Долог был твой путь домой. Роман о сэре Гае Гизборне. Часть первая. Глава двадцать четвертая.
Во дворе замка Нортгемптон все было так, будто Гизборн никуда и не уезжал. Скрипел колодезный ворот... Хлопали оконные ставни. Под ногами путались куры, а на вытоптанной насмерть площадке уже строились в боевой порядок разномастные заспанные мальчишки, громко призываемые к усердию старшим пажом.
Братья сошли с коней. "Вот если знаешь, то - да, похожи чем-то неуловимым, - думал Назир, спешиваясь вслед за своим командиром, - "А если не знаешь, так и не заподозришь никогда, ведут-то они себя совершенно по-разному..." И Роберт, и Гай - оба выглядели несколько взбудораженными. Надо было как-то определять линию поведения, и всем было не то, чтобы неловко, но одно дело - Брамптон, и совсем другое дело - здесь. Как они объяснят, почему вместе приехали? А ведь будут вопросы-то, будут... Гизборн хмурился, Хантингдон улыбался - каждый делал, что умел.
На их счастье, из-за угла конюшен выехал сэр Эймори с соколом на руке. Собрался поохотиться, как видно... Узрев перед своим носом графа Хантингдона, сэр Эймори, конечно же, сошел с коня, вручил сокола слуге и поспешил осведомиться о счастье, коему он обязан лицезреть и так далее... Роберт принялся вполне дружелюбно мести что-то о срочном заказе на знаменитые Нортгемптонские кожи, каковых ему нужно, и срочно, не менее пятисот штук. А Гизборн тем временем, не желая больше ждать ни минуты и воспользовавшись оказией, рванул по знакомым коридорам. Он почти бежал, а в мозгу у него колотилась мысль: "Я уцелел. Как тогда, давно, и говорил граф Нортгемптон, мол, постарайся уцелеть... Я - жив. И я - вернулся..." В главный зал он почти ворвался - почему-то ему показалось на секунду - чуть не споткнулся на ходу - что старого графа может уже не оказаться в живых. Да ну, чушь собачья, тогда Эймори просто так бы меня не отпустил... Он стал бы мой сюзерен. И мне пришлось бы... Смерть Христова, открывай быстро, негодяй, я сэр Гай Гизборн!
Граф Вильям, однако, обнаружился на обычном месте - сидел все в том же глубоком резном кресле с высокой спинкой, более смахивающем на трон, как и пять, и пятнадцать лет назад. И все так же окружали его домашние: за маленьким столиком клевал носом священник, только уже не отец Бернард, а кто-то другой, помоложе. Хотя вон и отец Бернард потихоньку вошел в залу, опираясь на плечо пажа - похоже, совсем ослеп старикан... А вон леди Энн, улыбается... Кажется, она ему рада?
Гизборн преклонил колено перед своим сюзереном и произнес все формальные слова приветствия, какие полагалось. Он говорил, почти не думая, мысли его были заняты совершенно другим. Он думал о стольких вещах сразу, что боялся сам за собой не успеть. О том, что вот сидит перед ним совершенно седой человек, заменивший ему отца. О том, что если б не этот человек, его, Гизборна, ждала б смерть... О том, что он вернулся - и теперь может, наконец, узнать...
Старый Нортгемптон усадил Гизборна, велел подать вина, объявил, что он, граф, рад сэру Гаю и пусть сэр Гай будет его гостем, а потом заставил долго рассказывать о том, что и как в Палестине и в мире. Но, похоже, ему просто нравилось смотреть на своего вассала, как на, в некотором роде, дело рук своих. Гляди-ка ты, ухитрился вернуться живой, да, говорит, еще и разбогател слегка. Ну-ну... Да и кстати, надоели мне эти Ваши шпоры ежегодно*, Гизборн. Уж пар пять накопилось... Пожалуй, я поступлю так, как многие нынче делают... Отдам Вам Ваши земли в наследное владение. К примеру, Ротерем приедет в Ваш манор - да вот, хоть осенью - и передаст по обычаю...
Когда граф Вильям наслушался вдоволь - хотя рассказчик из Гизборна был аховый, Нортгемптон слушал очень внимательно - он разрешил сэру Гаю отдохнуть и заняться, чем ему заблагорассудится. Гизборну тут же заблагорассудилось подойти к леди Энн и испросить дозволения повидать ее племянницу, леди Эзелинду. Графиня слегка удивилась, но разрешила, конечно же. Разумеется, сэр Гай, да-да, прямо сейчас, моя служанка Вас проводит до покоев моей племянницы. И да, вот еще что: этот паж - пойди сюда, Брай - будет исполнять Ваши поручения, пока Вы у нас в гостях. Быть может, Вы желаете увидеть отведенную Вам комнату?
Сэр Гай желал как можно скорее увидеть леди Эзелинду. Немедленно. Но едва выйдя за дверь и второпях зацепившись за эту самую дверь мечом, он вдруг уразумел, что идти к даме оружным как-то... Не стоит, в общем. Потому сэр Гай снял меч с пояса и велел мальчишке-пажу рысью искать его, Гизборнова, оруженосца Джека, отдать ему меч и показать ту клятую комнату. А мне некогда, пшёл!
***
Старая служанка провела Гизборна в полутемную длинную залу, поклонилась и вышла. Из узких окон падал косыми лучами на пол солнечный свет, мягкий, непривычный. Ну, не такой резкий, как в Палестине, что ли...
