...Хорошо, когда есть мир. Целый мир. И ты в нём есть...
Теперь Тэ стала страньше, чем была по началу. Пока они шли от кратеров до сочных зарослей, женщина не сказала ни слова. Только смотрела перед собой, держась руками за голову...
Среди мясистых листьев журчала вода, она выливалась через жерло трубы, длинное тело которой скрылось в непроходимой чащобе. И никто не знал откуда и почему вода течёт по этой трубе, но здесь влага была удивительно чистой, немного солёной и очень вкусной. Высокие, прямые стебли с широкими листьями росли только здесь. Самый маленький из росточков: был У до колена, самй высокий - тянулся в три роста Эла. Растения плотно жались друг к другу, можно было только идти по узенькой тропке, иногда ставя ногу к пальцам другой ноги.
Пёстрая чаща дарила прохладу и уединение, жаркое солнце сюда не заглядывало, не могло пробиться сквозь сочный полог и тени.
- Ну не плачь. Не плачь, Тэ, не надо, - приговаривала У, вытирая тягучку намоченной тряпочкой. Когда они остановились и сели возле трубы, Тэ наконец дала волю чувствам. Она плакала, пряча в ладошке глаза и не могла сказать даже слова. Всё что у неё осталось - это бесполезная гайка, взятая с полочки светлоящика. Никуда она уже не пойдет, никуда ей не нужно. Своего лучика женщина потеряла ещё в начале пути, до того как встретилась с Элом. С ней не было надёжного мужчины с копьем, который бы мог защитить. Злая шушка выстрелила из кустов, прошив кокон, а Ма не задела. Тэ была Цельником, в неё шушка даже не стала стрелять. Тихая женщина так и оставила кричать, громче, чем кричала за всю свою жизнь, над замолчавшим навеки ребёнком.
Много дней Тэ скиталась с пустым коконом на плечах, она не могла заставить себя вернуться обратно к деревьям, снова прервать свой только начавшийся путь. Но среди разбитых железок, ей попалась злосчастная батарея, в этот миг в женщине вдруг появилась надежда: она верила в свет, которого никогда даже не видела. Верила, что он способен превратить батарею в ребёнка. Уже много шагов Тэ шла с испорченной бомбой, которая звала её матерью. В коконе, где раньше плакала жизнь, несколько дней закипало железо...
На плечах У загнусавил, закуксился, заплакал лучик. От этого звука Тэ вздрогнула, очнулась от глубокого горя. Она посмотрела на маленького с жаждой счастья, которое у неё дважды отняли железяки.
- Можно мне подержать? - спросила женщина, протягивая к ребёнку ладони.
- Нет!!! - рявкнула У, позабыв о сочувствии. Она отскочила от Тэ, отбросила тряпку, затем подскочила обратно, отобрала у неё гайку-спутник.
- У тебя своего нет, вот других и не лапай! И спутник я сама на место верну, пошла прочь, кыш-кыш-кыш отсюда!
Тэ побледнела и снова сорвалась на отчаянный плачь. Эл подошел, ему вдруг стало очень-очень стыдно за свою глупую женщину. Он отодвинул У за плечо и постарался успокоить несчастную Ма. Тэ тут же вцепилась в него, крепко-крепко обняла за широкие плечи.
- Дай тогда мне мужчину! У меня больше нет ничего, хотя бы мужчина останется! Ведь у тебя уже есть один сын!
- Найдешь себе нового, а этот мой! - гаркнула У, хватая Эла за здоровую руку. Она хотела оттащить его прочь, но Тэ по-прежнему держалась за шею.
- Нет-нет: я не отдам! Хотя бы его мне отдай, почему одним всё, а другим ничегошеньки? Почему у одних всё получается, а другие ничего не могут до конца верно сделать? Так не правильно, так не справедливо!
- Потому что по земле надо ходить, а не жить на деревьях! Вот вы по земле не ходите, всё у вас и не получается! Глупая курица, пошла прочь от моего Эла!
