Долог был твой путь домой. Роман о сэре Гае Гизборне. Часть первая. Глава шестнадцатая.
Эсси стояла, укрывшись за ставнем так, чтоб ее было не видно со двора замка. Смотрела... Вот пятеро рыцарей, к которым она за время их толкотни в замке даже привыкла. Близнецы, смешные и горячие, пытались ей комплименты делать... Тихий и немного пугающий этой своей тихостью Сиуэлл. Вечно встрепанный Стрикстон, застенчивый и умный. Обжора Спраттон... А сейчас они уедут... Вот командует ими человек, которому она ночью отдала отцову подвеску, а он и не знает... На груди теперь непривычно пусто. Но не жаль, нет. Я была должна, и я сделала... Видно, что Гизборн злится. Аж здесь, на третьем этаже замка, слышно, как он рявкает на своих людей... Вот вышел дед, передал Гизборну какие-то бумаги, что-то сказал. Остальные уже в седлах. Ждут... Всё. Дед идет в дом. Холодно, туман оседает на пальцах Эсси, уцепившихся за оконницу, на волосах, на вышитых рукавах платья. Гай... Уехал.
- Леди Эзелинда. Вас зовет к себе тетушка.
- Я не пойду. Скажи, позже...
Стояла, смотрела на пустую дорогу, на влажные тяжелые тучи, серые, быстро наползающие рваными краями на остатки синевы в небе. Снежинка на рукав упала... Холодная. Красивая.
- Леди Эсси. Нельзя так стоять, замерзнете. Снег пошел!
- Уйди. Я скоро приду...
Повалили с неба густые хлопья, тяжелые, мокрые... Клубится снежная круговерть, белая пелена застилает дорогу, укрывает только что вылезшие из весенней земли нежные травинки. А у стены сада яблоня зацвела... Всё. Конец яблоне. Белое на белом. Кружатся, как неспокойные души. Если следить глазами за снежинкой, можно уйти за ней... Так легко...
Видимо, она упала. Видимо, испугавшаяся Тильда созвала людей, и ее отнесли в постель. Нянька, конечно же, никому ничего не сказала, но точно знала, отчего больна ее госпожа. Немудрено, ясное дело: полночи на сквозняке, на голом каменном полу, да у окна столько простояла. И подвеска... Господи, девочка, ты ж защиту свою отдала!
У Эсси открылась горячка. Ее било страшным сухим кашлем, трясло в ознобе, она ничего почти вокруг себя не видела. Но и сознания не теряла, смотрела прямо перед собой воспаленными глазами, уронив прозрачные ладони на ворох теплых шкур, в которые ее кутали. Только на некоторое время погружалась в полусон-полуявь, что не приносило облегчения.
Тильда трое суток не спала, суетясь вокруг Эзелинды с отварами и компрессами. Отец Бернард дневал и ночевал в часовне, неустанно молясь о выздоровлении графской внучки, все травы, что вспомнил, принес Тильде. Дед мерил шагами парадный зал, заложив руки за спину, почернев лицом от забот. Тетушка Энн, которая внезапно обнаружила, что ей не о ком хлопотать и беспокоиться - все ж уехали: и старший сын, и младший, и даже эти буйные головы, что бездельничали в замке так долго - тетушка Энн часто заходила к Эзелинде теперь. Толку-то...
На четвертый день после обеда Тильда уснула, сидя в кресле у окна. Эсси хотела было ей сказать, чтоб легла и отдохнула по-человечески, но сил произнести что-то вслух у нее не нашлось. Вошла тетка, присела на край постели, потрогала Эссин лоб, поцокала языком сочувственно. Зашуршала какими-то свертками, что-то достала, положила на маленький столик у кровати.
- Эсси. Деточка, ты меня ведь слышишь?
Эсси кивнула, не открывая глаз. Она боялась посмотреть на тетку. Энн, в принципе, не злая, даже пожалеть может... если вспомнит. А меня сейчас нельзя жалеть, я сорвусь... И расскажу все. А мне нельзя ничего рассказывать. Значит, и смотреть на нее нельзя.
- Эсси, Тильде так и не удалось добиться, чтоб ты вспотела. А надо... Смотри-ка, что я принесла: это липовый цвет и сушеная малина. Я сейчас заварю, и ты будешь пить понемножку, не торопясь, а я посижу с тобой. - Энн встала и принялась тихонько возиться с кувшинами и чашками у маленькой жаровни. - Это анисовое масло с вытяжкой из корней солодки. Ну, это пить надо будет, потом... А это - медвежий жир. Граф Вильям велел достать, хоть из-под земли. У нас же не водится медведей... Он здесь редкий, к нам везут из Норвегии. На наше счастье, ты ж знаешь, что в доме все закончилось, весна уж, так, говорю, на наше счастье в город купец приехал, свей... Меха привез, лен, пеньку и вот это... Надо грудь растирать. Вот Тильда проснется - и сделает. - Тетка вернулась к кровати и протянула Эсси кружку: - Пей. Не обожгись.
