Однажды у Клары разболелась голова. Она вышла на балкон и закурила сигарету.
От того, что у Клары заболела голова, настроение у нее было, мягко говоря, не важнецким. Хотя, конечно, все могло быть и наоборот: могло случиться так, что именно из-за плохого настроения у Клары и разболелась голова. Тут трудно сказать, что было следствием, а что - причиной. Что же до Аси, то у нее настроение было отменным. С чем это связано, спросите вы? Возможно, с тем, что у Аси ни капельки не болела голова. А может быть, и как раз наоборот. Возможно, у Аси голова не болела именно потому, что у нее было великолепное настроение. Тут также трудно сказать, что из чего проистекало. Впрочем, сейчас же возникает и другой немаловажный вопрос. "Позвольте,- может спросить нас иной любознательный читатель,- а откуда взялась Ася? Ну, Клара стояла на балконе своего дома (который, кстати сказать, стоял на берегу Панамского моря) и курила сигарету - это понятно. Но Ася? Не было ее, и вдруг - трах-бах! - явилась! Не взялась же она из ниоткуда!
Между прочим, это очень тонкое замечание.
Итак, спешим рассеять недоумение нашего юного читателя: Ася вышла из-за угла того самого дома, на балконе которого пребывала Клара.
2
Итак...
Впрочем, нет, не так.
Однажды... (вот, это классно!) Так вот, однажды Ася шла по баобабовой аллее. На поводке она вела большого зеленого крокодила. Крокодил шагал грузной, раскачивающейся походкой, как какой-то подвыпивший грузчик, или, лучше сказать, сошедший с корабля матрос. Толстый шершавый хвост крокодила волочился по аллее, и на его носу поблескивали очки в широкой роговой оправе. Крокодил показался Кларе очень глупым и смешным. "И чего они так разважничались? - подумала Клара. - Эка невидаль - крокодил!"
Она перегнулась через перилла и крикнула:
- Эй, Аська! Куда ты ведешь это чудище!
- Неправда! - обиженно пискнула Ася. - Он хороший!
- Ха! Хороший! - презрительно фыркнула Клара. - Что же в нем хорошего? Глупый зеленый крокодил!
И Клара, растопырив пальцы у ушей, запрыгала, кривляясь и хохоча:
- Дил дил, крокодил, обезьяну проглотил!
- Никого он не глотал! - крикнула Ася. - Неправда все это! Сама ты своего Маканакиса проглотила!
Из глаз крокодильей хозяйки хлынули слезы. Крокодил грустно вздохнул и, в свою очередь, тоже заплакал, положа на плечо Аси кудрявую русую голову. Ася обвила шею своего зеленого друга худенькими ручонками, ища утешения на его широкой груди.
Эта трогательная сценка лишь позабавила Клару.
- Ой, не могу! Ах, не могу! Ой, держите меня! - завопила Клара, хватаясь за живот. - Нет, вы только взгляните на этих чудиков! Дил дил, крокодил, Аське нос откусил! Гоп-ца-дри-ца, тру-ля-ля!
Вот каким образом потешалась Клара, разгоняя свое дурное настроение. Но, видя, что ни Ася, ни крокодил уже не придают ее выходкам слишком большого значения, она решила, что от ее кривляний будет куда больше проку, если она спустится с балкона вниз.
3
Между тем дело клонилось к закату... Или к рассвету? Вот вы как полагаете?
Разумеется, это очень и очень непростой вопрос. Тут все зависит от того, с какой, так сказать, колокольни взглянуть на проблему. Можно, положим, сказать так: "Солнце величественно всплывало над изумрудной гладью моря". И мы будем абсолютно правы. А можно и эдак: "Солнце торжественно погружалось в багровые пучины моря". И мы опять-таки будем совершенно правы. Понятно, конечно, что тут мы имеем в виду сразу оба светила разом - и то, что всходило на западе, и то, что заходило на востоке. Ведь всем же известно, что в Панамии светит два солнца. Вот потому-то, и закат в этой стране существует и, рассвет, конечно, тоже существует, а ночи - нет, несмотря даже на то, что на улицах круглосуточно горят фонари.
Впрочем, понятие суток тут тоже весьма относительное.
