Дроздов Анатолий Федорович : другие произведения.

Кондотьер Богданов. Главы 13 - 18 + эпилог

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Последная сборка глав романа


   Уважаемые читатели! Еще раз настоятельно прошу не размещать "Кондотьера" на других сайтах до появления романа одним файлом на страничке автора.
  
   13.
  
   Богданов привязал жеребца к коновязи торга и помог Ане спрыгнуть на землю. Возле коновязи прохаживался сторож - здоровенный детина с дубинкой в руке. Он окинул гостей внимательным взглядом, но ничего не сказал. "Запомнил! - понял Богданов. - Людей и жеребца. Коня не уведут".
   Торг размещался за стенами Довмонтова города - новейшей пристройки к древнему Крому, и расположился между ним и посадом. По пути Богданов с любопытством смотрел по сторонам, затем не удержался и заехал в старый город. Этот Плесков нисколько не походил на знакомый ему с детства Псков. Другие дома; улицы, бегущие совершенно в других направлениях. Ни каменного Крома, ни могучих каменных стен... Улицы узкие, мощеные деревом - бревнами или плашками, на окраинах и вовсе не мощеные. Деревянные строения обнесены высоким тыном - даже с коня во двор не заглянешь. Там, где стоял родной дом Богданова, совсем не было строений - болото за высокими деревянными стенами. Даже реки были другими. Глубокая Великая и даже извилистая Пскова оказались шире и полноводней. Из знакомых зданий имелся только Троицкий собор, хотя и он выглядел иначе. Но все же это был его город - многолюдный, шумный и красивый.
   Они ступили на торговую площадь и пошли вдоль рядов, заваленных товарами. На них обрушился шум сотен голосов. Кричали купцы, расхваливая товар, шумно торговались покупатели, пахло свежеиспеченным пирогами, медом. Аня остановилась возле прилавка с зеркалами. Они представляли собой полированные пластинки серебра или меди, в деревянной, серебряной и медной оправе. Молодой купец с жидкой бороденкой на круглом подбородке стал расхваливать товар. Ане приглянулось серебряное зеркальце на деревянной подставке. Конструкция позволяла снять зеркальце с подставки или же смотреться, сидя за столом.
   - Сколько? - поинтересовался Богданов.
   Купец назвал цену, Богданов немедленно уполовинил. Купец начал горячиться и хвалить товар, Богданов слушал невозмутимо: успел ознакомиться с местными нравами. Видя, что красноречие пропадает даром, купец сбавил цену. Богданов чуть поднял свою. По рукам ударили не скоро, но по виду купца было видно: не проторговался. Зеркальце перешло к Ане, и тут же выяснилось, что носить его в руках неудобно. Пришлось купить сумку: из воловьей кожи, украшенную плетеным узором, красивую, прочную, на удобном ремне через плечо. Без торга сумку, естественно, не отдали. Богданову эта канитель надоела. Он пересыпал в кошель Ани горсть серебра и попросил свои ленты-бусы выбирать самостоятельно. Договорились встретиться спустя короткое время (часов ни у кого не было) у коновязи.
   Освободившись от спутницы, Богданов быстро пошел вдоль рядов, разглядывая товар. У него не было определенной цели - любопытствовал. У прилавка с ножами задержался. Перебрал, примерил к руке - не понравились. Сталь лезвий даже на беглый взгляд мягкая, рукоятки простые или же богатые, но неудобные. Продавец заспорил, Богданов достал из ножен свой "золинген". Купец осторожно взял, рассмотрел, поцокал языком и немедленно предложил купить. Богданов отказался и забрал нож.
   Он повернул к коновязи, когда кто-то взял его за рукав. Богданов оглянулся: Путила!
   - Богатырь ищет земляное масло? - сказал купец льстиво. - Есть бочка вельми доброго.
   - Далеко? - спросил Богданов, соображая, успела ли Аня с покупками.
   - Рядом! - заверил купец. - Идем!
   "В случае чего подождет! - решил Богданов. - Договорюсь, чтоб доставили в княжьи хоромы - и назад!"
   Путила свернул в проулок, затем второй... "Так и заплутать недолго!" - думал Богданов, поспешая за Путилой. Они миновали посад, прошли берегом и оказались на пристани. Путила указал на приземистое строение за высоким тыном:
   - Здесь!
   Они вошли в калитку и направились к строению. Вокруг не было ни души. "Странно! - подумал Богданов. - С какой стати все попрятались?" Они подошли к двери. Купец отступил, пропуская летчика внутрь. "Склад, наверное", - подумал Богданов, склоняя голову перед низкой притолокой. Больше ничего подумать не успел. Что-то мелькнуло в полумраке, и в голове Богданова будто взорвалась граната...
  
   ***
  
   Купив лент и материи на юбку, Аня направилась к коновязи. Богданова там не оказалось. Аня потопталась возле мышастого, скормила ему остаток пирога (не удержалась, купила!), потрепала жеребца по шее. Мышастый довольно фыркнул и положил ей голову на плечо. Аня оттолкнула попрошайку, оглянулась. В этот момент к ней подскочил юркий малый.
   - Ты девка Богдана? - спросил, бегая глазами.
   - Я! - ответила Аня с внезапным предчувствием нехорошего.
   - Он подрался, голову ему разбили, - торопливо выпалил малый. - На улице лежит! Там! - малый указал рукой. - Просил тебя позвать. Худо ему!
   - Идем! - велела Аня, машинально сдвигая кобуру пистолета на живот.
   Малый побежал впереди, Аня едва поспевала. "Когда Андрей успел! - думала Аня, шагая за проводником. - Впрочем, с него станется! С Данилой подрались, теперь здесь зацепился. Из-за чего? Опять девку не поделили? Какую? Хоть бы не сильно побили!" Внезапно Аня подумала, что следовало взять коня, но тут же отмахнулась от этой мысли. С конем успеется, здесь рядом. Проводник свернул в один переулок, затем другой, они все более отходили от торга. "Андрей не мог уйти так далеко! - внезапно озарило Аню. - Если повздорил на площади, то не стал бы забираться сюда!"
   - Стой! - крикнула она.
   Малый остановился и повернул ней недовольное лицо.
   - Идем! Скорей! Богдан ждет!
   - Врешь! - сказала Аня и добавила по-местному: - Лжа!
   По лицу проводника пробежала тень. Внезапно он шагнул к ней и выхватил нож.
   - Иди, раз велено! - прошипел сквозь зубы. - Не то потащим!
   Аня оглянулась. За спиной, шагах в трех, маячил еще один: коренастый, с угрюмым лицом. Она не заметила, когда он появился и как давно шел следом. Увидев, что замечен, коренастый молча вытащил нож. Аня прянула к забору и зацарапала пальцами по крышке кобуры. Та поддалась с третьего раза. Рифленая рукоятка пистолета, оказавшись в ладони, успокоила. Аня передернула затвор и подняла "ТТ".
   - Не ершись, девка! - недовольно сказал проводник. - Кинь свою железку! Не то подколем.
   Аня выстрелила. Проводник повалился снопом. Аня перевела ствол на коренастого. Тот глянул недоуменно и внезапно метнулся к ней. "ТТ" в Аниной руке выплюнул две пули - обе попали. Коренастый рухнул прямо к ее ногам. Аня перескочила тело и побежала. Память не подвела: дорога вывела ее к торгу. Там по-прежнему было мирно: кричали купцы, ходили покупатели, мышастый жеребчик топтался у коновязи. Богданова возле него не было. Аня сунула пистолет в кобуру и подлетела к сторожу.
   - Я гостья князя Довмонта! - выпалила тому в лицо. - Буде появится Богдан, скажи: я в хоромах!
   Она убежала, не ожидая, пока сторож кивнет. Медлить было нельзя...
  
   ***
  
   - Богдана не сыскали! - доложил немолодой сотник. - Обшарили весь Плесков! Люд на торгу видел: ушел с купцом из Сборска, Путилой его кличут. Куда направились - неведомо. Тех, что девка убила, сразу нашли. Один местный, по прозвищу Глызя, тать и вор, за серебро зарежет, только помани! Второй пришлый. На торгу опознали: был с датскими купцами, два дня тому приплыли. Кинулись к купцам, те поведали: охранник, пристал к ним вместе с купцом в Вендене. Стали искать того купца - уплыл! Спешно, никому не поведав. Еще до полудня. Охранников своих забрал. На пристани видели: грузили в лодью мешок, великий и тяжелый, а более ничего.
   - Богдан, - задумчиво сказал Довмонт, - он в мешке. Живой, мертвого бросили бы. Перехитрил нас орден!
   - Погоню выслали! - торопливо сказал сотник. - Лодьи быстрые, переймут.
   - Не переймут!
   Довмонт с удивлением глянул на Данилу.
   - Думаю, княже, - сказал сотник, - что орден хитро все измыслил. Как ловко к Сборску подбирались! Откуда немцам ведомо, что Богдан будет в Плескове? Ведали! Почему? Потому как вперед Казимира выслали, Богдана на суд княжий выманить. Удалось бы Казимиру - осудил бы ты Богдана. Не вышло - схитили и в Венден повезли. Они б и Анну схитили, да девка не по зубам оказалась, палка с огнем при ней была. Коль они так хитро готовились, то не могли надеяться на лодье уплыть. По воде до Вендена далеко, а наши лодьи ходят быстро. Думаю, к берегу причалили, на той стороне Великой, там их ждали с конями. Скачут теперь в Венден. Здесь две дороги в Ливонию, я их ведаю, одна ближе, другая подалее. На ближней они. К дальней долго плыть, а они спешно бегли...
   "Не того Евпраксия выбрала! - подумал Довмонт, глядя на Данилу. - Вот он, жених! Красив, храбр, разумен. Богдана немцы как куренка словили, девка и та отбилась..." - князь перевел взгляд на немолодого сотника.
   - Немедля пошлю вдогон! - встрепенулся тот. - На обе дороги! - сотник поклонился и вышел.
   - Трудно будет их догнать! - вздохнул Данило. - На полдня впереди!
   - Я догоню!
   Все с удивлением посмотрели на Аню.
   - Догоню! - сказала она упрямо. - Сегодня же! Мне нужен человек, который знает дороги... - она вздохнула. - И дайте мне какие-либо порты!..
  
   ***
  
   Богданов очнулся от нехватки воздуха. В рот был забит комок шерсти, для верности прибинтованный к голове лентой полотна. Шерсть была мерзкой на вкус и щекотала небо - хотелось немедленно выплюнуть, однако сделать это не было возможности. Богданов сдержал рвотный порыв и попробовал осторожно пошевелить руками - не получилось, стянуты за спиной намертво. Ноги - также, в чем Богданов немедленно убедился. Лейтенант приоткрыл глаза. Он лежал на боку лицом к бревенчатой стене и ничего, кроме этой стены не видел. Ныла от полученного удара голова.
   "Попался как пацан! - подумал летчик. - Ну, Путила, ну, гад! Пусть только руки развяжут!"
   Развязывать его никто не собирался - в этом Богданов убедился скоро. Он был не один: за спиной раздавались шаги, слышались негромкие голоса. Говорили не по-русски. Лейтенант попытался разобрать речь - не получилось - далеко. Внезапно послышались быстрые шаги, сильная рука повернула его на спину. Лейтенант увидел над собой лицо - грубое, с большим шрамом поперек щеки. Пометили гада железом, жаль, выжил...
   - Очнулся! - сказал незнакомец. - Жив! Я умею бить.
   - Не задохнется? - спросил кто-то за спиной.
   Меченый зажал пальцами нос летчика. Лицо лейтенанта побагровело, он стал извиваться, пытаясь освободиться. Меченый разжал пальцы. Богданов жадно вдохнул.
   - Дышит! - сообщил меченый.
   - Хорошо! - сказали сзади.
   Меченый водворил летчика на прежнее место и отошел. Обитатели склада стали разговаривать громче.
   - Где девка? - сердился знакомый голос. - Эрих с русским ушли давно! Мы не можем ждать долго!
   "Это они о ком? - встревожился Богданов. - Неужели об Ане? Если я попался, ее тем более заманят. Господи, только б не получилось! Один я выберусь, а вот с ней..."
   - Послали за ними! - заверил неизвестного меченый.
   Словно в подтверждение его слов послышались торопливые шаги и сдавленные голоса. Летчик не разобрал слов, но сообразил, что у похитителей что-то не выгорело.
   - Уходим! - велел неизвестный Богданову командир похитителей. - Немедленно.
   К Богданову подскочили, перевернули и, прежде чем летчик успел сообразить, на голову надели мешок. Лицо лейтенанта осыпало мучной пылью, мука забилась в нос, он непроизвольно чихнул. И немедленно получил удар в бок.
   - Лежи тихо, колдун! Зарежем!
   Сильные руки подняли Богданова и понесли. Не долго. Скоро он услышал плеск воды и ощутил спиной твердые доски настила. Раздалась команда, плеск усилился, лейтенант догадался, что он в лодке, и та отчалила. Его куда-то везли. Не топить, прирезать на складе было бы проще. Кому-то он понадобился живым. Догадаться кому, не составляло труда. Со временем Богданов научился различать языки, на которых нечаянно заговорил в тринадцатом веке. Немцы, орден. Умеют воевать! Что в двадцатом веке, что в тринадцатом. Без Богданова По-2 - музейный экспонат. Лисикова закончила летную школу, но чему ее там научили? Взлет - посадка, к тому же пару лет без летной практики... "Вдруг ее убили?" - внезапно подумал Богданов. От этой мысли хотелось скрипнуть зубами, но сделать это не было возможности.
   Воздуха в пыльном мешке было еще меньше, чем на складе, Богданов стал задыхаться. Непроизвольно завозился. Похитители заметили. Его подняли и стащили мешок. Богданов облегченно вздохнул и бросил взгляд по сторонам. Припорошенные мукой глаза плохо различали окружающий мир, но стало ясно: плывут по реке. По обеим сторонам лодки тянулись леса. Ни города, ни деревни - немцам опасаться некого. Его опять уложили на помост. Теперь взгляду открывалось небо: высокое, голубое и равнодушное.
   Умение определять протяженность времени свойственно каждому опытному летчику. Прошло не меньше часа, как его вынесли со склада, как лодка причалила к берегу. Богданова вынесли на землю и поставили. Затекшие от пут ноги не держали, он неминуемо упал бы, если б не подхватили с боков. Перед ним вырос немец: плотный, коренастый, в черной одежде.
   - Слушай меня, колдун! - сказал он, медленно выговаривая слова. - Я знаю: ты понимаешь нашу речь. Ты ездишь верхом?
   Богданов кивнул. Лучше в седле, чем в мешке поперек крупа.
   - Сейчас мы поскачем, ты будешь на коне. Попробуешь убежать, немедленно убьем. У меня повеление привезти тебя живого или бросить здесь мертвого. Хочешь жить?
   Лейтенант снова кивнул.
   - Тогда помни сказанное!
   Немец посмотрел на меченого. Тот вытащил нож, наклонился и перерезал путы. Прежде, чем Богданов успел сообразить, к нему подвели коня и забросили в седло. Подскочивший меченый завязал на левой ноге лейтенанта узкий, но прочный кожаный ремень, пропустил его под брюхом лошади и затянул на правой ноге. Теперь при всем желании Богданов не мог соскочить. Ему сняли путы с кистей, но тут же прибинтовали руки к туловищу выше локтя. Повод держать можно, но не более. Работали немцы сноровисто. По всему было видно - привычное дело. Пока лейтенанта пеленали, он осмотрелся. Кроме главного немца и меченого на берегу суетились еще восемь человек. Семь немцев, судя по одежде, и Путила. Купец возился у своего коня, что-то рассовывая по сумкам, в сторону пленника старательно не смотрел. Богданов пожалел, что немцы сняли пояс с кобурой. Что-то, а вытащить "ТТ" он сумел бы и так. Один выстрел... Однако немцы, понятное дело, такой возможности предоставлять пленнику не собирались. Хотя бы сказать гаду! Лейтенант замахал руками, указывая на рот. Главный немец подъехал.
   - Хочешь, что вытащили кляп?
   Богданов кивнул и для убедительности пошмыгал носом - задыхаюсь, мол.
   - Дышал до сих пор, подышишь и впредь! - сказал немец холодно. - Я не собираюсь слушать, как ты будешь выкрикивать бесовские заклинания и изрыгать хулу на Господа. Если не прекратишь ерзать, попробуешь кнута. Ясно?
   Богданову пришлось кивнуть. Отряд выстроился вдоль дороги и пошел рысью. Скакали так. Далеко впереди, на расстоянии видимости, разведчик. Основной отряд держался плотно. Трое охранников в голове, следом старший немец, за ним Богданов с меченым, остальные в арьергарде. Путила держался самым последним, причем, как заметил лейтенант, немцев не слишком интересовало, следует ли за ним купец или же отстает. Еще на берегу главный немец бросал на Путилу презрительные взгляды. Предателей, как понял Богданов, не жаловали и в тринадцатом веке.
   Пользуясь тем, что глаза ему оставили открытыми, лейтенант старательно запоминал дорогу. По сути это была тропа, позволяющая проехать повозке в одном направлении. Двое всадников едва помещались рядышком. Богданов физически ощущал присутствие меченого, скакавшего слева. От немца кисло пахло потом и чесноком, запах усиливался, когда охранник наклонялся, чтоб проверить путы. Меченый не оставлял пленника без внимания ни на минуту; очевидно имел на это строгий приказ.
   Тропа прихотливо петляла по лесу, изредка выбегая на небольшие полянки или пересекая сонные ручьи. Один раз им пришлось преодолеть лесную речку. Брод оказался глубоким, вода доходила лошадям до шей. Всадники вытащили ноги из стремян и подняли их, чтоб не замочить. Богданов сделать это не мог и теперь скакал, чувствуя, как хлюпает вода в сапогах. Отряд все скакал и скакал без роздыху. Солнце палило нещадно, в знойном воздухе стоял густой аромат растопленной смолы и хвои. Богданов весь взмок, одежда пропиталась своим и конским потом. Пот катил со лба, нависал тяжелыми каплями на бровях и скатывался в глаза. Связанные руки не позволяли Богданову смахнуть капли. Пот щипал глаза, мешая смотреть. Тем не менее, как убедился лейтенант, лес вокруг кишел живностью. Он увидел стайку косуль, перебежавших им дорогу, застывшего как столбик под кустом зайца и даже волка. Зверь стоял у края поляны, которую они пересекали, и смотрел на людей без испуга, даже с каким-то интересом. Богданову этот интерес не понравился...
   Чем далее уходил отряд от Плескова, тем более падал духом лейтенант. По всему выходило, что стерегут его крепко. На стоянке свяжут ноги и руки и оставят лежать кулем - ни развязаться, ни отползти. Так и до Вендена дотащат. Плен...
   В полку Богданова имелся экипаж, побывавший в плену. Летчиков взяли при вынужденной посадке в немецком тылу, ранеными. Это им впоследствии помогло. Через месяц наступавший фронт освободил лагерь военнопленных. Немцы бежали быстро, поэтому не успели пленников вывезти или расстрелять. Летчиков допросили, убедились в правдивости показаний и вернули в полк. Даже ордена, отобранные немцами, восстановили. Несмотря на счастливый поворот дела, офицеры держались особняком, ощущая себя изгоями. Им не позволили остаться в одном экипаже, пилота не посылали в тыл к партизанам - при выполнении таких заданий летают без штурмана. Летчики относились к бывшим пленникам сочувственно: любой мог оказаться на их месте. А вот начальство не доверяло...
   Чувство унижения и беспомощности угнетало Богданова. К моральным мукам добавились физические. Лейтенанта все больше томил мочевой пузырь. Отряд не останавливался ради таких пустяков, как облегчение, всадники на ходу спускали штаны, привставали на стременах и пускали струю. Развязать гашник на портах Богданов смог бы, но привстать мешал ремень, связывавший ноги. Лейтенант мог бы знаками попросить меченого о помощи, но ощущал - немец только потешится. Посмеется, когда пленник напустит в порты.
   Прошло несколько часов. Лес стал редеть. Высокие сосны и ели, подступавшие к дороге, сменили осины, затем заросли орешника. Теперь можно было видеть не только спины охранников, но и синее небо над зарослями. В этот момент лейтенант и различил отдаленный стрекот. Поначалу ему показалось, что он ослышался, но стрекот нарастал, и Богданов узнал этот звук. Пряча колыхнувшуюся радость, он не стал поднимать голову. Звук слышали и немцы. Они крутили головами, но глянуть в небо не догадывались. Стрекот раздавался то справа, то слева, то нарастал, то отдалялся, а затем и вовсе пропал в отдалении. Богданов совсем пал духом: не заметили...
   Отряд выехал на широкий, огромный луг. Это была речная пойма, край которой терялся далеко впереди. Луг порос высокой травой, доходившей коням до колен. Внезапно отряд замер. Навстречу скакал разведчик. Он отчаянно махал руками, привлекая внимание, но все и без того видели, чего он испугался. В синем небе навстречу отряду, стрекоча, неслась птица. Большая, с крыльями в два ряда и сверкающим диском вместо клюва. Вот она опустила нос и стала быстро снижаться. Немцы смотрели на нее заворожено. Богданов понял, что сейчас произойдет, собрался. Дымный след оторвался от самолета и устремился к земле. Лейтенант припал к шее жеребца...
   "Эрес" грохнул прямо перед мордами коней. Передние упали, задние заржали, вставая на дыбы. Строй всадников мгновенно превратился в толпу обезумевших людей и лошадей. Богданов с трудом удержал коня и послал его вперед. Жеребец перескочил через крупы убитых лошадей и выскочил на луг. Но тут же закрутился на месте, пытаясь встать на дыбы. С неба неслось стрекочущее чудовище...
   Мир крутился вокруг Богданова, запечатлеваясь в памяти фрагментами. Бьющиеся на земле кони... Ползающие по траве люди... Некоторые встали на колени и истово молятся... Главный немец с окровавленным лицом что-то кричит, его не слушают... Снижающийся под острым углом "По-2"... "Разобьется!" - мелькнула мысль. Однако Лисикова выровняла самолет. По-2 коснулся колесами земли, подскочил - "скозлил", затем еще... Самолет несся прямо на лейтенанта, а тот все сражался с жеребцом. Конь под ним совершенно взбесился, стал взбрыкивать, не будь Богданов привязан, давно бы вылетел из седла.
   По-2 замер в паре шагов от Богданова. Летчика обдало тугим потоком воздуха, запахом машинного масла и бензиновой гари. Мотор самолета заглох. Конь под Богдановым замер, раздувая бока. Лейтенант увидел, как Лисикова выскочила на крыло и торопливо потянула из кабины "ДТ". Короткая очередь пропела возле уха летчика. Оглянувшись, Богданов увидел: меченый роняет меч, который занес, чтоб зарубить пленника, и падает с коня. Лисикова замерла, держа пулемет наизготовку. Тяжелый "ДТ" плясал в ее руках. Из кабины штурмана выскочил Данило. Лицо его было бледным. Однако сотник не медлил. Подскочив к Богданову, он перерезал ремень, стягивавший ноги летчика. Лейтенант спрыгнул с ненадежного коня. Одним взмахом ножа Данило освободил его от ремней, спеленавших руки. Богданов подскочил к штурману и вырвал у нее "ДТ". Он побежал вперед, стреляя во всех, кого видел. Главный немец потащил из ножен меч, но, получив очередь в упор, сложился и ткнулся лицом в землю. Немцев, пытавшихся утихомирить коней, Богданов тоже скосил: очухаются, неприятностей не оберешься. Трое из арьергарда попытались уйти. Богданов, вскинув "ДТ" к плечу, снял их длинной очередью. Только довершив расправу, он вспомнил о кляпе. Сорвал полотно, вытолкнул языком мокрый от слюны комок шерсти и еще долго отплевывался. Когда кончилась слюна, снял с пояса убитого немца флягу и тщательно прополоскал рот. Бросил флягу и пошел к своим.
   Пока Богданов стрелял в беглецов, Данило покончил с теми, кто подавал признаки жизни. Подойдя, лейтенант увидел, как сотник вытирает окровавленный клинок. Лисикова стояла с "ТТ" на изготовку и настороженно смотрела по сторонам. Богданов сунул ей "ДТ", после чего, на ходу развязывая гашник, устремился к ближнему кусту. Тугая, толстая струя ударила под корень, и лицо летчика приняло блаженный вид. Однако радость сменилась тревогой: под кустом кто-то вскрикнул и шевельнулся.
   - Лежать! - приказал Богданов, разглядев. Он досуха опорожнил мочевой пузырь, стараясь, чтоб ни одна капля не пропала без дела, после чего скомандовал: - Встать!
   Путила поднялся на дрожавших ногах. Лицо его было перекошено, большая часть свитки стала темной от влаги. От купца воняло, но запах этот радовал.
   - Пошел!
   - Ух, ты! - обрадовался Данило, заметив купца. - Попался, уд коний! - Сотник отвесил Путиле крепкую затрещину. Купец качнулся, но устоял. - Данило сморщился: - Он обоссался?
   - Лег не в том месте! - пояснил Богданов, завязывая шнурок гашника. - Попал под струю.
   Данило захохотал.
   - Как меня нашли?
   - Это она! - Данило указал на Аню. - Издалека разглядела! Золото, а не девка!
   - Я штурман! - сказала Аня, краснея. - У меня была карта и человек, знающий местность.
   - В жизнь больше в птицу не сяду! - пожаловался Данило. - Кишки в рот едва не забросило!
   "Посадка было еще та!" - согласился Богданов и пошел искать свои вещи. Пояс с кобурой, ножом и кошельком нашлись в тороках главного немца. Лейтенант затянул ремень, достал нож и срезал с сапог волочившиеся куски ременных пут. Аня полила ему на руки из фляги, Богданов, фыркая, с огромным удовольствием смыл с лица мучную пыль.
   - У вас на голове кровь! - заметила штурман. - Я перевяжу!
   - Ерунда! - отмахнулся лейтенант.
   Пока Богданов наводил красоту, Данило связал Путилу и отправился собирать коней. Это не заняло много времени. Привязав добычу, сотник принялся потрошить седельные сумки и собирать трофеи с мертвых. Богданов тем временем осмотрел самолет. Жесткая посадка не повредила По-2: шасси оказались в порядке. Топтавшаяся рядом Аня болтала без умолку:
   - Довмонт поставил всех на ноги и велел сыскать вас кровь из носу! Его люди опоздали - вас увезли. По убитому мной немцу догадались, кто похитил. Стали думать, куда вас тащат, Данило догадался... Я поняла, что сверху мы вас быстро найдем, так и вышло... Я "эресом" далеко перед вами целилась, а чуть в вас не попала. Так испугалась!.. Мне порты дали, а они велики, некогда было по размеру искать. Я в них смешная, да?
   "Ты сама прелесть!" - хотел сказать лейтенант, но промолчал. Время для проявления чувств не пришло. Богданов попросил карту. Аня достала планшет, они принялись рассматривать километровку. Местность кругом, понятное дело, была другой, но очертания рек и берегов с веками не меняются. Аня указала их нынешнее место. Богданов прикинул и проложил маршрут.
   С помощью Данилы он развернул самолет. Медлить не следовало - солнце клонилось к закату.
   - Полечу в Сборск! - объявил Богданов.
   - Почему не в Плесков! - удивился Данило. - Там вас ждут! Люд, прознав, взбунтовался: немцы богатыря схитили! Лавки немецких купцов стали разбивать, едва до смертоубийства не дошло. Лети в Плесков, брате!
   - До него далеко, а горючего мало. До Сборска верст пятнадцать по прямой - мигом будем! Айда с нами!
   - Ни за что! - отказался Данило. - По вашему следу погоня скачет, до темна здесь будет. С ними вернусь. Этого, - он кивнул на связанного Путилу, - в Плесков на суд веча доставить надобно.
   - Бросить его волкам на поживу - вот и весь суд! - сказал лейтенант. - Ладно, как знаешь! - он полез в кабину.
   - Товарищ лейтенант! - встряла Аня. - Может, я поведу? У вас голова разбита!
   - Ни за что! - в тон Даниле сказал Богданов. - Я видел, как ты садилась!
   Аня надулась и направилась к винту. К самолету подошел Данило. В руках он держал кожаный мешок.
   - Вот! - сказал со вздохом. - В тороках Путилы было. Серебро, добрых полпуда. Ты Путилу пленил, значит, твое... - лицо сотника выражало неприкрытое сожаление.
   - Пойдет на общее дело! - заверил Богданов, бросая мешок под ноги. - Не пропью!
   Аня провернула винт, мотор затрещал, через минуту По-2 был в воздухе. К Сборску они долетели засветло. Богданов посадил машину на лугу, подбежавшие солдаты закатили По-2 в капонир. Богданов объяснил им и подскакавшим кметам, что Данило с княжной и Конрадом будут послезавтра. Солдаты и кметы смотрели настороженно, пришлось рассказать о случившемся. Воины хмурились и крутили головами. Пока вели разговоры, после шли к хоромам, стемнело. Служанки, суетясь, стали собирать на стол, Богданов с Аней умылись и переоделись. Ужинали при свечах. Богданов запил жирную свинину кружкой пива и только сейчас почувствовал, как слабеет пружина, скрутившая его с момента похищения. Он отрешенно уставился в стол и очнулся от прикосновения влажного. Аня, подойдя, осторожно промывала ссадину на его голове мокрым полотенцем. Он послушно позволил ей закончить и отказался от повязки - царапина. Встал. Она вопросительно смотрела снизу.
   - Вот что, Аня, - сказал Богданов, - язык у меня поганый: сначала говорю, потом думаю. Если вдругорядь скажу обидное, размахнись - и по уху! Ясно?
   - Что вы?! - удивилась она. - Как можно?.. Командира?
   - Какой я тебе командир?! - нахмурился он. - Я тебе Андрей - на вечные времена. Чтоб никаких "вы"!
   Она робко кивнула.
   - Ах, ты, лисеныш! - он шагнул и обнял ее. - Сердечко мое отважное, штурман мой золотой, девочка моя... Да я тебе по гроб... - он поцеловал ее в дрогнувшие губы, резко отстранился и вышел. Аня смотрела ему вслед. Затем машинально поднесла к глазам зажатое в руке мокрое полотенце. На полотне остались пятна его крови. Она вздохнула и коснулась их губами...
  
