Дроздов Анатолий Федорович : другие произведения.

Смок - боевой змей

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 7.20*19  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Победитель конкурса "Грани кристалла" 2010 г. Киевская Русь, XII век. Два княжества схлестнулись в межусобице, ни одно не в состоянии взять верх. Воевода одного княжества принимает решение призвать на помощь странного человека с боевым змеем...

Анатолий Дроздов

  

Смок - боевой змей

Повесть

  
   От автора. Это не историческое повествование и даже не альтернативная история. Сказка. Легенда. Былина. Вольный полет над страницами прошлого... Совпадения с реальными историческими персонажами случайны, факты недостоверны. Автор прячется и умывает руки...
  
   1.
  
   Всадник на мухортой лошадке, не спеша, ехал берегом реки. Кобылка лениво рысила по малоезженой узкой тропке, кося влажным глазом в сторону зарослей сочной травы. Время от времени она пыталась тянуться к ним, тогда всадник ударял каблуками в желтые подпалины на боках, ясно давая понять, что останавливаться незачем. Мухортая обиженно фыркала, но послушно бежала дальше.
   Всадник выглядел подстать своей жалкой лошадке: худой, в холщовых портах и серых от старости сапогах из воловьей кожи. К тому же и звали его Некрас. Поверх льняной рубахи Некраса, некогда синей, а теперь блекло-голубой, была надета короткая кожаная безрукавка - подклад под кольчугу. Но кольчуги не было, как и шлема - всадник вообще был без шапки. Выгоревшие на солнце, давно не стриженые русые волосы скатывались до плеч. Порывы ветра, тянувшего от реки, забрасывали длинные пряди на лицо Некраса, они прилипали к потному лбу, и всадник равнодушно смахивал их обратно. Солнце власть потрудилось над лицом Некраса, покрыв его загаром и выдубив кожу. Только глаза человека, ярко-синие, большие, солнце не затронуло, обесцветив лишь ресницы. От уголков глаз бежали к вискам тонкие ниточки морщин, появившиеся то ли от возраста, то ли от необходимости щуриться на ярком солнце, поэтому трудно было сказать, сколько всаднику лет - двадцать, тридцать или того больше.
   Тропинка стала круто спускаться вниз, и Некрас подобрал поводья. Берег реки прорезал глубокий овраг, заросший по склонам травой и кустарником. Тропа струилась по склону наискосок, всадник, придерживая лошадь, спустился на самое дно оврага и здесь свернул с тропы. Берегом снулого ручья он выбрался к реке и двинулся вверх по течению. Высокий меловой обрыв нависал над узкой полоской песчаного берега. В известковой стене показался широкий зев пещеры, всадник остановился под ним и спрыгнул на песок. Затем развязал ремни, снял притороченный к седлу тяжелый мешок, а затем и само седло. Упав на песок, мешок глухо звякнул. В ответ из пещеры донесся слабый рык. Некрас настороженно глянул вверх и замер - на песке под пещерой темнели красные пятна. Всадник подбежал к ближайшему, тронул его пальцами и поднес испачканные подушечки к глазам. Затем сунул пальцы в рот и, распробовав, выплюнул.
   - Выходи! - крикнул Некрас, обратившись лицом к дыре.
   Никто не отозвался, тогда всадник, пошарив взглядом, подобрал камешек и зашвырнул его в черный зев.
   - Кому сказал!
   Из пещеры донесся странный звук, будто там ворочалось нечто очень большое и тяжелое, затем послышался басовитый рык. Мухортая лошадка присела на задние ноги и испуганно всхрапнула.
   - Иди, иди! - усмехнулся Некрас и вытащил из-за пояса длинный нож. - Я тебе порычу!
   Рык тем не менее повторился, и в черном проеме показалась голова. Она походила на коровью, только была больше, а возле глаз и на лбу чудища виднелись костяные пластины, торчавшие как гребешки. Голова снова рыкнула и сердито уставилась на всадника. Тот в ответ призывно махнул левой рукой. Чудище шумно выдохнуло, из пещеры показалась длинная шея, толщиною в бревно, а затем и туловище, широкое, как у коня, только более округлое. По бокам туловища виднелись большие кожаные складки. Упираясь толстыми лапами в известняк, цепляясь за него когтями, чудище медленно сползало по склону. Вскоре стал виден и хвост, такой же длинный как шея, но не столь толстый и плоский. Приблизившись к всаднику, чудище припало брюхом к земле и зашипело.
   - Иди, иди! - повторил Некрас, занося руку с ножом.
   Чудище подползло ближе и разинуло пасть, показав частокол острых и длинных зубов. Всадник подбросил нож вверх, ловко перехватил его за лезвие и сунул рукояткой вперед - глубоко в страшный зев. Чудище дернулось, и издало утробный звук. Тело его затряслось, и всадник выхватил руку с ножом. Коровья голова повернулась к реке, вдоль шеи чудища скользнул огромный желвак; темный комок вылетел из открытой пасти и с плеском шлепнулся посреди стремнины.
   - Пропала вечеря! - вскрикнул Некрас, и пнул чудище сапогом. - Зачем к реке отвернулся? Не мог на берег срыгнуть? Мне что теперь, нырять? Зачем вообще за добычей ходил? Велел сидеть смирно!
   Чудище вместо ответа припало к песку и жалобно зарычало.
   - Будешь голодным - сам виноват! - сердито сказал Некрас и спрятал нож в кожаные ножны. - Сторожи!
   Он достал из большого мешка другой, поменьше, бросил его на шею лошади и ловко вскочил на спину мухортой. Кобылка, не перестававшая дрожать с момента появления чудища, резво взяла с места. Некрас двинулся обратным путем к оврагу, пересек речей, выбрался на тропу и продолжил путь. В версте от пещеры он въехал в маленькое селение из двух десятков замшелых изб и остановил мухортую у ворот самой большой. Угрюмый, весь заросший волосами смерд вышел ему навстречу. Некрас отдал ему поводья кобылки, а затем протянул половинку серебряной монеты, резану.
   - Змей овцу утащил! - сердито сказал смерд, забирая серебро. - Целую куну стоит.
   - Не овцу, а ягненка! - поправил Некрас. - Совсем малый был, весеннего окота. За такого и белку дорого.
   - Был малый, а стал бы большой, - не согласился смерд. - И стоил бы куну.
   Некрас вздохнул и снял с шеи кобылки мешок. Смерд распустил узел, и лицо его осветила радостная улыбка.
   - Мука! Уже забыли про хлеб! Все отдашь?
   - Все. Испеки мне пару хлебов - и забирай!
   - Будешь ждать, пока тесто подойдет? - спросил смерд, бережно завязывая мешок.
   - Нет. Испеки пресные.
   - Дочку змей напугал, до сих пор трусится! - вздохнул смерд. - Овец пасла...
   - Где она?
   Смерд кивнул в сторону овина. Некрас пересек двор, прихватив по пути спавшего в пыли щенка, шагнул внутрь. Немного постоял, чтобы глаза привыкли к полумраку.
   Худенькая девочка лет шести сидела в углу на охапке соломы. Некрас подошел, сел на корточки и положил на колени девочке щенка. Она прижала его к себе и тихонько всхлипнула; по всему было видать - наревелась.
   - Он совсем не страшный! - тихо сказал Некрас.
   - Ага! - не согласилась девочка. - Сам с гору, пасть - во! - девочка развела руки. - А зубы какие! И шипит...
   - Он шипит, когда боится.
   - Я думала: съест!
   - Он не ест людей. И скотину. Ему сырое мясо нельзя.
   - Ягненка схватил...
   - Поиграть хотел. Скучно ему. Он совсем еще маленький. Как этот щенок.
   - Не маленький! - сердито возразила девочка.
   - Ему только год, для смока совсем малый. Знаешь, какие они вырастают?!
   - Какие? - распахнула глаза девочка.
   - У-у-у... - качнул головой Некрас. - С этот овин!
   - Ты видел? - шепотом спросила девочка.
   Некрас кивнул.
   - Боялся?
   - Поначалу. А потом понял, что смок мертвый.
   - Кто его убил? Ты?
   - С голоду он...
   - С голоду мрут, - согласилась девочка. - У нас в веси за зиму пятеро... Что смоки едят?
   - Рыбу.
   - Рыбы в реке много. Или не умеют ловить?
   - Умеют. Только в то лето сильный мороз рано ударил, лед реку сковал. Смог не смог лед поломать.
   - Мог зайцев ловить! Или кабанов диких...
   - Смоки от сырого мяса животом маются, кишки им заворачивает.
   - Что же смоки зимой едят? Когда на реке лед?
   - Зимой они спят. В пещерах. Нагуляют жир - и в спячку.
   - Как медведи?
   - Как косолапые.
   - Своего смока ты возле мертвого подобрал?
   - Там.
   - Маленького?
   - Еще из яйца не вылупился.
   - Чем кормил?
   - Рыбой. Жевал и ему давал. Потом смок сам научился... Теперь много ест. Ему нужно, иначе не полетит.
   - Ты на нем летаешь?
   - Угу.
   - Меня покатаешь?
   - Непременно.
   - Не обманешь?
   - Чтоб меня Перун поразил! Подрасти только...
   Некрас погладил девочку по русой головенке и вышел во двор. Волосатый смерд, отец девочки, вынес на деревянном блюде две горячие лепешки, вкусно пахнущие свежеиспеченным хлебом, Некрас сунул их в кожаную сумку, висевшую на плече, и вышел за ворота. Обратный путь он проделал пешком.
   У пещеры Некрас обнаружил сиротливо лежавший на песке мешок, смока рядом не было. Осмотревшись, Некрас обнаружил змея в реке: тот шумно плескался, выпрыгивая из воды и ныряя обратно в глубокие волны.
   - Сторож! - сердито сплюнул Некрас и вернулся к ручью. Здесь он сбросил одежду и по грудь забрел в теплую воду. Потоптавшись под берегом, он нащупал и с натугой выволок на берег большую ивовую вершу, затем - другую. Развязав лыко на плетеных донышках, высыпал на траву горку серебристой, бьющейся рыбы, стал одеваться. Тело у хозяина змея, несмотря на худобу, было крепкое, перевитое мускулами, как вервями. На груди, плечах и боках виднелось несколько шрамов, старых, побелевших. Только один узкий шрам под левым соском был багрово-сизым - по всему видать рана оказалась глубокой, да и зажила не сразу. Некрас еще завязывал ремешки на кожаной безрукавке, когда за спиной раздалось шумное дыхание. Некрас спокойно продолжил свое занятие. За спиной недовольно рыкнули.
   - Что сам не наловил? - сердито спросил Некрас, оборачиваясь. Смок, пригнув голову к земле, жалобно смотрел на хозяина. Некрас разворошил живую кучу носком сапога, вытащил из нее налима, длиною в локоть и, не оглядываясь, пошел к кустам. Позади послышалось шумное сопение: смок хватал рыбу полной пастью и, забрасывая голову вверх, глотал, не жуя.
   У кустов Некрас бросил налима на траву, натаскал из чащи хвороста и в три приема сволок его к берегу. Ззатем кресалом высек огонь, разжег костер, почистил рыбину, и, когда хворост прогорел до красного жара, ловко испек налима на углях, предварительно насадив его на ивовый прут. Вытащив из сумки пресную лепешку, Некрас ел, попеременно откусывая то от рыбы, то от лепешки. Он успел обглодать только один налимий бок, когда позади шумно задышали, и под руку просунулась большая, уродливая голова. Некрас легонько шлепнул ее по носу, смок недовольно рыкнул, но голову убрал. Однако не ушел. Положив морду на песок, змей устроился рядом с хозяином и немигающим взглядом уставился в догоравший костер.
   Покончив с вечерей, Некрас сходил к реке, запил нехитрую снедь водой и вернулся обратно. Подбросив хворосту в костер, он вытряхнул из мешка узел из ременных шлей, железных уздечек и стремян и стал аккуратно расправлять все это в свете разгоравшегося пламени. Затем он заставил змея встать и примерил сбрую. Смок послушно позволял затягивать себя ремнями, по все было видно - привык.
   - Куда тебя прет! - вздохнул Некрас, снимая сбрую. - Опять подпруга коротка! Знаешь, сколько это стоит? - потряс он ремнями. - Кольчугу продал, сегодня меч, сапоги только остались, да и за них белки никто не даст...
   Змей терпеливо слушал ворчание хозяина, затем вдруг изловчился и лизнул его щеку раздвоенным языком.
   - Ну, тебя! - махнул рукой Некрас и пошел к костру. Достав из мешка иглу и моток суровья, он стал сшивать ремни, ловко протыкая толстую кожу кончиком ножа. Он долго махал иглой в свете всполохов костра, сердито бормоча себе под нос, затем вновь примерил сбрую, оставшись в этот раз довольным. Некрас сложил ремни обратно в мешок, приволок от ручья верши, вырезал у них воронкообразные горловины и стал притачивать к съемным донцам какое-то хитрое приспособление из ремней. Закончив, запрыгнул в одну из вершей и резко потянул вверх края корзины. Те не поддались. Некрас выбрался на песок, поднял корзину и дернул за тонкий ремешок. Донце тут же отвалилось, повиснув на двух ремешках. Некрас удовлетворено хмыкнул. Проделав то же и со второй вершей, он бросил корзины поодаль, а сам растянулся у костра, подложив седло под голову. Скоро он спал, мирно сложив руки на груди.
   Когда луна зашла за облако, на берег из оврага выбрался одинокий, худой волк. Неслышно ступая по песку, он стал подкрадываться к спящему человеку, время от времени настороженно замирая. Когда до угасшего костра осталось не более трех прыжков, змей приподнял голову и негромко рыкнул. Волка словно сдуло с берега. Смок втянул широкими ноздрями воздух, и положил голову на грудь Некраса.
   - Нечего! Нечего! - спросонья отмахнулся тот. - Не маленький!
   Смок вздохнул и убрал голову. Скоро на берегу реки опять спали...
   2.
  
   Конная сотня растеклась по склонам холма, замкнув его кольцом. Вои в бронях и при полном вооружении сидели в седлах, повернувшись лицом к лугу, готовые по первому приказу оборонить трех человек на вершине. Эти трое были также в бронях и при мечах, только одеты богаче. Ворота и концы рукавов сияющих на солнце железных рубах были склепаны из медной проволоки, рукояти мечей отделаны золотом и дорогими камнями. Полированные стальные пластины-зерцала поверх кольчуг закрывали грудь. У двоих шпили остроконечных шеломов были золочеными, а у третьего позолота покрывала весь шлем. Вдобавок спереди к шелому была приклепана золотая пластина с чеканным обликом божьей матери. Воин в золотом шеломе был молод - лет двадцати, примерно такого же возраста был и второй, с кривым мечом-саблей на боку. Лишь третий, плотный и кряжистый, имел седую бороду и морщинистое лицо, выдубленное солнцем и ветром.
   - Запаздывает! - сердито промолвил воин с саблей, обращаясь к седобородому. - Поношение! Князь Ростислав, воевода Светояр и сотник Балша ждут дерзкого смерда!
   - Он не смерд! - возразил Светояр.
   - Может, князь? - хмыкнул Балша.
   - Не похож, - спокойно ответил воевода. - Но и не смерд. Мнится, служил в княжьей дружине. Держится прямо, на рубахе кольчужный подклад, руки оружие знают.
   - Как доведался?
   - Я на своем веку дружинников видел более чем ты девок на речном берегу! - усмехнулся Светояр. - Только дружинник носит нож на правом боку, потому как на левом - меч.
   - А ежели левша?
   - Правой рукой за левый бок хватался во время разговора. Меч искал... Все так делают, как оружие сымут. Непривычно без него.
   - Где его меч?
   - Продал на торгу.
   - Откуда ведаешь?
   - Сам сказывал.
   - Зачем продал?
   - Змея кормить. Жрет много.
   - Я меч никогда бы не продал! - возразил Балша, любовно поглаживая рукоять своей сабли.
   - Зачем он ему? - улыбнулся воевода. - Кого в небе сечь?..
   - Дружинник - это худо, - задумчиво вымолвил Балша. - Вдруг его Великий подослал - нас из Белгорода выманить. Сам тем временем подступит к стенам...
   - Не подступит!
   - Почем ведаешь?
   - Вечор, как Некрас от меня ушел, выслал разъезды во все стороны. К утру воротились. Нигде и никого.
   - Хитер ты, тысяцкий!
   - За то и держат! - ухмыльнулся Светояр. Внезапно он насторожился и замер, вглядываясь вдаль.
   - Летит!
   - Где? - встрепенулся князь, до этого лишь прислушивавшийся к разговору. Светояр указал. Ростислав качнул головой:
   - Старый ты, воевода, а зришь лучше молодых.
   - Старые вдаль добре глядят, вблизи же рук не своих не видят, - вздохнул Светояр.
   - Вдруг не он? - встрял Балша. - Птица какая?
   - Он! - сурово ответил воевода.
   Действительно, силуэт в синем небе мало походил на птичий. У этого существа была слишком длинные шея и хвост, массивное туловище, толстые лапы. Теперь уже и вои внизу заметили гостя; задрав головы, они, не отрываясь, следили за приближением неведомого существа. Скоро стало возможным его разглядеть. Верхом на чудище сидел человек. Его маленькая фигурка позволяла оценить величину смока. Словно давая такую возможность, человек на смоке дважды облетел вкруг холма. Князь, воевода и сотник заметили, что змей взнуздан как конь - даже удила торчали во рту. К ним тянулись от рук всадника ременные поводья. Седло на змее было тоже конское, только всадник привязался к нему скрещенными на груди и спине ремнями. По обоим бокам смока висели большие ивовые корзины.
   Змей стал снижаться, метя к вершине. Испуганно заржали кони, некоторые вставали на дыбы. Всадники с трудом удерживали их. Князь, воевода и сотник попятились. В десятке шагов от них змей мягко опустился на землю и припал на брюхо. Некрас бросил поводья, отвязал удерживавшие его ремни и скользнул на землю. Подойдя, он поклонился в пояс.
   - Здрав будь, князь! И ты, воевода!
   - Припозднился! - выступил вперед обиженный невниманием сотник.
   - Знай свое место, Балша! - окрысился Ростислав. - Кто здесь князь?
   Сотник смущенно отступил.
   - Прости, князь! - еще раз поклонился Некрас. - Камни собирал.
   - Зачем?
   - Службу казать.
   - Кажи вначале змея!
   - Я поперед пойду! - распорядился Некрас. - Смок чужих не любит, гляди, голову скусит!
   Четверо мужчин подошли вплотную к змею и некоторое время молча рассматривали. Ростилав не удержался и потрогал ладонью теплое туловище.
   - Совсем как конь! - сказал удивленно. - Только шерсти нет.
   - Он и есть конь, - подтвердил Некрас. - Только небесный и сена не ест.
   - Почему одна голова?! - капризно спросил Балша. - Должно три!
   - Много видел смоков, сотник? - усмехнулся Некрас. - Как он будет летать с тремя головами? Одна вправо потянет, другая - влево, средняя прямо захочет...
   - Говорят есть такие... - смутился Балша. Он хотел добавить, что впервые видит живого смока, но боялся, что другие станут смеяться. Хотя и без того было видно, что из четверых мужчин на вершине трое видят змея впервые. Они разбрелись вдоль туловища, глядя во все глаза. Светояр по-хозяйски пощупал ноги смока, потрогал кожаные крылья и даже зачем-то нагнулся, дабы получше рассмотреть кривые когти на ногах чудища. Князь и сотник тоже смотрели и трогали, даже шлепали по тугому телу. Вопреки предупреждению Некраса, змей никак не отзывался на любопытство чужаков. Похоже, ему это вовсе пришлось по нраву: прижмурив глаза, смок тихо сопел, время от времени шумно вздыхая.
   - Кажи службу! - распорядился Ростислав, закончив осмотр. - Как смок к рати пригоден.
   - Вели дать четыре копья и очистить луг.
   Князь глянул на сотника, тот торопливо побежал вниз. Когда всадники, слаженно повернув коней, ушли вправо и влево, Некрас спустился по склону. У подножия холма он воткнул в землю копье и отсчитал от него два десятка шагов. Воткнул второе. Скоро на примятой траве луга был помечен квадрат с равными сторонами.
   - Сколько конных поместится там? - спросил Некрас у Светояра, поднявшись на вершину.
   - Полсотни... Или чуть менее, - прикинул воевода.
   - Теперь гляди, что с ними станет!
   Некрас взобрался на змея, привязал себя к седлу. Смок приподнялся и, цепляясь когтями за землю, побежал вниз. На третьем или четвертом шаге он расправил кожаные крылья и взмыл вверх. Плавно помахивая тяжелыми крылами, змей набрал высоту и развернулся.
   Троица на вершине холма, не отрываясь, следила за приближавшимся змеем. Они увидели, как Некрас потянул какой-то ремень справа от себя - в тот же миг груда камней вывалилась сквозь дно корзины и устремилась к земле. Камни тяжко ударили в середину отмеченного пространства, накрыв большую часть его. Змей взмыл ввысь, развернулся, и Некрас еще раз сбросил камни - с большей высоты. В этот раз они задели угол квадрата, сломав одно из копий. Но все равно большая часть их пришлась по прежнему месту: сверкнули искры от столкновения камней, мелкие горячие осколки брызнули во все стороны. Один долетел к людям на вершине, звякнув о пластину княжеского зерцала. Князь невольно ступил в сторону.
   - Был бы лазутчик, сбросил сюда! - заметил Светояр. - Лови его потом! Ни стрелой достать, ни на коне догнать!
   - Ты знал по камни? - рассердился Ростислав. - Что не упредил?
   - Не знал, княже! Некрас обещал змея казать, о камнях речи не было. Бросать ты велел.
   Ростислав нахмурился, но промолчал. Змей тем временем сел неподалеку, и Некрас спрыгнул наземь и направился к князю.
   - Можно метать копья и железные стрелы, - сказал он, становясь перед ним. - Если сковать тяжелые - пробьют всадника до седла, броня не спасет. Можно масло горящее лить на города, в разведку летать... Много чего удумать можно.
   - Сколько просишь? - спросил Ростислав.
   - Десять гривен. В месяц.
   Балша за спиной князя громко ахнул. В этот раз Ростислав не остановил его.
   - За десять гривен полсотни конных нанять можно! - не утерпел сотник.
   - Полсотни не срядите, - возразил Некрас. - Разве что худых каких... Ладно, пусть так. Змей сотню разгонит! И камней не надо...
   - Лжа! Чтоб мою сотню... Разреши, княже? - Балша умоляюще смотрел на Ростислава. Тот, подумав, кивнул.
   - Ну? - повернулся князь к Некрасу.
   - Коли убьется кто или покалечится?
   - Не твоя печаль! - отмахнулся Балша. - Или струсил?
   - Выводи людей, сотник! - усмехнулся Некрас. - Только не взыщи потом.
   Балша легко сбежал с холма. Подчиняясь его приказу, сотня покинула склоны и стала сбиваться на лугу в плотный строй. Некрас снова взобрался на змея, чудище взлетело и, послушное воле всадника, направилось в другой конец луга. Стало ясно, что Некрас полетит прямо в лоб выстроившейся сотне.
   - Чую, не кончится добром! - тронул руку князя Светояр.
   - Пусть! - отмахнулся тот.
   Противники стали сближаться. Всадники, подняв копья выше конских голов, ехали шагом; змей летел им навстречу, тяжело взмахивая крыльями. По команде Балши сотня перешла на рысь, затем сорвалась в намет. Светояр охнул, Ростислав сцепил зубы. Казалось, вот-вот тяжелая туша смока врежется в плотные ряды дружинников, проутюжит в строе широкую дорогу и сама, исколотая копьями, зароется в рыхлую землю заливного луга. Ростиславу захотелось закрыть глаза, дабы не видеть гибели лучших воев, но он заставил себя смотреть.
   Столкновения не случилось. Шагов за пятьдесят от конного строя смок закричал. Трубно, злобно, протяжно. Зверь словно предупреждал, что идет на бой, и бой этот кончится смертью врага. Этот крик-рев шел будто от самой земли, древней и жестокой, от тех времен, когда не люди, а звери населяли ее, и был настолько ужасен и непереносим, что люди на вершине холма содрогнулись. Конный строй сломался. Лошади вставали на дыбы, сбрасывая всадников, безумно метались по лугу, ржали и кричали, распяливая раздираемые удилами пасти. Сотни больше было. Осталась толпа людей и животных, очумело метавшаяся по истоптанной копытами луговой траве. Но змей не стал утюжить толпу. Взмыл выше и накрыл всадников густым зеленым облаком. Светояр с князем не сразу сообразили, что это такое, но тут порыв ветра донес запах...
   Воевода согнулся от смеха. Он хохотал, хлопая себя по бедрам, кашлял, сморкался и все не мог остановиться. Ростислав тоже смеялся, но больше от облегчения, наступившего на душе - обошлось. Тем временем Некрас на змее описал круг над лугом и направился к холму.
   - Не можем платить столько, - сказал князь Светояру, прекращая смеяться. - Сам знаешь. Все земли ободрали - смердов, посадских, даже монастыри. Богослужебное серебро забрали, епископ грозился проклясть. С земель, что Великий летось повоевал, никакого прибытку, меха в амбарах при приступе погорели... В казне тысячи гривен не наберется, а война не сегодня-завтра...
   - Ты хочешь, чтоб смок воевал на нашей сторое?
   - Хочу. Но еще больше, чтоб не против нас. Если Некрас отойдет к Великому...
   - Дозволь мне рядиться!
   Ростислав кивнул.
   Когда Некрас, оставив смока, подошел к ним, воевода шагнул навстречу.
   - Десять гривен! - повторил Некрас.
   - Будет! - подтвердил Светояр. Ростислав едва не выругался.
   - Заплатим после войны, - продолжил воевода, как ни в чем не бывало. - Когда уверимся, что змей твой добрый воин помощник.
   - А сейчас?
   - Две гривны!
   Некрас нахмурился.
   - Вдобавок поставим тебя на кормление с княжьего стола, дадим коня, одежу, оружие, бронь, холсты и кожи, - перечислял Светояр. - Змея тоже не обидим. В двух верстах от Белгорода есть княжья конюшня, коней там нету - дружинникам роздали, сломаем перегородки - хорошо поместится. Рядом с конюшней дом добрый, а в доме том - все, что милому человеку для жизни надобно. Кормить змея будем... Сколько ему надобно? Корову в день? Или кабана?
   - Смок не ест мяса.
   - Неужто овес?
   - Рыба. Воз в день. Свежей, только из реки.
   - Будет воз! Ну?
   Некрас внимательно глянул в глаза воеводе, затем перевел взор на свои порыжевшие сапоги.
   - Плату за месяц - вперед!
   Светояр улыбнулся и протянул руку ладонью вверх. Некрас хлопнул по ней - срядились.
   - Дам тебе провожатого - укажет, где конюшня и дом, - продолжил воевода. - Сегодня же приготовим. Оставишь змея и зайдешь в княжьи палаты, дадут коня и все остальное. Серебра сам отсыплю...
   Крик прервал воеводу. Вверх по склону бежал Балша. Шлем, кольчуга, одежда и даже лицо его было густо покрыто зеленым.
   - Накажи его, князь! Нарочно! Это он нарочно! Поношение княжьей дружине...
   Ростислав засмеялся, воевода поддержал его. Лицо Некраса осталось невозмутимым - лишь в глазах мелькнули искорки.
   - Суди сам, князь, - сказал он спокойно, - разве можем приказать коню не опорожнять кишки? Когда захочет, тогда и кинет свои яблоки. Змей - такая же животина...
   - Лжа! - попытался возразить сотник, но Ростислав жестом остановил его.
   - Благодари бога, что так кончилось! Сам кричал: "Не твоя печаль!" Калечных много?
   - Двое ноги поломали, один - руку. Кому-то зубы копытом выбило. Трех коней прирезали...
   - За коней и увечья заплатишь сам! - жестко сказал князь. - Чтоб вдругорядь думал перед тем, как в драку лезть! А теперь гляди: се новый дружинник Некрас. Поскольку с сотней справился, жаловать буду его как сотника. Чти его, как я чту!
   Балша оторопело поклонился Некрасу. Тот ответил таким же поклоном.
   Ростислав повернулся и пошел вниз. Светояр заспешил следом. Дружинник подвел им коней, оба ловко вскочили в седла и зарысили берегом. Сотня, понукаемая ошалевшим от происшедшего Балшей, поскакала вдогон. На опустевшем лугу остались три конских трупа. Хозяева погибших лошадей тащились вслед сотне, неся на плечах седла.
   Некрас проводил их взглядом и подошел к смоку.
   - Забыли нас! - сказал с горечью. - Я-то надеялся: хоть рыбы сегодня не ловить! Верши спортил...
   Внезапно от плотной массы коней и людей, исчезавший вдали, отделился всадник и поскакал к холму.
   - Будет тебе рыба! - Некрас обрадовано шлепнул змея по шее. Тот довольно рыкнул и попытался лизнуть хозяина в лицо.
   - Не маленький! - отмахнулся Некрас. Но змей все же изловчился...
  
   3.
  
   Некрас подъехал к городскому торгу и остановился, внимательно разглядывая ряды. Торгующих было много: возы, груженные кулями жита прошлого урожая, ряды хлебные, сбитенные, медовые. Были возы с холстом, гончарные, один был полон корзин, рядом в таких же корзинах выставили резаную из мягкой липы деревянную посуду - ложки, блюда, лопатки - снимать жареное с глиняных сковород-латок. На Некраса никто не глядел, хотя стоило. Княжий сотник был одет во все новое: рубаха из тонкого полотна, синяя суконная свита, такие же порты и кожаные сапоги с каблуками. На голове Некраса сидела круглая шапка с меховой оторочкой, на боку висела сабля в простых кожаных ножнах. Кобылка-пятилетка, на которой восседал сотник, гнедая, стройная, нетерпеливо перебирала ногами и фыркала, недовольная остановкой.
   Высмотрев, что требовалось, Некрас соскочил наземь. К нему тут же метнулся худой отрок.
   - Посторожу коня, боярин!
   Некрас внимательно глянул на отрока. Тот был одет в латаную-перелатаную рубаху, холщовые порты. Но одежда была чистой, сам отрок умыт и даже причесан. Серые глаза на скуластом конопатом лице, тонкие бледные губы. Несмотря на прохладу, отрок был бос.
   - Не тревожься, боярин, догляжу в исправности! - заверил отрок, по-своему поняв долгий взгляд сотника. - Меня здесь знают.
   Некрас сунул ему повод и направился в медовые ряды. Там он, не обращая внимания на зазывания торговцев, остановился у воза молодки в расшитой рубахе. Молодка улыбнулась, показав ровные белые зубы.
   - Добрый мед, боярин! Сама варила!
   - Почему сама? - спросил Некрас, пристально разглядывая молодку.
   - Некому более - вдовая я, - ответила молодка, ничуть не смущенная его взглядом. - Муж дружинником был, летось сгинул в сече, - молодка вздохнула, но по всему было видно, если она и горевала о муже, то недолго. - Спытай меду, боярин!
   Некрас кивнул. Молодка зачерпнула глиняной кружкой из корчаги и поднесла ее сотнику. Некрас медленно выцедил кружку до дна и крякнул:
   - Добрый мед!
   - Сколько брать будешь? - деловито спросила молодка. - Корчагу, две?
   - Я верхом приехал...
   - Скажи куда, отвезу.
   - Сказать не можно, а вот сам бы заехал!
   Молодка пристально посмотрела на сотника, и щеки ее зарумянились.
   - Моя изба в посаде, третья от полуденных ворот. На воротах петух резной. Спросишь Улыбу, всяк покажет.
   - Баня у тебя есть?
   - Есть! - подтвердила Улыба. - Приходи - попарим, угостим, спать уложим, коли мед в ноги ударит.
   Некрас достал из кожаного кошеля серебряную ногату и протянул Улыбе.
   - Задаток!
   - Такому боярину можно и на повер! - возразила Улыба, но монету спрятала. Затем ловко зачерпнула и поднесла сотнику еще кружку. В этот раз Некрас пил не спеша, улыбаясь и переглядываясь с молодкой.
   - Чей это отрок? - спросил, возвращая пустую кружку. - Который коня моего держит?
   - Ничей! - пожала плечами Улыба. - Сирота. Крутится на торгу: кому коня подержит, кому покупку снесет. Ломоть хлеба дадут - он и рад.
   - Давно здесь?
   - С прошлого лета. Как Великий веси вкруг Белгорода пожег, много люду в град набежало. Кто потом к себе воротился, кто здесь устроился. А этот остался при торгу.
   - Что ж никто к себе не берет?
   - Своих, поди, прокорми! - вздохнула Улыба. - А тут чужой... Хотя отрок он добрый - услужливый, честный. Худого о нем не слыхала.
   - Увидимся вечор! - попрощался Некрас и отправился в хлебные ряды. Там остановился у воза с пирогами.
   - Бери, боярин! - оживилась толстая торговка. - С зайчатиной, горячие, укусные - лучше не сыщешь. Одна белка за пару.
   Некрас достал из кошеля серебряную ногату, ножом разрезал ее пополам, затем половинку - еще надвое. Маленький кусочек серебра отдал торговке, взял пироги. Один сразу сунул в суму, второй разломил. Вкусно запахло горячим хлебом и печеным мясом. Некрас куснул, одобрительно кивнул и пошел к коню, жуя на ходу. Подойдя к отроку, сунул ему целый пирог.
   - Спаси тебя Бог, боярин! - обрадовался тот.
   Пирог отрок разломил пополам, одну половину сунул в холщовую суму, от второй стал жадно откусывать - было видно, что голоден. Некрас спокойно дал ему доесть, затем отстегнул от седла кожаную флягу, напился сам и напоил отрока. Тот благодарно поклонился.
   - Как звать?
   - Олята.
   - Меня - Некрас, княжий сотник.
   - Тот самый? У которого змей?
   - Откуда ведаешь? - удивился Некрас. - Светояр сказал: тайна это.
   Олята засмеялся.
   - Твой змей на лугу сотню Балши обгадил, жены дружинников Оляне ворох грязных портов нанесли. Так лаяли тебя! Все поведали. Оляна порты два дня мыла.
   - Кто это, Оляна?
   - Сестра. Мы разом родились, только я первый! - гордо уточнил Олята. - Потому и назвали так: Олята - Оляна.
   - Батьки живы?
   - Дружинники Великого летось посекли, - вздохнул отрок. - Мы с Оляной как раз по грибы пошли. Вернулись - весь горит, люди посеченные повсюду. Всю родню побили, идти некуда. В город подались. Оляна порты да рубахи моет, я - на торгу.
   - Голодно?
   Вместо ответа Олята вздохнул.
   - Лет сколько тебе?
   - Четырнадцать.
   - Иди ко мне в службу! Сыт будешь, одет.
   - А служба какая?
   - За конем смотреть, домом.
   - Порты мыть и шти варить? - насупился Олята. - Я не баба!
   - Найдем бабу! - усмехнулся Некрас и бросил взгляд в медовые ряды.
   - Улыба не пойдет! - возразил Олята. - Сама девку для работы держит.
   - Глазастый! - нахмурился Некрас.
   - В городе живу! - шмыгнул носом Олята. - Сестру мою бери! Она работящая.
   - Мала больно! Болтлива, небось.
   - Не. Как батьков посекли, молчит совсем.
   - Мову отняло?
   - Не! Говорить не хочет.
   - Ладно! - согласился Некрас. - Станет много болтать - выгоню. У меня строго! Перебирайтесь сегодня же - мой дом при конюшне в Волчьем Логу. Знаешь? Вот... Остановят дружинники, скажешь: Некрас нанял. В доме холсты, сукна, кожи - сошьете себе одежу, а еды много.
   - Платить сколько будешь?
   Некрас изумленно глянул на отрока.
   - Городской... Сколько просишь?
   - Ногату в месяц. Одну мне, другую Оляне.
   - Будет!
   - Одну дай вперед!
   - Зачем?
   - На Оляне рубашка совсем худая, на улицу выйти соромится. Не починишь уже - холстина гнилая, под иглой лезет. Я на торгу приценился: новая рубаха ногату стоит. Как раз на нее...
   Некрас сунул Оляте монету. Тот деловито зажал ее в кулаке.
   - Змея покажешь?
   - Даже чистить заставлю. Чтоб блестел, как конь!
   - А он... - Олята потупился. - Не съест?
   - Есть в тебе нечего! - усмехнулся Некрас. - Мяса сначала нарасти! Зачем тебя есть? Сам знаешь, что с худыми людьми смок делает!
  
   4.
  
   Олята бросил последнюю охапку соломы на пол и направился к выходу. Змей преградил дорогу.
   - Чего более? - заворчал отрок. - Навоз убрал, тебя почистил, соломы для подстилки принес... Все сделал!
   Олята двинулся к выходу, но змей, изловчившись, наподдал ему головой пониже спины. Отрок пролетел несколько шагов и зарылся головой в солому.
   - Чего дерешься?! - закричал он, вставая. - Совсем ополоумел! Не погляжу, что смок, да как возьму вилы!
   Змей подцепил зубами кожаное ведро, лежавшее у стены, и протянул Оляте.
   - Мыл уже! - осердился Олята. - Коня так не мою, как тебя, идола! Слетал бы к реке да искупался!
   Змей не отступил. Олята, вздохнув, взял ведро и, потирая ушибленное место, поплелся к бочке с водой. Смок повернулся к нему боком, и Олята, смачивая рогожу в ведре, стал тереть ею круп змея. Когда он добрался до основания шеи, смок шумно выдохнул, уложил голову на солому и прикрыл глаза. Олята стал тереть выпуклость на крупе, и смок блаженно заурчал.
   "Чешется! - догадался Олята. - Что у него тут? Как зуб режется. Но какие зубы на теле?.."
   Отрок переступил через шею смока - с другой стороны крупа была такая же выпуклость. Олята стал тереть и ее; змей, было примолкший, возобновил урчание.
   "Надо у Некраса спросить, что это у него?.." - решил Олята, но не додумал. У входа в конюшню показалась Оляна.
   - Что? - спросил отрок.
   Сестра указала рукой в сторону дома.
   - Приехал кто?
   Оляна кивнула.
   Олята отложил ведро и пошел к выходу. Змей не стал мешать...
   У крыльца стоял конь в богатой упряжи, рядом, сердито поглядывая на подходившего отрока, - Светояр.
   - Некрас где? - спросил он, не отвечая на поклон.
   - В посаде.
   - Конным уехал?
   - Конным, - подтвердил Олята. - Мигом сбегаю!
   - Буду я ждать! - заворчал воевода. - Садись на моего коня - и духом!
   Олята не заставил себя упрашивать. Взлетев в седло, крикнул сестре: "Потчуй, гостя!", и сразу сорвался в галоп. Стремена оказались длинны, подтягивать их было недосуг: Олята колотил в бока откормленного жеребца кожаными поршнями. Конь шел ходко, всадник стрелою пролетел мимо конной стражи, охранявшей въезд в Волчий Лог. Завидев отрока на жеребце воеводы, дружинники в изумлении открыли рты, но перенять не успели - Олята был далеко. На полном скаку он ворвался в посад и осадил коня перед избой с резным петухом на воротах.
   - Некрас! - закричал Олята, привставая в седле. - Некрас!
   Привлеченные криком, из окошек изб стали выглядывать их обитатели, Олята приосанился, с гордостью поглядывая на обывателей с высоты седла. Не каждому отроку удается сесть на такого жеребца!
   Дверь избы стукнула, и на пороге показался Некрас в одной рубахе. Из-за его плеча выглядывала Улыба.
   - Что тебе? - недовольно спросил сотник. - Чей это конь?
   - Светояр в гости к тебе!
   - Я мигом! - ответил Некрас и, отодвинув охнувшую Улыбу, скрылся в избе. Обратно он явился одетым, на ходу застегивая пояс с саблей, пошел к воротам. Улыба, успевшая накинуть поневу, вывела из конюшни гнедую кобылку. Некрас легко взлетел в седло и, наклонившись, поцеловал зарумянившуюся Улыбу в уста. Через мгновение два всадника мчались друг за другом по узкой улочке посада...
   Светояра сотник нашел в горнице своего дома. Воевода сидел за столом, попивая из глиняной кружки и заедая питье копченой сомятиной.
   - Доброе пиво! - похвалил Святояр, небрежным кивком отвечая на поклон хозяина. - Холодное, из погреба. И рыба добрая! Пиво из княжеских погребов, а сом откуда?
   - Олята рыбу коптит, - пояснил Некрас, подходя. - Ту, что змей не доест. Чтоб не пропала.
   - Ишь, как! - вздохнул Святояр. - Малый, а наловчился! Забрать его у тебя, что ли? Люблю я рыбу! Да еще с дымком...
   Сотник не ответил, и воевода указал ему на лавку напротив. Некрас сел. Оляна неслышно поставила перед ним кружку и блюдо с рыбой. Сотник омочил усы в холодном пиве и стал сдирать кожу с сазана. Некоторое время двое мужчин сосредоточенно пили и ели, смачно причмокивая и с шумом всасывая пиво из кружек. Первым оставил это занятие Святояр. Отодвинув кружку, он вытер ладони рушником и уложил их на стол перед собой.
   - Дом у тебя исправный, сотник, конь и змей досмотрены, - начал он, пристально глядя на Некраса. - Слуги проворные, справу знают. Бабу себе нашел добрую, Улыбу, знаю ее. Живешь правильно - месяц за тобой приглядываю. Однакож не верю тебе!
   - Что так? - усмехнулся Некрас.
   - Темный ты! Ничего о тебе не ведаю. Откуда ты, кто, где служил, у кого...
   - У курского князя.
   - Курский кмет? - изумился воевода. - Видел их: лучших воев нету на свете! Звал к себе - ни один не пошел. Ты как отбился?
   - Был в полоне у половцев. Два года. Не выкупили, не выменяли на половчанина, как ждал. Поганые меня в рабы продали. Бежал...
   - Почему не выкупили?
   - Родных у меня нету, сирота, заплатить некому. А князь денег пожалел или отговорил кто. Когда вернулся, укорил князя, а тот прогнал со двора.
   - Чтоб курский князь прогнал кмета?.. - Святояр недоверчиво покрутил головой.
   - Бывает.
   - Не верю что курский кмет! - сказал воевода. - Кметы оружие добро ведают, а ты самый худший меч выбрал, - Святояр глянул на саблю Некраса, лежавшую на лавке. - Я каждый нож в оружейной знаю
   Некрас встал, достал из кожаного мешка, висевшего на стене короткий железный гвоздь - ухналь и положил его на край стола. Стремительным, легким движением выдернул саблю из ножен. "Потолок низкий, как замахнется?" - успел подумать Святояр, как Некрас коротким, скользящим ударом рубанул по столу...
   Лезвие сабли легко развалило ухналь и на палец вошло в доску. Некрас вытащил его и протянул оружие воеводе. Тот внимательно осмотрел клинок - нигде ни вмятинки, ни щербинки. Святояр провел пальцами по лезвию, оценивая его выделку, затем ногтем попробовал острие. Внимательно присмотрелся к металлу: вдоль золотистого лезвия бежали узкие, сплетавшиеся в пучки, волнистые линии - следы многочисленных проковок.
   - Иноземная работа! - оценил воевода. - Знатный меч! Как проглядел?
   - Потому как ножны бедные и рукоять деревянная, - пояснил Некрас. - А дружинники на золото смотрят. Думают: раз богато украшен, так меч добрый.
   - Ободрали, может, золото? - предположил Святояр.
   - Нет. Меч прежний хозяин нарочно таким делал: рукоять из дуба, в руке лежит твердо, не скользит. Ножны простые, но удобные. С этим мечом воевать шли, а не перед бабами красоваться. Половец им владел, видел я у них такие. Здесь половца засекли или стрелой сбили - так и попал меч к князю. У русских воев такие редкость.
   - В другой раз буду на клинок глядеть, не только на ножны! - вздохнул воевода, возвращая саблю Некрасу. - Себе бы сгодился, но раз ты выбрал - носи!
   Некрас спрятал клинок в ножны и положил саблю на лавку. Сел рядом.
   - Что дальше было? - продолжил Святояр. - Как курский князь со двора согнал?
   - Пошел служить в Туров. Тамошний князь дружину набирал...
   - Недалеко от Киева, - задумчиво произнес воевода. - Оттуда тож прогнали?
   - Сам ушел.
   - Платили мало?
   - Из-за змея. Пока был маленький, держал для забавы. Другие приходили поглядеть. Потом смок вырос, кормить стало трудно. Князь дать денег не захотел; на кой, сказал, нам это чудище поганое? Я и ушел. Скитался, службу искал. Тяжко было. Прослышал, что князь Ростислав с великим князем Святославом воевать сбирается. Прошлый год не довоевали, снова силы копят. Подумал, где лучше сгожусь, и пришел в Белгород.
   - Почему не к Великому, он богаче?
   - Не взял бы - воев у него хватает. А меня, чтоб к Ростиславу не пошел, велел бы зарезать.
   - Потому на две гривны согласился? - сощурился Святояр. - Не знал - яро надо было рядиться!
   - Слово-то дал! - усмехнулся Некрас.
   - Уговор дороже! - согласился воевода и решительно отодвинул блюдо с недоеденной рыбой в сторону. - Ведаешь Городец?
   Некрас кивнул.
   - Был там?
   - Проходил мимо. Мы со змеем по рекам спускались - от Турова до Белгорода. Его рыбой кормить надо, а та в реке... Видел Городец, но не заходил.
   - Смотри! - воевода плеснул из кружки на стол, пальцем сделал из лужицы долгую мокрую линию. - Это река. Здесь стоит Городец - на том берегу. Наш город был, Великий его летось захватил и не отдает. И не вернет по доброй воле. Место очень доброе - один брод на много верст вокруг, закрыл его - и нам в земли Великого не перебрести. Стены Городца высокие, воев там много - не один месяц могут в осаде сидеть. Разумеешь?
   - Что?
   - Городец надо сжечь!
   - Пошли людей!
   - Посылал уже. На броде сторожа крепкая, чужого сразу перенимают и волокут на допыт. Яриться станешь, секут без разговору. Четверых у меня засекли.
   - Пошли полк!
   - Нельзя нам войском! Первыми на Великого нападем, все князья удельные нас осудят, в войско к Великому потянутся. Сладко чужие земли жечь и грабить, когда право на твоей стороне. Надо, чтоб Великий первым напал, тогда его осудят, глядишь - и нам помогут! Князь Ростислав и Великий крест целовали о мире, вся Русь ждет, кто первый целование нарушит. Ясно?
   - Нет.
   - Городец должен сгореть сам! Сушь стоит, Мало кто лучину обронил или там жар неостывший на двор выбросил. Так должны подумать.
   - Я должен зажечь?
   - Хвалился, что можешь.
   - Могу. На виду у всех подлететь и масло горящее на городницы сбросить. Но змея в небе не спрячешь, все знают, у кого я на службе - тайно не выйдет.
   - А ты ночью!
   Некрас замолчал и пристально глянул на Святояра. Тот не отвел глаз, но понял по-своему.
   - Я обещал тебе десять гривен в месяц. Дал две. Спалишь Городец, отсыплю двадцать - за месяц, что уже отслужил, и следующий. Згода?
   Некрас кивнул.
   - Не медли! - добавил воевода, подымаясь с лавки. - Смеркается, пора лететь. До Городца верст пятьдесят - скакать долго, да и лететь не скоро.
   Святояр надел шапку и вышел. Некрас остался за столом. Неслышно вошел Олята и стал напротив.
   - Что ты? - спросил Некрас, поднимая глаза от стола.
   - Возьми меня!
   - Слышал разговор? - сощурился Некрас.
   - Говорили громко.
   - Что тебе до Городца?
   - Батьков вои Великого посекли!
   - А вои Ростислава посекут батьков других, - вздохнул Некрас. - Кто за тех отомстит? Ладно, сбирайся... Стой! - остановил он заторопившегося Оляту. - Одень самое худое, что у тебя есть, ясно? Сними с кобылы седло и занеси в конюшню - на одном не усидим. И еще... Найди глиняные горлачи, неси все, какие у нас есть...
  