4
Между тем на баобабовой аллее появляется новый персонаж: молодой человек в малиновых шароварах и белой батистовой рубахе с круглым гофрированным воротником. Бледное, печальное лицо юноши обрамляют длинные синие волосы. С плеча свисает пестрая сумка на ремешке, сшитая из разноцветных лоскутов. Молодой человек дирижирует карандашом и бормочет:
Два зеленых человечка
На лугу пасли овечку...
Поэт - а это был, как вы уже, конечно, догадались, именно он - почесал карандашом нос. "Нет, не то",- подумал поэт. - Не то, решительно не то... А, может быть, стоит попробовать так:
На лугу паслась овечка.
Два зеленых человечка...
Так, так... В этом уже что-то есть... И что же они делали, эти два зеленых человечка? Возможно, шли через речку? Но куда? Зачем? И почему зеленых, а не, положим, ярко-оранжевых или голубых?
И при чем тут, собственно говоря, овечка?
Нет, не подходит... Поэт призадумался. И, сам того не замечая, машинально сунул карандаш в рот. Раздалось бессвязное мычание, ибо карандаш, как вы и сами понимаете, мешал поэту произносить членораздельные звуки. Все же, хотя и с некоторым трудом, в мычании поэта можно было уловить отдельные строки:
Бу бу бу,
бу бу бу...
Два зеленых человечка
По мосту шли через речку...
Му му му
Му му му...
Через речку шли вперед
К тете Моте в огород
Но тут дело снова застопорилось. Возник новый неожиданный персонаж: тетя Мотя. Кто она? Откуда взялась? И что, собственно говоря, понадобилось зеленым человечками в ее огороде?
Кончик карандаша аппетитно хрустнул. Поэт неспешно прожевал его и проглотил... А, не попробовать ли, так?
На столе стола свечка.
В печке вился дым колечком.
Два веселых человечка...
Так так... Снова вкусно захрустел карандаш. Уже горячее, уже лучше! А если дать торжественней, с пафосом:
Свечка стояла на далеком крылечке.
Колечком вился дым из печки...
Речка журчала на живописном лугу.
Овечка паслась на крутом берегу.
А через речку, брели человечки.
(В то время, как тетя Мотя стояла у печки!)
Так, так! Уже кое-что проклевывается! Поэт обрадовано потер пальцем нос и уже хотел, было записать пришедшие ему на ум гениальные строки, но, увы, карандаша в руке не оказалось, ибо он был съеден без остатка.
И пока поэт шарил в глубоких карманах широких малиновых шароваров в поисках другого карандаша, пока растерянно озирался по сторонам, гениальные строки улетучились из его головы с той же легкостью, что и пришли. И как ни мучался поэт в малиновых шароварах, как ни хватался руками за голову и не сжимал пальцами виски, пытаясь восстановить утраченное, - уже ничего нельзя было поделать: драгоценные стихи были утеряны безвозвратно.
И нам остается лишь горько сожалеть о том, что эти бесценные строки так и не легли на страницы его поэтической тетради, и что мы не можем порадовать ими нашего драгоценного читателя.
Увы, нам, увы!
5
Кстати, о сутках.
Было время, когда сутки в Панами длились не более 35- 37 часов, но теперь все круто переменилось (и, как говорят, к лучшему).
Последним постановлением совета мудрейших суткам надлежало длиться не менее 40 часов - в будние, и 48 часов - в праздничные дни соответственно. Затем продолжительность суток была временно продлена еще на 3 часа, до окончательного выяснения точного местоположения звезды Сириус относительно Большой и Малой Медведиц. Однако, в связи с недостаточным финансированием всего комплекса научно-изыскательских работ, решение проблемы было отложено на неопределенные сроки. Правда, перед последними выборами в муниципалитет, некоторые оппозиционные деятели делали попытки привлечь внимание широких масс к этой животрепещущей проблеме. Некоторые, крайне радикально настроенные головы, даже предлагали брать за сутки время, затрачиваемое планетой на один виток вокруг своей собственной оси! Но, конечно же, большинством трезвых, здравомыслящих и взвешенных политиков такое решение было отвергнуто как вздорное, популистское, и не имеющее под собой никакой реальной почвы. Это было более чем справедливо потому, что в стране царила полная неразбериха. И без того неясно было, когда следует сеять и когда пахать. Никто не знал также, когда выплачивать пенсии и заработную плату учителям. (И надо ли ее выплачивать вообще?)
