Он двигался настолько стремительно и бесслышно, что судачившая на тополе сойка не оглянулась ему в спину. Впрочем, птицу подводит коварная сытость начала осени. Каждое живое существо наедает, накапливает запас на зиму и нежится на солнце в предвкушении долгого покоя. Охотиться перестает даже упрямый медведь.
Натоптанную зверьем тропку устилали желтые опавшие листья, и под их слитыми воедино тельцами мог таиться предательский хруст сухой ветки. Тогда уж точно всему конец. Но Аксай даже не смотрел под ноги, его ступни сами выбирали след. Тихий след - так называет его учитель.
Хозяин гор ирбис не страшен воину, прошедшему школу Теб-Тенгри. Воину, который познал его нерушимый закон. Теперь только один враг мог быть коварнее и сильнее. Если его не бояться и не уважать, сама смерть скажет тебе тихое слово в спину. Последнее слово.
Сытые, но уже суетливые к холодам горные пчелы дрожали над увядающими к осени цветами, запуская хоботки в их холодную глубину. Выпавшая в утро роса смешала нектар с водой, подпортив пчелам последний праздник. Но воздух был еще полон томной, многослойной мелодии леса. Стрекотание и шуршание ветра, топоток заячьих лапок, стук дятла по коре дерева. Все это и еще многие тысячи шумов и запахов свежести, тепла, холода, тления, разности жизни и смерти - бесконечное многообразие звуков и запахов окружало молодого воина, словно гигантский водоворот опасностей и находок. Но он не терялся в нем ни на миг, от его чутья зависела собственная жизнь.
Аксаю едва минуло шестнадцать лет, но он выглядел рослым и крупным мужчиной. Его вороные волосы и стальные глаза говорили о принадлежности их владельца к роду динлинов. Роду правителей и шаманов владевшему этими горами. Он был в нем старшим по праву рождения. Его отец - вождь ушел слишком рано. Великий вождь погиб от рук проклятых жужжаней.
Дремлющие в далекой вышине скальные вершины набухли суровой сединой и дышали сверху вниз потоками свежести. Сладкие, пунцово-красные кисти боярки уже подернулись мягкостью первых ночных морозов, прибавили сладости и аромата. Щедрость природы приносит расслабленность, но настоящий воин не дремлет и миг.
И тут Аксай замер, холодея кожей спины от острого первородного ужаса. Ему показалось, что давешняя галка, будто напуганная кем-то чужим, взлетела излишне быстро, с тихим присвистом птичьего страха.
Мгновенно оценив ситуацию, воин скользнул вправо - вверх, к скальному выступу. Там у его подножия мерцало сумраком пространство спасительной ниши. По крайней мере, можно прижаться спиной к стене, затаиться и ждать. Но Аксая ожидала гораздо большее - настоящая удача.
Темнота оказалась только началом узкой скальной расщелины, уходящей в толщу горы. Из ее жерла тянуло сыростью и запахом тепла уже нагретого солнцем противоположного склона. Она имела второй вход и, следовательно, надежду на выживание.
В ее тесноте молодой воин, вооруженный коротким и легким акинаком, мог противостоять гораздо более сильному противнику за счет ловкости и быстроты. Он мог приготовиться к бою заранее. Изучить место боя, наметить линии передвижения, затаиться для внезапного броска. О физической силе его врага ходили легенды, и пещера даровала Аксаю если не преимущество, то хотя бы надежду.
Но передвижение в ней таило особый риск. Узость хода оставляла незащищенной нижнюю часть тела, и в некоторых местах ему пришлось мысленно вопрошать богов об удаче. Не сейчас, стучало настороженное сердце молодого воина, только не сейчас.
Потом, дальше он понял, как ему повезло. Пространство расширилось веером свободы, Аксай прыгнул вниз и оказался в огромном, освещенном солнечным светом гроте. Его своды достаточно высоки, а земляной пол утоптан и ровен - отличное место для приема гостей.
Южная сторона грота обрывалась вниз удивительно высокой скальной стеной. Ее вертикаль была настолько гладкой, что никакая растительность, кроме лишайника и мха не могла зацепиться за отвесные стены. По крайней мере, с этой стороны нападения быть не могло.
Оставалось ждать появления врага из узкого лаза, пройденного Аксаем только что. Теперь первый удар оставался за ним. Какую-то секунду тело врага будет беспомощно, а лишняя секунда в бою - время для решающего удара. Воин повернулся спиной к солнцу и стал ожидать начала поединка.
Прошло некоторое время. Аксай уже начал уставать от ожидания, когда сверху из-под недостижимого свода его ушей достиг чистый, тонкий звук колокольчика. Секундный взгляд наверх лишил война преимущества первого удара. Аксай лишь успел сделать спасительный рывок назад. Но он лишь отсрочил свое поражение. Его противник был непостижимо, невероятно быстр. В следующий миг противоположную сторону пещеры заслоняло темное одеяние врага. Он был рядом, в нескольких шагах от своей будущей жертвы. Его акинак блистал обнаженным светом.
Воин Снов - страшная сказка для каждого из мальчиков его рода. Непобедимость этого существа была почти абсолютной. Только дважды за все Время великие герои народа динлинов заставляли пасть его на колени. Они принудили врага покориться своей воле, но не умереть, Воин Снов не причислял себя смертным.
Всесильный голубой металл меча Аксая должен был найти тонкую полосу незащищенности между шлемом и кольчугой врага. Найти и рассечь ее надвое. После чего победитель получал часть власти и могущества побежденного дэйва. В тело победителя переходила сила и мудрость бога, знающего об искусстве войны почти все.
Но согласно родовой легенде, этот удивительный враг оставался врагом и после признания своего поражения. Жизнь человека - лишь миг света на его пути, она бренна и всегда завершается одним и тем же. А после смерти хозяин и раб менялись местами. В конце концов, именно он - Воин Снов уводил в долину вечных скитаний своих бывших временных хозяев. Такова настоящая дань его воли, такова непомерная цена его боевой верности.
Победить великого воина мог только лучший, сильнейший и храбрейший из старшего рода племени динлинов. Воин Снов воистину совершенен. Его знание боя на акинаках оставалось непревзойденным, и прославлялась сказителями в веках. Его предвидение силы и направления удара не подвергалась сомнению никогда, а мощь и выносливость превосходили все человеческие ожидания. И бой начался.
Горя от нетерпения, Аксай сразу же ринулся в атаку. Его запальчивая молодость не знала сомнений. Но мальчик натолкнулся на столь блестящий и запутанный каскад финтов, что через минуту пришлось уйти в постыдную оборону. Клинок его страшного врага практически не оставлял тени. Он вспарывал пространство с почти неподвластной человеческому зрению быстротой, рождая ощущение полета осиного роя, нападающего на тебя со всех сторон.
Но еще в начале битвы молодой воин отключил свой разум, предоставив телу действовать самому. Он отвечал ударом на удар, выпадом на выпад, реагируя в доли мига, оставаясь спокойным, собранным, готовым ко всему. Это тайное знание преподал ему Теб-Тенгри, великий учитель воинов. И сейчас сознание Аксая частично раздвоилось, предоставив одной своей части вихрь клинка, второй более важное - глаза врага.