У лягнулась длинной, загорелой ногой и ударила Тэ. Несчастная женщина отскочила, ещё больше расплакалась и бросилась прочь, через заросли. Одна, без лучика и даже без гайки. Простреленный кокон так и остался лежать у ручья.
Эл пытался ругаться, пытался кричать и объяснять глупой женщине, что так не правильно, что чевики друг другу друзья и нельзя пинать того, кто уже и так плачет! Но У на него внимания не обращала.
- Мой, - только сказала она, крепко держа его за руку. - Хоть и бесполезный, но мой.
Эл вырвал свою руку, но глупой женщине было уже всё равно - она победила. Тогда Эл поклялся себе, что больше никогда её слушать не будет. Если захочет помочь, значит поможет! Зачем же быть таким сильным, если нельзя спасти слабого? Вот не было У, он жил прекрасно: что хотел то и делал. А как она появилась, так вечно приходится делать то, чего вовсе не хочется! Несправедливо, неправильно...
Почему небо было в крупную клетку? Эл и сам не заметил, но небо перечертиось клеткой собранной из толстых брусьев. Балки выгнулись полукруглым сводом над головой, образовав подобие дырявой крыши. Две больше красные луны, медленно плыли пойманные в эту наземную сеть. Сумрак всегда отдавал алым светом, становилось холодно, хотелось спать, донимала усталость. Эл поднатужился, вырывая несколько пёстрых растений вместе с корнями. Он попытался развести костерок, но сырая трава плохо горела. Зато сочные листья сгодились для ужина. Они были вкусными, немного солёными и питательными. У первая сорвала мясистый листок, и осторожно попробовала зубками краешек. Хмыкнув, она протянула второй лист мужчине. Запасы в сумке надо было беречь, а лучик пил молоко из груди, ему ещё рано было есть листья. Пусть Ма и Па наедаются: им завтра шлёпать в дорогу.
Пришлось лечь без костра, жаться рядом друг к другу и греться. Эл смотрел на вечерние звёзды, которые уже наверное стали ночными. Между спокойными точками пролетела звёздочка с длинным хвостом. Она была не такая как все, на месте сидеть не хотела, тоже сорвалась бежать в необъятные дали. Наверное, она летела к свету или кого-то желала спасти. Зачем же ещё лететь среди звёзд, если не ради света и не ради добра? Звёзды очень далеко друг от друга. Что-то в уме Эла сказало, что они далеко. А если далеко, значит летать нужно только по важным делам, по хорошим...
- Хорошо, когда есть мир. Целый мир. И ты в нём есть...
- Загадай желание, Эл, - вдруг шепнула на ухо У.
- Зачем?
- На Железной Горе все так делали. Когда видели звёздочку с хвостиком, загадывали что-то очень хорошее, чего просто так не найти. Когда я была маленькой, я загадала побывать среди звёзд. Знаешь, у нас все говорили, что мы пришли из-за звёзд, что мы не отсюда. И вот...
Она вытянула руку, показывая круги отпечатанные на смуглой коже.
- Это дорога к звёздам. Её рисуют каждому маленькому, когда он уже Половинка. Говорят: чтобы мы помнили, чтобы знали - это дорога туда, откуда мы появились. Но вот как обратно вернуться, никто конечно не помнит. Даже самые-самые старые позабыли. Самые старые даже своё имя не помнят, вот как случается. Говорят, что до тридцати цельнолуний ты ещё вспоминаешь, даже самое важное о чём даже не думал. А после...
Она вздохнула на груди своего задумчивого мужчины, погладила его и продолжила говорить:
- А к старости ты совсем глупый становишься. Не знаешь, что луна - это луна, что солнце - солнце. Старики говорят только "А", когда хотят кушать и "Э", когда недовольны. И больше они ничего сказать нам не могут, рассказывать нечего...
- Де был не такой, - вдруг вспомнил Эл. - Он много рассказывал, правда не мне, он с Па говорил. Думал, что Па потом мне сам всё расскажет. А Па возьми да и сыграй в догонялки со Скрипуном. Не нарочно конечно, просто так получилось. Если бы Скрипун за Па не побежал, то он бы за мной побежал. Тогда бы я тебя не нашёл, и лучик бы у нас не случился. Па наверное правильно поступил, а я вот не знаю: сделал бы тоже такое? Страшно ведь от Скрипуна убегать...
