Долог был твой путь домой. Роман о сэре Гае Гизборне. Часть первая. Глава четвертая.
***
В саду всегда было хорошо - летом ли, весной ли, осенью... Неважно. Для Эсси важен был сам сад. Ну, и то, конечно, что там ее оставляли в покое.
Вот и сегодня поутру надоедные кузины долго шушукались между собой, усаженные спозаранку матерью, леди Энн, за пяльцы. Хихикали, посматривали на Эзелинду лукаво одна и с вызовом другая. А потом все-таки не выдержали и принялись обсуждать "в воздухе" - которая из них да когда выйдет замуж, да как будет одета, да кто приедет на свадьбу... И поглядывали на Эс - производят ли их разговоры впечатление?
А все потому, что приехавший на днях старший кузен Гилберт, углядев, как выросла и похорошела Эсси, взял ее за подбородок по-свойски, заглянул в глаза и расхохотался, обернувшись к своим сестрам.
- Да, сестрички, как вы ни наряжайтесь, как ни пыжьтесь, а за Эзелиндой вам не угнаться! Вот растет чья-то погибель!
Гилберт, кряжистый богатырь со светлыми жесткими волосами и стальными глазами, вылитый дед - граф Вильям - в молодости, - знал, что говорил. И мог себе позволить говорить то, что думает - мало нашлось бы охотников с ним спорить.
И теперь кузинам приспичило отыграться.
Эсси смотрела перед собой и старалась не слушать, не замечать насмешек в словах сестриц. Не хотелось ей сейчас связываться ни с Мелоди, ни с Хармони. Однако родственницы не угомонились, а принялись уже впрямую дразнить Эсси, пользуясь тем, что их матери в комнате уже не было, и никто не мог их цыкнуть. Старшая кузина, Элинор, - почти не в счет: полностью поглощенная мыслями о своей грядущей осенью свадьбе, она не вслушивалась в болтовню.
- А вот наша Эс еще ни о чем таком не думает, правда, сестрица? - и хорошенькая кудрявая Мелоди прыснула в кулачок. - Она даже, наверное, и не знает, за кого б хотела замуж! И возьмет ли ее кто.... Эсси у нас еще маленькая, ей не понять. Она еще не может сказать даже, какие ей нравятся мужчины, да ведь, Эс?
Эзелинда решила, что вот теперь-то уже можно и открыть рот, благо, было, что сказать.
- Ну, отчего же, кузина Мелоди? Я, конечно, младше вас обеих, но я хотя бы постоянна во вкусах. Не жеманничаю с блондином сегодня и не целуюсь с рыжим назавтра, как ты.
Хармони ахнула и уставилась на свою сестру, вытаращив глаза. Даже Элинор очнулась от грез и укоризненно глянула на младших. Мелоди побагровела, она и не думала, что Эсси видела ее шашни с оруженосцами.
А Эзелинда встала и отправилась к себе. Уже на лестнице обернулась и, закрепляя успех, сказала, выворачивая наизнанку давнее воспоминание, так, чтоб никто никогда не посмел что-то заподозрить:
- Кстати, мне нравятся темноволосые рыцари. И обязательно на белых скакунах! - И быстро взбежала наверх, оставив сестриц в легком оцепенении.
В комнате Эсси натянула старое платье, которое Тильда надставила в боках и на подоле, сложила в корзинку ножик, лопатку и специально сделанную острую палочку, взяла горшок с рассадой и отправилась в сад. Сажать чабрец, помогающий при тяжелом кашле, - зимой пригодится. Тетка Энн, бывало, хвалила Эзелинду. В отличие от двоюродных сестриц, у Эсси были тонкие, но сильные пальцы - ей все удавалось, что касалось растений. Мало того, Эс быстро запоминала, зачем нужна та или другая трава, как и когда ее сажать и что использовать потом: корни, листья или цветки, - и тетка ей перепоручала все больше и больше. Теперь все, что качалось лекарственных растений, всегда было на ней - кузины не слишком рвались пачкаться в земле.