   14.
  
   Званка, пыхтя, тащила тяжеленное лукошко. А поначалу казалось легким! Сокровенная полянка не подвела. Едва Званка продралась меж колючих елочек, так увидела россыпь боровиков, молоденьких и старых. Девочка даже засмеялась от радости. Никто в Сборске не ведает о ее месте, никто сюда не заглядывает. Ели надежно укрывают полянку от жадного взора, но не от Званки! Местечко-то рядом с городом, какая-то верста с гаком - мигом сбегать и вернуться. Теперь гак давал себя знать. Пожадничала. Поначалу Званка срывала грибы подряд, потом одумалась и стала выкручивать только молоденькие. Тятя любит именно такие. Захворал тятенька нутром, ничего не ест. Мать отчаялась, а тут тятя грибочков попросил. Мать Званку выправила, хоть и вечерело. Знает мать: Званка мигом обернется!
   Мать учила Званку: "Не бери старых грибов! Они в еду не гожие, зато в лесу деток дадут. Придешь вдругорядь, те и выскочат!" Званка так и поступила. Старые грибы, что сорвала впопыхах, из лукошка достала и уложила шляпками на иглицу. Пусть деток дают, Званка на полянку еще наведается. Зато молодых грибов Званка навалила без роздума. Поначалу нести было легко, затем лукошко потянуло к земле. Тяжко! Званка-то совсем большая, шесть лет на Пасху минуло, а к таким ношам пока не привычна.
   Лес стал редеть, до опушки было рукой подать. Званка приободрилась и внезапно замерла. На камне у края дороги сидел человек. В полотняной рясе, подпоясанной вервием, с насунутым на лицо клобуком. Из-под клобука виднелась только черная борода. Чужой...
   - Подойди, девочка! - сказал чужак ласково. - Не бойся!
   Званка поколебалась и подошла. Если что, бросит лукошко и побежит. Посад-то рядом... Чужаку ее не догнать: Званка среди сверстниц самая быстрая!
   - Ты из Сборска, девочка? - противно-медовым голосом спросил незнакомец.
   Званка кивнула.
   - Туда иду, да вот притомился, - продолжил чужак. - Стар я, ноги не носят. Успеть бы до темна, не то ворота затворят. Здорова ли княжна и Данило?
   - Здоровы! - сказала Званка, успокаиваясь. - Только в Сборске их нету, в Плесков ускакали.
   - Богатырь Богдан с ними?
   - Был, да вернулся - на птице своей прилетел. Я как раз по грибы шла. Чародейка его с ним.
   - Чародейка?
   - Ну, более не чародейка, - поправилась Званка. - Ее отец Пафнутий окрестил, княжна с Данилой - крестные.
   - Все-то ты знаешь! - удивился чужак. - Звать тебя как, чадо?
   - Званка!
   "А тебя как?" - хотела спросить девочка, но не решилась.
   - Наслышан я про Богдана и птицу его, - сказал чужак. - Пришел поглядеть. Это хорошо, что богатырь вернулся.
   - Он птицу просто так не показывает! - наставительно сказала Званка. - Только когда летает глянуть можно, и то издали. Птице гнездо выкопали, плетнем закрыли, а плетень тот немцы стерегут. Строгие, всех гонят. Но мы наловчились - со стены глядим. Если кметы на стену пускают, конечно, - добавила Званка. Она была девочкой честной.
   - Не боитесь птицы?
   - Чего ее боятся?
   - Клекотом людей убивает!
   - Она не живая! - возразила Званка. - Из дерева, железа и полотна сделанная. Отроки трогали, рассказывали. Сама птица никого не убивает, это Богдан из железной палки. Он ее, как поместит птицу в гнездо, с собой забирает.
   - И сегодня забрал?
   - Наверное, всегда с собой носит. Он в княжьих хоромах ночует.
   - Покажешь мне гнездо? - спросил странник, неожиданно легко вставая с камня. Званка, стоявшая рядом, воспользовалась моментом и заглянула под клобук. Похолодев, застыла в страхе.
   - Идем! - сказал странник, беря ее за руку.
   Они выбрались на опушку, девочка указала рукой.
   - Видишь, немцы стоят! - сказала строго. - Другие в доме неподалеку. Если что, мигом набегут!
   - Беги и ты, девочка! - велел чужак, отпуская ее руку. - Дома заждались!
   Званка не стала ждать повторного приглашения, припустила изо всех ног. Куда тяжесть лукошка девалась! А чужак вернулся к лесу и зашагал по дороге. Отойдя с версту, он свернул в чащу, преодолел еще с полверсты и вышел к старой, поросшей кустарником балке. По всему было видать, что это заброшенное, редко посещаемое место. Однако сейчас в балке было многолюдно. Жевали овес привязанные к кустам кони, сидели и лежали на траве люди. Завидев человека в рясе, они не удивились. Жидята, а это был он, прошел к молодому рыцарю, сидевшему на застеленном пне.
   - Ну? - спросил брат Адальберт.
   - Богдан здесь, недавно прилетел. Княжна и сотник в отъезде. Богдан в город ушел со своей чародейкой, жезл смертоносный забрал. Лучшего времени не подгадать!
   - Это девчонка поведала?
   - "Следили! - понял Жидята. - Не доверяют!"
   Он кивнул.
   - Почему отпустил девку?
   - Дите... Какой от нее вред?
   - Вдруг узнала тебя и разболтает? Придушил бы - и дело с концом!
   - Дите?
   - Маленькую язычницу! - холодно сказал Адальберт. - Наведет на нас кметов!
   - Видела она только меня! - возразил Жидята. - Если и узнала, кто ей поверит? А вот не вернется домой - искать станут. Люди придут, много. С псами и факелами. Тут нам и конец!
   "Прав был брат Готфрид! - подумал Адальберт. - Трусит сотник".
   - Нападем на рассвете! - сказал рыцарь.
   - Почему не ночью?
   - В темноте поубиваем друг друга.
   - Зажжем факелы!
   - Нас увидят за милю.
   - На рассвете тоже увидят.
   - Двинемся, как только станет светать. В этот час спят даже сторожа.
   - Неподалеку от гнезда птицы - казарма наемников. Побьют они нас!
   - Опоздают!
   - Воевать они умеют! Зачем вообще нападать? Девчонка сказала: птица из дерева и полотна. Подкрадемся ночью, снимем стражу и подожжем!
   - Ты веришь язычнице?
   - Дети не лгут.
   - Христианские дети! Крещенные в истинной вере, наставляемые с младенчества добрым пастырем.
   - Эта девочка христианка.
   - Вот что! - сказал Адальберт, вставая. - Я вижу, ты ищешь легких путей - там, где искать их не следует. Ландмейстер повелел убить богомерзкую птицу, и я ее убью! Даже ценой своей жизни! Ты, если трусишь, можешь остаться! Укажи нам гнездо и держись позади. Если нам суждено погибнуть, поскачешь в Венден и поведаешь ландмейстеру, как дело вышло. Понятно?
   Жидята молча поклонился. Рыцарь назначил стражу и велел воинам отдыхать. Те не заставили себя упрашивать. Жидята стащил с себя рясу, расстелил под кустом войлочную попону, прилег. Он не знал, что Златка, вернувшись домой, немедленно рассказала о встрече в лесу.
   - Это Жидята! - сказала девочка. - Я узнала!
   - Точно ведаешь? - засомневалась мать.
   - Вот тебе крест! Надо кметам сказать! Пусть схватят!
   - Темнеет, где его сыщешь? Утром скажем. Какой от Жидяты вред? Верно, как сбежал, так по лесам и мается! - рассудила мать. - Далеко не уйдет!
   ...Адальберт не спал. Дождавшись, пока глефу сморит сон, он отошел в сторонку и воткнул в землю меч. Встал на колени.
   - Пресвятая Дева Мария!..
   Он молился долго и истово. Вызывал из памяти образ Божьей Матери - тот, что запечатлен на фреске церкви ордена: Мария сидит на облаке и с улыбкой смотрит на молящихся. Удалось. Он увидел ее прекрасное лицо и немедленно впал в экстаз. Все существо Адальберта затопило неизъяснимое блаженство. Рыцарь пал ниц и долго лежал так, счастливо улыбаясь. Божья Мать не оставила его своими милостями. Она по-прежнему благосклонна к своему слуге, ничтожному, но преданному. Завтра он совершит подвиг в честь небесной покровительницы. Он уничтожит богомерзкую птицу! Проткнет ее копьем, а затем отрубит мечом голову. Если он при этом падет - пусть! Ангелы небесные примут его душу и отнесут в рай. Он не испытает мук чистилища. Любой брат-монах, павший за веру, удостаивается такой чести. Адальберту ландмейстер дал необычное поручение. Еще никто из смертных не убивал дьявольских птиц, он будет первым. Великая честь! Его подвиг не забудут, возможно, его прославят, как святого. Весь род будет им гордиться! Братья и сестры назовут его именем детей, будут молиться, прося его заступничества перед Девой Марией. Как он счастлив, что выбор пал на него!
   Адальберт так и не сомкнул глаз. Едва небо над лесом стало бледнеть, он поднял глефу. Полубратья и кнехты собрались быстро. Короткая молитва и отряд тронулся в путь. Скоро они встали на опушке. Адальберт оглядел строй. Все в кольчугах, шлемах, мечи пока в ножнах, арбалеты за спинами. Оруженосец подал рыцарю тяжелое, боевое копье.
   - И мой плащ! - велел Адальберт.
   - Послушайте меня, господин! - сказал Жидята, - Белый плащ с черным крестом хорошо заметен издали. Не стоит выдавать себя загодя.
   - Пусть думают, что мы разбойники? - хмыкнул Адальберт. - Сразу видно наемника. Сегодня великий день, я иду в бой в облачении.
   "Ну и сдохни, дурак!" - подумал Жидята, отъезжая.
   Светало. Над Сборском небо из серого стало голубым, побледнели и исчезли звезды. "Пора!" - решил Адальберт и подозвал сотника.
   - Где гнездо птицы?
   - Вон! - указал Жидята. - Плетень и двое сторожей. Нас пока не видят. А вон там казарма наемников.
   - Оставайся здесь! - велел рыцарь. - Помни, что велено! - он повернулся к глефе. - Арбалетчики - вперед! Как подскачем, спешиться и убить стражников, после чего держать под прицелом выезд из Сборска и казарму наемников. Сержанты топорами рубят плетень. Птицей займусь сам. Да хранит нас Дева Мария!
   - Слава ей! - отозвались воины.
   Глефа плавно потекла от опушки к городу. Сначала рысью, затем перешла в намет. Отряд преодолел половину пути, как пронзительный звук разорвал тишину. Стражник у гнезда трубил в рожок. Заметили!
   - Вперед! - крикнул Адальберт звонким голосом.
   Глефа и без того мчалась стремительно. В десятке шагов от гнезда арбалетчики остановили коней, соскочили наземь. Нагнулись и крючками, закрепленными на поясах, зацепили тетивы. Взвели оружие. Наемники у плетня пригнулись, держа алебарды на изготовку. Щитов у них не было, что мгновенно решило их участь. Щелкнули тетивы; уроженцы земли Швиц сначала ударились в плетень, затем рухнули на землю. Сержанты с топорами спешились и побежали к плетню. Несколько ударов и...
   Случилось непонятное. Бежавший первым сержант внезапно выронил топор и рухнул лицом в землю. Следом второй, третий... Адальберт недоуменно глянул поверх плетня. Там маячило лицо, женское. Внезапно над плетнем что-то сверкнуло, хлопнуло - четвертый сержант схватился за грудь, закружился и осел. "Чародейка! - догадался Адальберт. - Бесовские чары..."
   - Стреляйте в нее! - закричал рыцарь, протягивая руку. - Вон она!
   Арбалетчики, успевшие занять позиции по сторонам, повернулись и почти разом спустили тетивы. Десяток арбалетных болтов пропели над плетнем - лицо чародейки исчезло.
   - Вперед! - прокричал Адальберт, воодушевившись.
   Не успели уцелевшие сержанты поднять топоры, как из-за плетня явилась маленькая фигурка. Женщина вытянула руки вперед, сверкнуло, хлопнуло - еще один сержант выронил топор. Остальные отшатнулись и побежали.
   - Стой! - закричал Адальберт.
   Он оглянулся. Арбалетчики, раскрыв рты, смотрели на происходящее.
   - Натянуть тетивы! Стреляйте в нее!
   Арбалетчики медлили. Адальберт прижал локтем древко копья и пришпорил коня. Остро оточенный наконечник метил прямо в бледное лицо чародейки. "Помоги мне, Пресвятая Дева! - взмолился рыцарь. - Отведи чары бесовские, дай волю твою во славу твою исполнить..." До плетня оставалось всего ничего, как в грудь рыцаря будто палицей хватили. Он выронил копье, но, собравшись с силами, потянулся к мечу. Новый удар выбил его из седла. "Во славу твою..." - хотел сказать Адальберт, но не успел. Он соскользнул с коня, врезался головой в землю, сломав при этом шею. Этой боли он уже не ощутил...
  
   ***
  
   Сон не шел. Аня ворочалась на набитом сеном матрасе, вновь и вновь перебирая в памяти события дня. Его лицо, слова, жесты - все это раз за разом проходило перед глазами. Ее губы ощущали прикосновение его губ, ее плечи - силу его рук... Воспоминания были невыразимо приятны, ей не хотелось расставаться с ними ради сна. "Неужели? - думала она и тут же одергивала себя: - Не может быть! Кто я в сравнении с Клавой или княжной? Маленькая уродка! Может, и не уродка, конечно, но и не красавица. Кстати, на местном языке "урода" означает "красивая"..." Аню развеселила эта мысль, она хихикнула, и вернулась к воспоминаниям.
   Наконец разум ее истомился, Аня забылась и проснулась среди ночи. В девичьей было тихо. Неёла осталась в Плескова, Аня была одна в комнате. Темноту рассеивал теплый огонек лампады. Некоторое время Аня смотрела на суровый лик Спаса на темной иконе, затем встала и подошла ближе. Вгляделась. Большие черные глаза Христа смотрели на нее строго, будто вопрошая: "Чего жаждет душа твоя?" Аня неумело перекрестилась и внезапно рухнула на колени.
   - Господи! - выдохнула горячим шепотом. - Ты ведаешь все! Прости мне, что не верила в тебя и хулила имя твое. Меня так учили. Я не верила, а ты есть. Я попросила тебя вчера: "Помоги мне найти его и спасти!" - и ты мне помог. Я просила: "Пусть он останется жив и невредим!" - так и случилось. Прости меня, Господи, глупую! Помоги мне, Господи, еще раз! Пусть он... Ты сам знаешь, чего я хочу, Господи!
   Аня встала и посмотрела на икону. Христос смотрел строго, будто говоря: "Ишь, чего захотела! Не по Сеньке шапка!"
   - Я его люблю! - возразила Аня. - Ни Клава, ни княжна, никто другой его так не полюбит. Никогда! Они красивые, избалованные, всегда найдут другого. Я не хочу даже искать! Думать об этом не желаю! Он для меня все! Дороже всех на свете! Дай его мне Господи! Если не можешь навсегда, то хоть на короткое время! Год, полгода, даже неделю! Лишь бы с ним! Лишь бы он полюбил меня!
   Христос на иконе смотрел задумчиво, словно взвешивая ее слова.
   - Я на все готова! - заверила Аня. - Пусть меня ранят, пусть даже убьют, только хоть немножечко с ним! Совсем чуточку! Я его так люблю!.. - она всхлипнула. - Честное слово! Пожалуйста, боженька!..
   Глаза Спаса на иконе стали ласковые. Аня перекрестилась и вернулась в постель. Полежала немного и поняла: не уснет. Она встала и оделась, но не в платье. Натянув рубаху и порты, Аня подпоясалась ремнем с неизменной кобурой и вышла из комнаты. Она не знала, зачем туда идет, но чувствовала: надо! Сторож у ворот княжьего двора не спал и отворил ей калитку. Аня шла пустынной улицей сонного города, легко угадывая дорогу. Молодая луна в ясном небе высвечивала рытвины и колдобины, помогая ей сберечь ноги. Возле городских ворот горели факелы и стояли сонные стражники. Заметив ночную гостью, они встрепенулись, но, узнав, успокоились. Аня объяснила, что ей нужно. Стражи, не задавая вопросов, сняли засов и приотворили створку. У капонира пришлось сложней. Ее окликнули издалека, затем прокричали что-то властно и сурово. Аня не разобрала чужих слов, но поняла: велели стоять и не двигаться. Она крикнула в ответ: "Богдан!" Один из стражников, держа алебарду наизготовку, подошел ближе, узнал и отсалютовал оружием. Вдвоем они подошли к плетню, здесь ей отсалютовал второй стражник. Аня шмыгнула в проход. В капонире она стащила кожаное покрывало с кабины пилота (Андрей озаботился о покрывалах в первый же день) и забралась внутрь.
   В пилотском сиденье ей стало тепло и уютно. Здесь совсем недавно сидел он, здесь была она, когда вела По-2 ему на выручку. Ей тогда пришлось не сладко: из-за высокого сиденья ноги почти не доставали педалей, управлять самолетом было неловко и трудно. Поэтому и "скозлила" при посадке. Но он все равно ее поцеловал...
   Аня забылась в грезах и не заметила, как задремала. Во сне она увидела Андрея. Он сидел на берегу рек и смотрел на быструю воду. Аня подошла и встала рядом. Он повернул голову, глянул грустно:
   - Надо переплыть, а я не решаюсь...
   - Зачем тебе плыть?
   - Ты же просила...
   - Я не хочу тебя принуждать! - смутилась Аня. - Я вдруг подумала... Ты меня поцеловал...
   - Я целовал тебя за храбрость! - отвечал он. - Ты же просишь любви.
   - Прости, пожалуйста! - заторопилась она. - Я больше не буду!
   - Будешь! - вздохнул он. - Еще как будешь! Почему обязательно любовь? Почему нельзя дружить?
   - Можно! - согласилась Аня. - Я согласна!
   - Но любить не перестанешь?
   - Не перестану! - призналась она.
   - Ну и как мне быть?
   - Переплыви реку!
   - Думаешь, смогу?
   - Сможешь! Ты все можешь! Поплывем вместе! Я поддержу!
   - Я подумаю, - сказал он.
   - Пожалуйста! - попросила она. - Подумай!
   Он умолк, она тоже замолчала. Река струилась у их ног, водные растения вытягивались под напором течения и колыхались будто бы от ветра.
   - Смотрю на эту воду, - сказал он, - она все бежит и бежит. Тысячу лет до нас бежала, и после нас бежать будет. Мы вот ссоримся, воюем, убиваем друг друга, ищем любви, а река все течет. Наступит час, и мы канем в эту воду, не оставив следа...
   - Андрей! - встревожилась она. - Не говори так! Не надо! Что с тобой? Я боюсь!
   - Не надо бояться, просто будь осторожней. Не лезь под стрелы!
   - Какие стрелы? Ты о чем?
   - Они уже близко. Будь осторожна, девочка моя! Будь осторожна...
   Облик его стал бледнеть и расплываться. "Не уходи!" - хотела сказать Аня, но он исчез. Тревожный, звонкий стон меди пробудил ее - за плетнем стражник трубил в рожок. Аня протерла глаза и глянула вперед. Плетень закрывал обзор. Она вскочила на сиденье и увидела всадников. Они мчались к капониру. Всадники были в кольчугах и шлемах, только один в белом плаще. Аня пригляделась и различила на плаще черный крест, хорошо знакомый ей по прошлой жизни. Немцы!
   Аня дернулась съехать вниз, к гашетке крыльевого "шкаса", но в следующий миг сообразила: ленту из патронного ящика они с Андреем давно вытащили. "ДТ" Андрей всегда уносит в хоромы. Она была безоружна, если не считать "ТТ". Аня рванула крышку кобуры и успокоилась, ощутив в ладони холод металла. В Плескове она истратила три патрона. Аня достала початую обойму, заменила ее запасной и только затем глянула поверх плетня. Немцы подскакали совсем близко, передние спешились и натягивали арбалеты. Прежде чем Аня успела сообразить, немцы выстрелили. Плетень вздрогнул от ударивших в него тел. "Часовые убиты!" - поняла Аня. Она нахмурилась и подняла "ТТ".
   В запасном полку им не давали личного оружия, штурманское дело освоили бы. Стрелять Аня стала в экипаже. Патронов в полку было много, днем, в ожидании полетов, летчики ходили в балку. Стреляли по консервным банкам - их много валялось у кухни. Банки были большие и маленькие, в одних привозили жир, масло, повидло, в других - тушенку и рыбу. У Ани получилось почти сразу. Сначала тяжелый "ТТ" плясал в ее руке, она никак не могла прицелиться. Богданов, заметив, взял ее левую ладошку и подставил под рукоять пистолета в правой. "ТТ" сразу успокоился, послушно указал мушкой на цель. Аня нажала на спуск. Банка со звоном подпрыгнула, покатилась по траве. Пилоты одобрительно зашумели. Кто-то поднял и поставил на камень банку, Аня вновь сбила ее. У нее получалось. Она не спешила и все делала правильно: затаивала дыхание перед выстрелом, мягко давила на спусковой крючок...
   К капониру бежали немцы с топорами. Аня вытянула руку с "ТТ", подставила под рукоять ладошку и навела ствол на грудь переднего. Пистолет звонко выстрелил, немец упал. Аня переместила прицел на следующего. Она стреляла по врагам, как по банкам - спокойно и методично, тщательно прицеливаясь. Когда упал четвертый пехотинец, немец в плаще закричал, указывая в ее сторону. Аня увидела, как арбалетчики, сторожившие подходы, разом повернулись к плетню. Сообразив, она нырнула в кабину. Стрелы шмелями пропели над ее головой и врезались в земляной вал за самолетом. Стрелять из кабины больше нельзя - немцы взяли прицел. Андрей советовал не лезть под стрелы...
   Аня выбралась на крыло и соскочила на землю. Протиснулась в узкий проход между плетнем и земляным валом. Если арбалетчики натянут тетивы, она успеет спрятаться. Аня вытянула руки и первым же выстрелом свалила дюжего немца с топором. Всадник в белом плаще опять закричал и устремился к ней, метя копьем. Аня отчетливо видела остро отточенный наконечник, он колыхался на уровне глаз. Страх сжал ей сердце, но она сумела собраться. Навела мушку в черный крест на груди врага. "ТТ" подпрыгнул и выплюнул гильзу. Всадник уронил копье и потянулся за мечом. Аня выстрелила навскидку, почти не целясь. Немец вылетел из седла, врезался шлемом в землю. Конь стал, загородив Ане обзор. Она отбежала в сторонку и выпустила оставшиеся два патрона в ближних немцев. Те отшатнулись, но не упали. Аня торопливо сменила обойму, передернула затвор и стала целиться тщательнее. Это было трудно: враги метались по лугу, некоторые взбирались на коней и скакали прочь. Аня увидела, как от ворот города несутся на лошадях кметы, некоторые полуодетые, но с саблями в руках, от казармы бегут наемники с алебардами наизготовку.
   - Ага! - закричала она. - Струсили!
   Она выстрелила в сторону убегавших врагов - раз, другой, просто так, не целясь. Опустила "ТТ", улыбнулась. Радость переполняла ее. Она смотрела вперед, не замечая происходящего поблизости.
   ...Арбалетный болт ударил ей под ключицу. Аня качнулась и шире расставила ноги. Мир вокруг стал неустойчивым и зыбким. Земля неудержимо рвалась навстречу, и противостоять ей не было сил. Аня опустилась на колени, затем упала на бок. Она не видела, как подскакавшие кметы, хекая, наотмашь рубят врагов, как наемники с остервенением секут и колют немцев алебардами. Она ничего более не видела и не слышала...
  
