Долог был твой путь домой. Роман о сэре Гае Гизборне. Часть первая. Глава тринадцатая.
Следующие четыре дня Гизборн старался поменьше бывать дома. Дома... Надо же, и не заметил, как стал про себя называть это место домом.
А там теперь все время пахло чем-то непривычным - травами, молоком, мокрыми тряпками - и шла бесконечная возня и суета.
На свое счастье, сын Роберта, видимо, решил жить и довольно быстро креп. Да и молоко у Мэриан было, на его счастье.
"Вот черт, я уже и про это знаю, - думал Гизборн растерянно, - хотя какое мое дело?"
Тук и Пегги ходили взбудораженные, постоянно вслушивались - не раздастся ли наверху детский плач, не позовет ли кого Мэриан, не надо ль ей чего. А Мэриан, проникнувшись благодарностью, всячески старалась быть с новоявленным деверем как можно мягче и приветливей. Просила Тука звать Гизборна к ней наверх, показывала малыша, спрашивала, не находит ли сэр Гай, что ее сын очень похож на Роберта-старшего. И несколько раз даже протягивала ребенка Гизборну. Но рыцарь так ошарашенно хлопал глазами, так неловко держал дитя, что Мэриан пугалась и забирала сына, а Гизборн, счастливый, что его освободили от пускающего пузыри крестника, быстренько скатывался с лестницы и пропадал со двора до темноты.
К тому же он чувствовал, что ждать осталось совсем недолго - возвратившийся из поездки в Гизборн-манор Джек привез денег, письмо от Этелреда, а также и привет с молитвою от Мыша, коий старательно копается и уже почти совсем разгреб пожарище. И еще другое письмо - от сюзерена, призывающее Гизборна поторопиться, ибо его уж заждались. А раз так, Джеку было велено заняться оружием и доспехами. И вот во дворе уже катается бочка с песком, внутри которой находится Гизборнова кольчуга, а оруженосец жизнерадостно пререкается с солдатами о способах воронения той кольчуги.
На пятый день Гизборн улизнул с утра пораньше, опасаясь, как бы снова не пришлось стоять столбом у кровати Мэриан, изображая воодушевленный интерес к новорожденному. Оседлал Фьюри и рванул галопом по луговине, подальше и на подольше, пока не хватились.
И вот именно сейчас, немного разминувшись с Гизборном, во двор ворвался вернувшийся Хантингдон. Он уже влетал в двери, когда Назир и солдаты только еще спешивались, хотя куда им-то было спешить?
Торжественно вставший навстречу Роберту Тук открыл было рот, готовясь произнести прочувствованную речь, но Хантингдон, что-то поняв по выражению довольной рожи монаха, проскочил мимо опешившего Тука наверх, к жене. Сверху раздался восторженный вопль, смех Мэриан, щебет Пегги, и вот уже Хантингдон ссыпался вниз по лестнице, держа перед собой на вытянутых руках сына и наследника. Сын и наследник недовольно пыхтел. Вслед за Хантингдоном спустилась и девчонка-служанка, на всякий случай, а то мало ли, что от счастья с лордом сделается, уронит еще дитя...
Тук тем временем, изложив историю с родами вошедшему в дом сарацину, принялся по-новой рассказывать все то же самое Роберту, живописуя и страдания Мэриан, и усердие повитухи, и свою находчивость, и - что самое-то удивительное - живейшее участие Гизборна во всей этой истории. Роберт прижимал дитя к груди, слушал, кивал, а глаза его постепенно делались все больше и больше. И, когда снаружи раздался конский топот, не смог остаться на месте, осторожно положил сына на руки Пегги и выбежал во двор.
Гизборн уже спешился, стоял, держа Фьюри под уздцы и явно не решаясь войти в дом. Роберт кинулся к нему, ухватил за плечи, не в силах вымолвить ни слова, заглянул в глаза и внезапно обнял. Гизборн ошеломленно застыл, вытаращившись и открыв рот, потом, видимо, вспомнив, что полагается делать в таких случаях, неловко усмехнулся и похлопал Хантингдона по плечу. Роберт отстранился, ухватил Гизборна за руку и поволок в дом, явно намереваясь втянуть в круговерть вокруг своего сына, а заодно и скрыть заблестевшие глаза. Что ж, пришлось покориться...
