Дос Виктор : другие произведения.

Ты пойми, солдат...

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:


Виктор ДОС

ТЫ ПОЙМИ, СОЛДАТ...

  
   Стоило приезжать на Кавказ, что бы так бездарно влюбиться! Ведь сказано же: "лучше гор могут быть только горы...", и вот пожалуйста, вместо того, чтобы мечтательно смотреть вверх на красавицу Белалакаю и мысленно прокладывать маршрут, Толик как собаченка таскался по всему Домбаю за девушкой по имени Алла, норовя при каждом удобном и неудобном случае заглянуть в ее бездонные глаза цвета июньской ночи. И что? Алла-то как раз засматривалась на Белалакаю, ей Толикины воздыхания, если и нравились, то только в первый день, и то, пока он еще был способен хоть как-то прокладывать мысленный маршрут на вершину. На второй день она стала его избегать, а на третий ей все это надоело, и она решительно дала Толику от ворот поворот. Такие горы вокруг! - какая может быть любовь?...
  
   Как поступает нормальный мужчина, любовь которого отвергли? Напивается вдрабадан, отправляется в бордель, иногда, бывает, теряет аппетит. В Домбае летом 1978 года чтобы напиться или попасть в бордель нужно было иметь хотябы некоторое колличество денег и обладать внешностью ну никак не меньше комсомольского работника среднего звена. У Толика не было ни того, ни другого. Поэтому он натянул на ноги тяжелые альпинистские ботинки - трикони - и полез на гору.
  
   Вообще говоря, Муса, или как ее официально называют, Мусат-Чери, - это даже не гора, а большой холм. Зайти на неё можно в шлепанцах, прогуливаясь с девушкой, слушая птиц и любуясь цветами. От простого холма Мусу отличает лишь то, что если очень захотеть, то на ней можно найти и такие места, где легко поскользнуться, а если очень постараться, то кое-где можно и разбиться. Толик не то чтобы очень старался - просто сердце у него было разбито вдребезги, и поэтому он как одел свои трикони, так и пошёл прямо вверх через лес, не разбирая дороги.
  
   Поначалу всё шло нормально, если вообще что-то может быть нормально у человека с разбитым сердцем. Могучие двадцатиметровые ели величественно дышали о чем-то вечном своими высокими кронами, пели птицы, пахло мхом и картинами Шишкина. Затем, выйдя из леса и увидя "где-то там" макушку горы, Толик уподобился божьей коровке и стал двигаться по линии максимальной крутизны. Все повторяя и повторяя бесконечное "Ну и пусть!.. Подумаешь, красавица!..", он даже не заметил как перешел на четвереньки. Потом его вынесло на какие-то грязные и мокрые невесть откуда взявшиеся скалы. Затем он оказался в совершенно отвратительном "мусоропроводе", который так и приглашал разогнаться вместе с кучей камней и после небольшого трамплина спланировать в свободном падении прямо на кроны лежащего далеко внизу леса. Когда Толик, наконец пришел в себя и осмотрелся, было уже поздно, потому что о возвращении назад теперь не могло быть и речи. Такое очень часто бывает в горах - вверх еще может быть и можно, а вниз уже точно никак.
  
   Дальнейшее было как в бреду. Он скребся по скалам, полз сквозь какую-то гадкую глинистую жижу, спускал вниз камни, из последних сил греб под себя... А далеко-далеко внизу прямо под его ногами безмятежно лежал Домбай, где жизнь продолжала идти своим чередом. Здесь люди по-прежнему ходили в ослепительных, как снега, белых штанах, ели шашлык, пили коктейли, а иногда, чтобы потом рассказать знакомым, и нарзан, бьющий тут же ключом из-под земли, они толпами ходили на Алибекский ледник, чтобы сделать по нему один шаг и с визгом поскользнуться, а синяк потом хранить как память и показывать близким знакомым, они, болтая ногами и поеживаясь от высоты, поднимались на кресельном подъемнике на склоны Мусы, чтобы увидеть, величественный замок массива Домбай-Ульген и трогательную, похожую на лежащую навзничь женщину, гору Сулахат. И всем этим людям было совершенно невдомек, что где-то там, очень высоко у самого синего неба какой-то мальчишка из последних сил пытается удержаться на земле.
  
