Если чуточку поднапрячься, то вспомнить можно очень и очень многое из того, что казалось забытым и потерянным навсегда.
Училась я в специализированной английской школе номер одиннадцать города Москвы. В Лефортово. Несколько лет тому назад, когда у государства появились кучи лишних денег и масса бесполезных идей, все школы Москвы взяли и зачем-то пронумеровали заново, и приобрела наша школа - одна из старейших в Москве - новый номер - 1226... Обидно...
Впрочем, да и фиг с ним. Всё равно, от нашей школы ничего уже и не осталось. Ни учителей, ни традиций. Теперь это одно из самых взяткоберущих и мало-знаний-дающих учебных заведений с директором - женой эмвэдэшного генерала, которая общается с учениками, примерно также, как её муж с провинившимися офицерами, не жалея ни голоса, ни хамства.
Почти все наши замечательные англичанки, дамы великолепно образованные, как на подбор - умницы и красавицы, либо жившие по несколько лет в аглоязычных странах, либо работавшие переводчиками при больших людях, разлетелись кто куда от этой солдафонши в юбке и вряд ли когда-нибудь, кто-нибудь из новых выпускников бывшей моей школы заговорит с настоящим Оксфордским прононсом, удивляя всех вокруг.
Ну, да ладно...
Хватит, пожалуй, о грустном. Пора перейти к весёлому. С чего, вернее, с кого начать?
Часть первая
Нина Николаевна - учительница русского языка и литературы.
Была она женщиной очень мало образованной, зато нахрапистой, наверное, поэтому она в настоящее время является завучем школы по учебной части. Наверное, поэтому.
* * *
- Дети, сегодня мы будем учить новую тему. Сложносочинённые слова. Вот пример - слово "спортсмен". Карпухин, что ты опять поднял руку, я ж тебя не спрашивала!
- Нина Николавна! Слово "спортсмен" - не русское, оно состоит из двух английских слов: sport и man, то есть - спортивный человек.
- Карпухин, ты - хам! Что за глупости! Не слушайте его, дети! Потяева, не лыбись!
* * *
- Дети, поговорим о Евгении Онегине. Интересно, как он проводит свой день, этот бездельник, как сказал о нём великий Белинский. Подойдём к его кровати. Сядем и заглянем к нему под одеяло. Интересно, что это он поделывает рано утром. Ты чего ржёшь, Потяева?
* * *
- Что там у нас сегодня? А, вспомнила... Слово о полку Игоревом. И-го-ре-ве... В книге написано - И-го-ре-ве. Ага! Вот, дети представьте себе - русское древнее войско поехало в поход на врага. Собрались все оседланные воины... Что тебе опять не нравится, Карпухин? Оседланные воины? И чем же они тебе не нравятся?
- Нина Николаевна! Не воины оседланные, а кони.
- При чём тут кони, Карпухин? Сидит военный на лошади, то есть на седле, вот и надо говорить - оседланный воин. И не спорь, пожалуйста! Ты чего опять рожи корчишь, Потяева?
* * *
Но вспомнилось вдруг ещё одно. На выпускном экзамене в десятом классе я вытащила билет с вопросом: "Белинский о "Евгении Онегине". Я рассказала всё, даже то, чего не было в учебнике. О том, когда, где и как А. С. Пушкин писал сие великое творение, о том, что оно всё написано восьмистрочными сонетами, и ещё многое-многое другое... Я всё говорила, и говорила, и говорила без остановки, и с ужасом ждала, что меня вот-вот остановят и попросят сбацать что-нибудь из Онегина наизусть.
Дело в том, что мои мозги с юношеских лет совершенно не в состоянии учить стихи. Не знаю, как и когда это со мной случилось, но факт остаётся фактом - не могу и всё тут! Цифры, формулы - пожалуйста, а стихи, даже собственного приготовления - ни за что! А потому, шла я на экзамен, истово молясь сразу всем богам о том, чтобы достался мне билет с вопросами только о прозе.
И вот момент настал. Меня остановили и принялись восторженно хвалить. И тут наша биологиня спрашивает: "Настенька, а ты наизусть что-нибудь знаешь? И мечтательно закатывает глаза. А я..., я нагло и чётко отвечаю на чётко заданный вопрос: "Да!" И молчу, как партизан.
Нина Николаевна пригляделась ко мне, глазки сузила, всё поняла и быстренько, скороговорочкой: "Вот и молодец, что знаешь, вот и умничка, вот и иди!" Я, конечно, спинкой вперёд, то есть - назад - пошла, пошла, пошла... И получила заслуженную пятёрку. За знания и наглость.
