиться в телевизор?
  - Не хочу.
  Несколько секунд оба они прислушивались к стрекотанию кузнечиков. Пальцы Евстигнея непроизвольно крутили жёсткую травинку.
  - Когда-то я хотел, чтобы наш сын стал военным. Как я, как отец, как дед, как прадед. Нас так воспитывали. Что мужчина должен быть солдатом, должен защищать Родину. А теперь... теперь не знаю.
  Он сжал её пальцы в своей ладони.
  - Хорошо, Женя. Я согласен.
  "Что же ты делаешь, Евстигней, что ты делаешь!... Куда тянешь за собой, на что обрекаешь самого родного на Земле человечка?..."
  - Только будь осторожна, любимая. Пожалуйста. Ты же знаешь, у меня никого нет на свете дороже тебя.
  - Хорошо. Я тебе обещаю. Ты мне веришь?
  - Верю.
  - Знаешь, мне кажется, ты... тебя не было целую вечность.
  - Наверное. Две с половиной недели. Ты даже не представляешь, как это безумно долго.
  ...И струился мягкий свет в прозрачных голубых небесах, и ползло к позднему закату солнце, и свет становился розоватым, и плавно, незримо, опускался на землю вечер, наполняя воздух прохладой и свежестью. Уже шелестел в листве лёгкий ветерок, предвестник наступающей ночи. И на фоне закатного неба шли двое к отходу последней московской электрички...
  ...Женя вернулась домой сильно за полночь. Она открыла дверь своим ключом, чтобы никого не разбудить. Но в квартире горел свет. На кухне сидела Мария Александровна и разворачивала из фантиков карамельки для тюремной передачи дочери. Делала она это привычными уже за полгода движениями, почти не глядя, и с одной стороны от неё росла горка пустых жёлто-зелёных бумажек, а с другой, в двух вложенных полиэтиленовых пакетах, - горка круглых светло-кремовых конфет. Мать всегда приносила Насте продуктовую передачу ровно в первый день месяца, а собирала заранее, хотя до начала августа ещё оставалось несколько дней.
  - Добрый вечер, - поздоровалась Женя.
  - Здравствуй, Женя.
  - Мария Александровна, Катя Михеева не заходила? Евстигней беспокоился.
  - Нет. Уже дня три, наверное, не было.
  - Пока будем ждать.
  С Константином Евстигней уже встречался и даже отметил успех их операции. А вот Катя почему-то пока не появлялась. Хотя прошло ещё не так много времени, чтобы беспокоиться всерьёз. В конце концов, быть Катя могла где угодно.
  Женя ушла спать, а Мария Александровна долго ещё сидела на кухне в одиночестве. Уже и передача была готова, а бессонница всё не отпускала её. Думала ли она, гадала ли, что придётся ей на шестом десятке лет стать матерью партизан-подпольщиков?... Евстигней скрывается, Настя попала в беду... Одна только младшая дочь, Лена, при ней. Что же будет дальше?...
  * * *
  Она проснулась от звука ключа в замке и даже не сразу поняла, что не спит.
  Прошло несколько секунд, прежде чем она окончательно стряхнула с себя оцепенение и поняла, что посреди камеры стоит Коренев, а за его спиной, чуть правее, его помощник.
  И что ей это не чудится.
  Значит, наверное, уже утро.
  Катя сделала усилие и села, спустив ноги на пол и откинувшись спиной на холодную стену. Боль снова резко дала о себе знать.
  - Можете не вставать, Екатерина Степановна, - услышала она как будто сквозь слой ваты.
  "Не дождётесь".
  - Не было... взрыва? - медленно произнесла она.
  Сейчас всё решится. Сейчас... И сердце-то колотится в груди так, что, кажется, сейчас выпрыгнет, так что даже слышно. Они, наверное, тоже слышат, как у неё сердце стучит. Спокойно, Михеева, спокойно. А вот спокойно не получается...
  - Не было, - подтвердил Коренев.
  - П... почему не было? - голос её предательски дрожал, как Катя ни старалась, ей не удавалось придать ему нужную твёрдость. Как же она себя в этот момент ненавидела...
  - Потому что взрыва удалось избежать, - сказал Коренев абсолютно бесстрастно, без малейшей тени эмоций.
  Кате показалось, что она сейчас расплачется в голос, вот прямо сейчас упадёт на лавку и разрыдается в истерике, не стесняясь присутствия Коренева, а он враг, он чужой, при нём плакать нельзя, никогда, ни при каких обстоятельствах...
  - П... почему удалось избежать?
  - Под честное слово Константина Кустиновского, - таким же ничего не выражающим тоном повторил Коренев её вчерашнюю фразу.
  Значит... значит, всё в порядке? Или... или... неужели Костик тоже здесь?
  Что же я натворила...
  - Что было вчера? - Кате послышалось, что она крикнула это очень громко, но это только послышалось. - Что... вчера... было?
  - Что было вчера? - переспросил Коренев, присаживаясь на край лавки, - Хотите, я вам расскажу всё про вчерашний день, Екатерина Степановна? А Вы мне взамен расскажете то, что интересует меня. Под честное слово Екатерины Михеевой, - она ещё не могла понять, говорит он серьёзно или издевается. - Кроме вчерашнего сигнала. Сигнал уже никому не нужен, только если для исторического интереса. Мне нужно знать, где находится взрывное устройство и где скрывается Константин Вячеславович Кустиновский. Ну что, будем с Вами договариваться?...
  Катя его уже не слышала. Всё, всё, всё, можно жить дальше...
  - Всё в порядке, - сказала она вслух, - это самое главное.
  - Что? - не понял Коренев.
  - Это самое главное, - повторила Катя. - Нет, договариваться не будем.
  - Что ж, как знаете, Екатерина Степановна.
  Коренев поднялся и пошёл к двери.
  - Если захотите договориться - дайте знать.
  Он вышел вместе с Климовым. Дверь закрылась. Щёлкнул замок.
  - Если будут какие новости, - сказал Коренев старшему охраннику, - звоните мне сразу. Можно на мобильный, можно в любое время суток.
  Хотя и сам уже понимал, что отдаёт бесполезный приказ, что никаких новостей не будет.
  Через полчаса Коренев вызвал Климова к себе в кабинет.
  - Дима, распорядитесь, чтобы Михеевой отнесли подушку, плед и два литра минеральной воды.
  - Михеевой? Но как же... - начал помощник.
  - Мои приказы не обсуждаются! - оборвал его Коренев и добавил, смягчая тон: - Представляете, Дима, остались ещё идеалисты, для которых принципы и убеждения дороже жизни. И это в наш век политкорректности и толерантности... Нет, Дима, наверное, всё-таки не представляете...
  
  Глава восьмая
  Кирилл и Тоня шли по темнеющим улицам одного из московских районов, которые называют спальными - районов, где нет крупных предприятий и не было их даже до того, как началось массовое уничтожение промышленности в столице. Они были застроены жилыми многоэтажками типовых проектов, в основном, по девять, двенадцать, шестнадцать-семнадцать или двадцать два этажа, и столь же стандартной инфраструктурой - школами, детскими садами, поликлиниками. В последние десятилетия, конечно, ещё добавились крупные торговые центры.
  На плече у Кирилла висела сумка с листовками, откуда он их доставал по одной, Тоня мазала обратную сторону клеем из тюбика. Потом Кирилл клеил листок на столб или доску объявлений, разглаживал, а Тоня в это время наблюдала, чтобы вокруг не было никого подозрительного. Но сегодня всё шло как никогда удачно.
  Стрельцов ловил на себе восхищённый взгляд девушки и искоса следил за её неумелыми движениями, иногда делая лаконичные замечания. Всё-таки в первый раз на расклейке. Но старалась она изо всех сил, и повода для недовольства лидера не было.
  Закончив с очередной пачкой, они пошли в метро. Там их пути разошлись в разные стороны. Кирилл поехал в штаб, а Тоня - к себе домой. Жила она вроде бы где-то в районе "Николаевской", бывшей "Войковской".
  О своей семье Тоня рассказывала неохотно. Стрельцов понял, что родители её в разводе, что живёт она с отцом, который вечно занят на работе, но находит всё-таки время, чтобы следить за Тониной успеваемостью в элитной гимназии. Что дома и в гимназии ей тоскливо и одиноко, что никто её не понимает, а ей хочется настоящей жизни и настоящей борьбы. Но о том, что пришла в организацию, она никому рассказывать не может. В общем, ничего особенного.
  Тоня ещё хотела добавить, что мечтает познакомиться с настоящими террористами, но что-то её остановило, и она этого не сказала.
  Из штаба Стрельцов позвонил Оксане Малашенко.
  Она взяла трубку не сразу. Кирилл долго слушал длинные гудки и смотрел на сиреневые облака за окном. Время близилось к одиннадцати вечера.
  - Алло? - услышал он её томный голос.
  - Ксан, это Кирилл. Ксан, как ты посмотришь, если я загляну к тебе сегодня вечерком?
  - Отличная идея, - ответила она, - приезжай, жду с нетерпением!
  По дороге Стрельцов зашёл в круглосуточный супермаркет, купил коробку конфет и бутылку шампанского, а в палатке рядом - букет ярко-красных роз. Через полчаса он уже звонил в дверь квартиры на "Коломенской".
  Оксана встретила его в небрежно подпоясанном пушистом халате с синими и оранжевыми полосами, подчёркивавшем стройность её фигуры. Чёрные вьющиеся волосы легко ниспадали на плечи.
  - Ты сегодня бесподобна, - сказал Кирилл, вручая ей цветы.
  Оксана поставила на стол хрустальные бокалы.
  - Так и живёшь? - спросил он, оглядывая квартиру, - Не скучаешь?
  - Некогда скучать, - подмигнула она, - но ты бы заходил почаще. Было бы ещё веселее.
  - Ксан, я с тобой посоветоваться хотел. По одному вопросу.
  - Сначала открой шампанское, потом будем о делах.
  С "выстрелом" вылетела пробка, и Кирилл начал осторожно разливать в два бокала пенящуюся жидкость.
  - За тебя, Ксан! Стоя и до дна!
  Оксана чуть пригубила из своего бокала.
  - А теперь я тебя слушаю, Кирилл.
  - Только пообещай мне, что всё, о чём будем сегодня говорить, останется между нами?
  - Какой вопрос.
  - В том числе и там, - Кирилл указал пальцем вверх, - никому, ладно?
  - Конечно, говори.
  - Ксан, ты или Олег... были когда-нибудь у Коренева дома?
  Оксана допила свой бокал шампанского, прежде чем ответить.
  - Нет. Там никто никогда не был. А почему ты спрашиваешь.
  - Да так. Глупость, не обращай внимания, - Кирилл налил по второму бокалу, - И ещё один вопрос, Ксан, и о делах всё. Как думаешь, Коренев может меня проверять?
  - В каком смысле?
  - Ну, допустим, направить в организацию человека, которому он полностью доверяем и про которого я не знаю. Типа обычный новенький. Для дополнительной страховки и чтобы проверить меня. Как думаешь, может такое быть или нет?
  - Может быть, конечно, всё, - кивнула Оксана, усаживаясь к нему на колени. - В принципе логично, ничего противоречивого в таком варианте не вижу. А тебе что, есть чего бояться? Двойную игру ведёшь и мне не рассказываешь?
  - Ну что ты, нет, конечно. Просто думаю.
  - Ничего противоречивого не вижу, - медленно повторила Оксана, глядя в глаза Кириллу, - за одним только исключением. Не родился ещё тот человек, которому Коренев полностью доверяет. Имей в виду. Никому он полностью не верит, это я тебе гарантирую. Ни-ко-му, - произнесла она ещё раз по слогам, обвивая руками шею Стрельцова.
  * * *
  Евстигней всё-таки беспокоился, куда вдруг пропала Катя, хотя Константин уверял его, что не случилось ничего необычного. Ведь, согласно их постоянной договорённости, после успешной акции всем троим следовало исчезать не менее чем на месяц - как из Москвы, так и со связи друг с другом. А также менять номера телефонов. Поэтому Константин не видел ничего странного в том, что Катя не появляется нигде, не выходит на связь, и телефонный номер её недоступен - Евстигней пробовал звонить на него с телефона-автомата. Значит, она просто чётко выполнила инструкцию.
  - Но мы-то с тобой не уехали никуда, - возражал Евстигней.
  Более того, они почти безвылазно сидели у себя "в норе" - на старой даче, с того момента, когда из Москвы благополучно вернулся Константин, отключивший устройство, а Евстигней на следующий день встретился с женой в нескольких километрах отсюда. В само их укрытие он Женю всё-таки не повёл - несмотря ни на что, так спокойнее.
  - Надо же иногда менять тактику, - отвечал Константин. - Одно дело - если бы акция прошла в стандартном формате. А так, как в этот раз сложилось - может оказаться безопаснее как раз сидеть тихо, а не метаться по стране на электричках.
  С этим Евстигней был согласен. То, что они не уехали сразу, получилось как-то само собой. Уезжать, действительно, имеет смысл, когда устройство заложено, но ещё не сработало - как это они сделали в Кусково. Но в условиях предъявленного ультиматума вполне мог быть усилен контроль и на вокзалах, и на железных и автомобильных дорогах. Поэтому было логично выбросить телефоны, а самим остаться.
  Но с Катей-то этот вопрос не обговорили! Как теперь понимал Евстигней, план был точно просчитан до момента принятия решения - а дальше были разные варианты, и их тоже следовало проработать заранее. Однако вопрос дальнейших действий они не продумали - или даже просто забыли.
  В любом случае, оставалось ждать. Ждать хотя бы месяц, как договаривались раньше.
  И всё-таки Евстигней беспокоился. На уровне интуиции он чувствовал, что могло случиться неладное. Он оставил для Кати записки в "Треугольнике" и на "зимней квартире" в Реутове. Через неделю он приехал проверить. Оба листка покрылись за это время слоем пыли.
  Ни сам он, ни Константин не знали номера мобильного Томаса Дженкинса. В противном случае можно было бы хотя бы позвонить ему и узнать, когда Катя ушла из посольства и куда она собиралась ехать. Впрочем, скорее всего, ответа на второй вопрос Томас и не знал.
  Евстигней решил выяснить, не заходила ли Катя на московскую квартиру к его родным. Уже в электричке ему пришла в голову мысль: а ведь довольно велика вероятность, что она уехала к себе домой, в Павелецкую область! Она ведь часто в подобных ситуациях пережидала время именно там! И Евстигней достал из кармана ручку и начал дописывать постскриптум к уже готовому тексту.
  Связь держали, как обычно, через поликлинику, где работала Мария Александровна. Домой идти было нельзя, а вот с поликлиникой проблем пока не возникало - установить за ней постоянную слежку, похоже, никто не догадался.
  Получив записку от сына, Филимон Андреевич задумался.
  По всему выходило, что стоит ему съездить в ближайшее время в Павелецк, навестить Тушина, а заодно и поинтересоваться, нет ли в Павелецке или в Красногорске Кати Михеевой. Телефонная связь для этой цели не подходила. Встретиться лично было бы куда надёжнее.
  И Филимон Андреевич поехал на вокзал и купил на ближайшую пятницу билет на поезд до города Павелецка.
  * * *
  Коренев, как ни странно, не соврал, когда обещал Кате свободу.
  Вряд ли он мог вообще что-то обещать ей в отношении Кустиновского - того следовало передать американским властям немедленно.
  Но судьбу Кати Коренев вполне мог решить сам.
  Он почти не сомневался, что без Кустиновского оставшиеся на свободе террористы вряд ли смогут совершить что-то серьёзное. Об этом говорил и уже имеющийся опыт. Могли они, конечно, за это время чему-то научиться, но всё равно - вряд ли.
  Кроме того - что ни говори - Михеева была бы полностью скомпрометирована перед оставшимися своими товарищами, и её можно было бы со спокойной совестью отправлять домой к маме. В Красногорск. Там она могла бы выйти замуж, нарожать детишек, глядишь, ещё и спасибо сказала бы лет через двадцать.
  Но девчонка своим упрямством поломала ему весь расклад.
  Ладно, пускай пока посидит в одиночке. Там видно будет. Пока есть более неотложные дела.
  Коренев прекратил думать о Кате и полностью переключился на бумагу, которая была получена сегодня утром.
  Документ был, мягко говоря, необычным и требовал немедленных действий.
  Где-то в высших эшелонах власти - интересно даже, где рождаются подобные идеи, у нас или в Штатах - возникла мысль о том, что Российская Федерация даже в нынешнем её виде, полностью контролируемая войсками НАТО, может представлять в перспективе угрозу миру, стабильности, мировому сообществу, международной безопасности, глобальному открытому информационному обществу и так далее...
  Преамбулу Коренев быстро пробежал глазами, не вчитываясь внимательно. Болтать об информационном обществе, эпохе открытости и толерантности - удел журналистов, а не практиков.
  Но из всей этой пропагандистской чуши авторы делали вывод о необходимости формального разделения России на восемь независимых государств - по границам нынешних федеральных округов. Каждое - со своими органами власти, армией, полицией, таможней, со своей валютой. И обязательно - с натянутыми отношениями с соседями. Причём совершить раздел планировалось в течение ближайшего года. Даже без подготовки, какая была проведена при уничтожении Советского Союза. Которое нанесло сокрушительный удар по единству русского народа, но всё же не уничтожило его полностью.
  "Да, мы позволим России быть державой, но империей будет только одна страна - США", - припомнил Коренев слова из плана Даллеса.
  Но план Даллеса писали умные люди. Чего, похоже, не скажешь об их нынешних соотечественниках.
  "Интересно", - подумал Коренев, - "Там, наверху, вообще умные люди ещё остались? Что у нас, что у них?"
  От него хотели анализа возможных изменений ситуации в области борьбы с терроризмом в случае изменения условий и конкретных предложений на этот самый случай.
  Коренев раскрыл ноутбук и начал составлять аналитическую записку.
  Про себя он сравнил это занятие с поиском чёрной кошки в тёмной комнате. Особенно если её там нет.
  В записке Коренев отмечал, что считает подобный вариант развития событий непродуманным и исключительно преждевременным. Что, в отличие от конца восьмидесятых годов прошлого века, общество совершенно не подготовлено к подобному развороту. "Глупость какая", - подумал он, - "Ещё бы написал "гражданское общество". А впрочем, они там любят наслоение подобных фраз, оставлю как есть". Кроме того, в отличие от бывших республик СССР, Центральная Россия, Северо-Запад, Урал, Сибирь, относительно - Дальний Восток (хотя там статистика, конечно, подпорчена ползучей китайской экспансией - но как может сказаться в таком раскладе китайский фактор - это вообще тема для отдельного исследования, а не учитывать его нельзя) - эти регионы относительно однородны в этническом плане. Что тоже не может не сказаться на реакции населения. Поэтому сегодня последствия такого шага могут быть непредсказуемыми, в том числе в плане появления новых террористических групп. Коренев обращал внимание, что после ввода американских войск за счёт грамотных действий властей (похвалить их надо обязательно!) удалось избежать массовых проявлений недовольства - это не значит, что теперь можно делать всё, что угодно. В условиях нестабильности возможны различные неприятные неожиданности. Не стоит забывать также о той особенности Российской Федерации, что большая часть её населения сконцентрирована в европейской части, а ресурсы - в азиатской. Обособление неминуемо приведёт к резким перекосам в уровне жизни, а сочетание социального протеста с национальным Коренев считал наиболее опасным. С каждой из этих двух составляющих по отдельности справиться намного легче, чем с такой взрывоопасной смесью. "Да, взрывоопасной и в прямом, и в переносном смысле", - подумал он, вспомнил "своих" террористов, усмехнулся своей мысли, но писать эту фразу не стал. Если всё же высшее руководство - Коренев выразился обтекаемо, не упоминая Совет НАТО, но именно его имея в виду, - полагает подобный раздел страны необходимым и неизбежным, то он бы настаивал на проведении целого ряда подготовительных мероприятий как в экономической сфере, так и в политической, в национальной и обязательно в области пропаганды.
  Работая над аналитической запиской, Коренев пытался решить две взаимоисключающие задачи. Во-первых, изложить свои мысли настолько подробно, чтобы их поняли люди, к интеллектуальным способностям которых он относился критически, но от которых, тем не менее, зависело принятие решений. Во-вторых, изложить их настолько кратко, чтобы не отбить у адресата желание читать весь текст до конца. И при этом ещё желательно, чтобы читая вторую страницу, они не забыли, о чём шла речь на предыдущей. Ох, и нелёгкая это работа - писать аналитику для дураков...
  Однако посоветоваться было не с кем. Коренев несколько раз придирчиво вычитал готовый текст, внёс последние правки и отослал работу начальству.
  Теперь оставалось только ждать ответа.
  Он взглянул на часы. Часовая стрелка указывала на два, а минутная только-только отклонилась от вертикального положения. Две минуты третьего.
  Ехать домой уже не имело смысла, и Коренев в очередной раз остался ночевать на рабочем месте.
  * * *
  Солнечным субботним августовским утром Филимон Андреевич Пахомов вышел из плацкартного вагона пассажирского поезда на перрон города Павелецка.
  Поезд ещё не остановился, когда он уже выцепил взглядом в толпе встречающих кряжистую фигуру своего друга Фёдора Ивановича Тушина.
  Они обнялись на платформе, горячо приветствуя друг друга.
  - Ты ж вроде не собирался меня встречать, - сказал Пахомов.
  - Как видишь, собрался, - ответил Тушин, - идём ко мне?
  Они шли по городу пешком, беседуя и делясь новостями - говорили о том, о чём по телефону говорить не могли. О делах, о произошедших событиях, о планах. О детях, вставших на извилистую и трудную дорогу сопротивления.
  - Женя как? - спросил Тушин.
  - Нормально. Всё спокойно пережила. Жена у Евстигнея что надо. Я её, пожалуй, раньше недооценивал.
  - А внук?
  - Для него это вообще были приключения, - усмехнулся Пахомов.
  - Настя-то часто пишет?
  - Почти каждую неделю. Держится.
  - Молодец девчонка, - с уважением отметил Тушин, - я от неё тоже пару писем получил.
  Они вошли в подъезд, поднялись по лестнице в квартиру. Тушин поставил чайник.
  - Катерина Михеева не появлялась в ваших краях? - спросил Пахомов.
  - Нет. Вот уж точно знаю, что нет. Ко мне Людмила, мать её, заходила три дня назад. Сама интересовалась, не знаю ли я что про Катю. А с пацанами, с Володей и Валерой, я сам в тесном контакте. Так что если бы она появилась - я бы знал. А что, что-то не так?
  - Да я сам не знаю, - медленно произнёс Филимон Андреевич, - вроде повода для беспокойства нет. Так, на всякий случай. Если что случится - ищут-то в первую очередь по месту прописки. Ты бы поспрашивал у Людмилы, что ли...
  - Ну уж уволь, - жёстко возразил Фёдор Иванович, - таких вопросов я ей задавать не буду.
  - Почему? - не понял Пахомов.
  - Ну ты даёшь, Филимон. Вроде и до седых волос дожил, и человек семейный... Представь, я бы у твоей Маши спросил, не приходили ли за вашими детьми? Да она ж потом проходу не даст, вообразит невесть что... Мать - она и есть мать, Филимон. Нет, так я Людмилу пугать не буду. Тем более - без серьёзного повода.
  - Да, пожалуй, ты прав, - согласился Филимон Андреевич.
  - Хотя, если вдруг что - она мне сама в первую очередь скажет, так что узнаем, - ободрил его Тушин, разливая чай, и вдруг спохватился, - Да, а я ж и забыл совершенно. На Катино имя письмо пришло. Людмила мне оставила. Я, пожалуй, тебе отдам. Кажется мне, что на вашем горизонте Катя быстрее появится.
  Он встал из-за стола и достал откуда-то с книжных полок белый почтовый конверт. На нём в графе "Кому" было аккуратным почерком выведено "Михеевой Е.С.", а далее следовал Катин красногорский адрес в обратном порядке - сначала улица и дом, потом "г. Красногорск, Павелецкая область, Российская Федерация". Индекса не было.
  Пахомов взял конверт в руки. Графа "От кого" была пуста, а обратный адрес был написан на западный манер, на оборотной стороне конверта и так же в обратном порядке, тем же ровным почерком:
  "Дженкинс Т.
  ИЗ-77/2
  Новослободская - 45
  г. Москва 127055
  Российская Федерация".
  
  Конец третьей книги
  
  
  Книга четвёртая
  Глава девятая
  Крупные яркие звёзды загораются над Подмосковьем в иссиня-чёрном небе августовской ночи. Кажется - протяни руку, и достанешь звезду с неба, а если повезёт, то увидишь и падающую звезду - проносящийся в ночи метеор... И загадать желание. Но это если повезёт, и только, как сейчас, в середине августа, когда дыхание осени ещё почти незаметно, и когда погаснет на западе алая полоса заката, становится темно и тихо-тихо. Только изредка робко прошелестит в траве ветерок, словно боится быть обнаруженным, и снова ничего. А потом разорвёт тишину пронзительный крик ночной птицы или прорежет тишину свист запоздалого поезда где-то вдалеке, на железной дороге. И снова тихо. В такие моменты безумно хочется жить, хочется молчать, и дышать полной грудью, и смотреть на звёзды, и мечтать. И ждать, что упадёт всё-таки звезда с неба - и прямо на ладонь...
  Но звёзды над головой всё такие же, как и сто, и тысячу лет назад, и кажется, словно им всё равно, что происходит на Земле. Но это, наверное, только кажется, а на самом деле им не может быть всё равно, кто ты есть в этой жизни - человек, сидящий в густой траве и вдыхающий запах свежескошенного сена...
  - Вот ты где прохлаждаешься, - Константин подошёл почти неслышно, и Евстигней резко обернулся на его шаги. - Свои, свои, не беспокойся.
  - Что-то случилось? - спросил Евстигней.
  - Да нет, всё в порядке. Я тут подумал, - Константин присел на землю рядом с товарищем, - Мы должны всё-таки вскрыть письмо.
  - Не дожидаясь Кати?
  - Да. Сейчас.
  - Нельзя читать чужие письма.
  - Я понимаю. Тем более своих же товарищей. Но ситуация странная. Это может быть вопрос безопасности.
  - Ты думаешь?
  - Да. Если посадили Катиного американца - с их принципом экстерриториальности, но в нашу тюрьму - это уже странно. И сама Катя пропала.
  - Она не пропала, она, скорее всего, выжидает месяц, - Евстигней всё меньше верил в то, о чём говорил.
  - Всё равно. Так или иначе - этот человек помогал нам. Помимо прочего, он провёл Катю в посольство. Я хочу понять, как его арест может отразиться на всех остальных.
  - Письмо по-любому шло через цензуру.
  - Это неважно. То есть важно, конечно, но надо выяснить хоть что-то. Надо вскрывать. Тем более, его уже читала цензура. То есть чужие. А мы - свои. И воспользуемся любой информацией, только если для нашей безопасности нельзя будет иначе.
  - Хорошо, - сдался Евстигней, - вскрывай лучше ты.
  Кустиновский вскрыл письмо. Оно было написано на русском языке чётким почерком Томаса Дженкинса, на двойном тетрадном листе в клетку с отчерченными красной линией полями.
  Содержание его озадачило как Евстигнея, так и Константина.
  Выходило, что арест Томаса не имел никакого отношения к их группе.
  Дженкинс писал Кате, что его забрали по подозрению в причастности к транзиту афганского героина через территорию России, что в его номере в отеле нашли наркотики, что американское командование почему-то дало санкцию на его преследование, но сам он вину не признаёт и считает обвинение полностью надуманным.
  - Бред какой-то, - медленно произнёс Евстигней, разглядывая лист вдоль и поперёк.
  Оставшуюся часть письма занимало выражение чувств к Кате и просьба по возможности принести передачу.
  - Насчёт помощи я матери передам, - сказал Евстигней, - она всё равно сестре передачки носит, знает, как это делается. А вот по ситуации в целом... У тебя есть какие-нибудь идеи?
  - Ума не приложу, - ответил Константин. - Хотя тоже дико. Как и то, что американец просит помощи у нас.
  - Он же нам помогал, значит, и мы должны, - жёстко возразил Евстигней, и тема была закрыта.
  * * *
  Коренев был не в духе. Сегодня утром он получил ответ на аналитическую записку. Как он мог, конечно, ожидать, хотя и надеялся на лучшее, его соображения не были приняты руководством во внимание на том уровне, на каком он хотел. Начальство рекомендовало Кореневу не лезть в большую политику, а заниматься своим прямым делом, в данном случае - прогнозировать тенденции развития террористических и экстремистских проявлений в новых условиях.
  "А я им что написал?" - подумал он. - "Идиоты. Они, интересно, представляют себе, что такое социальный протест, помноженный на национальный?"
  Коренев это представлял. Он хорошо помнил первую половину девяностых годов, когда антиправительственная оппозиция выступала единым фронтом и являла собой серьёзную силу. Тогда даже возник почти забытый ныне термин - "красно-коричневые".
  То ещё было времечко, что и говорить. Не было тогда у него управляемых радикальных организаций - о таком можно было только мечтать. Да и вообще ничего не было, кроме угрозы красно-коричневого реванша и необходимости с этой угрозой совладать.
  Именно ему, Василию Кореневу, тогда ещё молодому и подающему надежды сотруднику, принадлежала идея разбить "двухцветный" альянс, создававший столько проблем в 1992-1993 годах. Сделать коммунистов и националистов смертельными врагами даже не на уровне организаций - организации возникают и исчезают - а на подсознательном уровне. Чтобы новые пассионарные люди, приходящие в движение, с младых ногтей усваивали, красные - что их главный враг не правительство, а "фашисты", националисты - что их главный враг не правительство, а "антифашисты".
  Время полностью подтвердило его правоту, хотя поначалу пришлось трудно - начальство не поняло смелых мыслей Коренева и предложило не изобретать невыполнимых прожектов, а - как сейчас почти - заниматься своими прямыми обязанностями. Но его это не остановило. Стравить коммунистов и националистов, сделать невозможным ни в каком формате повторение событий октября 1993 года - это стало его личным проектом, делом его жизни на какой-то период. Он занимался этим всё минувшее десятилетие - сначала по собственной инициативе, потом при осторожной поддержке руководства, а когда появились первые результаты, то и при явной его поддержке.
  Иногда - в дни, когда не было митингов, а ещё лучше летом, в период отпусков, когда затихала политическая активность - капитан Коренев приходил к мемориалу на Дружинниковской улице, возле Белого дома, и долго размышлял. Здесь на натянутых между деревьями верёвках висели три полотнища - красный советский флаг, бело-жёлто-чёрный монархический и белый Андреевский с голубым диагональным крестом. Здесь, на этом месте, убивали врагов - разных врагов, но здесь они стояли плечом к плечу. Такого быть больше не должно. Никогда.
  И молодая поросль, приходившая в оппозиционное движение в середине двухтысячных, уже такого не представляла. Да, они по-прежнему приходили на митинги третьего-четвёртого октября, но это уже был ритуал, в нём не было ничего опасного для действующей власти. В 2005-м бывшие союзники уже были готовы рвать друг другу глотку, а кое-кто, в основном из левых, уже подружился с либералами, с теми самыми либералами, на руках которых была кровь их товарищей. При этом некоторые из ходивших на митинги четвёртого октября к концу нулевых годов заделались ещё и яростными защитниками Конституции 1993 года, принятой на крови защитников Дома Советов. Как это логически сочеталось в их головах - одному богу известно.
  Как выяснилось, любую идею можно было вбросить в оппозицию, если завернуть её в красивую обёртку, - и сторонники обязательно найдутся. В те же годы получили мощный толчок извне бывшие до того маргинальными дворовые субкультуры "фа" и "антифа". Да, тогда уже в этом участвовал Олег Малашенко. Очень толковый был парень. И как глупо погиб...
  Впрочем, парламентским партиям всегда разрешали болтать что угодно - на то они и парламентские. Даже слово это происходит от французского "parler" - говорить. Эти не были заботой Коренева. Его интересовали экстремисты.
  И обязательным элементом системы была маргинализация и изоляция тех, кто упорно не желал следовать подсказываемой линии. Как отдельных личностей, так и движений. Чтобы тех, кто призывал сохранять идеалы 1993 года, считали несовременными и безнадёжно отставшими от жизни.
  В четвёртом году - или в пятом - пролилась первая кровь.
  А дальше уже пошло-поехало с обеих сторон. Движение безнадёжно раскололось на "левых" и "правых", а майор Коренев получил признание начальства и продвижение по службе.
  Он справедливо считал, что его заслуга имеется и в том, что ввод в Россию войск НАТО два года назад прошёл относительно безболезненно - пошумели на митингах, до сих пор иногда шумят, но не более того. Пока правые воюют с таджикскими дворниками, а левые - с правыми, на американцев ни у кого ни времени, ни сил не остаётся.
  Главное - стабильность.
  И вот из-за чьей-то глупости или чрезмерной ретивости по стабильности будет нанесён удар. Последствия этого удара Коренев ещё сам плохо представлял, но не ждал уже ничего хорошего.
  Потому что никогда нельзя наносить удар одновременно по материальному благополучию (пусть даже очень относительному) и по национальным чувствам народа. Аукнется так, что мало не покажется никому. Реформаторы начала девяностых совершили эту ошибку - и получили такое противодействие, что трон под Ельциным шатался аж до девяносто шестого, если не до девяносто восьмого. На выправление ситуации ушло больше десятка лет. Но некоторых, видимо, жизнь учит только тому, что ничему не учит...
  Думать надо. Хорошенько думать.
  Но сейчас пора было ехать на встречу в "ЯрЪ".
  ...Таульберг приехал в ресторан вовремя, что было для него нехарактерно, и почти трезвым.
  Им надо было решать сегодня совершенно другие вопросы, и Коренев не собирался затрагивать неприятную тему группы Кустиновского и провала последней попытки заставить террориста сдаться, используя семью Пахомова. Но Таульберг поднял эту тему сам.
  - Видите ли, Альберт, - напомнил ему Коренев, - Нам удалось нейтрализовать Кустиновского ещё в самом начале его деятельности. Почти два года назад. Когда на его счету было несколько мелких диверсий, но не было человеческих жертв. Вы же не станете отрицать, что этот фактор в нашей работе важнее всего? Увы, Альберт - Ваши коллеги не только упустили Кустиновского, не только позволили ему вернуться в Россию, но и сколотить группировку, которая уже попортила нам всем много крови - а то ли ещё ждёт впереди? Если бы не оплошность Ваших соотечественников - можно было бы однозначно избежать взрыва в Кусково. А я полагаю, что и теракты в казино и на площади - дело рук тех же самых бандитов. Есть у меня такая уверенность.
  - Да, но уже в этом году Вы сами...
  - Промахнулся. Бывает. Больше не промахнусь, - Коренев отреагировал резко и жёстко. - И всё же, за два года счёт складывается не в вашу пользу.
  - Это неправильная конкуренция, - сказал Таульберг, делая большой глоток водки. - Ведь мы же делаем одно дело - освобождаем мир от террористической угрозы!
  - Соглашусь, - кивнул Коренев. Не хватало ещё, чтобы Альберта спьяну понесло на разглагольствования о высокой миссии США в современном мире.
  - Что вы собираетесь делать с Михеевой? - вдруг спросил Таульберг.
  Нельзя сказать, чтобы этот вопрос застал Коренева врасплох. О Михеевой он и сам давно задумывался. Тридцать суток, отведённые чрезвычайными полномочиями ФСБ, близились к концу. Теперь её надо было либо отпускать, либо отправлять в тюрьму и начинать официальное следствие, и Коренев, конечно, склонялся скорее ко второму варианту...
  - Может, того, - щёлкнул пальцами Таульберг, - при попытке к бегству?
  - Знаете что, Альберт? - неожиданно резко ответил Коренев. - Пишите официальный запрос. От вас к нам. Как положено, с печатью и так далее. Сами знаете, в таком запросе отказать американским властям мы права не имеем. Оформляйте и забирайте. И стреляйте кого хотите. Хоть на Красной площади. Только уже под вашу ответственность.
  - Соединённые Штаты Америки, - с пафосом произнёс Таульберг, интенсивно жестикулируя правой рукой, - ни перед кем никакой ответственности нести не могут! Соединённые Штаты Америки - светоч мира и демократии на всей планете и единственная гарантия безопасности всех стран перед лицом террористической угрозы...
  - Что это с Вами, Альберт? - сухо спросил Коренев. - Вроде никогда не замечал за Вами склонности повторять пропагандистские штампы наших журналистов.
  * * *
  На полу была расстелена цветная карта Центральной России, самого крупного масштаба, который удалось найти ещё весной в специализированных магазинах Москвы. Уже не сосчитать, сколько часов проведено было лёжа на карте за эти месяцы, она порядком истрепалась, но главными её достоинствами оставались масштаб и подробность.
  Лежавшие на карте говорили о планировании дальнейших действий.
  Конечно, мысли о следующей акции возникли у каждого из них в отдельности сразу после успешного завершения предыдущей - взрыва 9 июня на площади. Но в течение месяца им по их собственному решению полагалось не встречаться, потом они узнали, что Катя находилась в больнице, потом случилась беда с семьёй Евстигнея... Но вот уже три недели двое товарищей находились здесь, за городом. И у каждого из них шевелились мысли о продолжении борьбы, и им не нужно было объяснять друг другу, какими способами она будет продолжена... Каждый из них полагал, что не затем уходил в подполье, чтобы проводить дни и ночи напролёт в старом дачном домике и без толку проедать и без того скудные средства...
  - Я считаю, - сказал Евстигней, - что следующий взрыв должен произойти не в Москве.
  Константин вопросительно посмотрел на него.
  - После прошлых акций, - продолжил свою мысль Пахомов, - было достаточно отсидеться месяц. Сейчас всё не так. После последней успешной акции - я имею в виду, конечно, девятое число, а не ЛЭП, ЛЭП - это не тот уровень, - так вот, прошло больше двух месяцев, а Москва до сих пор как растревоженный улей. Не говоря уж о случае с Женькой. Похоже, что за нас взялись всерьёз.
  - Пожалуй, ты прав. У меня тоже есть такое впечатление.
  - Причём смотри. Был теракт на площади - до него был теракт в казино. Между этими двумя акциями прошло больше восьми месяцев. В обычное время этого было бы более чем достаточно, чтобы все успокоились. Однако нет.
  - Ты думал, что нас не будут трогать и дадут нам взрывать каждый месяц всё, что мы захотим?
  - Нет, конечно. Но обстановка мне всё равно не нравится. Крайне не нравится. Предлагаю повременить - хотя бы в Москве.
  - Сколько?
  - Не знаю. Стоит посмотреть по обстоятельствам.
  - Вообще залечь на дно и ничего не делать?
  - Делать, конечно. Но за пределами Москвы. На столице свет клином не сошёлся. Там, где нас не знают.
  - Значит, узнают, - Константин рассмеялся и удивительно легко согласился с логикой Евстигнея, - ты знаешь, я тоже об этом думал и тоже пришёл к выводу, что сейчас удар следует нанести за МКАДом. Хотя руки чешутся, если честно, на проспект Вернадского.
  - Туда, где...
  - Да. Такие объекты, аж слюнки текут! Ты с нами туда не ходил, но помнишь, я тебе схему чертил? - Евстигней, конечно, помнил, и даже схематическое изображение комплекса зданий произвело тогда на него впечатление, - Эх, видел бы ты их на местности! Надо будет как-нибудь съездить, показать тебе...
  - Костик, мы же только что говорили...
  - Конечно, конечно, не сейчас. Позже. Но показать тебе надо обязательно! Такой объект! Детонатор в руки так и просится! - Константин говорил восхищённо, почти с придыханием, как будто о заветной мечте всей своей жизни, - Большой шкаф - громко падает!
  - Какой большой шкаф? - не понял Евстигней.
  - Большой шкаф - тридцатиэтажная башня. Представляешь, как она навернётся? А если ещё и американцев туда побольше? Типа на какое-нибудь совещание?... Вот тогда Кусково и всё остальное вспомнят добрым тихим словом...- он вздохнул, - ладно, это в ближайшие месяцы нереализуемо... Жаль...
  Он замолчал.
  - Ты думаешь сейчас о той бомбе, которая там осталась?
  - Ты угадал.
  - Нельзя этого делать.
  - Я знаю, не маленький. Нельзя из практических соображений. И не только. Я дал честное слово, что бомба не сработает, если отпустят Женю. Пусть даже врагу. Но честное слово Константина Кустиновского, понимаешь? Ладно, давай о планах.
  - У тебя есть какие-нибудь конкретные предложения?
  - А у тебя?
  - У меня конкретных нет.
  - А у меня есть, - подмигнул Константин, чуть отодвигаясь, чтобы Евстигней мог видеть тот участок карты, о котором пойдёт речь, - вот здесь. Нижегородская область, - его карандаш описал в воздухе широкий круг, очерчивая довольно крупный участок карты под внимательным взглядом Евстигнея Пахомова.
  - Стой-ка, - Евстигней вдруг оборвал друга, не дав договорить фразу, и приложил к губам указательный палец.
  Константин посмотрел на него непонимающим взглядом.
  - Что такое? - спросил он шёпотом.
  - Слышишь? - прошептал ему на ухо Евстигней.
  - Нет.
  - Сюда кто-то идёт.
  - Тебе кажется. Это ветер.
  - Нет. Я слышу шаги. Это не ветер, это человек. Тихо.
  Константин прислушался.
  - Теперь и я слышу. Да, шаги. Совсем близко.
  - Тише, ещё тише...
  
