Довгай Николай Иванович : другие произведения.

В созвездии Медузы

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:


В созвездии Медузы


Своей жене, Довгай Марии Николаевне,

посвящаю я эту нехитрую сказку.





Часть первая

Глава первая
Украденный мишка

   В дни своего детства Конфеткин любил игрывать в казаки-разбойники, жостик, или, как его еще тогда называли, крячик и многие другие игры. Теперь детвора вряд ли уже знает, что это значит - "играть в крячик", но в молодые годы Конфеткина этот вид спорта пользовался огромной популярностью.
   Как и многие его сверстники, в те далекие времена комиссар Конфеткин частенько пропадал на улице. Он без устали гонял по пыльным переулкам, балкам, оврагам, и его поджарый живот был постоянно украшен разводами грязи, а босые ноги - сбиты о камни.
   Конфеткин обожал устраивать засады на "разбойников" где-нибудь в зарослях паслена или конопли, и часами преследовать по пятам хитроумного противника с деревянным "калашем" в руках. "Казак Конфета", как окрестили его среди своих, находил потайные укрытия таких пацанов, которые были далеко не простаками в умении "ховаться" в разных укромных уголках, уходя от погони. И уже в те годы громкая слава о незаурядных способностях "Конфеты" летела далеко впереди него.
   С годами комиссар остепенился и стал тяготеть к более спокойной, размеренной жизни. Он увлекся игрой в шахматы, начал захаживать во всевозможные кафе, отдавая дань моде.
   Разумеется, комиссар старался держаться при этом в тени. Он делал все от него зависящее, чтобы не попасться на глаза какому-нибудь въедливому репортеру или восторженному поклоннику своего таланта. Но это ему удавалось далеко не всегда.
   Обыкновенно не проходило и получаса после того, как он пускал корни в какой-либо кафешке, как к его столику уже подсаживался очередной тип и с робкой улыбочкой вопрошал:
   - Простите, а вы, часом, будете не комиссар Конфеткин?
   "Конфета", насупившись, молчал.
   - Наверное, опять расследуете какое-нибудь дельце? - наседал непрошеный гость, и лицо комиссара превращалось в зловещую маску. Казалось, он был готов укусить за ухо нарушителя своего покоя. А за его спиной уже слышались взволнованные перешептывания:
   - Смотрите! Это же тот самый комиссар Конфеткин!
   - Да что вы говорите! Дайте-ка взглянуть!
   И тут уж обязательно находился какой-нибудь особенно докучливый субъект, который продирался к Конфеткину, вовсю работая локтями, и восхищенно восклицал:
   - Разрешите пожать вашу мужественную руку!
   - Извините, дружище, но мне пора уходить,- бормотал комиссар, хватаясь за шляпу.
   И вот как-то раз, после одного такого незадачливого "отдыха", Конфеткин и набрел на заведение, стоящее на отшибе от оживленных кварталов. Своим названием оно было обязано замечательному русскому писателю Николаю Носову. В "Незнайке" не было того дикого грохота, как во всех этих новомодных Интернет-кафе, с их виртуальной стрельбой из пулеметов, головоломными гонками на спортивных автомобилях и шумными ватагами сопливой детворы у игровых автоматов. Комиссар зачастил сюда после работы. Как правило, он усаживался за свободный столик и молчаливо потягивал через трубочку клюквенный сок, размышляя о превратностях человеческих судеб.
   Как-то в первых числах декабря, комиссар заглянул в "Незнайку". Зал уже наполнялся вечерними посетителями, и Конфеткин не сразу обратил внимания на мужчину с девочкой (очевидно, его дочерью) за соседним столиком. Но через некоторое время он почувствовал что-то неладное.
   Что же насторожило комиссара?
   Мужчина?
   Конфеткин задержал на нем цепкий, обладающий фотографической памятью, взгляд.
   На незнакомце висело длинное черное пальто, уже изрядно потрепанное, с приподнятым до ушей воротником. Он был высок, узкоплеч и сухощав, с тонким и как бы высеченным из гранита лицом. Комиссар подметил, что ободки ногтей на пальцах его правой руки пожелтели от никотина. Человек сидел за столиком в неестественно прямой позе, и от всей его напряженной фигуры исходила какая-то бьющая по нервам энергия: казалось, он с трудом сдерживает свои эмоции, и готов разрыдаться.
   Комиссар перевел взгляд на девочку, и в его груди что-то тревожно стукнуло. Девочка была несчастна!
   Она сидела напротив отца, понуро опустив головку. Перед ней стоял стакан лимонаду, лежали пирожные, но она ни к чему не притрагивалась. На ребенке была золотистая шубка, распахнутая на груди. С хрупкой шеи девочки свисали концы оранжевого шарфика, и белокурые волосы обрамляли тонкое бледное личико. Глаза были большие и потухшие.
   У ног ребенка лежал красивый белый пес. Как и его хозяйка, он казался чем-то угнетенным.
   Конфеткин начал ломать голову над тем, какое несчастье могло постигнуть этого милого ребенка, но тут отец посмотрел на дочь печальным взглядом и сказал:
   - Ешь, Оленька. Что же ты ничего не кушаешь?
   - Не хочу,- сказала дочь.
   Отец тяжко вздохнул и умолк. Суровая складка прорезала его узкий лоб. Он явно не знал, как ему себя вести и был очень расстроен. Собака, совсем по-человечески, горько вздохнула.
   Так и сидели они, словно на похоронах.
   - А, может быть, хочешь мороженого? - поинтересовался отец.
   - Нет.
   - А апельсинового соку? Или шоколадку?
   - Ах, папа,- сказала девочка. - Пойдем отсюда. Ничего я не хочу.
   Она уронила голову на стол и вдруг разрыдалась.
   Отец вздрогнул, как от удара хлыстом, и его лицо исказила мучительная гримаса. Он неуклюже погладил Оленьку по вздрагивающим плечам:
   - Ну, ну... Успокойся, доченька. Что ж делать? Ничего тут не поделаешь...
   Он осторожно привлек к себе дочь и прижал ее к груди. Губы его плаксиво перекосились, а шея напряглась. С непереносимой тоской в глазах, отец поцеловал дочь в белокурую головку.
   - Ах, папа! - всхлипнула Оленька, заливаясь горючими слезами. - Найди мне маминого Мишку! Зачем, зачем ОНА украла моего Мишку? Ведь это же мне мама подарила!
   - Да, да,- пробормотал отец. - Конечно. Я найду... Я обязательно его найду...
   Он вынул платок из кармана пальто и промокнул им свой взмокший лоб. Они немного помолчали.
   - А, может быть, купить тебе другого медвежонка? - неуверенно предложил отец и жалко улыбнулся. - А? Хочешь, я куплю тебе еще и зайца, и Буратино, и накуплю всяких разных кукол... И вообще, всего, всего, что только ты захочешь!
   - При чем здесь зайцы и Буратино! - нервно вскинулась девочка. - Мне нужен мамин Мишка! Как же ты не понимаешь!
   Казалось, еще секунда - и с ней случится истерика.
   - Ну, хорошо, хорошо... Ах ты, горе-то какое! - пробормотал отец, сокрушенно покачивая головой. - Найду! Я обязательно его найду!
   Дочь подняла на отца залитые слезами глаза, вспыхнувшие надеждой:
   - Ты обещаешь?
   Он потупил взор:
   - Обещаю.
   - Смотри же, папа,- сказала дочь, приподнимая пальчик. - Смотри: ты мне пообещал!
   - Договорились,- сказал отец и нервно улыбнулся. - Но только и ты должна съесть это пирожное. Идет?
  
  

Глава вторая

Комиссар выжидает

  
   Было коло шести часов вечера, когда комиссар вышел из "Незнайки". Уже сгустились сумерки, становилось темно - город почти не освещался. В стране разразился очередной политический кризис, и властям было не до уличных фонарей.
   Конфеткин бесшумной тенью скользил за мужчиной и его дочерью, по следам которых унылым белым пятном трусила собака. В какой-то мере, темнота на улицах была комиссару лишь на руку, ибо позволяла оставаться ему незамеченным.
   Он шел за этой странной парой уже добрых минут десять.
   Выйдя из "Незнайки", они пошли по улице Пушкина, затем свернули на бульвар Алых Роз и стали спускаться в направлении храма Христа Спасителя, стоявшего на площади "Трех богатырей". Затем нырнули в какой-то переулок. Возле мрачного двухэтажного здания мужчина вошел в калитку с металлическими пуговицами на воротах в полутемный дворик. Конфетки последовал за ними, и ему удалось заметить, как отец с дочерью поднимаются по узкой деревянной лестнице в квартиру на втором этаже. За ними по пятам плелась собака.
   В некоторых окнах дома горел свет, бросая на маленький продолговатый дворик скупые желтые лучи. В нем чернело множество каких-то сарайчиков, пристроек и сооружений, назначение которых было трудно разгадать. Внезапно внимание Конфеткина привлекло корявое деревцо с рогатыми, как черные росчерки молний, ветвями. Оно росло как раз напротив лестницы, в шагах десяти от нее, и под ним тонули во мраке контуры скамьи.
   Комиссар направился к скамье. Когда он сел на нее, в черном квадрате одного из окон второго этажа вспыхнул свет. Конфеткин выудил из кармана пальто леденец и отправил его за левую щеку. Вскоре осветилось еще одно окошко, и за занавесками заходили тени.
   Воздух был сырым, промозглым, и комиссару чудилось, что узенький дворик плавает в каком-то желтом туманном мареве. Минут пять он просидел в глубокой тишине. Затем где-то хлопнула дверь, и послышались грузные шаги - во дворе появилась женщина с ведром мусора, закутанная в плащ с капюшоном. Она прошла мимо лавочки в глубь двора, переваливаясь, словно утка, на кривых ногах и подозрительно всматриваясь в комиссара.
   Конфеткин стоически выдержал ее взгляд.
   За кого она его приняла? За грабителя? Ночного вора?
   За его спиной послышался стук - женщина выбивала ведро о край мусорного бака. Затем она описала замысловатую петлю вокруг скамьи, бдительно озирая неподвижную фигуру комиссара и, наконец, убралась восвояси.
   Двор снова погрузился в тишину. Сквозь тучи не проглядывало ни единой звездочки.
   Впрочем, вскоре чуткое ухо комиссара стало улавливать тихие неясные звуки.
   В какой-то квартире невнятно звякнули струны гитары, где-то заиграло радио, послышался отдаленный лай собак; непонятно откуда, доносились приглушенные хлопки, стуки. Двор полнился шорохами, шелестом ветра...
   Через некоторое время комиссар Конфеткин стал невольным очевидцем сцены, свидетельствующей о глубоком падении нравов в среде нынешней молодежи: во двор, обнимаясь, как будто это было в порядке вещей, вошли парень с девушкой - совсем еще молокососы! Поначалу они вознамерились оккупировать лавочку, где сидел комиссар, но, увидев, что та уже занята, углубились под навес пристройки и начали там целоваться!
   Теперь Конфеткин был принужден слушать их нежные воркования, перемежаемые бесцеремонными звуками поцелуев. И это несмотря на то, что они находился в каких-нибудь семи шагах от него! Несколько раз его так и подмывало сделать молодым людям замечание, однако он скрепился. Наконец, влюбленная парочка разошлась, и комиссар вновь остался в одиночестве. По временам он бросал хмурые взгляды на освещенные прямоугольники окон второго этажа и молча посасывал леденец. За те несколько часов, что комиссар провел на лавочке, он основательно продрог. И это - несмотря на пальто на теплой подкладке!
   Но вот звуки вечернего города стали стихать. С небольшими интервалами начал гаснуть свет в окнах... город погружался в осеннюю дрему.
   Комиссар упрямо выжидал.
   На что он рассчитывал, сидя под черным рогатым деревом в сырой промозглый вечер? Чего добивался?
   Внезапно одно из окон второго этажа, напротив которого затаился легендарный сыщик, погрузилось во тьму. Комиссар напрягся и подал корпус вперед. В этот момент на крыше сарая раздался дикий грохот, и двор огласил пронзительный кошачий визг. Однако Конфетки его словно и не слышал - его взгляд был прикован к черному пятну двери над лестницей.
   Наконец, его долготерпение было вознаграждено! Через небольшой промежуток времени дверь хлопнула, зашаркали чьи-то шаги, и над перилами лестничной площадки всплыл красный огонек. Когда курильщик затянулся, огонек вспыхнул чуть ярче, и комиссар сумел различить в темноте тонкие, плотно сжатые губы мужчины.
   На крыше сарая вновь мерзко завыли коты, и им откликнулись протяжные вопли из-за соседнего забора. Где-то угрожающим басом залаяла собака.
   Выкурив сигарету, мужчина бросил окурок во двор, и она полетела к ногам комиссара, прочертив в воздухе огненную дугу. Ударившись о землю, головка окурка рассыпалась на мелкие красные искры. По-видимому, человек на лестничной площадке уже собирался уходить.
   - Но и коты у вас, однако! - негромко произнес Конфеткин. - И чего это они так расходились?
   - Кто это там? - спросил мужчина.
   - Вы меня не знаете,- ответил комиссар из темноты. - Я не из вашего двора.
   Они немного помолчали. Потом комиссар, как бы, между прочим, спросил:
   - Ну что, отец, вы уже уложили спать свою дочь?
   Мужчина так и подался вперед:
   - Да кто вы такой?
   - Ваш друг,- сказал Конфеткин. - И, возможно, я смогу помочь вашему горю.
   - Помочь?
   Мужчина спустился с лестницы и приблизился к Конфеткину. Он возвышался в темноте вечера над сидящим на скамеечке сыщиком, как мрачный утес.
   - И как же ты собираешься это сделать, помощник?
   - Пока еще не знаю,- сказал комиссар. - Возможно, я сумею отыскать украденного Мишку.
   - Что? - насторожился отец. - Откуда вы знаете про Мишку?
   - Все просто,- пояснил комиссар. - Я сидел в кафе за соседним столиком и случайно услышал весь ваш разговор.
   - Да кто ты такой, черт тебя подери?!
   - Комиссар Конфеткин.
   - Ого! - произнес человек, вглядываясь в фигуру на лавочке. - Так вы и есть тот самый комиссар?
   - Вам показать жетон?
   - Не надо. Выходит, вы из Дворца Правосудия?
   - Да.
   - И вы все слышали?
   - Я уже вам об этом сказал.
   - А потом проследили за нами?
   - Но без всякого злого умысла,- внес уточнение комиссар. - Просто у меня не оставалось иного выбора.
   - Зачем же вы сделали это?
   - Чтобы побеседовать с вами.
   - И все это время вы просидели на лавочке?
   Комиссар промолчал.
   - Но откуда вы могли знать, что я выйду покурить? - удивленно спросил Олин папа.
   - Этого я не знал. Однако предполагал. Видя, как вы нервничали в кафе, я решил, что вам, скорее всего, захочется покурить. Во всяком случае, я решил использовать свой шанс. Иначе мне пришлось бы искать с вами встречи завтра. А дело, как вы сами понимаете, не терпит проволочек.
   - Какое дело! О чем вы говорите! - с горечью вымолвил мужчина. - Ведь мне уже никто! Вы понимаете: никто не может помочь!
   - Как знать...- сказал Конфеткин, стараясь вселить в душу несчастного отца надежду. - Возможно, вы и ошибаетесь. Ведь если я верну вашей дочери Медвежонка...
   - Но вы не сможете его вернуть!
   - Почему?
   - Да потому, что это просто невозможно! Медвежонка вообще не существует! Понимаете? И, соответственно, никакого воровства тоже нет. Все это фантазии моей дочери, и ничего больше. Плод ее больного воображения. Оленька пережила страшный удар, у нее умерла мать. И теперь ей повсюду мерещатся всякие чудеса. Единственное, что может ей помочь - так это время, и хороший доктор.
   Такого поворота событий комиссар не ожидал. Он пожевал губы.
   - Успокойтесь, пожалуйста... И возьмите себя в руки. Как вас зовут?
   - Василий Никитич.
   - Так вот, Василий Никитич, присядьте-ка на лавочку и расскажите мне обо всем по порядку. Вдвоем, возможно, мы и сумеем найти какой-нибудь выход.
   Мужчина неуверенно взглянул на комиссара. Заметив его колебания, Конфеткин добавил:
   - Да что вы теряете, в самом деле? Вреда вам от этого не будет никакого, верно?
   Василий Никитич, казалось, не расслышал его слов. В его фигуре чувствовалась какая-то обреченность.
   Наконец он все же опустился на скамью, и его голова понуро свесилась на грудь. Прошла минута, другая - Олин отец подавленно молчал. Конфеткин его не торопил. По всему было видно, что этому человеку приходится не сладко.
   Наконец он начал свой удивительный рассказ.
  