Раньше рыцарь никогда в этой зале не бывал, собственно, незачем ему было здесь бывать. На полу под ногами шуршал нарезанный свежий тростник. Гизборн прошел несколько шагов к свету и остановился. Ему было неловко и немного стыдно - дьявольщина, и зачем он все это затеял? Мало ему было кинуться к... он даже в мыслях все еще притормаживал... к Роберту. Ладно, там обошлось, как ни странно. Можно было спокойно, с чистым сердцем, ехать в Гизборн-манор и жить там тихо-мирно. Благо, теперь было на что. Так нет же, понесла нелегкая. Ладно, сейчас спрошу, она удивится, высмеет меня, и я просто уеду. И никогда больше ее не увижу...
Она вошла. Совсем не такая, какой он представлял ее. И уж точно не такая, какой помнил. Только темные волосы остались все теми же - густые, длинные волнистые пряди лились по плечам, как воды ручья, прихотливые, но несущие прохладу и покой. Тонкие белые запястья, маленькие изящные кисти, полускрытые тяжелыми рукавами, неслышный шаг. Голова чуть опущена, глаза прикрыты темными ресницами... Поэтому он не знал, что она думает. И вообще, видит ли она его. Тихо остановилась, все так же смотря в пол, ждала, молчала.
Рыцарь сглотнул и хрипло вымолвил:
- Леди... Моя леди Эзелинда. Я посмел потревожить ваш покой потому... Потому, что сам его потерял. Прошу простить меня, но я должен спросить вас о некоей вещи. Возможно, мой вопрос покажется вам грубым и дерзким, но, поверьте мне, для меня это очень важно. Все те годы, что я провел в Святой земле, я не мог понять... У меня оказалась некая драгоценность, - Он вытянул из-за ворота подвеску, лихорадочно путаясь в шнурке, и снял вещицу с шеи, смутясь от того, что она теплая от его тела, - Вот это. - И протянул на открытой ладони серебряный маленький кружок с витым крестом в центре. - Я думал... Возможно, моя леди, эта вещь была у вас украдена? Возможно... - И он внезапно замолчал, как будто ему заткнули рот. Она подняла, наконец, глаза - темно-серые, цвета старого серебра, огромные и отчаянные. Те самые...
- Нет, сэр рыцарь. Никто этой вещи у меня не крал.
- Так... Так это была... ты?
- Я.
Гизборн шагнул вперед, ему хватило одного шага, чтобы оказаться вплотную к ней. Эзелинда подняла голову - теперь ей приходилось смотреть вверх. Рыцарь почувствовал, что земля уходит у него из-под ног. Сам не зная, как, он опустился на оба колена и спрятал лицо в ее ладонях, прижимая их к себе так крепко, что крохотная вещица отпечаталась на его правой щеке и ее левой ладошке. Ладони пахли вербеной, голова у него кружилась, а перед глазами вертелся многоцветный витраж, мерцая и переливаясь.
Эсси вздрогнула, задохнулась от чего-то сродни ужасу, и, не отрывая ладоней от его лица, тоже встала на колени, прямо в тростник. Под пальцами чувствовала обветренные щеки, сухие и горячие губы... и мягкие волосы, светлые по-прежнему, только, может, не такие золотые, а то ли выгоревшие, то ли поседевшие. Гладила его по голове, шептала что-то бессвязное, несуразное, а он все прижимал ее ладони к лицу, не смея ни посмотреть ей в глаза, ни сказать что-нибудь. Наконец поднял голову и прошептал, страшась спугнуть, как птицу:
- Эсси... Ты станешь моей женой?
- Да.
И Гизборн понял внезапно, что обрел нечто, чего и не чаял. И никому не отдаст этого, никогда. И осторожно, почти как чего-то священного, коснулся губами ее руки. Жизнь его теперь что-то стоила.
***
Долгие годы потом, сколько не старался, он не мог вспомнить, каким образом вышел из того зала и попал в отведенную ему комнату. Не иначе, пьяных и влюбленных Бог бережет... А Гизборн чувствовал себя так, будто он колокол, гудящий после удара. В голове было пусто, ни единой мысли, только ясное знание того, что он стоит на некоей границе.
Гизборн очнулся только тогда, когда чуть не врезался в сидевшего в оконной нише, а при его приближении вскочившего Хантингдона.
- Гай! Гай, - Хантингтон наедине совершенно свободно звал Гизборна по имени - что происходит? Ты куда-то пропал, а теперь ходишь, как лунатик, на людей наступаешь! Мальчишка вон Джека твоего привел, меч твой лежит... Я уж и с сэром Эймори набеседоваться успел, он так и не поехал никуда, и с самим графом Вильямом, и даже пообедать - а тебя все нет. Дай, думаю, здесь подожду: рано-поздно ведь придешь! - Роберт весело рассмеялся. - Слушай, ты выглядишь, как влюбленный! Эй... я что, угадал? Ничего себе...
Хантингдон посерьезнел. Вот таким он Гизборна еще не видел... У Гая было такое лицо, будто он и не жил до этой минуты. А вот теперь летела во все стороны незримая каменная крошка, осыпаясь, ломаясь, как скорлупа, как корка льда... И под ней оказался живой человек. Синие глаза брата, обычно холодные, яростные, теперь смотрели на Хантингдона прямо и решительно, но неожиданно тепло.