   ***
  
   К Городцу долетели с рассветом. Небо за гребенкой леса стало бледнеть, когда смок пересек реку и устало опустился на песок близ узкой и длинной промоины в обрывистом берегу. Некрас и Олята соскочили со змея, быстро расседлали его, и смок тяжело заполз в промоину, где сразу скрылся от любопытных глаз. Там змей лег на песок и уснул. Некрас, будто и не было бессонной ночи, вытряхнул из мешка невод, разделся сам и велел сделать это Оляте. Утренняя вода в реке оказалась жутко холодной, у Оляты перехватило дыхание, но Некрас молчал, и отрок стерпел. Вдвоем они перегородили неводом тихую затоку и споро вытащили на берег ворох сонной рыбы. Некрас быстро и привычно разобрал ее по величине, насек в кустах веток-куканов, нанизал рыбу под жабры (Олята помогал) и, забросив куканы в реку, намертво пригвоздил их берегу.
   - Смоку надо свежую рыбу, высохшую есть не станет, - пояснил Оляте. - А не поест - пешком обратно пойдем!
   Покончив с рыбой, Некрас ловко зажег костер, они быстро обогрелись и позавтракали - хлебом и копченым салом. Олята робко заикнулся о свежей рыбке, но сотник только отмахнулся:
   - Некогда печь! Да и не хочу - наелся на год вперед, за смоком недоедки подбирая. Коли охота к вечеру не спадет, напечешь, сколько хочешь! Невод есть - еще раз в реку забрести можно...
   После завтрака они спрятали сбрую и невод в промоине и берегом оправились вверх по течению. Некрас шагал быстро, Олята едва поспевал. По пути отрок вспоминал полет. Некрас усадил его за спиной, привязав ремнями не только к седлу, но и к себе. Когда смок оторвался от земли, Оляте стало жутко, и он вцепился в пояс сотника. Змей, мерно взмахивая крыльями, набирал высоту, стояла ночь, земли не было видно, и от этого становилось еще жутче. Оляте казалось, что они не поднимаются, а падают в бездонную прорву, и падение это будут продолжаться бесконечно долго - пока они не умрут от голода и жажды. К счастью, из-за облаков показалась луна, и Олята воспрял духом. К его удивлению Некрас даже в полной темноте не сбился с пути - они летели по-над берегом реки. Мягкий лунный свет заливал землю: мерцала вода в реке, частым гребнем врезалась в темно-синее небо гребенка леса, земля внизу была тиха и спокойна. Такой красой и покоем веяло от расстилавшейся перед ними картины, что у Оляты защемило сердце. Он смотрел во все глаза и никак не мог насмотреться. Змей то поднимался выше, то скользил на расправленных крыльях вниз; река поворачивала, леса то приступали к ее берегам, то отступали далеко, менялись виды, но каждый из них был по своему красив и мил сердцу. Впервые в своей короткой жизни Олята задумался о том, как хороша земля, на которой он родился и вырос, и поблагодарил Господа за такое счастье.
   Устав смотреть на землю, Олята стал следить, как Некрас управляет полетом, но так не разобрался до конца. Если следовало повернуть вправо или влево, сотник тянул за поводья, но отрок не понял, как Некрас заставляет змея подниматься или спускаться. Затем он устал от впечатлений и захотел спать. Некрас словно почувствовал это - посадил смока на пустынном холме. Здесь он скормил змею предусмотрительно захваченную рыбу и велел отроку отдыхать. Олята прикорнул прямо на траве, прислонившись спиной к теплому крупу смока. Он так и не понял: спал ли сам сотник во время недолгой остановки? Некрас разбудил его и велел залезать в седло. Последовавший затем полет был утомительным, Олята подремывал, прижавшись к спине сотника, пока змей не пересек реку.
   С высоты Олята не заметил Городца и сейчас, шагая за Некрасом, не знал, долго ли идти? Оказалось - долго. Солнце уже стояло над лесом, когда они выбрели на малоезженую дорогу и стали подниматься вверх от реки. Теперь Некрас шел сторожко и Оляте сделал знак не шуметь. Никто не встретился им на пути, и лазутчики незамеченными выбрались на опушку. Там залегли в густую траву и стали наблюдать за Городцом.
   Теперь Олята понял, почему Светояр захотел сжечь город. Там, где поворачивала река, в нее врезался высокий мыс. С западной стороны крутой берег его защищала река, с северной и южной - отвесные обрывы. Их прямые склоны несли следы рук человека - слишком гладкими и ровными выглядели. С востока к Городцу змеилась по склону узкая дорога. Все пространство мыса было огорожено по краям высокими стенами из срубов-городниц, засыпанных изнутри землей, все городницы имели заборола из бревен, с прорезанными в них бойницами и тесовые крыши. Единственный въезд в крепость также сторожили городницы, тянувшиеся вдоль него с обеих сторон. Нападавшим, случись им явить безрассудство и приступить к воротам, пришлось бы идти внутри этих стен под градом стрел, камней и кипящего вара. С других сторон приступать к городу и думать было нельзя: высота обрывов со стенами была не менее тридцати саженей.
   К посаду Городца вели две дороги: одна, слева, от реки, вторая, со стороны правой руки - с востока. Первая выглядела пустынной. По восточной один за другим тянулись возы. Часть их были гружены сеном, другие - рогожными кулями и мешками, но что в тех мешках, издалека было не разобрать.
   - Припасы свозят к войне! Готовятся... - заключил Некрас и повернулся к Оляте. - Пойдешь в город! Глянешь: сухи ли городницы, где за стенами стреха соломенная, где, может, сено или солома сложены. Поведаешь потом. Остановят, скажешь, что ты из веси, ищешь батьку, что повез сено и домой не вернулся. Спросят, из какой веси, скажешь: Заболотье.
   - Вдруг нет такой? - насупился Олята.
   - Каждая вторая весь на Руси - Заболотье, - усмехнулся Некрас, - а каждая первая - Забродье. Твою-то как звали?
   - Забродье...
   - То-то!
   Олята встал, но Некрас остановил его. Внимательно осмотрев отрока, он зачерпнул с дороги горсть мягкой пыли, обильно посыпал ею рубаху и порты Оляты, да еще провел грязной ладонью по щекам.
   - Поршни сыми! Новые. Босым пойдешь! Только не гляди на стражу волком! Не на войну отправляешься - батьку искать! Будут грозить - беги! Гнаться не станут - что им отрок? К тому же в броне да при мечах бегать тяжко...
   Выправив Оляту, Некрас проводил его взглядом и схоронился под разлапистым кустом боярышника. Лег на спину, заложив руки под голову, и смежил глаза. Он не спал, дремал, чутко прислушиваясь к монотонному шуму леса, как привык делать это на протяжении последних лет. Его столько раз пытались убить, что Некрас уже не мог иначе. Спал сторожко, как волк, разве что ушами не водил во сне. Даже в постели с Улыбой он просыпался, стоило кобыле во дворе фыркнуть или ветру ударить ставней. Определив источник шума, Некрас снова засыпал, - чтобы встрепенуться на следующий звук. Вот и сейчас, едва тело его размякло, налившись приятной тяжестью, как отдаленный топот копыт заставил Некраса открыть глаза. Он прислушался - топот приближался. Сотник привычно определил, что всадников трое, и они торопятся. Некрас не встревожился - от дороги до куста боярышника, где он схоронился, было шагов десять, разглядеть его в этих зарослях было невозможно, но давняя привычка взяла свое. Некрас извлек из ножен саблю и положил ее перед собой. Понадобится - схватить успеет. Сжимать рукоять нет нужды, да и рука затечет от напряжения. Он не отрок, идущий в первый бой...
   Копыта простучали рядом, и топот стал затихать вдали. Некрас собрался прятать саблю, как услыхал, что всадники возвращаются. В этот раз они ехали шагом. Некрас осторожно раздвинул ветки кустарника и скоро увидел троих конных воев в бронях и при оружии. Тот, что ехал спереди, внимательно смотрел на пыльную дорогу, выглядывая следы, двое шарили глазами по обочинам. Напротив куста боярышника вои остановились. Некрас нахмурился и взял рукоять сабли.
   - Куда они подевались? - зло сказал первый всадник. - В лес, что ли, свернули?
   - Говорю тебе: наш это, давно в корчме сидит! - ответил ближний к Некрасу воин. - Что рыщем?
   - Сторожа ясно видела: шли от реки вой и какой-то отрок. Что нашему у реки делать?
   - Рыбу ловить! - предположил второй всадник. - Посидели на зорьке с удочкой, может, невод забросили. Или... Думаешь, это был отрок? Вдруг девица переодетая? - он хихикнул. - Сам ведаешь: не любят посадских дочек с нами отпускать...
   - Вдруг они с того берега?
   - Как? На броде сторожа, по берегам день и ночь конные рыщут. Лодью или челн сразу углядят. Мимо наших птица не прилетит! Поехали лучше в корчму! От такой скачки во рту высохло!
   - Тебе бы только брагу цедить с утра до ночи! - заворчал первый всадник, но коня повернул. Следом направились и другие.
   "Крепко сторожат! - укорил себя Некрас. - Светояр упреждал. Ворочаться надо через лес. Только про птицу он зря - змея не углядели..." - усмехнувшись этой мысли, сотник спрятал саблю в ножны и вновь устроился под кустом.
   ...Олята вернулся нескоро. Некрас услыхал его шаги издали, перебрался под другой куст и оттуда внимательно смотрел, не идет ли кто следом за отроком. Не шел. Сотник вышел навстречу и сразу увидел на грязных щеках отрока две широкие дорожки от слез.
   - Били?! - спросил сочувственно.
   - Нет! - радостно ответил Олята. - Это я, чтоб в город пустили. Батьку ищу! Сжалились... Только тиун увидел - и плеткой! - отрок задрал рукав рубахи и показал багровый след на плече. - Потрох сучий!.. Все равно я высмотрел!
   - Что?
   - Внутри города все завалено сеном - до самых заборол!
   - Натащили в город сена?! - изумился Некрас. - Зачем?
   - Не знаю...
   - Они же сами себя спалят!
   - Сотник, что над воями стоит, запретил жечь огонь в городе. У жильцов отобрали кресала, вынесли все светцы, лучины, дрова. Еду готовят в посаде, все там обедают - и жильцы и вои.
   - Как выведал?
   - Зашел в корчму, посидел в уголке... Люди громко говорят.
   - Молодец! - похвалил Некрас. - Вот тебе! - он достал из-за пояса и протянул отроку нож в кожаных ножнах.
   - Мне?! - вспыхнул краской Олята. - А как ты?..
   - Еще один есть! - Некрас похлопал по голенищу сапога.
   Обратно они шли через лес, поэтому до своей промоины добрались только к вечеру. Смок встретил их радостным рыком. Некрас первым делом замел на берегу утренние следы, присыпал песком кострище, затем вытащил куканы и накормил змея рыбой. Отправив Оляту в лес собирать хворост, он развел в дальнем конце промоины костер и обжарил на прутиках ломти копченой свинины. Для Оляты оставил несколько рыбин на кукане - пусть лакомится! Отрок, натащив хвороста, принялся печь рыбу на углях, затем они пообедали - каждый своим печевом. Некрас запивал свинину медом из фляги, Олята обошелся речной водицей. Они собрались уже встать, как из сгустивших сумерек к костру выплыла белая тень.
   - Это мое место! - капризно сказала гостья. - Зачем вы здесь?
   Некрас схватился было за саблю, но присмотрелся и опустил руку. Перед ними стояла то ли девочка, то ли девица в драной рубахе до щиколоток. Немытое лицо, нечесаные волосы и черные от грязи ноги... Гостья шагнула ближе, и Олята разглядел неподвижное лицо и странный взгляд.
   "Навка!" - понял он и оцепенел от ужаса. А Некрас не смутился.
   - Садись гостья дорогая! - сказал он, указывая навке пень, на котором сидел сам. - Не побрезгуй, отведай нашего угощения! - Некрас ловко сложил на лист лопуха оставшиеся куски свинины, ломоть хлеба, прибавил к ним печеных судаков. Все это с поклоном подал гостье. Та, мгновение поколебавшись, взяла еду и села на пенек. Свинину она отложила, а рыбу стала есть, отхватывая зубами большие куски и чавкая.
   "Навка! - утвердился в своем подозрении отрок. - Рыбу выбрала..."
   Тем временем Некрас поднес навке фляжку. Та надолго приникла к горлышку, а затем, отбросив обглоданный хребет, схватила следующую рыбу и не остановилась, пока не обгрызла, не обсосала ее до последней косточки.
   - Укусно! - заметила навка, бросая на песок и этот хребет. - Не хочу более! Добрые вы люди... Что делаете здесь?
   - Рыбу ловим! - пояснил Некрас, кланяясь. Когда сотник выпрямился, Олята заметил в его глазах какие странные искорки.
   - Здесь я рыбу ловлю! - нахмурилась навка.
   - Прости, не знали! - развел руками сотник. - На рассвете уйдем!
   - Ладно! - согласилась навка. - Но чтоб на рассвете... Это кто? - навка испуганно указала на голову подползшего к костру змея.
   - Смок мой, - пояснил Некрас. - Не бойсь, он добрый.
   - Не укусит? - деловито осведомилась навка.
   - Ни в жисть! - заверил Некрас.
   Навка встала, подошла к змею и осторожно тронула его ладошкой. Смок закрыл глаза и заурчал. Навка погладила его по колючей голове и отступила к костру.
   - Пойду! - сказала она, потягиваясь. - Спать хотца. Отрок пусть идет со мной!
   Олята испуганно отшатнулся.
   - Не бойсь! - шепнул ему на ухо Некрас. - Она безвредная...
   Олята робко встал, навка взяла его за руку и повела за собой. "В воду потянет! - дрожал Олята. - Там обовьет руками - и на дно!" Отрок оглянулся в надежде, что Некрас заберет его, но сотник только улыбнулся ему. Навка к облегчению отрока повела его не к реке, а в лес. Недалеко. У высокой сосны она наклонилась и стала странно грести руками. Олята присмотрелся и понял, что навка разравнивает кучу сухого мха.
   - Добро будет! - сказала гостья, разгибаясь. - Ложись! Спать будем!
   Олята, поколебавшись, робко прилег, навка тут же пристроилась рядом. Обняв Оляту, она уткнулась носом в его плечо и ровно задышала. От странной гостьи пахло потом и немытым телом. Олята вдруг сообразил, что навки так не пахнут. Они же в реке живут, должны быть чистые! Олята осторожно отодвинулся от странной девицы, рука ее соскользнула с его плеча.
   - Не ходи во двор, Василько! - пробормотала она. - Засекут! Они злые...
   Олята замер, чуть дыша, и девица успокоилась. Скоро она стала мерно посапывать. Олята осторожно отполз в сторону, встал и пошел обратно. Некрас ничуть не удивился его появлению. Он вообще занимался странным делом: зажав меж ног глиняный горлач, ножом вертел в боку его дырку. Круглую рукоять острого ножа сотник пристроил меж ладоней, встречными движениями их он и вращал нож. Обожженная глина скрипела, но поддавалась. Олята удивился, почему сосуд не трескается от нажима, но, присмотревшись, разглядел: внутри горлач забит песком.
   - Думал навка! - сказал Олята, присаживаясь рядом. - Испугался...
   - Блаженная она, - сказал Некрас, не отрываясь от своего занятия. - Глаза ее видел? А рубаху? Живет в лесу, ест, что найдет, - сотник вздохнул.
   - Почему она взяла меня?
   - Кого-то напомнил. Брата или жениха. Или убили того, или сгинул, а она умом тронулась... - сотник провертел, наконец, свою дырку, высыпал из горлача песок и полюбовался на работу. В пузатых боках горлача темнели три дырки.
   - Думал навка, - повторил Олята, все еще под впечатлением случившегося.
   - Навок вообще не бывает!
   - Да ну? - не согласился отрок.
   - Сколько по лесам ходил, у реки ночевал - ни одну не видел. Выдумывают люди... Нож не потерял? - повернулся сотник к Оляте.
   Тот покрутил головой.
   - Тогда иди к берегу и нарежь ивовых веток. Тонких, для корзины.
   Когда Олята принес ветки, перед сотником стояли два дырявых горлача. Взяв ветки, он ловко и очень быстро сплел небольшую корзину. Застелив ее дно оторванным от подола рубахи куском полотна (Олята только вздохнул, видя такое небрежение), Некрас горстями насыпал в корзину песка, встал.
   - Седлай змея! Летим!
   Прежде, чем они забрались в седла, Некрас палкой нагреб в горлачи жарких углей, выбирая те, что поболее, и поставил горлачи в корзину. Корзину передал Оляте, велев держать перед собой. Ничего не понимая, Олята привязался ремнями, сотник шлепнул змея по шее, и тот, переваливаясь с ноги на ногу, пошел к реке. "Будем переплывать? - удивился Олята. - Так на том берегу сторожа!" Однако смок, зайдя в воду, поплыл не поперек реки, а против течения. Двигался он все быстрее и быстрее.
   - Береги угли! - сказал вдруг Некрас, поворачиваясь. Олята не успел сообразить, почему именно сейчас угли надо беречь, как змей расправил крылья и захлопал ими по воде. Олята склонился на корзиной, прикрывая телом горлачи от брызг и не видел, как смок разбежался и плавно взмыл над рекою. Неспешно помахивая крыльями, змей поднялся над лесом и полетел по-над берегом. Было уже за полночь, луна стояла высоко, и Олята вновь увидел внизу серебряный блеск воды, темную гребенку леса и луг, над которым они медленно плыли.
   - Приготовься! - тихо сказал Некрас, не поворачиваясь. - Когда скажу - подашь мне корзину под правую руку. Сам возьмешь второй горлач. Будешь делать, что я.
   Олята послушался. Держа корзину в руках, он напряженно ждал и скоро дождался.
   - Давай! - шепнул Некрас.
   Олята подал, сотник на ощупь выудил из корзинки горлач и крепко схватил его за толстую ручку. Отрок последовал его примеру. От этого движения пустая корзина выскользнула из его рук и полетела куда-то вниз. Олята проводил ее взглядом и увидел, как прямо на них надвигаются высокие темные стены.
   - Бросай!
   Некрас швырнул свой горлач в сторону, Олята немедленно сделал тоже. Оглянувшись, он видел, как оба горлача, кувыркаясь и разбрасывая по сторонам красные искры, летят вниз - прямо в темную массу, оставшуюся позади. В то же мгновение смок часто замахал крыльями, они стали подыматься. Над рекой Некрас развернул змея, и они полетели обратно. Некрас свесился влево, глядя вниз, отрок сделал то же, но ничего не увидел - все та же темная масса спящей крепости. Над лугом они опять развернулись к реке.
   - Придется лететь к Светояру за горючим маслом, - вздохнул Некрас. - Не вышло...
   - Гляди! - прервал его Олята.
   Сотник глянул вправо - над крепостью поднимался багровый язык пламени. Затем выскочил еще один, следом еще... Небо над Городцом осветилось, в потоке горячего воздуха, летевшего ввысь, дрожали и расплывались звезды. Послышались крики, которые вскоре слились в один сплошной вой. Некрас с Олятой летели над посадом. Пламя, доев сено, перебросилось на стены Городца, улицы посада были ярко освещены. По ним двигались какие-то точки, присмотревшись, Олята понял - люди! Все бежали прочь от Городца, некоторые уже миновали посад и неслись по лугу. Все это промелькнуло в один миг - поджигатели были над рекой.
   - Дай бог, посад не сгорит! - вздохнул Некрас. - Куда ж людям под зиму?..
   Смок пересек реку. Олята в последний раз оглянулся. Городец пылал. Там, где еще сегодня утром стояла неприступная крепость, бушевал огонь, ярко освещая все на версту вокруг. Даже на хвосте смока отбивался багряный цвет.
   - Так вам! - радостно прошептал Олята. - За батьков! За Забродье мое! Чтоб ты сгорел, Великий! Как этот Городец...
  
   5.
  
   Взгляд Святослава был долгим и тяжелым. Сотник Жегало ежился, но глаз не опускал. Невысокий, крепко сбитый, Жегало был некрасив. Смуглое, скуластое лицо с глазами-щелочками, сам чернявый, борода клочковатая... "Половецких кровей, - думал Святослав, злобясь. - Мать покрыл кто-то из степняков. Набрали в войско выблядков, мать их! расхлебывай теперь! Ишь, стоит гоголем! Жегало... Выбрали имечко!"
   - Ты велел сено в Городец тащить? - сурово спросил Святослав, с удовлетворением наблюдая, как корчит сотника от его вопроса.
   - Я! - тихо ответил Жегало.
   - На лугу места не было?
   - Крали там сено! Днем привезут, а ночью волокут... Схоронят затем по лесам - не найти!
   - Сторожа на что?!
   - Луг большой. На одной стороне сторожа, на другой крадут. Каждую ночь.
   - Значит, сторожу на каждую сторону! - раздраженно сказал Святослав, зная, что ответит сотник.
   - Людей не было. Две сотни всего... На броде - сторожа, по берегам разъезды, сторожа в Городце, - стал перечислять сотник. - За Ростиславом смотрели крепко, что успеть, случись нападение, в Городце запереться и тебя упредить, великий князь. Но более всего приходилось отряжать воев за припасами. Не хотели смерды по доброй воле хлеб и сено давать - все у них забирали, подчистую. С вилами кидались. Кричали: "Все равно зимой подыхать!", - сотник облизал губы. - Ты велел припаса на большое войско заготовить. Не наши земли, княже!
   "В наших тоже кидаются! Что из того, что смердов обобрали? Где теперь эти припасы?" - горько подумал Святослав, но вслух сказал другое:
   - Понимал, что может загореться?
   - Понимал...
   - Что сделал?
   - Отобрали у всех жильцов кресала, лучины, светцы, все дрова из Городца вывезли, чтоб в печах не палили. Ночевали жильцы в посаде, в городе оставалась только сторожа.
   - Она и подожгла!
   - Не могла! - Жегало снова облизал губы. - У нее тоже кресала отбирали, а тех, кто в ту ночь стоял, много лет знаю. Трое сгорели, десять обожглись...Головой за них ручаюсь!
   "Головой и ответишь!" - хотел сказать Святослав, но вовремя остановился. Княжье слово не воробей, вылетит - думай потом, как поправить. Казнить сотника успеется, надо разобраться. Жегало, видно, этого тоже желал. Сотнику хотелось что-то сказать: крутился, пыжился, ожидая вопроса. Но Святослав не спешил. Пусть помучится, половецкая кровь!
   - Жегало знает, кто Городец спалил! - пришел на выручку сотнику тысяцкий Горыня.
   - Кто?
   - Ростиславовичи!
   - Это я и без тебя ведаю! - усмехнулся князь. - Всяк знает, кому Городец спалить свербело. Поведай, как смогли?
   - Жар на сено сбросили! - торопливо выпалил Жегало. - Сверху...
   - На птице прилетели?
   - На смоке...
   Святослав хотел выругаться, но удержался. Не те года, чтоб лаяться срамными словами. Половецкий выблядок задумал морочить голову. Казнь будет жестокой...
   - Какой смок? О трех головах, пышущих пламенем? Значит, прилетел и спалил?..
   Жегало, уловив издевку в голосе князя, понурился.
   - Что молчишь?
   - Одна у него голова... - тихо сказал сотник.
   - Сам видел?
   - Рында поведала...
   - Что за Рында?
   - Блаженная... В лесу живет. Как Городец сгорел, прибежала и хвалилась, что смока видела. А с ним двое были: отрок и вой при мече. Не наши...
   - Блаженная... - князь колебался, решая, разразиться ему гневом и отдать спокойный приказ. Но снова вмешался Горыня.
   - Кажи князю, что принес!
   Жегало достал из сумки черный, закопченный горлач и протянул Святославу. Князь медлил, брезгуя взять грязную посудину, Горыня подскочил, схватил сам.
   - Гляди, княже! На пепелище нашли. В таких горлачах хозяйки угли носят из дома в дом - печь разжигать. Но в тех гончар дырки делает, чтоб угли не гасли. В этом ножом сверлили. Не знали Ростиславовичи, что сено в Городце, прилетели, разведали, быстро подготовили горлачи, а затем сверху бросили. Один вой на забрале видел, как по небу летело нечто большое и черное, потом огоньки вниз посыпались...
   - Ты веришь в смоков, тысяцкий?
   - Дед мой их видел!
   - Мой тоже много чего видел, - усмехнулся Святослав. - Рассказывал мне сказки на ночь. Мне не пять лет, Горыня, шестьдесят! Я вам сам скажу, как все было. Разведали Ростиславовичи, что сено в Городце, подплыли ночью на лодье, пустили через стены огненные стрелы... Никаких смоков не надо!
   - Не было этого! - сердито сказал Жегало. - Разъезды по обеим берегам, сторожа у Городца, на броде... Прежде, чем подплыли, всех перестреляли бы! Подсылал к нам Светояр лазутчиков - и не раз. Переняли, допросили, засекли!
   - Так уверен в стороже!
   - Это мои вои! - набычился Жегало. - Я с ними пять раз в Поле ходил. С ними против князя Игоря секлись...
   - Поди вон! - не стерпел Святослав.
   Жегало вспыхнул, но сдержался. Поклонившись, быстро вышел из палат, оставив князя с тысяцким.
   - Это не лжа, княже, - сказал Горыня, когда сотник скрылся за дверью. - Я знаю Жегало!
   - Нет людей, которые не лгут!
   - Жегало из Черных Клобуков. Принял нашу веру и ушел от своих. Сам знаешь, как бьются Клобуки. Больше скажу, княже, в сече я ставлю Жегало рядом - знаю: не побежит. Не раз так было. Верю ему, как себе!
   "Хорошо, что не велел казнить! - подумал Святослав. - Клобуки этого не даровали бы, хоть сотник ушел от них. Треть моего войска Клобуки! Когда-то пришли на службу Киеву из Степи, землю им дали, выпасы. Рады были, что от половцев спасли, кланялись до земли! Теперь разбогатели, загордились... Хотят идут в войско, хотят нет. Сильны, нет на них управы... Я тоже хорош: старый стал, не ведаю своих сотников. Однако наказать Жегало надо: кто бы не сжег Городец, а вина его!"
   - Не может ли так быть, что сам Светояр нам сказку про смока подкинул? - задумчиво спросил Святослав. - Дабы убоялись, и в земли Ростислава не шли? Смутно все это... Блаженная кого-то видела, тень в небе мелькнула... Сам узнавал?
   - Жегало лазутчиков пытал - ни один про смока не ведал!
   - Вдруг пытал плохо?
   - Жегало умеет... Калеными клещами мясо на теле рвали, ни один человек стерпеть такое не может. Все лазутчики поведали. Про войско Ростислава, сколько у него конных, сколько пеших, откуда помощи ждет... Про смока никто не обмолвился. Не знали.
   - Откуда тогда смок?
   - Светояр взял на службу!
   - Хочешь уверить, что смок существует?
   - После того как Жегало прискакал с худой вестью, спрашивал я своих. Один сотник вспомнил: был у Глеба Туровского дружинник Некрас, который держал дома смока. Маленького, не больше теленка. Все ходили к нему в дом, на змея дивиться. Глеб хотел забрать смока, да дружинник не отдал. Глеб прогнал его. Потом одумался и выслал погоню: Некраса убить, а смока отнять.
   - Отнял?
   - Ни один из той погони домой не вернулся. Всех Некрас порубил.
   - Сколько воев в погоне было?
   - Шестеро.
   - Один порубил шестерых?!
   - Да, княже! На воях живого места не было: кому Некрас голову снес, кому руку отрубил. Коней - и тех заколол. Страшное дело, туровские женки неделю выли... После чего сгинул Некрас, ничего о нем слышно не было. Глеб посылал людей по городам и весям, но попусту...
   - Не верю я, чтоб один шестерых убил! Да и на Глеба не похоже - столько на одного выслать. Скуден умом князь... Небось послал двоих, те по пути в корчме брагой опились, вот Некрас их и одолел.
   - Может, так и было, княже, любят люди приврать... Но Некрас мог податься к Светояру. И смок с ним...
   - Его смок как теленок! - возразил Святослав. - На таком не полетишь.
   - Вырос. Сотник рассказывал: Некрас смока маленьким нашел, не больше хоря был. Кормил с рук. Смок к нему так привязался, что был как собака, слушался каждого слова. Потом змей вырос и жрал столько, что Некрас прокормить не мог. Просил князя помочь, а Глеб отобрать велел...
   - Жаден Глеб, - вздохнул Святослав. - Дал бы Некрасу пару гривен, сам на княжий двор смока отвел бы. Нам бы заботы не было.
   - Думаю, княже, про смока выведать.
   - Как?
   - Жегало виноват перед тобой, пусть в Белгород едет!
   - Узнают его!
   - Не был он в Белгороде, никто его там не ведает. К тому же рожа у него не русская, такие все одно лицо. Велю ему бороду обрить, волосы с головы снять, как половцы делают. Будет оружием торговать. Никто не удивится: Ростислав к войне готовится, оружие в цене, купцы везут его в Белгород.
   - Дашь Жегало мечей - ворога вооружать?
   - Возьмет половецкое железо, дрянное. У нас его много, вои брать не хотят. Пусть Ростиславовичи купят - много не навоюют.
   - Ладно! - согласился Святослав. - Только людей пусть возьмет - из Клобуков. Если Некрас в Белгороде - убить! - лицо князя стало жестким. - И смока, коли получится.
   - Сделаем, княже!
   - Лучше скажи, как далее быть? - вздохнул Святослав. - Рядились собрать войско у Городца, для того Жегало сено с зерном запасал. Теперь Городца нет, припасов нет...
   - А земли Святояр занял...
   - Когда?
   - Сегодня. Большое войско перебрело на этот берег. Земли-то его, княже!
   Святослав помедлил и кивнул.
   - Много людей в Городце сгорело? - спросил тихо.
   - Трое... Еще столько убились, с городниц прыгая.
   - А посадские?
   - Уцелели. Огонь не затронул посада, ветер в другую сторону дул.
   - Стены Ростислав за два месяца подымет, службы до снега отстроит - Городец опять его! Столько воев летось под ним положили - все без толку, - Святослав вздохнул: - Думай, тысяцкий, как нам далее быть? Как войну теперь вести?! И я подумаю...
   Горыня поклонился и вышел за двери. В сенях к нему метнулся Жегало.
   - Будешь жить! - успокоил тысяцкий. - Сослужишь князю службу - все забудется. А хорошо сослужишь - награда ждет.
   Сотник выхватил из-за пояса тяжелый кошель и с поклоном вложил в руку Горыни. Тот взвесил кошель в ладони, удовлетворенно кивнул:
   - Идем, расскажу про службу...
   Святослав, оставшись один, прилег на застланную толстым ковром лавку и смежил глаза. Болела голова - от вчерашнего пира, и еще более от мысли, что кубки поднимали, когда Городец пылал вовсю. Маленькая, но грозная крепость была ключевым звеном в задуманной великим князем войне, теперь цепь разорвалась, и соединить звенья не получалось.
   "Светояр, это все Светояр! - думал князь, не замечая, что сердито скрипит зубами. - Без него Ростислав - вздорный отрок, которому достаточно плетку показать! Летось спас щенка от верного разгрома - заманил мою дружину в леса, заплутал ее, затаскал по буеракам, пока люди и кони не изнемогли. Пришлось о мире рядиться, крест с сопляком целовать. Не угомонится Светояр, пока Ростислав на киевский стол не сядет. Как такую язву рядом терпеть? Светояр не пускал меня в Киев, мой город по праву старшинства, войско Игоря разбил. Хорошо, что другие князья поддержали, Любечский ряд вспомнили, лествицу старую. Нет в землях наших порядка: брат на брата идет, щенок - на великого князя в благородных сединах. Окоротить бы молодца - чтоб навсегда дорогу в Киев забыл! Но как? Горыня Светояру в онучи не годится - хитер, изворотлив, но думать не умеет. К тому же злато больно любит... Заменить его некем, другие еще хуже... Переманить Светояра не выйдет - верен как пес, дед его Ростиславовичам служил. Теперь этот смок... Глеб Туровский забаву искал, а Светояр другое увидел. Мигом Городец сожгли... Прознает дружина про смока - на коня не посадишь. Всяк с детства сказку помнит, про трехголового, что огнем дышит... Что из того, что у этого голова одна? У страха глаза велики..."
   Тяжкие думы одолевали великого князя, да так, что почувствовал себя худо. Кликнул слуг, те отвели Святослава в баню (всегда натоплена, старый князь любит). Там Святослава легонько размяли вымоченными в меду травяными вениками, поднесли холодного капустного рассолу - полегчало. Ужин князь велел подавать в спальню, к общему столу не пошел - не хотелось, не ко времени здравицы слушать. Была среда, постный день, Святослав без охоты пожевал пареной рыбки с тыквенной кашей, выпил холодного узвару и лег почивать под меховое одеяло. Долго ворочался, не в силах отогнать дневные заботы, и уснул только под утро...
   6.
  
