|
|
||
В Риме вовсе не обязательно сразу идти смотреть Колизей - можно просто высунуться из окна моего дома на пятом этаже по улице Экви в районе Сан-Лоренцо, и уже будет интересно. Первое, что увидишь - это двое-трое таких же зевак, которые висят из своих окон в доме напротив в десяти метрах от вас. В Сан-Лоренцо все улицы такие неширокие, и это уже само по себе создает нескучную жизнь.
В окнах напротив можно видеть хорошо знакомые бесконечные сериалы типа "Небогатые тоже не скучают". Здесь многие увлекаются подобным жанром, и это создает весьма специфический итальянский колорит беззвучного коллективного переплетения сразу множества семейных жизней, годами идущих рядом, паралельно друг другу. Здесь тоже возникают свои устойчивые привязанности, антипатии и герои. Я не большой любитель этого жанра, но даже я не могу не видеть, что в квартире на втором этаже ремонт идет уже второй месяц, и ребята, которые им занимаются - такие же разгильдяи, как и у нас в России, хотя хозяева квартиры, очевидно, платят им неплохие деньги. И я начинаю замечать, что постепенно раздражаюсь, выглядывая в окно, начинаю сопереживать, и ловлю себя на мысли, что хочется сказать этим горе-ремонтникам все, что я о них думаю - коротко и емко. А в окне на третьем этаже все время что-то едят. Мне до них нет никакого дела, но так же тоже нельзя - как ни погляжу, нет ли дождика, а они опять сидят с кучей родственников за столом и опять что-то жуют и жуют - ну сколько же можно, в конце концов! А эта черноволосая девушка в окне напротив, тоже на пятом этаже, каждый день дрыхнет до одиннадцати. Всякий раз когда она заспанная распахивает ставни и потягивается мне хочется ей сказать "доброе утро!", но пока я сдерживаюсь.
Первый этаж дома напротив занят общественными точками: бар "Чайная", ночной бордель под очень уместным названием "Прима-балерина", булочная, овощная лавка и пиццерия-ресторан "Афродита".
"Чайная" - это просто какое-то недоразумение, потому что римляне чай не пьют, и здесь всегда идеально пусто. Почему она не прогорает, не понятно - видимо, как говорят итальянцы, здесь что-то не просто так. "Чайная" примечательна еще и тем, что в ней имеется телефон-автомат - единственный на весь район, - в связи с чем, снаружи на стене торчит большой круглый знак с изображением телефонной трубки. Однако чужаки в эти края забредают редко, а местные жители прекрасно знают, что вот уже не один год, как телефон-автомат сломан, и поэтому его символ на стене давно уже ни кого не впечатляет.
Ночной бордель меня раздражает - не дает мне спокойно спать. Он закрывается около двух часов ночи, и в это время из него выплескивается на улицу около двух десятков синьоров и синьорин. Все они громко и страстно прощаются в течение получаса. Все это время весь окружающий мир густо заполнен пылкими "чао!-чао!-чао!-чао!-чао!-чао!...", громким чмоканьем поцелуев, душераздирающими рыданиями заводящихся мотоциклов и хлопаньем автомобильных дверей. Спокойно спать во время этой драмы прощанья просто невозможно. Хочется плакать и молить Господа, чтобы эти люди однажды соединились навсегда и больше никогда-никогда не расставались.
Всякий раз, когда я покупаю хлеб в булочной дома напротив, ее хозяйка сокрушенно качает головой. Однажды она не удержалась и спросила, сколько я плачу за свою квартиру. Услышав, что ежемесячно я отдаю семьсот пятьдесят милей (что по-итальянски значит тысяча - это базисная единица местного ценоисчисления), она охнула и запричитала, что эти паразиты (кто именно, я не понял) совсем потеряли всякий стыд, и что это больше, чем пенсия большинства стариков и старух Сан-Лоренцо. Я с ней, конечно же согласился, дескать, действительно, "дерут с трудящихся втридорога". С тех пор она считает меня жертвой "этих бесстыдных паразитов", и отностится ко мне с большой симпатией. Тем более что я регулярно покупаю у нее хлеб.
А вот толстая хозяйка овощной лавки рядом с булочной, где я изредка покупаю сладкий перец и виноград, меня явно недолюбливает. Возможно, что та сумма, которую я плачу за квартиру, вызывает у нее вовсе не сострадание, а как раз противоположное чувство. В том, что величина моей квартплаты стала известна всему району, у меня нет никаких сомнений. Но скорее всего, она меня недолюбливает просто как иностранца. Здесь встречается два варианта такой нелюбви. Первая: "Понаехали сюда в нашу маленькую бедную Италию богатые жирные коты - честным труженикам житья нету", а вторая: "Понаехали сюда нищие со всего света, а Италия - страна маленькая, на всех не хватит". Странным образом, она, видимо, недолюбливает меня обоими вариантами сразу.
Рядом с овощной лавкой располагается пиццерия-ресторан "Афродита". Всей округе, и мне в том числе, хорошо известно, что хозяин этого заведения - фашист. Кто там у него ужинает по вечерам, понять трудно, но я туда не хожу. Я предпочитаю говорить, что не ужинаю в этой пиццерии по идейным соображениям, а не потому, что мне это не по карману.
Дом, в котором я живу, - такая же пятиэтажная коробка, как и дом напротив. Подобными домами застроен почти весь район Сан-Лоренцо - это кварталы, которые можно считать римскими новостройками. Здешним домам не многим более ста лет. Это довольно унылый возраст: очарование средневековой древности уже утрачено, а комфортные прелести современной цивилизации еще не появились. Я имею в виду прежде всего лифт, водопровод и отопление.
Что касается водопровода, то такое впечатление, что с тех пор, как пару тысяч лет назад римляне впервые в мире сделали это гениальное изобретение, они не особенно продвинулись по части его совершенствования. Во всяком случае, горячая вода в квартирах возникает исключительно посредством титана, причем в моей квартире его мощности хватает только на помыв послеобеденной посуды, а напор напоминает плач Бахчисарайского фонтана. Отопление же в квартирах проявляется крайне ненавязчиво: оно слегка оживает на два часа утром и на два часа вечером, так что в течение трех зимних месяцев температура в квартире держится в районе четырнадцати градусов. Должен сказать, что если сутками находишься в двух свитерах, и при этом чуть ли не ежедневно слышишь от таких же укутанных аборигенов заявления типа: "Да, Россия - страна интересная, но уж очень у вас там холодно!" - то это утомляет.
А сейчас про лифт. С этим чудом современной цивилизации в домах Сан-Лоренцо дела обстоят, как правило, очень просто: лифтов нет. Здесь, впрочем, есть свои резоны: в домах обычно только пять этажей (по высоте - около семи наших), да и вообще всем этим старикам и старухам полезно двигаться. В моем доме, правда, все несколько сложнее: лифта здесь тоже нет, но зато его строят. Вот уже прошел год, а его все строят.
Нужно отметить, что у итальянцев "строят" немного по-другому, чем у нас. У нас обычно приходят какие-то замызганные вечно усталые оборванцы, разводят грязь, и дальше месяц за месяцем (или год за годом) уныло что-то передвигают с места на место. У них все не так: здесь подъезжают энергичные хорошо одетые ребята, с криком, беготней и размахиванием рук заинтересованно осматривают место будущего строительства, затем с криком, беготней и размахиванием рук разгружают стройматериалы, разводят грязь и уходят. И не появляются несколько месяцев. В какой-нибудь из дней эта шумная команда появляется снова, устраивает страшный галдеж, начинает судорожно что-то переносить с места на место, снова разводит грязь и после этого опять исчезает на несколько месяцев. В один из таких "налетов" эти строители устроили такой грохот, треск и трудовой энтузиазм, что мне стало казаться, что не иначе как вечером намечено прокатить в лифте какого-нибудь члена Политбюро. Действительно, за этот день была полностью смонтирована и сварена вся лифтовая шахта, а в ней установлены мотор, все тросы и сам лифт. После этого стало казаться, что практически дело сделано. Эти ребята сказали, что теперь осталось только установить электрическое оборудование, и лифт готов к употреблению, однако, электричество - это не по их части. С тех пор снова прошло уже несколько месяцев...
Пока с пользой для здоровья ходим пешком. Правда, ходить могут не все: на моем этаже живет одинокая старушка, которая преодолеть пять этажей уже не очень в состоянии. Каждое утро она высовывается из окна и спускает на веревке с крючком небольшую плетеную корзиночку с деньгами. Далее, кто-нибудь из знакомых прохожих бежит в соседний бар, покупает ей кефир и булочку, кладет в корзиночку, и бабушка поднимает ее наверх.
Еще на первом этаже моего дома есть лавка под названием "Феррамента", или, говоря по-нашему, хозяйственный магазин. Здесь часто кучкуются местные мужчины и подолгу со знанием дела толкуют о всяких железках. Ко мне в этом магазине относятся пренебрежительно. И даже не из-за моего иностранного происхождения, а просто потому, что мужчину, который плохо отличает штуцер от шпинделя, невозможно воспринимать всерьез.
Если посмотреть из моего окна налево, то внизу можно увидеть небольшую площадь (пьяцца по-итальянски) де Кампани. Эта пьяцца, имеющая форму неправильного многоугольника и размер не более ста квадратных метров, совершенно необычна для города Рима. Уникальность ее в том, что на ней нет ни одного фонтана. Существует красивая легенда, что все римские площади зарождаются из фонтанов. И действительно, в Риме можно найти фонтаны, вокруг которых еще не размылись площади, но площадей без фонтанов не бывает. Моя пьяцца де Кампани - это удивительное исключение. Возможно, она такая древняя, что ее фонтан уже давно пересох.