- И кто ж она? Или это секрет? - Роберт загорелся, на его глазах сбывались все давние их с Мэриан разговоры. И в душу Гаю лезть неохота было, и аж распирало от любопытства. Только б не спугнуть, только б не захлопнулся сейчас назад, как бывало... Но Гизборну, похоже, теперь было море по колено, он уже все решил, сам не заметив, когда.
- Да какой секрет, если я сейчас к ее... нет, не отцу, нету у нее отца. Выходит, к деду надо идти. Я хочу посватать леди Эзелинду Хэлмдон.
- Леди Эсси?
- Ну да. Я у нее был... Что ты смеешься, Хантингдон?
- Гай! - Роберт ухватил брата за плечи и только что не прыгал вокруг, - Гай, теперь все ясно! Ты ж сам не знаешь, но, когда ты в бреду валялся у нас, ты ее звал! Мы еще думали, кто б это была... - тут Роберт слегка осекся, вспомнив, что конкретно тогда говорилось о Гизборне, - Ну, неважно. Важно, что ты свататься собрался. Постой, ты прямо сейчас пойдешь? Тогда я с тобой. И не спорь! У меня есть на это право. Да не хмурься ты, а вспомни, что ты - крестный моего сына. В некотором роде, я могу быть... ну, если не сватом, то уж присутствовать-то точно могу! А граф Вильям ко мне прислушивается. Да-да, ты у нас герой, а теперь еще и богач. А теперь, сделай милость, Гизборн, подумай головой, а? Воооот. Я иду с тобой.
И Гизборну ничего не оставалось, как уступить перед стихийным бедствием, в которое превращался загоревшийся чем-нибудь Роберт Хантингдон. Поэтому он усмехнулся, заправил за ворот подвеску на шнурке, которую, как оказалось, так и таскал в кулаке все это время, прицепил к поясу меч и кивнул: "Пошли..."
***
Паж, другой, не утрешний, а совсем мелкий мальчишка, с трудом отворил знакомую с детства дверь таким привычным жестом, что стало даже слегка смешно. Вспомнил себя на его месте. Так же торжественно, пыхтя и стараясь не показать, что тяжело, тянул дубовую створку на себя и так же торжественно пищал, возвещая о прибытии нового гостя...
Гизборн решительно вошел в зал, заметив только, что свет теперь падает на знамена за спинкой кресла графа Нортгемптона, и, промерив четкими шагами расстояние от двери до возвышения, опустился на колено, низко склонив голову. Шедший за ним Хантингдон имел не столь важный и торжественный вид, но зато улыбался и был готов как остаться безгласным свидетелем происходящего, так и стать активным его участником при случае.
- Сэр Гай Гизборн, - пискнул паж ломким дискантом, увидал второго вошедшего и, заторопившись, пустил петуха, - и граф Роберт Хантингдон!
Старый граф Вильям поднял голову от пергаментов на столе и недоуменно воззрился на зрелище, представшее его глазам.
- Что это значит, Гизборн? Вам так понравилось протирать коленками пол моего дома? Вы уже утром тут были, на этом самом месте и в этом же самом положении... Встаньте! А Вы, граф Роберт... Вы окончательно поставили меня в тупик. Мало, что приехали вместе, так и сейчас вы оба разом явно здесь не просто так, не случайно. Ну, так чего вы хотите, мои прекрасные сэры?
- Мой лорд граф, - Гизборн говорил, явно волнуясь, и продолжая пребывать в коленопреклоненном состоянии, отчего кустистые седые брови Нортгемптона ползли все выше вверх по ходу речи его вассала. - Мой лорд граф... Я имел честь и счастье вырасти в Вашем доме. А сегодня... Сейчас я имею честь и счастье осмелиться просить руки Вашей внучки, леди Эзелинды Хэлмдон.
- Я так и знал! Вот я так и знал двадцать лет назад, что именно этим все и кончится! Когда ты снял ее с дерева... - Нортгемптон пристукнул по подлокотнику кресла кулаком от избытка чувств, - Да поднимитесь Вы наконец, сэр Гай! Эй, кто там! Немедленно сюда моего сына, сэра Эймори! А можно и внука... Да, и сэра Гилберта тоже зовите, болваны... Я, конечно, уже все решил, - пробормотал старый граф себе под нос, - но для порядка...
Гизборн поднялся с колена и теперь стоял столбом, побледнев, глядя прямо перед собой и, похоже, даже не моргая. Хантингдон за его плечом продолжал дружелюбно молчать и немножко веселиться про себя. Вот не ожидал-то... Через несколько минут в залу вошли сэр Эймори, явно оторванный от сладкого послеобеденного сна, поскольку он зевал, и на щеке его приютилось перышко от подушки, и Ротерем - наоборот, бодрый и слегка взбудораженный.
- Мой сын и мой внук! - раскаты баса старого графа разносились, как в лучшие времена, по всему замку, - Лорды, хочу известить вас о том, что стоящий перед вами и известный вам сэр Гай Гизборн просит руки Вашей, сэр Эймори, племянницы, и Вашей, сэр Гилберт, кузины, леди Эзелинды.
- Что? Эсси? Так это ж...
