А где-то за темно-синей портьерой алел рассвет, его лучи пробивались через плотную ткань и ласкали бледную щеку, прикрытую черными космами. Молодой парень, возрастом около восьми столетий, сидел у окна с бокалом красного сухого вина. Те самые солнечные зайчики, которые могли пробиться в комнату, окутанную мраком, играли с алой жидкостью, пуская по ней игривые блики. Но он был слишком погружен в свои мысли, чтобы заметить радостные игрища света в сосуде, где он топил те самые думы, что заставили его застыть. Черные, вобравшие в себя всю мглу ночную, пустые и безжизненные глаза, устремленные в пол; указательный палец, что водил нервно по краю бокала с виноградной кровью, не пил, лишь только наполнил пустую емкость, чтобы заполнить ею пустоту душевную; и книга, зависшая в его руках, книга, что он перечитывал тысячу раз, открытой держал он бессмертного Оскара Уайлда и его "портрет". Как часто он хотел найти то, за что сам он продал свою бессмертную душу, сделав бессмертным и себя, но так и не находил. Люди приходят и уходят, они не вечны, а он...А он да. И это иногда причиняет жутчайшую боль, которую он топит в вине, а от мира за зашторенным окном, он отгородился книжным переплетом.
- Азазель, - послышался женский голос откуда-то из глубин его поместья.
Мышцы лица дрогнули в улыбке грустного клоуна. Азазель. Она сама дала ему это прозвище двести девяносто девять лет назад. И именно в тот день он забыла свое настоящее имя. Стал представляться именно так, все знали его под именем демона, что повел войска против Бога, все и думать забыли, что у него есть инициалы. Все, что осталось от его славного имени - две первые заглавные буквы, вышитые на его рубашке времен бегства из монастыря. Так он и подписывал все письма: "Ваш Азазель, В.Р." И никто не знал, что означают эти таинственные буквы, даже он не знал.
А она...Та, что подарила ему имя, которым он пользуется по сей день. Она должна была покинуть его, как подкидали его сотни тысяч других людей, но он никогда не думал, что она придет час, когда ей придется променять его на вечный покой. Глупая девчонка! Она еще и не жалеет себя, вечно лезет в драки, каждую ночь идет на охоту, она не понимает, никогда не поймет, что потерять ее до окончания этих чертовых восьми месяцев будет ударом для него, ведь он слышит, как бежит секундная стрелка, приближая ту, которая стала ему названной сестрой, к ее естественной погибели. Почему его творения живут всего триста лет? Ни секундой больше. А ей нужна месть, которую она не обрела за эти триста лет. Эх, Шарлотт, Шарлотт, знала бы она, как трепещет его сердце, когда он понимает, что с этой охоты она может не вернуться, едва ли. А вот шатенка уже сложила лук у двери в гостиную. В его темном мирке нет места оружию, только его тень, что ласкает своей темнотой его пятки. Яркий румянец выдает ее, что она хочет ему что-то поведать, что-то интригующее, а он лишь не сводит пустого взгляда с пола, зная, что она тут, чувствуя каждое ее движение. Надо оставлять холодок на ее веках, чтобы мурашки бегали по ее спине после каждого его слова, чтобы расставание было не так мучительным. Он слышит по скрипу половиц, где она, в какой позе стоит, но он не обращает внимания. Лотта не обязана знать, что в его голове, лишь непроницаемая стена безразличия и холода. Лишь книга и вино в его голове.
-Азазель!- весело, почти задорно произнесла она, но пол ему милее, чем округлое лицо, которое его не покидало почти три сотни лет, - я засекла ее! Убийца моих родителей, та самая банши! Она сегодня убила двоих, но главное...Главное, что я видела ее, Ази, ты не поверишь, она сидела на ветке, жаль, я была слишком далеко, иначе бы моя стрела точно впилась ей в шею, мы бы нашли ее, Ази...- заговариваясь, рьяно хватая воздух, чтобы выдать очередную букву в нескончаемом потоке слов, который прервал один только жест Азазеля. Он просто махнул рукой, чтобы девушка, наконец, могла бы хоть чуточку помолчать.
-Я ее сегодня поймал, теперь на ее спине клеймо, - спокойно, не отрывая взгляда от пола произнес Азазель.
-Что?- Шарлотта оцепенела, ее пленила мысль о том, что та, кто убил ее родителей теперь уязвима для них с Азазелем. Девушка покачнулась, пыталась где-то в воздухе нащупать невидимое кресло, которое стало бы ее троном во время славного триумфа. На лице воцарилась блаженная улыбка, а небольшие глазки засверкали светом тысячи бриллиантов.