В маленьком садике, огороженном частоколом и со всех сторон укрытом кустами шиповника, посаженными еще бабушкой, было тихо. Солнце уже сейчас, в марте - такое горячее, что обжигало спину под коричневым платьем. Земля прогретая и сухая, так что пришлось полить грядку. Руки привычно занялись делом, а вот мысли Эсси текли как будто без особого ее участия. В саду всегда было так. Можно было предоставить свои мысли самим себе, пусть развлекаются, а она отдохнет.
Неожиданно в памяти всплыла услышанная вчера песня. Эсси мурлыкала мотив сначала себе под нос, тихонько, потом, вдруг ощутив знакомый холодок в груди, распрямила спину и запела в полную силу, посылая голос вперед себя, как учил Эдгар-лютнист.
В скалы вернулись
Серые гуси...
На второй строке голос зазвенел, в горле встал комок, а по телу от затылка до колен пробежали мурашки - песня была старинная, печальная, привезенная еще пращурами. Петь ее полагалось по-норвежски. Эзелинда не знала норвежского, но Эдгар, когда-то оставшийся в замке именно благодаря способности на слух мгновенно запоминать слова и музыку, пересказал ей смысл. И даже попытался сохранить ритм в английском пересказе. Песню когда-то пела бабушка и любил дед...
И вдруг мелодия ушла, Эсси забыла сложный переход... Попробовала раз, другой - не вышло. Попробовала петь дальше - тоже не то. Не помню. Не помню, хоть убейте... Ладно, надо перестать об этом думать - само всплывет, так уже не раз бывало.
Раздосадованная Эсси принялась насвистывать "Зеленый лес"*. Свистеть она умела давно, лет с восьми, научил Тильдин сын, Дикки-плотник, забегавший иногда к матери. Леди, конечно, не должна свистеть, это неподобающе, но сейчас ведь не видит никто, верно? Эсси хихикнула и дальше свистеть не вышло - губы-то расползлись в улыбке, попробуй, свистни теперь. Хэ, рассада кончилась!
И Эзелинда ткнула в ямку последний стебелек чабреца, прижала основание пальцами, утрамбовала немножко землю.
Всё, горшок пустой, рассада на грядке. И грядка красивая, ровненькая, и стебельки на диво крепкие. "Посидеть здесь, что ли, еще немножко? Не хватятся, поди?" - и девочка уселась на давным-давно валяющийся на земле чурбак. Сразу за грядкой начинались заросли розмарина, уже высокого и кое-где даже покрытого мелкими голубовато-сиреневыми цветочками. "Здесь меня никто не увидит", - удовлетворенно подумала Эсси и подперла щеку кулачком. Хотелось побыть одной, помечтать без помех. На колени ей шлепнулся откуда-то зеленый землемер и принялся, как землемеру и положено, исправно намерять Эс новое платье. "Ага, как же, - пробормотала девочка тихонько, - будет у меня новое платье... два раза. Не я ж замуж-то выхожу. Да и не выйду, наверное..." Опять, как часто выходило последнее время, слезы навернулись на глаза. Ей не то, чтоб было себя жалко, и уж конечно, не о замужестве она плакала. Просто ей было очень одиноко. И горько. Когда тебе тринадцать и ты совсем один, хочется чего-то совсем иного, чем новое платье. Хотя и платье тоже было б неплохо...
И как всегда, незваное-непрошеное, всплыло воспоминание-картинка: вскинувшийся на дыбы черный конь со светловолосым всадником на спине. Вот бы... Что "вот бы", Эсси толком не знала. То ли увидеть его, то ли, чтоб он не вспомнил о ней никогда.