Весь вечер Гизборну было страшно не по себе: Хантингдон, обычно всегда такой приветливо-спокойный, сегодня разве что по потолку не бегал и на голове не стоял. Он ни секунды не мог сидеть на месте, постоянно вскакивал, носился по лестнице вверх-вниз, то волок ребенка на первый этаж, чтоб все полюбовались, то тащил опять наверх к матери, чтоб дитя не простыло. Упросил Мэриан посидеть с ними минутку и тут же чуть не силком затолкал снова в постель, потому что она еще слабая и ей надо отдыхать. Мэриан сияла, расцветая под взглядом мужа и хорошея прямо на глазах. На щеках заалели розы, рыжие кудри золотились под отблесками огня в очаге, дитя у груди блаженно сопело - даже обычно хмурый Назир разулыбался, глядя на эту картину.
А Роберт все никак не мог угомониться и все время норовил втянуть и Гизборна в это веселье. Тряс, тормошил, беспрерывно что-то говорил... Гизборну хотелось немедленно провалиться сквозь землю, а уж если нельзя - то хотя б залезть под стол. Ему казалось, что над ним издеваются. Ну не может же Хантингдон на полном серьезе говорить, что он, Гизборн, кого-то там спас... Никого он не спасал. Ну, съездил, ну, привез... И чего? Чего прыгать-то вокруг? Что-то ныло в груди, мешало дышать, что-то странное, новое... В конце концов Гизборн пошел на сделку сам с собой: поскольку пили все много - кроме Назира, не пившего вовсе, - он опустил голову на руки и притворился, что задремал, надеясь, что теперь-то его оставят в покое. Сработало. Постепенно все затихли. Усмехающийся себе под нос Назир погасил светильники, чтоб чего не вышло и, подпихивая Роберта под бок, проводил того наконец наверх, к жене. А Гизборн под шумок молчком добрел до своей лавки. Всё, завтра - уезжать...
Наутро черти подняли Гизборна ни свет ни заря. А уж он поднял Джека и велел собираться. А сам вышел во двор и потянул воздух носом - совсем весна уже. Засмотревшись на розовеющий край неба, не заметил подошедшего к нему Хантингдона.
- Гай...
Гизборн сглотнул. Ну не мог он еще привыкнуть, что Хантингдон вот так запросто зовет его по имени. Но и протестовать уже не мог. Поэтому просто смолчал.
- Послушай. Ты, верно, думаешь, что вот уедешь сейчас - и всё? Да, мы квиты с тобой. Я спас тебе жизнь, ты - спас мне сына... Не возражай. Но... Ты ведь понял, во что я ввязался?
Гизборн кивнул. Видел и печати на письмах, помнил и слова Скарлета. И слышал иногда то, чего слышать был не должен.
- На севере у меня есть кузен, дальний, да ты ведь знаешь, ты сам оттуда... Роберт Фиц-Уолтер... И мы... Мы решили, что кто-то должен сказать королю... правду. - Хантингдон жестко усмехнулся.
А у Гизборна перед глазами мелькнуло покрытое красными пятнами, злобное, длинное лицо Джона и косо сидящая на его голове корона.
- В общем, мы все теперь замешаны в этом...
Гизборн снова кивнул. Они стояли рядом и смотрели в небо, оба. И на лицах обоих ничего нельзя было прочесть. Братья сами не подозревали - насколько похожи сейчас.
- Ты - крестный моего сына. Ты можешь и не вернуться из Палестины, да. Но если вернешься, если все-таки останешься жив... Знай: мой дом - твой дом. Всегда. И я, и Мэриан - мы всегда будем рады тебе. И мой сын - тоже. Сын...
Роберт повернул голову, глянул в упор на брата:
- Обещай, что присмотришь за ним, если со мной что-то случится. Со мной... и с Мэриан... У него никого не останется, кроме тебя. Король Джон имеет обыкновение уничтожать всех родственников тех, кто... ему не нравится, - Хантингдон снова хмыкнул. - Обещай.
И Гизборн тоже посмотрел в лицо брату, в третий раз кивнул, потом разлепил губы и произнес:
- Да. Я обещаю.
***
Уже на другой день к вечеру Гизборн и Джек въезжали во двор замка Нортгемптон. Недалеко, по большому счету...