Спасибо, Нина Николаевна!
Часть вторая
Тамара Николаевна - учительница истории.
Я не помню преподанных ею знаний. Историю я предпочитала изучать сама по книгам вне школьной программы. Но забыть эту забавную во многих отношениях женщину я уже не смогу точно. А как забыть её, веселившую своих учеников так, что порой с уроков истории не выходили, а буквально выползали, держась за животы и скулы, страшно болевшие от еле сдерживаемого смеха.
Она делала это, само того не желая, и не догадываясь даже о впечатлении, которое на нас производила. Мы за ней записывали, мы её цитировали, мы до сих пор употребляем фразочки, впервые произнесённые ею.
"Это вам не частный пансион! Я вам эту лавочку прикрою! Что это за что хочу, то и ворочу? Безобразие тут разводить нечего! Не лавочка, я говорю!" - это самое знаменитое из её выражений. Оно говорилось минимум по два-три раза за урок, всегда без пауз, зато с потрясающей сменой и выразительностью интонаций.
Почти каждый урок начинался с маленькой лекции о том, как должна одеваться хорошо воспитанная девушка.
- Вот, посмотрите на меня, - говорила эта очень полная, пожилая женщина с темно-каштанновыми крашенными волосами, - посмотрите - я всегда аккуратно одета и мои тапочки того же цвета, что и платье. Это очень важно! запомните, девочки. Чтобы всё чистенько, опрятненько и одного цвета. Посмотрите, посмотрите на меня! В приличном обществе надо одеваться именно так, - и она поворачивалась кругом, элегантно приподняв вверх пухлые руки.
А однажды она пришла на урок в белых гольфах с понпончиками.
Мы с подругой Наташкой сидели на третьей парте в среднем ряду. У Наташки упала на пол ручка и закатилась куда-то под мой стул. Я этого не видела, только чувствую, что соседка вдруг перегнулась через мои коленки и замерла - лежит и не двигается. Я над ней согнулась и спрашиваю: "Ты чего?" Вижу - глаза у неё выпучены и смотрят куда-то вперёд. Я, конечно, не могла удержаться и не полюбопытствовать. Посмотрела и увидела. Увидела и опешила. Опешила и остолбенела. Остолбенела и попалась.
- Настенька, ты на мои гольфики смотришь? - раздался вдруг ласковый голос Тамары Николаевны.
Меня аж подбросило. Стало так стыдно... И вдруг...
- Правда, хорошенькие какие гольфики. Я, как их увидела, не могла устоять и купила. Они и дочке моей понравились.
Весь класс, как по команде, согнулся и вгляделся, а она, встав бочком, приподняла кокетливо подол зелёного платья и выставила вперёд правую ножку. Пунпончики весело заколыхались, а мы не менее весело и дружно заржали.
Я не помню, чтобы она хоть когда-нибудь на нас обиделась... Или у меня просто склероз?
Часть третья
Александр Иванович - учитель физики и астрономии.
Н-да... Явился он к нам неизвестно откуда. Я знаю о нём только то, что он рассказывал о себе сам. А рассказывал он, что до нас работал в детской колонии. И всякий раз, когда мы начинали резвиться, он устраивал нам построение и разнос. Физику он знал плохо, а примеры приводил и опыты ставил такие забавные, что и на его уроках мы веселились от души. Никогда не забуду его объяснения того, что в физике называется "стоячей волной".
Он вставал у торца длинного стола, широко расставлял ноги, брал обеими руками за кончик привязанного к столу толстенного провода, опускал руки на уровень...(э-э-э..., как бы поприличнее выразиться?..), вниз, одним словом, опускал руки и начинал создавать ими эту самую стоячую волну. Зрелище получалось столь неприличным, что отвести от него взгляд не представлялось никакой возможности. До сих пор стыдно вспоминать.
А уж бабник был... И мы этим пользовались на всю катушку. Задерёшь, бывало, на контрольной юбочку повыше, погладишь свою же коленочку, а он уж тут как тут. Уставится и стоит рядышком - облизывается. Натурально! При помощи языка. А то ещё рот приоткроет, и глаза для удобства выпучит. Смех, да и только. А пока он, значит, на коленочки чьи-то смотрит, весь класс делает всё, что хочет. В учебник глядит, тетрадками шелестит, у соседа списывает... Хорошо! Ляпота! Признаюсь, что чаще всего дежурными коленками были мои - самые круглые и взрослые.
Это я похвалилась, если вы не поняли.