   15.
  
   Когда Богданов прибежал к капониру, все было кончено. Валялись на земле трупы людей и коней, толпился набежавший люд, наемники уносили раненых и ловили орденских коней. Лейтенант бесцеремонно растолкал толпу и ворвался в капонир. По-2 был цел. Богданов прошел вдоль одной стороны самолета, затем другой - ни вмятины, ни царапины. Кожаное покрывало с кабины пилота было снято - кто-то сидел внутри. Богданов заскочил на крыло, глянул внутрь - все на месте. Сунув "ДТ" в кабину, лейтенант вышел наружу и вдруг увидел группу швейцарцев и кметов. Они разглядывали нечто на земле. Один из наемников поднял взгляд на Богданова, и на лице его проступил страх. Еще не понимая, но, предчувствуя беду, Богданов рванулся вперед.
   ...Аня лежала на боку, поджав ноги. Рукоять "ТТ" она так и не выпустила. Богданов, склонившись, машинально забрал пистолет и только затем, осознав, упал на колени. Наклонился к ее лицу. Она дышала! Хрипло, со свистом, но дышала! Лейтенант присмотрелся. Короткий арбалетный болт вошел ей в грудь с левой стороны, чуть пониже ключицы и, пробив тело, вышел меж лопаткой и позвоночником. Навылет. Потерявший силу болт с окровавленным древком валялся рядом. Богданов метнулся к самолету, достал из кабины индивидуальный пакет. Зубами сорвал оболочку. Бинтуя поверх одежды, понял: дела плохи. Кровяные пятна на рубашке Ани были маленькие, чересчур маленькие для такого ранения.
   - Кровь внутрь пошла! - прошептал кто-то за его спиной.
   Богданов не отозвался. Подхватил с земли легонькое тело и понес. Люди дали ему проход, но он не видел этого. Шел как в тумане, скорее чутьем, чем зрением, угадывая путь. Никто не окликнул и не остановил его, хотя люди бежали навстречу толпой. Перед лейтенантом и его ношей они расступались. Богданов миновал ворота, вступил в княжий двор и поднялся по лестнице. В своей комнате он положил Аню на кровать. Кто-то принес и поставил на лавку бадейку с теплой водой. Богданов омыл в ней руки, вытер рушником и подступил к раненой. Он снял повязку, затем раздел Аню до пояса, вспоров окровавленную рубаху ножом. Перебинтовал рану свежим пакетом. На подушечках старого кровяные пятна были с пятак - ничего не изменилось. Подскочившая служанка помогла стащить с Ани сапоги и порты, переодела ее в свежую рубаху и, пока Богданов держал штурмана на руках, расстелила постель. Укрыв Аню периной, Богданов оглянулся. В комнате толпились люди, много людей. Лица их расплывались, а когда черты проступали, Богданов их не узнавал.
   - Выйдите! - сказал лейтенант. - Все!
   Он не стал наблюдать, как выполнят его приказ, знал: ослушаться не посмеют. Он подтащил к кровати тяжеленную лавку, двигая ее словно пушинку, сел. Служанка поставила рядом кувшин с водой, положила ворох чистых тряпок. Кто-то принес и поставил в угол забытый Богдановым "ДТ". На лавку положили пояс Ани с кобурой, ее одежду, аккуратно поставили сбоку ее сапоги. Лейтенант остался один. Он сидел, глядя на бледной лик раненой, и молчал. Он не мог говорить - слова сохли во рту. Как она оказалась у капонира ночью? Откуда прискакали враги, если вокруг Сборска стража? Кто и как подставил девочку под стрелу? Кто виноват?
   Вопросы были без ответов. Лучше, однако, было думать о них, чем о том, что происходило на расстоянии вытянутой руки. Стрела пробила Ане верхушку легкого. Из поврежденных сосудов сейчас изливалась кровь, застывая внутри сгустком, способным убить самого крепкого мужчину. Аню могла спасти операция. Срочная, проведенная опытным хирургом, в обстановке госпиталя и при наличии хотя бы медсестры. Он всего лишь недоучившийся студент, ни разу не державший в руках скальпеля. Нет госпиталя, нет медсестры, скальпеля и того нет. Можно использовать "золинген". Воткнуть нож меж ребер, расширить рану и сделать сток для крови. Тогда будет надежда. Богданов думал об этом, но сознавал: не сможет. Рука не поднимется. Кромсать ножом нежное девичье тело нужно другому, постороннему...
   Богданов не замечал течения времени. Солнечный луч на полу побежал к стене, поднялся вверх и вовсе исчез, а Богданов все сидел у кровати. Внезапно Аня застонала. Богданов вскочил и потрогал ее лоб. Он пылал. Богданов намочил тряпку и положил ей на лоб. Шло время. Она что-то прошептала. Богданов наклонился.
   - Солнышко... Помоги...
   Богданов потрогал ее руки и ноги - они ощутимо стали холоднее. Последняя стадия. Час-другой...
   Внезапное рыдание исторглось из его груди. Он взял ее руку, прижал к губам.
   - Анечка! Милая! Сердечко мое отважное! Родная моя! - говорил он, как безумный, гладя ее по лицу. - Не умирай! Я тебя очень прошу! Я тебя умоляю! Как же я без тебя? Я пропаду!.. Ты для меня все! Моя Родина, самый близкий и дорогой человек на свете! Я тебя очень прошу! Я все для тебя сделаю - все, что прикажешь! Только не умирай! Пожалуйста!..
   Он еще что-то говорил - долго и бессвязно. Внезапно она пошевелилась.
   - Солнышко... - уловил он, и тут же из памяти выплыл образ старца в черной шапочке. Он будто говорил укоризненно: "Придет время - не жалей тепла!"
   Богданов стал срывать с себя одежду...
  
   ***
  
   Она лежала на снегу и замерзала. Вокруг простиралась равнина - тоскливая и пустынная. Она была одна на огромном заснеженном поле, одна под равнодушным серым небом, беспомощная, неподвижная. Снег медленно, но верно высасывал тепло из ее тела. Оно уходило вместе с жизнью - безвозвратно, навсегда. Время от времени в небе проглядывало солнышко: яркое, желанное, но оно не желало согреть.
   Она впала в забытье, а когда очнулась, ничего не изменилось. Снова была пустынная равнина, серое небо, снег, и ледяная стынь, ползущая от кончиков пальцев. Никто, совершенно никто ее не видел, никто не мог ей помочь. Равнодушное солнышко время от времени выглядывало из-за облаков, но снова пряталось. Стынь ползла от ног и рук и уже леденила сердце.
   - Солнышко! - позвала она из последних сил. - Помоги!
   Солнце приблизилось, потрогало ее лучиками. Оно стало гладить ее, успокаивать, произнося ласковые слова. Каждое из них западало в сердце, но не согревало. На сердце ее нарастал лед.
   - Солнышко!.. - прошептала она в отчаянии.
   Солнце отшатнулось и скрылось за облаками, оставив ее одну. Она хотела заплакать, но сил не оставалось даже на слезы. "Господи!" - прошептала она, готовясь к худшему. Но облака внезапно исчезли, пропало серое небо и равнина. Огромное, пышущее жаром солнце ринулось к ней и заключило в объятье. Засмеявшись от радости, она приникла к нему и стала жадно впитывать исходящее от солнца тепло...
  
   ***
  
   Богданов разлепил глаза, и некоторое время смотрел в потолок. В комнате было сумрачно - день клонился к концу. Он медленно повернул голову - сил совсем не осталось, посмотрел на Аню. Она спала на его плече, ровно и тихо дыша. Он коснулся губами ее виска - жара не было.
   Громадным усилием воли Богданов заставил себя приподняться и сползти с кровати. Откинуть перину сил не оставалось, он сунул под нее руку и нащупал ее ноги. Теплые...
   Страшно было подумать о том, чтоб одеться, но он заставил себя. Его шатало, дважды он ударился о лавку, один раз упал на пол, но порты с рубахой все же натянул. О том, чтоб навернуть онучи, смешно было думать. Он воткнул босые ноги в сапоги, и, держась за стенку, вышел из комнаты. По коридору брел, как моряк по палубе в шторм. Его носило от стены к стене, но он все же дотащился до лестницы, спустился, вернее, сполз во двор. Он не сознавал, куда и зачем идет, его вело, и он следовал зову. Так раненое животное ищет в лесу спасительную травку. Шатаясь, Богданов добрел до бани в углу княжьего двора. Здесь, под окном, среди мощеного двора была заплатка живой земли, поросшая травкой. Он рухнул на нее и закрыл глаза.
   Пробудило его ощущение чьего-то пристального взора. Богданов открыл глаза и сел. Перед ним толпились люди, много. Впереди стояли и смотрели на него Евпраксия с Данилой. Вернулись...
   - Она будет жить! - сказал Богданов, глупо улыбаясь.
   Они смотрели на него с тревогой.
   - Ей лучше! - заверил Богданов. - Можете посмотреть. Господи, как я рад!..
   Евпраксия закусила губу, повернулась и ушла. Следом потянулись остальные. Выскочившая из-за спин Неёла поднесла летчику пирожок и кувшин молока. Богданов ощутил зверский голод и набросился на еду. Пока он ел, толпа рассосалась, остался только Данило.
   - Мы тревожились! - сказал сотник, помогая Богданову подняться. - Сказали, со вчерашнего утра не выходил.
   - Так это случилось вчера? - удивился Богданов.
   Данило кивнул.
   - Люди заглядывали к тебе и видели: лежишь с Анной. Думали: она умерла, ты мертвую ее обнимаешь. Тревожились за твой рассудок. Потом прибежали - исчез! Куда пошел - никто не видел. Стали искать. Побежали к бане, а ты здесь... Здрав ли ты, брате?
   - Здрав! - ответил Богданов.
   Он и в самом деле чувствовал себя лучше. Томила слабость как после долгой болезни, но это можно терпеть.
   - Я пойду к ней! - сказал Богданов. Данило кивнул.
   ...Аня не спала. Лежала и смотрела на него ясными, блестящими глазами. Богданов потрогал ее лоб - жара нет. Она вообще не выглядела больной!
   Поколебавшись, Богданов откинул перину, завернул ей рубашку и стал разматывать повязку. Она безропотно позволила себя приподнимать и ворочать. Когда грудь открылась, Богданова ждал шок. Раны не было! Розовые пятнышки молодой кожи, как когда-то на месте ранения осколком - на груди и на спине. На спине пятнышко в виде трехлучевой звездочки - по форме наконечника стрелы.
   Богданов бросил ненужный бинт и присел на перину.
   - Андрей! - внезапно спросила Аня. - Это правда?
   - Сам не могу поверить! - сказал Богданов. - Сквозное ранение груди! Зажило! За сутки!
   - Я не об этом! - она поморщилась. - Слова, которые говорил вчера?
   - Ты слышала? - удивился Богданов.
   - Каждое слово! Могу повторить!
   - Не стоит! - сказал Богданов. - Понимай, как хочешь, и поступай, как знаешь, но говорил, что думал. Что давно в сердце носил.
   - А как же княжна?
   - Никак!
   - Совсем-совсем?
   - Наверное...
   Глаза ее повлажнели.
   - Тебе плохо? - встревожился Богданов. - Рана болит?
   - Сердце...
   Он взял ее запястье. Пульс отозвался упруго и ровно.
   - Что ж ты раньше молчал? - прошептала она. - Почему?..
   Богданов наклонился и коснулся губами розового пятнышка под ключицей. Она вздрогнула и умолкла. Маленькая грудь с розовым соском оказалась рядом, Богданов поцеловал этот нежный бутон. Бережно и ласково. Затем, чтоб не обидно, поцеловал и второй. Легко касаясь губами гладкой кожи, он двинулся к пупку, спустился ниже и замер у завитков русых волос. Когда поднял голову, взор ее был затуманен. Богданов осторожно опустил ей рубашку на всю длину тела, расправил складки, укрыл периной. Затем встал.
   - Ты куда? - встревожилась Аня.
   - Спать! Глаза закрываются.
   - Ложись! - она хлопнула по перине.
   - Аня! - нахмурился Богданов. - Я хочу спать!
   - Другого не предлагаю! - обиделась она. - Я же не Клавка! Зачем валяться на жесткой лавке? Места хватит!
   Богданов сбросил рубаху, сапоги и с наслаждением вытянулся под мягкой периной. Она немедленно подкатилась, примостила голову на его плече.
   - Андрей! - сказала тихо. - Ты можешь повторить?
   - Что?
   - Те слова.
   - Анечка! - сказал Богданов. - Милая, родная моя! Я тебе повторю, я тебе скажу много нового, я расцелую тебя от макушки до пяток, но позже. Смертельно хочется спать!
   - Ладно! - сжалилась она. - Спи! Только смотри - обещал!..
   Уснул он мгновенно. Опершись на локоть, Аня смотрела на его лицо. Осторожно поправила упавший на глаза чуб, разгладила усы, затем ласково поцеловала закрытый глаз.
   - Лисикова! - пробормотал он сквозь сон. - Накажу!
   Она засмеялась и пристроилась на его плече.
   - Я теперь не Лисикова! - сказала довольно. - Я - Богданова!
  