- Ты загадал от Скрипунов больше не бегать?
- Да... То есть нет! - Эл смутился. - Я загадал, чтобы мне решать никогда не пришлось. Чтобы я всегда твёрдо знал, что и как нужно делать. Если Скрипун подкрадётся, или кто другой нас захочет обидеть, нужно знать, как нам быть. Я ведь мужчина...
Они замолчали. У водила пальчиком по его широкой груди и было слышно, как сопит в их коконе лучик. Эл вдруг понял, что ему очень-очень хорошо сейчас, в этих зарослях, под расчерченным в клеточку небом. Интересно: тем, кто приходил сюда до них, было так же хорошо в этом месте? Они ведь тоже сидели тут с маленькими и о чём-то мечтали, смотрели на небо. Много их прошло, наверное тысяча, а может и больше. Эл просто не знал числа больше тысячи. И тысячу он считал сразу после шестидесяти девяти.
- У...
- М?
- А что ты загадала, когда увидела звёздочку с хвостиком?
Его женщина приподняла голову и тихо зашептала на ухо, так что стало щекотно:
- Чтобы у нас второй лучик родился. Если надо будет ещё раз сходить, так я не побоюсь, потому что ты хороший мужчина...
Он проснулся не от света с небес и не от капель упавших с железных брусьев. Эл проснулся от мягкого, тихого звона, твёрдых лапок и многих урчаний. Маленький, пушистый дурак с большими золотыми глазами, сидел у него на груди. На каждом длинном усике аккуратной мордочки висело по золотой капельке. Капли раскачивались и когда касались друг друга, слышался мелодичный звонок. Над Элом было ещё множество таких существ, не меньше пары десятков. Они легко и грациозно бежали по рёбрам выгнутой кровли, висели на длинных хвостах, умывались и с любопытством разглядывали спящих людей.
К ним подошёл ещё один пушистый комок и без спроса заполз к У на плечо. Не открывая глаз она одним движением сбросила его прочь. Он заполз опять, и во второй раз был легко сброшен. А на третий ей оказалось лень его сбрасывать, она так и осталась лежать под его тёплым животиком.
- Мяша, - шепнул Эл, поглаживая пёстрое существо на груди. Оно охотно подставило голову и даже искало ласки под широкой ладонью. Глаза мяши с удовольствием сузились, а из лап появились острые коготки. Перебирая ногами, он начал царапать и щипать кожу Эла. Это уже не было приятно, почему-то мужчине вспомнилась У: такая же привлекательная снаружи, и с "коготками" внутри. Он сбросил мяшу с себя, тот опять попытался взгромоздится обратно, но Эл этого не позволил. Если принести в юрту такого вот дурачину, она будет ходить за тобой целый день и просить, чтоб погладили. Не днём, ни ночью покоя не будет. Казалось, что мяши даже не спят, ползут под руки, в нос и лицо, когда ты занят делами. Эл однажды видел существ похожих на мяш, но попроще. Те чуждались людей, одичали, а мяша от чевиков никогда не убегал. Наоборот: навязывался, искал ласки.
Возле лучика собралось сразу несколько мяш. Они уютно устроились рядышком, грели его со всех сторон и урчали. Когда У наконец открыла глаза, то тут же разкышкала всех.
- Всю-то облапали своими грязными лапами! - охала женщина, вытирая с плеч остатки земли. От её ворчания даже звон капелек на усах, стал каким-то неправильным. Эл вздохнул: волшебное мгновение утра было утрачено. Нужно подниматься и отправляться вперёд.
Уже очень скоро они вышли из сочных зарослей и только тогда увидели, что те разрослись под старым куполом. На каждой его толстой колонне виднелись незнакомые знаки: треугольники, витиеватые линии и квадраты. Эл внимательно проглядел каменное основание и решил, что им шестьдесят девять лет, а может быть целая тысяча.