Глава третья

Исповедь

  
   - Вам, конечно, невозможно объяснить, как счастливо мы жили втроем! И какое горе нас потом постигло! Дай Бог вам никогда этого и не узнать...
   Василий Никитич обхватил голову руками, и из его груди вырвался тяжкий вздох.
   - Да-а... - промычал Олин отец, словно раненный зверь. - Оленька очень любила свою мать и, когда она умерла....
   Он неожиданно всхлипнул и утер кулаком глаза. Некоторое время Василий Никитич боролся с накатившими слезами. Наконец, он все же сумел взять себя в руки.
   - Простите,- сказал он осевшим голосом. - В общем, детская психика моей дочери не выдержала и надломилась... В ночь после похорон она проснулась не в себе и, прильнув к моей груди, рассказала мне совершенно немыслимую историю. Я, конечно, сделал вид, что поверил ей. Но... Ах, Боже мой! - зарычал Василий Никитич и замотал головой.
   Конфеткин неуклюже приподнял руку. Он осторожно коснулся ею плеча безутешного мужчины и мягко произнес:
   - Говорите, не стесняйтесь. Увидите, вам сразу станет легче.
   Василий Никитич вздохнул так, словно у него в груди клокотал вулкан. Сквозь разодранные ветром облака над ними засветилась зеленая звездочка.
   - По-моему, она сходит с ума,- с отчаяньем в голосе вымолвил Олин папа. - уж и не знаю, что мне с этим делать. Внешне это почти не заметно, но то, что она говорит... И, главное, она сама всему этому верит! Понимаете? Верит! Так, что я даже и не пытаюсь ее разубедить.
   Он нервно хрустнул суставами длинных пальцев:
   - Да вот послушайте сами ...
   Поначалу Василий Никитич ронял слова скупо, тяжеловесно, но затем, увлекшись, заговорил горячо, сбивчиво, словно опасаясь, что ему не дадут высказать все до конца.
   - После похорон Оленька проснулась среди ночи оттого, что услышала, как ее зовет мама. Она приподнялась на кровати, откинула край одеяла и спустила ноги на пол. В окна сочился сиреневый свет.
   - Оля! Оля! - услышала она оклик мамы.
   Ей почудилось, будто голос доносится со двора.
   Как была, босая, в белой ночной сорочке, дочь впотьмах поспешила на зов матери. Она открыла наружную дверь квартиры и...тут-то у нее, и начались все эти видения.
   Василий Никитич снова вздохнул. В проеме туч зажглось еще несколько зеленых звезд, и теперь они замерцали над маленьким тусклым двориком, словно светящаяся гроздь небесного винограда.
   - Вы понимаете, все это случилось три дня назад,- сказал Василий Никитич. - Ночь была в точности такой же, как и нынешняя: слякоть, сырость, одним словом, поздняя осень... Но когда она открыла дверь, то оказалось, что за стенами нашего дома царит буйное лето.
   Олин отец бросил на комиссара испытующий взгляд, желая увидеть, какое впечатление на него произвели эти слова. Но лицо Конфеткина не выражало ничего, кроме искреннего участия.
   - Так вот,- сказал Василий Никитич. - Дочь спустилась по лестнице во двор. В небе горели крупные звезды, воздух был теплый, свежий и ароматный. Деревья были наряжены в свежую зеленую листву, и на них благоухали белые цветы. А на том деревце, под которым сейчас сидим мы с вами, росли какие-то диковинные плоды и сидели экзотические птички с разноцветными перьями.
   Снежка - это наша собака - радостно вертелась у ее ног. Над землей, на уровне ее груди, парил в воздухе наш кот Васька. Повсюду были разлиты благоухание и покой.
   Внезапно край неба озарился, и дочь увидела, как над крышами домов всплывают три солнечных диска. На деревьях запели похожие на махоньких павлинов птицы. Брызнул белый ласковый свет. С неба, с венком цветов на голове, спускалась ее мама. Она вся лучилась каким-то нежным необъяснимым сиянием, и у нее в руках был плюшевый медвежонок.
   Мама сошла с небес и обняла дочь. Потом они уселись на лавочку, и мама рассказала дочери о том, что теперь она живет на небесах, и что ей там очень хорошо. Она сказала также, что по-прежнему любит Оленьку, и просила ее больше никогда не печалится.
   Моя умершая жена ласкала дочь, качала ее на руках и целовала в мокрые глазки! Оленька была вне себя от счастья.
   Затем она провела нашу дочурку в квартиру и уложила спать. А перед этим подарила на память плюшевого медвежонка.
   Вот, собственно говоря, и вся история,- заключил Василий Никитич, разводя руками. - Теперь вы и сами видите, комиссар, какие необычные фантазии роятся в ее детской головке! Понятно, что, проснувшись поутру, моя дочь не нашла у себя в постели никакого Мишки. Ведь его там просто не могло быть!
   Рассказ несчастного отца озадачил комиссара. Неужели вся эта история - лишь плод больного воображения несчастной девочки?
   - И какое же она дала объяснение исчезновению медвежонка? - спросил комиссар.
   - Вот это-то и хуже всего. Это объяснение говорит о том, что ее психика находится в серьезной опасности. Удивительно, до чего все-таки кипучая фантазия у детей! - прибавил отец. - Взрослым, такое и на ум не придет.
   - И, все-таки? - настаивал комиссар. - Что она вам рассказала?
   - Вот тут-то и начинается самое скверное... - сказал убитый горем отец. - Среди ночи ее вдруг точно что-то толкнуло изнутри, и она проснулась. В комнате было темно, шторы на окнах раздвинуты, и сквозь черные стекла лился мертвенный свет. Стояла абсолютная тишина - даже настенные часы, казалось, как-то странно онемели.
   И тут в форточку, подобно некой зловещей тени, втянулся тонкий черный круг. Зависнув у окна, он распрямился, задрожал и стал быстро увеличиваться в размерах. Круг выгнулся, подобно шляпке зонта и, как показалось ей, беззвучно зашипел. В полутьме дочь видела, что ночная хищница сотворена из тончайшей кожи. На ней виднелись линии изящного узора, сходного с теми, какие мы можем наблюдать на змеях. Пришелица была живым, холодным и агрессивным существом. Оленька приподнялась на кровати, выставив вперед ручонку, и прижала плюшевого медвежонка к груди. И тогда эта тварь набросилась на мою дочь, накрыв своей тонкой черной плотью. Дочь почувствовала, что задыхается под удушливым колпаком. А черная нечисть, раздуваясь от злобы, вырвала игрушку из рук полумертвого от страха ребенка и, стремительно уменьшаясь в размерах, улетела, со своей добычей, сквозь форточку в бездонную тьму.
   Конфеткин машинально отправил за щеку новый леденец. Сейчас он не отдавал себе отчета в своих действиях.
   - Вот такие дела, комиссар... - печально качнул головой Василий Никитич. - Спасибо, конечно, за то, что захотели мне помочь. Но, как видите, тут ничего нельзя поделать... Все это - просто ее бред. И мне остается лишь надеяться на то, что со временем он у нее пройдет.
   - А больше ваша дочь вам ничего не рассказала?
   - Нет. Это все. Наутро она проснулась бледная, осунувшаяся, и долгое время не говорила ни слова. Я очень боюсь за нее, комиссар. Уж больно она переживает смерть матери.
   - Вы попытались что-то предпринять?
   - Да как вам сказать... - Василий Никитин почесал затылок. - Поначалу я хотел, было, сводить ее к врачу, но потом отказался от этой затеи. Я боялся, что дочь неправильно меня поймет. Потом появилась еще одна мыслишка: я решил купить ей какого-нибудь медвежонка и подложить ночью в постель. Но, во-первых, я не знал, как в точности выглядит ее мишка. И, во-вторых, оказалось, что отечественных игрушек в продаже попросту нет! Представьте себе, комиссар, я прочесал все магазины в нашем городе, и не нашел там ни одной самобытной игрушки! Сплошные американские Барби! Видно, кто-то здорово пытается оболванить нашу детвору! Даже книжек с раскрасками, какие были у нас в детстве - и тех не стало!
   Комиссар знал, что это - сущая правда. Нынешнее поколение молодежи имело самое смутное представление о своей истории и культуре. Спросите иного юнца, кто такой Пушкин - и вы поставите его в тупик.
   - А кто же присматривает за вашей дочерью, пока вы на работе?
   - Пока никто,- сказал Василий Никитич. - Я взял отпуск. Возможно, позже я отдам ее на попечение бабушки.
   - Как звали вашу покойную жену?
   - Лида.
   - Ладно, старина,- Конфеткин легонько потрепал Олиного отца плечу. - Идите к своей дочери. Не стоит оставлять ее одну надолго.
   Он окинул Василия Никитича теплым сочувствующим взглядом. И вдруг произнес то, от чего в сердце несчастного отца смутно шевельнулась надежда:
   - А я все-таки попытаюсь разыскать ее медвежонка.
  

Глава четвертая

Звездный посланец

  
   -Что-то поздненько ты сегодня, комиссар,- заметила Люба ироническим тоном, открывая Конфеткину дверь и впуская его в прихожую. - Никак, взялся за новое дело?
   Комиссар не счел нужным отвечать на шпильку сестры. Он молча проследовал к вешалке, снял пальто, шляпу, после чего зашел в туалет.
   Комиссар крепко наделся на то, что, выйдя из туалета, найдет прихожую свободной от присутствия Любки. Но он жестоко просчитался в своих расчетах: она все еще торчала тут.
   - Лучше б ты уроки делал,- заметила сестра с назидательными оттенками в голосе. - По алгебре неуд - а он и ухом не уйдет!
   Конфеткин вяло махнул рукой - мол, алгебра никуда не убежит.
   Он направился в свою комнату. По пути заглянул в гостиную. Папа с мамой сидели в полумраке у экрана телевизора и следили за перипетиями очередного мыльного сериала. Судя по словам: Ракел, Диего и дон Альберто, доносившимися из домашнего "кинозала", сериал был мексиканский.
   Увидев сына, мама пробормотала: "А! Явился! Наконец-то!" А папа проворчал: "И где это тебя носило?" После чего родители вновь дружно переключились в выяснение того, кто от кого забеременел, и чей внучкой являлась двою родная племянница троюродной сестры старой служанки гасиенды.
   Конфеткин переоделся в домашнюю одежду, сунул ноги в мягкие тапочки с помпонами и, взяв полотенце, двинулся к умывальнику.
   Он вымыл лицо и руки холодной водой и вытерся махровым грубошерстным полотенцем. Вечернее бдение на лавочке не прошло для него даром: комиссар был голоден, как серый волк.
   С полотенцем на плече, он вышел на кухню, и тут же услышал зловредный голосок сестры:
   - А ты стихотворение на завтра выучил?
   Ему захотелось запустить ей чем-нибудь в голову.
   И откуда только у девчонок берется эта необъяснимая тяга к педагогике и всяческим поучениям, подумал комиссар. Взять ту же Мальвину, или жену Дуремара.... и даже его родная сестра...
   - Лучше бы ты приготовила мне что-нибудь пожевать,- проворчал Конфеткин.
   - Сам не великий пан,- отрезала Люба. - Я к тебе в прислуги не нанималась!
   И в этом - вся его сестричка!
   Что ж, нынче женщины совершенно отбились от рук! И чего они только о себе воображают?
   Комиссар сдвинул плечами и молча протопал к холодильнику. Он уже давно привык решать свои проблемы сам, не перекладывая их на чужие плечи. И все-таки сейчас ему казалось, что сестра могла бы проявить к нему чуть больше такта и внимания.
   Распахнув дверцу холодильника, Конфеткин задумчиво закусил палец зубами...
   Из головы не выходила Оленька и украденный медвежонок.
   Была ли в рассказе Василия Никитича о чудесном снисхождении с небес его покойной жены хоть доля истины? И если да, то, что за чудо-юдо влетело ночью в форточку к несчастному ребенку и похитило ее игрушку?
   Комиссар, насупившись, замер в позе мыслителя, пробуя на вкус свой указательный палец. Казалось, еще немного - и он поймает за хвост какую-то очень важную мысль...
   - Ну, долго ты еще будешь торчать перед раскрытым холодильником, как истукан перед черным квадратом Казимира Малевича? Продуктов там от этого все равно не прибавится!
   Конфеткин вынул палец изо рта и хмуро выпятил нижнюю губу: сестра все-таки умудрилась сбить его с мысли! Он попытался вновь поймать упорхнувшую мысль, но - тщетно.
   Выудив из холодильника яйца, сливочное масло и колбасу с сыром, легендарный сыщик понес все это на стол. За его спиной раздалось громкое чмоканье закрывающейся дверцы. Сестра тотчас прокомментировала это "великое событие":
   - А придержать дверцу рукой что, было никак нельзя?
   Конфеткин не удержался от вздоха. И в этом вздохе он попытался выразить всю гамму обуревавших его чувств: усталость, раздражение, зверский голод и недовольство менторскими повадками своей сестрицы. Поистине, нет пророка в своем отечестве!
   Дома на него смотрели не как на великого комиссара, но как на самого рядового члена семьи. Видели бы его сейчас Бублик и Сластена, ловившие каждое слово своего шефа так, словно оно было откровением из святого писания!
   И вот их кумир, после изнурительного рабочего дня, вынужден самостоятельно готовить себе ужин!
   Недовольно покрякивая, Конфеткин нацепил на себя коротенький мамин фартук и взялся за дело: зажег газовую плиту, нагрел сковороду до необходимой температуры и положил туда сливочное масло. На соседнюю конфорку он поставил уже остывший чайник. Когда масло зашипело и начало стрелять, комиссар долил в сковороду чуток растительного масла...
   ...Алгебра, невыученный стих, какая-то там дверца какого-то там еще холодильника, вертелось у него в голове. Разве все эти вопросы имеют такое уж непреходящее значение? И почему женщины вообще склонны отводить такую глобальную роль всем этим пустякам?
   Он разложил на сковороде кружочки колбасы, прожарил их с обеих сторон, вбил яйца, и погрузился в анализ имеющихся в его распоряжении фактов. Машинально он следил за тем, чтобы его стряпня не подгорела.
   Пока он даже не представлял себе, с какого конца ухватиться за дело. Не было ни единой зацепки, ничего такого, что могло бы вывести его на след.
   Ключ к разрешению этой загадки, скорее всего, лежал в каких-то мистических сферах. Ни шапка невидимка, ни сапоги скороходы тут, безусловно, делу помочь не могли...
   Возможно, следовало обратиться за консультацией к какому-нибудь ясновидцу или колдуну? Но он не доверял ни тем, ни другим. Впрочем, он слышал об одном отшельнике, святом старце...
   Течение его мыслей прервал звонок из прихожей. Глядя перед собой широко открытыми глазами, комиссар замер с ножом в руке.
   Кто бы это мог быть в столь поздний час? Он бросил выжидающий взгляд на сестру.
   - К тебе,- сказала Люба.
   - Я никого не жду,- сказал комиссар.
   - Я тоже.
   - Пойди, и посмотри, кто там,- распорядился Конфеткин.
   - А почему всегда я?
   - Ты же сама видишь, что я готовлю ужин.
   С его губ уже готовы были сорваться слова: "потому что ты мне его не приготовила", но он скрепился.
   Звонок повторился. Он не был слишком настойчивым, но все же сестре следовало поспешить. Люба бросила на брата свой фирменный уничижительный взгляд и пошла открывать. Вскоре он услышал ее голос:
   - Эй, козявка! К тебе пришли!
   Комиссар выключил газ на плите.
   Как был, в мамином фартуке, с кухонным ножом в руке, он вышел на лестничную площадку. Там стоял поразительный мальчик.
   На голове у него красовался остроконечный колпак, усеянный синими звездами. С плеч спускалась королевская мантия пурпурного цвета. Лицо у мальчика было светлым и нежным, как у херувима, с мягкими вьющимися волосами, и на нем сияли ясные бирюзовые глаза.
   На боку незнакомца висела сумка на кожаном ремне, набитая почтой.
   - Вы комиссар Конфеткин? - осведомился мальчик.
   - Я.
   - Вам телеграмма.
   Комиссар сунул нож сестре и вытер руки о передник.
   (Почему он не снял его, когда шел к двери? И почему не оставил этот нелепый нож на столе?)
   Он взял телеграмму.
   - Распишитесь в получении,- сказал почтальон, протягивая ему какую-то ведомость.
   Комиссар поставил подпись в нужной графе и вернул документ мальчику. Взяв его, звездный посланец растворился в воздухе.
   Люба, не веря собственным глазам, тряхнула головой.
   Тем временем Конфеткин уже смотрел на адрес отправителя. Там стоял штемпель небесной канцелярии. Даты не было.
   Он прочел текст молнии: "информация об украденном медвежонке хранится на небесах. Путь с крыши дома, ровно в полночь".
   Комиссар пощупал бумагу, на которой ему пришло это послание: она была тонкой и шелковистой. В тусклом свете электрической лампочки, горевшей на их этаже, он рассмотрел на ней разводы, похожие на водяные лилии. Он понюхал бумагу, и ему почудилось, что от нее исходит тончайший аромат нежных духов.
   Конфеткин сунул телеграмму в кармашек маминого фартука и направился на кухню. Опешившая сестра догнала его на полпути и возбужденно спросила:
   - Что это было?
   Комиссар неопределенно пошевелил пальцами: если бы он знал сам!
   - Опять какая-то твоя заморочка? - не отступалась сестра. - Но как ты все это проделываешь, а, скажи? Ведь это же надо, а! раствориться в воздухе!
   Вот так они все, подумал комиссар. Не верят в чудеса, а когда, наконец, сталкиваются с ними нос к носу, ведут себя, словно дикари.
   Он подошел к плите. Яичница была еще теплой. Конфеткин переложил ее со сковороды в тарелку и принялся за еду.
   "Но разве в этом суть? - размышлял комиссар, машинально переживавшая пищу. - Почему никто из них не желает смотреть в корень проблемы?"
   - Ну, что ты молчишь, как партизан, Витя! - приставала сестра. - Скажи хоть что-нибудь!
   - Отстань,- брякнул Конфеткин, задумчиво орудуя вилкой. - Надоела... Сосиска!
   "А в чем корень проблемы?" - размышлял он. - Не в том ли, что черные силы нагло обокрали беззащитного ребенка? И теперь его долг - вернуть несчастной девочке ее медвежонка? Все остальное - лишь пустые слова.
   Почему-то в этот момент комиссар вообразил себя рыцарем, протыкающим шпагой черную летающую тварь. Невероятно, но он даже увидел на ее тонкой хищной плоти древний змеиный рисунок!
   Что это было? Интуиция? Причудливая игра воображения? Или же проблески некоего озарения?
   Конфеткин закусил ноготь большого пальца и задумчиво водрузил локоть на стол.
   Сестра обидчиво надула губы.
   Видя, что брат не обращает на нее ни малейшего внимания, она удалилась в свою комнату.
  