- Помолчите, сын мой! Позвольте узнать, - сэр Эймори проснулся, встрепенулся и стал до обидного любезен и зануден, как никогда, - Так позвольте узнать для начала, какова здесь роль благородного графа Роберта Хантингдона? Сэр? - Эймори поклонился и сделал в сторону Роберта некий вежливо-вопросительный жест.
Старый граф поскреб бороду и тоже поднял глаза на Хантингдона. Похоже, до сыновнего вопроса присутствие Хантингдона его хоть и удивляло, но казалось более объяснимым, что ли...
Роберт продолжил мило улыбаться, как ни в чем ни бывало, сделал шаг вперед и, став плечом к плечу с Гаем, выдал: "Ну, мои лорды, я здесь... на правах некоторым образом родственника". При этих словах Гизборн ощутимо напрягся, но Хантингдона несло дальше: "Вы знаете, мои лорды, что мне выпало как долгое время враждовать с сэром Гаем, так и спасти его жизнь однажды. А ему выпало спасти жизнь моей жены и моего наследника. Более того, сэр Гай - крестный отец моего сына. Так что я - в какой-то мере его родственник, пусть и не кровный. При сватовстве полагается присутствие родственников, не так ли? А кроме меня, у сэра Гая родственников нет! Так что мое пребывание здесь - это мой долг. И я заверяю вас, мои лорды, что сэр Гай Гизборн - храбрый рыцарь и человек чести. И в том порукой - мое доброе имя". Тут улыбка Роберта стала не только победной, но даже чуточку ехидной, а сэр Эймори обескураженно скис. Однако дело еще не было выиграно, как выяснилось: в разговор вступил помрачневший донельзя Ротерем.
- Дед... отец. Вы позволите? Ему, - кивок на застывшего Гизборна, - необходимо это знать. А раз это частью моя вина, говорить - мне... Сэр Гай. Вам должно знать, что четыре с небольшим года назад к моей кузине, леди Эзелинде, посватался мой тогдашний приятель. Ожье де Гаренн. Получил согласие и... сбежал. Почти от алтаря. Я до сих пор жалею, что узнал о случившемся слишком поздно, находясь тогда в Лондоне, при дворе. Что дало негодяю шанс сбежать за пролив и затаиться. Мне не удалось пока отомстить и честь...
- Чести имени леди Хэлмдон ничто не угрожает, - Гизборн неожиданно отмер и смотрел теперь на Ротерема в упор, - Я убил Гаренна около месяца назад. На поединке. Тому есть свидетели.
Старый Нортгемптон второй раз стукнул кулаком по подлокотнику кресла, Эймори вытаращил глаза, Гилберт замер на полуслове. И даже Хантингдон уже не улыбался, а смотрел на Гизборна, чуть покачивая головой и бормоча себе под нос что-то типа: "Ну, дела..."
- Вы его убили? - Эймори быстро приходил в себя, - Так что же, Ваше решение о сватовстве...?
- Нет, мои лорды. Я встретил Гаренна случайно, в Марселе, по дороге сюда, в Англию. Сэр Ожье де Гаренн имел неосторожность дурно отозваться о леди Хэлмдон. О внучке моего сюзерена. Я вызвал его и убил.
- Да, Гизборн, уж на что я стар и знаю Вас, как облупленного, но сегодня Вы дважды меня удивили... - граф Нортгемптон оперся подбородком о кулак правой руки и поглядывал теперь на рыцаря исподлобья, - Я думаю, Вы понимаете, что нам нужно поразмыслить. Мы должны обдумать Ваше предложение. Уже поздно, солнце садится... Мы объявим Вам о своем решении завтра. А пока будьте нашим гостем, прошу Вас. Также и Вы, граф Роберт, хоть мы с Вами и обсудили уже всё то, что считали нужным обсудить, окажите мне честь остаться в моем доме, покуда сочтете возможным. Доброй ночи, мои лорды.
Выйдя из зала, Гизборн понял, что не просто огорчен подтверждением гареннского сватовства, а даже несколько взбешен. Не лгал, сукин сын... Правда, уже дохлый сукин сын. А я - живой. Но говорить об этом мне не хочется. Ни с кем. И очень тошно ждать. Как мальчишку... Нет, никто не думал, конечно, что меня примут с распростертыми объятиями... Где я и где она, это понятно. Но все-таки...
- Гай. Дружище, да не бери ты в голову! - Хантингдон ясно видел, что брат его заметно удручен и ему хотелось как-то разрядить обстановку, - Они просто саму леди спросить хотят, ей-богу! Понятно, что обычно женщин никто не спрашивает, но это ж леди Хэлмдон, а не кто-нибудь. Граф любит внучку. И потом, ты их огорошил. Ты ведь даже мне не сказал, что дрался на поединке!
- А что, должен был?
- Не заводись, прошу. Давай пойдем и выпьем, что ли. Так и ждать быстрей выйдет. Я точно знаю, что у твоего Джека что-нибудь припрятано, да и у меня у самого найдется. Пошли!
***
Рано утром Эсси вошла в дедову комнату во всеоружии: в лучшем платье и с самым невинным видом, какой только могла изобразить. И не дала старому графу вымолвить и слова: кинулась ему на шею и заговорила быстро-быстро, глядя прямо в глаза старику.