Так стоило ли дестабилизировать обстановку?
В такой непростой ситуации, советом мудрейших было решено ввести мораторий на все выплаты пенсий и учительских зарплат, вплоть до того момента, когда Большая медведица родит Гончего пса.
А что прикажете делать?
Ведь ночи-то в Панамии нету: все время светит, как минимум, одно из двух солнц!
6
Выше мы уже упоминали, что у Клары побаливала голова, и настроение у нее было, прямо скажем, скверным.
Многим в такие минуты все видится в черном свете, некоторые даже впадают в страшную меланхолию. У кое-кого дело доходит до того, что теряется аппетит!
У кое-кого, уточним мы, но отнюдь не у Клары.
Что же до Клары, то тут все обстояло как раз наоборот. С самого раннего утра (или же, если Вам будет угодно, с самого позднего вечера) Клару так и подмывало выкинуть какое-нибудь коленце: допустим, подсыпать кому-то в компот перцу, или же дернуть кого-нибудь за нос. Аппетит же, вместо того, чтобы угаснуть, разыгрался у нее со зверской силой. (А эти события начали разворачиваться еще до того, как мы увидели Клару на балконе ее дома) Вот потому-то наша героиня, в сильнейшем возбуждении, распахнула дверцу холодильника и вынула оттуда мясной фарш, намереваясь вылепить котлеты.
- Мяу,- подал голос кот Манакис,- Мур, мур...
Он лежал на коврике, свернувшись калачиком, но, учуяв запах мясного, резво вскочил, выгнул спину колесом и поднял хвост трубой. Призывно мурлыча, Маканакис стал отираться у ног Клары, желая привлечь ее внимание, и, в конце концов, это ему удалось: Клара раздраженно пнула кота ногой, да так, что бедный Маканакис отлетел от нее, как мячик, больно стукнувшись боком о стенку и утробно мяукнув.
В первый момент Маканаис хотел, даже, смертельно обидеться, но, видя, что дело идет не о пустяках, а о мясном фарше, встал и, невзирая на боль и обиду, вновь подлетел к своей хозяйке, мурлыча целым аккордом взывающих к ее милосердию голосов.
- Да брысь же ты, Маканкис, дурила, брысь, тебе говорят, неясно, что ли! - закричала Клара, топая ногой и, споткнувшись о кота, едва не свалилась на пол вместе с фаршем.
- Ну, ладно, же, ладно,- внутренне усмехнулся Маканакис, благоразумно отскачив от взбешенной хозяйки.- Погоди, Кларочка, погоди...
Но вот котлеты уже вылеплены и положены на горячую сковороду. Затем, как уже известно, читателю, Клара вышла на балкон перекурить. И тут она увидела Асю и зеленого крокодила и, желая развеять свое дурное настроение, принялась их дразнить.
7
Тем временем на детской площадке, среди песочниц и пятнистых грибков, собралась возбужденная толпа. Назревали события чрезвычайной важности. Ораторы произносили зажигательные речи, подстрекая народ к беспорядкам. Страсти накалялись. Волнение грозило перерасти в крупные манифестации протеста, с факельными шествиями, битьем окон и даже с требованием немедленной отставки правительства. Решался архиважный вопрос: что сейчас было? Утро - или вечер?
Сторонников, так сказать, "утренней концепции" возглавлял эксцентричный молодой человек с лихорадочно блистающим взором и огненно-рыжим гребешком волос на бритой голове. Он стоял на красной скамеечке, весь устремленный ввысь, как вспархивающий с кочки кулик.
- Друзья! - струнным голосом звенел бритоголовый, сжимая в кулаке панамку. - Глядите! Оно восходит! Заря нового дня брезжит над нами! В-виват! Ур-ра!
Соратники хохлатого бурно аплодировали. Белокрылыми мотыльками взлетали панамки. Повсюду гремели задорные, уверенные в своей правоте, голоса.
Лидер "закатной" группировки стоял на темно-бурой скамейке. Это был человек весьма почтенной наружности, подпоясанный лиловым кушаком. На голове у него красовалась пятнистая шляпа, напоминавшая экзотический гриб мухомор.