   ***
  
   Богданов проснулся рано. В полку он привык летать ночами, а спать днем, поэтому рассветов не наблюдал. Только здесь оценил эту радость. Первые, прозрачные лучи солнца, падающие сквозь окошко, пляшущие в световых потоках пылинки, щебет птиц за стеклом... Богданов потянулся и сел. Аня спала, уткнувшись лицом в подушку. Перина сползла, оголив ее спину. Богданов бережно прикрыл и спрыгнул на пол. Оделся и вышел. В конюшне он оседлал мышастого и поскакал к реке. Там бросил поводья, разделся и нырнул с высокого берега.
   Прохладная вода обожгла. Богданов выскочил на поверхность, завопил дурным голосом и широкими саженками рванул к другому берегу. Выскочив из воды, повалялся на песке и поплыл обратно. Оказавшись под обрывом, нырнул, достал пальцами песчаное дно и пробкой выскочил на воздух - глубоко. Сила и здоровье переполняли его. Нырнув еще разок, в этот раз не до дна, Богданов выскочил на поверхность, лег на спину и расставил руки. Течение медленно несло его, он не препятствовал. Чистое, словно умытое солнышко светило в лицо, согревало тело, Богданов закрыл глаза и отдался потоку. Это было хорошо! Он так разнежился, что едва не задремал. Недовольный гогот привел его в чувство. Богданов открыл глаза. Течение снесло его прямо в стаю гусей. Большие, серые птицы, расступившись, недовольно косились на человека. На берегу встревожено смотрел на чужака мальчик лет пяти.
   - Все нормально! - сказал Богданов и помахал пастушку рукой. Тот робко махнул в ответ. Богданов нырнул и под водой подплыл к берегу. Нашел удобное место и выбрался на луг. Пастушок смотрел на него все еще настороженно. Богданов улыбнулся мальцу и зашагал по траве к мышастому.
   По пути он обсох, вытираться не пришлось. К тому же полотенце он, конечно же, забыл. Богданов оделся, навернул портянки и обул сапоги. В этот момент за спиной кашлянули. Богданов стремительно обернулся - Конрад.
   - Доброе утро, кондотьер! - сказал капитан.
   - Доброе! - улыбнулся Богданов.
   - Жеребца твоего узнал, - сказал Конрад, - в Сборске нет другого такой масти.
   Наемник выглядел встревоженным.
   - Все хорошо, Конрад! - сказал Богданов. - Я здоров, а в кустах никто не прячется. Можно купаться!
   - Как Анна? - спросил капитан.
   - Здорова!
   Конрад смотрел недоверчиво.
   - Можешь навестить! - засмеялся Богданов. - От раны следа не осталось. Разговаривает, сидит, ходит.
   - Ты ее исцелил! - сказал Конрад. - Я еще в первый день заметил. Бабы несли детей, а ты исцелял. Не знаю, чьей силой ты лечишь - божьей или дьявольской, но я рад!
   Богданов хмыкнул.
   - Не сильно сердишься, кондотьер? - спросил Конрад. - За Анну?
   - Если б она умерла, - сказал Богданов, - я б устроил вам разбор полетов и приговор трибунала с немедленным приведением в исполнение. Вас потом бы собирали по частям! Но раз Анна жива...
   Конрад не понял про трибунал и приведение в исполнение, но переспрашивать не стал. Не стоило кликать лихо.
   - Их Жидята привел, - сказал Конрад, - потому подобрались незаметно.
   - Об этом Данилу попытаю! - пообещал лейтенант. - Его кметы были в дозоре. Оттуда про Жидяту ведомо?
   - Поймали троих, они сказали. Сам Жидята убег... А этих повесили.
   - Зачем?
   - На что они? Орден не выкупит, а парни злы... Мы потеряли троих, у Данилы кмета срубили. Хоронили вчера. Я не звал тебя, кондотьер, сам понимаешь...
   Богданов кивнул.
   - Вот еще, - сказал Конрад нерешительно. - Есть раненые, пятеро. Не посмотришь?
   Лейтенант кивнул и вскочил в седло. Конрад ехал рядом. Из пятерых раненых двое оказались тяжелыми. Богданов клал руки на лбы наемников, чувствуя, как истекает из них тепло. Из казармы он вышел уставшим, у порога повалился на землю. Конрад топтался рядом. Когда слабость ушла, лейтенант встал.
   - Я удвоил охрану, - сказал Конрад. - Возле птицы теперь четверо. Солдаты патрулируют посад. Тебя вот сразу заметили. Больше такого не повторится!
   Богданов кивнул и взобрался на мышастого. К себе он вернулся озабоченным. Аня встретила его у порога. Она встала и, пока его не было, переоделась. На ней была новая, вышитая сорочка и красная понева, из-под подола выглядывали желтые носки сапог. Лицо штурмана сияло, из больших серых глаз изливалась радость, она удивительно похорошела. Богданов не поверил глазам.
   - Какая ты красивая! - сказал изумленно.
   - Ульяна приходила! - пояснила Анна. - Все ахала! Помыла меня, приодела.
   - Я не о том! - возразил Богданов. - Прямо светишься!
   Она засмеялась.
   - Ты где был?
   - Купался. Навестил раненых швейцарцев. Есть тяжелые.
   Она попыталась принять скорбный вид, но не смогла. Радость распирала ее изнутри.
   - Кто еще приходил? - спросил Богданов.
   - Княжна - справиться о здоровье. Тебя спрашивала. Я ей рассказала.
   - Что? - насторожился Богданов.
   - Выхожу за тебя замуж!
   - Аня! - нахмурился Богданов. - Среди слов, которые говорил, не было о замужестве.
   - Как?! - растерялась она. - Разве это не одно и тоже?
   - Не одно, - Богданов прошел к скамье и сел. - Я ни от чего не отказываюсь - ни от слов, ни от обещаний, но о замужестве речь не шла. И вообще... Если помнишь, идет война, конца ей не видно. Какая женитьба? Это раз. Во-вторых, прежде чем назначить меня в женихи, следовало спросить. Хотя бы из вежливости.
   Глаза ее померкли. Утратив радостный свет, лицо ее подурнело, стало некрасивым. Губы начали дрожать.
   - Пойду! - сказал Богданов и встал.
   - Андрей! - окликнула она. - Товарищ лейтенант!
   Он обернулся.
   - Я... - сказала она, - я... Как только увидела тебя... Я не могла надеяться, не позволяла себе... Все девчонки влюблены в лейтенанта Богданова, среди них столько красивых! А я кто? Как назначили в экипаж, даже не замечал, а потом и вовсе сказал, что выгонишь. Я плакала... Мечтала погибнуть с тобой, чтоб похоронили в одной могиле. Если б ты женился на другой, даже княжне, я бы снесла. Погоревала бы, но снесла. Все равно никакой надежды! Но ты сказал, и я поверила... Сердце открыла... В дивизии девушка застрелилась от несчастной любви - летчик ухаживал, но женился на другой. У нас провели комсомольское собрание, осуждали ее поступок. Я тоже осуждала... Теперь ее понимаю. Ты спас меня, отдал свое тепло, я это ощутила. Но если говорил, чтоб после бросить, то лучше бы не спасал! Лучше б я умерла! У меня внутри сплошная рана, видеть тебя не могу! Я застрелюсь! У меня в "ТТ" два патрона осталось!
   - Аня! Анечка! - Богданов шагнул к ней. - Ты что?
   - Он где-то здесь лежал, - бормотала она, оглядываясь, - я видела...
   Он обнял ее и прижал к груди. Она затихла.
   - Аня! - сказал Богданов. - Я тебя очень прошу!
   Она молчала.
   - Если ты застрелишься, то и я следом!
   - Вот еще! - сказала она, отстраняясь. - Тебе-то зачем? Другую найдешь!
   - Другую не хочу!
   Она смотрела недоверчиво.
   - Вот тебе крест!
   Она растеряно улыбнулась и вдруг покачнулась.
   Он подхватил ее и отнес на кровать. Уложил на покрывало и прилег рядом. Она не прислонилась. Лежала и смотрела в потолок.
   - Прости меня! - сказал Богданов.
   - У меня сердце оборвалось! - пожаловалась она.
   - Язык у меня с головой не дружит. Дала бы в ухо!
   - Я не могу тебя бить! - сказала она. - Я тебя люблю!
   Он вздохнул.
   - Знаю: ты меня не любишь! - сказала Аня. - Просто не хочешь, чтоб я застрелилась. Ты добрый! На руках меня раненую носил, причесывал, от смерти спасал...
   - Я не добрый! - сказал он. - Зря так думаешь.
   - Почему? - удивилась она.
   - Это не просто объяснить.
   - А ты попытайся!
   - Если скажу: давно на тебя смотрю, поверишь?
   - Ни за что!
   - В том-то и дело! - сказал он и замолчал.
   Она заерзала на перине и села.
   - Андрей! - спросила тихо. - Ты и вправду... давно?
   - Не сказать, чтоб очень. Помнишь, мы вывозили Тихонова, а ты стояла на крыле? Когда прилетели, я снял тебя и в этот миг почувствовал...
   - С той поры! - ахнула она.
   - Ну... Не сказать, чтоб влюбился, но ощутил. Дальше - больше.
   - И молчал?
   - Сама знаешь.
   - Почему?
   - Потому что...
   - Расскажи! - попросила она.
   - Совестно!
   - Сам начал...
   Он вздохнул:
   - Что тут рассказывать? Я же первый парень в полку! Самые красивые женщины - мои! Восхищенные взгляды девушек - мне! Ты не восхищалась, ты меня осуждала - за Клаву, ну, и другое... Меня это задевало. Думал: "Кто она такая?! Подумаешь, малявка страшненькая! Кто она, и кто я?" Стали летать в одном экипаже, и я понял, как ошибся. Оказалось: ты отважная, чистая сердцем, надежный товарищ. Как ты на крыло встала! Даже бровью не повела! А ведь могла сорваться - и все! Но ребят ранили, им нужна была кабина, и ты вызвалась... Мне хотелось подружиться с тобой, но я боялся. Как было подойти, если осуждаешь? Прогнала бы, а полк смеялся. Первого парня Лисикова отвергла! Позор и стыд! Меня к тебе влекло, а я не мог решиться. Поэтому злился, искал в тебе недостатки и находил. Не упускал случая, чтоб уязвить, искал случай выгнать из экипажа. Когда сказали про Гайворонского, я обрадовался. Наконец-то! Наорал на тебя, до слез довел, а внутренне ликовал. Чтоб ты окончательно поняла, какая я сволочь, признаюсь: даже пожалел, что осколок попал тебе в ногу, а не выше...
   Аня молчала.
   - Прилетели сюда, появилась Проша... Вот, подумал, настоящая женщина! Вот кого надо любить! Куда Лисиковой до нее! Княжна, красавица, сама в мужья зовет. Чего еще? Не смог. Ты встала между нами. Ты здесь стала расцветать, хорошела с каждым днем. В военной форме смешная, а в платье - загляденье! Маленькая, но такая милая... Взять бы на руки, носить, целовать, гладить... Я с ума по тебе сходил. С Данилой в объезд уехал, думал: с глаз долой - из сердца вон! Не получилось. Когда ты умирала, я не сдержался, забыл о страхах - терял тебя навсегда. Ты выздоровела... Я не ожидал, что ты запомнишь мои слова. Я поверить не мог, что ты меня любишь! Но когда сказала о замужестве, испугался: "Как же я с ней? Она такая строгая! Буду ходить у нее по струнке, друзья станут смеяться..."
   - Скажи! - спросила Аня, наклоняясь. - Ты это специально придумал? Только что? Чтоб я от тебя отказалась, а ты сейчас же - к своей княжне?
   Богданов обиженно засопел.
   - Отвечай, когда спрашивают!
   - Так и знал, что не поверишь! Лучше б молчал! Пойду! - он приподнялся.
   - Куда?! - она схватила его за рубаху и швырнула обратно. Затем с размаху села сверху. Богданов охнул.
   - Наплел мне с три короба и думаешь бежать?! - сказала она яростно. -Не-е-т, я тебе все скажу! Чтоб знал! Да я... Как подумаю... Я за него богу молилась! Просила вместе хотя бы денек! А он... Боялся! О друзьях думал, что скажут! Тряпка! Трус! Бабник! Ему словечко стоило сказать! Руку протянуть! Да я бы от счастья умерла!.. Даже не знаю: пристрелить тебя сейчас или погодя?
   - Погодя! - поспешно предложил Богданов.
   Она глянула подозрительно:
   - Это почему?
   - Вдруг пригожусь?
   - Для чего?
   - Ну, там вещи поднести...
   - Я тебе дам вещи! - она размахнулась.
   Богданов зажмурился.
   - Боишься! - сказала она злорадно. - Ага! Не стану тебя убивать! Казнить буду! Мучить! Чтоб знал, что я испытала!
   Маленькая ручка схватила Богданова за ухо и стала больно выворачивать.
   - Это тебе за "малявку страшненькую"! - шипела Аня. - Это... - она взялась за второе ухо. - За осколок, который чуть бы выше. Это... - она схватила его за волосы и несколько раз ткнула головой в подушку, - за княжну - настоящую женщину и красавицу...
   Богданову было не столько больно, сколько смешно, но он не подавал виду.
   - Чтоб еще? - задумалась Аня, бросив его волосы. - Может там открутить? - она мечтательно глянула в промежность пилота.
   - Анечка! - встревожился Богданов. - Там не надо! Я тебя умоляю!
   - Ладно! - смилостивилась она и освободила жертву. - В другой раз!
   Богданов лежал смирно, как мышка.
   - Что молчишь? - спросила она сердито. - Язык проглотил?
   - Боюсь, и его открутишь!
   - Следовало бы! - она наклонилась.
   Богданов на всякий случай зажмурился. Теплые губы коснулись его губ и замерли. Он помог им раздвинуться и припал к ее устам как источнику в жаркий день - с наслаждением истомленного жаждой. Она отвечала неумело, но жадно. Он обнял ее, прижал к себе, она не воспротивилась. Поцелуй вышел долгим, пока не пресеклось дыхание обоих. Она упала на перину, тяжело дыша.
   - Здорово! - сказала чуть погодя. - Теперь понимаю, почему в кино так целуются!
   - Еще? - спросил он.
   - Погоди!
   Она села и стала срывать себя одежду. На пол полетели сапожки, понева, следом рубаха. Богданов смотрел, не понимая. Сбросив с себя все, она легла на живот и вытянулась.
   - Целуй от макушки до пяток - как обещал!
   Он глядел нерешительно.
   - Чего ждешь? - нахмурилась она. - Разучился?
   Богданов наклонился и осторожно коснулся губами русой макушки, затем поцеловал завитки на затылке. Она тихонько вздохнула и обмякла. Богданов прошелся по плечикам, затем - лопаткам, двинулся вниз по спинке, пока не уткнулся в упругие полушария. Отдав им должное, он прочертил губами след от бедер до узких пяточек, надолго задержавшись в подколенках. Тело ее трепетало, она дышала порывисто и часто. Усилием воли он сдержал порыв страсти и отпрянул. Она замерла, вытянув руки вдоль тела, затем вдруг соскользнула с кровати и сбросила на пол покрывало. Юркнула под перину и требовательно взглянула на него.
   - Ну?
   - Анечка! - осторожно спросил Богданов. - Может, не надо?
   - Мне сходить за пистолетом?
   Богданов сбросил сапоги, стащил рубаху с портами и нырнул под перину. Она немедленно прижалась к нему. Он приник к ее губам, она отозвалась с неуемной жадностью. Он еле смог оторваться. Отодвинул, поцеловал маленькую грудь, вторую... В этот миг рассудок покинул его. Он не помнил, как оказался над ней, смирной и желанной. Его руки скользнули ей под плечики, он приподнял и прижал ее к себе - ласково, но сильно, и не отпускал, пока последняя судорога не сотрясла его тело. Упав на перину, Богданов уставился в потолок, не видя его. Она лежала рядом - тихо и неподвижно. Он нашел ее руку, погладил.
   - Девчонки говорили: в первый раз больно! - сказала она. - Я ничего не почувствовала!
   - Совсем ничего?
   - Совсем-совсем!
   - Я так старался! - огорчился Богданов.
   Она настороженно подняла голову и разглядела смешинки в его глазах.
   - Опять? Мало мучила?
   - Достаточно! - заверил он.
   - То-то! - сказала она. - Еще не так могу!
   - Не сомневаюсь!
   - Каждый день мучить тебя буду! - пообещала Аня. - Ты у меня поплачешь!
   Богданов вздохнул.
   - Ладно! - сказала Аня. - Каждый день не буду! По понедельникам!
   Богданов вздохнул снова.
   - Вредный! - она схватила зубами его мочку и слегка прикусила. Затем выпустила и поцеловала. Он погладил ее по плечу.
   - Как быстро все! - сказала она, ероша его волосы. - Даже понять не успела.
   - Я понимаю так, - сказал он, - я прощен?
   - Не совсем. Но я над этим подумаю.
   Богданов опять вздохнул.
   - Чего развдыхался? - спросила она сердито. - Ведь получил, что хотел? Поцеловал, погладил?..
   - Я боюсь, что ты поспешила. Не в того Богданова влюбилась. Кроме прочего я выпиваю, курю и ругаюсь матом ...
   - Ничего! - сказала она. - Перевоспитаем!
   - Представляю! - сказал он. - Комсомольское собрание. Повестка дня: персональное дело комсомольца Богданова, погубившего девичью честь штурмана.
   Аня хихикнула.
   - Слова для выступления предоставляется пострадавшему штурману...
   - Я бы выступила! - сказала Аня мечтательно. - Я бы рассказала!
   - В подробностях?
   - Разумеется! Как обнимал, куда целовал...
   - Зачем?
   - Чтоб завидовали!
   Богданов фыркнул и, не выдержав, захохотал. Она чмокнула его в висок.
   - Самое обидное, - сказала со вздохом, - никто не поверит. Скажут: наговариваю!
   - Я чистосердечно раскаюсь! Пообещаю, что не повторится!
   - Я тебе пообещаю! - пригрозила она. - Ишь, чего захотел! Сейчас же повторим!
   - Я бы сначала перекусил.
   - Проголодался, бедненький! Мне пожалеть? Пирожочек принести?
   - Обожаю пирожки! - заверил Богданов.
   - Нетушки! - сказала она строго. - Завтрак надо заслужить!
   Он смотрел жалобно.
   - Ладно, принесу! - она полезла из-под перины. Богданов вознамерился следом, но она припечатала его к кровати. - Лежи! Сама схожу! А ты жди. Чтоб ни шагу! Позавтракаем и продолжим! Мне вчера обещали кое-что повторить. Расскажешь, как сильно меня любишь! Какая я у тебя красивая! Не забудь, что я для тебя - Родина... Лежи вот и вспоминай!
   - Рад стараться! - отрапортовал Богданов.
   - Как голодный так послушный, - сказала Аня. - Как сытый, сразу гадости молоть - и за язык тянуть не надо! Может, тебя совсем не кормить?
   Богданов сделал умильное лицо и чмокнул ее в плечико. Аня соскользнула на пол и потянулась к рубахе. Богданов с замиранием сердца следил за ней, любуясь мягкими, нежными линиями ее тела. Она почувствовала взгляд, обернулась.
   - Отвернись! - сказала, краснея. - Бесстыжий!..
  
   16.
  