  Глава десятая
  Запрос от имени Соединённых Штатов Америки на экстрадицию террористки Михеевой Коренев получил через два дня, с вечерней почтой. Документ был исполнен по всем правилам, на бланке с синей гербовой печатью, а под сопроводительным письмом стояла вычурная, с неимоверным количеством завитушек подпись Альберта Таульберга.
  Коренев повертел бумагу в руках и положил под стекло. "Обиделся, значит", - с неприязнью подумал он, - "А как болтать об интересах дела и о террористической угрозе - так в первых рядах".
  Этим же вечером Коренева ждал ещё один сюрприз. На этот раз приятный.
  При плановой проверке кабельных коллекторов одного из вспомогательных зданий комплекса ФСБ на проспекте Вернадского в служебных помещениях под землёй было обнаружено взрывное устройство. Таймер был выставлен на ноль часов 26 июля и дистанционно, с помощью радиопередатчика, переведён в нерабочее состояние, но с сохранением возможности дистанционного подрыва. Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять - речь шла об устройстве, которое заложил Кустиновский и о котором говорила Михеева. Наконец было получено стопроцентное подтверждение, что Коренев не ошибся, когда поверил её словам, что бомба действительно существовала, и теперь сотрудники ФСБ держали её в руках. Да, бомба была заложена, и где - в их собственной вотчине, на проспекте Вернадского, более того, менее чем в километре от уничтоженной опоры линии электропередач. Такой наглости от террористов он, наверное, и сам не ожидал.
  Коренев приказал срочно провести всестороннюю экспертизу обнаруженного устройства и добавил, что ждёт предварительных выводов уже сегодня ночью, а окончательных - так быстро, как только возможно. Он отпустил Климова домой, а сам остался ждать результатов экспертизы.
  Было девять вечера, и Таульбергу он позвонил со стационарного телефона на мобильный.
  - Ай-яй-яй, Альберт, ну как же вы так! - с сожалением и укоризной говорил в трубку Коренев. - Неужели не могли прислать запрос на Михееву чуть пораньше? Ну хотя бы на сутки, хотя бы на полсуток? Она ж почти месяц у нас сидела... А сегодня утром мы решили, что больше её задерживать нет необходимости, и отпустили домой. Конечно, если вдруг снова найдём - обязательно передадим, Вы же понимаете. Приложим все усилия. Нехорошо-то как получилось, Альберт, некрасиво прямо-таки...
  Таульберг, судя по голосу, находился ровно на той тонкой грани, отделяющей человека, который ещё в состоянии воспринимать информацию, от пьяного до невменяемости. Сообщение Коренева слегка качнуло его сознание в адекватную сторону, и, приняв извинения российской стороны в его лице и уверения в приложении всех возможных усилий, Таульберг отключил мобильный телефон, опрокинул очередную рюмку водки и с силой швырнул пустую тару в открытое окно.
  ...Коренев долго ходил взад-вперёд по кабинету, заложив руки за спину, как будто сомневался, верное ли он сейчас принимает решение. Уже и полночь миновала, а он всё мерил шаги от стены до окна, и не было у него уверенности в своей правоте...
  В три часа ночи по факсу прислали предварительные результаты экспертизы. Выводы её были такими, каких Коренев больше всего ждал. Конструкция и материалы, использованные при изготовлении обнаруженной бомбы, были полностью идентичны конструкции и материалам взрывного устройства, обезвреженного год назад в Кусковском парке.
  Коренев снял трубку внутреннего телефона. Сперва он хотел по привычке набрать номер Дмитрия Климова. Так, какой ещё Климов, ночь на дворе. И он набрал напрямую дежурному.
  - Михееву ко мне в кабинет, - сказал он в трубку в ответ на приветствие сонного дежурного.
  - Прямо сейчас, господин полковник? - уточнил тот на всякий случай. К ночным бдениям Коренева в служебном кабинете все привыкли, но Михеева сидела уже больше трёх недель, и её давно никуда не вызывали...
  - Да. Немедленно.
  Катя спокойно вошла в кабинет Коренева, держа руки за спиной и высоко подняв голову, слегка хлопая со сна ресницами. В глазах её светился тот же нахальный огонёк, что и раньше. Даже, пожалуй, побольше уверенности в себе.
  - Проходите, садитесь, Екатерина Степановна.
  Она села.
  - Как думаете, зачем я Вас пригласил?
  - Наверное, наши ещё что-нибудь рванули? - с затаённой надеждой в голосе предположила Катя.
  - Да? Почему Вы так решили?
  - Иначе зачем бы я Вам так внезапно понадобилась в четыре утра?
  - Смею Вас разочаровать, Екатерина Степановна, - медленно ответил Коренев, - не угадали. Больше ничего не взорвали. Более того - мы нашли и обезвредили устройство, которое вы закладывали в июле на проспекте Вернадского. Так ведь? - он назвал конкретное место, где была найдена бомба.
  - Ну да.
  - Как видите, мы и без Вашей помощи умеем работать, Екатерина Степановна.
  - Я и не сомневаюсь. Только эта бомба всё равно уже не нужна. По крайней мере, Вы убедились, что она действительно была.
  - Хорошо, - кивнул Коренев, - на самом деле вопрос даже не в этом. Я должен Вам показать ещё один документ. Именно должен - будь моя воля, я поступил бы иначе. Но увы - уже не имею права. Английским, как понимаю, владеете свободно, - читайте, - он протянул ей запрос Таульберга.
  Катя читала бумагу - минуту, две, вечность? Бланк, подпись, печать, текст на двух языках... Как утопающий хватается за соломинку, так она сверила идентичность русского и английского вариантов... Не надейся, всё совпадает... Строчки плыли под глазами, и девушка собрала всю волю в кулак, чтобы сохранить внешнее спокойствие.
  Ну что же, вот всё и заканчивается... Последний парад наступает. Прощайте, товарищи, прощай, Костик, я тебя люблю. Прощай, далёкий город Красногорск...
  Катя положила документ на стол.
  - Я готова.
  - На Гуантанамо поедете, Екатерина Степановна, - сказал Коренев.
  - Я знаю, - ответила Катя. Ещё после побега Кустиновского вышел открытый циркуляр о том, что экстрадируемых в США террористов полагается направлять на другой континент, и не знать об этом Катя не могла.
  - А Вы не торопитесь, Екатерина Степановна. На Гуантанамо ещё никто не опаздывал.
  - Вы же не можете отказать американцам в запросе. Я знаю. Так что отправляйте.
  - Здесь Вы не правы. Разные могут быть варианты, - сказал Коренев, закуривая очередную сигарету, - Конечно, отказать в запросе мы права не имеем, это так. Но можем, например, издать приказ о Вашем освобождении, датированный вчерашним числом. Правда, это будет называться служебный подлог. Должностное преступление, так сказать.
  Катя не ответила.
  - Жить хотите? - в упор спросил Коренев.
  - Это глупый вопрос, господин полковник.
  - А всё-таки?
  - Жить все хотят.
  - Вы лично жить хотите?
  - Хочу. Но рассказывать ничего не буду. Отправляйте на Гуантанамо.
  - Это мне уже понятно. Вы опять не угадали. У меня к Вам другое предложение будет, Екатерина Степановна.
  Катя с удивлением подняла глаза на Коренева, но снова промолчала.
  - Обижаетесь на нас? На то, что применили крайние меры?
  Она передёрнула плечами.
  - На войне не обижаются.
  - Правильно. Поэтому хочу дать Вам почитать ещё одну бумагу. Только внимательно читайте, очень внимательно, - и он протянул ей несколько скреплённых листов. Это была выдержка из письма о разделе страны по границам федеральных округов. Катя изучала её долго и пристально.
  - Это, как понимаете, секретный документ, - сказал ей Коренев, - так что очень внимательно читайте.
  - Я только не понимаю, зачем Вы даёте это мне?
  Коренев улыбнулся, забирая у неё листы.
  - Если Вы получили подобную информацию, Екатерина Степановна, Вы могли бы её опубликовать в сети Интернет?
  - Могла бы, наверное, - сказала Катя озадаченно, - только где? У меня же нет ни газеты, ни сайта, ни других ресурсов...
  - Технические вопросы обсудим потом. Мне нужно Ваше принципиальное согласие на обнародование этой информации от своего имени. В этом случае я готов оказать содействие, чтобы спасти Вас от отправки на Гуантанамо.
  - У Вас что, нет подконтрольных журналистов? Или выходов на крупные издания? Я не понимаю, зачем нужна я?
  - Есть, конечно. И журналисты, и издания. Но мне хотелось бы, чтобы это сделали Вы.
  - Я не умею создавать сайты.
  - Это наверняка умеет делать Кустиновский.
  - Я не могу говорить за него, - возразила Катя, - я в ответе только за себя. Он же может не согласиться.
  - Хорошо. Вы создадите аккаунт в социальной сети. В Живом журнале. Это можно сделать без технических навыков. Вы это сделаете из любого Интернет-кафе. Заведёте журнал от своего имени и разместите информацию - естественно, своими словами, копию я Вам, понятно, не дам. После чего заведёте электронную почту и скинете ссылку на запись на адрес, который я Вам дам. Так устраивает?
  Катя не понимала, в чём состоит подвох, но была уверена, что он существует. Не просто же так Коренев ей делает такое странное предложение?
  - Скоро откроется метро, - продолжал Коренев, - Вы поедете в любой Интернет-клуб Москвы по Вашему усмотрению. И разместите информацию. И свободны. Это же не предательство, Екатерина Степановна? Я же не прошу у Вас сейчас ничего, что могло бы повредить Вашим товарищам, так ведь?
  - Так, - неуверенно кивнула Катя.
  - Вот видите. Компрометировать мне Вас тоже нет смысла. Вы же не публичный политик. В глазах Ваших товарищей Вы ничего предосудительного не совершаете, а перед общественным мнением Вас - как террористку - скомпрометировать невозможно. Так что соглашайтесь.
  - А если я откажусь?
  - Тогда я умываю руки. Поедете на Гуантанамо. Если доедете.
  - Хорошо, а если я обману?
  - Вы же мне честное слово дадите, Екатерина Степановна, - Коренев усмехнулся.
  - Я не понимаю, зачем Вам это нужно. Зачем вообще и зачем через меня...
  - Это Вас уже не касается. Вы должны будете только закинуть информацию в Интернет. На этом для Вас всё заканчивается. Даже если Вы когда-нибудь скажете кому бы то ни было, что текст получен от меня - кто же Вам поверит?
  - Я должна подумать.
  - Если бы я мог дать Вам время подумать, я не приглашал бы Вас в четыре часа утра. Мне нужен ответ сейчас. Да или нет?
  Катя колебалась ещё несколько секунд.
  - Хорошо. Я согласна.
  - Даёте честное слово, что исполните?
  - Да. Даю честное слово.
  - Вот и замечательно, Екатерина Степановна. Завтра - то есть уже сегодня - утром мы оформим Ваше освобождение вчерашним днём. И очень не советую Вам ещё когда-нибудь с нами пересекаться. Потому что, как понимаете, запрос на Вашу экстрадицию существует, и в случае Вашего задержания я обязан буду его исполнить независимо от того, хочу я этого или нет. А сейчас мы Вас отпускаем. Последний вопрос, Екатерина Степановна. Кто Вы по политическим убеждениям?
  Катя никогда раньше не формулировала для себя чёткого ответа на этот вопрос.
  - Мне, в общем, всё равно. Я против НАТО.
  - Просто против НАТО? А что будет без НАТО - Вам всё равно? Ваш товарищ Кустиновский, к примеру, называл себя коммунистом. Вот на этом самом месте, на этом самом стуле. А Вы?
  - Я об этом не задумывалась.
  - Ладно. Задумайтесь как-нибудь. Идите.
  Метро уже открылось. Катя смотрела на своё отражение в стекле вагона Таганско-Краснопресненской линии. Счастье нежданной свободы переполняло её. Внезапно ей пришло в голову, как она сейчас дико выглядит в одежде с плохо отстиранными пятнами крови и с совершенно сияющим лицом. И от этого ей стало ещё веселее.
  В первую очередь Катя заехала на квартиру к Пахомовым, чтобы "отметиться", дать о себе знать. Там она провела не больше часа и направилась в Интернет-кафе на площади Трёх вокзалов, бывшей Комсомольской, чтобы выполнить данное обещание. Сидя за компьютером, она создала случайный адрес электронной почты, создала Живой журнал на имя Михеевой Екатерины и начала набирать первое сообщение, стараясь не забыть ничего из прочитанного сегодня, не упустить даже самой незначительной мелочи... Закончив печатать, она отправила ссылку Кореневу по электронной почте, закрыла все программы и вышла из кафе. Её странное условие было выполнено, и она, достав из кармана зажигалку, сожгла на ней бумажку с электронным адресом. Вот и всё.
  От Трёх вокзалов Катя поехала на Павелецкий, где в пригородной кассе почти демонстративно купила билет до самой дальней станции Узуново. Если её сейчас контролируют - пускай Коренев знает, что Михеева уехала к себе домой, в Павелецкую область.
  На платформе накрапывал мелкий дождик. Катя с наслаждением вдыхала прохладную предосеннюю свежесть, пропитанную специфическим приятным запахом железной дороги. Ей даже не хотелось идти под навес. Она пропустила несколько ближних электричек и села в самую дальнюю. Капли дождевой воды стучали в вагонное стекло и медленно стекали по нему вниз. Каплю за каплей провожала Катя взглядом, сидя у окна. Поезд тронулся, и мокрый чёрный перрон Павелецкого вокзала медленно поплыл назад...
  Из электрички Катя вышла на станции Михнево.
  * * *
  Теперь уже оба они - и Евстигней, и Константин - слышали приближающиеся к дачному домику шаги. Человек или люди явно шли от калитки к крыльцу. Из окна его, или их, конечно, можно было увидеть, но они замерли лёжа на полу.
  Раздался осторожный стук в дверь.
  - Уходи через окно в дальней комнате, - прошептал Евстигней, - уходи, я их задержу.
  - Бесполезно, - покачал головой Кустиновский, - если это спецназ ФСБ - они наверняка всё оцепили.
  Стук в дверь повторился.
  Константин поднялся на ноги.
  - Внимание! - крикнул он громко. - Штурмовой группе оставаться на своих местах. Никому не шевелиться! Я Кустиновский! Дача заминирована! Одно движение с вашей стороны - и я совершу самоподрыв и заберу вас с собой к чертям собачьим!...
  - Костик, хороший мой!... Не надо самоподрыв!... Пожалуйста!... Это я, и больше никого нету!... - ответила из-за двери "штурмовая группа" срывающимся голосом Кати Михеевой.
  Константин бросился открывать дверь.
  Через четверть минуты Катя повисла на нём, уткнувшись лицом в его рубашку и дав волю слезам.
  - Наши... Свои... Живые... Радость-то какая, наши...
  Кустиновский усадил её на диван. Встретив недоуменный взгляд Евстигнея, Катя хотела было что-то сказать, но он опередил её:
  - Что это с тобой? Случилось что? Ты где была, не в Красногорске?
  - Я сидела в ФСБ. Меня отпустили несколько часов назад. Сегодня утром.
  - Так... - Евстигней с Константином переглянулись, - мы тебя искали. Думали, ты уехала на месяц. Мы оставались тут. Ладно, рассказывай. Тебя выдали из посольства? Или потом взяли? Как это произошло?
  - Я не доехала до посольства, - ответила Катя.
  - Ничего не понимаю, - перебил её Евстигней, - Женьку же мою отпустили после твоего звонка Кореневу из посольства...
  - Нет. Я никому не звонила и не была в посольстве. Я была у Коренева. Меня забрали сразу почти, как мы с Костиком расстались. Не торопись. Сейчас расскажу по порядку. Только не так быстро. Ребят, дайте только глотнуть чего-нибудь, а то голова кружится.
  - Вино будешь? - спросил Константин. - Или коньяк?
  - Нет. Воды или чего-нибудь, если есть. Алкоголь не буду.
  Она взяла из рук Евстигнея стакан с минеральной водой, отпила несколько глотков.
  - Что так? - спросил Костик.
  - Сотрясение мозга было. Голову разбили - до сих пор плющит. Пока пить не буду, - она сделала ещё несколько больших глотков и поставила стакан на стол. - Спасибо. Рассказываю по порядку...
  Катя говорила долго, повторяясь и сбиваясь от волнения, делая перерывы, чтобы выпить ещё воды.
  - А потом я поехала на Павелецкий вокзал. Села в электричку, вроде домой, а сама перескочила на Большое московское кольцо - и к вам сюда... Почти полдня добиралась. Вот так. Как же всё-таки хорошо, что я вас сразу здесь нашла!
  - И всё-таки мне не нравится эта история с публикацией, - протянул Евстигней, - ясно, что Кореневу это нужно не просто так. Идёт какая-то большая игра, в которой ты сыграла на их стороне. Поэтому завтра ты поедешь в Интернет-кафе и уничтожишь эту запись.
  - Никуда я не поеду! - возмутилась Катя.
  - Поедешь. Так надо.
  - Ты мне не указывай! Тоже мне командир нашёлся!
  - Конечно. Куда уж мне до целого полковника ФСБ!
  Катя вскочила, чтобы залепить Евстигнею пощёчину. Её руку мягко остановил вставший между ними Константин.
  - Успокойтесь оба. Тихо, Евстигней. Тихо, Катя. Не ругайтесь. Нам ссориться нельзя. Евстигней, ты неправ. Да, мы - команда, но каждый вправе совершать любые действия, которые не вредят остальным и не вредят общему делу. Катина публикация ничему и никому не повредила. По крайней мере, я не вижу, чем она могла сделать хуже, и ты этого тоже не видишь. Смысл этой комбинации мне самому не совсем ясен, но Кате удалось избежать Гуантанамо, а это главное. Евстигней, так нельзя. Ты оскорбил товарища, который... который спас твою семью, между прочим.
  - Хорошо, - Пахомов опустил глаза, - Катя, я прошу у тебя прощения.
  - Закрыли тему, - кивнула она.
  - Ладно, - сказал Кустиновский, - сейчас пускай Катя отдохнёт как следует, а потом вернёмся к нашим планам на будущее.
  - Да я почти месяц отдыхала! - эмоционально ответила Катя. - Давайте сейчас! У меня, если хотите знать, руки по взрывчатке соскучились!...
  - Всё равно, - возразил Константин, - я же вижу, ты уставшая и на нервах. К делам вернёмся завтра. Отдыхай пока. Сейчас я принесу тебе одеяло.
  Про письмо Томаса Дженкинса никто из них не вспомнил.
  
  Глава одиннадцатая
  Как Катя ни рвалась в бой, а силы нужно было восстанавливать. Она проспала с небольшими перерывами ночь, день и следующую ночь. Наутро товарищи ждали её у расстеленной карты. Говорил Константин.
  - Я так подумал - оно и к лучшему, что ту бомбу на Вернадского люди Коренева нашли. Во-первых, абсолютное подтверждение того, что мы не блефовали и что с нами стоит считаться. А во-вторых - она больше не будет меня смущать и подстрекать к нарушению данного обязательства. Мы теперь свободны в своих действиях, как ветер в чистом поле. Но всё же - будем планировать акцию за пределами Москвы.
  Все соображения по вопросу переноса действий подальше от столицы на ближайшее время были уже высказаны, а Катя была с ними полностью согласна, не имея ничего ни добавить, ни возразить.
  - Итак, Нижегородская область, - карандаш Кустиновского скользил по карте, натыкаясь на заклеенные скотчем разрывы, - нас тут будут интересовать в первую очередь два пункта. Две американские базы. Обе - почти на границе с Владимирской областью. Это посёлок Мулино Володарского района и посёлок Саваслейка Кулебакского района. Друг от друга они довольно далеко, Саваслейка значительно южнее, я даже скажу, что прямая дорога идёт через Владимирскую область. Есть и объездная, восточнее, но она длиннее. Железной дороги нет ни там, ни там. Впрочем, это сейчас не так важно.
  - Почему именно эти точки? - спросил Евстигней.
  - Потому что они имеют символическое значение. Впрочем, я там не был ещё, на месте можно будет внести коррективы. Но - маленький экскурс в историю. Это места, где всё начиналось.
  - Начиналось по всей стране сразу, - возразил Пахомов.
  - Ты неправ. В открытую - да, конечно. Но я имею в виду события шестого-седьмого годов. В августе 2006-го были впервые запланированы учения НАТО с военной техникой на нашей территории. Они должны были проходить на Мулинском полигоне, а техника должна была следовать через аэродром в Саваслейке. Тогда, правда, сорвалось. Не было законодательной базы - ну или ещё какая-то лажа. В июне 2007-го специально под это дело быстро приняли закон о возможности нахождения иностранных войск с оружием на нашей территории. Там же про экстерриториальность и все прочие сегодняшние прелести.
  - В седьмом году? Ты не путаешь? - переспросил Евстигней.
  - Абсолютно точно. Срочно протащили через Госдуму прямо перед депутатскими каникулами, и президент подписал. Июнь две тысячи седьмого года.
  - Что ж, так заранее готовились?
  - А ты как хотел! Можно подумать, это первый акт предательства после прихода к власти демократов! В сказку попали, что ли... Так вот, приняли они закон, не помню его точное название, и в 2007-м учения состоялись. В сентябре. Снова в Мулино. Должны были быть полномасштабные, с техникой, с танками в том числе, но тогда этого удалось избежать. Были только командно-штабные учения. Но тем не менее - эти события можно считать отправной точкой экспансии НАТО. Если, конечно, не брать Тоцкий полигон в 1994-м году - но я ещё тогда совсем маленький был. И не брать Украину и другие бывшие республики - это совсем отдельная тема.
  - Откуда ты всё это знаешь? - спросил Евстигней.
  - Читать надо было в те годы легальную коммунистическую прессу, - ответил Кустиновский.
  - Я в те годы политикой совсем не интересовался, - вздохнул Пахомов.
  - А у меня вообще был ветер в голове, - добавила Катя.
  - Я интересовался. Мелкий, конечно, ещё был, но тем не менее. Уже тогда увлекался не только химией, - улыбнулся Константин, - ладно, товарищи. Вот такая предыстория. Считаю, что нам нужно выехать на местность, пока не наступили холода, посмотреть на базы, посмотреть, что там сейчас творится, и принять решение, что можно сделать интересного и полезного.
  Идея Кустиновского была поддержана. Евстигней предложил выдвигаться в Нижегородскую область через две недели, поскольку считал, несмотря на Катины протесты, что она ещё не готова к активным действиям и ей нужно восстанавливаться. В то же время, не хотелось и затягивать - лето было на самом исходе.
  А пока что Катя решила съездить в Москву, поскольку там оставались ещё невыясненные вопросы.
  Мобильный телефон Томаса Дженкинса по-прежнему молчал.
  На вахте отеля на её вопросы о нём отвечали уклончиво, и Катя поняла, что всё-таки что-то случилось. Если бы Томас просто уехал - ей бы так и сказали, чего тут скрывать. Наверх её не пропустили, она вышла на улицу и присела на лавочку, чтобы подумать.
  Перед глазами мелькали десятки лиц людей, спешивших по своим делам. Но одно из них показалось девушке знакомым. Да, без сомнения, это была горничная, вспомнить бы ещё, как её звали. Быть может, и она вспомнит Катю и поможет пролить свет на странную ситуацию.
  - Извините... - она подошла к женщине, так и не вспомнив её имени, - можно Вас на минуточку?
  - Да, конечно.
  Они остановились прямо посреди дорожки.
  - Я ищу майора Томаса Дженкинса. Я Вас припоминаю, Вы должны его знать. Моя фамилия Михеева, - представилась Катя в надежде, что её вспомнит собеседница, - Екатерина Михеева, Кэтрин. Вы мне не подскажете, как его найти? Мне очень нужно...
  Женщина испуганно оглянулась вокруг себя, взяла Катю за локоть, увлекая в сторону.
  - Нет здесь твоего Дженкинса, - сказала она почти шёпотом, - нет и не будет. Забрали его. За наркотики. В Бутырке он. Уходи отсюда, девочка, слышишь? Уходи и никого здесь больше ни о чём не спрашивай.
  Она быстро повернулась и поспешила через проходную, оставляя Катю в полном недоумении. Конечно, Катя допускала, что у Томаса могли быть неприятности из-за помощи их группе, он и сам это подозревал во время их последней встречи. Но тогда его забрали бы как пособника террористов. Да, она могла предположить такое развитие событий. Но причём тут наркотики? Катя полагала, что знает Томаса достаточно хорошо, чтобы быть уверенной, что с наркотиками он никак не связан.
  Или за этим кроется что-то большее?
  В любом случае, теперь ясно одно - почему Томас не вступился, когда забрали её, Катю.
  А дальше...
  Сумбурный ход мыслей был прерван звуком резкого торможения автомобиля. Возле тротуара в нескольких десятках метров от Кати остановилась иномарка, раскрашенная в рекламные цвета одной из столичных фирм, предлагающих услуги такси.
  Из машины нетвёрдой походкой вышел Альберт Таульберг.
  На мгновение их глаза встретились.
  Если бы Таульберг был трезвым или хотя бы чуть-чуть менее пьяным, эта случайная встреча могла бы стать для Кати роковой. Но он сделал два шага в её сторону и рухнул на землю, загребая грязь руками в белоснежных перчатках.
  - Д-держите т-террористку!... - закричал Таульберг охранникам отеля, поднимаясь с колен, срывая безнадёжно измазанные перчатки и бросая их под ноги. Но те не торопились выполнять - видимо, его состояние было слишком очевидным. - Стрелять б-буду...
  Но драгоценные секунды были потеряны, и Катя уже мчалась по дорожке прочь. Позади себя она услышала два пистолетных выстрела ещё до того, как успела завернуть за угол здания. Когда она перелезала через забор, раздались ещё несколько. Катя их не считала, но поняла, что Таульберг расстрелял целую обойму, причём совершенно бессмысленно, когда её уже закрывала стена. Она перебежала улицу и долго ещё петляла по дворам, пока позволила себе перейти на шаг, передохнуть и остановиться.
  Поднявшись к себе, Таульберг долго не мог правильно попасть пальцами по клавишам мобильного телефона.
  - Я т-только что в-видел М-Михееву, - сказал он, едва дождавшись ответа на том конце провода. - Она п-приходила м-меня убить...
  - Судя по Вашему голосу, Альберт, - язвительно ответил в трубку полковник Коренев, - я бы не удивился, если бы Вы увидели инопланетян. Зелёных человечков. Звоните завтра. Я сейчас очень занят.
  А дел было действительно много. Организованная Кореневым утечка информации в Интернет была только первым шагом. Теперь нужно было подключить подконтрольных блоггеров, завсегдатаев социальных сетей, чтобы они подхватили сообщение и начали его распространять - а дальше уже пойдёт необратимый и неуправляемый процесс расползания слуха по Интернету, обрастания его новыми и новыми жуткими подробностями, которые будет добавлять от себя лично каждый, нажимающий из лучших побуждений кнопки "Копировать" и "Вставить" и считающий после этого свой долг перед Родиной выполненным. И конечно, никому из возмущённых патриотов клавиатуры и монитора не придёт в голову, чьими умелыми руками дан первоначальный импульс, кто дёргает за ниточки, и никому из них в страшном сне не приснится, что каждый из них - лишь микроскопическая частичка общего плана.
  Нет, дело было, конечно, не в личном патриотизме Коренева - патриотизм полковник считал не меньшей химерой, чем толерантность, общечеловеческие ценности и все прочие понятия из арсенала демократической пропаганды. Но его задачей было - в идеале - заставить тех, кто принимает решения, отказаться от откровенной глупости разделения страны на восемь частей, а если уж не получится - то хотя бы заранее подготовить общественное мнение. Чтобы последствия были минимальными...
  ...Длинный эскалатор неторопливо нёс Катю вниз, в подземелья Московского метрополитена. Справа от неё проплывали бело-жёлтые цилиндрические фонари, а слева - яркие кричащие рекламные щиты. Реклама, казалось, заняла собой всё пространство, заполонила каждый квадратный сантиметр земли и кубический сантиметр воздуха, и не отпускала даже под землёй. Впрочем, подумала Катя, в коллекторе рекламы нет. Подумала и улыбнулась.
  Девушка вошла в вагон, и взгляд её снова упёрся в рекламу... Нет, не совсем. Поверх рекламного плаката какого-то магазина дорогой одежды был наклеен маленький, шириной не больше десяти сантиметров, прямоугольный клочок глянцевой самоклеящейся бумаги. В половину этого клочка красовалась чёрно-красная эмблема леворадикальной организации, которую когда-то возглавлял Олег Малашенко, а теперь - неизвестный Кате Кирилл Стрельцов.
  Листок призывал прийти на митинг против НАТОвской оккупации, который состоится сегодня около американского посольства на Новинском бульваре. Катя взглянула на часы - до начала мероприятия оставалось ещё примерно полтора часа.
  "А не сходить ли мне на митинг, посмотреть, что у них происходит?" - подумала она про себя.
  В листке было указано место и время, но не говорилось о том, что на этот раз заявка на акцию не была согласована городскими властями. Такое периодически практиковалось, иногда антиамериканские митинги даже разгоняла полиция, чтобы поддерживать героический ореол управляемой оппозиции в глазах непосвящённых.
  Торопиться было некуда. Проехав пару кругов по Кольцевой линии метро, через час с небольшим Катя вышла на поверхность на станции "Смоленская" Филёвской линии. Отсюда до посольства было не более десяти минут пешком.
  Напротив посольства, на другой стороне Новинского бульвара, уже толпились люди. Ярко-жёлтое здание со звёздно-полосатым флагом на фасаде, нависающим над улицей, как символ господства великой державы над однополярным миром, - было в несколько рядов обнесено ограждениями, на всякий случай на нечётной стороне бульвара стоял полицейский кордон. К самому зданию посольства демонстрантов не подпускали ещё с конца девяностых, после того случая, когда во время воздушных бомбардировок Югославии войсками НАТО какой-то смельчак обстрелял посольство из гранатомёта...
  - Граждане, разойдитесь, ваша акция не санкционирована, - лениво повторял в мегафон какой-то толстый полицейский с интервалом примерно в минуту.
  Граждане расходиться не собирались. Здесь было довольно много народа разных возрастов, но из всех выделялся парень с короткой стрижкой, на вид лет двадцати пяти - тридцати.
  - Товарищи! - кричал он хорошо поставленным голосом опытного оратора. - Мало того, что янки топчут нашу землю, на которую мы их не звали - мало того, янки и их местные прихлебатели хотят запретить нам даже протестовать, хотят запретить нам прийти сюда и выразить своё справедливое негодование! Товарищи, покажем, что мы их не боимся! Мы всё равно придём к посольству и заявим наши требования о немедленном выводе войск НАТО с территории России...
  - Ура! - закричала какая-то пожилая женщина, и речь Стрельцова была прервана нестройными аплодисментами.
  Катя испытывала странные чувства. С одной стороны, она не могла не согласиться с каждым словом оратора. Она могла бы даже, наверное, назвать его своим единомышленником. С другой стороны - на интуитивном уровне - ей казалось, что говорит он неискренне, как-то наигранно. Но почему тогда никто из присутствующих этого не замечает, а замечает только она, слушающая оратора впервые?
  Рядом с Катей стояла совсем молоденькая девчонка в светлой ветровке, с волосами, собранными в хвост. Восхищённый взгляд её был прикован к оратору, она жадно ловила каждое его слово. Один раз девчонка отвлеклась и мельком взглянула на Катю, но, видимо, поскольку Катя не была ей знакома, снова повернулась к выступающему и продолжила внимательно его слушать.
  Внезапно площадку, где расположились митингующие, охватило неясное тревожное движение - и Катя, будучи на массовых мероприятиях новичком, не поняла, что случилось. Плавное течение митинга нарушилось, Стрельцов продолжал ещё что-то вещать в мегафон, но его уже никто не слушал - люди засуетились, ядро митинга рассыпалось, кто-то побежал во дворы... Со стороны Нового Арбата к посольству медленно подъезжали два или три автобуса марки ПАЗ с занавешенными окнами, с синей полосой на борту и надписью "Полиция". Катя ещё не успела осознать, откуда исходит опасность, когда девочка в светлой ветровке схватила её за рукав:
  - Ты что стоишь? Не тормози!
  - А что? - Катя ещё попыталась разобраться в происходящем.
  - Побежали!... - девчонка бросилась в арку дома. Недолго думая, Катя рванулась за ней. Девочка явно не в первый раз на митингах и знает, что делать. Не хватало ещё влипнуть в какую-нибудь неприятность. Уже чуть не пристрелили сегодня, хватит. Невезучий сегодня день. А может, наоборот, счастливый - кто знает?
  Девушки пробежали через проходной двор и вскоре оказались в параллельном переулке. Никто их не преследовал.
  - Сейчас, отдышусь, погоди немного, - сказала Катина спутница.
  - А что случилось-то? - спросила Катя.
  - Что случилось? ОПОН приехал митинг разгонять.
  - Не поняла. Зачем?
  - Что не поняла? ОПОН - отряды полиции особого назначения. Раньше ОМОН назывался. Они всегда митинги разгоняют неразрешённые и забирают всех. Если появились - значит, надо сматывать. Ты в первый раз на акции, что ли?
  - В первый.
  - Ну вот видишь! В первый раз пришла - и попала на несанкционированную акцию. Здорово! - улыбнулась девчонка, - да я сама не так давно хожу, на самом деле. А тебя как зовут?
  - Катя.
  - А меня - Тоня, - представилась она, протягивая Кате свою маленькую ручку. - Будем знакомы! А ты в штабе была уже?
  - Нет ещё. Я объявление в метро увидела и пришла, - ответила Катя.
  - Стикер?
  - Наверное. Наклейку такую. Там ещё было написано, что митинг против НАТО.
  - А ты тоже против НАТО? - заинтересованно спросила Тоня, понижая голос и глядя Кате прямо в глаза из-под длинных ресниц.
  - Конечно, а ты за, что ли?
  - Я тоже против! - страстно ответила Тоня. - Я даже в организацию вступила к Кириллу Стрельцову! Помнишь, он выступал сегодня? И на все митинги хожу!
  - И часто проходят митинги? - спросила Катя.
  - Часто! - ответила Тоня. Ей явно нравилось рассказывать новенькой о деятельности организации, и Катя слушала её, не перебивая. Тоня рассказала ей про прежнего лидера Олега Малашенко, который нелепо погиб под колёсами поезда метро. "Значит, не вычислили", - подумала Катя, - "Хоть одна хорошая новость". Потом - про Кирилла Стрельцова, про то, как сама пришла в организацию и какой восторг она испытывает от Кирилла и от их совместной работы...
  Девушки шли уже по Тверскому бульвару, а Тоня всё не переставала болтать, и Катя слушала её с неподдельным интересом. Тоня, казалось, забыла, что они знакомы не больше часа, и говорила с Катей, как с давней подругой. Её удивляло только то, что собеседница, будучи убеждённой противницей НАТОвской оккупации, не бывала раньше на оппозиционных митингах. А Катя думала о том, что и без Малашенко подобные организации наверняка нашпигованы агентами ФСБ, которые вот таких чистых и искренних мальчиков и девочек, как Тоня, используют в своих интересах... И данные этой наивной девочки, которая сейчас идёт с ней рука об руку по бульвару, наверняка уже лежат у Коренева в какой-нибудь папочке... А вот что с этим делать - Катя не знала, но что-то делать надо...
  Начинало холодать, ветер бросал в лицо первые тяжёлые капли начинающегося дождя, трепал волосы и полы одежды. Хотелось продолжить разговор в более тёплом месте.
  - Может быть, пойдём куда-нибудь?
  - А куда?
  - Ты далеко живёшь? - спросила Тоня.
  - Да я вообще не из Москвы. Здесь так, у знакомых, - единственной легальной квартирой, где Катя могла жить в Москве, была квартира семьи Пахомовых. Но она под наблюдением - в этом Катя не сомневалась. И вести туда Тоню, свою новую знакомую, почти ребёнка, - практически всё равно, что вести её прямо под светлые очи полковника Коренева...
  - А я на Соколе, - улыбнулась Тоня, - тут пять остановок на метро. Поедем ко мне, а, Кать? К нам, правда, отец никого водить не разрешает, но днём он всегда на работе, так что можно посидеть у нас. Поехали?
  - Поехали, - согласилась Катя.
  