- Братья... скрипучим голосом вещал "Мухомор". - Близится час... Покайтесь! Ибо сказано в древних книгах: "И померкнет светило востока! И приидет черная ночь. И накроет своими крылами злой неправедный мир. И лишь малая горстка праведников будет спасена десницею божьей".
Люди в пятнистых панамках горько рыдали. Некоторые, в предчувствии надвигающейся катастрофы, бросались в объятия друг другу. Иные стояли уже по колено в лужах из слез. Самые фанатичные рвали волосы на головах друзей и близких и мазали им лица грязью. А рядом звенели задорные голоса:
- Ви-ват!
- Ур-ра!
8
Однако здесь, нам думается, уже наступило время пояснить, каким образом все эти разрозненные и, как казалось, не связанные между собой события, переплелись в единую цепь причин и следствий и вылились в громкое происшествие, о котором потом почти целые две недели шумел весь город.
Действительно, как все это произошло? Почему эта трагикомедия разыгралась именно у балкона Клариного дома?
Прежде всего, виной этому было, конечно, настроение самой Клары, находящееся в самой тесной взаимосвязи с ее головной болью - о чем было заявлено уже с самых первых строк нашего правдивого повествования. Затем - зеленый крокодил. Его фигура покрыта мраком таинственности. (Почему, например, он появился у балкона Клары именно в этот роковой час? Причем - в очках! Странно, не так ли?) Затем - стихийный митинг на детской площадке около Клариного дома. (Как это все, однако, совпало!) И, наконец, заключительный аккорд в финале этой загадочной драмы - поэт в малиновых шароварах! Ведь именно благодаря его перу, дальнейшие события приобрели широкую огласку.
9
А что же котлеты?
Ах, да, котлеты... (В будущем они еще сыграют свою немаловажную роль).
Так вот, котлеты по-прежнему жарилась на сковороде, и Маканакис петлял по кухне нервными упругими шагами, не находя покоя. Ах, если бы котлеты находилась сейчас в каком-нибудь ином, более доступном месте! (положим, на столе). О, Маканакис знал бы, что тогда делать! Не медля ни секунды, он вскочил бы на стол и сожрал бы их все! Да, да! Сожрал бы их все, целиком! (И при этом его ничуть не мучили бы угрызения совести). И сделал бы это даже не потому, что был голоден, о нет! Он совершил бы этот смелый, дерзкий поступок во имя высоких идеалов справедливости!
Акция протеста - вот самое подходящее название такому мужественному шагу. Протеста против Клариного бездушия, грубости, эгоизма.
Да разве ему так уж важны эти котлеты? Отнюдь. Ведь дело - не в котлетах. Дело в принципе! Важно внимание, участие с ее стороны!
Да пусть бы она отщипнула ему хотя бы малепусенький кусочек фарша (на все котлеты он ведь и не претендовал) и Маканакис знал бы, что его любят, ценят, уважают... О нем заботятся. Но нет... Нет! Увы!
Зеленые глаза Маканакиса наполнились горючими слезами. С камнем на сердце (пожалуй, лучше даже сказать, с большим тяжелым валуном), кот улегся на мягкий пушистый коврик. (В уютной, домашней обстановке страдается куда приятней, чем, предположим, на каком-нибудь убогом чердаке). Мрачный хоровод злых мыслей завертелся в его голове, и сладкие мечты о страшной, но праведной мести полились в его отравленное обидой сердце. В них честный, благородный кот торжествовал, а нехорошая, себялюбивая Клара молила его о прощении.
Ах, грезы, грезы...
Вот Маканакис, - непонятый, отверженный, - лежит, лапками кверху, на своем коврике, и лишь белый животик (единственное светлое пятно на его теле) едва заметно вздымается. Входит Клара. В ее руке - широкий нож.
Клара кладет на тарелочку несколько подрумяненных котлет, отрезает кусок свежего белого хлеба и с аппетитом уминает еду за обе щеки. Взгляд ее падает на Маканакиса.
"Что это с ним?" - изумляется Клара. - Я ем - а он лежит!