Они вспыхивали из узких прорезей шлема чередой молний ненависти и предваряли каждое движение смертельного клинка, они вели противника за собой. Глаза Воина Снов казались единственной живой, дышащей ненавистью и огнем частью его тела. Глаза обрамляли пламенем огня и страсти мертвый холод и безжалостность клинка, не признававшего поражений. Клинка из Голубого железа - жизни и тайны рода динлинов.
Аксай отступал и нападал, обманывал и проявлял силу. Он чертил танец великого боя, преподанный ему шаманом Теб-Тенгри. Он выплескивал наружу все умение, жажду жизни, презрение к смерти и страсть дальнего пути в долину Великих ушедших предков, ждущего каждого из динлинов в конце его дней.
Глазами юного воина руководила уже не отрешенность, а безудержная мелодия последней смертельной схватки, приятия боли и тьмы, жертвенность отрицания себя. Он превзошел себя, превзошел то, чему его научил отец рода шаман Теб-Тенгри. Но и этого оказалось мало. Слишком мало для Воина Снов. Победа над ним стоила гораздо большего.
И тогда, неожиданно для себя, но бесповоротно, как всякое истинное решение, Аксай решил проиграть личную битву во славу всего рода динлинов. Удвоив натиск, рискуя сверх всякой меры, он принялся теснить неутомимого противника к краю пропасти. Шаг за шагом прижимая его к сияющему солнечным днем выходу, заставляя защищать врага сразу две вещи: жизнь и позицию поединка. Аксай наступал и открывался для удара, только так можно получить нужное преимущество.
Во время этого безудержного натиска молодой воин почувствовал, как холодное острие стали дважды коснулось его груди. Тело налилось предвещающим смерть жаром, набрякли смертельной усталостью руки, сводило живот, все более неверными становились шаги. Его тело уже близилось к блеклости и потери сил. И тут неожиданно для противника Аксай кинулся грудью на неудержимый акинак Воина Снов. Он насадил себя на его лезвие, словно глупая, жирная дичь, и юное сердце чувствовало жар стали, прорвавший холод укрывающей тело кольчуги.
На мгновение потеряв свое оружие и источник угрозы, видя перед собой все еще опасную ленту голубой смерти меча, принадлежавшего Аксаю, уворачиваясь от него, Воин Снов сделал один неловкий шаг, и этого было достаточно.
Аксай силой толкнул тело вперед, последним усилием, последним сгустком крови из пронзенного сердца. Оба противника, сцепившись руками, ринулись вниз. Вниз, в провал пустоты осени, усеянный хрупкостью опаленных желтизной листьев.
В короткий миг уже ушедшего лета, что тянулось вверх к солнцу всей своей молодостью и жаждой, а умирало для жизни грядущих. Туда, где тело твое становилось частью Матери Земли, давая последующим поколениям еще один шанс на хмельные радости подлунного мира.
Они падали в пропасть, сцепившись мертвой, последней хваткой. Они падали вниз всего несколько секунд, но время этого полета превращалось в вечность. Уже покидающая тело, душа Аксая удивленно смотрела в безнадежно знакомые, грустные глаза своего учителя. Глаза великого шамана Теб-Тенгри, скрывавшие до последнего мига его жизни боль и участие к своему ученику. Его глаза таились за тенью тонких прорезей шлема, шлема Воина Снов. В самый последний миг жизни Аксай узнал своего противника, изведал пития из чаши его тайны. Воин снов и великий Шаман Теб-Тенгри одно и тоже!
А потом, какой-то новой, но еще не понятной силой не знающего расстояний и времени взора, Аксай увидел учителя самого. Он спокойно стоял на краю пропасти у края грота места прошедшей схватки. Шаман Теб-Тенгри взирал на его смерть свысока, почти надменным, отрешенным от человеческой жизни взглядом.
Они умирали в объятьях словно старые, любящие друг друга товарищи. Аксай - его лучший ученик, почти сын, и умирал он сам - Теб-Тенгри. Его двойник, его второе тело, та часть внутренней сущности шамана, что произрастает из другого, чуждого смертным людям мира. Это была его личная тень и иная жизнь - непостижимый и главный враг и союзник рода динлинов, ужасающий Воин Снов.
Динлины
На бронзовой треноге в пламени костра, который извечно сопровождает человека в пути, висел огромный бронзовый котел. Его варево булькатило и рождало восхитительный, спелый, мясной аромат. Родной праправнук того самого котла, что когда-то увидел загнанный в чужой мир Дымов в первый раз в новой жизни. Горная Дева добилась своего, она вырвала его из памяти прошлого.
Никто теперь не сможет воссоздать того вкуса варева, которым его угощал старец Акын. Слишком многое из того, что было известно только сказителю древнейших времен, ушло вместе с ним к иной стоянке, под иным более чистым от страстей небом. Как давно это было.
Хотя кто упомнит, сколько смен поколений прошло с тех далеких времен? Менялись люди, их верования и печали, надежды и желания. Рождались и опадали во тьме веков целые народы, зажигались и выгорали дотла пожары войн и безумия.
Теб-Тенгри камлал над телом ученика и отпаивал его отваром из тех же трав и дичи, на той же воде и том же огне. Казалось, в этом мире с веками не меняется ничего! Тело Аксая он уже вылечил, даровал ему второе дыхание. Оставалось даровать спокойствие и уверенность его сердцу и душе. Занятие гораздо более сложное. Молодой воин должен забыть предсмертные судороги, такое знание человеку ни к чему.
Теперь он - Дымов был шаманом и учителем, а учеником стала чья-то горячая, уверенная в собственной правоте молодость. Молодые спешат всегда, спешат столь увлеченно, что забывают о главном - личном месте и цели в этом мире. А мир жесток и беспощаден к тем, кто не ведает собственной цели и родства.
Его Учитель - Акын ушел так далеко, что никогда более они уже не встречались. Дыхание старца приняла Мать-Земля. Она сделала своего сына бессмертным, но увела от мира людей к неизведанным берегам. Хотя сила Учителя всегда представляется бесконечной. Порою в темноте весенней ночи Теб-Тенгри казалось, что он все еще слышит скрипучий голос хранителя Священной Горы. И струятся слова Учителя шелестом просыпающейся от зимней спячки травы. Но возможно, только казалось, слишком многое посыпает пеплом неудержимое время.
Сегодня этот мальчик выдержал главное испытание своей жизни. Такое случалось, глупо думать, что все люди изначально больны. Правда, нет больше бесхитростного и восторженного юноши Аксая, и родился умудренный жизненным опытом, новый вождь динлинов Тумен. Смерть красоты и самоотверженности юности - пропуск к великим свершениям в зрелости вождя. Так требовал ритуал смены мужского имени.
Когда-то на заре времен и он сменил свое имя на более подходящее. Значит, так было нужно. Потом людские лесть и страх возвеличили его приставкой Теб - небесный. Значит, так было нужно. Хорошо, что люди не боятся его настолько, чтобы о нем забыть.
Мысли шамана текли также неспешно и неторопливо, как несет свои воды медленная река. Как плывут облака летним спокойным днем, не помышляя о бурных ветрах смен времен года, не пытаясь предвидеть их. Он имел право не торопиться.
Но то, что ждало его род динлинов в недалеком будущем, казалось ему гораздо более хмурым и пугающим, чем самые темные тучи грозовых облаков. В моменты камлания шаман предугадывал жестокие войны и потрясения, перевернувшие спокойный до селе мир. Волны, наполнившие его берега кровью целых народов, пожирающие высокие стены городов.