Так или иначе, но в центре этой площади, там где когда-то, может быть, бил фонтан, теперь стоит огромная пластиковая тумба ярко-зеленого цвета с дырой сверху. Она поставлена для тех, кто озабочен экологией и не желает загрязнять окружающую среду пустыми бутылками. Таковых во всем районе едва ли наберется два десятка, однако, возможно, из-за переживаний об экологии, пьют они так, что за пару недель тумба наполняется полностью.
Я не противник экологии, но эту тумбу я не-на-ви-жу. Она меня раздражает даже больше чем бордель "Прима Балерина". Вот послушайте. Примерно раз в две недели около половины пятого утра (!), когда я как раз успеваю успокоиться после драмы прощания завсегдатаев борделя, к этой тумбе подъезжает огромная зеленая машина. Специальным подъемником она поднимает тумбу высоко над своим экологическим чревом и открывает у нее днище. Вам когда-нибудь приходилось слышать как бьются сразу несколько тысяч стеклянных бутылок, брошенных с высоты четырех метров? Уверяю вас, в половине пятого утра воздействие на психику этого экологического вопля по своему напряжению и остроте может сравниться разве что с эффектом сигнала атомного нападения.
Теперь, когда я слышу заявления, будто Россия - это единственная страна, где различные благие нововведения обязательно делаются как бы через задницу, мне становится смешно.
Кроме уже упоминавшейся "Чайной", на площади имеются еще один бар без названия, пиццерия и аптека.
Безымянный бар обладает чрезвычайно редкой для Рима особенностью быть открытым по воскресеньям. Нужно отметить, что в жизни итальянцев и в особенности римлян существуют две главные святыни - Дева Мария и отдых. То есть состояние отдыха - это нечто абсолютно неприкосновенное, и на него не смеет посягать никто, ни при каких обстоятельствах. По отношению к отдыху, как и по отношению к Богоматери, никакие здравые рациональные рассуждения неприменимы. Просто есть такая данность: воскресенье - это день отдыха. Поэтому в воскресенье Рим вымирает, ибо в этот день в городе не работают ни магазины (в том числе и продовольственные), ни бары, ни кафе. Лишь на вокзале да еще в самых туристских местах отдельные самые беспринципные ловцы чистогана поступаются святыми принципами и держат свои заведения открытыми.
Вообще про любовь римлян валять дурака можно сочинить отдельную поэму. Начать с того, что, видимо, потребность римской души в святом отдыхе столь велика, что пережить целую неделю от воскресенья до воскресенья она просто не в состоянии. Поэтому в четверг после обеда во многих магазинах устраивается еще полдня отдыха. Ну и еще можно добавить, что к воскресному отдыху все начинают дружно готовиться уже в субботу после обеда, а выходят из него тоже постепенно - как правило, только в понедельник после обеда.
Пережить обычный рабочий день с утра до вечера тоже может далеко не каждый, поэтому во многих магазинах и учреждениях обеденный перерыв тянется с часу до четырех и даже до пяти вечера. Банки работают только до обеда, а бюрократические конторы только до обеда и только в понедельник, среду и пятницу.
Но, кроме этого существуют еще и праздники. Прежде всего, это, конечно, рождественские каникулы, которые итальянцы, на зависть всему миру, празднуют с 23 декабря до примерно середины января (здесь у кого как получается). В сам праздник Рождества Рим производит впечатление города, на который сбросили нейтронную бомбу - все дома на месте, а вокруг ни души, и не работает даже транспорт, включая метро. В феврале празднуется целая неделя - эти дни называются "карневале" (карнавал). Далее следует тяжелый нудный период без праздников вплоть до 25 апреля, когда итальянцы празднуют победу во Второй мировой войне над фашистской Германией (у нас, я думаю, не все об этом знают). Да-да, они победили в той войне раньше всех. Потом шумно празднуется 1 и 2 мая - день международной солидарности трудящихся, ну а потом, хотя и неофициально, еще и 8 мая - из солидарности со всей остальной Европой, которая, как никак, тоже победила в той войне. Весь этот период с 25 апреля до 8 мая, куда попадают еще и воскресенья, выйти из состояния отдыха по-настоящему так и не удается. Потом наступает теплое расслабляющее лето, и хотя там есть еще какие-то праздники, они уже не имеют большого значения, потому что с середины июля по конец августа все равно наступает сладостный период летних отпусков. Ну и, наконец, в начале декабря отмечается один из самых важных для Италии праздников - Праздник Непорочного Зачатия, когда, как и в Рождество, замирает даже транспорт. Ко всему этому нужно добавить, еще один сугубо итальянский феномен: если праздник попадает на вторник или на четверг (и уж тем более если на пятницу), между этим праздником и ближайшим выходным обязательно устраивается "понтэ" (мост), то есть в этот промежуток тоже никто не работает.
Я это все рассказываю просто к тому, что если бы существовало звание Героя Итальянского Труда, то владелец безымянного бара под моими окнами, его получил бы одним из первых.
Пиццерия на пьяцца де Кампани не примечательна ровным счетом ничем. Каждый вечер там едят вкусные вещи, пьют хорошие вина и иногда поют душевные песни. Единственная необычная услуга, которую здесь иногда оказывют клиенту, состоит в том, что изредка его при входе окатывают грязной водой, оставшейся от мытья полов. Я неоднократно, и не скрою, с удовольствием, наблюдал эту процедуру из своего окна. Дело в том, что этажом выше живет простодушная толстая женщина, которая изредка моет свой балкон, расположенный прямо над входом в пиццерию. Большой щеткой она энергично гоняет по балкону с полведра грязной воды, ну и понятно, куда вся она сразу же выливается. В действительности эта полноватая итальянка - сама доброта и наивность - просто она очень забывчивая. Боже, как она каждый раз потом извиняется и раскаивается - вы бы видели! И посетители в общем-то довольно быстро остывают и прощают эту славную женщину - они ведь тоже люди и видят как она переживает.
Аптека рядом с пиццерией тоже совершенно обычная. Я туда заходил единственный раз, когда во Французском посольстве в Риме для получения визы на въезд во Францию с меня почему-то потребовали принести результаты анализа мочи. Я зашел в аптеку посоветоваться, как мне быть. Милая итальяночка немедленно мне выдала пакетик со стерильной баночкой стоимостью в три бутылки "Кьянти". Обаятельно стесняясь, она сказала, что я просто должен в эту баночку... наполнить и все. Я спросил, а куда я потом должен ее отнести? Она ответила, что не имеет ни малейшего понятия, но на моем месте она отнесла бы это туда, где это просили. К счастью, дипломатического скандала удалось избежать - лабораторию я разыскал сам. Там с меня взяли стоимость еще трех бутылок "Кьянти" и выдали соответствующую бумажку, позволившую мне посетить мнительную Францию.
Если же посмотреть из моего окна направо, то можно увидеть всю улицу Экви. Несмотря на свою весьма скромную ширину, оставляющую возможность лишь для одностороннего движения - это, тем не менее, главная транспортная артерия Сан-Лоренцо. Вся она по обеим сторонам, включая и тротуары, в полном беспорядке сплошь заставлена машинами, и для проезда остается лишь самая середина да и то не всегда. Другие улицы еще уже и заставлены машинами еще больше. Таким образом, весь район представляет собой сложную сеть узких улочек с односторонним движением, на которых две машины не могут разъехаться в принципе. Последствия этого самые впечатляющие.
Представьте себе что произойдет, если где-то на одной из таких улиц какая-нибудь машина почему-то остановится на проезжей части (тем более, что остановиться ей все равно больше негде)? Правильно - довольно скоро движение во всем районе будет полностью заблокировано. А теперь представьте себе, как могут вести себя эти эмоциональные, суетливые, вечно куда-то спешащие итальянцы, которых вдруг безнадежно заперли в их авто? Тоже правильно - они будут сразу же нервно гудеть, мигать фарами, размахивать руками, поминутно выскакивать из машины, чтобы воздеть руки к небу и крыть певучим итальянским матом все и всех вплоть до премьер-министра и Папы Римского. Такой вот грандиозный спектакль под открытым небом я могу наблюдать из своего окна по нескольку раз в день. Нет, вы только представьте: сотни гудящих и мигающих машин и еще больше мечущихся и размахивающих руками синьоров, орущих: "О, мамма миа! Кэ кацо! Довэ квэсто пэццо ди крэтино?! Посса морирэ амаццато дове си трова!!!" и т.д.
Первый акт этой захватывающей драмы начинается фактически по расписанию около семи часов утра. В это время по улице Экви медленно-медленно едет огромная зеленая мусорная машина. Энергичные мусорщики в элегантной зеленой униформе и белых перчатках весело подкатывают к этому экологическому монстру большие мусорные баки на колесах и машина их опрокидывает в себя с помощью специального подъемного устройства. Баков на улице Экви и окрестных переулках слава Богу хватает (ибо мусоропроводы в здешних домах не предусмотрены) и поэтому зеленый экологический бегемот большую часть времени просто стоит. Заглатывая и перемалывая мусор, он громко урчит, рычит и чавкает какими-то глубокими злорадными звуками. А в это время... А в это время весь Сан-Лоренцо просто сходит с ума. Около получаса весь район гудит, воет и рвет на себе волосы. Исполняется такая вот грандиозная утренняя побудка здесь с той же фатальной неизбежностью, как в совсем недавние времена был неотвратим Гимн Советского Союза в шесть часов утра через не выключенный вовремя репродуктор.
