Я в глубине достаточно большого города, среди хорошо знакомых улиц и трамваев, привычных испуганных лиц, пятиэтажных домов и куч ни кем не убираемого мусора. По привычке льёт дождь, лаская зонты и крыши своими мягкими каплями.
Дождь, когда он вдруг взявшись из ниоткуда начинает будоражить окрестности своим нетерпеливым спокойствием, часто напоминает мне о моём нелепом прошлом под этим дождём.
Однажды, в одном из лучших мест нашего города - на набережной реки, построенном по странному принципу - на одной стороне романтичная и тихая пристань, на другой завод, коптящий небо своими высокими трубами (стоишь и смотришь вроде бы на спокойную гладь реки, но не можешь не видеть клубы дыма, сурово стремящиеся в чистое ни кем не тронутое небо), я увидел девушку.
Она молча шла по набережной, оглядывая всё вокруг своими большими глазами. Ей всё было интересно: и река, и завод, и неопрятные дома, стоящие своим десятиэтажным весом на хрупкой прибрежной земле. Она шла так спокойно, что мне оставалась лишь завидовать её спокойствию.
У меня сложилось впечатление, будто она прощается со всем, что видит явно не в первый раз. Она посмотрела на меня. Её холодный взгляд мгновенно пронзил мои глаза так, что я уже не мог самостоятельно их отвести, а всё вокруг происходящее наполнилось вдруг бесконечной печалью. Я давно не испытывал такого ощущения безразличия к собственной жизни, апатии ко всему вокруг и веры в то, что жизнь это не только то, что нас окружает, заставляет нас следовать каким-то правилам внутреннего распорядка общества, но ещё и внутренняя свобода, дающая ответ на главный вопрос жизни - жить или не жить?
В её глазах я также увидел лифт, мчащий её на последний этаж, дверь, являющую после себя пространство крыши, и парапет, который вряд ли остановит, то чему суждено случится сегодня.
Она подошла ко мне, прикоснулась своими холодными и сырыми губами к моим таким же холодным и сырым губам, последний раз пристально посмотрела мне в глаза и, повернувшись, пошла дальше, с интересом рассматривая ближайший десятиэтажный дом.
Всё также лил дождь, успокаивая окрестности, подготавливая их к прекрасному акту самосожжения собственной молодости и красоты, к прыжку лет на пятьдесят вперёд к естественной смерти, и собственно к пониманию того, а нужны ли эти пятьдесят лет?
Я смотрел ей вслед и думал, что у каждого есть право выбора, и может быть когда-нибудь я тоже сделаю свой выбор, а этот дом станет пристанищем самоубийц, откровенных в своей последней попытке доказать миру силу своего духа.
В любом случае их наверняка ждёт крошечная заметка где-нибудь на десятой полосе местной газеты. Но это ли не то, что они хотели?