  Глава двенадцатая
  Крупные серые капли дождя ударялись о запылённые каменные ступени подземного перехода под Пушкинской площадью, оставляя на них тёмные влажные продолговатые следы.
  Две девушки спускались по ступеням в метро.
  - С родителями живёшь? - спросила Катя, когда крыша перехода укрыла их от дождя, и можно было сбавить шаг.
  - С отцом, - ответила Тоня. - Родители развелись, когда мне было одиннадцать. Отец подал на развод, когда узнал, что мать ему изменила. А потом отсудил меня через суд. Потому что, как он говорит, женщина, которая изменяет мужу, не сможет воспитать из девочки ничего путного.
  - Сурово, - заметила Катя.
  Поезд Замоскворецкой линии метро мчал их на север. На "Соколе" девушки вышли из метро.
  - Тебе взять чего-нибудь выпить? - спросила Катя, кивая на ларёк.
  - Не... я не пью и не курю. Мне до восемнадцати лет нельзя.
  - Ладно. Я тоже не пью и не курю. Правда, временно.
  Здесь, на севере Москвы, дождя не было, и девушки шли пешком вдоль Петербургского шоссе. Их обгоняли звенящие трамваи и шелестящие шинами троллейбусы.
  - Послушай, Катя, - сказала вдруг Тоня тихо, как будто делилась самым сокровенным, - ты помнишь, прошлым летом американцев взорвали в Кусковском парке?
  - Да, было такое, - ответила Катя, стараясь придать своему голосу безразличие. К чему бы такие вопросы ни с того ни с сего?
  - Вот бы познакомиться с теми кто это сделал, а, представляешь? - произнесла Тоня мечтательно. - С настоящими террористами!
  Катя пожала плечами.
  - Зачем?
  - Это, наверное, очень смелые люди, - Тоня по своей привычке смотрела Кате прямо в глаза, и Катя убеждалась, что никакого подвоха здесь нет, просто наивный, почти детский романтический интерес, - которые ничего не боятся, да? Как думаешь?
  - Смелый не тот, кто ничего не боится, - ответила Катя медленно, - смелый тот, кто может преодолеть страх. Я вот думаю, что тем, кто устраивал взрыв в Кусково, было в этот момент очень-очень страшно, - "И даже точно это знаю", подумала она про себя. - Я даже уверена. И всё-таки они это сделали, и всё у них получилось!
  - И их же не поймали?
  - Пока нет. Надеюсь, что и не поймают.
  - И всё равно, вот было бы здорово с ними познакомиться? Это, наверное, удивительные люди.
  - Люди как люди. Две руки, две ноги, два уха.
  - Нет, я в том смысле - какие необычные люди, что они на такое решились...
  - Возможно. А что ты им скажешь?
  Тоня смутилась.
  - А я как-то даже об этом не думала никогда, знаешь, я как только услышала про то, что американцев взорвали - вот с тех пор мне и хочется на этих людей посмотреть, какие они... Как они такое смогли... Я бы не смогла, наверное. Я бы испугалась. А что я им скажу - не знаю. Наверное, скажу, что я в восторге от их поступка, да, вот так.
  В глазах у Тони сквозило такое искреннее восхищение, что у Кати даже шевельнулась шальная мысль взять и признаться - прямо сейчас - что принимает Тонины чувства на свой счёт. "Стоп-раз-два", - оборвала она себя, - "была бы ты одиночкой, Михеева - имела бы право трепаться кому захочешь на свой страх и риск, а в команде - нельзя. Девочка-то уже больше месяца, считай, в экстремистской организации, значит, засвеченная по самые уши, значит, однажды и её могут спросить в ФСБ, а не знаешь ли ты, Корнилова Антонина, или, как у них принято, всегда и в любой ситуации на Вы и по имени-отчеству, кто взорвал Кусково?..."
  - А тебя как по имени-отчеству? - неожиданно спросила она.
  - Антонина Васильевна. А что такое? - удивилась Тоня.
  - Да нет, я просто так поинтересовалась. Не обращай внимания, - махнула рукой Катя.
  Они свернули с шоссе направо, на тротуар одной из перпендикулярных улиц.
  - Хочешь, я тебе ещё один секрет расскажу? - спросила Тоня. - Я же, когда пришла в первый раз в штаб, не своей фамилией назвалась... В первый момент испугалась, а потом неловко было признаваться. Я ж не Корнилова на самом деле...
  - И знать не хочу, - перебила её Катя, - назвалась - и молодец. Совершенно правильно поступила. Соблюдай конспирацию. Целее будешь. Корнилова - значит, Корнилова, и точка.
  - Ты правда так думаешь?
  - Абсолютно точно, ты уж мне поверь, - ответила Катя и, чтобы перевести тему, спросила: - Ты школу скоро заканчиваешь?
  - Через год.
  - И чем думаешь заниматься?
  - В институт поступать. На переводчика, на романо-германское отделение. Потому что с такой специальностью никогда не пропадёшь.
  - Ты, пожалуй, права, - кивнула Катя.
  - А ты сама учишься где-нибудь? Или училась?
  - Нет. Сразу после школы не поступила, а потом не сложилось. Но когда-то хотела в музыкальное.
  - Ты на пианино играть умеешь? - у Тони вдруг снова загорелись глаза.
  - Умею, конечно.
  - У нас дома пианино есть. Ты сможешь сыграть что-нибудь?
  - Посмотрим, думаю, смогу, почему нет. Даже что-нибудь из нашего, из протестного. Правда, давно уже не играла...
  Тоня остановилась, не доходя до углового подъезда "сталинского" дома.
  - Катя, - сказала она почти шёпотом, - вот это наш подъезд. Я пойду вперёд, а ты зайдёшь через несколько минут после меня. Скажешь консьержке, что идёшь в сто шестую квартиру, у нас там алкоголики живут, к ним постоянно кто-то ходит. За консьержкой лифт, поднимаешься на шестой этаж, я тебя там буду ждать на площадке. Договорились?
  - А для чего нужны такие сложности?
  - Я же тебе говорила, мне отец запрещает водить чужих домой. Консьержка ему всё рассказывает, если я иду не одна или не вовремя. Я так один раз попалась - подругу из класса привела. И не могла понять, как он узнал. Мне потом соседка рассказала, что от консьержки. Так что мы уж пройдём по отдельности, ладно?
  - Ничего себе у вас порядки, - удивилась Катя, - ладно. Иди вперёд. Первичные навыки конспирации в действии!
  Тоня скрылась в подъезде.
  - Здравствуйте, Клавдия Ивановна! - сказала она громко, проходя мимо будки консьержки.
  Катя минуты три подождала на качелях на детской площадке и двинулась в подъезд.
  - Вы к кому? - осведомилась старуха в будке. Чем-то она определённо напоминала Бабу-Ягу из детских книжек.
  - В сто шестую, - бросила Катя развязно, поднимаясь на лифтовую площадку не оборачиваясь и не удостаивая старуху взгляда. Хороший человек, по её мнению, не согласился бы следить за девочкой Тоней и доносить её отцу, с кем и во сколько та возвращается домой. Подлость всегда начинается с мелочей.
  - Ходют тут, ходют всякие, а потом бутылки бросают... - услышала она за своей спиной, уже нажимая кнопку шестого этажа. Двери лифта закрылись, лишая девушку возможности дослушать монолог консьержки до конца.
  "Ненавижу стукачей", - подумала Катя, разглядывая стены лифтовой кабины.
  Тоня ждала её на лестничной площадке. Она открыла дверь ключом, пропуская Катю вперёд.
  - Только обувь снимай, - предупредила хозяйка, - и проходи в мою комнату прямо по коридору. Я пока чайник поставлю.
  Катя медленно прошла босиком по зелёной ковровой дорожке, осматриваясь вокруг себя. Дома у Тони царил идеальный порядок. Квартира была обставлена в стиле, который могли бы себе позволить люди обеспеченные, но при этом без малейших излишеств. Всё строго функционально.
  - А вот и я! - в комнате появилась улыбающаяся Тоня с двумя чашками чая на чёрном подносе. - Как тебе у нас?
  - Симпатично, - ответила Катя, усаживаясь на диван и подтягивая к себе колени. Тоня присела рядом с ней. Прямо напротив дивана стояло отполированное коричневое пианино, а над ним висела в рамке фотография Тони в первом классе - маленькой-маленькой, с огромными белыми бантами и огромными красными гладиолусами, с выцветшей подписью фломастером в уголке: "Тоня К., 01.09.2005 г.".
  Девушки пили чай, и Тоня рассказывала про свою работу в организации у Стрельцова, а Катя, в свою очередь, - о том, как они с друзьями вели антиамериканскую пропаганду в маленьком городе Красногорске. Из всей своей обширной деятельности она выбрала именно эту работу, о которой можно было безбоязненно рассказывать новой знакомой.
  - Ты мне обещала на пианино сыграть, - напомнила Тоня.
  - Попробую. Только не суди строго, действительно давно не подходила к инструменту, - сказала Катя, поднимая крышку пианино. Но пальцы её двигались по клавишам легко и свободно, словно она только вчера выступала на концертах в родном Красногорске. - Как обещала, что-нибудь из нашего.
  Спой нам, ветер, песню про разбойничков,
  Про лихое злое вороньё,
  Как они захватывали "Боинги",
  Как они летели на Нью-Йорк...
  - Как здорово, - зачарованно проговорила Тоня.
  Как они, глушимые турбинами,
  Пели "Любо, любо, братцы, жить",
  Чтоб в бою за Родину любимую
  Головы горячие сложить...
  - Как ты хорошо поёшь... А ещё что-нибудь знаешь?
  - Да я очень много чего знаю, - ответила Катя, - из старых песен хочешь?
  - Давай, конечно!
  - Что бы тебе сыграть, - Катя слегка задумалась, - вот эту песню знаешь?
  Светит незнакомая звезда,
  Снова мы оторваны от дома,
  Снова между нами города,
  Взлётные огни аэродрома...
  Катя только успела закончить песню, когда в прихожей раздался призывный звонок в дверь.
  - Что же делать? - прошептала Тоня. В глазах её отразился неподдельный ужас.
  - Давай я в шкаф залезу, что ли? - Катя тоже пыталась быстро найти выход из положения.
  - Залезай! А я тебя подушками закидаю! Ты прости, что так получилось...
  - Ладно. Некогда, - Звонок повторился. - Закидывай быстрее.
  Разместившись в шкафу и расслабив мышцы, Катя слышала, как открывается дверь, как за дверью что-то спрашивают, а Тоня отвечает.
  - Нету его дома. Хорошо, я приму. Антонина меня зовут...
  Она вернулась через несколько минут.
  - Ложная тревога. Это телеграмму отцу принесли. Давай я ещё чай заварю.
  - Давай.
  Они так же непринуждённо общались ещё полчаса или час.
  - Ладно, - сказала Катя, - пойду я, вечереет уже. Увидимся, я ещё на митинг как-нибудь зайду!
  Девушки тепло распрощались, и Катя вышла на улицу. Тоня, радостная, закрыла за ней дверь и долго ещё думала о том, что у неё, похоже, наконец-то появилась настоящая подруга.
  А Катя быстрым шагом шла к трамвайной остановке через дворы. С Тониным отцом она разминулась примерно на пять минут - она ещё не успела дойти до шоссе, когда он парковал машину у подъезда.
  Но всё-таки это был удачный день.
  Вечерний трамвай неспешно катился по мосту. Катя смотрела в окно и думала о своей новой знакомой. Неплохая девчонка. Запуганная только какая-то, но это бывает. Общаться стоит.
  И она решила, что обязательно придёт ещё на митинги легальной оппозиции.
  А сегодня нужно посоветоваться с Марией Александровной. И наверное, остаться уже на ночь в Москве.
  Лёгкой пружинящей походкой шла Катя от трамвайной остановки к дому Пахомовых. Было уже темно. В знакомых окнах горел свет. Девушка поднялась по лестнице и позвонила в дверь.
  Её появлению никто не удивился - Катя давно приходила сюда почти как к себе домой, а часто и приносила вести от Евстигнея его родным.
  - Мария Александровна, - спросила она почти с порога, - Вы знаете, где находится Бутырская тюрьма?
  - Кто же в Москве этого не знает, - ответила Пахомова так, как будто её спросили, сколько будет дважды два, - а ты насчёт американца своего? Или ещё что случилось?
  - Да, а Вы что, в курсе уже?
  - Конечно, - и Мария Александровна вкратце пересказала Кате историю с письмом и с поездкой Филимона Андреевича в Павелецк, чем ввергла девушку в недоумение.
  - Очень странно. Почему же мне Евстигней ничего не сказал?
  - Даже не знаю. Собирался. Вылетело из головы, наверное. Тут столько событий произошло... Мы ж все думали, ты просто уехала из Москвы, а оно вон как получилось. Не бери в голову. Завтра отведу тебя. Иди отдыхать, вставать будем очень рано. Очередь в тюрьме надо занимать с самого утра.
  * * *
  На следующий день, около семи часов утра, Мария Александровна и Катя вышли из метро на станции "Менделеевская". Отсюда до тюремной приёмной было не более десяти минут пешком.
  Впервые в жизни войдя под знаменитую Бутырскую арку и записав свой номер в очереди шариковой ручкой на руке - Катя почувствовала себя неловко, почувствовала непреодолимую робость, почти испуг, чего не испытывала раньше никогда.
  Тюремные очереди не похожи ни на какие другие и, наверное, производят неизгладимое впечатление на человека, оказавшегося в них впервые. Больше всего Катю, оказавшуюся в подобном учреждении в первый раз в жизни, поразило то, что каждый, пришедший сюда со своим горем, воспринимает его как нечто естественное, что никто не плачет в жилетку - и она, пришедшая сюда к случайному, в общем-то, человеку в её жизни, опустила глаза в кафельный пол, и ей захотелось спрятаться за спину Марии Александровны, чтобы никто её тут не видел. Хотя никому не было до неё никакого дела. В том числе и неприветливой девушке в камуфляжной форме, которая выдавала бланки на передачи - для неё Катя была не более чем одной из, наверное, миллионов женщин, которая подходила к этому окну, выложенному белой квадратной плиткой, за многие и многие годы. У кого-то забрали отца, сына, мужа, а у Кати - просто человека, который ей помог, когда ей нужна была помощь. Который - кроме шуток - спас ей жизнь. Фамилия, бланк, следующий...
  Более того, подумала Катя, у женщин в тюремных очередях - а стоят в них процентов на семьдесят женщины - совершенно особенный взгляд, вряд ли его можно сравнить с чем-то ещё в её жизни. Тюрьма давит, показалось ей, своей аурой даже на тех, кто находится снаружи, кто волею судьбы находится рядом. Даже на тех, кто пытается гнать это ощущение прочь. Дженкинс, статья 228, часть четвёртая... Кате это ни о чём не говорило - в современном Уголовном кодексе она знала статьи 205 - терроризм, 105 - убийство, 222 - хранение оружия и взрывчатых веществ... Так или иначе, по действующему кодексу Катя себе максимум уже заработала. Хотя это не имело настолько большого значения - в случае ареста и расследования в полном объёме её в любом случае ждала американская база Гуантанамо, захваченный кусочек территории Кубы вопреки желанию кубинского правительства... Впрочем, когда американцев интересовало мнение руководства других стран... Да и кому знать про базу Гуантанамо, как не Кате Михеевой...
  ...С начала девяностых годов через приёмную Бутырской тюрьмы прошли, наверное, сотни тысяч людей - кто знает, кто считал... Достоверно известно только то, что к концу восьмидесятых в российской столице было четыре следственных изолятора, а менее чем через двадцать лет их было уже восемь, и девятый строился на Профсоюзной улице - и это только в одной Москве. Такого увеличения количества мест в тюрьмах и количества самих тюрем не было, наверное, за всю историю России. После этого американцы и либералы ещё что-то болтают о "сталинских репрессиях" - да кто бы представил себе, сколько народу сидит сейчас, когда дают по четыре-пять лет беднякам за украденную курицу, и сколько настроили тюрем только в Москве, не говоря обо всей стране, - так все заткнулись бы в тряпочку... Если бы, конечно, им нужны были бы честные факты, а не идеологические штампы. Математика, не более того, вполголоса рассказывала Кате Мария Александровна, пока они ждали открытия окна с бланками - по расписанию окно открывалось ровно в девять, но в реальности в лучшем случае в половине десятого, и по количеству людей, собравшихся к девяти, Катя поняла, насколько они были предусмотрительны, приехав к семи...
  - Что писать в графе "кем приходится заключённому"? - тихонько спросила Катя, аккуратно заполняя бланк тюремного магазина, - А в графе "адрес" что писать? Мой красногорский по прописке?
  - Адрес и телефон можешь писать наш московский, - ответила Мария Александровна, - а кем приходишься - это вообще без разницы. Это формальности. Что хочешь, то и пиши.
  На мгновение задумавшись, Катя с нажимом вписала в бланк слово "подруга".
  Когда они вышли из приёмной на гремящую машинами Новослободскую улицу, она ощутила ни с чем не сравнимое облегчение. Как будто сама вышла на свободу. Катя вспомнила то ощущение, с которым ехала в метро, когда её неожиданно отпустил Коренев. Да, чувство, близкое к тому.
  В глаза светило изумительно яркое сентябрьское солнце, отражаясь в витринах и глянцевых вывесках магазинов и кафе вдоль улицы.
  ...Катя рвалась ехать под Нижний Новгород побыстрее, заявляя, что чувствует себя превосходно, и не стоит тратить попусту последние тёплые дни, чтобы потом ехать в полевые условия под самую осень, грязь и наступление холодов, но Евстигней был непреклонен.
  Перед отъездом она, как и обещала, побывала ещё на одном митинге легальной оппозиции - на этот раз вполне разрешённом и, как ей показалось, довольно скучном. Хотя Тоня, с которой они вволю пообщались после митинга, этого мнения отнюдь не разделяла.
  ...Через полторы недели трое путешественников вышли из электрички на станции Ильино посреди Нижегородской области.
  
  Глава тринадцатая
  Полупустая электричка медленно двигалась на восток.
  В тамбуре вагона Евстигней Пахомов курил сигарету, стряхивая пепел в полуоткрытое окно. Его спутники энергично лущили семечки и туда же бросали шелуху.
  - В восточном направлении от Москвы ведут две крупные железнодорожные ветки, - размышлял вслух Евстигней, - и обе проходят насквозь через Нижегородскую область. Мы сейчас едем по северной, по Горьковской - это ближе к Мулинскому полигону. А если на Саваслейку - то лучше по южной, по Казанской. Но мы, наверное, как посмотрим первый объект, двинемся на юг автостопом. Жёстко привязываться к железным дорогам у нас нет никакой необходимости. Это примерные планы, на месте виднее будет.
  Они помолчали. Под мерный перестук колёс только щёлкала разламывающаяся шелуха семян подсолнуха.
  Катя наконец решилась задать давно волновавший её вопрос.
  - Кто как думает, - начала она, - документ про развал России на восемь государств - это правда или дезинформация?
  Евстигней задумчиво пожал плечами.
  - Даже не знаю. Может быть и так, и так. Допускаю, что такие планы имеются.
  - И что же мы тогда будем делать?
  - То же, что и делаем, - ответил Кустиновский. - Есть другие варианты?
  - Нет, конечно, - сказала Катя. - Мне просто не хочется верить, что так будет.
  - Ты думаешь, от нас что-то зависит?
  - Делай, что должно, и будь, что будет, - произнёс Евстигней. - Что в наших силах - то в наших. И вообще, Костик, не нравится мне твоя постановка вопроса. Если бы мы так думали с самого начала - оставалось бы только сложить лапки кверху. Не дождутся они! Я на этой земле родился - я на этой земле и умру, как бы ни кроила НАТОвская сволочь административные границы!...
  В тамбур вышли курящие пассажиры, прервав эмоциональный монолог Евстигнея. Поезд подходил к станции назначения.
  В посёлке на вокзале взять за умеренную плату машину оказалось делом несложным, и уже через несколько минут Пахомов сидел на переднем сиденье дребезжащего старенького зелёного "Запорожца", небрежно накинув на себя ремень безопасности. Константин и Катя разместились сзади.
  За рулём сидел седой старик лет семидесяти или даже старше - Евстигней подумал, что машина у него осталась ещё со старых времён и является, наверное, единственным средством заработка. Водитель оказался словоохотливым и всю дорогу пытался разговорить Евстигнея - начал с погоды, потом перешёл к плохим дорогам, а затем и просто к разговорам о жизни. Евстигней отвечал односложно, поддерживая беседу, но не позволяя себе особенно откровенничать с незнакомым человеком. О себе и своих друзьях он сказал, что они из расположенного несколько южнее города Навашино - это было первое из впечатавшихся в память географических названий региона, которое сразу пришло на ум. Но старику этого оказалось достаточно, и Евстигней вздохнул с облегчением. Он предпочёл бы, конечно, меньше дорожной болтовни, но уже смирился с этим неизбежным неудобством.
  Посёлок Мулино располагался на незначительном расстоянии к северу от станции. НАТОвскую базу можно было беспрепятственно объехать на машине по периметру, но въезд на территорию преграждал надёжно охраняемый шлагбаум. Дыр в заборе, на которые рассчитывал Евстигней, тоже не наблюдалось - высокое ограждение было тщательно отремонтировано, а по верху шла спираль Бруно с датчиками и видеокамерами, которые сразу оценил опытный глаз Константина.
  Евстигней попросил водителя остановить у поселкового магазина, и они с Кустиновским вышли вдвоём - купить сигарет и покурить.
  - Что скажешь? - спросил Пахомов.
  - По-моему, всё достаточно серьёзно. Это тебе не Кусковский парк. А ты чего хотел? Надо бы, конечно, поближе присмотреться, но на первый взгляд - там инфракрасные датчики стоят. Они на тепло тела реагируют, от них так не спрячешься. Интересный объект, но очень непростой. Даже не знаю, с какой стороны к нему подступиться. Разве что из-под земли - хотя американцы вряд ли оставили коммуникации незащищёнными... Думать надо.
  У магазина пили пиво трое местных жителей. Они с явным подозрением обратили внимание на незнакомцев, приехавших, как видно, издалека.
  Подпольщики вернулись в машину.
  - Куда дальше едем? - спросил водитель.
  - На юго-запад и в сторону Навашино, - ответил Евстигней.
  - Через Владимирскую область, что ли?
  - Можно и так.
  "Зря так едем", - подумал Пахомов, - "Стоило, наверное, вернуться на станцию и взять другую машину. Ну да ладно, Навашино так Навашино. Там и до Саваслейки недалеко".
  Они давно миновали железнодорожный переезд и медленно ехали по грунтовой просёлочной дороге. Машину подбрасывало на ухабах. Деревни оставались в стороне.
  Впереди показалась колонна американских грузовиков. Они шли навстречу, мешая грязь высокими шинами и фыркая выхлопными газами. Их было не меньше трёх десятков. Водитель съехал на обочину и остановился, пропуская колонну. Все трое пассажиров, как по команде, повернули головы влево.
  "Сюда бы аммонала побольше", - подумал Константин, опуская взгляд, полный ненависти, и зло прикусывая язык, - "и поражающих элементов. Ну или хотя бы диперекиси. Разъездились тут, понимаешь, как дома у себя..."
  - В Саваслейку едешь? - вдруг спросил водитель.
  - Да нам до города, - с деланным безразличием ответил Евстигней, даже спиной чувствуя испуганный взгляд Кати. Слово "Саваслейка" никто из них в присутствии старика точно не произносил... И ляпнуть такое, да ещё и в момент прохождения американской колонны...
  - А я думал, на заработки, - продолжал старик, - хотя поздно уже. Видишь, колонна на Мулино прошла. Теперь жди следующего месяца...
  Евстигней ничего не понял, но переспрашивать не решился.
  Мимо них прошёл последний грузовик, однако водитель не трогался с места. Он выждал, пока колонна удалится от них на значительное расстояние.
  - Ты вот что, - сказал он тогда Евстигнею, - давай выйдем. Поможешь мне немножко. С мотором что-то неладно.
  Они вышли на улицу. Старик поднял крышку мотора "Запорожца". Константин и Катя остались сидеть в машине.
  - Ты же военный? - спросил старик. - По тебе видно.
  - Служил когда-то, - уклончиво ответил Пахомов.
  - Звать тебя как?
  - Коля, - соврал Евстигней.
  - А меня зови дед Иван. Только знаешь, что я скажу тебе, Коля. Вы ж не местные...
  - Мы из Навашино, - хмуро повторил Пахомов. Ситуация нравилась ему всё меньше.
  - Слушай, Коля, меня не проведёшь. В Навашино про заработок на базе в Саваслейке каждая собака знает. А ты - по глазам вижу - не в курсе. Из Нижнего ты будешь, если не дальше откуда. Да ты не пужайся, свои все... Ты мне скажи лучше, Коля, когда наши-то придут?
  - Не знаю, дед, - вздохнул Евстигней, - где они, наши-то? Только те, кто у тебя в машине сидят? Раз, два и обчёлся.
  - Я тебя поговорить позвал, - ответил дед Иван, - к дружкам твоим у меня большого доверия нет. Молодые больно, зелёные. А бабам я вообще бы не доверял...
  - Вот что, дед, - сказал Евстигней твёрдо, - эти люди через такое прошли, что некоторым и не приснится. Ты мне лучше скажи, к чему ты разговор этот завёл? И тогда уж будь любезен, поделись, что за заработок такой в Саваслейке, про который все в курсе, а мы, как баран на новые ворота...
  Старик сделал вид, как будто копается в моторе.
  - Ты не серчай, сынок. Я жизнь прожил, всякое повидал, но такого, как сейчас, никогда не было. Не думал, что когда ещё наших встречу... Так что слушай. Раз в месяц в Саваслейку прилетает американский самолёт с грузом - считай, на всю нашу область, а то и больше. Раз в месяц, четырнадцатого числа. Это тут в округе все знают. Если кому вопросы задавать - сразу поймут, что не здешний ты... Пять дней идут погрузочно-разгрузочные работы, а потом вот такими колоннами развозят грузы...
  - Что в машинах? - нетерпеливо перебил Евстигней.
  - Почём я знаю... Имущество ихнее какое-нибудь, может, и патроны, и обмундирование, почта, если несрочная какая... Да всё подряд может быть. Ты слушай, слушай. Четырнадцатого числа или прямо перед четырнадцатым - тут-то про самолёт все знают и приходят заранее - набирают на временную работу гражданский персонал, как это у них называется. Местных то есть. Из окрестных деревень все туда на подработку ходят, да и из Навашино приезжают. Только работы-то всего на пять дней. Хотя платят более-менее прилично. Тогда же можно и на постоянную работу в Саваслейку устроиться, если места свободные есть. Вакансии, как они говорят. Но только четырнадцатого. В другие дни посторонних на базу не пустят и пропуск на посторонних не выпишут...
  Из машины за разговором с тревогой наблюдали Катя и Константин. Увидев на лице Евстигнея искреннюю заинтересованность, они удивлённо переглянулись.
  - Ничего не понимаю, - прошептала Катя.
  Константин пожал плечами.
  - Может, нам выйти из машины?
  - Подожди. Успеем, - ответил он тихо, - колонна ушла, видимой опасности я не наблюдаю. Если что будет не так - Евстигней подаст нам знак, не сомневайся...
  - Какое же сегодня число? - взволнованно, почти крича спросил Пахомов.
  - Девятнадцатое сентября.
  - Значит... значит, теперь на базу будут пускать ещё через двадцать пять дней? Четырнадцатого октября?
  - Да.
  - А как там пропускают, дед, ты не в курсе? Ну, может, по паспортам или ещё как? Или свободно?
  - Да скажешь, что на работу устраиваться пришёл. Паспортные данные перепишут и всё. Или тебе есть чего скрывать? Ну да ладно. Вот что, Коля. Возле базы тебе всё равно сейчас делать нечего, да и в Навашино, как я вижу тоже. Поехали-ка ко мне в деревню. Самогоном вас деревенским угощу. Дом мой на краю деревни стоит, живу я один, как старуха моя померла, чужих не бывает...
  - Поедем, - согласился Пахомов, - и знаешь, дед, зовут меня на самом деле Евстигней. А это соратники мои, Константин и Катерина.
  Через час все четверо сидели за белёным деревянным столом, покрытом голубой клеёнчатой скатертью, в маленькой уютной кухне бедного деревенского дома. Находился он и вправду на отшибе, а сама деревня - в стороне от шоссейных дорог. Когда-то до неё даже ходил рейсовый автобус из Навашино - на въезде дед Иван показал своим гостям остатки конструкции, бывшей когда-то автобусной остановкой. Маршрут сняли около двадцати лет назад. До ближайшей действующей остановки нужно было идти семь-восемь километров через поле, что в условиях сентября-октября в средней полосе России, где об асфальте забыли ещё в начале девяностых, было делом весьма затруднительным. Чуть меньше было расстояние до более крупного села, где тоже не было автобусного сообщения, зато сохранился продуктовый магазин. Выручал старенький зелёный горбатый "Запорожец" шестидесятых годов выпуска, неизвестно каким образом поддерживаемый в рабочем состоянии, который гостеприимный хозяин охотно предоставил в распоряжение подпольщиков.
  - Ты тоже пьёшь? - осведомился дед у Кати перед тем, как выставить рюмки на стол.
  - А как же, - ответила девушка с улыбкой.
  Окна примерно половины домов в деревне были заколочены крест-накрест и, судя по их виду, уже десяток лет, а то и два десятка. Кое-где жизнь теплилась, но обитали в этом населённом пункте в основном старики и старухи. Школу закрыли тогда же, когда сняли автобус, рассказывал дед, разливая по рюмкам крепкий самогон, колхоз развалился, и молодёжь рванула отсюда - кто в Навашино, кто в соседний районный центр Кулебаки, кто в Нижний Новгород, а кто и вовсе в Москву. Одним словом, богом забытое место. Но здесь ещё ничего, пройти пять-шесть километров вглубь от шоссе - там будет совсем брошенная деревня. Там как померли в девяносто девятом последние старухи, кого-то забрали взрослые дети в города, и её отключили от электроснабжения.
  Когда населённый пункт отключают от электричества - на бумаге он окончательно перестаёт существовать.
  - К нам-то свет подают пока ещё, - кивнул дед на покосившиеся коричневые столбы с проводами.
  - Это хорошо, - отметил Константин, - электричество нам понадобится. Холодильник с морозильником есть?
  - Есть. "ЗИЛ", - ответил хозяин.
  Кустиновский кивнул.
  - За знакомство, - произнёс старик, чокаясь рюмками, и залпом заглатывая содержимое, - Хорошо...
  - Крепкий у тебя самогон, - отметил Евстигней.
  - А как же, - с гордостью отвечал хозяин, - наш, нижегородский...
  За рюмкой перешли к обсуждению планов на ближайшее время. Идеальным вариантом все считали устроить кого-то из своих на постоянную работу на базу - так, конечно, будет легче вычислить её уязвимые места. Но кого?
  Устраиваться самому Евстигнею - это просто подарок для ФСБ. Не говоря уже о Константине - эта мысль их просто насмешила.
  Катя? Она не в розыске, она на легальном положении.
  - Меня, конечно, освободили официально, - сказала она, - но американский запрос существует, я его сама видела. Коренев советовал больше не попадаться, - девушка улыбнулась. - Да и во всех базах данных я уже наверняка есть.
  В этом никто не сомневался. Знать бы, по какой системе проверяют поступающих на работу...
  Но этого не знал никто.
  Да и непонятный арест её покровителя - Томаса Дженкинса - не стоило сбрасывать со счетов...
  Катина кандидатура тоже отпадала.
  Евстигней какое-то колебался.
  - Есть такой человек, - сказал он наконец, - моя жена.
  - Женя??? - Константин был изумлён.
  - Да.
  - Прости, что задаю такие вопросы. Ты считаешь, что она справится?
  - Костик, мы с Женей обо всём говорили. Я намерен привлечь её к нашему движению.
  Кустиновский на мгновение опустил глаза и вновь поднял их на Евстигнея.
  - Тебе не страшно?
  - Страшно.
  - Скажи честно. Ты очень любишь Женю?
  - Очень.
  - Я понимаю. Ты вёл себя неправильно, когда пошёл в приёмную, понимаешь?
  - Безусловно. Я признаю это своей ошибкой.
  - Евстигней, то, чем мы занимаемся, связано со смертельным риском.
  - Да что ты говоришь! - усмехнулся Евстигней. - Я никогда себе этого не представлял.
  - Послушай, я серьёзно.
  - Я тоже. Ты отказываешь Женьке в праве воевать за страну, где она родилась?
  - Нет, конечно... В этом праве отказать нельзя никому по определению... Я в том смысле, что ты отдаёшь себе отчёт, что это будет не просто товарищ по оружию, а женщина, которую ты очень любишь.
  - Здесь нет женщин, - вмешалась в разговор Катя, - есть бойцы сопротивления.
  Дед Иван с сомнением покачал головой.
  - Хорошо, я скажу прямо и неполиткорректно, - продолжил Константин, -пойми, Женя - это твоё слабое место, за которое тебя можно взять на короткий поводок.
  Чёрная тень легла на лицо Евстигнея. В этот момент он казался высеченным из камня.
  - Я уже сказал, что ситуация с походом в приёмную не повторится больше никогда и ни при каких условиях.
  Катя сделала ещё глоток из своей рюмки.
  - Я считаю так, - сказала она, - если Евстигней уверен в правильности своего решения и что оно не навредит общему делу - тогда, Костик, ты не должен возражать.
  - Хорошо, - сдался Константин, - согласен, но под твою ответственность перед товарищами, Евстигней.
  - Разумеется, - кивнул Пахомов.
  - Решили, - ответил Кустиновский.
  - И как ты думаешь, должны быть дублирующие варианты?
  - Безусловно и обязательно, - кивнул Константин. - Я бы даже не называл их дублирующими. Скажем так, параллельные.
  - И кто, по твоему мнению?
  - Например, Шурик из Москвы.
  - Или мои ребята из Красногорска, - вставила Катя.
  - Круг подозреваемых расширяется, - пошутил Евстигней.
  Все рассмеялись.
  - Значит, подводим итоги дискуссии, - резюмировал Пахомов, - подтягиваем сюда Женю и ещё кого-нибудь из московских или красногорских товарищей, так?
  - Так, - Катя широко улыбнулась, - когда мне выезжать в Москву?
  Этот вопрос не обсуждался именно в силу своей очевидности - кто поедет в Москву для связи с товарищами, было ясно и так. Другие варианты отсутствовали.
  - Из Ильино на Владимир одна прямая электричка в сутки, - ответил Константин, - она в пять вечера и сегодня уже ушла. Так что можешь ехать самое раннее завтра вечером. Или послезавтра.
  - А из Навашино? Там же тоже есть железная дорога. И это ближе.
  - Это другая трасса, - покачал головой Кустиновский, - не знаю сходу.
  - Из Навашино идут электрички на Муром, - подсказал дед Иван, - их каждый день несколько. А от Мурома до Москвы одна пересадка - в Вековке. Или две - в Вековке и Черустях. А поездом не хотите?
  - Поездом не судьба, - коротко отрезал Евстигней, - дед, раз уж ты нас приютил, то должен знать, с кем связался. На дальние поезда билеты по паспортам продают, а для нас этот вариант не подходит.
  - Я давно всё понял, - ответил старик, - не думайте, не из пужливых.
  - Так значит, я завтра выезжаю в Навашино и держу путь на Москву? - сказала наконец Катя то ли вопросительно, то ли утвердительно.
  Всеобщее молчаливое одобрение было ей ответом.
  