   Ух, каким выдался для Оляты тот день!
   На обратном пути они заблудились. Поначалу летели над рекой, Олята вновь любовался открывавшимися с высоты видами, но прежнего восторга не было. Разведка в Городце, удар тиуна, появление блаженной и поджег города - впечатления распирали грудь отрока, хотелось поделиться, но Оляны рядом не было, а Некрас на беседу был не расположен. На возгласы отрока он не откликнулся, и Олята замолчал. Потому и скользил рассеянным взглядом по чудным долинам, залитым мягким лунным светом. Скоро и смотреть стало не на что: набежала туча, закрыв луну и звезды непроницаемым черным покрывалом. Затем громыхнуло, и пошел дождь. Крупный, холодный. Олята мигом промок, замерз и стал громко клацать зубами. Некрасу тоже пришлось не сладко: он хоть не стучал зубами, но тело его (отрок, ища тепла, прислонился к сотнику) сотрясала дрожь. Олята почувствовал, как змей стал снижаться.
   "Где мы сядем? - тревожно думал отрок. - Не видно ни зги! Разобьемся..." Но Некрас знал свое дело, или же змей мог видеть в темноте: сели они на поляне, окруженной высокими соснами. Это Олята разглядел при свете молнии, ударившей неподалеку. Некрас, ни слова не говоря, спрыгнул в мокрую траву и направился в лес. Олята потащился следом. Сотник выбрал дерево, снес саблей несколько ветвей, бросил их к стволу и уселся на подстилку. Олята пристроился рядом. Под густой кроной сосны было сухо и безветренно, Олята, прижавшись к Некрасу, быстро согрелся и стал клевать носом. "А как же смок? - успел подумать он, закрывая глаза. - Он же на открытом месте..." Олята хотел спросить об этом, но не успел...
   Проснулся он на рассвете - от холода. Некраса рядом не оказалось. Олята испуганно вскочил на ноги, но тут же увидел сотника - тот шагал к нему вдоль опушки, прокладывая темный след на мокрой траве. Отрок глянул туда, где ночью остался змей, - смок лежал посреди поляны, вытянув шею в их сторону.
   - Весь неподалеку, - сказал Некрас, подходя. - Видел кузню, дым от горна идет. Пойдешь туда, наймешь коня, поедешь в Белгород и приведешь сюда сторожу с рыбой. Голодный смок не полетит.
   К удивлению Оляты Некрас быстро стащил с себя свиту, порты и сапоги и велел ему скинуть свое рванье, а все это надеть.
   - Зачем? - удивился отрок.
   - Кто даст коня оборванцу? - спокойно сказал сотник. - Выдашь себя за княжьего отрока. Скажешь, на охоте отбился от своих, конь ногу сломал, а ты через лес пробирался...
   Сапоги сотника пришлись Оляте почти впору, а вот свита оказалась длинной. Некрас ловко подвернул отроку рукава, затем опоясал своей саблей.
   - У княжьего отрока должен быть меч! - пояснил, протягивая две серебряные монеты. - И нож...
   - Как же ты?..
   - У меня смок! - усмехнулся сотник. - С ним никакого меча не надо...
   Кривой на левый глаз, хмурый кузнец долго и недоверчиво слушал Оляту, коня дал с большой неохотой, потребовав в уплату серебряную ногату, а также саблю - в залог. Оляте саблю отдавать не хотелось, но деваться было некуда. Кузнец вытащил клинок из ножен, внимательно рассмотрел и поцокал языком. И только затем вывел из конюшни сивого мерина. Как скоро убедился Олята, шерсть у коня была сивой не от рождения, а от старости: не взирая на его понукания, мерин и не думал скакать - лениво трусил по мокрой дороге, скользя копытами по свежей грязи. К счастью ехать оказалось недалеко: они приземлились в верстах семи от Белгорода. В городе Олята застал суматоху: по улицам скакали вооруженные всадники, бежали пешие вои - похоже, что войско собиралось в поход. Так оно и оказалось: получив известие о пожаре в Городце, Светояр велел трубить сбор. Олята нашел воеводу у княжьих палат; сидя верхом, Светояр отдавал приказы разлетавшимся во все стороны гонцам. Оляту он поначалу не признал. Дружинники стали отгонять наглого отрока, тогда Олята крикнул имя Некраса. Воевода мгновенно переменился.
   - Где смок? Сотник где? - тревожно спросил, впиваясь взором в отрока.
   Олята объяснил.
   - Оба целы?
   - Целы, воевода.
   - Городец и в самом деле спалили?
   - Дотла! - гордо сказал Олята, хотя не видел, дотла ли сгорела крепость, и добавил жалостно: - Смоку нужно рыбы, не то подохнет...
   Олята не был уверен, что змей подохнет без рыбы, Некрас сказал только, что не полетит, но слово вырвалось и возымело действие. Светояр гаркнул на воев, те ускакали и мигом вернулись с корзинами полными рыбы. Как догадался Олята, дружинники попросту забрали ее у кого-то на торгу.
   - Возьмешь с собой десяток воев! - велел отроку воевода. - Они проследят, чтоб никто не обидел. Брось эту клячу! - крикнул Святояр, видя как Олята заворачивает мерина. - На ней не дотащишься!
   - Надо вернуть мерина!
   - Вернешь другого! Дать ему коня! - велел воевода, и Оляте подвели рыжего жеребчика под седлом.
   Как Олята сообразил - и сам не знает. Сунул конюху оставшуюся у него ногату и попросил присмотреть за мерином. После чего взлетел в седло рыжего. На свежих конях они мигом домчались к веси. Кузнец, едва завидев Оляту во главе десятка воев, сам вынес саблю.
   - Сегодня же пригоню мерина! - пообещал Олята и повел воев к Некрасу.
   Вои остались с сотником - сторожить. Лететь на змее среди дня и пугать обывателей Некрас не пожелал. Олята отпросился у него по делу, вернулся в Белгород, и отвел мерина хозяину. Кузнец подозрительно покосился на давешнего княжьего отрока, еще недавно разодетого, а теперь в рванине (Олята пришлось вернуть одежду и сапоги Некрасу), но промолчал. Жеребчик от скачки из города в весь, обратно устал; домой в Волчий Лог Олята ехал шагом. Там, едва поздоровавшись с сестрой, отвел рыжего в конюшню, расседлал и засыпал ему в ясли полную меру овса.
   "Мой конь! - радовался Олята, наблюдая, как жеребчик жадно жует овес. - Воевода дал - все слышали! Хороший конь, молодой, гривну стоит. А то и две. Не отдавать же его кривому, хватит с него ногаты..." О том, что коня ему дали как раз для кузнеца, Олята старался не думать. Воеводе без разницы, а ему прибыток. Некрасу все равно...
   Олята старательно вычистил Рыжего (так он мысленно окрестил жеребчика) и только после этого вспомнил, что сам не ел со вчерашнего вечера. В доме он торопливо переоделся в чистое и сухое, Оляна поставила на стол горшок наваристых щей, и отрок набросился на еду.
   - Видела коня? - спросил он сестру, отложив ложку. - Мой! Воевода подарил! - торопливо добавил, уловив недоверчивый взгляд Оляны. - Мне! Мы князю службу великую сослужили, вот! Мы Городец... - Олята осекся, вспомнив строгий наказ Некраса молчать об увиденном.
   Оляна продолжала смотреть на него вопросительно, и отрок догадался,
   - Цел Некрас! Ждет в лесу, как смеркается. Я ему без нужды. Прилетит затемно, надо будет баню истопить, да харч согреть...
   Оляна радостно кивнула.
   - Идем! - не утерпел Олята. - Покажу!
   Схватив сестру за руку, он потащил ее в конюшню. Рыжий уже покончил с овсом и встретил их вопросительным фырканьем. К удивлению Оляты сестра достала из-под передника горбушку ржаного хлеба и протянула жеребчику. Тот осторожно взял ее толстыми губами, мигом сжевал и благодарно ткнулся мордой в плечо Оляны.
   "Я не догадался! - укорил себя отрок. - Даже дети знают, что кони печеный хлеб любят..."
   - Рыжим его назову! - сказал Олята.
   Сестра покачала головой.
   - Не нравится?
   Оляна кивнула.
   - А как?
   Оляна прижала руки к груди, затем протянула к брату, будто давая что-то.
   - Дар?
   Оляна радостно закивала.
   - Пусть будет Дар! - согласился отрок. - Посмотри на его ноги! Какие сильные! А бабки! А шея! - он еще долго хвалил коня сестре. Дар, будто понимая о ком речь, перебирал ногами, фыркал и тряс головой...
   Некрас прилетел затемно, усталый. В баню не пошел; наскоро перекусив, завалился спать. Олята терпеливо дожидавшийся сотника (нельзя мыться поперед хозяина, первый жар ему), отправился в парную один. Когда он, вволю похлестав себя веником, стал бросать раскаленные камни в деревянный цебр с водой, появилась Оляна. Быстро раздевшись, взяла мочало и стала тереть им худую спину брата. Олята блаженно сопел, затем в свою очередь вымыл сестру. Мочало легко скользило по гладкой белой коже отроковицы, и Олята вдруг сообразил, что за дни, что они прожили в Вольчьем Логу, сестра поправилась и округлела. Не было более выступавших ребер, спина стала ровной и гладкой. Олята отодвинул сестру и стал ее разглядывать. Оляна в самом деле не походила более на заморыша, с которым они спали в одной постели прошедшей зимой. Хозяйка отвела им чуланчик под лестницей, холодный и продуваемый сквозняками; там-то и две лавки поставить было негде, а зимой, чтоб не замерзнуть под худым тряпьем, только и оставалось, что согревать друг дружку. Теперь у Оляны была грудь, небольшая, но налившаяся, округлые бедра, ноги и руки, почти как у взрослой. "Замуж пора ее отдавать! - хозяйственно подумал Олята. - В веси четырнадцатилетних сватают, а нам на Покрова - пятнадцать..."
   Оляна, недовольная его разглядываем, повернулась спиной и стала обливаться теплой водой, зачерпывая ее ковшиком из цебра. "Где ж в Волчьем Логу жениха найдешь? - продолжил свои мысли Олята. - Один Некрас... Не женится он на нищенке, у него Улыба есть. Красивая и богатая: дом, два коня, корова, свиньи... Служанку держит... К тому же не годится Некрас сестре в мужья - старый! Ему все двадцать пять, а то и тридцать..."
   - Жениха хочу тебе найти! - сказал Олята вслух. - Что скажешь?
   Сестра вскочила и, фыркнув, убежала в предбанник.
   "Чего обиделась? - удивился Олята. - Все девки замуж хотят..."
   Обдавшись теплой водой, отрок вышел в предбанник. Сестры уже не было. Олята утерся льняным рушником, оделся и прилег на лавку отдохнуть. "Наверное, Оляна подумала, что с рук сбыть хочу! - догадался отрок. - Неизвестно, какой муж попадется, а брата рядом больше нет. Защитить некому, пожалиться - тоже..." Оляте и самому не хотелось расставаться с сестрой. У матери детей больше не было, родив двойню, она более не беременела, потому, в отличие от братьев и сестер из больших семей, двойняшки были неразлучны. Внешне они не были похожи: долговязый, мосластый Олята и невысокая, ладная Оляна. У нее лицо кругленькое, миловидное, у него - длинное, как у жеребенка. Разве что конопушки у обоих одинаковые, только у Оляны они мельче и попригляднее. Волосы у Оляты темные, а у сестры светлые, с рыжинкой - но не настолько, чтоб дразнили. Коса ниже пояса - не у каждой девки увидишь. В веси на Оляну парни заглядывались, сейчас тем более должны. Только где тех парней взять? Кого вои Великого не посекли, того в полон угнали. Давно проданы в греки или ляхам...
   "Со службой нам свезло! - подумал Олята, чувствуя, как тяжелеют веки. - Некрас только с виду строгий... Другие слугам - затрещины, заушины, могут плеткой вытянуть, а Некрас хоть бы раз. И к сестре не цепляется... Надо ему добре служить, собрать Оляне приданое. Тогда женихи найдутся... А я уж как-нибудь..."
   Олята не заметил, как уснул. Не дождавшись брата, Оляна заглянула в предбанник, но будить не стала. Принесла набитую сеном подушку, подсунула отроку под голову. Затем сняла с гвоздя старый кожушок, укрыла. Олята сладко зевнул и вновь задышал ровно. Оляна погладила его по влажным волосам и загасила лучину...
  
   ***
  
   Некрас спал до полудня следующего дня. Олята успел накормить змея (рыбу как всегда привезли рано утром), прибрать в большой конюшне, где обитал смок, и в маленькой, где в денниках стояли Дар и кобылка Некраса. Коней Олята вывел на луг пастись, спутав им ноги. Но не удержался, распутал Дара, оседлал его и несколько раз проскакал вокруг луга. Жеребчик шел ходко, чувствовалось, что с удовольствием - застоялся. Олята проскакал и на кобылке - для сравнения. Кобылка (Некрас ее никак не звал, а Олята окрестил Гнедой) бежала лениво, на ответ на понукания недовольно фыркала, и отрок с радостью заключил, что Дар лучше.
   За этим занятием и застал его проснувшийся Некрас.
   - Чей конь? - спросил, кивая на Дара.
   - Мой!
   Олята честно рассказал, как достался ему жеребчик и жалостно попросил не говорить воеводе.
   - Сам увидит! - пожал плечами Некрас. - У Светояра глаз острый. Не отберет, не боись! Не такой человек... Нам второй конь надобен - не каждый раз случится, что воевода одолжит своего...
   Святояр и в самом деле коня не отобрал. Он появился в Волчьем Логу спустя несколько дней и только зыркнул недовольно на Дара, щипавшего травку неподалеку от избы. Олята, боясь гнева гостя, старался угодить ему изо всех сил, подносил вареное да печеное (Оляна постаралась!), да подливал в кубок меду. Воевода по своему обычаю за едой все выспросил у Некраса, затем достал из сумы тяжелый мешок.
   - Осьмнадцать гривен! Две ранее давал!
   Некрас развязал мешок, подозвал Оляту и насыпал ему в пригоршню жменю тяжелых серебряных монет. Отрок онемел от неожиданности.
   - Балуешь слугу! - заворчал Святояр. - Мало, что коня присвоил, так еще серебра гривну! За какие заслуги?
   - Он разведал, что в Городце сено лежит, - спокойно ответил Некрас. - Твои люди до стен не добрели, а он внутри побывал. Убить могли! Как и тех...
   - Малый еще, - уже тише, но все так же недовольно продолжил воевода. - Куда ему столько?
   - Избу сожженную в веси заново поставить, орало купить, корову... Будет землю пахать, подать князю платить...
   - Если так... - махнул рукой Святояр.
   В ближайшее воскресенье Олята посадил сестру на жеребчика, и они поехали в Белгород - на торг. Там Олята сразу отправился в кожевенный ряд, где купил сестре красивые и прочные сапожки. Себе тоже выбрал сапоги - из воловьей кожи, высокие, с каблуками. Без каблука нога в стремени болтается, а у него теперь конь! Еще Олята купил сестре суконную шапочку, подбитую куньим мехом, отрез василькового сукна на свиту, затем повел к златокузнецам. Там, осмотрев выставленные в широком коробе драгоценности, приглядел серебряные серьги с бирюзой. Серьги были в виде полумесяца, подвешенного на цепочках, тот полумесяц и сиял голубыми камнями. Оляне серьги тоже приглянулись, но, услыхав цену (восемь ногат!), она только ахнула. Брат стал торговаться, но кузнец по злату уступил только одну монету.
   - Дорого, Олята! - закрутила головой сестра. - Сам подумай!
   - Ну и что! - не согласился Олята. - Подумаешь семь ногат... Еще выслужу!
   - Верно! - сказал его кто-то сзади.
   Двойняшки обернулись и увидели улыбающегося Некраса.
   - Покажи!
   Сотник взял у Оляты серьги, внимательно рассмотрел и вдруг ловко вдел в уши Оляны. Затем отступил на шаг и наклонил голову, оценивая.
   - Невеста! Хоть сейчас сватов засылай!
   Оляна вспыхнула.
   - Плати! - велел сотник Оляте и повернулся к продавцу: - Мне тож серьги. Только золотые, и чтоб яхонты побольше...
   "Это он Улыбе!" - догадался Олята.
   Некрас быстро выбрал серьги, заплатил за них целую гривну, они пошли по торгу втроем.
   - Мечи! Мечи! - раздалось неподалеку. - Острые, каленые - врагу на погибель, добру молодцу - на славу! Подходи! Выбирай!..
   Некрас с Олятой, не сговариваясь, пошли на голос и оказались у воза, возле которого толпились вои. Воз был застлан сукном, поверх которого лежали мечи - кривые и прямые, с простыми рукоятями и отделанными серебром с камнями. Олята не удержался, схватил один.
   - Ух! - только и сказал отрок, пальцем пробуя острие.
   Некрас молча забрал у него меч, щелкнул раз-другой по клинку ногтем, затем положил его плашмя поверх шапки и попытался согнуть. Меч не поддался.
   - Дрянь! - коротко заключил сотник, бросая меч обратно.
   - Не гоже хаять добрую вещь! - укорил его продавец, кривоногий половец с бритой головой. - Не хочешь, не бери! Другие купцы найдутся...
   - Я правду молвлю! - обиделся Некрас. - Железо в твоем мече сухое, мигом выщербится. Безоружных таким сечь можно, а вот коли на вое броня...
   - И броню рассечет!
   - Да? - сощурился Некрас. Оглядевшись, он взял с соседнего воза, где торговал кузнец, железный гвоздь-ухналь и положил его на край повозки половца. Одним движением вырвал саблю из ножен. Вои, толпившиеся у воза, расступились. Сабля описала сверкающий полукруг и с глухим ударом рассекла гвоздь пополам. Вои тут же окружили воз, с восхищенно рассматривая остатки гвоздя и ничуть не пострадавший клинок сабли.
   - Теперь давай твоим! - весело скаля зубы, предложил Некрас. - Не останется щербины на мече - твоя правда, останется - моя...
   Половец провел пальцами по лезвию некрасовой сабли и покачал головой:
   - Твой меч три гривны стоит, а то все пять... Я по гривне отдаю. Чего же ты хочешь?
   - Хитер! - засмеялся Некрас и отошел к соседнему возу, где брал гвоздь. Уплатил кузнецу белку за порчу и пошел к лошадям. Половец проводил его долгим взглядом.
   - Кто это? - спросил он одного из воев, стоявших у его воза. - Ловко мечом управляется!
   - Княжий сотник, Некрасом зовут.
   Лицо продавца стало суровым.
   - Побудь вместо меня! - велел он другому половцу, стоявшему поодаль. - Я отлучусь.
   Бритый заспешил вслед Некрасу, но сотника догонять не стал. Следовал за ним в шагах двадцати-тридцати, стараясь не терять сотника и его слуг из виду. На выходе с торговой площади Некрас заметил женщину в рваной одежде и тремя детьми. Женщина, некогда очевидно красивая, стояла, понурив голову. Дети, мал мала меньше, окружали мать и жались к ней, словно цыплята к курице.
   - Помоги, боярин! - тихо сказала женщина, поймав взгляд Некраса. - Дай хлеба детям. Со вчерашнего не ели.
   - Откуда ты? - спросил Некрас, останавливаясь.
   - Из Городца. Погорельцы.
   Некрас потемнел лицом.
   - Мне говорили, посад не сгорел!
   - Мы в самом Городце жили, за стенами. Муж воем был у Ростислава, засекли его летось, а я с тремя осталась. Сотни Великого пришли, ругали нас, выгоняли на ночь в посад, чтоб сено их не запалили. Но его все равно запалили, и остались мы без крыши и совсем без ничего. Среди посадских родни у меня нет, я из дальней земли, приютить некому, пришла к князю милости просить. Зима скоро.
   - Помог князь?
   - Не доступиться до него, видела только тиуна. Тот сказал: как отстроят Городец - будет мне крыша. А пока живи, где хочешь, корми детей как хочешь... - женщина всхлипнула.
   Некрас достал из кошеля жменю серебра, высыпал его в руку погорелицы.
   - Спаси тебя бог, боярин! - нищенка бросилась целовать руку сотника. Тот сердито вырвал ее.
   - Купи одежду и обувку - себе и детям, найми угол у кого-нибудь. За хлебом и другим харчем будешь приходить к Улыбе. Это третья изба справа за полуденными воротами, петух на воротах. Я заплачу ей, будет тебя кормить. Еще что потребуется, скажешь Улыбе - она передаст мне.
   Нищенка вновь стала благодарить сотника, тот только махнул рукой и отошел. Вскочив на Гнедую, Некрас ускакал. Он не видел, какими глазами смотрели на него Оляна и ее брат, а те в свою очередь, не видели половца, который, затаившись у ближнего воза, все видел, но не слышал. После того, как Некрас тронул Гнедую, половец вышел из своего укрытия и заспешил к коновязи. Там он ловко вскочил на маленькую степную лошадку и заспешил следом за сотником. Половец был занят слежкой и не обратил внимания на нищенку, которая вздрогнула, увидев его, и побледнела...
  
   7.
  
   В Волчьем Логу после сожжения Городца потекла размеренная жизнь. Двойняшки подымались на заре, Олята шел кормить смока и коней, убирал в конюшнях, Оляна топила печь, стряпала, стирала, прибиралась в доме. Некрас возвращался от Улыбы, когда солнце стояло высоко, седлал смока и улетал куда-то за лес. Олята догадывался, что сотник ежедневно летает, дабы змеей не застоялся, а также готовится к войне, обучая смока разным приемам. Возвращался Некрас к полудню, частенько промокший насквозь, хотя погода стояла ясная. Олята догадывался, что сотник сажает змея в реку и взлетает с нее, как то было близ Городца, а может даже ныряет в волны вместе со змеем. Оляте очень хотелось посмотреть, как это делают человек и змей, но просить сотника отрок не решался, а сам Некрас его не звал. Посмотреть, как человек учит змея, хотелось не только Оляте, Светояр как-то завел речь. Некрас отказал.
   - Говори, что сослужити князю - сделаю! Как - моя забота! - сказал сотник сердито.
   - Боишься, тайну выведаю? - хмыкнул Светояр.
   - Боюсь, что выведает Великий. Ты же не один поедешь, с охраной. Та будет смотреть... Не умеют твои вои молчать!
   - А чьи умеют? - вздохнул Святояр. - Но все равно тревожно. Вдруг ты с Великим сносишься? А? Ждут тебя лазутчики за рекой, вот ты к ним и летаешь...
   - Я Ростиславу крест целовал! - обиделся Некрас. - Ты мне двадцать гривен отсыпал - где такую службу сыщешь?
   - Князья друг другу крест целуют, а потом идут с войной, - хитровато сощурился Светояр. - Что до серебра, то нет такого человека, кого нельзя было бы перекупить.
   - И тебя, воевода?
   - Меня трудно - дорого стою. Дешевле убить.
   - Забываешь об одном, - усмехнулся Некрас. - Разное к нам с тобой в Киеве отношение. Ты в полон попадешь, Великий отпустит за выкуп. А меня - на кол!
   - Это за что ж?
   - Я Великому замысел его порушил. Войну он от Городца думал зачинать, теперь города нет, припасов нет... Зло у него на меня великое. Как войну вести?
   - Разумеешь... - качнул головой воевода. - Доводилось полки водить?
   - Учителя добрые были... Ты б, воевода, сторожей Волчьего Лога озаботился. Думаю, Великий ищет смока.
   - Чем плоха сторожа? - нахмурился Святояр. - День и ночь стоит на дороге!
   - То-то и беда, что стоит. Лесом обойти можно.
   - К лесу другой дорогой надо ехать, - не согласился воевода, а там своя сторожа. Вкруг Белгорода разъезды... По городу люди мои ходят, они всех бояр Великого лики помнят, да и воев многих. Ты к нам недавно приехал, а мы с Великим не первое лето воюем. Закрыт Белгород - мышь не просунется.
   - Гляди, воевода! - не стал спорить Некрас.
   После того разговора, Олята, который опять все слышал, подошел к сотнику и робко попросил обучить его сечь мечом. Он де станет охранять смока в отсутствие Некраса. Разумеется, Оляте хотелось научиться совсем не поэтому, вернее, не совсем для того, но не выкладывать же хозяину сокровенные мечты?! Грозная тяжесть меча, прочувствованная отроком на торгу, не давала ему покоя.
   - Зачем тебе меч? - нахмурился Некрас. - Видано ли: смерд с мечом? Дорогое оружие, боярское... Владеть им с детства учат, затем каждый день надо упражняться, дабы рука не забыла. Блажь...
   Тем не менее, разговор возымел действие. Некрас съездил в город, привез копье и три сулицы.
   - Вот тебе оружие! - сказал, вручая Оляте копье. - Пострашнее любого меча. Копьем и конного остановишь, и пешего, а в чистом поле против копья не устоять! У курского князя мечи были только у конных, у пехоты - копье да нож за поясом. Половцы и конных наших боялись, а пеший полк так совсем объезжали...
   Некрас не ограничился словами. Сплел из лозы человека с руками и ногами, обтянул его кожей - да так ловко, что Олята только ахнул.
   - Учителя добрые были! - усмехнулся сотник.
   Кожаного человека Некрас прицепил веревкой к суку дуба, росшего за конюшней, сбил с копья наконечник и стал учить Оляту колоть врага.
   - В сече вой закрыт щитом, - объяснял сотник, черня угольком на коже места для удара. - Ни стрелой его не достать, ни копьем, ни мечом. Но ему надобно на тебя напасть, поэтому откроется. Тогда и бей! Быстро, чтоб не закрылся. На голове у него шелом, на теле рубаха железная или куяк, потому бей в руку, бей в ногу, бей в лицо. Поранишь руку - не сможет держать щит или копье, поранишь ногу - не сможет стоять, лоб рассечешь - кровь глаза зальет... В любом случае - уже не противник. Добить легко, да и правильно будет добить. Кровью истечет, только мучиться будет, а коли выживет - калека. Кому калеки нужны?..
   Олята до изнеможения тыкал тупым древком в вычерненные углем места, а после того как у него стало получаться, Нескрас стал раскачивать кожаного человека из стороны в сторону, и отроку надо было попасть в указанное место на лету.
   - Рука! - кричал Некрас, и Олята бил в руку. - Нога! - менял цель сотник, и отрок метил в ногу...
   - Резче! Быстрее! - лютовал Некрас. - Не надо пырять - коли! Пока замахнешься, самого десять раз подколют!..
   Олята так уставал, что к вечеру не оставалось сил идти в баню - падал на лавку и засыпал прямо в мокрой от пота рубахе. Он уже не рад был, что напросился, но отступать было сором. Спустя неделю, Некрас набил обратно наконечник на древко, теперь Олята колол вертлявого противника острием. Не худо колол - от кожаного врага быстро остались лохмотья. Сотник тут же сплел нового человека. Олята только зубами скрипнул, глядя, как добрый кожаный товар (сколько сапог можно сшить!) уходит на забаву, но промолчал.
   - Ты не должен думать, куда колоть! - учил его Некрас. - В сече думать некогда. Рука и глаз справляют дело, рука и глаз...
   После того, как и второй враг превратился в лохмотья, Некрас сплел третьего. Только этого обтянул рогожей и стал учить Оляту метать сулицы. Оказалось, что муки с копьем - забава в сравнении с сулицами. Некрас требовал не просто попасть в рогожного человека с двадцати шагов, но и - в отмеченное место, причем, в то время как человек пляшет на веревке. Если с неподвижной целью у Оляты еще как-то получалось, то с пляшущей - никак. Сулицы летели мимо.
   - Думаешь, ворог будет ждать, пока ты в него попадешь? - сердился сотник. - Вой бежит на тебя, укрываясь щитом, и выглядывает из-за него на короткий миг. Сулица не стрела, летит не быстро, увернуться от нее легко. Ты должен предугадать движение ворога и бросить неожиданно.
   - Так никто не попадет! - в сердцах ответил Олята.
   - Да ну? - усмехнулся Некрас.
   Он забрал у отрока сулицы и велел ему раскачивать рогожного человека.
   - Кричи куда бросать! - велел.
   - Нога! - заорал Олята, отталкивая от себя мишень. Сулица сотника пробила рогожу на ноге цели.
   - Рука!
   С рукой произошло тоже самое.
   - Глаз! - злорадно крикнул Олята, уверенный, что в нарисованный на рогоже углем глаз сотник точно не попадет. Но сулица с треском пробила рогожу как раз посреди угольного пятна, да еще с такой силой, что выскочила с обратной стороны шагов на десять. Олята повесил голову.
   - Упражняйся! - велел Некрас, отдавая Оляте собранные сулицы.
   Олята упражнялся, пока руки не повисли бессильно. Не получалось. На следующий день он поднялся затемно, быстро сделал свою работу и позвал сестру. Оляна толкала рогожного человека и кричала, куда метить, отрок бросал. Когда приехал Некрас, ученье продолжилось, но уже без Оляны. Так прошло несколько дней. Однажды двойняшки увлеклись и не заметили приезда Некраса. Сотник слез с кобылки, тихо подошел и стал за спиной Оляты. Тот как раз приготовился бросить последнюю, третью сулицу.
   - Нога! - крикнула Оляна, и отрок, движимый каким-то вдохновением, метнул сулицу. Узкое, длинное острие пробило рогожу посреди плетеной ноги.
   - В колено! - оценил Некрас. - Ворог упал и не поднялся! Одним менее.
   Олята испуганно обернулся и покраснел.
   - Добро метнул! - похвалил Некрас. - Курский князь на службу не взял бы, но белгородскому сгодишься.
   Оляна поднесла собранные на лугу сулицы. Некрас взял одну посреди древка.
   - Покажу тебе, что белгородские не умеют. Бери мой меч!
   Олята радостно вытащил саблю из-за пояса сотника и стал наизготовку.
   - Руби!
   Олята не успел замахнуться, как каленый наконечник сулицы застыл у его глаза. Отрок порозовел.
   - С сулицей в ближнем бою можно выстоять против меча. Для рубки замах нужен, а ты ему... - Некрас резко выбросил в сторону руку с сулицей. - Видел? Даже если противник мечом колет, ты его опередишь - меч тяжелый, замах нужен, а сулица легкая.
   Некрас вновь заставил Оляту упражняться с рогожным человеком, а когда отрок наловчился попадать в руки и ноги, стал учить его бою. Для этого сотник сбил с двух сулиц наконечники, отдал отроку одно древко, а себе взял второе. Учение вышло тяжким: Олята бил, Некрас уворачивался, отрок проваливался вперед, а сотник хлестал его по спине древком. Олята охал, а Некрас смеялся:
   - Радуйся, что не мечом!
   Оляте никак не удавалось попасть древком сулицы в сотника, не раз он в сердцах хотел бросить учение - болела избитая спина. Оляна в бане только вздыхала, осторожно трогая мочалом посиневшую спину брата. Так продолжалось несколько дней. Олята стал ненавидеть Некраса, ему мнилось, сотник с ним просто забавляется. И чем больше отрок злился и ненавидел, тем хуже у него получалось. Как-то ночью, лежа на лавке, Олята стал вспоминать события ушедшего дня, мысленно разбирая свои неудачи. Некрас всегда предвидел, куда он ударит. Почему? Конечно, он не спускал глаз с Оляты, но и Олята глядел на него во все глаза! Как быстро не выбрасывал отрок руку с сулицей, сотник увернуться успевал. "Он знает, куда я ударю, потому что смотрит мне в глаза! - вдруг догадался Олята. - Скошу глаз на руку - значит, рука; гляну на ногу - туда и ударю... Ну, погоди!"
   На следующий день учение началось, и Олята, стоя наизготовку, внимательно смотрел в глаза сотника - как и прежде. И вдруг отрок, не отводя взгляда, неожиданно выбросил руку. Некрас охнул и зашипел от боли - древко сулицы ткнуло его пониже колена.
   - Еще! - велел сотник, отступая на шаг.
   Олята, все так же глядя в глаза хозяина, ударил снова. В этот раз Некрас не охнул - закричал, закрыв руками низ живота:
   - Гляди, куда бьешь! Остолоп! Мы ж не на войне! Меня теперь Улыба выгонит...
   Олята испуганно отступил, со страхом ожидая расправы. Заслужил... Всю злобу свою выплеснул в этом ударе. Некрас же, пошипев и поохав, выпрямился, похромал к нему и одобрительно хлопнул отрока по плечу.
   - Догадался все же... Я нарочно не подсказывал... Будет из тебя добрый вой! Только упражняйся сам. Прибьешь меня ненароком, кто на смоке полетит?..
   Олята послушался. Теперь он упражнялся наедине с рогожными человечками - отрок научился их плести, а рогож в доме хватало. Человечки получались не такие красивые, как у Некраса, но для дела пригодные. Некрас, возвращаясь от Улыбы, подходил, смотрел, одобрял или же поругивал, давал советы, после чего шел к своему змею. Пока он летал, Олята повторял уроки - с копьем, метанием сулицам и боя сулицей, зажатой в руке. Когда надоедало, отрок садился на коня и мчался на рогожного человека с копьем наперевес. От таких ударов плетеный человек расползался на куски, поэтому Олята колол его, когда на рогоже не оставалось живого места. Еще он наловчился бросать сулицы на скаку. Некрас не учил его этому, отрок сам додумался. Как-то Некрас, воротясь, застал его за этим занятием и посуровел лицом.
   - Блажь! - проворчал, когда Олята подскакал к нему. - Не нужно это.
   - Почему? - удивился отрок.
   - Так не воют. Ты хоть раз видел сечу?
   - Нет. Как батьков убили, и то не видел.
   - Расскажу. Конные летят на врага с копьями, те засыпают их стрелами. Сшиблись, копья - долой, в тесноте с ними не развернуться, начинается сеча. Тут уж кто проворней... Пешие идут друг на друга тоже с копьями, тоже стреляют из луков и только в двадцати шагах начинают бросать сулицы. Потом - в копья! Не удержал врага на длине древка, копье бросай, доставай нож... Такая теснота начинается, что повернуться трудно! Еще сулицы добре бросать со стен, когда враг идет на приступ. А с коня... На охоте разве. Еще можно, когда врага бегущего гонишь, но это подлое дело! Какой из него враг, раз бежит? Мечом плашмя или древком копья ударил, оглушил и связал для полона... Беззащитного убивать - грех! Так что брось...
   Тем же вечером, натирая в бане Некраса мочалом, Олята осторожно потрогал шрам на его груди.
   - Это что?
   - Говорил: учителя добрые были! - хмыкнул Некрас.
   - Разве так учат?
   - Бывает и так. Тебе спину пришлось выдубить, чтоб понимать стал, а меня учили железом.
   - Это сулица?
   - Нож...
   - Убить хотели! - догадался Олята.
   - Хотели, да не вышло! - криво усмехнулся Некрас. - Рубаха железная на мне была, да и нож в кость попал. Не дошел до сердца. Учил же тебя: в грудь не меть! Бей в мягкое... На человеке много мест, броней не закрытых, где жилы важные проходят. Достаточно легко чиркнуть - ножом или сулицей, и ничто не спасет. Я места те углем мазал, помни!
   - Что стало с тем, кто ножом ударил? - спросил Олята.
   - С ним не стало, с ним еще станется, - загадочно ответил сотник и принялся обливать себя из ковша...
  
   8.
  
   Едва переступив порог дома Улыбы, Некрас понял: сегодня меда не будет. Стол, за которым, выпрямив спину, сидела Улыба, был пуст, губы хозяйки (пухлые, алые губы, созданные, чтоб их целовали) сурово поджаты. Руки сотника, привычно потянувшиеся к застежке пояса - снять вместе с саблей и бросить на лавку - замерли на полпути. Некрас остановился у порога и заложил руки за спину. Захочет хозяйка - позовет. Нет - уйти проще.
   - Приходила твоя... - зло сказала Улыба. - Сказала: ты послал!
   - Кто приходил? - не понял Некрас.
   - Блядь! - вспыхнула Улыба. - Молодая, красивая, одежа на ней добрая... "Некрас, - говорит, - велел кормить!"
   - Так это нищенка! - догадался сотник.
   - Не похожа на нищенку! Я же кажу: молодая, красивая, одежа добрая...
   - Купила, значит, одежу. Я денег дал.
   - Ты, выходит, их одеваешь, а кормить я должна?
   - Я заплачу. Она не сказала?
   - Почему я должна их кормить - даже за твое серебро?! - взвизгнула Улыба. - Совсем сором потерял! Блудник!
   - Послушай! - Некрас шагнул ближе. - Она вдова, мужа, как у тебя, засекли. Дом сгорел, дети малые...
   - Ты пожалел?
   - Должен пожалеть.
   - Это почему?
   - Потому как дом ее спалил. Из Городца она...
   - Всех не пожалеешь... Мало ли у кого мужа убили, или дом спалили... Кто мне помог, как овдовела? Сама мед варила и торгу стояла!
   - Тебе дом остался, доброе какое-никакое, примирительно сказал Некрас. - У нее - совсем ничего. А к тебе послал, потому как в Волчий Лог ее не пустят - там сторожа.
   - Лжа! Не потому.
   - Почему?
   - Потому, как там еще одна!
   - Кто?
   - Служанка твоя!
   - Оляна? - удивился Некрас. - Дите она.
   - Совсем не дите! Видела... Кобель!
   - О чем ты!
   - Об этом! Серьгами новыми на торгу похвалилась, а люди зубы скалят: Некрас и другой купил! Сам в уши вдел! Было?
   - Было! - усмехнулся сотник. - Вдевал. Олята сестре подарок выбирал, я помог. Об этом тебе не сказали?
   - Откуда у слуги серебро на серьги?
   - Я дал.
   - За что?
   - Услужил хорошо.
   - Он услужил или сестра его? Глаза твои бесстыжие!.. - Улыба заплакала. - Весь торг надо мной смеется: "Плохо греешь сотника, раз за другими бегает!" Батюшка поначалу епитимью наложил, а теперь и вовсе к причастию не пускает, говорит: "Нечего тебе! В блуде живешь..." Думала, счастье нашла... Тут бьешься, чтоб ногату на прокорм заработать, а он серебро горстями кидает! Блудник! Язычник! Жеребец!..
   Улыба еще что-то кричала обидное, но Некрас слушать не стал. Повернулся и вышел. В сенях он столкнулся со служанкой, Гойкой.
   - Выгнала! - участливо спросила девица.
   "Сам ушел!" - хотел сказать Некрас, но передумал и просто кивнул.
   - Меня побила! - пожалилась Гойка. - С торга воротилась злая, а как та нищенка пришла, совсем разъярилась... Лютует! Тебе, боярин, служанка не надобна?
   - Нет.
   - Понадобится, зови! Я работящая, расторопная, все умею.
   - Запомню! - пообещал Некрас. - Кобылу расседлала?
   - Не! Знала, что выгонит.
   - Веди!
   Некрас был в седле, когда Гойка подбежала ближе:
   - Про сотника Улыба тебе сказывала?
   - Какого сотника?
   - Нищенка, которая приходила, просила передать тебе: в Белгороде объявился сотник Великого, Жегало. Он в Городце заправлял до того, как город сожгли, нищенка его добре запомнила - много зла сделал. Этот Жегало под половца рядится, голову и бороду обрил, но нищенка узнала.
   - Подслушала разговор? - усмехнулся Некрас.
   - Ага... - опустила голову Гойка.
   - Ты и впрямь расторопная! - похвалил Некрас. - Ведаешь, где нищенка живет?
   - Ведаю!
   - Держи! - сотник протянул ей горсть серебра. - Ногата тебе, остальное ей!
   Гойка отворила ворота, и Некрас выехал на темную улицу. Ворота, закрываясь, скрипнули за его спиной. Некрас остановился, задумавшись. Следовало немедля упредить Светояра о лазутчике, но был поздний час. "Спит старик! - подумал сотник. - Только обругает меня. Коли Жегало и в самом деле в Белгороде, до утра никуда не денется. Ворота заперты, чужого не впустят и не выпустят. С рассветом прискачу..."
   Приняв решение, Некрас тронул каблуками бока Гнедой. Кобылка лениво зашагала привычной дорогой. Из-за облака показалась луна, залив улицу тусклым светом, и сразу же привычное око сотника заметило неясную тень, плотно прижавшуюся к высокому забору неподалеку. Тень пошевелилась, послышался хорошо знакомый сотнику скрип.
   "Уд коний!" - про себя выругался сотник, выхватывая саблю. Ударил каблуками Гнедую под брюхо. Кобылка всхрапнула и понеслась вскачь. Щелкнула тетива, и Гнедая закричала, падая на колени. Некрас изловчился и ударил. Кончик клинка достал ночного убийцу - тот ничком рухнул в мягкую пыль. Некрас соскочил с падающей Гнедой, подошел ближе. Привычно ткнул лежавшего носком сапога. Тело было тяжелым и обмяклым - мертв. Некрас склонился и в неясном свете луны разглядел: кончик сабли вошел убитому посреди виска и, разрубив лобную кость, вышел у переносицы. Лицо у покойного было широкоскулое, разрез глаз узкий, халат и шапка - половецкие. "Рядится половцем..." - вспомнил Некрас и снова выругался.
   Рядом с трупом валялся разряженный самострел, сотник поднял его, повертел в руках и отбросил к забору. Обыскал труп, нашел нож и отправил его туда же. Оглянулся. Гнедая лежала на боку, подергивая ногами. Короткая железная стрела вошла ей в грудь по самую пятку. Некрас подошел, полоснул саблей - кобылка тоненько вскрикнула и ткнулась мордой в пыль. Некрас внимательно осмотрел улицу, прислушался - никого. Сотник вытер саблю о халат убитого и бросил ее в ножны.
   "Ждал меня, - мысленно рассудил Некрас, присаживаясь на корточки у трупа. - Но не ведал, когда выйду, потому оказался не готов - в спешке стал натягивать самострел. Коли Жегало в Белгороде давно, должен знать: от Улыбы я ухожу с солнцем. Зачем караулить целую ночь - даже сильный вой не выдержит такой стражи. Проще придти с рассветом. Но в этот час на улице люди, увидят половца с самострелом, шум подымут... Жегало знал, что я выйду скоро. Не прямо сейчас, но попозже. Что-то должно случиться..."
   Взбудораженный пришедшей на ум догадкой, Некрас вскочил и побежал по улице. Сабля путалась в ногах, он на бегу отстегнул ее и зажал в руке. Этим путем он ездил много раз, и дорога всегда казалась короткой. Теперь виделась непреодолимой далью; Некрас еле дождался конца посада, а предстояло взбежать по длинному склону.
   "Там сторожа! - уговаривал себя Некрас, жадно хватая распяленным ртом холодный осенний воздух. - Четверо! Стоит только взбежать наверх! У них кони! Дальше будет легко! Надо было взять коня у Улыбы, - запоздало вспомнил он и тут же одернул себя: - Не дала бы! Когда баба зла на тебя, у нее пыли дорожной не выпросишь. Разве что пригрозить... Сором бабе грозить..."
   Взбежав наверх, Некрас действительно увидел сторожей - всех четверых. Они лежали на траве: кто, уткнувшись лицом в вхолодную землю, кто, взирая в небо открытыми очами. Некрасу хватило взгляда, чтобы понять: опоздал... Луна равнодушно освещала картину недавней битвы. У двоих мертвых из груди торчали пятки железных стрел, остальных, скорее всего, сбили наземь копьями, а затем прирезали. Нападение было неожиданным, но вои Светояра успели поднять копья: на дороге, скрючившись, лежал один в халате. Его половецкий колпак валялся неподалеку. Некрас молча вытряхнул мертвеца из халата, натянул на себя. Подобрал колпак и нахлобучил вместо своей шапки. Он делал это быстро и ловко - привык. Кони убитых воев щипали травку рядом со своими мертвыми хозяевами. Нападавшие почему не увели их - видно сильно спешили. Некрас поймал ближнего к нему коня за узду, вскочил в седло. Копье, торчавшее в земле, он выдернул уже на скаку...
   Волчий Лог начинался сразу за сторожей - широкая извилистая балка тянулась на целую версту. Светояр не зря поставил сторожу у входа в лог - внутри было слишком просто подкрасться из-за поворота. Сторожу это не спасло, но Некрасу помогло: несмотря на полную луну, он доскакал к конюшням незамеченным. Выскочив из-за последнего поворота, сотник увидел у темной избы фигуру в колпаке. Половец или человек ряженый половцем, что-то носил к стенам дома. Услыхав топот, половец бросил ношу и схватился за копье.
   Луна светила Некрасу в спину, к тому же сотник пригнулся к шее коня - так, что стражу был виден лишь островерхий колпак. Руку с копьем Некрас спрятал за крупом жеребца - от избы не видать.
   - Это ты, Азад? - окликнул его половец по-кипчакски.
   - Йо! - отозвался Некрас.
   - Зачем приехал? - заворчал половец, опуская копье. - Жегало велел тебе ждать в посаде. Рассердится!
   - Йо! - еще раз сказал сотник, подъезжая ближе, и резко выбросил вперед копье. Широкий, остро отточенный наконечник распорол половцу горло и перерубил хребет. Незадачливый страж мешком повалился на траву. Некрас соскочил с коня и побежал к избе. Здесь он разглядел, что носил половец - деревянные стены дома были обложены соломой. Охапка соломы лежала у дверей избы. Очевидно, половцу показалось мало, и он, на свою беду, пошел за следующей.
   Дверь избы была подперта палкой. Некрас приник ухом к доскам и уловил совсем близко горячее дыхание - человек за дверью тоже прислушивался.
   - Олята! - негромко окликнул сотник. - Это я, Некрас!
   За дверью завозились, снимая засов, Некрас носком сапога отбросил палку, подпиравшую дверь. Скрипнули петли, и на пороге с сулицей в руках показался Олята. Острый наконечник грозно смотрел Некрасу в лицо.
   - Где сестра? - спросил сотник, отводя рукой сулицу.
   - За печкой прячется.
   - Что случилось?
   - Мы спать легли, - заторопился Олята, - а тут слышу - топот. Пока оделся, сапоги обул... Ткнулся в дверь - заперто. Слышу: вкруг избы ходят, говорят не по-нашему. Я Оляну разбудил, за печкой спрятал, сам взял сулицы...
   - Скажи сестре, чтоб бежала в баню! - прервал его Некрас. - Сам бери сулицы - и за мной!
   Осторожно ступая по мягкой траве, они обошли кругом малую конюшню, сарай - никого. У большой конюшни, где спал смок, никого не было видно, но, подойдя ближе, Некрас и Олята услыхали негромкий говор. Разговаривали за дальней стеной. Потом послышались удары железа по камню, и красный свет затрепетал на траве за углом.
   - Подпалили! - скрипнул зубами Некрас и взял у Оляты сулицу. - Бей в шею! Запомни: шея! На них может быть бронь...
   Они выскочили из-за угла с сулицами наготове и на мгновение замерли, разглядывая врагов. Тех было четверо. Один стоял поодаль, а трое остальных подбрасывали солому в огнище под стеной. Половец, что был в стороне, первым заметил нападавших и громко крикнул. Поджигатели схватились за рукоятки сабель.
   - Шея! - крикнул Некрас.
   Рука и глаз Оляты подчинились - брошенная им сулица пробила горло ближайшего к нему половца. Тот схватился руками за древко, мгновение постоял, покачиваясь, и упал на бок. Тот, в кого метил Некрас, рухнул ничком, и сулица под тяжестью его тела, почти полностью выскочила наружу. Уцелевшие половцы, в том числе и тот, что стоял поодаль, обнажили сабли.
   - Помни, чему учили! - крикнул Некрас Оляте. С саблей наготове сотник заспешил к дальнему половцу, угадав в нем главного. Половец, стоявший ближе, шагнул к отроку. Олята покрепче сжал древко сулицы и отвел руку назад
   - Молокосос! - взревел половец, разглядев, кто стоит перед ним. - Ты убил Мосара! Я нарежу ремней из твоей шкуры...
   Половец не договорил. Олята, не спуская с него глаз, выбросил руку с сулицей. Половец заорал и схватился за низ живота. Олята, как учил Некрас, полоснул врага остро отточенным листом наконечника пониже уха. Тугая черная струя ударила из шеи половца, заливая халат; он попытался зажать рану ладонью, но кровь пробилась сквозь пальцы. Половец упал на колени, а затем - лицом в траву. Засучил ногами, отходя.
   Олята глянул в сторону. Нескрас с половцом отчаянно рубились - да так, что искры летели от сталкивавшихся сабель. Противники то отступали на шаг, то опять бросались в бой.
   - Открывай конюшню! - крикнул Некрас, заметив одинокого отрока. - Спасай смока!
   Олята побежал к назад. Он попытался снять засов с дверей, но тот не поддался. Олята присмотрелся и едва не заплакал - толстый дубовый брус был накрепко приколочен большущими гвоздями. Олята метнулся в избу, принес топор и стал рубить засов. Дуб, закаменевший за годы, поддавался трудно - два удара вырубали в брусе выемку глубиною с палец, и Олята с ужасом подумал, что не успеет...
   Некрас сразу понял, что противник ему попался опытный. Половец легко отбил первые удары, каждый из которых уложил бы обычного воя, затем перешел на наступление. Бил он резко, с оттяжкой, норовя угодить поперек клинка и сломать его. Некрас поневоле вынужден был отступать к горящей стене. Он слышал доносившиеся из угла частые удары топора и догадывался: у Оляты чего-то не получается. Надо было помочь, но мешал противник - он наседал, с хеканьем рубя мечом.
   Пламя на стене разгоралось все ярче, в его отсветах Некрас разглядел, что враг его - тот самый половец, с которым он спорил о мечах на торгу.
   - Жегало! - выкрикнул он и отступил на шаг. Сотник в свою очередь опустил саблю.
   - Некрас?.. Зачем половцем вырядился?
   - А ты зачем?.. Не хотел, чтоб признали в Белгороде? Все равно признали...
   - Почему ты жив? - раздосадовано спросил Жегало.
   - Азад промахнулся...
   - Азад попадает в яблоко за сто шагов! - не согласился Жегало. - Ты слишком рано вышел от своей бабы. Когда б прискакали с известием о пожаре, Азад не промахнулся бы.
   - Азад мертв, остальные твои люди - тоже. Уходи! - предложил Некрас. - Бери коня и скачи. Мне не нужна твоя жизнь.
   - А мне твоя - нужна! - ощерился Жегало. - Великий князь велел убить тебя и смока. Смок сгорит, а тебя я убью...
   Некрас рыбкой прыгнул вперед, вытянув руку с саблей. Жегало занес клинок, но опоздал. Упав на землю, Некрас откатился в сторону и только затем глянул. Жегало стоял на коленях, пытаясь запихнуть обратно вывалившиеся из распоротого живота кишки. Некрас вскочил и побежал к Оляте. Жегало за его спиной завыл. Некрас не видел, как сотник великого князя, бросив кишки, выхватил из-за пояса кинжал и полоснул острым лезвием себя по шее...
   Олята весь взмок, но брус не перерубил даже на половину. Огонь тем временем со стены перескочил на соломенную крышу, та разом вспыхнула, ярко осветив все вокруг. В конюшне трубно заревел смок, и Олята заплакал, не зная, что делать. Растирая слезы по лицу, отрок не заметил, откуда появился Некрас. В руках у него было два копья.
   - Помогай! - крикнул он Оляте.
   Отрок вслед за Некрасом просунул копье под дверь - там, где она была подвешена на кованых петлях, и изо всех сил нажал. Дверь не поддалась.
   - Сильнее! - велел Некрас, повисая на древке всем телом. Олята последовал его примеру. Затрещали дерево, и дверь вдруг легко соскочила с петель. В то же мгновение ее будто смело - люди едва успели отскочить. Смок выскочил наружу (на спине его тлела солома) и с разбегу взмыл воздух. Пока Олята провожал змея взглядом, Некрас успел заскочить в пылающую конюшню и вынес седла.
   - Улетел смок! - сказал Олята.
   - Вернется! - ответил сотник, бросая седла на траву. - Выводи коня! Кликни сестру и выносите добро. Сейчас огонь на избу перекинется...
   Олята не помнил, что и как он делал, мечась в избу и обратно. Пришел в себя лишь в седле. Рядом, неловко держа повод, ехала Оляна. Оглянувшись, отрок увидел коней, навьюченных узлами и мешками. Связанные поводами кони трусили вслед за Даром. Вдали догорали конюшни и изба.
   - Опять мы без дома! - вздохнула Оляна.
   "Будет у нас дом!" - хотел сказать Олята, но не смог. Горло было сухим-сухим, будто отрока ночь жарили в горячей печи.
  