Эсси послушно отхлебнула. Ей, в сущности, было почти все равно. Ей, втайне от себя, хотелось... ну да. А зачем теперь жить?
А тетушка продолжала мести какую-то чепуху про то, что дочь ее Элинор после стольких бесплодных лет разродилась долгожданной двойней. Про то, что вот Гилберт уехал ко двору, а король гневен, говорят, и тяжел нравом хуже прежнего... Наконец, наскучив болтовней, тем более, что Эсси беседу не поддерживала, тетка снова уселась на край постели, забрала у Эс пустую кружку и похлопала ее по руке.
- Тебе еще и грустно, деточка, я вижу. Все уехали, скучно теперь, - тетка Энн сама не знала, что попала по больному месту, - Ты ж им петь любила, этим молодым рыцарям. А им нравилось, это уж я точно скажу... Ну, послушай, чем так сидеть, я тебе спою. Правда, я немолода уже, но уж как-нибудь. Гилберт, когда был маленький, бывало, так засыпал сладко под эту песню...
Тетушка Энн помолчала, развспоминавшись, а потом негромко запела:
Скачет рыцарь за холмом.
Ждёт его далёкий дом.
Дома милая жена
Сына нянчит у окна.
За окошком дрозд поёт.
У порога мышь живёт.
На лужайке верный пёс
Кость зарыл. Тебе принёс.
Кот у двери сторожит.
Знать, услышал стук копыт.
В небе сокол золотой.
Долог был твой путь домой.
Тетка пела, прикрыв глаза, вся погрузившись в воспоминания, раздумчиво и все еще мелодично, несмотря на годы. А Эсси вдруг почувствовала, что по ее щеке побежало что-то горячее и мокрое. Она отвернулась, слушая и пытаясь отогнать непрошеную надежду: нет никакого далекого дома. И рыцаря нет. И верного пса нет... только мыши... Сокол мой. Вернись!
Подушка под щекой стала мокрая. Эзелинда сделала вид, что уснула. А потом и вправду уснула, крепко, по-настоящему. Ночью она взмокла, как та мышь из песни, Тильда трижды меняла на ней рубашку и снова поила теткиным отваром, и растирала ей грудь заморским жиром. И со следующего утра Эсси пошла на поправку. Правда, болела она все же долго... Месяца два с лишним. Уж и лето почти закончилось.
***
Ну, не совсем закончилось. В начале августа дед уехал ненадолго в Лондон, ко двору. Да и со старшим внуком повидаться. Граф Нортгемптон, признаться, любил Ротерема.
Пусто было в доме... Сама Эсси, да тетка Энн, да Тильда, остальных можно не считать. Хоть бы уж дед вернулся скорей.
Нельзя сказать, что Эзелинда со дня отъезда Гизборна не думала о будущем. Думала, конечно же... Но всегда, всегда случается то, чего не ждешь. Да, Гай, конечно, вернется. Непременно. С подвеской - обязательно. Только... к ней ли? Да ведь он даже не знает... Он вообще тебя не помнит! И вот, представь, годы идут. Дед умрет... Никому ты не нужна. Будешь только докукой дядюшке Эймори, своему великодушному сеньору... И вот однажды приезжает Гизборн, ну, скажем, только что вернувшийся из Святой земли и по дороге, чтоб долго не думать, женившийся на какой-нибудь Изабел, дочке первого, кто согласится. Такая вот Изабел, румяная, белокурая, пышная и чудесная, как липучий сладкий пирожок. И уже беременная. И они приехали, скажем, на праздник. Гизборн нежно обнимает женушку за округлившийся стан и прижимает к себе, а она заливисто хохочет, показывая беленькие зубки... И он ласково зовет ее Нибби, а она его Уайотом... Нет! Не хочу! Лучше я сразу монахиней стану...
И Эсси тихо заплакала, от слабости и злости... Ей было обидно, так обидно - ведь она отдала всё, и ничего, совсем ничего не получила взамен. Разве что чувство выполненного долга. И пустые ладони...
Через несколько дней в Нортгемптон вернулся граф Вильям. В несколько загадочном настроении, чем-то явно окрыленный. Наскоро разгреб дела первой необходимости и при первой же возможности направился во внучкины покои. Сперва шел бодро и решительно, а перед порогом отчего-то замедлил шаг, почти остановился. Но потом махнул рукой и вошел в дверь.