Этот мальчик обязан спасти свой род от истребления. В плохую погоду, когда голод и холод иступляют болями сердце, у стаи должен быть хороший вожак. Такой же отважный и сильный, как его ученик Тумен. Вождь готовый пожертвовать собой, ради одной надежды победить. Ради чести.
Очень скоро мальчик откроет глаза и узнает важную часть правды в жизни любого воина. Всякая война, есть только отображение главного - поединка человека с самим собой. Она лишь битва с главными врагами, подстерегающими его на жизненном пути: усталость, ложь, слабость, страх, уверенность в собственной силе, вера в непогрешимость собственного разума, собственная значимость, принижающая остальной мир... Победить этих врагов невозможно.
За спиной шамана дохнуло сухой, инистой морозью и тонким запахом витиеватой женской болтовни. Там стояла Горная Дева, но Теб-Тенгри давно уже не знал ни страха перед ней, ни лучшего чем она собеседника. Их владения снова оказались не далеко друг от друга.
Быть может, они могли стать ближе, но ее голос. Холодный насмешливый голос с вкрадчивым шелестом змеиных интонаций. С ожиданием, что когда-нибудь, пусть еще в очень далеком дне, он придет к ней и предложит себя в услужение. Себя или что-то от своей злой, неудовлетворенной части сущности, свою тень. Тень Лузгеня.
- Лузгень...
- Меня зовут Теб-Тенгри! - отвечая ей, шаман даже не повернулся.
Сфера света, возникшая за его спиной, переместилась на противоположную сторону костра рядом с телом спящего Тумена. Ее опять сопровождали все четыре стороны света. Пустые тела женщин с выхолощенными безумием каменными лицами.
Она так и не ушла от своей ржавой атрибутики. Дева так и не насытилась ядом власти, жаждой поклонения, владения. Фальшивой вязью ложной свободы, когда кажется что, повелевая многими, ты свободен в собственном выборе от других.
- Дай мне выпить твоего раба? Он красивый и сильный, - Дева склонилась над изголовьем ложа Аксая в сладостном нетерпении. У нее алчущие крови, тонкие губы.
Но Теб-Тенгри взмахнул рукой, и призрак Девы смело ветром.
- Ты силен. Почему ты не повелеваешь мной, почему гонишь? Неужели до сих пор живешь другой жизнью? Я знаю, как достигнуть связей того, ушедшего от тебя времени. Хочешь, я верну твою женщину, и мы будем любить тебя обе. Ты когда-нибудь был сразу с двумя женщинами?
Теб-Тенгри рассмеялся своим сухим, слоистым, усталым от людского бремени смехом.
- Я уже не мужчина, не человек. Ты же отлично знаешь об этом.
- Все может измениться...
- Нет! Ты отлично знаешь об этом. Отстань. Слишком старая и глупая тема. Неужели все, с чем ты пришла, умещается под твоей древней юбкой? Неужели вся мудрость, которую ты впитала за эти века, подобна уловкам продажной девки?
Долгое скольжение по временной глади судеб и свершений - лучшее средство от внутреннего чванства и вожделения самой себя. Но прошлое тебя ничему не учит. Неужели ты все еще смотришься в зеркало?
Теб-Тенгри увидел, как кривится складками злобы ее холодное и прекрасное лицо. Он чувствовал, с каким трудом Дева сдерживает свою власть над окружающим миром. В холодной глубине ее блеклых глаз расцветали ураганы, грязевые потоки, землятресения, сонмы хаоса, готовые обрушиться на ненавистную для нее Землю.
Ей были подвластны стихии огня, камня, воды и холода, но не он - Теб-Тенгри. Одним взмахом пустоты своего рукава великий шаман мог лишить Деву всей ее власти. В роду мужчины таился Лузгень...
- А ты!? Почему здесь ты? - ее голос дал новую трещину, полную раздраженной глубины, оброс скользящей змеиной объемностью и насыщенностью.
Она говорила ему правду, которую он не мог услышать от себя сам. Задетая его словами, Горная Дева вещала и прорицала будущее устами, уже отсеченными силой времени от личностной лжи. И Теб-Тенгри повернулся к ее боли и ненависти сердцем и лицом. Это было начало той битвы, ради которой он сегодня находится здесь.
Никто в мире не мог предсказывать лучше нее беды и поражения человеческого рода. Ни одна сила, божественная сущность, поток не видели их корней так ясно и ярко, не понимали, как далеко может зайти человеческая слабость и ложь. Она знала, что будет дальше, и ее страшное знание хотел получить великий шаман. Он добивался своего простейшей и древней как мир уловкой.
На рассвете, когда бледная полоса преддверия солнечного диска коснулось востока, кончилось время Горной Девы, и проснулся Тумен. За ночь его лицо обострилось скулами, растеряло остатки юношеского удивления и детской, доверчивой прямоты.
Воин смотрел в глаза бывшего учителя холодно и напряженно, в любой момент не исключая подвоха или проявления каждой из степеней его неведомой людям ужасной силы. Вначале он ожидал смерти, ее продолжения. Он думал, сейчас его поведут в ту сырую, холодную даль, которой так боятся старики. Но шаман лишь продлил прерванный разговор, и воин согласился слушать, надеясь получить последний, самый важный урок.
После рассказа учителя об их поединке, его тактике и стратегии вождь Тумен ожидал справедливой награды за содеянное. Он понял, что заслужил бренную славу и посвящение в верхний сан таинства рода. Его губы тянуло пресыщенной, болезненной улыбкой великого человека.
Мальчик Аксай на глазах превращался в вождя Тумена. Его ждали грандиозные дела, свершения и жертвы. Но для шамана урок, извлеченный бывшим учеником из битвы с Воином Снов возымел совершенно обратные последствия. Тень Воина Снов стала для мальчика наиболее притягательным, желанным лицом. Он потерял свою человечность. В страшные, злые времена стае нужен вожак с норовом волка.
Теб-Тенгри уже знал о своем поражении. Его воспитанник выбрал путь силы и вожделения. А настоящего воина может остановить только сама судьба. Учитель слишком давно читал по человеческим глазам. Слишком часто шаман видел в них эти надежды, величайшие надежды, ведущие в пустоту. Но каждого учителя обязывало правило тысячелетней мудрости, его не нарушить, и шаман рассказал новому вождю рода Динлинов его сумеречные тайны.
Много, много веков назад две части одного славного рода устали от своих бесконечных споров, ошибок и войн. Два города, вознесшие белые храмовые купола к самому небу. Два осколка великой людской реки, предварявшие реку сегодняшнею.
Города стояли, разделенные плавным разливом ее вод в месте слияния реки с океаном. Когда-то, в пору горячей силы и безудержных надежд, народы воевали между собой, но потом мудрость и опыт прекратили бессмысленные войны.
Они увлеклись искусствами и наукой. Знания того далекого народа о Земле и Космосе стали совершенны. Их достижения кажутся чудесами до сих пор. Их опыт и время существования тянулись к началу времен, а сами дни к закату. Пришло время, когда их женщины почти перестали рожать и любить мужчин, а мужчины заботиться о чести и славе.
Даже нажива уже не интересовала тех людей, ибо и ее время уходит когда-нибудь. Искусство, музыка, литература, древо познания сложились в мертвый, усталый груз, который растворял в себе любое стремление к акту творения. Люди слишком хорошо знали, что любое начало имеет конец, любое движение затухает в хаосе, и нет сил, этому противостоять. Это знание выхолостило их жизнь, выстудило кровь в их сердцах, рассеяло жажду нового.