Глава пятая

Путь в небеса

  
   Комиссар возился с замком. У лестницы было темно, и он подсвечивал себе фонариком.
   Замок был старый, заржавелый, и к тому же столь допотопной конструкции, что его мог бы открыть и младенец. И все-таки он не поддавался.
   Но вот послышался тихий щелчок. Комиссар приподнял дужку замка и аккуратно снял его с ушек. Затем присел на корточки, протянул руку сквозь прутья решетки и опустил замок на ступеньку бетонной лестницы, подле стены. После этого встал и медленно, очень медленно потянул на себя решетку.
   Комиссар старался действовать бесшумно. И все-таки решетка, провернувшись на несмазанных петлях, издала столь громкий скрежет, что, казалось, он мог переполошить весь дом. Одновременно с этим по ступеням лестницы, с ужасающим грохотом, покатилось пустое ведро, и из черного зева лестничного марша, сверкая круглыми зелеными глазами, выскочил перепуганный кот.
   Комиссар замер на месте. Минуту или две он стоял неподвижно, чутко вслушиваясь в ночные звуки.
   "Да! Нужно было смазать петли подсолнечным маслом",- с некоторым запозданием подумал он.
   Впрочем, пока все было тихо.
   Присвечивая себе под ноги фонарем, Конфеткин стал осторожно подниматься по лестнице, стараясь не наткнуться на какое-нибудь ведро, швабру, совок или старый таз, которые в изобилии громоздились на его пути. Воздух был затхлый, явственно чувствовался запах плесени. Наконец он достиг последней ступени и, выйдя на маленькую узенькую площадку, остановился перед грубо сколоченной дверью. На его счастье, замка на ней не было: в ушках торчала лишь проволока, небрежно скученная на два или три витка.
   Конфеткин без особых усилий раскрутил проволоку и открыл дверь.
   В глаза блеснул звездный свет. Пахнуло свежим ветерком.
   Звезд было много, и они были необычайно красивы. За то время, что Конфеткин провел дома, небо очистилось, и теперь ночные светила мерцали в широких проемах серых туч.
   Пригнув голову, легендарный сыщик переступил порог слухового окна и вышел на плоскую крышу дома. С правой руки, словно прибитая гвоздиком к небесам, висела неполная луна. Конфеткин сделал еще несколько шагов и осмотрелся.
   По периметру крыши тянулся невысокий парапет, отбрасывая на кровлю густые черные тени. В нескольких местах крыши торчали антенны, а посреди них свечей уходила в небеса длинная узкая конструкция, назначение которой он поначалу не смог определить. Вдали светились редкие огни ночного города.
   Для того чтобы оказаться тут, комиссару пришлось прибегнуть к хитроумной уловке. Поначалу он сделал вид, будто прилежно учит стихи и, поскольку такое явление было крайне редким и удивительным в их доме, его никто не тревожил. Даже сестра, при виде столь великого чуда, порхала вокруг комиссара на цыпочках. Желая окончательно сбить всех с толку, комиссар заявил, что желает лечь спать пораньше, с тем, чтобы утром, на свежую голову, еще разок повторить стихотворение. Самое удивительное заключалось в том, что все клюнули на его удочку. Для очистки совести, он и впрямь попытался вызубрить несколько четверостиший, но вскоре понял полную бесперспективность этой затеи. А посему он задвинул учебник куда подальше, юркнул в кровать и сделал вид, что уснул. Вскоре дом погрузился в сонную тишину, и тогда комиссар тихонько выскользнул из-под одеяла. Он оделся в кромешной темноте и на цыпочках прокрался в прихожую. Взглянув на наручные часы, Конфеткин засек точное время: было без четверти 12.
   Он надел ботинки, пальто, шапку и, с величайшими предосторожностями, выбрался из квартиры.
   Сейчас до полночи оставалось пять минут.
   Верхняя часть конструкции, привлекшего внимание комиссара, терялась в заоблачных высях. Посасывая леденец, Конфеткин двинулся к ней по мягкой руберойдной кровле.
   Приблизившись к конструкции, Конфеткин осветил фонарем ее нижнюю часть. Перед ним стояла обыкновенная лестница, сваренная из труб. Луч фонаря скользнул выше, выхватывая из темноты ряд трубчатых ступенек.
   Комиссар погасил фонарь.
   Он стоял под звездным небосводом, на плоской крыше высокого дома, заломив шапку за затылок, и смотрел ввысь.
   Достанет ли у него смелости и сил на то, чтобы подняться вверх? Что ожидает его там, в звездной вышине? Не глупо ли карабкаться сломя голову неведомо куда, подвергаясь опасности сорваться вниз и разбиться насмерть? Не лучше ли потихоньку спуститься в свою квартиру и лечь спать в теплую мягкую постель?
   Кто сможет упрекнуть его за это? Да и кто, вообще, будет об этом знать?
   Казалось, эти мыслишки нашептывает ему кто-то невидимый, стоящий рядом. В какой-то миг комиссару даже почудилось, что он ощущает его присутствие. Или это лишь показалось ему?
   На его наручных часах заиграла простенькая мелодия - наступила полночь.
   В этот момент комиссар внезапно вспомнил об Оленьке, и им овладела холодная решимость. Он взялся за трубчатые перекладины лестницы и начал свой подъем в небеса.
   Действительно ли он услышал при этом внизу чей-то злобный зубовный скрежет? Или это ветер трепал жестяной козырек парапета?
   Первые двадцать или тридцать ступеней комиссар преодолел без особого напряжения. При этом он ни разу не оглянулся назад. Затем подъем затруднился.
   На высоте ветер начал усиливаться. Казалось, он вот-вот сорвет шапку с его головы. Толстое пальто сковывало движения. Руки стали неметь, ладони покрылись липкими потом, и он сжимал ими перекладины изо всех сил, боясь упасть. В довершение всех бед, он почувствовал в теле предательскую дрожь.
   Комиссар уцепился за поперечину, чувствуя, что больше не в силах подняться ни на одну ступеньку. Его подташнивало, голова кружилась, и им овладел панический страх высоты.
   Один, в черном небе, высоко над землей...
   Может быть, все-таки стоит спуститься вниз, пока не поздно?
   Игра зашла слишком далеко!
   Нужно быть сумасшедшим, чтобы взбираться по этой лестнице неизвестно куда!
   И где гарантия, что полученная им телеграмма - не ловкий трюк каких-то хохмачей? Что это - не западня? Не ловушка, в которую он сам сейчас лезет, как последний глупец?
   Сомнения стали одолевать его.
   Там, внизу, на Земле - так надежно и уютно! Там не упадешь с высоты. А тут...
   Он стиснул зубы, зажмурил глаза... и вновь полез вверх.
   Он упрямо продирался ввысь, ни на что не надеясь. Просто тупо и монотонно перебирал руками и ногами, не думая ни о чем.
   Он не видел ни звезд, ни луны, ни ночных облаков, плавающих над его головой и под ногами. Божественная краса небес была сокрыта от него. Была лишь работа - нудная, упорная, тяжелая работа.
   Долго ли он взбирался вверх? На каком этапе пути впервые возникла мысль о том, что назад возврата нет? Когда он почувствовал, что в него стала вливаться уверенность в себе, в своих силах?
   Тело становилось все легче, все невесомей. Казалось, теперь он был осиян мягким, лучезарным светом.
   Он открыл глаза.
   Картина небывалой красы потрясла его душу.
   Лестница была как бы припорошена сверкающим инеем. Звезды светили совсем близко - казалось, протяни руку, и ты дотянешься до одной из них. Луна, прикрывшись пушистым облачком, словно серебристой фатой, величаво плыла в праздничном небе. А далеко внизу покоилась золотистая полупрозрачная твердь, и под ней просвечивали, преломляясь, как бы сквозь слой полупрозрачного масла, кристаллы белых звезд.
   Комиссар ухватился рукой за перекладину и, стоя на одной ноге, принялся осматривать эти восхитительные небеса.
   Радость, восторг, умиление и покой озарили его душу. Тело было легким, как пух. Он полез выше - все выше и выше.
   Но с определенного момента подъем вновь затруднился. Небо на глазах начало менять свои краски: становилось темнее, глуше; звезды превратились в далекие крохотные огоньки. Сквозь чернильную темень сыпались на его голову, плечи, грудь серебристые волокна света, свиваясь в искрящийся кокон и влача за ним длинный шлейф.
   Теперь он стал похож на одинокий огонек, упрямо прочерчивающий ночное небо.
   Ему все чаще приходилось останавливаться, чтобы отдохнуть на достигнутой высоте. Хотелось даже ненадолго спуститься вниз на две-три ступеньки. Почему-то казалось, что там, на нижних ступенях надежней, легче...
   Нет, речь не шла о том, чтобы начать спуск назад. Но ведь он и так уже достиг неимоверных высот! Передохнув на чуть более низком уровне, он сможет снова без особого труда взойти на прежнюю ступень, а затем, с новыми силами, продолжить штурм небес.
   Где, на каком этапе подъема лестница дрогнула, пошатнулась и он, сорвавшись, полетел вниз?
   Он исхитрился все же, каким-то чудом, ухватиться в полете за стойку лестницы и удержаться на ней.
   Шапка слетела с его головы.
   Изловчившись, он вновь утвердился на одной из ступеней лестницы.
   Он не упал! Нет, он не упал! Он остался на лестнице среди тускло мерцающего неба.
   На какое количество ступеней он слетел?
   Впрочем, с этим все равно теперь уже ничего нельзя было поделать. Теперь комиссар был вынужден начинать подъем с того уровня, на котором он стоял. Восстановив дыхание, он вновь устремился в небеса.
   Как это ни странно, но двигаться стало труднее, намного труднее, чем прежде. Тело точно налилось свинцом, руки и ноги отказывали повиноваться ему. А ведь он уже преодолевал весь этот путь!
   Комиссар стиснул зубы и закрыл глаза...
   И снова был монотонный, каторжный труд...
   Он не знал, что ожидает его впереди. Возможно, все-таки следовало прислушаться к голосу здравого смысла? Ведь его аргументы были так логичны, так ясны. А эта его затея с покорением небес - не являлась ли она чистейшим безумием?
   Впрочем, уже поздно было что-либо менять. Это был его путь. И он сам выбрал его.
   Но почему подъем теперь давался с таким трудом?
   Вот, он уже не может заставить себя подняться вверх и на одну ступеньку.
   А лестница, похоже, не имеет конца...
   Конфеткин задрал голову. Перед ним, на расстоянии вытянутой руки, тянулось витое чугунное ограждение. В нем зиял проем, в который упирался конец лестницы. С неимоверным трудом Конфеткин поднял руку, и она бессильно зависла в воздухе. И тут навстречу ему протянулась крепкая мускулистая рука с изображением Солнца на тыльной стороне ладони. Рука ухватила комиссара за ладонь и потянула его вверх.
   Конфеткин перевалился за ограждения.
  