   9.
  
   В доме, где росла Улыба, все было пропитано запахом меда: стены, стол, лавки... Даже выскребая голиком полы, Улыба ощущала сладкий, приторный аромат. Отец ее был бортником, звали его Бакула. Дом Улыбы стоял в лесу. На вековых соснах, росших вокруг, отец с братьями развешивали выдолбленные из липы колоды - борти, в бортях жили пчелы. Колоды грудой лежали во дворе; старые, подгнившие борти мужчины рубили на дрова, новые долбили долгими зимними вечерами. Пчел Улыба не боялась. Они постоянно роились в доме, но никого не жалили. Пчелы залетали, чтобы утащить частичку того, что отобрал человек. Набрав брюшко меда, они становились ленивыми и добродушными: их можно было трогать и даже осторожно гладить пальчиком по полосатой спинке. Маленькая Улыба любила так делать.
   В лесу водились хищные звери, поэтому двор обнесли частоколом. Зимою оголодавшие волки подходили к нему и злобно выли, приводя в неистовство охранявшего дом пса. Забор защищал от хищников не всегда; как-то снегу зимой навалило до верха частокола, затем ударила оттепель, потом - мороз, образовался плотный наст. Волки, взбежав по снежной насыпи, спрыгнули во двор, разорвали в клочья и съели пса. Проникнуть в сарай, где обитали волы, корова и другая домашняя живность, они не смогли (двери сарая были сделаны из расколотых вдоль плах) и сами попали в западню: внутри двора сугробов не было. Бакула с сыновьями накануне выбросили снег за ворота.
   Бортник, обнаружив на рассвете напрошенных гостей, взял лук и с порога дома хладнокровно расстрелял метавшихся по двору и жалобно скуливших разбойников. Подранков братья Улыбы добили рогатинами. Улыбе было жаль до слез убиваемых волков, она даже всплакнула. Но из выделанных волчьих шкур Бакула сшил одеяло, Улыбе под ним было тепло и уютно, впоследствии она даже радовалось, что глупые волки попались из-за жадности.
   Из одиннадцати детей Бакулы выжили пятеро, среди выживших Улыба оказалась единственной дочкой. Отец ее не баловал. С трех лет Улыба пасла овец и присматривала за коровой, с пяти мать стала приучать ее к подойнику. Два-три раза в год вся семья занималась выгонкой меда: тягучий, масляно-желтый он заполнял бочки по самые крышки, которые Бакула вбивал ударами пудового кулака. Бочки грузили на повозку и везли в Белгород - на торг. Себе бортник оставлял мед в сотах, их можно было долго жевать, пока не пропадала сладость, а во рту оставался безвкусный комок воска. Комки эти выплевывали в миску, затем сплавляли в печи с пустыми сотами. Получившийся воск везли в Белгород...
   Из города отец привозил рожь. В ближней веси растили пшеницу, она стоила дороже. Ржаное зерно мололи на ручном жернове. Хлеб из такой муки выходил черный, как земля, но все равно вкусный. К весне хлеб заканчивался, и без него было плохо. Семья не голодала: в лесу водилось много живности, мясо на столе бортника не переводилось, но к мясу хотелось хлеба. К Пасхе мать меняла в ближайшей веси сотовый мед на несколько горстей пшеничной муки. Семья объедалась праздничными пирогами - с дичью, творогом и капустой. Это был праздник! Поэтому Улыба каждый год с нетерпением ждала Пасху.
   Приезжая из города, Бакула жаловался на дороговизну хлеба и железа, сетовал на дешевизну меда. Всех горожан отец считал жуликами и пройдохами, норовящими объегорить приезжего бортника. Особенно не жаловал Бакула изготовителей питных медов.
   - Разболтают мед в воде, добавят закваски и продают дороже, чем чистый мед! - возмущался бортник. - Легко так серебро копить! Ты вот выдолби борть, посели в нее семью пчел, слазай на дерево за сотами, выгони из них мед... А еще надо смотреть, чтоб медведь борти не выдрал, везти бочки в город. Два дня пути!
   Сам Бакула мед варить не умел, но очень хотел научиться. Однако белгородские медовары не спешили делиться тайнами ремесла. Бортнику все же удалось найти бобыля Софрона, который согласился трудиться сообща. Согласился Софрон из нужды. Он был монахом, жил в обители, где и научился варить меда. После того как умершая сестра-бобылка оставила Софрону дом, монах решил, что духовный подвиг слишком тяжек для него и перебрался в Белгород. Поговаривали, что дело было совсем не так, что Софрона с позором выгнали из монастыря, но подробностей никто не знал, а сам Софрон наветы отрицал. Как бы то ни было, у Софрона был дом и умение, но не было серебра на покупку котлов, бочек и, самое главное, меда. Бакула согласился все это дать - за половину барыша. Они ударили по рукам. Бортник возил Софрону мед, тот превращал сладость в крепкое питье, которое с выгодой продавал. Мед у Софрона получался вкусный и крепкий, никто такого в Белгороде варить не умел. Исключая, конечно, монахов, но те везли свои меда князю и боярам. Прочий люд шел к Софрону.
   Поначалу Бакула был доволен - серебра в его мошне прибавилось. Но вскоре бортник стал сетовать, что половина барыша за какую-то варку - больно много, ведь основной труд ложится на плечи Бакулы и его сыновей. Однако Софрон уменьшить свою долю не желал, а другие медовары с Бакулой рядиться не желали.
   Улыбе очень хотелось побывать в Белгороде, она не раз просила отца взять ее, но тот не хотел отягощать волов лишним грузом. Когда дочке минуло двенадцать, Бакула решил, что надо кому-то присматривать за волами, пока он с сынами ходит по торгу. На ночлег они, как было заведено, остановились у Софрона, и там бывший монах впервые увидел Улыбу. Старик целый вечер не спускал глаз с пухлощекой, румяной отроковицы. Когда Бакула собрался домой, Софрон стал уговаривать оставить Улыбу.
   - Живу бобылем, некому пол подмести, постирать, кашу сварить, - жаловался он, размахивая худыми руками. - Поговорить - и то не с кем. Пусть поживет у меня дите, потешит старика, я ее грамоте обучу.
   - Зачем бабе грамота? - не соглашался Бакула. - Стирать да готовить, детей рожать - вот вся бабья наука. Она ж не княжна...
   Софрон не отступался, и Бакула задумался. Отвел дочку в сторону и долго с ней говорил. Затем вернулся к Софрону и потребовал увеличить свою долю на одну десятую от общего барыша. Медовар тут же согласился.
   В первый же вечер после отъезда родных Софрон отвел Улыбу в баню и сам вымыл ее, гладя дрожащими руками. После бани он велел девочке лечь с ним в постель. Отец наказал дочке слушаться Софрона и угождать ему, поэтому Улыба подчинилась. После той ночи Софрон только что на руках ее не носил: дарил обувку и одежу, покупал сладости и другие лакомства. Он сам готовил и убирался в доме (выяснилось, что бобыль прекрасно это умеет), даже стирал. Улыбе оставалось самое легкое: топить печь, накрывать на стол и мыть посуду. Ей такая жизнь нравилось. То, что проделывал с ней вечерами Софрон, нравилось меньше, но это можно было терпеть. Софрон в самом деле взялся учить ее грамоте, к Великому Посту Улыба уже бойко читала и даже писала, старательно выводя буквы на старом пергаменте. Первое, что она сделала, научившись грамоте, - записала на клочке пергамента тайну приготовления меда...
   Софрон не скрывал от нее ничего: то ли считал слишком маленькой, то ли был ослеплен чувствами. Скорее всего, сыграло роль извечное мужское недоверие к женскому уму. Спустя полгода Улыба наизусть знала, в каких долях смешивается вода и мед, как эта смесь варится, сколько и какой закваски надо добавить, какие травки придают питью добрый вкус и крепость, где мед отстаивать и как хранить. Бакула поручил выведать все досконально, Улыба была послушной дочерью.
   Борник с братьями Улыбы приехали весной. Расспросив дочь и уверившись, что поручение выполнено, Бакула набросился на Софрона с бранью. Бортник грозился пойти к князю, чтобы тот наказал насильника. Старик жалко оправдывался, но, получив от Бакулы несколько затрещин, только плакал и просил оставить Улыбу ему. Он соглашался уменьшить свою долю в деле наполовину и обещал, как Улыба подрастет, жениться и сделать ее наследницей. Бакула не согласился. Взяв с Софрона за обиду кошель серебра, он увез дочь домой. Там под присмотром дочки бортник с сыновьями сварили первый мед. Питье вышло на славу. Улыба очень радовалась. Суровый отец и братья подчинялись каждому ее слову, она даже покрикивала на них, когда те проявляли нерасторопность. Сильные мужчины не смели возражать. Сваренный мед Бакула отвез в Белгород, выгодно продал и привез в подарок дочке красивое монисто и серебряные серьги.
   Научившись варить мед, отец с братьями перестали слушать Улыбу, в доме бортника потекла прежняя жизнь. Улыбе приходилось много и тяжело работать, братья смотрели на нее с ухмылками, она не раз слышала, как в разговоре между собой они называли ее "порченной". Как-то Улыба подслушала спор отца с матерью. Мать сетовала, что никто в веси не возьмет Улыбу замуж, а коли и возьмет, то с позором вернет родителям.
   - В Белгороде возьмут! - хмыкнул Бакула. - Подумаешь, девичий грех! Сам не отдам свою дочку в весь. Красивая, грамотная, мед варить умеет. Такую невесту да за смерда сиволапого?! Сколько серебра она нам принесла!
   Из слов отца Улыба сделал вывод: главное в жизни - это тяжелые белые кружочки с непонятными значками, которые отец привозил из Белгорода и ссыпал в кожаный кошель. Чем больше у тебя серебра, тем легче живется, тем больше позволено. Улыба со вздохом вспоминала житье у Софрона. Как он ее холил и лелеял! Как одаривал! Как оберегал от тяжелой работы! Ни разу не ударил, не обругал. Не то, что дома!..
   Бакула со временем пожалел, что поспешил с Софроном. Слова бортника о том, что медовое питье - это большой частью вода, оказались правдой. Сезонный урожай меда Бакула отвозил в Белгород за один раз. Питье приходилось возить постоянно, тратя каждый раз на дорогу туда и обратно четыре дня. Содержать еще одну упряжку волов было хлопотно, нанимать - дорого. Смерды из соседней веси, не любившие бортника за грубость и скупость, драли за наем повозки безбожно. Теперь Бакула находил предложение Софрона работать за четверть барыша честным, но договариваться было не с кем. Потеряв Улыбу, Софрон не столько продавал свой мед, сколько употреблял сам; года не прошло, как он опился до смерти и дом его, как выморочное имущество, забрал князь. Бакула, услыхав об этом, сильно горевал.
   Улыбе минуло пятнадцать, когда отец снова стал брать ее в Белгород. В один из таких приездов возле них остановился немолодой, кряжистый дружинник с заметной проседью в бороде. Меда он не купил, зато долго, не отрываясь, смотрел на Улыбу. Назавтра дружинник пришел снова и пригласил Бакулу в гости. Вернулся отец вернулся хмельной и довольный.
   - Мужа тебе нашел! - сказал Улыбе. - Радуйся! Княжий дружинник сватает. И не просто дружинник - десятник!
   - Он же старый! - ахнула Улыба.
   - Какой старый? - обиделся отец. - Меня на пять лет моложе... Зато богатый: дом свой, подворье, кони, живность всякая. Будет, где нам остановиться, может, мед варить здесь станем. Старый... - повторил отец недовольно. - Зато родни никакой, помрет или убьют - все твое!
   Меша (так звали десятника), настолько захотел Улыбу, что не позволил увезти ее домой. Их обвенчали в маленькой посадской церкви, а свадьбы, считай, и вовсе не было: сидели за столом отец с братьями, да Меша позвал нескольких товарищей. Товарищи поднимали кубки за красоту невесты, отец с братьями - за прибыток в доме. В первую же ночь Меша побил жену. Стегая плетью, требовал рассказать, как утратила девичью честь. Улыба, испугавшись, призналась во всем.
   - Бакула порога моего более не переступит! - пообещал муж, и слово сдержал.
   Улыбу Меша более не бил, но и не берег - заставлял работать как жену смерда. Богатство позволяло десятнику держать служанку, он обещал нанять ее до свадьбы, но после первой ночи передумал. Улыба догадывалась, что случись у них по-другому, Меша холил бы ее и лелеял, как некогда Софрон. Она надеялась, что со временем муж оттает, станет поласковей. Вот только родит ему сына или дочь... Но дети за два года у них не завелись, а тут случилась война с Великим....
   Бакула прознал про смерть зятя в один из своих приездов и сразу побежал к Улыбе. Вместе с сыновьями. Улыба приняла родичей достойно. Гойка (овдовев, Улыба первым делом наняла служанку) накрыла щедрый стол. Были здесь и колбасы, и копченые языки, и жирный медвежий окорок, свежий пшеничный хлеб и вдоволь меда. Дома Бакула и его сыновья мед не пили, из бережливости пробавляясь дешевой брагой. Сейчас же питье было дармовое, и мужчины быстро захмелели.
   - Нельзя бабе одной! - сказал Бакула, ставя пустой кубок на стол. - Всяк обидеть может. Гуня, - бортник указал на старшего сына, - переберется сюда с женою своею. Служанку выгонишь - нечего попусту серебро тратить! Будем сюда мед возить и здесь питье варить.
   - Нет! - коротко ответила Улыба.
   Бакула изумленно поднял брови:
   - Перечишь отцу? Ты?
   - Перечу! - согласилась Улыба. - Могу. Это все мое, - обвела она рукой, - и я здесь хозяйка. Жить буду, как захочу. Ни Гуни, ни кого другого здесь не будет!
   - Да я тебя!.. - взревел Бакула, поднимаясь с лавки. - Не почитать отца?..
   Но Улыба не испугалась.
   - Побьешь - нажалуюсь князю: обидел вдову дружинника. Разложат на торгу и всыплют батогами. И на сам торг больше не пустят.
   - Блядь! - выругался отец. - Белгородская. Навострилась тут!
   - Кто меня блядью сделал?! - подскочила к нему Улыба. - Кто меня старику похотливому за серебро продал? А? Это по-божески? Я вас честью приняла, накормила, напоила, а они меня блядью ругают, добро мое взялись делить! Подите вон!
   Ворча, Бакула взялся за шапку. Братья, не поблагодарив за хлеб-соль, тоже ушли. Несколько месяцев спустя бортник привез в Белгород жену, та, плача, долго уговаривала дочку послушать отца. Улыба щедро одарила мать, но жить по воле родичей отказалась. Более они не приезжали.
   Овдовев, Улыба занялась варкой меда. Она рассчитывала разбогатеть - не получилось. Мед у нее был добрый, но брали его плохо. Вареные меда стоят дешево, до войны их охотно пили княжьи дружинники, но многие сгинули прошлым летом. Дружинники сидели на земле, за которую служили князю, и жили богато. Земли дружинников остались у вдов, новые вои, набранные из других городов и весей, служили за серебро, как живший в городе десятник Меша. Для таких одна ногата за корчагу казалась непомерной ценой. Новые вои пили брагу. Ее было полно в каждом доме: из яблок, ягод, ржаная, пшеничная... Брагу делали даже из репы. За ногату брагу наливали целый месяц - пей, сколько влезет! На жизнь Улыбе хватало, но жизнь была безрадостной.
   К ней сватались. Молодая, красивая вдова, к тому же не бедная, привлекала взоры многих, в особенности пришлых. Но эту голытьбу манил дом в посаде, а не его хозяйка. Улыба это видела и сватов выпроваживала. Некрас же в первый вечер высыпал на стол горсть монет (на корм!), и она ахнула, не в силах отвести взора от тускло блестевшего серебра. Ее прибыток за полгода! С того вечера она ублажала сотника как могла. Сытно кормила, сладко поила, жарко обнимала... К тому же покойный Меша был десятником, а Некрас - сотником, боярский чин! Милый друг и вел себя, как боярин: не спрашивал о прибытках, зато щедро одаривал. Соседки на торгу шептали Улыбе, что пришелец летает на змее, что он, наверное, чародей, гляди - и ее заворожит! Улыба только смеялась. В бане она хорошо разглядела этого чародея. Никаких тайных знаков на теле его не имелось, зато были шрамы - разве чародей допустит, чтоб его кололи да резали? У покойного Меши шрамов и то было менее. Правда, Некрас не носил нательного креста. Однажды Улыба полюбопытствовала и услыхала короткий ответ: "Потерял!" Почему сотник не купил новый крест, она спросить не решилась. Змей Некраса Улыбу не пугал - мало какая живность есть на белом свете! Улыбу вполне устраивало, что за змея Некраса сделали сотником и щедро платят. Покойному Меше из княжьей казны давали гривну в год, Улыба решила, что сотнику платят три или даже пять - пропасть серебра! С такими деньгами можно забыть о меде и жить припеваючи - хватит на все! А ведь бывает еще военная добыча...
   Улыба не заводила речь о свадьбе, ждала, что Некрас скажет сам. До сих пор мужчины ее желали, а не она их. Но сотник не спешил. Улыба подумывала, не сводить ли его к отцу Онофрию, дабы вразумил, но тут Некрас принес серьги. Золотые! С яхонтами! Когда парень дарит девице серьги, это означает, что считает ее невестой. Улыба всплакнула от радости. Следующим днем она побежала к златокузнецу, тот сказал, что серьги стоят гривну. Улыба ахнула. И даже опечалилась слегка: нельзя так бездумно бросать серебро! Некрас не умеет беречь деньги. Ничего, этим займется она...
   Улыба не удержалась и похвасталась подарком соседке по торгу, пожилой, рябой Цыбе, торговавшей пряниками. Улыба с ней дружила.
   - Не одной тебе дарит! - хмыкнула Цыба, впечатленная (по всему было видать!) подарком. - Служанке своей тоже купил...
   Улыбу как обухом по голове ударило. Не поверив (соседка могла солгать от зависти), она сбегала к золотых дел мастеру, тот подтвердил: брал сотник одни серьги серебряные, другие золотые. Серебряные девице сам в уши вдевал. Кузнец стал говорить, что платил за те серьги отрок сотника, но Улыба не слушала. Она знала служанку сотника: видела ее ранее, когда та с братом побиралась на торгу. Потом Некрас взял их к себе. Улыба даже похвалила его: умно, нищие много не запросят! За корм будут служить... Некрас только улыбнулся в ответ. Знать бы тогда, чему улыбался! Спустя три месяца Улыба увидела бывшую нищенку и не узнала: девица поправилась, покруглела и смотрелась красавицей. Уже тогда ревность кольнула Улыбу: живет с Некрасом под одной крышей! Но сотник исправно приезжал к ней вечерами, Улыба отбросила дурные мысли.
   - Проверила? - спросила Цыбы, когда Улыба вернулась от кузнеца. - Дарил серьги девке! Цыба лжу не скажет. Чего не дарить, коли серебра полон мех? Мне слуга воеводин сказывал: Некрасу десять гривен в месяц отсыпают! Мне хоть раз бы столько!.. Еще сказывали, он Оляте, помнишь его? гривну подарил. Сестре его - серьги! Вот кому надо служить...
   С торга Улыба вернулась сама не своя. Десять гривен! Не в год, а месяц! Некрас ездит к ней лето, значит, получил уже тридцать гривен! За такие деньги можно купить целую весь - и не одну... Коли в твоем владении весь - ты боярин! Жена твоя - боярыня... Боярыни не работают - слуг хватает. Всего-то трудов: появиться на торгу и указать пальчиком белым на шелка или парчу, что понравились. Слуги шелка в дом отнесут, платье сошьют... Сиди потом на крылечке в новом платье, присматривай, чтоб слуги не ленились, да мед-пиво попивай! Но кто станет той боярыней? Улыба или девка с конопушками на щеках?
   Когда вечером пришла вдова из Городца и попросила хлеба, Улыба не сдержалась. Она видела еще одну женщину, не старую и красивую. И ее сотник одаривал. За что?.. Улыба обругала незваную гостью, выгнала за ворота, а потом сгоряча побила Гойку - впускает, кого ни попадя! Злоба душила ее. Улыба не могла дождаться Некраса, а когда тот пришел, дала волю словам.
   Улыба видела, как меняется лицо сотника от ее попреков, и в какой-то миг подумала: поступает неправильно. Нужно бы не так - без крика, ласково... Но слишком много пережито было в тот день...
   Когда Некрас ушел, Улыба не огорчилась: вернется! Кто бы ни были ее соперницы: конопатая служанка или вдова дружинника из Городца, им с ней не сравниться. Все дружинники князя Ростислава на нее заглядываются. Даже старый Светояр как-то подмигивал. Воевода! Возьмет и заглянет вечерком... Только ночью, ворочаясь в холодной постели, Улыба вдруг со страхом подумала: Некрас не придет. Совсем, никогда. Потому как он совсем не похож на тех дружинников, которые на нее заглядываются и даже на воеводу. Даже на воеводу она могла бы крикнуть - стерпел бы. Этот не простит...
   Подумав так, Улыба заплакала. Горько, как не плакала ни разу в своей жизни...
  
   10.
  
   - Он не такой, как другие наемники, - сказал Светояр, провожая взглядом удалявшуюся охоту. - Много их видел, княже... Не похож.
   - Чем? - сердито спросил Ростислав, опуская поводья. Собаки подняли тура, жаль бросать гон.
   - Всем! Не так ходит, не так говорит, не так держит себя...
   Ростислав хмыкнул.
   - Кто в наемники идет? - спросил Светояр, делая вид, что не услышал. - Сын дружинника, сын боярина обедневшего, а то и смерд... Народ подневольный, привык подчиняться. Старшего уважают, кланяются низко... Этот держит себя гордо.
   - Значит, князь? - усмехнулся Ростислав.
   - Бывает и князья служат, - согласился Светояр. - Когда у отца детей много, а земель - едва повернуться. Бывает со стола князя собьют, ищет себе место... Но княжич не таит родства, кичится, рассчитывая место в войске повыше занять, серебра больше выторговать. Этот о родителях своих молчит. А повадки княжеские. Слуге гривну серебра как ногату бросил! У нас богатый пожалеет.
   - Варяги золото швыряют! - не согласился Ростислав. - Сегодня получат, а завтра пропьют, в корчме продуванят.
   - Не похож он на варяга! По нашему говорит без запинки, читает и пишет. Ряд, что ему на службу положил, не только прочел, но и дописал свое.
   - Боярский сынок, рос при монастыре...
   - В монастыре рос, так в бога бы верил!
   - Некрещеный?
   - Не знаю, каким богам молится, но в церкви его не видел. И другие не замечали.
   - Язычник?
   - Те на капищах тайно собираются, ночами. Некрас ночи у бабы своей проводит. Военное дело знает так, как никто из наших.
   - Не доверяешь, значит? - усмехнулся Ростислав.
   - Сомневаюсь... - вздохнул воевода.
   - Что ж ратовал за него?
   - Нельзя смока другим отдать.
   - Где он сейчас? - вздохнул Ростислав, поднимая глаза к небу. Светояр тоже глянул вверх, будто змей должен был вот-вот появиться. Но не появился, и князь с воеводой опустили глаза долу.
   - Грамоты разослал? - спросил Ростислав.
   - Три дня тому.
   - Пойдет на нас Святослав?
   - Непременно. Такую обиду да снести!
   - Устоим?
   - Со смоком, княже, я против варягов устою. А их даже ромеи страшатся.
   - Будет ли смок?
   - Будет! - твердо ответил Светояр.
   - Гляди!.. - сердито сказал князь, подбирая поводья.
   - Гляжу! - сурово отозвался воевода. - Ты, княже, коли Святослав одолеет, земли теряешь, но на столе останешься. Будешь жить-пировать. Мне же головы не сносить. Не простит Великий обиды...
   Ростислав молча тронул бока коня каблуками и поскакал вслед удалявшейся охоте. Светояр еще раз глянул на небо и, не спеша, затрусил следом...
  
   11.
  
   Позже, вспоминая события той ночи, Олята сам дивился: как успел? Не только свое унести, но и добычу не забыть. Ободрал трупы Колпаков, собрал не только оружие убитых, но и калиты с поясов срезал. Стащил сапоги (чего добру пропадать!), а за каждым голенищем - нож. Добрый, острый, с костяной рукоятью. Жаль, брони ни на Колпаках не было - броня дорого стоит. Зато кони...
   К рассвету они прискакали в неведомую весь, и угрюмый, заросший волосами смерд, получив от Некраса ногату, отвел нежданных гостей в пустую избу. Некрас тут же ускакал, велев, никуда не отлучаться и ждать. Олята, пошатываясь от усталости, перетаскал добро в избу, Оляна тем временем расседлала и спутала коней. После чего брат с сестрой, заложив дверь на крепкий засов, без сил повалились на полати.
   Проснулся Олята за полдень. Оляны рядом не было. Олята вышел во двор, справил за углом малую нужду и пошел умываться. Оляна притащила от колодца бадейку холодной воды, Олята сначала попил, затем, фыркая облился по пояс, натянул на мокрое тело рубаху и сел есть. Кушанье было небогатое: хлеб, молоко, да заботливо прихваченный из Волчьего Лога копченый окорок. Зато хлеб оказался свежим, молоко - холодным, окорок пах дымком и таял во рту. Олята ел так, что за ушами трещало. Он не спросил у сестры, откуда хлеб с молоком, и без того было ясно: смерд принес.
   Отобедав, Олята сел считать добро. Тут ему стало жарко. Пять сабель (одна дорогая, с каменьями на рукояти), пять засапожных ножей, пять пар сапог (ношенных, но еще крепких), пять коней во дворе... Мало того, в срезанных калитах оказалось в общей сложности три гривны серебром и шесть золотых монет: два киевских златника и еще четыре вогнутые от чекана, как миска. Олята таких никогда не видел, но сообразил: ромейские. Олята не знал, сколько за золотую монету дают серебра - на торгу золотом не платили, но понятно было, что дадут немало. Богатство! Добычей следовало поделиться с Некрасом: вдвоем воевали. Подумав, Олята решил, что Некрасу надлежит большая доля: он убил троих Колпаков, а Олята - двоих. Но даже в этом случае выходило столько, что умом подвинуться можно. Полторы гривны серебром, два коня (это не считая Дара), а ежели и сабли продать... Полвеси купить можно или одну малую. Только зачем они? Обосноваться в городе, где жить сытнее и легче, поставить в посаде дом, купить место на торгу... Оляну выдать замуж. Сестра стала гладкая, красивая, посули в приданое коня да серебра полгривны, дружинники свататься станут! Только дружинники не гожи, сгинут в сечи, что хорошего во вдовстве? А вот за сына бы купеческого...
   Олята предавался сладким грезам до вечера. Пробовал поговорить о будущем с сестрой, но Оляна только глазами сверкнула. Она, как встала, на минуту не присела: все крутилась, наводя в доме порядок. Олята, хоть и не хотелось, стал помогать. Изба постепенно обретала жилой вид. По всему было видать, что здесь не обитали с зимы: по углам затвердела паутина, с крыши надуло сору, бычий пузырь в окне давно порвался. Изба была небольшой: землянка, крытая срубом в пять венцов, кровля из дранки. Ни сеней, ни клети. В веси Оляты жили богаче. Треть жилого пространства избы занимала печь-каменка, напротив - полати, между ними и печью, как раз под окном - стол да две лавки. Посуды в доме не оказалось, как и других полезных в хозяйстве вещей. "Жильцы умерли, добро родичи или соседи забрали", - догадался Олята. Хорошо, что отрок, собирая добро в занявшемся пламенем доме, бросил в мешок глиняные миски и кружки. Пришлось бы есть с досок, а молоко пить из горлача.
   В хлеву Олята обнаружил груду камней, песок и глину. Видать, хозяин собирался соорудить летнюю печь или очаг, да не успел. Без сеней летом в избе жарко. Печь топят, пекут хлеб или готовят варево, в избе духота. Олята рассудил, что очаг нужен, и сложил его сам, дело нехитрое. Среди добра, прихваченного из дома в Волчьем Логу, оказался медный котел, Олята выложил верх очага как раз под круглое донце.
   Прибирались и раскладывали добро до темна. В сумерках явился волосатый смерд. Принес лукошко яиц и тяжелый горлач с хмельным медом. Поставил подношение на стол и привычно сел в красный угол. Оляна подала миски и кружки, порезала хлеб и окорок. Мед по кружкам разлил гость. По тому, как он бережно держал горлач, Олята понял: мед смерду приходится пить не часто.
   - Жданом меня зовут, - сказал смерд, берясь за кружку, - а вас как?
   Олята сказал.
   - Оляна жена тебе?
   - Сестра.
   - За добрых людей! - сказал Ждан и жадно выпил.
   Олята последовал его примеру. Мед был сладким и слегка щипал небо. Мужчины закусили, Ждан налил еще. В этот раз Олята едва пригубил: медами его не баловали, боялся охмелеть. Ждан свою кружку осушил до дна и удовлетворенно причмокнул.
   - Некрас велел, чтоб вы ни в чем недостатка не знали, - сказал гость, рыгнув. - Так и будет. Хлеб из новины, молоко, масло, творог, яйца - все будет. Схочется мясца - овцу заколю. На затоке верши стоят - рыбки сколько хошь. Жить будете, как бояре, - Ждан хитровато глянул на Оляту, тот, поняв, полез в кошель.
   - Не надо! - замахал руками Ждан.
   - Чего хочешь? - удивился Олята.
   - Коней у тебя много, - вкрадчиво сказал Ждан. - Чего им без дела ходить? Жниво кончилось, снопы в поле. В гумна надо свезти.
   - Кони верховые! - возмутился Олята.
   - Твой - верховой, - согласился Ждан, - другие - степняки. Малые, но тяговитые. Хоть под седло, хоть в телегу.
   "Разглядел! - удивился Олята. - Когда успел?"
   - В веси нет тягла? - спросил.
   - Одна кобылка! - вздохнул Ждан. - Все тиун забрал за недоимки. Бабы на себе снопы таскают. Жилы рвут...
   Олята незаметно потер руки. Сдать коней в работу - прибыток, одним кормом Ждану не отделаться. Коли великая нужда в тягле, запросить можно много. Скажем, холстов добрых. Или кож. Некрас весь товар перевел на своих человечков для сулиц, можно возместить убыток. Заплатит смерд, никуда не денется! Внутренне усмехнувшись, Олята поднял взор, и увидел Оляну. Она стояла у печи и пристально смотрела на брата. Взор ее был таков, что Олята засовестился.
   - Всех не дам! - сказал сердито. - Нам верхами ездить. Бери четверых! Только гляди, чтоб не спортили, не грузили тяжко! Глядеть буду! И корми овсом...
   - Спаси бог, тебя, боярин! - Ждан соскочил с лавки и поклонился в пояс. - Не забуду!
   Ждан убежал, забыв свой мед. Олята мрачно осушил кружку. Тихо подошла Оляна и поцеловала брата в щеку.
   - Ладно! - сказал Олята, чувствуя, как хмель кружит голову. - Грех брать прибыток от чужого добра.
   Он выбрался из-за стола и побрел к полатям...
   Проснулся Олята с рассветом, быстро позавтракал и оседлал Дара. Коней Колпаков за оградой не было; на лугу щипала травку незнакомая мухортая кобылка. Олята только головой покачал. Ждан оказался хитрецом: в упряжь поставил чужих коней, свою кобылку привел к жеребцу. Обещал боярину двух коней оставить - получи! Какая разница? Зато, если Дар покроет кобылку, Ждану достанется жеребенок. Олята вскочил в седло и поскакал в поле. Там кипела работа. Мужчины и женщины грузили снопы на повозки, отроки, помахивая хворостинками, везли их к гумнам. Степные лошадки тащили груз без натуги. Ждан сдержал слово: коней не перегружали. Отроки больше махали хворостинками, чем охаживали коней по бокам. У Оляты отлегло от сердца. Ждан, завидев в поле Оляту, разогнулся и глянул вопросительно: будешь ругаться? Олята не стал. Пустил отдохнувшего Дара вскачь по стерне. Из-под копыт жеребца почти сразу порскнули в стороны зайцы. Большие, нагулявшие за лето жира.
   Олята набрал в лесу хворосту, поскакал к избе и вернулся с сулицей. Попасть на скаку в вертлявого зайца оказалось непросто. Острый железный наконечник раз пять втыкался в сухую землю, прежде чем охотник изловчился и попал в самого жирного из косых. Пронзенный сулицей, заяц заверещал и задергался, пятная стерню кровью. Олята соскочил, выдернул сулицу, ловким ударом древка прекратил мучения косого. Дома он привычно ободрал зайца (в детстве сколько раз приходилось), освежевал тушку, порубил на куски. Покончив с зайцем, Олята поскакал к реке, достал вершу (Ждан вчера поведал, как найти). Вернулся с жирными налимами, каждый в полруки длиной. Скоро в котле над очагом забулькала уха. Когда она доспела, Оляна сняла котел с очага, поставила глиняную сковороду - латку. Латка прогрелась быстро, скоро на ней заскворчали, плавая в собственном жиру, куски зайчатины. Вкусный запах поплыл по двору. В стороне послышался шепот. Олята, сидевший на чурбаке, поднял голову. У ограды, зачарованно глядя на сковороду, стояли двое мальцов, лет трех-четырех, не более. Оба босые, в ветхих рубашонках, замурзанные. Олята поманил их пальцем, мальцы пошептались и робко подошли.
   - Как зовут? - спросил Олята
   - Меня Первуша, а он Вторак, - сказал больший из мальцов.
   - Братья?
   - Я старший, - важно сказал Первуша.
   - И так понятно! - хмыкнул Олята. - Есть хотите?
   Мальцы дружно кивнули.
   - Тогда помогайте!
   Олята притащил из избы лавку. Мальцы старательно помогали нести, хотя толку от их помощи было мало. Олята не отгонял - все должны зарабатывать кусок хлеба. От хлева Олята прикатил еще чурбак, Оляна накрыла оба куском полотна. Это Некрас завел: есть на покрытом столе, брат с сестрой привыкли. Мальцы сбегали домой за ложками, Оляна налила им полную миску ухи. Лавка для братьев оказалась высокой, они сползли на землю и дружно хлебали, стоя у чурбака. Олята с сестрой ели сидя. Покончив с ухой, Первуша и Вторак отдали должное зайцу, затем запили снедь кружкой молока. Ели они жадно и много - по всему было видать: оголодали.
   - Мамке не говорите! - попросил Первуша. - Она ругается, когда у чужих едим. Сором, говорит, побираться!
   - Так вы работали! - сделал серьезное лицо Олята.
   Первуша подумал и серьезно кивнул. На прощание братья поклонились, Первуша взял младшего за руку, и оба ушли.
   - Соседские! - сказала Оляна, собирая посуду. - С утра у ограды крутятся.
   "Заговорила!" - ахнул Олята, но не подал виду.
   - Бездельничают! Мы в их годы гусей пасли!
   - Нет у них гусей! - вздохнула сестра. - Три курицы да петух.
   "Откуда знаешь?" - хотел спросить Олята, да прикусил язык. Сестра пока он спал, да за зайцем гонялся, везде поспела.
   К вечеру Ждан пригнал тягло. Сгрузил с телеги долбленные из липы корыта и на виду у Оляты насыпал каждому из коней овса. Дескать, гляди, слово держу. Олята кивнул: вижу. После чего Ждан отвел его в сторону.
   - Тебе, боярин, баба нужна? - спросил, хитровато щурясь.
   - Оляна справляется! - удивился Олята.
   - Я не о том! - махнул рукой Ждан. - Отрок ты большой, утех сладких хочется? - Ждан подмигнул.
   Оляту бросило в жар.
   - Есть тут одна, Нежана, - продолжил Ждан, - второй год вдовствует. Не старая еще, лет двадцать. Двое мальцов у нее, Первуша и Вторак. Совсем обнищала без мужа, даже коровы нету. Она тебя приголубит, а ты ей - пару ногат. Нежана козу купит, дети будут с молоком. Переживут зиму.
   - Почему вервь не помогает сиротам?
   - Вервь сама голодает. Пятеро в зиму померли.
   - Потому Нежана согласная?
   - Нужда прижмет - на все согласишься! - вздохнул Ждан...
   Вечером Олята долго лежал без сна. Ворочался на жестких досках полатей. Оляна подкинула на полати сенца, накрыла рядном, но спать было жестко. Слова Ждана ошеломили Оляту. Ранее отрок не заглядывался на девок, не до того было. Холодно, голодно, всех дум, как поесть да согреться. Однако пошел в услужение к Некрасу, отъелся, оделся, сладкое да запретное стало видеться во снах. Улыба... Ее белые, пухлые руки, полная, мягкая грудь... Нетрудно представить, что у нее под рубашкой: мужики с бабами в бане моются разом. Только мужики идут за первым паром, бабы и дети приходят позже. В тесных избах семейная жизнь взрослых на виду, как не таись, от любопытного детского взгляда не спрячешься. Что мужик делает с бабой, знает каждый. Оляте от срамных снов поутру было стыдно, но видеть хотелось вновь. В веси Оляты молодые не смели любиться до свадьбы. Если девку в таком замечали (в веси не спрячешься), то считали "порченой" и замуж не брали. Парень тоже становился "порченым", в зятья его никто не желал. "Порченые" могли рассчитывать лишь на вдовца или вдовицу, да и то при большой удаче. В городе жили по-другому. Мужики и бабы сходились легко, вон как Некрас с Улыбой. Весь Белгород знал, где холостой муж за плату найдет женскую ласку. После того, как у Оляты завелось в кошельке серебро, он подумывал сходить к гулящим, но боялся, что те станут смеяться. Неуклюжий отрок... И вот Ждан сам предложил...
   Олята ворочался и вздыхал, пока теплая рука сестры не легла ему на лоб. Олята тут же сказал о разговоре со Жданом. Рука сестры исчезла.
   "Пойдешь к ней?" - понял Олята.
   - Не пойду! Сором! - сказал Олята.
   Сестра погладила его по голове.
   - Деток жалко! - вздохнул Олята. - Голодные.
   Теплые мягкие губы коснулись его виска. Олята понял и уснул.
   Поутру они оседлали коней и отправились в соседнюю весь. Оляна ловко сидела в седле - научилась в Волчьем Логе. Из-под задравшейся поневы виднелись белые коленки. Олята решил, что сестре надо бы сшить порты. Оно-то все знают, что у бабы под подолом, но казать голые ноги девке - сором. Увидят - ославят, а с дурной славой замуж как? В портах девке тоже нескладно, но лучше, чем с голыми ногами.
   В веси Олята сторговал козу: белую, с черными пятнами. Большое вымя козы свисало чуть не до земли: по всему было видать, что удойная. Расплатившись, Олята накинул веревку на рога, но коза уперлась и не хотела идти.
   - Козлята у нее, - объяснила хозяйка. - Два козлика. Козочек разобрали, эти остались. Не хочет деток бросать. Давай ногату, боярин, и забирай козлят!
   Олята так и сделал. Стреножив прытких козликов, они забросили их на крупы коней, после чего веревка козе не понадобилась. Сама бежала следом, тревожно мекая. Во дворе Нежаны Олята распутал козлят и те, к восторгу Первуши и Вторака, стали носиться по траве, высоко подпрыгивая. Коза успокоилась и принялась щипать травку. Брат с сестрой вернулись к себе, где с удовольствием позавтракали.
   Нежана пришла вечером, с большим вышитым рушником.
   - Пусть Господь спасет вас, добрые люди! - сказала, передавая рушник. - Со свадьбы берегла. Нечем больше благодарить. Молиться буду!
   Олята стоял, краснея. Боялся, вдруг Нежана позовет к себе? Как вести себя, что сказать? Но Нежана не позвала. Они с Оляной обнялись, Нежана уронила слезу, после чего ушла.
   - Надо сена накосить, - сказал Олята сестре. - Козе много не надо, но бабе трудно. Козлят под Рождество заколют, будет мясо, а козу целую зиму кормить. Завтра поищу косу.
   Планам этим не суждено было сбыться. На следующий день вернулся Некрас...
  
   12.
  