Повторения этого захватывающего спектакля в течение дня несколько менее предсказуемы, однако столь же неизбежны. Чаще всего очередной затор возникает из-за того, что какой-нибудь синьор вдруг очень захочет выпить кофе. Поскольку поставить машину на обочину невозможно, синьор оставляет ее прямо посреди дороги на том самом месте, где он возжелал взбодриться ароматным напитком, и спокойно идет в ближайший бар. Я не шучу - все это шоу прекрасно видно из моего окна. И тогда, пока синьор неторопясь пьет свой кофе, водители вдоль всей улицы Экви и в прилегающих переулках встают на уши, начинают биться головами о свои лобовые стекла, выплескивают весь известный им запас нецензурщины и, разумеется, гудят, гудят, гудят... Окончание этого акта весьма характерно, и, может быть, ярче всего иллюстрирует одну из главных черт национального итальянского характера. В тот момент, когда синьор допивает свой кофе, до него вдруг доходит, что весь этот трам-тарарам на улице устроил именно он. Исполненный раскаяния, он выскакивает из бара, видит какой масштабный городской катаклизм произошел из-за одной невинной чашечки кофе, и тут ему становится смешно. Поэтому к своей машине он возвращается опять неторопясь. Он идет спиной вперед вдоль длинной непрерывно гудящей колонны машин, обратясь лицом к беснующимся водителям, и грациозно по-дирижерски машет руками, как бы управляя всем этим адским концертом. И тогда всем сидящим в машинах тоже становится смешно, и они начинают в такт его дирижированию "подпевать" своими клаксонами, и это ставит последний самый сильный звуковой аккорд в разыгранном спектакле.
Я не знаю как правильно назвать эту особенность итальянского характера. Поначалу я ею умилялся и считал, что это просто какой-то врожденный инфантилизм. Ну в самом деле - они ведь как дети: толстая синьора, моющая свой балкон, каждый раз забывает, что внизу ходят люди; если к продавцу в магазине пришел приятель, с которым они давно не виделись, то они так друг другу обрадуются, что заведут счастливый разговор на полчаса, совершенно забыв и про ждущих в очереди людей и вообще про все на свете; если такие приятели встретятся на улице, они тоже забудут обо всем на свете, и обязательно станут в самом узком месте тротуара (не забывайте, что все тротуары заставлены машинами, и места для прохода не так уж много) - они будут весело щебетать и размахивать руками, и каждый прохожий будет вынужден отодвигать их в сторону, а они потом будут снова самозабвенно становиться на прежнее место; если вы едете стоя в переполненном трамвае с ребенком на руках, то сидящий синьор будет сама любезность - он будет говорить ребенку "ути-ути-ути!", он будет искреннейше умиляться вашим чадом и восклицать "Кэ бэлло бамбино!", но ему никогда не придет в голову, что надо бы вам уступить место; а где-нибудь на скамейке парка такой же полный умиления вашим ребенком синьор, восклицая традиционное "Кэ бэлло бамбино!", будет совершенно искренне дымить в личико вашему чаду своей сигаретой. Все это не от вредности - боже сохрани! - если синьору сделать тактичное замечание, то он, пораженный внезапным прозрением, вдруг схватится за голову, и потом вполне искренне раскается, и может быть даже, размахивая руками, станет бурно извиняться. Однако все эти синьоры как-то так устроены, что некоторые вещи им самим просто не приходят в голову.
Надо сказать, что по истечении времени подобный "инфантилизм" стал мне напоминать скорее старческий маразм и совершенно перестал умилять.
Существует еще один вид коллективного помешательства, достойно венчающий всю эту панораму буйно-веселого сумасшедшего дома под открытым небом.
Хорошо известна страстная любовь итальянцев к автомобилям - видимо, всем южным мужчинам свойственно желание чувствовать себя джигитами. Проявляется эта любовь, в частности, в том, что на всех машинах, которыми до предела забиты римские улицы, стоят противоугонные устройства. Сила и звуковой колорит этих противоугонных устройств таковы, что с непривычки может захотеться завыть самому, а если эта омерзительнейшая сирена воет прямо под окнами, то возникает желание биться головой о стену.
Современная реальность римской жизни такова, что в обозримой близости от моего окна (самого обычного окна самой обычной римской квартиры) стоят сотни машин. И тогда возникает следующий феномен. Примечательно, как объясняют его сами итальянцы: "Вы же понимаете, люди стараются покупать противоугонные устройства подешевле, да и к тому же, вообще, это итальянское качество - сами знаете...". Короче, из-за "подешевле" и "итальянского качества" противоугонные устройства нет-нет да и срабатывают без всякого повода. А поскольку вокруг сотни и даже тысячи машин, то по статистике оказывается, что где-нибудь какая-нибудь обязательно воет. Правда, к счастью, рядом с моим окном это случается, обычно, не чаще чем два-три раза в день.
Забавно, что сами итальянцы, в том числе и полиция, уже давно не обращают никакого внимания на воющие и мигающие машины, и поэтому как противоугонное устройство, этот вой давно потерял всякий смысл. Теперь он стал просто одной из неотъемлемых составляющих шумного дыхания большого города.
Вообще любовь местных жителей ко всевозможным шумовым эффектам просто безгранична. Особенно это заметно накануне новогодних праздников. Примерно недели за три до Каподанно (в буквальном переводе это означает "макушка года") в магазинах начинают продавать всевозможные хлопушки, бомбочки, ракеты со взрывающимися головными частями и пр. Сделаны они из картона и практически безопасно для жизни, однако по силе звучания эти изделия не особенно уступают своим боевым аналогам. Самое распостраненное взрывное устройство представляет собой небольшой пороховой заряд, плотно упакованный в картонный цилиндр длиной 2-3 сантиметра, из которого торчит коротенький хвостик фитиля. Если у такой бомбочки поджечь фитиль и ее сразу же куда-нибудь бросить, то там, куда вы ее бросили, через две-три секунды произойдет громкий "ба-бах", синьорины начнут визжать, и будет очень весело.
С приближением Каподанно стрельба постепенно усиливается, и уже за несколько дней до главной ночи года повсюду слышна густая канонада. Вот как это выглядит из моего окна. Поздний вечер, уже наступили Рождественские каникулы, и улицы почти пустынны. Вдоль улицы Экви по самой ее середине между беспорядочно припаркованными на тротуарах машинами в развалочку идут два солидного вида синьора и о чем-то мирно беседуют. При этом такими же небрежными движениями, как у нас обычно лузгают семечки, синьоры раз за разом лезут в оттопыренные карманы своих брюк, вынимают оттуда бомбочки, поджигают их от сигареты и, не глядя, швыряют под ближайшие машины. Спустя несколько секунд раздается громкий "бах", от чего в машине срабатывает противоугонное устройство, и она начинает отчаянно мигать всеми своими огнями и дико выть. Такая вот невинная предновогодняя шутка: идут себе два солидных синьора вдоль по улице, а за ними остается длинный шлейф мигающих и сходящих с ума машин. Ужасно смешно...
Однако, все эти шалости меркнут по сравнению с тем, что творится в Риме в Новогоднюю ночь. Решающий огневой штурм начинается около десяти часов вечера. Город просто взрывается. Где свои, где чужие - понять совершенно невозможно: огонь ведется из окон каждого дома, стреляют из каждого подъезда, каждая площадь - это арена яростного сражения. Апокалипсис такого масштаба я видел ранее только однажды - когда телевизор показывал панораму штурма осажденного Бейрута.
Под моими окнами посреди пьяцца де Кампани разношерстная публика судорожно запускала одну ракету за другой. Ракеты хаотически разлетались в разные стороны и взрывались на небольшой высоте, а сами ракетчики визжали так, будто каждым запуском они поражали самолет противника. На этих людей из темноты балкона третьего этажа над пиццерией сыпались гранаты. У подъезда моего дома, прямо под моим окном, какие-то партизанского вида энтузиасты методично лупили фугасами самого тяжелого калибра, от которых едва не вылетали стекла. А из окна четвертого этажа дома напротив каждые пять минут высовывался синьор с лицом, перекошенным гримасой типа "живым я не дамся", поджигал длинную ленту связанных фитилями крупных гранат, и тогда этот "тяжелый пулемет", заглушая все на свете, заставлял дрожать весь мой столетний дом, а сам я непроизвольно залегал на пол и закрывал голову руками. Когда же у всех этих бойцов временно заканчивались боеприпасы, и вокруг моего дома устанавливалось зловещее затишье, можно было слышать грозный глухой рык более далекой канонады - тяжелые бои шли по всему городу.
Утренний пейзаж после битвы был не менее впечатляющим: совершенно пустой вымерший город, равномерно усыпанный слоем разноцветных картонных осколков...
Дети-детьми - ну что с них возьмешь? Впрочем, пора выйти на улицу - там еще интереснее...
Приятно прогуляться по веселым улочкам Сан-Лоренцо и очень забавно пообщаться со здешними чудаками, однако избежать при этом разговора о местных коммунистах, к сожалению, не удастся.
Первое, что сразу же бросается в глаза на улице - это "наскальная живопись", или, выражаясь более изящно, "графитти", покрывающее практически все дома вплоть до второго этажа. Мы привыкли, что в лучшем случае на заборах принято писать "Вася + Маня = любовь", хотя чаще - различные всем известные слова и иллюстрации к ним. В Риме деревянных заборов нет, зато полно каменных стен, а главное, в магазинах - изобилие всевозможных пульверизаторов с особо устойчивыми яркими синтетическими красками, которые создают "живопись", расчитанную на века. Большинство иностранных визитеров, воспринимают это настенное многоцветье, просто как некий замысловатый орнамент. Но я-то понимаю, что написано на римских стенах.