- Кыс кыс,- с набитым ртом зовет кота Клара. - Кыс кыс, Маканакис! Да кыс кыс же, тебе говорят, дурья твоя башка!
"Пусть, пусть зовет! Пусть кличет! - ухмыляется в усы кот. - Раньше, раньше звать надобно было!
Изумленная Клара бросает ему кусочек котлеты:
- Кыс кыс, Маканакис! Да кыс кыс же ты, дурила!
"Все суета сует... - меланхолично размышляет Маканакис. - Все преходяще в этом тленном мире..."
"Бог мой! - мысленно восклицает Клара. - Уж не сдох ли мой кот?"
"Да, сдох,- телепатически радирует ей Маканакис. - Вот, извольте видеть: натуры тонкие, возвышенные, не долго пребывают в вашем мире! Здесь процветают лишь бессердечные злюки и жадины, которым дела нет до своих верных друзей!"
Но чу! Чьи это шаги слышны в рассветно-закатной тиши? Чья это фигура в разноцветной тельняшке приближается к горюющему Маканакису? Некая дама опускается перед котом на колени, и на голову умершего котика опускается мягкая надушенная рука.
- О, Маканакис, ты мой Маканакис! - орошая бездыханное тело слезами и заламывая над котом красивые руки, причитает Клара. - Мой милый, мой преданный друг! Ах, зачем, зачем я бывала столь несправедлива к тебе, почему не холила, не лелеяла тебя при твоей жизни? О, прости меня, прости, мой милый, мой преданный друг!
Каплю, лишь каплю сочувствия искал ты во мне, тебе нужно было так мало... Но и этой малости, этой капли не нашлось в моем злом, холодном и черством сердце! Ах, Маканакис, мой славный, милый Маканакис, как казню я себя теперь за свою черствость, за свой эгоизм и бездушие, как горько сожалею о том, что растоптала грубым сапогом своего равнодушия нежные лепестки твоих возвышенных чувств!
Слезы раскаяния так и брызжут из глаз безутешной Клары. Ее стенания, ее горе могли бы тронуть и самого черствого кота Панамии, но они уже не в силах растопить оледеневшего сердца Маканакиса!
Клара в отчаянии дергает себя за уши, и тут... чуткий нос Маканакиса улавливает запах гари!
Словно подброшенный катапультой, вскакивает Маканакис с коврика и, отважным тигром, бросается на балкон. Подобный черной молнии, он взлетает на перилла, выгибает спину колесом, и издает истошный крик, от которого у почтенных панамцев проскакали по животам мурашки:
- Гор-рит, Клар-ра! Гор-рит!
10
Но вернемся к зеленому крокодилу.
Выше мы упоминали, что он стоял на баобабовой аллее, уронив на плечо Асе кудрявую голову, и горько плакал, а с детской площадки, тем временем, доносились взволнованные голоса:
- О, горе! Горе нам!
- Все кончено!
- Оно заходит!
- Виват!
- Ур-ра!
И тут раздался пронзительный крик:
- Дил дил, крокодил, Аське нос откусил!
Опешившие панамцы, как по команде, повернули головы в сторону этого крика. На балконе высокого, с красивой башенкой, дома они увидели кривляющуюся Клару. Под балконом, на баобабовой аллее, стояла девочка в ситцевом платьишке, уткнувшись лицом в широкую грудь благородного крокодила, и ее худенькие плечи вздрагивали от рыданий. Впечатлительные панамцы тотчас побежали поглазеть на зеленого крокодила. Их вожаки какое-то время еще постояли на скамейках, сохраняя величественные позы, но затем подмигнули друг другу, спрыгнули со своих пьедесталов и разошлись.
Так, благодаря решительным действиям Клары, в стране были предотвращены крупные беспорядки. Повсюду воцарился мир, ожидаемого конца света не наступило, и панамское правительство осталось у власти.
Ведь, не выйди Клара на балкон перекурить, пока жарились котлеты, и не появись в этот момент на баобабовой аллее зеленый крокодил, вся история государства Панамского могла бы пойти совсем по другому.
А еще говорят, будто бы отдельные личности не играют в развитии обществ никакой роли!
11
Однако где же поэт в малиновых шароварах?
Уж не забыл ли о нем автор?
Отнюдь. Автор по-прежнему держит в своих руках все нити этого рассказа.
