Шуршал щемящий листопад,
Шушукались листы с асфальтом,
Шептал щелкунчик: "Сделай сальто...",
Шерсть шевелилась, но не в лад.
 
И "Ш", и "Щ" меня достали,
Меня заклинило, заело,
И чувствую, что близко дело - 
Не то чтоб сальто, но мортале.

* * *

Всё было словно навсегда.
Зацементирована светом,
Прижата воздухом, вода
Томилась наступившим летом.
Всё было словно наяву.
Слова переплетались в сети
Молчанья. Пасмурные дети
Жевали сонную траву.
Всё было словно на мази
На тёмной желчи чьей-то злости.
Шагали в гости как в ферзи,
А иногда - в ферзи как в гости.

* * *

Прочные устои бытия,
Верная дорога под ногами:
На груди, за пазухою, камень,
А на нём - пригретая змея.

Мелочи ноябрьских простуд.
Сухари, хрустящие, как пальцы.
Дед Мазай и солнечные зайцы.
Вечный зов, переходящий в зуд.

Утренняя вера в чудеса.
Глупые ночные полумеры.
Еле уловимый запах серы.
Алые от крови паруса.

Бес в ребро - и чёрт уже не брат.
Искры Божьи, зашипев, угасли.
Три кита, обжаренные, в масле,
В тишине, звенящей как набат.

* * *

Прибранный упитанный уют.
Фирменные блюда и консервы.
Труп любви в могиле брака жрут
Обручальнокольчатые черви.

* * *

Вот зрелище: кусочек хлеба.
Вокруг становится светлей,
Пока зардевшееся небо
Не чиркнет спички фонарей.

Для воробьёв кусочек лаком.
Они пируют, а закат
Всё мажет небо красным лаком,
Как много-много лет назад,

Когда веселье притомило,
И я, в пыли да на мели,
Из жопы вынутое шило
Менял на мыло для петли.

* * *

Какие дикие погоды,
И свежий ветер бодро дует
Всё поперёк моей дороги,
Моей дороги обалдуя.

"Ну-ну... дорога... как избито!" -
Воскликнет опытный читатель...
А мне изысков и не надо!
Я серый перец! Вот те нате!

И, словно мышь, забился в угол
Комочек пыли безымянный
(Назвать его, допустим, Колей,
Легко, но будет как-то странно).

Когда-нибудь, когда зачахнет
Последний листик сельдерея,
Я стану счастлив. И от счастья,
Возможно, даже охерею...

* * *

Ночь ушла, Луну с собой взяла,
Сон с утра медлителен и тонок.
Видно сквозь него, как со стола
Спрыгнул на пол солнечный котёнок...

* * *

Продрогшие пальцы листали огонь,
только без толку пламя -
Легче порой обгореть до костей,
чем согреться.
Я щупаю пульс, но мне непонятна
запуганность сердца -
Оно, бестолковое, снова кричит: "Берегись!"

Ты ждёшь никого. И никто приходит,
садится в кресло,
Наливает в стакан твои слёзы да кровь
с апельсиновым соком,
Но на всех иконах Андрея Рублёва 
ты видишь только себя.
Не в этом ли ключ? Осталось найти
лишь замок да дверцу...

* * *

Поцеловался с зеркалом взасос.
Понравилось. Мешался только нос.

* * *

Все мелочи жизни - что крошки в постели,
Кусаются, прячутся, спать не дают.
Закроешь глаза - и века полетели,
Откроешь - ворочался десять минут.

Как не было жизни - не будет и смерти,
Как не было ливня - не будет и луж,
Как не было хляби - не будет и тверди...
Да кто же поверит во всю эту чушь?!

Серьёзные люди как вешние птицы,
Летящие после зимовки домой -
Наметили место, спешат приземлиться...
Всё дело в усталости как таковой.
 
Я лёгким как пёрышко был на помине,
Под утро женатый, вечор - холостой,
И лучше никто мне не пел и поныне,
Чем ветер в бутылочке полупустой.

* * *

Беспечно-жизнерадостно плясалось,
Но промелькнула эта суета.
Немного развлечений мне осталось:
Игра ума и танец живота...

* * *

Поставлены подписи, штампы, печати,
На полках скопилось достаточно пыли...
Покой на душе - что плевок на асфальте:
Лежал да размазался, лишь наступили.

Прохожие сонные не узнавали
Того, кто повесил на каждом столбу
Объяву: "За всё, что бы ни пожелали,
Куплю Вашу душу, и можно б/у"

Сидели в машинах, стояли в трамваях,
Спешили куда-то на фоне дождя,
А куры смеялись. Они понимали:
Всё будет, но только чуть-чуть погодя.

Зелёная краска да жёлтая краска
И красная краска. Такой светофор.
И можно подумать: "осенняя сказка!",
А можно - "обычный сентябрьский двор..."

* * *

РАЗМЫШЛЕНИЯ ГОРНОЛЫЖНИКА О СУТИ ЖИЗНИ И СМЕРТИ
Я жизнь уподобляю горным лыжам:
Судьба - что склон: ухабы да паденья,
Влечёт по склону смерти притяженье,
Ну а душа - невольный слаломист.

Крепления на лыжах жизни - тело.
Когда оно ломается - кранты!
По достиженьи финишной черты
Мы все снимаем лыжи, чтоб размяться.
 