Эсси сидела у окна, что-то шила, пользуясь тем, что пока еще можно заниматься рукоделием при дневном свете, не портя глаз. Внешне она была совершенно здорова, разве что бледновата... Дед глянул только раз на внучку, кивнул сам себе, в чем-то утверждаясь, и, не откладывая дела в долгий ящик, бухнул:
- Леди Эзелинда, ты выходишь замуж!
- Что?! То есть... - Эсси оторопела и с перепугу даже забыла о правилах хорошего тона. Следовало поблагодарить и обрадоваться, ведь о ней заботились, желали ей добра. А дед так просто ее любит, он же хочет - как лучше...
Граф Вильям даже не заметил, что именно она там отвечает, он был настолько увлечен и воодушевлен своим замыслом, что не мог спокойно стоять на месте, а принялся расхаживать по Эссиной комнатке. Правда, особенно расхаживать там было негде, деду приходилось резко разворачиваться, и пару раз он чуть было что-то не сшиб со стола. Но и это его нисколько не охладило. Поймав на лету падающий предмет - оказалась шкатулочка с нитками - граф Нортгемптон, энергично рубя воздух рукой с зажатой в ней шкатулкой, принялся излагать свои планы:
- Да, так вот. Я ездил ко двору Его Величества короля Джона, ты знаешь. Очень много народу повидал, с многими нужно было мне переговорить... Ох, это тебя не касается... Ну, он приедет через дней десять примерно. Через две недели сыграете свадьбу. Спешка такая, потому что он уезжает в свою Аквитанию. Король что-то там ему поручил, он посвататься-то еле успел. А тебе полезно сменить климат на более теплый, не могу я смотреть, как ты здесь чахнешь... А там тепло, в Аквитании! И вина отличные, гм...
- Аквитания?... Дедушка... Кто меня посватал?
- А я не сказал? О, Гаренн, конечно же, кто ж еще? Да ты помнить должна сэра Ожье. Прекрасный рыцарь, близок ко двору, богат, заметь. И от тебя без ума! Он, со слов Гилберта, пару раз к нему подкатывал с намерением разузнать, что ты да как ты... Но Гилберт наш - кремень, ответил, мол, сам давай - поезжай и сватайся, если охота приспичила. А тут и я пожаловал. Не поверишь, внучка, вцепился в меня сэр Ожье, как клещ. Жить, говорит, не могу без леди Эзелинды. Запала она мне в самое сердце. Ну, он красивей говорил, конечно, это уж я так, для быстроты... В общем, я дал ему согласие и обещал твою руку. Твои владения его не интересуют, представь, только ты сама. А это нечасто бывает, имей в виду, Эсси... Правда, он богат, как я уже говорил. Ну, так что - готовься. И, глядишь, я доживу до правнуков!
- Да, мой лорд граф. Конечно же, доживете. - Эсси встала и поклонилась деду. - Я очень благодарна, мой лорд...
- Ты не рада, что ли?! Чего так церемонно-то? - и дед, от счастья не видя ничего, кроме того, что ему хотелось видеть, крепко прижал внучку к груди. - Эсси, там тепло, там на твои щечки вернется румянец! Хватит тебе здесь киснуть, ты красива, ты молода, тебе надо замуж! А Гаренн часто обещает и сюда возвращаться, в Англию, так что тебе не придется скучать по родным, он будет брать тебя с собой!
- Рада, дедушка, конечно же, рада, - Эсси опустила глаза, - Просто это все немножко неожиданно. Мне надо привыкнуть...
- Ну, привыкай, - дед отстранил Эзелинду от себя и внимательно посмотрел ей в лицо, - Да, все же ты бледна. Ничего, скоро ты станешь веселей, леди де Гаренн!
Эсси в ту минуту чувствовала себя так, будто ей на плечи рухнула тяжелая каменная плита. Леди де Гаренн... Господи, да что же это?
И вот время пошло. Тильда хлопотала, пересматривая Эссины наряды, куски материи, складывая все по сундукам заново, переложив ароматическими травами от моли. Тетушка Энн беседовала с племянницей о трудностях супружеской жизни, как то - пьянство мужчин и их же измены - давала советы, наставляла. Матери же нет у тебя, деточка, а няньке не положено говорить с леди о таких вещах...
И вот настал такой день, когда уже назавтра жизнь Эзелинды должна была резко перемениться. Завтра ждали де Гаренна. Но еще не сегодня. И Эсси решила попрощаться. С полями, с лесом. С Рашем... Вряд ли такой человек, как сэр Ожье, разрешит жене охотиться...
***
Начальник стражи у ворот зыркнул недоуменно на одиноко едущую Эсси, но ничего не спросил, не его это было дело. А она просто сбежала и ехала теперь без цели, разговаривая сама с собой. Или со своей игреневой кобылкой Маржелен, которую на прошлое Рождество подарил граф Вильям. Какая теперь разница - одна она едет, не одна... Все равно завтра все будет уже по-другому.