Разумеется, есть и "Вася + Маня = любовь", хотя в итальянской традиции, как правило, принято выражаться более непосредственно: "Паола, я тебя очень люблю!!!". Замечу, что по-итальянски эта великая фраза звучит так: "Паола, ти вольйо бене", что в дословном переводе означает "Паола, я тебя очень хочу". Ну это так, к слову о лингвистическом выражении национального характера. Однако, эта тематика, хоть и выполненная с большим чувством, в среднем, занимает не более трети стенной площади.
Все остальное, к сожалению, - это экспрессия, весьма далекая от любви. Достаточно совсем немного прогуляться по улочкам Сан Лоренцо, чтобы узнать следующее: "Коссига (а также Андреотти, Рейган, Буш и Клинтон) - палач (а также мерзавец, убийца)!", "Полицейские - твари!", "Смерть фашизму (а также расизму, капитализму, Коссиге, Андреотти, Рейгану, Бушу и Клинтону)!", "Голосуйте за PDS!", "Да здравствует коммунизм!", и так далее в том же духе. Для не особенно сведущих в итальянских делах сообщаю: Коссига и Андреотти - это их традиционные политические лидеры, а PDS - Partita Democratica della Sinistra (Демократическая Партия Левых Сил) - это то, во что переименовала себя Итальянская Коммунистическая Партия. (Общепринятая и широко употребимая аббревиатура PDS по-итальянски произносится "пидиэс", и это дало повод недоброжелателям заметить, что итальянские коммунисты после развала мирового коммунизма стали пидерастами).
Вот мы и пришли: на улочке паралельной Экви, прямо напротив моего дома, располагается районное отделение этой замечательной партии. Говоря языком нашего недавнего прошлого, я живу пососедству с Санлоренцианским райкомом партии.
Район Сан-Лоренцо - это традиционный оплот римских коммунистов, и если в целом по стране они всегда контролировали примерно треть политической и экономической жизни, то здесь они - доминирующая сила. Правда, в самое последнее время возникла некоторая неопределенность, потому что значительная и самая убежденная часть Санлоренцианского оплота наотрез отказалась превращаться в "пидиэсов" и влилась в отдельную партию "Рифондацьйонэ коммунизма", где продолжают хранить чистоту Ученья и к своему названию часто добавляют "Коммуниста-Лениниста-Сталиниста". Таких убежденных, в общем-то, не так много, но зато они проявляют просто-таки необыкновенную активность в виде бесчисленных листовок, прокламаций, демонстраций и других шумовых эффектов, и поэтому очень даже заметны.
Однажды я наблюдал, как они пытались сорвать выступление Папы Римского на главной площади Университета. Образовав классический "клин", с воплями "Бога нет!" они врезались в толпу и стали пробиваться к трибуне, с которой Папа увещевал паству "давайте жить дружно". В результате я смог еще раз убедиться, что в этом обществе далеко не все так просто, потому что немедленно после первых же воплей "Бога нет!" значительная часть благоговейно слушавшей паствы мужского пола (и весьма крепкого телосложения) начала быстро и упорядоченно двигаться сквозь толпу наперерез коммунистическому "клину". В считанные секунды, образовав живую стену, они сурово отразили коммунистическое нападение, а когда разочарованные "лениниста-сталиниста" рассеялись, эти крепкие ребята тут же рассосались в толпе и снова превратились в обычных мирных католиков.
Тем не менее весь Университет традиционно заклеен бесчисленными листовками и прокламациями твердых ленинцев, и даже в мужским сортире, там, где у нас обычно рисуют нехорошие картинки, все стены заполнены надписями, самая мирная из которых гласит: "Все мы хотим, чтобы несколько смелых ребят, таких, как Сталин, взяли власть и наконец навели в этой бардачной стране настоящий порядок!".
А однажды, некий активист-обходчик даже пришел ко мне домой и предложил совершить идейный поступок: внести пожертвование в счет самой правдивой в мире газеты "Коммуниста-Лениниста". Я ответил, что к его сведению, я, вообще-то, из России, и посмотрел на него так выразительно, что он тут же ретировался.
В отличие от этих психов "пидиэсы" ведут себя значительно более респектабельно. Они устраивают масштабные забастовки, проводят многотысячные демонстрации, вещают через один из трех общенациональных телеканалов и вообще принимают участие в солидной политической жизни. Поэтому в Италии всегда бытовала точка зрения, будто их коммунисты совсем не "такие" - они цивилизованные, а к тому же, всерьез добраться до власти у них нет никаких шансов.
Однако, прошло всего лишь полтора года с начала итальянской "перестройки", и удивительным образом оказались разгромленными и сели в тюрьмы их главные политические противники - социалисты и христианские демократы. Теперь коммунисты (то бишь "пидиэсы") вместе со своими двойниками неонацистами стали в Италии доминирующей силой.
Такие вот дела. Однако, бог с ним, с коммунизмом, - к счастью (пока) это далеко не самое главное, что бросается в глаза на веселых римских улочках.
В двухстах метрах от райкома партии на площади, прилегающей к массивному католическому храму, располагается шумный рынок Сан-Лоренцо. Хотя по нынешним временам, казалось бы, нас уже ничем не удивишь, чтобы не впадать в мазохизм, я, пожалуй, воздержусь от описания этого пестрого места. Замечу лишь, что не только ассортимент, но и торговые традиции по отношению к некоторым продуктам на этом рынке существенно отличаются от наших. Когда я однажды, указав на картошку, сказал "четыре", синьора сочла совершенно естественным положить на весы четыре картошины. Пришлось уточнить, что я имею ввиду четыре кило. Примечательно, что синьору это и удивило и заметно обрадовало - шутка ли - попался, можно сказать, оптовый покупатель.
На обочине рынка в палатке, заполненной всевозможной зеленью, фруктами и овощами, ведет свою торговлю бабушка Аделе. Ей за шестьдесят, и ежедневно в течение последних тридцати шести лет своей жизни, за исключением воскресений и десяти дней в августе, она встает в четыре часа утра, чтобы до открытия рынка успеть принять от поставщика зелень, всю ее вымыть, обработать и красиво разложить на прилавке. Ее руки от этого почернели и потрескались. Аделе придерживается милых старомодных представлений о жизни: она считает, что все должны работать, и все должно быть по-честному. В результате с годами это выработало в ней глубокую обиду на весь мир. Если ее спросить, как дела, она вам скажет, что Италия - это страна жуликов, что хорошо здесь живут только ворюги, а честным труженикам остается лишь жалкое прозябание. Мне давно хочется познакомить синьору Аделе со Станиславом Говорухиным - думаю, они бы очень хорошо поняли друг друга.
Аделе, как и все итальянцы ее поколения, просто-таки обожает детей и страстно мечтает о внуках. И как у большинства таких же, как она, внуков, видимо, не будет, потому что их дети своих детей завести либо не могут, либо не хотят. В общем тут действительно дело дрянь - шутка ли, при их грузинском темпераменте, страна вышла на последнее место в Европе по рождаемости.
Как и все старики ее поколения, Аделе питает глубочайшее почтение к образованию, и мои слова "идти на работу в университет" вызывают у нее прямо-таки благоговение. Ее сын закончил физфак Римского университета, и теперь вот уже много лет занимается ремонтом квартир. По мнению синьоры Аделе, это произошло потому, что их семья не имела связей в университетском мире, или достаточно денег, чтобы такие связи завести. Я достаточно пожил в этом их "университетском мире", и могу подтвердить, что в ее словах есть значительная доля истины.
Как и большинство итальянцев, синьора Аделе недолюбливает все американское, в том числе и их нахальный язык. Она до сих пор хорошо помнит и не может простить американские бомбежки Сан-Лоренцо, а кроме того ее ужасно раздражает, что эти эгоистичные самодовольные и самоуверенные янки развращают неокрепшую молодежь. Кстати, самый простой способ потерять уважение и навсегда испортить свою репутацию в глазах почти любого итальянца - это сказать, что вам нравится есть в Макдональдсе.
Ну и разумеется, как и все итальянцы, бабушка Аделе просто-таки обожает Горбачева. Это, кстати, единственный пункт, по которому у нее есть ко мне серьезные претензии: она никак не может понять, ну почему мы там в России обидели такого славного парня Мишу Горбачева?
Возвращаясь к столь не любимым синьорой Аделе итальянским жуликам, должен сказать, что на эту необъятную тему нужно писать отдельную поэму. Они романтичны и театральны, как итальянская опера. Но поскольку в стихосложении я не силен, то расскажу лишь одну кратенькую, но весьма показательную историю.
Недалеко от рынка на углу моей улицы Экви и улицы Тибуртина напротив каменистого пустыря, называемого детской площадкой, где теперь, за неимением детей, выгуливают собак, есть небольшой магазин, типа нашей "галантереи". С некоторых пор мне известно, что владелец этого магазина - жулик, и он прекрасно знает, что мне это известно.
Как-то я решил купить в подарок бусы из жемчуга. Я прекрасно знал, что почти все такие бусы, в изобилии продающиеся во всех магазинах, хоть и называются настоящими, однако сделаны из пластмассы, но однажды мне почему-то показалось, что в витрине одной небольшой лавки лежат бусы, в самом деле из настоящего жемчуга. Сильно смущало, что они стоили всего лишь 40 милей, но продавец так клялся, так божился, так воздевал к небу руки, так закатывал глаза (а какие слова он говорил - это же поэма!), что я ему поверил. Правда потом, когда я перестал слышать его клятвы, меня снова взяло сомнение, и я решил посоветоваться с владельцем "галантереи" на улице Экви, с которым мы всегда любезнейше раскланивались при встрече. Тот молча поскреб ногтем по одной из бусин, и под слезшей краской я увидел обычную пластмассу.