С другой же стороны - наоборот:
Ведь с небом нашу плоть душа скрепляет,
И плоть, уйдя на отдых, оставляет
Её парить спокойно наверху.

Довольно сложно что-то вышло всё.
Устал о вечном думать на досуге.
Пойду-ка нацеплю свой верный бугель
И на подъёмник очередь займу.

* * *

В капельке, дрожащей на ладони,
Пережившей долгое паденье,
Я увидел отраженье мира,
Круглое и бодрое как мячик.

Суетились люди-лилипуты,
Бестолково в капельке кружились...
Всё такое мелкое, а в центре - 
Я БОЛЬШОЙ. Мне капелька польстила.

Капельки летели, шелестели
Листьями опавшими, прощаясь,
Мирно хоронились в братских лужах...
Я смотрелся в труп самоубийцы.

* * *

Тройным одеколоном сыт не будешь:
Он низкокалорийный и невкусный.
И я предпочитаю скушать бублик.
Да, бублик с маком, кругленький и мягкий!

А после я, не мудрствуя лукаво,
Запью свой перекус индийским чаем
И крикну, чтобы вразумить соседей:
"ТРОЙНЫМ ОДЕКОЛОНОМ СЫТ НЕ БУДЕШЬ!"

- Голубчик, это хоть и справедливо,
Но стоит ли кричать настолько громко? -
Меня чуть позже спросит психиатр...
Мне вряд ли будет, что ему ответить.

* * *
 
"Очень странный спортивный зал" -
Я, едва осмотревшись, решил.
Я не понял, кто мне подсказал,
Что и как! Ведь вокруг - ни души...

Вот каток из притворства и лести,
Штанга для безуспешных потуг,
Рядом грабли для бега на месте,
Вместо груши висит лучший друг...

Выход заперт. Табличка: "ТАК НАДО".
Я стучался в дурацкий догмат,
И опять от усталости падал,
И опять натыкался на мат...

К спорту я от тоски приобщился,
И, последний снаряд посетив,
Я заметил, что выход открылся.
Значит, всё-таки сдал норматив...

* * *

Лица не стали ни злей, ни добрей,
Месяц болтается где-то
За облаками. Вокруг фонарей -
Морось вечернего света,

Фары несутся, угрюмо гудя,
Вдоль измождённой реки...
Город-младенец в пелёнках дождя,
Шумный, как все грудники.

* * *

Мне в ноздрю попала пыль веков.
Я чихнул, как от обычной пыли.
Я чихнул, и предо мной проплыли
Цезарь, Чингисхан и Горбачёв,

Клеопатра, Робеспьер, Марат,
Подлый Брут и вдохновенный Гойя,
Пифагор... Да что ж это такое?!
Вот и нюхай антиквариат!

* * *
 
Маленькие инопланетяне
Поселились прямо под ногтями.
Не могу теперь погрызть я ноготь:
Лишь начну, кричат они: "Не трогать!",

Не могу я даже почесаться -
Сразу начинают возмущаться...
Это вам не вошь, не таракан:
Средства нет от инопланетян!

* * *

Мне наступил медведь на ухо,
В глазищи наплевал верблюд,
В ноздре сидит большая муха,
Зато в душе я ОЧЕНЬ крут!

* * *

Строили замки из песка,
планы строили, козни,
от звонка до звонка.
Возвращались поздним
автобусом, норовящим
двери закрыть перед носом...
Было ли всё настоящим?
Будни, улыбки, слёзы,
Полуночная блудливость
и утренняя стыдоба...
Все эти "скажи на милость",
"до скорого", "ничего страшного"...
Любовь до седьмого пота,
а, может быть, и до гроба,
Зевота... опять зевота...
Весь мир - большая амёба
За окнами наших коконов,
Мы окукливались, 
просто гусеницы,
Вылетали из душных квартир
Души-бабочки, 
улетали ввысь,
Прочь отсюда... Какие умницы!
А потом возвращались назад -
Строить козни из песка,
планы из хрусталя,
замки из ничего.

* * *
 
Вдали остались вьюги и метели.
Теперь мне жарко так, что не до смеха:
Я столько находился в чёрном теле,
Что негром стал и в Африку уехал!

* * *

Сухая ветвь опущенной руки.
Похабные слова на монументе.
Порхают в застывающем цементе
Цветастые смешные мотыльки.

Медитативный азиатский змей.
Державные замашки продавщицы.
Замочных скважин мёртвые глазницы
Да свитера вокруг немытых шей.

Удушливая музыка для ног.
Сопенье пьяной пригородной гейши.
Загадки психологии простейших.
Скрипел диван как новенький сапог.

Проиграна вчерашняя игра,
Но это абсолютно не тревожит,
И чинно путешествуют по коже
Последние секунды до утра.

* * *

Четыре ножки у стола,
Четыре ножки у кровати,
А ты всего на двух пришла,
Разбив гармонию некстати.

Четыре ножки у стола,
И ровно столько же - у стула,
Но ты всего на двух пришла
И отчего-то улыбнулась...

Исчезли стены и мозги,
Все мысли унесла стихия.
Пусть у тебя лишь две ноги:
Всего лишь две - зато какие!

* * *