   Епископ Дионисий был дороден и темен лицом.
   "Гречин!" - понял Святослав, подходя. Он склонил голову под благословляющую руку, но целовать ее не стал. В Киеве свой митрополит, токмо к его руке прикладываемся. Чужой епископ - гость нечаянный и чудный, что ему до великого князя? Однако митрополит похлопотал, и Святослав согласился. Издалека Дионисий ехал, из самого Турова...
   Дионисий грузно сел на резной табурет ромейской работы. Темнолицый монах в рясе тихо стал за спиной епископа. Святослав нахмурился. Уговор был - с глазу на глаз. Да и глядится монах дико. Смугл, нос крючком, глаза холодные, шрам через всю щеку - от подбородка до виска. Рожа убийцы...
   За жизнь Святослав не опасался. Гридни за дверью наверняка обшарили и общупали гостей; иголку в рукаве запрятали - и ту бы нашли. С оружием к князю входят только самые близкие. Прочие, пусть даже духовные... Мало русских князей обманом зарезали? Епископ? Монах? Тать любую одежу накинуть может... Вон, дверь приоткрыта, гридь в щелку посматривает. Услыхать ничего не услышит, но случись что - кинется коршуном...
   - Это мой слуга Артемий, - сказал Дионисий, заметив взгляд великого князя. - Без него всего не сказать.
   Епископ говорил с акцентом, но чисто - давно живет в Руси. Святослав нехотя кивнул - пусть остается.
   Дионисий начал без предисловий.
   - Слух прошел, объявился в землях твоих дружинник Некрас?
   Святослав вздрогнул. Откуда знает? Впрочем... Кто-то сболтнул на исповеди, поп доложил митрополиту. Митрополит в Киеве тоже из греков...
   - Объявился, - сказал Святослав. - Только не в моих землях. У Ростиславовичей.
   - Белгород - в Киевском княжестве.
   - Верно, - сказал Святослав, закипая, - в Киевском. Разве не ведаешь, владыка, что княжеством правят двое: великий князь в Киеве и Ростислав в Белгороде? Лучшие мужи Киева, бояре смысленные, такой ряд уложили. Киевский стол де велик, вдвоем поместитесь. Поместились... Каков бы ни был двор, а запусти в него вместо одной собаки двух, обязательно перегрызутся. Грыземся... Летось с Ростиславом воевали, зараз сидим в городах своих и зубы точим...
   - Не гневайся князь! - степенно сказал Дионисий. - Мне это ведомо. А молвил я к тому, что от Киева до Белгорода ближе, чем от Турова, а руки у великого князя длинные. О том всей Руси известно.
   "Ловок!" - подумал Святослав.
   - Чем насолил Некрас владыке Туровскому?
   - Безбожник!
   - Дела церковные! - сказал Святослав. - Язычников по лесам - тьма, всех не переловишь.
   - Не ведаешь ты, княже... - Дионисий поерзал на табурете, устраиваясь поудобнее. Под напором тучного тела табурет скрипнул.
   - Что-то ведаю, - усмехнулся князь. - Служил Некрас у курского князя, в полон попал к половцам, а князь не выкупил. Некрас из полона сбежал и к Глебу Туровскому подался. Вышла у него свада с Глебом из-за смока...
   - Богомерзкое чудище! - вскричал Дионисий, вздымая посох.
   - Чем смок бога прогневил?
   - Не бога, а слугу его! Некрас чудище в реке купал, весь Туров глядеть сбежался. Я тож подъехал: надлежит пастырю доброму знать, чем стадо его занято. Верхами был. Люд расступился, меня к самому берегу пропуская. Смок, завидев слугу божьего, закричал на него по-диаявольски. Кобылка моя спужалась, взбрыкнула, и епископ туровский пал в грязь. На глазах всего Турова!
   Святослав еле сдержал усмешку.
   - Седмицу после того я лежал, - продолжил Дионисий. - Бог миловал, спас слугу своего: ничего не сломал и нутра не отбил. Восстав с одра я призвал Некраса и велел ему смока, отродье диавольское, убить.
   - Убил?
   - Отказался. Сказал, что все живое на земле сотворено Господом, коли Господь посчитал бы, что смоки от диавола, то их бы и не было. Сказал, что винить надо не смока, а кобылку: кони, бывает, зайца пугаются и седоков сбрасывают, но зайца диавольским отродьем никто не считает.
   - Умен.
   - Диавольским попущением. Враг рода человеческого, как ведомо, вкладывает в уста слуг своих речи смысленные.
   - Что далее?
   - Пожаловался я Глебу. Князь поначалу посмеялся над бедой слуги божьего, но все ж кликнул Некраса и велел смока отдать. Животина для людей опасная, князь де велит ее в хлеву закрыть, чтоб вреда не было.
   "Вот оно как! - подумал Святослав. - Горыня другое сказывал. Глеб хоть и жаден, но не глуп".
   - Что Некрас?
   - Отказал князю! Сказал, что смок его, а над имуществом дружинника князь не властен. Коли смок вред кому сделает, то он, Некрас, за то и ответит.
   - Прогнал его Глеб?
   - Отпустил с миром.
   - Спустил обиду?
   - Любил его Глеб. Из всей дружины его Некрас - лучший. И ватага его.
   - Ватага?
   - Из полона половецкого Некрас не один явился, а сам десять. Ватагой бежали. Некрас - главный. Он придумал, как Поле Половецкое пройти, чтоб дорогой не переняли.
   - Что ж в Курск не пошли?
   - Некрас сказывал, что обидел их князь, из полона не выкупил. Будто у Всеволода серебра много! Курск на краю Поля Половецкого, степняки по пять раз в год прибегают, смерды больше воюют, чем землю пашут. Глеб обрадовался. Курские кмети - лучшие вои на Руси, а Некрас в своем праве. Коли князь дружинника из полона не выкупит, нет больше князя над ним. Только мыслю, за серебром Некрас в Туров пришел. Туровская земля богатая, это не Курск. Понял я, что Глеб мне не способие, и проклял Некраса. От церкви отлучил.
   - Не побоялся?
   - Кто ж в храме на слугу Божьего руку подымет? Проклял и крест с него снял.
   - А Некрас?
   - Сказал: мужа можно отлучить от церкви, но нельзя - от Бога. Повернулся и ушел. Ватага его - следом. В тот же день не стало их в Турове. А близ города разбойники объявились.
   - Многих пограбили?
   - Мой товар. В тот год неурожай был в туровской земле, многие смерды в холопы детей отдавали, чтоб с голоду не померли. С Божьей помощью собрал я тысячу уных и повелел отвести в Корсунь, в греки продать. У греков им будет сытно, а епархии - прибыток.
   "Жаба! - подумал Святослав. - Жирная и мерзкая ромейская жаба! Господь заповедал помогать ближним, а ты их - в рабы!"
   - Некрас перенял слуг моих, кого побил, кого повязал, а холопов уных увел. Куда - по сю пору неведомо, но далеко: месяц о нем слышно не было. Я пошел к Глебу жалиться, а князь меня же обругал. Сказал, что из-за меня потерял лучших дружинников. Сказал, как объявится Некрас, будет просить его вернуться, а я свое проклятие сниму. А не послушаю, будет в туровской епархии другой пастырь. Ты, княже, человек смысленный, богобоязненный, понимаешь, что нельзя так с владыкой! Но Господь наш велел прощать, и я Глеба простил. "Пусть, - думаю, - по нему будет". Только зря Глеб ждал доброго от слуги диавола. Через месяц объявился Некрас. Послал к нему Глеб сотника с пятью дружинниками на беседу звать, а Некрас с ватагой посек их насмерть.
   - Напал на дружинников, друзей своих?
   - Чего ждать от изгоя?
   - Какой он изгой! Сам ушел!
   - Но зло сотворил!
   - Скажи мне, владыка, - сказал Святослав, привставая, - а есть ли у туровского епископа вои?
   - Как не быть! - Дионисий погладил бороду. - Лихих людей по дорогам много, особу духовную стеречь надобно.
   - Они холопов охраняли, как Некрас напал?
   - Они.
   - Не могло так выйти, что вои твои, затаив зло на Некраса, посекли дружинников, чтоб Некрас не помирился с князем?
   - Что ты! Сами, без повеления?
   - А коли повеление было?
   Святослав в упор смотрел на епископа. Тот опустил глаза.
   "Он! - понял князь. - Лиса ромейская! Гречины, подлый народ!"
   - Никто не видел, как дружинников секли, - тихо сказал Дионисий, - может, и не Некрас. Люди говорят: он, а кто на самом деле - Господь ведает. Думаю, княже, тебе до этого дела нет. Глеб Туровский не родич тебе и не друг. Его дружинников побили, его и забота. Чтоб ты лихого не думал, Артемий расскажет, что далее было.
   Монах за спиной Дионисия поклонился.
   - Как дружинников посекли, послал меня владыка к Некрасу, усовестить богоотступника...
   "С такой-то рожей увещевать?" - Святослав с сомнением глядел на монаха. Тот, будто не видя этого взгляда, продолжал ровно и монотонно:
   - Нашел я становище отступников и стал говорить им о каре Божьей. Призывал повиниться и не чинить более зла добрым людям. Только Некрас, наущаемый диаволом, натравил на меня смока. Аспид прокусил мне руку, - Артемий поднял правую руку со скрюченными пальцами, рвал лицо, - Артемий коснулся шрама на лице, - а богоотступники смеялись. Еле живой добрел я Турову...
   - Видишь, княже? - сказал Дионисий.
   - Вижу! - Святослав встал. - И вот, что скажу. Коли Некрас служил бы мне, а ты пришел на него жалиться, выпроводил бы тебя за порог. Но Некрас ворог мне.
   - Потому и пришел! - усмехнулся Дионисий.
   - Поздно. Нет более Некраса. Люди мои убили.
   - Слыхал, княже.
   - Так что тебе?
   - Люди твои не вернулись из Белгорода...
   "И это знает!" - поразился Святослав.
   - Раз не вернулись, то и рассказать некому. Может, убили, а, может, и нет. Наверное знать надобно. Мне и тебе.
   "Ромей!" - покачал головой князь, но спорить не стал. Прав, епископ.
   - Чего хочешь?
   - Артемий мой Некраса в лицо ведает. Хочу в Белгород послать. Только Артемий в землях киевских не бывал, в путях несведущ, к тому же люд разный на путях встречается... Дай слуг сопроводить его до Белгорода и встретить на обратном пути.
   - Не побоится вновь безбожника встретить?
   - Не побоюсь! - сказал монах. Голос его стал другим: звонким от ненависти.
   - Что будет, как встретишь?
   - На все воля Божья, - монах склонил голову.
   - Быть посему! - сказал Святослав, вставая...
   - Может, следовало князю сказать? - спросил Артемий, когда они с епископом вышли от князя. Гостей сопровождали гридни, но Артемий говорил по-гречески.
   - Если мертв Некрас, князю знать без нужды. Возгордится. Если жив ворог, скажем. Нам помощь нужна, - ответил епископ.
   - Сам справлюсь! - злобно сказал Артемий.
   - Раз пробовал! - нахмурился Дионисий.
   - Смок помешал...
   - Если жив Некрас, то и смок жив. Не дерзи, раб! Делай, что велено! Смирна овца перед пастырем своим...
   Артемий молча поклонился.
   А Святослав позвал Горыню и передал ему разговор с гостями.
   - Убил Жегало Некраса! И смока спалил! - возразил воевода. - Весь Белгород об том гудел.
   - Будь у Ростислава другой воевода, не усомнился бы, - сказал князь. - Но там Светояр. Хитер!
   - Не он один! - обиделся Горыня.
   - Подай грамоту! - велел князь.
   Расправив пергамент, он долго читал, шевеля кустистыми бровями. Глаза Святослава, в молодости зоркие, с годами стали сдавать. Буквы расплывались, не желая складываться в слова.
   "...Что послал сотника своего Жегало чинить разбой в Белгороде, нет за то тебе, князь, чести. Жегало аки хищный зверь напал на сотника моего Некраса и слуг его, злодейски их умертвив, а сам со злодеями своими паде от меча дружины моей. Того Жегало в Белгороде многие признали, послухов у меня несчетно..."
   - Про смока не пишет! - сказал Святослав, прочитав вслух.
   - Ростислав грамоту князьям разослал. Тебя, княже, в глазах их очернить.
   - Не очернит. Скажем, Жегало самовольно в Белгород поехал, с головником своим, Некрасом, посчитаться. Де убил Некрас брата Жегало в сече, а сотник не стерпел обиды. Не для того письмо писано.
   - Еще хотел Ростислав князей запугать, чтоб не шли в земли его. Про Некраса и змея слух далеко пошел, прочтут князья и побоятся: сотника нет, а смок остался.
   - А ведь побоятся! - сказал Святослав.
   - Пусть! Сами управимся. Достоверно знаю: на одного воя Ростислава у нас три.
   - Воюют не только числом. Затворится Ростислав в Белгороде, постоит войско под стенами да уйдет, не солоно хлебавши. Не взять нам Белгорода, крепок город. Знает это Ростислав и дерзит. Сам войну себе кличет.
   - Скажу тебе, княже, что удумал, - сказал Горыня, расстилая на столе принесенный с собой пергамент. - Велел ты мне, я сделал. Ранее близ Городца хотели в земли Ростислава войти, но Городец у нас переняли. Пойдем вкруг Ирпеня, мимо истока его, там к Белгороду повернем.
   - Эти седмица пути! Пешие вои, обоз... Разъезды Ростислава заметят, князя упредят. Пока дойдем, Ростислав в Белгороде закроется, хлеб в житницы свезут. С хлебом под стенами месяц стоять, а без хлеба - три дня.
   - Пойдут только конные. Без обоза. В Киеве слух пустим, что посылаем воев в помощь князю Галицкому. Просил де помощи от половцев. Люди Ростислава в Белгород так и донесут. Войско двинется по Галицкой дороге, а через день повернет. Заметят его Ростиславовичи поздно да и донесут: идут конные, числом невеликим. Не удержится князь, захочет рати. Молод, горяч. Тут ему и конец.
   - Ростислав выведет в поле пеших с копьями, после чего конец нам.
   - Того и хочу, чтоб Ростислав так подумал. Знать не будет, что пешие и у нас есть. Мы их в насады посадим да по реке спустим. У Белгорода, - Горыня показал пальцем на пергаменте, - два войска соединятся.
   - Насаду на реке не заметить тяжко. Три дня плыть!
   - Как купцы поплывут, без стягов киевских.
   - Переймут да проверят.
   - На ночь берегу своему приставать станут. Днем большая часть войска на дно насад ляжет, с берега не видать. Увидят Ростиславичи десяток воев на насаде и поверят, что купцы. А что пятьдесят на дне лежит - разгляди!
   - С высокого берега разглядят.
   - Помосты в насадах сделаем.
   - Можно посчитать, как на берег сойдут.
   - Запретим до темна.
   - Вои есть захотят, костры разожгут.
   - Велим много не жечь. Три дня без горячего вытерпеть можно.
   - А лазутчики?
   - В каждой насаде - три коня и дружинники. День спят, на ночь - в разъезд!
   - Не один Светояр хитер! - сказал Святослав. - Все продумал, воевода!
   Горыня довольно усмехнулся. Князь построжел лицом.
   - Выступим, как Артемий с Белгороду воротится. Коли Некрас жив, наши хитрости в туне. Дай гречину лучших людей и быстрых коней. Чтоб без Артемия в Киев ног не казали!
   Горыня поклонился. Святослав, отпустив тысяцкого, направился в дальний покой. Остановился в дверях. Красивая, строго одетая дева сидела за столом и читала свиток. Князь некоторое время молча любовался ею, затем неслышно подошел. Увлеченная чтением, дева заметила князя, когда он стал рядом.
   - Тато!
   Святослав привлек вскочившую дочь, чмокнул в атласный лобик.
   - Все чтешь, ладо? - Святослав заглянул в свиток. - Часослов? Опять?
   - Влечет меня, тато, слово божье.
   - Лучше б вышивала! - вздохнул Святослав. - Ты ж не монашка!
   - Хочу ею быть!
   - Такую красу да под схиму! - Князь укоризненно покачал головой. - Замуж тебе надо, Софьюшка! Заневестилась - семнадцатый годок.
   - Не хочу! - потупилась дочь.
   - Все девки замуж хотят! - не согласился Святослав. - Другой отец давно отдал бы, только мы с матерью не можем с кровиночкой, ненаглядной нашей, расстаться. Любим тебя, Софьюшка!
   - И я вас люблю!
   - Ишь, какая! - продолжил князь, гладя дочь по голове. - Ласковая! Не позволю зятю обижать! Никому не отдам!
   Софья довольно засмеялась и чмокнула отца в бороду.
   - Почитай мне псалом Давидов! - сказал князь, садясь на лавку. - Мой любимый.
   Софья пошелестела свитком.
   - Благословен Господь, твердыня моя, научающая руки мои битве и персты мои брани, - начала звонко, - милость моя и ограждение мое, прибежище мое и Избавитель мой, щит мой, - и я на Него уповаю...
   Святослав слушал вдохновенное слово пророка, внимая каждому слову. А когда Софья дошла до "...блесни молниею, и рассей их; пусти стрелы Твои и расстрой их...", князь присоединился, вторя слегка осипшим, но крепким голосом...
  
   13.
  
   Повозка, управляемая смуглолицым монахом, подкатила к воротам Белгорода. Стражник в потертом куяке скользнул ленивым взором: мышастый мерин в ременной упряжи, несколько пустых корзин и бочек на повозке. Отец-келарь из ближнего монастыря послал служку за припасами. Стражник махнул рукой, и повозка вкатила в ворота.
   Артемий, миновав стражу, усмехнулся. Дикие люди русы! Город готовится к войне, а чужого впускают за стены, даже не спросив. В представлении русов надеть рясу, если ты не монах, невозможно - грех! Самому монаху, ясное дело, в представлении русов стать лазутчиком Бог не велит. Удивительно, как славянам удавалось держать в страхе Византию? Разве что свирепостью в бою и презрением к смерти. Эти бы качества подданным Ромейской империи! Никто не смел бы покуситься на ее границы. Остальное в империи есть: золото, оружие, знания, искушенность в интригах и умение вести тайные войны... Артемий внезапно подумал, что у богатых да ученых не может быть свирепости в бою и презрения к смерти. Им есть что терять. К примеру, прикажи ему Дионисий убить Святослава... Княжеские гридни обыскали гостей, но тонкий стилет, скрытый в поясе Артемия, не заметили. Незаметно достать, прыжок - и хруст пробиваемого горла... Это был бы последний прыжок Артемия. Гридь следил в приоткрытую дверь - мигом подлетел бы и зарубил. Или, что того хуже, оглушил и оттащил в пыточную - мучить. Он пошел бы на верную смерть? Артемий подумал и решил: нет. Дионисий не единственный епископ на Руси. Многим нужны люди, умеющие выдать себя за монаха, слугу, воина, или купца из далекого Царьграда, как русы зовут родной Константинополь. В самом Константинополе такие люди тоже нужны. Но Артемию в столицу дороги нет. Одно знатное и богатое семейство до сих пор ищет убийцу сына. Юного Димитриса зарезали, когда он в сопровождении слуги направлялся на свидание к женщине, к которой, по мнению заказчика, Димитрису ходить не следовало. Обманутый муж хорошо заплатил, Артемий сделал свою работу, но кто знал, что слуга выживет?.. Хорош был удар - снизу в печень, но трусливый слуга надел под одежду кольчугу. Следовало добить, но к ним, привлеченная криками, бежала стража...
   На Некрасе тоже была кольчуга. Артемий на такое не рассчитывал, поэтому вместо трехгранного стилета, разрывающего железные кольца, взял широкий нож. Хорош был нож, дамасской выделки, кольчугу пробил, но в глубь тела не пошел. Второй замах Артемий сделать не успел: мерзкая тварь прыгнула на круп коня. Прокусила руку, располосовала когтем лицо. Артемию удалось тварь стряхнуть, а испуганный конь понес так, что вои Некраса отстали. Дионисий не заплатил за работу, хотя следовало компенсировать увечье. На правой руке пальцы гнутся плохо, приходится все делать левой. Хорошо, что он одинаково владеет руками...
   На торгу Артемий оставил повозку у коновязи, взял пустые корзины и пошел по рядам. Валил с возов репу, поздние, уже последние, огурцы, яблоки, хлеб... Не торговался - за все платил Дионисий. Вернее те, из Константинополя, которые велели сыскать и убить... Обрадованные торговки охотно заводили разговор с увечным слугой Божьим, скоро Артемий знал, что следовало. Красавицу в медовом ряду он разглядел сразу. Пшеничные волосы, голубые глаза, полная грудь... В маленьких ушках - золотые серьги местной работы. В Константинополе этой русской за одну ночь подарят десять номисм. Здесь поставили торговать. Не умеют русы ценить свое достояние! Некрас, впрочем, оценил...
   Артемий степенным шагом подошел к торговке.
   - Ты Улыба? - спросил строго.
   - Я, отче! - ответила торговка, глядя с любопытством.
   - Бают, варишь лучший мед в Белгороде?
   - Спытай! - Улыба протянула кружку.
   Артемий принял и глотнул. Медовая брага, сдобренная ароматной травой. Гадость! Сейчас бы глоток густого золотистого вина с Крита! Как можно пить это пойло? Но, что бы ни думал Артемий, свои мысли оставил себе. Осушил кружку до дна и вернул, причмокнув.
   - Добрый мед! Много у тебя?
   - Здесь корчага. Дома три бочки.
   - Заберу все!
   - В монастыре нет меда? - удивилась Улыба.
   - Старый кончился, новый еще не поспел, - пояснил Артемий. - Игумен гостей ждет.
   "Три бочки меда! - ахнула про себя Улыба. - Да это..."
   - Две гривны! - выпалила она, ожидая, что странный монах начнет яростно торговаться.
   - Две так две! - согласился монах. - Собирайся! Мне до темна наказали воротиться.
   Улыба торопливо погрузила корчагу на повозку монаха (тот помог), и они поехали в посад. Свою повозку Улыба оставила на торгу. Хватит времени вернуться, тороватого покупателя упускать не след. Доехали скоро. Улыба заперла ворота и повела монаха в дом. Там покупатель аккуратно отсчитал серебро, подвинул сверкающую горку к хозяйке.
   - Проверяй!
   - Все верно! - замахала Улыба руками. - Я видела. Погоди, счас людей кликну! Служанку выгнала, совсем дерзкая стала, приходится самой.
   - Зачем нам люди?
   - Бочки на повозку закатить.
   - Не нужно их катить!
   - Не понимаю тебя! - удивленно сказала Улыба.
   - Присядь, хозяюшка! - сказал монах, улыбаясь. Тонкие губы раздвинулись, показав острые белые зубы. Искалеченная шрамом щека пошла складками, лицо гостя стало жутким. Горло Улыбы перехватил страх. Какой чудный монах! Что ему надобно? Она сама не заметила, как ноги ее подогнулись, и тело безвольно опустилось на скамью.
   - Бают, жила с княжьим сотником? Некрасом?
   Улыба помедлила и кивнула.
   - Вот это, - гость кивнул на кучку серебра, - а также мед твой останутся тебе, если поведаешь.
   "Господи, кто он? - лихорадочно думала Улыба. - От кого пришел?" Она хорошо запомнила ту ночь, когда прогнала Некраса, и за воротами закричали люди. Она выбежала, увидела мертвую кобылку, убитого половца, лужи крови... Улыбе стало муторно, служанка увела ее в дом. Под утро к ней приехал сам Светояр, долго расспрашивал о Некрасе, а после велел молчать. Наказал, буде кто выведывать о Некрасе, не медля, доносить лично ему. Дождалась, выведывают. Закричать, побежать из избы? Можно успеть. А ежели нет? Такой зарежет и глазом не моргнет...
   - Что хочешь знать? - хриплым голосом спросила Улыба.
   - Как он выглядел?
   "Знает! - поняла Улыба. - Сказал: "выглядел", а не "выглядит". За мертвого убивать не будут".
   - Высокий, стройный, жилистый, - стала перечислять Улыба. - Волосы русые, глаза большие, синие...
   - Шрамы у него были? - перебил гость.
   - Несколько. На руках и груди.
   - На груди? - заинтересовался гость.
   - Как раз напротив сердца. Свежий шрам, розовый.
   - Это он!
   Гость встал и перегнулся через стол:
   - Где Некрас? Говори?
   - Господи! - отшатнулась Улыба. - Нет его! Сгорел!
   - Где?
   - В конюшне, со смоком своим. Колпаки Великого на них напали.
   - Сама видела?
   - Не пустили. Никого близко дружинники не подпустили, - Улыба заплакала. Больше от страха, чем от горя. - Не дали косточки милые самой похоронить. Дружинники землей пепелище забросали, до сих пор запрещают ходить туда. Сторожа там. Мне велели молчать.
   - Не велика беда, что рассказала! - усмехнулся Артемий. - Серебро заслужила.
   "Светояру расскажу, еще даст!" - злорадно подумала Улыба.
   - Ладно, хозяюшка! - сказал Артемий, расстегивая пояс. - Поговорили и хватит. Разбери постель, отдохни с гостем. Приласкай убогого!
   - Ты!..
   Улыба не закончила. Все так же хищно скалясь, гость вытащил из-за пазухи и положил на стол длинный нож. Затем сдернул ее с лавки и бесцеремонно толкнул к постели. Улыба, онемев, шла чуть живая. Видя это, Артемий сам стащил с нее поневу, рубаху, сунул лицом в матрац и навалился сзади. Пока хищник насыщался, Улыба тихо плакала. Насильник не обращал внимания. Когда ряженый монахом тать со стоном отвалился в сторону, Улыба попыталась встать. Артемий сжал ей горло железными пальцами.
   - Куда?
   - Подтереться.
   - На! - Артемий подобрал и кинул ей рубаху. - Лежи!
   Когда сила вернулась, Артемий перевернул Улыбу на спину и задрал ей ноги. В этот раз он не спешил, утолял страсть с толком. Проклятая баба лежала колодой и продолжала всхлипывать. "С Некрасом, небось, было не так!" - зло подумал Артемий. Эта мысль привела его в ярость. Артемий охватил пальцами белое горлышко женщины, сдавил. Улыба захрипела и задергалась, пытаясь сбросить насильника. От ее судорожных метаний, волна наслаждения пробежала по телу Артемия, он не разжимал пальцев, пока Улыба не затихла. К тому времени насильник получил свое. Подернув плечами от последней судороги, Артемий вытащил золотые серьги из ушей мертвой женщины, бросил их в кучку серебра, затем аккуратно пересыпал добро в кожаную калиту. "Дионисию, скажу, что подкупил княжих слуг, - подумал, привязывая кошель к поясу. - За добрую весть еще серебра отсыплет. И серьги у бабы дорогие..."
   Отворив ворота, он степенно выехал на улицу. Не поленился, сходил и затворил ворота изнутри. Чем позже заглянут в дом, тем лучше. У городских ворот все тот же стражник проводил равнодушным взглядом груженую телегу. Отъехав от Белгорода верст пять, Артемий загнал повозку в кусты и выпряг мерина. Достал из-под соломы хорошее кожаное седло, умело заседлал мышастого. Вскочил на мерина и погнал его малоезженой лесной тропой. Артемий не боялся заплутать. Этот путь он знал, а за лесом его ждали...
  
   14.
  
   Некрас вернулся не один. Вместе с ним во двор въехал десяток всадников, отчего у маленькой избы стало тесно.
   - Где смок? - спросил Олята, забыв поклониться.
   - Здесь! - успокоил Некрас. - Спит в пещере.
   Выбежавшая на шум Оляна поднесла Некрасу кружку меду. Тот выпил, крякнул и вернул кружку.
   - Еще есть? Я с друзьями.
   - Сбегаю к Ждану, - засуетился Олята. - А Оляна кашу сварит.
   Когда Олята вернулся с двумя полными горлачами (отдал Ждану ногату, не торгуясь) и караваем под мышкой, гости сидели за вытащенным из избы столом. Умытые, посвежевшие. Оляна хлопотала у очага, помешивая варево деревянной ложкой. Олята поставил горлачи на стол. Кружок было только две, они сразу пошли по кругу. Олята подал на рушнике каравай и остатки окорока, гости вытащили ножи. Каждый привычно отхватывал ломоть пшеничного, кус ветчины, жадно жевал. Олята разглядывал ватагу. Гости были при оружии, их суровые, выдубленные солнцем лица, покрывали шрамы. Шрамы виднелись и на бритых головах. Летами мужи были подстать Некрасу, только один выделялся обильной сединой в бороде.
   Замоченная с вечера, дробленая пшеница поспела быстро. Олята поставил на стол горячий котел, гости достали из-за голенищ деревянные ложки, стали есть обжигающее варево.
   - Чего, стоишь, отрок? - спросил седой, глянув на Оляту. - Ложки нету?
   - Сесть негде.
   - Подвиньтесь, друзи! - сказал седой. - Хозяин голодным останется.
   Сидевшие рядом вои освободили краешек скамьи, Олята достал ложку, и потянулся к котлу. Ели молча, ожесточенно дуя на горячую кашу. После того, как котел опустел, Оляна прибрала его и поставила на стол горлач молока. Вои, разглядев, заулыбались.
   - Мы ж не дети! - скаля зубы, сказал один из воев, помоложе.
   - Кислое есть? - спросил седой.
   Оляна сбегала в избу, принесла другой горлач. Седой налил в кружку кислого молока, с удовольствием выпил.
   - Им не давай! - сказал, возвращая кружку. - Ишь, зубы скалят! С утра ножки расцеловали бы за молоко, а когда брюхо набито, нос воротят.
   - Такой красавице я всегда расцелую! - сказал зубоскал.
   Вои захохотали. Оляна покраснела и убежала в избу.
   - Спасибо хозяевам за угощение! - сказал Некрас, вои встали и поклонились отроку. Олята смутился. Некрас положил ему руку на плечо. - Это меньшой друг наш, Олята, - сказал он. - Годами мал, да ловок - двух Колпаков сулицами заколол. - Во взглядах воев Олята прочитал удивление и уважение. - Скажите ему, кого как кличут.
   Вои по очереди сказали имена, Олята от волнения запомнил не все. Отложилось, что седого зовут Малыга, а зубоскала - Брага. Каждый вой, называя свое имя, вставал и кланялся Оляте, отрок робко кивал в ответ. Олята понимал, что происходит какой-то обряд, очень важный, но не знал, как себя вести. К счастью, все быстро закончилось.
   - Отдохнем чуток! - сказал Некрас, и гости с удовольствием повалились на мягкую траву у ограды. Не расседланные кони щипали ту же травку, некоторые тыкались мягкими губами в лица хозяев, выпрашивая подачку, хозяева отмахивались. Некрас поманил Оляту, и они сели за стол.
   - Как жили? - спросил Некрас.
   Олята в двух словах рассказал о событиях последних дней. Некрас кивал головой, слушая. Оотрок думал, что Некрас заругается, узнав об отданных в тягло конях, но тот одобрил:
   - Смерда все обдирают: князь, бояре, тиун... Доброе дело сделал, не забудут.
   Олята, робея, завел речь о добыче.
   - Ватага должна решить! - сказал Некрас. - Тащи все!
   Пока Олята таскал из избы сабли, ножи, седла, сапоги, вои вновь расселись вкруг стола. Каждая сабля была извлечена из ножен и рассмотрена, каждое седло проверено, даже сапоги ощупаны. В завершение Олята высыпал из тяжелого кошеля серебро, сверху положил золотые монеты. Деньги трогать не стали, просто кивнули, соглашаясь со счетом Оляты.
   - Как думаешь делить? - спросил Некрас.
   - Не ведаю ваших обычаев, - смутился Олята.
   - Обычаи простые, - сказал седой Малыга. - Кто добычу взял, тот и владеет. Потом, коли хочет, может одарить друзей. А не хочет, никто не попрекнет. Кто добычу брал?
   - Я и Некрас.
   - Вот и делите меж собой.
   - Некрас трех Колпаков убил, - сказал Олята.
   - Четырех! - поправил Некрас.
   - На четвертом добычу не взяли! - возразил Олята.
   Вои засмеялись.
   - Смышленый отрок! - сказал Малыга. - Казну можно доверить - не просчитается.
   Олята насупился.
   - Некрасу трое коней, мне два, - сказал сердито. - Ему три меча, мне два. Серебро и злато делить также. Поскольку Некрас больше убил, пусть выбирает, что взять, первым.
   - Молодец! - одобрил Малыга. - По совести.
   Другие вои к удивлению Оляты закивали.
   - Я бы взял коней и мечи, - сказал Некрас, подмигивая ватаге, - а тебе - серебро и злато.
   - Не! - возразил Олята. - Конь гривну стоит и меч гривну. Серебра и злата меньше.
   - Не обманешь! - захототал Малыга.
   - Тогда так, - сказал Некрас. - Свою долю дарю другу моему Оляте, который мне и смоку жизнь сберег. Пусть владеет!
   Ватага притихла. Все, как один, смотрели на Оляту. Ошеломленный словами Некраса, Олята понимал, что от него чего-то ждут, но не находил слов. Отрок растерянно глянул в сторону и увидел Оляну. Сестра смотрела на него, не отрываясь, и Олята вдруг понял.
   - Возьму коня для сестры, - сказал тихо, - меч себе. Серебра сестре на приданое, - Олята зачерпнул из кучки. - Остальное - новым друзья моим.
   - Что я говорил! - вскричал Малыга. - Ай, да отрок! Ай, да друг!
   Остальные вои одобрительно зашумели.
   - Сам тебе выберу, лучшую! - продолжал Малыга, беря со стола саблю. - И коня, как пригонят!
   - Научишь мечом владеть? - спросил Олята, краснея от удовольствия.
   - Отчего ж не научить? - сказал Малыга. - Часу у нас много...
  
   ***
  
   Часу и в самом деле оказалось много. Олята думал, что Некрас с ватагой пойдут в Белгород, но тот которотко ответил: "Не время". Ватага перебралась из веси на берег реки, где в пещере жил смок. Вои поставили шалаши и зажили становищем. По утрам назначенные дежурные вытаскивали из протоки верши с рыбой, кормили смока, себе варили уху и кашу. Хлеб, мясо, крупу и другие припасы привозила Оляна. Из коней Колпаков Малыга выбрал ей соловую кобылку, резвую и смирную. Оляна с удовольствием скакала на ней, сжимая бока лошади белыми, голыми ногами. Оляте это не нравилось: в становище жили мужи, почти сплошь молодые, а тут девица ноги кажет... Олята заикнулся насчет портов, но сестра слушать не стала.
   Сам Олята перебрался к ватаге. Хотелось стать своим среди новых друзей, да и постигать воинское дело было способнее. Малыга сдержал слово. Каждое утро (ловить рыбу и кошеварить старика не посылали) они с Олятой прыгали на песчаном берегу с деревянными мечами, собственноручно вытроганными седым кметом. Учил Малыга твердо, случалось, и по спине деревяшкой охаживал, но все ж не так больно, как Некрас. Жалел отрока. Свободные от службы вои приходили смотреть. Свистели, подбадривали Оляту криками и советами. Когда отрок уставал, его немедленно сменял кто-то из раззодорившихся воев, затем другой. Со всеми Малыга бился на равных и всех побеждал. Старик будто не ведал усталости. Нисколько не вспотевший, сухой, жилистый, он неловимым движением встречал удар противника, обивал, и тут же стремительно атаковал. Очередной вой, получив чувствительный удар по спине или плечу (своих седой не жалел), понуро шел на место.
   - Что ты хочешь? - сказал как-то Брага, потирая ошибленную руку. - Малыгу даже Некрас побить не может. А Некрас, знаешь, как рубится?!
   - Видел, - сказал Олята. - Его Малыга учил?
   - А то ж! - буркнул Брага.
   Оляту учили сражаться пешим, рубиться конным, бить копьем на скаку. К вечеру отрок еле волочил ноги, но не роптал. Он помнил, как помогла ему некрасова наука в Волчьем Логу, да и стенать было сором. Олята понимал, что владеть оружием, как его новые друзья, он научится не скоро, но все равно старался.
   Некрас редко подключался к забавам. Позавтракав, он высылал разъезды по обе стороны берега - сменить ночную сторожу, затем садился на смока и улетал. Возвращался к полудню усталый, мылся и садился обедать. Смок, получив свою рыбу, лез в реку, где нырял и плавал в свое удовольствие. После войны с Великим суда по реке не ходили, место здесь было отдаленное и глухое - опасаться, что змея кто-либо увидит, не приходилось. Сам Некрас садился чинить и подгонять сбрую - смок продолжал расти. К обеду приезжала Оляна: привозила снедь и постиранную одежу. Ее встречали радостно. Садили к костру, давали лучший кусок, дарили то свежевыструганную деревянную ложку, то розовое пряслице, невесть как завялявшееся в суме воина, то глиняную свистульку, саморучно слепленную и обожженную в костре. Оляна поначалу дичилась, но потом оттаяла: принимала подарки, смеялась шуткам, била по по рукам воев, делавшим вид, что хотят ее ущипнуть. Олята поначалу хмурился, на все это глядючи, но скоро понял: никто из ватаги сестру не обидит. Тем более, что Малыга взял ее под крыло. Старик называл деву "дочей", гладил по голове, несдержанным на язык воям показывал тяжелый кулак. Оляна оставалась у реки до темна. Терла песком медный котел, стирала воям порты да рубахи, а когда дела не было, скакала наперегонки с кем-нибудь из молодых. Чаще всего это был Брага, тот, что грозился расцеловать ей ножки. Брага не спускал с Оляны глаз, ходил за ней следом и громко вздыхал, когда Оляна смеялась. Ватага над Брагой подшучивала, но беззлобно. Как понял Олята, Брага, самый молодой из воев, был падок на девок и, как только представлялась возможность, немедленно в кого-то влюблялся. Олята не воспринимал всерьез потуги незадачливого ухажера, но Брага внезапно попросился поговорить.
   - Брате! - сказал, когда отошли от становища. - Отдай за меня Оляну! Так хочу ее, что жить не могу!
   Ошеломленный Олята не знал, что ответить.
   - Беречь ее буду! Никогда не обижу! - продолжил Брага, по-своему поняв молчание отрока. - Нужды не узнает! Нет у меня родни, всю княжьи гридни посекли, нет дома - спалили, но серебро имеется, мечом в бою взял. Ватага, как узнает, что женюсь, еще даст. Дом купим, хозяйство заведем. Оляна такая гожая... А что немая, мне дела нет.
   - Она не немая! - сказал Олята сердито. Сестра на людях по-прежнему не разговаривала. - Говорить не хочет.
   - Вот и ладно! Отдай!
   - Ее спрашивал?
   - Спрашивал! Смеется... Ты брат ей, отдай!
   - Брага! - сказал Олята. - У тебя родни совсем нет, у меня только Оляна. Более никого на белом свете. Пойми меня! Как сестру насильно замуж отдать? Захочет тебя - бери, не захочет - заставлять не буду!
   Брага повесил голову и отошел. Олята пересказал разговор сестре и спросил прямо:
   - Пойдешь за Брагу?
   Оляна покачала головой.
   - Тогда не скачи с ним наперегонки, не завлекай! Хлопец сохнет!
   Оляна кивнула и лукаво улыбнулась.
   Назавтра она приехала в становище не одна. На крупе кобылки с девой сидела Нежана.
   - Оляна просила помочь! - объяснила свое появление Нежана.
   Женщины собрали грязную одежду и пошли к реке - мыть. Брага увязался следом. Оляна скоро вернулась, а Браге, который вознамерился сопроводить, знаком указала на берег. Вой подчинился. Оляна у реки более не показалась, занялась другими делами, и Брага до темна просидел на берегу. От скуки он заговорил с Нежаной, женщина охотно отвечала, скоро они оживленно болтали. Брага с удовольствием заметил, что Нежана красива: круглолицая, с высокой грудью и округлыми формами крепкого тела. Разговаривая, Нежана не переставала мыть. Наклонялась к воде, высоко подоткнув подол, Брага с замиранием сердца глядел на белые подколенки и ощущал томление в груди. Борясь с искушением, он пожаловался Нежане на Оляну.
   - Девке четырнадцать! - сказал женщина, вытирая лоб. - Куда ей замуж? Ветер в голове! На коне скакать, да парням зубы скалить - вот и все занятия! Не понять ей, зачем муж. Опора, защита... - Нежана всхлипнула. - Второй год вдовствую. Хоть бы кто пожалел...
   - Я тебя пожалею! - неожиданно для себя сказал Брага. - Хочешь?
   - Хочу! - ответила Нежана.
   Домой вдова поехала за спиной Браги. Оляна задержалась в лагере. Ночевать Брага не приехал, вернулся с рассветом. Никто его ни о чем не спросил и не стал вышучивать. Только Малыга сказал восхищенно:
   - Ну, девка! Ну, умница! В такие годы и такой розум!
   - Какой розум? - не понял Олята.
   - Такой! - вздохнул старый кмет. - Поняла, чего хлопец хочет, и мигом устроила. Будь у меня сын, просил бы Оляну за него. За такой женкой не пропадешь!
   - У тебя только дочки? - догадался Олята.
   - У меня никого! - вздохнул Малыга. - Ни кола, ни двора. В нашей ватаге у всех так. Будь у нас дом и родня, разве сидели здесь? - старик махнул рукой и пошел прочь.
   ...В тот день Некрас как обычно вернулся к обеду и сидел с ватагой у костра, когда с реки донесся испуганный девичий визг. Ватага, хватая мечи, понеслась к воде. И остолбенела. Вниз по течению плыл смок. На шее его, обхватив ее руками и ногами, сидела Оляна и истошно визжала.
   Первым опомнился Некрас. Сунув пальцы в рот и засвистел. Смок развернулся и поплыл к берегу. Оляна умолкла. Смок подплыл к прибрежной мели и встал на лапы, Оляна соскользнула в воду и побежала к ватаге. Рубаха и понева ее промокли насквозь, мокрое полотно облепило тело, открыв нескромным взорам все его прелести. Два розовых соска победно пробивались сквозь ткань.
   - Как ты на него залезла? - сердито спросил Некрас. - А ежели б нырнул?
   - Смок сам! - робко сказала Оляна.
   - Заговорила! - деланно ахнул Олята. Ему не нравилось, что сестра на людях молчит.
   - Как сам? - не поверил Некрас.
   - Он плавал, а я смотрела. Подумала: вот бы покататься! Сильно так захотела! Вдруг смок подплыл, вылез на берег и подставил шею. Я думала: по берегу пойдет, а он в воду полез...
   - Так все было?
   Оляна кивнула.
   - Другой раз меня спроси! - сказал Некрас. - Теперь скачи и переоденься - застудишься...
   Топот копыт прервал Некраса. По берегу стремительно скакал дозорный из разъезда.
   - Двое едут от Белгорода! - закричал он. - Броня богатая - зерцала блестят!
   - Воевода пожаловал! - сказал Некрас. - Значит, война. Олята, скачи с сестрой и купи меду. Мы с ватагой позже: оружие возьмем, коней заседлаем...
   Олята кивнул. По молчаливому уговору серебро, падаренное новым друзьям, осталось у него, Олята тратил его общие нужды. Как предрекал Малыга, ватага доверила ему казну. Проводив Оляну до избы, Олята поскакал в луга искать Ждана - смерды, пользуясь наличием тягла, свозили к домам стожки. Оляна забежала в избу и стащила с себя мокрое. Выжала и развесила на шестке. Затем взяла льняной рушник и стала сушить намокшую косу. Мяла ее, выжимая воду в льняное полотно. Увлекшись, Оляна не расслышала топот копыт и опомнилась, когда тень закрыла проем.
   Это был не Олята. Молодой сотник в богатой броне и с саблей на поясе. Оляна видела его мельком в Белогороде - Балша. От неожиданности Оляна растерялась и попыталась прикрыться рушником.
   - Воевода послал меня за Некрасом, а тут, гляжу... - Балша ухмыльнулся и шагнул ближе. - Сладко Некрас живет, с другими не делится, - сотник расстегнул пояс и бросил его вместе с саблей на полати. - Подождет воевода! - продолжил Балша и потянул шнурок гашника.
   Оляна бросилась к двери, но сотник перехватил.
   - Не спеши, девица! - зашептал, лапая тело потными ладонями. - Ублажи погорячее, ногату дам! - от сотника противно несло перекисшим медом.
   "Поди прочь!" - хотела сказать Оляна, но язык, как когда-то, онемел. Она с размаху ударила Балшу по лицу.
   - Сучка! - Балша швырнул ее на полати. - Смердка! Сотника бить? Ты у меня будешь выть! А потом зарежу!
   Балша навалился сверху. Оляна сопротивлялась, как могла, но насильник был тяжелым и сильным. Понимая, что вот-вот случится непоправимое, Оляна пронзительно закричала. От неожиданности Балша ослабил хватку. Оляна, обдираясь о железные пластины зерцала, выскользнула и метнулась к двери. Балша рванулся следом. И тут же упал от удара в скулу. На пороге стоял Олята.
   - Смерд! - зарычал Балша, вскакивая. - Как посмел?!
   - Она сестра мне!
   - Ну и что? Должна за счастье почесть с сотником!
   - Не надобно нам такого счастья!
   - Засеку! - Балша схватил саблю. Олята вытащил из ножен свою.
   - Мечом грозить! - Балша замахнулся.
   Олята, пятясь, выбрался во двор. Балша выскочил следом и сходу рубанул наотмашь. Олята, как наставлял Малыга, отбил.
   - Ученый! - ухмыльнулся Балша. - Проверим твою науку! - он полоснул с потягом.
   С первых ударов Олята понял, что пропал. Ему, взявшему меч совсем недавно, не оборониться. Не устоять отроку против княжьего сотника! Балша это тоже понял. Поэтому не спешил, мягко кружил вокруг неуклюжего противника, время от времени стремительно разя ворога. Олята отбивал, но блестящий клинок все ближе и ближе мелькал у его лица. Балша, видимо, решил вдоволь натешиться. Это удалось. Защищая лицо, Олята забыл о хвате, внезапный, точный удар по навершию, заставил его выпустить рукоять. Сабля упала в траву.
   - Вот и все, смерд! - сказал Балша, замахиваясь. - Зарублю, найду твою сучку и сделаю, чему помешали.
   Олята закрыл глаза. Но свиста клинка и смерти не последовало. Олята поднял веки. Балша стоял, опустив саблю, но смотрел не на него, в сторону. Олята повернул голову. От ворот к ним шел Некрас. Следом грозно надвигалась ватага.
   - Пошто хочешь убить моего друга? - спросил Некрас. Голос его был тих, но в нем звучала такая неприкрытая угроза, что Балша побледнел. Однако сотник быстро оправился.
   - Он ударил меня! - сказал, подбоченясь. - Кулаком по лицу.
   Некрас глянул на Оляту.
   - Балша хотел Оляну снасиловать! - торопливо выговорил отрок. - Ободрал одежу, гнался за ней.
   - Это так? - спросил Некрас, поворачиваясь к сотнику.
   - Подумаешь, смердка! - сказал Балша. - За счастье должна почесть! За что бить? Смерд, поднявший руку на княжьего сотника, подлежит смерти!
   Лицо Некраса потемнело.
   - Олята не смерд! - сказал, твердо выговаривая слова. - Смерд, которого князь не оборонил от ворога, становится свободным людином, и может идти, куда хочет. Людин, взявший оружие и ставший на защиту князя, становится дружинником. Твои люди, сотник, прозевали Колпаков, дружинник Олята убил двоих, оборонил от смерти меня и смока. С той поры он мне брат, а его сестра - моя сестра. Ты, сотник, обидел мою сестру и хотел убить моего брата, - Некрас медленно вытащил саблю из ножен. - Это мне великая обида.
   В глазах Балши плеснулся страх.
   - Я не знал этого! - крикнул он.
   - Потому и жив! - сказал Некрас. - Хотел на скаку тебя срубить, но повременил. Повинись перед братом моим и сестрой, не стану убивать.
   - Перед смердами! - взвизгнул Балша, но его вопль перекрыл грозный рык:
   - Винись!
   Во двор верхом въехал Светояр. Балша побледнел и неуклюже поклонился Оляте.
   - Прости мне! Проси сестру свою, чтоб простила.
   - Прочь! - рыкнул воевода.
   Балша сунул саблю в ножны, вскочил в седло и ускакал. Ватага нехотя пропустила его сквозь свои ряды.
   - Прости и ты мне, сотник! - сказал Светояр, слезая на землю. - Не пустил меня князь одного, навязал дурака в спутники. Пьян он. Надо было сразу прогнать, да думал: проветрится.
   - В другой раз обидит кого - зарублю! - сказал Некрас, пряча саблю в ножны. - Дурную кровь надо на волю.
   Светояр только крякнул.
   - Что за люди? - спросил, с любопытством разглядывая ватагу.
   - Смока стерегут. Твои-то не смогли.
   - Тож курские кмети?
   - Они.
   - Всех на службу беру! - сказал Светояр. - Пусть знают! Прямо сейчас.
   - Подле меня им лучше, - сказал Некрас и повернулся к Оляте: - Мед где?
   Олята подобрал саблю и побежал к избе, где у порога, напуганный криком сестры, бросил горлачи с медом. Они оказались на месте. Олята поставил горлачи на стол (с приездом Некраса стол более не заносили в избу), принес кружки. Некрас со Светояром степенно выпили и затеяли разговор. Олята отошел, чтоб не подслушивать. Глянув в дверь, заметил в избе Оляну. Сестра успела одеться и сидела на полатях. Олята подошел ближе. Слезы текли по щекам Оляны.
   - Что ты! - сказал Олята, садясь рядом. - Некрас его прогнал! Повинился сотник перед нами, более не посмеет.
   - Почему Некрас сказал, что я сестра ему? - всхлипнула Оляна.
   - Это честь! - сказал Олята гордо.
   - Не хочу сестрой! - воскликнула Оляна и упала лицом на матрас.
   Олята пожал плечами и вышел. Голова у сестры помутилась от пережитого. "Отойдет! - подумал Олята. - Главное, что заговорила!"
   Разговор воеводы с Некрасом не затянулся. Светояр встал, Некрас следом.
   - Вот еще что, - воевода отвел взгляд. - Улыбу убили.
   - Кто? - спросил Некрас сипло.
   - На торгу видели: какой-то монах сторговал мед. Улыба уехала с ним, своего коня бросила. Под вечер люди повели ей коня, а там... Сначала ссильничали, после чего задушили. Серьги дорогие из ушей вынули...
   - Что за монах?
   - Послал я людей в монастыри - нигде такого не ведают. Худой, лицом темен. По разговору как бы гречин. Шрам на морде - от подбородка до виска.
   - Он не монах, - сказал Некрас. - И никогда не был. В рясу рядится.
   - Знаешь его?
   - Виделись. Если поймаешь его, воевода, не казни!
   - Тебе отдать? Ладно. Только поспрашиваю, кто и откуда.
   - Незачем. Лазутчик он, меня искал.
   - Не поверил, значит, Великий, что смока сожгли, - задумчиво сказал Светояр. - Прислал послухов искать. Улыба о тебе не ведала, лазутчику сказать не могла. Ничего не проведает Великий, - Светояр вздохнул. - К чему бабу невинную убивать? Расспросил бы да ушел. Зверь наш великий князь, и зверей рядом держит...
   Некрас промолчал.
   - Не стоило мечом Балше грозить, - вздохнув, сказал воевода. - В ближних он у Ростислава. Ворог у тебя появился, сильный.
   - У меня ворогов много, - ответил Некрас.
   Воевода распрощался. Некрас проводил его взглядом и подошел к Оляте.
   - Сбирайся! - сказал коротко. - Под вечер полетим.
   - Опять город жечь?
   - Насады какие-то по Ирпеню плывут, а что в тех насадах, с берега не видать. Светояр сторожится: как бы не войско.
   Олята кивнул.
   - За Оляну не бойся - ватага присмотрит.
   - Спасибо, что оборонил, - поклонился Олята.
   - Я тебя, ты меня, - сказал Некрас. - В ватаге все такие. Я им животом обязан - и не не раз, они - мне. Не считаемся. Братья.
   "Оляна не хочет быть тебе сестрой!" - чуть было не сказал Олята, но прикусил язык. Мало что девке вздумается! "Неужто на Некраса заглядывается? - подумал Олята и решил: - Нет! Брага красивее и моложе, а отказала. Блажь у девки. Опомнится и поймет: сестрой лучше, чем служанкой..."
   Упорядочив мысли, Олята побежал собираться.
  