- Эл! Эл! Эл! Эл! - вдруг начала дёргать за руку У. Он не хотел отрываться от осмотра странных рисунков, они казались ему совершенно не ясными. Ни на одной железяке или шушке, он такого не видел. Линии вблизи путались и мешались, глядя на них начинало плыть в голове. Но когда смотрел издали, колонна будто шевелилась от знаков.
- Эл!!! - легонько укусила У за плечо, только тогда мужчина к ней обернулся.
- Ну что?!
- Смотри... - она указывала в просторы за чащей. Туда, где восходит солнце, туда, где золотом низкой травы выстилались поля с бутонами красных крупных цветов. На полях, печально присев от задумчивости, застыла первая Буря...
- Ох! - прикрыла У рот ладошкой. Это была самая большая железка из всех, что они когда-либо видели. Гораздо больше Тканка и Венка, гораздо больше ржавых холмов, наверное, даже больше Железной Горы! Буря была похожа на чевика с целыми башнями и замками на плечах. Между зубцов угрожающе торчали позеленевшие шушки. Голова, увенчанная высокой короной, грустно склонилась, её запетлённое узорами лицо, смотрело в землю с необратимой тоской. Глаза были пусты, Эл не видел их, стоя мелкой соринкой перед титаном. В лучах восходящего солнца сверкнули нержавеющие обода, планки и элементы доспехов. На груди они поднимались двумя величественными холмами. Один шаг Бури мог преодолеть густые леса, перейти через горы, расплескать любые озёра до дна...
...Но эта машина уже никуда не пойдёт, не встанет, не сокрушит шагами живое тело планеты. Буря склонилась, словно признавая своё поражение перед миром. С её рук, вооружённых огромными шушками, ниспадали заросли длинных лиан. Рядом с колоссом парили стайки чем-то встревоженных птиц. Они казались лишь точками на фоне светлевшего неба. Только сейчас Эл понял: какой же он маленький, какой же он мягкий и лёгкий, по сравнению с Бурей...
- Пойдём? - нерешительно спросила У, сжимая руку мужчины. Эл шумно сглотнул, поборол липкий страх. С каждым шагом он вспоминал всё, что узнал о пути. Слова сами всплывали в уме, не спрашивая дозволения. Вид Бури приподнял заслонку для слов и теперь память стала яснее: звёзды, механизмы, карта, шестерёнки, ребёнок, потомство, светодиоды, стадии, целеуказатель, путь домой, цитадель, буря, война...
Вспомнив последнее слово, он замер.
- Эл, что с тобой?! Эл?! Почему ты вдруг остановился? - затараторила У. Он будто не слышал её, глаза мужчины остекленели.
Он вспомнил.
Вспомнил страшное, то что было очень тяжело вспоминать. Он вспомнил, как шагала эта машина, как небо вокруг неё потемнело, а с высоты ударили ослепительные разряды энергии. Они выжгли мир дотла, смешали кричащих людей с раскалённой землёй, оборвали тысячи, гораздо больше чем одна тысяча, жизней. Но и эти люди пришли убивать: убивать тех, кто был внутри той машины. Они все пришли сюда убивать, рвать зубами кричащие глотки друг друга, спускать курки, испепелять вспышками, убивать отцов, матерей, обрывать новые поколения жизней...
Он не смог вспомнить всё. В мозгах заревела сирена тысячи вихрей - голос той самой машины, что стояла сейчас перед ним на коленях. Эл заплакал. Он схватился за голову и упал на траву. Тихую траву под светом восходящего, мирного солнца. Эл никогда в своей жизни не плакал, так он себе говорил, так вёл себя перед У. Но что-то в его голове вдруг попыталось прорваться наружу и захлебнулось возле стены беспамятства. От этого было больно, внутри кричала каждая клеточка организма. Эл заставил себя всё забыть, отринуть образы, что пришли к нему в голову. От этого стало легче, чевик снова смог видеть мир без алого цвета. Эл почувствовал, что на его плечах плачет У. Она обнимала его, слышалось, как в коконе захныкал лучик. Они все вместе плакали и от этого Элу вдруг стало легче. Он был не один.