"Отчего я не сказала деду?" - думала Эсси, тихонько труся по осенней жухлой луговине. И сама себе отвечала, и раз, и другой, и третий, пытаясь внутренне примириться с тем, с чем примириться было нельзя. Невозможно... Что я должна была сказать? Мой лорд граф, я люблю Вашего захудалого вассала, который и жив-то только благодаря Вашей милости и заступничеству? Высланного преступника? И потому не желаю замуж за сэра Ожье... Да деду на месте конец придет. От такой внучкиной благодарности... Ну, как я ему скажу? Я не могу... Дед так рад этому сватовству, так счастлив за меня... И ведь он даже о здоровье моем беспокоится, там, де, тепло. А сам, когда думает, что не видит никто, руку к груди прикладывает часто... И говорит теперь иногда так, будто ему воздуху не хватает...
Солнце светило вовсю, но почти не грело, пронизывая яркими лучами осенний, хотя все еще зеленый лес. Воздух был ясный, прозрачный, чуть не звенящий, но какой-то пустой, как бывает лишь осенью. Ни мошек над ухом, ни пения птиц в чаще. Уныло, голо, чисто... Тоскливо. Даже не из-за того, что предстояло Эсси в ближайшем будущем, а просто - конец. Ничего не сбылось. Ни-че-го. И сокол на руке тоже сидел вялый и понурый, будто знал, что эта охота - последняя. Вспорхнула толстая осенняя горлица - серо-коричневая, незаметная, пока на нее чуть не наедешь конем.
- Ну же, Раш! Давай! - и Эсси подкинула сокола в небо. Сокол кувырнулся пару раз - и вдруг не стал бить горлицу, а плавным полукругом пошел по-над перелеском. И уселся где-то там, как провалился в гущу веток уже настоящего леса. Вот проклятье!
Эзелинда спешилась - по такой чаще верхом ехать было глупо. Да и невозможно. Привязала Маржелен к росшему у дороги кусту орешника. Так, чтоб, если что, то кобыла б могла отвязаться - Гилберт научил. Мало ли, волки там, то, сё... Стой здесь, жди меня. Ты большая, с тобой ничего плохого не случится...
Опасливо, отводя ветки руками от лица, Эсси вошла в густой подлесок. Когда-то, видно, здесь было болото, теперь оно пересохло, только иногда под ногами чавкала давнишняя грязь. Деревья росли плотно, густо, продираться сквозь сплетение их ветвей было все сложней. Но Эзелинде казалось, что она слышит впереди себя хлопанье крыльев и вроде даже крик сокола.
"Глупая птица, - в сердцах ругала она Раша, - потеряйся теперь еще. Мало мне без тебя забот... И кто о тебе-то заботиться тут будет? Меня увезут отсюда не сегодня - завтра, кто тебя будет искать, кормить? Кто тебя из ремешков-то выпутает? Раш, ну найдись, пожалуйста!" Потянуло дымом. Эсси испугалась - стояла довольно сухая погода, если это - начинающийся пожар, то ей, возможно, уже и не выбраться - сама не заметила, как забрела уже в совершенно непроходимые дебри. Даже солнца на небе почти не было видно над густым и плотным переплетением ветвей в пологе леса. Правда, по низинам стлался туман... Туман? Но сейчас полдень... А туман осенью бывает обычно утром...
Почему-то Эсси теперь старалась не шуметь, шла, ступая мягко и осторожно. И вдруг, прямо на краю открывшейся перед ней ложбинки, в размытых клочьях тумана - олень. Громадные рога, чуть не в полнеба, серебрящаяся от капель росы шкура, и внимательный, осмысленный взгляд в упор. Собственно, взгляд оленя и заставил ее поднять голову и остановиться - она ж смотрела под ноги. "Стой", - как будто сказали ей, - "Стой, не шевелись". Эзелинда понимала, что происходит нечто странное, сознание ее двоилось. Она помнила, что пришла сюда за соколом, что ей надо найти его, вернуться домой... Но одновременно она точно знала, что сейчас ей нужно пойти вдоль ложбинки, направо, туда, откуда тянуло дымом и где туман был почти непроницаем для глаз. Она снова посмотрела вперед, туда, где только что был олень - никого там не было. А вот ощущение взгляда - бесстрастного, чуткого, наполненного равнодушным сиянием зеленого леса - осталось. Странный привкус был у всего этого, будто она не в первый раз здесь была...