У него была престранная привычка говорить некоторые слова. Вернее, два слова. Он говорил: "отсуда-ф" и "сюда-ф". Так и кричал: "А ну, выйди отсюда-ф немедленно вон!" Или: "Ближе подойти, ближе, сюда-ф, я сказал!"
В конце каждой контрольной происходил следующий диалог, в котором участвовал, заранее зная текст, первый, выполнивший все задания.
- Александр Иванович! Куда контрольные?
- Сюда-ф лож!
- Сюда?
- Сюда-ф!
- Ложить?
- Лож!
- Вот сюда прямо и лОжить?
- Я ж сказал сто раз - сюда-ф лож, я что, не по-русски сказавши, что-ля?
- Так я сюда вот и ложу, да?
- Да, да, ложь и уйди отсюда-ф уже!
- Поклал и пошёл. До свидания, Александр Иванович!
- Ага! Ага! Пошёл отсюда-ф, не мешай ужо, раз поклал, так и ушёл!
А на выпускном экзамене, достался мне билет с законом Фарадея. В том числе. Кто помнит? Ага! А я с тех пор помню! Вот. Но дело не в этом! Дело в том, что Александр Иванович был единственным в школе физиком и на экзамене, кроме него присутствовала ещё химичка и вездесущая, до неприличия любопытная биологиня. Она-то и решила задать мне напоследок вопрос, что называется, на пятёрку: "А где применяется этот закон?"
Я опешила. Закон Фарадея (надеюсь, вы вспомнили, о чём речь) - один из основополагающих законов электро-физики и сказать, где он применяется... Да везде! Но ответить так Екатерине Михайловне было никак нельзя. Она бы не отстала ни за что! И я громко и внятно сказала, глядя в глаза не ей, а Александру Ивановичу: "В трамвае!" Он опешил на секунду, но тут же спохватился и принялся с умным видом кивать головой.
Так я получила пятёрку и по физике. Но не я одна. Никогда не забуду, как мы всем классом чуть не полезли от смеха под столы, когда отвечала Танька Руканова. Она тщательно списала со шпаргалки ответы на все вопросы билета и вышла отвечать. Она учла всё, кроме одного - в вопросе речь шла об индуктивности, обозначаемой большой английской буквой "L", а Танька, от волнения перепутав всё на свете, упорно называла её длиной проводника, которое, как всем известно, обозначается в формулах буквой "l" маленькой. Мы смеялись, зажимая рты и носы, а Александр Иванович даже ни разу не вздрогнул, даже бровью не повёл. Танька, естественно, тоже получила пятёрку. Вот интересно, он просто ничего не заметил, разглядывая шикарные, длинные и прямые, чуть пухленькие Танькины ножки в мини-юбке, или сам не знал? Интересно...
Часть четвёртая
Тамара Дмитриевна - учительница географии.
Суровая, всегда серьёзная, очень редко улыбающаяся женщина. Бесспорно, очень умная и эрудированная. И любой сможет отличить её ученика от всякого другого, услышав скороговорку, которую следует быстро проговорить сразу после чиха: "Апчхи! Будь-здорова-спасибо-пожалуйста!"
По этому коротенькому диалогу с самим собой-любимым вы всегда сможете узнать моего однокашника и одноклассника. Если узнаете, будьте такие добренькие, привет передайте, пожалуйста.
Часть пятая
Александр Николаевич - учитель математики.
Это особый разговор. Он пришёл к нам в класс на свой первый в жизни самостоятельный урок ещё в четвёртом классе. Высокий, красивый, яркий блондин с голубыми глазами. Он бывал разным. И весёлым, и смешным, и вредным и даже противным, но я не стану вам рассказывать о нём ничего плохого по той простой и всем понятной причине, что была в него влюблена безоглядно и отчаянно.
* * *
Именно из-за него я стала заниматься математикой, неожиданно для себя влюбившись в неё, и обнаружив талант, который и по сей день не даёт мне покоя.
И вот однажды я решила сложнейшую задачку, которую специально придумывала для нас репетиторша. Задачка была жутко каверзная и поэтому интересная. Решив её, я возгордилась и понесла показывать Александру Николаевичу - хвалиться. Чтобы и он насладился. А до него не дошло..., он не смог её решить, и я поняла, что кумир мой..., больше не кумир. И разлюбила. Сразу и бесповоротно.
Но потом, побеждая на очередных олимпиадах, я всегда вспоминала его уроки. Он любил говорить: "К математике надо относиться, как к искусно написанному детективу и разгадывать её загадки, помня, что ответ должен быть элегантен и красив".