   Наутро Богданов съехал от княжны. Хоромы напоминали ему казарму: много людей, много праздных глаз, стремящихся заглянуть туда, куда им не следует. К тому же от самолета далеко. Расторопная Ульяна нашла им жилье неподалеку капонира, чего и хотел Богданов. "ДТ" под рукой, а он рядом. Пусть немцы только сунутся...
   Дом представлял собой теплую избу и не отапливаемую клеть, разделенные просторными сенями. Эту клеть под деревянной крышей без потолка и с волоковыми окнами лейтенант снял у немолодой вдовы. За горстку серебра вдова обещалась также готовить и прибирать. Последнему Аня пыталась воспротивиться, заявив, что сама в состоянии вести хозяйство, не белоручка. Богданов еле уговорил. Напомнил, что недавно она лежала при смерти, после ранения надо оправиться. А буде вздумает противиться, он станет перед печью и к ухватам ее не подпустит. Поколебавшись, Аня согласилась.
   Завершив переезд, Богданов отправился к Даниле. Они просидели полдня. Поначалу сотник держался настороженно - ждал попреков. Данило мучительно переживал промах с вылазкой ордена. Богданов не стал ковырять рану. Данило оттаял, разговорился. Богданов слушал и на обратной стороне полетной карты рисовал контуры рек и озер, наносил дороги и города. Затем положил карандаш и раскрыл Даниле задумку. Сотник покачал головой:
   - Мы не смеем затевать войну! Довмонт не позволит!
   - А нападение на Сборск не война? Мое похищение?
   - Ландмейстер скажет: без его ведома! Он де не отдавал повеления. Мол, кто-то из ордена по своей воле. Отопрутся немцы, они хитрые.
   - Мы не глупей. Заявим: Богдан сквитался за обиду. Сам надумал, повеления не давали. Я не числюсь в дружине Довмонта или у княжны. Кого хочу, того и бью! Правильно?
   Данило кивнул.
   - Дашь людей?
   - Дам! Но после жнива. Уберем хлеб, свезем в закрома... Время опасное: сушь! Чудь наскочит, хлеба пожжет, что в зиму есть?..
   - Где был? - ревниво поинтересовалась Аня, когда Богданов вернулся.
   Он объяснил. Она покачала головой.
   - Хенде длинные у ордена выросли, - сказал Богданов, бросая на стол карту. - Пора поотбивать! Я буду спокойно смотреть, как они тут разгуливают? Убивают людей?! У нас шесть бомб, "шкас" и "ДТ". Разнесем логово в щепки! Дорогу к Сборску забудут!
   - Когда? - спросила Аня.
   - Данило хочет убрать хлеб. После жнива.
   - Вдруг немцы опередят?
   - Я спрашивал. Говорит, орден не воюет летом.
   - Так воевал!
   - Это вылазка. Большая война затевается зимой. Когда замерзают реки, конница и пешие могут передвигаться по ним, как по дорогам. Не хотелось бы ждать, но без Данилы никак. До Вендена свыше двухсот верст, По-2 не долететь. Надо грузить на плот, идти реками, охранять в пути... Швейцарцы не годятся: местности не знают, тайными дорогами не ходили, подбираться скрытно не умеют... Полсотни кметов сопровождения, не меньше. К тому же горючего мало. Я заказал нефть, но пока привезут...
   - Вдруг немцы опередят?
   - Путь на Плесков - через Сборск. Данило утроил дозоры, выслал их далеко вперед. Говорит: мышь не проскочит! Ага! Раз уже проскочила и не одна, целых двадцать! Не трави душу, Аня! Руки у меня связаны, понимаешь! Стал бы слушать, если б сам мог! Уперся Данило! Ехать к Довмонту? Князь побоится войну спровоцировать. Феодалы! Перестраховщики средневековые! Живут как во сне - полгода на войну собираются!
   Аня приникла к нему. Богданов умолк, ласково погладил ее плечики.
   - Ты хоть обедала?
   - Тебя ждала.
   - Совсем отощала! - он подхватил ее на руки. - Как перышко! Кормить, кормить лисеныша! Кормить маленького! - бормотал он, задыхаясь от нежности.
   - После обеда уйдешь? - спросила она.
   - Останусь! Соскучился...
   - Ага! - воскликнула Аня. - Попался!
   - Меня будут мучить? - догадался он.
   - Еще как! - подтвердила она. - Бросил меня на полдня! Я такая сердитая! Прямо не знаю, что сделаю!..
   Им никто не мешал. Вдова вставала засветло, топила печь, совала в раскаленный зев горшки со щами и кашей, после чего гнала коз на луг, где и пребывала до полудня. После обеда уходила до вечера. Жильцы просыпались с рассветом. Новый день начинался с туалета: Андрей причесывал Аню и заплетал ей косы. Аня заявила, что у него получается просто замечательно. Однако, странное дело, на ночь косы распускала. Богданов дивился, но как-то, причесывая, увидел ее лицо. Глаза Ани были закрыты, весь облик выражал блаженство. Она выглядела настолько счастливой, что Богданов мысленно поклялся причесывать ее по первому желанию.
   Богданову самому это нравилось. Волосы у Ани густые, но мягкие, с шелковистым отливом. Он разбирает их на пряди, после чего приступает к плетению. Пользуясь полученной свободой, Андрей не сдерживал фантазий. Плел одну толстую косу, укладывая ее вокруг головы или стягивая узлом на затылке. Заплетал две, подвешивая их гроздьями за маленькими ушками или сворачивая баранками. Проплетал косы от темени и сооружал узоры на затылке. Украшал их лентами и нитками бус. Аня разглядывала себя в полированный кружок серебра, купленный в Плескове, целовала парикмахера, и они шли завтракать. Вдова оставляла им кувшин прохладного козьего молока, полкаравая хлеба, полдесятка свежих куриных яиц. Большего жильцы не требовали.
   Позавтракав, они шли отдыхать. На отдых это походило мало. После объяснения в хоромах, Аня стала стесняться и не позволяла раздевать ее при свете - лезла в постель в рубахе. Андрей вздыхал, но не спорил. Она бурно отвечала на его ласки, но после стыдливо отворачивалась. Утомленные, они засыпали и вставали через часок. Шли гулять на луг, либо седлали коней и отправлялись на речку. В последнем случае их сопровождало не менее десятка швейцарцев - Конрад сделал выводы из нападения ордена. Солдаты сторожили коней, Андрей с Аней заходили за кусты, раздевались и лезли в воду. Богданов вырос на реке, Аня тоже неплохо плавала. Перейдя на местную одежду, Аня перестала носить под рубахой белье. Панталончики с лифчиком будили у Неёлы суеверный страх, она воспринимала их как колдовство. Аня белье сняла. Однако на купание надевала - стеснялась. Андрей из солидарности натягивал трусы. Они устраивали пятнашки, подныривая друг под друга, после чего обсыхали на горячем песке.
   - Знаешь, - сказала Аня однажды, - мне так совестно! Идет война, а мы как на курорте.
   - Тебя дважды ранили! - напомнил Андрей. - Рядовым и сержантам для поправки положен отпуск.
   Она согласно кивнула, но, похоже, не искренне.
   Тревожное настроение, овладевшее Сборском после вылазки ордена, проявилось не только в усилении дозоров. Конрад постоянно выводил роту на учения. Наемники маршировали по выгону, перестраивались, отрабатывали приемы. Богданов выходил посмотреть, из города набегали зеваки. Швейцарцы действовали лихо. Вот на роту мчится конница врага, в лице самих же наемников числом с десяток. Короткая команда, стена щитов, торчащие жала алебард... Конники торопливо натягивают поводья, пытаются обойти роту и напасть с другой стороны, но и там их встречают щиты и жала. Потом вдруг команда, щитоносцы присели, над их головами - строй арбалетчиков. Щелчок тетив, хорошо, что арбалеты не заряжены... Враг повержен; рота уже не обороняется - наступает, разя противника алебардами и стрелами...
   Прежде Богданов не интересовался военной тактикой Средневековья - не считал нужным. Со дня на день ждал возвращения в полк. Война пришла к нему сама, и теперь лейтенант постигал ее тонкости: наглядно и в беседах с Конрадом. В лице Богданова Конрад нашел благодарного слушателя. Они часами просиживали за кувшином-другим местного пива, в то время как Аня с Ульяной занимались своим, женским. Конрад вспоминал многочисленные битвы, в которых ему довелось участвовать, и те, которые состоялись без него, но подробности стали известны. Плеснув на стол из кувшина, капитан рисовал пальцем на темных досках боевые порядки противоборствующих сторон, прокладывал направления ударов и пути отступления. Подробно перечислял состав войск, давал характеристику вооружения и боевой подготовки сторон. Богданов скоро убедился: пропадает великолепный преподаватель тактики. Существуй в средние века военные училища, Конраду цены бы не было!
   В сумерках Богданов с Аней шли к себе. К дому их сопровождала пара неразговорчивых швейцарцев - Конрад не доверял кметам. Дома летчики ужинали и ложились спать. Сном это можно было назвать весьма условно...
   Однажды они поссорились. На ночь Аня рубаху снимала - в темноте-то не видно! Как-то на рассвете она проснулась и видит: одеяло сползло, Андрей вместо того, чтоб укрыть ее, сидит и пялится.
   - Бесстыжий! - сказала Аня, прикрываясь. - Я же голая!
   - Я заметил! - сказал он.
   - Не стыдно?
   Он пожал плечами.
   - Развратник! Как можно?
   - Меня тоже рассматривали, - сказал Андрей. - И даже трогали.
   - Я думала, ты спишь! - сказала Аня, краснея.
   - В другой раз, когда захочешь потрогать его, не жди, пока усну.
   - Ты не сочтешь меня развратной?
   - Мне это понравится.
   - Клавку свою попроси! - вспылила Аня. - Я тебе не какая-нибудь!..
   Он вздохнул и вышел во двор. Присел на завалинку и подставил лицо солнцу. Лето было в разгаре. Жаркое солнце пробивалось сквозь закрытые веки, от чего мир вокруг казался розовым. Внезапно розовый свет исчез - кто-то заслонил солнце. Андрей открыл глаза. Аня, простоволосая, стояла перед ним и смотрела исподлобья.
   - Я пробовала сама, - сказала, показывая гребешок, - не получается!
   Андрей протянул руку. Она немедленно порхнула ему на колени (где еще сесть во дворе?) и молчала, пока он расчесывал и заплетал косы. После чего пристроилась на груди.
   - Ничего не могу с собой поделать - ревную тебя! - сказала тихо. - К Клаве.
   - У нее давно другой.
   - Думаешь?
   - Не сомневаюсь.
   - Как же мог с ней? Все видя и понимая?
   - Я объяснял.
   - Расскажи, как в меня влюбился!
   - Рассказывал.
   - Я хочу еще!
   - Ты обещала казнить в понедельники, - сказал он. - Сегодня среда.
   - Расскажи! - попросила она. - Пожалуйста! С самого начала!
   Богданов неохотно подчинился. Она слушала, отстранившись, внимательно наблюдая за выражением его лица.
   - Здорово! - заключила по окончанию. - Жаль, девчонки не слышат!
   - Еще чего! - возмутился он.
   - Что ты понимаешь! Они подумают: ты со мной из жалости или по глупости. Им такое не скажут!
   - Скажут! - не согласился Андрей. - Еще лучше!
   - Вот это фигушки! - возразила Аня.
   Они помолчали.
   - В принципе, чем я лучше Клавки? - вздохнула Аня. - Живу с тобой, как и она, просто так.
   - Аня! - сказал Андрей. - Здесь нет загса. Рапорт о женитьбе подавать некому.
   - Разлюбишь, как ее, и бросишь! Стану тебя щупать, а ты скажешь: "Зачем мне распутная? Поищу порядочную!"
   - Сама придумала или солнцем напекло? - Андрей снял ее с колен и усадил на завалинку. Встал и ушел в дом. Там лег на лавку, заложив руки под голову. Аня явилась следом.
   - Пойдем завтракать! - позвала с порога.
   - Не хочу! Ешь одна!
   - Я не стану одна!
   Она вошла в клеть и стала перед лавкой. Он не отреагировал.
   - Ты специально лег, чтоб я стояла?
   Богданов сел.
   - Чего надулся?
   - Не знаю, как убедить тебя, - сказал он с горечью.
   - Зачем смотрел на меня голую?
   - Мне этого хотелось.
   - Не для того, чтоб сравнить меня с Клавой и решить, кто лучше?
   - Аня! - сказал Андрей потрясенно. - Я даже подумать не мог!..
   - Раз хотел - смотри!
   Она стащила рубаху и оказалась перед ним в одних сапожках. Несколько мгновений они смотрели друг на друга. Она не выдержала первой, прыснула. Он засмеялся, вскочил и подхватил ее на руки.
   - Идем завтракать? - спросил. - Или?..
   - Или! - сказала она...
   Проблема с женитьбой решилась сама по себе. Как-то Аня ушла к Ульяне, Андрей скучал дома один. Внезапно за оградой послышался топот. Андрей вышел во двор. Евпраксия, привязав жеребца, шагнула в калитку. Андрей молча поклонился.
   - У меня есть крестная дочь, - сказала княжна, - я за нее в ответе.
   Андрей насторожился.
   - Дочь моя живет в блуде! Это сором!
   - Что я должен сделать? - спросил Андрей.
   - Венчайтесь! И поскорее!
   - Ладно! - сказал он.
   Княжна пошла к выходу.
   - Проша! - окликнул он.
   Она обернулась.
   - Тебе это зачем?
   - Пока ты не женат, - сказала она, кусая губы, - я надеюсь! Это все ведун! Обманул меня! Отроковица поведала: "Прилетит Богдан, поцелуй его троекратно! Обретешь себе мужа!"
   - Ты пригожая и храбрая, - сказал Андрей. - Самая замечательная женщина из всех, кого я знал!
   - Что ж другую избрал?
   - Ей я нужнее...
   Она смотрела укоризненно. Богданов наклонился и поцеловал ее руку.
   - В уста так и не посмел! - фыркнула она. - Эх, ты, боярин Пушкин!
   "Причем здесь Пушкин?" - недоумевал Богданов, глядя ей вслед... В тот же день он сходил к священнику и договорился о венчании. Отец Пафнутий назначил день, исповедовал и причастил жениха и невесту. За то, что жили до свадьбы, наложил епитимью: сорок раз прочитать "Отче наш" и спать порознь до венчания. Они прочитали молитву вечером, и Аня отправилась к вдове. Андрей засыпал, когда дверь в клеть скрипнула, босые ножки прошлепали по дощатому полу.
   - Там душно! - сказала Аня, влезая на кровать. - Печь топилась!
   - Я пойду на лавку! - предложил Андрей.
   - Не нужно! Я в рубахе!
   "Рубаха не кольчуга!" - подумал Андрей, но промолчал.
   - Скажи! - спросила она. - Венчание - это как загс?
   - Намного серьезнее. В Евангелии сказано: "Посему оставит человек отца своего и мать и прилепится к жене своей, и будут двое одна плоть". После загса можно развестись, после венчания - нет!
   - Совсем-совсем?
   - Не знаю точно, - сказал Андрей, - но читал: до революции с этим были проблемы. Жены изменяли мужьям, а те не могли с ними развестись.
   - Проблемы были только у мужчин?
   - Женщины не жаловались.
   - Боишься, буду тебе изменять?
   - Боюсь!
   - Ты серьезно?
   - На тебя многие заглядываются.
   - Кто, например?
   - Конрад. С первого дня.
   - Он же немец!
   - Швейцарец.
   - Старый!
   - Я бы не сказал, Ульяна довольна. Если б не боялся меня, давно б подкатился.
   - Не замечала! - сказала Аня удивленно.
   - Я заметил.
   - Это не страшно! Мы улетим, Конрад останется.
   - В полку ухажеры найдутся.
   - Не придумывай!
   - Например, Леша Тихонов. С тех пор, как вывезли его с вынужденной, глаз от тебя не отводит. Это он заметил, что ходишь к Гайворонскому. Спрашивается, почему? К особисту многие ходят, а заметил тебя. Следил.
   - Ты действительно меня ревнуешь? - удивилась Аня.
   - Конечно!
   - Здорово! Так приятно!
   - Мне не очень.
   Она склонилась над ним. Ее волосы упали и закрыли их лица плотным шатром.
   - Андрей! - шепнула она. - Обещаю: даже не посмотрю на другого!
   - Многие обещают! - возразил он. - Особенно перед свадьбой!
   Она села, он услышал шорох одежды.
   - Что ты делаешь?
   - Снимаю рубаху!
   - Нам же нельзя!
   - У меня жених затосковал! - сказала она, прижимаясь к нему горячим телом. - Я должна утешить! Еще передумает! Мы потом молитву прочтем: сорок раз за утешение...
   Решившись на венчание, Андрей планировал обойтись без свадьбы - к чему? Не тут-то было. Через попадью новость узнала Ульяна, через нее - весь Сборск. К дому вдовы прискакал Данило.
   - Где свадьбу играть будем? - спросил весело. - В хоромах?
   Лицо Данилы источало такую радость, что Богданов не решился спорить.
   - В хоромах так хоромах, - сказал со вздохом. - Только чтоб люду немного.
   Данило пообещал. Люда в хоромах оказалось действительно мало - человек пятьдесят. Сколько поместилось. Остальные сели во дворе, заполонив его от тына до тына. Окна гридницы растворили; здравицы, возглашаемые в хоромах, были слышны снаружи, что давало возможность гостям выпивать синхронно. За тыном топталось немало желающих поглазеть и послушать. Расходы по угощению Данило взял на себя и не стал слушать возражений Богданова. Свадьба получилась веселой и громкой. Невеста в платье из парашютного шелка выглядела нарядно. Кусок, оставшийся после расчета с Путилой, пришелся кстати. Андрей красовался в новой рубахе. Платье Ане сшили за полдня, заодно накроили из шелка платочков - замужней женщине не пристало ходить простоволосой. Остатки шелка пошли в уплату за работу и были приняты с благодарностью. Рубаху Андрей просто купил. Ему принесли на дом с десяток, причем без всякой на то просьбы, и не хотели брать денег - еле уговорил. В гриднице было душно и шумно. Молодые стоически сносили многословные здравицы, вопли "Горько!" и скабрезные намеки на предстоящую ночь. Специально отведенную кладовую завалили подарками. Были здесь меха, кожи, сукна, полотна, до гибели всякой посуды и прочих полезных в хозяйстве вещей. Часть подарков блеяла, мычала и хрюкала в княжьим сарае - Андрей даже не представлял, что будет со всем этим делать. Самый богатый дар последовал от княжны - деревня неподалеку от Сборска. Одиннадцать дымов, полсотни смердов, считая женщин и детей, плюс окружающие земли. Богданов становился боярином.
   Княжна сидела неподалеку от молодого и не слишком грустила. Радости на лице не читалось, но кручина отсутствовала. Зато Данило лучился. Он громче всех кричал "Горько!", с довольной ухмылкой наблюдая, как молодые целуются. Были за столом Конрад с Ульяной, отец Пафнутий с попадьей, а также бояре и видные люди Сборска. И каждый желал что-то сказать...
   В сумерках Богданов взгромоздился на мышастого, усадил на холку жену и поскакал к себе. Там они повалились в постель и, измученные, забылись. Проснулся Андрей утром - от ощущения пристального взгляда. Он открыл глаза. Аня, голенькая, лежала на животе и, подперев подбородок ладошками, с нежностью смотрела на него.
   - Давно ты так? - поинтересовался Андрей.
   - У меня есть муж! - сказала Аня. - Я хочу на него смотреть.
   - Прежде не позволяли?
   - Прежде не было мужа.
   - Я сильно изменился?
   - Глупый! - сказала она. - У тебя замечательное лицо, когда спишь. Милое и беззащитное.
   - Это лучше, чем зверское.
   - Еще ты разговариваешь во сне, - продолжила она, не обратив внимания. - Я прислушалась. Что-то: "Не верьте ведуну!.."
   - Ему и в самом деле нет веры. Княжну обманул!
   - Как?
   Андрей рассказал.
   - Бедненькая! - пожалела Аня. - Так надеялась!
   - Может, переиграем?
   - Дудки! Венчанные! На всю жизнь!
   - Если ведун обманул княжну, то, возможно, и нас, - сказал Богданов. - Боюсь, придется остаться.
   - Это дезертирство! - возмутилась Аня.
   - Дезертир покидает часть по своей воле, нас не спрашивали. Мы здесь два месяца. В полку ждать перестали. Записали в без вести пропавшие, извещения родственникам выслали.
   - Мама!.. - вдруг всхлипнула Аня. - Никогда ее не увижу?..
   Богданов обнял ее, стал гладить по спинке. "Многие не увидят! - подумал горько. - Война..."
   - Попросим Бога, чтоб вернул нас? - внезапно предложила Аня.
   Богданов не нашелся, что ответить.
   - Мне Ульяна сказала перед крещением, - продолжила Аня, - Бог обязательно подаст, если просишь от чистого сердца. Я попросила - он дал. Я сказала: "Пусть меня ранят! Пусть даже убьют, но чтоб с ним!"
   - Анечка!.. - сказал Богданов потрясенно.
   - Попросим?
   - Обязательно! - заверил Андрей. - А если не подаст?
   - Подаст! - решила Аня. - Обязательно!
   - Анечка! - Богданов поцеловал ее в плечико. - Мы не знаем, чего этот бог замыслил. Вдруг здесь оставить? Что делать? Кому я нужен?
   - Мне нужен! - возразила Аня. - Очень-очень!
   - Я о другом. Займемся чем? Кончатся боеприпасы - и я не воин. Профессии нет, как семью кормить?
   - Придумаем что-нибудь! Ты замечательно ладишь с людьми. Данило хотел тебя зарезать, а ты с ним подружился. Вместо княжны женился на мне, а она не прогнала. Швейцарцы готовы за тебя сражаться, хотя ты убил двоих и денег им не платишь. Люди на тебя разве что не молятся. Ты можешь стать даже князем.
   - Князем нужно родиться!
   - По-другому нельзя?
   - Ну... Поискать княжну, жениться...
   - Нет! - возразила Аня. - Княжон искать мы не станем! Законная жена имеется, другой не положено. Если кто попытается, приговор будет суровым. За измену Родине!
   - Только начал мечтать! - вздохнул Богданов. - На белом коне, в красном плаще...
   - Князь из тебя никудышный! Людей пораспускаешь, имущество растранжиришь...
   Богданов сделал обиженное лицо.
   - Да-да! - подтвердила Аня. - Растранжиришь! Ты такой. Корову женщине купил, здесь деньги раздаешь... Коня сироте подарил, чтоб замуж взяли, целый табун смердам сожженной деревни отдал... В драки вечно встреваешь... Один против банды разбойников полез...
   - Та-ак! - заинтересовался Андрей. - Откуда сведения?
   - Данило сказал.
   - Трепло он!
   - Совсем не трепло! Летели тебя выручать, ему страшно стало. Взмолился. Я говорю: "Расскажи, что-нибудь!", чтоб отвлекся. Он и рассказал.
   - С тобой в самолете не такого наплетешь! Чуть не угробила сотника!
   - Я, может, неважно летаю, - обиделась Аня, - зато не вру, как ты!
   - Когда я врал?! - возмутился Богданов.
   - Всегда! Главное, так хитро придумает! Собралась стреляться, сказал, что давно меня любит. Мол, такой-сякой, признаться стеснялся. Я уши и развесила. Разозлилась, стала его мучить и стреляться забыла. Он и рад! Лгунишка!
   Богданов насупился.
   - Наплетет - и глазом не моргнет! - продолжила Аня. - Стала ревновать его, заявил: измены моей боится. Лешу Тихонова приплел, заставил оправдываться. Это ж надо придумать: я буду ему изменять! Я! - она чуть не задохнулась от возмущения. - Врун! Законченный!
   - Так! - сказал Богданов, приподымаясь. - Оскорбление непосредственного начальника и старшего по званию!
   - Меня не проведешь! Каждое словечко твое помню! Каждый взгляд!
   - Глаза залепим, уши заткнем! - сказал Богданов, делая страшное лицо. - Руки-ноги свяжем, отнесем в подвал! За не имением гауптвахты...
   - Не посмеешь! - она уперлась ладошками ему в грудь. - Я тебе не просто подчиненная, я жена...
   Она не договорила. Богданов преодолел сопротивление и прижал ее к себе. Приник к губам. Она ответила на поцелуй и обмякла. Он приподнял ее и усадил на себя. Он недоуменно застыла, но он помог ей понять... После последней судороги она, задыхаясь, упала ему на грудь.
   - Распутник! - прошептала сердито. - Разве можно вот так?
   - Нужно! - сказал он, чмокая ее в макушку. - Всякий раз, как будешь оскорблять командира, стану наказывать! Именно так!
   - Да? - она задумалась. - А я не договорила...
   Он засмеялся и стал ее целовать. Она довольно жмурилась, и даже приподнялась, помогая ему дотянуться не только к лицу. После чего принялась целовать его. Закончилось это очередным наказанием, в конце которого как виновная, так и правая стороны упали на постель истомленные, но довольные.
   - Все равно буду тебя ревновать! - сказала Аня, устраиваясь на плече мужа. - Не отговоришься!
   - Это от безделья! - предположил Андрей. - Найдем работу!
   - Какую?
   - Купим дом, заведем хозяйство... Целый сарай живности подарили! Будешь присматривать. Потом детишки пойдут! Каждый год по одному.
   - Да? - возмутилась Аня. - Буду им сопли вытирать, а ты - по бабам?
   - Сопли вытирать я тебе не доверю!
   - Это почему?
   - Знаешь, какие у них носики? Маленькие, нежные...
   - Справлюсь!
   - Это тебе не рычаги самолета дергать! Не подпущу! Ты будешь рожать, а я воспитывать!
   - Тогда сам и рожай!
   Она надулась. Он не выдержал, фыркнул. Она приподнялась, глянула с подозрением.
   - Все шуточки?
   Он засмеялся.
   - Значит так! - сказала Аня. - Никаких княжон и Средневековья! Возвращаемся в полк! Дети, пожалуйста, но после войны. Ты меня не проведешь! Демобилизуюсь, беременная, а он к другой - шмыг! Я полковых баб как облупленных знаю! Мигом уведут!
   Богданов не удержался, захохотал.
   - Хаханьки ему! - нахмурилась она. - Разлегся! Завтракать пора, а я непричесанная...
   Завтракать им не пришлось. Едва Богданов покончил с косами, как в клеть постучали. Это был Конрад.
   - Кондотьер! - сказал он смущенно, - Извини, что не вовремя! Это неотложно.
   Они вышли во двор.
   - Мы присягали тебе до Рождества Богородицы, - сказал Конрад. - Помнишь? Рождество прошло.
   - Почему не напомнил?
   - Ты свадьбу затеял, а спешить было некуда. Не знали, куда идти. К Довмонту? В орден? К рижскому архиепископу? Колебались... Сегодня прискакал гонец из Вендена. Он русский, кметы пропустили.
   - Так! - сказал Богданов, суровея лицом.
   - Орден берет нас на службу и платит за время, что служили тебе...
   - Что ж! - сказал Богданов. - Рад за вас!
   - Ты не дослушал, кондотьер! - Конрад глядел ему в глаза. - Гонец просил держать это в тайне, но я скажу. Ландмейстер велит присоединиться к войску ордена. Через день, под стенами Плескова...
   - Что-о?! - вскричал Богданов.
   Наемник кивнул, подтверждая.
   - Так! - сказал Богданов с горечью. - Воюют все-таки летом...
  
   ***
  
   - Мы не пойдем! - сказал Данило.
   - Как? - удивился Богданов.
   - Довмонт наказал нам хранить город. Сборск - ключ к Плескову. Если немцы возьмут его, дорога на Плесков открыта!
   - Пока храним ключ, не станет замка!
   - Никому не удавалось взять Плесков!
   - Все когда-нибудь случается впервые! Ты ведь утверждал: немцы не воюют летом!
   - Не кипи! - примирительно сказал Данило. - Рассуди сам! От кого мы знаем о войске ордена? От него! - сотник кивнул на Конрада. - А ему кто сказал? Гонец ордена! Что, если выманивают? Забыл, как немцы хотели Сборск? Сначала подослали Казимира, когда не вышло, полонили тебя. Анну едва не убили... Немцы хитры! Не знаю, какой дорогой они прошли к Плескову, но очень может быть, что и не ходили - затаились где-то неподалеку. Выйдем, а они нападут! Нет уж! Вышлем разведку к Плескову, все обстоятельно разузнаем...
   - Тем временем Плесков возьмут!
   - Не получится. Стены высоки, кметы отважны.
   - Их слишком мало. Довмонт услал дружину в помощь шурину, сам говорил. Черт бы побрал ваши княжьи свары! С немцами надо воевать, а не со своими!
   - Свои бывают хуже немцев! - вздохнул Данило.
   - Значит, не пойдешь?
   - Нет!
   Богданов посмотрел на Евпраксию. Та помедлила и кивнула, подтверждая слова сотника.
   - Пойдем без вас! - сказал Богданов, вставая. - Я и Конрад. Плот для самолета не разобрали?
   - Цел! - сказал Данило.
   - Прощайте!
   Во дворе Богданова догнал Конрад.
   - Они правы, кондотьер! - сказал тихо. - Ландмейстер может хитрить.
   - И ты? - обозлился лейтенант.
   - Я с тобой! - заверил Конрад. - А вот парни не пойдут. Если им не заплатят!
   Богданов взглянул бешено.
   - Мы наемники, кондотьер! - сказал Конрад. - У нас нет дома, семьи, земель, все наше имущество - латы, алебарды, мечи. И серебро... Солдат должен знать, за что льет кровь!
   - Довмонт звал тебя на службу!
   - Но кондотты не заключил, следовательно, не заплатит. Присяга тебе кончилась, мы свободны. Парни уважают тебя, кондотьер, они помнят, как ты отдал честь погибшим и лечил раненых. Они не будут сражаться против тебя, но бесплатно воевать тоже не станут. Хочешь войны - плати!
   - Идем! - сказал лейтенант.
   В капонире он вытащил из гаргрота мешок Путилы, некогда брошенный туда и забытый в череде последних событий, швырнул на землю кожаное покрывало кабины, высыпал на него серебро.
   - Годится?
   Конрад взял из кучи гривну, взвесил на ладони.
   - На какой срок кондотта?
   - На сколько хватит?
   - На месяц.
   - Значит, месяц!
   - Идет! - наемник стал ссыпать слитки в мешок.
   - Конрад! - спросил Богданов. - Твои люди готовы умереть за горсть серебра?
   - Без серебра они умрут еще скорее. Мир, в котором мы живем, жесток, кондотьер. Нищим жалеют хлеба, из поселян тянут последние соки... Лучше пасть с серебром в сумке, чем подыхать на дороге оборванным нищим. Не знаю, сколько нас уцелеет в битве, но доля выживших возрастет за счет убитых - таков обычай. Мои парни не привыкли копить, живут от выдачи к выдаче. Их сумки пусты. Серебро поможет прожить месяц-другой, после найдем кондотьера. Возьмет нас Довмонт на службу - хорошо, нет - пойдем к другому. С серебром в сумке сражаться веселей! - Конрад завязал мешок.
   - Денежное довольствие получил? В расчете? - спросил Богданов.
   Конрад кивнул.
   - Тогда слушай боевой приказ! Выступаем немедленно! Шесть солдат на плоту, остальные верхом. Вперед выслать разведку, с плотом держать зрительную связь. Надо обсудить план действий, поэтому ты - со мной!
   - Понял, кондотьер! - рявкнул Конрад, вскакивая.
  
   17.
  