   В те далекие, теперь уже почти легендарные времена, в Домбае можно было встретить людей трёх категорий: тех, кто собирается куда-нибудь залезть, тех, кто никуда лезть не собирается, и, наконец, тех, кого можно объединить под условным названием "иностранцы". Первые пребывали в Домбае транзитом. Они таскали тяжелые рюкзаки армейского цвета, ходили широким мерным шагом, волоча по земле ноги в тяжёлых ботинках, и их вгляды были обращены в лучший заоблачный мир. Для них Домбай - это было место, где можно стрельнуть бензин, вкусить напоследок цивилизованной пищи и купить новые шерстяные носки взамен протёршихся старых, стоящих где-нибудь под кроватью в альплагере. Вторые - это простые советские граждане, отбывавшие свой законный отпуск. Они попадали в Домбай утром, потому что их туда привозили и покидали Домбай вечером, потому что их оттуда увозили. Они наводняли местный рынок в поисках дешёвой шерсти и свитеров, ошалело поднимались на склоны Мусы, громко причитали "какая красота! какие виды!", потом садились в свои вонючие автобусы и уезжали. Некоторые успевали напиться. Третья категория - самая таинственная - это были иностранцы и комсомольские активисты. И хотя они вроде бы ходили по тем же дорожками иногда поднимались на те же склоны, с внешним миром они почти не соприкасались. Эти господа жили отдельно в специально для них построенной гостинице "Спутник", где, как тогда говорили, была даже сауна и бар.
  
   Летом по окрестностям Домбая прогуливалось довольно много пожилых немцев. Не спеша, с тросточками и без тросточек они совершали свои сентиментальные прогулки и предавались ностальгическим воспоминаниям о делах давно минувших дней. В войну здесь тоже было много немцев, только молодых...
  
   Летом 1942-го года лейтенант Вальтер Зельке воевал здесь в составе 98-го горнострелкового полка 1-й горной дивизии "Эдельвейс" 49-го горнострелкового корпуса под командованием генерала Рудольфа Конрада. Ему было двадцать четыре года и он был счастлив. В горах он всегда был счастлив. С самого раннего детства, сколько он себя помнил, горы всегда были рядом, они окружали его родной городок Валлгау в южной Баварии со всех сторон, и он мог часами смотреть на них как завороженый. А с того дня, когда маленького Вальтера отец взял с собой на несколько дней в Альпы, горы стали не просто частью его жизни - они стали самой его жизнью. Это было как сказочная фантастическая игра: все выше и выше, туда, где небо становится темно-синим, земля превращается в голубой лед, а счастье становится необъятным. Потом в руках появилась винтовка, потом автомат, но это все равно оставалось игрой. Нужно было не просто выше и быстрее - требовалось еще и переиграть тех других ребят, которые окопались там, на перевале. Потом была Норвегия, Франция и, наконец, трудные бои на Балканах в апреле 41-го года, где пришлось воевать с действительно серьезным грамотным противником. Там, после прорыва югославской обороны, в горах осталось много трупов, но что поделаешь, у этой игры есть свои жестокие правила...
  
   Что-то в нем стало ломаться здесь на Кавказе в августе 1942-го года. Они шли с севера к перевалам Большого Хребта, и здесь, поднимаясь по ущельям, им пришлось воевать... нет, им пришлось убивать, убивать и убивать этих полуодетых, изможденных затравленных мальчишек. Эти "солдаты" впервые в жизни попали в горы, у них не было не то что горной экипировки, у них даже еды толком не было. У них не было карт, у них не было связи, они тыкались по горам как слепые котята, они пытались передвигаться по высокогорью, по ледникам в разбитых армейских сапогах! Их бросили просто на убой. И их убивали и убивали... Об этом стараются не вспоминать, но у горной войны есть одно незыблемое и жестокое правило - здесь пленных не берут: при наступлении небольшими мобильными группами, их некому и некуда конвоировать, с пленными просто ничего нельзя сделать...
  