Вы помните законы приведения? Уверена, что нет. Так вот, если встретите кого-то, кто помнит, снова смело передавайте от меня привет - это тоже мой соученик. Потому что Александр Николаевич умудрился объяснить эти законы тригонометрии так, что забыть их стало просто невозможно. Не буду вдаваться в подробности. Здесь и сейчас они совершенно ни к чему, но скажу - то, благодаря чему мы помним это, называлось очень смешно - "Закон лошади". Умел А.Н. из сложного делать простое. А ведь это - тоже талант, не правда ли?
* * *
Выпускной вечер. Он ещё не начался и мы - красивые, в костюмах и шикарных платьях - толкёмся в холле. Рядом стоят учителя. Мимо пробегает одна из наших мамаш и вдруг видит паренька в джинсах и белой водолазке. На его груди висит большой, серебреный череп.
- Мальчик, как же тебе не стыдно, на выпускной бал пришёл с черепом, в джинсах, безобразие, где твоя мама?
- Мама дома. А я не мальчик. Я - их учитель математики.
Мамашка широко открывает рот и под общий хохот быстро улепётывает куда-то за угол.
К слову сказать, был тогда нашему Александру Николаевичу уже тридцать один год.
Часть шестая
Евдокия Матвеевна - учительница труда.
Я только приведу её любимое высказывание, которое она с завидным постоянством повторяла всякий раз, когда кто-то оказывался вдруг у неё за спиной.
"Не стойте у меня в заднем проходе, не копошитесь у меня в заду!" - кричала она гневно и махала руками.
А ещё писала - "завтрок" и "ужен", когда составляла на доске примерное семейное меню на день...
Добрая была и сердобольная женщина... Я иногда встречаю её на улице или в магазине и здороваюсь. Она механически отвечает, но даже не пытается меня вспомнить - я это вижу, и мне каждый раз становится обидно. Детский сад какой-то...
Часть седьмая, последняя, самая главная
Тодорова Зарица Христофоровна - моя первая учительница.
Мы ужасно гордились своей учительницей. Она была не только самой красивой, но ко всему прочему - имя её - загадочное, трудно произносимое... Зарица - зарница... Ну, у кого ещё есть учительница с таким именем?
Её я тоже частенько встречаю, и она всегда узнаёт меня и улыбается, и тянет руки, и гооврит тихо: "Тасенька, как поживаешь?", и тревожно смотрит в глаза... А я... еле сдерживаю вскипающие слёзы, когда вижу её согнутую спину, густо покрытое глубокими морщинами, лицо и вздрагивающие руки. Она совсем стала старенькая, моя первая учительница.
Я отправляю раз в год на адрес школы телеграмму, поздравляя её с днём учителя. Я уверена, что ей это приятно. И ещё я уверена в том, что она меня всё ещё любит, как и всех других своих "детей". Каждый раз, заполняя телеграфный бланк, я чувствую, как замирает сердце - я не знаю жива ли она, здорова ли...
Помню, как стою перед ней и мне стыдно. Я - первоклассница с длинными толстенькими косичками и я мочкми на щеках. Рядом - моя мама, а Зарица Христофоровна громко ругается: "Как было можно в диктанте написать слово "вместе" раздельно? Вместе пишется "вместе", запомни это! Вместе!"
Я запомнила, честное слово! И рассказала сыну. И он тоже это запомнил. И расскажет своему сыну. Потому что это уже стало семейной легендой о том, как мама была когда-то такой маленькой и глупой, что слово "вместе" писала раздельно.
Возможно, я вспомню потом ещё что-нибудь и запишу. Для себя и своего сына. Пусть прочтёт и улыбнётся.
О нашей классной руководительнице - учительнице химии - суровой, крупной, очень пожилой женщине с иссиня-черными волосами... Ох, как я её боялась! И не только я...
А ещё - об учительнице биологии, однажды выгнавшей меня из класса за болтовню..., которую вели на соседней парте; о Петре Николаевиче - учителе физкультуры, глубоко презиравшем меня за то, что не умела кувыркаться, прыгать в высоту и лазать по канату; об историке, имя которого забылось - он преподавал у нас совсем недолго, зато так много успел рассказать интересного о том, о чём не писалось в учебниках - о таинственных находках в пустыне Сахаре и горах Тибета, о скульптурах на Острове Пасха, о тунгусском метеорите...
Ох, как много всего всплыло вдруг... Стоило только притормозить и дать себе возможность задуматься и вспомнить...