- Дедушка! Ой, я знаю, что я уже давно взрослая и не должна так говорить, но ведь не слышит же никто! Дедушка, я хочу замуж! Дай согласие, пожалуйста! Ведь ты его знаешь, сэра Гая, давно знаешь и... он хороший, правда! А мне уже двадцать пять лет. Скоро никто не захочет меня в жены... И что мне тогда делать, в монастырь податься?
- Эсси, детка, подожди, не тарахти... Да, я стар. И скоро умру. И тебе действительно нужен муж. Но... Он беден, хоть и говорит, что теперь его состояние заметно возрастет. Он тебе не ровня. И это так далеко...
- Да вовсе не далеко, дед. Неделя пути всего. Я буду приезжать в гости. И мне все равно, что он небогат. Кто еще ко мне посватался со времен де Гаренна? Вот. Никто. Только сэр Гай. Не хочу в монастырь!
- Ладно... Да что ты заладила со своим монастырем? Но - Гизборн хоть нравится тебе?
Эзелинда опустила глаза и почувствовала, что у нее горят уши. И что отвечать? Деду, которому и правды сказать нельзя, и соврать нельзя? Она подняла голову и произнесла, собрав волю в кулак и молясь про себя, чтоб ей удалось убедить старика:
- Он на тебя похож, дедушка. Значит, он достойный человек.
Нортгемптон махнул рукой: "Ну, что с тобой делать? Иди к себе... Мне надо решить теперь кое-что о твоей земле. И о его земле..."
- Так ты согласен, дедушка?!
- Иди, Эсси, иди. Старый я уже. Ступай, после полудня пришлю за тобой.
***
Сцена повторялась, но уже в совсем ином ключе. Граф Вильям Нортгемптон в темно-коричневой бархатной мантии, с узким золотым обручем на седых волосах, с тщательно расчесанной бородой, величественно восседал все в том же резном кресле, вид имея, по меньшей мере, королевский. За спинкой кресла по правую руку стоял сэр Эймори с постной миной на унылом лице. Нет, он не был против брака своей племянницы, отнюдь, просто ему казалось, что уж слишком скоропалительно все это происходит, до неприличия... Рядом с дядей улыбалась всеми морщинками тетушка Энн, теребя в руках платочек. По левую руку от деда возвышался сэр Гилберт Ротерем, могучий и светловолосый, до ужаса напоминающий домочадцам графа Вильяма в молодости. Вот уж кто был искренне рад происходящему: свадьба - это праздник, а праздник - это весело. Да и кузине пора замуж. А чего? Такая красота зазря пропадает! И Гизборн... Ну, я его хоть знаю давно. Не так уж он и плох, вполне честный малый... хоть и угрюмый до смешного.
Перед Нортгемптонами стояли Гизборн со слегка помятой физиономией и Хантингдон со слегка покрасневшими глазами. Ждали долго, устали, ожидаючи... почти все выпили, что было.
Паж от двери взволнованно возвестил:
- Благородная дама леди Эзелинда Хэлмдон!
Гизборн побледнел как полотно и сжал зубы, стараясь ничем не выдать своего волнения. Эсси вплыла в залу, похожая на цветной витраж: стеклянисто поблескивало зеленое верхнее платье, мягко мерцали в лучах солнца волнистые пряди темных волос... А глаза сияли так, что это было заметно даже полуслепому старенькому отцу Бернарду, сидящему в темном уголку на табуреточке. Тильда, вошедшая вслед за своей госпожой, тайком смахнула слезу со щеки и стала поодаль, за колонной. Господь Всеблагой, неужто будет счастье моей деточке? Вот же, приехал, посватался... Не зря она тогда полночи на коленках над ним простояла...
Нортгемптон поднялся, величественный и облаченный ореолом власти, как в лучшие свои годы.
- Подойди, дитя. Мой сын погиб. И ты выросла в моем доме. Но пришла пора тебе его покинуть, ибо каждая птица должна свить свое гнездо. Вот рыцарь, который просил твоей руки и получил мое согласие.
Старый граф медленно соединил руки жениха и невесты и отступил на шаг. Посмотрел Гизборну в глаза, помолчал, затем тихо произнес:
- Сбылось... Давным-давно я мечтал, что найдется человек, которому я доверю жизнь и честь моей внучки. Ты уезжал мальчишкой. Вернулся - мужчиной. Теперь ты, Гай - защита Эсси перед Богом и людьми. Я благословляю ваш союз. Ступайте... Завтра станем говорить о делах.
Гизборн низко склонил голову, Эзелинда присела перед дедом, и они оба сошли с возвышения. Гизборн еще помнил, как Хантингдон хлопнул его по плечу и что-то говорил, такое радостное, поздравлял, что ли... А Эсси не помнила ничего, кроме того, как паж распахнул перед ними двери и они вышли. А поскольку двери узкие, руки пришлось расцепить и ей стало вдруг так жаль этого ощущения теплой ладони Гая... Они шли по темным коридорам куда-то прочь из-под крыши, на воздух... Вздохнуть наконец свободно, обрадоваться в полную силу. Но их обоих сковывало ломкое, неловкое, звенящее смущение.
Нет, я так не хочу... Я хочу снова чувствовать твою руку.
Эзелинда, не глядя, потянулась чуть вбок и, дотронувшись до запястья Гизборна, тихонько просунула свои пальцы в его ладонь. Гизборн сжал руку, чувствуя, что на всем белом свете нету сейчас ничего, кроме вот этой крохотной хрупкой ладошки, утонувшей в его ладони целиком.