   15.
  
   Вылетели на закате. Смок разогнался по реке (подходящего холма близ становища не нашлось) и взлетел, тяжело махая крыльями. Садясь в седло, Олята заметил, как вырос змей за время после Городца. Ноги отрока едва не разодрались в промежности. Но в воздухе круп змея опал, сидеть стало почти как на коне.
   Олята снова примостился за сотником. Спина Некраса заслоняла вид вперед, но изловчись, можно было глянуть через плечо. Они поднимались к тучам. Те висели темными мрачными глыбами, и Оляте на миг показалось, что змей врежется в них со всего хода. Расшибется, падет наземь вместе с седоками. Олята не успел испугаться, как все вокруг исчезло, и они оказались средь темно-серого тумана, такого плотного, что нельзя было разглядеть голову змея. Туман был влажным; Олята ощутил, как стало мокрым лицо, и стала набухать волглым одежда. Отрок только собрался спросить Некраса, что за чудеса, как туман кончился. Они летели под звездным небом, а внизу громоздились темные мягкие горы. "Облака! - догадался Олята. - Мы взлетели выше облаков! Кто ведал, что внутри они, как туман?" Олята загордился: кто из людей, кроме него и Некраса, летал выше облаков? И вообще летал?
   Меж тем смок набрал высоту и теперь скользил вниз, широко раскинув крылья. "Как Некрас ведает, куда лететь? - встревожился Олята. - В прошлый раз внизу была река, а теперь тучи закрыли". Еще недавно отрок побоялся бы спросить, но сотник не далее как сегодня назвал его братом. Олята решился. То ли от того, что летели они всего лишь в разведку, то ли по какой другой причине, но сотник ответил.
   - Глянь, звездочка! - указал Некрас. - Осенью она на севере, нам и нужно к северу. На нее правим. По реке долго - петляет сильно. Облака не помеха. Это даже хорошо, никто с земли не увидит.
   - Как ты управляешь смоком? - спросил осмелевший Олята. - Вправо и влево - поводьями, это понятно. А в вверх и вниз?
   - Слышал, что сказала Оляна? - сказал сотник. - Она захотела, чтоб змей ее покатал, он и подошел.
   - Смок читает думы! - ахнул Олята.
   - Не у всех, - успокоил Некрас. - Но Оляну услышал.
   - Она сможет им управлять?
   - Коли захочет. Учиться надо.
   - Научишь?
   - Научу. Мне одному в тягость. Змей летать должен, не то обленится и зарастет салом, как кабан в закутке.
   "Ишь, ты, Оляна на смоке! - подумал Олята. - А что? На коне скачет, на змее каталась... Станет помощницей Некрасу, князь серебра отсыплет... Может, мне попробовать?"
   Олята попытался мысленно приказать змею лететь вверх, но смок словно не заметил. "Некрас мешает! - догадался Олята. - Он думает "вниз", а я "вверх", Некрас, конечно, сильнее, змей его слушает. Позже попробую..."
   - Зачем поводья? - спросил Олята. - Коли можно так приказать?
   - Все время думать тяжко, - ответил Некрас, - с поводьями проще. Ты никому не говори. Пусть думают, что смока, как коня, каждый может взнуздать.
   "Тайна великая! - загордился Олята. - Никто не знает, а мне сказал. Как брату..."
   Погрузившись в приятные мысли, Олята перестал следить за окружающим. Смотреть, впрочем, было не на что: звезды над головой, облака внизу... Смок то поднимался в высь, то скользил к низу.
   - Будем его кормить? - спросил Олята, спохватившись, что давно летят.
   - И так обожрался! - сказал Некрас. - Куда еще? Прет его в толщину и прет - сбруи не напасешься! В пещеру скоро не влезет.
   Словно подтверждая эти слова, змей выпустил огромное зеленое облако. Оно полетело вниз, и Олята, хихикнув, подумал, какой чудной дождь прольется кому-то на голову. Или на огород. На огород лучше: как раз время землю удобрять. Олята загрустил, вспомнив покойных родителей и родную весь. В это время они с отцом ковыряли сошкой землю, бороновали, бросали в землю жито... Хорошо было в веси! Не приди дружинники Великого, остался бы Олята в Забродье, где и прожил до конца своих дней, как жили его деды и прадеды. Хоть трудно смерду, зато просто: сей да убирай, расти детей, гляди внуков... С Некрасом сложно: учись военному бою, летай на смоке, корми ватагу... Подумав, Олята решил, что в весь он все же не вернется. С Некрасом опасно: два раза могли убить, но зато интересно. Один смок чего стоит! Кто в веси смока хоть раз видел, не говоря о том, чтоб летать? Расскажи - не поверят! Да только кому рассказывать?..
   Погруженный в думы, Олята прозевал, когда смок нырнул в облака и, пробив их, заскользил над рекой. Стояла темная ночь, но слегка отсвечивавшая речная гладь сверху просматривалась. Они пролетели еще немного, и впереди показались огоньки. "Костры! - понял Олята. - Быстро долетели! На коне день скакать..."
   С версту до костров Некрас опустил смока на воду (получилось удивительно тихо), они поплыли вверх по течению. Бока смока в воде раздулись, ноги у седоков поднялись так, что вода едва доставала сапоги. "Ловко!" - подумал Олята. Плыли неспешно, Олята сообразил, что Некрас не хочет шуметь. Отрок настороженно поглядывал на берега, опасаясь услышать окрик, но левый берег, как и правый, молчал. Глаза Оляты привыкли к темноте, он хорошо различал кусты и деревья, которыми буйно поросли берега Ирпени, скоро заметил впереди на воде большую тень. "Насада! - понял Олята. - Зачем Некрас правит прямо к ней? Нас же увидят!"
   Некрас словно услышал. Смок повернул и пристал под высоким обрывом.
   - Жди здесь! - шепнул Оляте Некрас. - Никуда не ходи! Услышишь шум и крики, выводи смока на середину реки!
   "Это как?" - хотел спросить Олята, но Некрас скользнул в реку и по пояс в воде побрел вперед. Олята невольно поежился: от осенней воды несло холодом. Темная фигура сотника скоро исчезла за поворотом. Олята внезапно подумал, что их могли заметить, и сейчас тихонько подбираются... Набросятся внезапно - глазом моргнуть не успеет. Не успел отрок додумать, как смок развернулся и плавно выплыл на середину реки.
   - Назад! - яростно шепнул Олята. - Назад!
   Змей не подчинился. Остался посреди, чуть слышно выгребая против течения. "Смок, миленький! - мысленно стал умолять Олята. - давай вернемся! Некрас придет, а нас нет. Что подумает?"
   Змей словно не слышал. Застыл посреди Ирпени, лениво гребя лапами. Вода еле слышно журчала, обтекая огромное тело.
   "Мердал болотный! - мысленно выругался Олята. - Ну, погоди, вернется Некрас..." Олята представил, как сотник стоит под обрывом, растерянно оглядываясь. Вдруг змей двинул лапами и два счета оказался на прежнем месте. "Вон что! - обрадовался Олята. - Нельзя приказывать, надо думать. Запомним".
   Оляте очень хотелось попробовать со змеем еще раз, но он не решился. Неизвестно к чему приведет. Вдруг смоку вздумается взлететь? Плеск воды, хлопанье крыльев подымет всех в округе. Коли здесь действительно войско Великого, Олята со змеем улетят, а вот Некрасу несдобровать. Получится, бросил брата...
   Олята стал прислушиваться. Вода тихо плескалась под обрывом, шептали ветви плакучих ив, где-то в отдалении ударила хвостом крупная рыба. Никаких звуков от недалекого становища. Поразмыслив, Олята понял, что Некрас выбрал место с умом. Высокий обрыв не позволял людям на берегу расслышать плеск воды под лапами смока, его дыхание и даже негромкий шепот, но он же отводил шум становища. Олята вздохнул и решил ждать. Время тянулось медленно. Ноги, непривычно распяленные, скоро затекли. Олята хотел встать на седло, размяться, но не решился. Надо развязать ремни. Вдруг появится Некрас и захочет немедленно взлететь? Пока Олята привяжется... Некрас это делает каждый день, у него выходит мигом...
   Некрас же, выйдя на песчаный берег, прислушался и стащил сапоги. Вылил воду, отжал онучи, мокрые порты и край свиты. Обулся и, не таясь, двинулся к кострам. Ступив несколько раз, он едва не споткнулся о человека, лежавшего на земле. Сотник замер и пригляделся. Человек был не один: все пространство впереди было усеяно спящими. Некрас подобрал чье-то копье, бросил древко на плечо, как это делают вои в походе, и осторожно пошел вперед. Он не подходил к кострам. Возле них могли оказаться бодрствующие, а от взгляда на пламя теряется зрение. Когда тела на земле перестали попадаться, Некрас двинулся вдоль края становища, обходя его по внешней стороне. Несколько раз он замечал хорошо различимые на фоне неба темные фигуры сторожей с копьями. Они его тоже видели, но не окликали: от становища к полю да с копьем на плече мог идти только свой.
   Завершив обход и оценив размер войска, Некрас вышел к берегу и двинулся обратным путем - считал насады. У передней он остановился и на мгновение задумался. Дружинники Великого вытащили носы лодок на песок, каждая была привязана к вбитому в землю колу. Некрас попробовал узел, тот поддался. Покончив с веревкой, Некрас по оставленной сходне поднялся на борт. Его никто не окликнул. Присмотревшись, сотник различил на помосте у носа тело. Подошел ближе. Сторож спал, подложив под голову шапку. "Хороши вои у Великого! - усмехнулся сотник. - А чего бояться? Со стороны реки не нападут - Ирпень здесь широкая и быстрая. От поля сторожа стоит, наверное, и конные разъезды высланы. Ваше счастье, что не в курские земли пришли! Мало кто проснулся бы поутру".
   Некрас наклонился над спящим и быстро сдавил ему шею. Сторож дернулся и затих. Некрас подождал немного и приложил ухо к груди воина. Сердце билось. Сотник выдернул гашник из портов сторожа, разрезал пополам, связал пленнику руки и ноги. Засунул в рот ему войлочную шапку и сошел на берег. Здесь стащил сходню, просунул ее под днище насады и навалился изо всех сил.
   Насада не поддалась. Некрас зашел в воду по пояс и попробовал еще раз. Послышалось шуршание песка, и лодка сползла в воду. Подтолкнув ее с носа, Некрас убедился, что насада выплывает на стрежень Ирпени, и заспешил к обрыву.
   ...Сотник пришел, когда Олята совсем истомился. Заскочив на змея, Некрас вывел его середину реки. Смок встал против течения, загребая лапами. Некрас явно чего-то ждал. Олята собирался спросить чего, как увидел надвигавшуюся тень. "Насада!" - испугался отрок. Некрас отвел змея из-под носа судна, пропустил мимо, нагнулся и выловил плывущую за насадой веревку. Это был, как понял Олята, причальный канат. Некрас развернул смока и послал его вслед насаде. Застоявшийся змей в два счета обогнал судно. Некрас закрепил канат на луке седла, и смок резво потащил насаду по течению.
   "Зачем нам лодка?" - хотел спросить Олята, но сотник прикрыл ему рот. В молчании они плыли по самому стрежню, оставляя позади затоки и перекаты. На поворотах насаду несло то влево, то вправо, но Некрас, направляя смока в противоположную сторону, не давал судну зацепить берег. От разогревшегося смока шло тепло, Олята стал придремывать. Пару раз он спросонку тыкался носом в спину сотника. Свита Некраса была мокрой, и Олята сразу просыпался.
   - Скоро прибудем! - сказал Некрас, когда Олята встрепенулся в очередной раз. - На берегу ватага ждет, я велел, чтоб костер жгли. Разъезды Великого сюда не достают.
   - В насадах плывет войско? - догадался Олята.
   - Пешее, сотен десять. Костров жгут мало, чтоб не посчитали, но я прошел по становищу.
   - Зачем насаду угнал?
   - Пусть Светояр поглядит. Чудно устроили.
   - Сторож в насаде был?
   - Один. Лежит связанный.
   - А как лодки хватятся?
   - Я вервие отвязал, не резал. Подумают: сама уплыла. А коли встревожатся, нам дела нет. Войско с полпути не ворочают...
   Скоро на правом берегу Ирпени показался костер. Некрас подплыл, окликнул - отозвался Малыга. Побежавшие вои вытащили из насады пленного. Порты у него сползли до колен, незадачливый сторож крутил головой и закрывал от страха глаза.
   - К воеводе его! - велел Некрас. - Как можно скорее! Язык! Сажайте на коня и скачите. Насаду к Белгороду сплавите?
   - Долго плыть, - вздохнул Малыга. - Змеем сподручнее!
   - Не успеем! - возразил Некрас. - Светает. Нельзя, чтоб смока видели.
   - Тогда поплывем! - согласился Малыга. - Весла есть?
   - В лодке...
   Отдав команду, Некрас вывел смока на стрежень и поднял в небо. В этот раз летели низко. Не петляли по ленте реки - напрямик. Олята догадался, что Некрас хорошо знает эти места - летает каждый день.
   - Будет сеча с Великим? - спросил отрок.
   - Через день-другой, - ответил Некрас.
   - Мы их побьем?
   - Со смоком? Запросто!
   Олята радостно засмеялся.
   - Нет причины веселиться, - хмуро сказал Некрас.
   - Отчего?
   - Много людей поляжет, еще более покалечат. Дети сиротами останутся. Что хорошего?
   - Не станет Великий в наши земли ходить!
   - Великий угомонится, Ростислав к нему пойдет. Князьям забава - друг с дружкой воевать, а людям - беда. Понятно, ханов половецких в поле прогнать, так нет же - братьев режут!
   - Ты много воевал? - спросил Олята.
   - Больше, чем хотел.
   - А лет тебе сколько?
   - Двадцать три.
   "Всего-то? - удивился Олята. - Не слишком-то старый..."
   - Ты шить умеешь? - в свою очередь спросил Некрас.
   - Батьки учили.
   - Ватага не скоро вернется, будем нагрудник смоку мастерить. Прежний мал.
   - Оляна поможет! - сказал Олята.
   - Работа мужская. Воловью кожу кроить да шилом колоть - это не полотно. Куда с ее пальчиками?
   "Ишь, разглядел! - удивился Олята. - Когда? Вроде и не смотрел в ее сторону".
   - Мы будем колоть, она ремешки в дырки продергивать, - предложил. - У нее ловчее выйдет. Кашу Нежана сварит.
   - Ладно, - неохотно согласился Некрас.
   "Когда на сечу полетим, возьмет с собой? - подумал Олята. - В войске проку от меня мало: любой враз зарубит, а вот на смоке пригожусь".
   Олята хотел спросить об этом Некраса, но постеснялся...
  
   16.
  
   За два месяца до описываемых событий логофет дрома Ромейской империи Фока явился во Влахернский дворец. Миновав аркаду резиденции василевса, логофет остановился у бокового входа. Выскочивший из дверей служитель поклонился и предложил следовать за ним. Фока подчинился. Они прошли коридором, поднялись по широкой лестнице. У высоких, инкрустированных золотом, дверей проводник остановился.
   - Базилевс ждет! - сказал громко и потянул за тяжелую бронзовую ручку.
   Фока вошел и поклонился. Базилевс ромеев, император Венгерский, Хорватский, Сербский, Болгарский, Грузинский, Хазарский и Готский Мануил стоял у стола, разглядывая огромный лист бумаги. Увидев логофета, он некоторое время молча смотрел на чиновника. Фока не опустил взгляд. Свет из окна падал на лицо Мануила, выделяя тенями каждую морщинку. Опытным глазом царедворца Фока отметил: за время, прошедшее с их последней встречи, базилевс сдал. Мануил вступал в седьмой десяток лет. Возраст далекий от ветхости, но... Глубокие морщины на высоком лбу, синеватые мешки под глазами, обвисшие щеки... Сейчас Мануил нисколько не походил на немолодого, но безумно отважного воина, единственного, кто уцелел в резне, устроенный турками близ замка Мириокефал. Это случилось внезапно. Авангард могучего войска ромеев, в котором находился и Фока, далеко оторвался от основного войска. Армия передвигалась без дозоров: упоенные своей силой, ромеи не опасались турок. Враг жестоко наказал за беспечность. Войско втянулось в Иврицкую долину, когда со склонов посыпались стрелы и камни, затем ринулись турки. Мануил и шурин Балдуин, императорская гвардия и лучшие полки катафрактариев бились насмерть, но турок было слишком много. Они катились со склонов, будто сама гора рождала их на погибель христианам. Пали все, уцелел лишь базилевс. Он прискакал в лагерь авангарда в проломленных доспехах, залитый своей и чужой кровью, со щитом, в котором застряло три десятка стрел...
   Базилевс сделал приглашающий жест, Фока подошел ближе. Доставая из рукава свиток с докладом, бросил взгляд: на столе разостлан лист с астрологическими таблицами. Фока тихонько вздохнул. Он не верил во влияние звезд на человеческие судьбы. Зато базилевс верил. Поэтому логофет благоразумно промолчал.
   - Говори! - велел Мануил.
   Фока начал доклад. Он был безрадостным. На границах империи неспокойно. Досаждают турки, недовольные отказом Мануила срыть Дорилею. По мирному договору, подписанному после поражения в Иврицкой долине, император обязался разрушить две крепости, но Дорилею не тронул. Султан отправил посольство, требуя выполнения договора, получил отказ и принялся опустошать малоазийские земли. Мануил разбил турок на переправе через Менандр, но они не угомонились. Еще хуже обстоят дела на Западе. После того, как объединенная армия папы, сицилийского короля и итальянских городов разгромила императора Барбароссу, итальянская политика ромеев затрещала по швам. В Венеции состоялся конгресс, объединивший врагов Мануила. Очередной крестовый поход может закончиться у стен Константинополя. Желающих разграбить богатейший город много. Повод найдется. Несколько десятилетий тому Мануил прошел по западным землям, как смерч. Разбил норманнов, сербов, затем усмирил венгров... Пролиты реки крови, истрачены горы золота... Все впустую. Враги объединяются, становятся все сильнее, истощенная немыслимыми податями и поборами империя не в состоянии им противостоять...
   Мануил слушал молча, рассеянно водя пальцем по астрологическим таблицам. Фока с ужасом подумал, что базилевс сверяет его доклад с предсказаниями звезд. Если звезды покажут, что логофет не прав, базилевс обвинит его во лжи. Фоку бросят в подвал, а там долго не живут - палачи императора знают дело. Сначала запытают, затем потихоньку удавят и бросят тело в залив... Доклад логофет заканчивал треснувшим голосом.
   - Расскажи о смоках! - неожиданно сказал базилевс.
   "О ком?" - чуть было не спросил логофет, но вовремя спохватился: его письмо базилевсу годичной давности! Фока не предполагал, что его прочли. Ошибся. Базилевс не забыл.
   - Смоки - водяные змеи, питающиеся рыбой и вырастающие до огромных размеров, начал логофет. - Хорошо летают. Нрава мирного, легко привыкают к людям, если поймать их совсем маленькими...
   - Это я помню! - раздраженно сказал Мануил. - Почему не удалось их приручить?
   Логофет облизал пересохшие губы:
   - Это долгая история.
   - Я не спешу!
   - Три года тому в библиотеке нашли древний свиток на латыни. В нем рассказывалось, как приручить смока, как воспитать из него боевого змея. Свиток сохранился плохо, подробностей было мало. Однако мы решили попробовать. Послали людей к устью Дуная - только там в наших землях водятся смоки. К тому же владения империи по Дунаю более всего страдают от набегов половцев, а в свитке рассказывалось, как использовать смоков против варваров. Половцы приходят из степи конными, а кони не переносят крика змеев - разбегаются. Прирученный смок или два могли остановить конницу врага и даже рассеять ее.
   Базилевс кивнул.
   - Поначалу не заладилось. Не было желающих растить змея. Люди их боятся.
   - У змеев зубы и когти! - усмехнулся Мануил.
   - Наконец, нашелся рус, по имени Некрас, который вызвался добровольно. Молодой раб, образованный, смышленый, смелый. Чтоб дело шло быстрее, руса ознакомили со свитком.
   - Доверили тайну рабу? - нахмурился базилевс.
   - Там не было большой тайны, Великий, только упоминание. Некрас делал все сам: кормил змея, приучал его к себе, придумывал, как использовать для войны. По нашему требованию Некрас все записывал (он хорошо знает греческий), именно этот свиток составлял великую ценность. Мы за нее не опасались: по завершению работы раб бесследно исчез бы, а свиток - остался.
   Мануил снова кивнул.
   - У руса получилось, - сказал ободренный Фока. - Когда смок подрос, он стал на нем летать, седлая его, как коня. Дело непростое, и мы велели Некрасу обучить этому искусству наших людей. С его исчезновением можно было погодить. Но тут напали половцы.
   - Кто их вел?
   - Русы!
   - Русы объединились с половцами для грабежа поселений?
   - Нет, Великий! Половцы явились грабить, русы пришли за Некрасом.
   - Они знали о смоке?
   - Нет. Мы строго хранили тайну.
   - Зачем русам понадобился раб?
   - Это был не простой раб, Великий. Об этом никто не знал, выяснилось позже. Русы, что пришли за ним, воевали под предводительством Некраса и хотели освободить вожака.
   - Их было много?
   - С десяток. Зато половцев - тысячи. В том дунайском поселении у нас было мало сил. Русы потребовали Некраса для себя, оружие, коней и золото для половцев, пообещав, что не тронут селения. Эпарх согласился.
   - Некраса следовало убить! - воскликнул базилевс.
   - Данной мне властью я отстранил эпарха от должности и предал суду, - сказал Фока. - Но было поздно - русы с Некрасом ушли. Смок улетел. Позже выяснилось, что Некрас унес записи. В суматохе этого не заметили. В своих землях Некрас раздобыл яйцо смока и вырастил змея.
   - Как узнал?
   - У меня есть глаза и уши во всех краях, - поклонился логофет.
   - Что предпринял?
   - Узнав, что Некрас поселился в Турове, повелел епископу Дионисию руса убить.
   - Дионисий смог?
   - Пытался. Его слуга ударил Некраса ножом, но тот предусмотрительно надел кольчугу. Некрас выжил и ушел. Со смоком.
   - Представляешь, что ты наделал? - сурово спросил Мануил. - Мало у нас врагов на Востоке и Западе, так теперь жди с Севера! Русские смоки над Константинополем!
   - Ты не увидишь их, Великий! - поклонился Фока.
   - Почему?
   - У русов нет, как во времена базилевса Цимисхия, кагана, который сумел бы их объединить. Князья русов погрязли в усобицах и думают лишь о том, как захватить земли соседа. По сообщению Дионисия, Некрас нанялся к одному из князей для такой войны.
   - Сначала он выиграет эту войну, затем другую, объединит Русь, после чего обратит взор на ромеев, как делали русы в прошлые века.
   - Не обратит! - сказал Фока.
   - Ты уверен?
   - После того, как Некрас ушел в Русь, мы узнали, кто он такой.
   - Говори!
   Слушая логофета, базилевс задумчиво теребил бороду.
   - Плохо, что ты узнал это поздно, - сказал он, когда Фока закончил, - мы потеряли единственного человека, который знает, как приручить смока. Если этому... - Мануил помедлил. - Некрасу нет места в землях русов, он найдет его здесь. Империи нужны умные и сильные военачальники. Передай Дионисию, а тот пусть сообщит Некрасу: руса ждут в Константинополе! Донисий может обещать ему все, вплоть до должности логофета. Не твою! - усмехнулся Мануил, заметив как вытянулось лицо Фоки. - С дромом чужеземец не справится. А вот логофет стратиотов... Почему бы и нет? По крайней мере, у Некраса нет здесь родни - некого наделять землями.
   - Дионисий мог убить Некраса! - сказал Фока. - Он как сторожевой пес: если вцепится, не отпустит.
   - Если он не убил Некраса сразу, вряд ли удастся это вновь, - сказал базилевс. - Судя по твоим словам, Некрас не из тех людей, которые позволяют напасть на себя дважды. Его наверняка хорошо сторожат.
   - Зачем он нам? - спросил логофет.
   - До сих пор не понял? - вновь усмехнулся Мануил, и логофет вдруг увидел перед собой прежнего базилевса - умного, решительного и беспощадного. - От крика смока бегут кони половцев, а кони турков и рыцарей разве другие? Стоит смокам разогнать конное войско, и наши земли станут обходить стороной. Как обходят в море корабли, страшась греческого огня. Содержать десяток смоков дешевле, чем тысячу катафрактариев, да и катафрактариев понадобится меньше. Мог сообразить сам. Теперь ступай! Мой астролог сказал: скоро в небе столкнутся две звезды, я хочу проверить расчеты...
   "Сказать Ираклию, что на его должность прочат другого?" - размышлял Фока, покидая дворец. Царедворцу этого очень хотелось. Заручиться поддержкой такого влиятельного лица, как логофет стратиотов... С другой стороны базилевс хоть стар, но умирать не собирается. Если выплывет, что Фока не торопится исполнять его повеление... Поколебавшись, логофет решил Ираклия все же предупредить, но и повеление базилевса выполнить. А там... Некрас может погибнуть в княжьей усобице, может не доехать до Константинополя, да и в самой столице человеку, не искушенному в дворцовых интригах, выжить трудно... В том, что Некрас примет предложение Мануила, логофет не сомневался: слишком выгодно. Настолько, что можно забыть об опасностях, поджидающих в пути.
   Определившись, Фока поспешил к Ираклию. О смоках, способных разогнать войско крестоносцев, он не думал - это не несло выгоды...
  
   17.
  
   Некрас оказался прав: пальчики Оляны не сгодились для грубой работы. Толстый сыромятный ремень в ее руках не желал пролезать в пробитое шилом отверстие, а коли лез, деве не доставало сил затянуть его как следует. Глянув на эти мучения, Некрас забрал у Оляны куяки и кинул на колени брату: сшивай! Оляна обрадовалась. Смок топтался поблизости - Некрас снимал мерку для нагрудника, к тому же и оседланный - одновременно подгонялась сбруя. Не долго думая, Оляна взобралась на змея и примостилась в седле боком - по-мужски сесть получалось соромно - понева задиралась слишком высоко.
   Змей, обретя юную всадницу, мгновение постоял, а затем пошел вдоль берега, качаясь на лапах, как лодка на волнах. Некрас скосил взгляд, но промолчал. Пройдя с десяток шагов, смок, который неуютно чувствовал себя на суше, повернул к реке и вошел в воду. Оляна тихонько взвизгнула и подняла сапожки. Некрас привстал, Олята следом. Змей пересек реку, развернулся и поплыл обратно. Выйдя из воды, он подошел к мужам и вдруг лизнул Некраса в щеку.
   - Это что еще?! - нахмурился Некрас.
   - Это он! Я не хотела... - стала оправдываться Оляна.
   - Слезай! - Некрас подставил руки.
   Оляна скользнула вниз и повисла на сотнике. Как показалось Оляте, с большой охотой. Расцепить руки на шее Некраса сестра не спешила.
   - Лучше б кашу варила! - укоризненно сказал Некрас, ставя деву на землю. - Ватага к вечеру прискачет голодная.
   - Нежана варит! - тряхнула головой Оляна. - И не только кашу. Просилась ей помочь - прогнала. Сказала: "Еще наваришься!" Олята овцу купил, хлеба, Ждан браги свежей принес, из ягод. Будет чем накормить!
   - Нож у тебя есть? - вдруг спросил Некрас.
   Оляна покачала головой.
   - Вдруг опять Балша? - укоризненно спросил сотник. - Или кто другой? Не всегда рядом брат или я...
   Оляна потупилась. Некрас вытряхнул из сумки ножи-засапожники, взятые у Колпаков, выбрал самый маленький и легкий. Подержал в руке, примеряясь к рукоятке, удовлетворенно кивнул. Затем усадил Оляну и сдернул с ноги правый сапожок - дева только ойкнула. Взяв лоскут кожи, Некрас выкроил мерку по лезвию, взял шило, тонкий ремешок и ловко притачал ножны изнутри голенища. Сунул в них нож, попробовал, легко ли извлекается, и натянул сапожок на ножку девы. Перед этим стащил онучу и плотно завернул маленькую ступню.
   - Не давит?
   Оляна встала, топнула ножкой и покачала головой.
   - Попробуй достать!
   Оляна сунула руку за голенище, вытащила нож, затем осторожно водворила обратно.
   - Это надо делать быстро и незаметно, - сказал Некрас, усаживаясь. - Пробуй, привыкай! Не порежься! Закончим броню, научу, как и куда бить.
   - Споро у тебя получилось! - сказал Олята.
   - В половецком, затем ромейском полоне сбрую шил да сапоги тачал, - сказал Некрас усмехнувшись. - Даром не кормили. Раб!
   "Били?" - хотел спросить Олята, но постеснялся.
   Нагрудник и сбрую они закончили к вечеру, а в сумерках вернулась ватага. Едва перемолвившись с Некрасом, ватага поужинала и повалилась спать. Дозоры Некрас высылать не стал - без того было ясно, где люди Великого. Олята успел поспать, сотник велел ему сторожить стан. Оляна вызвалась сопровождать брата, Некрас не возражал. Брат и сестра верхом ездили вдоль берега, время от времени Олята, как учили, слезал с коня и ложился ухом на землю - слушал, не скачет ли кто. Гордость переполняла отрока: впервые послали в сторожу! Одного! Оляну можно не считать. Во-первых, сама увязалась, во-вторых, в случае чего толку от нее мало - нож держать и тот не умеет. А вот Олята и мечом, и копьем, и сулицей...
   Ночь стояла тихая, никто не подкрадывался в ночи к становищу, и Олята заскучал. Поэтому не шикнул на сестру, когда та заговорила.
   - У Некраса есть жена? - спросила Оляна.
   - В ватаге ни у кого нет, - важно ответил Олята.
   - У одного появилась! - возразила сестра, и отрок понял, что она улыбается.
   - Нет у Некраса жены! - повторил сердито.
   - Почему?
   - Воевал много, был в полоне у половцев и ромеев... Когда ему? При такой жизни, зачем жена?
   - Жена жене рознь! - сказала Оляна.
   - Ты на него не заглядывайся! - сердито сказал Олята. - Он, может, князь!
   - С чего взял?
   - Ученый! Видел раз, свиток читает. Глянул через плечо - буквы не ведомые. Спросил: ромейские! Грамотных у нас много, нас тобою учили, есть люди, что по-гречески говорят, но читать по-ромейски!
   - В полоне научился.
   - В полоне сапоги тачал и сбрую шил. Стали бы раба учить! Видела, как ватага Некраса слушается!
   - Так он старший!
   - Почему он, а не Малыга? Тот и годами почтенней, и воевал более. Малыга Некрасу кланяется, как Светояр Ярославу. Если Некрас князь, то на смердке не женится. Ему и на боярыне зазорно.
   - А как Улыба?
   - Улыба не женой была, сударушкой. Жить с бабой и женится на ней - разная справа. Не ровня ты ему. Выбрось из головы!
   Оляна надулась и более не заговаривала - так и проездили молчком до конца стражи. Сменившись, Олята поскакал в становище, а Оляна - в весь. Олята хотел сопроводить - мало ли что, но сестра слушать не стала. Олята не спорил - притомился.
   Ватага встала с рассветом и едва поснедала, как из Белгорода прибыл гонец. Коротко перемолвившись с Некрасом, гонец ускакал.
   - Сбираемся! - велел Некрас. - Завтра - рать. Светояр войско к Лысой Горе ведет. Выступаете немедля, я с Олятой на смоке вылетим затемно.
   Дружинники сбирались быстро. Вытаскивали из тороков брони и шлемы, вздевали, проверяли оружие и сбрую. Олята с завистью глядел на оружие. У каждого дружинника оказалась кольчатая бронь с зерцалами, шлем с личиной, кроме мечей и засапожников, - палица или кистень. Копье и сулицы - само собой. У большинства бронь была побитой, изрубленой, даже проломленной, но все-таки бронь... Прослышав об отъезде, набежали из веси смерды и бабы, следом - дети. Совали хлеб, вяленое мясо, подносили ковши с медом и брагой. Дружинники не отказывали: выпивали на ходу, снедь совали в седельные сумы. Олята, довольный, что полетит на смоке, не путался под ногами. Взобрался на Дара и стоял в сторонке. Костер не успел догореть, как у становища вырос строй конных воинов: в броне, шлемах, с копьями и мечами. Малыга, проверяя, опустил стальную личину, его примеру последовали остальные: перед толпой возник десяток всадников с нечеловеческими железными лицами. Дети испуганно захныкали, взвыли бабы. Малыга с товарищами подняли личины, бабы успокоились, только продолжали всхлипывать малявки. Внезапно из толпы выбежала Нежана и легла на траву. Брага слез с коня и пошел к женщине. Нежана задрала подол, сверкнув белым телом, Брага спустил порты; мужчина и женщина слились на глазах у всех.
   - Что это? - изумился Олята.
   - Прощаются, - тихо сказал Малыга. - На брань идем.
   - При всех?
   - Обычай такой. Коли Брага не вернется, а Нежана родит дите, никто не попрекнет. Все послухи, что женой признал.
   - Брага женится на Нежане?
   - Почему нет? - сказал старый кмет. - Баба красивая, молодая, здоровая. Двух сынов родила, значит, и Браге родит. Горя хлебнула, нужду знала - не станет хвостом крутить, пока муж на рати. Хорошая женка!
   "Правильно Оляна за Брагу не шла, - подумал Олята, отворачиваясь. - Не то б и ее на лугу..."
   Прощание не затянулось. Брага вскочил на коня, Нежана пошла рядом, держась за стремя. У дороги дружинник, склонившись, поцеловал ее в уста и поскакал вслед уходящей ватаге. Нежана повернулась к толпе. Глаза у нее влажно блестели, но сама женщина улыбалась. Ждан первый поклонился ей, следом - другие смерды. Из толпы выбежали Первуша и Вторак. Мать взяла их за руки и, гордо подняв голову, пошла к веси...
   После полудня из Белгорода приехал возок. Олята с Некрасом стащили на землю тяжеленные корзины с железными стрелами. Олята, любопытствуя, взял одну. Стрела была короткой, но толстой, с четырехгранным хищным острием. Тяжелая.
   - Сверху кидать, - пояснил Некрас, забирая стрелу. - По моему велению сковали. Пробьет любой доспех.
   - Смок подымет нас со стрелами?
   - Еще и коня посадим! - заверил Некрас.
   До вечера они прилаживали на крупе смока корзины, пробовали, легко ли открываются съемные донца.
   - Ремень будешь дергать, как я скажу! - учил Некрас.
   За хлопотами незаметно пролетел день. Оляна привезла обед, а от ужина Некрас отказался, сунув в седельную суму половину каравая и завернутую в холстину вареную баранину. Некрас облачился в кольчатую бронь и шлем, перепоясался мечом. У Оляты брони не было, обошелся куяком без рукавов. Куяк с нашитыми железными пластинами крепко стянул поясом с мечом. Оляна обняла брата и расцеловала, затем подошла к Некрасу. Сотник легко привлек деву к себе.
   - Прощай, сестрица!
   Оляна внезапно всхлипнула, вырвалась и убежала.
   - Чегой-то она? - удивился Некрас.
   "Не хочет быть сестрой!" - хотел сказать Олята, но промолчал.
   Они уселись на смока. Змей разогнался по реке и тяжело взмыл в небо. Оглянувшись, Олята увидел на высоком берегу одинокую фигурку на коне.
   "Одна остается! - кольнула мысль. - Вдруг не вернемся? Кто защитит?"
   Мысль была нехорошей, несвоевременной, и Олята ее прогнал. Ночь стояла лунная, теплая, лететь было легко и приятно. Отрок, забыв о предстоящей рати, любовался красотами неба и земли. Долетели быстро. Олята издали увидал россыпь костров и догадался, что это войско князя Ростислава. Некрас не полетел к войску. Повернул смока и приземлился у одинокого костра в отдалении. Они не успели отвязаться от седел, как подошел Малыга.
   - Воевода дважды присылал справиться! - сказал тревожно. - Гневается, что до сих пор нет. Поскачешь?
   - Пошли кого-нибудь! - велел Некрас.
   - А сам?
   - Я не могу отлучиться от смока, - сказал Некрас. - Али князь забыл, что числюсь сгинувшим? Меня дружинники в лицо ведают, как только объявлюсь, поймут, что смок здесь. Вдруг в стане лазутчик? Мало им Колпаков?
   Малыга крякнул и отошел. Посыльный ускакал и скоро вернулся с князем. Ростилава сопровождал Светояр и Балша. Последний старался держаться в отдалении. Князь и воевода, хмуро кивнув на поклоны, обошли смока. Ростислав не удержался: потрогал пластины нагрудника, повертел в руках железную стрелу и даже похлопал змея по теплому боку.
   - Побьем Великого! - сказал радостно.
   - Ежели возьмемся за рать с умом, - возразил Светояр. - Надо рядиться лучше. Что скажешь? - повернулся к Некрасу.
   - Не только скажу, но и покажу! - усмехнулся Некрас и вытащил из сумы лист пергамента. Поднес к пламени костра. Князь и воевода, склонившись, рассматривали рисунок, слушая пояснения сотника. Оляте смерть как хотелось взглянуть, но подойти ближе не решился - могли и мечом вытянуть. Не его дело о рати рядиться. Спасибо, что от смока не гонят.
   - Откуда у тебя? - спросил Светояр, когда Некрас скатал свиток.
   - Из ромеев привез.
   - Купил?
   - Сам сработал! - усмехнулся сотник.
   - Делай, как срядились! - велел Ростислав.
   Некрас поклонился.
   - Вот еще, - сказал Светояр Некрасу. - С рассветом, как войско к Лысой горе пойдет, поставь смока у дороги - пусть видят!
   - Зачем?
   - Затем, что воев у нас менее, чем у Великого. Много новиков, кто первый раз в сече. Могут не выстоять. Увидят смока, ободрятся.
   - А лазутчики?
   - Разъезды вышлю. Не пустим...
   Этой ночью Олята почти не спал. Сначала Некрас совещался с ватагой, чертил прутиком по земле, показывая. Малыга кивал головой и вставлял замечания. Затем повечеряли. Прилегли только под утро. Олята едва смежил глаза, как в бок толкнули: вставай! Сонный отрок умылся, но снедать не стал - кусок не лез в горло. Другие тоже не стали. Зато смок не отказался. С рассветом подвезли воз рыбы, змей жадно хватал пастью пахнущих речной сыростью щук и налимов, глотал и довольно урчал. Возчик, глядя, бледнел. Когда змей насытился, Некрас с Олятой заново затянули подпруги, проверили сбрую и снаряжение. Уселись. Ватага унеслась вперед оцеплять назначенное место. Смок разбежался с холма и взлетел. Через несколько мгновений он стоял у дороги, в нетерпении перебирая толстыми лапами. Некрас заставил змея лечь на брюхо. Вдали показалось едва видимое в утреннем тумане войско. Вои шли молча, но шум все равно был слышен: стучали копыта, звякало оружие, скрипели ремни. Вперед вырвались три всадника: Ростислав, Светояр и дружинник с княжьим стягом. Подскакав, встали справа. Кони фыркали и дичились, косясь на смока, но всадники сдерживали. Утренний туман рассеивался, и смок стал хорошо виден. Передние ряды, заметив, сбавили шаг, но сотники, получившие повеление от воеводы, прикрикнули. Поравнявшись со змеем, вои смотрели на него с изумлением и страхом. Тогда Светояр поднял руку в кольчужной перчатке и крикнул громовым голосом:
   - Слава князю!
   - Слава! - помедлив, отозвалась первая сотня.
   - Сла-а-ва!!! - закричали другие, сообразив, что змей, это чудище, пришедшее из сказок, будет сражаться на их стороне. - Сла-а-ва!!! - раскатывалось от дороги.
   Кони закрутили головами, а змей, словно почувствовав причину воодушевления, встал на лапы, приосанился и даже слегка рыкнул. Кони шарахнулись, вои на дороге завопили еще громче. Олята, выпрямившись, гордо смотрел вниз. Пусть видят! Он, вчерашний побирушка на торгу, сидит на змее, неподалеку от князя, которому кричат славу. Пусть завидуют! Олята с любовью глянул на покрытый бармицей затылок Некраса и едва удержался от того, чтоб не обнять названного брата. Отрок чувствовал, что любит всех: Некраса, ватагу, князя и воеводу, воев, что шли мимо и даже тех, еще невидимых врагов, на чьи головы сегодня посыплются с неба железные стрелы. Счастье переполняло Оляту. Он украдкой погладил теплое тело смока и засмеялся...
  