Слуга от двери возвестил: "Сэр Гай Гизборн!"
И помянутый сэр, вздернув подбородок, зашагал по длинной зале к возвышению, где ждал его сюзерен. За спиной внезапно оробевший Джек бормотал что-то себе под нос, поспешая за своим господином.
Ага, а вот и первые неприятности... За столом - чуть пониже того, за которым восседал сам старый граф Вильям, его старший сын, невестка и прочая родня, - вольготно расположилась на привычных местах пятерка молодых людей. Судя по всему, тех самых, которые и должны были под началом Гизборна отправиться в Палестину. И смотрели они на него отнюдь не приветливо...
Дошагав до кресла графа, Гизборн поклонился, произнес, что следовало, и стал ждать дальнейших распоряжений.
- Что же, сэр Гай... Я рад видеть вас живым и здоровым. Сын графа Хантингдона писал мне... Вы уцелели и, значит, всё остается в силе. Вот этих пятерых молодых рыцарей я отдаю под Ваше водительство. Надеюсь, Вы станете им хорошим командиром. Но это все позже, потом... А сейчас - садитесь, отдыхайте, ешьте, пейте. Разговоры подождут.
Гизборн снова поклонился, развернулся и обнаружил за своей спиной двоих из пятерки. Судя по всему, близнецов. Высокие, худощавые, черноволосые парни стояли так, что пройти меж ними было невозможно, смотрели угрюмо. Видимо, решили первыми проверить свое новоявленное начальство на прочность. Гизборн хмыкнул и заложил руки за пояс:
- Кто вы, прекрасные сэры?
Близнецы переглянулись, чуть ли не одновременно моргнули неожиданно желтыми глазами:
- Айвен Когенхо, к Вашим услугам.
- Айвор Когенхо, к Вашим услугам, - тот, что стоял справа, качнулся еще немного вперед и продолжил: - Мы долго ждали Вас, сэр Гай.
Гизборн широко ухмыльнулся, - во чувство юмора у их папаши - шагнул вперед, раздвинув братьев плечами, как колун ледышки в проруби - вблизи оказалось, что он на полголовы их выше - и громко ответствовал:
- Терпение - одна из высших добродетелей рыцарства! Сэр Айвен? Сэр Айвор? - Гизборн глянул близнецам в глаза и те неожиданно смешались, отодвинулись и потупились. И тихонько сели.
От стола навстречу Гизборну поднялся следующий, коренастый здоровяк лет двадцати с небольшим.
- Я - Роджер Спраттон. Когда мы отправляемся?
- Завтра. Завтра мы отправляемся, сэр Роджер. А сегодня мы ужинаем, - И Гизборн опустился на лавку, разглядывая оставшихся двоих, - тех, что пока благоразумно молчали.
Напротив него оказался невысокого роста паренек, рыжий, бледный, с небольшим шрамом на левой скуле. Поднялся, поклонился, тихо и внятно произнес: "Я Гэвин Сиуэлл. Мой старший брат знает Вас, сэр Гай. Вы сражались вместе в бою под Аржантаном. Я рад быть под Вашим началом". На секунду вскинул странноватые, тоскливые, очень светлые глаза и снова сел, смотря в стол. Так, с этим точно будут проблемы. Старший из братьев Сиуэллов - их, помнится, было много, и все они были мелкие - отличался на редкость буйным нравом. И этот, похоже, ничем не лучше - взгляд совершенно дикий, сумасшедший, вот почему он глаза прячет... Что-то с ним не так.
Последний рыцарь из пятерки - черноволосый, меланхоличный - медленно поднялся, застенчиво почесал тонкий нос с горбинкой и протяжно произнес: "Я - Уидон Стрикстон. Не взыщите, сэр Гай, мы просто слишком долго здесь сидим". И внезапно улыбнулся, как равному. А пожалуй, что и так - лет ему было явно лишь немногим меньше, чем Гизборну. А в движениях чувствовалась спокойная уверенность в себе. Гизборн усмехнулся в ответ вполне дружелюбно - хоть один явно опытный, и то хлеб.