   Впервые мало-мальски организованную оборону они встретили при подходе к Клухорскому перевалу, здесь в районе Домбая. Тропа, идущая с Северного Приюта на перевал была хорошо пристреляна и практически закупорена защитниками. Господи, эти дети считали, что на перевал можно попасть только поднимаясь снизу! Их, видимо, так научили. И еще они полагали, что по горам можно передвигаться только днем. Рота Вальтера Зельке обошла перевал слева и поднялась на никем не охраняемый гребень, который нависал над перевалом. В ночь на 16-е августа они свалились сверху на защитников как снег на голову. Все было кончено за полчаса... После этой операции Вальтер получил личную благодарность командира дивизии генерала Губерта Ланца и постепенно начал понимать, что война - это страшное дерьмо...
  
   Потом спустя несколько месяцев Вальтер узнал на собственной шкуре, что это такое, когда тебя бросают на убой, когда твоим телом пытаются латать дыры. Зимой 43-го года их (элитные горные части!) бросли на прорыв к окруженной под Сталинградом 6-й армии Паульса. Но это была еще не бойня. Настоящая бойня произошла в районе озера Балатон в марте 45-го, после которой их дивизия перестала существовать. Вальтеру повезло - он не только выжил, но и остался цел. Более того, он даже избежал русского плена. Вернулся в родной Валлгау, женился, жена Марта родила ему двух замечательных девочек. Шли годы, жизнь налаживалась, и мертвецы стали все реже и реже приходить к нему по ночам. Но когда однажды в рекламе туристской фирмы он увидел слово Домбай, то тут же засобирался в дорогу...
  
   Однако вернемся к нашей истории. В 1978 году советские продуктовые магазины делились на две категории: хорошие и очень хорошие. Хорошие магазины - это те, в которых иногда можно было купить кефир, хлеб и водку, а очень хорошие - те, в которых время от времени можно было купить что-то еще. Согласно этой классификации, продуктовый магазин, стоявший в Домбае у слияния рек Аманауз и Домбай-Ульген, был просто хорошим. И вот однажды в солнечный июньский день в этот магазин забрёл пожилой немец. То, что он пришёл за кефиром, продавец - местная женщина кабардинка - поняла, просто проследив за направлением его указательного пальца. Хуже обстояло дело с деньгами. Глупый иностранец никак не мог понять, что с его хрустящей бумажки нет и не может быть сдачи. При этом иноземный гость умел говорить только по-немецки, продавец - только по-кабардински, и они одинаково плохо понимали по-русски. Больше никого в магазине не было, ситуация была тупиковой.
  
   И в этот момент дверь в магазин резко отворилась. Продавец и покупатель обернулись и увидели в проеме двери какое-то чучело. Оно не очень уверенно стояло на ногах и даже слегка покачивалось, но зато глаза его сияли бешеным восторгом и, казалось, вопили: "Я вернулся! Я жив!!!". Да, это был Толик, но только в сильно преображённом виде. Во-первых, штаны. Они были не просто мокрыми, а сплошь перепачканы полужидкой грязью цвета детской неожиданности, при этом в некоторых местах, главным образом в районе ягодиц, их цветовая гамма была обильно разбавлена ярко-зелёными тонами домбайских трав. Пестрота раскраски рубашки не так бросалась в глаза из-за оторванного правого рукава и большой дыры замысловатой геометрии на левом боку. Кроме того его руки, перепачканные грязью того же сомнительного цвета, выдавали предпочтение Толика передвигаться на четвереньках. Перемазанное той же грязью лицо, глубокая кровоточащая царапина на левой щеке, всклокоченные волосы - все это говорило о том, что Толик только что спустился с горы. На кабардинку облик нового покупателя не произвёл особенного впечатления - за много лет работы в этом эпицентре горного туризма она видимо привыкла ко всему. Зато немец, взглянув на Толика просто остолбенел...
  