Медленно ступая, Эсси вышла на крохотную полянку. У костра, дымящегося во влажном воздухе, спиной к ней стоял высокий человек, протягивая руку к сидящему неподвижно на ветке дуба соколу. Эзелинда ахнула от неожиданности - и человек обернулся. От движения сполз с темных волос капюшон, открывая лицо - и земля ушла из-под ног леди Хэлмдон. Шрам, уродующий, чудовищный... И в то же время - знакомый откуда-то взгляд. У Эзелинды слегка закружилась голова.
Упасть ей не дали. Темноволосый крепко ухватил ее за руки, плавно усадил на землю. Опустился рядом на корточки, заглянул в лицо: "Как ты, леди? И кто ты, что тебе здесь понадобилось?"
Глаза у темноволосого были невероятно зеленые и Эсси опять почудилось нечто странное - будто сквозь его глаза было видно лес... Но она собралась, выпрямила спину и ответила. А что ей оставалось? Да, этот парень был явно не рыцарь, не знатный человек, но и не разбойник, похоже. В нем явно чувствовался опасный, опытный боец, но вместе с тем была какая-то мягкость, задумчивость, даже нежность... В общем, для нее он опасности не представлял. И поэтому Эзелинда стала спокойнее. Костер горел ярко, весело, на дубовой ветке смирно сидел ее Раш, явно никуда не собираясь улетать, а человек, встреченный в лесу, мог, по крайней мере, сказать, как ей теперь выбираться отсюда. Ведь она же явно заблудилась, это ясно... Приняла от темноволосого кружку с горячей странноватого вкуса водой - Не бойся, леди, это всего лишь травы - отпила глоток. Стало теплее, дрожь в руках прошла. Хотя временами все равно накатывало ощущение нереальности происходящего. Однако слово за слово - и Эсси знала, что парня зовут Рандвульфом, что он тут ненадолго, нет, он-то как раз не заблудился, он знает - куда и зачем идет, что сокол прилетел уже с полчаса назад и явно никуда не денется больше. Ладно, леди, я скажу тебе - некоторые травы нужно собирать в определенное время года и в определенный час, ну вот так уж надо, сама знаешь. А ты?
- Я... Я леди Эзелинда Хелмдон - голос Эсси сорвался - и мне недолго уже быть Хелмдон. Завтра, самое долгое - послезавтра... Мне придется носить другое имя. И совсем не то, что мне бы хотелось! - Губы ее задрожали, напряжение последних дней вырвалось наружу - Я не хочу! Я не люблю его! Я... Я так давно...
- Тебя выдают замуж? А ты... ты другого любишь, да?
- Да. С самого детства. Только он не знает об этом... Он был при моем дедушке сначала пажом, потом оруженосцем, потом стал рыцарем... и уехал...
Рандвульф отвел глаза и пробормотал нечто весьма нелестное в адрес как неизвестного ему рыцаря, так и себя самого. Эсси расслышала только что-то о том, как расчудесно можно прошляпить собственное счастье. Странно, но вот - она сидит тут у костра, с совершенно незнакомым ей простолюдином, говорящим с чуть заметным акцентом, - и рассказывает ему о себе такое, чего никто не знал...
Однако Рандвульф продолжал бормотать, допивая свою кружку. "И что теперь? Если всё, совершенно всё - никогда не бывает просто так, то девчонка здесь тоже неспроста. Я же видел, что Круг не опустел..." - темноволосый хмыкнул и вскочил на ноги, явно приняв какое-то решение. "Леди Эзелинда. Ты готова рискнуть ради своей любви? Рискнуть увидеть нечто, что не каждому дано увидеть?" - Он протянул ей руку, помогая подняться. Эсси закивала, горло ей перехватило, и сказать она все равно ничего не могла.
Туман всколыхнулся, сокол слетел ей на руку, а Рандвульф внезапно стал много выше ростом, величественнее, страшнее. Махнул рукой повелительно, указывая на чуть заметную оленью тропу:
- Иди! Там, в конце тропы, за туманом, в Кольце - ты найдешь помощь. Она услышит тебя, если ты позовешь...
- Кто услышит?
- Богиня... Я помогу тебе, указав дорогу, а она - если захочет - поможет в остальном. В твоей любви. Иди! Силы Света и Тьмы да пребудут с тобой...
И Эсси пошла, сквозь туман и зеленые светящиеся листья, сквозь завесу водяных капель, сверкающих под лучами осеннего солнца, сквозь запах палой листвы и тревожный крик сокола, сквозь летучие паутинки и дым костра... Дым. Туман...
Внезапно руки ее коснулись холодной каменной грани некоего неразличимого в тумане сооружения. Еще шаг, еще... Кольцо! Она была в центре кольца из девяти громадных камней. Три еще крепко стояли, шесть - лежали, постепенно врастая в землю. Ярдов тридцать в поперечнике, внутренняя часть круга заросла высокой, уже начавшей желтеть травой.