Боже, какие проклятия он стал метать по адресу того бесстыжего жулика, который так вероломно надул наивного русского мальчика, как он переживал и страдал! Я долго его успокаивал, а потом, чтобы как-то реабилитировать в моих глазах всю честную Италию, он предложил мне бусы его магазина. Они, правда, стоили 90 милей, но зато этот-то жемчуг был действительно настоящим. Синьор изо всех сил царапал бусины ногтем, заставил то же самое сделать меня, а потом так вдохновенно поднял руки к небу и сказал такие проникновенные слова, что я ему тоже поверил. Правда, это было для меня немножко дороговато, и пока я пребывал в сомнении, моя рука как-то сама собой взяла бусину и поставила ее на зуб. И когда я, поднатужившись, надкусил, с бусины-таки слезла эта прочная краска, и я увидел обычную пластмассу. Надо отдать должное владельцу магазина - изобразив на своем лице чувство оскорбленного достоинства, он тут же сгреб с прилавка все бусы, сухо бросил, что если продукция его магазина меня не устраивает, он меня больше не задерживает, и занялся другими покупателями.
После этого мне стало интересно, и я пошел в респектабельный ювелирный магазин на улице Тибуртина. Здесь все было очень серьезно: перед тем, как впустить клиента, его сначала внимательно изучают через бронированное стекло, внутри находится охранник с оружием и все облеплено сигнализацией. Два продавца за прилавком - сама солидность. Правда, когда я рассказал им свою историю, их солидность немедленно улетучилась, и они расхохотались как дети. Даже охранник забыл про свою пушку и со смеху чуть не повалился на пол. Успокоившись, эти ребята стали учить меня жизни. Они сказали, что только такой наивный русский мальчик, как я, может надеяться разыскать настоящий жемчуг в столь сомнительных торговых точках. А истинный жемчуг, вот он - под бронированным стеклом их магазина. Самые простенькие бусы здесь стоили 800 милей, однако покупать я уже все равно ничего не собирался, а меня интересовала лишь общая проблема: существует ли вообще в этой стране настоящий жемчуг, и, главное, кому же здесь можно верить? Увидев тень сомнения в моих глазах, они достали бусы и позволили попробовать их на зуб - этот жемчуг подобный тест выдержал с честью. Однако потом оба продавца стали так воздевать руки к небесам, так закатывать глаза и в два голоса произносить такие берущие за душу слова, что я им не поверил и ушел.
Когда синьора Аделе, при каждой нашей встрече говорит, что Италия - это страна жуликов, я не знаю как ей возразить. Строят, например, новое современное здание Римского университета "Tor Vergata", и вдруг, несмотря на самые тщательные предварительные расчеты, оказывается, что денег на установку кондиционеров почему-то не хватает, и здание сдают, как есть, хотя даже самому нерадивому студенту ясно, что в здешнем климате в подобной железобетонной коробке летом находиться совершенно невозможно. И тогда, спустя два года, приходится истребовать у правительства намного больше денег, чтобы опять все разворотить и все-таки установить в здании кондиционеры. Или, скажем, затевают колоссальный проект строительства скоростной железнодорожной ветки, которая бы соединила главный аэропорт Рима "Фьюмичино" с центральным транспортным узлом города - вокзалом "Термини", и вдруг уже по ходу строительства оказывается, что, несмотря на тщательнейшие предварительные расчеты, денег на завершение проекта не хватает. И в результате скоростная ветка заканчивается в нескольких километрах от "Термини" просто посреди города новым вокзалом "Остиенце", а люди вынуждены мотаться с вокзала на вокзал в метро или на такси.
Впрочем, подобные сюжеты до того нам знакомы, что даже скучно об этом говорить.
Поговорим лучше о цветах жизни - о детях. Метрах в трехстах от моего дома в самом начале улицы Экви имеется единственная на весь этот большой район Рима детская площадка размером сто на шестьдесят метров. Вся она покрыта крупным гравием - как и везде в этом городе, о траве остается только мечтать. На небольшом пятачке в углу пощадки есть платные электрические карусели, крохотная железная дорога и еще макеты автомобиля, танка, лошади и паровоза, которые начинают гудеть и подпрыгивать, если бросить в небольшую щелочку специальный жетон, который можно купить здесь же. В остальном, это место было бы правильнее назвать пустырем.
Нельзя сказать, что в Риме совсем нет детей - остатки этого исчезающего вида жителей Вечного города можно увидеть именно здесь, на детской площадке. Хотя собак встречается больше: дело в том, что этому пока еще не исчезающему виду жителей Рима так же, как и детям, выгуливаться больше решительно негде. Изо дня в день все они, и детишки, и собаки, толкутся вместе на гравии. Разница между ними состоит в том, что если детишки в худшем случае писают и какают себе в штаны - и тогда это забота их мам и пап, то собачки в любом случае все это делают под себя на гравий - и это почему-то никого не заботит. Ну просто как-то никому не приходит в голову. Еще одна разновидность обитателей площадки, которые заполняют ее поздним вечером - это бездомные, пьяницы и молодые рокеры. И те и другие и третьи оставляют после себя на гравии стекло битых бутылок.
Вот поэтому и получается, что когда мой маленький сын Андрюша, только начавший ходить, начинает познавать окружающий мир, подбирая валяющиеся у него под ногами предметы, то в лучшем случае ему попадается кусок собачьего дерьма, а в худшем - осколок стекла.
Господи, Рим - Великий Вечный Город! Самый красивый, самый очаровательный, самый величественный и обаятельный город в мире! Воистину так, но только в том случае, если вы приехали сюда ненадолго поразвлечься, поесть пиццу, попить "Кьянти" и капучино, или просто повалять дурака. В принципе, при известной сноровке в этом городе можно даже жить. Но заводить детей здесь нельзя. Их существование в Риме просто не предусмотрено - как-то впопыхах за пиццей и автомобилями о них забыли. Теперь - это занятие для отдельных чудаков-энтузиастов - такая же редкая и дорогая экзотика, как дельтапланеризм. Ну посудите сами: не говоря уже о том, что здесь им некуда деваться, по чисто рыночным причинам детишки, как всякая экзотика, стали безумно дорогим удовольствием, ибо любая детская вещь - будь то трусики или сандалики - стоит несравненно дороже своих взрослых аналогов. В жизни это выглядит довольно своеобразно: "На какую покупку решиться - себе кроссовки за 40 милей, хороший японский приемник с цифровой настройкой за 85 милей, или сандалики сынишке за 80 милей?". Короче, в рядовой итальянской семье, чтобы содержать одного ребенка, должны работать двое (если, к тому же, они заранее за несколько лет накопили денег), но тогда нужно нанимать няньку, а нянька тоже стоит немало - поэтому, может лучше жене не работать, и тогда не нужно нанимать няньку, однако, тогда не хватит денег на ребенка... В общем, есть пиццу и смотреть в телевизор намного проще и приятней.
А поликлиники, больницы - это ведь тоже целая поэма! Так же, как и у нас в совсем недавние времена, медицина здесь общенародная и бесплатная. И если бы не врожденная итальянская романтическая игривость во всем, то не о чем было бы рассказывать - ну просто все, как у нас, - а так получается даже весело. Вот послушайте.
Наш маленький Андрюша совсем недавно начал ходить, и вот (о ужас!) мы замечаем, что наш обожаемый, лучший в мире ребенок не совсем правильно ставит правую ножку. Естественно, по нашей российской привычке, с воплями "доктора! доктора!" мы немедленно хотим бежать к детскому ортопеду. И тут начинаются чудеса. Во-первых, я обнаружил, что спрашивать у окружающих, где можно найти детского ортопеда - это примерно так же, как на улицах Москвы спрашивать мастерскую по починке дельтапланов. Ну ладно, в конце-концов можно пойти в обычную поликлинику, и там что-нибудь да подскажут. Однако не тут то было. В обычной поликлинике обнаруживаются вполне заурядные советские очереди, вся эта родная наша бестолковщина, и разговор начинается с вопроса в каком районе вы прописаны (далее обычно следует требование сдать анализ мочи, но, скажу сразу, до этой стадии мне так и не удалось добраться). Все дело в том, что если медицина бесплатная, то, как все мы, наверное, еще помним, обслуживание производится по месту жительства.
Если вам кто-нибудь еще раз скажет, что Советская Россия - единственная страна, придумавшая институт прописки, плюньте ему в лицо! В Италии - это не штамп в паспорте, а отдельная корочка под названием "карта резиденца". Помните наше: "чтобы устроиться на работу, нужна прописка, а чтобы получить прописку нужно устроиться на работу"? В Италии немножко по-другому: чтобы получить "карта резиденца", нужно иметь официальное место жительства и постоянную работу, а чтобы получить официальное место жительства (снять или купить квартиру), нужно иметь "карта резиденца". Про постоянную работу я уж и не говорю - для иностранца такой вопрос решается на уровне правительства республики. А без "карта резиденца" официально нельзя ни снять квартиру, ни купить автомобиль, ни даже бесплатно сдать анализ мочи. Но если не спрашивать, как это сделать официально и тем более, если заплатить, то можно все. Ну например: хозяйка отдала мне ключи от квартиры, а я ей за это каждый месяц отдаю деньги. И при этом все довольны: я, потому что мне есть где жить, хотя у меня нет "карта резиденца"; хозяйка, потому что она при этом не платит налоги; а государство, потому что я не лезу к нему со своими проблемами - ему и без меня уже тошно от своих собственных проблем.