"Ну вот, - думал Гизборн, сосредоточенно что-то жуя и чем-то запивая, но не разбирая вкуса, - теперь можно и делом заняться. Хватит с меня... Монахов, баб, младенцев и сарацинов. Хотя нет: сарацинов скоро вокруг будет - хоть лопатой греби..."
В течение всего вечера Гизборн чувствовал на себе чей-то взгляд. Но никак не мог понять - кто и откуда на него смотрит. Пятерка тем временем старательно набивала животы, сообразив, что хорошую еду на столе они видят, быть может, в последний раз. Хотя близнецы, похоже, обдумывали второй раунд...
На верхнем столе давно прекратили есть, беседовали. Старый граф молчал, глядя прямо пред собой, сдвинув брови, явно чем-то удрученный. Вдруг как будто очнулся, хлопнул ладонью по столу: "Тихо! Леди Эзелинда!"
Гизборн вскинул голову, услышав знакомое имя. "Эзелинда? А я думал, она замужем давно..." Точно, слева от графа сидела темноволосая девушка. И теперь, когда она обернулась на оклик графа, Гизборн узнал ее. И обомлел... Она уже тогда, на свадебном пиру леди Алисии Нортгемптон, совсем малышкой - была красива. А теперь... Стройная, гибкая, зеленое платье плотно облегает фигуру, темно-русые волосы струятся водопадом... Да, выросла малявка... Внучка графа, а не малявка. Леди Эзелинда Хэлмдон. И Гизборн опустил глаза, уставившись на кубок, из которого пил, но не видя его.
А граф тем временем приказал, чтоб все умолкли, а лютнист играл. "Пой, внучка! Когда ты поешь, я вспоминаю, что не всегда был стар..."
Эсси встала. Стоя, петь было легче. А ей сегодня и говорить-то было тяжело. Совсем недалеко, руку протяни - сидел тот, кого она ждала столько лет. И даже не узнал ее...
Обвела глазами зал, подождала чуток, пока стихнут разговоры, кивнула лютнисту. Старик заиграл. Эзелинда сжала кулаки под длинными рукавами, успокоила дыхание...
I fjellet bak
Grå gjess ...
Hvor er du, min kjærlighet, hvor er du?
Песня была норвежская, старинная*, но Эсси так давно ее знала, что ей казалось, будто она поет на родном языке. Голос зазвенел, поплыл над залом, захватывая спиралью всех, кто там был... Ей всегда казалось, что голос поющего - как рука, которой можно коснуться сердца. И так хотелось сейчас дотянуться...
В скалы вернулись
Серые гуси...
Где ты, любовь моя, где ты?
Солнечный луч
Из-за тучи пробился.
Где ты, любовь, где радость?
Как светлый ясень
Средь темной дубравы
Был мой любимый
Среди дружины.
Как распустивший
крылья по ветру
сокол, парящий над долом.
В скалы вернулись
Серые гуси.
Где ты, любовь моя, где ты?
Солнечный луч
Из-за тучи пробился.
Где ты, любовь, где радость?
Как над ручьем
Одинокая ива -
Старая мать тоскует.
Как потерявший
Надежду путник -
В дали морские
Отец твой смотрит.
В скалы вернулись
Серые гуси.
Где ты, любовь моя, где ты?
Солнечный луч
Из-за тучи пробился.
Где ты, любовь, где радость?
Как подо льдами
Цветок душистый -
Умру без тебя,
Не дождавшись.
Как ветер холодный
На горных кручах -
Сердце мое остынет.
В скалы вернулись
Серые гуси.
Где ты, любовь моя, где ты?
Солнечный луч
Из-за тучи пробился.
Где ты, любовь, где радость?
Как падает камень
В пучину с обрыва -
Весны мои пролетят.
Как птица ночная
Навек одинока -
Неужто тебя не дождусь?
В скалы вернулись
Серые гуси.
Где ты, любовь моя, где ты?
Солнечный луч
Из-за тучи пробился.
Где ты, любовь, где радость?
Гизборн слушал, не понимая ни слова. Голос плыл... и может, даже и хорошо, что он ничего не понимал - без слов было ясно. Почему-то вспомнились скалы, те, где он уснул однажды. Там, над морем, на меловых склонах росли крошечные желтые и синие цветы, качали венчиками среди колючих зарослей утесника. Ветер там был ласков и нежен... как этот голос... и птаха парила в небе, высоко-высоко.