   Колокола били часто и тревожно. Набат плыл над Плесковом и окрестностями, отражался от быстрых вод реки Великой, ударялся в высокие каменистые берега и гулким эхом уносился вдаль. Подчиняясь зову яростной бронзы, бежали к Плескову жители близлежащих весей и посада. Волокли на плечах наспех схваченные пожитки, тащили за руки малых детей, спотыкались, падали, вставали, и вновь бежали к распахнутым настежь городским воротам.
   "Безумцы! - подумал Готфрид, привставая на стременах. - Держать ворота открытыми в виду врага! Довмонт чрезмерно жалеет своих подданных. Что ж..."
   Ландмейстер оглянулся. Принц Вальдемар догадался сам. Датская конница, скакавшая по новгородской дороге, увидела цель. Опустив копья и размахивая мечами, всадники устремились вперед. Сейчас они настигнут беженцев, размечут и на плечах безоружных ворвутся в Плесков. После чего братьям ордена главное не опоздать...
   Готфрид хотел отдать повеление, но не успел. С возвышения, мимо которого бежала дорога к Плескову, из-за тына, прямо в лица датчанам ударили стрелы. Передние кони преследователей сунулись мордами в землю, всадники вылетели из седел, следовавшие за ними стали натягивать поводья. Задние конники налетели на передних, ряды датской конницы смешались. Из-за тына выстрелили снова, вызвав сумятицу и переполох в рядах погони. Тем временем отворились ворота в ограде, из них выскочили люди в длинных рясах с копьями и дубинами. Прежде чем преследователи опомнились, рясофорные прикололи раненых коней, загородив их трупами узкую дорогу, добили выпавших из седел датчан, подобрали их оружие и скрылись за захлопнувшимися створками. Из-за тына в гущу всадников вновь полетели стрелы. Конница подалась назад. Ландмейстер перевел взгляд на Плесков. Хвост толпы беженцев втягивался в ворота. Опоздали...
   - Это что?! - проревел Готфрид, указывая на тын. - Отвечай! - крикнул Жидяте.
   - Монастырь! - сообщил сотник. - Снетогорский.
   - У вас монахи сражаются?
   - Братья ордена тоже монахи.
   - Наш орден военный! Обычные монахи сидят в монастырях и молятся. Они не прикасаются к оружию, это запрещено уставом. Почему ваши посмели?
   - Не ведаю!
   - Сам русский и не ведаешь?
   - Господин! - поклонился Жидята. - Я по происхождению русский, но давно живу в Ливонии. Я не бывал в русских монастырях, меня туда не посылали.
   Готфрид наградил сотника бешеным взглядом.
   - Зигфрид!
   Дюжий брат с крестом на белом сюрко подъехал.
   - Взять! - велел ландмейстер, указывая на монастырь, и повернулся к Жидяте. - Где еще монастыри?
   - Мирожский, за рекой.
   - Этот взять тоже! Монахов, которые уцелеют, привести ко мне!
   Зигфрид поклонился и ускакал. С высокого холма Готфрид видел, как две сотни пеших братьев, сержантов и кнехтов, закрываясь щитами, ринулись к монастырю. Вымуштрованные, опытные воины действовали слажено. Пока кнехты прикрывали наступавших большими щитами, арбалетчики, прячась за ними, стреляли поверх тына, не давая монахам целиться. Несколько братьев и сержантов тем временем подбежали к воротам, замахали топорами. Полетела щепа. Спустя короткое время ворота распахнулись, нападавшие рванулись внутрь. Следом устремились кнехты. Готфрид довольно улыбнулся - никто не смеет противостоять ордену!
   Не прошло и получаса, как ему привели и поставили перед конем человека в разорванной рясе. Руки монаха были скручены за спиной, голова разбита, но держался он прямо, глядя на ландмейстера спокойным взглядом серых глаз.
   - Где остальные? - спросил Готфрид подскакавшего Зигфрида.
   - Убиты. Ни них не было лат, даже кольчуг. Только рясы.
   - Сколько их было?
   - Семнадцать.
   - Семнадцать монахов остановили датскую конницу? - Готфрид внимательней всмотрелся в лицо пленного. - Как звать тебя?
   Подскочивший Жидята перевел.
   - Иосаф! - ответил пленник звучным голосом.
   - Ты монах?
   - Игумен.
   - Почему вы напали на нас?
   - Напали твои люди, мои защищались.
   - Конница скакала мимо!
   - Для того, чтоб разить безоружных. Это русская земля, иноплеменник, всякий, кто пришел сеять смерть, враг!
   - Разве вы воины?
   - На Руси каждый муж воин.
   - Твои монахи бились умело.
   - В миру братья были боярами. Их с детства приучали к оружию.
   - Тебя тоже?
   - Я водил сотню.
   - Вот как! - сказал ландмейстер. - Как сотник, должен был понять: силы неравны. Зачем погубил братьев?
   - Срок земной жизни для монаха не имеет значения. Ибо сказал Господь: "В чем застану, в том и сужу!" Монах постоянно готов к смерти.
   - Но они пали с оружием в руках, в состоянии смертного греха, не успев исповедаться и причаститься. Русские монахи не страшатся ада?
   - Ты плохо знаешь Писание, чужеземец, хотя носишь крест на одежде. Помнишь слова: "Несть лучшей доли, чем положить живот свой за други своя?" Мои братья умерли за благое дело, твои псы сгорят в геенне!
   - Не поразит ли нас сам Господь? - усмехнулся Готфрид.
   - Пришлет он посланца, который прольет на вас с неба огнь смертоносный, как некогда сам Господь полил огнем и серою Содом и Гоморру, и сгинули нечестивые жители городов, погрязшие в мерзости...
   - О чем это он? - спросил Готфрид Жидяту.
   - Наверное, о Богдане и птице его. Монах не ведает, что брат Адальберт сразил дьявольскую птицу.
   - Сразил ли? - ландмейстер впился взором в Жидяту.
   - Сразил, господин! Сам видел, как арбалетчики, пустив стрелы, убили чародейку, а Адальберт ударил птицу копьем. Она не могла выжить!
   - Гляди! - Готфрид повернулся к Иосафу. - Ты желал смерти, я дам тебе ее. Убей его! - он повернулся к Жидяте.
   - Он монах, господин!
   - Сказал, что воин.
   - На нем ряса!
   - Позволь мне! - сказал Зигфрид, извлекая из ножен меч. - Эти монахи дрались, как черти. Брату Ульриху дубиной разбили голову, вряд ли выживет. Погибли двое сержантов и кнехты...
   Готфрид кивнул, Зигфрид замахнулся.
   - Прости их Господи, ибо не ведают, что творят...
   Иосаф не договорил. Тяжелый клинок разрубил его от плеча до пояса. Мертвое тело мягко упало на вытоптанную копытами траву, оросив ее кровью. Жидята машинально перевел последние слова игумена. Лицо ландмейстера перекосилось. Русский не стал проклинать их перед смертью, и даже не поручил свою душу Господу. Он простил своих убийц, как Христос на кресте. И теми же словами...
   Думать об этом было неприятно, и Готфрид отогнал непрошенные мысли. Стал смотреть, как всадники и пешие заполняют пространство перед стенами. Датчане шныряли по брошенным в посаде домам в поисках поживы. Пусть! Жаль, конечно, что не удалось захватить Плесков сходу, но этого не планировалось. К вечеру город все равно падет...
   Поход вышел на славу. Объединенное войско не двинулось к Плескову вместе. Их бы заметили и разгадали замысел. Датчане пересекли Чудское озеро на кораблях, высадились между Новгородом и Плесковым, после чего скорым маршем двинулись к югу. Не приходилось сомневаться, что новгородские лазутчики заметили корабли, однако сделали неверный вывод. Каждый в первую голову думает о себе. В Новгороде затворили ворота и приготовились к осаде. Помощь Плескову, буде возникнет такое желание у новгородцев, придет не скоро. Стража самого Плескова датчан проглядела... Славно вышло и у ордена. Конное войско стремительно рванулось к югу Ливонии, и Литва, еще не остывшая от похода князя Витеня, заметалась в страхе. Орден идет мстить! Огромное войско! Спасайся, кто может! Язычники в панике разбежались по лесам и затворились в городах; войско ордена прошло их земли как копье сквозь воду. Затем внезапно повернуло на восток, а после - на Смоленскую дорогу. В Плескове не привыкли ждать нападения с юга, не углядели...
   От посада по направлению к наблюдательному пункту ландмейстера двигалась группа всадников. Готфрид пригляделся: добрые кони, блестящие доспехи. Вальдемар... Юное лицо подскакавшего принца сияло.
   - Мы захватили их врасплох!
   - Еще не захватили! - поправил ландмейстер. - Ворота успели закрыть. "А твоих конников остановили монахи!" - хотел добавить Готфрид, но промолчал.
   - Не страшно, возьмем приступом! - сказал Вальдемар. - Ты уверен, что в городе малое войско?
   - Довмонт отправил дружину в помощь родне. Осталось сотни две кметов, не более.
   - Один против наших десяти!
   - В Плескове много жителей. Они выйдут на стены.
   - Горожанин не воин! - презрительно сказал Вальдемар.
   - Надо выбить ворота! - напомнил Готфрид. - Ты обещал. Привез таран? Не вижу! Твои воины грабят дома...
   - Поставим! - успокоил Вальдемар. - Воинов соберу. Зачем грабить предместье, когда перед тобой город? Точно знаешь, что богатый?
   - От серебра и золота, что ждут за стенами, потонут твои корабли! Принц довольно захохотал и тронул шпорами коня. После того, как датчане уехали, Готфрид созвал комтуров. Военный совет не затянулся. Братья согласились: вперед пусть идут датчане. Юный Вальдемар жаждет прославиться, не стоит ему мешать. Первым ворваться в город почетно, но цену заплатить придется немалую. Датское войско вдвое больше орденского, после приступа численность сравняется. Проще делить добычу... Ландмейстер отдавал короткие, но ясные распоряжения. Спешиться, лошадей поручить кнехтам, но держать их рядом. Датчане ворвутся в Плесков пешими, как только бой переместится за стены, братья сядут на отдохнувших коней и поскачут к воротам. В тесноте улиц укрытый латами, боевой рыцарский конь валит и расшвыривает пешцев неудержимо. Датчане кинутся грабить первые же дома, не следует им мешать. Достаточно, чтоб они открыли дорогу в город. Плана Плескова у датчан нет, а вот братья знают расположение улиц и домов как господню молитву. Заранее выучили. Действовать следует, как оговорено, пробиваться к центру. В мелкие стычки не вступать, стремиться к палатам боярской старшины и собору - там хранилище ценностей. Кто захватил добычу, тот диктует условия дележа... Комтуры разъезжались, когда прискакал гонец.
   - Наемники Конрада высадились в миле отсюда! На плотах приплыли. Надевают латы, скачут сюда. Зачем-то привезли копну сена...
   "Думают ночевать в поле! - мысленно улыбнулся Готфрид. - Запасливые! Не верят, что захватим город сегодня. Куда их направить?"
   В суете первых часов Готфрид забыл о наемниках и не слишком на них надеялся. Они, однако, прибыли. Что делает серебро! Это не за выкуп русским служить...
   - Пусть станут позади, загородят дорогу и ждут повелений, - ландмейстер указал место. - Если какая-либо дружина русских вздумает придти на помощь Плескову, Конрад прикроет. Здесь узко, не обойти, сотня легко сдержит тысячу.
   Гонец ускакал. Готфрид поднес ладонь ко лбу и стал наблюдать, как датчане, закрываясь щитами, ладят перед воротами таран...
  
   ***
  
   Со стены смотрел на копошащихся врагов Довмонт. Ярость душила князя. Проглядел, упустил! Богдана называл куренком, а сам хуже. После похищения богатыря следовало догадаться: орден не угомонится. Сначала Казимир в Сборске, после нападение на Богдана в Плескове, попытка уничтожить богатырскую птицу... Потерял ты, князь, нюх, как старый пес! Следовало, как Ласке, плеснуть зелья в мед! Врага привычно ждал с Запада, понадеялся на Сборск. Там Данило с Евпраксией, Богдан с птицей - не укусишь! Нашли куда укусить, в подбрюшье бездоспешное... Пришли со стороны, где дальней сторожи нет. Прозевал ты, князь! Обленился, привык, что в рейзы орден ходит зимой, а немцы взяли и явились летом. С датчанами - вон их стяги! Подгадали час, когда Довмонт с малой дружиной... Урок с Путилой не пошел впрок. Орден не жалеет денег лазутчикам, потому все ведает о Плескове. Довмонт об ордене не ведает...
   Князь явственно ощутил на плечах груз прожитых лет. Тридцать три года княжения в Плескове... Руки еще крепки, а ноги сдают. Волосы побелели, лицо в морщинах. Но, самое главное, он растерял остроту ума и способность предвидеть замысел врага. Сегодня будет его последний бой... Пасть, защищая свой дом - честь для воина, если гибнешь не зря. Не пустить врага к родному порогу! Спасти семью! Сегодня это не удастся, велик числом враг. Кметов Довмонта сомнут, горожанам против немцев с датчанами не выстоять. Плесков вырежут, как некогда сам Довмонт вырезал двор Миндовга...
   Над головой пропела арбалетная стрела. Датчане начал обстрел стен. Стоявший рядом Давыд тронул Довмонта за плечо:
   - Отец...
   Довмонт покосился свирепо, Давыд умолк. Князь глянул за забороло. Перед воротами внешнего города, получившем имя Довмонта, датчане прилаживали таран. Привратная стража бросала сверху камни, но те отскакивали от скатной крыши, укрывавшей орудие. Крышу немцы соорудили из снятых в посаде тынов, на каркас тарана пошли балки чьей-то избы. Враг действовал быстро и умело. Довмонт глянул во двор. Под котлами со смолой только-только разгорались костры. Не успеют вскипятить, не успеют...
   - Дружину - во двор городка! - велел князь притихшему сотнику. - Всю! Встати против ворот, взять копья и загородиться щитами! Горожан не брать, пусть обороняют Кром. Скажи кметам: за спинами - наши жены и дети! Сами знают, что будет, если немцы прорвутся...
   Сотник построжел лицом и загремел сапогами по лестнице. Довмонт глянул на сына и попробовал, легко ли выходит из ножен меч. Дружина ляжет во дворе костьми, как и он с сыном. Им не уцелеть. За тридцать три года счастливой жизни надо платить. Жаль, нельзя расплатиться одному... Они завалят двор трупами датчан, может, это остановит врагов. Побоятся приступать к Крому. В глубине души Довмонт понимал: не побоятся. За спинами датчан ждет орден... Зато Довмонт не увидит, как падет Плесков. Хотя там, на небе, ему, наверное, покажут. Чтоб и в загробной жизни мучился. Довмонт скрипнул зубами.
   Давыд тронул его за рукав. Князь сердито скосил взор и удивился: сын указывал куда-то в небо. Довмонт пригляделся. Черная точка приближалась к городу со стороны солнца. Вот она увеличилась в размерах, затем еще... Неужели?
   - Богдан! - радостно крикнул Давыд.
   Довмонт вцепился в забороло. Богдан! Сверкающий диск вместо головы, двойные крылья, торчащий вверх хвост... Птица летела высоко, ее громкий клекот почти не доносился с неба; вернее, его заглушал шум под стенами - датчане пустили в дело таран. Враг птицу пока не видел. Вот она приблизилась, мелькнула над городом и стала разворачиваться по плавной дуге. "Что он задумал?" - удивился Довмонт. Тем временем Богдан снизился и повел птицу вдоль стен - прямо над головами выстроившегося для штурма войска. Дальнозоркими глазами князь различил черную каплю, отделившуюся от птицы; набирая скорость, та летела вниз. Довмонт проследил ее взглядом. Капля ухнула в гущу датчан, на этом месте вспух огромный куст. Бревна, люди, кони взлетели вверх и разнеслись в стороны. По ушам ударило тяжко и гулко. А с неба летела уже другая капля...
   - Вели дружине - на конь! - крикнул князь Давыду. - Моего жеребца привести! Изготовиться и ждать!
   Он обернулся к заборолу как раз вовремя - второй гигантский куст вспух среди вражеского войска...
  
   ***
  
   С километровой высоты вид открывался великолепный, Богданов быстро оценил обстановку. Осаждавшие плотно сгрудились с южной стороны Плескова, заполнив не только улицы посада, но и дворы домов. Собственно, более сгрудиться негде. С Запада мешает река Великая, с Востока - Пскова, на севере они сливаются за городом прямо под высоким, отвесным каменистым берегом. Осаждавшие готовятся к штурму и не ждут нападения. Им бы рассредоточиться, но в тринадцатом веке не знают о воздушных бомбардировках...
   - Целься в гущу! - крикнул Богданов в переговорное устройство. - Я уйду подальше от стен иначе своих осколками зацепим! Не спеши! Два захода!
   - Поняла! - подтвердила Аня.
   Богданов развернул По-2 над Великой и снизился до шестисот метров - лучшей высоты для бомб. Наставление требует лететь выше, но с шестисот точнее прицел. Он вел самолет над посадом - ровно и прямо. По-2 слегка "вспух", отправив первую ФАБ-50, но удержался на курсе. Вниз ушли вторая бомба, затем третья. Занятый управлением, лейтенант не видел разрывов. За Псковой он развернул самолет и только здесь оценил эффект налета. Внизу будто муравейник разворошили: крохотные черные фигурки метались в панике, но не убегали. "Добавим!" - с веселой злобой подумал Богданов, ложась боевой курс. Он вел самолет туда, где на земле было черно от врагов. Когда последняя ФАБ-50 ушла вниз, Богданов развернул По-2 и спустился до бреющего. По пути к Плескову они разделили боезапас. Но наземным целям штурману стрелять не сподручно, "ДТ" оставили два диска. Остальными патронами снарядили ленту крыльевого "шкаса" - получился почти полный боекомплект. Менее минуты беспрерывной стрельбы, полтысячи бронебойно-зажигательных, бронебойно-зажигательно-трассирующих, пристрелочно-зажигательных и обычных пуль из магазинов "ДТ"...
   Целиться было легко: плотная масса людей, уцелевших после бомбардировки, все еще не понимала, что происходит, и потому суетилась в растерянности в посаде и за его границами. Богданов взял правее, туда, где не было домов и тынов, а на открытом пространстве стояли в изумлении воины в плащах с тевтонскими крестами.
   - Вот вам русская земля! - яростно закричал Богданов, нажимая гашетку. - Вот вам русский город! Жрите!
   Обозначенный трассерами смертоносный стальной кнут смел строй тевтонцев, повалив их наземь как кегли. Плотные порядки немцев сослужили им дурную службу. Бронебойные пули легко прошивали доспехи вместе с заключенными в них телами, после чего разили следующих... По-2 проскочил над головами немцев к реке, над Псковой Богданов развернулся. Глазами он искал толпу погуще и нашел: осаждавшие схлынули от стен и клубились возле посада. Богданов взял прицел и нажал гашетку. Плотный рой пуль будто осадил черное облако, заставив его лечь на землю. "Шкас" умолк.
   - Кончились патроны! - крикнул лейтенант в переговорное устройство. - А у тебя?
   - Тоже! - отозвалась Аня.
   Богданов подумал, что ей приходилось не сладко. Снимать тяжелый "ДТ" со шкворня, перебрасывать с левого борта на правый... И все это на лету, когда самолет хоть немного, но болтается... Богданов взял курс на юг и, спустя несколько минут, приземлился на речном берегу. Здесь еще колыхался на воде плот, на котором доставили По-2, лежали вороха сена, которым укрывали самолет. Вокруг не было ни души - рота наемников ушла к городу. Богданов заглушил мотор, выбрался на крыло, сел. Аня спрыгнула на землю и стала перед ним.
   - Закурить бы! - вздохнул лейтенант.
   Аня открыла гаргрот, покопалась и принесла коробку "Севера". Богданов изумленно взял коробку, открыл - внутри болталась единственная папироса.
   - Откуда?
   - Нашла в самолете, когда прибиралась. Забыл кто-то.
   Богданов взял папиросу, привычно дунул в мундштук и примял его пальцами. Аня чиркнула спичкой.
   - Были в вещмешке! - пояснила в ответ на удивленный взгляд.
   Богданов прикурил, затянулся. Горячий дым ободрал горло, заставив летчика закашляться.
   - Черт! Отвык!
   Богданов бросил папиросу и притоптал каблуком. Аня засмеялась, он не поддержал.
   - Там люди гибнут! - сказал с горечью.
   - Конрад справится! - возразила Аня.
   - Не Конрад, а Довмонт! - возразил Богданов. - Без него швейцарцам капут. Слишком много гадов!
   Аня села рядом, приникла к его плечу.
   - Хоть бы коня оставили! - пожаловался Богданов. - Пешком пока дойдешь...
   - Правильно сделали, что не оставили! - сказала Аня. - Непременно поскакал бы, влез в драку... Получишь стрелу, кто исцелит? Конрад умный! Кметов у князя хватает, пилот один.
   - Толку от пилота! - вздохнул Богданов. - "Эресов" нет, бомб нет, патроны кончились. Две обоймы к "ТТ"...
   Она погладила его по руке. Он обнял ее за плечи.
   - Это был лучший наш вылет! - сказала Аня...
  
   ***
  
   Когда птица скрылась, распахнулись ворота Довмонтова города. Датчан возле них не было - в страхе убежали к посаду. Выскочившие наружу кметы столкнули с пути громоздкий таран. Почти немедленно из ворот вынеслись всадники. Довмонт с обнаженным мечом в руке скакал первым, Давыд - чуть позади, следом немолодой сотник, за ним - десятники и простые кметы с копьями наперевес. Конная лава врезалась в толпу датчан. Копья пронзили ближних врагов и застряли в их телах. Всадники бросили древка, достали мечи. Тяжелые клинки в руках кметов стали равномерно подниматься и падать. Датчане подались назад и побежали. Их оставалось все еще много - трое, четверо против одного русского, но они более не были войском. Оглушенные, потерявшие кураж и стойкость, обуянные паническим страхом датчане думали только о спасении. Кто мог, вскакивал на коня и гнал его в панике, безлошадные бежали так. Пешие гибли первыми. Нет более приятного занятия для всадника, чем рубить бегущего. Тяжелые, остро отточенные клинки кметов рассекали кольчуги и панцири, впивались в нежную человеческую плоть, терзали ее, добираясь до горячих сердец, исторгали души из тел. Алая кровь била тугими струями, обильно орошая сухую землю, а подкованные копыта коней топтали ее, превращая в липкую грязь...
   Войско ордена стояло в отдалении, осколки бомб не зацепили его. После первого разрыва ландмейстер изумленно поднял взор и заметил над посадом странную птицу с двойными крыльями. От птицы отделилась черная капля, ударила в землю, на этом месте вырос огромный дымный куст. Невыносимый грохот ударил по ушам, высоко над землей взлетели бревна, тела людей и коней...
   - Содом и Гоморра! - воскликнул стоявший рядом Зигфрид. - Пресвятая Дева!
   "Содом и Гоморра! - толкнулось в виски Готфрида. - Монах говорил... Ему было ведомо..."
   Он повернулся к Жидяте. Лицо сотника стало серым.
   - Ты говорил: Адальберт убил птицу!
   - Убил, убил!.. - забормотал Жидята. - Богдан другую нашел, у них птиц много... Эти русские все чародеи... Надо бежать, бежать, не медля...
   - Заруби его! - велел Готфрид,
   Зигфрид вытащил меч, замахнулся. Жидята дал шпоры коню. Жеребец прыгнул и понесся прочь. Зигфрид догнал и на скаку ткнул сотника острием. Жидята взмахнул руками и завалился на бок. Ландмейстер не видел этого. Обернувшись к Плескову, он, как зачарованный, наблюдал за разгромом датского войска. Воины Вальдемара испуганно метались на узких улочках посада меж высоких тынов, падали и снова бежали, но безжалостная смерть, падая с неба, настигала их везде. Войско ордена пока не страдало. Готфрид хотел произнести благодарственную молитву и поднял руку для крестного знамения, но тут птица устремилась к ним. На нижнем крыле ее заплясал огонек, от него протянулась к стягам ордена огненная плеть. Братья, сержанты и кнехты ряд за рядом стали падать на землю. Птица пронеслась совсем близко от Готфирида, ландмейстер заметил головы двух людей, торчавших из ее тела. Внезапно огонек заплясал сбоку птицы; рядом с ландмейстером закричала раненая лошадь, упал на землю комтур Кенигсберга. Затем еще один брат, другой...
   - Ландмейстер! Надо уходить! - крикнул Зигфрид над самым ухом.
   Готфрид глянул на свое войско. Его больше не было. Уцелевшие под огнем братья и кнехты на конях и пешком бежали прочь от города. Толпа людей в белых плащах запрудила проход меж высоких тынов и неслась прямо на строй воинов в латах. "Это Конрад! - вспомнил Готфрид. - Его сейчас сомнут. Ему надо расступиться"! Однако наемники и не подумали сделать это - стояли неподвижно. Прямо на строй неслись всадники в белых плащах, грозя смять и растоптать непонятливых. Готфрид замер в ожидании. Когда от морд коней до первого ряда швейцарцев осталось совсем ничего, сверкнули, перегородив дорогу, окованные железом щиты. Головы наемников исчезли за ними, зато появились и заблестели на солнце наконечники алебард. "Что он делает!" - хотел вскричать Готфрид, но слова засохли в горле. Кони бегущих братьев с размаху налетели на стальные жала и закричали, вставая на дыбы. Всадники падали на землю, некоторые свалились вместе с лошадьми. Алебарды отдернулись, взмыли вверх и с размаху упали на головы уцелевших. Затем еще и еще...
   - Изменник! - крикнул за спиной Зигфрид.
   "Он не изменник! - мысленно возразил Готфрид. - У русских нашлось серебро..."
   Первый ряд швейцарцев убрал алебарды и присел за щитами. Над ними возникли арбалетчики. Они прицелились и спустили тетивы. Тяжелые болты ударили в конных братьев, сбивая их с седел. Арбалетчики исчезли, но их на место встали другие. Новый рой стрел полетел в лица беглецов. Затем еще и еще...Толпа перед наемниками замерла, попятилась, а после, все быстрее и быстрее, покатилась обратно. Люди бежали, не разбирая пути. Конные топтали пеших, задние, расчищая себе путь, кололи и рубили передних. У ландмейстера больше не было войска. Осталась вооруженная толпа, в которой каждый думал лишь о себе. Зигфрид тронул ландмейстера за плечо:
   - У пристани стоят корабли! Вальдемар подогнал, чтоб грузить добычу. Скачем! Нельзя медлить!
   Готфрид позволил себя увлечь. Маленькая группа всадников в белых плащах, скакавших под развернутыми стягами, подсекла толпу. Как капля, бегущая по стеклу, собирает соседние капли, так и отряд ландмейстера стал вбирать в себя беглецов: сначала одиночек, затем - целые группы. Братья и кнехты видели ландмейстера, скакавшего под стягом, и вбитое намертво послушание оживало в их сердцах. Воины стряхивали безумие и устремлялись следом. К пристани подскакала уже не толпа, войско. Расстроенное, отступающее, но послушное командам.
   Датские моряки не успели угнать судна. Оглушенные происходящим, они растерялись и помедлили. Увидав тевтонцев, датчане благоразумно забыли, чьи они подданные. С борта самого большого судна спустили широкую сходню, Готфрид и знаменосец влетели на корабль прямо в седлах. Коня ландмейстера взяли под уздцы, Готфрид спрыгнул на палубу и поднялся на мостик. Знаменосец последовал за ним. Корабль быстро заполнился всадниками. Братья спешились, моряки привязали коней и сбросили сходню на берег. Зигфрид, оставшийся на берегу, коротко скомандовал. Корабль отчалил, быстрое течение Великой понесло его мимо Плескова. С высоты мостика Готфрид видел, как сходню подставили ко второму судну, поток людей в белых и серых плащах устремился на борт. Течение несло корабль под высокими стенами Плескова, вожделенного, но так и не доставшегося ордену, пристань отдалилась, исчезла за поворотом...
  
   ***
  
   За посадом Довмонт остановил дружину. Датчане убегали, но в любой момент могли опомниться. Двум сотням кметов против большого и хорошо вооруженного войска в поле не устоять. Под Плесковом оставался другой враг...
   Дружина развернулась и поскакала обратно. Попадавшиеся на пути датчане, шарахались в стороны, их не трогали - некогда. Дружина поравнялась с посадом, и князь увидел убегавших немцев.
   - Вперед! - проревел, взмахивая окровавленным клинком. - Бей! Секи в песи! - князь пришпорил взмыленного коня.
   Дружина догнала немцев у самой пристани. Зигфрид заметил атаку поздно, но все же попытался организовать отпор. Повинуясь его команде, пешие сержанты и кнехты встали в ряды. Зигфрид сразу увидел, что это ненадолго. Почти все копья брошены при бегстве, мечами скачущую конницу не остановить. Второй и последний корабль был полон людьми, Зигфрид ударом ноги сбил сходню в реку.
   - Отчаливай! - прорычал датчанам. Те не заставили себя упрашивать.
   На берегу осталось сотни полторы сержантов и кнехтов. Братья, прискакавшие к пристани первыми, уплыли. Кроме тех, кто ранее пал у посада. Зигфрид вскочил в седло и закричал, призывая воинов к стойкости. Те поплотнее сбились в ряды. Заметив в толпе арбалетчиков, Зигфрид велел им стать позади и стрелять поверх голов.
   ...Довмонт врезался в строй серых плащей на полном скаку, опрокинув сразу нескольких немцев, и замахал мечом, разя направо и налево. Рука, закаленная во многих битвах, не подводила - каждый удар уносил чью-то жизнь. Клинок, сделанный мастерами южной Германии, легко рассекал кольчуги и латы, острым кончиком доставал до глоток и сердец...
   - Вот вам! - кричал Довмонт, не замечая, что кричит по-литовски. - Сдохните, язычники!
   Гибнувшие под мечом Довмонта немцы не были язычниками, но князю некогда было об этом думать. Коня под ним ранили, зацепили и самого Довмонта, но он не чувствовал боли. Под бешенным напором грозного всадника строй немцев распался, и Довмонт увидел Зигфрида - единственного в белом плаще на берегу. Раненый конь закричал, получив укол шпор, но вынес князя к врагу. Немец, заметив, поднял меч, но опоздал. Остро отточенный кончик клинка Довмонта рассек кольчужную бармицу и пробил рыцарю горло. Зигфрид захрипел и выронил меч. Вторым ударом Довмонт развалил его до сердца и обернулся, чтоб глянуть, далеко ли отстала дружина.
   ...Прилетевший неизвестно откуда арбалетный болт, ударил князя меж "крыл" - лопаток. Закаленный, стальной наконечник легко пробил кольчугу, рассек хребет и в остатке страшной силы вошел в сердце. Довмонт покачнулся и склонился к шее коня. Подскочивший Давыд подхватил отца, не давая ему свалиться, мгновенно подскакали пожилой сотник и кметы; мертвого князя вывезли из схватки. Там, в стороне, тело сняли с окровавленного седла, уложили на землю. Давыд спешился и пал на колени. Он стащил с головы отца шлем и, роняя слезы, ладонью стал приглаживать на мертвом челе седые волосы...
   Весть о гибели князя мгновенно облетела дружину. Озлобленные кметы навалились на немцев в припадке безумной ярости. Те, подаваясь назад, заливали пристань кровью, но жизнь отдавали дорого. Только некоторые, бросив мечи, умоляли о пощаде. Но не получили ее...
  