-Что слышала, Шарлотт, я повторять дважды не буду, и ты это знаешь, - грозно, почти угрожающе рявкнул молодой человек. Об эти слова разбился бриллиант в ее взгляде, эта фраза стерла улыбку с лица победителя этой ночи. На его место пришли лишь разочарование, осколки ограненного алмаза превратились в капельки воды, что готовы были ручьем бежать по пухлым щечкам. Серые стены давили тисками, сжимали ее в замкнутый круг, все триста лет, как на ладони. А пол скрипит, подбивает ее, чтобы она перекричала его невыносимый визг. Но она сдержалась, выдержка в ее крови, она повелевает тенями, значит, должна контролировать и себя, не так ли? Но пламенные речи сами сорвались с ее губ, пусть спокойные, но пропитанные таким разочарованием, такой злобой, что ни один крик на свете не сможет передать ту палитру, которую выразил ее тон:
-Почему ты стал так далек от меня? Мы раньше были, как брат и сестра, а теперь?- голос, пропитанный надежды, дрожащий, почти невидящий взгляд, как и у него. Но он поднял свой черный взгляд порождения ночи и тихо, почти неслышно, одними губами прошептал в ответ:
-Чем ближе ты к смерти, тем дальше я от тебя, Шарлотт. Мы в ответе за тех, кого приручили. Мне жаль, что я приручил тебя.
Воцарилось молчание, которое перебросила некогда названных брата и сестру, учителя и любимую ученицу на две стороны обрыва, разрушив все мосты. Пусть привыкает к тому, что его нет с ней. К ней на небе он не присоединиться, это точно.
Азазель резко поднялся со своего места, на мгновение Лотта подумала, понадеялась, что он встал, чтобы приободрить ее, чтобы обнять, извиниться, но он спокойно положил книгу на тумбочку, а затем резко вылил вино в горшок из-под какого-то неведомого цветка, который и поливали-то только таким образом. Тишину прорвало его задорное, почти веселое, но все еще с напряжением сказанное: "Вино закончилось." А затем он просто прошел мимо нее. Будто не заметил, оставив за собою шлейф своего естественного парфюма и напряжение, которого они еще долго не смогут побороть.
***
А боль никак не отпускала, она то утихала, то, как только можно было о ней забыть, когда она давала такую возможность, она с неистовой силой прокатывалась по всему телу вновь, заставляя жалобно скулить еще час назад могущественную банши. Боясь даже легонько дернуть плечом, шла брюнетка, точнее волочилась, не разбирая дороги. Шли медленно, размеренно, когда вокруг нее все снова, как бешеные. Все куда-то спешат, все куда-то бегут, сталкиваясь, не извиняясь, продолжая свой путь. И этот гул роя тысячи неистовых пчел, что трудятся день и ночь, а ради чего? Ради денег. Грязной бумаги, презренного металла. Надо гробить жить, чтобы заработать, для того, чтобы начать жить, а когда жить, когда ты зарабатываешь? Кажется, именно так выглядит круг ада, приготовленный Сатаной для алчных людишек. Чахни над златом своим, вечностью его заслужи. Плечо ноет. Кажется, что джинсовка сзади давно украшена кровавой заплаткой, но надо идти, иначе этот может стоить ей жизни. Дай Бог, чтобы ее нашел охотник сам, а не сдала Герда...Бедная Моник. Стоило ли неверное сказанное слово мучительной смерти от собственных кошмаров. Помнится, ее сестра-близнец пошла за ней следом, просто пришла в дом к Гансу Сингуру, с порога заявив, что она банши. А почему тогда Кесси не придут к ловцам и не скажет то же самое? Просто избавится от Герды, от этой жизни? Страх. Животный и дикий перед лицом смерти. Эта тварь уже давно дышит ей в затылок, а оборачиваться ей совсем не хотелось и... Она наткнулась на двери винного магазина. Когда-нибудь эти мысли должны были оборваться именно так. Здоровой рукой она распахнула двери.
Пустота, никто не подумал бы приходить сюда в такую рань, лишь только опохмелиться после ночного подвига, поэтому здесь и было всего от силы человек пять, что разбрелись по джунглям из винных полок. Кассандра уверенно шла между стеллажами, не плутая, не заходя куда-то, она точно знала, где лежит " то самое любимое" вино Герды. Одна бутылка. Слава Богу, этот день она еще переживет. Стремительно, не замечая ничего на пути она уже потянулась к бутылке, как тут... Она дотронулась до чего-то теплого. Сначала скользнула рука по нежной коже, ощупывая выступающие на ладони вены, и только потом подняла глаза, встретившись с горящим в предвкушении игры взглядом черных очей незнакомца.