Итак, в то самое время, как панамцы бежали к зеленому крокодилу, произошло вот что.
Спрятав блокнот, наш пиит решил сходить в небольшую рощицу, где произрастали очень вкусные, хрустящие карандаши, и сандалии 39 размера. Впрочем, сандалии были еще маловаты, и следовало подождать несколько дней, пока они достигнут 43 размера, но карандаши уже поспели. Там же, кстати, наливались соком и модные, ароматные тенниски и пиджаки - еще, правда, зеленые.
Кстати заметим, что поэт в малиновых шароварах был по совместительству внештатным корреспондентом газеты "Панамские вести". Возможно, кое-кому из вас даже доводилось читать его замечательные статьи о гигантских червях, используемых при рытье метрополитена, и о необычайно преданной жене с собачьей головой.
12
Да, трудно, очень трудно составить цельную картину из цепи разрозненных событий. Как все, однако, переплелось! Как все пришлось одно к одному - и, казалось бы, из-за чего?
Но задача добросовестного историка как раз в том и состоит, чтобы из всего обилия слухов, преданий, легенд выбрать лишь самые достоверные факты, увязать их воедино и представить на суд вдумчивого читателя.
Что мы и пытаемся тут сделать.
Покинув детскую площадку, панамские граждане окружили Асю и зеленого крокодила. Все были чрезвычайно возбуждены. Многие засунули во рты пальцы. Некоторые сочувственно вздыхали. На лицах большинства читалось самое искреннее сострадание. Молчание, становившееся уже тягостным, длилось почти целых полминуты, когда один из панамцев весьма интеллигентной наружности все же решился его прервать:
- Ах, какой он зеленый! - воскликнул этот панамец.
- Наверняка не местный...- откликнулись в толпе.
- Иностранец,- уверенно заявил чей-то бас. - Знаю я их... Видел в кино.
- А очки-то, глядите, не наши! Импортные! - удивленно брякнул человек в пятнистой шляпке.
Дама в гофрированных, как новогодний фонарик, штанишках, насмешливо усмехнулась:
- Да что вы такое выдумываете! Импортные! Смотрите, какие аляпистые! Это же только у нас на фабрике имени товарища Пальмиро Панамо такие делают!
И в этот момент из Клариного дома выскочила... Кто бы вы думали? Да, верно. Клара!
Нарисуем ее портрет.
Как мы уже упоминали, на Кларе была тельняшка. Теперь добавим: в продольную полосу. Полосы же были трех цветов: лимонного, синего, и оранжевого. И еще одна - белого.
Кстати, в те времена, к которым относится наше повествование, в Панамии была повальная мода на тонкие гофрированные штанишки, выведенные на своем приусадебном участке одним садоводом любителем. Были, среди местных прелестниц, в ходу также брючки-бутылочки с разноцветными галифе. Но Клара выскочила на аллею в блестящих малиновых рейтузах! Это, конечно, был шик-модерн!
Представьте только: малиновые, в обтяжечку рейтузики из тончайшего батиста! А под коленями - изумительные рюшечки! Прибавьте к этому, что на ногах у Клары красовались тупорылые башмачки с золотыми пряжечками, а на кисти ее правой руки сверкал ажурный мельхиоровый браслет. С ушей модницы свисали серьги из штампованных медных кружочков, и на безымянном пальчике ее правой руки красовался восхитительный перстень из нежнейшего лазурита в виде ослиной головы.
И вот, такая экстравагантная дама, эксцентрично взмахивая руками и дрыгая ногами, объявляется на баобабовой аллее! Гримасничая и хохоча, она приближается к Асе и зеленому крокодилу, а эти последние, в свою очередь, заливаются безутешными слезами.
Короче говоря, появление Клары произвело настоящий фуррор. В немом оцепенении взирали сторонники как "закатной", так и "утренней" концепции на ее рюшечки, заворожено рассматривали медные серьги, в восхищении таращились на малиновые рейтузики, а Клара, между тем, беспрепятственно приблизилась к рыдающей паре и звонко выкрикнула:
- О, крокодильчик, пр-ривет!
13
Забегая вперед, скажем несколько слов о зеленых крокодилах.