   ...Услышав шорох, Вальтер оглянулся назад и просто остолбенел. Они уже второй час были на перевале, и только теперь он заметил, что здесь на совершенно открытом месте среди камней и трупов сидит живой и невредимый русский солдат! У этого мальчишки, как и у всех у них, были совершенно разбитые полуразвалившееся сапоги, он дико оглядывался по сторонам, и его глаза на перепачканом исцарапанном лице, казалось вопили: "Я жить, я жить хочу! Я не хочу умирать!!!". Из-за этих глаз, из-за этого его взгляда, все так и получилось. Его нужно было сразу же застрелить, а он не смог...
  
   Толик довольно быстро оценил ситуацию и, полный желания кого-нибудь немедленно осчастливить, предложил свои услуги, обратившись к немцу с фразой: "Спик инглиш". Иностранный гость продолжал пребывать в состоянии столбняка. После "спик инглиш", он вздрогнул всем телом и выпустил из рук бутылку кефира, которая к счастью не разбилась, так как упала на деревянный прилавок. Затем он перевел свой взгляд вниз, уставился на Толикины трикони и стал медненно оседать на пол. Немного совладав с собой, немец на колени всё-таки не упал и, набрав полную грудь воздуха, на выдохе произнес: "Ho-o-y!". После этого, оставив на прилавке хрустящую бумажку, он схватил свою бутылку кефира и, не отрывая от Толика немигающего взгляда, уселся на низкий подоконник тут же в магазине.
  
   Трясущемися руками немец снял со своей бутылки крышку и, приложив к губам горлышко, запрокинул голову. Из бутылки, естественно ничего не полилось, хотя для иностранного гостя это было, по-видимому, полной неожиданностью. Он с недоумением посмотрел на перевёрнутую бутылку, потом на Толика, беззаботно пившего из такой же бутылки, затем снова приложил бутылку ко рту, закинул голову и стал вместе с ней подпрыгивать. Стекло неприятно стучало по зубам, но из бутылки по-прежнему ничего не лилось. Благородная душа Толика не выдержала. Сев рядом с немцем, он сказал: "Лук хиэ", молча закрыл свою бутылку крышкой и, сжав руками, стал изо всех сил трясти её вверх-вниз. После этого он чинно снял крышку и сделал несколько демонстративных глотков. Немец с энтузиазмом повторил предложенные Толиком операции, в результате содержимое бутылки смягчилось и крупными бульками стало отправляться в рот иностранному гостю. Затем, отпив с полбутылки и убедившись, что кефир больше не затвердеет, он стал, осторожно ёрзая ягодицами по подоконнику, придвигаться к Толику, не отрывая от него опасливо- восторженного взгляда. В глазах у немца затаилась какая-то мысль, какой-то очень важный для него вопрос. Приблизившись на расстояние вытянутой руки, он протянул Толику своё левое запястье, на котором были часы, а указательным пальцем правой руки стал показывать на них пальцем. Толик посмотрел на свои часы - время на них было такое же - а потом перевёл вопросительный взгляд на немца. Тот стал указательным пальцем скрести по циферблату возле цифры четыре. Не понимая чего от него хотят, Толик сказал: "Фо".
   - Фо! - как завороженный повторил немец. Затем он перевёл палец на цифру пять.
   - Файв, - сказал Толик.
   - Файв!!! - полной грудью выдохнул немец. После этого дрожащий от нетерпения палец переполз на цифру шесть.
   - Сыкс, - сказал Толик.
   - Сыкс!!! - пораженно вскрикнул немец, подскочил и выбежал из магазина.
  
  
  
   Интересно, - размышлял потом озадаченный Толик возвращаясь к себе в альплагерь, - он что никогда не слышал английский счет? Или может он принял меня за говорящее потусторонее чудище?...
  