Короче, из поликлиники я ушел ни с чем. Разумеется, в Италии существует и частная, платная медицина, где есть специалисты на все случаи жизни, и где с огромной радостью примут любого, кто способен заплатить, однако платить здесь нужно так много, что рассчитывать на этот вариант я (как и любой рядовой итальянец) мог только в самом крайнем случае.
Тем не менее я жил не где-нибудь, а в Италии, - а это кое-что да значит! Поэтому всем своим знакомым я стал (в весьма мягкой форме) говорить, что у меня складывается впечатление, будто в этой стране макаронников даже невозможно показать ребенка врачу. Результат был следующий: один мой коллега по университету сказал, что у его жены есть двоюродный брат, жена которого часто играет в теннис с каким-то синьором, работающим где-то в поликлинике, и что он постарается все устроить. Через неделю этот коллега действительно все устроил, однако, к сожалению, детская ортопедия оказалась здесь такой экзотикой, что к соответствующему специалисту нужно записываться на очередь, и с этим, увы, ничего поделать нельзя. Мне было сказано (честное слово, я не шучу!), что к началу марта подойдет очередь, чтобы записаться на очередь, а сам прием состоится где-то к концу мая, при том, что разговор происходил в середине января.
Даже по советским меркам - это было слишком, и я продолжал дразнить всех своих знакомых, говоря, что, дескать, хотя у нас в России пиццу делать и не умеют, но если бы кому-нибудь потребовался детский врач, то это можно было бы устроить уж во всяком случае быстрее чем за пять месяцев. Вообще мне показалось, что некоторые из моих знакомых узнали от меня довольно много и о своей собственной стране, и о том, что в других странах взрослые люди обычно имеют обыкновение заводить детей.
В конце концов сестра моей квартирной хозяйки придумала очень изящный способ попасть к ортопеду. Она предложила проникнуть к этому специалисту через "скорую помощь" под предлогом внезапной травмы. В шесть часов утра мы погрузили полусонного ребенка в ее машину и поехали в поликлинику. Столь раннее время было необходимо, чтобы успеть пройти все формальности на приемном пункте скорой помощи и попасть к врачу до того, как на него насядет очередь, или он убежит куда-нибудь пить капучино.
Как мы и условились, в приемном отделении скорой помощи огромной старой больницы я сказал, что накануне вечером мой ребенок то ли упал, то ли ударился, и теперь у него что-то не то с правой ножкой. Синьора в белом халате осмотрела ножку, пожала плечами, исписала целый ворох каких-то бумаг и направила к педиатру. К сожалению, женщина-педиатр получила что-то из этих бумаг, и поэтому она стала у меня допытываться, как именно упал или стукнулся ребенок. Мне пришлось произнести длинную путаную речь, что в точности я не знаю как, и, может быть, он упал или стукнулся не накануне вечером, а скорее месяца два или три назад, хотя вероятнее всего он вообще не получал никаких травм, однако такое впечатление, что последний месяц он слегка кривит правую ножку. Доктор прекрасно все поняла, ухмыльнулась (дескать, надо же, иностранец, а тоже пронырливый) и стала смотреть как ходит мой сынишка. Бедный невыспавшийся перепуганный ребенок ходить совершенно не хотел, а хотел плакать и жаться к маме, но когда его все же удавалось уговорить немножко пройтись, с испугу он шел так напряженно, что ножки его ступали просто идеально. Доктор пожала плечами и направила нас к ортопеду.
До ортопеда мы добрались не сразу. Мы спускались на лифте, долго шли какими-то коридорами, снова ехали на лифте, опять шли и шли коридорами и, наконец, остановились перед нужным кабинетом. Везде шел тяжелый ремонт: под ногами валялись штукатурка и прочий мусор, все было перегорожено стремянками, кто-то что-то красил, кто-то что-то долбил молотком. Среди всего этого строительного хаоса, как ни в чем ни бывало, сновали люди в не очень белых халатах и больные.
Доктор разговаривал по телефону, и поэтому нас попросили подождать. Прошло полчаса, и хотя доктор так и не закончил разговор, его ассистент пригласил нас в кабинет. Здесь тоже стояла стремянка, туда-сюда сновали строители, а все пространство вокруг докторского стола, наименее поврежденное ремонтом, было завалено тюками с какими-то бумагами. Доктор на минуту зажал ладонью микрофон телефонной трубки и предложил мне как можно более кратко изложить ему в чем дело. Я изложил. Тогда он сказал, чтобы ребенка раздели догола, а сам продолжил телефонный разговор. Ребенка раздели. После этого доктор, не отрываясь от телефона, бросил: "Пусть он походит".
Представьте себе состояние бедного мальчика. Подняли в несусветную рань, привезли в какой-то сумасшедший дом, на холоде и сквозняках раздели догола, поставили босиком на ледяной каменный пол и предложили немножко погулять. При воспоминании об омерзительнейшей холодрыге, которая стоит в домах солнечной Италии зимой, меня самого до сих пор бросает в дрожь.
Короче, мой ребенок поступил так, как должен был поступить любой нормальный человек в его возрасте: он разревелся и ходить наотрез отказался. Очень долго его успокаивали и уговаривали - даже строители подключились, а доктор тем временем все более нервно разговаривал по телефону. Наконец, совершенно одуревший маленький мальчик сделал несколько шагов по направлению к маме, звавшей его из другого конца комнаты. И тут доктор взорвался - он бросил телефонную трубку, воздел руки к небу и завопил: "Бамбино нормалиссимо!!!". После этого, давая понять, что прием окончен, снова взялся кому-то звонить.
С тех пор к детским врачам в этой стране я не ходил. И вам не советую.
Прогулки по римским улочкам - это театр под открытым небом. Здесь вы все время видите, как люди не просто занимаются своими делами, разговаривают и целуются, а все свои действия превращают в такую страстную игру, как будто это их премьера в "Ла Скала".
Про поцелуи на улицах Рима нужно рассказывать особо. Прежде всего очень популярны кратенькие романтические пьесы о встрече юноши и девушки, которые разыгрываются почти на каждом шагу. Длятся они обычно не более пяти минут, но на это время два актера полностью перекрывают движение по тротуару, ибо радость встречи столь велика, что влюбленные не в состоянии сразу же соединиться в трепетном поцелуе, а должны несколько раз отскочить друг от друга, чтобы, как бы не веря своему счастью, еще и еще раз получше вглядеться в свою любовь, ахнуть и еще и еще раз произнести свое томное "чао!" - еще бы, ведь они не виделись со вчерашнего вечера! Завершающий поцелуй может продолжаться неопределенно долго, но это уличному движению уже не мешает.
Есть и другие поцелуи, не рассчитанные на массового зрителя - с мая по середину осени их исполнителями заполнены все скамейки и травяные газоны. Травы в Риме практически нигде нет, но там где она есть, как, например, на вилле Боргезе или на лужайках университета, используется она чрезвычайно интенсивно и по прямому назначению - на ней лежат и целуются. Это безмолвное страстное действо не содержит ни капли бесстыдства и ни грамма распущенности, этот завораживающий бесконечный танец любви - сама невинность. Как искусство романтической эротики, оно, разумеется, рассчитано на зрителя, хотя, в первую очередь, - это, конечно, искусство для искусства.
На универститетских газонах промежутки между парами, как правило, забросаны тетрадками и учебниками, принесенными сюда, чтобы готовиться к семинарам и экзаменам. На скамейках поцелуи исполняются не менее зрелищно и, как правило, сидя. Хотя и не всегда.
Однако в Риме не только целуются но и, представьте, ругаются. Выглядит это, например, так. Маленькая уютная площадь перед Пантеоном: шорох фонтана, белые столики под зонтиками от солнца, мороженое и капучино, воздушные шарики, бродячий скрипач в широкополой шляпе, разомлевшие цветастые туристы, сдержанный гомон, умиротворение... И вдруг в этот уютный мирок на большой скорости влетает машина, громко скрипит тормозами и резко останавливается прямо у фонтана. В кино, после такого появления машины, из нее должны были бы выскочить мафиози с автоматами и открыть пальбу. Здесь из нее тоже выскакивают два человека - пожилые тучные синьор и синьора - быстро принимают бойцовские позы перед фонтаном на виду у всей площади, и начинают смачно ругаться. Они машут руками так же страстно и замысловато, как дирижер симфонического оркестра во время исполнения самой патетической части 6-й симфонии Чайковского. Они произносят такие крутые словосочетания, что даже по-итальянски я не рискну их здесь воспроизвести, однако в их звучании столько гармонии, что вся сцена (тем более, на фоне фонтана и древнего Пантеона) больше всего похожа на финал музыкальной драмы под названием: "Так не доставайся же ты никому!". Понятно, что это не какая-то рядовая семейная разборка, которую можно было бы провести дома на кухне. Нет, это - весьма серьезное выяснение отношений, которое уже невозможно удержать в замкнутом пространстве кухни или автомобиля, и оно требует быть исполненным на площади перед Пантеоном.
За пять минут актеры выпускают пар, впрыгивают в автомобиль и быстро уезжают. Однако, видимо, что-то осталось невысказанным, потому что минут через пятнадцать к фонтану снова подлетает та же машина, опять резко скрипят тормоза, выскакивает та же пара, и устраивает еще один короткий финальный акт грандиозного семейного скандала. После этого они мирно садятся в свою машину и спокойно уезжают.