Перед лицом порхнул мотылек, и девочка отвлеклась от своих мечтаний. Бледно-желтый мотылек, беззаботный и смешной, вился среди стеблей, присаживался отдохнуть на листиках. Вот кому хорошо-то... Чуть выше Эссиных коленок, на стебле, сидел паук. Сидел себе и сидел, почему-то паутину не плел, наверное, они не все паутину плетут? Глупый мотылек пролетел под пауком, и Эсси не успела ахнуть, как паук прыгнул вниз на незамеченной до поры паутинке, на лету укусил мотылька и отскочил на соседний лист. Мотылек шлепнулся на узкий лист розмарина, пару раз дернул крыльями и затих. Паук подождал для порядку и стал приближаться. Опомнившаяся девочка в сердцах ударила по листьям, чтоб не видеть ничего. Хотя знала, что неправа - всяк зверь добывает себе пропитание, как может, говорил отец Бернард. И все звери угодны Господу. Но так ей стало гадко, что не смогла удержаться. И не хотелось ей смотреть на паучиный обед. Сгребла в корзинку ножик, лопатку и палочку, пнула напоследок чурбак и пошла по дорожке в замок.
"Негодяй! Разбойник! Вот так подло, из засады! - мысль девочки неожиданно перескочила, - А вот эти, что в лесах разбойничают, чем лучше-то? Они ж всегда из засад нападают, отец Бернард рассказывал. Нет у них понятия о чести... Такие же пауки, как этот. Пауки, всего-то!"
Весь день не происходило ничего особенного. Кузины унялись на время, дед уехал в Лондон, забрав с собой обоих старших внуков - и Гилберта, и Сирила, поскольку, де, пора им на мир посмотреть. Ну, Гилберт-то, положим, мир уже видел... В общем, скучный день. Но под вечер все изменилось.
Войдя в залу к обеду, Эзелинда увидала незнакомого человека в пропыленной одежде с красно-золотым королевским гербом на груди. Гонец? Точно, он протягивал ее дяде - сэру Эймори - свиток с большой печатью.
- Король Ричард высадился в Англии, - говорил гонец при этом. - Сейчас Его Величество направляется к Ноттингему и ждет Вас.
- Вот же незадача! - досадливо воскликнул младший граф Нортгемптон, ломая печать. - Отец уехал в Лондон, думал там застать короля.
Гонец с профессиональной невозмутимостью спокойно ждал, пока сэр Эймори прочитает послание.
- Отец не успеет... - вслух думал дядя. - Я сам поеду.
Он махнул слугам, чтобы те позаботились о гонце. И зашагал кругами по залу, даже не ответив в задумчивости на поклон племянницы.
Да, это была радостная весть... Ведь ходили упорные слухи, что принц Джон хочет поднять мятеж против родного брата, который ему доверился. Нортгемптоны участвовать в мятеже не желали, зато выложили немало серебра для выкупа Ричарда. Победи Джон, и Нортгемптонам пришлось бы несладко. Потому Эзелинда и не думала обижаться на озабоченного да, пожалуй, что и обрадованного дядю.
Потом была беготня слуг, собирающих господина и его отряд в трех-, а то и четырехдневный поход. Отец Бернард торопливо писал письмо от лица сэра Эймори графу Вильяму в Лондон. А кузины упрашивали сэра Эймори взять их с собой в Ноттингем. Тот отмахивался, говоря, что королю Ричарду не до пиров и дам: как бы не случилось войны со сторонниками принца Джона, ведь Ноттингем - Джонова вотчина.
Дядя уехал, забрав с собой чуть не весь гарнизон замка. Оставшееся дома семейство замерло в ожидании: что ждет теперь Нортгемптонов при короле Ричарде...
К тетке Энн лучше было не подходить, она переживала так, будто граф Вильям поддерживал мятежного принца, а не законного государя. Но это не помешало ей - рачительной хозяйке - засадить девушек за шитье, так что к вечеру у Эзелинды болели и уставшие глаза, и пальцы.