  Глава четырнадцатая
  "Говори, сука, где бомбу спрятала!" - кричал Таульберг с сильным акцентом и столь же сильным перегаром. Следовал удар головой о кафельную плитку, и на мгновение перед глазами становилось темно, а мышцы отказывались поддерживать тело... "Идите к чертям"...
  Катя резко открыла глаза. За окном было ещё темно.
  Тьфу, и приснится же!...
  Легонько приоткрывая дверь, в комнату заглянул Кустиновский.
  - Не разбудил? А мы тут уже помаленьку обустраиваемся на новом месте, - он с улыбкой подмигнул, - договорились, сейчас с дедом в Нижний за реактивами поедем на машине. К вечеру вернёмся. А ты как? Может, тебя до Навашино докинуть, чтобы пешком до трассы не топать? А то ты здесь попутку долго не найдёшь.
  - Евстигней встал уже? - спросила Катя.
  - Да, я тут, - ответил Пахомов из-за спины Константина.
  - Народ, я, похоже, здорово простудилась. Голова прямо-таки раскалывается...
  Константин пощупал её лоб.
  - Точно, у тебя температура. Сейчас спрошу, у деда наверняка что-то есть...
  Евстигней присел на табурет.
  - Ты лежи тогда, раз плохо себя чувствуешь. Поедешь через несколько дней.
  - Если надо, я поеду сегодня.
  - Несколько дней ничего не решат. Тем более - так всё сложилось, что у нас есть ночлег. Было бы хуже, если бы ты свалилась где-нибудь в местном коллекторе, - и с лёгким упрёком добавил: - говорил я тебе, отдыхай, а ты по московским митингам бегала. Ладно. Отъезд откладываем. Время ещё терпит.
  - Надо было, наоборот, раньше ехать, возразила Катя, кутаясь плотнее в стёганое одеяло, - глядишь, и успели бы к четырнадцатому сентября.
  - И что бы нам это дало?
  - Ну не знаю... По крайней мере, можно было бы пройти на базу и попытаться устроиться на работу. Хотя бы мне.
  - По своим документам, да?
  - Хотя бы и по своим.
  - Катя, это глупость и не храбрость, а безрассудство. К тому же мы про четырнадцатые числа не знали и неизвестно, удалось бы нам это легко выяснить и не навлечь подозрений местных жителей. Но как бы то ни было, по-моему, всё вышло наилучшим образом. У нас есть база невдалеке от базы, - Евстигней рассмеялся невольному каламбуру. Катя тоже улыбнулась.
  ...Народные средства и отвары, приготовленные хозяином дома, подняли Катю на ноги быстрее, чем она предполагала, и уже через три дня на четвёртый девушка сидела, подтянув колени, на жёсткой синей полке плацкартного вагона, прицепленного к дизельному поезду местного сообщения, что стало в последнее время не редкостью. Старый тепловоз медленно тянул разношёрстные вагоны уже по Владимирской области, а Катя думала о том, как ей лучше построить разговор с Женей. До Москвы оставалось совсем чуть-чуть.
  ...Они выпили чаю на гостеприимной кухне Пахомовых, а потом Катя пригласила Женю выйти на улицу - не стоило вести подобные разговоры в квартире, которая вполне могла прослушиваться. Более того, подумала Катя, было бы очень удивительно, если бы это было не так.
  В Москве стояли последние дни бабьего лета. Сентябрьский день играл насыщенными красками ранней осени. По ярко-голубому небу ползли редкие белые облачка, и тёплый ещё ветер срывал с клёнов крупные резные жёлтые листья и мягко опускал их под ноги девушек на сухой серый асфальт.
  Некоторое время они молча шли по дорожкам между пятиэтажками, гаражами и детскими площадками.
  - У меня к тебе дело от Евстигнея, - сказала наконец Катя.
  - Я уж догадалась.
  - Я так поняла, что ты... - Катя так и не решила до конца, как сформулировать мысль, - что ты будешь с нами, да?
  - Всё правильно, - ответила Женя.
  - Тогда слушай, - и Катя начала рассказывать ей про базу в Саваслейке, про возможность устроиться туда на работу.
  - Я всё поняла. Когда выезжаем?
  - А Игоря с кем оставишь?
  - С Марией Александровной, - сказала Женя, и Катя поняла, что этот вопрос они уже обсуждали.
  - Мне нужно ещё с несколькими людьми будет встретиться, - ответила Катя, - так что я ещё не знаю. Может быть, поедем вместе, а может быть, по отдельности. Если поедешь вперёд, я тебе объясню, где и как Евстигнея найти. Наверное, это даже более вероятный вариант.
  Женя кивнула.
  - Тогда ты иди, наверное, домой собираться... А мне ещё к одному товарищу в этом районе нужно зайти.
  Ещё одним товарищем был Александр Клементьев. Однако телефон его не отвечал, а на квартире Кате сказали, что дома он не появлялся уже больше суток.
  Она решила попробовать зайти на следующий день, а если не найдёт Шурика - мало ли где он может пропадать - отправлять Женю в Нижегородскую область и самой ехать в Красногорск. Запасной кандидатурой на этот случай был Володя Шмаков.
  Однако, когда Катя вернулась к Пахомовым домой, там её ждал сюрприз.
  - Здравствуй, Кэтрин, - произнёс знакомый голос, едва она переступила порог, и из-за кухонного стола навстречу ей с дымящейся сигаретой в руке поднялся Томас Дженкинс.
  * * *
  Константин Кустиновский, проведя для своих старых друзей обширную экскурсию по подземельям в районе проспекта Вернадского, снова ушёл в глухое подполье, не появлялся и не звонил. Что было в его положении объяснимо - но Шурику Клементьеву три башни не давали покоя. Чем дальше, тем сильнее захватывали его мысли о столь привлекательном для террористов объекте, и иногда он проводил целые выходные, курсируя по местности между станциями метро "Университет" и "Проспект Вернадского". Об этих прогулках Шурика не знал никто, даже Славик Никешин.
  Иногда он осторожно спускался под землю - всё-таки система датчиков была слишком серьёзной, чтобы к ней можно было относиться беспечно. Но тёмные штреки коллекторов с запылёнными трубами и горячим влажным воздухом обладали притягательностью, перед которой невозможно было устоять...
  И однажды чувство осторожности изменило Шурику.
  Сентябрьским днём, в очередной раз исследуя систему коридоров под проспектом, он не заметил датчик движения, скрытый за петлями решётчатой двери перед поворотом штрека, и не вывел его из строя. Датчик сработал.
  Если бы Шурик это обнаружил, он, скорее всего, успел бы добежать до ближайшей шахты и уйти на поверхность. Но он продолжил свой путь по коллектору.
  Когда впереди замаячил свет мощных фонарей, он сразу понял, что это ищут его, развернулся и бросился назад, на ходу гася свой фонарь и действуя уже наощупь в темноте. Но он не пробежал так и нескольких десятков метров, когда вновь увидел впереди яркий свет.
  Шурик был окружён с обеих сторон. Бежать было некуда.
  Его спасло то, что перед спуском под землю он выпил не меньше полутора литров алкогольного коктейля, и сотрудники коллектора отнеслись к нему как к пьяному хулигану, а не как к человеку, интересующемуся подземными системами секретных объектов.
  У шахты, через которую Клементьева вывели на поверхность, уже ждала полицейская "Газель". Его доставили в ОВД "Раменки" и посадили в "обезьянник". Вечером был составлен административный протокол о мелком хулиганстве, нецензурной брани и нахождении в нетрезвом виде в общественном месте, а утром следующего дня на той же "Газели" Шурика отвезли в Никулинский районный суд, где густо накрашенная молодая судья, бегло ознакомившись с рапортами сотрудников полиции, выписала Клементьеву Александру Георгиевичу 1993 года рождения пятнадцать суток административного ареста.
  Когда Клементьева увезли в спецприёмник, начальник ОВД "Раменки", перед тем, как перейти к более важным делам, вызвал одного из молодых полицейских, задерживавших Шурика, и сказал ему:
  - Странный какой-то этот диггер-алкоголик... Давай лучше подстрахуемся. Напиши-ка про него бумагу в ФСБ. На всякий случай. Сейчас дам тебе координаты, кому именно... Вот, записывай: начальник отдела по борьбе с терроризмом и экстремизмом полковник Коренев Василий Дмитриевич...
  * * *
  Из сбивчивого рассказа Томаса для Кати прояснилось немногое. Она узнала, что у него под матрасом нашли довольно большое количество наркотика, к которому он отношения не имел...
  - Ты же мне веришь?
  - Верю, конечно. Рассказывай дальше.
  Происхождение находки Томас объяснить не мог. Вначале он предполагал, что была организована провокация в связи с тем, что его заподозрили в помощи террористам - но за два месяца никто даже мельком никаких вопросов на эту тему ему не задавал.
  - Может быть, разборки между своими, может, ты в карьерном плане кому-то мешал или что-то в таком роде?
  - Не знаю, - ответил он и продолжил рассказ. Уже в сентябре на допрос вызвали женщину, которая убиралась в отеле, и она призналась в причастности к торговле героином, и выяснилось, что она прятала наркотики в номерах, чтобы не попасться самой... Больше пока ничего неизвестно, но эта версия следствие устраивала гораздо больше - лучше судить русскую горничную, чем американского офицера. По крайней мере, не будет международного скандала... Её взяли под стражу, а его отпустили сегодня утром, за день до истечения двухмесячного срока содержания в СИЗО...
  - Очень странная какая-то история, - сказала Катя, задумавшись, - ты думаешь, это правда - про горничную?
  - Не знаю. И не хочу разбираться. Я очень рад, что для меня всё закончилось, - Дженкинс произнёс это таким тоном, что стало понятно: больше он к этому делу отношения иметь не хочет и постарается поскорее о нём забыть.
  - Ты будешь восстанавливаться на службе? - спросила Катя.
  - Разумеется. И даже рассчитываю на денежную компенсацию.
  Кате сейчас думалось не о компенсациях, но она не знала, как лучше задать вопрос, и мешала ложкой остывший чай.
  - Томас, я должна тебе сказать одну вещь. Я тоже просидела месяц.
  - За что?
  - Тридцать суток в ФСБ по подозрению в терроризме. Мне просто повезло, что меня отпустили, так получилось.
  - Тебя ищут?
  - Только ваши.
  - Не понял, - переспросил Томас с неподдельной тревогой.
  - В ФСБ лежит запрос на выдачу меня Соединённым Штатам. Если меня задержат, даже случайно, меня ждёт Гуантанамо.
  Томас на минуту задумался.
  - Запрос можно аннулировать. Видишь ли, если бы я был сейчас на службе, это можно было бы сделать вообще без проблем. Но у меня оформление документов займёт некоторое время. А дело не терпит отлагательства.
  - В принципе, я так живу уже почти месяц, - ответила Катя.
  - Нет. Если тебя отправят на Гуантанамо, я, скорее всего, буду бессилен тебе помочь. Поэтому запрос надо сейчас cancel, - от волнения он даже забыл русское слово, - отменить. И хорошо бы сегодня. Ты знаешь, кто его подписывал?
  - Знаю. Лейтенант Таульберг.
  - Альберт?
  - Да.
  - Это точная информация?
  - Да. Я видела сам документ.
  - Хорошо, Catherine. Тогда это не проблема вообще. Альберта я хорошо знаю. Это известный борец с терроризмом, но трус редкостный. Я всё сделаю. Ты можешь быть спокойна.
  - Была бы очень признательна, конечно, - ответила Катя, не веря до конца, что это можно осуществить настолько легко, просто и быстро, - Томас, а всё-таки как ты узнал этот адрес? Я же тебе его никогда не давала, а ты меня сразу нашёл...
  - Всё очень просто, - с улыбкой ответил он, - ты же заполняла бланк на передачу. Забыла, что ли?...
  ...Бесшумно раскрылись зеркальные двери лифта, и на площадку нетвёрдой шатающейся походкой вышел Альберт Таульберг. Он успел сделать несколько шагов по коридору, когда в спину ему упёрлось дуло пистолета.
  - Спокойно, Альберт, - негромко, но чётко сказал Томас Дженкинс, - не орать и не делать резких движений и прочих глупостей. Если будешь умницей, всё будет замечательно. Иди медленно к себе в номер. Не оборачивайся.
  Таульберг и не думал сопротивляться. Спина его покрылась холодным потом, и он беспрекословно повиновался. Следуя командам Дженкинса, непослушными руками вытащил ключ и открыл дверь номера. Томас взял ключ из его руки и сам запер дверь изнутри.
  - Так-то лучше, - сказал он, перекладывая пистолет Таульберга из его кармана в свой, - а теперь поговорим начистоту, Альберт. Догадываешься, о чём?
  Таульберг рухнул на колени, хватая Дженкинса за ноги пальцами в грязных белых тонких перчатках.
  - Томас, я здесь ни при чём!... Если ты о Михеевой - я не знаю, что она тебе рассказала, я ни при чём, я в ФСБ не работаю... - Таульберга трясло от страха, у него начиналась истерика.
  - Заткнись, урод! - Дженкинс наотмашь ударил его, стоявшего на коленях, ладонью по щеке, - и отвечай чётко. Ты писал запрос на Михееву?
  - Я... конечно... - кивая, отвечал Таульберг. Слёзы катились по его лицу, он всхлипывал и шмыгал носом. Удар был лёгким, но ему хватило и этого, чтобы прекратить рыдать и начать ясно и адекватно отвечать на вопросы Дженкинса.
  - Так, короче. Сколько тебе нужно, чтобы аннулировать запрос?
  - Три дня, Томас, - Таульберг хватал ртом воздух, как выброшенная на берег рыба, не сводя глаз с чёрного зрачка пистолета в руке Дженкинса, - курьерская доставка...
  - К чертям курьерскую доставку! - оборвал Томас. - Отвезёшь документ Кореневу лично! На такси! Сколько нужно времени? Ну?
  - Завтра всё сделаю, - торопливо отвечал Таульберг, - клянусь тебе, Томас, завтра всё сделаю. Только не убивай меня, пожалуйста...
  - Завтра, - повторил Дженкинс, - ты сказал - завтра. Если ты ценишь свою поганую жизнь - завтра бумага будет лежать на столе у полковника ФСБ Коренева. Ты всё понял, Альберт?
  - Конечно, конечно, - Таульберг ещё не верил, что так легко отделался. Мало того, что Дженкинс, будь он проклят, непонятным образом оказался на свободе, хотя должен был, по его расчётам, сесть в тюрьму лет на пятнадцать - так он ещё и претензии предъявляет только за формальный запрос от имени Соединённых Штатов, хотя должен бы... Он окончательно запутался, но в этот момент вряд ли был способен к беспристрастному анализу.
  - Не позже завтрашнего дня, - медленно повторил Томас, отчётливо выговаривая слова и заглядывая ему в глаза, - в противном случае - ты знаешь, Альберт, я слов на ветер не бросаю, - я тебя лично поджарю в микроволновке. В мик-ро-вол-нов-ке, Альберт, - Томас говорил это тихо и жутко, и угроза была для Таульберга слишком страшной, чтобы пьяный мозг мог задуматься о возможности её реализации хотя бы в силу размеров данного бытового агрегата. Дженкинсу было прекрасно известно о первом в жизни "подвиге" Таульберга - в тринадцать лет он зажарил в микроволновой печи живую крысу, за что был нещадно бит одноклассниками в школе, перед которыми попытался данным фактом хвастаться. С той поры минуло почти двадцать лет, и теперь Альберт Таульберг спокойно мог по пьяному делу вспоминать тот давний эпизод в присутствии сослуживцев, и так слух дошёл до Томаса, который теперь бесстрастно и цинично использовал страх Таульберга перед микроволновой печью.
  Не спуская глаз с плачущего Таульберга, Томас вытащил обойму из его пистолета и медленно пересыпал патроны к себе в карман. После чего швырнул ставшее бесполезным оружие на широкий, застеленный покрывалом диван.
  - Так ты меня хорошо понял, Альберт? Мне не придётся повторять нашу встречу? - Томас криво улыбнулся. - Разумеется, не вздумай кому-либо передавать наш сегодняшний разговор. И не вздумай мне помешать, - он осклабился, - я ж не от себя лично действую. Короче, жить хочешь, Альберт?
  - Очень хочу!... - выдохнул, почти выкрикнул Таульберг. - Пощади меня, Томас!... Хочешь, я буду помогать террористам?... Только пощади... Have mercy...
  - Ты идиот, - ответил Томас, а Таульберг продолжал кивать всем его словам, подобно китайскому болванчику, - ты сделаешь то, что я тебе сказал, будешь молчать и не будешь пытаться так или иначе изменить ситуацию. В этом случае - и только в этом - я гарантирую тебе жизнь. Предельно ясно?
  ...Наутро, когда Таульберг появился в приёмной Коренева, Климов указал ему глазами на дверь - проходите, мол, но Таульберг, отрицательно покачав головой, почти шёпотом попросил помощника передать Кореневу подготовленный документ и наотрез отказался пройти внутрь. Получив заверения Климова, что бумага будет передана немедленно - а какие ещё могли быть варианты, когда речь шла о документе с американской печатью? - Таульберг спешно исчез, не дождавшись даже устного ответа. Сегодня в его планы явно не входило встречаться с Кореневым - умный и проницательный полковник ФСБ мог заподозрить неладное, а это Альберту было ни к чему. Осторожный Таульберг вообще предпочитал держаться подальше от интриг, смысл которых был ему непонятен.
  * * *
  Но и через сутки Кате не удалось застать дома Шурика Клементьева или выяснить так или иначе его местонахождение. К середине дня она отказалась от этой мысли и приняла решение ехать в родной Красногорск.
  С Курского вокзала уходила электричка на Владимир. Проводив Женю и искренне пожелав ей удачи - а таковая для подпольщиков никогда не бывает лишней - Катя собиралась на Павелецкий вокзал.
  Но до отъезда оставалось ещё несколько часов, и, чтобы впустую не скучать, она направилась на митинг легальной оппозиции напротив американского посольства. Акция была несанкционированной, но на этот раз Катя не обратила на её формат особого внимания.
  Тоня безумно обрадовалась внезапному появлению подруги на акции - сегодня она не ожидала встретить Катю, и это был приятный сюрприз. Да Катя и сама не скрывала, что пришла сегодня случайно, скоротать время перед поездом.
  - Послушай, - доверительно рассказывала Тоня, - я читала в Интернете, что американцы планируют раздел России на восемь отдельных государств. Как думаешь, это правда или нет? Я у отца интересовалась, он ответил, что не моего ума дело. И что мы будем в этом случае делать? А главное - это правда или очередное враньё?
  - Сложно сказать, - задумчиво отвечала Катя, - может, правда, а может, очередные выдумки журналистов, - она и сама не предполагала, что информация -или дезинформация? - заброшенная ею в сеть Интернет, будет иметь столь далеко идущие последствия и взбудоражит умы неравнодушных.
  Заговорившись о политике, девушки пропустили момент появления автобуса с ОПОНом из-под моста со стороны Смоленской площади. Тоня рванулась бежать, но было уже поздно. Через две минуты обе они уже находились в автобусе марки ПАЗ, вершившем свой недальний путь до ОВД "Пресненский" в непосредственной близости от метро "Баррикадная".
  
  Глава пятнадцатая
  С одной стороны, Катя, конечно, понимала, что за участие в несанкционированном митинге никакого особо страшного наказания предусмотрено быть не может - ну штраф, ну задержат на несколько суток... С другой стороны, её одолевала досада за невыполненное поручение Евстигнея - ведь, хотя Женя уже должна быть в пути, в её задачу входило найти и отправить в Нижегородскую область второго человека - а это выполнено не было и откладывалось на неопределённый промежуток времени. Скорее всего, конечно, максимум на несколько суток. Скорее всего... Она бы вообще не волновалась, если бы не проклятый запрос Таульберга - кто знает, успел ли Томас что-либо сделать, фиксируется ли подобное в какой-то базе вообще и проверяют ли по таким базам административно задержанных... Наверное, проверяют по-всякому - политика всё-таки... Чёрт возьми, это же надо было так глупо попасться на полнейшей ерунде - и поставить под угрозу срыва операцию в Саваслейке, кусала губы Катя. И дались же ей эти митинги и вся эта легальная политика вообще - сейчас, когда надо делать дело! Возможные последствия для группы беспокоили сейчас Катю гораздо больше, чем её личная судьба и вероятный путь за океан. Гуантанамо, это только в первый раз звучит страшно, подумала она, а если так жить постоянно, то, наверное, и чувство страха притупляется, что ли... А впрочем, может быть, всё ещё и обойдётся, и она выйдет на волю через несколько часов или дней и продолжит действовать по своему плану. В любом случае, успокоила себя девушка, Женя уже уехала, что бы ни решили делать конкретно Евстигней и Костик, без неё они справятся, а там посмотрим.
  Делай, что должно, и будь, что будет.
  И Катя вошла в клетку, храня совершенно не наигранное спокойствие.
  Чего нельзя было сказать о Тоне.
  Тоню трясло, она готова была расплакаться, и только Катино присутствие заставляло её держаться.
  Катя не сразу смогла понять, почему так боится её младшая подруга. Она припомнила своё первое в жизни задержание в Красногорске, когда она пыталась сбежать на машине Дженкинса - да, ей тогда было, конечно, очень страшно, но не до такой же степени! Да и ситуация для неё была тогда намного серьёзнее...
  - Ты не понимаешь, я же несовершеннолетняя, - со слезами в голосе прошептала Тоня.
  - И что?
  - Меня так не отпустят. Меня будут отдавать родителям.
  - Расслабься, бывает хуже, - ответила Катя, обнимая сидевшую рядом с ней на лавочке Тоню руками за плечи, - Бывает хуже, но реже. Прорвёмся.
  * * *
  Полковник Коренев долго молча смотрел на сидевшую перед ним немолодую усталую женщину, словно не зная, с чего начать разговор.
  - Мария Александровна, - сказал он наконец, - я не затем Вас пригласил, чтобы интересоваться местонахождением Вашего сына Евстигнея. Даже если оно Вам и известно - я же прекрасно понимаю, что ни одна мать на Вашем месте этого не скажет. Разве не так?
  - Так, - очень тихо кивнула Пахомова.
  - Я Вам даже больше скажу. Вам, наверное, трудно будет в это поверить, но я не желаю зла Вашей семье. Я вижу, что Вы мне не верите, - продолжал он, - и это понятно, и не думайте, что мне приятно делать всё, к чему вынуждает служебный долг. Но именно сейчас у меня появилась возможность Вам помочь. Поэтому я Вас и позвал. Речь пойдёт о Вашей дочери Анастасии. Давно она под стражей?
  - Девять месяцев и одиннадцать дней.
  - И по какой статье предъявлено обвинение?
  - Сто пять, часть вторая.
  - Где она сидит?
  - В шестом изоляторе.
  - Кто ведёт дело?
  - Главное следственное управление на Новослободской.
  - Когда Вы видели Вашу дочь в последний раз?
  - Пятнадцатого июня. В суде, на продлении стражи.
  Коренев, конечно, знал всё это и так, но тем не менее задавал вопросы и очень внимательно слушал ответы Пахомовой. Она говорила глухим, безнадёжным голосом, заученными фразами, как человек, осознающий своё бессилие перед начертанным роком и не пытающийся его изменить.
  - Особо тяжкое преступление, - медленно произнёс Коренев. - От восьми до двадцати или пожизненное, так ведь, Мария Александровна? Анастасию Филимоновну опознали свидетели, шансы на оправдание в таких случаях ничтожны, более того, их практически нет. Однако мне кажется, что сейчас у меня появилась возможность помочь Вашей дочери. Если Вы поможете мне.
  - Что я должна сделать? - таким же глухим голосом спросила Мария Александровна.
  - В общем-то, очень немного. Завтра Вы позвоните следователю, и он выпишет Вам разрешение на свидание с дочерью. Вам ведь ещё ни разу не давали свиданий?
  - Нет. Настя не признаёт вину, поэтому нам отказывают...
  - Завтра Вам дадут разрешение. Независимо от того, как сложатся наши отношения в дальнейшем. Так сказать, авансом и без каких-либо обязательств.
  - Спасибо Вам, господин полковник.
  - Не за что. Вы получите разрешение, пойдёте в тюрьму к Анастасии Филимоновне и скажете ей, что в ближайшее время с ней буду говорить я. И - если считаете нужным - посоветуете ей согласиться на мой предложение. Я Вам сразу говорю заранее - я не буду ей предлагать делать что-либо во вред Евстигнею Филимоновичу. Напротив, если у нас всё получится - а я уверен, Мария Александровна, что это так и будет - и Ваша дочь, и Ваш сын смогут в достаточно краткие сроки вернуться домой. Речь идёт о месяцах и даже неделях. Да, это возможно, Мария Александровна. Конечно, я не смогу полностью избавить Ваших детей от уголовной ответственности - они всё же причастны к терактам, и полностью закрыть на это глаза не удастся, даже если я этого захочу, - но организовать им обоим подписку о невыезде, а в дальнейшем условное осуждение нам - с Вашей помощью - вполне по силам. Потому что нас, по большому счёту, интересует только один человек, с которым Ваш сын имел неосторожность связаться, - Коренев повернул к Пахомовой ноутбук и показал ей крупную фотографию на мониторе, - его зовут Константин Вячеславович Кустиновский. Вы его знаете?
  - Да, - не без колебания ответила Мария Александровна, - он бывал у нас дома. Но это было очень давно, больше года назад.
  Коренев удовлетворённо кивнул.
  - Вот и замечательно. На следующей неделе я буду встречаться с Анастасией Филимоновной. Если она согласится помочь нам найти этого человека - пойдёт на подписку о невыезде. Сразу. А Вы ей посоветуйте согласиться.
  Мария Александровна с сомнением покачала головой.
  - Не согласится Настя, - сказала она тихо, но с уверенностью.
  - Почему Вы так думаете? - спросил Коренев.
  - Не согласится она, - повторила Пахомова и добавила ещё тише, - Не так я воспитала своих детей, господин полковник.
  Ей вдруг показалось, что она совершила неслыханную дерзость. "Не стоило мне этого говорить", - подумала Мария Александровна.
  - А Вы попробуйте, - спокойно ответил Коренев, - в жизни по-всякому бывает. Тюрьма, знаете ли, меняет людей. И на свободу хотят все. Поговорите с дочерью?
  - Поговорю, - кивнула Пахомова, в её глазах вдруг вспыхнул огонёк надежды. - Правда отпустите, господин полковник? - спросила она, не уточняя даже, имеет ли в виду Настю или Евстигнея.
  - Слово офицера, - ответил Коренев.
  ... Отпустив Марию Александровну, он долго думал в одиночестве. Он чётко сформулировал для себя, что именно тревожило его в этом раскладе. За свою многолетнюю службу Коренев повидал десятки молодёжных экстремистских организаций, но группировка Кустиновского имела одно существенное отличие, на его взгляд, крайне опасное. Все террористы, с которыми ему до сих пор приходилось сталкиваться, были либо ультраправыми, придерживавшимися крайних расистских взглядов, либо ультралевыми, анархистами или близкими к ним леваками. Группа взрывников общепатриотического, так сказать, направления была явлением принципиально новым. Нельзя сказать, чтобы подобные идеи не пользовались в обществе популярностью - в конце концов, именно с таких позиций выступала и крупнейшая оппозиционная партия, за которую стабильно голосовало на выборах от десяти до двадцати процентов избирателей - а это как-никак десятки миллионов людей. Но это умеренные силы, они абсолютно безопасны, их дело - болтать в парламенте... А вот террористов общепатриотического направления раньше не было...
  Так что Коренев не зря спрашивал Катю о политических взглядах.
  Размышления полковника прервал звонок мобильного телефона.
  Звонили из ОВД "Пресненский". Ну да, у Стрельцова сегодня была запланирована несанкционированная акция у посольства, там их должны были задержать... Но для таких мелочей существуют сотрудники рангом пониже, какого чёрта они звонят ему, да ещё и на личный мобильный?...
  * * *
  На столике стояла пустая полуторалитровая пластиковая бутылка из-под минеральной воды. Этикетка с бутылки была сорвана, отклеивалась она плохо, и Константину пришлось ножом соскребать с пластика остатки бумаги и клея, чтобы тара была совершенно прозрачной, и было хорошо видно, что происходит внутри.
  Ловкими пальцами в тонких резиновых перчатках Кустиновский открутил крышку стеклянной ёмкости с ацетоном, купленной в одном из хозяйственных магазинов Нижнего Новгорода, и начал лёгкими привычными движениями переливать содержимое в пластмассовую бутыль. По кухне распространился характерный резкий запах.
  - Ни капли мимо! - прокомментировал свои действия Константин.
  Три пары глаз внимательно наблюдали за его действиями, стараясь не упустить ни малейшей детали. Вокруг Константина расположились Евстигней, Женя и хозяин дома.
  Когда бутылка была заполнена чуть менее чем на треть, он отставил и закрыл банку с ацетоном, взяв в руки другую ёмкость, на этот раз тёмного стекла, с надписью на этикетке "пергидроль".
  - А вот эта штучка есть только в магазинах химреактивов, - сказал он зрителям, - из-за неё мы, собственно, так далеко и ездили. Не так много осталось подобных магазинов, где продают частным лицам без паспорта.
  - А если везде будут только по паспортам? - спросила Женя.
  - Всё равно что-нибудь придумаем, - ответил Костик, - в медицинских учреждениях её используют, можно попробовать договориться. Благодаря этому я, кстати, и с твоим мужем познакомился, - он улыбнулся. - Ну, или покупать по паспорту. На свою фамилию. А заодно и железнодорожные билеты.
  - Я всегда ценил твоё чувство юмора, - сказал Евстигней.
  - А что это за вещество? - спросила Женя. В отличие от мужа, она процесс приготовления взрывчатки наблюдала впервые.
  - Перекись водорода.
  - Которая в аптеке продаётся?
  - Не совсем. К сожалению, не всё так просто. У аптечной перекиси слишком маленькая концентрация. Три процента, что ли... А нам нужно не меньше тридцати трёх. Чем больше, тем лучше. Но с концентрированной перекисью работаем всегда в перчатках. И не только из тех соображений, чтобы не оставлять отпечатков и потожировых следов, а ещё и потому что если перекись попадает на руки, остаются на коже белые пятна, которые потом очень противно чешутся. Неприятно, короче. Но в принципе ничего особо страшного. Если что - промываешь холодной водой. Особенно глаза береги.
  Константин осторожно перелил жидкость из тёмной банки в пластмассовую бутылку с ацетоном, и теперь она была заполнена примерно на две трети.
  - Больше не заливаем. И крышку плотно завинчивать нельзя, когда будем класть в холодильник. Прикрыть, чтобы не вытекало, но ни в коем случае сильно не закручивать.
  - Почему? - спросила Женя.
  - Иначе, когда газ начнёт выделяться, разорвёт всё к чёртовой матери. Мне это в детстве стоило целого холодильника. Точнее, родителям - холодильника, а мне здорово влетело от отца.
  - Ты давно начал взрывчаткой заниматься? - спросила она.
  - В младших классах, - ответил Константин, убирая банку с перекисью. Её место заняла бутылка с электролитом для автомобильных аккумуляторов.
  - Теперь добавляем кислоту, - объяснял Кустиновский, - в принципе, любую, но подходит автомобильный электролит. Дёшево и сердито. И достать просто.
  Плеснув в бутылку несколько миллилитров электролита, он закрыл её и быстро и резко перемешал содержимое, переворачивая бутылку в руках. Потом ослабил крышку. Присутствующие услышали лёгкий звук вышедшего из-под пробки газа, а руки Константина сквозь медицинские перчатки ощутили милое сердцу приятное тепло.
  - Греется, - произнёс он с придыханием, - потрогайте!
  Три руки в резиновых перчатках осторожно прикоснулись к пластику. Довольный Константин открыл морозилку и установил бутылку под углом таким образом, чтобы жидкость не вытекала из-под полуоткрытой пробки.
  - Ставим в холодильник и идём отдыхать. Температура чем ниже, тем лучше, но нужно, чтобы было хотя бы минус пятнадцать.
  - Здесь минус восемнадцать в морозилке, - подсказал дед Иван.
  - Вот и очень хорошо. Пускай лежит несколько часов. Можем даже на ночь оставить, на сутки. Я зимой, когда холодно, прямо в снегу делаю. Когда начнёт выпадать осадок - это и будет перекись ацетона. Она же киса. Потом покажу, как отмывать и что делать дальше. Пока вопросы есть?
  Вопросов не было. Но Жене не терпелось увидеть, что же будет дальше, и вечером, в отсутствие Кустиновского, она осторожно приоткрыла дверцу морозилки и увидела, что внутри бутылки выпали белые хлопья, похожие на снег. "Это же и есть взрывчатка", - подумала Женя, и её охватило трепетное волнение.
  Наутро Кустиновский продолжил обучение.
  Он растворил в большой кастрюле пищевую соду в прохладной воде и только потом вытащил из холодильника бутылку с веществом и гордо продемонстрировал собравшимся белые хлопья, выпавшие в осадок по всему объёму жидкости.
  - На снег похоже, правда?
  Константин включил холодную воду, слил в раковину остатки жидкости, стараясь, чтобы её осталось в бутылке как можно меньше, а осадка - как можно больше. Под конец он уже сцеживал каплю за каплей, следя за драгоценными хлопьями. Потом наполнил бутылку до краёв содовым раствором, интенсивно взболтал и так же осторожно слил жидкость. Наклонив бутылку, он зачерпнул пальцем в резиновой перчатке несколько крупиц белого вещества.
  - Кто как, а я пробую на вкус, - весело сказал Кустиновский, слегка лизнув палец. - Сейчас он резкий и кислый - это от кислоты. Когда отмоем, кислый вкус исчезнет. Пробуйте по очереди. Только совсем по чуть-чуть.
  Константин несколько раз повторил процедуру с содовым раствором, потом, убедившись, что хлопья потеряли кислый вкус, промыл ещё раза три холодной водой из-под крана.
  - Теперь сушим.
  - На батарее?
  - Я сушу на батарее, только когда совсем нету времени. Лучше без этого обойтись. У кисы характер непредсказуемый, - Кустиновский говорил о взрывчатке, как о живом существе, как о ком-то дорогом ему, и Евстигней давно знал эту манеру товарища, - будем сушить просто на столе. Мы пока никуда не торопимся.
  Он разрезал пластмассовую бутылку и деревянной ложкой выложил её содержимое на листы бумаги, выскреб всё, что мог, до последней крошки, а потом ополоснул бутыль несколькими миллилитрами воды, чтобы собрать остатки, и присоединил к основному веществу.
  - Пускай сохнет, моя хорошая. Иногда можно будет перекладывать ложкой с листка на листок, чтобы быстрее сохла. И на этом, в общем-то, пока всё.
  * * *
  Всё произошло так, как и говорила Тоня. Увидев, что ей всего шестнадцать, сотрудники полиции вызвали по телефону её отца, и Тоня осталась ждать его приезда в "обезьяннике".
  Кате был двадцать один год, с ней всё было проще. На неё оформляли протокол об административном правонарушении - участии в несанкционированном митинге и выписывали квитанцию на уплату штрафа.
  Штраф так штраф. Катя его, пожалуй, даже заплатит. Это лучше, чем сидеть несколько суток. А так она уже сегодня сможет уехать из Москвы вечерней электричкой.
  Но надо было поддержать Тоню, хотя бы морально.
  Катя попросила полицейского, который писал протоколы, оформить её после Тони.
  Полицейский пожал плечами и пошёл ей навстречу.
  Девушки сидели вдвоём на лавочке в клетке, держась за руки, и Катя, как могла, утешала Тоню, которую больше всего, как она поняла, пугало как раз то, что дома узнают о её причастности к оппозиционному движению.
  И Катя решилась.
  Склонившись к уху подруги, она быстро зашептала:
  - Тоня, я тебе сейчас скажу одну вещь, только очень-очень по секрету. Никому-никому, обещаешь?
  Тоня кивнула.
  - Серьёзно обещаешь?
  - Честное слово даю.
  - Это я устроила взрыв в Кусково в прошлом году.
  - Да ну? - Тоня слегка отпрянула, её широко распахнутые глаза устремились прямо на Катю. - Правда?
  - Не веришь, что ли? - усмехнулась Катя.
  - Верю, - восхищённо прошептала Тоня, - как здорово, какая ты смелая, а?
  - Вот так, - подтвердила Катя, уже жалея о необдуманном поступке, но слово - не воробей, вылетит - не поймаешь.
  - И тебе совсем-совсем не было страшно?
  - Было, конечно. Ещё как. Только храбрость не в том, чтобы не бояться. Совсем не боятся только дураки. Храбрость в том, чтобы страху наступить на горло и сделать то, что должна, понимаешь? Только, Тонечка, совсем никому и совсем никогда! Иначе не представляешь, как всё будет плохо...
  ...В отделение полиции отец приехал за Тоней при погонах, в форме, блестяще-чёрной, разработанной ещё в нулевых годах известным модельером Юдашкиным, которую надевал крайне редко, предпочитая в повседневной жизни штатский костюм.
  Личный состав ОВД "Пресненский" стоял навытяжку, догадываясь, что случилось нечто экстраординарное.
  Скрипнула дверь, ведущая из дежурной части в коридор, где располагались камеры с задержанными.
  - ...которую забираете без оформления, - услышали девушки конец фразы, произнесённой дежурным по отделению полиции. Звякнули ключи от камер.
  Катя поднялась с лавочки. Тоня тоже встала и уткнулась в Катино плечо, спрятав лицо в её куртку. Катя обняла подругу за плечи.
  Вошедшие остановились перед решёткой "обезьянника".
  - Обеих без оформления, - ответил полковник Коренев.
  