   18.
  
   Сотник подскакал к тысяцкому и поклонился.
   - Чего орут? - спросил Горыня.
   - Славу князю!
   - Ростислав здесь?!
   - Не видел, воевода! Светояр разъезды выслал, не подступить.
   - Если Ростислав с войском, будет рать! - сказал Горыня. Стоявшие вокруг сотники заулыбались.
   "Неужели князь здесь? - подумал Горыня, трогая на коня. - Не устоял молодец - рати захотелось? Добро..."
   Воевода поскакал вперед. Сотники двинулись следом, а по обеим сторонам, обтекая, понеслись конные гридни - защитить, принять на себя коварный наскок, буде такой последует, прикрыть своими телами от стрел. Конники махом преодолели пологий склон и выметнулись на луг. Тот был велик: по три полета стрелы в каждую сторону. Слева темнела в распадающемся тумане дубрава, справа рос кустарник, скорее всего, по берегу старого оврага. Впереди высился пологий холм с голой вершиной - Лысая Гора. Где-то неподалеку жили люди: трава на лугу была скошена, даже стожки успели свезти.
   Горыня проскакал треть свободного пространства и остановил коня. Конная сотня также замерла, прикрыв воеводу и его сотников полукольцом. Горыня приподнялся на стременах. К подножию Лысой Горы с той стороны текла темная масса: пешие и конные, блестели зерцала на броне всадников, отсверкивали наконечники копий. Войско! Не сотня-другая конных, выставленных Светояром дабы придержать погоню и отскочить под напором, как было летось, а большая, изготовленная к сече рать. Не только конные, но и пешие. Эти не убегут! Горыня едва не рассмеялся от радости. Получилось! Когда ему донесли, что у плывших по Ирпени пешцев пропала насада, воевода хотел повернуть назад. Вместе с лодкой исчез и сторож. Следовало полагать, насаду увели лазутчики, а пропавшему сторожу развязали язык. Сотники отговорили ворочаться. Доводили: причальная веревка попросту развязалась, насада уплыла сама, а сторож спал, потому и не поднял шума. Горыня велел донести, как насаду найдут, но не дождался. Разумеется, насада могла наскочить на камни и затонуть вместе с лопухом-сторожем, однако жизнь научила воеводу ждать худшего. Ночью он самолично подымался на Лысую Гору, смотрел на многочисленные костры по ту сторону холма. Лазутчики донесли: возле костров вои, их много, это рать Ростислава. Однако Горыня не верил. Зря. Ростислав и Светояр попались на удочку. Высмотрели, что войско у Киева менее, чем объединенное войско Белгорода, и решились на рать. Тысячу спрятанных в насады пешцев проглядели...
   Артемий не поскакал вослед воеводе. Русы собрались воевать, ему-то зачем? Гречин тронул бока коня каблуками и отъехал в сторону. Горыня надеется на победу, но исход битвы предсказать трудно. Даже непобедимых ромеев турки били. Если Белгород одержит верх, следует позаботиться о себе...
   Дионисий остался недовольным его поездкой в Белгород.
   - Слуги князя, баба Некраса... - недовольно проворчал епископ. - Что они знают?
   - Я не смог откопать кости руса, - сдерживая ярость, сказал Артемий. - Во-первых, они обгорели, во-вторых, могилу сторожат.
   Епископ глянул исподлобья.
   - Если Некрас мертв, это к лучшему, - сказал, вздохнув. - От базилевса вчера привезли повеление: сыскать руса и, если жив, позвать в Константинополь. Базилевс предлагает ему пост логофета и много золота. Прежде требовали убить! - Дионисий побагровел. - Как можно служить Мануилу, если вчера повелевают одно, а завтра - другое?! Если я не убил Некраса, виноват! Если убил, виноват тем более. В Константинополе политика меняется, как порыв ветра. Как мне говорить с Некрасом, если тот жив? Во-первых, он не захочет. Во-вторых, не поверит...
   Артемий молча склонил голову. Он разделял мнение епископа. Некрасу лучше быть мертвым. Если рус уцелел и доберется до Константинополя, Артемию не жить. У ромейских логофетов длинные руки. Это не купец, потерявший сына...
   - Поедешь с Горыней! - велел Дионисий. - Святослав уверен, что в этот раз одолеет Белгород. Если сложится так, найди свиток Некраса, возможно, не сгорел. За свиток Константинополь простит все. Я дам золота, много, не жалей! Подкупи Горыню, подкупи его сотников, но свиток добудь! Некрас писал его по-гречески, русы не поймут, что там. Станут спрашивать, ответь: святое писание. Сошлись на меня. Отстанут.
   - А ежели Некрас жив?
   - Отдай золото ему! У него нет причин любить тебя, но золота размягчает непреклонные сердца. Передашь ему свиток базилевса. Не тронет!
   "Как бы не так!" - подумал Артемий, но промолчал. Пусть епископ дает ему золото! С тугой мошной примут везде. На Руси становится опасно. Ляхи на Западе умеют ценить сметливых людей. Да и германцы... Правда, ляхи католики, но веру легко сменить. Ляхи будут рады. Их папа не ладит с Мануилом, перебежчик придется ко двору. Артемий знает многих полезных людей в Константинополе, папе будет интересно. Он собрался воевать с Константинополем... Хорошо бы завладеть свитком Некраса! Его осыплют золотом в любом государстве!..
   Меж тем войско у подножия Лысой Горы заканчивало строиться. Пешие стали посреди, справа и слева разместились конные сотни. Замысел Ростиславовичей был как на ладони. Конное войско Великого ударит на пешцев; остановленное копьями, завязнет в сече, после чего с двух сторон наскочат конные полки Белгорода.
   "Не первую рать веду! - мысленно усмехнулся Горыня. - И лет мне не двадцать. Половцев пешцы легко остановят, но бояр в железе?"
   - Глузд! - сказал воевода ближнему сотнику. - Поскачешь на пешцев. Поставь вперед бояр, у кого на конях бронь. Как размечут строй, пусть не секут пеших, а едут на конных. С пешими наши пешцы сладят. Вук и Дедята, скачите на конных, что справа и слева. Как завязнут в сече, Глузд ударит сзади. Ясно?
   - Побьем их, батько! - засмеялся Вук, сын Горыни, самый молодой из сотников.
   - Не кажи "гоп"! - нахмурился воевода, но не выдержал и улыбнулся.
   - На луг вывести только конных! - распорядился Горыня. - Пусть Светояр думает, что здесь вся наша рать. Пешцам изготовиться и стоять позади. Там как раз низина, не увидят. Как конные поскачут, пусть бегут следом. Будет большая добыча!
   "Хорошо бы Ростислава или Светояра в полон захватить! - помечтал воевода. - Или обеих сразу. Ох, и наградил бы Святослав! Только не выйдет, сбегут. Да и так ладно! Без войска Ростиславу только за стенами сидеть, а нового ему не собрать. Все земли опустошим, веси пожжем - с голоду подохнут!"
   Конные сотни Великого вытягивались на луг и стали тремя полками, как велел воевода. Войско у Лысой горы тоже замерло. Рати разделяло расстояние в два полета стрелы. Лица врагов видны, но черт не разобрать. Это хорошо. Тяжко скакать со смертоносным жалом в руке на человека, которого разглядел. Сниться убитый будет. В скачке не до разглядываний. Нужно править конем, чтоб не рыскнул в сторону, одновременно держать копье и щит, метя острым наконечником во вражий щит повыше умбона - чтоб разлетелся от разящего удара или проломился, изувечив хозяина, а наконечник копья вошел в мягкое тело...
   Наступила та самая пронзительная заминка, когда люди, изготовившиеся к смертоубийству, ждут, надеясь, что сеча не состоится. Пропоет рог, поскачут навстречу друг другу гонцы с предложением мира, князья и воеводы съедутся, станут рядиться и, договорившись, велят ворочаться по домам. Сколько раз так было! Никому не охота воевать со своими. Князья и те десять раз подумают. Что говорить о дружиннике, которому не ряд подписывать, а голову на поле класть!
   Хотя Горыня желал этой сечи, но и он медлил, ожидая гонца. Лучше, конечно, разрешить котору миром. В сече белгородцам не устоять, но сколько дружинников и бояр не вернется в Киев! Сколько будет плача в домах, сколько детей осиротеет! Договориться можно. Ростислав горяч, но есть старый Светояр. Показать ему киевскую пешую дружину, и старый воевода поймет. Уговорит князя. Святослав тоже хочет мира. Срядиться бы, накрыть стол в шатре и отпраздновать бескровную победу!
   Гонец все не ехал, и Горыня понял, что ждет напрасно. Он поднял руку в кольчужной перчатке. Протрубил рог, и конные полки двинулись. Сначала шагом. Затем, как возрастет расстояние меж рядами, кони перейдут на рысь, затем галоп... Страшен удар разогнавшейся по ровному месту конницы, никому не устоять...
   Тонкий, пронзительный свист, донесшийся откуда-то сверху и перекрывший на мгновение шум тронувшего войска, не занял внимания воеводы. В следующий миг железный град обрушился на конные полки. Жалобно закричали, падая, кони, зазвенели пробиваемые доспехи, чавкнула земля, принимая в себя не нашедшее жертвы железо. Гридень впереди Горыни выронил щит и кулем свалился под копыта коня. Ничего не понимая, воевода увидел, как смешались передние ряды наступающих полков, как остановились и заметались всадники.
   - Стоять! - заревел Горыня. - Стоять, блядины дети!
   Нельзя было упустить миг. Откуда прилетели стрелы, разберутся, главное не дать испугаться. Побегут - не остановишь! Услыхав рев воеводы, закричали сотники, поскакали вдоль рядов, грозя мечами. Помогло. Полки колыхнулись и стали сбиваться в ряды. Пронесло. Горыня, привстав на стременах, огляделся. Удар железных стрел пришелся по первым рядам всех полков, но особо досталось Глузду. Десятки коней валялись на лугу, уцелевшие всадники стояли на земле, но многие лежали недвижимо. "С полсотни! - оценил потери воевода. - Может и более. Где Светояр поставил машину? В овраге? Вчера там было пусто!"
   Воеводе знал про машины, бросающие железные стрелы. Говорили, есть у ромеев. Горыня не испугался. Ростислав мог снестись с ромеями, а те помочь, отчего нет? Теперь воевода понимал, почему князь решился на рать. Не поможет! Заряжать машину железными стрелами долго. Войско доскачет к Лысой Горе, а туда не выстрелишь - свои перемешаются с чужими! Сейчас гридни отыщут схоронившихся стрелков...
   Пронзительный свист прервал думы воеводы. В этот раз Горыня поднял голову. С неба летел железный дождь. Но страшно было даже не это. Крылатая тень, парившая под облаками...
   - Господь-вседержитель! - перекрестился воевода.
   Стрелы ударили страшно и безжалостно, как и в первый раз. Вокруг кричали, ржали, падали, но Горыня не отрывал взгляда от неба. Теперь вверх смотрело все войско. Тень, словно почувствовав, заскользила к лугу. Войско замерло в молчании, даже раненые притихли. Огромный крылатый змей, снизившись, пролетел вдоль линии киевлян, нарочно давая себя рассмотреть. На змее верхом сидели двое: первый - в кольчуге и шлеме, второй - в шапке и куяке. Змей летел так близко, что не составляло труда разглядеть лица всадников. Горыня машинально отметил, что второй, в шапке, совсем отрок. В следующий миг воевода с ужасом осознал, что не Ростислав со Светояром, а он попался на удочку.
   Горыня яростно оглянулся. Князь велел взять в поход слугу туровского епископа, лазутчика. Проникнув в Белгород, тот подтвердил гибель смока. Окажись гречин рядом, воевода изрубил бы его сам. Но слуга остался позади...
   Смок, показав себя наступающему войску, полетел к Лысой горе. Развернулся, проплыл над изготовившейся ратью Белгорода и, спустившись до высоты головы коня, понесся на киевлян. Огромный, начищенный до блеска нагрудник змея блестел на солнце, его жуткая голова, усеянная костяными выростами, была вытянута вперед, пасть раскрыта. Атакованное войско невольно попятилось.
   "Стоять!" - хотел крикнуть Горыня, но не успел. Смок заревел. Этот рык, трубный, громогласный, леденящий душу до потери разума, разметал войско. Кони вставали на дыбы, сбрасывая всадников, метались в стороны, валя наземь других, били копытами, кусались... Войско превратилось в обезумевшую толпу. Усидевшие в седлах поворачивали коней и, отчаянно хлеща их плетками, бежали вспять. Остановить их было невозможно. Горыня, плотно затиснутый с боков, и не помышлял. Конница лавой потекла вниз по склону, безжалостно опрокинула и стоптала свою же пехоту и, вырвавшись, на простор, понеслась вскачь - как можно дальше от страшного места. Сильный, породистый жеребец воеводы вынес его вперед. Оглядываясь, Горыня видел, как вслед бегущим киевлянам скачут белгородцы, их мечи сверкают на солнце и опускаются, разя врагов. Воевода переводил взгляд на небо, ожидая, что вот-вот мелькнет крылатая тень, обгонит конную толпу, развернется и пойдет на нее грудью, как только что на лугу. Кони встанут на дыбы и понесут всадников в обратную сторону - под мечи преследующих белгородцев. Ничто не спасет Горыню от позорного полона, а то и гибели...
   Однако смок вперед не вылетел. Опустившись до голов бегущих, он рыкнул, заставив малую часть киевлян метнуться в сторону. Обезумевшие кони внесли всадников в глубокую балку и, проскакав по ней с полверсты, замедлили бег. Выход преграждала цепь воев. Все как один в броне, с опущенными личинами, они сидели на конях, грозно опустив копья. Беглецы начали останавливать коней и растерянно оглядываться. Самые сообразительные стали поворачивать, но замерли. Преследовавший их змей сел на берег балки и, вытянув шею в сторону киевлян, негромко рыкнул.
   Кряжистый всадник выехал из заслона и поднял личину.
   - Слухай меня! - проревел, заглушая конское ржание и людской ропот. - Всем кинуть оружие, снять бронь и оставить коней. Сапоги тоже сымайте - бежать будет легче. Порты можно оставить, - всадник втянул носом. - Стирай их за вами...
   Заслон за его спиной загоготал.
   - Нас десять на одного вашего! - отважно сказал, выехав вперед, молодой Вук. - Вмиг посечем!
   - Что ж у горы не сек? - усмехнулся Малыга (это был он). - Ты, отрок, не заминай! Змей оголодал. Хочешь первым на закуску?
   Вук закусил губу.
   - Сечь безоружных не будете? - спросил другой киевлянин, немолодой, в старой, посеченной броне.
   - Даже в полон не возьму! - сказал кряжистый. - Мне без нужды. Идите себе! Как-нибудь добредете...
   Немолодой киевлянин кивнул и расстегнул пояс. Тот мягко упал на траву вместе с саблей. Киевлянин снял шлем и потянул через голову броню. Его примеру последовали другие. Вук несколько мгновений зло крутил головой, а потом рванул с головы шлем... Немолодой киевлянин бросил на траву онучи и пошел к всадникам.
   - Онучки подыми! - посоветовал Малыга. - Надерешь в лесу лыка, сплетешь лапоточки - легче брести.
   - Нож оставил! - сказал киевлянин.
   - Подбери! Другие пусть тоже берут - по одному на десяток.
   - Спаси тебя бог, боярин! - поклонился киевлянин.
   Малыга кивнул. Попавшие в западню киевляне, освободившись от оружия и коней, брели к заслону. Двое воев Малыги, спешившись, споро обыскивали полоненных, бросая в сторону припрятанные ножи и калиты. Пропущенные, кто шагом, а кто, переходя на бег, скрывались за поворотом балки. Дело шло к концу, когда Брага схватил одного из подошедших за руку.
   - Я тебя знаю!
   Зазвенела сталь, Брага, охнув, упал на траву. Напавший на него киевлянин рванулся бежать, но вой из ватаги подставил ногу. Беглец упал. Вой прыгнул ему на спину и стал выворачивать руку с ножом. Подбежавший Брага помог. Беглеца подняли на ноги, Брага заглянул в лицо.
   - Некрас! - крикнул он громко. - Глянь, кого спымали!
   - Держи смока! - сказал Некрас Оляте и спрыгнул на траву. Скользя на каблуках, сотник спустился по склону и подошел ближе. Задержанный с ненавистью глянул на него.
   - Артемий! - воскликнул сотник.
   Артемий не ответил.
   - Бегите! - сказал Малыга столпившимся киевлянам. - Не ваша справа!
   Полоненные не заставили себя упрашивать. Малыга спешился и подошел ближе.
   - Ишь, змея! - сказал, разглядев гречина. - Попался!
   - Ножом меня! - пожаловался Брага, растирая грудь. - Хорошо, броня!
   - Повесим его? - спросил Малыга. - Или на кол посадим? Чтоб подольше мучился...
   - Я не кат! - сказал Некрас, доставая саблю.
   - Пощади! - Артемий упал на колени. - Не своей волей! Дионисий велел! Убить меня грозил!
   - Дионисий велел убить меня! - хрипло сказал Некрас. - А Улыбу?
   - Это не я! Не знаю никакой Улыбы!..
   Некрас помедлил, опустив саблю.
   - Дионисий велел передать тебе, - заторопился Артемий. - В Константинополе передумали. Базилевс зовет тебя на службу. Обещает пост логофета и богатое содержание. В моей калите грамота базилевса и золото. Позволь, господин?
   Некрас кивнул и бросил саблю в ножны. Вои отпустили руки гречина. Артемий вытащил из-за пазухи кожаную калиту. Некрас протянул руку, но Малыга перехватил тяжелый кошель. Распустил ремешок, осторожно глянул внутрь и только затем вытащил свиток. Передал Некрасу. Тот стал читать, а Малыга взвесил мешок в руке и высыпал часть содержимого (все бы не поместилось) на широкую ладонь. Встряхнул монеты и разгреб пальцами. Выудил из кучки золотую серьгу с яхонтом. С любопытством поднес к глазам.
   - Покажи! - хриплым голосом сказал Некрас.
   Малыга протянул украшение. Некрас бросил свиток, взял серьгу.
   - Улыбы! Сам покупал! - сказал, потянувшись к сабле.
   Артемий рванулся, но вои, бывшие настороже, прижали гречина к земле. Артемий заверещал. Некрас извлек клинок и стал сбоку. Брага с напарником сделали шаг назад. Артемий выпрямился, в этот миг тонко свистнула сталь. Голова со шрамом соскочила с плеч гречина и покатилась по траве. Обезглавленное тело мешком сунулось вперед, пятная траву алыми пятнами. Некрас бросил саблю в ножны и втоптал в землю свиток базилевса.
   - Вяжите добро в торока и скачите в весь! - велел Малыге. - Забирайте Нежану с детьми и уходите, пока в Белгороде не опомнились!
   - А ты?
   - У меня с воеводой ряд! Сам писал.
   - Ты тут более не надобен.
   - Не гоже уходить без спросу.
   - А как нападут?
   - Некому более.
   - Как знать! - вздохнул Малыга. - Олята с сестрой остаются?
   - Он надобен.
   - Тогда я останусь, - сказал старый кмет. - Пригляжу. Коней и добычу ватага доставит.
   Некрас пожал плечами.
   - Слышали! - повернулся Малыга к воям. - Слезай долу!..
   - Кто это был? - спросил Олята, когда сотник взобрался на змея.
   - Убийца Улыбы.
   "А кто признал? - хотел спросить отрок. - Никто не видел, как Улыбу убили". Однако вид сотника не располагал к вопросам, и Олята промолчал. Некрас привязался к седлу и взял повод. Смок, будто ждал, побежал по склону балки и поднялся на крыло. Они набрали высоту. Сверху Олята хорошо видел, что происходило внизу. Далеко впереди мелькали черные точки - конники Светояра преследовали беглецов. Другие вои и конники вели повязанных киевлян, некоторые обдирали трупы. "Как быстро все!" - вздохнул Олята.
   На самом деле вышло не быстро. Конники, преследовавшие беглецов, вернулись затемно. Только тогда прояснилась цена победы. Киевляне оставили у Лысой горы три четверти войска: больше половины конных и всю пехоту. Большей частью полоненными, но и павших много. В войске белгородцев многие потеряли летось близких, поэтому секли врага безжалостно. Высекли бы всех, да Светояр помешал. Скакал вслед, крича, что не смели. Нехотя, но дружина подчинилась. Потери белгородцев оказались ничтожными: с десяток убитыми и втрое больше ранеными. Многие пострадали от своих же: упали с коней в тесноте да давке, а встать не смогли... Перепуганные киевляне не сопротивлялись. Бежали в ужасе, безропотно подставляя шеи под клинки...
   Когда воевода донес о том князю, Ростислав расцеловал старика в обе щеки. В порыве чувств обнял случившегося рядом Некраса и даже Оляту. Отрок ошалел от нежданной княжьей ласки, Светояр ласково потрепал его по плечу.
   - Жди награды, сотник! - сказал воевода Некрасу. - Я скуп, но для тебя не пожалею. Заслужил!
  
   19.
  
   Награда последовала не сразу. Белгород пировал три дня. На торговой площади сбили длинные столы, из княжьих закромов волокли вареный мед, пиво, мясо, пироги, хлеб, прочую снедь. Люд тащил из домов свое. Радость переполняла людей. Не нужно более думать о приходе врага, разорении и самой смерти. Ушло тягостное ожидание несчастья. На площади и улицах кричали "славу" князю, здравицы воеводе, отважным воям, сотнику Некрасу и его змею. Пьяные валялись повсеместно, некоторые так и не проснулись. Городские ворота стояли в распашку, брошенные перепившейся сторожей. Если б враг захотел в эти дни захватить Белгород, то сделал бы это легко и без крови. Но врагов не было: Святослава разбили, а другие князья сидели далеко.
   В княжьем дворце пили не меньше, чем на площади. Некрасу было мучение. Его сажали по левую руку от Ростислава (по правую сидел Светояр), и пока князя, бесчувственного от выпитого, не оттаскивали почивать, улизнуть не удавалось. Приходилось слушать славословия и здравицы, говорить самому, подымать кубок и пить, пить, пить... В первый день Ростислав пожаловал сотнику золотую шейную гривну. Княжеский подарок! Князем на Руси можно стать рождению и никак - по заслугам, золотая гривна не делала Некраса ровней Ростиславу, однако честь была велика. Многие глаза зажглись завистью. Оляте тоже пожаловали гривну, обычную, серебряную. Оляте по юным летам не довелосьь сидеть за княжьим столом, было хоть кому приглядеть за смоком. Не то с голоду околел бы! Некрасу дали в житло опустевший дом Улыбы, но там поселились отрок с сестрой. Некрас отказался. Ему и змею нашли конюшню в пяти верстах от Белгорода. Домик при конюшне был маленький, не чета сгоревшему в Волчьем Логу, но сотник не жаловался. Змей в конюшне помещался, а Некрасу, еле приползавшему после пиров, было все равно, где спать. У дома его встречал Малыга, помогал сотнику слезть с коня и добраться до лавки. Некрас проваливался в тяжкий сон, а чуть свет его толкали присланные из Белгорода гонцы: "Князь зовет на пир!" Некрас вздыхал, жадно выпивал поднесенный Малыгой ковш рассолу и отправлялся на муку.
   Только на четвертый день удалось поговорить с воеводой.
   - Тебя не гонят! - удивился Светояр. - Оставайся! Женим на боярышне - с тобой многие захотят породниться, возьмешь приданое, надел князь даст, построишь хоромы - живи да радуйся!
   - Своя земля есть! - хмуро сказал Некрас.
   - Что не живешь в ней?
   - Сосед согнал!
   - Потому и нанялся в кмети! - догадался воевода. - Ватагу завел, змея вырастил... Много земли?
   - Много.
   - Без смока не отбить! - согласился Светояр. - Чуял я, не простой ты кмет. Боярин, значит. Кто князем у вас?
   Некрас не ответил.
   - Боишься, упредим ворога? - усмехнулся воевода. - Ладно, не говори. Другое поведай: зачем киевских тайком ободрал?
   - Не я.
   - Твои кмети!
   - Это их добыча.
   - Добычей следует делиться с князем!
   - Тем, кто у него на службе. Мои люди ряд с князем не клали. Своей охотой пришли, свое и взяли.
   - Полон зачем отпустили?
   - Не нужен.
   - В том полоне Вук, сын Горыни, был, - вздохнул Светояр. - Мы кое-кого из них переняли, поведали.
   - Зачем тебе Вук?
   - Легче с Великим рядиться.
   - И без того срядитесь.
   - Вот срядимся - отпущу! - сурово сказал воевода. - Пока жди!
   Ждать пришлось недолго. Назавтра в Белгород прискакал гонец.
   - Князь Святослав Киевский просит позволения войти в твои земли! - поведал Ростиславу. - У Городца стоит.
   - С дружиной?! - ахнул Ростислав.
   - С малой! - успокоил гонец. - Хочет поклониться праху павших воев, панихиду отслужить. Митрополит с ним!
   Ростислав и Светояр переглянулись: умно! Нашел Святослав повод! Поклониться праху мертвых не зазорно, а там можно о мире толковать. Митрополит к месту: ряд крестным целованием скрепить.
   - Передай князю: будет дорогим гостем! - сказал Ростислав. - Скачи!
   Этот и следующий день прошли в хлопотах. За пирами о мертвых киевлянах забыли. Сором! Хоть и враги, но все ж христиане... Тела требовалось срочно собрать и похоронить. Из окрестных весей согнали смердов, вывели и горожан. Трупы на поле почернели и стали смердеть, многих поклевали птицы и растащили на части дикие звери - люди ворчали. Однако князь не скупился на пиво и брагу, работа кипела. Одни копали огромную и глубокую яму, другие стаскивали и возили на тележках распухшие тела. Тишком обдирали с трупов то, чем побрезговали дружинники. Валили убитых в яму без бережения, не редко - в чем мать родила. Воевода хмурился, но молчал. Похмельные дружинники рыскали по полю, выглядывая: всех ли собрали? На открытых местах было чисто, а в кусты да буераки дружинники не лезли. Если раненым забился туда, а после раненый - пусть! Зверье со временем разберет по косточкам...
   Как не велика и глубока была могила, а мертвецов навалили выше краев. Пришлось возить землю, насыпать курган. Он вышел большой - чуть ли не с Лысую Гору. Смерды из окрестных весей ворчали об испорченном лужке, но громко заговаривать опасались - воевода был не в духе. Светояру предстояло сделать сотню дел: позаботиться о местах, где раскинут шатры Великий и Ростислав, проследить, чтоб завезли еду и питье, столы, посуду, дрова для костров... На полем стоял крепкий запах тлена. Светояр, морщился: Великий догадается, что хоронили впопыхах. Оно-то не желанных гостей на поле встретили, но с князем митрополит. Тот непременно укорит. Плохое начало для разговора.
   Назавтра подул ветер, унес смрад. Светояр ободрился. Шатер белгородского князя стоял в добром месте, окрестности обшарены дружиной в поисках лазутчиков (никого не нашли), припасы завезены, сотники упреждены и заняты службой. Есть время думать. Они с Ростиславом и ближними боярами обсудили приезд Великого. Решили: Святослав готов на уступки. Раз поехал в чужие земли с малой дружиной... Спорили, что требовать. Мира - понятно, но что сверх того? Стол великого князя Святослав, ясное дело, не уступит, да и просить страшно - вся Русь подымется. Лествичное право устарело, но многие соблюдают - выгодно. Пережил других князей - требуй киевский стол! Пережить-то каждый надеется... Не признают Ростислава великим князем. А вот часть доходов Великого требовать можно. Святославу хорошо сидеть за крепкими стенами, Белгород земли от ворогов бережет. Ему и дружина нужна поболее, и оружие доброе. Понимали, что хитрят: будет у Ростислава дружина сильнее киевской, станет князь говорить с Великим иначе. Теперь ведь как: кто сильнее, тот и прав. Но повод хороший... Обязательно следует потребовать виру за сожженные веси и вытоптанные поля - что летось, что в этом году. Много о чем говорили. Но крепко не заносились: со Святославом митрополит. Тот укорит за алчность - повинен станешь. Как будто киевляне приходили к Белгороду сено косить...
   Святослав прибыл к полудню. Возле свежего кургана монахи поставили походный иконостас и алтарь, митрополит начал службу. Ростислав с воеводой тихо подъехали и встали неподалеку. На них покосились, но не возразили - ждали. Святослав молился истово, даже плакал, когда архидьякон возглашал просительную ектенью. Было видно, что Великий переживает: лицо осунулось, под глазами черные мешки, свежий ветерок треплет белые от седины волосы... Белгородский князь со своим воеводой тоже кланялись и крестились, но не плакали. По окончанию молебна все подошли к кресту: Ростислав, как надлежит, после Великого. Когда и Светояр приложился, Ростислав поклонился Святославу:
   - Прошу в мой шатер, отец! Помянем убиенных рабов божьих...
   Святослав кивнул, Ростислав внутренне возликовал: у хозяина стола прав больше. Но Великий тут же изумил. Во-первых, оставил ближних бояр, взяв с собой только митрополита. Во-вторых, пошел к шатру Ростислава пешком. Оно-то, конечно, сотня-другая шагов, но князю пешком ходить невместно... Светояр сообразил первым. Оставив Ростислава с Великим, ускакал распорядиться. Белгородских бояр к великому их сожалению из шатра прогнали, так что за стол сели вчетвером: два князя, воевода и митрополит.
   Был постный день - среда, мяса не подавали. Рыбка, свежая и печеная, горячая уха, икра и прочее были чудо как хороши, но ели мало. Вино Святослав едва пригубил, Ростислав и воевода обошлись глотком-другим. Понимали: предстоят тяжкие переговоры, хотели оставить голову свежей. Тризна не затянулась. Митрополит возгласил благодарственную молитву, после чего сразу ушел. Ростислав со Светояром изумились еще более. Ждали, что именно митрополит будет унимать алчность белгородцев, а Святослав его услал. (Ясное дело, с митрополитом сговорено.) Чего хочет Великий?
   - Благодарствую, князь! - начал Святослав, отодвинув кубок. - За трапезу и за то, что в земли свои пустил. Не забуду. Тебе сколько лет?
   - Двадцать! - сказал Ростислав удивленно.
   - Не женат?
   - Нет.
   - С кем-нибудь сговорено?
   Ростислав покачал головой.
   - Значит, с девками сенными распутничаешь?
   Ростислав залился краской.
   - Наследников растить пора! - укорил Великий.
   - Княжичу невесту родители выбирают! - вмешался Светояр. - Ростислав - сирота! Пять лет как. Не успели родители...
   - Всем князьям на Руси отец - великий князь! - сказал Святослав. - Попросили бы - сосватал!
   - Невеста на примете есть? - сощурился Светояр.
   - Есть! - подтвердил Великий.
   - Кто?
   - Софья, дочь великого князя киевского...
   Ростислав ахнул, воевода едва удержался от восклицания. Вся Русь знает, как любит Святослав младшенькую, последыша, красавицу ясноглазую Софью. Ростислав с воеводой видели ее в храме и только головами качнули - не про них княжна! Со всех земель засылали Святославу сватов - уехали ни с чем. Поговаривали, Великий Софью царю ромейскому в невесты прочит, потому и назвал так. Дочь у Великого не только красива, но и умна. Читает книги свои и ромейские, с гречинами говорит по-гречески, с варягами - на варяжском... Такое сокровище - и лютому ворогу? Светояр пришел в себя первым.
   - Шутишь, великий князь?
   - Стар я шутить, - сказал Святослав.
   - В самом деле отдашь Софью?
   - Отдам. Хочешь, при митрополите и боярах объявлю? Что молчишь, князь? Невеста не люба?
   - Люба! - сказал Ростислав и вспыхнул.
   - То-то! - сказал Святослав. - Дочке шестнадцать, замуж пора, а ты жених добрый. Молодой, красивый, земли свои оборонить умеешь. Чего более? Знаю, о киевском столе мечтаешь. Что ж! Не станет меня, стол твой.
   - У тебя сыны! - удивился Светояр.
   - Сыны далеко, а Белгород близко. Помру - Ростислав первым в Киев прискачет. Духовную на него подпишу.
   - Лишишь сынов вотчины?
   - Более всего боюсь, - тихо сказал Святослав, - чтоб сыны по смерти моей за нее не перегрызлись. Сядет на стол старший, младшие примутся злобствовать, крамолу ковать. Сколько раз было! Зять, хоть и родственник, да всем одинаков.
   - Объединятся против чужака! Войско соберут.
   - Чтоб собрать, договориться надо - кому стол? Трудное дело. Никому неохота для другого стараться, голову под меч класть. Соберут войско - а как Киев взять? Никому это не удавалось. Против Киева и Белгорода не устоять.
   - Как Киев не захочет под Ростиславом?
   - Твоя забота, воевода, - усмехнулся Святослав, - и твоя, князь! Сноситесь с боярами и людом киевским, привечайте, подарки дарите. Кто воспрещает? Я мешать не стану, а другим дела нет. Угомонятся сыновья. Доброе дело - иметь родственником великого князя! Всегда поможет удел от соседа отстоять, половецкий набег отбить...
   Светояр налил в чару вина, выпил.
   - Изумил ты нас, князь! - сказал со вздохом. - Не того ждали.
   - Киев третий день плачет, - сказал Святослав, и старческая слеза стекла из его глаза. - С той поры, как гонец прискакал... Меня клянут. Погубил лучших мужей для забавы своей! Гляди, соберутся и скажут: "Поди, княже! Не надобен еси..." Узнают: дочь за Ростислава отдаю, возрадуются! Пора кончать войну.
   - Что от нас? - спросил Светояр.
   - Тестю подарок полагается, - ответил Великий. - Отдай полон! Весь! Отведу в Киев - с колоколами встретят.
   - Забирай! - воскликнул Ростислав.
   Святослав поклонился.
   - Не сказал о приданом. Две тысячи гривен за дочкой даю!
   Ростислав радостно улыбнулся. Светояр насторожился.
   - Что за приданое?
   - Немногое. Убей Некраса! И змея его.
   Ростислав ахнул. Светояр потемнел лицом.
   - О чем просишь, Великий?! Гнев у тебя на сотника, но такого даже басурмены не делают: своего убивать!
   - Свой ли? - спокойно спросил Святослав.
   - Не чужой! Сечу сотник выиграл! Городец сотник спалил! Насаду со сторожем увел! Без Некраса Белгороду пропасть!
   - Мы мир урядили, свадьбой скрепим. Зачем Некрас?
   - Не надобен - отпустим! Сотник сам просился.
   - Куда пойдет?
   - Земли свои отбивать.
   - А где земли его, поведал?
   - Нет.
   - Ну, так я скажу...
   Ростислав с воеводой слушали, широко открыв глаза. Когда Великий умолк, в шатре установилось молчание. Первым нарушил его Светояр.
   - Нет нужды убивать! Далеко земли Некраса.
   - Могут стать близко! - возразил Святослав. - Если Некрасу вздумается.
   - Я на службу его брал, ряд писал, - набычившись, сказал Светояр. - У меня голова седая, князь, и в людях я разумею. Что мешает Некрасу прямо сейчас улететь, кто задержать сможет? Позволения просит... Честь у него. Не пойдет Некрас на Киев и Белгород!
   - Может, и не пойдет! - согласился Святослав. - На своей земле осядет. Но земля та пограблена да пожжена, строить надо. Где серебро брать? Там, где княжьи которы! Ты ему сколько положил?
   - Десять гривен в месяц!
   - Другие тысячу дадут! Не пожалеют - дело верное! Чье войско против смока в поле устоит, какой город выстоит? Один князь другого одолеет, сосед поглядит и тоже захочет. Сколько крови прольется? Киев полтысячи мужей враз потерял, а будут тьмы и тьмы! Земли в запустение придут, в городах вороны поселятся! Нельзя такое допустить! Пусть князья не мирно живут, войною один против другого ходят, но Русь крепнет и богатеет! Со смоком нас и половцы повоюют, и ромеи...
   - Ромеям зачем? - удивился Ростислав.
   - Был у меня туровский епископ Дионисий, - неохотно сказал Святослав. - Поведал все о Некрасе и о повелении базилевса цареградского Некраса сыскать и звать на службу. Обещать ему место первого воеводы и денег для него не жалеть. Ранее из Царьграда убить Некраса велели, епископ пробовал, да не вышло. Некрас о том ведает. Епископ боится с ним говорить, меня просил. Я же думаю: нельзя Некраса к ромеям пущать. Народ этот хитрый и лукавый, добудут смока - конец Руси! Аль не так?
   - Ты подумал, великий князь, что скажут о нас люди? - спросил Светояр. - Взяли дружинника в службу и без вины убили? Кто после того служить нам станет?
   - Это просто! - сказал Святослав. - Распустишь слух, что Некрас по наущению Романа Галицкого хотел Ростилава убить. Я подтвержу. За такое не щадят.
   - Не страшно брать грех на душу? - спросил Светояр.
   - На моей душе грехов, как на собаке блох! - ответил Святослав. - Полтысячи по вине моей под курган легло - грех куда больший, чем ложь. Если я другие полтысячи от смерти спасу - дарует Господь!
   - Я согласен! - сказал Ростислав.
   - А я нет! - Светояр встал. - У меня грехов без числа, но такой брать на старости... Я не повар, чтоб резать княжичей!
   - Другие найдутся! - насупился Ростислав.
   - Тебе, княже, виднее! - сказал Светояр. - Служил я отцу твоему и тебе добре послужил - пора на покой! С Киевом мир, других ворогов нету. Не надобен! Земли мои пограблены да пожжены воями киевскими, устроить надо, а тому хозяйский глаз требуется. Еду в имение. Прощай, князь!
   Воевода поклонился и вышел. Ростислав вскочил, кусая губы. Святослав подошел, обнял.
   - Хочешь быть великим, привыкай! - сказал тихо. - Князь тысячами повелевает, к нему у Господа спрос иной. И грехи у князя иные. Главное - земли свои отстоять и ворога отвести. Чтоб многие тысячи спасти, одного убить можно. Не грех. Не печалься! Вернется Светояр! Такие, как цепной пес: сбежит, погуляет, да придет, потому как по цепи соскучился.
   - Воевода отказался, другие тоже откажутся! - сказал Ростислав. - Любит люд Некраса!
   - Своих воев дам! - успокоил Святослав. - Им Некраса жалеть не за что. Взбодрись, князь! Пошли к митрополиту! Ряд писать...
  