Глава шестая

Небесный город

  
   Булыжный тротуар, на котором оказался Конфеткин, немного возвышался над проезжей частью моста.
   По мостовой зацокали копыта. Комиссар, приподнявшись на локте и увидел на мосту карету, запряженную тройкой гнедых лошадей. Ее сопровождал казачий эскорт. Рослые воины сидели попарно на холеных конях - двое спереди, и двое позади. На боках у них болтались сабли, а за спинами висели винтовки с примкнутыми штыками. На козлах восседал кучер в овчинном тулупе. Когда кортеж поравнялся с комиссаром, в окне кареты проплыл профиль старой важной дамы, затененный полупрозрачной вуалеткой. У женщины были припухлые щеки и маленький вздернутый нос.
   Почему-то Конфеткину показалось, что в ее облике, скрытом вуалью, проглядывало нечто надменное, хищное, злое, и в его сердце вдруг дохнуло ледяным холодком.
   Преодолевая вялость, комиссар поднялся на ноги. Карета удалялась. Над мостом всплывало бледное белое солнце, рассеивая сквозь дымку облаков холодный утренний свет. Воздух был туманным, теплым - пожалуй, в пальто становилось уже и жарковато.
   Проема в ограде, через который он сюда попал, теперь уже не было. Конфеткин с недоумением провел рукой по чугунным перилам...
   Он был готов поклясться бородой Карабаса Барабаса, что уже бывал на этом мосту, и не один раз. В дни своего детства комиссар исколесил его вдоль и поперек. Правда, тогда на дороге лежал асфальт, а не брусчатка, да и решетки, набранные из стальных квадратных прутьев, имели совсем иной вид...
   Он перегнулся через ограждения и посмотрел вниз. Под ним лениво плескалась вода. Бетонные быки, на которых покоился мост, оставались все теми же, что и в дни его детства...
   Он выпрямился и, пожав плечами, двинулся по тротуару вслед за скрывшейся каретой.
   У него не оставалось никаких сомнений в том, что он шагает по мосту, соединяющему старую часть города с островом. Мост этот поменял свое убранство - это так. Он оделся в старинные мостовые и изящные ограды, но, тем не менее, его основа оставалась все той же.
   Достигнув середины моста, Конфеткин остановился.
   Перед ним извивалась знакомая до боли река. На ее левом берегу лежало небольшое озерцо, соединенное с руслом узким рукавом. По другую сторону протоки виднелись огороды.
   Сколько раз в дни своего детства он переплывал с дружками через этот ручеек и делал налеты на огурцы и помидоры, росшие на огородах? А сколько раз они заплывали на самую середину речки, к проходившим мимо баржам, и таскали с них большущие полосатые арбузы?
   А вон и лодочный причал! Только теперь на нем вместо дюралевых лодок чернеют стародавние шлюпки и баркасы. А вдали, в том месте, где река вливается в залив, стоит у пристани красивый парусный фрегат!
   Туман стал редеть, серебристое солнце всплывало все выше.
   Конфеткин спустился с моста и оказался на площади. На ней он не увидел ни троллейбусных остановок, ни магазинов и кафе. Повсюду сновал мастеровой люд в одеждах давно минувшей эпохи, во многих местах стояли наковальни, тут и там звенели молотами кузнецы.
   Он миновал "Кузни" и двинулся дорогой, ведущей к его дому. Улица уходила в гору и была намного шире, чем в дни его детства. До дома, где он жил еще до переезда в новый микрорайон, было рукой подать.
   Комиссар свернул вправо, на улицу Качельную, и впервые усомнился в реальности происходящего.
   Ведь раньше на Качельной теснились неказистые домишки, с маленькими двориками за черными дощатыми заборами. Теперь же перед ним лежал широкий проспект в канве многоэтажных зданий, и их красивые старинные фасады тянулись вдаль по ровным параллельным линиям. По проспекту расхаживал городовой в шинели до пят, с саблей на боку; впереди него поспешно шагал по своим делам юноша в студенческой куртке...
   Дойдя до конца квартала, Конфеткин вознамерился свернуть в свой переулок, извилисто скатывающийся в кривую улицу с глубокой балкой, и... остановился, как громом пораженный.
   Переулка не было!
   Широченный бульвар поднимался по отлогому склону холма, и на его вершине величаво красовалась белокаменная церковь. Утреннее солнце весело горело на ансамбле золотистых куполов с крестами, и небеса над ними казались наполненными невидимой жизнью.
   Зазвенели колокола, и сердце Конфеткина омылось чистой трепетной волной. На душе стало светло и празднично. Он почувствовал невероятный прилив добрых нежных сил. Ему захотелось сейчас же пойти в эту обитель Бога и внимать под ее высокими сводами чистому звону колоколов и благочинному пению певчих.
   Почему же он не свернул к светлому храму, а прошел мимо него? Осознавал ли он, что его миссия - совсем в другом? Что он должен спуститься в самые потаенные провалы мрака? И в этих цитаделях зла, насилия и лжи ему предстоит столкнуться с такими исчадиями богоборческих сил, которые будут всячески стремиться уничтожить его?
   Как бы то ни было, он пересек улицу со священным храмом на холме и, пройдя совсем немного по бульвару, остановился у здания, похожего на казино или отель. На его крыльце, у двустворчатых дверей с черными узкими стеклами, стоял элегантный господин в цилиндре и визитке. Его лицо показалось ему неживым, словно бы вырезанным из куска дерева. В руках, обтянутых белыми перчатками, сей странный щеголь держал трость с дорогим набалдашником.
   Едва коснувшись взглядом незнакомца, комиссар уже знал, что тот ходит по жизни кривыми путями зла. Было в его облике нечто манерное. Не был ли этот одетый с иголочки франт обычным налетчиком, бандитом с большой дороги? И не стоял ли он тут вместо некой вывески для простаков, кричащей всему миру о своем благополучии?
   Так или иначе, комиссар взошел на крылечко, отворил двери с узкими черными стеклами и попал в просторный зал
   Два официанта, в малиновых рубахах на выпуск, услужливо лавировали между столиками клиентов. Конфеткин поискал взглядом свободное место и, не найдя такового, подсел к человеку, углубленному в чтение газеты. В мгновение ока возле комиссара возник официант с полотенцем на левой руке. Он почтительно склонил перед ним голову с прилизанными волосами, разделенными надвое ровным пробором:
   - Чего изволите?
   - Стакан клюквенного соку.
   - Не держим-с.
   - Тогда чай.
   - С баранками-с?
   Конфеткин на секунду задумался.
   - Давайте.
   - Сей момент-с!
   Казалось, официант не отошел, а испарился в воздухе. Сидящий напротив человек высунул нос из-за газеты и метнул на Конфеткина острый проницательный взгляд.
   За этот краткий миг Конфеткин смог увидеть, что лицо у него было хитрое, плутоватое, и как бы все на свете понимающее. Почему-то у комиссара появилась уверенность в том, что он не читает газету, а лишь прикрывается ею.
   Возможно, выжидает чего-то? Или за кем-то шпионит?
   Принесли чай с баранками.
   Конфеткин перелил его из чашки в блюдечко, подул, дабы остудить, и стал чаевничать. Баранки были свежими и вкусными.
   Незнакомец по-прежнему таился за газетой.
   Отрывая взгляд от блюдечка, комиссар всякий раз видел одну и ту же картину. Разворот газеты, напечатанный стародавним шрифтом. Грубые пальцы незнакомца с траурной каймой грязи под ногтями, сжимающие ее за края; несвежие манжеты, торчащие из чересчур уж коротких обшлагов пиджака...
   Наконец незнакомец сделал вид, что отвлекся от чтения, небрежно бросил газету на стол и фамильярно хохотнул, приглашая Конфеткина к диалогу:
   - Ну и дела-с! Совсем свет свихнулся! Уже и не поймешь, в каком мире мы живем! Вот, извольте-ка почитать, что здесь пишут-с!
   Комиссар потянулся, было к газете, но вдруг заприметил в глазах незнакомца какое-то странное напряжение.
   - Берите, берите! - воскликнул тот, уловив колебания комиссара. - Не стесняйтесь! Тут есть одна весьма занимательная статейка о княгине Кривогорбатовой!
   - Благодарю покорно,- вежливым тоном ответствовал комиссар. - Но чуть попозже. А то ведь так и чай остынет-с.
   Он поднес блюдечко к губам и стал потягивать чай, продолжая изучать своего собеседника.
   На нем был грубошерстный поношенный пиджак цвета спелого абрикоса со светлыми крапинками, под которым виднелась измятая рубаха в желтый горошек со стоячим, облегающим горло, воротничком. Лицо - лоснящееся, открытое и насмешливое. Конфеткин тут же решил, что на ногах у него непременно должны быть сапоги, сбитые в щегольскую гармошку на голенищах. И что он курит какие-нибудь вонючие папиросы.
   К какому сословию мог принадлежать такой тип? Из учебников по истории комиссар знал, что когда-то подобных людей называли разночинцами. В их среде бывало немало неудачников с непомерными амбициями. В Бога они не верили, авторитетов не признавали и были отпетыми материалистами. Многих из них отчисляли из учебных заведений за неуспеваемость, после чего они становились пламенными революционерами. Подобные нигилисты любили ниспровергать все на свете, поскольку созидать не хотели, да и не умели.
   Между тем человек в абрикосовом пиджаке вынул из кармана портсигар и, достав папиросу, принялся разминать табак толстыми нечистыми пальцами:
   - А вы, простите, по какой части будете? - как бы, между прочим, осведомился он.
   После чего чиркнул спичкой и закурил. Над столиком поплыли клубы вонючего дыма. И тут, кто-то как бы шепнул комиссару на ухо: "среди подобных фруктов нередко встречались и провокаторы..."
   Подув на чай в блюдечке, Конфеткин ответил:
   - Я гимназист.
   - Прекрасно! - возбужденно воскликнул человек, выдававший себя за нигилиста. - Великолепно! Надежда отечества! Наша прогрессивная молодежь! Разрешите пожать вашу руку!
   Он радостно захихикал и полез к комиссару со своим рукопожатием, подмигивая с видом заговорщика.
   Не успел Конфеткин и рта открыть для ответа, как его визави вскинул руку ладонью вперед, не желая давать ему высказаться, и перешел на таинственный шепот:
   - Т-сс! Молчите! Здесь полно чужих ушей! Сатрапы самодержавия рыщут повсюду!
   Его глаза воровато зарыскали по залу. Он подсунул газету поближе к Конфеткину:
   - Вот, почитайте-ка, о чем здесь пишут! Наши рабочие истощены, они голодают, живут в антисанитарных условиях, а в это самое время госпожа Кривогорбатова дает бал в своем особняке на триста персон! Ну-с, что вы на это скажете, молодой человек?
   В этот момент на улице надсадно ухнул взрыв, и в зале задребезжали стекла. Все замерли в немом напряжении. "Нигилист" нервно заерзал на стуле.
   Дверь распахнулась, и в помещение вторглись два жандарма в голубых мундирах. Сосед Конфеткина сделал им едва заметный знак.
   - Всем оставаться на местах,- распорядился пожилой служака.
   Его молоденький напарник устремился к столику Конфеткина. У него было совершенно мальчишеское лицо. Глаза горели, как у охотника, преследующего крупного зверя.
   Где-то за спиной комиссара раздался тонкий взвинченный голосок:
   - А что случилось, позвольте узнать?
   - Покушение на государя! - сказал тот из жандармов, что был постарше. - В зале находится сообщник бандитов.
   Вокруг загалдели, как в потревоженном улье.
   Какой-то долговязый субъект в пенсне, сидящий неподалеку от Конфеткина, сказал, обращаясь к своей пышнотелой даме:
   - Безобразие! Эти хамы положительно распустились!
   При этом он бросил искоса выразительный взгляд на Конфеткина. Затем снял пенсне с глаза и стал протирать стекло носовым платком.
   - Ах, и не говорите, Иван Силантьич,- томно вздохнула его дама. - Эти ужасные якобинцы повсюду! Вообразите, вчера я нашла томик Вольтера под подушкой у моего Андре!
   Она тоже с подозрением покосилась на Конфеткина.
   - Соблюдайте спокойствие, господа! - призвал к порядку пожилой жандарм.
   Его молоденький напарник уже стоял у столика комиссара. "Нигилист" указал взглядом на газету. Мальчишка в форме приподнял ее двумя пальчиками и брезгливо скривил нос:
   - Чья это пакость?
   - Его,- сказал провокатор, кивнув на Конфеткина.
   - Он здесь! - крикнул мальчишка.
   Неспешно приблизился старый служака. У него было широкое флегматичное лицо. Под синей фуражкой, серебрились бакенбарды.
   - Ну, что еще тут?
   - Запрещенная литература!
   - Давай-ка ее сюда,- служака взял газету у напарника и принялся просматривать ее.
   - Ого! - сказал он. - "Пламя!" Я вижу, на этот раз нам в сети попался крупный карась.
   Он передал газету мальчишке.
   - Какой карась? Какой там карась? - потрясая газетой, воскликнул молоденький жандарм. - Это же щука! Акула!
   Дверь отворилось, вошел франт в цилиндре. В глубоком молчании он приблизился к жандармам.
   - Ну-с? - приятным мелодичным голосом осведомился франт. - Что-нибудь есть?
   Мальчишка взял под козырек, вытянувшись в струнку. Узенькие щеточки его усов возбужденно дрожали на тонкой губе.
   - Осмелюсь доложить, задержан еще один революционер! При нем обнаружена запрещенная литература!
   Он протянул газету щеголю.
   - Так, так,- сказал тот, лениво просматривая газету. - "Из искры возгорится пламя?!" Что ж, прекрасно! На этот раз вы славно поработали, ребятки.
   Мальчишка не отказал себе в удовольствии лихо щелкнуть каблуками:
   - Рады стараться!
   Ему бы еще в куклы играть, невольно подумал комиссар.
   - А что делать с этим? - справился старый служака.
   Франт небрежно махнул тростью с дорогим набалдашником:
   - В шестое отделение его.
   - Вставай, голубчик,- сказал жандарм с седыми бакенбардами. - И протяни-ка мне свои руки.
   Комиссар молча встал из-за стола и вытянул перед собой ладони. При этом он старался не смотреть на провокатора. На его запястьях защелкнулись наручники.
   Служака беззлобно хлопнул Конфеткина плечу:
   - Пошли, коли попался...
  