Они не смотрели друг на друга, не могли. Лишь украдкой, искоса, осторожно поглядывали, будто боясь, что небо упадет на землю, если их взгляды встретятся. Просто медленно, молча, шли рядом, ощущая толчки крови в ладонях - в чужой так же, как в своей. Будто несли с собой маленький пожар.
Тильда, нарочито громко охая и причитая, волоклась за ними по дорожке сада, как будто задергивая за ними голосом невидимую занавесь, загораживая их от всего мира.
- Ох, пожалели б мои кости, леди Эзелинда, я ведь уже не молоденькая! Невмоготу мне за вами по саду бегать, стара я стала! - и Тильда плюхнулась на пенек, глядя, как ее маленькая девочка ведет за собой высокого рыцаря. Господи, ведь это она его ведет... А он и рад, похоже, ног под собой не чует... Ох, парень. Ты только сделай все - как надо, помоги тебе Бог, не разочаруй мою девочку... и не обидь ее... святая Матерь Испвичская, присмотри за ними...
Тильда зашептала молитву и тихонько перекрестила уходящих от нее все дальше влюбленных. А они и не заметили, похоже, что она отстала.
Старый шиповник. Полянка. Ветла...
Так жарко... земля парит, но ветерок - прохладный. Коже от него щекотно, а от приближающейся грозы в воздухе и истома, и странноватая взбудораженность, будто искры сейчас полетят. Еще шаг, по высокой траве, сминая цветы... еще шаг.
- Ты помнишь?
- Да.
- Я потом, когда выросла, часто сюда приходила... И забиралась на ту ветку.
- А сейчас?
- Что сейчас?
- Сейчас хочешь?
- Но... я не могу, платье длинное, мешает...
Гизборн чувствовал, что, если он немедленно не сотворит какую-нибудь несусветную глупость, его разорвет изнутри. На него внезапно накатило мальчишеское озорство. Он обернулся к Эсси, ухватил ее за талию и легко, как пушинку, усадил в развилку дерева.
- Вот. Ты на дереве. И кто тебя теперь снимет?
Вытянутые вниз руки Эс лежали на его плечах, и ей было немножко неудобно, приходилось наклоняться, чтоб смотреть ему в лицо. Теперь она оказалась выше него, и Гай вынужден был поднять голову. Они все-таки встретились глазами... и стало совершенно немыслимо отвести взгляд. Синие глаза, невозможно синие, как небо. И серые, как старинное серебро, темные, глубокие, завораживающие...
Ей так хотелось, чтоб он был чуточку поближе...
Эсси повела ладонями вверх по его шее, потянула Гая к себе. Зарылась пальцами в его волосы...
Повинуясь ее рукам, он шагнул к ней ближе... еще ближе. Так близко...
Гай забыл дышать. Воздух искрился, мерцал, небо потемнело от нависшей тучи... Его ладони скользнули по спине Эс... Как котенок, хрупкая, гибкая... сердце колотится, кровь шумит в ушах.
У нее бледное, словно изнутри светящееся лицо, легкие голубоватые тени под глазами, а ресницы почти черные. У него горячие ладони и сухие губы, и чуть шершавые щеки, и треугольный шрам над левой бровью.
А под веками полыхают звезды...
В небе грохнуло, мир раскололся пронзительной вспышкой молнии. Огромные капли заколотили по листьям старой ветлы, по плечам Гизборна, по волосам Эсси. Он оторвался от ее губ, глянул в небо - черное, затянутое мглой. Ткань одежды мгновенно намокла, только по волосам Эс вода пока просто скатывалась, оставаясь сверкающими в свете молний сапфирами на прядях.
- Трава высокая, ты ноги промочишь. Я тебя понесу.
Она, как когда-то, давным-давно, обняла его за шею, сцепила руки замком. Он постарался плотнее обхватить ее, укрыть от льющегося с неба, как из ведра, ливня. Почти не помогло. В воротах сада металась несчастная, промокшая до костей Тильда, уже не ведающая, куда кидаться и на каком она свете. Наконец, чуть не бегом, добрались до комнаты Эсси. Когда Гай поставил у дверей свою невесту на пол, с платья Эс натекла приличная лужа. Тильда взволнованно кинулась хлопотать: скорей-скорей, воды горячей, нет, лучше вина... одеяло, сухое блио... нет, мой лорд, вам сюда нельзя... да, моя госпожа, я тоже вымокла, но это ничего... вот, вытрите волосы, а в этот плед закутайтесь скорей... только б не простыла...
Гизборн прислонился к стене под дверью, откинул голову, прикрыл глаза. Сил уйти не было. Стоял, слушал тихую возню за дверью, такую мягкую, уютную... Дверь приоткрылась, в щелку высунулась тонкая, до локтя голая рука, а в руке была дымящаяся кружка с вином. Гизборн принял кружку обеими руками, успел углядеть край падающего с плеча Эсси клетчатого пледа и тихонько рассмеялся. Глотнул, не сводя с нее глаз, обжегся, ойкнул и тут же обжегся второй раз - о ее губы. От пледа пахло мокрой шерстью, от Эсси пахло вербеной и дождем, в приотворенную дверь было видно, как в полумраке комнатки возится, развешивая одежду и старательно не обращая на них внимания, Тильда. А под колючим пледом на Эс не было ничего. И на нежной коже ключиц играли блики от свечи в комнатке. И от этого у Гая кружилась голова и путались мысли. Наконец его тихонько толкнули в грудь, велели допивать, погладили по мокрым волосам, шепнули в ухо: "До завтра", поцеловали в то же ухо, отобрали кружку... Опять поцеловали куда-то под подбородок, как уж дотянулась... И в конце концов строго велели идти и сушиться.