Эзелинда растерянно стояла посреди кольца, не зная, что теперь делать и как ее сюда занесло? "Если ты позовешь... А как? И что сделать-то надо?" Сорвала машинально травинку, даже нагибаться не пришлось - трава была выше пояса, шелестела на ветру, качала метелками. Раш, нахохлясь, сидел на плече, прикрыл глаза, будто спал. Эсси крутила травинку в руках, бездумно - думать она уже устала - и прислушивалась. Она уже перестала оценивать происходящее, стояла, как во сне.
Снова потянуло дымом, откуда-то из-за спины. Эсси обернулась и обомлела: прямо к ней, среди шуршащей метелками травы, шла невысокая золотоволосая женщина в одеянии цвета шафрана. Желтые, рыжие, охряные отблески ложились на траву от ее платья, казалось, она сейчас задымится. В пышных волнистых уложенных короной волосах проблескивали спелые колосья, словно драгоценные камни. Синие круглые глаза на узком лице были сразу и грозны, и смешливы, сияли, как полуденное небо, ослепительной и темной одновременно лазурью... Полные губы улыбались. В голове Эсси мелькнуло: "А ведь у моей матери были синие глаза, нянька говорила". По правую и левую руки богиню сопровождали журавли, церемонно вышагивающие по высокой траве, а она, поглаживая их нежные шеи, уже стояла прямо перед Эсси. Усмехнулась, всплеснула руками:
- Боишься?
- Нет.
- Ну да, ну да... Правильно, молчи. Да знаю я уже все. И чего ж ты хочешь?
- Хочу, чтоб вернулся живым.
- И только? Не ври мне...
- Да. Не только. Хочу, чтоб стал моим мужем. Хочу от него детей!
- Вот. Теперь правильно. А что отдашь взамен?
- Ох, я... все, что захочешь... а что тебе нужно?
- Дурочка! Я, конечно, не Арианрод... Да и не нужна мне твоя кровь, и жизнь твоя мне тоже без надобности. Мне нужна МОЯ жизнь. Ты знаешь, кто я? Нет... Вот то-то. Я - Бригитта. Меня помнят в Ирландии как святую Бригитту... А было время, когда меня знали все. Забытые боги - мертвые боги. А я хочу жить! Будет по-твоему, но ты обещаешь мне сейчас, что не забудешь меня. Ты выстроишь мне новый дом, там, на землях мужа, на Севере! - богиня рассмеялась торжествующе, журавли захлопали крыльями, заклекотали - Там есть забытое Кольцо, такое же, как это. На его месте, на старых камнях, ты построишь мне дом, и люди пойдут ко мне! И знаком моим будет то, что ты найдешь в руках, когда очнешься!
Снова раздался журавлиный клич, поднялся ветер, трава полегла под его натиском. Богиня исчезла, а Эсси, сама не зная - зачем, обвела вокруг себя по земле сорванной травинкой, оставляя на земле легкий след. Сокол кричал над ее головой, дробил крыльями, закрывая сверху. От того, что начало происходить в Кольце. Земля, казалось, стала водою, пыльные ручейки вздымались из-под ног Эсси, сами собой текли верх, в стороны, свивались, клубились. В пыльных струях мелькали угли и вырванные с корнем колосья, жаром опалило щеки. Струи пыли и трав свивались в жуткие узлы, крутились вихрями, становились все плотней, весомей, складываясь в чудовищного монстра. Прямо перед лицом Эзелинды разверзлась пышущая огнем пасть, обрамленная пыльной вихревой воронкой, длинные клыки показались в струях земли и наконец - яростные, горящие глаза громадного, чудовищного волка, сотканного из пыли, травы и жара. Монстр глянул на нее пламенно-красными угольями глаз, развернулся и вынесся из Кольца, оставляя за собой след из пыли и пепла...
Эсси очнулась оттого, что Раш недвусмысленно клевал ее пальцы, призывая к порядку. Нечего здесь лежать, домой пора. Голова болела. Оказалось, что Эсси пробыла здесь довольно долго - солнце уже садилось. Однако, как ни странно, места теперь казались знакомыми, вроде, и кобылу она привязала где-то недалеко отсюда. Только вот где? Маржелен!
Раздалось ржание, и игреневую кобылку будто что выпихнуло прямо навстречу хозяйке. Сил удивляться у Эсси уже не осталось, поэтому она просто взяла лошадь под уздцы. Ты отвязалась, да? Я сбежала, и ты сбежала... Вот и молодец. Интересно, почему я раньше-то здесь не бывала? Ведь слышала же от Тильды, что есть недалеко Стоячие Камни... С другой стороны, нужды не было, так ведь? Что ж это случилось-то со мной, а, Раш? Домой пора, к вечеру приедет этот... как его... и дед беспокоится, верно...