Глава седьмая

Госпожа Кривогорбатова

  
   Они шагали по тускло освещенной улице. На столбах горели фонари в ромбических медных оправах, но света от них было чуть.
   Стук шагов комиссара и его конвоиров раздавался далеко в вечерней тиши.
   Итак, он арестован... Кто же стоит за всем этим? И как связано это с проводимым им расследованием?
   Что это за мир, в который он попал?
   В глубоком молчании они подошли к сумрачному зданию с небольшим двориком за высоким каменным забором. Вдоль тротуара росли развесистые каштаны, и на одном из них дремал огромный змий. Он был блеклым, полупрозрачным, и при его дыхании у него по телу пробегали желтые искры.
   Едва конвой с арестованным приблизился к дому, змий снялся с дерева, взмыл над забором и перелетел через него, разбрызгивая снопы холодных искр. Он камнем упал во двор, и при этом Конфеткин заметил, что его крылья еще в воздухе стали распадаться на части.
   - Ишь! Уже спешит с докладом! - сказал молодой жандарм, провожая змия взглядом.
   - Служба такая,- проворчал его старший товарищ.
   - Да... Служба не бей лежачего! Но не хотел бы я оказаться на его месте!
   Молоденький жандарм невольно поежился, как будто ему вдруг стало зябко.
   - Держи язык на замке,- хмуро осадил болтуна старый служака. - Знай, помалкивай! Если не хочешь очутиться...(он покосился на задержанного) сам знаешь, где.
   Они вошли в полутемный вестибюль. У турникета несла охрану вахта - двое молодцов, одетых в пятнистую униформу. Оба едва не касались головами потолков.
   - Куда? - трубным басом осведомился один из них.
   - К хозяйке,- сказал пожилой жандарм.
   - Проходите.
   Охранник нажал на скрытую от посторонних глаз кнопку, пропуская их через вертушку.
   Они двинулись по длинному коридору и, дойдя до его конца, стали спускаться по выщербленным ступеням лестницы в подвальное помещение.
   Действительно ли Конфеткин услышал при этом жалобные стоны, доносившиеся из глубин подвала? Или это ему только почудилось? Он напряг слух, и уловил чьи-то стенания.
   Слышат ли их конвоиры?
   Лица жандармов, казалось, окаменели.
   Теперь они вели Конфеткина по узкому коридору нижнего яруса в обратном направлении. По обе стороны тянулись двери кабинетов, выкрашенных в коричневый цвет. Жандармы остановились перед одной из них. И вновь комиссар услышал голоса: детский плач и чей-то злорадный смешок.
   Его конвоиры стали похожими на манекены. Они ввели комиссара в небольшую приемную. За столом сидел офицер в черном мундире, с погоном на левом плече. Мундир так плотно облегал его тонкую фигуру, что казалось, будто она была облечена в змеиную кожу. С левой руки виднелась дверь в кабинет. На ней висела табличка с надписью: "Кривогорбатова Аида Иудовна".
   - Привели? - справился адъютант Кривогорбатовой у жандармов, бросив на Конфеткина косой взгляд.
   - Так точно! - доложил пожилой служака. - Задержан в отеле Хэллувин во время покушения на его величество государя. При нем обнаружена газета "Пламя".
   Делая плавные волнообразные движения плечами, черный офицер всплыл из-за стола.
   - И где же она? - прошипел он.
   Вперед выступил молоденький жандарм. Не говоря ни слова, он положил "Пламя" на стол, щелкнув каблуками и тряхнув головой.
   - Так-с ... Великолепно! - свистящим шепотом произнес офицер.
   Он перевел на Конфеткина холодный немигающий взор:
   - Так вот ты какой...
   Конвоиры были явно не в своей тарелке. Похоже, они спешили поскорее убраться восвояси.
   - Снимите с него наручники,- распорядился черный офицер.
   Пожилой жандарм вынул ключи из кармана, снял с комиссара наручники и отступил к двери:
   - Разрешите идти?
   Офицер сделал небрежную отмашку ладошкой, затянутой в черную замшевую перчатку:
   - Ступайте.
   Конвоиры попятились к выходу. Черный офицер смерил Конфеткина холодным взглядом:
   - Ну что, голубчик, попался? Милости просим! Всегда, всегда рады таким драгоценным гостям!
   Он потянулся на носках черных лоснящихся сапог из тонкой кожи и усмехнулся:
   - Ну, что ж... Сейчас доложу о тебеАиде Иудовне.
   Прихватив с собой газету, он зашел в кабинет и вскоре снова вышел оттуда:
   - Давай, заходи!
  
   Конфеткин узнал ее сразу, хотя и видел всего лишь один раз в жизни, да и то мельком. Эта была та самая дама, что проплыла мимо него в окне кареты, после того как он выбрался по небесной лестнице на обочину моста.
   Сейчас она сидела за столом и что-то писала. Лицо у нее было злым, недовольным, с припухшими напудренными щеками.
   Конфеткин приблизился к ее столу. Госпожа Кривогорбатова продолжала злобно водить пером по бумаге. Не дождавшись от нее приглашения сесть, комиссар опустился на табурет. Он попробовал, было передвинуть его под собой, чтобы устроиться поудобнее, но табурет оказался намертво прикрепленным к полу.
   С той точки, где сидел комиссар, ему была видна левая часть лица госпожи Кривогорбатовой. Седые, смахивающие на паклю волосы, были стянуты на затылке в жидкий хвостик. Дряблая кожа лица имела нездоровый красноватый оттенок от покрывающей ее тонкой сети гипертонических прожилок. Узкий скошенный лоб бороздили морщины, и вместо бровей над маленькими глазками нависали белесые дуги, похожие за запятые. Черная шелковая блузка с жабо умело скрывала дефекты обрюзгшего тела.
   Была и одна странность, которой комиссар не мог найти объяснения. В канделябре, по правую руку от Аиды Иудовны горели свечи из воска, но попахивало отчего-то серой.
   Поскольку заняться ему пока было нечем, Конфеткин попытался понять, действительно ли эта особа занята важным делом, или же просто валяет дурака. Понаблюдав за ней некоторое время, он пришел к заключению, что она ломает комедию. На его губах обозначилась тонкая, едва заметная улыбка. Возможно, почувствовав его саркастический взгляд, Аида Иудовна отвлеклась от своей писанины и, взглянув на комиссара колючими глазками, сказала:
   - Ну что? Доигрался?
   Голос у нее был сухой и свистящий, как звук плети, рассекающий воздух.
   - Молчишь? - гневно сверкнула глазами Кривогорбатова. - Лучше признавайся во всем сам, пока я не взяла тебя в оборот. Ну? Что ты делал в отеле "Хэллувин?" Координировал действия заговорщиков, когда те бросали бомбу в царя?
   Странно, но Конфеткин никак не мог заставить себя относиться к происходящему с надлежащей серьезностью. Ему все казалось, что он участвует в неком спектакле абсурда. Не сон ли это?
   Вот, он сейчас проснется, и чары развеются...
   - А это что? - Аида Иудовна потрясла газетой. - Да за одно это тебя уже можно повестить! Ну, будешь говорить?
   В этот момент он вдруг отметил, что ее голова смахивает на переспелый корнеплод... Вот только на какой именно?
   Кривогорбатова раздраженно хлопнула ладонью по столу:
   - Фамилия?!
   - Конфеткин.
   Аида Иудовна так и впилась в комиссара взглядом:
   - Постой, постой! А не ты ли это тот самый Конфеткин, который помог папе Карло спасти Буратино?
   - Да. Это я,- подтвердил комиссар.
   - Ах, вот оно что! - госпожа Кривогорбатова злорадно потерла руки. - Ну, все, попался, субчик! Теперь-то уж ты от меня не уйдешь!
   Ее лицо дышало сатанинской злобой. Она постучала кулаком по столу:
   - Всех, всех вас передавлю, как клопов! И Сластену, и Бублика, и Маркизу с Рексом! Ведь это же все твои дружки, а?
   - Да,- подтвердил комиссар. - Это мои друзья.
   - Ничего! Доберусь и до них! Уж можешь мне поверить! А пока давай, подписывай-ка вот эту бумагу!
   - Что это?
   - Твое признание.
   - В чем?
   - В том, что ты принимал участие в заговоре.
   - Вы ошибаетесь, - возразил комиссар. - Ни в каких заговорах я не участвовал.
   - Что? Перечить? - вскипела Аида Иудовна, покрываясь пунцовыми пятнами. - Да знаешь ли ты, кто перед тобой? Я - Аида Иудовна Кривогорбатова! Особый сотрудник шестого отделения тайной полиции! Для тебя я здесь - царь и Бог! Как скажу - так и будет. И никто! Ты слышишь? Никто (она забарабанила по столу пальцем) уже не сможет тебе помочь! Так что давай, не кочевряжься, ставь свою подпись подобру-поздорову, а потом перепишешь набело своей рукой еще вот этот донос.
   Конфеткин с недоумением приподнял бровь:
   - Донос? И на кого же?
   - На семерых отпетых мерзавцев: Светозарова, Добронравова, Любомирова, ну, и еже с ними...
   - Но я даже не знаком с этими людьми,- попробовал отбиться Конфеткин.
   - И что с того? Их все равно повесят. Так что твое доносительство - пустая формальность.
   На какое-то мгновение ему почудилось, что ее лицо потемнело, и на нем обозначился тонкий, как на змеиной коже, рисунок.
   Что это? Игра воображения? Или проблески некоего озарения, позволяющего рассмотреть ее истинное нутро?
   - Ну! Я жду! - нетерпеливо прикрикнула Аида Иудовна.
   Конфеткин помотал головой, и наваждение исчезло.
   - Нет,- сказал он. - Этого я подписывать не стану.
   Удушливая волна гнева залила лицо старой дамы.
   - Станешь! Еще как станешь!
   Она растопырила пальцы и злобно сомкнула их в кулак:
   - Ты у меня вот где, понял?
   Казалось, ее вот-вот хватит апоплексический удар.
   Отчего в ней было столько ненависти к нему? Ведь он не сделал ей ничего худого.
   - Да знаешь ли ты, что ожидает тебя, если ты и дальше будешь артачиться? - зашипела госпожа Кривогорбатова, дыша лютой злобой. - Сейчас я созову чрезвычайную комиссию из трех человек, и мы приговорим тебя к смертной казни. Потом с тебя сорвут одежды, и станут бичевать! Затем тебя оплюют, унизят, повесят на грудь дощечку, на которой будет написано, что ты опасный преступник, сумасшедший маньяк, и водрузят тебе на голову терновый венок. Вот так вот мы, испокон веков поступаем с такими строптивцами, как ты! А затем тебя поведут, при огромном стечении народа, на высокую гору, и там распнут на кресте.
   Она впилась в него ледяным взглядом:
   - Ну? В последний раз спрашиваю: будешь подписывать?
   - Нет.
   Госпожа Кривогорбатова грозно нахмурила белесые дуги надбровий.
   - Что ж, хорошо. Ты сам избрал свой путь! Сейчас я передам твое дело господину Алле-Азарову, а уж он-то потолкует с тобой по-другому!
   - А кто это такой? - спросил комиссар.
   - Как? - изумилась Кривогорбатова. - Ты не знаешь?
   - Нет.
   - Ну, вот, теперь ты с ним и познакомишься! - старая фурия желчно ухмыльнулась. - И уж он-то с тобой миндальничать не станет! Он живо собьет с тебя эту спесь! Узнаешь тогда, что такое дыба и что такое испанские сапоги! А когда до тебя, в конце концов, дойдет, куда ты попал - станет уже поздно.
   - И куда же это я попал? - поинтересовался Конфеткин.
   - Ты хочешь знать?
   - Да.
   - Хорошо! Я отвечу тебе! В созвездие Медузы, вот куда ты попал! В один из отраженных миров! У нас тут, видишь ли, свои законы. И мы не жалуем здесь умников, вроде тебя. А тем более, чужаков, сующих нос, куда не следует. Мы им тут быстро вправляем мозги.
   Конфеткин невозмутимо уточнил:
   - А куда мне не следует совать свой нос?
   Старая ведьма усмехнулась:
   - Ба! Так вот оно что! Так ты, оказывается, воображаешь, будто мы тут сидим, сложа руки, и ничего не знаем о тебе? Прекрасно знаем! Как же! Благородный рыцарь Конфеткин, рискуя жизнью, взобрался на небеса, чтобы вернуть маленькой обиженной девочке ее игрушку! Так? Так... И при этом он наивно полагал, что попадет прямиком в рай! А рая-то, оказывается, и нет! Ха-ха! Такая вот неувязочка вышла. Рай-то, оказывается - всего лишь красивая сказочка для таких простаков, как ты! Так вот, Конфеткин, учти: наши люди повсюду! И снизу, и сверху! И даже в самом раю! Мы способны просочиться сквозь лед и пламень, и никуда от нас не уйти. И даже у самого господа Бога мы достанем тебя, если ты станешь рыпаться! Так что у тебя остается лишь один выход: ты начинаешь активно сотрудничать с нами и вливаешься в наши ряды... Иначе мы уничтожаем тебя! Понятно? Другого пути у тебя попросту нет. Подумай же об этом хорошенько!
   - Да тут не о чем даже и думать,- ответил комиссар спокойным тоном. - Лучше смерть, чем стать одним из вас.
   - Ах, так?! - взвилась Аида Иудовна.
   Она зыркнула на него волчьими глазами. Затем обмакнула перо в чернила и что-то раздраженно чиркнула на бланке. Впрочем, ручаться за то, что в чернильнице были чернила, а не яд, Конфеткин бы не стал.
   - Ну, парень, ты меня утомил,- сказала госпожа Кривогорбатова, злобно ерзая на стуле. - И у меня нет ни малейшего желания валандаться с таким отъявленным Дон Кихотом, как ты. Сейчас я передам тебя к Митрофану Яновичу, пусть он с тобой канителится, если у него есть охота. Но только не надейся, что мы позволим тебе погибнуть героем. У нас тут все намного проще. Он с тобой еще чуток повозится, а потом мы пристрелим тебя, как бешеную собаку, и кинем на съедение шакалам. Вот так!
   Она встала из-за стола и сделала несколько шагов к стоящему за ее левым плечом сейфу. На ней были черные брюки-галифе, заправленные в черные же хромовые сапожки. На голове Аиды Иудовны красовался бархатный берет черного цвета, отменно гармонировавший с черной шелковой блузкой. По-видимому, в шестом отделении господствует мода на все черное, не без иронии подумал комиссар.
   - Тебе уже никогда не вернуться в свой мир! - услышал он голос госпожи Кривогорбатовой. - И твоя Оленька никогда и не получит своего медвежонка! А знаешь, почему?
   - Нет.
   - Да потому, что он хранится здесь, вот в этом самом сейфе! Но тебе уже не добраться до него! Хочешь ли взглянуть на игрушку, ради которой ты пошел на верную смерть?
   - Почему бы и нет? - сказал комиссар.
   - Ну, что ж, смотри!
   Она открыла дверцу и извлекла из сейфа плюшевого медвежонка. Он показался комиссару каким-то мертвенным. Словно читая его мысли, госпожа Кривогорбатова зловеще усмехнулась:
   - Глупец! Вот он, жалкий кусок тряпки, из-за которой ты полез к черту на рога! Какая-то ничтожная игрушка, не имеющая ни малейшей ценности! Ну, кто же назовет тебя после этого умным? Прощай, Конфеткин! Прощай, маленький, наивный дурачок!
   Она спрятала медвежонка в сейф и позвонила в колокольчик. Вошел офицер в черном.
   - В камеру его.

Глава восьмая

Неожиданное спасение

  
   Он сидел на земляном полу, в крохотной одиночной камере без окон, привалившись спиной к стене. Толстая металлическая дверь была заперта на засов снаружи, и на засове висел замок. Во всяком случае, Конфеткин слышал скрежет ключа о замочную скважину после того, как дверь за ним закрылась.
   В камере было темно и смрадно, но, как это ни странно, даже и в полной темноте он мог, каким-то парадоксальным образом, различать контуры стен, пола и потолка.
   Стены были сложены из грубого неотесанного камня и покрыты мхом и плесенью - когда комиссар провел по ним рукой, он ощутил под ладонью противную липкую слизь. Потолок же был очень низким. Он нависал над его головой тяжелой монолитной глыбой. Ни нар, ни скамьи, ни стола в его узилище не было.
   Итак, он изолирован от внешнего мира. Ни шапки невидимки, ни лампы Аладдина, ни каких-либо иных волшебных средств, с помощью которых он мог бы выбраться отсюда, у него под рукой не было. Его друзья - Маркиза, Рекс, Бублик и Сластена - остались на Земле. Комиссар был совершенно один, в чуждом ему мире, который подчинялся каким-то своим, неведомым законам.
   Тот, кто послал к нему Звездного мальчика, конечно же, знал о его намерении разыскать игрушку. Но, как выяснилось, знали об этом и другие силы. Судя по всему, они пытались воспрепятствовать ему в его действиях уже на начальном этапе расследования - с того самого момента, как он поставил ногу на первую ступень лестницы. Не они ли тщились сбросить его с нее? А когда он все-таки взобрался сюда, устроили ему эту интермедию с арестом!
   А теперь они предложили ему сделку.
   О том, чтобы пойти на нее, не могло быть и речи.
   Какую же игру ведет с ним противная сторона?
   Почему госпожа Кривогорбатова показала ему медвежонка? Ведь тем самым она признала, что напрямую замешана в этом деле. Что это? Желание продемонстрировать свое превосходство над ним, понимая, что он целиком и полностью в ее руках? Или же в этом заключена какая-то потаенная цель?
   Не было ли тут ловушки?
   Другой вопрос: был ли в этот медвежонок тем самым, что подарила Оленьке ее мама?
   Вспомнив свое впечатление от показанной ему игрушки, Конфеткин отмел это предположение. Интуиция подсказывала ему, что здесь было что-то не то.
   Наводила на размышления и кожа на лице Аиды Иудовны: в определенный момент она потемнела, и на ней проступил змеиный рисунок. Что это за феномен? Обман зрения? Или же он и впрямь сумел разглядеть нечто сокровенное? Ведь о подобном рисунке на плоти черного круга рассказывала отцу и его дочь!
   И, наконец, вопрос вопросов: на кой ляд вообще этой ведьме понадобился медвежонок?
   В этой связи возникал и еще ряд головоломок. Например, таких.
   Чья рука помогла ему выбраться на обочину моста?
   Какую роль во всем этом играл франт в цилиндре?
   Как случилось, что он попал в эпоху, отстоящую от его века, как минимум, на сто лет?
   Неужели на небесах и впрямь существуют цитадели черных сил? Или же все это некая иллюзия, подмена?
   Впрочем, уже и сейчас было ясно одно: допрос Кривогорбатовой являлся лишь прелюдией к какой-то мерзкой и жестокой игре. А пока его просто пытались прощупать и, по возможности, запугать - обычная стратегия слуг сатаны.
  