   20.
  
   Незнакомый гонец прискакал на рассвете.
   - Князь зовет, сотник! - выпалил, не слезая с седла.
   - Зачем? - спросил Некрас, позевывая.
   - Там поведают! Не медли!
   Гонец повернул коня и ускакал.
   - Что там? - спросил Малыга, выходя из дому.
   - Князь зовет!
   - Так спешно?
   Некрас пожал плечами.
   - Что вчера было? - не отстал Малыга. Некрас вернулся поздно и не успел рассказать.
   - Мир с Киевом урядили. Великий дочку отдает за Ростислава.
   - Не к добру это! - задумчиво сказал Малыга и повторил: - Не к добру. Чтоб Святослав дочь да лютому ворогу?
   - Был ворог - стал зять, - усмехнулся Некрас. - В первый раз на Руси?
   - Ты сторожко там! - посоветовал Малыга.
   - Ништо! - беззаботно сказал Некрас. - Мир урядили, смок не надобен. Князь, верно, желает проститься. Может, наградит на дорогу.
   - Они наградят!.. - буркнул Малыга.
   Некрас, не обращая внимания на ворчание кмета, вынес из дому сбрую, заседлал пасущегося неподалеку жеребца и вскочил в седло.
   - Оляну с Олятой не забудь! - крикнул вслед Малыга.
   Некрас кивнул и ударил каблуками под брюхо коня. Он спустился с холма, на котором стоял дом, и едва въехал лес, как от кустов метнулась тень. Некрас мгновенно выхватил саблю, но тут же опустил клинок: уноша, почти отрок. Без оружия.
   - Не ходи, сотник! - зашептал отрок, тревожно оглядываясь. - Убьют!
   - Ты кто? - спросил Некрас, наклоняясь.
   - Зых, холоп княжий.
   - Кто послал?
   - Сам.
   - Откуда ведаешь?
   - Подслушал. Ростислав велел тебя убить!
   - За что?
   - Великий попросил. Там, - Зых указал вперед, - за лесом засада.
   - Много?
   - Десятка два, конные.
   - Под чьим началом?
   - Не ведаю. Это киевские. Князь боялся, что свои не станут тебя убивать, попросил воев Великого. Воевода Светояр ранее отказался... Тебя засекут, после чего запалят смока. Заложат засовом конюшню и подпалят, как Колпаки делали.
   - Научились! - сквозь зубы процедил Некрас. - Пошто мне помогаешь?
   - Как же? - Зых даже отступил. - Ты Белгород спас! Люди за тебя молятся! Сестре моей стрыечной с малыми детьми не дал с голоду помереть, когда в Городце погорела...
   Некрас вспомнил нищенку на торгу, из-за которой поругался с Улыбой, и кивнул.
   - Убьет меня князь! - Зых внезапно всхлипнул. - Как Бог даст, убьет! В хоромах меня, наверное, хватились, а как станут искать, кто упредил...
   - Лезь на коня! - приказал Некрас.
   Малыга встретил его недоуменным взглядом. Некрас коротко объяснил.
   - Чуял! - в сердцах сказал кмет. - Стерво княжье! Помогай им! Что надумал?
   - Уходим!
   - А Оляна с Олятой?
   - Я полечу к реке, ты знаешь эту затоку... - Некрас объяснил. - Бери Зыха и другой дорогой скачите в Белгород... Засада в одном месте? - повернулся сотник к отроку. Тот кивнул. - Забирай всех! У реки встретимся...
   Пока Малыга седлал коня, выносил и увязывал в торока нехитрое добро, Некрас вывел из конюшни смока. Зых испуганно жался, но все же помог заседлать змея и прикрепить ему нагрудник. Они заканчивали, когда из леса выметнулись всадники.
   - Не утерпели! - ощерился Некрас. - Вшивота киевская! Скачите! - крикнул он кмету. - Я задержу.
   Малыга не заставил себя упрашивать. Двое верховых, не видимые за конюшней с дороги, перевалили за холм. Некрас забрался в седло и, не спеша, стал привязываться. Убийцы подскакали ближе и охватили его полукругом. Самые ближние подняли луки.
   Змей заревел. Кони встали на дыбы, сбрасывая всадников. Те из них, кто успел натянуть тетивы, бросили стрелы в пустое небо. Смок побежал по склону, взмыл над лугом, но высоту не набрал. Наскочил на ближнего всадника, который все не мог управиться с конем, схватил когтями и выдернул из седла. Вой завопил, хватаясь за толстые лапы. Смок поднялся выше и разжал когти. Человек, кувыркаясь, полетел вниз и шмякнулся оземь. Застыл недвижимо. Змей скользнул вниз и выхватил из седла следующего. Всадники, которые оставались в седлах, прыгали на землю и в ужасе разбегались. Змей бросил отчаянно орущего человека и поднялся в высь. Некрас сделал круг над поляной. Ни людей, ни лошадей видно не было - попрятались. Только два тела лежали на зеленой траве.
   - Будете знать! - прошептал Некрас и повернул к лесу...
  
   ***
  
   Олята чистил Дара, когда калитка во двор широко распахнулась. Вошел дружинник. Олята застыл со щеткой в руке, а в калитку тем временем ввалился второй, третий, четвертый... Последним появился Балша. Увидев отрока, он радостно осклабился и направился к нему.
   - Некрасу скажу! - выпалил Олята, понимая, что случилось недоброе.
   - На том свете! - загоготал сотник. Он сгреб отрока за ворот и притянул ближе. От сотника, как давеча, несло кислым запахом хмельного меда. - Трясешься, смерд? Счас узнаешь, как сотника бить!
   Олята попытался вырваться, но Балша ударил его в скулу. Затем еще и еще... Олята упал, и сотник стал пинать его носками красных сапог.
   - Смерд вонючий! Стерво песье! Уд овечий!..
   Олята свернулся в клубок, подтянул ноги к груди и закрыл лицо руками. Помогло не надолго. Видя, что удары не достигают цели, Балша перешагнул лежащего отрока и с размаха пнул по хребту. Олята вскрикнул и вытянулся. Второй удар угодил под дых, отрок затих.
   - Вяжите его и везите в поруб! - велел Балша дружинникам. - У меня еще должок! - он с ухмылкой глянул на застывшую в дверях Оляну.
   Та, осознав, рванулась в дом, но задвинуть засов не успела. Дверь вырвалась из рук, в проем шагнул довольный Балша.
   - Что, сучка? - сказал, расстегивая пояс с саблей. - Попалась? В этот раз не помогут! Сделаю с тобой, что хочу, а потом зарежу!
   Балша бросил пояс на лавку, стащил через голову свиту. Вытащил из-за голенища и со значением положил на стол нож. Дева прижала руки к груди.
   - Не убивай меня, сотник! Отпусти брата! Я заплачу!
   Балша злорадно засмеялся и распустил гашник на портах.
   - Покажешь, как тешила Некраса?
   - Покажу!
   Оляна сбросила поневу, стащила рубаху, оставшись в одних сапожках. Балша впился жадным взором в девичье тело.
   - Поглядим! - сказал, подходя. - Сначала меня ублажишь, после - воев моих... Если они слово замолвят...
   Он схватил деву и впился поцелуем в нежные губки. Девка обвила его шею руками, повиснув на сотнике. "Старается! - довольно подумал Балша. - Только зря! Все равно зарежу!.." Сотник шагнул к полатям, но в этот миг шею что-то ожгло. Балша разжал руки. Дева отскочила, глядя испуганно. Балша поднял руку и нащупал рукоятку торчащего в шее ножа.
   - Ах, сучка! - Балша вырвал нож и шагнул к деве. Толстая алая струя ударила из шеи сотника и залила его левое плечо. Балша сделал еще шаг, свет в его глазах померк. Сотник мягко повалился на пол и затих. Под головой его сразу появилась и стала расплываться темная лужа.
   Оляна метнулась к двери и задвинула на засов. Затем, стараясь не глядеть на убитого сотника, торопливо оделась. Она сама не понимала, как все вышло. Некрас учил: когда ворог хватает, повисать на нем и подтянуть правую ногу. Нож окажется под рукой - выхватить его и ударить в шею! Некрас показывал куда. Он повторил с ней уловку снова и снова. Оляна терялась, когда Некрас хватал ее, действовала неловко. Ей совсем не хотелось его бить. Некрас ругался. Выходит, научил...
   Оляна постояла у двери, прислушиваясь. С той стороны было тихо. Подумав, Оляна вытащила из ножен саблю Балши и осторожно сдвинула засов. Приотворила. За углом разговаривали двое.
   - Что-то сотник не кричит? - спрашивал один.
   - Занят! - хохотнул второй. - Скоро девка завоет! Балша любую заставит.
   - Не убил бы! Нам останется?
   - Обещал! Но сначала сам натешится. Подождем! Девка молодая, укусная, только созрела.
   - Я буду после Балши!
   - Это чего?
   - Первым вспомнил!
   - Сотник мне обещал!
   - А я первый вспомнил!..
   Дружинники стали ругаться, И Оляна закрыла дверь. Убежать не удастся - схватят. А потом... О том, что будем потом, лучше не думать. Оляна села на лавку, положила на колени обнаженную саблю и постаралась успокоиться. Все плохо. Оляту увезли в княжий поруб. Про Некраса Балша сказал, что сотник на том свете. Если б Некрас был жив, Балша не позволил себе сотворить, что сделал. Значит, Некрас мертв. Защитить их более некому. За убийство княжьего сотника ее или убьют на месте или казнят по приказу князя. Утопят или закопают живой в землю. Но перед тем отдадут на потеху дружинникам. Лучше уж сразу...
   Оляна заплакала. Слезы текли по ее щекам, капая на острый клинок, но Оляна не видела этого. Когда слезы высохли, Оляна подошла к иконе в углу и долго молилась, прося Господа отпустить ей грехи вольные и невольные. Затем помолилась за Оляту и Некраса. Закончив, она подошла к двери и вновь взяла саблю. Дружинники устанут ждать и станут ломиться в дверь. Она не откроет, дверь выломают. Если изловчиться, она убьет одного воя или хотя бы ранит, второй дружинник ее зарубит, не удержится. Ей не придется мучиться, и это не будет самоубийством. Священник говорил, что убить себя - тяжкий грех, Господь самоубийц не прощает. Еще священник рассказывал про греческих дев-христианок, над которыми римские воины хотели надругаться, но девы бросились в воду и утонули. Это не было самоубийством, объяснял священник, люди тех дев признали святыми. Она тоже не хочет, чтоб над ней надругались. Господь поймет...
   За дверь послушался шум, крики, затем чей-то тяжелый кулак врезал в толстые доски.
   - Открывай! - послышался грубый голос. - Убью!
   Оляна стала в стороне и подняла саблю. За дверь крикнули еще раз, затем умолкли. Прошло немного времени, и в дверь застучали. По-другому. Оляна догадалась: рубят топором. Дружинник с той стороны бил сноровисто: скоро над засовом появилась дыра, а затем ловкий удар выломил засов. Большая темная тень появилась в проеме, Оляна рубанула, что сил. Однако клинок встретил другой клинок, сабля вылетела из рук девы и, звеня, покатилась по полу. Сильные руки схватили ее за плечи. Оляна зажмурилась.
   - Доча?..
  
   ***
   Малыга въехал в Белгород беспрепятственно. Здесь его почти никто не знал, а Зыха кмет оставил в отдалении, велев затаиться в кустах. Малыга наметом проскакал по узким улочкам. Возле бывшего дома Улыбы стояли привязанные кони. Малыга перешел на шаг и осторожно подъехал к воротам. Привстав на стременах, заглянул поверх. На лавочке у дома сидели двое дружинников. Мгновение, кмет размышлял. Дружинники во дворе - это плохо. С другой стороны на засаду не похоже. Сидят спокойно, о чем-то лаются. Малыга вытащил засапожник и спрятал нож в рукав. Затем спрыгнул наземь.
   Увидев шагнувшего во двор воя, дружинники вскочили. Однако сразу же успокоились. Вой был немолод и смотрел миролюбиво.
   - Где Олята? - спросил гость, подходя ближе.
   - Тебе зачем? - насторожился один из дружинников.
   - Коня обещал продать.
   - Не продаст! - осклабился дружинник. - В поруб свезли.
   - А сестра его?
   - Ею сотник занимается, - дружинник кивнул на дом. - Потом придет наш черед. Можешь и ты, коли подождешь. Девка молодая, горячая!
   - Куда ему! - хохотнул второй. - Старый! Голова сивая...
   Дружинник не договорил. Лезвие ножа, зажатого в умелой руке, пробило ему печень. Второй отскочил и выхватил меч.
   - Потрох сучий!
   Дружинник ударил наотмашь. Малыга легко отбил неуклюжий выпад и, отклонившись, полоснул кончиком сабли по горлу. Дружинник захрипел и повалился на траву. Кмет подскочил к двери и застучал в нее тяжелым кулаком.
   - Открывай!
   Из дома не отозвались. Ударив еще несколько раз, Малыга прислушался - внутри было тихо. Кмет отыскал в сенях топор и стал рубить толстые доски. Смахнув засов, он бросил топор и достал саблю. Не зря. Серебристая полоска мелькнула справа, но нападавший был слишком неопытен. Малыга отбил удар, крутанул рукоять, и сабля загремела по доскам пола. В доме было сумрачно. Не давая ворогу опомниться, кмет схватил его за плечи и обомлел...
   - Это я, доча, - говорил он, гладя прильнувшую к груди головку. - Некрас за вами послал... Кто его? - спросил, разглядев труп на полу.
   - Я! - сказала Оляна.
   Малыга изумленно покачал головой, отстранил деву и шагнул к убитому. Ловко стащил с него сапоги, затем порты.
   - Надевай! - бросил порты Оляне.
   Та послушно сбросила поневу и затолкала рубашку под гашник. Обулась. Кмет натянул на нее свиту Балши, подпоясал поясом с саблей. Свита была велика, ниже колен, рукава пришлось закатать. Толстую девичью косу спрятали под шапку сотника. В просторной чужой одежде Оляна смотрелась чучелом, но было не красы. Во дворе они быстро оседлали Дара и соловую кобылку Оляны. Пока дева торопливо собирала пожитки, Малыга сволок убитых в конюшню. Они выехали со двора. Малыга аккуратно затворил ворота и отвязал чужих коней. Повод одного отдал Оляне, два других привязал к своему седлу. Они рысью преодолели расстояние до ворот и выскочили за город. Вовремя. Навстречу скакали, нахлестывая коней, уцелевшие после схватки киевляне. Кмет с девой посторонились, пропуская их за стены. Киевляне скрылись в воротах, там сразу закричали и забегали. Заскрипели, закрываясь, ворота. Малыга и Оляна сорвались в намет и скрылись за поворотом. На них не обратили внимания.
  
   21.
  
   Некрас перетянул кольчугу поясом, надел шлем. Снял с Оляны саблю, отбросил в сторону. Протянул Малыге вытащенный из тороков куяк.
   - Помоги ей облачиться!
   - Зачем? - недоуменно спросил кмет.
   - Ежели меня застрелят, приведет змея!
   Малыга крякнул и стал одевать на Оляну бронь. Некрас тем временем принес и кинул возле берега кожаное ведро, затем оглядел пригнанных коней, выбрал одного и стал снимать седло.
   - Некрас! - окликнул его Малыга.
   Сотник свирепо оглянулся.
   - Мы лето готовились, - продолжил кмет. - Собирали воев, обучали новиков. У Лысой Горы взяли богатую добычу, но броней и доброго оружия только на сотню.
   - Подождем еще лето! - сказал Некрас.
   - Без смока нас вырежут, как телков!
   - Пойдем в глухие места! Затаимся.
   - Не получится. Люд прослышит и побежит к нам. Следом придут дружинники. Не откупимся, как за полон из Турова.
   - Олята спас мне жизнь! - яростно прервал Некрас. - Ты спас мне жизнь! Ватага прошла через Поле Половецкое, чтоб вызволить меня от ромеев. Все могли сгинуть, все! Мне по гроб не рассчитаться! Хочешь, чтоб оставил Оляту на казнь? А если б не его, а тебя? Брагу? Бросить? Как потом жить?! Мне прошлые грехи до смерти не отмолить!..
   Малыга замолчал. Некрас подвел коня к берегу и тихо свистнул. Смок подплыл и с любопытством уставился на хозяина.
   - Дай я! - сказал Малыга, подходя.
   - Сам! - зло ответил Некрас и вытащил саблю. Он без замаха дернул клинком. Конь тонко вскрикнул и упал на переднюю ногу. Некрас обошел животное, подрезая сухожилия на ногах. Когда конь повалился набок, взял ведро и полоснул саблей по шее у крупа. Кровь ударила фонтаном. Некрас подставил ведро и терпеливо ждал, пока наполнится. Затем подошел к воде и протянул ведро смоку. Змей недоверчиво понюхал и вдруг припал к ведру. Пил жадно, булькал густой темно-красной жидкостью, и скоро осушил ведро. Некрас швырнул его в сторону, отошел. Смок поднял перепачканную кровью морду и нехорошо посмотрел на людей. Оляна ойкнула, Зых спрятался за спину кмета. Смок покрутил головой, рыкнул и глянул на мертвого коня. Понюхал тушу и вдруг полоснул резцами по животу. Внутренности коня вывались на песок, смок стал пожирать их, глотая и чавкая. Затем принялся за тушу. Змей впивался в теплое мясо, крутил головой, отрывая куски, глотал и снова впивался. Мертвый конь вздрагивал, как живой. Отрывая заднюю ногу коня, смок вздернул вверх тушу и некоторое время мотал ею, пока не получил желаемое. Оляна, побледнев, глядела дикое пиршество. Наконец смок насытился и лениво побрел к воде. Напился и вдруг тревожно рыкнул. Повернулся к людям. Оляна с изумлением увидела, как справа и слева от шеи змея вдруг лопнула кожа, и наружу полезло нечто длинное и страшное. В следующий момент Некрас схватил ее за руку и повлек в сторону. Оглянувшись, Оляна заметила, что следом бегут Малыга и Зых. В шагах двадцати от змея Оляна повернулась. Из туловища смока будто росли две змеи. Толщиною с ее ногу, желтые и скользкие. Змеи вытянулись до головы смока и раскрыли пасти. По длинным туловищам пробежали желваки, змеи плюнули прозрачными, маслянистыми комками. Те упали на песок - туда, где только что стояли люди, - и вспыхнули. Высокое, жаркое пламя поднялось в рост человека, поплясало и угасло, не оставив на песке следа.
   - Пойдем! - Некрас взял Оляну за руку.
   "Я не хочу!" - хотела крикнуть она, но смолчала. Некрас подвел Оляну змею, усадил в седло и помог привязаться. Забрался сам. Смок порыкивал, но не мешал. Некрас взял в руки повод, змей пошел к воде и скользнул в затоку. Они выплыли на середину, смок разогнался и взмыл в небо. Оляна была настолько перепугана, что даже не ойкнула. Смок сделал круг над затокой, набрал высоту и, махая крылами, полетел к северу. Скоро впереди и внизу показался маленький, будто игрушечный город, окруженный стенами, с маленькими домами и башнями. Город стоял у реки, которая была не шире ленты в девичьих волосах, и Оляна сообразила, что город вовсе не игрушечный, а самый настоящий. Что это Белгород, а маленьким он кажется потому, что летят они высоко. Будто прочитав ее мысли, смок заскользил вниз. Стены и башни выросли, скоро Оляна различила бревна заборол и городниц, затем увидела на стенах людей. Они бегали и суетились, махая руками. Внезапно от ближней башни по направлению к ним полетела иголка. Вот она выросла в размере и скользнула под шею смока. Послышался лязг железа о железо, змей вздрогнул и рыкнул. Еще несколько тяжелых стрел пропели над их головами, затем роем налетели маленькие. Одна скользнула по шлему Некраса, вторая впилась в смока рядом с ногой Оляны. Змей недовольно зарычал, и башня внезапно приблизилась, Оляна увидела, как от установленного на ее площадке тяжелого самострела разбегаются люди. Желтая змея справа от головы смока плюнула прозрачным комком, и башня вспыхнула жарким пламенем. Смок полетел вдоль стен, плюя на башни и те загорались одна за другой. Со стен более не стреляли. При приближении змея вои неслись по лестницам вниз, некоторые прыгали с городниц, ломая ноги и руки. Внезапно смок сел на стену, вцепившись когтями в заборола. Бревна затрещали, но выдержали.
   - Держи змея! - крикнул Некрас, развязывая ремни.
   "Как держать?" - хотела спросить Оляна, но догадалась, что смок должен просто ждать. Змей словно услышал ее и замер, покачиваясь на шатком забороле. Некрас спрыгнул на помост и побежал по стене. Остановился у лежавшего под заборолом воя, пнул того сапогом. Вой задавленно пискнул.
   - Вставай! - велел Некрас.
   Вой медленно поднялся. Лицо его было серым от ужаса.
   - Жить хочешь? - спросил Некрас.
   Вой кивнул.
   - Тогда запоминай! Пойдешь к Ростиславу и скажешь: Некрас велит вернуть ему названного брата Оляту. Пусть завтра воевода Светояр приведет Оляту в целости и сохранности к месту, где я первый раз казал ему смока. Пусть Олята будет на коне, в доброй одеже и при оружии. Пусть князь заплатит ему, как положено по Правде, за неправедную обиду. Пусть никого не будет на десять верст округ! Мне сверху видно! Коли князь не исполнит мое повеление, сожгу Белгород дотла! Запомнил?
   Вой кивнул.
   - Повтори!
   Вой, запинаясь, повторил.
   - Беги!
   Вой полетел к лестнице, будто ему крылья приделали. Некрас заскочил на забороло, перелез в седло и перекинул через плечо ремень. Змей, неуклюже ступая по осыпавшемуся под его тяжестью заборолу, развернулся и вдруг прыгнул вниз. Оляна ойкнула, но смок расправил крылья, поток воздуха подхватил их и понес в сторону от Белгорода. Оляна оглянулась. Башни на стенах города жарко пылали. Пламя высоко вздымалось к небу, кое-где перекидываясь на заборола. Оляна смотрела во все глаза, пока Белгород не скрылся вдали. Глянув вперед, она вдруг заметила, что двух желтых змей у шеи смока более нет. Оляна выглянула из-за спины Некраса. Змеи более не торчали вперед, а висели, как веревки, головами вниз. Смок летел тяжело, рыская из сторону в сторону, Оляна со страхом подумала, что они могут свалиться на землю. Она закрыла глаза и вцепилась в пояс Некраса. Но они долетели. Змей камнем плюхнулся посреди затоки, подняв стену брызг. Оляну окатило с ног до головы. Смок развернулся и медленно поплыл к берегу.
   - Отвязывайся! - крикнул ей Некрас и сам стал освобождаться от ремней. У берега сотник спрыгнул прямо в воду, стащил деву. Смок, освободившись от всадников, медленно выползал из воды. Две желтые змеи, торчавшие из его крупа, безжизненно волочились по песку. Ступив несколько шагов по земле, змей повалился на бок и застонал. Некрас подошел ближе и погладил смока по голове. Змей лизнул его руку и закрыл глаза. Огромная туша вздрогнула и вытянулась. Некрас встал и пошел прочь. Отойдя шагов двадцать, сел прямо на песок спиною к людям.
   Оляна вопросительно глянула на подошедшего Малыгу. Лицо у кмета было хмурым. Он стоял, широко расставив ноги, и смотрел на белое брюхо смока. Из-за спины Малыги выглядывал Зых. Оляна побежала к Некрасу. Услыхав ее шаги, сотник обернулся. Две мокрые дорожки бежали по его щекам. Оляна упала на колени и стала стирать влагу с его щек.
   - Он совсем как телок, - чужим голосом сказал Некрас. - Игривый, ласковый. С виду страшный, а никого не обидит. Рыбу ест. Это я придумал, как ему воевать, я его погубил...
   Оляна наклонилась и поцеловала руку сотника. Некрас погладил русую головку девы. Затем встал и пошел к смоку. Оляна устремилась следом. Змей лежал, вытянув толстые лапы. У хвоста возле большого темного отверстия в теле смока белело большое, с голову ребенка, яйцо. Некрас подобрал его и протянул Оляне.
   - Как выведется, сырую рыбу жевать и его кормить, - сказал тихо. - Сможешь?
   Оляна кивнула.
   - А ты? - спросил, подходя, Малыга.
   - Не смогу более.
   - А это кому? - внезапно подал голос Зых.
   Некрас и Малыга обернулись. Под хвостом змея лежало выпавшее из отверстия второе яйцо.
   - Это - Оляте! - сказал Некрас.
  
   22.
  
   Двое всадников рысью поднялись на вершину полого холма и остановились. Один был одет в дорогую броню с блестящим зерцалом и граненый шелом с острым шпилем. На загорелом, дубленом солнцем лице светлым пятном выделялась седая борода, от глаз по щекам бежали глубокие морщины. Второй всадник был без брони, но при сабле. Юное лицо его запухло, большой неровный синяк лиловел левой скуле.
   Немолодой воин поднес ладонь ко лбу, оглядываясь. Почти тотчас от леса отделился верховой и поскакал навстречу. Он тоже был в броне, но без шлема.
   - Здравствуй, Некрас! - сказал Светояр, когда всадник подъехал. - А где смок?
   - Притомился.
   - Получи смерда своего! В целости и сохранности.
   - Верно кажет? - спросил Некрас у Оляты.
   Тот кивнул и радостно улыбнулся разбитыми губами.
   - Цел! - хмыкнул воевода. - Ни одной косточки поломанной, сам смотрел. Синяки скоро заживут. Молодой...
   - Поехали! - сказал Некрас.
   - Погоди! - попросил воевода.
   Некрас привстал на стременах и глянул за спину Светояра.
   - Нет никого! - успокоил воевода. - Не гляди! Весь Белгород по домам сидит и трусится, как бы смок не прилетел. Полстены сгорело - тушить было некому!
   - Благодари Бога, что город цел! - сердито сказал Некрас. - Людей пожалел - куда в зиму без крыши? Жаль, хоромы Ростислава не спалил!
   - Говорил я ему! - вздохнул Светояр. - Не послушал.
   Некрас не отозвался.
   - Уходишь? - спросил Светояр.
   - Сегодня же.
   - Совсем?
   - Совсем.
   - Не так чаял проститься. Не держи зла. Ростислав молод и не разумен, Великий на черное дело подбил.
   - Все князья не разумны, - сказал Некрас. - Молодые и старые.
   - Неужто? - усмехнулся Светояр. - Бают, есть Иван Звенигородский из земли Галицкой. Тот не таков.
   - О князе Иване много лжи, - сказал Некрас.
   - Кто ведает? Мне сказывали так. Родитель Ивана был разумный, учил сына не только счислению, но и словам: русским и греческим. Чтоб сын смолоду не обвыкал к пуховым перинам, отдал в семью смерда. Потому Иван прикипел сердцем к хлебопашцам и жалел их, как стал князем. В четырнадцать лет сел на стол Звенигорода, потому как отец умер рано. Но правил умно. За любовь к черному люду прозвали Ивана "смердий князь". Слава о нем полетела по всей земле, пошли к нему люди, стали просить сесть в Галиче. Иван не хотел которы с братом своим стрыечным, Романом Галицким, но его уговорили. Роман уехал на охоту, а Иван пошел к Галичу. Верные Роману бояре закрыли ворота, но смерды и люд городской стали к Ивану через заборола прыгать. Пришлось боярам ворота открыть. Иван никого не казнил: кто всхотел, остался в Галиче, кто нет, ушел к Роману. В шестнадцать лет Иван стал князем Галицким, но сидел на столе недолго. Роман кинулся за помочью к тестю, Святославу Киевскому, тот дал войско. Два месяца осаждали Галич. Вои Ивана и смерды бились насмерть, но у Романа воев было много. Раненого Ивана дружина вынесла через потайной ход, и Роман взял Галич. Многих казнил: и черный люд, и бояр - всех, кто за Иваном пошел. Землю звенигородскую в наказание отдал князь киевлянам в разграбление, а те потешились всласть: убивали старых и малых, жгли веси, брали полон... С той поры Иван ненавидит Киев смертно. Так?
   Некрас не ответил.
   - После того, как Иван оправился, - продолжил Светояр, - пошел он Поле и попросил войска у хана половецкого, дяди своего, - землю вернуть. Хан войско дал. Только не вышло. Запретил Иван половцам города грабить да полон в землях галицких брать, те и отстали. Князю Ивану ничего не осталось, как с ватагою пойти к князю курскому. Всеволод принял его с любовью, обещал помочь. Два года воевал Иван за земли курские, пока не попал к половцам в полон. Курский князь любил Ивана и выкупил бы, но вдруг умер. Новый князь, Олег, выкупать не стал, потому, как Роман Галицкий попросил. Половцы, не дождавшись серебра, продали Ивана ромеям. Там князь тачал сапоги да шил сбрую, а после вызвался обучать смока - ромеи человека сведущего искали. Обучил. Тем временем ватага Ивана, проведав, что выкупать его не будут, пошла к половцам, сговорилась, и напала на ромеев. Те от страха Ивана отдали. Ушел князь из полона не с пустыми руками, унес свиток, самим составленный, о том, как смоков к войне приучить. Раздобыл Иван маленького смока, кормил его с рук и вырастил зверя. Жил Иван в Турове, где служил под именем Некраса в дружине князя Глеба. Князь Туровский не ведал, кто таков этот Некрас, зато епископ Дионисий узнал через ромейских купцов. Из Царьграда пришло Дионисю повеление: Ивана убить, но епископ не хотел делать это явно - князь Глеб не спустил бы. Дионисий отлучил Некраса от церкви и послал слугу убить. Не вышло. Тогда Дионисий возвел на Некраса поклеп, дескать, убил дружинников туровских. Иван принужден был бежать. Новое место нашел в Белгороде, где нанялся на службу вместе со смоком. Далее ведаешь, - закончил Светояр.
   - Складно баешь! - сказал Некрас. - Только попусту. Князь Иван умер.
   - Когда? - изумился воевода.
   - После разорения земли его.
   - От чего?
   - От сорому. Осознал Иван, что по его властолюбию сгинули люди. Высекли вороги родню ближних людей Ивана, не разбирая старых и малых. Кого не высекли, увели и в греки продали. Земли звенигородские пожгли и в пустошь обратили. Не снес Иван горя. Аще осознал, что принадлежит к роду убийц. Тех, кто разодрали Русь на куски и продолжает рвать ее тело, аки псы кровожадные. Нет худшего племени на земле, чем русские князи! Смерд не бьет смерда за земельный надел, купец не режет купца за лучшее место на торгу, князья же готовы убивать отец сына, а сын отца, брат - брата за столы княжеские. Князья - позор Руси, ее проклятье. Потому умер князь Иван.
   - Но Некрас жив? - усмехнулся Светояр.
   - Жив! - подтвердил сотник.
   - Ведаешь, о чем жалею?
   Некрас покачал головой.
   - Стар я! Трем князьям служил, но князю, кто печалится о меньшем из людей, послужил бы с охотой!
   - Спаси тебя Бог, воевода! - поклонился Некрас. - Нет более Ивана, а Некрасу старика бросить в сечу сором.
   - Прощай! - сухо сказал Светояр.
   Некрас повернул коня. Два всадника наметом сорвались с места и скрылись в лесу. Третий долго смотрел им вслед.
  
   23. Год спустя
  
   Ростислав и Светояр остановили коней. Пологий склон возвышенности убегал вниз, заканчиваясь синей гребенкой леса. Вокруг было ни души.
   - Не нравится мне! - сердито сказал воевода. - Третий день едем - хоть бы смерд! Веси стоят пустые, скот угнан, зерно в тайном месте закопано; овса коням за серебро не купить! Зачем шли?
   Ростислав не ответил. "Не смог тестю отказать! - подумал Светояр. - А следовало! Крепко просил Святослав. Горыне после Лысой Горы Великий не верит, но нам-то что? Почему белгородцы должны кровь лить, а киевляне по домам сидеть?"
   - Пусть бы Роман войско вел! - сказал воевода. - Его земли, его и война.
   - Не даст Святослав ему воев! - сказал Ростислав. - Дурной нрав у Романа.
   - Пусть сидит в порубе, раз дурной.
   - Великому он родня.
   - Зато воям нашим - нет! За кого голову класть? Все знают, куда идем. К князь Ивану!
   - Что Иван без смока?
   - Не ведаешь ты!.. - мрачно сказал воевода.
   - Гляди! - Ростислав вытянул руку. - Наш дозор.
   Вверх по склону скакало трое. Подлетев ближе, передний поклонился князю.
   - Войско! Близко!
   - Большое? - в один голос спросили воевода с князем.
   - Конное, сотни три. Но одна только сотня в бронях.
   - Что я казал! - усмехнулся Ростислав.
   - Добре глядел? - спросил воевода у дозорного.
   - Все обшарили, нету более.
   - Скачи к нашим! - велел князь. - Пусть одевают брони и готовятся к рати.
   - Не нравится мне! - сказал Светояр, когда дозор ускакал.
   - Чего?
   - С тремя сотнями против тысячи только дурень выступит. А князь Иван не дурак.
   - Гордый он больно! - отмахнулся Ростислав.
   Вскоре за их спинами задрожала земля - подходило войско. Не оглядываясь, Светояр знал: сотни выстраиваются в боевой порядок, вперед выезжают на окованных железом конях дружинники с лучшей броней, те, которые в куяках, становятся далее. Оглядываться воевода не стал - не пришло время. Смотрел вперед и дождался. Лес впереди словно зашевелился. На луг стали выезжать конные и строиться в ряды. Воевода привстал на стременах, прикидывая число противника. По всему выходило, что дозорный не врал - сотни три. Если, конечно, в лесу не затаился полк.
   - Стал внизу! - засмеялся Ростислав. - Худое место! Мы разгонимся по склону и размечем их, как стадо...
   - Погоди, князь, - прервал его Светояр. - Скачет кто-то.
   От войска противника и вправду кто-то скакал. Сильный конь легко нес всадника, скоро он оказался вблизи военачальников.
   - Князь Иван! - воскликнул Светояр.
   - Некрас!.. - прошептал Ростислав.
   - Зачем пришел в наши земли, воевода? - спросил Некрас, обращаясь к Светояру. - Я не звал.
   - Великий послал! - сказал Светояр. - Ты обидел Романа!
   - Чем же? Его люди его и прогнали!
   - Это земли Романа Галицкого! - надменно сказал Ростислав. - Ты не смеешь называть их своими...
   - Не хотел видеть тебя, воевода, здесь! - сказал Некрас, не обратив на Ростислава ровно никакого внимания. - В твоей дружине киевляне или белгородцы?
   - Мои, - ответил Светояр.
   - Что Белгород потерял в нашей земле?
   - Не тебе, изгою, спрашивать!.. - вмешался Ростислав.
   - Помолчи, князь! - холодно оборвал Некрас. - Знай свое место! Не видишь, с воеводой говорю!
   Ростислав побагровел, но сдержался.
   - Не хочу убивать белгородцев! - как ни в чем не бывало, продолжил Некрас. - Ничего худого не делали.
   - На одного твоего воя три моих, - сказал Светояр. - И все в броне.
   - Киевляне у Лысой Горы были в бронях...
   - Тогда был смок. Летось издох - сам видел тушу под берегом. Не перенес, чудище, огня своего.
   - Думаешь, нет более смока?
   - Других не вижу! - усмехнулся Светояр. - Да и ты на коне.
   Некрас улыбнулся и поднял глаза горе. Светояр и Ростислав невольно последовали. Ростислав ахнул. Светояр услышал, как за спиной переступило с ногу на ногу конное войско, ропот пронесся по рядам дружины. В синем ясном небе плыли от леса две тени. Начищенные нагрудники сияли на могучих грудях смоков, вои в таких же блестящих доспехах сидели на спинах змеев. Смоки замахали крылами, поднимаясь выше, и стали кружить над войском.
   - Кто на змеях? - спросил Светояр.
   - Оляна и Олята.
   - Посадил смердов на смоков! - ахнул воевода. - Да еще бабу!
   - Стрелы сверху бросает не худо! - усмехнулся Некрас. - Хочешь спытать?
   Воевода не ответил.
   - Помнишь Лысую Гору? - продолжил Некрас. - Там был один смок, а войско Горыни более вашего.
   - Но и нас было более! - возразил Светояр, умом понимая - проиграл. Заманил его Некрас, как некогда Горыню, и ждет белгородцев позор и смерть.
   - За твоей дружиной, воевода, тысяча моих пешцев, - сказал Некрас. - Вам не уйти. Проглядели. Худо искать ворога в чужих землях. Против тебя и река, и лес, и болото... У моих пешцев нет брони, оружие - рогатины да засапожники, но злобы к ворогу у каждого за троих. Драться будут насмерть! Я и без смоков вас побью! Людей жалко. У них матери, жены, дети малые... Давай миром!
   - Что хочешь?
   - Киевлян до боса ободрал бы, но к тебе, воевода, сердце лежит. Не разменял честь на княжьи объедки. Бросайте брони, мечи и коней! Сапоги и ножи сохраните - брести далеко.
   - Не бывать этому! - вспыхнул Ростислав.
   - Воеводе и князю коней и оружье оставлю, - сказал Некрас. - Дабы вои не смеялись.
   - Что возомнил о себе, смердий князь! - крикнул Ростислав. - Думаешь, не найдем управы?! - князь хлестнул коня и поскакал к войску. Светояр перенял его полпути.
   - Не уговаривай, воевода! - угрюмо сказал Ростислав.
   - Не буду! - сказал Светояр. - Я спрошу. Когда батько твой помер, а тебе было пятнадцать, я пять лет не знал сна и роздыха, чтоб стол тебе сохранить. Сохранил. Если ты, княже, и я головы здесь сложим, кто сохранит Белгород сыну твоему? Ему месяца нет. Кто поручится, что младенец доживет до года?
   Ростислав молчал.
   - Даст Бог, уцелеем мы, и домой воротимся, - продолжил Светояр. - Но войско здесь останется. Где другое взять? Великий стар, не сегодня-завтра преставится, с кем киевский стол обороним? С кем Белгород отстоим, коли сыновьям Великого вздумается в городе твоем святославьего выродка сажать?
   - Сором ведь! - тоскливо сказал Ростислав.
   - Сором побитому быти и с сечи бежать. Нас не бьют, выпроваживают. Этот сором за околицей остается. Что нам кони, мечи и броня? Тьфу! Завтра новые купим! Урожай добрый, земля богатеет, Великий серебра дал... Пропади пропадом земля Галицкая, что мы здесь потеряли?
   - Некрас не посечет нас безоружных?
   - Хотел бы сечь, уже сделал! - буркнул воевода. - Что стоит смоков напустить?
   - Повелевай! - сказал Ростислав. - Мне соромно...
   Некрас, привстав на стременах, глядел, как белгородские вои слезают с коней, стаскивают с себя броню, бросают оружие и бредут прочь. Увлекшись, он не заметил, как поблизости на землю сел смок. Круглолицый, румяный уноша соскочил наземь и встал рядом, не решаясь подойти. Змей воспользовался заминкой и лизнул седока в щеку.
   - Зара, отстань! - сердито сказал уноша. - Не маленькая!
   Некрас повернулся на голос. Уноша побежал к нему, выбрасывая ноги в стороны, как то делают только женщины. Некрас соскочил наземь. Подбежавший уноша приник к его груди.
   - Некрас, любый! - сказал высоким, певучим голосом. - Так боялась, что тебя убьют!
   - Оляна! - укоризненно сказал Некрас. - Люди кругом.
   - Так знают все! - засмеялась Оляна.
   - Все? - удивился Некрас.
   - Или у них очей нету? Соромишься? А еще князь!
   - Я не князь!
   - Ты мой князь! - пропела Оляна, целуя любимого. - Мой...
   Громогласные крики отвлекли их. Подскакавшая дружина скалила зубы и махала снятыми с голов шеломами.
   - Давно бы так! - сказал, подъезжая Малыга. - Хоронятся, как дети малые. Брага, меньшой в ватаге, сына пестует, а старшой никак не заведет. Сколько девке ждать? Обидится Оляна, сядет на смока и улетит в земли дальние. Базилевс ромейский в жены сразу возьмет! Так, доча?
   Оляна кивнула. Вои захохотали. За шумом никто не заметил, как смок подобрался ближе и лизнул Некраса в щеку.
   - Ну, тебя! - рассердился Некрас. - Еще и ты...
  
   Эпилог
  
   "...И не ходил в землю Галицкую более никто: ни князья русские, ни ханы половецкие, ни короли ляшские, ни жупаны угрские. Бо страшилися смоков богомерзких, коих навел князь Иван на Галицкую землю. Никем не воюемая, расцветала и богатела земля та, со всех концов Руси тек к Галичу черный люд. Бо князь Иван ласков был до смердов, принимал и селил их на землях своих, наделяя тяглом и скотами всякими, давая житло и хлеб. В жены взял Иван смердку, появ ея по любви. Отвернулись после того от Ивана русские князья, не ездили в гости к нему и к себе не звали, молвя меж собою: "Смердий князь!" Зато ездили гости торговые, оставляя серебро и злато - за хлеб и скору, мед и портна, коней и волов. А холопов князь воспретил имати в землях своих, рече: не гоже брату брата своего рабом пояти. Воспретил Иван тако же священницам утеснять язычников поганых, рече: каждый да держится веры своей. Коли вздумает веру сменить, пусть делает по доброй воле, не принуждаем бысть. Услыхав о сем, митрополит киевский ездил Ивана увещевать. Князь принял владыку с великим почтением, одарил дарами многия, но на речи старца почтенного рек тако. "Господь наш, Иисус Христос, и апостолы его души человеков словом улавливали, а мы ладим мечом. Не угодно Господу крещение силою, бо взыскует Господь любви истинной от людских сердец". Сам враг рода человеческого вложил прелестные слова в уста князя, бо не нашел митрополит, что ответити, и отбыл во смущении.
   Держал стол свой Иван в Звенигороде, а в Галиче сесть не всхоте, бо много крови в граде сем пролито было. Воспретил Иван величать себя "князем", а токмо "господином", хотя люд черный меж собою звал его "наш князь". Бо судил Иван строго по правде, не дозволяя забижати ни сироты, ни вдовицы горькой. А преставися князь Иван ветхими деньми, в серебряной седине. Плач великий и стон стоял тогда в Галицкой земле, со всех концов тек люд к Звенигороду. Седмицу не давали смерды князя погребати, бо каждый милел гробу его поклонитися. Положен бысть князь Иван в церкви Покрова возле отца и матери своей, гроб его и доселе там. А што далее, не вем..."
   Неизвестный летописец.
  
   2007 - 2009
  
Оценка: 7.20*19  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"