В потемках она добрела до своей комнаты, и Тильда помогла ей расшнуровать блио. Эсси опустилась на лавку, расплела косы, встряхнула головой - пряди рассыпались уютным шелковистым покрывалом по плечам. Нянька подоспела с гребнем, Эсси дернулась было встать, но Тильда мягко прижала ее за плечи. Она любила расчесывать волосы своей госпожи, для нее вроде как Эсси снова становилась маленькой. Гребешок мерно двигался, вверх-вниз, вверх-вниз, прядь за прядью... Волосы искрились, на столе теплилась свеча в маленьком оловянном подсвечнике, мышка скреблась где-то в углу, тихо, уютно. Эзелинда начала клевать носом. Нянька приобняла ее, тихонько подтолкнула к постели.
Эзелинда нырнула под одеяло - холодно было до ужаса, даром, что кафельная печка топилась сегодня. Тильда в полумраке сворачивала блио и камизу, чтобы убрать в сундук.
- Что ж Вы не спите, моя госпожа? - ласково спросила нянька, закрывая тяжелую крышку и выпрямляясь. Тильда сняла покрывало с головы, и Эсси в который раз поразилась, сколько у няньки прибавилось серебристых прядей в темно-каштановых волосах. - Закрывайте глазки. Сегодня особенная ночь.
- Равноденствие... - вспомнила Эзелинда.
- Верно, - кивнула Тильда, подтыкая ей одеяло. - Вам непременно приснится вещий сон. Ну-ка, загадайте что-нибудь... Я в Ваши годы уж давно мечтала о том, чтобы ко мне посватались.
Она улыбнулась себе под нос и дунула на свечу. Огонек погас. Эсси слышала, как в темноте Тильда устраивается на лавке, зевает и что-то шепчет.
"Ну, вот же неугомонная, Тильда-то, и зачем ей мое замужество? - думала Эсси, засыпая, - как цель всей ее жизни... Долго ж ей придется ждать... еще младшие кузины не просватаны..."
И не стала она ничего загадывать - не о чем было мечтать... И не о ком. Здравый смысл подсказывал, что все свершится очень просто: замужество с каким-нибудь рыцарем, решившим, что ему требуется хоть такое родство с влиятельными Нортгемптонами, или... монастырь. Никто не разрешит ей жить одной и управлять Хелмдоном, леном отца. А мозолить глаза дяде с теткой Эзелинда и сама не хотела, понимая, что не очень-то она им нужна. Здесь, в замке, она жила лишь потому, что так желал дед.
***
Эзелинде приснился лес: зеленоватые, кажущиеся бархатными, влажные стволы осин, черные корявые липы, резные листья белых берез... Дубы - и тоненькие, молоденькие, и неохватные старцы. Потрескавшаяся кора, кривые могучие ветви, корни, уходящие змеями в землю, покрытую многовековыми пластами опавшей листвы... Ветер завывал в кронах старых деревьев, рвал в клочья туманные пелены, повисшие в ветвях... Шелестели плотные дубовые листья, будто пытаясь то ли предостеречь ее, то ли испугать...
Что-то мелькнуло среди стволов, неясный силуэт, размытый, неправдоподобный... Олень? Да, наверное, олень - серебрящаяся туманными бликами шкура, невероятный размах рогов-ветвей... Пропал, как и не было... Глянули на Эзелинду из чащи громадные зеленые глаза, такого же цвета, как листва - словно два сквозных окна туда, в туманный лес... Ей стало не по себе от этого взгляда, пустого, прозрачного, такого же как лес, равнодушного и сияющего. Туман плыл, клубился...
Кто-то высокий, незнакомый, несущий тревогу и опасность - но не ей, не Эсси, - обернулся навстречу, от движения сполз с волос капюшон, открывая лицо... Дым костра щипал глаза, становилось трудно дышать... Человек взмахнул рукой повелительно, указывая на чуть видную оленью тропку... Шепот листьев был то угрожающим, то насмешливым... Он становился все громче и громче с каждой минутой, в нем слышался призыв и приказ. Но Эсси знала, как обычно знают во сне, что сейчас она - только наблюдатель.