Так вот, в груди нашего крокодила билось честное и мужественное сердце. Это был добрый, преданный друг, способный на самые великодушные поступки. Верный товарищ своей маленькой хозяйки, он обладал душой тонкой, возвышенной и очень чуткой. Но, тем не менее, он все-таки принадлежал к отряду хищников, и этого ни в коем случае не стоило сбрасывать со счетов.
Многие панамские исследователи пишут в своих ученых трактатах, что крокодилы, как таковые, отличаются изощренным коварством и страшной жестокостью. Что все их добросердечие - напускное, не более, чем лицемерие, уловка для простаков, и что их слезам нельзя верить ни на грош.
Так это, или нет - мы сказать не можем.
Но, как бы то ни было, Кларе стоило все хорошенько взвесить, прежде чем начинать свой спектакль.
14
Итак, Клара стянула с головы кружевную панамку и с насмешливым реверансом очертила ею в воздухе нечто похожее на восьмерку:
- О, крокодильчик, пр-ривет!
(Левая нога ее изящно согнулась в колене).
- Спешите видеть! - объявила Клара, водружая панамку на голову крокодилу. - Глупый зеленый крокодил!
- А ты умная, да? Умная? - всхлипнула Ася.
Лицо ее вспухло от слез. Крокодил тоже жалобно захныкал. Клара радостно объявила:
- Смертельный аттракцион!
С какой-то даже небрежностью она протянула руку к крокодильей морде. (Эта морда, надо признать, была весьма недовольна). Толпа затаила дыхание. (Ай яй, что сейчас будет!)
- Але-оп! - воскликнула Клара, и двинула руку далее, желая схватить крокодила за нос.
И тут случилось непоправимое: крокодил открыл свою страшную пасть и, в мгновение ока, откусил Кларе указательный палец.
Клариного пальца, как это ни прискорбно нам сообщить, не стало.
И вот парадокс: лишь только крокодил откусил Кларе палец - у нее тотчас перестала болеть голова. Но зато тут же заболел откушенный палец. Ну? Как объяснить этот феномен с научной точки зрения? Пальца уже не существовало - и все-таки он болел. (Причем болел так сильно, что Клара даже повизгивала от боли.) А существующая голова - ни капельки не болела.
Что же до зеленого крокодила, то он, откусив Кларе палец, облизнулся. Затем поднялся на задние лапы, отряхнул фалды своего сюртука и продолжил свой путь. На некотором отдалении от него следовала Ася.
15
На баобабовой аллее воцарилось молчание, прерываемое лишь жалобным повизгиванием Клары. Наконец панамец интеллигентной наружности причмокнул сочными выразительными губами и назидательно изрек:
- М-да...
На нем была сорочка в веселый желтый горошек с высоким стоячим воротником, перехваченным зеленой тесьмой. Бледно-желтые трусы опускались до колен и были расчерчены в косую линеечку, как ученическая тетрадь первоклассника по панамскому языку. Из-под острой, словно пилотка, панамки, выбивались охристые волосы, кое-где тронутые синевой. Одной руки у мужчины не было.
Точку зрения однорукого разделила дама в гофрированных штанишках:
- Ужас! Ужас! Откусить тете палец! До чего мы докатились!
- И какой палец! - прихлопнула в ладоши дама в экстравагантном галифе. - Вы заметили, какой на нем был маникюр?
- Конечно заметили. Что мы, слепые, что ли? - усмехнулся человек в ученических трусах.
- Да? И какой же он, по-вашему?
- Перламутровый. А то какой еще,- пожал плечами однорукий.
Дама в галифе так и прыснула со смеху:
- Фрр! Да вы что, помидоров объелись, что ли? Или никогда в жизни перламутров не видели? Это же чистейшего киселя лазурит!
Мужчина смерил даму в галифе уничижительным взглядом.
- Уж кто-кто - а я на своем веку, каких хочешь, перламутров повидал, - высокомерно ответил он ей. (Судя по всему, ему тоже довелось дразнить крокодила).- А вот вы, сдается мне, вырядились в слишком уж смешные штаны.
- Сами не в смокинге,- надменно парировала дама.- Хотя смокинг, смею уверить вас, куда лучше подошел бы к вашим трусам. Фрр...