И тогда народы решили потерять все, чтобы сохранить малое. Они вдруг прозрели, что только долгое скитание по свету может оживить умирающее древо рода, наполнить глаза и души его сынов стремлением к естеству.
Древние ушли, бросив свои благоустроенные города, цветущие сады, несжатые нивы. Ушли, неся на своих спинах молчаливых детей, ведя за руки равнодушную к любви юность.
Два города выбрали разные направления странствия. Одни из них видели впереди себя только вечерний Запад, другие - утренний Восток. Вторые из тех, кто выбрал тогда для себя бесконечную дорогу, как путь возрождения человеческой жажды жизни называли себя Динлинами.
Через несколько поколений, пройдя великие горы и пустыни, останавливаясь, забывая о цели, и вновь обретая ее, они достигли Великой Степи.
Была весна. Алые маки и медовый аромат багульника воскресили их усталые души. Они заново наполнились людскими радостями и печалями. Древние люди ожили во второй раз.
В долгом, почти бесконечном странствии динлины забыли практически все истины и находки, принадлежавшие их предкам. Такова была плата за обретение народом новой юности. Их верования, их история, культура, и высочайший уровень ремесленного мастерства растворились в бескрайних просторах пересеченных ими земель, смешались с множеством ритуалов и обычаев других племен и народов. Они растеряли почти все из того, что любой народ называет своим сокровенным знанием.
Но расчет хранителей рода оказался верен. Динлины не потеряли главного - великого знания Матери Горы. Знания таинств двуликого мужского и женского начал. Знания, дарующего детей, хлеба, тепло и животворение огня, твердость и упругость небесного металла. Огонь священного горна, который позволяет человеку повелевать Миром и согревать и охранять собственное жилье. Не стерлась память о подкожном, черном жире матери земли, дарующем полную власть над стихиями Земли. Главная тайна их древнего народа, дозволяющая превозмочь ему разрушительную силу нескончаемых тысячелетий.
С тех пор род динлинов стал родом шаманов и кузнецов. И именно это 'Сокровенное Сказание' позволило маленьким остаткам великого предыдущего потока не раствориться среди волн чужой, бурлящей молодостью крови.
Память о великом прошлом поддерживала их гордость, даровала осмысленность нынешнего существования. Вера в мудрость своих предков, сохранили в динлинах веру в собственное, особое предназначение.
Теперь они не желали умирать. В своих долгих скитаниях динлины обрели еще одно чудо - голубой металл. Небо благоволит тем, кто не опускает руки перед лицом испытаний. Они нашли железо, лезвию из которого можно придать остроту молнии. Удивительное железо, что одинаково легко рассекает и вражеский доспех и даже камень. Динлины называли его Болат.
В далеких северных годрах они подобрали самородки неведомого металла в подножии огненной скалы. Динлины помнили о редком даре небес - железных огненных стрелах гневливых богов, иногда падающих на землю. Сначала они думали, что натолкнулись на их россыпь. Но людей ждало нечто еще более удивительное: звездной россыпью была вся огненная гора.
Долгое время им хватало того, что можно было собрать в подножии Матери Горы. Затем динлины приучились добывать железо из ее тела. С каждым веком их пещера становилась все более глубокой. Трещали и грозили обвалом ее своды. Потом в глубокой и извилистой пещере стало трудно дышать.
Но это не смутило славное племя рудознатцев и кузнецов. Своды шахты они укрепляли не поддающейся гниению осиной, а свежий воздух доставляли к месту рудной выработки в больших бурдюках. Они стали настоящими горняками.
Секреты великого мастерства сделались наиболее охраняемой тайной рода. Каждый из посвященных помнил лишь свою часть сокровенного знания. Местоположение священной Горы мог найти только старший шаман, вождь, некоторые из старейшин и сами горные мастера. Секреты ковки небесного металла ведали только старший шаман и кузнецы.
Он был очень капризен этот металл. Его превращения длились долго и требовали особых стараний и мастерства. Но за один клинок, сделанный из его блесткой, небесной голубизны, соседи отдавали добычу славного и удачливого похода.
Этот неширокий и тонкий клинок при всей своей легкости и гибкости разрубал надвое тяжелый двуручный меч. Тяжелый, окованный обычным железом щит крошился им, словно деревянный, а любые доспехи переставали быть для их хозяина верной защитой.
Голубое лезвие такого меча держали в руках только очень богатые и знатные люди. Оно делало их практически бессмертными. Поединок с самым слабым противником, вооруженным невесомым мечом из голубой стали, таил в себе смертельную опасность.
На ладони Теб-Тенгри прямо перед глазами нового вождя лежал кусочек небесной руды. Он казался совершенно не похожим на обычную железную руду. Словно драгоценный камень он играл свободными от ржавчины гранями кристалла. Лучился солнечным светом. Он притягивал к себе, звал будущего хозяина в далекий и славный поход к великому бранному подвигу.
- Дай, - коротко и резко бросил шаману вождь динлинов Тумен.
- Нет, - сурово ответил старец, - ты еще не узнал вторую часть правды о небесном металле. Вторую и самую страшную. Болат и есть вечное проклятие нашего рода. Ты не поверишь этому, но память предков при всей своей беспощадности не способна ко лжи.
Каждый великий правитель мечтает об оружии, решающем исход любой самой трудной битвы. Его опаленный безумием разум грезит о совершенном оружии - источнике власти и могущества, дающем право на царство и славный подвигами род. Каждый из них желает жить вечно, хотя бы в памяти потомков. Слава и сила важней мудрости и благородства.
Болатный меч оказался абсолютным оружием в веках. Даже изобретенный кочевниками составной лук, метающий стрелы на огромные расстояния, не может противостоять ему.
В коварной и мглистой бесконечности степей, коротких ночных стычках и быстрых набегах все решает стремительность скакуна и острота меча. Ничто не может защитить, укрыть человека от его отточенности и силы. Вооруженное этим небесным металлом наше племя сильнее всех.
Но никто, никогда не сможет противостоять всей бескрайности степи разом. А кочевники ненавидят самого сильного не разумом, а бурлением горячей крови. Больше всего в этом мире они боятся потерять собственную свободу. Кочевники объединяются в стаи против того, кто сильней. Наши кожа и волосы светлее всех прочих тю-кю. Мы и так навсегда останемся среди них пришлыми. А если к этому прибавить небесный металл...
Мы - пришлые чужаки, знающие секрет абсолютного оружия. Вся история нашего племени состоит из стычек и войн. Она вьется ужом среди более сильных и более многочисленных врагов. Мы мечемся среди них, как сурок среди горящей степи. Нет ни единой норы, где бы нам отсидеться. Нас выследят и заставят ковать мечи, клинки которых тут же обращаются против создавших это оружие кузнецов. В этом проклятие рода динлинов. Страшная цена за тайны кузнечного искусства.
- Я знаю, как избавить мой народ от проклятия, - быстро ответил шаману молодой вождь Тумен. - Никогда раньше нас не было столько. Наши отары не вмещаются в лога, наши женщины не устают рожать, а руки мужчин не помнят о слабости. Мы накуем столько мечей из небесного металла, что цвет степи станет неотличимым от неба.