Дубовая ветка, качнувшись, зацепила за платье, потянула вперед. Девушка замерла, потом сделала шаг, другой... А шум листвы все отчетливее превращался в слово, в имя - "Гиз-борн! Гииииз-бооорн!"
Эсси повторила его враз пересохшими губами - и внезапно очутилась во дворе незнакомого замка. Задохнулась на мгновенье от дыма - горел какой-то сарай. Всполохи огня вырывались из его щелей, клубы плотного черного дыма поднимались над крышей. Летели искры, в воздухе хлопьями плавала сажа. Со всех сторон раздавалось сухое и беспощадное пощелкивание горящего дерева. Огонь неумолимо подкрадывался все ближе, ближе, искры падали на подол, прожигали насквозь, шипели, чадили... Повсюду ярилось пламя, дым разъедал глаза. Мимо замершей в ужасе Эсси пронесся конь, несший двоих - темноволосого парня и рыжую девушку в зеленом платье.
Странно, но лицо парня напоминало лицо того человека у костра, только что...
Вслед всадникам раздался хриплый крик: "Стоять!" Поздно, они уже были почти недосягаемы. Эзелинда обернулась - из полыхающего сарая, шатаясь, выбрался человек. Светлые волосы скрутились от жара, огнем занялась одежда, но он не замечал ничего. Злоба и... страдание дико исказили лицо, так что Эсси еле узнала - Гай Гизборн! Задыхаясь и кривясь от боли, он поднял арбалет - руки тряслись - и спустил крючок. Эсси беспомощно смотрела, как он тяжело валится на землю. Прямо между лопаток торчал арбалетный болт.
Только тогда Эзелинда смогла закричать. И проснуться. Около ее постели стояла перепуганная Тильда, в окно пробивались солнечные лучи.
- Эсси! Что случилось, леди Эсси? - тревожно спрашивала нянька, заглядывая в ее застывшие глаза. - Ты так стонала, так кричала во сне...
- Он... он погиб, - еле смогла выговорить девушка, воздуха не хватало. Она сейчас не сможет дышать.
- Кто?! - воскликнула Тильда. - Это ж сон, моя деточка! Просто сон, ничего больше!
- Он... - Эсси почему-то никак не могла назвать имя, губы не слушались.
Тильда схватила ее за руки.
- Леди, леди, успокойся. Прости меня, дуру старую. Наболтала я тебе... Не сбудется, ничего не сбудется, точно! Может, тебе отца Бернарда спросить? Тебе легче станет, вот увидишь...
Эзелинда спрыгнула с постели, оттолкнула няньку, быстро подошла к окну - ей надо было отдышаться и придти в себя. Тильда все говорила и говорила что-то, успокаивая и утешая, но Эсси не слушала. "Почему? - думала она лихорадочно - Почему он приснился мне? Если он в опасности, то, что же, нет никого больше? Ему некому присниться? Совсем нету никого? А если он погиб... Нет! Этого не может быть! Раз мне был сон, значит, это для чего-то было нужно, так? Отец Бернард что-то такое говорил о вещих снах и пустых снах..." Эсси мгновенно оделась, не слушая Тильдиных причитаний и обойдясь без ее помощи. И бегом кинулась в замковую часовню.
***
Отец Бернард был уже стар. Не то, чтоб немощен, но осторожен и рассудителен в движениях и чувствах. Он предпочитал не суетиться, а сначала подумать. И он любил Эсси. Видел он плоховато, но слух сохранил хороший. И ему нравилось слушать, как Эзелинда поет. Что-то было в ее голосе неуловимое, нежное, легкое, как летний ветерок над полем. И сейчас он обрадовался внучке своего графа.