- Ты тоже увидела? - тихо спросил он свою любимую женщину.
- Угу. Вот о чём меня предупреждали на Железной Горе - многие, кто вернулся от Бури, навсегда изменились. Они видели это, они вспомнили то, чего не могут понять. Я не могу понять: Эл, зачем столько железа и столько огня? Зачем столько ярости собрано в одном месте, зачем это всё?
- Должна быть причина, - схватился Эл за уверенность. - Важная, значимая, очень-очень не простая причина!
- Мне всё равно, я не хочу знать причин. Я хотела всю жизнь знать про звёзды, но теперь мне страшно даже это узнать. Страшно подумать, что можно увидеть за ними. Жаль, что мы не такие...
- Какие? - не понял Эл.
- Не такие, как те, кто приходят сюда вместе с лучиками и ничего не вспоминают. Ведь есть такие люди - им всё равно. Они только пожимают плечами...
Эл задумался: он всю жизнь считал воспоминания ценностью, которую страшно утратить. Услышав от У, что старики ничего вспомнить не могут, Эл решил никогда стариком не становиться. Пусть другие становятся, а он не будет, навсегда останется молодым, так ему больше нравится. Но теперь было над чем задуматься. Он впервые стал думать о том, что надо бы думать, что ты хочешь вспомнить, и если воспоминание слишком опасное, лучше его вообще никогда не вспоминать.
Семья нашла в себе силы подняться. Они встали с колен и отправились к согнутой временем Буре. Но прошли совсем не много, немножко совсем удалось им пройти до того, как впереди послышался гул, словно тысяча стрекоз пронеслась над равниной.
- Смотри, Эл, - это железные осы! - поторопилась предупредить его У.
И правда: над золотистой травой сверкало широкое облако. Нет, не облако, а тысяча ярких точек носилась по воздуху, собираясь в рой возле ног великана. Буря утопала по пояс в искрящейся ряби. Казалось, её железное тело колышется и движется вместе с волнами мелких существ. Каждый жукающий механизм был размером с фалангу обычного пальчика, железные осы блестели в лучах нового солнца. Всё это безумно красиво, искристо, ярко, если бы не угрожающий гул, да огромный снаряд воткнутый перед семьёй остриём в землю. Эл и У замерли подойдя к железяке. На снаряде были нарисованы плохие рисунки: красная краска изображала грустные лица, упавших чевиков и злых, крылатых созданий.
- Вот и всё, дальше нельзя. Дальше Тэ потеряла своего первого лучика, - сказала У. - Нас они могут не тронуть: ты Цельник, а я Половинка. Говорят, когда выйдешь из Бури, осы Половинок не трогают, но до этого всех лучиков жалят. Если ты к Буре пришел в первый раз, они тебя непременно изжалят. И если будешь вести себя по неправильному: хвататься руками или сбивать со спины, они тебя тоже изжалят. Очень страшно...
- А как же нам тогда делать? - растерялся Эл. Он спохватился, что растерялся и сразу подобрал всю растерянность. Он мужчина, он должен сам придумать как бороться с опасностью. У ходила к Буре всего один раз, когда была маленькой. Ма ей рассказывала, как ходить к большим Бурям, когда рождаются дети. От этого стало обидно, ведь он не помнил, что помнили почти все. Все чевики должны знать такое, а он не помнил...
У села на мягкую, золотую траву, сложила крест на крест ноги. Она похлопала ладошкой возле себя и Эл тоже сел. Он не понимал почему надо садиться, когда нужно идти, но сел тоже.
- Будем ждать.
- Чего?
- На рассвете осы совсем ненадолго опускаются на цветы. Когда солнце встаёт до плеча Бури, они все выключаются, расправляют крылья и греются.
- Как стрекозы на камне?
- Да, но только это осы, а не стрекозы. Они не пол утра сидят на цветках, а только немножечко. И за это немножечко мы должны с лучиком пробежать. Очень-очень-очень быстро бежать, у лучика должны быть сильные Ма и Па, чтобы уметь быстро бегать.