Если враг обложил тебя стаей у ворот твоего собственного дома, накорми его стрелами. Если он вламывается в дом, угости лезвием меча. Кто думает, что он силен, наверняка найдет тех, кто сильнее. Мы победим!
Но Теб-Тенгри уже знал о поражении, ожидающем племя кузнецов. Так было от веку. Начиналась новая война, вначале славная своими победами и созданием нового царства, затем славная победами твоих врагов, и оскудением рода динлинов. Слишком многие хотят власти, слишком часто победы оборачиваются поражениями.
Капиллярные фильтры власти
Никто из нас - обыкновенных обывателей и близко не сможет себе представить, что такое система власти, выстроенная на услужливых спинах чиновного аппарата. Господин Паркинсон, пытаясь описать законы развития столь изощренной системы, только слегка растревожил улей. Мудрствуя и лукавя, он обнаружил лишь простейшие и наиболее бесполезные из ее хитростей и взаимосвязей.
В Россию бумажный беспредел завезли добропорядочные прусские бюргеры. Еще при первом Петрушке обувать русского мужика в бумажную шубу оказалось иноземцам столь же выгодно, сколь и почетно. Любил их за это наш справедливый царь, награждал крепостными владениями и соболями. Свой народ для российского правителя завсегда точное быдло, а чуждое уважаемо уже потому, что под сапог засунуть не завсегда удалось.
Истекшие годы и даже столетия на пути к 'правовому государству' вывели один общеизвестный русским закон: 'Мы знаем о своем гражданском незнании своих же законов. И мы знаем, что за это придется отвечать по всей строгости тех же никогда неизвестных нам законов'.
Так что с законами и общечеловеческими декларациями у нас исключительно без затей, попросту. Вы без церемоний можете их почитать, и даже выучить наизусть, но зачем?! Думаете, это поможет? Дудки, - как любил говаривать Владимир Ильич Ленин. Все что в законах ясно и неясно записано, называется 'правовым полем'.
Ваши адвокаты и обвинители в эту разъезженную канву и не суются. Зачем же право так безапелляционно? Глупости это, батенька. Все самое интересное и стоящее хороших денег находится вне 'правового поля'. То есть там, где закон имеет приятную двоякость и недосказанность. А по правилам приличного русского языкознания оную двоякость имеет любое предложение, состоящее более чем из одного слова. Но и с одним словом казусы иногда бывают. Да у хорошего адвоката, и чтобы крючка не нашлось?! И как пойдет кривая крутить и гнуть спины!
Все выше приведенное - детская софистика. Вот подзаконные акты, постановления, распоряжения министерств и ведомств, дополнительные регламенты на правовые акты, особенности республиканских и территориальных законодательств - Софистика с большой буквы.
Вам понятно, в чем суть? Если да, самое время идти в Статские Советники. Если нет, мотать сопли на рукав, лузгая семечки на скамейке рядом с выгребной ямой. Как это по-русски, по-мужицки как!
После той памятной речи с одной из самых высоких трибун Российской Федерации Дымову искренне казалось, что дело сделано. Сделано с большой буквы. Демонстративный уход из зала заседания опозоренного министра, его последующая отставка, поздравления от праведных народных избранников, всеобщая атмосфера умильной радости и победы над темными силами вызывали восторг и слезы неподдельного счастья.
Назавтра выяснилось еще лучше, врагов никаких у шахтеров уже именно сейчас нет. Они враги разбиты наголову и похоронены под снятыми с личных лысин личными скальпами. Новый министр только что не приносил извинений за грехи предыдущего, в личной встрече с Лобовым был приветлив как никогда. Он клятвенно обещал разобраться с людьми, ввергнувшими его ведомство в откровенное недоразумение. А послезавтра оказалось, что и недоразумения нет.
Бумажный дождь из постановлений, принятых во исполнение и во славу, перерос в тропический шторм. Он растекся по такому количеству сточных министерских канав, что отследить его результаты и последствия уже через пару месяцев стало невозможно.
Хотя все же произошло одно исключительное важное событие. Юрий Иванович Лобов сделался губернатором Сибирского региона. Глупо говорить, что именно доклад его подчиненного аналитика стал причиной избрания и повышения в статусе. Скандал с докладом был лишь одной из многочисленных, успешных операций Юрия Ивановича на широком политическом поле. Хотя и это, весьма знаменательное выступление оказалось немаловажной вехой в его карьере.
Но главное было в другом: сказывалась многолетнее, последовательное продвижение Тяти по вертикально-властному пути. Он уже стал среди них (этих огромных, лосненых, трафаретно-узнавемых личин) своим, привычным политическим игроком. Одним их тех, кто строил песчаные замки партийных, национальных и территориальных надежд. Он стал штатным выразителем будущего нашей великой страны.
Новый губернатор Ю. И. Лобов имел свою позицию на все случаи жизни и никогда не боялся ее отстаивать. Лобов всегда имел правильную и понятную позицию.
А у Фархада вдруг отлегло от сердца. Перенапряжение последних месяцев, доклад в Думе, бесконечная избирательная компания Лобова - дни и ночи, смешанные в один серый, унылый цвет. Фархада поглотила волна равнодушия и усталости.
Он сидел в маленькой квартирке заштатного Степногорска и не хотел выезжать в областной центр на работу. Фархада ожидало там исключительно шикарное кресло в администрации! Но как представишь себе совещания, решения, докладные, учет и контроль чужих интересов и лизоблюдство, и лизожопство, и прочее, прочее...
Единственным, что сейчас привлекало интерес Фархада, оставались старые геологические карты и отчеты многолетней давности по экономической целесообразности разработки месторождений. Шахтера тянуло к их желтой, ломкой от прожитых лет бумаге словно магнитом. И никаких детективов не нужно, желания на них нет. Сколько таких забытых, недооткрытых месторождений на необъятных просторах нашей матушки Сибири! А в них нетронутые кладовые, заполненные золотом, платиной, угольком.
Как-то однажды, выборно - политические дела занесли Фархада в далекую глухомань трех дворовой запущенной деревеньки. Дорога туда была трудная: то раскисшая во хляби, то прыгающая с камня на камень на скальных возвышенностях. А вокруг вековые сосны да ели. И мох с их нижних, умерших лап долгими, седыми нитями. Зачарованная тайга. На обочине этой военной чудо - дороги, километров в шести от села рассмотрел Фархад приличный по мощности и протяженности горелик.
Обнажал выгоревший пласт угля свою коричневую осыпь рядом с мелкой и илистой речушкой Кара-Су. Когда уголь выгорает, в толще скалы, невдалеке от ее поверхности вследствие столь мощного нагрева изнутри камень трескается и приобретет окисловый коричневый цвет. Очень характерная примета для угольного месторождения. Если было чему гореть, наверняка что-нибудь и осталось.
Дед Данила не уставал ему повторять, что если в названии речушки или озерца наличествует тюркское Кара - черный, лежит там уголек почти наверняка. В Сибири такого цвета в природе только чернозем жирный, да уголь. Тюрки-кочевники землю не пахали от религии с древности, и она у них спокойно зарастала густою зеленою травкой. Значит, если присутствует тюркское 'кара', смотри уголек от того названия рядом. Подмыла водичка пласт, обнажила выход пласта на поверхность, люди увидели и нарекли.