В качестве небольшого комментария к этой сцене могу добавить, что для машин въезд на площадь перед Пантеоном вообще запрещен. Однако, сплошь и рядом римляне относятся к правилам уличного движения весьма творчески, исходя из универсального принципа, что если нельзя, но очень хочется, то тогда можно.
Существует еще одна разновидность спектакля, когда русский визитер знакомится с итальянцем на улице. Еще относительно недавно, в ответ на сообщение, что вы русский, немедленно следовала полная восхищения тирада о том, что вы первый увиденный синьором живой настоящий русский, и как это замечательно. Затем происходило бурное объяснение в любви к перестройке вообще и к Мише Горбачеву в особенности. В завершение высказывалось страстное желание поскорее из первых уст узнать, что там у нас и как, однако, что бы вы ни говорили, вам все равно заявляли, что все наши трудности временные, и такой славный парень Горбачев их обязательно преодолеет.
Теперь, однако, в этой пьесе возникли существенные нюансы. Самое главное, я всем рекомендую после признания, что вы - русский, немедленно добавить, что вы в этой стране сугубо временно и вскоре возвращаетесь в Россию. Иначе, если вы этого не сделаете, восхищение по поводу первого встреченного живого русского будет выражено с весьма заметным напряжением, а затем установится вообще очень неловкая пауза, итальянцам совершенно не свойственная, и вам все равно придется ее заполнять признанием, что вскоре вы оставите в покое бедную маленькую Италию. После этого напряжение совершенно улетучивается, и можно начинать мило болтать. Единственное, что, может быть, будет слегка омрачать ваше общение - это, явно или неявно высказанный укор, зачем мы там в России обидели такого славного парня Мишу Горбачева. Еще один нюанс, возникший в самое последнее время, состоит в том, что разговоры о наших трудностях увлекают итальянцев все меньше и меньше. Их теперь все больше интересуют собственные проблемы. И если вы не будете намеренно уводить разговор на российские темы, то вы можете узнать весьма интересные вещи о том, как начинает разворачиваться великая итальянская драма наших дней, которая, похоже, пока никого кроме самих итальянцев не интересует. А зря - впрочем, это совсем другой разговор.
Иногда, правда, случаются и более экзотичные встречи. Однажды на рядовой римской улочке виа Палестро в баре, куда я обычно заходил по дороге на работу, ко мне подсел африканец и на хорошем русском языке сказал, что он тоже русский, и что его зовут Ваня. Оказалось, что Ваня видел меня в расположенной по-соседству православной церкви, где он служит уже несколько лет, и хотя по происхождению он все-таки эфиоп, здесь, в храме он принял крещение и русское имя. Надо сказать, что "русские" из Эфиопии составляют основную массу прихожан этой православной церкви, и вообще, от Вани я узнал, что, оказывается, Эфиопия - православная страна.
Рядом с православной церковью на углу виа Палестро и виа Винченца находится здание, принадлежащее Римскому университету, и здесь на четвертом этаже располагался мой офис. Если приходить сюда регулярно, легко заметить, что практически всегда весь этот пятиэтажный храм итальянской науки пустует. К рабочему времени, как и к правилам уличного движения, местные ученые подходят творчески и неформально. В действительности самый трудолюбивый человек в этом доме - это вахтер, ибо ему ясно и четко отмерены часы работы. Кстати, в Италии, как и у нас, вахтер - обязательный атрибут любого уважающего себя учреждения. Однако вахтер - тоже человек, и иногда, наблюдая как творческие люди науки поступают со своим рабочим временем, ему становится невмоготу его обязательная роль догматика. И когда его душа, наконец, не выдерживает закостенелости бесконечного сидения в гулком пустом доме, он его запирает на все замки и тоже уходит. Правда, предварительно как человек ответственный он на всякий случай обходит все кабинеты на всех этажах. В связи с этим в моем офисе несколько раз разыгрывалась коротенькая драма. Нетерпеливо обегающий кабинеты вахтер заглядывает ко мне, и тут его счастливое лицо превращается в трагическую маску отчаяния. Я его сразу же успокаиваю: мол у меня есть все ключи, здание я аккуратно закрою, - и тогда его лицо светлеет и снова начинает искриться совершенно детской радостью предвкушения свободы. Он дает мне понять, что он мой должник до конца жизни и убегает. Потом вахтер меня запомнил, и, видимо считая человеком надежным, больше не беспокоил.
В пяти минутах ходьбы от моего храма науки на виа Винченца стоит громадина вокзала "Термини". Здание вокзала столь огромно, что его размеры сопоставимы с размерами самого города. Любопытно, однако, что несмотря на свою роль колоссального транспортного центра, "Термини", полностью закрывается на ночной отдых. Расписание составлено так, что ночью поезда сюда не приходят, и уж тем более, никто в ночь глухую отсюда не уезжает. Гигантское здание полностью очищается от людей, закрывается, и - баиньки. Ибо отдых в Италии - дело святое.
Поэтому, наша универсальная формула "в крайнем случае переночую на вокзале" здесь не сработает, не надейтесь. Придется ночевать где-нибудь на тротуаре вместе с сотнями здешних бомжей и попрошаек, которые тусуются на вокзале все дневное время.
Поезда в этой стране красивые и чистенькие, однако ходят они здесь точь-в-точь, как у нас, то есть расписание расписанием, но жизнь все равно берет свое. Опоздания поездов, особенно в южном направлении, настолько неизбежны, что, будь они более предсказуемы, их можно было бы включить в расписание. Отчасти так оно уже и есть, потому что если вы попробуете узнать сколько идет поезд до Неаполя не из ортодоксального расписания, висящего на стене, а в справочном бюро, то есть у живого человека, то как честный человек, он вам ответит, что приблизительно три с половиной часа или больше, хотя формальное расписание упрямо утверждает, что время в пути - два с половиной часа.
Вообще район вокзала "Термини" именно тем и интересен, что здесь сплошь и рядом можно наблюдать как жизнь все равно берет свое, невзирая ни на какие формальные правила. Вот два очень показательных примера.
Был вечер перед Рождеством, и мне почему-то захотелось поглядеть на Папу Римского, который должен был выйти к народу на площади Святого Петра. Однако оказалось, что добраться туда весьма непросто, потому что в этот вечер ни автобусы, ни трамваи, ни метро в городе не работали. Поначалу, я, пожалуй, и не особенно жаждал лицезреть Римского Первосвященника, но когда моим намерениям начинают препятствовать столь негалантно, я начинаю заводиться. Поэтому я пошел на вокзал - обычно вся площадь перед ним забита такси. В тот вечер, однако, на стоянке у вокзала наблюдалась только длиннющая очередь, а сами машины подъезжали крайне редко. Судя по тому как двигалась очередь, уехать можно было надеяться только к утру. Подозревая, что столь тупиковых ситуаций в жизни просто не бывает, я стал в очередь и начал осматриваться. И действительно, у вокзала топтались не только ожидавшие такси граждане, но и еще слонялись туда-сюда те, кого у нас принято называть "темными личностями". Вскоре один из таких синьоров в надвинутой на лицо кепке подошел ко мне и, глядя куда-то в сторону, вполголоса спросил "куда?", а затем предложил немедленно отвезти меня в нужное место всего за 60 милей. Я очень уважаю Папу Римского, но в тот вечер счастье лицезреть его я все же оценивал несколько меньшей суммой, и поэтому начал торг. Синьор, однако, торговаться не был настроен и ушел. После этого мне предлагали свои услуги еще несколько водителей, но все они называли одну и ту же цифру и торговаться отказывались. Через некоторое время ко мне снова подошел синьор в кепке и совсем уж шепотом сказал "50". Это было уже лучше, однако, в тот вечер я оценивал уважаемого Папу все-таки немного меньшей цифрой. Синьор покачал головой и снова ушел. Думаю, еще немного, и мы достигли бы с ним согласия, если бы я не сделал совершенно непростительный промах: одному из тех, кто продолжал меня уговаривать заплатить 60 милей, в качестве аргумента в свою пользу я сказал, что, дескать, у меня уже есть возможность поехать за 50 - и то я не согласен. Прошло некоторое время, и, осознав, что в столь святую ночь торг далее неуместен, я пошел сдаваться синьору в кепке. Однако, теперь он окатил меня взглядом полным ненависти и процедил, что меньше чем за 500 милей он меня не повезет. И тогда, поглядев в его лицо, я еще раз убедился, что законы рынка - это везде законы рынка. На его лице были ясно написаны две вещи: во-первых, при других обстоятельствах он бы с удовольствием дал мне в рожу за то, что я заложил его тайную попытку сбить цену, и во-вторых, судя по всему, за это дело он теперь сам получит в рожу от своих коллег. И тогда, вполне удовлетворившись своим открытием, я решил оставить в покое Папу Римского, и зашагал домой.
Другая история связана с сигаретами. В это трудно поверить, но факт остается фактом: в декабре 1992 года в Риме из продажи пропали сигареты. Все подчистую. Табачные киоски стояли идеально пустые, как колбасные отделы воронежских гастрономов осенью 91-го года, а их продавцы, утратив все свое хваленое итальянское благодушие, слонялись из угла в угол злые как собаки.
Я однажды был свидетелем, как заезжий иностранец, еще не осознавший, что происходит, забрел в такой киоск и небрежно бросил "Мальборо, пожалуйста". Можете себе представить, как бы среагировал продавец колбасного отдела воронежского гастронома осенью 91-го года, если бы вы его небрежно попросили нарезать вам сто грамм ветчины? Здесь реакция была такой же. И куда подевалось все их хваленое чувство юмора? - иностранец выскочил оттуда как ошпаренный.