А это что? В руках у себя Эзелинда обнаружила трехлучевой крест, сплетенный из травинки. Вот убейте, она не помнила, чтоб его плела... Крест, катящийся за солнцем... Бригитта?
***
В замок Эсси вернулась в состоянии некоторого отупения от пережитого. Все ее чувства приугасли. Ушел страх завтрашнего дня, ушла паника от осознания неизбежности стать женой ненавистного Гаренна... Осталось странноватое, чуткое, бесстрастное всеприятие. Будто все происходящее не имело к ней ни малейшего отношения. Будто она птица на ветке, чуть шевельнешься - и взлетит...
Наутро ждали дорогого гостя. Сначала к завтраку. Потом к обеду... Потом граф Вильям велел седлать лошадей и выехал прочь со двора, вид имея величественный и грозный. И к вечеру он не вернулся, лишь слугу прислал с известием, что с ним самим все в порядке, а вот сэра Ожье так нигде и нет, и что он, граф Вильям, продолжит поиски.
Эзелинда, с раннего утра сидевшая в своей комнате у окна, разнаряженная Тильдой, будто кукла, наконец встала с места. Хоть свечи зажечь, что ли... И нянька куда-то подевалась, и звать никого не хочется, и ясно уже, что сегодня ничего не случится.
Дверь распахнулась, влетела нянька, запыхавшаяся, потная, раскрасневшаяся и с совершенно безумными глазами:
- Леди Эсси! Я видела! Я такое видела... такое...
- Тильда, ты чего? Ты же так себя убьешь, нельзя тебе бегать...
- Да, леди Эсси, я старая. Но не сумасшедшая! А такое чувство, что спятила...
- Успокойся же! Сядь! Что ты видела? Ну?
- Ох, моя леди... Впору мне рехнуться. Я ж утром пошла за город, в деревню, Вы знаете, к золовке, попрощаться чтоб, Вы же с собой меня берете... А может, уже и не берете, потому что никуда не едете... Ой, да, прости, леди. Ну и вот, попрощались мы, поплакали, покойного моего мужа вспомнили, ейного брата, упокой Господь его душу... И пошла я назад. Недалеко же... И вот подхожу я к воротам городским, всё как всегда, слышу - топот за спиной. Правда, далеко еще, ярдов шестьдесят до них, но шуму-то... Спаси и помилуй! Копыта грохочут, я испугалась и на обочину отскочила, сомнут, думаю... Всадники, двое. И впереди-то Ваш Гаренн, я по цветам узнала! Скачет, как наскипидаренный, видать, не терпится ему... Ну и вот, обернулась я и смотрю. И вдруг сэр Ожье как натянет поводья! На всем скаку коня остановил, чудом из седла-то не вылетел... Конь завизжал, затанцевал, будто угли у него под ногами, пыль столбом взметнулась, да ветер вдруг поднялся. Горячий такой, будто из печи пахнуло... А сэр Ожье крикнул что-то, коня заворотил и назад погнал, откуда приехал! И тот, второй, вслед за ним помчался, оруженосец, как видно... И всё, и след их пропал. А после, я только опамятовалась чуток, и до замка доползла, так мне навстречу мой лорд граф Вильям с людьми выехал... На рысях шли. Леди Эсси, что деется-то? Или я умом тронулась?
Эзелинда нахмурилась. Был бы ум, было б с чего трогаться... Так, и что теперь? Для начала переодеться. А пока снимаю с себя всю эту раззолоченную халабуду, придумаю, что говорить и как себя вести. Пусть все утрясется немного, там видно будет. Эсси сама от себя прятала крохотную надежду на то, что вчерашняя ее встреча не была мороком. А то ведь она, было дело, взялась себя уговаривать, что от перенесенной болезни и слабости приключился с ней обморок. Потому что чудес не бывает. Или бывают...? Крест, сплетенный из травинки, она бережно повесила на стену над изголовьем своей постели. И тоже, будто украдкой от самой себя... Боясь поверить и страшась неудачи.
К вечеру следующего дня в замок вернулся граф Вильям. Ни с чем. Грозно хлопая дверями, прошел в главный зал и потребовал писца. Продиктовал гневное послание своему внуку, сэру Гилберту Ротерему, и отправил с письмом нарочного. Больше эта тема в замке Нортгемптон не обсуждалась.
Только Тильда на хвосте иногда приносила сплетни. О том, что в двух днях пути по дороге на Дувр, на задворках постоялого двора, нашли убитого человека в одежде слуги, о том, что гонец привез письмо от Ротерема, извещавшее графа Вильяма, что Гаренну удалось-таки, несмотря на все усилия Ротерема его задержать и потребовать ответа, проскочить на корабль, идущий в Кале. Что Ротерем сожалеет, но прямо сейчас отправиться от двора Его Величества в Аквитанию не может...