Заинтересовался таким совпадением Фархад и пошел к деревенскому, бывалому старику, присел рядом, табачком угостил в знак глубокого уважения. Поговорили о том, о сем, раскрутились на бутыль самогонки. Через пол часа друзьями стали, смотреть любо-дорого. Начал дед рассказывать ему байки местные. Все о годах пятидесятых и давних, о геологах, что девок деревенских мутили. Затем дальше, пошел дедок в вековечную старину.
Фархад подождал третьего стакана, когда старичка жидкость до нитки распарит, размягчит. И каверзный вопрос в лоб ему:
- Дед, а угольный пласт у вас где?
Дед в осадок и выпал.
- Не я! - кричит, - его бульдозером закапывали сами геологи.
Напугался дедок так, будто специально в тюрьму его приехали садить. За старые чужие грехи вывалил всю богом забытую послевоенную картину.
Тогда как было? В основном искали нефть и металл что подороже, а угля разведанного накопилось валом. Москвичам казалось, лежит он в Сибири под каждой сточной канавой.
За металл и нефть давали приличные премиальные. На гордость и славу рудознатцу выходила статья в областной газете, гарантировалось продвижение по службе. Месторождение предварительной разведкой очертят, от мощности рубль отсчитают, гуляй братан!
А с углем геологам возни выше крыши, а прибыли никакой. Ни славы, ни грошей. Только станешь табором во тьме тараканьей и лето, и осень, и весну будешь буровую на спине палкать. Очертишь месторождение, обмеришь, отошлешь документы в Москву, а тебя на партсобрании распекать будут за лень и малоинициативность. Распекать будут та, будто зазря потратил народные денежки. Почти антисоциальный элемент. Вот и привалили размытый берег реки от греха подальше. Сами геологи привалили.
Местную малограмотную деревенщину убедили инженера настрого. Если начальникам до сведения тайну про уголь довести, прямиком пойдешь в каторгу. В страшные годы в каторгу верили с полуслова.
Фархад для верности своим внутренним взглядом на старичка - сморчка надавил, тот спекся чуть ли не в слизь. Потом водил его огорошенный дедок на место преступления. Трясся мелко, кривил горбом. Да что ты дед, ужель не пятидесятые? Сталин умер, пришла в страну всякая сволочь. Фархад ему:
- Что боишься?
- Тебя боюсь, - отвечает.
Пласт тот действительно пшикалка - два метра с полтиной не больше. И уголь скорее лежит к марке 'Г'. А у шахтеров так говорят: 'г' оно и есть 'г'. Ни в топку его (дымит зараза, летучих много), ни к коксу. Рвет с него кокс, выходит одна нетоварная мелочь.
Отчеты - молчаливые никому ненужные свидетели чужих судеб, надежд и потерь. Сколько раз, чтобы закорючка на ваших листах была верной и правдивой, рисковал жизнью своей безвестный стране геолог?
В хмурую осеннюю хлябь, по весенней распутице, среди трескучих морозами февралей и, конечно же, под припекающим солнышком мерил геолог просторы страны самым лучшим в мире инструментом - человеческими ножками.
Шагал и зашагивал по мхам и болотам, курумникам и плоскогорьям, перевалам, долинам и впадинам. Шел по миру человек с картой и геологическим молотком. Для величия Родины шел, преодолевал трудности.
И кому это сейчас? Кто теперь у земли хозяин? Где труд, надежды и мечты наших родителей? Самая романтическая профессия: песни у ночного костра, недоедания, холода, старенькие палатки, рюкзаки с тяжелыми образцами пород, спальники. Где?
В области Фархада ждала совершенно иная жизнь. Было в ней кое-что от походной, но самая малость - оторванность от семьи. Проживал он в гостинице. Вернее, гостиницей назывался многоквартирный дом, в котором снималась областью для него двухкомнатная сталинка.
Новую квартиру в Степногорске Наталья покидать не хотела. Мало ли что еще получится в этой хваленой области? А дома уже привыкла и подруги, и работа, и мать. Непонятным, ненадежным казалось ей новое положение мужа. Лучше меньше, да тише и спокойней.
Вот и осталась она в родном городе. Жили супруги от встречи до встречи. Зато по приезду такая любовь просыпалась. Будто опять молодожены. Но потом, все одно - скучно бобылем, хорошо работа спасает, не дает свободного времени.
Угольный регион, он и есть угольный. Промышленность круговой порукой от шахт и разрезов связана в тугой узел. Одно рабочее место угольщика тянет за собой четыре рабочих места смежника.
Давай шахтером и железо, и дерево, и бетон, аккумуляторы, запчасти вагонами и тысячами наименований давай. А готовый уголек, чем ближе везешь, тем дешевле. Если в ТЭЦ сжигать - электроэнергия. Если добывать его к металлу, то тут будь добер, пройди обогатительную фабрику, получи на переделе коксовую шихту, потом в кокс в коксовой батарее его преврати и только потом в мартен.
При администрации области создал новый губернатор Лобов мобильную группу, чтобы все эти вопросы разруливать оперативно, не давать сбиваться отлаженному механизму. Москва тогда ничем не помогала, только над политикой тряслась. Но поздно Тятя на область пришел, внутренности этого механизма уже были выедены жучками в татуировках и их цепными белыми воротничками. До него господа хорошие такого наворочали концентрата!
Исключительно приватная приватизация по Чубайсу создала немногочисленный класс собственников, который быстро редел рядами, и толстел кошелем. По идее эти господа обладали колоссальными богатствами, но только по идее.
Производственные государственные предприятия самим государством было предложено разорить, чтобы потом выкупить по бросовой цене в частные руки. Кто в этой схеме рациональность нашел? Какой гадкий и изощренный ум обосновал в правительстве ее необходимость?! Знать не можно...
А денег, чтобы выкупить такие гигантские мощности по цене амортизированной, исключительно заниженной стоимости не хватило бы даже у крупных архи капиталистов. Настроили наши предки горы от социалистической души!
Но русский человек к любой беде придумает исключительно задний выход. Разоряли предприятия достаточно незамысловато. Их продукция отправлялась на адреса фирм однодневок, принадлежащих бандюкам или особо доверенным ловкачам. Те сбрасывали часть денег и товара в темный откат директору самого предприятия, а часть пускали на собственные нужды. Это была, так сказать, отгрузка.
Приобретение материальных средств на те самые предприятия шло еще краше. Вечно должные миру промышленники (ну, не рассчитываются с ними проклятые потребители их мать, разоряются, прячутся) брали барахлишко у тех же ловкачей в долг по двойным или тройным ценам, по так называемым бартерным схемам. И довольные масляной жизнью поставщики снова накатывали купеческую долю директорам. Нарождался русский промышленный капитал.
Казалось бы отличная схема. Через пару лет такой работы директор, в идеале, должен выкупить собственное предприятие, привести в его божий вид и стать честным зажиточным капиталистом. Но только казалось.
Во-первых, кто богаче и главнее: бандюки или директора? А кто нахрапистее? Братки себя никогда не обижали и при первом же удобном случае превращались из доверенных лиц в лицо без известного места жительства, а то и с загранпаспортом. Директора в том случае оставались с носом и проблемой в виде внутренних органов. (Как собственных, так и государственных. С инфарктом и милицией на хвосте).