   Итак, он сидел в камере-одиночке, а его мозг функционировал с огромным напряжением - такого не случалось, даже когда он готовился к экзаменам по алгебре или ненавистной ему химии! Конфеткин как бы выпал из своей темницы в некую абстрактную реальность. Он не отдавал себе отчета в том, что находится за пределами своей солнечной системы, в застенках сил Тьмы. Время спрессовалось в некий единый непрерывный миг, и его мысли витали высоко над этим серым унылым миром.
   Комиссар проницал ввысь, сообщаясь тайными струнами своего сердца с сообществами иных сфер.
   Эти сферы чутко улавливали вибрации его духа, и многократно усиливали их волнами ответной любви.
   Не такие ли ощущения испытывают художники, писатели и вообще люди всех творческих профессий, когда они погружены в свою родную стихию? И не является ли это состояние самым прекрасным состоянием их душ?
   Если бы комиссар мог сейчас взглянуть на себя духовными очами, он увидел бы необычайную картину: над его головой тонко вибрировал столб живого ясного огня. И этот огонь, этот живительный свет, пронзая толщу низкого потолка, устремлялся ввысь, к иным обителям.
   Там, в этих обителях, наполненных жизнью, его душа соединялась с друзьями его сердца...
   Внезапно пол и стены задвигались, задрожали, и все его существо пронзила трепетная волна. Камера озарилась мягким лучезарным светом.
   В чаше нежаркого белого пламени, словно в полураскрывшемся бутоне водяной лилии, возникла стройная женщина неописуемой красы с венков цветов на голове. Ее лицо сияло как солнце. Нежные черты лица светились неземной любовью. В каждом движении, в каждом ее жесте, теплилось неповторимое очарование. И даже складки ее золотистого, с высоким пояском платья сияли всепобеждающей красой.
   Повинуясь некой неодолимой силе, Конфеткин поднялся на ноги и замер в немом восхищении. Ему захотелось пасть ниц перед этой прекрасной дамой. Он чувствовал, что не в силах вымолвить ни единого слова. А женщина взглянула на него ясными добрыми глазами и произнесла приятным мелодичным голосом:
   - Не бойся, Витя. Я выведу тебя отсюда. И не один волос ни падет с твоей головы.
   Комиссар молчал, как громом пораженный. Наконец, оправившись от изумления, спросил:
   - Кто вы?
   - Олина мама.
   Конфеткин был потрясен.
   - Тетя Лида?
   - Да.
   Она подошла к нему и взяла его за руку.
   - Пойдем отсюда.
   Прекрасная дама провела узкой ладошкой перед стеной, делая воздушный полукруг. Стена замерцала, и застарелая плесень поползла с каменной кладки на пол, обозначая искрящийся контур в виде арочного проема. Олина мама шагнула вперед, в светящийся контур стены, увлекая за собой комиссара.
   Стена сомкнулась за ними и вновь покрылась плесенью и мхом. Держась за нежную ладонь своей чудесной спасительницы, комиссар заскользил по светящемуся туннелю.
   Вскоре они выплыли из каменной толщи стены, и Конфеткин увидел себя на невысоком пригорке. Высоко в небе сияли звезды. Под пригорком, серебрясь в скупых лучах звездного света, текла широкая полноводная река. Олина мама простерла руку к реке и сказала:
   - На том берегу живет мастер Тэн. Он поможет тебе найти медвежонка.
   Произнесся эти слова, женщина превратилась в звезду и взмыла в небеса.
   Конфеткин спустился пригорка и пошел к реке. На ее берегу какие-то люди, похожие на черные тени, ловили рыбу. В руках они держали удилища, и их взгляды были устремлены на красные поплавки.
   Пройдя мимо рыбаков, Конфеткин подошел к кромке воды.
   Словно в какой-то волшебной сказке, он занес ногу над черной гладью реки, и увидел под своей стопой узкую золотистую твердь длиной в один шаг.
   Он ступил на золотой мостик и поднял над водяной хлябью другую ногу. Появилась светящаяся дорожка длиной еще в один шаг. Конфеткин пошел через реку, разбрызгивая свет во мраке, словно свеча, и золотая тропа расстилалась перед ним при каждом его новом шаге. С боков этой тропы, за пределами света, чернела вода; она сонно плескалась и за спиной комиссара, но стезя через реку была тверда, словно отлитая из чистого золота.
   И вот, шагая по этой эфирной тропе, Конфеткин с изумлением увидел себя в облачении средневекового рыцаря. На его боку висел меч, и его эфес был украшен драгоценными камнями. Не замедляя шага, он перешел через величавую реку.
   Едва его нога коснулась берега, край неба озарился нежным пламенем -восходило солнце. Вдоль горизонта протянулись гирлянды белолснежных цветов с широкими плоскими чашечками и крупными лепестками.
  

Глава девятая

На другом берегу

  
   Конфеткин шел полями.
   Поля золотились тугими колосьями пшеницы, и благодушные, жизнерадостные жнецы в опрятных одеждах сноровисто работали серпами, собирая обильный урожай. Их жены вязали снопы и укладывали их в скирды. Детишки сновали по полю, помогая родителям; румяные лица детворы радовали сердца своим дружелюбием и целомудренной чистотой.
   Над полем, в высоком безоблачном небе, сверкало солнце, изливая тепло и любовь на землю с трудолюбивыми поселянами. Чуть в стороне, нежась в его лучах, несла свои глубокие воды широкая полноводная река.
   Когда комиссар проходил мимо жнецов, они кланялись ему в пояс, стягивая с голов картузы, и приветствовали такими словами:
   - Будь здрав, о, светлый рыцарь! Да будет прямым твой путь и острым разящий меч!
   - Да сопутствует тебе удача во всех твоих начинаниях!
   - Да сгинут с лица земли все твои враги!
   - Мир и вам, о, почтенные поселяне,- ответствовал им Конфеткин, сам, удивляясь неожиданным оборотам своей речи. - Да будет благословен ваш мирный труд. Не укажете ли мне, где можно найти дом мастера Тэна.
   Вперед выступил седобородый старец с ясным юношеским взором. Оглаживая бороду, он произнес:
   - Мастер Тэн живет в нашем селении, и его жилище там знает всякий.
   - Далеко ли это, отец? - осведомился комиссар.
   - Смотря как идти,- ответил старец с лукавой улыбкой на устах. - Все зависит от тебя, о, смелый воин.
   Комиссар так и не понял, что имел в виду почтенный поселянин, произнося эти загадочные слова. А тот уже махнул рукой:
   - Иди по этой тропе, о, грозный воитель, и она сама приведет тебя к дому достопочтимого мастера Тэна.
   - Благодарю тебя, отец,- с изящным поклоном проговорил комиссар и двинулся в указанном направлении.
   Он пошел по тропинке, среди хлебов. Солнце поднималось все выше, и через какое-то время Конфеткин подумал о том, что было бы совсем нехудо еще до полудня попасть в село. В тот же миг он увидел вдали проезжую дорогу и стремительно заскользил над золотистыми волнами пшеницы. И вот он уже стоит за полем посреди изъезженной телегами колеи! Как произошло это невероятное перемещение из одной точки в другую? Этого комиссар не знал, но впечатление от этого полета было неповторимым.
   Оказавшись на грунтовке, он осмотрелся.
   За хлебами, на холмах зеленели аккуратные прямоугольники рощ, лежали луга, и на них паслись необычайной красы белоснежные коровы и тонкорунные овцы.
   Конфеткин пошел протоптанной тропой по лугам, вдыхая терпкий аромат трав и любуясь восхитительными окрестностями. После всех пережитых им треволнений эта прогулка доставляла ему истинное наслаждение. Через некоторое время он с удивлением отметил, что тропа, по которой он шел, как бы удлинялась сама собой. При этом она стала изгибаться, петлять, и то расстояние, которое он, как казалось ему, уже должен был преодолеть, словно растягивалось под влиянием его настроения.
   Тропинка, по которой шагал Конфеткин, пролегала мимо старого дуба, под сенью которого сидел пастух в лаптях и играл на свирели. Перед ним, словно зрители в театре, расселись полукругом зайцы, приподняв передние лапки и навострив ушки. При приближении Конфеткина, зайчата, как это ни удивительно, ничуть не испугались.
   Комиссар остановился у дуба, не решаясь прерывать музыканта. У свирельщика было утонченное лучезарное лицо в обрамлении каштановых волос с красивыми золотистыми переливами, тугими волнами, ниспадающими на его плечи. Чуткие пальцы легко порхали над отверстиями дудочки, и казалось, ее посредством юноша исторгал чарующие звуки прямо из глубины своего сердца.
   Но вот музыкант окончил игру на свирели и произнес:
   - Приветствуем тебя, о, светлый воин! Да сопутствует удача во всех твоих славных делах. Давненько мы уже не видели рыцарей в наших краях. Далеко ли путь держишь?
   - К мастеру Тэну. Правильно ли я иду, о, мирный поселянин?
   Юноша сказал:
   - Ты на верном пути.
   - Далеко ли до жилища мастера Тэна?
   Он услышал в ответ:
   - Расстояния тут ни при чем.
   Отчего-то у Конфеткина создалось впечатление, что зайцы отлично понимали их разговор. Они поглядывали на него умными серыми глазками - совершенно как люди.
   - Как называется эта страна, о, пастух?
   - Обителью вольных друзей,- сказал добрый пастырь.
   Он был очень симпатичен Конфеткину, и ему захотелось задержаться у дуба. И все-таки он был вынужден отказаться от этой мысли, поскольку следовало спешить.
   - Благодарю тебя, о, пастух,- произнес комиссар и двинулся своей дорогой.
   На одном из холмов он увидел резвящихся лошадей в белых яблоках с прелестными женскими ликами. У некоторых из них головы были украшены венками полевых цветов. Они с необычайной грацией скакали по зеленой траве, едва касаясь копытами земли. Казалось, благородные животные порхали по воздуху, словно небесные птицы.
   Одна из лошадей прискакала к Конфеткину, и он смог хорошенько ее рассмотреть.
   Лицо у нее было овальной формы, с кроткими глазами и очень нежным округлым подбородком. Над скошенным лбом нависала аккуратно подстриженная челка волос, переходящих на затылке в роскошную гриву. Шерстка на лошади с женской головой была очень нежная, бархатистая, а глаза светились лаской и умом.
   Конфеткин протянул руку к лошадке, намереваясь потрепать ее по холке, но она, пугливо шарахнувшись от него, унеслась, как ветер, к своим подругам.
   Конфеткин пожал плечами и продолжил свой путь.
   За перелеском его взору открылось живописное селение.
   На околице села, возле колодца, стояла девушка в узорчатом сарафане, с золотою косой, и набирала воду в кувшин. Комиссар остановился около нее, и девица сказала ему с приятной улыбкой:
   - Испей воды из моего кувшина, о, славный витязь!
   Она налила в кружку воды и протянула ее комиссару.
   - Благодарю тебя, о, красна девица,- сказал комиссар, принимая кружку из ее белых рук.
   Вода оказалась чрезвычайно вкусной. Сделав несколько глотков, Конфеткин сразу же почувствовал необычайный прилив сил. Он поставил кружку на сруб колодца и сказал:
   - Какая вкусная у вас вода, однако!
   Девушка ласково улыбнулась ему в ответ:
   - Спасибо на добром слове, о, храбрый витязь. Откуда держишь путь?
   - Из-за реки.
   Ее глаза вмиг посерьезнели.
   - О, Боже правый! Поговаривают, госпожа Кривогорбатова вновь пустилась во все тяжкие?
   - Похоже на то,- сказал комиссар.
   - Надеюсь, ты преподашь ей добрый урок?
   - Сделаю все, что в моих силах,- заверил комиссар красавицу и, неожиданно для самого себя, отвесил ей галантный поклон: - Разреши мне помочь тебе донести этот кувшин, о, прелестная девушка?
   Возражений с ее стороны не последовало, и они пошли по селу.
   Ни плетней, ни заборов нигде не было. По краям улицы, переливаясь всеми цветами радуги, нежно благоухали клумбы разнообразных цветов. Посреди дороги разгуливали гуси и коты, мирно соседствуя с воробьями и собаками. В опрятных двориках, под сенью плодовых деревьев, отягощенные сочными плодами, стояли красивые добротные дома. Тут и там виднелись беседки, увитые янтарными гроздьями винограда. Воздух был свеж и приятен до чрезвычайности, и казалось, в нем была растворена живая энергия любви.
   Прохожие приветствовали Конфеткина как старого доброго друга. Комиссар чувствовал себя здесь так, словно он находился в своем родном краю, среди близких и дорогих его сердцу людей.
   Нигде не увидел он ни единого злобного, коварного или унылого лица. Все граждане этой страны были красивы, благородны и прямодушны. И, что фантастичнее всего, даже лица самых глубоких старцев светились юношеским задором, словно они были ласковыми невинными детьми.
   - Как называется ваше село, о, красна девица? - спросил у своей спутницы комиссар.
   - Благословенное.
   - Удачное название,- сказал Конфеткин. - А где тут у вас дом славного мастера Тэна?
   - Да вот же он,- сказала девушка, указывая на беленую хату с расписными ставнями под пурпурной черепичной кровлей.
   Она подошла к калитке и отворила ее:
   - Заходи, о, светлый рыцарь! Ведь мастер Тэн - мой отец.
  