   18.
  
   Богданов сидел у окна и скучал. Аня убежала к портнихе, строго-настрого наказав мужу не отлучаться. Платье Ане шили второй день, судя по загадочно-радостному виду жены, она намеревалась сразить супруга нарядом.
   Отлучаться Богданову не хотелось. В предшествующие дни он устал так, что радовался скуке. Прискакав в Плесков после налета, Богданов сходу занялся ранеными. Орден у пристани стоял насмерть, драться немцы умели, кметов с ужасающими рублеными ранами и безобидными на вид, но более опасными колотыми оказалось немало. Богданову пришлось забыть, что он недоучившийся студент. Местные лекари лихо ушивали рубленые раны, но о полостных операциях не слыхивали. В операциях была нужда. Троим кметам арбалетные болты пробили грудь и застряли внутри. Лекари попытались вытащить стрелы - наконечники соскочили с древков и остались в ранах. Лекари отступились, Богданов не устоял. Лучше было резать, чем видеть глаза жен... Богданов велел готовить раненых и достал "золинген". Отточенным до бритвенной остроты клинком рассекал ребра, вскрывал грудные клетки, окровавленными пальцами вытаскивал злополучные наконечники и зашивал огромные раны. Местные лекари качали головами, но помогали. После первой операции они уловили суть и поделили обязанности: Богданов резал, они шили. Дезинфекцию проводили уксусом, на раны накладывали травы.
   Проще оказалось с кметами, чьи тела пробили мечи и копья. Устраняя последствия внутреннего кровотечения, Богданов протыкал ножом бока, вставлял в ранки трубочки из гусиных перьев - дренаж. Работал, как получалось. В СССР за подобную хирургию ему отбили бы руки и запретили оперировать на веки вечные. В тринадцатом веке не мешали. Богданов с ужасом думал, что произойдет, когда пациенты умрут. По всем канонам медицины - если не от кровопотери, то от сепсиса. Что он скажет родственникам? Богданов часами сидел у постелей раненых, грея ладонями холодные лбы. Тепло уходило из его тела, как вода из бурдюка, оставляя ссохшуюся оболочку. Богданов, пошатываясь, выходил во двор, падал на землю, лежал, затем поднимался и брел к раненым.
   Несмотря на все его страхи, прооперированные выжили. В том числе сын боярского старшины Негорада. Сын у старшины оказался единственный. Богданов находился рядом, когда юноша открыл глаза. Увидев отца и мать, раненый улыбнулся и попросил есть. Домочадцы засуетились, но старшина властным жестом остановил. Шагнул к Богданову и рухнул на колени. Следом повалились многочисленные домочадцы. Богданов настолько умаялся, что не препятствовал: стоял и смотрел, как боярин тычется лбом в пол. Поднявшись, Негорад сказал глухим голосом.
   - Помер бы сын, род бы пресекся - женить его не успел. Спаси тебя Бог, добрый человек! В долгу не останусь! Негорада в Плескове всякий знает, и каждый скажет: слово держу! Проси, чего хочешь!..
   Богданов просить не стал, кивнул и вышел. Аня помогала ему с ранеными, но больше хлопотала о муже. Мыла его, переодевала, укладывала спать. Богданов настолько выматывался, что к вечеру становился, как его пациенты - не то жив, не то мертв...
   В третий день после битвы отпевали погибших. Богданова настоятельно попросили присутствовать. Аня облачила его в одежды, доставленные слугами. Богданов, от усталости похожий на мумию, стоял в первом ряду, машинально крестясь и кланяясь. Он не замечал тысяч устремленных на него взглядов, не разбирал, что в них: любопытство, почтительность или страх... Собор не вместил всех гробов, их заносили в притвор, ставили на площади... Хоронили князя, хоронили немолодого сотника, павшего последним от коварного удара кинжалом, провожали кметов, игумена Иосафа, его монахов... Дорого встала Плескову победа, но враг заплатил несоизмеримо больше. Датчан с немцами не отпевали: стащили в отрытые далеко за городом рвы, побросали и зарыли, сровняв могильники с землей.
   Довмонта положили навечно в соборе, остальных вынесли на кладбище, где сразу и заметно прибавилось крестов. На похороны прискакали Евпраксия с Данилой. Богданову не удалось с ними перемолвиться. Княжна и сотник держались странно: отводили глаза, смущались. Богданов решил: корят себя за промах. Данило и вовсе смотрел уныло, похоже, ждал опалы. Поразмыслив, Богданов сходил к Негораду. Тот выслушал и задумчиво почесал бороду.
   - Данило поступил разумно! - заключил в итоге. - Явись он сюда, все равно б не помог. Ты спас Плесков!
   - Довмонт поручил Сборск Евпраксии! - напомнил Богданов. - И обещал посадника по ее выбору.
   - Что покойный князь повелел, то и будет! - заверил Негорад. - Никто не посмеет противиться, даже ты...
   Богданов не совсем понял последней фразы, но старшину поблагодарил. Раненые в нем больше не нуждались. Навестив их в последний раз, Богданов первым делом отоспался. Всласть. Утром проявил интерес к жене (ранее не было сил), а после того, как Аня убежала, долго валялся на перине, счастливый от самой мысли, что заботы кончились.
   ...Конрад прислал им коней, когда резня под Плесковом завершилась. Богданов с Аней вскочили в седла и поскакали. С высоты не видно, что делают бомбы на земле, даже Богданову не доводилось глянуть... Разорванные в клочья тела, сизые внутренности на тынах, человеческие головы под ногами копыт, собака, несущая в зубах оторванную руку... Разрубленные и потоптанные копытами трупы; везде кровь, кровь, кровь... Богданова замутило, Ане и вовсе стало плохо: ее рвало, полдня она пролежала, как мертвая.
   Их поселили в княжьих палатах, многочисленные слуги хлопотали изо всех сил, Аня поднялась. Однако ходила бледная, смурая. Как-то Богданов проснулся и услышал горячий шепот. Он приоткрыл глаза и увидел жену. Она стояла на коленях перед лампадкой, освещавшей икону, и горячо молилась. Богданов прислушался. Среди торопливых слов то и дело доносилось "раба божьего Андрея"... Она молилась за него, просила простить его прегрешения. Богданов еле сдержался. Когда Аня, закончив, скользнула под одеяло, он молча обнял ее и привлек к себе. Она затихла, приникнув к его плечу. Он гладил ее волосы и целовал русую макушку, задыхаясь от нежности. Она почувствовала и заплакала. Однако слезы эти были светлыми...
   После той ночи Аня ожила. Негорад, устав ждать просьбы богатыря, сам прислал портниху. Аня загорелась, чему Богданов только радовался. Пусть шьет! Пусть носит свое платье! Лишь бы стала прежней...
   Сладостное безделье в постели прервал постучавший в дверь гридень. К богатырю просится какой-то купец, сообщил отрок. Богданов оделся и велел звать.
   Это был Конрад! Богданов понял, почему ошибся гридень. Швейцарец облачился в русское платье: порты, свиту, нахлобучил шапку с меховой отделкой. Ни дать ни взять - купец с торга! Только лицо вытянутое, нездешнее. По всему было видать, что Конраду неловко: он смущенно улыбался и поклонился неуклюже.
   - Рад видеть тебя, кондотьер! - сказал Конрад. - Зрав ли ты?
   - Зрав! - засмеялся Богданов, обнимая швейцарца. - С чего вырядился?
   - Привыкаю! - сообщил наемник. - Я теперь русский и звать меня Кондрат.
   - С каких пор? - изумился Богданов.
   - Боярская старшина решила. Постановила принять меня в Плесков купцом, но не немцем, а русским. Посему и писать меня везде Кондратом. В награду за оказанную услугу дать мне в Плескове лавку и дом и освободить от податей.
   - Ну и ну! - покачал головой Богданов. - Вот это дар!
   - Я не ждал его! - сказал Конрад, он же Кондрат, смущенно. - Мы не так много побили немцев. Даже растерялся... Ульяна обрадовалась. Хочет перебраться в Плесков, я не против.
   - А парни?
   - Их звали остаться, но они сомневаются. Русские воюют конными, мы - пешими. К тому же здесь наделяют землями, парни привыкли к серебру. Думают идти в Ригу. Тамошний архиепископ с радостью примет победителей ордена, к тому же добрых католиков.
   Богданов кивнул.
   - Наша кондотта в силе! - напомнил Конрад.
   - Побудьте, пока воротится дружина Довмонта! - попросил Богданов. - В Плескове мало воинов. Придут, можете уходить.
   Конрад поклонился.
   - Пойдешь с ними или останешься?
   - Остаюсь! - сказал наемник. - Надоела война, с четырнадцати в латах. К тому же Ульяна беременна. Мы решили венчаться...
   - Пускаешь корни? - обрадовался Богданов.
   - Совет был добрым! - согласился Конрад.
   - Приду на свадьбу! - пообещал Богданов, разгадав невысказанную просьбу.
   - И Анна?
   - Разумеется! Ульяну каждый день поминает!
   - А Ульяна Анну!
   - Судьба... - задумчиво произнес Богданов. - Думаю, ни ты, ни я не представляли, что так выйдет.
   - Почему? - возразил Конрад. - У вас с Анной было видно...
   Богданов поднял брови домиком.
   - Вы так смотрели друг на друга! Украдкой, когда другой отворачивался. Но я-то видел! Мне много лет, кондотьер...
   - Перестань звать меня кондотьером! - сказал Богданов. - Уговор с тобой кончается, и не в нем суть. У нас люди, воевавшие вместе, обращаются по имени.
   - Постараюсь привыкнуть! - пообещал Конрад.
   Прощаясь, они снова обнялись. Теперь Андрей сидел у окна, наблюдая за княжьим двором. Терем, где их разместили, занимал третий этаж, вид с высоты открывался замечательный. Ничего интересного внизу, впрочем, не происходило. Бегали слуги, проскакал конный гридень, видимо, посланный с поручением, поварята тащили к кухне откормленную свинью. Предчувствуя свою участь, свинья упиралась и визжала. Внезапно Богданов заметил за оградой толпу. Она валила к воротам, занимая всю улицу. Богданов встал и присмотрелся. Во главе толпы шествовали празднично одетые люди. Богданов узнал Негорада и нескольких бояр, чьих детей и близких он лечил. Рядом со старшиной вышагивал в парадном облачении настоятель Троицкого собора.
   "Это они чего? - удивился Богданов. - К кому?.. Наверное, к сыну Довмонта, звать на княжество! - догадался он, но тут же засомневался: - Наследовать полагается старшему, а тот ушел с дружиной. В Плескове - младший. Избрали младшего? Конрад говорил про боярскую старшину, - вспомнил лейтенант. - Ясное дело, собиралась она не ради швейцарца, с ним решили попутно. Значит, к княжичу... Интересно, швейцарец знал? Мог бы сказать, купец новокрещенный!.."
   Неожиданно воздух перед Богдановым уплотнился, прозрачная, но прочная на вид перегородка встала за окном. Летчик с изумлением заметил, что внизу все замерло. Остановились, подняв ноги для шага, Негорад и настоятель, застыли с веревками в руках поварята, так и не дотащившие свинью к кухне, да и сама свинья лежала на спине, вытянув кверху ноги, которыми только что брыкалась. "Это что?" - изумился Богданов.
   - Заждался меня? - спросили за спиной.
   Богданов стремительно обернулся. На лавке в отдалении сидел старик в рясе. Полузабытое, моложавое лицо... Старик смотрел на него сурово.
   - Привет!.. - растерянно сказал Богданов.
   - И я тебя приветствую! - звучным голосом сказал гость. - Так заждался?
   Богданов кивнул.
   - Ругал меня? Поносил словами срамными? - спросил старик. Ощущалось, гость намерен закатить нотацию. Только Богданов не собирался выслушивать.
   - Зачем людей обманываешь? - спросил хмуро.
   - Кого? - удивился старик.
   - Княжну! Пообещал, что выйдет за меня!
   - Я такого не обещал!
   - Отроковица передала: "Прилетит Богдан, поцелуй его троекратно! Обретешь себе мужа!" Говорил?
   - Говорил.
   - Обманул!
   - В чем? Я сказал: "Обретешь себе мужа!" Я не сказал: "Обретешь его мужем".
   - Зачем тогда целовать?
   - Ты намеревался ее убить. Забыл? Поцеловав тебя, княжна дала знать: она друг...
   - Так! - перебил Богданов. - Не юли! Сделал девушку несчастной!
   Гость заерзал на лавке.
   - Еще неизвестно, с кем счастье?! - пробормотал, насупясь. - Думаешь, ты так хорош?
   - Обнадежил Прошу! Она плакала!
   - Женские слезы как вода! - сказал старик. - Покапают и высохнут. Сам-то чего не женился? Звала ведь? И по нраву была?
   Пришла очередь смутиться Богданову.
   - Ты виноват! - сказал, поразмыслив. - Обнадежил, она потребовала, а я не привык так...
   - Я ни причем! - заверил гость.
   - Ага! - не поверил Богданов.
   - Если хочешь знать, - рассердился старик, - сам надеялся, что княжну выберешь! Моя вина, что ты испугался? Чего попрекать? Пути Господни неисповедимы: пока ты медлил, тебя выпросили...
   - У кого? - не понял Богданов.
   - У Того, Кто меня послал.
   - А он кто?
   - Как Кто? - удивился гость. - Творец неба и земли, всего видимого и невидимого. Тот, Кто создал этот мир и населил его людьми. Ты ведь читал Библию?
   Богданов ощутил, как ноги ослабли в коленях. Усилием воли он собрался и глянул в окно. Там ничего не изменилось: люди во дворе и в шагавшей к хоромам толпе оставались в тех же позах. Богданов шлепнул себя по щеке. Шлепок вышел звучный, он ощутил боль. Гость смотрел на него сочувственно. Богданов на вялых ногах прошел к дальней лавке, сел.
   - Он принял крест за людей, - сказал старик, - потому радуется, когда люди любят. Женщина твоя очень просила, сказала: готова умереть за тебя. Он ее испытал, она испытание вынесла... Ничего не понимаю в женщинах! - вздохнул гость. - Не знал их никогда...
   - Ты надоумил Аню? - спросил Богданов. - Просить?
   - Нет! - возразил гость. - Мне не поручали.
   - Ты говоришь, что поручено? И только?
   - Разумеется.
   - Ты... ангел?
   - Посланец! Ангел тоже самое, только по-гречески.
   - Но они... - Богданов не мог собраться с мыслями. - Вроде как младенцы с крылышками! Пухленькие такие... На картинках видел...
   - Можно подумать, что художники, которые картинки рисовали, посланцев видели! - сказал гость оскорблено. - Какой прок от младенцев? Что они могут? Славить Господа? Каждая тварь на земле славит Творца... Для сложных поручений избирают сведущих. Кто прожил долгую жизнь и умер достойно.
   - Так ты?.. - Богданов не решился спросить.
   - Давно! - подтвердил гость.
   Богданов протянул руку и осторожно коснулся плеча старика. Ощущение не совсем обычное, но это плоть.
   - По окончании земной жизни мы получаем другие тела, - сказал гость. - Не такие, как прежде, но узнаваемые. Обычно нас не видят, но когда нужно...
   - Ты остановил людей? - Богданов указал на окно.
   - Мне не дано кого-либо останавливать. Это может только Он. Однако и Он этого не делал. Люди идут и скоро будут. Скоро для них, но не для тебя. Время существует только для смертных, тебя в нем нет.
   - Я умер?!.
   - Твой час еще не пришел.
   - Зачем ты здесь?
   - Наконец-то верный вопрос! - усмехнулся посланец. - Я уж думал: так и будем про женщин! У меня поручение.
   - Какое?
   - Сложное.
   - Связано с людьми за окном?
   - Да.
   - Куда они идут?
   - К тебе.
   - Зачем?
   - Они выбрали князя.
   - Меня?.. - Богданов едва не поперхнулся. - У Довмонта есть сыновья!
   - Их не хотят.
   - Отчего?
   - Княжичи храбры, но неразумны. Истинные племянники русских князей, они чванливы и заносчивы. Они без раздумья бросят дружину в междоусобицу. Город не хочет лить кровь за княжьи интересы. Плесков едва не пал, когда Довмонт отправил дружину к родственнику. Смысленные мужи Плескова сделали выбор.
   Богданов покачал головой.
   - Ты многого не ведаешь. Бояре задумались о преемнике Довмонта еще в мае, когда князь захворал. Уже тогда срядились насчет его сыновей. Плесков - вольный город, сам решает, кому в нем править. Русских князей бояре не хотели - видели, что творят на Руси. Довмонт, чужеземец, оказался по нраву, решили искать такого же. Посылали в Литву - язычники не пожелали креститься. Князья крещеной Литвы боярам не глянулись: грызутся меж собой за власть, породнились с русскими князьями... Довмонт оправился, поиски прекратили, однако замысел остался. Князь пал, и все возобновилось. Ждать более нельзя. На площадях кричат: "Богдан!" - и с каждым днем все громче. Не сегодня-завтра соберется вече - люду нужен князь...
   - Довмонт пал из-за меня? - спросил Богданов.
   - По собственной воле.
   Богданов глянул удивленно.
   - Князь тяжко хворал и готовился к смерти. Принесли схиму, чтоб постричь, но Довмонт взмолился. Сказал: "Господи, дай умереть в седле! Не хочу кончить дни монахом! Я служил тебе мечом, с мечом и приду!" Довмонт заслужил милость, Господь внял...
   Богданов молчал.
   - По смерти Довмонта бояре призвали Евпраксию с Данилой, пытали их о тебе...
   Богданов вспомнил смущенные лица княжны и сотника.
   - Княжна знает, кто я!
   - Она рассказала. Ей не поверили. Вернее, тому, что ты ей поведал. Решили: скрываешь истину. Соглашайся! Ты будешь добрым правителем.
   - Я не знаю города! Людей, обычаев, уклада...
   - Довмонт, когда прибежал в Плесков, тоже не знал. Даже по-русски не говорил...
   - Довмонт родился князем! Я смерд!
   - Люди так не считают. Смерд с младенчества знает свое место. Он кланяется боярину и князю, и боится их, даже если ненавидит. Ты никого не боялся, ты держался с князьями как равный, это заметили. Люди здесь наблюдательны, взор их не смущает суета, как в твоем времени. Здесь знают: смерд бережет добро, потому, как добывает его тяжким трудом, только князь или боярин позволяют себе расточать. Ты подарил взятый в бою табун, легко расставался с серебром и златом, ни ты, ни твоя женщина не знают, как растят хлеб, ходят за скотом, как прядут шерсть и лен, ткут полотно, готовят пищу... У тебя есть птица, построить которую в представлении бояр - дороже, чем корабль. Какому смерду это по силам? Ты отказался пойти на службу к Довмонту, смерд был бы счастлив. Ты заставил наемников служить за выкуп, смердам такого не придумать - они не водят полки. Ты не взял награду за исцеление раненых... Видно, что ты привык повелевать. В довершение ты отказался от княжны... Люди уверены: ты знатного рода, как и твоя женщина. По-местному ты говоришь гладко, но иначе. Женщина и вовсе говорит плохо. Ты обмолвился, что птицу делали за горой Уралом, но люди думают: ты из южной Руси. Твой говор похож на тамошний. Люди считают: тебя изгнали из родовых земель. Обычное дело: князей на Руси больше, чем земель... В представлении людей ты второй Довмонт, даже лучше. Довмонт не летал на птице и не лечил их сыновей. Ты отмечен Господом, тебе ниспослали дар исцелять и понимать языки. Редкий смертный получает его, мне вот пришлось учить...
   - Языки не заменят титула!
   - Люди придают великое значение тому, что ничтожно перед Господом! Происхождение, титулы, звания... Все мы - дети одной матери. Кто такие князья? Они родились от ангелов? Их благословил на служение сам Господь? Как они явились в Руси? Потомки разбойников, захвативших власть, заблудшие души, повинные в бесчинствах и насилиях! Они надевают схиму перед смертью, но это не спасает их в глазах Господа. Здесь они первые, там - последние! Легче верблюду войти в игольное ушко, чем иному князю - в Царство Божие!
   - Я всего лишь летчик, - сказал Богданов. - Умею летать, стрелять, бомбить... Я обману их надежды!
   - Господь вразумляет чад своих...
   - В полк вернуться нельзя? - спросил лейтенант тоскливо.
   Посланец нахмурился:
   - Ничего невозможного нет для Господа! Если Он создал землю и небо, что ему это? Желаешь вернуться, лети!
   - Как?
   - Ночью над Плесковом взойдет луна, дождись, когда появится облако. Взлетай и правь в него!
   - У меня горючего только на взлет.
   - Более не понадобится.
   - Нас арестуют и отправят штрафбат, - вздохнул Богданов, - или вовсе расстреляют - как дезертиров...
   - Милость пострадать за Господа даруют только достойным! - сказал посланец наставительно, и Богданов понял: у гостя это получилось. - Ты не заслужил мук. Ты даже в Господа не веришь! (Богданов смущенно потупился.) Мне неведомо, почему Он избрал тебя, я всего лишь посланец. Мне велено передать: вернешься в тот день, из какого исчез, и мук не претерпишь.
   - Мы сможем там остаться? - Богданов почувствовал, как замирает сердце.
   - Если пожелаете!
   - Бог не будет в претензии?
   - У Него не бывает претензий. Он может только сожалеть о заблудших. Он хочет, чтоб ты хранил Плесков, но если ты против...
   - Погоди! - перебил Богданов. - Я читал бабушке Библию. Там сказано: все свершается по воле Господа. Как можно наперекор? Или бог не всесилен?
   - Господь открывают человеку пути, а тот сам решает, каким идти. Ты можешь принять предложение Плескова и остаться здесь. Ты можешь отказаться и вернуться к себе. Ты вправе выбрать иной путь, Господь не будет препятствовать. Он порадуется за правильный выбор и огорчится, если ошибешься.
   Богданов смотрел недоуменно. Посланец покачал головой.
   - Представь себе дерево - могучее, достигающее неба. На дереве множество веток. Вверх по стволу бежит белка, она стремится к небу. Однако путь долог, нужно крепить силы. Белка запрыгивает на ветку и находит вкусные орехи. Съедает их, возвращается и бежит выше. На одной из веток она встречает другую белку, они находят дупло и заводят бельчат. Далее бегут вместе. По пути прыгают по ветвям и собирают орехи. Им хорошо. Но если белка теряет осторожность, на одной из веток ее ждет куница... Или коршун узрит с высоты... Если белка забудет дорогу к небу и спустится низко, охотник собьет ее стрелой... Так вот, дерево - это путь, дарованный нам Господом, ветви - ответвления от него. Каждый идет предначертанной дорогой. Достигнет ли белка небес, зависит от того, куда она свернет.
   - Не знал, что люди подобны белкам! - сказал Богданов.
   - Лучше белкой славить Господа, чем человеком хулить Его!
   - Веток на дереве много?
   - У кого как. Пути к Господу бывают прямыми, но чаще извилистые. Человек, идущий прямым путем, поступает верно. Заблудшая душа стремится к соблазнам и не достигает вершины. Праведник срубает ветви, ведущие к погибели, грешник отращивает новые...
   - Я не помню, - сказал Богданов, - чтоб я запрыгивал на ветку с табличкой "Тринадцатый век". Ты что-то скрываешь. Как мы оказались здесь?
   Посланец прикрыл глаза и внезапно заговорил сухим, ровным голосом, будто бы с листа читал:
   - 19 июня 1944 года над линией фронта зенитным огнем противника был подбит По-2, бортовой номер "56", пилотируемый экипажем в составе лейтенанта Богданова А.С. и сержанта Лисиковой А.И. Экипаж посадил самолет на вынужденную на территории, занятой противником, в виду врага. Противник предпринял попытку захватить экипаж в плен. Однако Богданов и Лисикова встретили немцев огнем бортового и личного оружия. В связи с численным и огневым превосходством противника бой продолжался недолго. Первым был тяжело ранен и затем убит лейтенант Богданов. Сержант Лисикова, неоднократно раненая, вела огонь из пулемета, пока не кончились боеприпасы, после чего, не желая сдаваться в плен, выстрелила в себя из пистолета. По сведениям, полученным от местного населения, немецкий офицер, руководивший боем, был поражен мужеством советских пилотов и велел солдатам похоронить их с воинскими почестями, оставив на трупах боевые награды...
   Богданов подавленно молчал.
   - У меня не было предчувствия, - вымолвил, наконец, хрипло. - У погибших ребят были.
   - Господь посылает предупреждение о смерти только возлюбленным чадам своим. Чтоб они могли приготовиться и достойно встретить свой час. Господь не хотел, чтоб ты умер в грехе, и привел сюда.
   - Чем я заслужил?
   - За тебя просили.
   - Кто?
   - Те, которых ты спас.
   - Не понимаю.
   - Их было много. Раненые, которых своевременно доставил в госпиталь на самолете. Родители детей, которых вывозил из партизанских отрядов на Большую Землю. Женщина, детям которой купил корову... Эти людей не верили в Господа, но благодаря тебе, уверовали. Они молились за тебя. Ты спас их души!
   - Я всего лишь выполнял приказ!
   - Приказ исполнить можно по-разному. Например, не пустить лишних детей в самолет, как требует инструкция по загрузке, и тем самым обречь их смерти, а можно об инструкции забыть... Пилот вправе отказаться лететь в плохую погоду, забыв об ожидающих помощи раненых. Никто не приказывает летчику садиться в тылу врага и под огнем противника забирать раненых товарищей...
   - Тихонов за меня молился? - удивился Богданов.
   Посланник кивнул.
   - Он неверующий!
   - Был. Как и твоя женщина.
   - Я исполнил предначертанное?
   - Нет.
   - Зачем же ты здесь?
   - Чтоб помочь тебе с выбором.
   - Мы погибнем, если вернемся?
   - Мне неведомо.
   - Мы погибнем, если останемся?
   - Тоже неведомо. Ты зря пытаешь меня. Никому не ведом промысел Божий. Язычники предсказывают людям будущее, но они лгут. Ведает только Господь.
   Богданов размышлял. Посланец смотрел на него испытующе. Богданов вздохнул и развел руками.
   - Если передумаешь, можешь вернуться! - сказал гость. - Пути открыты. Всякий раз, когда при ясной луне возникнет облако... Но пройти смогут ты и твоя женщина, прочим заказано.
   - Спасибо! - сказал Богданов.
   - Не нужно просить о моем спасении! - возразил гость. - Я получил его! От Того, Кто, Единственный, может дать. Помни это!
   Богданов хотел поклониться, но старик внезапно исчез. Богданов подбежал к окну. Перегородка исчезла. Толпа, валившая по улице, уже приближалась к воротам. В княжьих палатах депутацию заметили, слуги бежали отворять.
   За спиной Богданова скрипнула дверь. Он оглянулся. Аня в пышном, шелковом наряде, украшенном вышивкой, стояла на пороге, торжествующе глядя на мужа. От волнения Богданов даже не понял, какого цвета на ней платье. Он поманил жену, та, изумленная, подошла.
   - Сейчас сюда войдут люди, - сказал Богданов, глядя ей в глаза. - Встань рядом, вот здесь! Хорошо, что на тебе этот наряд, он к месту. Поступай как я и ничему не удивляйся!
   - О чем ты? - спросила она. - Какое место? Что произошло?
   - Я после объясню.
   За дверью послышался топот десятков ног. Богданов подобрался, Аня недоуменно застыла рядом. Дверь распахнулась, комната стала заполняться людьми. Они смотрели на мужчину и женщину, стоявших посреди горницы, с почтением и надеждой. Гости потоптались, выстроились и вдруг разом поклонились. Богданов ответил на поклон. Аня помедлила, но последовала его примеру. Негорад выступил вперед.
   - Мы пришли к тебе, князь Андрей по прозвищу Богдан, - сказал торжественно, - дабы от лица лучших людей передать тебе волю города. Плесков зовет тебя на стол, осиротевший после Довмонта, Плесков хочет тебя князем! (Аня у плеча тихонько ахнула, Богданов нашел и сжал ее руку.) Готов ли ты, князь Андрей, принять меч Довмонта и поклясться хранить и защищать Плесков, как хранил и защищал его благоверный князь Довмонт? Даешь ли ты согласие?
   Богданов молчал. Ручка Ани в его ладони затрепетала. Богданов выпустил ее и шагнул к Негораду...
  