  Глава шестнадцатая
  На следующий день в Управление ФСБ по Москве и Московской области пришла бумага относительно Шурика Клементьева.
  Когда Шурика задержали пьяным и не восприняли всерьёз, ему повезло в первый раз.
  Теперь ему повезло во второй раз - произошла счастливая случайность, вероятность которой стремилась к нулю, но она всё-таки произошла.
  Если бы письмо из ОВД "Раменки" попало в руки полковнику Кореневу с его абсолютной памятью, то он просто не мог бы не вспомнить, что гражданин Клементьев Александр Георгиевич входил в круг лиц, в отношении которых проводилась негласная проверка после ареста Кустиновского осенью позапрошлого года. И тогда даже чудо вряд ли помогло бы Шурику.
  Но благодаря бюрократическим проволочкам бумага пришла на сутки позже - и пришла в день, когда Коренев оказался в краткосрочном отпуске по экстренным семейным обстоятельствам.
  Заместитель Коренева подполковник Истомин написал в ОВД "Раменки" короткий ответ, суть которого сводилась к тому, что нетрезвые граждане, хулиганы и прочие бомжи его ведомство не интересуют.
  И Шурик остался досиживать свои пятнадцать суток, так и не узнав, что был буквально на волосок от куда более серьёзных неприятностей.
  * * *
  Сидя в одиночке, Катя до крови кусала губы, ругая себя на чём свет стоит.
  Это же надо было такому случиться!...
  Она же могла уйти на полчаса раньше! Спокойно могла! И сейчас была бы уже, наверное, в Красногорске...
  И самое главное - кто её за язык тянул болтать про Кусково? Ну вот кто?...
  Бессильная злость на саму себя изводила Катю, и она, как загнанный зверь, металась от стены до стены, меря камеру нервными торопливыми шагами. Пять шагов туда - пять шагов обратно. Уже несколько дней Катю никто не вызывал, казалось, про неё все забыли.
  Только на четвёртый день она случайно наткнулась на полустёртую надпись, выцарапанную то ли ногтем, то ли гвоздём на стене:
  "Мы никогда не сдадимся! 02.12.12 г. Константин К."
  У девушки перехватило дыхание, она трепетно водила пальцами по стене, разбирая истёршиеся почти за два года буквы.
  Здесь сидел Костик... После взрыва на Красной Пресне, когда они ещё не были знакомы...
  Катя почти физически ощутила его присутствие. Случайность, конечно, а всё-таки так сложилось, что она оказалась в той же камере... Она улыбнулась кривым буковкам, и ей стало так тепло, легко и спокойно, что она даже не сразу, а лишь через несколько секунд отреагировала на металлический лязг ключа в дверном замке.
  - Михеева! На допрос!...
  * * *
  Вот уже четвёртые сутки Тоня Коренева сидела дома взаперти, не выходя из квартиры даже в школу.
  Конечно, она могла предполагать, что рано или поздно правда о её участии в мероприятиях оппозиции вскроется.
  "Тайное всегда становится явным", - не раз говорил её отец.
  Но она не думала, что это произойдёт так.
  И тем более не думала, что это случится в тот день и час, когда она найдёт тех, кого мечтала - настоящих террористов.
  Ей бы, конечно, поговорить с Катей... Тоня сидела в кресле, обхватив руками колени. После Катиного признания её образ представал перед Тоней в героическом ореоле. Воображение рисовало картины длительной, тщательно законспирированной подготовки акции в Кусково, отважных бойцов без страха и упрёка, которые осмелились её совершить - и одним из них была Катя Михеева.
  Но кто знает, будет ли Катя теперь доверять Тоне? И где она вообще и что с ней? Тоня внезапно подумала, что её подруга может сейчас находиться под арестом. Отец, конечно, ей ничего не скажет... Как же это узнать?
  Она вздрогнула от пронзительного звука дверного звонка, побежала в прихожую.
  - Кто там? - крикнула через дверь Тоня. - Я не могу Вам открыть! Меня заперли!
  - Я понял, - ответил незнакомый голос из-за двери, - сейчас сам открою.
  На пороге стоял парень лет двадцати двух-двадцати трёх. В руке он держал ключ, и Тоня узнала свой брелок с розовым плюшевым сердечком, который отец отобрал у неё, как только они вышли из отделения.
  - Ты Тоня Коренева? - спросил он.
  - Я. А ты кто?
  - Меня зовут Дима. Я от твоего отца. Он сказал тебя к нему привезти сейчас. Одевайся, машина внизу.
  У Тони ёкнуло сердце. Она медленно взяла куртку с вешалки, засунула ноги в туфли и обречённо пошла за Климовым.
  Только в машине она сообразила, что совершенно забыла за эти дни про Кирилла Стрельцова. Ведь её отец, наверное, думает, что это Кирилл вовлёк Тоню в экстремистскую организацию! Или на Катю... Но, в любом случае, Кирилл же лидер... Надо его как-то выручать...
  Они вошли в приёмную, и Тоня увидела... За компьютером Климова сидел живой, здоровый, румяный и весёлый Стрельцов и увлечённо раскладывал пасьянсы. Дмитрий поздоровался с ним за руку.
  - Заканчивай партию и освобождай площадку, - бросил он Кириллу, - мы приехали.
  Стрельцов нервно хихикнул, отводя взгляд от изумлённых глаз Тони.
  Коренев уже ждал их у себя.
  - Проходи, садись, чувствуй себя как дома, - сказал он дочери. - Дима, Вы можете идти.
  Он дождался, пока за Климовым закрылась дверь. Ему захотелось курить, но он вспомнил, что никогда не позволял себе этого при Тоне.
  На некоторое время застыло тягостное молчание. Коренев в упор смотрел на Тоню и ждал, пока она отведёт взгляд. Наконец Тоня опустила глаза в пол.
  - В нехорошую историю ты впуталась, Антонина, - медленно начал Коренев, - в крайне нехорошую. И благодари бога, что этим делом занимаюсь я. Осталось утрясти некоторые формальности, и через два-три дня ты улетаешь на учёбу в Лос-Анджелес. Времени, к сожалению, совсем нет. Меня ожидают командировки. Поэтому через два-три дня. Это понятно?
  - Да, - тихо ответила она, а перед глазами стоял смеющийся Кирилл Стрельцов за компьютерной игрой. Тоня почувствовала, что сейчас заплачет.
  - А Кирилл?... - вырвалось у неё сквозь слёзы, она замолчала, не закончив фразу.
  - Что - Кирилл?
  - Что ему будет?
  - Я подумаю, - ответил Коренев, - возможно, даже поощрение. Почему нет? Свою работу он выполняет неплохо.
  - К... какую работу? - Тоня уже понимала всё, но сознание отказывалось воспринимать происходящее.
  - Господин Стрельцов - наш сотрудник, - спокойно ответил Коренев, - а ты как думала? Все эти организации, которые машут флагами, - обыкновенная фикция. Но на данном этапе развития они нужны, поэтому и существуют, а молодняк вроде тебя принимает их за чистую монету. Не веришь, что ли?
  - Н... не знаю, - Тоня закрыла лицо руками.
  - Давай пригласим Стрельцова? - предложил Коренев. - Он тебе сам всё расскажет.
  Она не ответила. Коренев снял трубку.
  - Дима, скажите Кириллу, пускай зайдёт к нам.
  На пороге появился Стрельцов. Тоня подняла на него глаза, полные слёз.
  - Кирилл, подтвердите, что работаете у нас, - сказал Коренев с насмешкой, - а то девушка мне не верит.
  - Подтверждаю, господин полковник! - бодро отозвался Стрельцов. Он, признаться, и сам нервничал, когда услышал, что одна из его подопечных оказалась дочерью Коренева, и он почувствовал громадное облегчение сегодня утром, узнав, что никаких санкций в отношении него, Кирилла Стрельцова, предпринято не будет.
  Тоне захотелось вскочить со стула и залепить ему пощёчину, или хотя бы обозвать предателем, но даже на это у неё уже не хватило сил.
  - Вы свободны, Кирилл, - кивнул Коренев.
  Мир рушился перед глазами Тони.
  - Папа, а Катя... тоже?... - почти прошептала она, не решаясь произнести слова вслух.
  - Ишь ты какие вопросы задаёшь, - усмехнулся Коренев. - Она - пока нет, - он сделал упор на слове "пока", - хотя я, откровенно говоря, не возражал бы против такого развития событий. Хочешь на неё посмотреть?
  Тоня слабо кивнула.
  - Дима, давайте сюда нашу несгибаемую террористку, - сказал Коренев в трубку.
  - А почему она несгибаемая террористка? - набравшись смелости, спросила Тоня.
  - Некоторые вещи тебе ещё рано знать, - отрезал отец. - Кстати, она тебе про Кусковский парк ничего не рассказывала? Или про человека по имени Константин?
  - Н... не знаю, - всхлипнув, ответила Тоня.
  - Что значит "не знаю"? Рассказывала или не рассказывала?
  Она отрицательно помотала головой.
  И в этот момент в кабинет ввели Катю.
  Тоня вздрогнула, увидев подругу в наручниках. Катина правая рука была скована с левой рукой конвоира. Взгляд её был спокойным, может быть, даже нагловатым, и Коренев не мог не отметить, что держится Михеева, как всегда, великолепно.
  Он кивнул прапорщику, и тот, освободив запястье девушки, бесшумно вышел.
  - Присаживайтесь, Екатерина Степановна, - сказал Коренев, - вот и занесла Вас снова к нам судьба. А ведь предупреждал же я Вас, чтобы больше не попадались.
  "Значит, запрос отозвать не успели", - подумала она, садясь на второй стул, которого здесь в прошлый раз не было, и встретилась глазами с Тоней, безуспешно пытавшейся вытереть слёзы с лица.
  - Оставили бы ребёнка в покое, господин полковник, - сказала Катя, - ничего она не знает, ничего я ей не рассказывала. Ко мне все вопросы.
  - К Вам, значит? - переспросил Коренев, - Ну, а Вы будете молчать, как обычно?
  - А я всегда как обычно, - Катя улыбнулась.
  - Что ж Вас в легальную политику-то понесло, Екатерина Степановна? - спросил он, - Я ещё понимаю, когда люди разочаровываются в листовках и митингах и идут в террор. Это бывает, это хотя бы объяснимо. Но чтобы наоборот? Или хотите сказать, что разочаровались в терроре?
  - Даже если я такое скажу, Вы же мне не поверите.
  - Конечно, не поверю. Так что Вы на митингах делали? Кадры искали, что ли?
  Катя и сама хотела бы найти чёткий ответ на этот вопрос. Не зря, ох не зря Костик и Евстигней скептически относились к тому, что она посещала акции легальной оппозиции. Правы они были, наверное...
  - Просто посмотреть интересно было, - ответила она.
  - Ну и как, посмотрели?
  Катя пожала плечами.
  Тоня всё это время сидела молча. Она немного успокоилась, слёзы на щеках высохли. Она чувствовала, что должна сейчас крикнуть Кате, что Стрельцов предатель, должна, должна, должна... Но ловила на себе суровый взгляд отца и не решалась произнести ни слова.
  - Кстати, забыл Вам сообщить, - сказал вдруг Коренев, - запрос на Вашу выдачу Соединённым Штатам аннулирован по инициативе американской стороны.
  - Это правда? - не поверила Катя.
  - Конечно. Зачем мне Вас обманывать?
  - Мало ли зачем...
  - Проявляете разумную осторожность, - отметил Коренев с лёгкой усмешкой, - это хорошо. На самом деле аннулировали, читайте, - он протянул ей бумагу за подписью Таульберга.
  Значит, Томасу всё-таки удалось сделать то, что он обещал...
  - И что мне с Вами теперь делать, Екатерина Степановна?
  - Я не знаю, что со мной делать, господин полковник.
  - Плохой пример для молодёжи, - Коренев кивнул на дочь, не уточняя, что именно он имеет в виду. - Ладно. Подождите в приёмной. Без пропуска всё равно не выйдете.
  Катя поднялась со стула. Тоня поняла, что, может быть, упускает сейчас последний шанс, что надо закричать про Стрельцова, прямо сейчас, и будь что будет! Но ей так и не хватило духу сделать это в те несколько секунд, пока за Катей не закрылась тяжёлая дверь.
  Коренев вызвал Климова.
  - Дима, поедете проводить Михееву.
  - Василий Дмитриевич! Вы ей ещё тридцать суток не подписали! На всякий случай, если забыли вдруг...
  - Да? За что тридцать суток? - спросил Коренев с иронией, - за участие в несанкционированном митинге?
  Климов смутился.
  - Господин полковник, она же...
  - Не опускаться же мне до сведения личных счётов с малолетками, - не дал ему договорить Коренев.
  - Я не понял, господин полковник, что прикажете делать с Михеевой? - спросил Климов с недоумением.
  - Что не поняли? Посадить на вечерний поезд в Павелецк. Пусть едет домой к маме. Какие ещё вопросы?
  ...До поезда оставалось ещё часа три-четыре, и Дима Климов коротал их в привокзальном кафе вдвоём с террористкой Михеевой. Внешне они напоминали обычную парочку.
  - Тебя ведь Катя зовут?
  - Ну. А то не знаете?
  - А меня - Дима.
  Разговор не клеился. Михеева упорно держала дистанцию, не желая переходить на "ты". Исключительно на "Вы" и "Дмитрий", и то потому что не знала его отчества. Хорошо хоть не "господин лейтенант", подумал он.
  - Катя, зачем ты взорвала Кусково?
  - Я на глупые вопросы не отвечаю.
  - Хорошо, зачем тебе это нужно?
  - Что?
  - Почему тебе спокойно не живётся?
  Она засмеялась.
  - Дмитрий, передайте Вашему начальнику, что Вы совершенно не умеете разводить задержанных.
  - Я тебя не развожу, - слегка обиделся Климов, - я с тобой не как с задержанной, я по-человечески... Мне, может быть, лично для себя интересно, кто вы такие и какая у вас должна быть серьёзная мотивация. Я ж тебя помню, ты ж у нас летом сидела тридцать суток...
  - Ну и что? - зло спросила Катя.
  - Почему ты ничего тогда не сказала нашим?
  Девушка метнула на него быстрый, но пристальный взгляд.
  - А Вы смогли бы предать своих товарищей?
  - Своя-то рубашка ближе к телу, - ответил Климов.
  - Что ж, каждому своё, - ответила Катя с нескрываемым презрением, и он понял, что мнение о нём у неё сложилось окончательно и бесповоротно.
  ...Под мерный перестук колёс она наконец расслабилась, избавившись от общества раздражавшего её Климова. Она ехала домой, не просто домой, а продолжала выполнять свою миссию. Да ещё и, как выразился бы Костик, за счёт потенциального противника. Катя улыбнулась своим мыслям и прикрыла глаза. В Красногорск, теперь только в Красногорск. А потом в Навашино...
  * * *
  Машину Коренев припарковал на служебной стоянке международного аэропорта Шереметьево-2. До начала регистрации пассажиров на Лос-Анджелес ещё оставалось время, но он и не собирался стоять с Тоней в общей очереди - начальник смены шереметьевских пограничников был его давним знакомым, и Коренев должен был проводить дочь не до условной линии границы, а непосредственно до трапа самолёта. Так надёжнее, да и кто знает, на какие глупости способны новые Тонины друзья-экстремисты, в том числе и в аэропорту... Так что лучше всё равно подстраховаться, думал Коренев, стоя уже на нейтральной территории за пунктом проверки паспортов и держа в руке пакет с её документами.
  Беззвучно глотая слёзы, низко опустив голову, Тоня смотрела невидящим взглядом в кафельный пол здания аэровокзала.
  Её картина мира, в которой существовали американские оккупанты и противостоящая им радикальная оппозиция, рухнула около суток назад. Правда, которую приоткрыл ей отец, ввергла Тоню в состояние полнейшей апатии, и дальнейшее развитие событий было ей безразлично.
  - Ну, с богом, Тоня, - сказал Коренев, останавливаясь у трапа.
  ...Стоя на краю взлётно-посадочной полосы, он долго следил за тем, как лайнер разгонялся, набирал высоту и наконец превратился в незаметную точку, теряющуюся в вечернем осеннем небе.
  Коренев медленно дошёл до стоянки, сел в автомобиль, откинулся на спинку водительского сиденья, повернул ключ зажигания и закурил.
  День угасал в жёлто-синих сумерках. Домой ехать не хотелось, на службу тоже. А не поехать ли ему сегодня ночевать к Оксане Малашенко? Молодая вдова, кажется, неоднократно намекала, что была бы не против...
  Так думал Коренев, пересекая МКАД и решительно направляясь по Ленинградскому шоссе на юг, мимо своего дома на "Соколе", в сторону Третьего транспортного кольца, через которое лежал кратчайший путь в район "Коломенской".
  
  Конец четвёртой книги
  
  
  Книга пятая
  Глава семнадцатая
  Всего четыре месяца не была Катя в родном городе, а кажется - так целую вечность!...
  Володя Шмаков был безумно рад её видеть и не раздумывая согласился на предложение ехать в Саваслейку, даже не представляя, что ему там придётся делать. Впрочем, пока это слабо себе представляла и сама Катя. Однако бездействие томило его, а мелкие пропагандистские акции в Красногорске казались бессмысленными и никому не нужными, а впереди ожидало - так или иначе - настоящее большое дело, и сердце рвалось наружу от радости в ожидании скорой причастности к нему, и в груди приятно саднило от предчувствия неясно ещё чего - но чего-то серьёзного, важного и значительного.
  Катя ходила по его комнате, разглядывая знакомые со школьных лет корешки книг и календари на стенах.
  - Ты не представляешь, - говорила она, усаживаясь в кресло и поднося к губам чашку обжигающего чая, - как это - взять и после всего приехать домой. И не просто домой, а к своим. Именно к своим. Нет, я, наверное, не смогу объяснить, это надо почувствовать...
  Она подошла к окну и устремила взгляд на улицу. И хотя за стеклом было по-осеннему пасмурно, и листья осыпались с холодных деревьев на растрескавшийся асфальт, день казался Володе наполненным необыкновенным светом.
  - Мы на электричках поедем или на поезде? - спросил он.
  - Лучше на перекладных, - ответила Катя. - Мы, конечно, не в розыске, но так всё равно надёжнее. По крайней мере, я - точно электричками. Иначе моё появление в Нижегородской области будет зафиксировано, а это уже плохо. Тебе, как мне кажется, безопасно и поездом - ты не настолько широко известен в узких кругах...
  - Нет, я с тобой, - Шмаков поднялся с дивана и подошёл к ней. - Слышишь, Михеева, можно, я тебе одну вещь скажу? Не обидишься?
  - Говори, конечно.
  - Ты давно в двойное зеркало не смотрела? Ну, чтобы себя видеть сзади?
  - Давно, наверное... А что?
  - У тебя седая прядь за ухом появилась.
  - Да? - Катя обернулась, автоматически провела рукой по волосам. - Спасибо. Завтра обязательно закрашу.
  ...В Навашино в день их приезда хлестал проливной дождь. Струи воды стекали Кате за шиворот. "Неприветливо встречает нас Нижегородская земля", - подумала подпольщица, натягивая вымокший капюшон и прижимаясь под навес маленького провинциального автовокзала...
  * * *
  Человеческая слеза катилась по пуленепробиваемому стеклу, оставляя за собой мутный след на его поверхности. Они плакали обе - и мать, и дочь, прижавшись щеками к грязному стеклу, несущему на себе нестёртые следы тысяч щёк и пальцев, впитавшему за годы слёзы тысяч людей. Они плакали, давая волю чувствам, как будто не зная, что каждое движение и каждый жест фиксируется видеокамерой, что каждое слово и каждый звук записывается на бездушный цифровой носитель.
  Полковник Коренев сдержал слово - Мария Александровна получила разрешение на свидание с Настей. На пятьдесят минут разговора с дочерью через телефонную трубку, на возможность пятьдесят минут видеть её лицо за двойным бронированным стеклом. В первый раз за почти десять месяцев следствия по делу о стрельбе в баре.
  - Ты очень бледная, Настенька, - произнесла мать, пытаясь сохранять спокойствие. Она должна была сказать о главном, о том, что появилась надежда - если это, конечно, правда - на Настино возвращение домой, но тревога встала в горле комом и, глядя в большие серые глаза дочери, Мария Александровна не смогла повторить условия Коренева и разрыдалась в трубку, вытирая слёзы клетчатым носовым платком.
  Настя помогла ей сама.
  - Не надо, мама, - срывающимся голосом говорила она, - мама, не плачь, ну пожалуйста! Нас же слушают!...
  Мария Александровна закрыла лицо ладонями.
  - Мама, я правильно понимаю, что всё не просто так? Говори мне правду. Я же понимаю, что нам не могли просто разрешить свидание, да? Рассказывай как есть, мамочка, пожалуйста!
  - Как ты догадалась? - спросила Мария Александровна. - Они уже с тобой говорили, да?
  - Кто - они? Со мной никто не говорил. Мама, пожалуйста, не скрывай от меня ничего, у нас же очень мало времени!
  - Хорошо, - Марии Александровне, казалось, удалось немного успокоиться и взять себя в руки, - Настенька, меня вызывали в ФСБ.
  - Так, - Настя кивнула.
  - Дочка, они будут предлагать тебе выйти на подписку о невыезде. За то, что ты поможешь им поймать одного человека, - Настя видела, что матери стоило огромных усилий не расплакаться вновь, - и ещё... И ещё они обещали, что тогда помогут вернуться домой Евстигнею... Что вас обоих осудят условно...
  - Ты им веришь? - спросила Настя.
  - Не знаю...
  - Мама, а кто этот человек?
  - Друг Евстигнея. Он у нас бывал уже после того... Уже когда ты уехала из Москвы. Ты его не знаешь. Они вместе... Ты меня поняла, Настя?
  - Конечно, мама. И ты мне советуешь...
  - Я тебе ничего тут не могу советовать, дочка, - голос Марии Александровны дрожал, - поступай, как тебе велит сердце. Но мне очень страшно, Настенька, что тебя посадят на двадцать лет... И за Евстигнея страшно, и за тебя...
  - Мама, но это же подло! - воскликнула Настя, сжимая трубку побелевшими пальцами, - Мама, я этого делать не буду! Разве ты нас этому учила в детстве? Это предательство, мама! Почему ты решила, что я на такое способна? Что я смогу дальше с этим жить...
  Мария Александровна медленно покачала головой.
  - Я так и думала, Настя... А только сердце у меня за вас болит... Решай сама, доченька, здесь тебе никто не советчик...
  Она снова заплакала, на этот раз беззвучно, и Настя до боли закусила губу, изо всех сил пытаясь сдержать душившие её слёзы...
  ...Полковник Коренев остановил воспроизведение записи, закрыл Winamp и аккуратно двумя пальцами вытащил диск из дисковода ноутбука.
  Вечером того же дня он шёл по коридору второго высотного здания на проспекте Вернадского, где проходило совещание.
  Начальство окончательно утвердило план командировки Коренева по регионам Европейской части России в качестве консультанта. Он должен был помогать представителям НАТО по организации безопасности военных баз с учётом местных условий.
  В первую очередь в плане значились Саратовская и Воронежская области. Конечно, география поездки могла и поменяться, в том числе и внезапно, но Коренев надеялся, что этого не произойдёт.
  Хорошо было бы, конечно, до отъезда порадовать начальство практически ощутимыми результатами в Москве. Например, арестом Кустиновского. При этой мысли полковник усмехнулся. Ладно, подумал он, попробуем ещё подойти с другой стороны.
  А пока по городу рыскали агенты Коренева. Фотографии Константина были разосланы по всем отделам полиции и расклеены по всем станциям метро. В конце концов, вероятность случайного задержания террориста тоже нельзя было сбрасывать со счетов. Но Кустиновский как сквозь землю провалился.
  А потому до отъезда из Москвы Коренев должен был провести ещё одну встречу.
  * * *
  Зелёный "Запорожец" медленно полз в сыром предрассветном тумане по раскисшим просёлочным дорогам, меся колёсами липкую осеннюю грязь. На переднем сиденье, рядом с водителем, находился Владимир Шмаков, а на заднем разместились три человека. Евстигней крепко держал Женю за руку. Катя устроилась рядом с Женей, стараясь их не стеснять, но на заднем сиденье "Запорожца" это удавалось с трудом.
  Чем меньше дней оставалось до четырнадцатого числа следующего месяца - октября, тем тревожнее становилось напряжённое ожидание в маленькой группе. За несколько дней до назначенного срока прибыли Катя и Володя.
  По мере приближения этого дня Евстигней всё больше терзался сомнениями, и на этот раз, хотя Пахомов сам не позволял себе в этом признаться, в нём преобладал страх за жену. За время нахождения в подполье он сжился с чувством опасности для себя, это чувство стало частью его самого, но Женя...
  Впрочем, отыгрывать назад было поздно, и Евстигней прекрасно это понимал.
  В эту ночь все они не сомкнули глаз, несмотря на то, что отдохнуть, конечно, стоило. С вечера Евстигней поставил Жене и Володе первую задачу - устройство на работу. Дальнейшая перспектива зависела от успешного решения этого пункта, и обрисовать её соратникам Пахомов мог только в самых общих чертах - выяснить про базу всё, что можно выяснить, и тогда они уже будут строить планы совместно с Кустиновским...
  Но сейчас он думал и волновался только о Жене. А Женя думала о предстоящем задании, и ей, конечно, было страшновато - в первую очередь того, что через несколько часов она окажется одна среди чужих. Её знакомство со Шмаковым решили не афишировать без самой крайней необходимости.
  А Володя Шмаков вообще ни о чём не беспокоился и ничего не боялся. Он думал о Кате и украдкой следил за ней в зеркало заднего вида автомобиля, наивно полагая, что девушка этого не замечает.
  Кустиновский остался в деревне, и не только потому, что вместить шесть человек в старый "Запорожец" было довольно затруднительно. Подпольщики справедливо сошлись во мнении, что из них всех наибольшая опасность угрожает Константину, и именно ему меньше всего стоит появляться на людях.
  Константин проводил товарищей до порога, вышел с ними на крыльцо, поочерёдно крепко обнял Женю и Володю.
  - Счастливо, братишка!... Счастливо, сестрёнка!... Удачи вам, главное - удачи...
  Громко фыркнув мотором и выпустив клуб выхлопных газов, зелёный "Запорожец" тронулся с места. Константин пристально смотрел ему вслед, пока свет автомобильных фар, расплывчатый в осенней сырости, не скрылся из вида - в этот ранний час было ещё совершенно темно. Не зажигая электричества, он вернулся в дом.
  ...Километра за три до места назначения дед Иван остановил машину.
  - Дальше вам лучше пойти пешком и по отдельности, - сказал он, - здесь дорога поворачивает на Саваслейку, и на дороге могут попадаться люди, идущие туда же, куда и вы.
  Евстигней согласно кивнул. Они вышли на обочину.
  Он привлёк Женю к себе, крепко обнял её за плечи. Она прижалась щекой к его небритой щеке. Их губы слились в долгом нежном поцелуе.
  Наконец Евстигней усилием воли отстранил от себя жену.
  - Вам пора, - сказал он твёрдо.
  Все пожали друг другу руки. Владимир Шмаков двинулся по дороге вперёд быстрым размеренным шагом, Женя, чуть медленнее - за ним. С этого момента они друг друга не знают. В действительности познакомились они всего пару дней назад.
  Евстигней ещё некоторое время стоял возле машины и смотрел ей вслед.
  Дед Иван тронул его за локоть.
  - Поехали, - сказал он негромко, - скоро рассвет. Не стоит привлекать к себе внимание.
  ...Связь по мобильным телефонам исключалась, и до ближайшей субботы, когда была назначена первая контрольная встреча в скверике в Навашино, Евстигней не мог найти себе места.
  На встречу Женя пришла с трёхминутным опозданием, и за это время Пахомов успел подумать самое худшее, несмотря на то, что вариантов было оговорено несколько, и даже неявка товарищей в назначенное время ничего особенного могла и не означать.
  Они сидели на скамейке, обнявшись, и Евстигней слушал её рассказ.
  Обоих их без малейших вопросов взяли на работу: Женю - официанткой в бар, Володю - строительным рабочим. Для этого требовалось только заполнить анкету с совершенно стандартными вопросами. Поселили их в общежитии на территории базы.
  - Думаешь, всё так просто, и они совсем вас не проверяют? - с сомнением спросил Евстигней.
  - Не знаю, - пожала плечами Женя, - стоит подождать и осмотреться на месте.
  - Хорошо, - кивнул Пахомов, - не торопитесь. Будьте осторожны.
  Рядом с ними стучали капли дождя по облупившейся жёлтой краске.
  * * *
  На крыльце ресторана "ЯрЪ" курили несколько молодых офицеров ФСБ и Альберт Таульберг.
  Уже поднимаясь по ступеням, Коренев понял, что последний, в отличие от его подчинённых, курил вовсе не табак. Своим-то он такого не позволял, тем более в служебное время.
  Когда у входа притормозила "Газель", Таульберг бросился к её заднему выходу, скрылся в кузове и меньше чем через две минуты вновь появился на улице, левой рукой в белоснежной перчатке держа под локоть девушку в наброшенном на плечи широком длинном чёрном плаще, скрывавшем всю её фигуру. Ловким движением он расстегнул под плащом наручники на сведённых за спиной запястьях Насти Пахомовой.
  - Проходи, - произнёс Таульберг негромко, ровным металлическим тоном, щёлкая предохранителем пистолета, который он держал в правой руке, - по ступеням и направо. Стреляю без предупреждения.
  Последнюю фразу он мог бы и не говорить, подумала Настя. И так ясно.
  Поднимаясь на крыльцо, она несколько раз жадно вдохнула прохладный московский воздух. Воздух свободы.
  Глядя на девушку, Коренев отметил, насколько же она похожа на своего старшего брата. При первой встрече, в Павелецке прошлой зимой, ему так не показалось. А вот сейчас - гляди ж ты - не мог отделаться от этой мысли. Глаза - точь-в-точь как у Евстигнея.
  - Шампанское будете, Анастасия Филимоновна? - поинтересовался он. - Не отказывайтесь, когда ещё выпить доведётся. А шампанское здесь хорошее.
  - Буду, - коротко согласилась Настя.
  Отпив из своего бокала, Коренев встал, отодвинул занавеску, приоткрыл окно. Вместе с лёгким свежим ветром в помещение ворвались звуки и запахи большого города, и сейчас отвыкшая Настя почувствовала их особенно остро.
  На тротуаре под самыми окнами стояли трое в штатском и делали вид, что мило беседуют. "На случай, если я решу сбежать через окно", - подумала она.
  - Хорошо сейчас на воле, Анастасия Филимоновна, - сказал Коренев.
  - Будете делать предложение, от которого невозможно отказаться? - она взяла инициативу на себя.
  - Правильно понимаете, - ответил Коренев, - и я думаю, Вы уже представляете, в чём оно будет заключаться.
  - В общих чертах, - сказала Настя.
  - Домой хотите?
  - Если скажу, что не хочу - Вы же мне не поверите правда?
  - Разумеется.
  - А если я всё-таки откажусь?
  - Вы согласитесь, Анастасия Филимоновна.
  - Почему Вы так уверены?
  - У Вас слишком серьёзная мотивация. Никто не станет рисковать многолетним сроком ради совершенно чужого Вам человека. Я бы усомнился - я Вам больше скажу, я был бы уверен в обратном, если бы мы предложили Вам свободу в обмен на помощь в задержании Вашего брата или даже, допустим, Екатерины Степановны Михеевой, с которой Вас связывают дружеские отношения. Это действительно было бы не очень красиво, и я вполне понял бы Ваше негодование в подобном случае. Но ведь с Константином Вячеславовичем Кустиновским Вы лично не знакомы, не правда ли, Анастасия Филимоновна?
  - Не знакомы, - подтвердила она, - когда с ним познакомился Евстигней, я уже была в розыске и не жила в Москве...
  - Вот видите. Так что нет никаких препятствий на пути нашего конструктивного сотрудничества. Мы намерены Вам предложить такой вариант. Вы выходите на подписку и знакомитесь с господином Кустиновским через Вашего брата.
  - Мой брат в розыске и дома не живёт, - возразила Настя.
  - Это неважно, - ответил Коренев. - Вы наверняка с ним так или иначе встретитесь, и даже не столь важно, как и где. Гораздо важнее для нас Константин Вячеславович Кустиновский. А когда нам удастся его обезвредить - я готов Вам обещать, Анастасия Филимоновна, что и Вас, и Вашего брата Евстигнея будут судить в России и дадут условные сроки - это не так сложно организовать, как Вам кажется, и согласитесь, что после всего, что вы в Москве натворили, о таком исходе можно только мечтать!
  Настя внимательно слушала монолог Коренева, чувствуя, как внутри неё всё сильнее и сильнее сжимается невидимая пружина.
  - А что будет с этим человеком... с Кустиновским? - спросила она.
  - А Вам не всё ли равно? - вопросом на вопрос ответил Коренев.
  - Просто хотелось бы знать.
  - Не знаю. Насчёт Кустиновского решения принимаю не я. Он подлежит немедленной выдаче Соединённым Штатам Америки. Но дать гарантии Вам и Евстигнею Филимоновичу - вполне в моей компетенции. Так что, по рукам, Анастасия Филимоновна?
  - Нет, господин полковник, - тихо ответила Настя, - я Вам помогать не буду.
  - Но почему? - удивился Коренев, - Что Вас останавливает?
  - Я такое не возьму на свою совесть.
  - Совесть - это абстракция, Анастасия Филимоновна, - Коренев глубоко затянулся сигаретой, - нечто, что нельзя увидеть или пощупать руками. А жизнь одна, и реальность сурова, и мне казалось, что десять месяцев в тюрьме - достаточно, чтобы это осознать. А Вы в этой истории - человек случайный, и шанс, который выпадает сегодня Вам - одной, может быть из миллиона, - шанс вернуться к нормальной жизни, создать семью, чёрт возьми, Вам двадцать шесть лет, Вы выйдете в сорок пять, и жизнь будет кончена, - Коренев говорил тихо и ровно, подавляя в себе желание повысить на нё голос - но этого он не позволял себе никогда. - А воля - вот она, близко, совсем рядом! - он ещё дальше отдёрнул занавеску и увидел Таульберга, подпиравшего собой дверь оперативной "Газели". Коренев бросил на него быстрый сердитый взгляд, и Альберт беззвучно и практически мгновенно исчез из поля зрения, но Настя, конечно же, успела его заметить. - Чёрт возьми, речь же идёт о чужом для Вас человеке, Вы же Кустиновского совсем не знаете! А на нём, между прочим, к Вашему сведению, несколько десятков трупов. И если будет ещё больше - а добровольно он не остановится, уверяю Вас, - то будет новая кровь на Вашей, с позволения сказать, совести, если уж хотите оперировать этим понятием. Не смущает такая перспектива, Анастасия Филимоновна?
  - Только Вы ошиблись, господин полковник, - ответила Настя, - Константин Кустиновский мне не чужой человек.
  - Вы сами только что говорили, что не знакомы, - сказал Коренев.
  - Нет, конечно, лично познакомиться не успели, - уточнила Настя. - Но ведь мы же с ним русские и делаем одно дело.
  - "Русские и делаем одно дело", - медленно повторил полковник. - Русские, значит. А мы, по-Вашему, кто?
  - Наверное, это каждый для себя решает сам.
  - Даже так. Ладно, Анастасия Филимоновна, это всё эмоции и красивые слова. Реальность проще. Так да или нет?
  - Прикажите отвезти меня обратно, господин полковник, - ответила Настя.
  - Ладно, - кивнул Коренев, - сейчас отвезут. Но Вы подумайте, Анастасия Филимоновна, хорошенько подумайте. Время поразмыслить у Вас есть. Пока есть, - подчеркнул он, думая о том, что надо не забыть сегодня же позвонить, чтобы завтра Пахомову отправили в карцер дней на десять. Под любым предлогом. А потом, возможно, стоит вернуться к этому разговору после его возвращения из командировки. Пускай посидит девочка, поупрямится, подумает - и сломается. Деваться ей всё равно некуда.
  