Глава десятая

Мастер Тэн

  
   Они вошли в уютный и опрятный дворик. Навстречу им с веселым лаем выскочила собака. Она стала петлять вокруг комиссара и его спутницы, выписывая резкие фигуры. Следом за дворнягой с важным достоинством выступал золотистый кот. Он ограничил изъявление своих дружеских чувств тем, что нежно потерся симпатичной пушистой мордашкой о ногу Конфеткина.
   На посыпанной желтым песком дорожке появился молодой человек в белой сорочке, расшитой синими узорами. Он был широк в плечах и хорошо сложен. Под изящным, с небольшой горбинкой, носом, висели роскошные "казацкие" усы. Ясные васильковые глаза на его красивом благородном лице светились добродушием и умом. Было в чертах лица юноши нечто сродное с лицом девушки, и комиссар решил, что перед ним - ее брат.
   - Мир вашему дому,- приветствовал его Конфеткин.
   - Мир и тебе, о, славный витязь,- приложив руку к сердцу, с достоинством поклонился ему человек в сорочке-вышиванке. - Да будут прямыми твои пути. И да будет остер твой праведный меч. Давай-ка сюда свой кувшин.
   Он протянул руку за кувшином, и комиссар увидел на тыльной стороне его кисти знакомый рисунок: изображение солнца с расходящимися лучами.
   - Возьми-ка его, дочка,- распорядился юноша. - У нас с рыцарем дела.
   Он взял у комиссара сосуд с водой и передал его девушке.
   Уж не ослышался ли комиссар?
   Неужели эта красавица и впрямь была его дочерью? Видя недоумение на лице своего гостя, молодой человек усмехнулся в усы:
   - Не удивляйся так, о, храбрый витязь. Это действительно моя дочь, Лада.
   Конфеткин учтиво поклонился девице.
   - А я - мастер Тэн,- представился молодой человек. - Во всяком случае, под таким именем меня знают в здешних краях. Ты же, насколько я понял, комиссар Конфеткин?
   - Да,- подтвердил комиссар. - Я пришел к вам от Олиной мамы.
   - Ну, что ж, отлично! Прошу к столу, комиссар,- и мастер Тэн, сделав радушный жест рукой вглубь двора, посторонился. Конфеткин прошел мимо него и двинулся по песчаной дорожке, пролегавшей в тени плодовых деревьев, под которыми расстилалась сочная зеленая трава. Хозяин дома шествовал за ним следом. Как и во всем селе, в его дворе росло великое множество цветов. Сам же участок находился на холме, и отсюда открывался восхитительный вид на близлежащие окрестности.
   За хатой, под сенью ветвистой яблони, стоял дубовый стол. Трепеща крыльями, с ветки на ветку перепархивали птички с синими крылышками и золотистыми животиками. В ветвях раскидистого ореха выводил свои сладкие трели соловей.
   Комиссар приблизился к столу, обогнул его и уже вознамерился, было присесть на скамью, когда из-за угла хаты чинно выплыла молодая женщина необычайной красы. С ее плеча свисала тугая коса, а надо лбом сияла корона. Поступь была чинной, величавой. Сарафан из цветной парчи с широкими узорчатыми рукавами и высоким узким пояском, сиял такими живыми и звонкими красками, каких Конфеткину еще не доводилось видеть. В руках эта богиня или, лучше сказать, "Королева красоты" несла поднос с глиняным кувшином, ножом, чашками и караваем белого хлеба.
   Красавица величаво приблизилась к ним, поставила поднос на стол и в пояс поклонилась Конфеткину.
   - Отведай нашего угощения, о, добрый витязь,- услышал он ее нежный мелодичный голос.
   Короткость, целомудрие, смирение и покой лучились от этой царицы, словно от святой божьей матери, освещая самые потаенные уголки в сердце бесстрашного комиссара. Пораженный ее неземной красой, он потупился и произнес:
   - С большим удовольствием...
   - Это моя жена, Маша,- представил супругу мастер Тэн. - А это - комиссар Конфеткин. Он - светлый воин.
   - Вижу,- напевным звонким голосом сказала тетя Маша, с интересом поглядывая на комиссара. - Жаль, что таких рыцарей сейчас осталось не так уж много.
   - Но они есть,- сказал мастер Тэн. - И пока они есть - еще не все потеряно.
   Тетя Маша легким наклонением головы выразила свое согласие с мнением мужа и одарила Конфеткина по-матерински ласковой улыбкой. Мужчины уселись на дубовые скамьи. Тетя Маша наполнила кружки свежим парным молоком. Мастер Тэн отрезал ножом несколько больших кусков хлеба с хрустящей румяной корочкой.
   - Приятного аппетита,- пожелала им тетя Маша.
   - Спасибо,- поблагодарил ее Конфеткин.
   Он почему-то чувствовал себя немного сконфуженным.
   - Ну, не буду мешать вашей беседе,- сказала тетя Маша, сияя доброй улыбкой.
   Она удалилась. Мастер Тэн воздел руки к небесам:
   - Дажбоже наш три светлый! Ты, который удерживаешь в бездне Землю нашу, творя жизнь и красу великую, давая тепло и жизнь детям своим. Славу творим Тебе. Пусть летит она птицею ясною, оповещая всех предков русских, что почитаем и поклоняемся Солнцу Всевышнему, Отцу кровному - Дажбогу нашему.
   Он преломил хлеб и протянул ломоть комиссару:
   - Подкрепись перед дорогой, о, светлый витязь.
   Никогда еще комиссару не доводилось есть такого изумительного хлеба и пить столь вкусное молоко! Казалось, то была пища богов, дарующая силы и бессмертие.
   - Ну и вкуснятина! - не удержался от восклицания Конфеткин, уплетая пышный ломоть за обе щеки и запивая его молоком. - В чем тут секрет?
   Мастер Тэн улыбнулся:
   - Никакого секрета тут нет. Просто мы живем в благословенном краю, и эта пища приготовлена нам с добрым и открытым сердцем.
   Через некоторое время они насытились, и Конфеткин, по неискоренимой мальчишеской привычке, утер губы рукой.
   - Ну что, наелся? - благородное лицо мастера Тэна светилось доброжелательной улыбкой.
   - Да. Спасибо.
   - Вот и славно.
   Хозяин дома сдвинул посуду на край стола.
   - А теперь давай потолкуем о наших делах...
   Он бросил на комиссара проницательный взгляд:
   - Так, говоришь, ты пришел ко мне от тети Лиды?
   - Да. И она сказала, что вы сумеете мне помочь.
   - Чего же ты хочешь?
   - Я ищу украденного медвежонка,- пояснил Конфеткин. - Тетя Лида умерла... Однако после своей кончины она спустилась с небес и подарила своей дочери игрушку - плюшевого медвежонка.
   Произнося эти слова, комиссар краем глаза наблюдал за своим собеседником, пытаясь предугадать его реакцию. Не принимает ли он его за сумасшедшего? Однако мастер Тэн лишь задумчиво подкручивал свой ус.
   - В ту же ночь госпожа Кривогорбатова, приняв облик воздушного чудища, ворвалась через форточку в комнату несчастной девочки и похитила у нее маминого медвежонка...
   - Так, так...- сказал мастер Тэн. - Старая ведьма опять взялась за старые трюки... Ладно, я помогу тебе. Тем более что об этом просила и Олина мама. Однако основную работу тебе придется проделать самому. А это нелегкое и крайне опасное дело. Готов ли ты к этому?
   - Да,- сказал комиссар.
   Он произнес это слово твердо, хотя и без пафоса.
   - Хорошо,- сказал мастер Тэн. - А теперь расскажи поподробнее о своем деле.
   С легким сердцем поведал комиссар сидящему перед ним человеку обо всем, что приключилось с ним, начиная с того момента, как он невольно подслушал разговор Оленьки и ее отца в кафе "Незнайка".
  

