Аннотация: Старая, всем известная сказка про дудку и крыс, взглядом тех самых крыс на нас с вами...
Такое случалось. Обычно после хорошего калыма Трубач попадал в ту самую степень запоя, когда реальность перестает быть собой, и случается невероятное. Вот и сейчас ему казалось, что привычный и до обрыдлости знакомый Новый Арбат растворился в некоторой степени красочного безумия. Он так не похож на себя, продолжен гротеском летней ночи, наполнен иными запахами, чувствами, звуками.
Исчезла вонь вентиляционных шахт московского метро, не звучал гортанный, зазывающий говор представителей жарких республик. А с лотков уличных торговцев ноздри Трубача настигали невероятно тонкие и спелые ароматы фруктов, кондитерских и кулинарных изысков, которые нам и не снились. Несколько раз перехватывало ему горло и приходилось сглатывать слюну.
Последний стакан "Агдама" исправно грел желудок, а в голове установилась легкость, почти прозрачность мыслей и чувств, совершенное спокойствие, когда любое желаемое кажется достижимым.
Но самым удивительным в этой глупой идиллии были лица обыкновенных прохожих. Невероятно открытые, успокоенные, добродушные лица. Казалось, в эту праздничную ночь некая далекая, древнеукладная сибирская деревня целиком заполонила Арбат, вытеснила с его кубического пространства угловатые столичные типажи.
Мужики после сорока как один обзавелись лопатными бородами и лучистыми взглядами со столь откровенным простодушием, что тяжкие остовы окружающих их небоскребов казались нелепой декорацией. Сегодняшние женщины не носили пуховых платков, не лузгали семечки, но их взгляды как один сияли раздаренным в веках русским цветом васильковых глаз.
Трубач точно знал, что он попал в другой, незнакомый остальным москвичам город. Он возникал спонтанно в те редкие моменты, когда верхнее пространство над мегаполисом вдруг расщедрится небесной чистотой.
Для людей его профессии мир этот был абсолютно безопасным и даже фартовым. Ведь именно тогда в твердые ладони творческой интеллигенции опускалась синяя птица удачи, зеленый помёт из-под которой в любом ларьке принимают для обмена за доллары.
Музыкант завернул к наугад выбранному окошечку для раздачи хмельно счастья в полиэтиленовых стаканчиках. Деньзнаки в его прогорклых карманах еще не скончались, и в ответ на вшивую трешку, ему протянули почти полный стакан коричнево-кровавой жидкости. Трубач отхлебнул.
Господи! Спасибо Тебе за пребывание Твое с нами! Это был тот самый знакомый ему с детства вкус "Таласа" казахского разлива 1978 года. Восхитительный вкус горьковатой сладости чуть пережженного сахара, сладкого винограда и полыни взросшей под щедростью южного солнца.
Господи! Оно началось. Трубач еще не успел допить и половины стакана, как увидел человека, спешащего навстречу именно ему. Этого огромного чувака, с всклоченной грязной шевелюрой уже не спутаешь ни с кем, ни под одним градусом. Широкий и длинный до пят плащ его был склепан из еще не известной ученым материи стального цвета. В плотном море городской, неподатливой толпы плащ наделял хозяина свойствами ледокола "Ленин". Плащ рассекал толпу с такой удивительной скоростью и прямотой, которым бы позавидовали самые крутые милицейские "Мерседесы".
- Трубач!!! - из стометрового далека заорал в полный голос Чувак так громко, что деревенские легавые отвернулись в противоположные стороны. Их руки сами тянулись к фуражкам. Уж они то знали, что от такого Чувака можно только надолго отгрестись и попасть под его высокую крышу хуже, чем под буржуйский каток.
- Тубач! - и легавые вросли ушами в фуражки по самые брови, сунули в бездонные карманы руки и присели на кукорачки, чтобы их не заметили. Они то знали, чем заканчивается это всегда... - Трубач!!! Я нашел тебе халяву в тонну баков за один вечер.
Все-таки жизнь прекрасна и удивительна. Прохожие улыбались. Портвейн в стакане Трубача будто расширился объемом до полулитра, а небо над головой посверкивало невозможными наяву звездами в игольчато-хрустальной оболочке.
- А что надо?! - проорал поверх деревенских голов счастливый обладатель востребованного музыкального инструмента.
- Простоять по начало твоего достоинства в холодной воде и сыграть им Крейцерову сонату.
- Долбанную немецкую сонату?! И сколько раз?
- Да фиг его знает. Сколько потребуется. Они накатили вперед. Они тебя знают и говорят, что только ты сможешь.
- А кто это? Банкиры, извращенцы, бандиты, налоговая полиция?!
- Да фиг там. Если бы так, а то круче! Это брат обыкновенные крысы. Самые обыкновенные крысы, с немерянными, неприличными по размеру бабками...
Король в целом спал. Его головы вцепились в хвосты, их чуть приоткрытые глаза расфокусировались в надпространстве. Окружающий его ультрафиолетовый нимб энергии пульсировал мерно и мощно. Они были готовы к Переходу на все сто. Здесь и сейчас их держало только некоторая цепь грядущих событий, невыполненных обязательств перед той неподдающейся определению силой, которая делала Короля священным.
Где-то в потрясающе далеком и свободном от света и наполнения пространстве со сводов капала вода. Тысячи звуковых оттенков плодились, множились, вступали во взаимные, невероятно изощренные противоречия, но в результате сливались в один общий мерный шорох падающих тысячелетий.
Цысын искал глазами глаза Учителя, но тот не торопился открывать век. Он знал цену времени, и никогда не торопил своих учеников. Наконец, когда жажда долгого ожидания развеялась, исчезли детские страхи и рябь мыслей на воде, Учитель сказал:
- Ты не готов...