  Глава восемнадцатая
  Полковник Коренев не любил менять коней на переправе. Поэтому он был весьма раздосадован, когда в график поездки пришлось вносить уточнения и дополнения уже после её начала. Но это уже зависело не от него, а от американцев. И Коренев, скрывая раздражение, помечал в блокноте новые пункты маршрута.
  Впрочем, поначалу всё шло ровно и гладко, даже рутинно, и Коренев успокоился. Теперь ему просто хотелось поскорее разделаться с этим нудным заданием и вернуться в Москву к своим делам - к группе Кустиновского, к которой у него отныне - как бы он ни отказывался признаваться в этом даже самому себе, как бы ни пытался хотя бы в собственных глазах выглядеть хладнокровным и беспристрастным - имелся ещё и свой личный счёт.
  Подъезжая на машине к объекту, обозначенному как последний пункт его двухнедельной командировки, Коренев мыслями уже был в столице.
  Начальник службы безопасности американского объекта полковник Чарльз Бронсон встретил Коренева радушно и сразу повёл его в бар - выпить виски за знакомство.
  Чарльз Бронсон был полноватый белый мужчина средних лет, на вид немного моложе Василия Дмитриевича, но с залысинами на круглой лоснящейся голове и с небольшой проседью на затылке. Округлое лицо его можно было бы даже, наверное, назвать приятным, если бы его не уродовал резкий глубокий шрам по краю левой щеки. Бронсон явно имел пристрастие к спиртному, отметил про себя Коренев, в том числе и в служебное время и при обсуждении служебных дел.
  Он не ошибся. В баре начальник службы безопасности объекта много пил, быстро пьянел и щедро наливал собеседнику.
  Предупреждая возможный вопрос Коренева, Бронсон дотронулся до шрама рукой.
  - Афганистан, - сказал он, в очередной раз наполняя свой бокал, - две тысячи второй год, контртеррористическая операция, Усама бен Ладен.
  Коренев слушал молча, пытаясь понять, действительно ли его собеседник верит в существование Усамы бен Ладена как реального лица, или просто косит под дурачка в каких-то своих целях.
  - Вам не приходилось там бывать? - спросил Бронсон.
  - Приходилось, - кивнул Коренев, - в восемьдесят седьмом году.
  - Вы служили Советской власти? - удивился начальник службы безопасности объекта.
  - Я солдат, - сухо ответил Коренев. - Давайте о делах. Думаю, что я к вам ненадолго...
  Он резко обернулся на звон бьющегося стекла. Взгляд его упёрся в бескровное лицо официантки, уронившей поднос с посудой метрах в десяти от их столика. Молодая женщина в форменном красном фартуке в белый горошек и такой же косынке, не двигаясь с места, смотрела прямо на него. В широко раскрытых глазах её застыла смесь ужаса и удивления.
  - Какая встреча, Евгения Николаевна! - не скрывая изумления, медленно произнёс Коренев.
  * * *
  Сбивчивый рассказ жены не на шутку встревожил Евстигнея. Встревожил, пожалуй, не меньше, чем само её неожиданное появление в их прибежище в неурочный час - почти под вечер, ещё засветло, посреди рабочей недели. Бледная, как полотно, без куртки, несмотря на глубокую осень, даже не переодевшаяся из рабочей формы в своё, Женя, задыхаясь, бежала по дороге от шоссе в сторону деревни босиком, в одних колготках, держа в руках свои туфли на высоком каблуке. Евстигней заметил её издалека и сразу бросился от калитки навстречу - весь вид её говорил о том, что случилось не просто нечто непредвиденное - случилось нечто страшное.
  - Женя!... - выдохнул он, подхватил её под руки, одновременно расстёгивая на себе куртку и накрывая её плечи.
  Позади вдогонку Евстигнею уже торопливо сбегала вниз по ступеням крыльца Катя Михеева.
  - Нас... вычислили... - начала говорить Женя, пытаясь отдышаться и помогая себе жестами, - Евстигней... я... видела... Коренева... он... здесь... в Саваслейке...
  - Ты уверена? - обеспокоенно спросила Катя, открывая дверь и пропуская товарищей в дом, - Ты не могла ошибиться?
  Женя покачала головой.
  - Нет. Я ни с кем его не спутаю, - к ней постепенно возвращалась способность говорить ровно, - сегодня я видела его в баре. Он пил с начальником службы безопасности базы.
  - Он тебя узнал? - спросил Евстигней.
  - Да. Он меня назвал по имени-отчеству. Я, конечно, сама виновата. Я страшно перепугалась, когда его увидела, и у меня из рук выпал поднос с водкой.
  - И что было дальше?
  - Я извинилась, побежала в подсобку, будто бы за тряпкой, чтобы убрать стёкла, а там вылезла в окно и рванулась через проходную и к вам, прямо не переодеваясь, пока не успели аннулировать пропуск на выход за территорию. Он был, к счастью, в кармане...
  - Шмаков в курсе? - спросила Катя.
  - Нет... наверное, нет. Я его предупредить не успела.
  - Может быть, это всё-таки случайное совпадение? - предположил Константин. - Мало ли какие дела могут быть у Коренева, может, он и не из-за нас тут оказался...
  - Я не верю в случайные совпадения, - ответил Евстигней, - тем более - в такие. Но в любом случае, Коренев видел Женю. Давайте посоветуемся, что делать, - он обвёл глазами присутствующих, - уходить?
  - Это, конечно, аргумент, - кивнул Константин, - но он же не видел всех остальных и не знает, где мы именно находимся. Здесь мы в относительной безопасности, а если сорвёмся с места - кто даст гарантию, что ничего не случится по пути? Если бы это место было известно - нас бы уже накрыли здесь, так что оно, скорее всего, неизвестно, а вот на месте Коренева я бы в первую очередь взял под контроль автомобильные и железные дороги. Даже если допустить, что он столкнулся с Женей случайно. Не говоря уж о том. - он заговорщически улыбнулся, - что уходить, не сделав дело - не в наших правилах, Евстигней!
  - Логично, - согласился Пахомов, - но Жене на базу в любом случае возвращаться нельзя. А Шмакова надо предупредить.
  - Это сделаю я, - сказала Катя.
  - Как ты попадёшь на территорию? - засомневался Евстигней. - Да и Коренев тебя знает не хуже...
  Она задумалась.
  - Похоже, что придётся ждать субботы и встречаться в парке. Хотя терять сейчас целых три дня... Есть, конечно, безумная мысль попытаться мне воспользоваться Жениным пропуском...
  - И не думай о таком, - остановил её Пахомов, - если даже пропуск не аннулирован, идти с таким документом на базу - всё равно что прямиком в капкан.
  Да Катя и сама это понимала. Другие варианты на ум не шли.
  - Значит, ждать субботы, - со вздохом согласилась она.
  * * *
  - Вы вообще, чёрт возьми, гражданский персонал проверяете при приёме на работу? - Коренев ходил взад-вперёд по чужому кабинету, как по своему, а хозяин сидел в кресле красный, как рак - это надо же было так опростоволоситься перед коллегами, когда в первый же день выясняется, что у тебя под носом чуть ли не гнездо свили международные террористы!...
  - Конечно. Запрашиваем информацию об отсутствии судимости...
  - Это всё ерунда, - сказал Коренев, успокаиваясь. - Вот что, Чарльз. Сдаётся мне, что придётся тут у вас на некоторое время задержаться... А пока я попросил бы у Вас список всех принятых работников за последние четыре месяца. С июня. И по возможности - с анкетными данными. И упаси Вас бог поднимать панику на базе. Простите, что я Вам говорю сейчас элементарные вещи, но уж слишком у вас тут всё запущено... О данной ситуации никто, кроме меня и Вас, не должен знать. Когда придётся ещё кого-то привлекать к проверке - будем согласовывать отдельно, договорились?
  ...Коренев внимательно и придирчиво, с карандашом в руке, изучал столбцы из десятков русских фамилий, годов рождения, адресов, с готовностью переданных ему Чарльзом Бронсоном. Список был отсортирован в алфавитном порядке. Пахомову Евгению Николаевну полковник нашёл сразу и поставил напротив её фамилии галочку. Больше знакомых имён он не обнаружил, но почти в самом конце списка наткнулся на строчку, которая привлекла его цепкий взгляд. Во-первых, местом рождения молодого человека был обозначен маленький город Красногорск Павелецкой области, город, где родилась Михеева - при том, что большинство русских рабочих на базе, как и следовало ожидать, были уроженцами Нижегородской области. Кроме того, как и Михеева, родился он в 1993 году - а в маленьком городке двое ровесников могли быть знакомы с довольно большой вероятностью.
  Конечно, всё это могло быть случайным совпадением. Но выглядело весьма интересно, а в случайные совпадения полковник Коренев не верил.
  И он с сильным нажимом обвёл подозрительную фамилию жирной линией красным цветом, так, что у карандаша надломился грифель.
  Шмаков Владимир Викторович.
  * * *
  Ответ на запрос в Управление ФСБ по Павелецкой области пришёл быстро, всего через несколько дней, намного быстрее, чем ожидал Коренев, и полученная информация превзошла все его ожидания.
  Граждане Шмаков Владимир Викторович и Михеева Екатерина Степановна не только жили в соседних домах - что скорее всего, прикинул Коренев, означает - в одном дворе. Они в течение десяти лет учились в одном классе, вместе поступили в 2000 году в школу номер четыре города Красногорска с углублённым изучением английского языка и вместе эту школу закончили в 2010 году.
  Конечно, открыто предъявить Шмакову было пока нечего - факт рождения и обучения в Красногорске и даже факт знакомства с Михеевой не является преступлением. От этой мысли Коренев усмехнулся. Но для начала этого было уже достаточно.
  Похоже, удача наконец шла ему в руки. Теперь следовало действовать осторожно, чтобы не спугнуть её.
  Пока Коренев принял решение установить за каменщиком Шмаковым негласное наблюдение. Но знать об этом должны были только он сам, Чарльз Бронсон и непосредственные исполнители, для которых была придумана версия, что рабочего Владимира подозревают в воровстве стройматериалов, но пока не удалось поймать его за руку, и которым было строго приказано держать язык за зубами.
  Решив этот вопрос, Коренев позвонил в Москву, своему помощнику на мобильный телефон.
  - Дима, я попрошу Вас прислать мне на электронную почту некоторые документы по делу Кустиновского... Запишите, какие именно...
  - Да, да, записываю, - Климов судорожно шарил вокруг себя в поисках ручки и бумаги и никак их не находил.
  Звонок шефа застал Дмитрия в постели Оксаны Малашенко.
  * * *
  Порывистый ветер рвал с гнущихся ветвей старых клёнов последние жёлтые листья и гнал их по выложенным серыми квадратными каменными плитками дорожкам городского парка. Девушка в длинном пальто мяла в тонких пальцах сигарету, словно не решаясь закурить. Она шла не торопясь, наступая на опавшие листья, крупные, рассечённые, с глубокими чёткими прожилками, и на сегодняшних листьях оставались отпечатки её кроссовок, а вчерашние, не убранные, уже подсохшие, ломко хрустели под её шагами.
  Бледно-жёлтый лист, медленно отделившись от ветки, описал в воздухе замысловатую траекторию и плавно опустился на её волосы. Спутник девушки бережно снял лист двумя пальцами и бросил его вниз, в пожухшую траву.
  - Ситуацию я тебе обрисовала, - задумчиво говорила она, продолжая теребить пальцами незажжённую сигарету, и во всём её облике этот единственный жест выдавал её волнение, - уходить или оставаться - решать тебе, Володя, мы не вправе приказывать, но я считаю своим долгом тебя предупредить.
  - Я тебя понял, - отвечал он, - спасибо тебе, Катя. Я останусь.
  - Ты хорошо представляешь себе, насколько это опасно, если в Саваслейке появился Коренев?
  - Он меня не знает, так что ты преувеличиваешь.
  - Не думаю. Коренев - очень опасный враг, умный, хитрый и коварный. Он видел Женю и не мог не понять, что она не просто так устроилась на работу на американскую базу в нескольких сотнях километров от Москвы. Потому что просто работать официанткой она вполне могла и в своём городе. Коренев наверняка примет меры, чтобы найти её сообщников. Если уже не принял. Мне, например, не нравятся вот те двое, - она кивнула в сторону двоих парней с неприметной внешностью, которые пили пиво из бутылок в дальнем углу парка.
  - Кать, это паранойя.
  - Если у Вас паранойя, это ещё не значит, что за Вами не следят, не так ли?
  - А если за Вами следят, это ещё не значит, что у Вас нет паранойи? - Володя Шмаков улыбнулся. - Нет, я всё-таки останусь, - он понизил голос, - знаешь, я на базе познакомился с одним парнем. Его зовут Стас, ему восемнадцать лет, он местный, навашинский. Он работает по ремонту электронного оборудования, и что самое главное - не только по ремонту, но и по профилактическому обслуживанию. Чуешь, куда клоню?
  - Пока не очень, - ответила Катя озадаченно.
  - Я хочу его подключить к нашим делам. Да нет, - успокоил он спутницу, заметив, что она слегка дёрнулась, - я ему ничего говорить не буду. Просто - что есть такие люди и всё, а больше ему знать не положено, - девушка едва заметно кивнула, а Володя продолжал, переходя на шёпот, - у Бронсона в кабинете есть сейф. Там хранится план объекта, всех его сооружений. Я хочу через Стаса получить туда доступ и план отсканировать для нас.
  - А как он до сейфа доберётся? - не поняла Катя.
  - Я же тебе объясняю, он по электронному оборудованию работает. И по этому сейфу в том числе.
  Катя помолчала.
  - Ты полностью доверяешь этому человеку? - спросила она наконец.
  - Я считаю, что ему можно верить. Кроме того, я же его не буду ни во что посвящать. Он будет знать только меня.
  - Это очень рискованно, Володя. Тем более, когда на базе Коренев.
  - А я хочу рискнуть! - он даже остановился, глядя Кате в лицо, и она увидела в его глазах знакомый с детства залихватский огонёк, и ей на мгновение показалось, что вокруг ничего нет, а они снова школьники и снова в Красногорске, и снова Шмаков выдумал какую-то мелкую шалость. - Чёрт возьми, Михеева, я хочу рискнуть, понимаешь?
  - Хорошо, - согласилась Катя, - пробуй под свою ответственность. Только, пожалуйста, будь предельно осторожен!
  - Я буду осторожен, - кивнул Володя, но в том, что он выполнит это последнее обещание, у неё остались глубокие сомнения.
  "Катя", - хотел он сказать ей, прощаясь, - "Можно, если всё будет совсем плохо, я позову тебя, и ты придёшь ко мне на помощь?"
  И она наверняка ответила бы:
  "Приду".
  Но он счёл это непростительным малодушием и вслух эту фразу не произнёс. Да и сам этот вопрос через секунду показался ему трусливым и недостойным, как и сама идея - что бы ни случилось - звать её на помощь. Звать её даже в мыслях, несмотря на то, что она никогда об этом не узнает.
  Он сел на скамейку и долго смотрел Кате вслед. Потом поднялся и пошёл прочь из парка.
  Двое незнакомцев тоже встали со своей лавочки, подхватив бутылки с недопитым пивом, и двинулись вперёд по щербатым плиткам парковой дорожки. Володя Шмаков не обратил на них никакого внимания.
  ...В Навашино Катя зашла в Интернет-кафе и впервые за последние недели проверила электронную почту.
  В её почтовом ящике было короткое письмо, отправленное около десяти дней назад и набранное транслитом - на русском языке, но латинским шрифтом, как обычно делают, когда у отправителя нет на клавиатуре кириллицы.
  "Dorogaya Katenka!
  Kirill Streltsov - predatel! On rabotaet na FSB. Imey v vidu!
  Prosti za vse.
  Tonya Koreneva".
  Прочитав сообщение, Катя крепко задумалась.
  С одной стороны, размышляла она, письмо действительно могла написать Тоня, причём искренне и от себя лично. С другой стороны, это могла быть провокация Коренева, или Тоня писала под его давлением, что, впрочем, одно и то же. Но, прикинув все возможности, Катя решила, что первый вариант более вероятен. В самом деле, зачем Кореневу компрометировать в её глазах Кирилла Стрельцова, с которым она совершенно не общается? Он скорее написал бы что-нибудь, чтобы посеять у Кати сомнения в её товарищах по нелегальной деятельности. К тому же, полковник знает или, как минимум, предполагает, что Катя находится здесь, в Нижегородской области - и в чём смысл писать ей про Стрельцова?...
  Она переключила клавиатуру на латиницу и ответила на сообщение:
  "Spasibo. Ya tebe napishu, kogda budu v Moskve.
  Katya".
  Перед тем, как отправить письмо, она засомневалась - не выдаёт ли этим своё местонахождение, если по ту сторону монитора всё-таки не Тоня?
  И она вставила перед подписью ещё одну короткую фразу:
  "Ya doma".
  "Подстрахуюсь", - подумала она, отправляя сообщение, - "Если я всё-таки ошиблась - ищите меня в Красногорске".
  * * *
  Утром следующего дня полковнику Кореневу, не делавшему ни себе, ни другим скидок на выходные, доложили, что в субботу днём каменщик Шмаков встречался с неизвестной девушкой в парке города Навашино, а вечером того же дня допоздна пил пиво в кабаке в Саваслейке вдвоём с рабочим по электронному оборудованию Станиславом Тришиным.
  
  Глава девятнадцатая
  Выходить на связь чаще, чем раз в неделю, Шмаков мог только в самых крайних случаях. Поэтому он не мог знать, как отнеслись товарищи к тому, что он нашёл себе помощника среди местных рабочих, и действовал на свой страх и риск.
  Конечно, он прекрасно понимал, что появление нового, непроверенного человека несёт потенциальную опасность - и всё же на это пошёл. Так уж устроен человек, что среди чужих ему нужен рядом кто-то, кому можно довериться - хотя это повышает реальный риск, но так легче психологически.
  Пока рядом была Женя, Володя чувствовал себя намного спокойнее, хотя знакомы они были всего несколько дней, на территории базы не общались и могли только перекинуться быстрым взглядом при случайной встрече - но этого было достаточно, чтобы сознавать, что здесь, внутри периметра есть кто-то свой. Есть не для того даже, чтобы обратиться за помощью - а просто есть и просто здесь.
  После бегства Жени с базы Володя остался один.
  В те несколько дней, которые прошли от её исчезновения до его встречи с Катей в Навашино, он не находил себе места, не зная, что же случилось, и собрал в кулак всю силу воли, чтобы не бросить всё и не бежать из Саваслейки в деревню, к своим.
  Он и сам удивлялся тому, что всё-таки этого не сделал.
  Шмаков оборачивался на каждый шорох, на каждый неожиданный звук. Он чувствовал, как обострились слух и обоняние. Но именно в один из этих вечеров, пытаясь после работы снять напряжение с помощью алкоголя, он и познакомился со Станиславом Тришиным.
  Стас Тришин родился и вырос в Навашино, там же закончил девять классов и колледж. Он был невысок ростом, внешностью обладал неприметной, носил очки, не курил, пил мало, мечтал заработать денег, чтобы поступить в институт в Нижнем Новгороде и выучиться на программиста и вообще производил впечатление домашнего мальчика, которому за книжками бы сидеть, а не участвовать в деятельности террористического подполья.
  Сложно сказать, что именно в этом пареньке привлекло Шмакова настолько, что он решил остановить свой выбор именно на нём.
  Может быть, то, что и выбора-то особенно не было. Обслуживающий персонал американской базы - явно не тот контингент, который можно зажечь искрой патриотической идеей, это было понятно и так, а если у Шмакова и были иллюзии в отношении окружающих, то последние развеялись за пару недель общения на базе.
  И он подсознательно потянулся к единственному человеку в своём окружении, кого интересовало хоть что-то, помимо денег, алкоголя, женщин, дорогих автомобилей и престижных вещей - неотъемлемых составляющих обывательского успеха.
  Но, сидя в один из вечеров вдвоём с Тришиным у подъезда общежития, он не знал и даже не думал о том, что в этот момент Евстигней Пахомов, выслушав Катино сообщение, нервно мерил шагами комнату.
  - Катя, это никуда не годится, - он старался говорить спокойно, - я больше того скажу - это безобразие, такое отношение к делу и к нашей безопасности. Мне стоило огромных усилий приучить к минимальной конспирации Константина, - при этих словах Кустиновский, сидевший в кресле, обхватив руками колени, не смог сдержать улыбку, - но теперь мы снова наступаем на те же грабли. Один рассказал второму, второй третьему, третий четвёртому, а четвёртый передал в ФСБ. Рано или поздно это закончится плохо. Поэтому скажи Владимиру, что ни в коем случае - я подчёркиваю, ни в коем случае - он не должен делиться никакой информацией ни с кем без нашей санкции. И не должен привлекать посторонних людей, тем более, когда необходимость в этом сомнительна. Так и скажи ему при следующей встрече.
  - Хорошо, - кивнула она, - как думаешь, может быть, попытаться найти Володю и передать ему, не дожидаясь выходных?
  - Не думаю, - ответил Евстигней, - это новый риск. Подождём. Но при следующей встрече предупреди его в жёсткой форме.
  * * *
  У Станислава Тришина тряслись руки. Его маленькие пальцы с коротко остриженными ногтями отбивали мелкую дрожь по серебристому пластмассовому корпусу цифрового фотоаппарата.
  Он уже почти жалел, что связался со Шмаковым.
  Нет, когда Володя был рядом, Стасу совершенно не было страшно. Ему было интересно, он даже испытывал некую гордость от того, что влез в такие приключения.
  Но сейчас, когда он отправился в одиночку фотографировать объекты на территории базы, а Володя ждал его в общежитии, Стас испугался. Всё было бы, конечно, хорошо и просто, если бы старший товарищ был рядом. А ещё лучше - чтобы он сейчас держал его за руку. Но на людях это было бы воспринято однозначным и не вполне приличным образом. Тришин усмехнулся и отвлёкся от мыслей об опасности, подстерегающей за каждым углом.
  ...Шмаков курил на лестничной площадке. Внизу хлопнула дверь, он услышал лёгкие шаги по ступенькам. Когда Стас, держась за перила, появился в проёме, он не смог сдержать вздох облегчения.
  - Ну как?
  - Вот... держи... - из ладони в ладонь перекочевала сменная карта памяти. Шмаков улыбнулся.
  - Я же тебе говорил, что всё будет замечательно! - он весело подмигнул приятелю. - Теперь пошли за пивом!...
  * * *
  - Тришин, значит, Тришин... - Коренев медленно перелистывал страницы, слегка постукивая по поверхности стола карандашом с ластиком на конце, - Знаете, Чарльз, что бы я Вам посоветовал? Попробуйте случайно забыть ключ в дверях Вашего кабинета. Или что-нибудь в этом роде... Нужна маленькая провокация, чтобы эти двое себя раскрыли. Это так, в порядке рекомендации...
  * * *
  Стас даже не сразу поверил в такую удачу. Но дверь кабинета действительно не была заперта, и внутри никого не было.
  Когда техническая служба направила его провести профилактическую проверку сейфового замка, он был уверен, что работать будет под присмотром американцев. Другой на его месте, наверное, насторожился бы, получив такое задание - ведь профилактические работы должны расписываться заранее, это же не экстренная поломка, но такого наряда не было в плане-графике на сегодня, и не стал бы заходить в пустой кабинет, а остался бы ждать снаружи. Но Стасу Тришину не хватило опыта заподозрить неладное, а посоветоваться со Шмаковым он не успел.
  И потому угодил прямо в расставленный капкан.
  В сейфе одиноко лежала карта-схема базы Саваслейка.
  У Стаса перехватило дыхание. Он приподнял её очень осторожно, двумя пальцами, колеблясь, положил на место и обернулся.
  Но вокруг всё было спокойно. Движения его стали быстрее и увереннее. Он схватил схему и положил её в планшетный сканер.
  Компьютер был включён, и даже - о чудо! - программа сканирования была открыта и настроена, так что Стасу не пришлось тратить на подготовку драгоценные секунды. Он торопился.
  Ещё раз на всякий случай оглядевшись по сторонам, Тришин нажал кнопку запуска. Через несколько секунд плавное жужжание сканера было прервано звуком резко распахивающейся двери, и на пороге возник Чарльз Бронсон в сопровождении американских спецназовцев.
  ...Резкий свет люминесцентной лампы падал на плотно закрытые жалюзи. Коренев сидел в кресле под звёздно-полосатым флагом с непроницаемым выражением лица, отодвинув от себя пепельницу, пальцами одной руки небрежно скользя по клавиатуре ноутбука.
  Когда в кабинет ввели до смерти перепуганного Станислава Тришина, с одного взгляда на выражение его лица и безвольно подкашивающиеся ноги Кореневу сразу стало ясно всё.
  Едва конвоиры выпустили руки задержанного, он рухнул перед Кореневым на колени.
  - Я... я не виноват, - хлюпая носом, пролепетал Тришин, - это всё Шмаков... Это он... Только не бейте... Я всё расскажу...
  Коренев сухо кивнул ему на стул.
  - Встань. Садись. Рассказывай.
  - Он... он заставил меня... Я не виноват...
  - Кто заставил? - это было, собственно, и так понятно, - ты можешь, чёрт возьми, говорить связно?
  Тришин поспешно закивал головой.
  - Конечно, конечно... Шмаков Владимир. Он работает... на строительстве. Он просил... он требовал, чтобы я... чтобы я достал ему карту базы, - он втянул голову в плечи.
  - Да? И зачем ему эта карта? - спросил Коренев.
  Тришин снова всхлипнул, размазывая слёзы по лицу рукавом рубашки.
  - Он встречается с какой-то женщиной. В Навашино. Это для неё... А ей зачем, не знаю... У Шмакова и спросите! - вдруг с каким-то озлоблением выкрикнул он.
  - Как зовут женщину?
  - Не знаю... - он запнулся и снова упал на колени, неловко скользнув со стула на пол, - мамой клянусь, не знаю я, как её зовут!...
  Коренев вдруг поймал себя на мысли, что много отдал бы сейчас за то, чтобы эту сцену увидели Кустиновский и Михеева. Даже не за их арест, нет, а просто чтобы посмотрели, чтобы полюбовались на свои кадры. Ибо слаб человек, Екатерина Степановна, и жить хотят все. И народ состоит на девяносто девять и девять десятых не из таких, как вы, а из таких, как Тришин, которые всех сдадут не глядя при первой возможности - так ради кого воюете, Константин Вячеславович? Ради кого губите молодые жизни?... Есть люди определённого склада, думал он, мысленно беседуя со "своими" террористами, которых ломать не только бесполезно, но и вредно - результата не будет, а им это только повышает самооценку, нет, они должны сами прийти к выводу о бессмысленности сопротивления. При столкновении с реальной жизнью, так сказать, с рутиной и со шкурным предательством, которое лучше всего ломает идеалистов...
  Ибо слаб человек, Екатерина Степановна...
  ...Из помощников террористов на базе оставался только Владимир Шмаков.
  * * *
  Нанося первый удар, Коренев допускал два варианта развития событий. Либо террористы должны активизироваться - либо наоборот, он спугнул их арестом Тришина. Но в любом случае Шмаков будет искать способ предупредить своих.
  Однако жизнь в очередной раз нарушила стройные планы полковника Коренева.
  Непосредственный начальник позвонил ему из Москвы на мобильный телефон около девяти вечера в четверг и сообщил, что по прошествии двух с половиной месяцев его аналитической запиской относительно создания семи независимых государств на месте Российской Федерации внезапно заинтересовались наверху, и в ближайшие дни Василию Дмитриевичу было бы крайне желательно быть в Москве.
  Ухватившись за то, что конкретная дата названа не была, Коренев смог выговорить себе неделю для завершения дел в Саваслейке.
  Хотя этого срока было, конечно, недостаточно.
  - Значит, форсируйте события, Василий Дмитриевич, - сказал начальник в трубку, - либо найдите, кому передать материалы.
  Форсировать события не входило в планы Коренева, когда он брал на себя инициативу. Но пренебречь счастливым шансом повлиять на геополитические процессы и удержать американцев от необдуманных шагов с далеко идущими последствиями он не мог. Однако и отдавать в чужие руки наработки по группе Кустиновского не хотелось.
  Так что вариантов у Коренева оставалось немного.
  ...Три с половиной часа просидела Катя Михеева мрачным холодным субботним утром на скамейке в пустынном городском парке под леденящим мокрым снегом.
  Снежинки таяли, не долетая до земли, и превращались в дождь.
  Володя Шмаков на встречу не пришёл.
  * * *
  За столом царило тягостное молчание. Настало время обеда. Женя принесла и поставила на стол кастрюлю с горячей картошкой, но никто не притронулся к еде.
  - Вот что, - сказала наконец Катя, - я поеду обратно в Навашино.
  - Зачем? - спросил Евстигней.
  - Я пойду в привокзальную пивную. Там по выходным гуляют рабочие с базы. Если на базе что-то случилось, я попробую это выяснить. Жалко, что такая простая мысль не пришла мне в голову сразу. Я не стала бы беспокоить вас и поднимать панику. Может быть, ещё ничего и не случилось.
  Евстигней кивнул. Катя поднялась со стула. По провожающим её взглядам товарищей она поняла, что они не особенно верят в оптимизм двух последних фраз. Да и саму её одолевало недоброе предчувствие.
  Девушка вышла на улицу и решительно зашагала по дорожке через поле к автобусной остановке.
  Короткий осенний день медленно клонился к вечеру, но было ещё совсем светло, когда она приехала на навашинский автовокзал.
  Спрыгнув со ступеней пригородного автобуса, она быстро прошла через площадь, рывком распахнула дверь кафе и замерла на пороге.
  В заведении, где обычно по выходным яблоку было негде упасть, было практически пусто. Только в углу сидели двое неопрятно одетых мужчин неопределённого возраста, по виду местных, а не с базы, и допивали явно не первую уже бутылку водки. Из-за стойки на Катю подняла тяжёлый осоловевший взгляд буфетчица, неприветливая крашеная блондинка лет сорока. На её лице под слоем косметики читалась смесь тоски, усталости и недовольства.
  - А где же все?... - произнесла Катя, с удивлением оглядывая пустой зал.
  - Где, где... - зло ответила женщина за стойкой, - на базе все. Никто сегодня не приехал, видишь? Нечего сегодня ловить. Дружок у тебя на базе, что ли? И не позвонил даже?
  - А разве случилось что? - взяв себя в руки, девушка изобразила неопределённый кивок головой, - я ж не в курсе...
  - Ну ты даёшь, - хмыкнула буфетчица, - все ж об этом только и говорят. Террористов на базе поймали. Двоих, говорят, базу взорвать хотели, представляешь? То ли вчера, то ли позавчера. Теперь там на неделю вроде чрезвычайное положение, никого за территорию не выпускают...
  Катя почувствовала, как земля уходит у неё из под ног. Она хотела повернуться и бежать из кафе, но ноги стали ватными и не слушались её. "Совсем расклеилась", - подумала она, - "нервы ни к чёрту не годятся". А женщина за стойкой продолжала, голос её стал особенно обозлённым, как будто говорила она о самом наболевшем:
  - Вот ведь сволочи, ты подумай только! Американцы людям заработать дают, а эти мерзавцы... Твари неблагодарные!... У меня теперь суббота пропадает, да и воскресенье, видимо, тоже - никакой прибыли заведению, так и мне никакого заработка! Лично бы террористов этих перестреляла!...
  - А фамилии их известны? - спросила Катя невпопад, даже не подумав, насколько подозрительным выглядел бы её интерес, будь на месте буфетчицы кто-нибудь поумнее.
  - Не передавали... Да и какая разница-то! Всё равно уже за выходные никого с базы не выпустят, значит, никакой прибыли... - снова запричитала она, ожидая, что Катя проявит сочувствие к её несчастью.
  Но девушку совершенно не трогали эти коммерческие страдания. Собравшись наконец в кулак, она вышла на улицу.
  Значит, всё-таки случилась беда... Потому что кто это мог быть, кроме Володи? Больше некому... Одновременно Катя почувствовала, как в душе её закипает жгучая ненависть даже не к американцам, а к крашеной блондинке за буфетной стойкой. "Перестреляла бы, говоришь? Ну это мы ещё посмотрим, кто кого перестреляет!... Будет на нашей улице праздник!..."
  * * *
  Коренев недолго, но внимательно рассматривал задержанного, сидевшего перед ним на стуле. Слегка вьющиеся чёрные волосы, широкие плечи, скованные руки лежат на коленях, угрюмый настороженный взгляд из-под густых чёрных бровей. При задержании пытался выпрыгнуть из окна общежития, но его удержали...
  - С четвёртого этажа редко разбиваются насмерть, Владимир Викторович, - сказал Коренев, закуривая, - с такой высоты прыгать бессмысленно. Ноги могли бы переломать, но не более того.
  Шмаков по-прежнему хмуро молчал.
  - Молчите. Я бы на Вашем месте - не дай мне бог, конечно, когда-нибудь на нём оказаться - подумал бы о своём будущем. Давно с террористами связались, Владимир Викторович?
  - Не знаю я никаких террористов, - сказал Шмаков, - моё дело кирпичи класть.
  - Кирпичи, значит... - задумчиво произнёс Коренев, - а я бы Вам советовал пойти на сотрудничество с нами. Потому что от серьёзных неприятностей можете себя избавить. И не только себя, но и Екатерину Степановну.
  - Катя тоже у вас? - слова сорвались с губ раньше, чем он успел почувствовать, даже не осознать ещё логически, а почувствовать, что совершил ошибку.
  - Всему своё время, - ответил Коренев ровно, сделав вид, как будто не заметил, как удалось зацепить Шмакова, какая искорка мелькнула на мгновение в его глазах. Именно так - всему своё время, ни "да", ни "нет". И продолжил более доверительным тоном, - от Вас сейчас многое зависит. Могу Вам сказать, Владимир Викторович, что Екатерина Степановна нас не особенно сейчас интересует. Важнее другое. От Вас мне нужно только узнать местонахождение вот этого человека, - Коренев повернул к Володе раскрытый ноутбук с фотографией на мониторе, - Вы же знаете, где он скрывается? Я Вам даже подскажу - его фамилия Кустиновский. Чтобы Вы не сомневались. Помогите нам, и мы Вас отпускаем.
  Шмаков устремил взгляд в экран. Конечно, он узнал этого человека. Всего несколько недель назад он встречал их с Катей в деревенском доме, когда они приехали из Красногорска. Тогда, глядя на Катю и на него, он испытал острый приступ ревности...
  - Я его никогда не видел.
  
  Глава двадцатая
  Стрелки старинных механических часов с кукушкой сомкнулись в вертикальном положении, обозначив полночь, и мерно двинулись дальше - секунду за секундой отсчитывать новые сутки.
  Под часами за деревянным столом в гнетущей тишине сидели пятеро.
  Евстигней курил одну сигарету за другой. Пепельница, ещё два-три часа назад пустая, уже была наполнена до краёв. Иногда он поднимался, начинал ходить кругами по комнате, но это не приносило успокоения и не помогало собраться с мыслями, и он вновь садился на кушетку и закуривал.
  Женя, как испуганный зверёк, прижималась к сильному плечу мужа, неохотно выпуская его руку, когда он вставал с дивана, и стараясь при каждом шорохе поймать глазами его тяжёлый взгляд, с доверием и надеждой ожидая его решения, как будто оно могло волшебным образом что-то изменить и исправить в сложившейся ситуации.
  На углу стола, прямо напротив Жени, сидела на деревянном табурете Катя Михеева, опершись спиной на край подоконника. Она, единственная из всех, была в уличной обуви, расстёгнутая куртка сползла на одно плечо. Стиснув бледные пальцы, Катя обхватила ими одно колено и смотрела куда-то вниз, сквозь свои руки, опустив долу тёмные вишенки карих глаз, и никто из присутствующих не решался взглянуть ей в лицо.
  Над противоположным краем стола, со стороны выхода, возвышались мрачные фигуры хозяина дома и Константина Кустиновского. Старик сидел сутулясь, подперев седую голову рукой, но взгляд Костика, живой и обеспокоенный, как всегда, скользил по сторонам - мысль его металась в неустанном поиске.
  Никто из них в этот момент не признался бы в этом друг другу, но все понимали, что, вслушиваясь в монотонный шум непогоды за окном, каждый из них ждал, что в стихию дождя и ветра ворвётся другой, рукотворный звук - шелест шин и лязг тормозов...
  - Всё, хватит, - Евстигней произнёс это негромко и ровно, поднимаясь и скрещивая руки на груди, и четыре пары глаз устремились на него.
  Кате показалось, как будто что-то оборвалось, как гитарная струна, и она почувствовала резкий холод, хотя в доме было натоплено.
  - Мы доигрались до серьёзного провала, - Пахомов рубил слова медленно, обводя взглядом соратников, - до очень серьёзного. Что делать будем, товарищи террористы?
  Первый, самый очевидный, ответ на этот вопрос повис в воздухе. Евстигней выдержал паузу, но никто не произнёс вслух слово "уходить". И Пахомов продолжил:
  - Казалось бы - я только прошу меня не перебивать, - он быстро взглянул на Катю, чтобы она поняла, что эта фраза обращена в первую очередь к ней, - казалось бы, после того, что случилось, мы обязаны как можно скорее исчезнуть из этого района. Признать, что этот раунд мы проиграли, и разбежаться, чтобы нанести удар позже и в другом месте.
  - Этого делать нельзя, - тихо сказал Кустиновский.
  Пахомов кивнул.
  - Это голая логика, и с точки зрения целесообразности мы обязаны руководствоваться только ей. Но так можно было поступить ещё неделю назад. Теперь у нас нет на это морального права. Мы... - Евстигней вовремя осёкся, проглотив чуть было не слетевшее с губ слово "потеряли", - у нас врагами захвачен товарищ. Уйти, не отомстив, мы не можем, и кроме нас, это сделать некому. Это моё мнение, но я хотел бы услышать ваши соображения, в том числе по конкретным действиям. Не забывайте, что Владимир... что он бывал здесь, в этом доме. Поэтому... давайте думать, куда мы здесь сможем переместиться.
  Катя подняла глаза на Пахомова.
  - Ты боишься, что Володька не выдержит? - быстро спросила она.
  - Я обязан предусмотреть все варианты, - ответил Евстигней, допуская про себя, что излишне резок с товарищами, и ожидая, что последует буря негодования со стороны Кати и Константина. Но они оба промолчали.
  Тогда впервые за вечер заговорил дед Иван.
  - Помнишь, сынок, я тебе рассказывал про брошенную деревню, что отсюда за шесть километров?
  - Конечно, - оживился Евстигней.
  - У моего покойного брата там дом остался, - неторопливо продолжал старик, - без окон, конечно, без дверей, но погреб справный. Там сможете укрыться на некоторое время.
  - А электричество? - спросил Константин.
  - Ну, света там, конечно, не будет.
  - Мне нужна хотя бы одна розетка, - покачал головой Кустиновский, - без воды, так и быть, обойдёмся, дождевую возьмём, да и снег ляжет со дня на день. Но без электричества никак.
  - В крайнем случае, ты можешь пользоваться электричеством здесь, - предложил Пахомов, - но постоянно находиться будем там. И ночевать тоже. А у тебя есть какие-то идеи?... - ему вдруг пришло в голову, что друг неслучайно начал выспрашивать технические подробности, - доступа-то на базу у нас больше нет...
  - Доступ не нужен, - сказал Константин просто, коротко и твёрдо и, отвечая на безмолвный вопрос товарищей, продолжал: - замысел прост, как всё гениальное, и я не снимаю с себя вины за то, что не додумался до этого раньше, но меня осенило только сейчас. Что у нас через несколько дней ожидается?
  - А что? - всё ещё не понимал Евстигней.
  - Четырнадцатое ноября у нас ожидается, вот что!
  - Приёма на работу в этом месяце не будет, - возразила Катя, - да и некому... снова рисковать... Нет, я решительно против того, чтобы ещё кому-то туда устраиваться!...
  - Я не об этом, - Константин в первый раз улыбнулся, - вы все думаете не о том.
  - А о чём же?...
  - О том, что вслед за четырнадцатым числом будет девятнадцатое! Будет прохождение американской колонны по маршруту в несколько десятков километров по совершенно не охраняемой дороге!...
  - То есть по пути...
  - Совершенно верно!
  Друзья переглянулись. Константин торжествовал.
  - Как же ты не догадался до этого раньше! - с горечью, но без упрёка в голосе воскликнула Катя. - Тогда и Володя... Мы могли бы его уберечь...
  - Да мы все хороши, - вздохнул Евстигней, - думать надо было вовремя, а не лезть очертя голову в Саваслейку... Ну да теперь поздно. Будем готовиться, исходя из сложившихся обстоятельств... Давайте собираться. Возражений не имеется?
  Никто не высказался против неожиданно родившегося плана действий.
  - Ты что скажешь? - спросил Евстигней у молчавшей весь вечер Жени.
  - Куда ты, туда и я, - ответила она.
  - Я вас довезу пару-тройку километров на машине, - сказал дед Иван, - до поваленных столбов, дальше она не пройдёт. Дальше пешком двинетесь, фонарь есть, не заблудитесь в ночи вчетвером...
  - Дед, а ты разве не с нами пойдёшь? - удивился Евстигней.
  - Я дома останусь, - ответил старик, - вы молодые, сынки, вам жить, вы и идите, а мне уж прятаться по кустам не пристало. Я своё пожил, мне хоть ФСБ, хоть чёрт лысый... - он махнул рукой, и Пахомову стало ясно, что он не изменит своего решения, - Мне бы только с тобой, сынок, переговорить ненадолго надобно, - добавил дед, отзывая в сторону Константина.
  Сборы были недолги, и меньше чем через полчаса зелёный "Запорожец", кряхтя, уже полз в гору. Вдоль заросшей бурьяном колеи раскисшей просёлочной дороги выступали из темноты полусгнившие деревянные столбы, отмечая когда-то существовавшую телеграфную линию.
  - А где же провода? - спросила Женя с наивностью горожанки из интеллигентной семьи.
  - Где-где... На цветной металл растащили уж лет пятнадцать назад, - пояснил дед Иван, не отрываясь от руля.
  Первые поваленные столбы, которые не смог преодолеть "Запорожец", преградили путь намного раньше, чем планировал дед Иван - уже давно он, да и другие сельчане, не ездили по этой дороге. Там они простились, и четвёрка товарищей продолжила путь в неуютной ночи к своему новому пристанищу.
  * * *
  - Вы совершенно не умеете работать, Василий - возмущённо говорил Чарльз Бронсон, - Вы арестовали двух случайных людей, один из которых наболтал чёрт знает чего, а второй вообще молчит... И где же Ваши террористы?...
  - Конечно, случайных, - с сарказмом отвечал Коренев, - особенно если учесть, что одного из них взяли с поличным в Вашем кабинете... Не торопитесь, Чарльз. Есть такая грубая русская поговорка - спешка хороша при ловле блох и при поносе...
  Однако сам Коренев торопился.
  ...Один раз ему даже показалось, что он увидел Екатерину Михееву.
  Случилось это недалеко от контрольно-пропускного пункта, с внешней стороны периметра базы.
  Ему почудилась Михеева в девушке, которая о чём-то весело болтала с американским солдатом возле проходной. Коренев не был уверен, что это именно она, видел он её с довольно большого расстояния и застал только самый конец их разговора. Девушка попрощалась с американцем за руку, села за руль зелёной машины и поехала по шоссе.
  "Старею", - подумал Коренев, - "Показалось".
  К тому же у Михеевой не было водительских прав - он специально интересовался этим вопросом.
  Американец поспешно прятал руку в карман шинели.
  В кулаке его была зажата аккуратно сложенная зелёная стодолларовая купюра.
  А в купюру - завёрнута записка следующего содержания:
  "Володенька!
  Ты только держись. Мы в тебя верим, и ты верь, что всё будет хорошо. Только держись! Я всегда с тобой.
  К."
  Но Коренев этого, конечно, не видел.
  Этот клочок бумаги обнаружат у подозреваемого в терроризме Шмакова через сутки с небольшим.
  - "К" - Кустиновский? - спросит Бронсон.
  - Нет. "К" - Катя, - ответит Коренев и пояснит, видя недоумение собеседника, - русское сокращение от имени Екатерина. Это Михеева. Это её почерк.
  "В Федеральную Службу Безопасности...."
  Да, это её почерк.
  Но это будет ещё больше чем через сутки, уже после того, как произойдёт событие, которое заставит Чарльза Бронсона внимательнее относиться к предостережениям российских коллег.
  А пока Катя Михеева исполнила последнее, что могла и считала своим долгом сделать в Саваслейке, исполнила по собственной воле, на свой страх и риск, вопреки настоятельным возражениям соратников.
  Поздним вечером того же дня, под густым покровом ноябрьской ночи, Константин и Евстигней с дедом Иваном в качестве водителя установили на дороге по маршруту движения колонны четыре самодельных растяжки, наспех прикопав их мёрзлой землёй.
  К рассвету лёг первый устойчивый снег, надёжно прикрыв творение их рук.
  Казалось, сама природа была в эту ночь на стороне подпольщиков.
  Но сами они были уже далеко. В предутренний час, когда даже звёзды скрыты за снежными тучами, зелёный "Запорожец" пересёк административную границу Нижегородской области и Мордовии, высадил четверых пассажиров на маленькой железнодорожной станции и после недолгого прощания тронулся в обратный путь. Друзья проводили удаляющийся в темноту свет автомобильных фар долгим благодарным взглядом.
  - Скоро первая электричка должна быть, - сказал Константин, скользя лучом карманного фонарика по расписанию.
  - Ты куда собираешься ехать? - спросила Катя. Пути четвёрки расходились теперь в разные стороны, и следующая встреча их была назначена под Москвой за несколько дней до Нового года.
  - Даже не знаю, - он пожал плечами.
  - Поедем вместе в Павелецк? - предложила она.
  - К тебе домой, что ли? - Кустиновский усмехнулся.
  - Зачем же! Я тебя поселю у друга моего отца. Там незасвеченная квартира. Это именно Павелецк, а не Красногорск, - говорила Катя, имея в виду Тушина, - заодно познакомлю с нашими красногорскими ребятами... - к горлу подступил комок, Катя в который уже раз подумала о том, как будет смотреть в глаза Валерию Макушину она, уезжавшая на задание со Шмаковым и вернувшаяся целой и невредимой без него...
  - Что ж, поехали! - Константин не заставил себя долго упрашивать.
  - А мы куда? - спросила Женя у Евстигнея.
  - В Челябинск, - ответил он, - тоже, конечно, электричками.
  Женя даже не поинтересовалась, почему именно в этот город. В Челябинск - значит в Челябинск.
  Дороги их легли встречными электричками в разных направлениях.
  * * *
  ...И тогда он увидел Катю.
  Значит, в какой-то миг он всё-таки мысленно позвал её на помощь, хотя приказал себе делать это только в самом крайнем случае.
  У Кати были большие белые крылья, она была совершенно прозрачна, она прошла сквозь стену и ступала, не касаясь ногами пола камеры. Через её бестелесные руки просвечивали мелкие клетки кафеля.
  "У-хо-ди", - сказал он ей, - "они..."
  "Не бойся", - ответила она спокойно, - "они меня не видят. Я же твой ангел-хранитель, а не их".
  "Ка-тень-ка..."
  Она склонилась над ним, заслоняя его крыльями, бережно коснулась пальцами его висков.
  "Ты всё можешь. Я знаю. Я в тебя верю. Ты можешь всё".
  И он отчётливо, как наяву, увидел её и себя - в Красногорске, на берегу, далёким летом после окончания седьмого или восьмого класса. Катя сидит рядом с ним, на диком пляже, перебирая в ладонях маленькие гладкие камешки, между её тонкими пальцами струится чистый влажный речной песок, летят переливающиеся брызги прохладной воды, к ней можно припасть губами и пить, пить, пить - он не пил уже больше суток... Наверное, больше суток - потому что как сориентироваться во времени, когда нет ни солнца, ни луны, а есть только белая продолговатая лампа, бьющая в глаза холодным люминесцентным светом... Но в это мгновение лампы тоже нет, и даже пить не хочется, а есть только Катя с крыльями. Она ещё что-то ему говорит, её тёмные пушистые косы падают ему на лицо, и волосы её пахнут так, как пахнет море, точнее так, как оно должно пахнуть... Как и миллионы его ровесников, родившихся в российской провинции в девяностые годы двадцатого века, Володя Шмаков никогда не видел моря. Только по телевизору...
  Он хочет ещё что-то ей сказать, задержать её ещё на секунду, но светлый образ уже ускользает, и снова проступает разметка кафельной плитки. Но даже прежде, чем сознание возвращается полностью, он слышит где-то вдалеке чёткую и ровную, без акцента, английскую речь Коренева:
  - И всё же в свете последних событий я полагаю разумным, более того, господа, я настаиваю, чтобы мы немедленно провели тотальную одновременную проверку всех близлежащих населённых пунктов. Если это, конечно, ещё не поздно сделать...
  "Ты слы-шишь", - он пытается ещё раз позвать Катю, но только хватает ртом воздух, а ангел-хранитель окончательно растворяется в кроваво-красном тумане...
  * * *
  Переводчик был очень молод, отметил про себя Коренев. Это был светловолосый нижегородский паренёк, только в этом году закончивший институт, а выглядел ещё моложе. На вид ему можно было дать лет семнадцать-восемнадцать, и чем-то он неуловимо напоминал Кореневу Стаса Тришина. Может быть, тем, как не сумел скрыть страха в больших голубых глазах, когда услышал, что назначен в группу, которая должна выявлять террористов в населённых пунктах. За полгода в Саваслейке переводчик работал только с бумагами, его ни разу не посылали за пределы территории базы, и он полагал, что весьма удачно и безопасно в жизни устроился.
  Коренев вообще не понимал, зачем ему лишний сопровождающий - любые вопросы, которые возникнут у американцев к местным жителям, он вполне мог перевести и сам. Но - таков порядок, и полковник не стал возражать, тем более, что молодой человек ему ничем не мешал. Звали его, кажется, Алексей.
  ...Это был бедный дом на самом краю деревни, с хозяйственными постройками и металлическим гаражом ещё советских времён. Хозяин, седой, но крепкий старик с тяжёлым пристальным взглядом, сразу не понравившимся Кореневу, встретил нежданных гостей уверенно и сдержанно, на вопросы отвечал с достоинством. Жил он, по его словам один, чужих в деревне за последнее время не бывает, о террористах слыхал только по телевизору, и его спокойствие Коренева почти убедило, но формальности следовало соблюсти.
  Осмотрев сараи, гараж и машину, полковник в сопровождении четырёх американских спецназовцев и юного переводчика вошёл в дом.
  Обстановка была провинциальной, бедной и обыденной. Мебель, бытовая техника - всё тридцати-, а то и сорокалетней давности... Но что-то внезапно привлекло внимание Коренева.
  Он нагнулся и из щели между двумя половицами аккуратно вытащил порванную жёлтую медицинскую перчатку.
  - Свежая... не запылилась ещё, - заметил Коренев и добавил коротко, передавая перчатку одному из американцев, - на экспертизу. Ещё что у Вас есть в доме интересного? - осведомился он у хозяина.
  К удивлению Коренева, тот отреагировал на произошедшее как на нечто само собой разумеющееся.
  - Конечно, - как ни в чём ни бывало, ответил он, жестом приглашая гостей в глубь комнаты, - проходите, господа хорошие, сейчас передам, одну секунду, господа, сейчас...
  Старик начал торопливо шарить левой рукой в тёмном шкафу, правой осеняя себя крестным знамением.
  Для американцев этот жест ничего не значил, но стоявший у окна полковник Коренев сразу понял всё.
  И он успел. Выбив окно резким ударом плеча, он перевалился через подоконник и рухнул наземь, закрыв руками голову, за мгновение до того, как взрывная волна обрушила на его спину остатки битого стекла, превращая в ошмётки новенький зимний камуфляж.
  - Вот такой, господа, сюрприз от товарища Кустиновского, - ни к кому не обращаясь, произнёс Коренев, медленно поднимаясь на ноги.
  Он сказал это очень громко и отчётливо, но не услышал своего голоса и понял, что серьёзно контужен взрывом.
  