Изредка случалось, что в отдельные киоски каким-то образом попадали небольшие партии сигарет. Замечу сразу: в этой ситуации всех уже совершенно не волновало, каких именно. Да-да, и тогда у этого киоска начинало твориться точь-в-точь то же самое, что и в гастрономах 91-го года, когда туда завозили колбасу (не важно какую). То же самое "вы здесь не стояли", та же работа локтями и крутой мат с воронежскими интонациями. Поразительно, но в этой ситуации у синьоров не наблюдалось абсолютно никакой галантности. А однажды некий табачник, которому неожиданно для него самого завезли немного сигарет, выглянул из своей лавки на улицу и крайне легкомысленно объявил об этом событии окружающему миру. Оказавшиеся возле лавки прохожие среагировали столь бурно, что беднягу просто затоптали, и он надолго попал в больницу.
Как такое могло произойти, чтобы в Риме пропали сигареты - это другая история. Уже много лет табачные изделия - монополия Итальянского государства. Когда-то давно табачная промышленность здесь была частной, но потом кто-то очень умный решил, что намного лучше, если все будет в одних ответственных руках, и ее национализировали. Теперь, однако, стало ясно, насколько государственные табачные предприятия неэффективны, и их решили опять приватизировать. Разумеется, не все этого хотели, дело продвигалось медленно, и вот к концу осени 92-го года созрел крупный общенациональный конфликт. Часть занятых в табачных делах (те, кто надеялись после приватизации улучшить свое положение) оказалась крайне недовольна медленными темпами приватизации, а другая часть (те, которые осознали, что их могут уволить) стала крайне недовольна самим фактом приватизации. И вот и те, и другие забастовали. Каким образом при этом пропали еще и иностранные сигареты, мне не очень понятно, но пропали и они.
Я не заядлый курильщик, я мог бы прожить и без сигарет, однако меня заинтересовал сам по себе феномен - как такое может быть, чтобы нигде нельзя было найти никакого курева? Даже в России в самые тяжелые времена такого не было. Я пошел на привокзальную площадь. И там, стоило мне остановиться и оглядеться вокруг затравленным ищущим взглядом, как ко мне сразу же подошел несолидного вида синьор и распахнул передо мной полы своей куртки. Там у него было несколько блоков сигарет "Мерит", которые он продавал по 10 милей за пачку, что больше чем в три раза дороже номинала. За такие деньги я сигареты покупать не стал, но ушел вполне удовлетворенный: законы природы и в этой ситуации оказались незыблемыми.
Уж не знаю, каким образом был улажен конфликт в табачной промышленности, но спустя месяц сигареты постепенно появились снова. Правда, теперь процентов на тридцать дороже.
По Риму нужно передвигаться пешком. В автобусах ездить нет никакого смысла: днем, когда улицы забиты транспортом, они передвигаются со скоростью пешехода, а вечером, когда на улицах посвободней, автобуса не дождешься. К тому же часто они набиты битком, а такой экзотики нам и в России хватает.
Что касается метро, то в отличие от Москвы или, скажем, Парижа, как средство передвижения по городу оно выполняет здесь весьма второстепенную функцию. До совсем недавнего времени в великом городе Риме было ровным счетом полторы ветки метро, а теперь их стало аж целых три. Как-то в свое время никому просто не пришло в голову, что в недалеком будущем городу будут очень нужны нормальные подземные коммуникации, а теперь все руки не доходят. Но там, где метро прорыто, поезда, пусть и не часто, но ходят. Правда, на линии "В" (той, которая многие годы была половиной линии) на всех дверях вагонов рядом с традиционной надписью "Не прислоняться!" столь же прочно и навсегда сделана еще одна надпись: "В случае непредвиденной остановки поезда из-за ремонтных работ на участке "Колоссэо-Пирамида" из вагонов не выходить!". Однако, мне кажется, здесь они перестарались - я ездил по этой ветке много раз и поезд ни разу не останавливался. Другое дело, что, надеешься, бывало, поехать на метро, и вдруг обнаруживаешь, что поезда по этой линии вообще не ходят, но для Рима - это событие будничное.
Все сказанное об автобусах, в равной мере относится и к трамваям. Однако на отдельных участках они передвигаются все-таки немножко быстрее, и, может быть, из-за этого, или еще по каким-то причинам, но трамваи набиты битком практически всегда. Особенно маршрут номер 30, пересекающий весь старый город и идущий мимо Сан-Лоренцо через район Университета к вилле Боргезе. И именно на этом трамвае я бы все-таки рекомендовал один раз прокатиться. Если один раз, то это довольно забавно.
Дело в том, что при всем разгильдяйстве итальянской жизни, при всей необязательности в чем бы то ни было, именно у водителей римских трамваев есть один принцип, который они стараются выполнять совершенно неукоснительно: в римских трамваях положено заходить только в заднюю дверь, а выходить только через переднюю. Насколько я знаю, такое правило существует везде, и хорошо известно, как оно обычно выполняется. Однако в Риме водители трамваев добиваются его выполнения с таким отчаянным рвением, что складывается впечатление, будто это последний плацдарм, на котором зиждется их мужская гордость. Вот как это выглядит.
У меня в одной руке - ребенок, в другой - собранная коляска; подходит битком набитый трамвай, и все кидаются в заднюю дверь. За редкими исключениями здесь все уже давно выдрессированы и знают, что в переднюю дверь соваться бессмысленно. В Риме, если очень нужно, можно поехать на красный свет; из-за беседы с добрым другом можно задержать отправление поезда; даже контролер, поймавший вас без билета, рассмеется и не станет штрафовать, если вы скажете ему что-нибудь остроумное, но никогда и никого, даже женщину с ребенком, в переднюю дверь трамвая не впустят. Поэтому мы кое-как впихивается в заднюю дверь. Далее требуется пробираться через весь вагон к передней двери, потому что если на моей остановке не окажется пассажиров, заднюю дверь водитель не откроет ни при каких обстоятельствах.
И вдруг на узловой остановке "Порта Маджорэ", где пересекаются две трамвайные линии и всегда особенно много пассажиров, случается невероятное: две старушки, просочившись навстречу выходящим пассажирам проникают в трамвай через переднюю дверь. Водитель становится просто вне себя. Он начинает махать руками и орать что-то вроде "Попрошу вас выйти вон!". Он, бедный, так горячится, как будто его сочли за евнуха, а он очень хочет, но никак не может доказать обратное. Аргументы водителя сводятся к универсальному и неоспоримому тезису: "Здесь не положено!". Старушки же в ответ визжат, что в заднюю дверь войти нет никакой возможности, а ехать им все равно надо - и они по-своему тоже правы. В результате возникает тупиковая ситуация - он им: "Попрошу вас выйти вон!", а они ему: "Вот сдохнем здесь, а не выйдем!".
И тогда в самом вагоне начинается совершенно очаровательный итальянский базар. Вы только представьте себе: посреди великолепных римских древностей стоит битком набитый трамвай, в котором все пассажиры вразнобой, громко и крайне эмоционально вопят что-то вроде: "О, мамма миа, Санта Лючиа Бенедетта! Коза суччедэндо?! Кэ кацо суччэсо?! Квэсто импоссибиле!...", а все кто имеет возможность, еще и машут руками. Всему этому сообществу в общем-то наплевать на старушек, но доминирующая точка зрения состоит в том, что значительно проще просто поехать дальше, чем пытаться выставлять их за дверь.
Видя, что общественное мнение явно не на его стороне, водитель вскакивает со своего места, заявляет, что раз так, то он вообще никуда не поедет, выбегает из трамвая и идет курить к будке диспетчера. Тем временем наш трамвай блокирует движение других трамваев. Застрявшие посреди перекрестков, они перегораживают автомобильное движение, и вскоре вся площадь начинает сходить с ума. Водители трамваев, проявляя солидарность со своим коллегой, сходятся курить к будке диспетчера. Находясь в явном меньшинстве, они хмуро поглядывают на весь этот бедлам и, судя по всему, обсуждают потерявших всякий стыд пассажиров, которые дошли до такой наглости, что пытаются заходить через переднюю дверь. Затем, докурив, они, как ни в чем ни бывало, расходятся по своим трамваям. Наш водитель тоже спокойно садится на свое место, пассажиры затихают, и мы едем дальше...
А вот и моя остановка в Сан-Лоренцо. Не знаю как вы, а я изрядно устал от этой прогулки по веселому городу Риму - пора и отдохнуть. Конечно, мы не все успели посмотреть. Здесь еще есть и Форум, и Капитолий, и пьяцца Навона, и Колизей... Но туда мы отправимся как-нибудь в другой раз.
...За моим окном надрывно тарахтел мотоцикл. Занудно сигналила заблокированная на тротуаре машина. Стараясь перекричать мотоцикл и машину, кто-то с мерностью кукушки вопил "Чао!". В окне напротив телевизор захлебывался репортажем о том, каким все-таки дерьмом оказался синьор Андреотти, который, как выяснилось, всю жизнь был связан с мафией. Откуда-то снизу тоскливо пахло пиццей. А поверх всего этого хаоса со стороны далекой "собачьей площадки", где коммунисты проводили свой очередной митинг, из установленных там сверхмощных колонок плыли уверенные звуки "Интернационала".
И тогда я подумал: "Пожалуй, пора возвращаться в Россию...
1993 г.
-------------------------------------
журнал "Знамя" N 12, 1994