Потом появлялись доверенные лица ловкачей, надувших тебя компаньонов, и покупали у временного управляющего от государства и коллектива твой же завод за откровенно бросовую цену. Сначала давили рэкетом и.о. директора, словно вошь к ногтю, а потом 'покупали' его предприятие. Шагай батя в гору, пока не зарыли в яму! Но это самое безобидное.
Зачем, вообще, что-либо покупать в нашем родном государстве, которое само кинет кого угодно? Кинули же народ с банковскими вкладами, кинули с чудовищными процентами инфляции, кинули вокруг ваучера и с акционированием предприятий кинули. Зачем покупать, тратить так трудно и хлопотно нажитые деньги на то, что могут забрать завтра или сегодня, сразу после обеда? Лучше продать оное по частям за границу и поиметь архинадежные счета в ихних банках. А эта схема для экономики страны куда как страшнее. В результате такой схемы, ни тебе предприятия, ни денег от его реализации. Все за бугром и не достать никак.
Да и кто сказал, что это последний передел? Согласно регламента дальше начиналась восточная байга с производственными налогами, поборами в ведомства и лицензирующие конторы от красного фонаря. Новая налоговая система новой власти оказалась на удивление такой, что выжить в ней предприятию, можно только воруя, да и то неумеренно. 'Не хочешь воровать? Ступай в канаву для нищих' - лозунг каждого талантливого менеджера рыночного поколения.
И как можно бояться украсть на собственном предприятии? Тебя же никто не обижает? Это схема такая, и говорили о ней все кому не лень на каждом углу, на каждом партсобрании. Садить в тюрьму за это не будут наверняка. Взгреют только самых откровенных идиотов, что не держат язык за зубами. Но ты же не идиот?
Нет, каждый коммерсант идиотом не оказался даже среднестатистически. Он был вором по необходимости. И бандюки относились к братцу исключительно по-братски - стригли с ушей его купюры и тащили их в воровской общак. Вали к нашим братила с нижнего Тагила!
Скоро веселые ребята принялись стрелять друг друга прямо на наших бывшее уютных улицах. Выяснилось, делить им в постсоветском народно-капиталистическом государстве уже есть что. Делили стадо удойных для криминальной братвы коров, само право состригать шерсть с принадлежащих группировкам баранов. По-другому они к нам и не относились.
Крутые парни пересели с куцых отечественных девяток на роскошные иномарки крузеры и паджеро. В народе полным ходом плодился фольклор о новых русских.
И потребительские потоки потекли удивительно обильной, полноводной рекою. Страна принялась пропивать и прожирать сразу две вещи. Первой из них были оборудование, станки, металл, запасы леса, военно-стратегические запасы, которые разворовывали все кому не лень. Второй - удивительно щедрые кредиты МВФ, выданные так, что отдавать их станут только наши дети. А что нам наши дети?! После нас хоть потоп!
Составы с бывше государственным достоянием-барахлишком постучали колесами из СССР во все концы гостеприимного к ним света. Демпинговая щедрость тех ласковых цен неописуема до сих пор. Титановые лопаты реализовывались тоннами, океанские корабли флотилиями, предприятия - отраслями, нажитое чужим горбом - пятилетками во взмах росчерка одного правительственного пера.
И это происходило с каждым товарищем, на каждом рабочем или служащем месте. Говорили же при социализме, что самые опасные воры - мелкие несуны. А мы не мелкие, ответили им граждане новой капиталистически настроенной страны, как справно, широко и с возможным размахом ответили...
Но лучший итог этой глобальной операции 'Ы' - перемазались в дерьме граждане все поголовно. Перемазали даже тех, кто не мог или не хотел тащить. Остальные, более удачливые посчитали таковых бессребреных товарищей уродами и чистоплюями. Отсутствие задатков к воровству приводило честных товарищей к комплексу гражданской неполноценности. Трубить во весь голос: 'Я взяток не беру!' - стало правилом тупого и фальшивого тона. Выделиться, сволочь чистоплюйская, хочешь, не идешь в массы, не страдаешь за капиталистическую идею вместе с простым народом?!
К тому времени, когда Лобов заступил на губернаторство, на прекрасно организованные картели бандюков преданно работали сотни моложавых и молодых белых воротничков. Умники и умницы окончили лучшие в стране университеты именно для этой цели. Они стали новым подрастающим поколением с откровенно стяжательской идеологией и мечтами окончить жизнь на Канарах, где-нибудь в Попуасии США, только не здесь в за-Штатах. Они и русскими старались себя не называть вслух или даже про себя. Русский то изначально Иван-дурак, как же еще его по фамилии?
Война Лобова с картелями бандитов и белых воротничков за власть в области по значимости и размаху не уступала гражданской. Она отбросила на второй план даже угольную тему. Получалась почти великая отечественная битва за средства производства, собственность, управление государственными пакетами акций. И окончание оной войны тонет в непроглядном мраке ночи.
Фархад и не пытался принимать в ней участие, не его эта доля. Он видел только, как меняется Лобов, становится суше, молчаливей, непонятнее. Да и попасть в его кабинет заметно трудней. За одной подписью можно проходить неделю, а то и месяц.
А шахты закрывались одна за другой. И новые шахты не строилась, и не реконструировались. Директора добивали подработанные горизонты. Из расчетов группы аналитиков под руководством Фархада выходило, что к 2010 году Россия будет испытывать острый дефицит коксующихся углей. Это могло вылиться в экономический кризис, последствия которого непредсказуемы.
Нужно обязательно предпринимать упреждающие меры. Необходимо ставить этот вопрос перед губернатором и на самом высоком уровне страны. И он потом и кровью добился второго разговора с губернатором Лобовым. Ох и трудно его вытащить из коловращения дел!
Более двух лет прошло с того памятного разговора за уголь на вольном воздухе в Кадорской степи. Единственного серьезного разговора Лобова и Фархада один на один. Тогда это вылилось в грандиозное представление на самых известных в стране театральных подмостках. Пришло время для второго удара. И, наконец, после долгих согласований, они снова остались один на один. Снова с ними сумрак и неясность далекого степного горизонта. Теперь не было графиков на бумажных листах, чертежей на песке. Лобов верил своему подчиненному на слово.
- Юрий Иванович, с докладом по положению в угольной промышленности необходимо пробиваться на самый высокий правительственный уровень.
- Думаешь? А ты знаешь, сколько этот уровень нынче стоит в баксах? Времена праведников ушли безвозвратно. Сколько выкладывают из карманов олигархи, чтобы поиметь личное внимание Самого?
- Но вы же губернатор, у вас статус.
- В том то и дело, что статус. По протоколу мне только в Москве две недели сидеть в ожидании царской встречи. Я на заднем месте по всем направлениям в области буксую, а ты мне - выкинь две недели ишаку под хвост.
- Но если этого не сделать сейчас, можно получить по такому результату! Вы же просматривали выкладки по добычи и подработанным шахтовым запасам.
- Не туда ты, Фархад, гребешь! Говорил тебе и раньше, что не туда, но не слушаешь меня старого. Сам, да сам! У нас скоро страна по частям развалится, сидим на вулкане. Рванет, не рванет?! А ты уголь.
- Угольная пыль тоже бомба особой мощности. Последний случайный взрыв на шахте, добывающей 'КЖ', стоил восемь человеческих жизней, и вывода из строя почти готового угольного горизонта.