- Тогда я сам лучика понесу! Я сильный и бегаю быстро!
У посмотрела на него с чистым, открытым доверием. Эл вдруг понял, что это доверие появилось в глазах женщины совсем не случайно. Не от того, что она его просто любит, не от того, что он крепкий и сильный, а от того, что он ДОКАЗАЛ - он хороший мужчина, он справится с испытанием. У берегла лучика пуще жизни, Элу вдруг стало ясно, что она любит маленького даже больше его. Может на самую капельку, может на пол шажочка, но любит своё дитя больше мужчины. Ему даже стало обидно за это, но обида быстра прошла. У сняла лямки кокона и осторожно передала его Элу. Ма поцеловала пушок на маленькой голове и они стали ждать.
Солнце медленно поднималось к плечу железной машины. Гул среди ос затих, они начали садиться на алые бутоны цветов, расправлять свои прозрачные крылья. На лице У появились холодные капельки, она схватила за руку Эла. Он почувствовал, как бьётся на её запястье жилка.
- Эл, обещай мне одну вещь, только ты обещай!
- Какую?
- Если я не добегу, если меня осы схватят, то ты не будешь за мной возвращаться!
Мужчина посмотрел на ребёнка, потом в глаза У, потом опять на ребёнка.
- Я тебя не брошу...
- Обещай что бросишь, если придётся! - крикнула женщина. Она не ударила, не укусила его, не визжала по злобному, но от этого ему стало больно. От простых слов, которые он должен был произнести.
- Хорошо, обещаю, что брошу...
Она расплакалась, но быстро вытерла слёзы.
- Ох, Эл, я так плохо бегаю! Меня всегда все догоняют, даже ты догнал, помнишь?
Он грустно улыбнулся, но ответить уже не успел. У вскочила на длинные загорелые ноги и крикнула:
- Пора!
Они побежали...
- Не наступай на цветы! - на ходу, выдохнула его женщина, набирая самую быструю свою скорость. Он старался не наступать, но вскоре понял, что это почти невозможно. Лишь бы быстрее, лишь бы добежать до далёкой машины! Под пятками что-то хрустело, по груди метался кокон с ребёнком. Лучик испугался такой быстрой спешки и начал плакать. Элу показалось, будто осы от этого зашевелились. Но они ещё не решались лететь, солнце ещё не прогрело их крылья. Сначала У была впереди, он видел только гриву тёмных волос, метавшихся по её загорелой спине, слышал, как она резко глотает прохладный утренний воздух. Но потом У начала отставать, он легко догнал её на широком шагу, а затем обогнал. Когда голова Эла повернулась обратно, женщина рявкнула:
- Не оборачивайся! Беги только вперёд! У самых ног безопасно, они там не летают!
Эл послушался и припустил ещё пуще. Он больше не смотрел на У, помчался как ветер. В ушах шумело от барабанного стука сердца, мягкий шёлк золотистой травы теперь казался твёрдым, как камень. Осы вокруг него пришли в шевеление, некоторые уже пытались взлететь и напасть на бегущего чевика. Но никто из них не смог подняться выше колен. Отяжелевшие железки срывались и падали в траву серебристыми каплями.
- Бе..хи, Эл! Бе..хи быс...ее! - У задыхалась, он еле-еле разобрал о чём она говорит. Осы уже взлетали до пояса, пытались зацепиться, но им это не удавалось. Слабые лапки скользили по ткани штанов, однако, с каждым мгновением железки становились увереннее и наглее. Первая оса села на круглую головку лучика; она ощупала кожу ребенка изогнутым носом и её глаза в миг стали алыми. Одним быстрым движеньем руки, Эл сбил приставучую железяку. Не зная откуда берутся новые силы, мужчина ускорился, забросил копье к себе за спину, выхватил ребёнка из кокона и поднял над головой. Бежать так было совсем не удобно, зато осы теперь не могли достать сына, они могли дожужаться только до плеч его Па.