Он не помнил, как оказался в своей комнате. Дошел и рухнул на постель навзничь, прямо как был, в мокрой камизе и блио. И уставился в потолок, не находя в себе решимости просто заснуть, вот сейчас, после всего. В углу завозился уже давно задремавший Джек, подошел, глянул и тихонько разворчался над своим недвижно валяющимся лордом. Лорд, правда, и ухом не повел. Джекова воркотня была своего рода традицией. Поэтому Гизборн просто сел, разулся, запустил в Джека сапогом, застыл со вторым сапогом в руке и объявил: - Я женюсь! - А я знаю, мой лорд, - ответил Джек, счастливо и привычно уворачиваясь от второго сапога. И принес Гизборну сухую одежду.
***
Было уже почти светло, когда в дверь постучали, и в дверь вошел не по-утреннему бодрый Хантингдон. Везет же... братцу, я вот сроду до полудня не человек. А этот бодр и весел, ранняя пташка.
- Ну что, ты счастлив? - Да уж, умел Роберт задавать вопросы в лоб. И вот что отвечать теперь? Я... ну...
- Ладно, не мычи! Рожа у тебя вполне счастливая, а пришел ты поздно, я ж заглядывал после ужина - тебя не было. Значит, все хорошо. И я решил, что вполне могу себе ехать. Про кожи - я ж говорил тебе, что здесь, в Нортгемптоне, выделывают лучшие в Англии бычьи кожи для доспехов? - ну так вот, про кожи я договорился. А мне надо много... - Роберт помрачнел на минутку, но, не желая подчиняться обстоятельствам, снова заставил себя думать о хорошем и воодушевился: - Так когда свадьба?
- А ты... Ты приедешь?
- Разумеется, приеду! И подарок привезу! - Роберт прыснул и хлопнул Гая по спине, - А ты как думал? Что я пропущу такое событие? Не дождешься! - и Хантингдон рассмеялся. Гизборн чувствовал в его смехе теплую насмешку, но странно, ему в кои веки не хотелось обижаться. Ишь, ржет... Потому сэр Гай почесал в затылке и ответил, что пока то да се, решили, что свадьба будет в конце августа, то есть через два месяца. После дня святого Бартоломью, получается.
- Ну так жди.
- Ты... Ты, прошу, передай леди Мэриан... Ну, что я буду очень рад ее видеть... Только я сам еще не знаю, есть ли мне, куда жену везти и где гостей принимать... Я ж дома еще не был. Хотя граф Вильям говорил, что в моем маноре все идет своим чередом, и стройка - тоже...
- Да не майся ты. Все будет хорошо! Вот увидишь... Ладно, чего рассусоливать, я поехал.
- В Брамптон?
- Нет. Мне нужно... Не спрашивай. Надо, и все тут.
- Все носишься со своими идеями...
- Ношусь. И буду носиться, ты же знаешь. Пока вокруг... - Хантингдон неожиданно сорвался, голос у него зазвенел, - Пока враги моей страны!... - мгновенно остыл, взял себя в руки, тихо, почти без интонации повторил: - Я поехал.
- Постой! - Гизборн сам не знал, что на него нашло, будто эхо услыхал. Но он кинулся к своему барахлу, сваленному на лавке в углу комнаты, немножко порылся в сумках, судорожно раскидывая вокруг какие-то неведомо откуда взявшиеся бебехи и, наконец, наощупь вытащил маленький ларчик из слоновой кости. С виду вещица напоминала домик, а внутри нее содержался ржавый железный отломок. Частица копья святого Георгия...
Гай шагнул к брату и протянул на ладони реликварий:
- Вот. Я даже не понимал толком, зачем вёз эту штуковину из Палестины. Теперь - знаю. Это... Там внутри - обломок копья святого Георгия. Не смейся, Хантингдон - убью. Монах сказал, тот, что торговал всякими там мощами, сказал, в общем, что эта железка... Что она помогает одолеть врагов. Возьми, прошу.
Роберт не смеялся. Очень серьезно посмотрел брату в глаза. Помолчал. Потом протянул руку, осторожно взял с ладони Гая реликварий и, все так же молча, бережно спрятал за пазуху. Собрался было что-то сказать, даже рот открыл, но, отчаявшись подобрать слова, только крепко сжал плечи Гизборна на мгновение. Отпустил и, вскинув подбородок фамильным жестом, быстро вышел. Гизборн, постояв посреди комнаты и чувствуя себя так, будто снова схлопотал по голове, поплелся собирать раскиданное барахло - непорядок же...
***
Весь день после отъезда Хантингдона ушел на разговоры с будущими родственниками. На какие средства сэр Гай собирается содержать жену, да что он собирается делать с ее владением, да может ли он обеспечить жене приличный ее положению образ жизни... Нельзя сказать, чтоб сэр Эймори был сильно рад перспективе такого родства. Всего лишь две захолустных принадлежащих пожизненно Гизборну деревеньки, где-то на севере, у черта на рогах, фи... Однако, уразумев наконец нынешнее положение дел Гизборна, сэр Эймори смягчился и прекратил зудеть.