- Да что ты от нашего президента хочешь? Чуда? Наш главный Папа уже дышит на ладан. Перед телевизором не показывается неделями. Ногами, будто костылями шевелит, два поводыря ведут его под руки, три толкают под спину... Да, ладно, упрямец, готовь доклад. Я его лучше премьеру подсуну, он теперь молодой и резвый. Только чуют мои старые кости, не к добру это. Ох, не к добру.
Деменьтич ушел из министерства от греха на почетную пенсию. Но попал из огня, да в полымя. Радовался первые пару месяцев.
- Отдохну, - говорил, - по-человечески.
Да опять же не удержался, поддался на уговоры подрастающих угольщиков. И имел он теперь новый пост - полномочный представитель губернатора области в Москве по угольной и металлургической промышленности.
Сосватывал московского пенсионера на работу в область Фархад, а добивал и назначал лично Лобов. Интересы угольщиков Деменьтич представлял в родном министерстве. Неудобен оказался старикан для противников, держался лихо, мог принародно двинуть по мордам. Каждый второй зам из его рук птичкой выпорхнул в небо, попробуй бывшему начальнику возрази.
Переговоры по угольному докладу для премьера велись целиком через него. Другие представители области в правительстве были куда слабей. Ни авторитета, ни знания направления извилин в коридорах власти.
На поверку Деменьтич пришелся незаменимым человеком. У него организация работ строго этапная, плановая и досуг для почетных гостей на высшем уровне. А для особо близких, старых друзей имеется квартирка в престижном доме, ее располагающая интеллигентная обстановка.
Жена Дементича, тетя Клава оказалась удивительно доброй и незащищенной женщиной с открытым лицом, открытой душою глубоко верующего, православного человека.
И не удивительно, что зам. министра не хотел представлять ее господам-товарищам коллегам. А на пенсии в его дом стали изредка захаживать близкие друзья, и то с ограничениями. Даже говорить при тете Клаве о министерских делах, было запрещено Дементичем строжайше.
Не понимала она конформизма с подлостью и стяжательством ни нового, ни старого времени не принимала. И верила искренне, что зло можно одолеть только единой правдой и добротой. В Иисуса Христа она верила.
А главное дело двигалось в Москве с порядочной пробуксовкой. Материалы для подготовки и согласования приходилось привозить в столицу лично, несколько раз приключались потери фельдегерьской почтой, что не объяснимо вообще.
Потом неожиданно выяснились забавные претензии со стороны государствоохранительных органов. Ответственные лица вели себя маловразумительно. Из их поверок и обсуждений можно было понять, что сама информация доклада могла дурно повлиять на здоровье второго по значимости в стране человека.
И часто приходилось отрывать от дел самого Лобова и тыкать очередного чина об его усыпанную регалиями шахтерскую грудь. Помогала зуботычина споро, у товарища принимались трястись поджилки в самых неожиданных частях тела. Преодолевалось очередное препятствие. Но вырастало следующее.
В тот вечер в холостяцкую общагу Фархада в области неожиданно заявилась сама Наталья. Приехала жена из Степногорска чуть не на перекладных. После смены бросила дом и дитя, села на попутку к знакомым и приехала.
До самолета в столицу оставалось еще около четырех часов, и Фархад мирно разрисовывал графики добычи коксующихся углей стран тихоокеанского региона. Он собирал сведения по углю в единую кучку, потом тиражировал ее на разных носителях и шлифовал, шлифовал. Постепенно это становилось магическим ритуалом.
Наталья ворвалась к мужу в квартиру будто вихрь и кинулась на шею со слезами. У Фархада похолодело изнутри.
- Что с матерью?!
Жена только всхлипывала.
- Что?!
- Да нормально все, нормально! Просто соскучилась я, устала и решила приехать к тебе.
- Ничего не нормально. Говори быстрей. Быстро говори!
- Нор-маль-но!
- Что ты меня пугаешь?! Дура!
- Не пугаю. Я же говорю, устала, и все время одна. А ты... С тобою непонятно что может случиться. А я одна...
- Олюшка как?
- Да выросла твоя Олюшка. Замуж скоро пора.
- Что дружит? - постепенно успокаивался Фархад.
- Вовсю.
Пили кофе, говорили о быстроте течения времени, вспоминали студенческие годы. Господи, какое смирение в обыкновенных морщинах женского лица. Они простирают оберег, охраняющий нас на протяжении перипетий и превратностей судьбы. Своей верой в нас они заставляют нас возвращаться, выходить победителем из самых, трудных, гибельных ситуаций.
Фархаду всегда казалось, что его жизнь только началась. Для него самое главное было еще впереди. Словно ледокол, он вспарывал сердцем непокорное ему пространство. Семья, как у каждого шахтера, на втором плане, она еще подождет.
А женщина, женщина живет всю обозримую вечность и счастье ей нужно именно сейчас! Она рожает детей и продолжается в них, растягивая нить жизни в будущее. Часть ее родилась вместе с жизнью самой и никогда не закончится. Может самое главное в нас - никогда женщин не предавать...
Наталья напросилась его провожать. Аэропорт на дальнем краю города, но ей было все равно. Она явно что-то предчувствовала, и Фархаду становилось не по себе. Может сменить рейс? Глупо, и Деменьтичу уже отзвонился, тот машину с утра пришлет.
Он стоял на задней площадке желтого автобуса. Шел последний, осенний дождь, почти снег. Там за огромными стеклами здания аэропорта оставалась его одинокая жена Наталья и махала ему рукой, будто прощаясь навсегда. Из такого далека не разглядеть ее заплаканного лица.
Как-то не так... Не замечая времени за суетой, глупой игрой во власть, деньги и производство, уходит единственная жизнь. Нам не вернуть ни одного ее ушедшего года, не выбрать судьбу по-другому, не стереть слезы с лица самого дорого нам человека.
Крайние меры
Выйдя из запруженного челноками аэропорта Домодедова, Фархад невольно выругался с досады. На привычном месте не оказалось волги Деменьтича. Не встречали его как обычно. Говорила же Наталья, нечего делать в этой Москве. Не поверил.
Неожиданно какая-то наглая и ядреная баба толконула Фархада огромным кулем в спину. Он хотел развернуться и дать ей пинка, да та убежала к автобусу со своей гигантской ношей, словно штангистка на марафоне. Хрупкая женщина.
Отвратительное зрелище челноки. Женщины, прикуривающие одну сигарету от другой. Дамы, деловито разливающие водку в плассмасовые буфетные стаканчики. Женщины, не пьянеющие с пузыря, с вечно напряженными, куце размалеванными глазами. Они готовы откупиться зеленью от самого Господа Бога.
С одной стороны, что им еще остается делать? Когда мужик валяется на боку, а вместо зарплаты из окошечка кассы виден порядочный директорский кукиш. Что делать, ходить голодными, или стоять на паперти?
Ладно, понятно, но потом, когда они уже и сыты, и обуты, и одеты в поддельно заграничные шмотки. Что заставляет их торчать с утра до ночи на этом рынке, смачно материться в след скупым покупателям? Неужели сложно подкопить и открыть ларек, потом построить магазинчик, маленькое ателье по пошиву...
Пока шмотки доходят от Китая до рынка в том самом заштатном городе Н-ске, стоимость товара увеличивается в шесть-семь раз. Зачем им работать, когда ежесуточных сверхприбылей полные штаны? Зачем им работать на незнакомого доброго дядю, когда стабильности в государстве нет никакой?