Хорошо, что все случилось так скоропалительно, большинство соседей так никогда ничего и не узнали. Их просто и на свадьбу-то позвать не успели. А уж и свадьбы никакой нет... Однако постепенно самой Эзелинде стало происшедшее представляться в несколько ином ключе. Если до сватовства она Гаренна недолюбливала и даже брезговала им, таким раздушенным незабудочным красавчиком, то сейчас она чувствовала нечто иное. Ярость ущемленной гордости. Как ты смел? Ты, негодяй, смел еще тогда, давно, в Ноттингеме, делать мне недвусмысленные намеки. Теперь раздухарился посвататься. И когда тебе дали согласие - сбежал?! И даже не дал себя вызвать на поединок. Трус, негодяй, подлый человек, недостойный носить шпоры... Я без пяти минут соломенная вдова по твоей милости. Соломенная невеста. И никто теперь, если узнает... А многие знают, что мною пренебрегли... Что имя мое задето... А если узнает... Гай? Стоп. Она мне обещала. Значит, ему будет неважно? Или что?... Святая Бригитта... Мне надо верить. Просто верить - и все. Не думать, не ждать. Она обещала. Гай вернется... ко мне.
***
"Не узнаю я своего господина, - думал оруженосец, скача во весь дух за хозяином по проселку. - Всем хороший хозяин был, а тут как подменили. Сколько я уж у него служу-то? Ну, лет пять... И щедрый, и веселый завсегда, и выпить разрешает, не как другие... Ну, разве взгляд иногда странный был, уж больно глаза голубые, как шарики из стекла. Как на бусах, что я бабе своей привез как-то... Блестят, не разобрать ничего. А третьего-то дня чего с ним такое сделалось, никак не пойму? Ведь жениться ж ехал... Радостный такой, соверен мне дал... И вдруг, от ворот городских уже - дёру... А чего? Ну, ветер, ну, пыль... Главное, не спросишь - убьет, вон, совсем рожа перекошенная, бледная, ровно мертвец. Глаза стеклянные. И не спит совсем, и мне не дает, все гонит и гонит коня... Только раз остановился, чуток передохнули. Загонит ведь... А хороший был конь. Чего он так вдруг-то? Аль жениться передумал? Ну, бывает, да... Тогда, конечно, понятно: родне невестиной это дело не по вкусу придется и хозяину того, драпать надо... О, вона что-то виднеется, авось, постоялый двор. И, два раза авось, мой лорд соблаговолит остановиться, наконец... Что ж его как черти из пекла гонят..."
Рыцарь соблаговолил. А также соблаговолил потребовать вина, еды, постель на ночь. Девку? Нет, не надо девки...
У Гаренна тряслись руки. И он себя ненавидел. Как? Он, побывавший в боях, восемь раз дравшийся на поединках и убивший на них пятерых... Не боящийся ни Бога, ни черта, а разве что гнусной улыбочки Его Величества короля Джона... И вот он - бежал. И не мог остановиться до сих пор. Не потому, что боялся того, что его изловит глупый увалень Ротерем. Куда ему... Да и изловит, и что? Станет шестеро, а не пятеро, убитых на поединках сэром Ожье де Гаренном, и только. А сюда можно не возвращаться... Нет, не это его погнало от ворот Нортгемптона... А дикий, слепой ужас. Когда разверзлась пылающая лютым огнем клыкастая волчья пасть перед его глазами, когда в воздухе поплыли пыльные вихри, корчась и клубясь, забивая дыхание, когда пахнуло адским жаром в лицо... Ведь даже волосы спеклись, вот же прядь на лбу обгоревшая... Нет, я не сошел с ума! Я - видел. Видел взгляд, полный яростной, жгучей ненависти, пламенеющий огнем, гневным, неодолимым... И конь мой видел. Сроду я не помню, чтоб мой жеребец так шарахался, как перед теми воротами. Будто по раскаленной лаве скакал. Но коня - не спросишь, и он не скажет. А мой оруженосец... скажет. Скажет, что доблестный сэр Ожье де Гаренн - трус.
- Жак, я хочу осмотреть все же левое заднее копыто моего гнедого. Возьми свечу и ступай за мной.
И чего ему приспичило, ночью-то? Ну, взял, ну, ступаю... ажно челюсть вывихну скоро, так спать охота...
- Скажи-ка, Жак, ты... Ты видел что-нибудь там, перед воротами Нортгемптона?
- Нет, мой лорд. Ничего я не видел, совсем ничего, Богом клянусь!
- И не увидишь...
И в затылок несчастного Жака вошел кинжал.