Глава одиннадцатая

Нити любви

  
   Окончив рассказ, он начал задавать вопросы. Вопросов накопилось великое множество, и комиссар ставил их своему собеседнику с жадным мальчишеским любопытством:
   - Прежде всего, как я попал в этот мир? Ведь я же лез по лестнице, и сам не зная куда!
   - Позволь не согласиться с этим,- возразил ему мастер Тэн с мягкой улыбкой. - У тебя была цель. Тебя вело к ней твое сердце. Ты хотел помочь маленькой девочке - и потому ты здесь.
   - Где - здесь?
   - На планете Рэц. В созвездии Медузы. Как и твоя Земля, она является одним из вариантов или, если хочешь, отражением некой основы.
   Конфеткин искривил губы и сосредоточенно нахмурил лоб, словно он решал сложную алгебраическую задачу:
   - Какой еще основы?
   Видишь ли,- сказал хозяин дома, разводя руки так, словно он держал в своих ладонях невидимый шар. - Есть некий прообраз мира, мира света и небесной любви, созданный Творцом. Это - сердцевина всего сущего. От нее отпочковалось несколько ветвей, на которых и произросли все остальные миры. Однако все они вышли из одной и той же точки. И в каждом присутствует некая сердцевина, некое священное ядро первозданного мира, не тронутое временем и неподвластное никаким искажениям. Без этого вечного, священного ядра миры уже давно бы превратились в прах. Это - основа. Понятно?
   - Но почему же,- с недоумением сдвинул плечами комиссар,- все эти миры пошли такими различными путями? Почему бы им всем не взять, да и не пойти одним путем?
   - Погоди,- мастер Тэн приподнял руку. - Не спеши. Это - особая тема. Сейчас же я даю тебе лишь упрощенную схему, некий предварительный набросок. Все эти понятия полны таких невообразимых тайн, что их невозможно раскрыть в краткой беседе... Так вот, наши миры являются всевозможными вариантами развития одного и того же первозданного мира. И, поскольку все они развились из единого семени, то все они подчинены одним и тем же законам. Идея ясна?
   - Ну... В общих чертах...
   - И Человек носит в себе все эти миры.
   - Где носит?
   - У себя в сердце.
   По тому, каким тоном были произнесены эти слова, комиссар заключил, что в них сокрыт какой-то очень важный смысл.
   - У каждого человека, как и у всякой планеты, тоже есть некое ядро, в котором теплится неугасимый божественный свет,- продолжал мастер Тэн. - Он сокрыт за сокровенной дверью, связующей его с Творцом мира. За этой дверью обитает его дух, который и является источником самой жизни. Однако у многих людей эта обитель жизни окутана столь черным и вязким облаком зла и лжи, что сквозь нее уже почти не пробивается небесный свет. У некоторых эти облака стали похожи на окостеневшую корку, или на грубый нарост. У таких людей сердца как бы каменеют, становятся тяжелыми, злобными и угрюмыми. Они не могут видеть истин в небесном свете, ибо сидят в кромешной тьме, хотя и почитают себя, в своей безумной гордыне, мудрее всех остальных. Такие люди подобны слепым змеям...
   - Как, например, госпожа Кривогорбатова? - спросил комиссар, припоминая змеиный рисунок, проступившей на ее лице во время его допроса.
   - Совершенно верно. Каково сердце - таков и человек. Запомни это. Все помышления человека, все его идеи зарождаются у него в сердце. На все, на все смотри сердечными очами!
   На ветвях плодовых деревьев щебетали птички. Дул легкий ветерок, и Конфеткин видел, как цветы на тонких стебельках согласно кивают ему своими прекрасными головками, совсем как живые.
   - Всякий человек связан невидимыми нитями с множеством миров,- вел далее мастер Тэн. - Добрый человек, как правило, находится в связи со светлыми структурами (и даже с вполне конкретными сообществами, родственными ему по духу), а злой - с темными. У некоторых связь с высшими мирами прервана, и они способны смотреть лишь вниз, на свою грязь. И такое положение вещей мы наблюдаем повсеместно - как тут, в созвездии Медузы, так и в твоем мире. Законы Творца, на которых зиждется все сущее, универсальны. И, тем не менее, сами его миры полны неповторимых вариаций. Их можно сравнить с разнообразными картинам художника, нарисованных с помощью одних и тех же красок.
   Комиссар помотал головой.
   - Что-то неясно? - спросил мастер Тэн, глядя на своего гостя умными ласковыми глазами.
   - Трудно сказать так слету... - Конфеткин ощупал пальцами пустоту, словно в ней был заключен некий предмет. - Этот мир... Он так изменчив, так текуч и многолик... Мне кажется, я оказался в некой волшебной сказке. Но разве может такое быть? Как может живой человек оказаться в сказке, сочиненной кем-то незнаемым? И если Господь сотворил весь этот фантастический мир, то знает ли он, что произойдет со мной в следующий миг? Или же это зависит от меня самого и от каких-то неведомых мне обстоятельств?
   На это мастер Тэн ответил:
   - Истина открывается не сразу. И только лишь тем, кто упорно ищет ее. Тебе еще предстоит пройти трудный путь, прежде чем ты сможешь получить ответы на свои вопросы.
   Комиссар вскинул на Учителя золотистые брови:
   - Хорошо! Пусть так. Но объясните мне, хотя бы, как я попал сюда? Откуда взялась эта звездная лестница?
   Мудрый наставник, с невольной улыбкой на устах, залюбовался сидящим перед ним рыцарем.
   Как он, однако, чист, светел и юн! Какая жажда истины горит в этом ясном блистающем взоре!
   Он отверз уста для ответа:
   - Если говорить кратко, не вдаваясь в детали, то дело обстоит следующим образом. Внутри каждого человека существуют некие переключатели, или регистры - назови их, как хочешь. Так вот, когда ты поднялся с кровати, а затем вышел на крышу своего дома, нужный регистр был уже переключен. Ты уже находился в сфере нашего мира, нашего неба и наших звезд! До него невозможно долететь с твоей планеты и на космическом корабле. А вот иными путями попасть, возможно!
   - Кто же переключил во мне этот регистр?
   - Ты сам... С помощью друзей твоего сердца.
   - Я знаю их?
   - По крайней мере, одного из них ты видишь сейчас перед собой.
   Комиссар смущенно потупился:
   - А есть и другие?
   - И очень много. Они не раз помогали тебе в трудных ситуациях, оставаясь невидимыми.
   - Кто же они?
   - Такие же странники, как и ты... Все мы странники на дорогах Вселенной. И никто из нас не может заранее знать, куда приведет избранный им путь...
   - Странно все это,- сказал Конфеткин.
   - Что именно?
   - То, что я не могу увидеть своих друзей.
   - А разве Оленька или ее отец сейчас видят тебя? А ведь ты их друг. Ты трудишься ради них.
   - М-мм... Пожалуй...
   - Каждый идет своим путем,- сказал мастер Тэн. - Но наступит час, и вы встретитесь.
   - Где?
   - Неважно где. Неважно, на какой планете. Важно, что между вами существует незримая связь. Вы находитесь в одной и той же сфере Любви. Эта сфера не имеет границ, ибо она проходит через наши сердца. Миры наши разнообразны, и различные сферы любви охватывают лишь родственный круг душ. Вот где тайна! Вот загадка! На этой-то тайне и зиждется все мироздание.
   Мастер Тэн сложил перед собой на столе руки рамочкой, и погрузился в молчание. Его лучистый взгляд проникал в нечто невидимое, непостижимое.
   Но вот он поднял руку и вымолвил:
   - Смотри... сейчас мы сидим с тобой за этим столом и ведем мирную беседу. Ты видишь это заходящее солнце,- учитель простер руку к синим небесам,- эти холмы, эти цветы. Ведь так?
   - Ну, так,- согласно кивнул комиссар.
   - Ты слышишь мой голос, ты осязаешь этот стол, скамью и все остальное? И у тебя не закрадывается никаких сомнений в реальности происходящего?
   - Нет.
   - Ведь это же не сон, не сказка, верно? Если хочешь, встань и пощупай меня.
   Конфеткин сдвинул плечами:
   - Зачем?
   - Чтобы убедиться в том, что никаких иллюзий нет. Что это - не подмена. Все - по-настоящему.
   - Но я и без того вижу, что все по-настоящему. Ведь вы ж - не приведение, не призрак. А, госпожа Кривогорбатова с ее казематами уж точно не приснились мне!
   - Вот как? А если я скажу тебе, что сейчас, вот в этот самый момент, ты мирно спишь в своей кровати у себя дома?
   - Ага! - лицо комиссара расплылось в широкой мальчишеской улыбке. - Сплю. И вижу цветные сны!
   - Не сны,- сказал учитель. - Все это - реальность. Просто твой дух пребывает сейчас в ином, как у вас принято говорить, измерении. В настоящий момент ты находишься сразу в двух слоях бытия. Сейчас ты здесь, и там... Но там ты лишь слабый отблеск того, что является твоей сутью.
   - И в чем же моя суть?
   - Ты сам прекрасно видишь этого. Ты - рыцарь. Защитник всех слабых и униженных. Когда ты шел по золотой тропе - выявилась твоя сокровенная сущность.
   - Так вот, значит, оно что!? - промолвил Конфеткин, с задумчивым видом потирая переносицу. - А я-то думаю, откуда у меня эти доспехи, и этот меч...
   - Это - достояние твоего духа. Сейчас твой образ соответствует твоему существу.
   - Выходит, на тропе через реку каждый принимает свой истинный облик? И эти жнецы, и музыкант в дубовой роще, и все жители вашей деревни в точности такие, кем они являются на самом деле?
   - Истинно так. В наших краях образ человека таков, каковы его качества. Прикинуться кем-то другим здесь просто немыслимо. И если каким-то чудом тут вдруг объявился бы некий злодей - все сразу же ясно увидели бы это по его обличью.
   - Расскажите что-нибудь еще о вашей планете? - попросил комиссар. - Какова она? Чем отличается от нашей Земли?
   Учитель задержал на своем госте светлый дружелюбный взгляд. То, что он намеревался сообщить ему, должно было прозвучать в его ушах как некая выдумка...
   - В наших городах (как, впрочем, и в ваших) Творцом засеяны все вместе - и добрые люди, и злые,- сказал мастер Тэн. - Но у вас после смерти каждый человек уходит туда, где лежит его сердце. У нас же смерти вовсе нет.
   - То-есть, как это, "вовсе нет?" - изумленно округлил глаза комиссар.
   - А так. Смерть - это неестественное состояние для живых созданий. И она присутствует далеко не во всех мирах.
   - Значит, у вас тут не умирают?
   - Нет. Когда человек достигает определенной фазы своего бытия, он просто уходит в иные края, преображаясь в пути. Добрый человек идет через Великую реку по тропе, сотканной из золотого эфира (и ты уже прошел этот путь). Он также может прилететь в нашу обитель на воздушной ладье, или спуститься с облаков на оранжевых нитях... Путей много.
   - А злой человек?
   - Те, кто творил зло, уезжают на поселения в Железном Змие.
   - А что это такое - Железный Змий?
   - Аналог вашего поезда.
   - И куда же она везет своих пассажиров?
   - В края, соответствующие творимому ими злу. Одни поселяются в болотистых местностях, насыщенных ядовитыми испарениями. Другие рыскают, подобно диким зверям, в глухих лесных чащобах. Иные обитают в глубоких провалах, расселинах и оврагах, наполненных смрадными нечистотами. Почти под каждым пригорком, под каждой кочкой или камнем имеется лазейка, уводящая в подземные катакомбы, пещеры и норы - подальше от света, который становится, для этих существ невыносим. Встречаются в этих областях и полуразрушенные хижины, находящиеся в мерзостном запустении. Злословие, драки, кражи и истязания наиболее слабых - вот удел этих жалких уродцев. Правят ими всевозможные чародеи, завистники и перевертыши... Человеку с благородным сердцем невыносимо оставаться там и на минуту! И никто из нас не отправится в эти погибельные места без особой на то нужды.
   - И, тем не менее, мне предстоит это сделать, не так ли? - сказал комиссар. - Ведь Олинькин медвежонок спрятан там? А то, что показала мне госпожа Кривогорбатова - лишь грубая подделка?
   - Твоя проницательность делает тебе честь,- ответил мастер Тэн. - Да, медвежонок находится в стране Тьмы. Но если ты чувствуешь, что не готов туда идти - скажи об этом сразу.
   - Ну, нет,- с решительным видом возразил комиссар. - Я взялся за это дело! И я обязан довести его до конца.
   - Тогда слушай внимательно. Ты отправишься в Страну Тьмы завтра с зарей. Я дам тебе в провожатые Лолиту. Без проводника дорогу тебе не найти. Лолита доведет тебя до границы Долины Видений. А дальше пойдешь один.
   На лицо учителя как будто набежала легкая облачная тень:
   - Не скрою: это - весьма опасное предприятие. В стране Мрака очень легко угодить в ловушку, расставленную слугами тьмы. Поэтому ты должен хорошенько уяснить, в чем твоя сила.
   - И в чем же она?
   - В том, что ты - сын Света! Семя могучего, древнего народа. И ты всегда должен помнить об этом. Иначе станешь, подобен сухой ветке, отломанной от великого древа Жизни. И в какие бы глубокие провалы тьмы ты не угодил - не забывай об этом никогда.
   Конфеткин невольнозадумался над словами учителя.
   Когда-то - неизвестно когда - он уже слышал нечто подобное... Где это было? В какие времена, в каком царстве-государстве?
   Смутное, неуловимое чувство утраченной прародины шевельнулось в нем. Оно приходило к нему и раньше - в неясных снах, в туманных мальчишеских грезах, когда Конфеткин ощущал себя светлым воином великого народа. Чувство это пробуждалось в его душе при чтении старинных былин и русских народных сказок... И вот теперь он как бы попал в некий пласт бытия, в точности соответствующий его душевному строю. И хотя раньше он и не подозревал о существовании этого удивительного мира - все здесь, тем не менее, было ему своим, родным.
   - Взгляни же на себя! - загремел властно звенящий голос мастера Тэна.
   Учитель провел рукой в воздухе, очерчивая ладонью овальный полукруг, и перед сидящим на скамье комиссаром возникло большое зеркало. В нем он увидел могучего воина в золотистых доспехах, стоящего во весь рост.
   Густые каштановые волосы роскошными волнами ниспадали на его богатырские плечи из-под остроконечного шлема, какие носили в глубокой древности русские витязи. Прекрасное лицо дышало непоколебимой энергией и мужеством. Оно было полно невинного детского очарования и прямодушия. Огромные лучистые глаза сверкали подобно огненным звездам.
   При виде этого былинного героя у Конфеткина стиснулось сердце от умиления и восторга. Какое неземное благородство! Какая притягательная сила духа оживляла эти девственно-непорочные черты лица! и... и он с величайшим изумлением узнал в этом могучем воине самого себя!
   - Вот таким я увидел тебя на крыше твоего дома,- с торжественно-набатными переливами в голосе произнес учитель. - Я видел твои колебания, я чувствовал твой страх перед неизвестностью и головокружительной высотой. Но ты сумел преодолеть его! Неужто теперь ты склонишь голову перед змеей Кривогорбатовой и ее злобной ратью? И станешь их покорным холуем?
   - Ну, нет! - с жаром воскликнул Конфеткин. - Не бывать этому никогда!
   - Помни же о данном тобой обете. Помни о том, кто есть ты, и кто есть они. Будь непреклонен в борьбе. Знай, что для Кривогорбатовой и ее бесов нет большей радости, чем завербовать светлого воина в свои ряды; они обязательно попытаются тебя совратить. Не позволяй же им сделать это!
   Слова мастера Тэна падали в душу Конфеткина, подобно неким драгоценным зернам. В свое время они дадут всходы. Настанет час, когда со всех сторон его окутает кромешная тьма, но эти вещие слова, непостижимым для него образом, будут светить, в его душе, подобно некой неугасимой лампаде, вливая силы.
   Учитель опять взмахнул рукой - и зеркало исчезло.
   - Выходит, вы с самого начала все знали обо мне?!
   - Иначе я не был бы мастером.
   - Мастером чего?
   - Придет время, и ты узнаешь об этом.
   Ладно, потом разберемся, решил комиссар. Он спросил:
   - Но почему я оказался в застенках у этой злобной змеи? Отчего не попал прямиком к вам? Ведь наши души...родственны, не так ли?
   Произнося эти слова, он запнулся и покраснел - это уже походило на признание в любви! Мастер Тэн отлично подметил смущение рыцаря, но виду не подал.
   - Так было угодно проведению,- сказал мастер Тэн. - Оно показало тебе лица твоих врагов. И испытало твое сердце перед грядущей битвой.
   Они помолчали, размышляя каждый о чем-то своем, заповедном...
   - Видишь ли, силы тьмы постоянно дышат лютой злобой ко всему доброму и прекрасному. Они плетут козни всем добрым людям. Когда ты, несмотря на все их происки, начал свой путь в небеса - они попытались сбросить тебя вниз. Но, видя, что это им так и не удалось, повисли на тебе стопудовыми гирями...
   - А вы протянули мне руку помощи?
   Догадка эта мелькнула у комиссара, еще, когда он, здороваясь с мастером Тэном, увидел знак солнца на его руке.
   Учитель ответил с веселой смешинкой в очах:
   - Да уж больно эти чертяки на тебя насели!
   - Но почему же я не видел их?
   - Да потому что ты - пока еще не мастер.
   - А вас?
   - Ну... Мне не хотелось проявляться раньше времени.
   - Но руку-то я вашу видел?
   - А иначе как бы ты мог протянуть мне свою?
   - Да,- задумчиво молвил комиссар. - Выходит, вы можете летать по воздуху, становиться невидимым, прозревать иные миры... И даже не знаю, что еще? И как это у вас все получается?
   - Не в этом суть,- сказал учитель.
   - А в чем?
   - В твоем сердце. Летать по воздуху, становиться невидимыми могут и слуги тьмы. Но если нет любви в твоем сердце - все это пустое.
   Они говорили еще долго, очень долго, и время летело для них незаметно. Когда солнце стало закатываться за крыши домов, явились сыновья мастера Тэна.
  

Глава двенадцатая

Сыновья мастера Тэна

  
   - Гуси, гуси?
   - Га, га, га!
   - Есть хотите?
   - Да, да, да!
   - Ну, летите!
   - Нам нельзя!
   - Почему?
   - Серый волк под горой не пускает нас домой!
   - Ну, летите, как хотите, только крылья берегите!
   "Гуси", расставив руки крыльями, широкой цепью "полетели домой". "Дом" находился на другом конце улицы. "Волк" наметил себе в жертву одного из "гусей" и рванул ему наперерез. "Гусь" попытался, было, увернуться от "Волка", однако "Волк" все же ухватил его за плечи и с веселым рычанием повалил на землю. Остальная стая благополучно избежала острых "клыков" серого злодея.
   Роль волка исполнял веселенький старичок с окладистой бородкой. В качестве же "гусей" выступали поселяне различных возрастов. В их числе был и Конфеткин. Он, как и вся его стая "летел", раскинув руки клином, радостно вопил "га-га-га!" и был весьма доволен тем, что сумел избежать встречи со злым серым волком.
   Вместе с комиссаром, прорывались сквозь засаду и двое сыновей мастера Тэна, а также их дочь Лада. Все игроки были ужасно веселы, страшно возбуждены, и на их лицах играл задорный румянец.
   Самое поразительное же заключалось в том, что комиссар ощущал себя при этом самым настоящим гусем, с крыльями, и даже с перьями на них, а всех остальных - членами своей стаи. А Волк - хотя Конфеткин отлично видел и знал, что никакой это не волк - тем не менее, каким-то непостижимым образом рисовался ему самым настоящим зубастым хищником...
   Потом играли в бабу Куцу.
   - Баба Куца, на чем стоишь? - кричали девушке, стоявшей на гладком плоском валуне с завязанными глазами.
   - На камне!
   - Что продаешь?
   - Квас!
   - Тогда лови нас!
   Девушка спрыгивала с камня и гонялась за игроками, расставив перед собой руки. Игроки ловко увертывались, позванивая в колокольчики.
   Вволю наигравшись в "Бабу Куцу", стали играть в ручеек. Потом - в мяч. Потом водили хороводы, лихо прыгали через костер на околице села...
   Усталости - как не бывало! Звенящая радость, восторг, чувство необыкновенного покоя, ощущение себя частицей некоего вечно юного, бьющего через край бытия - все это слилось воедино. Хотелось играть еще, еще и еще, и не расходиться никогда.
   Домой возвращались в сумерках.
   Шли веселой ватагой. Пели песни. Один из юношей в малиновой косоворотке играл на гуслях, и живые переливчатые звуки струн, казалось, звенели в их сердцах.
   В высоком небе загорались звезды. Воздух был упоителен.
   Пройдя шумной компанией по главной улице села, назад шли уже вчетвером - комиссар и сыновья мастера Тэна с их сестрой Ладой. Братьев звали Святослав и Светозар, но комиссар звал их уже запросто - Слава и Зоря. Оба были белолицыми статными молодцами. Работали они в поле, как и почти все в этом селении.
   По дороге к дому мастера Тэна комиссару удалось разгадать еще одну загадку.
   - Давненько я уже так славно не игрывал,- сказал он со счастливой улыбкой на устах. - У вас тут даже и старцы, как я погляжу, играют в игры, словно малые дети.
   - Это, каких же старцев ты имеешь в виду? - лукаво уточнил Зоря. - Уж не нас ли?
   - А при чем тут вы?
   - Тогда кого же?
   - Ну, взять хотя бы того шустрого дедушку, что был волком?
   - Вот это да! - рассмеялся Слава. - Тоже мне, нашел старца! Да он же - самый молодой из нас!
   Брови Конфеткина недоуменно поползли вверх:
   - То есть как это? Не понял...
   - А чего же тут понимать? Он всего несколько дней, как пришел к нам из-за реки.
   - Подождите, мальчики,- вмешалась Лада. - Надо ему все объяснить. Ведь он же ничего не знает.
   И затем раскрыла Конфеткину секрет:
   - Видишь ли, Витя, у нас тут люди не стареют. Напротив, чем дольше они живут - тем больше молодеют, пока не становятся совсем юными.
   - Но при этом не моложе 18 или 17 лет,- вставил Зоря.
   - Так вот почему ваши родители выглядят так молодо! - воскликнул Конфеткин. -А я-то ломал голову - как такое может быть! Значит, и тот дедушка со временем станет юным?
   - А то, как же! - сказал Слава.
   - А как же дети? - спросил Конфеткин. - Им-то куда еще молодеть?
   - Ну, дети есть дети,- сказал Слава. - Они, как и положено всем детям, взрослеют. Но при этом никогда не переступают порога цветущей юности...
   Спали на сеновале. Братья по очереди рассказывали всякие чудные истории, пока Лада не сказала им:
   - Ну, все, мальчики, довольно уже болтать. Рыцарю завтра рано вставать в путь-дороженьку. Ему надо бы отдохнуть.
   Уже засыпая, комиссару пригрезилось, что Лада склонилась над ним, и поет ему нежным мелодичным голосом колыбельную песенку:
  
   В мглистых трясинах два камня лежат.
   Черные камни рубеж сторожат.
  
   Если под первый камень нырнешь -
   Град потаенный под ним ты найдешь.
  
   В граде этом полно бусурман.
   На площади зыбкой стоит истукан.
  
   Плененный солдат у забора сидит.
   В дальнем краю об отчизне грустит.
  
   Милая матушка, красна жена!
   Зимушка бела, румяна весна,
  
   Уж не видать вас в лихой стороне,
   В полюшке-поле не мчать на коне.
  
   Маковых зорь в небесах не видать,
   Ярится, злобствует черная рать...
  
   А коль под камень второй ты нырнешь -
   Уж медвежонка там и найдешь...
  
  
  
   Продолжение следует.
  
   Брался обыкновенный старый носок. Он обрезался ножницами в районе пятки, с таким расчетом, чтобы получился своеобразный мешочек, который и набивался кукурузой или же какой-либо крупой. Жостик делался не слишком тугим и завязывался у шейки крепкой веревочкой. Таким снарядом было весьма удобно жонглировать, в особенности щечкой ноги, и наносить удары с лету по импровизированным воротам. Хороша была также игра, когда ты стоял в очерченном камешком кругу, ловко управляясь с крячиком и стараясь забить его в круг своего противника.
  
   Калашем - имеется в виду автомат Калашникова.
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"