А старый граф Вильям еще вчера всё сказал - он был вполне доволен. Доволен и своей мудростью: "Хэ, Гизборн, ведь я так и знал, двадцать лет назад знал, что эта история будет иметь продолжение!" И сияющими глазами своей внучки - тоже доволен. Конечно, женщин в таких делах обычно не спрашивают, за кого выдадут, тому и будь верной женой, опекунам видней. Но граф любил младшую внучку, а Гизборн, похоже, ей нравился. Так отчего ж не порадоваться старику, э? Гляди, как все славно устроилось: и Эймори не придется больше отвечать за леди Хэлмдон, и сама леди только что не летает по замку, став невестой.
Гилберт Ротерем, кузен Эсси и, возможно, будущий сюзерен Гизборна, встретив того на выходе из покоев графа, радостно заржал: "Гизборн, ты - мой должник! Кабы я не посадил кузину на дерево, ты б ее оттуда не снял!" Но Гизборн не принял шутки. Остановился и совершенно серьезно отвесил Ротерему поклон: "Да, я - Ваш должник, сэр Гилберт". Ротерем чуть смутился, хлопнул Гая по плечу и объявил, что он-то, Гилберт, всегда считал Гизборна добрым рыцарем. А посему они еще много чего славного вместе совершат! После этих слов Ротерем смутился уже окончательно, что с ним бывало нечасто, и поспешил по неким важным и неотложным делам.
За весь день нареченные виделись только пару раз, да и то, все время кто-то рядом был... Ни поговорить, ни даже посмотреть друг на друга толком не успели.
А назавтра уезжать надо было рано, чуть не на рассвете. Ну, не то, чтобы это действительно требовалось - отправляться в путь ни свет ни заря... Но Гизборн совершенно не представлял, как он будет прощаться с невестой. В бою не трусил, а вот сейчас... Чего делать-то надо? А говорить? И потому он, как только завозились на ветках птицы, растолкал Джека, втайне надеясь уехать раньше, чем Эсси проснется... И тогда не придется официально и торжественно прощаться...
Между тем Эсси, глаз не сомкнувшая ночью - так и не сумела ее Тильда уговорить поспать - судорожно дергала шнуровку платья, пытаясь обойтись без нянькиной помощи и скорей выскочить во внутренний двор замка, ведь она слышала, как звякают подковы... Шнурок порвался. Да вот же проклятье! Теперь надо другой... Точно придется будить Тильду, а он уезжает!
Гизборн уже был в седле, когда по двору к нему, почти бегом, путаясь в подоле, заспешила невеста. А за ней еле поспевала нянька, пытаясь на ходу прикрыть голову Эсси покрывалом - для приличия и чтоб не холодно. Не добежав пяти шагов, Эсси остановилась и застыла, не в силах ни сделать еще хоть шаг, ни сказать что-нибудь. Просто стояла, смотрела на светловолосого рыцаря на вороном коне, на солнечные блики в листве за спиной Гизборна, там, за воротами... И очень боялась моргнуть, потому что... потому что глаза щипало.
Гай сперва виновато опустил голову - ведь нехорошо было так-то уезжать, неправильно. Потом глянул невесте в лицо и обомлел: Эсси стояла бледная, как мраморное изваяние, глаза сияли - темные, громадные на осунувшемся за ночь личике, а по щеке... Нет, не может быть. Гизборну стало больно в груди - она плакала. Молча, тихо, просто на щеках блестящие дорожки. Он недоуменно свел брови, даже где-то сердясь то ли на себя, то ли на нее, соскочил с коня и, подойдя к невесте, взял ее за плечи и заглянул в лицо.
- Эсси... Эс... Ты... Ты чего ревешь?
Она всхлипнула уже в открытую и прильнула к нему. Такая теплая, такая беззащитная...
- Ну чего ты, Эс? Ведь я... Я же люблю тебя! И два месяца - это недолго...
Он почувствовал себя совершенным дураком и, прекратив бормотать, просто обнял Эсси, прижал ее к себе покрепче. Вжался лицом в ее волосы, вдохнул уже такой родной запах вербены, потерся щекой... Макушка Эсси как раз убралась ему под подбородок и Гизборн еще шевельнулся, понадежнее укрывая невесту на своей груди. А потом застыл, стараясь не потерять ни пылинки из вот этого блаженного равновесия, такого хрупкого и недолгого.
Конь переступил с ноги на ногу. Тихонько вздохнул Джек. Надо ехать... Гай осторожно отстранился от Эсси, снова заглянул ей в глаза - теперь отчего-то совершенно счастливые - и, отчаявшись понять происходящее, просто поцеловал ее. А потом заставил себя сделать шаг назад, разворот кругом и прыгнуть в седло. А потом - погнать коня, будто за ним гналась сотня дьяволов, с места в карьер...
Эсси сцепила руки так крепко, так напряженно смотрела ему вслед, что казалось, сейчас она оторвется от земли и полетит, как птица... А в груди у нее неистово билось сердце - он сказал, что любит меня...
* Шпоры (РЕЛЬЕФ - это плата) полагались сюзерену от вассала в качестве эквивалента ежегодной службы.