- Позвольте, мисс, - молодой человек выхватил больную руку девушки и припал к ней губами, Кассандра едва сдерживалась, чтобы не выпустить на свободу крик боли, но вырвать руки она не могла, еще одного резкого движения она не вынесет и упадет в обморок, а этого позволить было нельзя. Поэтому аккуратно принимая джентльменские повадки нового знакомого, Эйзенхардт спокойно, размеренно, еле артикулируя, произнесла:
- Я первая заметила эту бутылку, она моя.
- Мисс, - юноша выпустил ее руку из тисков галантного поцелуя, - боюсь, вы не правы, я первый взял ее, а мой стол не может ничего скрасить лучше, чем любимый напиток самой королевы.
"Он знаком с Гердой?"- пронеслась язвительная фразочка в голове у Кесси, которая уже начинала ежиться от этого спокойного, равномерного тона речей мужчины. Учтивость, наигранная, фальшивая. Мерзко.
-Прошу прощения, эм...- девушка запнулась на имени господина, но он тут же исправил ее. Лучше бы он этого никогда не делал.
- Все, включая меня, зовут меня Азазелем, вы знаете, что это...
А мир потихонечку пропал где-то в бездне, в глухой, непроглядной, где нет ни одного лучика. Не было винных полок, тусклого света магазинчика, не было пяти постоянных клиентов сего заведения... Он просто сейчас вынес ей приговор. Точно! Это он. Азазель. Черный плащ и шляпа, от которых она отбивалась ночью. Повелитель теней, что лишил ее покоя на вечную неделю. Живот скрутило, она чувствовало, как мышца, которая должно было перекачивать кровь, сейчас просто остановило свой ход. Она обернулась сегодня, поглядеть костлявой в лицо, и у нее были черные, как ее сердце, глаза. Было мраморно-белое лицо, будто никогда не трогало его солнце, черные космы волос и выразительные скулы. Кассандра сглотнула.
- Я знаю, кто это, - подняв руку, чтобы остановить его бархатный голос, произнесла девушка, - молю, пожалуйста, отдайте мне эту бутылку. Это вопрос жизни и смерти, а ваш флирт, поверьте, здесь не уместен.
- В царстве хмеля уместно все, cherie,- на губах появилось подобие улыбки, которое быстро сменил привычный блеск в глазах, блеск хищника. Тут и ухмылки не требуется.
-Я Кассандра, вот и познакомились, отдайте бутылку, молю, -и правда, голос ее был жалок, с горделивого тона она перешла на трепет косули, которая видит зубы льва у себя перед носом. Еще и рана зудела так, что терпеть не было сил. Рука сама отодвинула, впивавшуюся в плоть джинсу и растерла ее, на пальцах осталась ее кровь.
- Меня молить не надо, Кассандра, - Азазель отдал ей бутылку, напоследок сверкнув своими угольками под шляпой,- но Вы мне должны.
"Вы не представляете, насколько..."- ответила она ему.
***
Анна Сеймур никогда не была любимицей Азазеля, может, потому она, когда взбунтовался Ганс Сингур пошла за ним следом, предав учителя и лучшую подругу? Просто в поисках славы у своего главаря? Ради денег? Чтобы стать главной пешкой на шахматной доске жизни? И ради этого стоило теперь тосковать по Шарлотте, что привела ее к Азазеля, учителю? Анна была уверена, что стоило. Она с удовольствием приняла на себя звание "кукловода" и дергала за ниточки людских судеб, ища в каждом взгляде, в каждом блеске дорогих часов очередную выгоду для себя.
А тут...В винном магазине ранним утром, она видит своего гуру, что подарил ей ее навыки. Почему она в тот роковой момент не попыталась скрыться? Почему она почувствовала запах славы именно в этом пресном моменте? Кто теперь знает, но известно одно: интуиция Сеймур ее никогда не подводит.
Совсем скоро лицо ее озарилось торжествующей улыбкой. Он флиртует, а что здесь криминального? Только вот этот проходимец заигрывает с банши! Она видела, как брюнетка отодвинула ткань, что скрывала от мира ее клеймо, оставленное дубовым колом. И этот человек называл ее предателем? Интересно, а как назовет его мэр Эрленд, когда узнает эту историю?
Да, Анна Сеймур любила славу и деньги. Это те две вещи, которые составляли смысл ее существования, за них она готова была продать свою душу. За них она продала свою тень.