Эл почти добежал до ног Бури, туда, где совсем не было красных цветов. В его сердце затрепыхалась радость, но все чувства в момент испарились с испуганным криком. Кричала У: она споткнулась и упала в траву. Тут же над ней поднялся рой. Женщина истошно вопила, сжавшись в комочек и закрыв свою голову всеми руками. В груди Эла замерло, сердце словно схватила чья-то злая ледяная рука и выжала из него всё тепло. В мозгу забилась острая мысль, что нужно сейчас же вернуться, нужно помочь У спастись, но на руках был ребёнок, стоит остановиться, стоит даже замедлиться и его тут же зажалят.
Крик У испуганно оборвался, она исчезла за спиной Эла в рое блестящий убийц. Всего через десять шагов он ступил на землю без красных цветов - спасительный остров вокруг гигантской машины. Обернувшись, Эл увидел, что механизмы его не преследуют. Злая волна поднялась как раз в том самом месте, где шлёпнулась У.
"Они убьют её, убьют мою У! Проклятые зонды, чёртовы биоанализаторы!" - лихорадочно думал Эл у себя в голове. Он добежал до ног Бури, снял с себя плачущего ребёнка, положил на траву. Эл обещал не возвращаться, бросить женщину если всё пойдёт не так как хотелось. Но оказалось, что У была ему даже дороже чем лучик...
Возле края волны, Эл глубоко выдохнул и шагнул в жуткий рой. Осы тут же облепили его, стали пробовать на вкус острыми трубками. От множества копошащихся лапок стало щекотно. Но ни одна оса его не ужалила, ведь Эл давно был Цельником, железо его не обижало, а он старался не обидеть злое железо. Эл плохо видел среди мелькающих точек куда он идёт, пробирался туда, где гудело сильнее. У тихо всхлипывала, сжимаясь на мягкой траве, боялась даже неосторожно пошевелиться под живым ковром ос.
- Они жалят тебя? - спросил Эл, подобравшись поближе.
- Зачем ты вернулся? Я же просила тебя не бросать нашего лучика!
- Я вернулся, потому что тебя рядом нет, - просто ответил ей Эл. Наверное, мужчины всегда возвращаются так; он не знал, но сейчас был уверен, что мужчины, так и должны возвращаться. Приходить когда женщина остаётся одна.
- Дай руку...
- Они ужалят меня!
- Не ужалят, я же рядом. Я - Цельник, а Цельник с Половинкой - уже гораздо больше, чем одна Половинка!
У тихо всхлипнула, но кажется смогла улыбнуться, Элу показалось, что она улыбнулась, когда протягивала ему свои тонкие пальцы в ладошку.
Он крепко сжал её руку и повёл через рой. Осы по-прежнему садились на них, ощупывали, лезли в нос, но ни одна не ужалила. Они всё сделали правильно: не хлопали по спине, не махали руками, не стали кричать. Железки бессмысленно тыкались в них и тут же улетали прочь с глазами зелёного цвета.
Когда чевики вышли на пустую траву, У бросилась к лучику. Она плакала и покрывала его поцелуями. Лучик тоже плакал, потому что остался надолго без Ма и без Па. Он сжал в кулачках пряди длинных шоколадных волос, кольца У зазвенели одно об другое. Эл стоял в стороне, опираясь на говорливую палку. Он завидовал лучику, даже обижался немного, что все поцелуи достаются ему. Но стоило подойти, как ласка У охватила и Эла. Она бросилась к мужчине, слившись с ним в долгом, крепчайшем из крепких своих поцелуев. Это было лучше, чем в их самую первую ночь. Тогда, кроме страсти не было ничего, а теперь у них на двоих что-то было. И это даже не лучик, и даже не долг его защищать, а крепкое, как этот самый поцелуй, чувство. Любовь - это не страсть, любовь - это не дети, любовь - это благодарность за то, что ты рядом - вот что подумалось Элу. Он совсем не жалел о том, как поступил: у него была слишком хорошая женщина, чтобы бросать её за спиной.