Что такое теснится в груди, мешает, непривычное?... Неужто я уже скучаю по ним? Да нет, не может быть, вчера уехал... Или - по ней, такой красивой, совсем взрослой?... Пить надо меньше. Сиди уж, сэр, ты - никто, ничто и звать никак. И тебе завтра уезжать. И еще неизвестно, вернешься ли... О, а уже все разошлись почти.
- Джек, плащ я порвал, об эту кретинскую лавку зацепил. Починишь.
- Да, мой лорд.
***
Как только позволили приличия, Эзелинда вышла из-за стола. Прямо держа спину, улыбаясь, добралась до дверей зала. А за ними - кинулась чуть не бегом в свои покои, чувствуя, что еще миг - и она потеряет самообладание. Скорей, скорей, придерживая привычно отцову подвеску на груди, влетела к себе и, не останавливаясь, закружила по комнате, ничего не видя перед собой от сдерживаемых слез. Он, он, которого она так ждала! Он даже не посмотрел на нее ни разу! Как будто вообще не помнил! А наутро он уедет... Господи, но если он не вернется... мне не жить без него... никогда не знать счастья... "Та, что носит подвеску, будет счастливой... а мужчина - останется жив!" Да ведь если он погибнет - не быть мне счастливой, с подвеской или без нее! Хватит того, что мой отец в Палестине вашей клятой голову сложил. Не отдам! - Эсси резко остановилась и гневно взглянула вверх, на потолок, будто там надеясь найти того, кто грозил отобрать у нее Гая. - А он... он уцелеет, если только...
В покои встревоженной наседкой влетела запыхавшаяся Тильда: "Госпожа! Да куда ж Вы так торопились-то? Леди Эсси, Вы... Вы плачете? Что с тобой, детка?"
В голове Эсси медленно и неуклонно вызревало некое намерение. Она сама еще толком не ведала, что сделает и скажет в следующую секунду, ее как будто что-то вело...
- Тильда, мне нужно... - Трясущимися руками достала из поясного кошеля ножнички, вытянула из-за ворота платья подвеску, одним движением обрезала ремешок. - Мне нужно увидеть сэра Гая Гизборна.
- Ты с ума сошла, моя госпожа? Что ты творишь?
- Ничего мне не говори. Просто пойди со мной. - Слезы Эсси высохли, ею овладело лихорадочное возбуждение. - Тильда, я не хочу его потерять... Мне надо его увидеть.
- Да что ж ты делать-то хочешь, Эсси?
- Сама не знаю. Узнаю, когда увижу. Свечу возьми. И деньги возьми... Если встретим кого... слуга при нем был... Отошлешь его, пусть пойдет выпьет за мое здоровье, что ли... Придумай что-нибудь!
И Эзелинда, больше не медля, быстро и тихо пошла по коридорам засыпающего замка. Тильде ничего не оставалось - а что прикажете делать с сумасшедшей девчонкой? - как покорно плестись за госпожой и пытаться сообразить, что и кому она ответит, если придется оправдываться. Господи, пронеси!
"Точно видела, что он пил. И немало. Значит, спит. Мужчины спят, когда выпьют. Вот и хорошо, пусть... А если проснется? Что ты ему скажешь? - Эсси похолодела, но не замедлила шаг. - А если... Если он прогонит тебя? Да ну, почему прогонит-то? Он начнет спрашивать, а я исхитрюсь незаметно куда-нибудь подвеску сунуть... в одежду... Скажу, повидать хотела, потому как помню с детства... Плевать. Он рыцарь, дедов вассал, ему нельзя грубым быть со мной. Навру чего-нибудь... Только б не помешал никто".
***
Господин рухнул на лежанку и мгновенно уснул, Джеку даже завидно стало. Правда, с тех пор, как закончились ноттингемские кошмары, когда сэр Гай метался по ночам и почти совсем не спал, господин всегда вот так - лег, глаза закрыл - и хоть кол ему на голове теши, не проснется. Да, а плащ-то здорово зацепил, эх...