- Леди Эзелинда! Почему ты бежишь? Не пристало внучке графа Нортгемптона так носиться... Или случилось что?
Эсси не стала тянуть, ей было не до экивоков, выговорила на бегу почти, как с обрыва прыгают:
- Отец Бернард, я видела сон! Жуткий сон. И я хочу, чтоб он ни за что не сбылся! Может, мне принести обет?
- О ком твой сон, дитя мое? - Эсси молчала, и отец Бернард предположил самое простое - что его подопечной приснилось некое несчастье с уехавшим дедом. Поэтому, чтоб лишнего не тревожить и так уже испуганную девочку, заговорил обиняками, - О родственнике, да?
Эсси кивнула, скрестив пальцы за спиной и думая себе в оправдание: "Ну, он же сам говорил, что все люди братья, так?"
- Леди Эзелинда. Богу не нужны обеты, люди сами их приносят из тщеславия и гордыни. Думают, что их обет умножит славу Господню... А Господу нужна лишь вера. Ты - чистое дитя, Господь услышит тебя. Тебе достаточно просто попросить.
Старый священник перекрестил девочку:
- Молись, дитя, и Господь сделает по твоей молитве... - И зашаркал прочь, не желая ей мешать.
Эзелинда опустилась на колени. Сложила руки на груди. Зашептала, сначала спотыкаясь и путаясь, общеизвестные слова... Но чем больше она говорила, чем сбивчивей, тем ясней ей становилось, что ее - не слышат. И тут она ощутила такую тоску, такую боль, что слезы брызнули из глаз, руки сцепились в замок, а все слова слились в одну фразу:
- Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! Прошу тебя, пусть он останется жив!
Эсси плакала, уже не стесняясь, а наверху часовни возились и ворковали голуби.
***
Время шло. И вот однажды к полудню, спустя чуть не три недели после Равноденствия, на дороге показалась кавалькада. Затрубил дозорный, забегали по двору слуги, выскочила из верхних покоев навстречу мужу тетка Энн, сжимая в руках забытое шитье. Кузина Элинор томно улыбалась своему суженому, ехавшему в свите короля Ричарда. Младшие сестрицы ее изо всех сил тщились выглядеть взрослыми, авось, что и выгорит.
Эсси до этой суеты дела не было. С Равноденствия ее волновали по-настоящему только две вещи - когда вернется дед и был ли ее сон пророческим. Погруженная в свои думы, она словно ничего вокруг себя не замечала. Слава Богу, к Пасхе, уже совсем скоро, завтра, дед обещал вернуться вместе с обоими внуками. Ведь король Ричард, ради которого старый граф и ездил в Лондон понапрасну, сам удостоил посетить замок Нортгемптон. И собирался именно здесь пробыть все праздничные дни.
Отстоявши, как положено, все праздничные службы, народ собирался в замковом дворе - поглядеть на королевских солдат, гонцов, челядинцев и оруженосцев. А если повезет, то и на самого короля Ричарда. И ведь многим везло - король не чурался своих подданных, удостаивал шуток и прибауток хорошеньких девушек, хлопал по плечам рыцарей из тех, кто победней. В общем, народный любимец. И толпа жизнерадостно галдела, любуясь на своего монарха.
А было, на что полюбоваться - король был высок, могуч и хорош собой, ну, как королю и положено. Белозубая улыбка, громкий и мощный - воистину Плантагенетовский - бас и бьющая через край энергия были прекрасной ширмой для того, кто дальше нее - не видел ничего. А кто видел - тот знал или хотя бы догадывался, что Ричард не только могуч, но и умен, прозорлив, хитер, даже коварен.
Вечером во дворе накрыли длинные столы для собравшегося простонародья. Чтоб было, чем отпраздновать Пасху и чем вспомнить своего доброго короля. А сам он предпочел пировать в громадной зале Нортгемптоновского замка. Окруженный со всех сторон соратниками, помощниками и домочадцами графа, он воистину казался добрым королем из баллад и сказок. Добрый король Ричард вернулся к своему народу...