   Эпилог
  
   По-2 выскочил из облака, и Богданов увидел аэродром. Взлетная полоса свободна: рассвет, самолеты давно вернулись. Богданов пошел на посадку. Медлить было нельзя: мотор заглох еще в облаке, пропеллер застыл неподвижно, как палка. До земли оставалось метров сто. Богданов аккуратно отжал ручку, довернул самолет - и колеса шасси покатились по утрамбованному грунту. Пока По-2 усмирял бег, Богданов огляделся. Со времени их отсутствия ничего не изменилось. Разбитый при вынужденной посадке штурмовик слева от полосы... Ил-2 подбили в день их исчезновения, он дотянул до аэродрома ночных бомбардировщиков и плюхнулся на живот. Раненых летчиков увезли в госпиталь. Богданов и отвозил - в полку имелся санитарный По-2. Едва успел к боевому расчету... За два месяца Ил-2 давно бы убрали. Подбитый самолет долго не стоит. Приезжают посланцы авиаполка, потерявшего боевую единицу, осматривают машину, если можно починить на месте, чинят и перегоняют. Если повреждения серьезные, разбирают самолет и увозят на грузовиках. Посланец не обманул...
   Навстречу По-2 бежали. Богданов узнал Тимофея Ивановича, других техников. Летчиков среди бежавших не было - не дождались. Богданов отстегнул ремни и выбрался из кабины. Подбежавший техник в порыве чувств заключил лейтенант в объятья. Затем смутился и отступил.
   - Все в порядке? - спросил Богданов. - Все вернулись?
   - Так точно! - отрапортовал техник. - Никого даже не ранили. Самолетам, правда, досталось, но ничего - подлатали. Вы где были?
   - Нечаянно перекрыл бензокран к кабине, пришлось садиться на вынужденную. С рассветом обнаружили, вытащили самолет из леса, взлетели. Поплутали немного - садился на планировании.
   - Видел! - сказал Тимофей Иванович и обошел самолет. - Гляжу - и вам досталось! Ерунда! Главное, сами целы.
   Техники, покрутились у По-2 и ушли - ничего интересного. Тимофей Иванович остался. Аня вылезла из кабины и копалась в гаргроте. Богданов отвел техника в сторону.
   - Тимофей Иванович, одного парашюта нет. Пришлось толкнуть местным за содействие. Выручишь?
   - Есть один! - сощурился техник. - Из штурмовика вытащил. Они все равно спишут.
   - Спасибо!
   - При одном условии.
   - Каком?
   - Не прогоняй штурмана из экипажа!
   Богданов оглянулся. Аня завязывала вещмешок. Богданову показалось, что в нем только что исчезло нечто желтое.
   - Аня! - окликнул он. - Подойди!
   Лисикова забросила мешок на плечо и направилась к ним.
   - Вот! - сказал Богданов торжественно. - Тимофей Иванович опасается: выгоню тебя из экипажа.
   - Пусть только попробует! - Аня поднесла к носу летчика кулак. - Я ему выгоню!
   Глаза у техника стали квадратные.
   - Видал? - спросил Богданов, подмигивая. Он забрал у штурмана тяжелый мешок, и они пошли к штабу. Тимофей Иванович изумленно глядел им вслед.
   - Ну, девка! - сказал, придя в себя. - Охмурила лейтенанта! За одну ночь! А ведь чуял! С первого дня...
   Когда аэродром скрылся за кустами, Богданов остановился.
   - Аня! - сказал сердито. - Мы вернулись домой!
   - Знаю! - удивилась она.
   - Идет война, и это армия. Здесь не принято сержанту угрожать кулаком командиру! При посторонних...
   - Тимофей Иванович не посторонний.
   - А если б другие видели? О чем мы договорились? Забыла?
   Она насупилась.
   - Вот еще что! - Богданов расстегнул ей воротничок гимнастерки. Прежде, чем Аня успела понять, снял нательный крестик и вложил ей в ладошку. - Спрячь! Или хотя бы в карман положи! На шее сразу увидят! Зачем лишние вопросы?
   Затем он точно также снял и спрятал свой крестик.
   - Аня! - сказал, видя ее недовольный взгляд. - Пожалуйста, запомни: мы вернулись! Теперь все по-старому.
   - Да? - спросила она. - Может, ты и к Клавке пойдешь?
   - Не мешало бы! - вздохнул он. - Для достоверности.
   - Только попытайся! - насупилась Аня. - Застрелю! За измену Родине! Он смотрел на нее, улыбаясь.
   - Что уставился? - буркнула Аня. - С Клавкой сравниваешь?
   Он покачал головой:
   - У меня есть жена, я хочу на нее смотреть.
   - Прежде не разрешали?
   - Прежде не было жены. Желанной и любимой.
   Она заулыбалась. Богданов оглянулся и обнял ее. Поцеловал в торопливо подставленные губы.
   - Люблю! - шепнул на ушко. - Тебя одну!
   Она довольно засмеялась и потерлась щекой о его щеку - непривычно гладкую после недавней бороды.
   - Анечка! - сказал Богданов, отстраняясь. - Я тебя очень прошу! Ради нас с тобой! Как договорились!
   - Ладно! - сказала она. - Но к Клавке - ни ногой!..
  
   ***
  
   "Особой важности
   Верховному Главнокомандующему Красной Армии
   Докладываю о чрезвычайном происшествии в 386-м ночном бомбардировочном авиаполку ВВС РККА. В ночь на 19 июня 1944 г. из боевого вылета не вернулся экипаж командира звена По-2 лейтенанта Богданова. Как стало известно из докладов прибывших на аэродром подскока летчиков, над линией фронта звено бомбардировщиков встретил сильный зенитный огонь противника. По-2 лейтенанта Богданова лидировал и первым подвергся обстрелу. Из чего был сделан вывод: самолет командира звена либо сбит, либо серьезно поврежден. Горящего По-2 и места падения никто из вернувшихся не наблюдал.
   Утром 19 июня По-2 Богданова вернулся на аэродром полка. При докладе в штабе Богданов заявил, что имеет заявление чрезвычайной секретности, и попросил командира полка выслушать его наедине. Майор Филимонов согласился. Командиру полка Богданов доложил, что при выполнении боевого задания его По-2 был поврежден зенитным огнем противника. Мотор заглох, бомбардировщик попал в густую облачность. Тем не менее, Богданову удалось посадить самолет на вынужденную в незнакомой местности. Они со штурманом дождались рассвета и решили просить помощи у местного населения. Однако при встрече с людьми выяснилось, что самолет с экипажем непонятным образом переместился из нашего времени в тринадцатый век и оказался на территории древней Псковской республики близ города Сборска (современный Изборск). Из доклада Богданова следовало, что ему удалось установить контакт с местным руководством республики и организовать доставку По-2 к Сборску, где неисправность была устранена. Однако вернуться в полк не представлялось возможным, поскольку экипаж не знал, как это сделать. По словам Богданова, он и штурман Лисикова провели в тринадцатом веке свыше двух месяцев. Они деятельно помогали жителям Древней Руси отражать нападение Тевтонского ордена, в частности, бомбили позиции немецких захватчиков в битве под Плесковым (современный Псков). Возвратиться в свое время им помогла подсказка неведомого старца, личность которого Богданов определить затруднился. Перед возвращением жители Плескова, испытывающие серьезные трудности в войне с Тевтонским орденом, вручили Богданову письменную просьбу Верховному Главнокомандующему об оказании военной помощи и передали ему подарки: шапку под названием "княжий венец", княжий пояс с мечом и само письменное обращение. Названные предметы Богданов предъявил командиру полка.
   Сообщение Богданова вызвало недоумение майора Филимонова. Им была вызвана штурман Лисикова, которая полностью подтвердила слова командира. Тов. Филимонов доложил о ЧП в штаб дивизии и по указанию комдива посадил Богданова и Лисикову под арест. Такая мера была предпринята во и избежание утечки секретных сведений. Привезенные Богдановым предметы были переправлены в штаб дивизии, затем - армии, а после - в штаб ВВС РККА. Здесь их передали специалистам НКВД, которые не обнаружили на предметах ядов, возбудителей смертельных болезней и вредных для здоровья человека химических веществ. Лица, прикасавшиеся к предметам ранее, не заболели. Богданов и Лисикова были доставлены в Москву, допрошены порознь в присутствии командования ВВС, где повторили свои показания. По поручению командования главный психиатр ВВС полковник Рубин провел обследование Богданова и Лисиковой и заключил, что они здоровы.
   По поручению командования ВВС доставленные Богдановым предметы направили для изучения гражданским специалистам: известному ученому, исследователю древних псковских летописей А.Н.Насонову и заведующему кафедрой археологии МГУ, консультанту фильма "Александр Невский", профессору А.В.Арциховскому. У обоих была предварительно отобрана подписка о неразглашении. Насонов сделал вывод, что письмо от жителей Пскова тов. Сталину написано в полном соответствии с традициями тринадцатого века: уставом, с применением техники письма и речевых оборотов того времени, на специально выделанной телячьей коже. На вопрос, могли ли немецкие ученые изготовить эту подделку, тов. Насонов заявил, что такая возможность не исключается, поскольку Германия перед войной имела сильную научную школу славистики. В тоже время лично Насонов таких специалистов назвать не смог. Тов. Насонов также осуществил перевод письма на современный язык (прилагается).
   Профессор Арциховский, изучив пояс и меч, сделал вывод, что названные предметы изготовлены в традициях русского оружейного и ювелирного ремесла домонгольской Руси. Тов. Арциховский исключил возможность подделки, поскольку технологии, примененные в украшении ножен, самого меча и пояса, были утрачены после нашествия на Русь полчищ Батыя и более не существует нигде в мире. Княжья шапка в свою очередь украшена речным жемчугом, добыча которого прекратилась на Руси несколько веков назад и более не возобновлялась ни в нашей стране, ни где-нибудь в мире по причине исчезновения популяции производящих этот жемчуг моллюсков. Поскольку жемчуг со временем стареет и теряет блеск, сохранить в таком состоянии нужное для украшения шапки количество камней, добытых ранее, не представляется возможным. Тов. Арциховский заявил, что представленные на экспертизу предметы имеют огромную научную ценность, поскольку ни один музей мира не располагает чем-то подобным. От домонгольского периода Руси до наших времен дошли лишь отдельные фрагменты подобных вещей; меч, пояс и шапка находятся в великолепной сохранности. Тов. Арциховский ходатайствовал о передаче подарков в исторический музей, где, по его словам, они станут жемчужиной коллекции.
   Лейтенант Богданов на допросе заявил, что, по заверению того же старца, его экипаж имеет возможность свободно перелетать в тринадцатый век и возвращаться обратно. Командованием ВВС РККА было принято решение проверить его показания. В ночь 28 июня 1944 г. По-2 под управлением Богданова взлетел и направился в облачность, появившуюся при ясной луне. По словам Богданова именно так осуществляется перелет. Со всех сторон, в том числе снизу и сверху облачность патрулировали ночные истребители. По-2 Богданова был предварительно тщательно осмотрен на предмет изъятия посторонних предметов. Самолет Богданова скрылся в облаке, но нигде за его пределами не показался, хотя облачность была небольшой и пребывать в ней длительное время технически невозможно. Спустя час По-2 Богданова вернулся, пилот в доказательство своего пребывания в прошлом вручил руководителю полетов каравай ржаного хлеба. Хлеб был еще теплым. Для большей достоверности Богданову приказали взять в следующий полет фронтового кинооператора тов. Гельфанда для фиксации увиденного на кинопленку. В ответ Богданов заявил, что прошлое Гельфанда не примет; туда, по словам упоминавшегося старца, может проникнуть только он со штурманом. Заявление Богданова было немедленно проверено. Экипажам трех самолетов было приказано лететь в облачность. Однако ни один в прошлое не попал; самолеты, влетавшие в облачность, пронизывали ее без всякого результата. Тем не менее, Богданову было приказано взять на борт тов. Гельфанда. В этот раз и По-2 Богданова пролетел сквозь облако, не попав в прошлое. Богданов предложил лично снять прошлое на кинопленку, только предварительно показать ему, как это делается. Командование ВВС, однако, решило поручить киносъемку штурману Лисиковой. Основанием для этого стал доклад начальника контрразведки СМЕРШ 386-го полка капитана Гайворонского. Он сообщил, что Лисикова и Богданов находятся в неприязненных отношениях, вызванных сотрудничеством Лисиковой с органами СМЕРШ. Так, 18 июня 1944 г. Богданов в присутствии ряда летчиков заявил, что не желает воевать с Лисиковой в одном экипаже, и будет добиваться ее перевода. Лисиковой показали приемы работы с кинокамерой. Одновременно на По-2 Богданова установили и опечатали стационарное оборудование для авиасъемки. По возвращению самолета печати оказались не нарушенными. Все пленки проявили и исследовали. Они подтвердили правдивость показаний Богданова. Упомянутый профессор Арциховский, просмотрев кинопленку, заявил, что невозможно возвести такие укрепления на месте города, который в настоящее время подобных стен не имеет, к тому же это невероятно дорого. Представляется также сомнительным переодеть такое количество людей в одежды того времени, построить дома, лавки и прочие сооружения.
   Рассмотрев вышеизложенные факты, командование ВВС пришло к выводу, что проведение противником при участии экипажа Богданова какой-либо секретной операции либо провокации исключается. Богданов и его штурман не владеют значимыми для противника сведениями и не будут допущены к ним впредь. В случае измены экипажа противник мог использовать его более простым способом, не затрачивая столь громадные средства и усилия. К тому же отсутствуют мотивы для подобного рода провокации. Расследование прекращено, летчики отправлены к месту прохождения службы, им приказано ждать дальнейших распоряжений. Командованию 386-го полка до принятия особого решения запрещено использовать их в боевых вылетах.
   Сообщаю данные о Богданове и Лисиковой.
   Богданов А.С., 1919 г.р., лейтенант, комсомолец. В действующей армии с октября 1941 г. Показал себя грамотным, храбрым пилотом, имеет свыше 600 боевых вылетов. Награжден тремя орденами Боевого Красного Знамени, медалью "За отвагу". Командованием полка характеризуется положительно. Взысканий по службе не имел. По заключению капитана СМЕРШ Гайворонского морально не устойчив: допускает употребление спиртных напитков вне службы, имел внебрачные связи с вольнонаемными женщинами полка.
   Лисикова А.И., 1924 г.р., сержант, комсомолка. В действующей армии с ноября 1943 г. Показала себя грамотным, храбрым штурманом, имеет 72 боевых вылета. Награждена медалью "За боевые заслуги". Командованием полка и представителем СМЕРШ характеризуется положительно. Взысканий по службе не имела. При допросе подтвердила определенную моральную неустойчивость Богданова. С ее слов, в тринадцатом веке Богданов едва не женился на некой княжне по имени Проша. Только после того, как Лисикова напомнила ему о присяге и долге комсомольца, Богданов отказался от своих намерений и пообещал впредь подобного не допускать. Лисикова не сомневается в честности и отваге своего командира, уверена, что он достойно справится с любым заданием. В тоже время она просила не направлять Богданова в прошлое одного, так как, по ее словам, "он обязательно на ком-нибудь женится".
   Новиков".
   Сталин устало потер глаза. Докладная записка командующего ВВС оформлена строго по инструкции: написана от руки, в единственном экземпляре и тем, кто подписал. Почерк у маршала авиации не самый разборчивый, хотя, ясное дело, старался. Гриф "Особой важности" лишний: с десяток людей в курсе дела, хватило бы "Совершенно секретно". В остальном маршал действовал грамотно. Своевременно оценил важность сообщения, оперативно и скрупулезно проверил сведения. Решения Новиков не предлагает, знает свое место: жители Плескова обратились не к нему. Верховный взял перевод письма. "Великому владетелю и кагану земли Русской благоверному Иосифу..." Сталин усмехнулся: ученый не осмелился перевести "каган". "Царь" в обращении к руководителю СССР по мнению ученого недопустимо. Не первый случай. Осенью 1941 года формировали кавалерийские дивизии для защиты Москвы, понадобились шашки. Их нашли: дореволюционного производства, с надписью на клинках "За веру, царя и Отечество". Верховному осторожно доложили. Тогда он спросил:
   - Кавалеристам надпись рубить врага не мешает?
   - Никак нет!
   - Вот пусть и рубят...
   Не важно, как тебя зовут, важно, что ты значишь. В древнем Плескове это поняли, ученый сомневается. Сталин отложил обращение, вновь взял докладную записку. Нашел глазами "морально не устойчив", хмыкнул. Любят контрразведчики и политические органы клеить ярлыки. Не на это надо смотреть! Вопреки распространенному мнению Верховный терпимо относился к мужским слабостям. Люди на фронте много и тяжело работают, велик ли грех, если командующий в меру выпьет или заведет роман с женщиной? Семьи-то далеко. Глядя на командующих, походных жен заводят офицеры рангом пониже, в том числе этот лейтенант. Какой от этого ущерб Красной Армии? Никакого ущерба! Лишь бы воевали храбро! Новиков умело подводит к мысли: одного Богданова отпускать нельзя, только со штурманом. Для контроля. Разумно. "Наверное, эта Лисикова имеет на командира виды, - подумал Верховный. - Тот к ней равнодушен, сержант сердится. Очень хорошо - присматривать будет ревностно!"
   Верховного не смущала необычность ситуации. Экипаж боевого самолета побывал в прошлом, что из того? Это противоречит марксизму-ленинизму? Ничуть! Марксизму-ленинизму противоречат те, кто отрицает великое учение - подлые ревизионисты и враги с их грязными выпадами. Советская страна, ее люди каждодневным трудом подтверждают верность теории Маркса-Ленина-Сталина. Пилотам буржуазных государств удалось побывать в прошлом? Не удалось. Комсомольцы, воспитанные Страной Советов, сумели. Для советского человека нет ничего невозможного! Вся страна повторяет: "Нет крепости, которую не смогли бы взять большевики!" Вот и эту взяли... Наука разберется, как это вышло, ученые смогут. Их стараниями создано передовое оружие, которое успешно громит врага на фронтах. Глубоко исследовано прошлое страны, в полной мере раскрыта роль таких личностей, как Александр Невский, Иван Грозный и Петр Первый. Пока трудно сказать, какую пользу можно извлечь от проникновения в прошлое, выяснится позднее. Ученые уже в восторге: доставленных Богдановым предметов нет нигде в мире. Они украсят экспозицию музея, иностранцы будут смотреть и ахать. Увидели бы кинопленку, вовсе онемели...
   Верховный внезапно подумал: получи он это обращение осенью 1941 года, то колебался бы. В то время каждый самолет был на счету. Сегодня их у Красной Армии десятки тысяч. Равно как танков, пушек, самоходок... Красная Армия освободила столицу Белоруссии, под Минском окружены десятки вражеских дивизий. Будет немцам "котел" не хуже Сталинградского! Выделить По-2 с экипажем? Да хоть полк!
   Верховный придвинул докладную Новикова, взял карандаш, написал: "Поручить..." Он помедлил: руководитель военной миссии Ставки - лейтенант? Несерьезно! Богданов воюет с 1941 года, много раз награжден, по службе взысканий не имел, тем не менее, всего лишь командир звена и лейтенант. Наверняка есть завистники; у тех, кто отлично воюет, они всегда есть. Богданов - командир достойный. Мог ведь не возвращаться. Княжна звала в мужья, согласился бы - жил припеваючи! Вспомнил о Родине и долге... Преданный человек! Достойно вел себя в древнем Плескове, заслужил уважение населения. Грифель красного карандаша вывел: "...майору Богданову и лейтенанту Лисиковой оказать военную помощь жителям Плескова. ВВС РККА обеспечить миссию необходимым снаряжением. О результатах докладывать". Верховный расписался: "И.Сталин", загнув кончик подписи вниз, как всегда делал в хорошем настроении.
   15 ноября 2009 - 20 апреля 2010
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"