И Джек повесил дорогую вещь на изголовье лежанки, чтоб не пачкалась по полу. Угол наискось полуоторван, шов подкладки разошелся, во морока-то будет... А холодно здесь, аж зубы стучат. Господину хорошо - и пил, и спит, как дитё, тепло ему под меховым-то покрывалом. Пойти, сходить быстренько на замковую кухню? Может, там найдется кружка горячего эля? Тогда можно согреться и быстро-быстро починить этот оторванный угол плаща... А сэр Гай все равно спит крепко, авось, не проснется...
Оруженосец оставил плащ в покое и выскользнул за дверь - так, где тут кухня-то?
***
Тильда всегда знала всё и про всех. Потому найти каморку, где поместили Гизборна, ей не составило труда. Осторожно толкнула дверь, придерживая, чтоб не заскрипели петли. Заглянула внутрь - ага, луна взошла уже, вон она в окошке, да полнолуние как раз, все видно! А вот и рыцарь на лежанке... Спит? Слава тебе, Ипсвичская Божья Матерь, спит!
- Госпожа... Здесь.
- Останься в дверях, вот тут. Ты же знаешь, что я ничего дурного не затеяла. Просто стой, на всякий случай.
Эзелинда осторожно проскользнула внутрь каморки. Забрала подсвечник у Тильды - свет ей понадобится. Неслышно ступая мягкими кожаными туфельками, подошла вплотную, загораживая ладошкой свечу. Стояла, смотрела... Какой он стал... Плечи еле убирались на лежанке, еще немного - и рука свалится с постели. Крупные кисти рук покойно лежали на меховом покрывале, как будто устало и чуть печально, ничем не занятые и потому кажущиеся даже беспомощными. Под глазами темные тени, а дышит на удивление тихо...
Эзелинда спохватилась: нельзя долго смотреть на спящего - проснется. Огляделась. Ну вот, пришла, куда хотела, и что теперь? Заметила плащ на лавке, оторванный угол, улыбнулась довольно - вот, я же знала, что-нибудь найду. Опустилась на колени у лежанки, достала из кошеля подвеску, затолкала ее поглубже в угол плаща и принялась быстро и аккуратно зашивать подклад - нитки и иголка у нее, как у всякой девушки, всегда были с собою. Закончила. Н-да, наверное, чересчур по-женски вышло, слишком аккуратно... Но все равно уже некогда исправлять.
Коленки затекли, и уже Тильда от двери умоляюще складывала руки на груди, прося поторопиться и не рисковать слишком долго... Но Эзелинде хотелось посмотреть на Гая поближе. Напоследок. Она привстала, чуть подняла руку со свечой. Свет скользнул по лицу рыцаря. Он внезапно открыл глаза, - синие, сонные - моргнул и каким-то детским жестом протянул руку, взял ладошку Эсси и положил себе на лицо, закрываясь от света. Эзелинда от испуга и неожиданности чуть слышно ахнула и затаила дыхание. Но Гай уже снова спал... Она помедлила, послушала, как он дышит, осторожно отвела свечу вниз, к полу, чтоб не будить больше. Под ее пальцами чуть трепетали ресницы того, кому она отдала сейчас самое дорогое, что у нее было... Надо идти. Тихонько убрала руку - что, вот так и уйдешь? И это - все? Светлые волосы, золотящиеся в полумраке, четкая линия скул... Кажется, нос сломал... и вот этих шрамов раньше точно не было... твердый рисунок губ... Набралась духу, секунду помедлила, наклонилась и поцеловала. Не проснулся...
Поднялась с коленок, глянула на мелко крестящуюся в дверях Тильду, еще помедлила - и быстро пошла к двери, больше не оглядываясь. Кто-то явно сюда шел, и этот кто-то был весьма навеселе. Слышалась тихая, но развеселая песенка весьма вольного содержания, повествующая о приключениях старого солдата. Надо было спешить...
"Так, - а почему дверь открыта, - сам у себя спросил Джек, стоя у этой самой двери. - Я ж, вроде, закрывал? И что это такое мелькнуло за углом, кисея какая-то? - Оруженосец помотал головой и сел на солому, устилающую пол, - Это что же, господину моему свезло немножко? Ну-ну, пахнет духами, явно... А что бы и нет, собственно? Ну ты даешь, мой лорд, глядите-ка, он уже дрыхнет, как и не было ничего... Плащ... А, ну его, утром доделаю..." И доблестный оруженосец отважно захрапел.