   ...Вместо того, чтобы его сразу же застрелить, Вальтер подошел и протянул флягу с водой. Мальчишку била дрожь, его руки тряслись и он никак не мог отвернуть колпачек. Вальтер помог открыть флягу, а потом, пока русский жадно пил воду, он с недоумением сам себя спрашивал: "я что с ума сошел, что я делаю?". В глазах у русского появился крохотный огонек надежды - может его не убьют?... Это становилось невыносимым. "Его нужно немедленно застрелить", - сказал себе Вальтер, и положил указательный палец на спусковой крючек автомата. И в этот момент русский сказал:
   - Ду ю спик инглиш?
   - Найн, - с недоумением отвелит Вальтер и тут же совершенно автоматически спросил:
   - Шпрехен зи дойч?
   - Ноу, - ответил русский и как-то по-детски улыбнулся.
   Если ты не извращенец и не садист, нельзя заговаривать с человеком, которого ты собираешься убить. Это еще более жестоко, потому что, тем самым, ты дешь ему надежду. Вальтер совершил еще одну ошибку, ему вдруг стало любопытно, неужели, этот дикий маленький русский заморыш говорит по-английски? Сам Вальтер знал по-английски только счет до десяти. Он поднес к его лицу циферблат своих часов и стал тыкать пальцем в цифры. Русский быстро понял, чего от него хотят, и стал называть: "Ван... файв... эйт... сыкс...". Черт возьми, его необходимо застрелить, - в который раз повторил про себя Вальтер, понимая, что сам он уже это сделать не в состоянии. Между тем русский стащил с себя то, что когд-то было сапогами, и оказалось, что ноги у него сбиты в кровь. Вальтер принес ему свои запасные трикони и толстые носки. Теперь у мальчишки в глазах явственно светилась надежда, что его не убьют...
  
   Подчиненные посматривали на Вальтера с полным недоумением, но молчали. Но когда он, не сказав никому ни слова стал спускаться вниз в базовый лагерь, его сверху окликнули:
   - Лейтенант?
   - Исполняйте! - гаркнул он не оборачиваясь и быстро зашагал по тропе...
  
   И тут у него впервые появилось ощущение, что он и все они по уши в дерьме. "Ты пойми, солдат, - уговаривал он сам себя, - это война. Если я тебя отпущу, то пойду под трибунал, а тебя все равно расстреляют на ближайшем же посту. Если я выделю конвой и отправлю тебя вниз, то тоже пойду под трибунал, потому что это прямое нарушение приказа командующего корпусом, а тебя все равно расстреляют..." В этот момент сверху с перевала послышалась короткая автоматная очередь. Он вздрогнул всем телом и на секунду остановился. "Ты пойми, солдат, - в отчаянии бубнил он сам себе, - приказ командующего корпусоми может отменить только командуюущий корпусом. Ты что хочешь, чтобы я сейчас экстренно выходил на связь со штабом и просил генерала Конрада не расстреливать русского мальчишку на том основании, что он безумно хочет жить?.. Ты пойми, солдат, - это война, и меня есть приказ, и я тоже солдат...
  
  
   По тенистой дорожке Домбайского леса медленно брел старик и тихонько плакал. Ему подумалось, что может быть теперь мертвецы, наконец, перестанут приходить к нему по ночам?... Конечно, это был призрак, - трикони вышли из употребления еще в пятидесятые годы. Может быть он пришел сказать, что его все-таки не расстреляли тогда на перевале? Или может он просто пришел, чтобы меня простить...
  
  
   Поразительно, как иногда судьба тасует свою колоду. Будучи в совершенно других пространствах и временах, я однажды познакомился в немецкой девушкой из небольшого баварского городка, которую звали Татьяна. Она сказала, что у нее есть сестра, и сестру зовут Ольга. Я спросил, у нее что родители русского происхождения, или может просто очень любят Пушкина? Нет, - ответила она, - родители самые что ни на есть чистокровные немцы, книжки если и читают, то по садоводству. Просто мой отец воевал на восточном фронте. Она полагала, что это все объясняет. Наверное так оно и есть...

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"