  Глава двадцать первая
  Этой встречи Катя ждала и боялась.
  И всё же она сама набрала городской номер Макушина.
  На табло определителя высветился её домашний телефон. Он взял трубку.
  - Валера, это я. Нам надо встретиться.
  - Вы вернулись?
  - Я вернулась, - медленно ответила Катя, - давай через два часа в "Альбатросе", а? Только я буду ещё с одним человеком.
  - С Володькой?
  - Нет.
  - Что-то случилось?
  - Да.
  - Хорошо. Давай.
  В кафе Валерий пришёл раньше назначенного срока, но Катя и её спутник уже сидели за столиком. Это был высокий худой парень со слегка вьющимися светло-русыми волосами, в сером шерстяном свитере. На спинку стула была небрежно наброшена тёмно-синяя зимняя куртка с капюшоном.
  Макушин сразу понял, что это кто-то из её московских знакомых. Катя встала навстречу ему. Поднялся и её товарищ.
  - Валерий, - он протянул руку.
  - Константин.
  Катя поймала себя на страшной мысли, что даже на допросах в ФСБ было, пожалуй, легче и проще, чем сейчас, когда придётся объяснять Валерке, почему она вернулась в Красногорск без Шмакова. Они трое дружили с раннего детства, и хотя в случившемся не было Катиной вины - она честно предупреждала Володю об опасности, он сам её не послушал... Но она вновь и вновь не находила себе оправдания.
  Макушин сел к их столику. Около минуты все трое молчали.
  - Катя... - начал наконец Валерий, и она вздрогнула всем телом, словно вжимаясь в спинку стула, - с Володькой... всё плохо? - он медленно и напряжённо подбирал слова.
  - Да, - едва слышно прошептала Катя.
  - Он... живой?
  Она кивнула.
  - Я всё понял. Не кори себя, слышишь? Если хочешь, поговорим потом. У Фёдора Ивановича.
  - Хорошо.
  * * *
  На землю сползали ранние декабрьские сумерки, когда Евстигней и Женя вошли в здание вокзала станции Рузаевка - небольшого мордовского посёлка, но крупного железнодорожного узла, откуда расходятся ветки по нескольким направлениям.
  В зале ожидания было хмуро, холодно и пусто. Поездов в ближайшее время не ожидалось, лишь кое-где коротали время редкие одинокие пассажиры.
  У касс дальнего следования, склонившись к окошку, стоял человек и эмоционально спорил с кассиршей.
  - Девушка! - донеслись до Евстигнея обрывки разговора, - я уже вторые сутки слышу, что нет билетов на Москву! Я из Ульяновской области сюда на пригородных ехал, а дальше? У меня три дня проезд бесплатный, понимаете, трое суток! Билетов у них нет, понимаешь ли, а мне как прикажете домой добираться? Пешком?
  Евстигней шагнул вперёд, прервав монолог возмущённого пассажира возгласом удивления:
  - Антон!...
  Тот обернулся.
  - Антон! Ступенков!!! Не узнаёшь?
  - Евстигней!!!
  Друзья обнялись.
  - Какими судьбами? - спросил Пахомов, когда они отошли от кассы. Когда же они виделись в последний раз? Да, пожалуй, мельком, на той памятной демонстрации седьмого ноября позапрошлого года, когда Антон стоял рядом с Константином Кустиновским в первом ряду колонны, которую вёл Олег Малашенко... А если вспомнить, откровенный разговор между ними должен был произойти ещё летом того памятного года в квартире Пахомовых, но так тогда и не состоялся...
  - Домой еду, - ответил Ступенков, закуривая, и коротко пояснил, предупреждая вопрос товарища, - второй день как освободился. Два года за оправдание терроризма отсидел до звонка. А ты как?
  Евстигней быстро, по выработавшейся привычке, оглянулся назад, но не увидел никого, кроме Жени, стоявшей с ним рядом чуть позади, и тихо ответил:
  - Я в федеральном розыске.
  Антон даже присвистнул от удивления.
  - Да ну! Не ожидал от тебя... - в голосе его засквозило уважительное удивление, он перешёл на доверительный шёпот, - а что за дело-то?
  - Помнишь по новостям прошлогодний праздник в Кусковском парке? - тихо спросил друга Евстигней.
  Антон молча кивнул. По выражению лица его Пахомов понял, что такого ответа он явно не ждал.
  - Это - точно, - продолжил Евстигней, - может, и ещё что, не знаю.
  - Ну ты, брат, даёшь, - только и смог произнести Ступенков, - а я-то поверил, что ты заделался добропорядочным обывателем...
  Евстигней усмехнулся.
  - И ты мог поверить?
  - Люди меняются, - в голосе Антона мелькнула неожиданная жёсткость, раньше ему совершенно не свойственная, - ты лучше скажи, как будем действовать дальше и как мне тебя найти?
  - Значит, и ты не собираешься сидеть сложа руки?
  - Не задавай глупых вопросов. Я так понимаю, что ты-то, в отличие от меня, зря времени не терял, - Антон взял друга за локоть, заглянул ему в глаза, - скажи, Евстигней, подполье существует?
  - Да, - твёрдо ответил Евстигней, - я ещё о многом тебе расскажу и кое с кем познакомлю. Но в организацию к Малашенко - или кто у них там теперь - больше не ходи. Я сам тебя найду. Или пришлю человека для связи. Если будут срочные вопросы - заходи к моим домашним. Потому что сам я в ближайшие недели не в Москве. Идёт?
  - Конечно, - кивнул Антон и задал наконец вопрос, который давно мучил его, но он не хотел переводить тему и теперь ухватился за то, что Пахомов упомянул в разговоре о своей семье, - Евстигней, что с Настей?
  Пахомов смутился, хотя вопроса этого, естественно, ждал.
  - Я думал, ты в курсе...
  - Я в курсе, - ответил Антон, снова с непривычными для Евстигнея металлическими нотками, - мне писали. Как сейчас дело развивается.
  - Идёт следствие, - сказал Евстигней, - поговори подробнее с моей матерью. У меня уже почти два месяца не было вестей из дома.
  * * *
  Тушин выслушал Катю молча, опустив глаза и не перебивая.
  - Вы считаете, мы могли что-то сделать? - спросила она.
  - На войне без потерь не бывает, Катерина, - покачал головой Фёдор Иванович, - согласен, глупо получилось, но что случилось - того не исправить. Если мы сможем Владимиру чем-то помочь - сама понимаешь, сделаем всё, что в наших силах.
  - А ещё я считаю, - вмешался в разговор Константин, - что помощь - это хорошо, но пассивно. Мы должны отомстить.
  - Что ты предлагаешь? - повернулась к нему Катя.
  - Не догадываешься? - спросил он и объявил чётко и почти торжественно, - Проспект Вернадского!
  - Но как же...
  - Ты хочешь сказать - как же наша договорённость насчёт освобождения Жени? Да, мы должны были сдержать слово и мы его сдержали - мы не взорвали ту бомбу, которая была заложена. Более того, с твоих слов, ФСБ её уже нашла. Это первое. И второе - мы же никому не обещали никогда ничего больше не взрывать, правда? - едва заметная улыбка пробежала по губам Кустиновского, - подобные уговоры, по-моему, невозможны в принципе. И потом, если говорить о каком бы то ни было джентльменском поведении, - голос его стал жёстче, - любые правила Коренев нарушил первым. Потому что Шмакова арестовали ни за что. Меня, тебя, Евстигнея - это было бы понятно. Но Володя ничего не успел сделать. Поэтому я не считаю себя связанным любыми обязательствами.
  - Может, ещё поговорим с Евстигнеем? - с сомнением предложила Катя.
  - Конечно, - с готовностью кивнул Константин, - это же не завтра будет. Это ещё только идея, причём довольно сырая, и высказываю я её впервые. Кроме того, у меня есть ещё один замысел, и надо посмотреть, что воплощать в жизнь в первую очередь.
  - И что ещё у нас взлетит на воздух? - поинтересовалась она.
  - Нет, - ответил Кустиновский, - предложение другого характера. - Он на мгновение замолчал, обводя взглядом товарищей, смотревших на него с удивлением, - Я говорю о создании единой структуры русского сопротивления. Мы все собирались и находили друг друга стихийно - но теперь пришло время, чтобы была организация, разумеется, нелегальная, которая сможет привлекать новых людей. Я уверен, что в России есть патриоты, готовые действовать решительно, но не знающие, что делать и как связаться с единомышленниками. Как бы дико это ни звучало из моих уст, я хочу собрать всех соратников, провести конференцию, учредить организацию и заявить об этом в Интернете.
  - Ага, - вырвалось у Кати, - конференцию провести. У Коренева в кабинете. И заодно подать заявку на митинг на Лубянской площади. Ответственные за проведение митинга - Пахомов, Кустиновский, Михеева.
  - Погоди, не торопись, - спокойно ответил Константин, - я твою иронию вполне понимаю. Я вот о чём хочу сказать. Когда всё начиналось, мы не думали о перспективе, о том, что мы когда-нибудь победим, так ведь? Мы просто понимали, что надо действовать, что нельзя не действовать, и всё?
  - Пожалуй, да, - согласилась Катя. Фёдор Иванович слушал Константина со всё большей заинтересованностью.
  - Я считаю, - продолжил Константин, - что пришло время думать о будущей победе и готовить структуру, которая победы добьётся. Я не знаю, будет ли у нас сейчас единый командир по военному образцу - я об этом размышлял, но не пришёл к чёткому решению. В дальнейшем - безусловно, да. Но структурироваться надо, что скажете?
  - Мы этот вопрос уже обсуждали с Филимоном Пахомовым, - ответил Тушин, - время пришло. Это не только моё мнение, но и его.
  Константин удовлетворённо кивнул.
  - Я также считаю, что нам нужен сайт сопротивления в Интернете. Причём вести его, возможно, смогут люди на легальном положении - об этом тоже надо подумать. Техническую сторону я беру на себя, может быть, при содействии некоторых технически подкованных московских товарищей. А что касается конференции, Катя, твои сомнения логичны, и проводить её надо не на территории России.
  - А где же? - спросила Катя, - Украина без пяти минут в НАТО. Дальнее Зарубежье...
  - В Белоруссии, - ответил Константин. - Считаю, что там условия есть. И пробраться туда не составляет проблем. Полтора года назад я пересёк Белоруссию насквозь и знаю, о чём говорю. Кроме того, в Брестской области у меня родственники, это тоже снимает многие трудности. В общем, предварительно так, ещё обсудим с Евстигнеем... Всё равно это надо делать ближе к весне...
  ...Когда они остались вдвоём, Катя, не боявшаяся в жизни ни чёрта, ни дьявола, ни полковника Коренева, но робевшая и терявшаяся в присутствии Константина, нерешительно коснулась его руки.
  - Костя... Можно тебе задать вопрос?
  - Спрашивай, конечно, - кивнул он.
  - Зачем?... - она осеклась.
  - Что зачем? - не понял Кустиновский.
  - Зачем ты носишь взрывчатку у сердца?
  - Откуда ты знаешь? - нахмурил брови Константин.
  Катя опустила глаза.
  - Догадалась я. Не злись, пожалуйста.
  Теперь пришла очередь Константина замяться и выдержать короткую паузу.
  - В конце концов, это моё право на лёгкую смерть, - ответил он резко и быстро, не глядя на девушку.
  - Ты можешь мне сделать такую же штуку? - Катя сжала его пальцы в своей ладони.
  Кустиновский ответил не сразу.
  - Тебе - нет. Извини. Не буду. Не могу.
  * * *
  В Челябинск Евстигней и Женя приехали около пяти часов вечера. Начинало темнеть, сгущались ранние сумерки. В простуженном воздухе неторопливо кружились мелкие колючие снежинки.
  Перейдя через привокзальную площадь, Пахомов остановился у памятника Уралу и стоял так несколько минут.
  Женя вывела его из задумчивости.
  - Куда мы пойдём, ты знаешь?
  Он кивнул.
  ...По серым окраинам катился усталый троллейбус. Евстигней ни у кого не спрашивал дорогу - он и сам помнил нужную остановку, улицу и дом.
  - Подожди меня на всякий случай внизу, - сказал он Жене.
  Освещение в подъезде не работало, и они наощупь поднялись на второй этаж. Евстигней позвонил. Дверь открыла светловолосая женщина лет тридцати. Увидев Пахомова, она изменилась в лице и сделала шаг в глубь квартиры. Страх мелькнул в её глазах, но дверь она всё же не закрыла.
  - Здравствуй, Ирина, - негромко сказал он. - Прости, что без звонка.
  - Евстигней? - так же тихо произнесла женщина то ли вопросительно, то ли утвердительно, по-прежнему продолжая стоять в дверях, - Зачем ты пришёл?
  - Неласково встречаешь старого товарища мужа, - усмехнулся Пахомов.
  - Зачем ты пришёл? - испуганно повторила Ирина Максимова.
  - Пришёл просить тебя о помощи, - ответил Евстигней, - сама знаешь, в какой я ситуации нахожусь...
  Он не договорил. Женщина отрицательно покачала головой.
  - Уходи, Евстигней, - с тяжёлым вздохом сказала она, - уходи. Я спокойно жить хочу. Ваши дела Алексея погубили напрасно, и мне в первые месяцы не давала покоя ФСБ. Слава богу, хоть теперь отстали. С меня довольно. Уходи и не впутывай меня ни во что больше. Мне жить надо и дочку растить. Всё равно никакого толку у вас не выйдет. Плетью обуха не перешибёшь, Евстигней. Только зря себя погубите, ну да это ваше дело, а я для себя жить хочу и для ребёнка.
  - Не пустишь в квартиру? - Пахомов нерешительно взялся за ручку двери.
  - Уходи, Евстигней, - повторила она, - уходи и забудь сюда дорогу, слышишь? Я никому не скажу, что ты приходил, но не доводи до греха...
  - Что ж, спасибо на добром слове и прощай, Ирина, - он повернулся, одёрнул куртку. Грязная талая вода стекала с его ботинок на каменный пол лестничной площадки. Не ждал он такого ответа от вдовы Лёшки Максимова, боевого друга и товарища, но что ж поделать...
  - Постой, - её фигура скользнула через порог. Не глядя на Евстигнея, она вложила в его ладонь стодолларовую купюру. - Возьми, может...
  - Спасибо, Ира, не нужно, - он отвёл её руку и не оборачиваясь, зашагал вниз по ступеням. Спускаясь, Евстигней ярко, как будто это было вчера, вспомнил, как почти десять лет назад был свидетелем на свадьбе Алексея Максимова. Его тогда поразило, какие удивительные были у Лёшкиной невесты глаза - не синие и не зелёные, а цвета морской волны... Воспоминание было столь отчётливым, что Евстигней вздрогнул. А сегодня... Сегодня он не заметил цвета её глаз - как будто они были такие же бесцветные, неестественные, как и её крашеные волосы. "Обесцвеченные перекисью", - подумал он, - "Интересно, можно ли душу обесцветить так же, как волосы? Выходит, что, наверное, можно..."
  Женя ждала его у подъезда. Он коротко пересказал ей содержание разговора.
  - И куда мы теперь? - поинтересовалась она.
  - Есть тут ещё одно место, - уклончиво ответил Евстигней, - на другом конце города, так что поехали.
  Было уже совсем темно. Они медленно двинулись к остановке.
  - Тебе страшно? - спросил Пахомов.
  - Мне было страшно, когда я увидела Коренева в Саваслейке, - ответила Женя, - а когда я с тобой - я вообще ничего не боюсь.
  Они не успели дойти до дороги, когда их настиг частый топот маленьких детских ног.
  - Дядя Евстигней! - к нему подбежала запыхавшаяся девочка лет восьми в небрежно наброшенной на худые плечи курточке, - мама просила... Вот... Просила, чтобы Вы всё-таки взяли...
  - Спасибо, Наташа, - Пахомов крепко обнял её, спрятал деньги в карман, - спасибо. И помни своего отца, слышишь? Он у тебя погиб за свободу Родины. Никогда не забывай...
  - Я не забуду, дядя Евстигней, - серьёзно пообещала девочка.
  ...Автобус вёз Евстигнея и Женю по городским окраинам. Пахомов напряжённо всматривался в окрестности, боясь не вспомнить, куда нужно ехать, а знал это место он один...
  Они зашли с холода в ярко освещённый продовольственный супермаркет. От пронзительного искусственного света рябило в глазах. В торговом зале работало радио.
  - Мы снова возвращаемся к теме произошедших несколько дней назад двух взрывов в Нижегородской области... - говорил диктор.
  "Двух?!"
  - Напомню радиослушателям, - продолжал голос из динамика, - что второй взрыв последовал вскоре за первым, при проверке одного из близлежащих населённых пунктов террорист привёл в действие взрывное устройство. Личность террориста установлена - им оказался местный житель Воробьёв Иван Семёнович, 1939 года рождения. По предварительным данным, убиты четверо военнослужащих Соединённых Штатов Америки, один российский гражданин из числа вспомогательного персонала, ранен офицер ФСБ. Террорист тоже погиб...
  Евстигней до крови закусил губу, чтобы его реакции не увидели окружающие, и почувствовал, как Женя, беззвучно рыдая, уткнулась в его плечо...
  
  Глава двадцать вторая
  За крайней пятиэтажкой уличные фонари не горели. Евстигней двигался почти наощупь, лишь изредка на дорогу роняла слабый выбивавшаяся из-за плотных снежных облаков луна. Ноги вязли в липкой грязи и натыкались на камни, напоминавшие о том, что когда-то здесь была дорога с твёрдым покрытием. Где-то вдали разорвал тишину и затих собачий лай.
  - Куда мы идём? - прошептала Женя, - здесь больше нет жилых домов.
  Евстигней протиснулся между двумя проржавевшими автомобильными прицепами, опустился на одно колено на камни и только теперь зажёг фонарь. До этого они шли в темноте. Он не знал, была ли эта предосторожность излишней, но на всякий случай шёл сюда без света, хотя вокруг не было ни души.
  Между кирпичами он нащупал круглый футляр и извлёк из него связку ключей. "Слава богу", - подумалось ему, пока он возился с замком, - ключи на месте, и замок не проржавел настолько, чтобы не открываться совсем". Через минуту они были в гараже. Машины здесь не было, зато были в беспорядке разбросаны вещи - очевидно, владелец использовал помещение в качестве сарая.
  - Чьё это? - спросила Женя.
  - Лёшкино, - вздохнул Евстигней, запирая дверь изнутри, - но Ирка про это место не знает, и вообще, видимо, знаю только я. Во всяком случае, здесь есть одеяла и можно некоторое время ночевать. Только тихо - мало ли кто здесь днём бродит, и пускай думают, что гараж бесхозный.
  Убедившись, что жена крепко спит на расстеленных одеялах, Пахомов тихонько поднялся, чтобы не разбудить её, нащупал крышку погреба и двинулся вниз по предательски скрипучим ступеням. Но Женя слишком устала за этот день и спала как убитая. Закрыв за собой крышку, Евстигней зажёг фонарь и присел на корточки - высота погреба под гаражом не позволяла стоять в полный рост.
  Луч света вырвал из кромешной темноты матовый блеск холодного металла.
  Оружейный тайник Алексея Максимова был в целости и сохранности.
  И во всём мире о нём знал только Евстигней.
  * * *
  "Здравствуй, дорогая Катенька!
  Пишу тебе на домашний адрес в наш город в призрачной надежде, что найдёт тебя это письмо, и хотя не жду ответной весточки - некуда мне будет написать, но спешу воспользоваться последним, быть может, шансом черкнуть тебе пару строчек о самом главном.
  Прости, что это письмо будет написано чужим почерком. Но поверь, что диктовал его я товарищу по несчастью, с которым на несколько суток свела меня судьба. Больше такой случай, скорее всего, не представится. Сам я писать не в состоянии, и пальцы меня совсем не слушаются, но не это главное, Катенька, а знай только, что я ни на минуточку ни о чём не жалею и благодарен судьбе, что мы с тобой встретились, а если чего и жаль, так того, что сделать ничего толком не успел.
  С базы перевезли меня в Москву на тридцать суток. Только выписывал мне их не Коренев, а заместитель его, и так я понял, что с Кореневым что-то случилось, но что именно - так и не знаю. И теперь, когда закончились тридцать суток, отправляют меня со дня на день самолётом на Гуантанамо, а придётся ли оттуда вернуться, не знаю я. Пока что закинули меня дня на два в московскую тюрьму на Силикатном проезде, откуда и шлю тебе свой прощальный привет.
  О том, что кому-то удалось осуществить что-то, я догадался сразу. Ох и злющие же они были в тот день, Катенька!... А только спасибо тебе за всё, что ты всегда была со мной и на расстоянии меня поддерживала. Здесь уже есть телевизор, и я узнал, что и как на самом деле произошло.
  Тришину Станиславу, насколько я в курсе, тоже определили тридцать суток, а дальнейшая его судьба мне неизвестна.
  ...Вот и всё, Катенька. Через полчаса меня забирают, а сколько ещё хотелось тебе сказать напоследок. На улице сегодня идёт снег, его немножко видно через решётку, и я стараюсь не думать о том, что, наверное, вижу снег в последний раз. Ты знай только, что ничего я не боюсь в этой жизни, и смерти самой не боюсь, а только помни и не забывай.
  Пора заканчивать. Обнимаю тебя, Катенька, крепко-крепко и спасибо тебе за всё.
  С любовью и уважением,
  Володя Шмаков.
  Москва, Пресня, 27.12.14 г."
  И тихо-тихо падает снег над Первым Силикатным проездом.
  И тихо-тихо плачет в далёком Красногорске "несгибаемая террористка" Михеева, заперев дверь комнаты на щеколду и включив на полную мощность музыкальный центр, чтобы никто не видел и не слышал. И слёзы её капают, размывая чернила, на тетрадные листки, исписанные незнакомым мелким почерком.
  Бывают в жизни минуты, когда плакать не стыдно.
  А ведь она была в Москве в конце декабря...
  * * *
  - Давай, давай, выходи, - Таульберг легонько подтолкнул Стаса Тришина локтём к машине, - садись.
  Тот щурился отвыкшими глазами на яркий дневной свет и безвольно шёл вперёд, не задавая вопросов.
  Альберт молча сел за руль. Снег хлопьями летел в лобовое стекло.
  И только когда они пересекли границу Московской области, Тришин забеспокоился, стал тревожно оглядываться. Но лицо Таульберга оставалось непроницаемым.
  - Куда же мы едем? - наконец поинтересовался он.
  - Домой к тебе едем, в Навашино, - ответил Таульберг, не поворачивая головы, - на волю.
  - Домой?? - воскликнул Станислав с затаённой радостью, не веря своим ушам.
  - Ты нам помог разобраться с террористами в Саваслейке, - холодно продолжил Таульберг, - на этом всё, больше к тебе претензий не имеется и в твоих услугах Соединённые Штаты не нуждаются. Сиди спокойно, не дёргайся.
  Унылые пейзажи расстилались за окном. По сторонам дороги оставались тёмные постройки, местами жилые, местами полуразрушенные, одинокие бетонные остовы бывших промышленных зданий, проржавевшие корпуса сельскохозяйственных машин, намертво вросшие в землю за четверть века демократических реформ.
  Дорога вела на восток, в Нижегородскую область. Но у обрыва на берегу Клязьмы, где Таульберг остановил машину, область была ещё Владимирская.
  - Выходи, - коротко скомандовал он, - вылезай из машины, иди к реке. Быстрее.
  - Зачем? - не понял Тришин.
  - Я тебя должен снять на мобильный телефон. Для отчёта.
  Станислав сначала неуверенно, оглядываясь, потом решительнее пошёл к берегу.
  Таульберг привычным движением расстегнул кобуру.
  ...По весне, когда растает лёд, ниже по течению местные жители найдут труп Станислава Тришина, так и не успевшего в свои восемнадцать лет понять, что во все времена не ценят предателей те, кому они служат.
  В своём родном Навашино он так и будет числиться пропавшим без вести.
  Владимира же Шмакова ждал долгий путь на Гуантанамо.
  * * *
  Американцы и наиболее продвинутые из местного населения уже отмечали Рождество, кругом царила предновогодняя суета. Везде, даже на маленьких железнодорожных станциях, предприимчивые торговцы выставляли в витринах красочные плакаты "Merry Christmas!", не всегда заботясь о переводе на русский язык.
  Евстигней и Женя на перекладных пробирались на запад.
  Пахомов сидел в полупустом вагоне, вытянув ноги под противоположное сиденье, и смотрел в окно, в темноту, прерывающуюся огоньками станций, на отражение в стекле. Женя дремала, положив голову ему на плечо. Его беспокоили мысли, и в первую очередь о ней. Сам он собирался в Аникеевку. Реутовская зимняя квартира была оплачена до Нового года, и денег на дальнейшую аренду взять было негде. Если только Катя не договорится со своим американцем... Но на это он почему-то не рассчитывал.
  Ладно, в конце концов, ему с Константином можно будет укрыться и в Аникеевке. Но Женя... Её надо было отправлять к его родителям. Так или иначе, прав оказался Константин, и не подходит она для сопротивления, а скорее сковывает его, Евстигнея, беспокойством о её безопасности... Но насколько Женя сможет вернуться домой? Ведь Коренев видел её в Саваслейке... Да, но, с другой стороны, сделать она ничего не успела, и вся вина её в том, что она проработала буфетчицей несколько дней... А как же судьба Шмакова? Ведь он тоже ничего не успел сделать. Да, но хотя бы пытался, собирался, по крайней мере, с помощью своего знакомого добраться до сейфа... А может, отправить Женю в Красногорск, в Калиновку, ещё куда? Есть ли такие места? Тяжёлые сомнения обуревали Евстигнея под стук колёс, и не мог он заснуть, и курил сигарету за сигаретой...
  Была и ещё одна, перекрывающая все остальные причина отправлять Женю в безопасное место.
  В Челябинске она сказала мужу, что ждёт ребёнка.
  * * *
  В этот же день и час Катя Михеева и Томас Дженкинс стояли на одном из мостов через Москва-реку, опираясь на узорные перила, глядя вниз, на припорошенный снегом неровный лёд с проступающими чёрными пятнами полыньями.
  Во внутреннем кармане Катиного пальто уже лежали зелёные бумажки, которые позволят сопротивлению хотя бы на некоторое время не думать о завтрашнем дне... "Да, сопротивлению", - повторяла про себя девушка, отмечая, что это слово она стала употреблять - пусть даже в мыслях - после памятного разговора с Костиком в Красногорске.
  Она появилась в Москве без договорённости с товарищами. До условленного срока их встречи ещё оставалось время. Но произошло непредвиденное - и приехала она по звонку Томаса...
  - Меня отзывают в Соединённые Штаты, пока на три месяца, без объяснения причин, - он говорил медленно, акцент в его речи звучал сильнее, чем обычно - и только это выдавало волнение Томаса, - причина мне неизвестна. Но я склонен готовиться к худшему.
  - Я думаю, всё обойдётся, - успокаивала его Катя, - мне кажется, если было бы что-то страшное, это выглядело бы не так.
  - Вероятно, - ответил он не сразу, потратив несколько секунд на то, чтобы зажечь сигарету на зимнем ветру, - надейся на лучшее, готовься к худшему, не так ли? Я всё же думаю, что мы встретимся в Москве в марте-апреле. И тем не менее, я хочу ещё раз повторить то предложение для тебя, на котором лично я бы настаивал, - он внимательно посмотрел на неё, - ещё есть возможность оформить тебе американское гражданство.
  - Спасибо, но ты же знаешь, что для меня это неприемлемо...
  - Catherine, это же бумажки! Тебе не нужно будет никуда уезжать. Это никак не повлияет на твою жизнь и дела, за исключением того, что Коренев ничего не сможет с тобой сделать. Ты будешь пользоваться экстерриториальностью как гражданка США...
  - Да видели мы уже эту экстерриториальность, - усмехнулась Катя, - да и не в этом дело. Даже если бы оно давало полную неприкосновенность. Для меня это вопрос принципа. Так что уж извини.
  Томас пожал плечами. Он уже привык, что Катя и остальные русские иногда руководствуются странными мотивами, которые не укладываются в прагматичную логику и полностью ей противоречат, и что спорить в этом случае бесполезно.
  - У меня к тебе будет другая просьба, - неожиданно сказала она.
  - Я тебя слушаю.
  - Я попрошу тебя найти одного человека в Америке. Я тебе дам координаты и адрес электронной почты. И передать от меня привет. Больше пока ничего не надо. Если будет надо - я напишу. Но передать хотелось бы лично.
  - Хорошо, а где именно?
  - В Сан-Франциско.
  - Катя, ты представляешь себе географию Соединённых Штатов? - изумился Томас.
  - Если честно, не очень...
  - Я же лечу в Майами, а Лос-Анджелес - это Калифорния, другой конец огромной страны...
  - Я только знаю, что оба города на юге.
  - Да, но один на западном побережье, другой на восточном... Ладно, - он осёкся, увидев, что Катя восприняла его слова как отказ, - я слетаю туда. Имя этого человека ты мне, надеюсь, скажешь?
  - Да. Антонина Коренева.
  * * *
  Коренев полулежал на больничной койке, держа на коленях поверх одеяла ноутбук.
  Текущие дела он оставил на своего заместителя Истомина, но были вопросы, которые никому нельзя было передоверить - и в первую очередь тот, по которому его вызывали из Саваслейки...
  Как понял Коренев, окончательное решение ещё не было принято, но к некоторым из его аргументов наверху обещали прислушаться. Переходный период должен занять значительное время. За длинными и расплывчатыми формулировками он понял, что коррективы всё же были внесены, и теперь шла речь о более длительной поэтапной дезинтеграции Российской Федерации в течение нескольких лет, чтобы избежать одномоментного социального взрыва...
  Оно и к лучшему, удовлетворённо подумал Коренев, закрывая электронную почту и устало откидываясь на подушки. Ему вспомнилась старая притча о двух лягушках, которых варили в молоке. Первую - быстро, она пыталась выбраться и лапами взбила молоко в сметану. Вторую же нагревали медленно, постепенно, и она сварилась. Что ж, остаётся надеяться, что эту простую истину осознали наверху...
  Огоньки рождественских фейерверков плясали за окном.
  ...В декабре Коренев всё же вырвался из госпиталя на один день - даже на полдня. Анастасию Пахомову он хотел увидеть в суде лично в день, когда ей продлевали содержание под стражей.
  Непривычно сидя на пассажирском кресле в автомобиле, которым управлял Климов, он концентрировал мысли на Пахомовой. Голова кружилась, но уж Коренев-то умел не показывать окружающим свою слабость.
  Вдвоём с Климовым они шли по коридору. На скамейке ждали четверо - это были родители и младшая сестра Пахомовой, а четвёртого, молодого коротко стриженного парня в чёрной куртке нараспашку, Коренев вспомнил не сразу, а лишь через несколько секунд... Да это же Ступенков, дружок Пахомовых и бывший член организации Малашенко! Надо же... А ведь действительно, спохватился Коренев, у него же в начале декабря заканчивался двухлетний срок за пропаганду терроризма. И смотри ж ты - уже здесь, в коридоре Мосгорсуда, опять за старое... Полковник презрительно усмехнулся, одними глазами, губы его не шевельнулись, и бросил краткий, но пристальный взгляд на Ступенкова. Антон перевёл глаза вниз, на пальцы своих рук, но мгновения хватило, чтобы Коренев увидел и оценил, какая ненависть полыхнула вспышкой в его серых глазах. "Зверёныш", - зло подумал Коренев, не замедляя шагов и протягивая руку, чтобы взяться за ручку двери, которую уже предусмотрительно распахивали перед ним, - "Все зверёныши. Что Кустиновский, что Пахомов, что этот, что девки..."
  Мгновенный приступ гнева он погасил в себе так же быстро и через несколько минут уже сидел напротив Анастасии, спокойный и непроницаемый, как всегда.
  - Я пришёл повторить Вам своё предложение о сотрудничестве, - сказал ей Коренев, - сами понимаете, что сейчас речь идёт действительно о последнем шансе.
  - Понимаю, господин полковник, - кивнула Настя, - тем не менее - нет.
  - Точно нет? - переспросил Коренев. Он хотел заметить сейчас в ней хоть какие-нибудь слабые колебания, чтобы было, за что ухватиться.
  - Точно нет, - ответила Настя и улыбнулась.
  И он увидел в её глазах то странное облегчение, свойственное только очень сильным людям, которые не страшатся ни испытаний, ни искушений, но лишь собственной слабости минутной.
  И понял полковник Коренев, что говорить с ней больше не о чем.
  * * *
  Антон Ступенков рассчитал с утра, что в коридоре суда у него будет примерно полминуты, чтобы увидеть Настю. Пятнадцать секунд на пути туда - и столько же на пути обратно. И вот уже три часа сидел он на скамейке рядом с её родными в ожидании этих секунд, время от времени похрустывая костяшками пальцев и непроизвольно кусая обветренные губы.
  Он не видел её два с половиной года.
  И всё равно увидел внезапно.
  Настю вели по коридору, и запястье её было приковано наручниками к запястью полицейского, выше её на полторы головы.
  Антон увидел, как мгновенно преобразилось её бесстрастное выражение лица смесью удивления и нежданной радости. Их глаза встретились.
  - Я люблю тебя! - крикнул Антон. - Настя, я люблю тебя!
  Что она ответила и ответила ли вообще, он уже не слышал. Полицейские подхватили его под руки с обеих сторон, грубо завернули лицом к стене, потащили на лестницу.
  Пятнадцать секунд...
  * * *
  Рейс внутренних авиалиний приземлился в Лос-Анджелесе вовремя. Калифорнийское солнце щедро одаряло теплом далёкий край, где не бывает зимы, а жизнь предсказуема и понятна.
  Томас сошёл по трапу самолёта в стеклянное здание аэропорта и погрузился в его суетливый шум. Он прилетел в этот город впервые и ориентировался по указателям, которые вели его к стоянке такси.
  За стойкой улыбалась молодая негритянка в форменном фартуке. Дженкинс улыбнулся ей в ответ. Уже несколько минут после приземления его не оставляло странное иррациональное чувство тревоги, как будто он находился не в своей стране, и где-то за углом его могла подстерегать не осознаваемая до конца опасность.
  Он вышел на стоянку. У тротуара ждало свободное такси. Томас открыл дверь машины, сказал водителю "Hi!" Тот ответил приветствием, поинтересовался, куда ехать. Томас назвал адрес, который Катя запретила записывать и заставила выучить наизусть. Шофёр кивнул и улыбнулся ещё шире.
  Сзади неслышно подошли и толкнули Томаса на заднее сиденье автомобиля.
  - Спокойно, не двигаться!... ФБР!...
  В глазах качнулись две симметричные пальмы.
  