Неизвестно, как долго длилась бы эта перепалка, если бы в этот момент на балконе Клариного дома не появился Маканакис и не раздался его леденящий душу крик:
- Гор-рит, Клар-ра! Гор-рит!
16
Услышав вопли кота и увидев, как из окна кухни валит густой дым, в толпе решили, что это пожар. Но Клара сразу смекнула, что к чему и помчалась домой.
Как смерч, взлетела она по винтовой лестнице на второй этаж и, топая башмаками, ворвалась на кухню, лелея в душе надежду, что котлеты еще удастся спасти. Но, (увы!) ее постигло глубокое разочарование.
- Эх, Маканакис ты, Маканакис, дурья твоя башка! - с горечью молвила Клара. - Что ж ты меня раньше-то не позвал!
В глубокой депрессии, она подошла к холодильнику, распахнула дверцу и вытащила кастрюльку с позавчерашней вермишелью. Сняв крышку, она запустила в кастрюлю здоровую руку и, ухватив пучок вермишели, отправила себе в рот. Опустошив кастрюльку, Клара, в крайнем возбуждении, съела две больших жирных селедки, уплела дюжину конфет "Мотины глазки" и выпила пять страусиных яиц.
- Ну, Аська, погоди! - мстительно произнесла Клара, прищуривая глаза. - Ты у меня еще попляшешь!
В порыве безудержного гнева, она уплела небольшой жбанчик квашеной капусты и, мало-помалу, взяла себя в руки. Затем съела еще полкило ветчины и успокоилась окончательно.
Между тем Ася и зеленый крокодил шагали по баобабовой аллее. Постепенно они уменьшались в размерах и, наконец, скрылись совсем - возможно, снова зашли за угол, или же заглянули в какое-то кафе.
Оправившись от потрясения, Клара принесла из чуланчика ведерко с картофелем и стала подумывать о том, чтобы такого эдакого сварганить на обед.
17
Поэт в малиновых шароварах вышел на баобабовую аллею.
Увидев у Клариного дома возбужденную толпу, он тотчас достал блокнот и начал брать интервью.
Новости - сногсшибательные!
Некая дама, весьма почтенной наружности, рассказывала, что сегодня, поздним вечером, какой-то злонамеренный крокодил откусил одной доброй женщине левую руку. Однако другая, также внушающая всяческое доверие дама, заявила, что крокодил откусил вовсе не левую руку, а правую ногу. И что все это безобразие творилось ранним утром, чему свидетелем был ее собственный муж.
В результате журналистского расследования выяснилось, что этой ночью (или, может быть, днем?) поблизости сгорел дом, и в нем обнаружена полуживая женщина и огромный рыжий кот с красными глазами.
На следующий день в "Панамских вестях" вышла сенсационная статья под броским заголовком: "Молодая женщина с откушенной головой в руинах сгоревшего дома". Была помещена также и фотография несчастной жертвы, но, разумеется, без головы. Несколько дней по всей Панамии только и толков было, что об этой загадочной женщине, но затем подоспело известие о подводной лодке инопланетян в водах панамского залива, и эти события отошли на второй план.
Не желая касаться истории с инопланетной субмариной, мы хотели бы, в нескольких кратких словах, завершить наш правдивый рассказ.
Итак, Кларин дом и по сей день стоит на том же месте. (Ибо, несмотря даже на сенсационное сообщение "Панамских вестей", сгорели все-таки котлеты, а не дом). Сама Клара чувствует себя превосходно. Ее совершенно перестали мучить головные боли. И, вместе с тем, у нее отпало всякое желание дергать крокодилов за нос. На месте откушенного пальца у Клары вырос новый палец, даже еще лучше прежнего. Маканакис стал получать от своей хозяйки самые лакомые кусочки, и она частенько гладит его за ухом, причем исключительно по шерстке. Но, как ни странно, старина Маканакис стал еще обидчивей, чем прежде. Ему все чудится, что он недостаточно оценен в этой скоротечной жизни, что его мало любят и уважают. (Вот вам еще один панамский парадокс!)
Да, кстати! Поговаривают, будто бы недавно Маканакис исцарапал морду одному распоясавшемуся крокодилу, когда тот без должного уважения отозвался об его хозяйке в одной из таверен.