Это прозвучало как приговор, окончательный и бесповоротный, но Цысын, не мог, не желал, мирится с явной нелепостью. Он подбежал к Королю ближе, он почти касался его. Ученик был готов разорвать любое кольцо выстроенной на его пути преградой. Его переполняло ощущение несправедливости. Но голос учителя был сильнее.
- Король замкнут, в нем нет места для тебя. И ни твои, ни мои желания не смогут разорвать поле его силы. Но не расстраивайся. Тебя ждет новый Учитель. Тебе выпала великая честь пройти три жизненных цикла. Ты такой, каким много десятивёсний назад был я сам. Тебе выпала честь видеть Переход дважды, прежде, чем вступишь в Него ты сам.
- Но Учитель!!!
- Ха...
Король выдохнул в сторону Цысына аромат слабого забвения, и душа Ученика сразу же успокоилась и смирилась. Она еще не умела управлять ароматами личных чувств.
- Я расскажу тебе о людях и Проводнике. Ты должен знать его свойства, так как когда-нибудь сам будешь подбирать человека, нужного для нашей главной церемонии...
- Проводник - человек?! - Цысын не мог сдержать своих чувств. Как могли столь несуразные создания природы быть необходимы для Великого Ритуала?
И Учитель рассмеялся. Он помнил удивление той давней поры, когда узнал об этом сам. Действительно, как случилось такое? Как столь беспорядочные, торопливые существа, не ведающие ни смысла своей жизни, ни предназначения могут распоряжаться их судьбами? Люди - Проводники?! Смешно, трижды нелепо. Но... Вселенная делает вид, что беспощадна, всепроникающе предопределена, она будто не знает чувств, но иногда кажется, что сарказм ее любимое развлечение.
Ее противоположности связаны меж собой столь плотно и гротескно, что Хаос и Случайность - ее смех разбросанный по пространству и времени.
"Сколь мало знаков для большого
Предотделение Судьбы. Родится слово.
Предвестник снов
Из настроения грозового, прольется дождь
И нет основ,
Без беспорядка кутерьмы..."
- Ты найдешь Проводника среди людей сам. И сам поймешь, сколь просто и спокойно будет тебе и твоей партии в его доброй воле. Только когда ты полностью доверишься прихотям человеческого Проводника, Переход станет возможным.
- Но Учитель?!
- Нет! Мое время ушло. Твоего нового Учителя ты встретишь сразу после нашего перехода. Его посылает судьба. Не называй меня так больше!
- Учитель! Эти мерзкие люди совокупляются почти каждый день, и при этом стараются предотвратить свое возможное потомство. Они подглядывают друг за другом с невероятной изощренностью! Они целыми днями смотрят на игру света в зеркалах, и пакостят налево и направо. Бросают пищу, загаживают ее химикатами, портят отходами саму Мать Землю!
- А ты не помнишь, кто строит для нас жилища? Кто позволяет нам путешествовать через огромные глади воды, дает нам легкую пищу, укрытие от зимних холодов.
- Но они размножают кошек, для того, чтобы те могли убивать нас.
- Ты боишься каких-то кошек?! - Учитель пришел в настроение неописуемого веселья. В его блескучих глазах так и виделась фантастическая сцена, где огромный неповоротливый кот держит обреченного и слабого Цысына в своей наглой, вонючей пасти.
- То, что мы казним с помощью котов своих преступников, еще не означает нашей беспомощности перед ними, Ты хоть представляешь свои реальные возможности в управлении человеком? Начать с того, что они считают нас бесконечно ниже себя. Они отказывают нам в сложности, разумности мотиваций, а сами действуют, чувствуют и живут настолько прямолинейно, что любой шаг в сторону от их логики кажется им бездной! Они думают, что Мир принадлежит только им!
- Да Учитель, создание тупее человека придумать невозможно.
- Да Цысын, но винить их этом слишком легко и сложно одновременно. Когда-то и они были подобны нам, но потом судьба их сложилась неудачно. Можно сказать, они даже пожертвовали собой ради нашего Великого Предназначения, но это другая история. Когда-нибудь ты научишься понимать их инстинкты и повадки, управлять их желаниями. Это не так сложно. Но только тогда ты услышишь о Поедателях людей. Это очень назидательный факт.
Трубач наслаждался музыкой сполна. Его больше не волновали низкие и покрытые липкой слизью своды городской канализации. Он стоял в холодной воде по самое "нехочу". Мимо него проплывали фекалии, слои жира, замешанного на отработанном масле, но это его уже не смущало. Его не смущала даже тонна баков, завернутая в полиэтиленовый пакетик и греющая его сердце. В конце концов, ему нравилась только Крейцерова Соната.
Она затрагивала самые далекие и нежные уголки его избитой души. Она была чем-то большим, чем надежды, любовь, родной дом и даже отголоски солнечного смеха из его забытого чистого детства.
Музыка всегда казалась ему чем-то необъятным и абсолютным, словно пустое залитое солнцем и воздухом пространство океана. Она была именно тем, что дарует Свободу дальнего путешествия. Тем, что переполняет жизнь яркими красками, заставляет поток ее переливаться через край.
А крысы шли плотными, сосредоточенными рядами. Каждая накрепко держала в своей пасти хвост предыдущей, даже когда погружалась в сточную муть с головой. В их движении была неотвратимость. Они тонули в темной ряби временных волн одна за другой, они не всплывали.
Казалось, крысы знали, зачем длится это странное действие. Знали наверняка, зачем в канализации дуют в дудку. Ну и что в том такого? Я думаю, завтра многие домохозяйки вздохнут с большим облегчением. А город не досчитается некоторой части своих обитателей.