После пира предполагались танцы. Но сегодня Эзелинде танцевать не хотелось. Хотелось уйти - в зале было чадно, шумно и чересчур весело для нее.
Молодежь, как ей и положено, во все горло похвалялась подвигами - настоящими и выдуманными, менестрели пели, как им и положено, девы тоненько хихикали и опускали глазки, как им и положено. Все, как всегда.
Эсси сплела перед лицом пальцы и смотрела в стол, стараясь не расплакаться. Дед едва заметил младшую внучку, занятый своими заботами. Мимоходом представил ее королю, как и всех остальных дам, и полностью погрузился в королевские речи, каковых было много и каковым следовало бдительно внимать. Ибо король имел вспыльчивый и переменчивый нрав...
Вот и сейчас, сквозь шум и гам подвыпивших рыцарей, до Эзелинды донесся могучий королевский рык:
"Робин Гуд?! О мой Бог, как мне уже надоела эта тема! Представьте, граф Вильям - ваш сын, сэр Эймори, уже знает, он был в Ноттингеме, поэтому я нарочно для вас расскажу - так вот, эти люди ничего не могут сделать без своего короля! Я решил сам понять, что к чему, и отправился в лес один. Да, желая посмотреть в лицо этому их Человеку в капюшоне, которым пугают молодых дворян в Нормандии. Ну, не совсем один, конечно - ха-ха, - вы же понимаете, граф!
Разумеется, мне это удалось, все мои начинания успешны, не так ли? Встретился, конечно же, в тот же день! Это было немного опасно, правда, потому что сначала пришлось встретиться с другими разбойниками... А уж потом мы все вместе встретились с Робином. Мало того, этот подлец спас мне жизнь...
Ну да, убив всех тех, кто напал на меня - хо-хо, - его стрелы действительно летят без промаха! Поэтому я решил его помиловать и разрешить ему сражаться за меня. Позвал его со всеми его людьми в Ноттингем... Посадил пировать с собой! Но лесной саксонский дурень не оценил монаршей милости и принялся учить меня! Меня, вы подумайте, граф Вильям! Учить меня, как мне следует править моим народом. Над которым я поставлен самим Господом! Глупец! - король отхлебнул из кубка и громко, напоказ, заливисто рассмеялся. - Тогда я приказал избавить меня от Человека в капюшоне. Но - эти люди, сидящие в Ноттингеме, даже такой простой вещи сделать не сумели! Тамошний шериф поручил одному своему подчиненному, - как его, Гизборну, да, - арестовать Робина Гуда и всю его банду. Так этот кретин мало того, что упустил разбойников, так еще сам чуть не помер. Его подстрелила из арбалета женщина, всего лишь, даже не мужик, - жена Робина.
Великий Боже, на кого я оставляю Англию и народ! Ну ничего, когда я вернусь, я покажу вам, как надо управлять страной... И кстати, граф Вильям, не хотите ли и Вы принять участие в моих битвах? Да вовсе Вы не стары, мой друг! Ну, хорошо, хорошо... Оставим пока это".
Эсси слушала, боясь пошевелиться. В голове стучало: "Он жив... Жив!" Больше ей тут незачем было находиться. И девушка потихоньку, стараясь остаться незамеченной, принялась выбираться из зала. Куда? К себе? Там Тильда, примется расспрашивать, тормошить... В часовню? Заметно слишком... Спросят, отчего ты здесь... В сад! И, никем незамеченная, на свое счастье, Эзелинда проскользнула к заветной ветле. Обняла ствол, все еще хранящий тепло солнечных лучей, прижалась щекой к коре. "Неужто и вправду Бог услышал меня?" Ей хотелось смеяться и плакать одновременно, Эсси смотрела сквозь листву на загорающиеся звезды и вот сейчас уже точно знала: она любит.