Не помня вчера, пытаюсь воссоздать сегодня, по лёгким крупицам из тонких сплетений сна. Фарфоровая фигурка вращается вокруг своей оси, отражаясь в медных дисках вечных маятников. Опять же витрина - запечатлённое мгновение в целях коммерции. Серебристая на солнце, лоснящаяся шкура тюленя в заводи старого зоопарка и огрубевшие руки одного из работников, мнущие уже не бьющуюся в их руках сельдь. Когда-то был карась, вернее окунь, запущенный в ванну, мне тогда казалось, что он будет жить вечно. Но обтершаяся грудина с недостающей чешуёй порождала сомнение, чего-то не хватало. Она, нарисовавшая цыганку с бубном, заворожившая меня, тогда много лет назад, и, конечно же, китайские шары для медитации, подарок, брошенный небрежно на полированную поверхность стеллажа с книгами. Всё это, так или иначе, сопутствовало её появлению, а то есть собаки, породистого долматина с иссене-чёрным ухом по причине странной ошибки генеалогии пса. Она меня ждала. Просто появившись из неоткуда, приоткрыв влажным носом забронированную дверь, ведущую к святая всех святых, а то есть к сердцу. Произошло знакомство, непродолжительное, но не навязчивое. И чёрно-белое понимание между долматином и мной возникло безоговорочно. Догадок по поводу его появления было множество, а вдруг переселившаяся душа одного из моих так не во время ушедших друзей, а может всё та, что рисовала звенящий бубен. Хотя плакат, недалеко от места находки рекламировал фильм "102 долматина". Наверняка, пёс был один из них. Но мы не нуждались в словесном понимании. Даже через разгрызенные подушки, как-то невзначай, шёл путь понимания двух существ. А перья тут были вовсе не причём. И мне ничего не оставалось, как назвать существо Манхэттен - чёрно-белая, вислоухая проза нашей современности.