  Глава двадцать третья
  Ещё некоторое время назад в пепельнице дотлевала шестая сигарета из пачки.
  А теперь Томас нервно стряхивал пепел с одиннадцатой.
  - Господа, я вам в сотый раз объясняю. Вы меня с кем-то путаете. Да, я был в России, но любые домыслы о моей причастности к русским террористам отвергаю с негодованием как абсурдные.
  - Зачем Вы прилетели в Лос-Анджелес?
  - По личным делам. К девушке.
  - Её имя?
  - Отвечать отказываюсь.
  Кровь пульсировала в висках. Catherine, Catherine, Catherine... Усталость подкрадывалась коварно и незаметно, предательски, как будто сзади, в мягких тапочках из-за угла, обволакивала сознание, убаюкивала волю, мешала сосредоточиться, вгрызалась в мозг и заполняла его клочками тумана, в который хотелось провалиться с головой, совсем, совсем...
  ...Через тридцать восемь часов Томас назвал имя Антонины Кореневой.
  * * *
  Луч света подрагивал в темноте подземелья. Перекрестье ходов коллектора, получившее с лёгкой руки Кустиновского название "Треугольник", давно стало местом тайных встреч подпольщиков. Один фонарь лежал у Константина на коленях, другой, налобный, светился на его оранжевой каске, и в освещённом секторе пространства было видно, как хаотично движутся в тёплом и влажном воздухе потревоженные присутствием людей мельчайшие частички пыли.
  Константин вдохновенно излагал Евстигнею свои планы, уже нашедшие поддержку в Красногорске. Пахомов слушал очень внимательно, временами кивая, временами щёлкая пальцами, то ли отмечая про себя мысль, то ли желая возразить. Однако долгую речь товарища не перебивал.
  - И наконец, последнее, - сказал Кустиновский, - поскольку мы будем под Брестом, мне кажется целесообразным оставить Женю у моих родственников. Я постараюсь их уговорить.
  - Ты думаешь, получится? - с сомнением переспросил Евстигней, не веря, что столь серьёзная проблема может решиться так просто.
  - Думаю, да. В Белоруссии она будет в безопасности, и тебе не придётся за неё постоянно беспокоиться.
  Евстигней не знал, как благодарить друга.
  Катя стояла рядом и улыбалась.
  * * *
  Подполковник Истомин задумчиво повертел в руках документ, полученный по факсу из Соединённых Штатов, несколько раз перечитал его строка за строкой, словно засомневался в своём знании английского языка, и даже перевернул лист, проверил, нет ли текста на оборотной стороне, хотя такую вероятность исключала сама конструкция факсимильного аппарата.
  Из США пришёл запрос информации на человека, которого не было в картотеке. И Истомин без колебаний ответил бы американцам, что данная фамилия в картотеке отсутствует. Но...
  Но американцы запрашивали информацию на дочь его непосредственного начальника.
  Истомин задумался. С одной стороны, он мог упустить идеальный случай подставить Коренева и попытаться занять его место. Пусть бы потом объяснялся - "то ли он украл, то ли у него украли", но в отставка ему гарантирована.
  Однако, подумал он, не может ли это быть проверка, организованная самим Кореневым? От Василия Дмитриевича всего можно ожидать, в том числе и такого "хода конём", не стоит его недооценивать.
  Истомин взвешивал варианты в течение всего рабочего дня и вечера, пока на другом конце планеты была ночь, и с ответом его никто не торопил.
  На следующее утро он подписал официальный ответ на английском языке о том, что в картотеке ФСБ Коренева Антонина не числится, и Дмитрий Климов отправил факс в Соединённые Штаты.
  Ещё через несколько дней донос Таульберга на Дженкинса был отправлен в архив как не нашедший подтверждения.
  * * *
  Ольга Ярченко, урождённая Кустиновская, двоюродная сестра Константина, оказалась невысокой миловидной женщиной тридцати пяти лет с совершенно неподражаемой ослепительной улыбкой, благодаря которой она казалась моложе своего возраста.
  В распоряжение гостей она предоставила дачный домик с просторной верандой в окрестностях Бреста.
  - Какой у тебя измученный вид, - сокрушалась Ольга, глядя на Костика, и жаловалась Евстигнею: - он же был у нас позапрошлой весной, когда границу переходил... Мы с мужем так его уговаривали остаться, так уговаривали, а он не согласился. Мне, говорит, обратно надо, в Москву, ждут великие дела...
  - А как же, - улыбнулся Константин.
  Ольга завела Игоря Пахомова в детскую вместе со своими сыном и дочерью, достала из коробки игрушечную железную дорогу и заняла ей детей, к восторгу Игоря. Пока дети шумно возились с дорогой, сама она встала у плотно закрытой двери на веранду и жадно ловила каждое слово, которое ей удалось разобрать.
  За дверью приглушённо звучал хрипловатый голос Кустиновского.
  - Товарищи! Я не скрываю, что это была моя идея - собрать вас всех здесь. Собрать под одной крышей тех, кто не словами, а делом доказал свою решимость бороться с врагом. Да, мы не смогли бы встретиться в таком составе на территории России - хотя, возможно, нам это и удалось бы, но это было бы связано со слишком большой опасностью, а рисковать целой зарождающейся структурой Сопротивления не имеет права никто, и я пригласил вас сюда, в свободную Белоруссию, с которой по совершенно непонятным лично мне причинам до сих пор не введён визовый режим. Может быть, потому и не введён, что мы как сопротивление пока не организовались в серьёзную силу. Пригласил я вас, понятное дело, не только для того, чтобы вы посмотрели друг другу в глаза. Хотя и это очень важно. Посмотрите друг другу в глаза, соратники.
  Он замолк, и ему показалось, что он слышит, или по крайней мере чувствует, как бьются в унисон сердца его товарищей по оружию, сидящих тесным кругом на белёных деревянных табуретках и раскладных туристических стульях.
  Вот по правую руку от Костика сидят Евстигней Пахомов и его любимая жена. Они держатся за руки, и знает Константин, что впереди у них новая разлука, и никто не знает, надолго ли. Приехали они сюда вместе, втроём с сыном, электричками через Новозыбков, а назад возвращаться Евстигнею одному. Женя останется в Белоруссии, в доме родных Константина, поскольку не в том она положении, чтобы нести тяготы нелегальной жизни, а идти ей в свою московскую квартиру - всё равно что прямиком в лапы Коренева. Нельзя ей туда возвращаться после того, как она засветилась в Саваслейке...
  Этот разговор у Пахомова с Кустиновским состоялся в новогоднюю ночь в подземных лабиринтах "Треугольника". Встречать 2015-й они решили вчетвером. Отведя товарища в соседний штрек, метров за пятьдесят от самодельного праздничного стола, где оставались Женя и Катя, Евстигней поделился с ним своей тревогой. Константин ещё раньше предложил простой и неожиданный выход - отправить Женю к своим родным в Белоруссию. В новогоднюю ночь он сообщил, что договорился с ними, и Евстигней ухватился за эту идею, как за соломинку.
  - Но можно я иногда буду приезжать и видеть тебя? Хотя бы иногда? - спросила тогда Женя. И он не смог ей отказать, хотя на душе у него кошки скребли - ведь понимал же он, насколько это опасно.
  В Злынке, на первой станции после пересечения границы, Пахомов впервые за последнее время купил билеты на поезд дальнего следования, чтобы ехать дальше с комфортом. Здесь билеты продавали без паспортов. Да и какое же это всё-таки счастье - не прятаться...
  ...В метре от Пахомова сидят его родители, Филимон Андреевич и Мария Александровна. Мать Евстигнея выглядит уставшей, но спокойной. Вчера, когда они встретились впервые за несколько месяцев, сын впервые заметил седину в её волосах.
  У окна, серьёзный и собранный, сидит Антон Ступенков, кусая ногти и подогнув под стул колени. Он курит больше всех и внимательно смотрит на выступающего. Легко заметить, что Антон очень волнуется.
  Почти у входа сидят вместе двое красногорцев - молодой Валерий Макушин и пятидесятилетний Фёдор Иванович Тушин. Фёдор Иванович щёлкает пальцами, будто ловя слова Кустиновского, он, наверное, будет выступать следующим. А Валерий украдкой бросает взгляды на Катю, стараясь, чтобы она их не заметила, но это несложно - она слишком увлечена речью Константина.
  В левом углу разместилась компания из троих московских друзей - Александра Клементьева, Вячеслава Никешина и Андрея Луценко. Именно их, зарекомендовавших себя надёжными помощниками в его сложных и опасных предприятиях, выбрал Константин из своего старого круга общения и по секрету пригласил сюда. Как ни странно, информация о поездке действительно не ушла дальше, и теперь они молча слушают Костика и даже не шушукаются, осознавая серьёзность момента.
  Замыкает круг по левую руку от Кустиновского его верный оруженосец Катя Михеева. И этим всё сказано.
  Пауза длилась секунд тридцать-сорок. Затем Константин продолжил:
  - Спасибо. Я хочу сказать, точнее, я должен сказать о том, что мы, здесь присутствующие, обязаны составить костяк будущего движения русского сопротивления. Ни для кого не секрет, что мир превратился в унылое толерантное болото, - он вначале хотел употребить более грубое слово, но потом сказал всё-таки "болото", - повторяю, в унылое толерантное болото. Почти что полностью. И наша задача - не допустить, чтобы в этом болоте окончательно погибла наша Родина. Наша задача - одержать победу над НАТО. Иного не дано.
  - Ты серьёзно веришь в то, что мы сможем победить НАТО с его самолётами, кораблями и ядерным оружием? - спросила Катя. - Силами двенадцати человек?
  - Конечно, - серьёзно ответил Константин. - Победить может только тот, кто верит в победу. Я верю и хочу, чтобы в неё поверили все вы. Безоговорочно и однозначно. А для этого помните о главном - у противника могут быть танки, самолёты, атомные бомбы, всё, что угодно вообще. Зато у нас - абсолютное моральное превосходство. Именно так. И это превосходство у нас никто не отнимет, если только мы его сами не отдадим.
  Катя смотрела на него со светлым чувством восхищения.
  - Сопротивление существует фактически два с половиной года. Сегодня мы должны сделать заявление о том, что оно существует. И сделать это заявление достоянием всех, кто хотел бы присоединиться, но не знает, к кому. И это произойдёт, как только я доберусь до компьютера, а я рассчитываю добраться до него уже сегодня ночью.
  Кустиновский перевёл дыхание и сделал большой глоток воды из пластмассовой бутылки.
  - Есть ещё очень важный момент, который прошу всех воспринять максимально серьёзно. Среди нас могут быть люди разных политических взглядов, разных взглядов на правильное устройство жизни. Сегодня это совершенно неважно. Более того. Как вы знаете, я родился в 1993 году и начало девяностых годов помнить не могу. Но в Интернете смотрел многое. Двадцать с небольшим лет назад патриотическая оппозиция режиму Ельцина представляла собой очень серьёзную силу. В девяносто втором-девяносто третьем в одной Москве собирались полумиллионные митинги. Конечно, митинг - это не вооружённая борьба, но ведь было и восстание октября девяносто третьего года! Нашему поколению такую массовость сложно даже представить...
  Филимон Андреевич вздохнул. Константин задел больную для него тему.
  - И всё же оппозиция начала девяностых проиграла и позволила движению увязнуть в болоте и растерять былую мощь. Почему? Какие ошибки были допущены? Я долго думал и пришёл к выводу: главная причина в том, что движение не стало единым фронтом, и его растащили по идеологическим квартирам и бесконечным дискуссиям. Почему так произошло - оставим пока за кадром, вопрос сложный, к тому же мы явно не обладаем всей полнотой информации. В итоге всё закончилось тем, чем всё закончилось. А потому я предлагаю наложить на дискуссии мораторий и, поскольку на нашей стороне абсолютное моральное превосходство, до победы над агрессором принять на вооружение идеологию абсолютного сопротивления. Все понимают, что я имею в виду?
  - Все, - кивнул Евстигней Пахомов.
  - Я всё же поясню свою мысль. Абсолютное сопротивление означает - не сдаваться и не бросать свою борьбу вообще-вообще никогда, понимаешь? Даже тогда, когда это вроде бы безнадёжно и бессмысленно с точки зрения логики. Сопротивление не может быть бесполезным по определению. Это, если хочешь, основной постулат моей личной жизненной философии. На всю жизнь, до смерти и после смерти. Когда для веры в победу нет никаких "объективных" предпосылок - слово "объективных" я беру в кавычки, потому что оно является стандартным оправданием для трусов. Именно сопротивление ради сопротивления, не ради шанса, а во имя будущего. Ближайший к нам пример - это Брестская крепость, не забывайте, в конце концов, где мы находимся. Ближайший пример по времени - это Ливия в одиннадцатом году. Абсолютное сопротивление как идея - это то, что позволяет сохранять веру в человечество даже в такие моменты истории. И не надо вздыхать, что нас мало, нас не мало, нас здесь целых двенадцать человек на Россию! Давайте верить в себя. Есть великая фраза - "Делай, что должно, и будь, что будет". Вот основное, что я хотел сказать, теперь объявляется перерыв, покурить и подумать над предложенными формулировками.
  - Ты реально крут, - сказал Костику Шурик Клементьев, - нет, честно, очень здорово. Признайся, долго речь готовил?
  - Два с половиной года, - серьёзно ответил Костик.
  - Аудиозапись надо было бы сделать, - мечтательно вздохнул Шурик.
  - Ты меня недооцениваешь как технического специалиста, - улыбнулся Кустиновский, извлекая из кармана цифровой диктофон, - я всё писал. Вечером обработаю, вырежу реплики, вырежу ссылки на наше местонахождение и численность, а может, запишу новый отдельный файл, посмотрим. В общем, завтра это всё будет в сети! Я уже зарегистрировал сайт с доменным именем Absolutnoe Soprotivlenie, и у нас будет своя территория в Интернете!
  Шурик подумал, что вот так у Костика обнаружился ещё один скрытый талант - заражать своим энтузиазмом окружающих. Хотя, если подумать, он же всегда был таким, ещё со школы.
  ...После перерыва конференция единогласно поддержала все предложения Константина. Был избран штаб Сопротивления в составе трёх человек - Евстигнея Пахомова, Константина Кустиновского и Екатерины Михеевой.
  * * *
  - Идёт война, товарищи, - чётко и сурово говорил Тушин, - идёт война добра со злом, на которой силы добра представлены на сегодняшний день двенадцатью бойцами. И пока бьются наши сердца - мы не имеем права забывать о том, что на этой войне мы теряем друзей и соратников. Давайте вспомним и повторим их имена.
  Одиннадцать человек молча, стараясь не греметь табуретами, медленно поднимаются на ноги.
  - Теряем убитыми...
  И кажется, будто за спиной Фёдора Ивановича встаёт Алексей Максимов со своим отрядом - всего восемь человек из Челябинска. Встаёт Иван Семёнович Воробьёв из нижегородской деревни...
  - Теряем пропавшими без вести...
  Рядом с ними встаёт Степан Константинович Михеев, о судьбе которого его дочери до сих пор ничего не известно.
  - Теряем пленными...
  Настя Пахомова, Володя Шмаков... И ещё у Володи был товарищ в Саваслейке, которого остальные не видели, но он тоже арестован.
  Опускает глаза Мария Александровна. Молча смотрит в тёмный дощатый пол Катя.
  - Они все с нами. И живые, и мёртвые. Наш долг - не забыть. Никогда. Ни одной фамилии.
  Не забудем, не простим... Час настанет - отомстим...
  Они стоят, глядя друг другу в глаза. Они не забудут и не простят.
  * * *
  Как же опьяняет воздух свободы!... Кажется, им невозможно надышаться, морозным кислородом ласковой белорусской зимы, и хочется вдыхать полной грудью, ещё и ещё... И даже возникает глупое желание взять частицу этого воздуха с собой в герметичном пакете...
  Хочется кружиться на одном месте, ловить снежинки в ладони, играть в снежки, как дети, падать в мягкие сугробы...
  Но - пора разъезжаться.
  С какой же космической скоростью пролетели эти несколько дней...
  В обратный путь - как и сюда, в разные дни и по разным дорогам, по железнодорожным веткам, по снежным шоссе, границу переходить не более чем по два человека.
  - Что думаешь о результатах встречи? - спросил Евстигней.
  - Я очень доволен, - ответил Константин, - считаю, что всё задуманное удалось, и встречу провести, и создать сайт, и главное - полное взаимопонимание. Теперь - в Россию, с новыми силами, воплощать великие планы!
  Кустиновский буквально светился энтузиазмом.
  - И кто будет сайт администрировать? Как ты это видишь?
  - По возможности - я. Но это не основной вариант. Пароли я оставил Ольге. Пусть обновляет с белорусской территории.
  - Ты когда едешь? - спросил Пахомов.
  - А ты?
  - Я - сегодня. Мне осталось только попрощаться с Женей.
  - Знаешь, извини, что не сказал тебе раньше. Мы с Катей задержимся в Белоруссии ещё на несколько дней. Я ей кое-то обещал.
  Евстигней кивнул.
  Не знал он, хотя мог бы, конечно, и догадаться, что не выдержит Женя, что сбежит от тоски, что появится в Москве и найдёт его уже недели через две или три. Но это будет уже в феврале, через несколько недель, а пока она провожает его на свою войну, провожает до Злынки, только до Злынки, до неласковой российской границы.
  
  Глава двадцать четвёртая
  Глухи леса и болота Белорусского Полесья. Шумит ветер в кронах вековых деревьев, и неторопливо падает снег на нехоженые тропы. На просёлочных дорогах снег искрится под утренним солнцем, в снегу вязнут колёса попутного УАЗика - а легковая машина здесь сегодня, наверное, не проехала бы вообще, и слегка щурится Катя, глядя сквозь стекло на зимнее солнце. Колёса пробуксовывают, мотор делает последнее усилие, и машина трогается с места по колее, и уже виднеется за тёмным краем леса деревянная сельская церквушка.
  Здесь, в затерянных деревнях партизанского края, никто не спросит документов. Никто не поинтересуется, не находишься ли ты в розыске по линии Интерпола. Только строго посмотрит старик-священник в глаза девушке - и на всякий случай:
  - Восемнадцать лет есть?
  Какие уж тут восемнадцать, когда лежит за ухом седая прядь на долгую память от Альберта Таульберга...
  - Мне двадцать один, батюшка.
  Венчается раб божий Константин рабе божией Екатерине...
  * * *
  Коренев смотрел в экран ноутбука.
  На экране светился огромный красный заголовок "АБСОЛЮТНОЕ СОПРОТИВЛЕНИЕ", а под ним - лозунг "Делай, что должно, и будь, что будет".
  У Кустиновского хватило наглости выложить в сеть аудиофайл со своей речью. Как определили эксперты, запись была сделана на мобильный телефон 18 января 2015 года, а сайт обновлялся с территории Белоруссии.
  "Похоже, они создают базу на территории сопредельного государства", - подумал полковник, - "Надо будет разобраться поподробнее и писать рапорт начальству о необходимости перекрытия белорусской границы. Если, конечно, на этот раз они послушают. Белорусов-то запрашивать бесполезно - "ось зла", что с них взять..."
  Он свернул окно браузера, открыл Word и начал набрасывать первые тезисы на эту тему.
  * * *
  Самолёт летел в Москву.
  Это был пассажирский лайнер. Он пересёк Атлантический океан и продолжал двигаться на восток над Европейским континентом, готовясь пересечь воздушное пространство Белоруссии и приземлиться в аэропорту столицы бывшей независимой страны.
  Странные чувства захлёстывали пассажира в чёрном костюме и галстуке, смотревшего в иллюминатор на проплывающие внизу белые облака.
  Отстранённый на три месяца от исполнения своих обязанностей, Томас Дженкинс впервые летел в Россию в качестве гражданского лица.
  Как гражданину США, виза ему не требовалась.
  Самолёт заходил на посадку в Шереметьево-2.
  Он и сам не мог сформулировать до конца, зачем он это делает. Не только из-за Кати, но именно благодаря ей он понял многое. И теперь не мыслил своей жизни без этой странной страны, где живут такие люди, как Катя, со своей, порой необъяснимой, логикой, мотивами и системой ценностей.
  * * *
  Акция на проспекте Вернадского была назначена на завтрашнюю ночь. Хотя всё было готово технически и продумано с точки зрения исполнения, хотя точное место и время знали только непосредственные участники - Евстигней волновался и снова и снова перебирал в голове все детали предстоящей акции. Это было волнение командира, которому завтра идти в бой и на котором лежит моральная ответственность за любой просчёт, могущий стоить жизнью не только ему - своей смерти Пахомов не боялся - но его товарищами.
  Технически план Константина включал в себя подземную закладку четырёх устройств под углы здания по его периметру и их одновременный подрыв.
  Катя появилась на пороге внезапно, её не ждали в этот вечер. Её появление означало, что есть новости. Хорошие или плохие - но они есть.
  - Что-то случилось? - дёрнулся Евстигней.
  Она улыбнулась - одними глазами.
  - У меня для тебя маленький сюрприз.
  - Хороший или плохой?
  - Конечно, хороший. Приехала Женя с Игорем.
  Пахомов опешил.
  - Как, вот взяла и приехала. Без звонка? В такой момент? И где она?
  - У вас дома. Я только что оттуда. Женя безумно соскучилась и очень хочет тебя увидеть. Может, зайдёшь к ним завтра вечерком, как стемнеет? Вокруг дома вроде тихо, я посмотрела...
  "Час от часу не легче", - пронеслось в мыслях у Евстигнея. Ему, конечно, не меньше хотелось бы увидеть Женю, обнять её, прижать к себе, но не сейчас же, не вечером же перед акцией...
  - Ладно, я подумаю...
  Женя, Женя... Что делать, когда логика борьбы велит не пренебрегать осторожностью, а сердце зовёт к родному дому, на северо-запад Москвы, увидеть любимую...
  - Знаешь, - сказал он Кустиновскому после нескольких часов колебаний, - я всё же загляну к своим. Очень быстро, самое большее на полчаса. И встречаемся уже на точке.
  Константин кивнул.
  - Хорошо. Только будь осторожен.
  ...Пахомов открыл дверь квартиры своим ключом. Уже по пути сюда думал он о том, что нельзя ему, нельзя поддаваться чувствам... Но всё было спокойно кругом, как и говорила Катя, и Женя выбежала навстречу мужу из глубины квартиры, и пальцы его утонули в её волнистых волосах... И только, может быть, кто-то из соседей, мельком увидев в темноте за окном фигуру поднимающегося по ступеням на крыльцо подъезда Евстигнея, приник к окну, убедился, что это именно Пахомов, и нетвёрдой походкой направился рыться в записных книжках, чтобы найти давно оставленный на этот случай номер телефона.
  Они провели вместе около двадцати минут.
  - Пора идти, - сказал жене Пахомов.
  - Спасибо, что пришёл, - ответила она.
  - Тебе спасибо. Только не приезжай без предупреждения, пожалуйста. Пойми, родная, этого делать нельзя, - со вздохом говорил Евстигней, - мы с тобой на войне и не можем этого не учитывать...
  - Мы с тобой на войне, - тихо повторила Женя. - Всё так. Прости меня.
  - Я всё равно очень рад, что увидел тебя именно сегодня. У нас... у нас сегодня акция, - проговорился он.
  - Опасная? - она подняла на него полные тревоги глаза.
  - Родная, безопасных у нас не бывает...
  - Ты не можешь сказать, где?
  - Не могу, конечно... - Евстигней на мгновение прикрыл глаза рукой, - на проспекте Вернадского. Я сейчас еду туда.
  - Береги себя, - прошептала Женя, - я в тебя верю, любимый...
  И он ушёл.
  Через несколько минут входную дверь выбили снаружи, и в квартиру вломился спецназ ФСБ.
  Под дулами автоматов на кухню вывели Филимона Андреевича, Марию Александровну, Лену и Женю с Игорем.
  Вслед за спецназовцами вошёл полковник Коренев. Его сопровождал помощник.
  - Террорист не обнаружен, - доложил командир группы захвата.
  Коренев кивнул.
  - У меня есть точные сведения, что некоторое время назад находящийся в розыске гражданин Пахомов Евстигней Филимонович был здесь, по месту своей регистрации, - спокойным голосом сказал он, обращаясь к семье.
  Все молчали. Только маленький Игорь ещё сильнее прижался к матери. По лицам людей медленно скользил тяжёлый взгляд Коренева.
  - Меня интересует, куда он направился и где находится в настоящий момент, - продолжил полковник, снимая пистолет с предохранителя.
  Страшная тишина была ему ответом.
  - Ну?? Будем дальше молчать или как? - не повышая голоса, Коренев медленно поднял оружие и направил ствол на Игоря.
  - Не стреляйте!!! - разорвал тишину пронзительный крик Жени Пахомовой, всем телом подавшейся вперёд, - на проспект Вернадского они поехали, господин полковник! Не стреляйте! На проспект Вернадского, я клянусь, больше не знаю...
  Ноги её подкосились, и она без сил повисла на руках державших её спецназовцев.
  * * *
  Катя сидела в машине Томаса Дженкинса, припаркованной возле цирка у станции метро "Университет".
  Сегодня её участие в акции было минимальным, более того, выражаясь честно, сводилось к роли наблюдателя, в то время как Евстигней и Константин должны были проникнуть в коллектор и осуществить закладку. Катя решительно протестовала, считая это несправедливым, однако товарищи сочли целесообразным провести закладку силами двух человек, и она, наступив на горло собственной песне, неожиданно согласилась - зная Катю, они могли предполагать, что она натворит что-нибудь вопреки общему решению. Но она молча сидела в машине и ждала. Находиться в этом районе ей запретить не смогли.
  Машина с американскими номерами была её личной бронёй - без разрешения властей Соединённых Штатов никакие российские силовые структуры не могли бы их тронуть, а на получение такого разрешения нужно время - самый невосполнимый ресурс...
  ...Они успели.
  Они успели заложить четыре устройства, как планировали, и отойти в коллектор.
  Но дальше всё пошло вопреки задуманному плану.
  Ни Пахомов, ни Кустиновский не могли знать, что случилось и почему в подвалах вдруг появились люди с автоматами, и не могли идентифицировать их принадлежность.
  Они стояли вдвоём, вжавшись в стену штрека.
  - Противогазом пользоваться умеешь? - прошептал Константин.
  - Я офицер, по-твоему, или кто? - зло отозвался Пахомов.
  - Держи, - Кустиновский протянул товарищу противогаз, во второй руке сжимая свой, - уходи по коллектору в сторону метро "Университет". Встречаемся через сутки там, где договорились. Если не сложится, значит, в "Треугольнике". Если совсем не судьба, значит, прощай, Евстигней, и не поминай лихом.
  Враги были уже совсем близко.
  - А ты? - спросил Евстигней.
  - Попробую отстреляться. Надевай противогаз и уходи. Коллектор узкий, вдвоём тут делать нечего. Сначала я брошу два дымовых картриджа, а потом буду бросать самоделки с боевыми газами, - Кустиновский улыбнулся, - моё производство, не беспокойся, не подведёт. Я отхожу в боковой штрек и попытаюсь их остановить химическими методами. Не знаю, удастся или нет, но это последний шанс. Держись и удачи.
  Они обнялись на мгновение, и за те секунды, пока Евстигней надевал противогаз, Костик успел швырнуть в темноту две самодельные дымовые шашки.
  Белым дымом заволокло всё, ему не было выхода в замкнутом пространстве подземелья, и Евстигней бежал по коллектору наощупь, слыша выстрелы за своей спиной.
  Кустиновский, сжимая пистолет в правой руке, левой бросал в коллектор шашки с нервно-паралитическим газом, и не знал он, в какой момент догадаются об этом враги и тоже воспользуются средствами химической защиты - и тогда не будет ему от них спасения.
  Он расстегнул куртку и коснулся пальцами пояса со взрывчаткой. Это - на самый крайний случай. Его личный и самый последний вариант...
  "Только успеть подпустить их поближе", - подумал он.
  ...Пуля со свистом летела по задымлённому штреку.
  Евстигней отбежал уже достаточно далеко, когда у него закончились патроны, и он остановился, чтобы перезарядить обойму. В этот момент пуля прошла в миллиметре от его лица, прошив резину противогаза. Едкий дым ударил ему в глаза.
  Он бросился вперёд, на ходу срывая ставший ненужным противогаз, когда из тумана возникли человеческие фигуры. Их было двое или трое.
  Неужели заперт с двух сторон?
  Мозг работал стремительно. По форме Пахомов опознал охранников Москоллектора, они были в респираторах, но без оружия. Как же сзади стреляли, если спереди шли эти?... Но задумываться о несогласованности действий различных ведомств ему было некогда.
  - Руки вверх! - крикнул он, размахивая бесполезным в данный момент пистолетом, - Назад! Быстро! На выход! Бегом! В коллекторе газы!
  Испуганные охранники попятились.
  - Быстро к выходу, я сказал! Если жить хотите...
  Уже начинало першить в горле и щипать глаза. Не оказавшие сопротивления охранники бежали к ближайшему люку, Евстигней мчался за ними, и только мысль о запасной обойме, которую он не успел вставить, кровью билась ему в висок. Ведь если они догадаются - то справятся с ним без труда...
  Поверхность плеснула ему в лицо спасительным холодом, но не было уже времени вбирать в отравленные лёгкие свежий воздух. Бледные охранники отступали к жёлто-красному грузовику на обочине дороги. Решение пришло мгновенно. Евстигней запрыгнул в кабину.
  - Поехали! - скомандовал он водителю, наводя на него ствол, - разворачиваемся и направо, на Профсоюзную! Дальше покажу куда! Быстро и без лишних вопросов. Это захват, стреляю без предупреждения!
  Аварийная машина рванулась с места, оставив двоих своих сотрудников растерянно стоять на снегу возле открытого люка, откуда выползал белый дым.
  ...Пока сапёры обезвреживали обнаруженные бомбы, находившийся поодаль на безопасном расстоянии полковник Коренев отдавал распоряжения по рации.
  Климов подбежал к начальнику возбуждённый, с испуганно-радостным выражением лица:
  - Господин полковник!... Василий Дмитриевич... Только что сообщили... Евгения Пахомова вскрыла себе вены.
  Коренев смерил его долгим укоризненным взглядом.
  - Чему радуетесь, Дима? Бывает, приходится применять крайние меры, но радоваться тут нечему.
  "Дурак", - подумал он про себя о Климове, - "Всё-таки ничего путного из него не выйдет".
  ...Будучи профессионалом в своём деле, Кустиновский прекрасно представлял себе, что такое взрывная волна в замкнутом пространстве. До выставленного времени оставались считанные минуты, и если взрыв застигнет его в коллекторе - это могло означать только смерть. Без вариантов.
  В той стороне, где скрылся Евстигней, выстрелов больше не было слышно, и означать это могло что угодно - как то, что Пахомову удалось выбраться, так и то, что он убит или схвачен. Впрочем, даже если выбрался - это ещё не гарантия, что он скроется из оцепленного района...
  Мысленно прощаясь с товарищами, Константин выдвинулся из своего убежища вперёд.
  Услышав топот, он замер. Группа человек из пятнадцати в камуфляже и противогазах промчалась мимо него вперёд по коллектору. Дымовая завеса укрыла Константина от хищного взгляда смерти.
  Выбора не оставалось. Выйдя в основной коридор, Кустиновский лёгкими прыжками двинулся по коллектору назад, в сторону заминированного здания. Казалось, подошвы его ботинок едва касаются бетонного пола. Миновав бойлерную, он стрелой вылетел на цокольный этаж и помчался к запасному выходу.
  Одинокий охранник вжался в стену, глядя на Константина круглыми от ужаса глазами. Он был без средств защиты, значит, здесь уже можно дышать... Константин сорвал противогаз.
  - Чего стоишь?? - закричал он охраннику. - Беги отсюда!! Террористы применили химическое оружие! Спасайся кто может!!!
  Сея панику, Кустиновский выбежал на крышу пристройки и скатился по пандусу вниз. Едва его коснувшись ногами асфальта, он рванулся в боковой проулок, намереваясь задворками магазинов и автосервисов добежать до Ломоносовского проспекта, пересечь его и уйти в подземелья МГУ - там он мог скрываться хоть сутки, хоть двое, хоть больше - ищи ветра в поле, а Костика Кустиновского в его родной подземной стихии...
  И в этот момент ударил взрыв за его спиной.
  И за спиной полковника Коренева.
  Обернувшись, Коренев понял, что сработало единственное устройство, заложенное под угол здания, что остальные успели разминировать и что здание устояло.
  Понял это и задыхающийся от бега Константин.
  Он был уже посреди проезжей части Ломоносовского проспекта, когда увидел впереди разворачивающуюся группу людей в камуфляже.
  Он подался назад, но сзади ехал автомобиль с американскими номерами, приближаясь к нему, как в замедленном кино.
  Когда американец в штатском уже схватил Кустиновского за локоть, рука его уже скользнула к заветной кнопке, но чьи-то мягкие пальцы настойчиво, но на удивление бережно отвели его руку, он рухнул спиной на заднее сиденье машины, и у него уже не хватило сил закрыть за собой дверцу. Это сделала перегнувшаяся через спинку переднего сиденья Катя.
  Константин едва успел только сообразить, что находится у своих.
  * * *
  Где-то за Рязанью есть полустанок почти что в чистом поле, где два, а то и один раз в сутки останавливаются пригородные поезда. Там даже платформы нет с твёрдым покрытием, и редкие пассажиры сходят с лесенки вагона прямо на землю или на снег. Да что уж там, даже названия нет у некоторых станций, а только - такой-то километр. Может, летом тут появятся редкие дачники, а уж зимой-то, да в четыре утра...
  Вдоль точки сбора ходили взад-вперёд Константин и Катя, пытаясь согреться, хотя было не настолько холодно.
  Ждали только Евстигнея. Его не было.
  Снег не скрипел под их мерными шагами. Сто метров туда - сто метров обратно.
  Вдалеке, в нескольких километрах от них, слышался гул шоссе. Изредка по железной дороге проносились поезда.
  Два часа. Три.
  Из чёрного леса со стороны дороги раздался шорох, и Константин опустил руку в карман с оружием.
  Но уже через несколько секунд из темноты появилась знакомая фигура, и Пахомов обнял товарищей.
  Они стояли втроём на снегу, и ещё слабо, почти незаметно чувствовалось где-то дыхание весны.
  А пока путь их лежал только вперёд.
  В неизвестность.
  
  Конец
  
  Январь-ноябрь 2011
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"